Часть 1. Учительница.
Протяжно завыла сирена всеобщей тревоги. Олимпиада Федоровна приоткрыла глаза. По потолку плясала разлапистая тень дерева за окном. Еще совсем недавно, в школе, где она работала, проводились учения, и Олимпиада объясняла детям как себя вести при всеобщей тревоге. Поборов желание перевернуться на другой бок и заснуть, она нащупала на тумбочке очки и, поднявшись, нашла пульт от телевизора. Старенький Sony моргнул, и девушка успела заметить время на часах возле кровати. Шесть утра. В сонную голову забралась мысль: «Неужели война?!» В этот момент телевизор включился. На экране появился президент, сидящий за коричневым столом. В окне, позади него, темнела ночь.
– … сограждане, моя обязанность передать вам страшную весть. Прошлым вечером астрономы зафиксировали неизвестный и не поддающийся объяснению взрыв в космосе. Но самое страшное в том, что ударная волна, невероятная по своей разрушительности сотрет солнечную систему к семнадцати ноль-ноль нынешнего дня, по московскому времени. Это не шутка и не розыгрыш. Человечество бессильно перед возникшей опасностью. – президент вздохнул и опустил глаза. – По подсчетам ученых, – начал повторяться он. – Взрывная волна достигнет нас к пяти вечера…
Телерадиовещание и все госструктуры прекращают свою работу. Прощайте, сограждане.
Эфир оборвался и по экрану в сумасшедшем танце заплясали черно-белые полоски.
Олимпиада, пребывая в ступоре, так и осталась сидеть перед шипящим телевизором.
«Какой взрыв?! Какая взрывная волна?! Как понять «сотрет»?! Что вообще произошло?» – вертелись в голове девушки мысли.
Во рту пересохло. Пройдя на кухню, она выпила воды. Мысли немного прояснились, и все сказанное стало походить на шутку. В этот момент выключились сирены, и повисла гнетущая тишина.
– Нет. Не шутка. – произнесла Олимпиада.
Собственный голос показался ей наполнен страхом. Вслушавшись во внутренние ощущения, она поняла – так и есть.
Зазвонил будильник – пора собираться на работу. Умываясь, девушка, очередной раз, взглянула в зеркало, где отразилось покрытое оспинами со слегка раскосыми глазами лицо. Собрав, рыжие с черным отливом волосы в хвостик, Олимпиада надела черную юбку и темно-синий свитер, после чего критически оглядела себя в зеркало. Глубоко вздохнув, она повернулась из стороны в сторону, как и каждое утро, пытаясь отыскать тот ракурс, с которого будет выглядеть симпатично. Еще раз вздохнув, посмотрела на время и поняла: позавтракать не успевает. Надев пальто, девушка вышла в плачущий снегом декабрь. Путь до школы состоял из двух остановок на автобусе, но Олимпиада всегда ходила пешком. Если срезать через дворы, то можно дойти за семь минут. Так она сегодня и сделала.
– Здравствуй Липочка. – поприветствовала Настасья Сергеевна, вахтерша, на входе в школу. – Слышали новость о каком-то взрыве?
Олимпиада кивнула.
– Что придумали а? Невероятно! Это все проклятые нехристи пытаются развратить нашу молодежь. Уже что придумать не знают. Взрыв какой-то инопланетный придумали… – причитала Настасья Сергеевна, закрыв за Олимпиадой дверь и тяжелой, переваливающейся походкой направляясь обратно за вахту. Протянув девушке ключ с дюралевой бирочкой 217, она добавила. – Вон, охранник Витя, видимо тоже наслушался этой белиберды и не пришел на работу.
Олимпиада оглянулась. Действительно, охранника не было.
– А кто-нибудь еще пришел? – спросила она.
– Васька – физрук, да наша любимая завуч – Тамара Николавна. – ответила вахтерша и включила приемник.
Олимпиада отправилась в свой кабинет, а вслед ей доносился белый шум маленького приемника, в тишине школы усиливающийся в несколько раз.
Кабинет дохнул сыростью и пылью. Включив свет, Олимпиада поставила сумочку на учительский стол и, сняв пальто, повесила его в шкаф. Далее обязательным делом следовало накраситься. Процедура заняла десять минут и когда Олимпиада уже убирала все секреты женской красоты в сумочку, в дверь постучали.
– Да, да! Войдите.
Скрипнув дверью, на пороге появился Василий Гранин – физрук, называемый всеми, даже учениками, просто Васька. В этом году он окончил институт физкультуры и осенью пришел в школу, но уже успел завоевать популярность среди учительниц и учеников. Добродушный, простой как две копейки и говорящий только то, что думает, Васька сразу стал «своим в доску». Директриса, принимая парня на работу, сказала: «Простота, правда и чистота – лучшая красота!». И не ошиблась.
– Привет. – поздоровался он.
– Привет.
– Слышала новость?
– Да ее еще попробуй не услышать! – ответила Олимпиада. – Сирена так завыла, что там хоть переворачивайся на другой бок, хоть не переворачивайся, а уснуть под такой грохот не получится.
– Эт-точно… – Василий присел напротив Олимпиады за парту, приподняв ее коленями. – Как ты думаешь… Это правда?
– То, что сказали?
– Да.
Девушка задумалась. Действительно, а правда ли? Утром, конечно, показалось, что правда, но сейчас, придя на рабочее место, где просидела уже семь лет после окончания университета она начала сомневаться.
– Не знаю. – честно призналась она. – Я сама шокирована утренним заявлением и первой моей мыслью было – розыгрыш…
– А вот я так думаю и сейчас. – вставил физрук. – Только не обычный розыгрыш… А розыгрыш мирового масштаба. Я сразу после трансляции самым внимательным образом оглядел небо. Ничего там нет. Да и что вообще за чушь, – продолжал распаляться от собственных речей Василий. – Взрыв в космосе и его взрывная волна сотрет с лица Земли… Уничтожит нашу солнечную систему. Похоже на бред. А ты как думаешь?
– Не знаю Вася. Не знаю.
– А не заметила у президента… – не договорил физрук.
– Что «не заметила»? – заинтересовалась Олимпиада.
– Вспомни, у нашего президента маленькая родинка с правой стороны носа, а сегодняшний двойник ее нарисовать забыл! – довольный собой закончил Василий.
– А как же тогда сирены? – огорошила, не задумывавшегося над этим вопросом, парня Олимпиада.
– Ну-у-у… – протянул физрук, придумывая что-нибудь. – Не знаю. Просто не знаю. Да если по-хорошему брать, то абсолютно все программы показывали одно и то же, как в новогоднюю ночь. И все после этого выключились. Потом смолкли сирены… Ладно, пора мне идти. Мячи еще надо подкачать…
Пообещав зайти днем, Вася ушел, а через несколько минут стали подходить первые ученики. Сегодня, по расписанию, первый урок был у пятого «А» класса. Когда раздался звонок на урок, в классе сидело всего девять из двадцати пяти детей. Олимпиада решила подождать еще, но когда через десять минут никто не пришел, она начала урок.
– Сегодняшняя тема нашего урока, – начала она, оборвав тихий шепот. – Члены предложения. Подлежащее и сказуемое. Открываем учебники на странице…
– А можно выйти? – раздался голос Димы Ковалева. Все дети прекрасно знали строгость Олимпиады Федоровны. О том, чтобы перебить ее и мысли ни у кого никогда, даже у самых отъявленных хулиганов, не возникало.
– Зачем? – растерялась учительница.
– Мама мне звонила, очень долго, а я трубку не брал и она прислала эсэмэску чтоб я быстро шел домой. – ответил Дима поднимаясь и направляясь к выходу.
– Как это домой?! – не могла прийти в себя Олимпиада. – Хорошо. Выйди, позвони ей и скажи, что ты на уроках! Что это за новость звонить посреди урока и отвлекать?!
Мальчик вышел и учительница продолжила:
– Открываем учебник на шестьдесят третьей странице. Внизу страницы видим правило… – она оглядела учеников. – Яна, читай.
– Подлежащее, – флейтой зазвучал тоненький девичий голосок. – Это член предложения…
Дверь открылась, и вошел Дима Ковалев. Ничего не говоря, он собрал портфель, а точнее просто сгреб в него все с парты, и, надев курточку, висящую на спинке стула, направился к выходу.
– Гражданин, вы куда?! – в третий раз за неполные пять минут удивилась Олимпиада.
– Мне мама сказала сейчас же идти домой. До свидания. – бросил он перед тем как скрыться за дверью.
Класс застыл, ожидая реакции учителя. Учительница же сидела не в силах ничего сказать. Наконец, спустя минуту показавшуюся вечностью, Яна, тихим голосом спросила:
– А правда ли, то, что вечером мы все погибнем?
Олимпиада не ответила.
– Меня мама сегодня не пускала в школу. – продолжила девочка увидев, что учительница не ответит. – А я сказала, что все равно пойду…
Послышалось всхлипывание, быстро перешедшее в тихий плач. Дети сидели не шелохнувшись. Заведись в эту зимнюю пору в кабинете муха – она делала бы больше шума, чем три вертолета.
