ОТВЕТСТВЕННОЕ ПОРУЧЕНИЕ
Семён Антипович Тютин был вне себя от счастья. Он первый раз в жизни оказался в компании таких высокопоставленных лиц, и потому весь был наполнен гордостью и предвкушением чего-то особенного. Правда, сначала было ощущение неловкости, сознание своей незначительности среди людей, являющихся новыми хозяевами жизни. Однако после нескольких рюмок по телу разлилась приятная истома, а чувство скованности постепенно начало затухать. Да и то сказать, разве он такая уж козявка? Как-никак глава администрации, первый человек в районе. Не зря же ему вчера позвонил помощник губернатора Прошкин и сообщил, что ожидается приезд высоких гостей из Москвы.
– Вот думаем к тебе в район свозить, – сказал Прошкин. – Ты там постарайся, не подведи. Знаешь кто едет? Сам Василь Нилыч!
– Как? Сам Лбищев?
– Точно. Лично едет, послышалось в трубке. – Так что ты смотри. Сумеешь угодить гостям – перед тобой дорога в рай откроется. А нет – сам знаешь.
Понял?
Семён Антипович от потрясения потерял дар речи и лишь оторопело кивнул. Василь Нилыч Лбищев был не просто большим человеком. Фамилияего была занесена в энциклопедический словарь. Поэтому в глазах Тютина онпредставлял собой высшую ступень человеческого развития.
– Понял? – прогрохотал в ухе голос Прошкина. – Тютин, ты слышишь?
– Слышу, слышу, – прошептал глава района. – Всё сделаю, оправдаю, заслужу.
– Ну так я передам губернатору, что ты нас ждёшь завтра. Часикам к двенадцати и подъедем. Ну, будь!
Когда на следующий день кавалькада шикарных иномарок подкатила к зданию администрации района, местное начальство во главе с Тютиным ужестояло у входа, ожидая высокого гостя.
Высокий гость оказался низеньким рыжеватым мужичком с царственной осанкой. Встречающие застыли по стойке “смирно”, а Тютин подскочил к Лбищеву и рассыпался мелким бесом, благодаря его за оказанную честь. Василь Нилыч показал себя настоящим демократом. Он небрежно протянул Тютину руку, затем похлопал его по плечу, – чем вызвал молчаливое восхищение в глазах окружающих.
– Ну-с, дорогуша, показывай своё хозяйство, – произнёс он тонким голосом. – Мне рекомендовали тебя как лучшего хозяина в районе. И приватизацию, говорят, проводишь активно...
Через несколько минут гости неропливо рассаживались в зале для совещаний, где всё было готово для обильного обеда на двенадцать персон. Тютин примостился в уголке, почтительно слушал посыпавшиеся как из рога изобилия тосты и наблюдал за высоким гостем, чтобы вовремя успеть уловить любое егожелание.
Заметив, что у Василь Нилыча кончилось виски, Семён Антипович молнией метнулся к дорогому гостю, чтобы наполнить его рюмку. При этом он неловко задел рукой бутылку “Швебса” и опрокинул её. Хорошо, что бутылка была почти пустая, и на скатерть пролилось лишь немного пенящейся жидкости.
Но и это повергло Тютина в паническое состояние.
– Ради бога, простите, Василь Нилыч, – забормотал он, стряхивая с пиджака гостя несуществующие брызги. – Ради бога, нечаянно...
– Да брось ты, – отмахнулся Лбищев. – Где пьют, там и льют. Пустое.
– Я сейчас, я быстро. Сейчас скатерть сменим.
– Брось. Мы не на дипломатическом приёме.
Он встал и, пересев на другое место, позвал Тютина:
– Садись со мной, хозяин. Что ты всё в уголке прячешься. Ну-ка, выпьем с тобой.
– За вас, дорогой Василь Нилыч! – торжественным тоном сказал Семён Антипович и, стоя, залпом выпил наполненную до краев рюмку.
Лбищев еле заметно улыбнулся и, чуть пригубив, промолвил:
– А ты, Тютин, я вижу, настоящий русский. У нас, у русских, гостеприимство всегда было на первом месте. Я доволен, что на местах у нас такие кадры, – обратился он к губернатору Бабкину. – Цените таких людей. Кадры решают всё.
– Совершенно с вами согласен, Василь Нилыч, – проговорил Бабкин скакой-то особенной выразительностью, будто поддерживал очень оригинальную и глубокую мысль. – Тютин у нас лучший глава района. Собираемся взять егов область.
– Вот и прекрасно, – равнодушно бросил Лбищев и потянулся к блюду с крабами.
Тютин до конца обеда просидел, стараясь не вмешиваться в общий разговор, и, не отрываясь, преданно смотрел на своих гостей. Он вовсе не обиделся, когда высокий гость то ли в шутку, то ли по ошибке назвал его Семёном Антилоповичем.
После обеда все прошли в бильярдную. Вот тут-то и началось самое интересное. Приехавшие дурачились и обсуждали, на каких условиях и кому игратьпервую партию. Тютин великолепно чувствовал себя в роли радушного хозяина, сумевшего угодить дорогим гостям. Вот наконец было принято решение провести матч Москва – Бирск. Столичную команду возглавил Василь Нилыч, а играть должен был его референт Наумкин. Бирской командой стал руководить, естественно, Бабкин, а выступать за неё вызвался Прошкин. С весёлым гомоном высыпали на стол шары. И тут Семён Антипович ощутил первый удар судьбы – не хватало одного шара. И хотя он стремительно облазил все уголки бильярдной, злополучная пропажа так и не нашлась. Глядя на разочарованные лица гостей, Тютин почувствовал, как резко и противно заныло у него под ложечкой.
День, так счастливо начавшийся, из-за какого-то паршивого шарика мог принести много неприятностей.
– Ну что ж, жаль, жаль, – посетовал Василь Нилыч, откинувшись в глубоком кресле. – Значит матч века отменяется. Жаль...
И тут Тютин решился. Вернее, решилось его внутренее “я”, потому что Семён Антипович так и не понял, какая сила вынесла его в центр комнаты икаким образом вырвались из него слова:
– Нет, дорогие гости, матч не отменяется. Я виноват, я и исправлю.
Минутку...
Тютин словно кузнечик прыгнул на бильярдный стол и свернулся клубочком. Тесно прижав руки и ноги, он стал тоочь в точь как бильярдный шар. Гости сначала опешили, а когда шар покатился по зелёному сукну и пискнул голоском главы района: “Игра начинается!”, бурно зааплодировали. Краем глаза Семён Антипович уловил благожелательную улыбку Лбищева и сжался ещё сильнее, переполняясь тёплой радостью и восхищением от своей находчивости.
