«Питаться в одиночку так же противоестественно, как срать вдвоем!» 
(с) Фаина Раневская. 

Посвящается Светлане Жигачёвой. 

Спасибо, милая, за те мириады жизней, которые мы прожили, просто-напросто мечтая. Однажды мы по-настоящему сбежим ото всех, погрузимся в атмосферу кутежа, эйфории и творческого помешательства. Будь собой, милая. 
Н.А. Орёл. 1.03.2012. 


День первый. 


Сегодня ночью шёл дождь. Вернее сказать, ливень. Из-за шума ветра и ударов крупных капель о стекло, я долго не мог уснуть, ворочаясь на смятых простынях, постеленных на полу комнаты. А, возможно, капли здесь и не играли особой роли, просто самые разные мысли грызли так, что впору и не засыпать. Накрылся я одним пододеяльником без одеяла, который нашёл в кипе грязного белья в ванной комнате. Видимо, люди, жившие здесь раньше, даже не успели постирать бельё перед тем, как их не стало. Как драматично… На самом деле, этот пододеяльник мало чем мне помогал, потому что на улице стоял жуткий холод, всё-таки поздняя осень, поэтому я сильно замерзал. Отопления больше не существовало, так что я ничем себе не мог помочь. Не костёр же разводить посреди комнаты. Конечно, эта мысль вполне здравая, но я вряд ли смог бы расчистить вокруг пространство так, чтобы ничего случайно не загорелось. 

Приходится терпеть. 

Я думал, что организм со временем привыкнет. Ничего подобного. 

Дождь шёл примерно полночи. Когда он закончился, я моментально уснул беспокойным сном, так как постоянно просыпался от сквозняков и прочих посторонних звуков. Вряд ли я боялся, что на меня кто-то нападёт во сне, учитывая, что людей больше не существовало, но всё равно, во мне таился неопределённый страх, причина которого мне была не ясна. 

Ночи стали для меня сущим проклятием из-за ярких снов, вызывающих воспоминания о былой жизни: о жизни, которая стала пыльным фотоальбомом в уголках моей памяти. Это как лезвием ножа по гладкой коже. 

Дамы и господа, первая серия о рождении этого человека! Смотрите сегодня на нашем канале! 
Реклама телевидения в моей голове. 

Дамы и господа, на нашем канале сегодня вы сможете посмотреть вторую серию культового сериала, прогремевшего на весь мир! Не переключайтесь! 

Сегодня вам выпал уникальный шанс! Только сегодня и только на нашем канале вы сможете посмотреть третью серию про юность этого же человека! Сразу после рекламы! Оставайтесь с нами! 

Неугомонный телевизор. 

Самое страшное, что в пульте сели батарейки, поэтому я не могу ни переключить канал, ни выключить телевизор. Электрическое питание продлится до тех пор, пока я не умру. Неплохая перспектива, а? 

Хорошая будет статистика у этого канала в конце месяца, жаль только, что меня это вообще не интересует. 

Проснувшись утром, я вышел на улицу, чтобы начать поиски провизии, ведь я уже несколько дней обходился без пищи. Ни крошки во рту! В принципе, я столько же и не пил. В город я пришёл вчера поздно вечером, поэтому не успел отправиться на поиски провизии. Слишком вымотался. Я специально нашёл ближайшую квартиру, но в ней даже кровати не было, чтобы поспать и отдохнуть. 

У бессонницы свои принципы. 

Бессонница никогда со мной не советовалась. 

Бессоннице плевать на этические нормы. 

Наверное, бессонница заодно с телевизионщиками этого проклятого канала в моей голове. 

Абсурд какой-то. Шизофренический бред. 