В коридоре послышались шаги. Кто-то взрослый, на каблуках твердо и быстро шагал в сторону кабинета русского языка. Шаги приблизились и дверь, скрипнув, открылась. В класс вошла Тамара Николаевна – завуч.
– Здравствуйте Олимпиада Федоровна, здравствуйте дети. – сказала она. – Я думаю ни для кого не будет новостью, что за сообщение прозвучало утром. – ее взгляд упал на рыдающую за третьей партой Яночку. – Что это такое?
– Последствия утреннего сообщения. – подобравшись в присутствии начальства ответила Олимпиада.
Тамара Николаевна посмотрела на плачущую девочку и, не заметив никаких возражений, продолжила:
– В связи с этим событием все могут идти домой. – и перекрикивая восторг детей, добавила. – Сразу домой! Все слышали?
Никто ей не ответил. Мальчики моментально собрали портфели и уже надевали верхнюю одежду, в то время как девочки лишь только поднимались из-за парт. Дети, ни капли не думая об утреннем сообщении, спешили на ледяную горку, залитую вчера каким-то добрым человеком.
Когда все разбежались и в классе остались лишь учительница и завуч, последняя сказала:
– У тебя еще восемь человек было! Я всю школу обошла и лишь пять кабинетов были открыты. В одном два ребятенка, в другом один, в третьем три… Почти весь персонал не вышел на работу. Даже директриса. Так, а чего мы с тобой должны тогда вкалывать в последний-то день?
Олимпиада покинула школу со стойким чувством, что уходит из нее навсегда. Лишь отойдя на сотню метров, она, словно выплыв из забытья, очнулась, поскользнувшись на припорошенном снегом льду.
В голове юлою завертелось утреннее сообщение: «Телерадиовещание и все госструктуры прекращают свою работу …»
«А зачем я тогда на работу пошла?!» – обвинила себя девушка, но мгновенно оправдала. – «А чтоб дома делала?!»
Сидеть на диване представлялось еще худшим занятием…
– О чем я думаю?! – вслух заговорила она. – Какое сидение дома?! Сегодня же последний день…
Вот не верилось и все. Хоть тресни, а сознание отказывалось понимать, что сегодня последний день. Вот сейчас она проходит мимо дерева – оно стояло несколько десятков лет и просто не верится, что в шесть вечера его уже не будет. Вдалеке ларек. Обычный ларек, работающий до десяти вечера и продающий стандартный пиво-сигаретно-необходимый набор. И его не будет?
Олимпиада до того задумалась, что не заметила, как наступила на раскатанный детьми посреди тротуара лед. Ойкнув, она вмиг оказалась на пятой точке, вдобавок несильно, но больно ударившись локтем. Застонав от охватившей локоть боли, девушка оглянулась, отыскивая улетевшую сумочку, и увидела, что ее уже подобрал и несет владелице мужчина, приблизительно одного с ней возраста.
– Олег, – представился он, когда помог ей встать и отряхнуть одежду.
– Олимпиада.
– Задумались над сегодняшним известием? – посмотрев на раскатанный лед, угадал мысли новый знакомый.
– Откуда вы знаете?!
– Не далее как сегодня утром, я оказался точно в такой же ситуации, с единственным отличием, что не встретил приятной девушки.
Олег вроде бы ничего не сказал, но… Олимпиада, словно масло на горячей сковороде мгновенно растаяла. В то время, когда девочки познают поцелуи, объятья, флирт и много чего другого, она училась, засиживаясь за книжками до двух ночи. В то время как девушки спешат выйти замуж и познать семейную жизнь, если уже не познали, она вновь училась. Теперь на педагога. Когда все ее сверстницы уже находились в декретном отпуске, она с трудом нашла парня. Вначале они, сняв квартиру, начали совместно жить, но…
Недолго счастье длилось, краток был их век,
За день до месяца пришел к ним человек.
Человеком тем оказалась законная жена. Немного, все втроем, поскандалив, они разошлись, и Олимпиада вновь перебралась к маме, которая вскоре умерла. На этом личная жизнь Олимпиады Федоровны закончилась.
Так она думала до этой минуты.
– Спасибо за помощь.
– Всегда, пожалуйста! – улыбнулся Олег.
Высокий, немного полноватый с мягкими, добрыми и оттого немного оплывшими чертами лица, он не был красавцем, как в принципе и некрасивым.
«А с другой стороны, – подумала девушка. – Ум – золота дороже! Главное чтоб он был»
– Может вас проводить? – поинтересовался он. – Все равно никуда не спешу. Институт закрылся…
– А вы работаете…? – заинтересовалась Олимпиада.
– Преподаватель я.
Олег шел рядом, но девушки не касался. При этом она каждую секунду чувствовала его невидимую поддержку.
– А что преподаете?
– Русскую литературу в педагогическом университете.
– В педагогическом?! – удивленно обрадовалась Олимпиада. – А я там училась!
– Но вы закончили его лет пять назад, – вновь безошибочно угадал Олег. – Когда я еще и сам только окончил вуз. А кем вы сейчас работаете?
– Учителем русского языка и литературы в школе.
– Рыбак рыбака видит издалека! Сколько я каждый день вижу падающих девушек… и только к вам меня потянуло подойти. А тут оказывается вон, что…
– Может, перейдем на «ты»? – робко предложила девушка.
– С удовольствием.
Некоторое время шли молча. До дома Олимпиады оставались считанные шаги, и она не знала, что предпринять дальше.
– Может, зайдете… зайдешь ко мне?
– С удовольствием! – ответил Олег. – Только ты мне покажи, где живешь, а я смотаюсь… в магазин. Я думаю, несколько бутылок вина не помешают отлично провести последний день?
– Нисколько! – согласилась Олимпиада.
Рынок, открылся для Олега с невиданной стороны – безлюдный, с кое-где разбросанными тачками. На некоторых из них лежал товар – картонные коробки, обернутые скотчем. Только вчера тут и там стояли женщины, в фуфайках и с сигаретами, иногда перекрикиваясь друг с другом, а сегодня лотки пусты как в голливудском фильме про зомби-вирус, или еще какую гадость разработанную американскими учеными. На базаре находился лишь один крупный магазин, где Олег и намеривался разжиться хорошим вином. Тот компот, что продавали несколько десятков ларьков поблизости, в последний день пить не хотелось.
Когда он подошел к магазину, то увидел проблему. Двери магазина были закрыты, но вот двух больших, двойных стекол не хватало. Они лежали на земле, переливаясь тысячью осколков, на некоторых из которых застыла кровь припорошенная снегом. Олег остановился в нерешительности.
«С одной стороны, – думал он, – вроде как и незаконно вламываться в магазин, пусть даже не он разбил стекла (поди потом докажи в милиции, что стекол ты не бил и вообще почему-то не осел), а с другой стороны ведь сегодня день когда милиция уже не милиция. Ведь сказал же президент, что госструктуры прекращают работу. Но такое заявление вызовет анархию. Но даже если попытаться ее предотвратить, то кто будет работать в день, когда Земля и все ее обитатели перестают существовать?!»
Ответ навязывался сам собой. Кто-то же разбил стекло и взял все, что ему нужно.
От мыслей Олега отвлекла голова в милицейской шапке, показавшаяся из темноты магазина.
– Эй, мужик. Ты чего застыл? – спросила голова в милицейской шапке, и через секунду ее обладатель выбрался на свет. В левой руке он держал две бутылки дорогущей, судя по форме бутылок, водки, а правую, с которой капала кровь, прижимал к пропитавшемуся кровью, милицейскому ватнику.
– Да, я , это… – не нашел, что ответить Олег.
– Тебе, что-то надо? Заходи, бери. – сказал милиционер аккуратно пробираясь по осколкам к выходу. – Уже нечего и не у кого воровать. Все скоро умрем.
Спрыгнув на землю, он бодро зашагал в сторону выхода из рынка, оставляя на снегу капли крови.
Олимпиада, ожидая Олега, прибрала в квартире. Покидав все разбросанные тут и там трусики и лифчики в шкаф, она критически осмотрела комнату.
«Пойдет» – подумала девушка и отправилась на кухню наводить порядок.
После, когда все организационные вопросы были решены, она переоделась во все самое лучшее и села ждать нового знакомого. Только теперь ей в голову пришли мысли: «А вдруг он не придет? Вдруг он таким культурным способом решил от нее избавиться?»
Девушке представилось, как она сидит несколько часов ждет Олега. А его все нет и нет. Поднявшись, подходит к окну, глядит на пустые улицы…
Раздался звонок в дверь. Олимпиада, словно пружиной подброшенная, вскочила и побежала открывать. Олег, пронеся вперед себя, два перегруженных яствами пакета, вошел. Разувшись, он оглядел небольшую квартирку и сказал:
– Уютно.