Больше он ничего уже не видел. Только ощущал посыпавшиеся на него со всех сторон удары судьбы и кия. Мысли в голове перепутались, и он бестолково катался по столу. Вдруг раздался громкий возглас Бабкина:
– Тютина пятым от борта!
Семён Антипович осторожно приоткрыл один глаз и увидел стремительно приближающуюся пасть лузы. Он куда-то провалился, но не разбился, а упал на мягкую сеть, приятно охватившую его со всех сторон. Игра продолжалась, но Тютин в ней уже не участвовал. Он был в объятьях блаженного покоя и наслаждался от души. Затем он услышал голос Бабкина:
– Семён Антипыч, как ты там? Вылазь, мы проиграли.
Тютин полез вверх по верёвочной сетке и осторожно выглянул из лузы. Над столом он увидел улыбающееся лицо Лбищева и его протянутую руку. Тютин ухватился за эту руку и выбрался на стол. Василь Нилыч одобрительно похлопал его по плечу и пророчески произнёс:
– Далеко пойдёшь. Молодец. Одобряю.
Семён Антипович спрыгнул на пол и очутился в кольце поздравляющих. Ему жали руку, благодарили, ставили в пример, обещали любую помощь в будущем...
Бабкин выразил общее мнение, расцеловав Тютина в обе щеки:
– Ты, Семён Антипыч, – незаменимый человек. Ты – наша палочка-выручалочка. И не стыдно было скрывать от нас такие таланты. Ну, артист!
После того, как он немного пришёл в себя, Тютин предложил обмыть победу столичной сборной, и это предложение было с восторгом принято. Компания вернулась к столу, и застолье продолжилось.
Когда наконец заплетающимися языками было предложено выйти на свежий воздух, а заплетающиеся ноги претворили это намерение в жизнь, Тютин, который больше уже не конфузился и выглядел хлебосольным хозяином, высказал новое предложение:
– А может хватит на сегодня работать, Василь Нилыч? Сделано много, не грех теперь и отдохнуть. Предлагаю рвануть на рыбалку. Таких карасей, как у нас, вы, Василь Нилыч, нигде больше не увидите. А сомы, так те даже на телеге не умещаются. До двадцати пудов вымахивают.
– Ура Тютину! Качать палочку-выручалочку! Даёшь сомов! – взлетели в воздух восторженные крики.
Взревели моторы – и вереница лимузинов исчезла в поднявшихся клубах пыли.
За рекой догорала вечерняя заря. Было тихо и тепло. По воде то там, то здесь расходились круги от рыбьих губ. Гости уселись на портативных креслах, которые были доставлены сюда ещё утром, и предались задумчивому созерцанию. Тютин достал из багажника складные удочки и самую лучшую, изящную, но крепкую, вручил Василь Нилычу. Только тут обнаружилось, что забыли наживку. Двух шоферов отрядили в ближайшее село за червями, а сами пока принялись ловить на хлеб. По закону подлости клёва не было, и постепенно то один, то другой из рыбаков разочарованно откладывал удочку в сторону. Не сдавался только Лбищев, оказавшийся заядлым рыбаком, да сам Тютин, которомунеудобно было в этой ситуации сматывать удочки.
Василь Нилыч напряжённо всматривался в ярко-красный поплавок обиженно повторял:
– Ну что же не клюёт? А, Тютин? Ты же обещал такой клёв, что всё забудем. Где же твои сомы? На что они ловятся-то?
– На живца, Василь Нилыч, – откликнулся Семён Антипович.
– На живца? А где его взять? Ну придумай что-нибудь, Тютин. Ты же наша палочка-выручалочка.
– Да что же я могу тут придумать, Василь Нилыч? На нет и суда нет. Я ведь не господь бог, – легкомысленно сказал Семён Антипович.
Тут Бабкин отозвал Тютина в сторону и прошептал ему на ухо, еле сдерживая ярость:
– Ты что, с ума сошёл? Ты кому это “нет” говоришь? Василь Нилычу? Всех нас под монастырь подвести хочешь? Немедленно достань живца...
– Да где же?
– Не хочу ничего знать. Надо – значит надо...
Семён Антипович измученно улыбнулся. В голове было туманно и карусельно. Внезапно его ужаснула кристально ясная мысль, что он может вызвать неудовольствие Лбищева. Лбищева, который, можно сказать, к нему как к сыну...
– Василь Нилыч! – метнулся Тютин к влиятельному гостю. – Эврика!
– Что?! – встрепенулся Лбищев.
– Эврика! Нашёл! Есть живец! Да я за вас жизни не пожалею, не то что какого-то живца.
Тютин энергично вытащил удочку Лбищева, зацепил себя крючком за пояс и, бросившись в воду, отплыл на длину лески.
– Удачной рыбалки вам, Василь Нилыч! Ни хвоста вам, ни чешуйки! – преданно крикнул он и, сделав глубокий вдох, нырнул в мутную воду.
Слегка отрезвев от холодной воды, Семён Антипович рванулся было вверх, но вовремя взял себя в руки и преодолел слепой инстинкт самосохранения.
“Увидев, как я ему предан, на какие жертвы иду ради него, Василь Нилыч, конечно, не оставит меня прозябать здесь, в районе. Как пить дать, в область скажет перевести, – размышлял Тютин. – А что? Преданные люди везденужны. Василь Нилыч это понимает. А вдруг... Вдруг он захочет взять меня ссобой в Москву?”
Предаваясь таким размышлениям, Тютин извивался на крючке и чувствовал себя на седьмом дне от счастья. От радужной ослепительности возможных перспектив он даже зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел перед собой огромную соминую пасть. Он закричал, выпуская воздушные пузыри, замахал руками и... проснулся.
В комнате насточиво звонил телефон. Семён Антипович вытер дрожащей рукой вспотевшее лицо и взял трубку.
“И приснится же такая чушь”, – подумал он облегчённо и произнёс:
– Слушаю.
– Алло, Семён Антипыч? – послышалось в трубке. – Прошкин говорит. К нам завтра комиссия из Москвы неожиданно прибывает. Так мы тут решили их к тебе свозить. Смотри, не подкачай. Бабкин на тебя надеется...
НЕИЗЛЕЧИМАЯ БОЛЕЗНЬ
Поздняя осень. Вечер. Я еду в вагоне “СВ”. Напротив сидит мой случайный попутчик – мужчина лет пятидесяти. Мы не спеша ужинаем, пьём хорошее вино, курим и уже полдня беседуем на самые разные темы. Сергей Петрович (так зовут моего визави) совершенно не пьянеет. Я смотрю на него и любуюсь этим человеком: умным, обаятельным и, по всему видно, темпераментным. Есть в нём что-то от старого русского интеллигента. Речь его изобилует самыми неожиданными метафорами, яркими эпитетами, пословицами. Всё это разжигает интерес к нему. Слушаешь его и забываешь, что время уходит безвозвратно и что тебя ждут какие-то дела. Мне хочется спросить: кто он, чем занимается, на что истратил лучшие годы своей жизни; к каким выводам пришёл, глядя на этот мир. Сергей Петрович блистает своей эрудицией и этим приводит меня в восхищение. Действительно велик человек, подумал я, когда он свободно, как в своей квартире, чувствует себя в океане знаний. Я даже усомнился, а естьли вообще такая тема, в которой бы мой собеседник бесславно утонул. И надосказать, я не просто приятно удивлён, а поражён, с какой лёгкостью и в то жевремя глубиной он рассуждает и о нашей больной экономике, и о философииНицше, и о гипотезах по существованию внеземных цивилизаций, и о творчестве Куприна, и ещё о многих предметах нашего разговора.