Что ж, это даже и не удивительно в данном положении, да после бессонницы-то. 
Воздух на улице после дождя был чист и свеж. Это, наверное, единственное, что хоть немного радовало меня. В остальном всё было паршиво. Жутко паршиво. Мёртвая тишина всё так же прогуливалась по улицам пустынного города. Если честно, так было везде, в каждом городе, в каждом населённом пункте, но я никак не мог привыкнуть к этому. И не хотел. Каждое утро, открывая глаза, я наивно надеялся, что всё происходящее со мной и с миром всего лишь страшный сон – реакция моего разума на проблемы, что я сейчас поднимусь с кровати и всё окажется на своих местах: на улице будут суетиться люди, шуметь машины, пролетающие птицы будут гадить им на лобовые стёкла, а дворовые псы копаться в мусорках, солнце будет лениво подниматься на рабочее место, а на кухне мать будет готовить чертовски вкусный завтрак под звуки утренних телепередач или радио… а ещё в голове будет крутиться мысль о том, что ужасно уже достали все эти люди, лучше бы их не было. 

Обман. 

Крах. 

Иллюзия. 

Разрушенная иллюзия. 

Батарейки сели. Мир вновь не зарядишь, канал не переключишь, не перемотаешь фильм назад, не загрузишь последнюю сохранённую игру, потому что с карты памяти стёрли всю информацию. 
Внимание! Скоро на нашем канале продолжение культового сериала! 

Но всё это не сон. Всё правда. Но сколько бы времени ни прошло, я никогда не смирюсь со всем этим. Никогда! Не в моих силах привыкнуть к постоянной тишине, одиночеству… Иногда я прихожу в ужас от того, что начинаю забывать как выглядели люди, ведь то, что представало передо мной в зеркале, человеком не являлось. В мире, где больше нет других людей, нет цивилизации, где тишина и пустота, единственный оставшийся в живых человек вынужден превращаться в ничтожную крупицу мира. Я должен был стать таким же плоским, как и всё вокруг. 

Когда я шёл мимо рядов двухэтажных частных домов, я вспомнил, как в детстве мы баловались с друзьями. Ночью, когда уже зажигались фонари, когда на улице стояла плотная тишина и лишь стрекотали сверчки, кто-то из нас, хорошенько до этого поужинавший, подбегал к первому попавшемуся крыльцу и наваливал кучку дерьма. Всё приходилось делать быстро, ведь на улице мог кто-нибудь появиться. Потом мы накрывали эту зловонную кучку листом бумаги, поджигали его, звонил в дом, и рвали когти. Хозяева открывали дверь и, увидев огонь, порывались затушить его, затоптав ногой. Нога неизменно вляпывалась в дерьмо, а мы с парнями чувствовали блаженство от успешного прикола. 

Конфуз. 

Мы смеялись. 

Хозяева кричали матом и проклинали нас. 

Мы смеялись ещё сильнее. 

Шутка удалась и можно расходиться по домам. 

Теперь, даже если я и захотел бы повторить эту шутку, то из дома никто не вышел бы. Нет смысла шутить, если над твоей шуткой даже ты сам не посмеёшься. Не мне же, в конце концов, тушить эту бумажку, прикрывающую фекалии, чтобы ничего вокруг не загорелось. Хотя будет совершенно не важно, если весь этот город сожрёт огонь. Всё это, конечно, печально, но ничего с этим не поделаешь. 

В голову пришла весьма грустная мысль, как бы абсурдно и глупо она ни звучала. Я подумал, что теперь можно отлить в любое время и в любом месте. Копы не потащат меня в участок. Не оштрафуют за хулиганство. Никто за мной не подсмотрит, чтобы потом рассказать родителям или девчонке, с которой я пытаюсь построить отношения. Никто не поломает мою жизнь из-за какой-то мелочи. 

Я остановился, расстегнул ширинку и принялся опорожнять мочевой пузырь прямо на асфальт перед собой. Я так глупо себя чувствовал, что захотелось засмеяться. За всю свою жизнь я привык мочиться либо в унитаз, либо, если совсем приспичило на улице, то за каким-нибудь углом, в кустах, в месте, где никто меня не смог бы увидеть. Чёрт возьми, я никогда не отливал посреди дороги! 