Олимпиада, словно первый весенний лучик, сияла и светилась. Ни секунды не пребывая на месте, она бегала из кухни в комнату и обратно, накрывая стол. Чего только Олег не набрал в магазине: семь бутылок «Мадам Клико», апельсины, ананасы, яблоки, мандарины, конфеты, и огромное количество шоколадок и прочей вкусности которые можно перечислять почти до бесконечности.
– Где ты столько взял?! – поразилась она, когда стол был накрыт и блеснул во всем великолепии.
– В магазине.
– Это ж сколько денег надо… – прикинула девушка. – Неужели преподаватель…
– Ты думаешь, я хоть что-то заплатил? Сейчас деньги уже ничего не значат. Все что хочешь, на любой вкус и выбор, в твоем распоряжении.
– Точно. – немного поразмыслив, сказала Олимпиада. – Кому это уже нужно… Это я так по привычке… Прости…
– Да, ничего! – сказал Олег и потянулся за бутылкой.
Выпили за знакомство. Но тост был какой-то вялый, безжизненный.
– Как я сейчас это добывал… – начал и тут же замолчал Олег.
– Как? – заинтересовалась девушка.
– Думал где взять вино, в ларьке или магазине…
Олег в подробностях пересказал историю с магазином.
– Значит нет уже ни закона, ни властей… Ни богатых… ни бедных… – сказала Олимпиада захмелев от первого бокала. – Ничего не осталось…
– А зачем это уже нужно? – спросил Олег и посмотрел на наручные часы. – Через шесть часов конец всему что мы знаем… Зачем в оставшееся время нам какие-либо власти?
– Ну, мало ли кому, что в голову придет?! – не согласилась Олимпиада.
– Пусть даже и придет. Какая уже разница, что с тобой сделают? Ведь все равно нам через… – и, проведя нехитрые расчеты, сказал. – Триста шестьдесят минут умирать. Давай, чем грустить по неизбежному, лучше выпьем!
Этот бокал выпили без тоста. Как и следующий.
– А ты женат? – спросила девушка, все больше и больше ощущая заволакивающе-дурманящее действие алкоголя.
– Был. Развелся.
– А дети есть?
– Не довелось.
– А родители? Что с ними? – продолжала интересоваться Олимпиада.
– Родители умерли, когда мне было семнадцать. Я как раз поступил в институт и … Разбились. На междугороднем автобусе. От бабушки с дедушкой возвращались.
– Прости, что напомнила.
– Да ничего. Уже ничего. Много воды с тех пор утекло. Переболело-улеглось.
– А я, так же как ты сирота. – пожаловалась девушка. – У меня тоже мама умерла, а отца и вовсе не помню. Не было его.
– А супруг? – поинтересовался в свою очередь Олег.
– Нету! И не было никогда…
– В общем: встретились две одинокие души. – подвел он итог, наливая бокалы.
Выпили еще.
– Как все-таки отлично, что я тебя встретила! – смотря в глаза Олегу, сказала Олимпиада. – Сейчас как представлю, что была бы одна… Жуть.
– И я думал, что буду один, пока не увидел распластавшуюся на тротуаре девушку! А вообще… Признаюсь – страшно бы было одному встречать смерть…
– Так ты ни на минуту не сомневаешься, что это правда?
– Утром еще сомневался, а когда пришел в институт и на мою лекцию явился всего один студент, и тот посмотрев, что никого нет ушел… А магазин?! Милиционер, разбивающий рукой огромную витрину? Да и общее состояние людей. Ведь нет никого на улицах. Будто вымерли все!
– Это не показатель. – не согласилась Олимпиада. – Все может точно так же и думают, попрятавшись по своим домам.
– В общем: я не сомневаюсь. – закончил тему Олег. – Сирены включали не просто так. Да и президент я думаю, не в юмориста поиграть решил.
– А, представь, – начала фантазировать девушка. – Что мы будем сидеть, сидеть. Ждать, ждать. А ничего не произойдет. Ляжем спать, а утром проснемся и как ни в чем не бывало, пойдем на работу.
– Ну, что ж, пойдем. – ответил он, наполняя бокалы. – Только я сомневаюсь в таком исходе.
Выпили. Снова без тоста. Олег следом налил еще.
– А что мы все ни за что пьем? – спросила она.
– Пить уже не за что. Все тосты относятся к этому, считай погибшему миру. Значит… Выпьем за апокалипсис!
Олимпиада вяло чокнулась бокалом. Выпила. Вдруг ее лицо повеселело.
– А может, потанцуем?! – с такой надеждой спросила она, что Олег попросту забыл слова отказа.
– Можно.
Олимпиада, отыскав среди стопки дисков, нужный, нажала кнопку «Power», старенького, еще с кассетами, музыкального центра. Но он отказался включаться. Вторичное нажатие кнопки не помогло.
– Свет наверно выключили. – догадался Олег.
Встав, он подошел к выключателю и пару раз щелкнул им. Ничего.
– Нашли, когда свет выключать! – расстроилась девушка.
– Я тебе больше скажу: наверняка уже и воды с газом нет.
– Да Бог уже с тем газом… Но воду и свет… Сволочи!
– Не ругайся. – остановил словоизлияния учительницы, Олег. – Во-первых не поможет, а во-вторых всем оборудованием, что вырабатывает и доставляет к нам свет и газ заведуют люди. А ты думаешь, им хочется в последний день сидеть на работе?
– Да нет, конечно. – согласилась Олимпиада. – просто обидно. Хотелось потанцевать…
Олег присел на свое место, наполнил бокалы.
– За приятный, а главное быстрый конец света!
Выпили.
– А как ты думаешь, – продолжала волноваться уже изрядно охмелевшая девушка. – Это будет страшно?
– Не знаю. – признался преподаватель. – Президент сказал взрывная волна… А раз так, то мы скорее всего даже почувствовать ничего не успеем. Просто были и вот, нас нет.
– До сих пор не верится… Голова понимает, что все, конец, а сердце твердит: «Быть не может!»
– У меня такая же ситуация… – вздохнул он, и немного помолчав, добавил. – Да наверно, у всех на Земле сейчас такое же чувство.
– Наверно. – согласилась Олимпиада.
– Давай выпьем. – сказал Олег наполняя бокалы.
– За последний, самый счастливый, день! – предложила она, улыбнувшись уголками губ.
– За последний день! – поддержал преподаватель.
Выпили. Несколько минут просидели молча, затем девушка спросила:
– Сколько там до конца?
– Четыре часа. – ответил Олег.
– Если я еще продолжу пить, то конец света у меня наступит раньше. – призналась Олимпиада, смотря на гостя затуманенными глазами. – Но у меня есть кое-какая другая идея! – передернув плечами, будто от холода, она спросила. – Не хочешь погреть девушку?
– С удовольствием!
Две пылающие страстью души, забывшись в любовном дурмане, выжимали из своих, давно не испытывавших близости, тел все. До капли. Наслаждаясь единожды за все те сотни ночей проведенных в одиночестве. Наслаждаясь, последний раз, когда уже нет границ и ограничений. Четыре часа, бешенного, неконтролируемого, животного инстинкта, пролетели как один миг. Осталась только усталость и наслаждение.
– Сколько время? – спросила Олимпиада, обнимая разгоряченного Олега.
– Семнадцать тридцать две?! – удивился он, глянув на часы.
– Правда?! – не менее удивилась девушка.
Олег, молча, показал ей часы.
– Так, может все-таки, нас обманули? – предположила она.
– Нет. – опроверг преподаватель. – Посмотри как на улице светло. Разве может быть…
В следующую секунду стирающая все на своем пути взрывная волна накрыла Землю…
Часть 2. Рок-музыкант.
Лев проснулся оттого, что невыносимо, до боли в низу живота, хотелось в туалет.
– Проклятое пиво… – проворчал он, поднимаясь с кровати, и тут же ощутил головную боль, словно серпом резанувшую по мозгу.
Пройдя по тонувшей в темноте квартире в туалет, Лев избавился от одной боли. На кухне он отыскал аптечку, которая оказалась в самом последнем ящике, и стал рыться в ворохе пузырьков, коробочек, желтых бумажных оберток с таблетками, что давно исчерпали свой срок годности. Единственное лекарство, что было годно в аптечке, так это цитрамон. Но его почему-то не было.
– А! – вспомнил Лев.
Закрыв аптечку, он поставил ее на место и пошел во вторую спальню, где последний раз, позавчера, оставил цитрамон.
Вспомнив на полпути, что забыл воду, Лев, вернулся и, набрав в стакан воды из-под крана, вторично отправился за цитрамоном. Включив свет, окинул взглядом комнату, где происходило позавчерашнее гулянье – пустые бутылки, не доигранный покер, мусор, засохший плевок на телевизоре и гора окурков прямо на столе. Вечеринка удалась! Взяв с дивана плед, скомканный в кучу, музыкант тряхнул его и на пол вывалились таблетки в мягкой упаковке.