Но вот настал момент, когда мы как-то невзначай заговорили вдруг о женщинах.
– Э-э-э, батенька, – начал возражать мой попутчик, – вы, хотя и пожили уже (лет тридцать, наверно?), но, судя по вашему заявлению, до конца ещё не разобрались в этом очень и очень непростом феномене: что же такое есть женщина? А это, должен вам доложить, почти всегда не только глупое, но в конечном итоге и коварное существо...
Прочитав после этих слов на моём лице недоумение, Сергей Петрович заговорил с каким-то особенным азартом:
– Поверьте, на своём веку я повидал самых разных женщин – я ведь до сих пор холостяк – и каждая из них всё ближе и ближе подталкивала меня к этому выводу. А фокус весь вот в чём. Природа распорядилась так, что главная функция женщины заключается в продолжении рода человеческого. Женщина в этом смысле – Бог. Именно в ней зарождается и зреет самая великая тайна на земле – человеческая жизнь. В организме женщины изначально всё подчинено именно этой идее. На что-либо другое серьёзное у любого женского организма уже просто нет ресурсов. Потому и нет среди них выдающихся людей ни в науке, ни в политике, ни в искусстве. И если женщина и достойна любви, то только как женщина-мать. Вы спросите: а как же женщина-любовница? Отвечаю. Выприходите в восторг не от того, что женщина как личность является источником наслаждений, и даже не по той причине, что имеете близость с её телом. То богатство чувств и эмоций, обладателем которого вы становитесь – это заслуга исключительно вашего собственного “я”, вашей натуры...
Я не разделял ход его мысли, но прерывать не стал. А он тем временем продолжал:
– Мы вот тут говорили о музыке. Смотрите, что получается. Вы с одинаковым наслаждением будете слушать сонаты Бетховена до антракта и после него, если в перерыве вдруг заменят рояль и исполнителя. (Если, конечно, тот и другой не уступают по качеству и мастерству предыдущим). Так где же, скажите, ваша любовь к исполнителю и инструменту? А её и не было. Это – чистой воды самообман. Есть только ваша способность воспринимать гениального Бетховена и упиваться музыкой благодаря именно этой вашей способности...
– А Бетховен-то был? – сказал я, пытаясь загнать собеседника в угол.
– Да, Бетховен был. Но вы испытываете чувство прекрасного не от самой музыки (миллионы людей не получают от этой же музыки совершенно никакого удовольствия). Вы переживаете чувство прекрасного, которое формирует ваш внутренний мир. Вы любите, если можно так сказать, продукт своей души. Так и с женщиной. Вы любите не личность, вы испытываете наслаждение не потому, что принадлежит вам, а от того, что обладаетете способностью получать от этого эстетическое удовольствие. Физиологическую сторону в расчёт я не беру; она, хотя и важна, но всё же второстепенна. А значит в конечном итоге издесь вы влюблены только в себя. Мы этого просто не осознаём.
– Я думаю, что в ваши рассуждения где-то прокралась ложная посылка. Чтобы чем-то наслаждаться, нужно сначала это “что-то” создать. Разве женщина не создаёт себя, когда она занимается самообразованием, самовоспитанием, подбирает себе наиболее подходящую одежду?..
– К самообразованию и самовоспитанию женщина почти не способна – это иллюзия. А наряды себе она действительно подбирает и, как правило, очень тщательно. Но для чего? Только ради того, чтобы привлечь внимание мужчины.
– Но ведь есть, наконец, и любовь женщины к мужчине...
– Так называемая любовь, – мягким тоном поправил меня Сергей Петрович и продолжил. – Женщина, будучи от природы ограниченной в умственном развитии, смотрит на мужчину только как на возможного отца своего ребёнка и видит в мужчине лишь существо, которое способно помочь ей достичь главную цель в жизни: помочь рождению ребёнка. Так диктует ей инстинкт. А далее она видит в нём лишь машину, которая нужна для того, чтобы защитить и материально обеспечить её саму и главный итог её жизни – ребёнка. Как только мужчина утрачивает эти качества, он фактически уже не интересует её. Переберите в памяти всех знакомых женщин, замужних и незамужних, – и вы согласитесь, что я прав. А если с трудом и отыщете нечто, противоречащее этому выводу, то это всего лишь счастливые исключения. Да и то, если вы присмотритесь к этим исключениям повнимательнее, нередко увидите то, о чём я сказал.
Не желая мириться с такими выводами, я спросил:
– Сергей Петрович, вы извините за вопрос. Вас случайно не любила женщина лёгкого поведения?
– Вы хотели спросить: имел ли я интимные контакты с проститутками? Редко, но бывало. Одна из них, выражаясь вашим языком, любила меня...
– Так какие же движущие силы были в её душе? Она же, я уверен, не имела ни капли надежды, что вы согласитесь стать её мужем.
– Безусловно, такой надежды у неё вовсе не было. Однако подсознательно в её глазах я всё равно был потенциальным отцом её возможного дитя. На первый взгляд проституция – явление нетипичное, но это поверхностный взгляд. Изучите внимательнее семейные пары, и вы, к своему удивлению, обнаружите, что очень часто жена ничем не отличается от проститутки. Она регулярно ложится с нелюбимым мужем в постель. Ей противно, но она делает это, нередко скрывая свои чувства; и мотивы всё те же – за определённую плату. Только плата здесь иная, а именно: сохранить отца для своего ребёнка, не лишиться материальной поддержки, не остаться в одиночестве или что-то другое в этом же роде. Коли стремление к деторождению запрограмированно у женщины природой, то и вся её жизнь направлена на это. Все остальные действия – лишь скрытые маневры, сознательные или на уровне инстинкта.
Нет, я не мог согласиться с такими, как мне казалось, нелепыми выводами. Во мне стремительно нарастал протест. Как же нужно ненавидеть женщин, чтобы так рассуждать!