На телевизионном канале рекламировали прелести нынешней жизни. 
Только сейчас вы можете мочиться посреди проезжей дороги и не бояться, что вас собьёт машина или заберут в полицию! 

Прекрасно. 

У канала всего один зритель. 

Я. 

Такое чувство, что меня заставляет это смотреть кто-то невидимый, но могущественный. 

Бог. 

Да, наверное, Бог. 

Я плачу за грехи всего человечества, начавшиеся с искушения Адама и Евы. Кажется, что Адам и Ева сполна заплатили за свою ошибку, но это далеко не так. Я продолжаю нести на себе кару Господню за их преступление против Бога. Против Веры.

Я – священный сосуд, наполненный до краёв человеческими грехами, страданиями и кровью. 
Бог испытывает меня. Я приглянулся ему. Не знаю почему, но он точно ко мне неравнодушен, учитывая то, что я теперь единственный живой человек на всей Земле. Всё человечество низринулось прямиком в ад, а у меня появился шанс попасть к самому Богу, стричь райские сады. Это как выигрыш в лотерею. Я – счастливчик. 

Чем же я не Иисус Христос. Мы с ним – два сапога пара. 

Да, у меня нет учеников, я не показываю чудес людям, я не распят на кресте, я не воскрешался. 

Я один. 

Но я страдаю за всё человечество. 

Иисус Христос – мой Брат, Господь Бог – мой Отец, Святой Дух – мой Крёстный. Все мы скреплены родственными узами. Нерушимыми узами. 

Кажется, я уже начинаю сходить с ума. Давно пора. А то я уже начал переживать, что со мной всё в порядке, что я остаюсь «нормальным», когда вокруг меня «такое». Не стоит бояться сумасшествия, ведь это естественная защита человека. Бояться сумасшествия – это то же самое, что черепахе бояться собственного панциря. 

Философы спорили над тем, что такое одиночество, и каждый приводил свою точку зрения. 
Писатели сочинили мириады афоризмов на эту тему. 

Я знаю, что такое одиночество. 

Одиночество – это одна из самых романтичных причин для сумасшествия. 
Гулять по мёртвому городу мне пришлось недолго. Крупный супермаркет находился в нескольких метрах от рядов двухэтажных частных домов. Это было большое здание, увешенное стендами, рекламирующими самые разные продукты, украшения и технику. 

Супермаркет – огромный желудок, наполненный пережёванными продуктами, готовыми для переваривания и дальнейшего процесса дефекации. Весьма неаппетитное сравнение, не так ли? К чёрту. У меня уже такая стадия голода, что не смутит даже гниющий труп с кишками наружу, над которым вьётся бесчисленное количество мух, а во внутренностях ползают опарыши. 

Я ем, чтобы остаться в живых. 

Зачем? 

Потому что хочу жить? 

Вряд ли бесконечное путешествие от одного пустого города в другой – есть настоящая жизнь. Наверное, я просто боюсь умереть, боюсь физических страданий, боюсь боли, боюсь того, что, возможно, на самом деле, Богу плевать на меня и он не пустит меня в рай стричь его сады. А страшнее, если после смерти, меня вообще ничего не ожидает. Страх заставляет находиться здесь и выживать, как животное. Страх заставляет засыпать не вечным сном, что было бы гораздо легче. 

А может надежда? 

Я, кажется, уже говорил, что всегда надеюсь на то, что это сон, что вскоре я проснусь в привычном мире, буду прогуливать университет, лёжа в кровати, буду смотреть телевизор и думать: «Боже, какие же все идиоты». 

Не знаю. 

Не знаю. 

Не знаю. 

Я могу повторить это миллион раз, у меня чертовски много времени. Раньше этого самого времени ни на что не хватало, а теперь его можно тратить на всякую ерунду. Я с удовольствием поделился бы с кем-нибудь, но никого нет. Значит, буду тратить впустую. 

Не знаю. 

Не знаю. 

Не знаю. 