В этот момент на улице что-то громко и протяжно завыло. Не обращая внимания на этот новый звук, Лев нагнулся, поднял таблетки, и медленно-медленно выпрямился. И, тем не менее, в голове, будто в колокол ударили. Трясущимися руками он разорвал пачку и, достав две таблетки, положил их в рот. Когда стакан с живительной влагой был у губ, Льва, словно током ударив, поразила мысль: «Сирена». Быстро запив таблетки, он в недоумении остался стоять посреди комнаты.
«Сирена. – подумал музыкант. – Ну и что? Учебная тревога?! А который час?»
Отыскав, среди того же помятого пледа, пульт от телевизора Лев включил его. Экран вспыхнул, и Лев сразу переключил на один из музыкальных каналов, где круглосуточно показывали время. В этот раз время не показывали, впрочем, как и музыку. На экране сидел мужик (только через несколько минут пьяная голова Льва сообразила, что это президент) и говорил:
– … самое страшное в том, что ударная волна, невероятная по своей разрушительности сотрет солнечную систему к семнадцати ноль ноль нынешнего дня, по московскому времени. Это не шутка и не розыгрыш. Человечество бессильно перед возникшей опасностью. – президент вздохнул и опустил глаза. – По подсчетам ученых, – начал повторяться он. – Взрывная волна достигнет нас к пяти вечера…
Телерадиовещание и все госструктуры прекращают свою работу. Прощайте сограждане.
Экран замерцал черно-белыми полосками, и Лев быстро убрал звук статики режущий уши.
– Чего? – переспросил он. – Совсем сдурели?!
Выключив телевизор, музыкант прошел в свою спальню и, забравшись под теплое одеяло, продолжил сладкий и приятный сон.
Второй раз Лев открыл глаза, когда было уже светло. Перевернувшись на другой бок, он попытался вновь уснуть, но вскоре тело устало лежать в таком положении и Лев лег на живот.
«Пора вставать» – подумал он и скинул одеяло. Тело тысячью ледяных иголок ударил озноб.
– Начинается… – вытирая глаза от выступивших слез, пробормотал музыкант.
Ни о каком завтраке речи и быть не могло. Перво-наперво стоило разобраться с самочувствием. Натянув теплый свитер на мокрую от выступившего пота спину он надел старые джинсы и растопыренной пятерней провел по волосам. Эффект такое расчесывание произвело отличный: длинные волосы, обычно схваченные сзади в хвостик, но по случаю сна распущенные, перестали лезть в глаза. А это самое главное.
Вначале стоило позвонить Феликсу. Человек с таким прозвищем жил в соседнем доме. Прошлепав босыми ногами к телефону, он набрал комбинацию цифр, в нынешнем состоянии равную 03.
– Да. – раздалось после трех размеренных гудков, которые в юности Лев, не имея камертона, использовал как образцовую «ми» для настройки гитары.
– Привет. – сказал музыкант и свой голос показался ему настолько вялым и бесчувственным, что из глубины души стало подниматься раздражение. Раздражение на самого себя.
– Привет. – ответил Феликс. – Проснулся?
– Да. Доброе утро.
– Это для тебя оно доброе. Наркоша херов!
Лев настолько опешил от услышанного, что потерял дар речи. Никогда Феликс не позволял себе лишнего слова с ним – лучшим и постоянным клиентом.
– У тебя есть… – хотел спросить он, но Феликс перебил.
– Ничего у меня уже нет. Все роздал.
– Как понять «роздал»?!
– Да так и понять… Эй, стой. А ты в курсе вообще происходящего?
– Нет. – признался Лев. – Я только проснулся.
– Зря вообще просыпался. Так лучше бы и спал. До вечера.
– Что произошло? – еще больше заволновался музыкант.
– Конец света сегодня. – будничным голосом объявил Феликс.
– Какой конец света?! – удивился Лев и в его памяти сразу начали всплывать фрагменты ночного пробуждения. – Так это правда?! – изумился он.
– Правда. – подтвердил собеседник.
– Так, а у тебя есть медленный?
– Я же сказал: уже нет. Все роздал.
– Да кому роздал?! – вспылил Лев.
– Кенгуру, блин, роздал! – надоел Феликсу рок-музыкант.
– Какому кенгуру? – не унимался известный рокер.
– С сумкой кенгуру.
– Ты издеваешься? Да? Мне нужен медленный. Давай кончай ломаться и…
– Объясняю последний раз, затем кладу трубку. – сказал Феликс. – Я все роздал тем, кто меньше спит. Каждый брал столько, сколько хотел. У меня ничего нет. Пока.
– Постой… – сказал Лев коротким гудкам.
Положив трубку телефона, он с недоумением прошел на кухню.
Все-таки это оказался не сон. Действительно звучали сирены. Действительно по телевизору президент предупреждал о конце света…
Но сейчас волновало не это.
Осененный догадкой, он отправился в спальню, где взял ключи от входной двери и, выйдя на лестничную клетку, быстро спустился на два этажа.
– Кто? – спросил из-за двери сиплый мужской голос.
– Лев.
Четыре раза провернулся ключ, затем щелкнула задвижка, и перед музыкантом предстал мужчина тридцати лет, в черном трико и белой поношенной майке. Мужчина сегодня не брился – легкая щетина с яростью набросилась на благообразное лицо предпринимателя. Из открывшейся квартиры на Льва дохнуло потом и вышибающим дух запахом спиртного.
– Привет. – поздоровался хозяин. – Давненько не видно. Как дела?
– Привет. – ответил музыкант. – Я заработался… Только недавно из тура по Белоруссии. У тебя как?
– Да куда мне… – деланно огорчился хозяин. – У меня дела поскромнее… Только месяц назад цех построил, производство собрался расширять, а тут…
– Да. – согласился Лев. – ЭТО перепортило все планы… У меня к тебе маленькое дело…
– У тебя еще дела есть?!
– Есть белый?
– Ты же знаешь, что я слез.
– Ты упоминал, что у тебя заначка есть…
– А, точно! А я и забыл! Вот наркоманская душонка! На дворе последний день, а он вспомнил, что я два года назад сказал! Сейчас. – сказал хозяин и скрылся за дверью.
Послышался женский голос. Затем мужской. Вновь женский. Что-то прогрохотало из квартиры. Кроме этих звуков не было слышно ничего. Словно все вымерли.
Дверь открылась, и на пороге возник хозяин. В целлофановой обертке от сигарет он протянул серо-коричневый порошок.
– Спасибо! Ты меня…
– Пожалуйста. – перебил предприниматель. – Пока. – и дверь перед музыкантом закрылась.
После того, как «разогнало по полной», Лев настроил гитару. Когда настраивал шестую струну, под пальцами родилась мелодия. Музыкант пересилил себя и настроил гитару, только после приступив к мелодии.
Прошла лишь четверть часа, а он придумал отличную мелодию. Наспех подобрав аккорды, Лев сыграл песню, притопывая ногой и представляя: где будет припев, где проигрыш, где можно вставить соло, а где бридж.
Сыграв так три раза, он непроизвольно, на четвертый, начал напевать какие-то слова. Постепенно, протянувшись сквозь песню, они легли в четверостишие:
Затравленная осень, непонятная весна,
Белый лик героя забылся навсегда,
Утраченные нервы, каленые листы,
Позади тревоги, впереди мосты.
Пока слова не забылись, Лев отложил гитару и, взяв заранее приготовленный блокнот с карандашом, записал их. Теперь бы следовало придумать дальше…
Больше не хотелось ничего делать. Ничего придумывать. Музыкант пересилил себя и тридцать минут потратил на еще одно четверостишие, а после перечел написанное. Заменил пару слов и вновь прочел. Взяв гитару, Лев наиграл придуманный мотив и спел.
– А ничего получается! – удовлетворенно хмыкнул он.
Будто с неба свалилось вдохновение. Сразу перехотелось куда-то идти. Разговаривать. Продолжая играть на гитаре, Лев пел два придуманных четверостишия. Постепенно стало рождаться и третье. Отложив гитару, он записал его. Прочел все написанное еще раз и сделал пару поправок. В итоге три четверостишия, определенные Львом в куплеты, были готовы. Взяв гитару, он запел:
Затравленная осень, пожелтевшая листва,
Светлый лик героя забылся навсегда,
Утраченные нервы, каленые листы,
Впереди тревоги, позади мосты.
Меланхолическая поступь безумного огня,
На кострах инквизиторов сожжена земля,
На корне вырублен вековечный дуб,
В атмосфере сталь уничтожает суть.
Безумный хоровод неудавшихся идей,
Бездушная коса и неудачный камень,
Плохое название – плохому кораблю,
Странная концовка песни про войну.
Закончив, музыкант пару раз сыграл припев, но слова в голову не приходили. Настроение и вдохновение испарились.
Лев отложил гитару и взял блокнот. Пройдя к телефону, он набрал по памяти номер бас-гитариста.
– Алло. – ответили после третьего гудка.
– Привет! – поздоровался Лев.
– Привет. – вяло пробормотал бас-гитарист.
– Слушай, Андрюха, я только что такую вещь сочинил! Бомба! Надо только припев с бриджем придумать! Короче, давай сегодня около семи встретимся? Бери еще Антоху...