И тогда, не зная почему, я решился рассказать свою историю и сообщил об этом своему собеседнику. Сергей Петрович ещё больше оживился и, видимо, предчувствуя, что рассказ будет долгим, устроился поудобней и приготовился к моему повествованию. Я глубоко вздохнул и стал вспоминать:
– Пять лет назад судьба забросила меня в один городок на Украине: приехал с приятелем на несколько дней погостить к его родителям. Были майские праздники, но я никуда не ходил и упивался чтением Достоевского. Но вот дня через три этот мой приятель, кстати, любитель Бахуса и женщин, вытащил меня на танцы в дом офицеров. Надо сказать, заведение это производилохорошее впечатление: старинное роскошное здание, всюду порядок, великолепная бильярдная, громадные зеркала, шикарный буфет, приличная публика, наконец. Когда мы с другом вошли в танцевальный зал, духовой оркестр уже играл вальс, мимо проносились пары, мелькали возбуждённые и счастливые лица, где-то рядом раздавался взрывной смех кучки молодёжи. Офицеры, гражданские (вроде меня), студенты, очаровательные женщины в своих вечерних туалетах – всё смешалось, кружилось и радовалось жизни в этот весенний вечер. И казалось – не будет этому конца. Говорю о подробностях, потому что эта картина исейчас стоит перед глазами.
И вот, вошёл я в зал; как водится, осматриваюсь. И вдруг! Я увидел шагах в десяти от себя женщину. Это было что-то невероятное! Во мне моментально всё перевернулось: я полюбил её сразу же. До этого мгновенья я не верил в любовь с первого взгляда. Любил ли я когда-нибудь прежде? Ещё каклюбил. И до какого безрассудства и и исступления доходил! Первый поцелуй, первое жгучее желание, первая, как в бреду, ночь... Но здесь всё было совершенно иначе. Подхожу ближе. В голове туман, сердце стучит как сумасшедшее. Смотрю – и глаз не могу оторвать. На вид лет двадцать пять, чуть выше среднего роста, стройна. Бархатное платье бордового цвета плотно облегало её изящную фигуру, подчёркивая талию и завораживающую грудь. Круто вьющийся чёрный волос с каштановым оттенком едва касался плеч. Но больше всего поражали глаза: крупные, тёмные, выразительные, – магнит да и только. В том, какона стояла и разговаривала с кем-то, была какая-то особенная грациозность, я бы сказал, возвышенная изящность. И в то же время всё в ней казалось простым и искренним. Когда оркестр заиграл новый танец, я, не медля ни секунды,подошёл, поклонился и пригласил её. Мы вышли на середину зала. Было танго: одна из тех прелестных мелодий Строка, которые исполняются часто, но от этого не увядают, всегда проникают в душу и трогают её. Я ожидал услышать от себя поток комплиментов, которые я обычно экспромтом выплёскивал любой женщине. Но тут, когда передо мной были её чудные глаза, чуть тронутые улыбкой губы, когда я чувствовал её дыхание и видел слегка обнажённую свежую грудь, когда её тёплые пальцы лежали на моей ладони, я не мог вымолвить ни слова: волнение сдавило своими тисками мой язык и не отпускало. И только в конце танца я что-то пробормотал и впервые услышал её голос – то были звуки необыкновенные. Меня охватил восторг! Когда танец завершился, я тут же пригласил её на следующий. К счастью, заиграли вальс – мой любимый танец – и мы утонули в этом нежном и стремительном движении. А вокруг мелькали пары, сияли люстры, перед глазами пробегали колонны...
Потом мы поднялись в буфет, пили шампанское. Я, наконец, пришёл в себя, начал шутить и увидел, что она достаточно остро воспринимает юмор. Затем мы снова танцевали – и я пьянел от аромата её волос. Всё складывалось великолепно. По её поведению нетрудно было догадаться, что я всерьёз понравился ей. Вместе с тем во мне зрело чувство, что наша встреча может каким-то роковым образом оборваться. Видимо, это и подтолкнуло меня. В одном из тихих уголков разветвлённого коридора (а мы уже стремились уединиться) я порывисто обнял её и страстно поцеловал в губы. Она не только не оттолкнула, а прижалась к моей груди и обвила меня своими жадными руками. Потом (уже не помню, как это получилось) мы вошли в какую-то комнату, и между нами произошло то, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они молоды и сходят с ума от желания друг друга...
После того, как это свершилось, она призналась, что она замужем и что первый раз позволила себе такое. Её последующие слова меня ещё более ошеломили. Она сказала: “Спасибо тебе за всё и прощай. Мы больше никогда, слышишь, никогда не должны встречаться – это моя первая и последняя просьба. Прости.” На её глазах вспыхнули слёзы. Она поцеловала меня в последний раз, и мы расстались, как оказалось, навсегда.
Всю ночь я, естественно, не спал. Я уже не мог представить свою жизнь без неё. О чём только не передумал, но её просьба была для меня священна. Ведь она просила у меня прощения! За что? За то, что подарила мнесчастливый миг? Странно, не правда ли? Я твёрдо решил не искать с нейвстреч, чего бы мне это ни стоило.
На следующий день я уехал. Потянулись дни, месяцы, годы – и каждый день я думал о ней. Я встречал других женщин, улыбался им, говорил комплименты, целовал их, проводил с ними ночи, наконец. Однако даже в эти моменты меня преследовал её образ. Только тогда по-настоящему я оценил пушкинское “Я помню чудное мгновенье...” И чем сильней я хотел похоронить своё чувство, тем стремительней оно росло, не давая покоя ни днём, ни ночью. Постоянно вижу её во сне и, не поверите, мучаюсь, но радуюсь этим встречам как мальчишка. Если на улице встречу похожую на неё, вздрагиваю и останавливаюсь. Вирус любви оказался удивительно живучим. И эта пытка длится уже пять лет. Иной раз всерьёз думаю: а не болен ли я? Вот так и живу, – закончил я свойрассказ и снова услышал перестук колёс.
Мой попутчик откинул голову к стенке, закрыл глаза, и просидел так несколько минут. О чём он думал? Быть может, вспомнил ту единственную и самую драгоценную женщину, с которой мог быть рядом всю жизнь? Не знаю. Затем, не проронив ни слова, он осторожно, как бы опасаясь нарушить наше молчание, убрал со стола лишнее и также аккуратно стал укладываться спать. Я опешил: никакой реакции с его стороны на мою исповедь. Ведь ему, совершенно незнакомому человеку, я открыл свою самую сокровенную тайну, а он...
И только утром, когда мы расставались, я всё понял. Уже стоя у вагона, Сергей Петрович посмотрел мне в глаза и сказал на прощание:
– Вы знаете, это единственная болезнь, которой я хотел бы заразиться, даже если эта болезнь неизлечима. Но – увы! – не судьба. Любовь – это самообман, конечно, как религия, бессмертие души... Но я вам всё-таки по-хорошему завидую. Ну, – он протянул мне руку, – будьте счастливы.