Не знаю… 

На телевизионном канале, на котором транслируют сериал про меня, ничего не говорят ни про страх, ни про надежду, ни про ненужное теперь время. Наверное, цензура не пропускает столь смелые, свободные и новаторские материалы. Тоталитаризм. Всё в угоду партии, чёрт меня подери. Ерунда всё это. Просто нужен особый пиар, вот и всё. 

Пиар нового времени. 

Пиар новой жизни без самой жизни. 

Они боятся потерять единственного своего зрителя. 

Иначе финансовый кризис. 

Провал канала. 

Канал закроют, и телевизионщики в моей голове канут в Лету. 
Я зашёл в супермаркет через центральный вход, как король, не имеющий, ни свиты, ни собственного народа, ни государства. Король без короны, король без королевства. Холодильники давно уже не работают, так как отключено электричество во всём городе. Вернее, во всём мире. Но, я думаю, ещё остались продукты годные для употребления. 
Я прогуливаюсь по мрачным проходам и кидаю в пакет, подобранный у входа, самые разные товары. Всё, что попадается под руку, я отправляю в пакет. Особенно меня привлекают уже готовые гамбургеры и чизбургеры, которые нужно только подогреть. Я уже предвкушаю, как разогрею их и буду употреблять вместе с пивом. Я нашёл порножурналы. Несколько я тоже закинул в пакет. 

Это не удивительно, верно? 

Во всех нас живёт похоть. 

Во всех. 

Взяв банку пива, я пошёл дальше. 

На телевидении нельзя рекламировать пиво, показывая в роликах людей. Чёрт возьми! 
Пиво тёплое с металлическим привкусом, но это не имеет значения, так как я больше не брезглив. 

Совершенно не брезглив. 

Степень брезгливости зависит от качества жизни. Нет, я не брезглив, это стопроцентно. 
Выпив полбанки, отрыгнув несколько раз, я понял, что страшно хочу курить. Раньше я никогда не курил натощак. Раньше я и пиво по утрам не хлебал. Всё изменилось. Иногда можно пренебречь привычными правилами. Тем более, в моей ситуации. 
Я достал из пакета пачку сигарет и закурил. 

На телевидении сигареты рекламировать нельзя, поэтому я чувствую облегчение. 
Первый пакет я забил моментально, поэтому пришлось возвращаться на кассу, чтобы взять ещё несколько и тележку для удобства. Самое классное, что мне потом не придётся тащить все эти пакеты в руках, оставив тележку в магазине. Теперь я могу взять её с собой, не переживая, что меня оштрафуют. Любой другой на моём месте накинулся бы на еду с остервенением прямо в супермаркете, но я старался даже в таком положении сохранять своё человеческое «я», свой человеческий облик. Атрибут цивилизованности, этичности, но, если мне не показалось, больше ни того, ни другого не существует. 

Я собирался набрать для себя самых разных продуктов, найти более или менее приличную квартиру, где смогу остановиться на несколько дней, пока не прикончу все продукты и не растолстею. 

Это просто рабочая командировка. 

Весь город – номер отеля, который я снял на несколько дней. 

Весь мир – огромный номер отеля для одного человека. 

Для меня. 

Все люди, которые хотели власти, погибли. 

А ведь теперь весь мир принадлежит мне одному. 

Всё теперь здесь моё… кроме телевидения. 

Этот чёртов телевизионный канал принадлежит призрачным частным лицам. 

В голове возникла забавная мысль. 

Ведь в новом мире самый верный способ самоубийства – это трапеза. Сейчас ещё можно без особых проблем найти достаточно свежие и годные для пищи продукты, но вскоре можно будет страшно отравиться. Кто тогда поможет? Нет врачей. Нет людей. Да и я в лекарствах ни черта не понимаю. 

Можно получить страшную степень отравления, свалиться с лихорадкой, страшно страдать от внутреннего жара, и только потом получить облегчение… облегчение в виде смерти. 
Смерть. 