– А как же Вадим? – Льву послышалась ехидца в голосе, но он решил не обращать внимания. – Или нам гитарист не понадобиться?!
– Ну, сам посуди: ритм и я сыграю, а всякие пройгрыши-подойгрыши придумывать рано!
– Поздно. – поправил Андрей.
– В смысле «поздно»?
– В смысле, что репетиции сегодня не будет. И никогда уже не будет.
– Это почему еще?!
– Ты утром сообщение смотрел? – поинтересовался Андрей.
– Ты про этот нелепый взрыв? Чушь полная! Кто вообще такой бред придумал?! А еще глупее тот, кто в него поверил!
– Все, Лев. Пока.
– Подожди! Чего «пока». Репетиция в семь…
– Ты дурак, или притворяешься?! – перебил бас-гитарист. – Не будет никакой репетиции в семь. Земли уже в семь не будет.
– Ты как был бестолочью, так и остался! – вспылил Лев. – Ты мне надоел со своими выкрутасами! Или сегодня в семь репетиция или ты больше в группе не играешь! Я добьюсь, чтобы тебя выгнали!
Андрей весело и громко рассмеялся.
– Считай, что я уже сам ушел! – сказал он отсмеявшись. – Прощай.
В следующую секунду, слушая короткие гудки, Лев произнес «Козел» и положил трубку на рычажки. Но вновь взял ее и набрал по памяти номер.
– Да. – ответила трубка сухим, официальным тоном.
– Здравствуй Николай.
– Привет Лев. – голос сделался более мягким.
– У меня есть некая проблема… – начал Лев.
– Сегодня уже ни у кого нет проблем. – перебил Николай. – Точнее у всех людей осталась лишь одна проблема.
– И вы верите в эту чушь?!
– В какую чушь?!
– В конец света и прочую муру!
– А ты значит не веришь… Ну что ж. Посмотрим.
– Мне надо заменить басиста. Андрей становится просто невыносим. Я отказываюсь писать с ним следующий альбом и тем более отказываюсь от концертов.
– Лев, ты нашел, о чем думать в свое последнее утро,
– Вы сами прекрасно знаете, что это наболевшая тема.
– Да мне уже плевать на твою наболевшую тему и на группу и на деньги. На все плевать…
Телефонная трубка замолчала. Лев убрал ее от уха – посмотрел. Вновь приложил. Тишина. Подергал рычажки. Ничего.
Разговор стоило закончить немедленно.
«Что это означает: «плевать на твою наболевшую тему». Он кем себя возомнил?! Господом Богом что ли? – думал Лев, заходя в спальню за мобильным телефоном. – Да я от него вмиг откажусь!»
Преисполненный воинственности, он отыскал среди вещей мобильный телефон, оказавшийся выключенным и на попытку включить отреагировавший лишь слабым писком полностью разряженной батареи. Найти зарядку труда не составило. Только вот заряжаться телефон не хотел. Лев клацнул выключателем. Никакого эффекта.
– Вот гады! – изумился он неудаче. – Нашли когда свет вырубить!
Кинув телефон с зарядкой на постель, он пошел исполнять то, для чего электричество не нужно. Принимать добавку.
Морфинное возбуждение и эндорфинное торможение сбавили темп, а солнце тем временем перевалило за полдень. Лев прекратил утопать в мягком, как тысяча матрасов, и теплом, как солнце, блаженстве, когда ничего не нужно кроме сигареты.
С огромной ленью поднявшись, он прошел в спальню, где вновь попытался зарядить телефон. Электричество по-прежнему отсутствовало, но сейчас Льва это почти не волновало. Он уже решил, что от продюсера откажется, а басиста заменит. Скорее всего, заменит и гитариста. Слишком много тот начал воображать о себе. Ударник пусть останется – нормальный мужик. В творческие вопросы не лезет, и вообще ведет себя тише воды и ниже травы.
Закурив сигарету, Лев прошел во вторую спальню и включил телевизор. Экран отказался включаться.
– А… блин… – протянул он, и поплелся обратно в свою спальню, где потушил окурок и не найдя чем заняться прикурил следующую сигарету.
А заняться действительно было нечем. Отсутствие электроэнергии мгновенно избавляло от множества дел. А что можно делать в большой, полупустой квартире мужчине под действием мощного полусинтетического опиатного обезболивающего средства?
Ничего.
Этим Лев и начал заниматься. К сожалению, это занятие быстро надоело. Нужен был собеседник. Компания. Лев призадумался над этим. Кто бы мог составить компанию?
Несколько минут напряженного раздумывания, когда один из самых мощных опиатов потеснился, уступая место здравым мыслям, не прошли даром. Лев понял: друзей у него нет. Никого. Деньги есть, слава есть, талант есть, а вот друзей… нет.
Кто-нибудь, кто мог бы сейчас скрасить его одиночество – нет. Есть коллеги, знакомые, соседи, враги, начальство… Есть даже друзья, но друзьями их назвать сложно. Это люди которые будут с тобой, когда у тебя есть деньги. Такие же, как он сам наркоманы. А когда денег нет, или когда они уже не важны, друзья сами по себе скрываются. Растворяются в людском муравейнике в поисках другой наживы.
Лев вспомнил того единственного человека, что был с ним – Леночку.
На душе стало муторно и противно от собственной гадливости. Лев, добившись всего, просто избавился от нее. А Леночка была с ним в минуты, когда казалось, что ничего не будет. Ничего он не достигнет. И подбадривала, а главное верила. Во многом, известность и деньги Льва, это ее известность и ее деньги.
Он вспомнил тот, последний с ней вечер, когда вместо любви ближнего, родного человека он предпочел мнимых друзей и иллюзорное удовольствие.
Где она сейчас? Чей последний день скрашивает?
Решение пришло само собой.
Лев потушил сигарету и прошел на кухню, где осталась свечка, ложка, шприц, зажигалка и смертельная доза наркотика…
Часть 3. Бандит.
Громкий надсадный звук, совпал для Артура с неожиданным падением на пол. Как всегда, когда падаешь во сне с кровати, впервые секунды не понимаешь, что произошло. Так и Артур – ничего не понял, а тут еще и громкий завывающий гул. Решив, что это чья-то сигнализация на машине дает о себе знать, он вновь забрался под теплое одеяло. Сигнализация не смолкала и в мысли уже засыпающего Артура начало забираться подозрение: а сигнализация ли это? Догадка возникла в голове настолько неожиданно, что у молодого человека сон как рукой сняло.
«Сирена» – закрутилась в голове мысль, навязанная еще в школе.
Артур нащупал мобильный телефон и посмотрел время. Шесть утра. Всеобщая тревога в шесть утра?!
Из-под одеяла вылизать не хотелось, но страх неизвестности моментально наполнивший душу, заставил не только выбраться из тепла, но и протопать в другой конец комнаты, чтоб включить телевизор. Экран, моргнув, загорелся и из динамиков стал выплескиваться звук.
Увиденное и услышанное повергло Артура в такой неописуемы шок, в какой повергло и весь мир.
Артур, сидел на кухне собственной квартиры, держа в одной руке давно остывшую кружку кофе, а в другой вертел повестку в суд. 24 декабря, значилось в повестке, явится Королю Артуру Исааковичу туда-то и туда-то для того-то и того-то. Теперь эта бумага не действительна и парень просто скомкал ее.
Хуже новостей придумать было нельзя. Тем более для утра. В голове Артура поначалу стаей пьяных пчел носились мысли, но две кружки кофе привели его в чувство. По крайней мере, от стаи осталось не больше десятка гуляющих пчелок.
«И что теперь делать?» – подумал он.
Действительно, что делать? Все, что душе угодно – скажут многие. Да, в теории можно все, что угодно, но когда счет идет на часы и минуты список «всего» резко уменьшается.
«Что я хочу?» – спросил у себя парень.
Ничего он не хотел. А то, что хотел, за один день было не исполнить. Предположив, что сегодня не будет никаких запретов и ограничений он начал более существенно подходить к делу…
Как только начал, сразу и остановился. Не приходило в голову Артура ничего, чем можно заняться в последний день. Поднявшись, он вылил в раковину кофе и пошел в комнату. Отыскав пульт, он включил телевизор и лег на диван. Телевизор пришлось сразу выключить, ничего кроме шипения и черно-белых полосок там не было. С досадой поднявшись, парень включил радио. Ничего кроме помех.
– Да что такое?! – возмутился Артур.
Клацнув тумблер, он перешел в режим воспроизведения диска. Старенькая но, вследствие простаивания без дела, отлично сохранившаяся, магнитола зашуршала, зашипела и из колонок донеслись звуки пианино, продолжавшиеся пару секунд, а затем два голоса, мужской и женский, запели:
Спроси у жизни строгой,
Какой идти дорогой,
Куда по свету белому
Отправиться с утра?
Иди за солнцем следом,
Хоть этот путь неведом
Иди мой друг. Всегда иди дорогою добра!