Переложив дипломат из левой руки в правую, он повернулся и пошёл по перрону.
Семён Антипович Тютин был вне себя от счастья. Он первый раз в жизни оказался в компании таких высокопоставленных лиц, и потому весь был наполнен гордостью и предвкушением чего-то особенного. Правда, сначала было ощущение неловкости, сознание своей незначительности среди людей, являющихся новыми хозяевами жизни. Однако после нескольких рюмок по телу разлилась приятная истома, а чувство скованности постепенно начало затухать. Да и то сказать, разве он такая уж козявка? Как-никак глава администрации, первый человек в районе. Не зря же ему вчера позвонил помощник губернатора Прошкин и сообщил, что ожидается приезд высоких гостей из Москвы.
– Вот думаем к тебе в район свозить, – сказал Прошкин. – Ты там постарайся, не подведи. Знаешь кто едет? Сам Василь Нилыч!
– Как? Сам Лбищев?
– Точно. Лично едет, послышалось в трубке. – Так что ты смотри. Сумеешь угодить гостям – перед тобой дорога в рай откроется. А нет – сам знаешь.
Понял?
Семён Антипович от потрясения потерял дар речи и лишь оторопело кивнул. Василь Нилыч Лбищев был не просто большим человеком. Фамилияего была занесена в энциклопедический словарь. Поэтому в глазах Тютина онпредставлял собой высшую ступень человеческого развития.
– Понял? – прогрохотал в ухе голос Прошкина. – Тютин, ты слышишь?
– Слышу, слышу, – прошептал глава района. – Всё сделаю, оправдаю, заслужу.
– Ну так я передам губернатору, что ты нас ждёшь завтра. Часикам к двенадцати и подъедем. Ну, будь!
Когда на следующий день кавалькада шикарных иномарок подкатила к зданию администрации района, местное начальство во главе с Тютиным ужестояло у входа, ожидая высокого гостя.
Высокий гость оказался низеньким рыжеватым мужичком с царственной осанкой. Встречающие застыли по стойке “смирно”, а Тютин подскочил к Лбищеву и рассыпался мелким бесом, благодаря его за оказанную честь. Василь Нилыч показал себя настоящим демократом. Он небрежно протянул Тютину руку, затем похлопал его по плечу, – чем вызвал молчаливое восхищение в глазах окружающих.
– Ну-с, дорогуша, показывай своё хозяйство, – произнёс он тонким голосом. – Мне рекомендовали тебя как лучшего хозяина в районе. И приватизацию, говорят, проводишь активно...
Через несколько минут гости неропливо рассаживались в зале для совещаний, где всё было готово для обильного обеда на двенадцать персон. Тютин примостился в уголке, почтительно слушал посыпавшиеся как из рога изобилия тосты и наблюдал за высоким гостем, чтобы вовремя успеть уловить любое егожелание.
Заметив, что у Василь Нилыча кончилось виски, Семён Антипович молнией метнулся к дорогому гостю, чтобы наполнить его рюмку. При этом он неловко задел рукой бутылку “Швебса” и опрокинул её. Хорошо, что бутылка была почти пустая, и на скатерть пролилось лишь немного пенящейся жидкости.
Но и это повергло Тютина в паническое состояние.
– Ради бога, простите, Василь Нилыч, – забормотал он, стряхивая с пиджака гостя несуществующие брызги. – Ради бога, нечаянно...
– Да брось ты, – отмахнулся Лбищев. – Где пьют, там и льют. Пустое.
– Я сейчас, я быстро. Сейчас скатерть сменим.
– Брось. Мы не на дипломатическом приёме.
Он встал и, пересев на другое место, позвал Тютина:
– Садись со мной, хозяин. Что ты всё в уголке прячешься. Ну-ка, выпьем с тобой.
– За вас, дорогой Василь Нилыч! – торжественным тоном сказал Семён Антипович и, стоя, залпом выпил наполненную до краев рюмку.
Лбищев еле заметно улыбнулся и, чуть пригубив, промолвил:
– А ты, Тютин, я вижу, настоящий русский. У нас, у русских, гостеприимство всегда было на первом месте. Я доволен, что на местах у нас такие кадры, – обратился он к губернатору Бабкину. – Цените таких людей. Кадры решают всё.
– Совершенно с вами согласен, Василь Нилыч, – проговорил Бабкин скакой-то особенной выразительностью, будто поддерживал очень оригинальную и глубокую мысль. – Тютин у нас лучший глава района. Собираемся взять егов область.
– Вот и прекрасно, – равнодушно бросил Лбищев и потянулся к блюду с крабами.
Тютин до конца обеда просидел, стараясь не вмешиваться в общий разговор, и, не отрываясь, преданно смотрел на своих гостей. Он вовсе не обиделся, когда высокий гость то ли в шутку, то ли по ошибке назвал его Семёном Антилоповичем.
После обеда все прошли в бильярдную. Вот тут-то и началось самое интересное. Приехавшие дурачились и обсуждали, на каких условиях и кому игратьпервую партию. Тютин великолепно чувствовал себя в роли радушного хозяина, сумевшего угодить дорогим гостям. Вот наконец было принято решение провести матч Москва – Бирск. Столичную команду возглавил Василь Нилыч, а играть должен был его референт Наумкин. Бирской командой стал руководить, естественно, Бабкин, а выступать за неё вызвался Прошкин. С весёлым гомоном высыпали на стол шары. И тут Семён Антипович ощутил первый удар судьбы – не хватало одного шара. И хотя он стремительно облазил все уголки бильярдной, злополучная пропажа так и не нашлась. Глядя на разочарованные лица гостей, Тютин почувствовал, как резко и противно заныло у него под ложечкой.
День, так счастливо начавшийся, из-за какого-то паршивого шарика мог принести много неприятностей.
– Ну что ж, жаль, жаль, – посетовал Василь Нилыч, откинувшись в глубоком кресле. – Значит матч века отменяется. Жаль...
И тут Тютин решился. Вернее, решилось его внутренее “я”, потому что Семён Антипович так и не понял, какая сила вынесла его в центр комнаты икаким образом вырвались из него слова:
– Нет, дорогие гости, матч не отменяется. Я виноват, я и исправлю.
Минутку...
Тютин словно кузнечик прыгнул на бильярдный стол и свернулся клубочком. Тесно прижав руки и ноги, он стал тоочь в точь как бильярдный шар. Гости сначала опешили, а когда шар покатился по зелёному сукну и пискнул голоском главы района: “Игра начинается!”, бурно зааплодировали. Краем глаза Семён Антипович уловил благожелательную улыбку Лбищева и сжался ещё сильнее, переполняясь тёплой радостью и восхищением от своей находчивости.
Больше он ничего уже не видел. Только ощущал посыпавшиеся на него со всех сторон удары судьбы и кия. Мысли в голове перепутались, и он бестолково катался по столу. Вдруг раздался громкий возглас Бабкина:
– Тютина пятым от борта!