Можно было бы переночевать в самом супермаркете, потому что ночью здесь будет теплее, но я гоним бессмысленными атрибутами «прошлой современной жизни». Я порой сам над собой смеюсь, ведь моё поведение просто глупо. Все эти атрибуты не сделают из меня настоящего человека в мире, где человечество погибло. Где человечество – легенда. Эти атрибуты не вернут мне прежнюю жизнь, где они занимали значимую часть самого меня. Всё изменилось, верно ведь? 

Теперь иные законы. 

Теперь иные традиции. 

Теперь иные атрибуты. 

Телеведущий в чёрном костюме с белым галстуком рассказывает об этом. Он глашатай нового поколения. 

Утренний выпуск новостей. 

Самые актуальные новости со всех концов Света. 

Новость сегодня, на самом деле, только одна – новостей больше нет. 

Новостей больше не будет. 

Никогда. 

Информационные жанры в журналистике, к сожалению, не пережили эту мировую революцию. Самый оправданный и ожидаемый финал информационного века, поглотившего всё. Всё! Всё! Всё! 

Зачем пытаться жить так, как раньше? Теперь та жизнь всего лишь миф. Технический прогресс – миф. Информационная передозировка – миф. Моральный регресс – миф. Расцвет жестокости – миф. Человечество – миф. Я – миф. 

Жизнь – миф. 

Я могу написать сказку. Все будут рады. 

Об этом мне говорит телеведущий в чёрном костюме с белым галстуком. Он неплохо сегодня выглядит. Визажисты постарались на славу. Так всегда. 

Забив тележку пакетами, я покинул супермаркет и направился в сторону многоэтажного дома, находящегося через дорогу от супермаркета. С виду этот дом выглядел весьма и весьма прилично. В таких домах раньше жили богатые люди, а теперь их нет. Есть только я. 

Есть только я. 

Я. 

Я богат и беден, так что можно попробовать заселиться в одну из квартир, ведь никто меня за это не осудит, правда? В конце концов, могу я позволить себе хоть какую-нибудь роскошь. Я не знаю, сколько мне ещё осталось существовать на этом свете, не знаю, когда прекратится этот кошмар, не знаю, какие в дальнейшем последуют изменения, не знаю, что ждёт меня в будущем, и есть ли оно вообще, это будущее, поэтому логично вести себя так, словно я ужё на краю. 

Раньше меня волновало, что подумает обо мне общество. Вернее, мне не хотелось знать, что на какие-то мои поступки общество отреагирует негативно. Все люди могли думать обо мне, что угодно, и меня это, в принципе не волновало, но когда они начинали высказывать своё недовольство, тогда я чувствовал себя маленькой мышкой, окружённой со всех сторон кошками. 

В тупике. 

Никуда не деться. 

Теперь общества нет. 

Можно делать всё, что угодно. 

Можно думать всё, что угодно, и свободно высказывать свои мысли. 

Никто мне ничего не сделает. Никто мне ничего не скажет. 

На телевизионном канале расхваливают новый мир. Телеведущий говорит, что этот мир – проявление истинной свободы. 

Наверное, он прав. Я с ним согласен. 

Я не стал подниматься выше первого этажа, чтобы найти квартиру получше. Тем более, подниматься с тележкой по лестнице – высшего сорта глупость. 

Я выбрал себе трёхкомнатную квартиру со всеми удобствами. В гостиной стоял бар, забитый самой разной выпивкой, рядом находился шкаф с книгами, а напротив мягкий диван. В спальне стояла большая двуспальная кровать с мягкими подушками и тёплым одеялом. Другая комната представляла собой что-то вроде звукозаписывающей студии: на стенах висели электрогитары, бас-гитары, акустические гитары, несколько скрипок. В углу комнаты стояла барабанная установка, окружённая разными колонками и усилителями. В другом углу комнаты имелся пульт, к которому все эти колонки и усилители подключались. А рядом с ним на столе расположился компьютер. Видимо, раньше здесь жила семья музыкантов. Тяжело, наверное, приходилось соседям, несмотря на то, что в комнате была звукоизоляция. 
В этой квартире была даже просторная лоджия, что меня, несомненно, обрадовало, так как именно здесь можно разводить костёр, чтобы приготовить еду. 