Артур сразу вспомнил, как год назад к нему приезжала сестра с дочерью на новоселье. Валерия, племянница, привезла с собою диск с детскими песенками. Кажется, это было только вчера… А прошел год, за который он так и не позвонил сестре. Все дела, дела. Нет времени. Откладываешь на потом. А времени-то оказывается, действительно нет.
Забудь свои заботы,
Падения и взлеты,
Не хнычь, когда судьба
Ведет себя не как сестра
Но если с другом худо,
Не уповай на чудо,
Спеши к нему. Всегда иди дорогою добра!
Неожиданная мысль посетила Артура. Он удивился, как раньше до этого не додумался?! Прожил столько лет и впустую! Песня тем временем продолжалась:
Ах, сколько будет разных,
Сомнений и соблазнов,
Не забывай, что эта жизнь,
Не детская игра.
И прочь гони соблазны,
Усвой закон негласный,
Иди мой друг. Всегда иди дорогою добра!
«Как все просто и легко!» – изумился Артур и попытался сосчитать свои добрые поступки.
Раннего детства он не помнил. Начальные классы не блистали хорошими делами, а как только начался переходный период, его словно подменили. Чертенок, который в школу ходил изредка лишь потому, что заставляли, и постоянно пропадал в тренажерных залах. В итоге, к последнему дню накопилось три (плюс-минус трамвайная остановка) хороших поступка. Помощь бабушке при переходе дороги (это Артур ясно и четко помнил), затем в шестом классе защитил одноклассника от драчуна из параллели (но это скорее, чтоб честь класса отстоять), и… кажется… это наверно только кажется, но за хороший поступок пойдет.
Артур попытался вспомнить, сколько совершил плохих дел. Вспомнить не получилось. Слишком много их было, чтоб все помнить. Отключив магнитолу, где играла «песенка кота Леопольда», он оделся и, взяв все имеющиеся деньги, мобильный телефон и пистолет (последнее парень засомневался брать или нет, но чувство чего-то тяжелого и мощного за поясом уже настолько глубоко укоренилось в сознании, что выйти на улицу без оружия казалось немыслимым), вышел из дома. В последний день Артур, по фамилии Король, решил сделать то, что не делал за всю жизнь, а именно добрый поступок.
Под ногами скрипел снег. Ветра не было. Солнышко бледно-желтыми лучами освещало свою подопечную. Просто не верилось, что этого больше не будет. Тысячи поколений рождались, жили, влюблялись, воевали, убивали, рожали и вновь убивали и, смотря на это же небо, на это же солнце, мечтали: «Вот бы пожить подольше и увидеть, что там будет потом!». А будет ли это потом? Те, кто жили раньше, не сомневались – будет. Да что там говорить – весь мир еще вчера думал, что будет это недосягаемое «потом».
С такими невеселыми мыслями Артур брел по улице. Раннее утро, когда остановки должны быть запружены людьми, а из окон транспорта выглядывать пятые точки, выдалось спокойным. Никакой давки, никакого столпотворения. Некоторые детишки шли в школу. Артем удивился глупости тех родителей, что отправили их туда. Некоторые люди даже на работу шли, а на остановках простаивало еще около пяти таких же трудоголиков. Как сговорившись, все водители на работу не вышли (парень за все время своей прогулки не встретил ни одного общественного транспорта) и люди, постояв и померзнув на остановках, шли домой. Машин было мало, словно в три ночи на окраине города – когда-никогда одна проедет.
Чем дольше шел Артур, тем больше начинал грустить. Поторопился с благим поступком. Желание-то есть – хорошо! Но к нему нужен еще, хотя бы, план. Он усиленно крутил головой выискивая хоть кого-нибудь нуждающегося в помощи, но та небольшая горстка людей, что спешила по своим неотложным делам, в помощи не нуждалась.
«Они уже ни в чем не нуждаются, – подумал Артур, – таких даже конец света не исправил, хотя, наверно, они в него просто не верят.»
Один раз ему показалось, что в одном из домов женщина громко, истошно, кричит. Прислушался – ничего. Показалось.
– Тяжело, блин, сделать доброе дело, оказывается! – сказал парень своей тени, остановившись у входа во двор одного из панельных девятиэтажных домов. Сняв шапку, он почесал стриженную «под три» голову. В этот момент из двора вышел покачивающийся, бомжеватого вида, мужик, и пристально вглядевшись в Артура начал «отливать» на стену. В процессе он продолжал поглядывать на парня. Иногда открыто, но чаще исподлобья. Артур несколько секунд постоял, подумал и пошел к этому мужику. Когда парень подошел, мужик, одетый в грязную коричневую шубу с замотанным кое-как шарфом, застегнул молнию на джинсах, в которых по виду выросла не только вся Америка и спросил:
– Тебе чего? – от мужика обросшего грязной свалявшейся бородой, за несколько метров несло немытым телом, мочой и перегаром.
– Это я хотел спросить, что тебе надо? – вызывающим тоном сказал Артур, но заставил себя придти в доброе расположение духа и добавил. – Может тебе денег надо или чего еще?
Бомж оглядел парня с головы до ног и сказал:
– Э-э дружище, идем со мной. – он поманил рукой и Артур пошел. – Ничего мне… – прокашлявшись, бомж продолжил. – Ничего мне… ик… Ничего, говорю, мне… ик… Да что за херня! Ик… Пришли мы… ик…
Идти пришлось недолго. За углом дома, в подъезде на лестничной клетке, компания из трех мужиков, бомжей, устроила пьянку. Причем даже пьянкой это назвать было сложно. Настоящий пир. На нескольких газетах, на полу, лежали такие яства, некоторые из которых даже Артуру были не по карману. Собутыльники оглядели гостя, но ничего не сказали. Выглядели они, так же как и мужик встретившийся Артуру, с той лишь разницей, что одеты, были в тряпье другого цвета.
– Присаживайся. – предложил новый знакомый, доставая из пачки газет, лежащей неподалеку двойной листок и протягивая его Артуру. Парень присел на холодную ступеньку. – Ничего мне не надо. – продолжил мужик. – У нас уже все есть. – он обвел рукой импровизированный стол. – Наливай.
Один из собутыльников налил всем по пластиковому стаканчику. Артур выпил. Закусил красной икрой, затем запил гранатовым соком. Водка была великолепная.
– Меня Геной зовут. – представился мужик. – Это Вася, а это Витя. – представил он собутыльников.
– Артур. – ответил парень.
– Тут у нас скромный стол. Ты бери, что хочешь.
– Хорошо. Спасибо. – Вася, молча, таращился на импровизированный стол, а Витя, уронив голову на грудь спал, потому Артур продолжил, обращаясь к Геннадию. – Я могу помочь, чем тебе надо.
– Э-э брат! – глубокомысленно изрек он. – С тобой все нормально?
– Да.
– Ты знаешь, что в мире твориться?
– Знаю.
– Так, а чем ты можешь помочь?
Артур оглядел яства, и вяло произнес:
– Деньгами… – его голос ожил от пришедшей в голову мысли. – Одежду могу дать. Квартиру предоставить. Машину…
– Зачем?! – рассмеялся Геннадий. Вяло хохотнул и Вася не отрывая глаз от стакана. – Кому это уже нужно? Наливай.
Стаканы были налиты вторично. От булькающего звука Витя тут же проснулся и, вылив жидкость внутрь, сразу уснул. Выпив второй стакан, Артур почувствовал, что его уже начинает «уносить», причем «уносить» капитально. Организм, непривыкший к алкоголю, быстро пьянел.
– Единственное, чем ты можешь помочь, – сказал Геннадий, вытирая засаленным рукавом рот. – Это остановить конец света. Хотя нужно ли это? У нас-то он уже давно наступил…
Артур, ничего не сказав, встал и направился к выходу.
– Эй, ты куда? Постой! – раздалось ему вслед. – Ты что, обиделся? Эй, Артур! Да иди ты на …!
Выйдя на улицу, Артур, вдохнул полной грудью и чуть не захлебнулся свежестью, настолько воздух в подъезде был пропитан вонью «поломанных людей». Придя в чувство, он понял, что захмелел порядочно. В глазах плыло, а голову наполняли бредовые мысли. Парень, оглядевшись, вышел на аллею, по которой пришел к бомжам и направился дальше.
Путь пролегал по спальному району. Среди девяти и четырнадцатиэтажных домов. Во дворах стояли машины, и никого не было. Люди, словно крысы, раз не могли покинуть борт корабля, то притаились. Артур, шагая по засыпанной снегом дорожке, уверился в том, что благого поступка он не сделает. Кому нужен его благой поступок, если уже ничего никому не нужно? Наряду с этим в голову начали лезть мысли про рай и ад; про обещанное чистилище и бессмертность души – все то, что раньше он считал белибердой. Сейчас белибердой это уже не казалось. За свою короткую жизнь он успел убить трех людей, а скольких оставил несчастными и вовсе не перечесть. Теперь, когда до конца света осталась сотня-другая минут, он задумался над жизнью и над тем, что его ждет. А «там» его не ждало ничего хорошего.