Семён Антипович осторожно приоткрыл один глаз и увидел стремительно приближающуюся пасть лузы. Он куда-то провалился, но не разбился, а упал на мягкую сеть, приятно охватившую его со всех сторон. Игра продолжалась, но Тютин в ней уже не участвовал. Он был в объятьях блаженного покоя и наслаждался от души. Затем он услышал голос Бабкина:
– Семён Антипыч, как ты там? Вылазь, мы проиграли.
Тютин полез вверх по верёвочной сетке и осторожно выглянул из лузы. Над столом он увидел улыбающееся лицо Лбищева и его протянутую руку. Тютин ухватился за эту руку и выбрался на стол. Василь Нилыч одобрительно похлопал его по плечу и пророчески произнёс:
– Далеко пойдёшь. Молодец. Одобряю.
Семён Антипович спрыгнул на пол и очутился в кольце поздравляющих. Ему жали руку, благодарили, ставили в пример, обещали любую помощь в будущем...
Бабкин выразил общее мнение, расцеловав Тютина в обе щеки:
– Ты, Семён Антипыч, – незаменимый человек. Ты – наша палочка-выручалочка. И не стыдно было скрывать от нас такие таланты. Ну, артист!
После того, как он немного пришёл в себя, Тютин предложил обмыть победу столичной сборной, и это предложение было с восторгом принято. Компания вернулась к столу, и застолье продолжилось.
Когда наконец заплетающимися языками было предложено выйти на свежий воздух, а заплетающиеся ноги претворили это намерение в жизнь, Тютин, который больше уже не конфузился и выглядел хлебосольным хозяином, высказал новое предложение:
– А может хватит на сегодня работать, Василь Нилыч? Сделано много, не грех теперь и отдохнуть. Предлагаю рвануть на рыбалку. Таких карасей, как у нас, вы, Василь Нилыч, нигде больше не увидите. А сомы, так те даже на телеге не умещаются. До двадцати пудов вымахивают.
– Ура Тютину! Качать палочку-выручалочку! Даёшь сомов! – взлетели в воздух восторженные крики.
Взревели моторы – и вереница лимузинов исчезла в поднявшихся клубах пыли.
За рекой догорала вечерняя заря. Было тихо и тепло. По воде то там, то здесь расходились круги от рыбьих губ. Гости уселись на портативных креслах, которые были доставлены сюда ещё утром, и предались задумчивому созерцанию. Тютин достал из багажника складные удочки и самую лучшую, изящную, но крепкую, вручил Василь Нилычу. Только тут обнаружилось, что забыли наживку. Двух шоферов отрядили в ближайшее село за червями, а сами пока принялись ловить на хлеб. По закону подлости клёва не было, и постепенно то один, то другой из рыбаков разочарованно откладывал удочку в сторону. Не сдавался только Лбищев, оказавшийся заядлым рыбаком, да сам Тютин, которомунеудобно было в этой ситуации сматывать удочки.
Василь Нилыч напряжённо всматривался в ярко-красный поплавок обиженно повторял:
– Ну что же не клюёт? А, Тютин? Ты же обещал такой клёв, что всё забудем. Где же твои сомы? На что они ловятся-то?
– На живца, Василь Нилыч, – откликнулся Семён Антипович.
– На живца? А где его взять? Ну придумай что-нибудь, Тютин. Ты же наша палочка-выручалочка.
– Да что же я могу тут придумать, Василь Нилыч? На нет и суда нет. Я ведь не господь бог, – легкомысленно сказал Семён Антипович.
Тут Бабкин отозвал Тютина в сторону и прошептал ему на ухо, еле сдерживая ярость:
– Ты что, с ума сошёл? Ты кому это “нет” говоришь? Василь Нилычу? Всех нас под монастырь подвести хочешь? Немедленно достань живца...
– Да где же?
– Не хочу ничего знать. Надо – значит надо...
Семён Антипович измученно улыбнулся. В голове было туманно и карусельно. Внезапно его ужаснула кристально ясная мысль, что он может вызвать неудовольствие Лбищева. Лбищева, который, можно сказать, к нему как к сыну...
– Василь Нилыч! – метнулся Тютин к влиятельному гостю. – Эврика!
– Что?! – встрепенулся Лбищев.
– Эврика! Нашёл! Есть живец! Да я за вас жизни не пожалею, не то что какого-то живца.
Тютин энергично вытащил удочку Лбищева, зацепил себя крючком за пояс и, бросившись в воду, отплыл на длину лески.
– Удачной рыбалки вам, Василь Нилыч! Ни хвоста вам, ни чешуйки! – преданно крикнул он и, сделав глубокий вдох, нырнул в мутную воду.
Слегка отрезвев от холодной воды, Семён Антипович рванулся было вверх, но вовремя взял себя в руки и преодолел слепой инстинкт самосохранения.
“Увидев, как я ему предан, на какие жертвы иду ради него, Василь Нилыч, конечно, не оставит меня прозябать здесь, в районе. Как пить дать, в область скажет перевести, – размышлял Тютин. – А что? Преданные люди везденужны. Василь Нилыч это понимает. А вдруг... Вдруг он захочет взять меня ссобой в Москву?”
Предаваясь таким размышлениям, Тютин извивался на крючке и чувствовал себя на седьмом дне от счастья. От радужной ослепительности возможных перспектив он даже зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел перед собой огромную соминую пасть. Он закричал, выпуская воздушные пузыри, замахал руками и... проснулся.
В комнате насточиво звонил телефон. Семён Антипович вытер дрожащей рукой вспотевшее лицо и взял трубку.
“И приснится же такая чушь”, – подумал он облегчённо и произнёс:
– Слушаю.
– Алло, Семён Антипыч? – послышалось в трубке. – Прошкин говорит. К нам завтра комиссия из Москвы неожиданно прибывает. Так мы тут решили их к тебе свозить. Смотри, не подкачай. Бабкин на тебя надеется...
НЕИЗЛЕЧИМАЯ БОЛЕЗНЬ
Поздняя осень. Вечер. Я еду в вагоне “СВ”. Напротив сидит мой случайный попутчик – мужчина лет пятидесяти. Мы не спеша ужинаем, пьём хорошее вино, курим и уже полдня беседуем на самые разные темы. Сергей Петрович (так зовут моего визави) совершенно не пьянеет. Я смотрю на него и любуюсь этим человеком: умным, обаятельным и, по всему видно, темпераментным. Есть в нём что-то от старого русского интеллигента. Речь его изобилует самыми неожиданными метафорами, яркими эпитетами, пословицами. Всё это разжигает интерес к нему. Слушаешь его и забываешь, что время уходит безвозвратно и что тебя ждут какие-то дела. Мне хочется спросить: кто он, чем занимается, на что истратил лучшие годы своей жизни; к каким выводам пришёл, глядя на этот мир. Сергей Петрович блистает своей эрудицией и этим приводит меня в восхищение. Действительно велик человек, подумал я, когда он свободно, как в своей квартире, чувствует себя в океане знаний. Я даже усомнился, а естьли вообще такая тема, в которой бы мой собеседник бесславно утонул. И надосказать, я не просто приятно удивлён, а поражён, с какой лёгкостью и в то жевремя глубиной он рассуждает и о нашей больной экономике, и о философииНицше, и о гипотезах по существованию внеземных цивилизаций, и о творчестве Куприна, и ещё о многих предметах нашего разговора.