Тележку я оставил на кухне. 


Закончив с едой и выпивкой, я направился в ванную комнату к зеркалу. Каждый день, если была такая возможность, я подходил к зеркалу и начинал разговаривать с самим собой, глядя на своё отражение. Диалог, конечно, выходил никудышный, но это хоть как-то помогало мне не забыть речь. Все люди мыслят словами, но эти слова – другие. Мысленные слова. Мозговые слова. Называйте, как хотите, это не имеет значения. Слова, которыми мы мыслим, не зависят от языка, который мы изучаем. Я хотел помнить человеческую речь. 

Зачем? 

А зачем я пытался быть похожим на человека?.. 

– Меня зовут… – сказал я и запнулся. Нет, я не забыл своего имени, но в голове возникла весьма интересная мысль. 

Имена придумывают люди, чтобы каким-то образом общаться, каким-то образом отличать одного человека от другого. Имя человека так же индивидуально, как цвет волос или глаз. 
За каким чёртом мне имя? Ко мне уж точно никто не обратится. У меня больше нет имени. Теперь это лишь буквы. Лишние звуки. Теперь я – это безымянное существо, пытающееся выжить в мире, закончившем своё существование. Моё имя теперь не имеет значения, так что нет смысла попусту сотрясать воздух этими буквами. 

– Меня зовут… Никак. Или Никто. Не знаю, каким чудом я здесь остался. Может быть, меня забыли? Странно. 

Собственно говоря, почему я так уверен, что больше никого в живых не осталось? Да, за всё это время я не встретил ни одного живого существа, но, чёрт возьми, я ведь не весь мир исследовал! Возможно ещё где-нибудь в тёмных закоулках погибшего мира и прячется ещё одно живое существо, пытающееся скоротать время до того момента, когда и ему придётся уйти. 
Телеведущий в чёрном костюме с белым галстуком утверждает обратное. Он заверяет меня, что я остался один, только поэтому этот канал начал своё вещание. 

Этот канал – канал отчаяния. 

«Тебя забыли, приятель!» – говорит телеведущий. 

– Здесь есть книги, так что несколько дней мне будет, чем себя занять. А дальше… 
Телевизионщики показывают бесконечную дорогу. 

В этом нет смысла. Это бесконечно и бессмысленно. Однако никакого другого выхода нет. Хотя, если взглянуть на эту ситуацию здраво, то и это не выход. Выхода просто-напросто нет. 

– Я выдвинусь, когда закончатся продукты. Зайду в супермаркет, наберу ещё продуктов, сколько смогу унести, и двинусь дальше, – говорю я зеркалу. Отражение в точности всё за мной повторяет. Согласие. Согласие. Согласие. Я ещё не начинаю спорить с самим собой, значит, здравый рассудок ещё цел. Или хотя бы его часть. В любом случае, это ненадолго. И слава Богу. Я хочу уже сойти с ума. 

Потом я вернулся в гостиную, достал из бара бокал, бутылку виски, достал из шкафа в мягкой обложке книгу Джека Керуака «На дороге» и устроился на диване. Вкус виски был так же прекрасен, как и проза «короля битников». Наверное, это был самый прекрасный момент с тех пор, как человечество оставило меня в одиночестве. 

Я вспомнил цитату Питера Бенчли: «Тот, в чьих руках власть, всегда одинок». 

Истина. 

В моих руках целый мир, в моих руках жизни всех живых существ на планете (то есть меня одного), но, к сожалению, это никак не влияет на появление вокруг меня новых людей. 

Даже смешно. 

Мир остался на задворках истории, а я лежу на мягком диване, потягиваю виски и читаю Джека Керуака. 

В мягкой обложке. 