Срочно требовался благой поступок, чтоб хоть немного загладить грехи. Артур сейчас на Эверест полез бы за котенком, только б девочка у подножия стояла и, рыдая, просила снять ее котика.
Девочки не было, котика тоже…
Артур остановился. Настолько элементарна и проста была мысль. Ведь не обязательно помогать же человеку?! Можно накормить и отогреть животное! Собачку или кошечку. Парень в восторге от пришедшей мысли отправился искать объект будущей помощи. Будто специально все собаки и кошки попрятались как можно дальше. Артур шел вдоль домов, посвистывая и «кис-кисая», но никто на его зов не выходил. Отчаявшись, он стал нагибаться к решеткам подвала и звать животных. Все было тщетно. Проходя седьмой по счету дом, Артур продолжал «кис-кисать» в каждую подвальную решетку, когда увидел идущую навстречу девушку.
Одетая в длинную, черно-белую, шубу, из-под которой выглядывали лишь черные лаковые сапоги на высоком каблуке, девушка была восхитительна. Шуба нисколько не скрывала ее великолепной фигуры. Длинные черные волосы развевались, открывая взору прекрасное лицо. Лишь ее взгляд был направлен в землю…
Артур застыл у очередной решетки в согнутом положении. Оторвать взгляд от такой девушки не смог бы ни один мужчина как, впрочем, и женщина.
Милицейский уазик, Артур заметил слишком поздно. Хотя заметь он его раньше, ничего бы не изменилось. Девушка была недалеко от парня, когда ее догнала машина рычащая своим, отличимым от всех других, звуком. В уазике сидело двое. Один за рулем, второй на заднем сидении. Машина притормозила возле девушки и милиционер, сидевший за рулем, выпрыгнул. Отрыв заднюю дверь он сгреб девушку и затащил ее в лапы приятеля. Запрыгнув обратно, он захлопнул дверь и уазик, набирая скорость, покатился дальше.
Все прошло настолько быстро, что Артур даже разогнуться не успел. В машине, на заднем сидении, происходила возня. Мелькала черно-белая шуба и серая форма милиционера.
Достав пистолет, Артур отошел от решетки и стал на дороге. Поднять оружие и прицелиться было и вовсе делом секунды. В момент нажатия курка Артур видел, как меняется лицо водителя с улыбчиво-предвкушающего на испуганно-непонимающее. Выстрел бритвой разорвал тишину, после чего машина пошла юзом и врезалась в дерево. Водитель лежал грудью на руле, а из его головы на приборную доску лилась кровь. В следующее мгновение раздался сухой треск, и тело Артура сотрясло, что-то тяжелое и горячее. Боли еще не было, но сознание начало меркнуть. Он перевел взгляд и увидел сквозь изрешеченное пулями лобовое стекло, испуганное усатое лицо с зажатым в руках автоматом. Второй милиционер сориентировался быстро. Оставив чертыхаться девушку, все равно никуда не денется, он схватил лежащий на переднем сидении автомат и провел очередью по возникшему противнику. Одна из пуль угодила Артуру в грудь. В левую сторону. Не успев опустить пистолет, он направил его на новую угрозу.
Выстрелы прозвучали одновременно. Пуля Артура вошла милиционеру точно в переносицу, а очередь Калашникова пробила грудь парня еще в трех местах.
Артур, по фамилии Король, умер спустя пять секунд на мягком и совершенно не холодном снегу. Улыбка застыла на довольном лице. Он сделал доброе дело.
Марина, перепуганная до полусмерти, но живая-здоровая, все-таки добралась в родительский дом и выпросила прощения у самых близких, с которыми много лет назад, по глупости, поссорилась.
Часть 4. Медсестра.
Элла читала новый Cosmopolitan, когда на улице истошным криком зашлась сирена. Журнал сразу забылся. Вскочив из-за стола, девушка опрокинула стул и, предоставив пустому коридору детской больницы полюбоваться на стройные ноги и тонкую талию, хотела бежать в кабинет дежурного врача. Но Мария Эдуардовна нетвердой походкой разбуженного человека вышла из кабинета, на ходу надевая халат и пряча под ним располневшее тело.
– Что случилось? – спросила она, хлопая слипшимися со сна ресницами.
– Не знаю. – остановившись в нерешительности ответила Элла.
– У тебя есть радио? – догадалась врач.
– Только в телефоне.
– Включай.
Дежурный врач и дежурная медсестра, склонившись над динамиком телефона, жадно вслушивались в слова, произносимые по всем программам настолько четко, насколько ни одна радиостанция не вещала.
– Дорогие россияне с вами говорит президент Российской федерации. В мире чрезвычайная ситуация. Настолько чрезвычайная… – президент остановился, придумывая подходящие слова, как и любой человек, выдернутый посреди ночи из постели. – Уважаемые сограждане, моя обязанность передать вам страшную весть. Прошлым вечером астрономы зафиксировали неизвестный и неподдающийся объяснению взрыв в космосе. Но самое страшное в том, что ударная волна, невероятная по своей разрушительности сотрет солнечную систему к семнадцати ноль ноль нынешнего дня, по московскому времени. Это не шутка и не розыгрыш. Человечество бессильно перед возникшей опасностью… По подсчетам ученых, – начал повторяться он. – Взрывная волна достигнет нас к пяти вечера…
Телерадиовещание и все госструктуры прекращают свою работу. Прощайте сограждане.
Радио на секунду смолкло, а затем разразилось густым шипением помех. Врач переглянулась с Эллой.
– Вот так новости… – пробормотала Мария Эдуардовна, глядя на телефон.
Элла подняла стул, и врач незамедлительно на него села. Продолжая смотреть на телефон, она сказала:
– Это что ж получается… Конец света что ли?!
В этот момент сирены смолкли, и повисла тишина в первую минуту не нарушаемая ничем. Затем послышалась возня в ближней палате. Кто-то захныкал, а потом и вовсе расплакался. В другой палате заиграл мобильный телефон. В коридоре появился ребенок – выглянул и снова скрылся. Тихим осенним шелестом зашуршал шепот детей.
– Что будем делать? – спросила Элла.
– Дождемся смены. – ответила Мария Эдуардовна, подняв большие, испуганные глаза на девушку.
Смена не пришла. К восьми утра вся больница была возбуждена до предела. Главврач, когда ему позвонили, посоветовал идти домой. Сумятицы в итак шоковое состояние медперсонала, начали вносить родители, забирающие детей без выписки. Вначале их попросту не пускали, но когда один из разъяренных отцов разбил стекло и просто влез, застрелив при этом вахтера, паника вошла в свое русло. Дежурные медсестры и врачи без каких-либо промедлений оделись и чуть ли не строем отправились по домам. Детей к тому времени почти всех забрали, а за теми, кто еще оставался, постоянно подъезжали-подбегали родители. В больнице из всего медперсонала осталась только Мария Эдуардовна, да Элла, пребывающая в нервно-глупом шоке. Только что все было нормально – конец смены и домой, вечером на учебу, затем вновь домой, а тут… Конец света.
– Пойдем, последний раз обойдем… Последний обход сделаем. Вдруг кому-то нужна помощь, а то он конца света не увидит. – нервно хихикнула Мария Эдуардовна.
Элла, словно теленок, поплелась вслед за врачом. Почти все палаты были уже пусты. Они проходили и, заглядывая в них, видели лишь тумбочки с фруктами и соками, разобранные кровати с кое-где небрежно скинутыми на пол одеялами. В нескольких палатах родители одевали детей. Кинув на врачей затравленные взгляды, они лишь усердней принялись одевать отупевших от страха, непослушных чад. В последней из палат взгляд врачей привлекла кровать, стоящая в углу. Под одеялом там кто-то тихо трясся. Мария Эдуардовна ни слова, ни говоря, подошла и рывком сорвала одеяло. Под ним, свернувшись калачиком, лежала девочка лет семи и тихо плакала.
– Где твои родители? – забыв о детской психике, поинтересовалась врач.
– Не знаю. – сквозь слезы ответила девочка.
– Тебе плохо? Болит что-нибудь? – спросила Мария Эдуардовна.
– Нет.
– Тогда одевайся и иди домой. – сказала врач и присела на противоположную кровать дожидаться, когда девочка соберется.
От таких слов девочка на несколько секунд прекратила плакать, а потом разрыдалась пуще прежнего, только теперь в голос и как полагается с соплями.
– Кончай реветь! – прикрикнула Мария Эдуардовна. – Одевайся и домой иди.
Девочка не унималась, и врач поднялась, собираясь силой заставить ребенка одеться… Элла встала между ними. Словно вынырнув из глубины, она с головой окунулась в мир, где не осталось ничего ценного.
– Оставьте ее. – тихо сказала Элла. – Она же еще совсем ребенок!
Мария Эдуардовна ничего не ответила, а лишь долго-долго посмотрела в глаза медсестры. Повернувшись на каблуках, с несвойственной для нее грацией, она направилась к выходу. В этот момент в коридоре послышался быстрый перестук каблучков. Кто-то бежал в их сторону. К тому времени, как девушка подбежала к палате, Мария Эдуардовна была уже у выхода. Смерив взглядом запоздавшую мамашу она, хмыкнула что-то насчет хороших родителей и вышла. Девушка удивленно посмотрела вслед врачу.