Но вот настал момент, когда мы как-то невзначай заговорили вдруг о женщинах.
– Э-э-э, батенька, – начал возражать мой попутчик, – вы, хотя и пожили уже (лет тридцать, наверно?), но, судя по вашему заявлению, до конца ещё не разобрались в этом очень и очень непростом феномене: что же такое есть женщина? А это, должен вам доложить, почти всегда не только глупое, но в конечном итоге и коварное существо...
Прочитав после этих слов на моём лице недоумение, Сергей Петрович заговорил с каким-то особенным азартом:
– Поверьте, на своём веку я повидал самых разных женщин – я ведь до сих пор холостяк – и каждая из них всё ближе и ближе подталкивала меня к этому выводу. А фокус весь вот в чём. Природа распорядилась так, что главная функция женщины заключается в продолжении рода человеческого. Женщина в этом смысле – Бог. Именно в ней зарождается и зреет самая великая тайна на земле – человеческая жизнь. В организме женщины изначально всё подчинено именно этой идее. На что-либо другое серьёзное у любого женского организма уже просто нет ресурсов. Потому и нет среди них выдающихся людей ни в науке, ни в политике, ни в искусстве. И если женщина и достойна любви, то только как женщина-мать. Вы спросите: а как же женщина-любовница? Отвечаю. Выприходите в восторг не от того, что женщина как личность является источником наслаждений, и даже не по той причине, что имеете близость с её телом. То богатство чувств и эмоций, обладателем которого вы становитесь – это заслуга исключительно вашего собственного “я”, вашей натуры...
Я не разделял ход его мысли, но прерывать не стал. А он тем временем продолжал:
– Мы вот тут говорили о музыке. Смотрите, что получается. Вы с одинаковым наслаждением будете слушать сонаты Бетховена до антракта и после него, если в перерыве вдруг заменят рояль и исполнителя. (Если, конечно, тот и другой не уступают по качеству и мастерству предыдущим). Так где же, скажите, ваша любовь к исполнителю и инструменту? А её и не было. Это – чистой воды самообман. Есть только ваша способность воспринимать гениального Бетховена и упиваться музыкой благодаря именно этой вашей способности...
– А Бетховен-то был? – сказал я, пытаясь загнать собеседника в угол.
– Да, Бетховен был. Но вы испытываете чувство прекрасного не от самой музыки (миллионы людей не получают от этой же музыки совершенно никакого удовольствия). Вы переживаете чувство прекрасного, которое формирует ваш внутренний мир. Вы любите, если можно так сказать, продукт своей души. Так и с женщиной. Вы любите не личность, вы испытываете наслаждение не потому, что принадлежит вам, а от того, что обладаетете способностью получать от этого эстетическое удовольствие. Физиологическую сторону в расчёт я не беру; она, хотя и важна, но всё же второстепенна. А значит в конечном итоге издесь вы влюблены только в себя. Мы этого просто не осознаём.
– Я думаю, что в ваши рассуждения где-то прокралась ложная посылка. Чтобы чем-то наслаждаться, нужно сначала это “что-то” создать. Разве женщина не создаёт себя, когда она занимается самообразованием, самовоспитанием, подбирает себе наиболее подходящую одежду?..
– К самообразованию и самовоспитанию женщина почти не способна – это иллюзия. А наряды себе она действительно подбирает и, как правило, очень тщательно. Но для чего? Только ради того, чтобы привлечь внимание мужчины.
– Но ведь есть, наконец, и любовь женщины к мужчине...
– Так называемая любовь, – мягким тоном поправил меня Сергей Петрович и продолжил. – Женщина, будучи от природы ограниченной в умственном развитии, смотрит на мужчину только как на возможного отца своего ребёнка и видит в мужчине лишь существо, которое способно помочь ей достичь главную цель в жизни: помочь рождению ребёнка. Так диктует ей инстинкт. А далее она видит в нём лишь машину, которая нужна для того, чтобы защитить и материально обеспечить её саму и главный итог её жизни – ребёнка. Как только мужчина утрачивает эти качества, он фактически уже не интересует её. Переберите в памяти всех знакомых женщин, замужних и незамужних, – и вы согласитесь, что я прав. А если с трудом и отыщете нечто, противоречащее этому выводу, то это всего лишь счастливые исключения. Да и то, если вы присмотритесь к этим исключениям повнимательнее, нередко увидите то, о чём я сказал.
Не желая мириться с такими выводами, я спросил:
– Сергей Петрович, вы извините за вопрос. Вас случайно не любила женщина лёгкого поведения?
– Вы хотели спросить: имел ли я интимные контакты с проститутками? Редко, но бывало. Одна из них, выражаясь вашим языком, любила меня...
– Так какие же движущие силы были в её душе? Она же, я уверен, не имела ни капли надежды, что вы согласитесь стать её мужем.
– Безусловно, такой надежды у неё вовсе не было. Однако подсознательно в её глазах я всё равно был потенциальным отцом её возможного дитя. На первый взгляд проституция – явление нетипичное, но это поверхностный взгляд. Изучите внимательнее семейные пары, и вы, к своему удивлению, обнаружите, что очень часто жена ничем не отличается от проститутки. Она регулярно ложится с нелюбимым мужем в постель. Ей противно, но она делает это, нередко скрывая свои чувства; и мотивы всё те же – за определённую плату. Только плата здесь иная, а именно: сохранить отца для своего ребёнка, не лишиться материальной поддержки, не остаться в одиночестве или что-то другое в этом же роде. Коли стремление к деторождению запрограмированно у женщины природой, то и вся её жизнь направлена на это. Все остальные действия – лишь скрытые маневры, сознательные или на уровне инстинкта.
Нет, я не мог согласиться с такими, как мне казалось, нелепыми выводами. Во мне стремительно нарастал протест. Как же нужно ненавидеть женщин, чтобы так рассуждать!