Маргарита Климчук говорила: «Одиночество полезно для человека. Только оставшись один на один с собой, человек сможет осознать себя, анализируя все, что было вне одиночества. Одиночество полезно для человека, но только в меру». Думаю, вам не тяжело представить, как мне смешно от этих слов. Боюсь, что скоро у меня случится «передозировка анализа самого себя». Извини Марго, но ты глубоко ошибаешься. У одиночества, к сожалению, нет никакой меры. 

Артур Шопенгауэр говорил: «В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле». Да, наверное, он прав, по крайней мере, я с ним согласен. В обществе, в разных слоях общества, мы ведём себя по-разному для того, чтобы о нас не подумали ничего плохого, и лишь в одиночестве мы проявляем настоящую сущность. Лишь, когда вокруг меня никого нет, я могу спокойно поковыряться в носу и почесать лобковые волосы. Я могу говорить с самим собой, и меня не будет волновать, что обо мне подумают люди, которые делают абсолютно то же самое. 

Валерий Афонченко говорил: «Одиночество порождает монологи». Это, пожалуй, тоже верно. Начинаю замечать, что всё чаще и чаще говорю с самим собой внутри своей головы. Даже сейчас. 

Одиночество – это пущенная в висок пуля, которая застревает во времени и не может поразить цель. Одиночество – это трапеза мыслями о смерти на завтрак, обед и ужин. Одиночество – это когда ты начинаешь понимать язык тишины. 

Читать я закончил достаточно поздно, только из-за того, что уже не хватало света. От постоянного напряжения болели глаза. В голове царило некое помутнение и лёгкость от выпитой бутылки виски, а желудок шептал о том, что и он способен ощущать одиночество. Я пошёл на кухню, достал несколько пирожков, потому что готовить еду мне было лень, достал банку «пепси» и всё это употребил. Желудок замолчал. 

Закончив с ужином, я вдруг вспомнил о порножурналах, которые захватил в супермаркете. После того, как мир накрылся медным тазом, я часто думал о женском теле, о голом женском теле. Я представлял, как занимаюсь сексом и это меня возбуждало. Наверное, это естественно, не так ли? 

Стоя на кухне, я понял, что у меня нет выбора. 

На телеканале в моей голове пришло время вечернего показа эротики. 

Нет выхода. 

Женщин больше нет. 

Секса больше нет. 

Но похоть-то осталась. 

И она, как и желудок, тоже способна чувствовать одиночество. 
Практически каждый день она мне об этом напоминает, но сегодня… только сегодня я взял в магазине парочку порножурналов. Зачем?.. 

Я достал один журнал. На обложке красовалась абсолютно нагая брюнетка с хитростью потирающая свои потвердевшие соски. Внизу живота я почувствовал приятное потягивание. 
Потом я вернулся в гостиную лёг на диван и принялся листать глянцевые страницы журнала. 
На телеканале две женщины ласкали друг друга, но половые органы не показывали, так как это ещё только эротика. 

На страницах журнала всё обстояло иначе. Здесь всё было гораздо откровеннее и это заставляло разыгрываться мою фантазию. 

Я уверен, что все хотя бы раз задумывались и представляли себе секс с собственными матерями. Да, это отвратительно, гнусно, подло и чудовищно, но, тем не менее, это присуще каждому. Кажется, у этого даже есть название… «Комплекс Эдипа» вроде бы… Разумеется, люди, не страдающие расстройством психики, эти мысли сразу же отгоняют, но у них это не всегда получается. И не всегда они этого по-настоящему хотят. 

Это естественно. 

Это неписанный закон всего человечества. 

Теперь иные правила, верно? 

Да. Другие правила. 

Мне лезут в голову эти отвратительные мысли, но я не пытаюсь их отогнать, потому что теперь «иные правила». Все прежние ценности не имеют значения, не имеют смысла, поэтому я пытаюсь постичь то, что многим было не дано. Я пытаюсь заглянуть за грань того, что, возможно, было раньше. 

Это ужасно. 

На телеканале одна девушка делает кунилингус другой, но половых органов не видно. 

На страницах журнала всё иначе. Я его листаю. 