– Мамочка! – завопила девочка, лишь только заметила запыхавшуюся маму.
Дальнейшее Элла наблюдать не стала и поспешно вышла. Девочка была последним ребенком в отделении, теперь с чистой совестью она могла идти домой. Скинув халат, девушка взяла пальто и сумочку, висящие в кабинете врача (пальто Марии Эдуардовны уже отсутствовало, а халат валялся на полу) и, переобувшись, направилась к выходу. Отделение находилось на третьем этаже. Проходя мимо второго, Элла услышала тихие всхлипы. Поначалу она прошла и даже спустилась на один пролет, но женское начало взяло верх. Поднявшись, Элла пошла на всхлипы и вскоре, в одной из палат обнаружила мальчика лет девяти. Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, и тихо плакал. Элла кашлянула и, цокая каблуками, подошла к кровати.
– Привет. – поприветствовала она пациента.
Мальчик продолжал плакать и не обратил на нее ровным счетом никакого внимания.
– Твои мама и папа скоро придут. – решила успокоить ребенка Элла. – Они мне звонили… – она запнулась на полуслове. Мальчик перестал плакать и, развернувшись, посмотрел на нее.
– Они мне звонили… – выдавила она из себя. – И сказали, что… скоро будут.
– Они два года назад на машине разбились. – сказал мальчик.
– Значит, я перепутала по телефону, – мгновенно нашла, что ответить Элла. – Это видимо была твоя бабушка…
– Никто за мной не придет. – перебил ребенок. – У меня нет бабушки. А деду я не нужен. Ему вообще кроме водки ничего не нужно.
– Ну как такое может быть?! – воспряла духом девушка. – Как это не придет?! Про своего внука, что ли забудет?! Нет. Такого быть не может! Вот давай поспорим, что он через полчаса придет и заберет тебя домой.
– Не придет. – вновь развернувшись лицом к подушке сказал мальчик. – Бесполезно спорить.
– Вот же заладил: «Бесполезно. Бесполезно». – в шутку разозлилась Элла. – Говорю тебе – придет. А пока он не пришел, давай я посижу с тобой. Чтоб тебе страшно не было.
– Правда? – лицо мальчика засияло, словно подсвечивалось изнутри. Медсестра, смотря в его глаза, не могла сказать: «Нет». Девушка присела на рядом стоящую кровать с застеленным одеялом, где, по-видимому, никто этой ночью не спал.
– Меня Ваней зовут. – сказу перестал плакать мальчик и вытер мокрое лицо одеялом. – А вас?
– Элла. – представилась девушка.
– А вы красивая… – посмотрев в глаза медсестре, сказал Ваня.
– Спасибо… – засмущалась она. Когда такие слова говорит мужчина, он хочет затащить тебя в постель, но когда такое говорит мальчик… Это действительно правда.
– Я тут только два дня, а вас не видел.
– Я не на этом этаже работаю, а на третьем.
– А-а.
– А с чем ты сюда попал?
– Кашлял сильно.
– И все? – удивилась Элла.
– Да нет. Не все. Потом у меня поднялась температура и дедушка вызвал скорую.
– А ты говоришь, что у тебя дед плохой?! – укорила ребенка медсестра.
– Плохой. – не отступился от слов мальчик. – Он вызвал мне скорую и все.
– Как понять и все?
– Он не поехал со мной и ни разу не пришел. Навряд ли он знает, где я.
– Наверно он старенький и просто не смог поехать с тобой. – предположила Элла. – Поэтому и не приходил. Но сегодня он обязательно придет. Обязательно.
Ваня посмотрел на медсестру укоризненно, мол, объясняешь тебе, объясняешь, а ты все равно знай, твердишь: «Земля – на четырех китах!». Повисло молчание, которое вновь прервал мальчик:
– А правда, что сегодня последний день?
Элла не ответила. Встав с кровати, она присела рядом с лежащим вверх лицом мальчиком и хотела погладить его по голове. Только коснувшись лба Ванечки, она заволновалась. Лоб был сухой, словно неделю назад опавший лист, и горячий.
– Да у тебя температура?! – воскликнула девушка.
Мальчик посмотрел на нее томно, но ничего не сказал. Сбросив пальто и поставив рядом сумочку, Элла, цокая каблуками на весь опустевший корпус, побежала за градусником.
Найти термометр проблемы не составило, но прибежав назад, девушка застала Ваню с закрытыми глазами. Глубоко в душе, дрогнув, начала просыпаться тревога. Прикоснувшись ко лбу, она поняла: температуру мерить некогда. Еще чуть-чуть и мальчик «сгорит». Повторно застучали каблучки, только на этот раз гораздо быстрее. Вскоре Элла вернулась, в одной руке держа шприц, а в другой проспиртованную ватку. Мальчик невнятно бормотал: что-то о пиратах и ведрах. Перевернув на спину и спустив с него штаны, медсестра сделала укол. Вскоре бормотание прекратилось, и постепенно Ваня пришел в себя. Все время девушка сидела рядом и просила Бога о том, чтобы укол помог, и мальчик не умер.
– Я бредил? – спросил он.
– Да. – несказанно обрадовалась Элла, увидев, что Ване заметно полегчало. – Но теперь все нормально. Температуру сбили... Все будет хорошо!
– Она скоро вновь поднимется. – вздохнул мальчик и повернулся лицом к девушке. – Она постоянно поднима… – он сильно, на несколько минут, закашлялся.
– У тебя бронхит?
– Не знаю. – ответил Ваня.
– А давно ты так кашляешь?
– Не знаю… Не помню. – мальчик смотрел на медсестру пустыми, не выражающими эмоций, глазами. Словно был не здесь, а где-то… далеко от этого бренного мира. – Давно вроде.
– Так надо было к врачу сходить. – сказала Элла, покачав головой. – А теперь у тебя уже наверно воспаление легких… – она замолчала, осознав, что ляпнула лишнее. Не стоит ребенку пугаться раньше времени. Но Ваня на эти слова никак не отреагировал. Он продолжал лежать, молчать и смотреть то на медсестру, то на потолок. В основном на медсестру.
– Вы так похожи на мою маму! – неожиданно сказал он, прервав затянувшееся молчание.
Элла на несколько секунд прекратила дышать.
– У нее были такие же черные волосы. – продолжал мальчик. – И улыбка была такая же добрая…
– Ты любил свою маму? – спросила Элла, лишь для того, чтоб не молчать.
– Любил… А она умерла… – у Вани на глаза навернулись слезы. – И папа умер… Только я остался…
Мальчик замолчал, продолжая тихо плакать, шмыгать носом и протирать лицо рукавом старой рубашки. Элла не нарушала тишины. Ни к чему сейчас были слова.
– Мы ехали в школу. Папа всегда отвозил вначале меня в школу, потом маму на работу, а потом ехал сам. Из-за поворота на нас выскочил грузовик… Папу я больше не видел, а мама на следующий день дала мне сто рублей, чтобы я купил игру. Я ее давно хотел. На следующий день мамы уже не…
Ваня уткнул голову в подушку и заплакал в голос. Спустя минуту Элла поняла, что и сама плачет. Достав из сумки платок, она вытерла слезы с остатками туши. Ваня плакал, не переставая и вскоре, убитая горем такого маленького, несамостоятельного человечка, медсестра и сама в голос заплакала. В порыве нежности она села на пол возле кровати мальчика и продолжала плакать, проводя рукой по бархатным волосам Ванечки. Мальчик постепенно успокаивался. Успокаивалась и медсестра. Вскоре Ванечка, лишь изредка всхлипывая, уснул. Элла, продолжая сидеть на полу рядом с ним, утомленная ночным дежурством, положила голову на кровать…
…очнулась девушка оттого, что рядом кто-то бормотал:
– …выбор у тебя невелик: или ты живешь по законам города или отправляешься кормить рыб…
Ваня снова находился в бреду. Мокрая от слез, подушка не шла ни в какое сравнение с кроватью, мокрой от пота. Мальчик, весь красный от душившего жара, трясся, словно при сорокаградусном морозе. Элла, вскочив, побежала за лекарством. Сколоть три ампулы, смешать их, набрать в шприц, намочить вату – как же это все долго, когда спешишь! Забежав обратно в палату, Элла сразу поняла что опоздала. Ваня лежал неподвижно. Она все же проверила…
Разжав руки, девушка уронила шприц и вату на пол. Больше они никому в этом мире не нужны. Больше никто и ничто не нужно. Она подошла к окну, и, распахнув старые, видавшие не одно поколение пациентов ставни впустила в палату свежий морозный воздух. Вместе с ним ворвалась тишина, несвойственная для города. На улице еще было светло, но, ни один пешеход не шагал по своим неотложным делам. Ни один водитель никуда не ехал. Город будто вымер. Затаился, словно дикий зверь перед прыжком. Последним прыжком.