И тогда, не зная почему, я решился рассказать свою историю и сообщил об этом своему собеседнику. Сергей Петрович ещё больше оживился и, видимо, предчувствуя, что рассказ будет долгим, устроился поудобней и приготовился к моему повествованию. Я глубоко вздохнул и стал вспоминать:
– Пять лет назад судьба забросила меня в один городок на Украине: приехал с приятелем на несколько дней погостить к его родителям. Были майские праздники, но я никуда не ходил и упивался чтением Достоевского. Но вот дня через три этот мой приятель, кстати, любитель Бахуса и женщин, вытащил меня на танцы в дом офицеров. Надо сказать, заведение это производилохорошее впечатление: старинное роскошное здание, всюду порядок, великолепная бильярдная, громадные зеркала, шикарный буфет, приличная публика, наконец. Когда мы с другом вошли в танцевальный зал, духовой оркестр уже играл вальс, мимо проносились пары, мелькали возбуждённые и счастливые лица, где-то рядом раздавался взрывной смех кучки молодёжи. Офицеры, гражданские (вроде меня), студенты, очаровательные женщины в своих вечерних туалетах – всё смешалось, кружилось и радовалось жизни в этот весенний вечер. И казалось – не будет этому конца. Говорю о подробностях, потому что эта картина исейчас стоит перед глазами.
И вот, вошёл я в зал; как водится, осматриваюсь. И вдруг! Я увидел шагах в десяти от себя женщину. Это было что-то невероятное! Во мне моментально всё перевернулось: я полюбил её сразу же. До этого мгновенья я не верил в любовь с первого взгляда. Любил ли я когда-нибудь прежде? Ещё каклюбил. И до какого безрассудства и и исступления доходил! Первый поцелуй, первое жгучее желание, первая, как в бреду, ночь... Но здесь всё было совершенно иначе. Подхожу ближе. В голове туман, сердце стучит как сумасшедшее. Смотрю – и глаз не могу оторвать. На вид лет двадцать пять, чуть выше среднего роста, стройна. Бархатное платье бордового цвета плотно облегало её изящную фигуру, подчёркивая талию и завораживающую грудь. Круто вьющийся чёрный волос с каштановым оттенком едва касался плеч. Но больше всего поражали глаза: крупные, тёмные, выразительные, – магнит да и только. В том, какона стояла и разговаривала с кем-то, была какая-то особенная грациозность, я бы сказал, возвышенная изящность. И в то же время всё в ней казалось простым и искренним. Когда оркестр заиграл новый танец, я, не медля ни секунды,подошёл, поклонился и пригласил её. Мы вышли на середину зала. Было танго: одна из тех прелестных мелодий Строка, которые исполняются часто, но от этого не увядают, всегда проникают в душу и трогают её. Я ожидал услышать от себя поток комплиментов, которые я обычно экспромтом выплёскивал любой женщине. Но тут, когда передо мной были её чудные глаза, чуть тронутые улыбкой губы, когда я чувствовал её дыхание и видел слегка обнажённую свежую грудь, когда её тёплые пальцы лежали на моей ладони, я не мог вымолвить ни слова: волнение сдавило своими тисками мой язык и не отпускало. И только в конце танца я что-то пробормотал и впервые услышал её голос – то были звуки необыкновенные. Меня охватил восторг! Когда танец завершился, я тут же пригласил её на следующий. К счастью, заиграли вальс – мой любимый танец – и мы утонули в этом нежном и стремительном движении. А вокруг мелькали пары, сияли люстры, перед глазами пробегали колонны...
Потом мы поднялись в буфет, пили шампанское. Я, наконец, пришёл в себя, начал шутить и увидел, что она достаточно остро воспринимает юмор. Затем мы снова танцевали – и я пьянел от аромата её волос. Всё складывалось великолепно. По её поведению нетрудно было догадаться, что я всерьёз понравился ей. Вместе с тем во мне зрело чувство, что наша встреча может каким-то роковым образом оборваться. Видимо, это и подтолкнуло меня. В одном из тихих уголков разветвлённого коридора (а мы уже стремились уединиться) я порывисто обнял её и страстно поцеловал в губы. Она не только не оттолкнула, а прижалась к моей груди и обвила меня своими жадными руками. Потом (уже не помню, как это получилось) мы вошли в какую-то комнату, и между нами произошло то, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они молоды и сходят с ума от желания друг друга...
После того, как это свершилось, она призналась, что она замужем и что первый раз позволила себе такое. Её последующие слова меня ещё более ошеломили. Она сказала: “Спасибо тебе за всё и прощай. Мы больше никогда, слышишь, никогда не должны встречаться – это моя первая и последняя просьба. Прости.” На её глазах вспыхнули слёзы. Она поцеловала меня в последний раз, и мы расстались, как оказалось, навсегда.
Всю ночь я, естественно, не спал. Я уже не мог представить свою жизнь без неё. О чём только не передумал, но её просьба была для меня священна. Ведь она просила у меня прощения! За что? За то, что подарила мнесчастливый миг? Странно, не правда ли? Я твёрдо решил не искать с нейвстреч, чего бы мне это ни стоило.
На следующий день я уехал. Потянулись дни, месяцы, годы – и каждый день я думал о ней. Я встречал других женщин, улыбался им, говорил комплименты, целовал их, проводил с ними ночи, наконец. Однако даже в эти моменты меня преследовал её образ. Только тогда по-настоящему я оценил пушкинское “Я помню чудное мгновенье...” И чем сильней я хотел похоронить своё чувство, тем стремительней оно росло, не давая покоя ни днём, ни ночью. Постоянно вижу её во сне и, не поверите, мучаюсь, но радуюсь этим встречам как мальчишка. Если на улице встречу похожую на неё, вздрагиваю и останавливаюсь. Вирус любви оказался удивительно живучим. И эта пытка длится уже пять лет. Иной раз всерьёз думаю: а не болен ли я? Вот так и живу, – закончил я свойрассказ и снова услышал перестук колёс.
Мой попутчик откинул голову к стенке, закрыл глаза, и просидел так несколько минут. О чём он думал? Быть может, вспомнил ту единственную и самую драгоценную женщину, с которой мог быть рядом всю жизнь? Не знаю. Затем, не проронив ни слова, он осторожно, как бы опасаясь нарушить наше молчание, убрал со стола лишнее и также аккуратно стал укладываться спать. Я опешил: никакой реакции с его стороны на мою исповедь. Ведь ему, совершенно незнакомому человеку, я открыл свою самую сокровенную тайну, а он...
И только утром, когда мы расставались, я всё понял. Уже стоя у вагона, Сергей Петрович посмотрел мне в глаза и сказал на прощание:
– Вы знаете, это единственная болезнь, которой я хотел бы заразиться, даже если эта болезнь неизлечима. Но – увы! – не судьба. Любовь – это самообман, конечно, как религия, бессмертие души... Но я вам всё-таки по-хорошему завидую. Ну, – он протянул мне руку, – будьте счастливы.
Переложив дипломат из левой руки в правую, он повернулся и пошёл по перрону.