В моей голове мысли о том, как я занимаюсь сексом с собственной матерью. Я вижу ментальные картинки. Возбуждаюсь всё сильнее и сильнее. Уже нет сил сопротивляться похоти, которая практически всегда побеждает. Меня тошнит, но я… 

Я расстегнул ширинку, достал пенис и начал мастурбировать. 

Мои руки трясутся, дыхание горячее, а из глаз текут слёзы, но я не останавливаюсь. Мне становится страшно, холодно, мерзостно, но я не имею права всё так бросить. Иные законы. Иные правила. Я не могу… Мне уже больно. Меня тошнит от тех мыслей, что способны возбудить. Я ненавижу себя. Я ненавижу человечество. Я ненавижу Бога за то, что он наделил нас такой неудержимой похотью. 

Я плачу. 

Как ребёнок, которого лишили сладостей перед обедом. 
Мысли ушли. Ментальные картинки погасли. На телеканале реклама. Журнал закрыт. По руке течёт что-то тёплое, склизкое и омерзительное. 
Потом я лёг спать и захотел покончить с собой. 


День второй. 


Глупо было на моём месте полагать, что это свобода, что этот мир – олицетворение истинной свободы. Нет, всё это не так. Всё это не может быть так. Я чувствую, как внутри меня тает душа от нехватки солнца, живительной влаги, заботы и от тесноты. Возможно, это звучит абсурдно, но меня действительно сдавливает пустой мир, наполненный лишь горьким воздухом. Я попал в огромную клетку, из которой нет выхода. Не существует надсмотрщика, который изредка будет приносить еду и, возможно, когда-нибудь выпустит на волю. Нет. Я сгнию в этой клетке. Нет ничего страшнее такой огромной клетки, как этот мир, потому что в ней я чувствую себя ничтожной микрочастицей, отбившейся от остального потока. Легче в тёмной и тесной камере два на два. Там – я просто был бы заключенным, а здесь я… 

Моё имя Никак. 

Моё имя Никто. 

У меня поздняя депрессия. 

Проснувшись утром, я твёрдо решил покончить с собой, но, как и ожидалось, испугался. Я хотел смерти, но не хотел боли. Я хотел смерти, но не хотел умирать. Я хотел попасть в другой красочный мир, не испытав никаких страданий. А может я просто хотел, чтобы у меня возникли эти мысли, чтобы я думал, будто у меня депрессия? 

Когда я попытался позавтракать, меня вырвало. Я попытался ещё раз, и всё повторилось. 

Депрессия. 

Я знаю, что это. Это анорексия на нервной почве. Да, точно. За последнее время я страшно похудел. Теперь вот ещё и еда не лезет. 

Однажды меня бросила девушка, и я остро на это отреагировал, так как по своей природе очень эмоциональный человек. От переживаний мне и кусок в горло не лез, я сильно похудел и попал в больницу. 

Депрессия. 

Не помогает даже развлекательная утренняя передача на телеканале в моей голове. Телевизионщики улыбаются, но от этого ещё хуже. От всего этого начинает болеть голова и расти раздражение. Одно радует – теперь можно когда и где угодно срывать злость, не боясь показаться в глазах других потенциальным социопатом, желающим геноцида. Я могу выйти на улицу и начать крушить всё на своём пути, издавая дикие вопли, и никто, никто меня не остановит и не потребует угомониться. 

В одно мгновение я даже понимаю, что с огромным удовольствием кого-нибудь сейчас убил бы. Да, во мне проснулась жуткая агрессия, жестокость, кровожадность. Я ворочаюсь на кровати и представляю самые изощрённые и зверские способы издевательств и убийств. На основе этих мыслей вышел бы отличный снафф-фильм. Всякие садисты и гомосеки возликовали бы. 

Я хочу пролить чужую кровь и смеяться. 

Смеяться над трупом. 

Я вспомнил, что делал вчера перед сном и меня снова тошнит. 

Я ненавижу всё! Абсолютно всё! 

В телевизоре играет какая-то попсовая группа, которая, якобы, должна поднять мне настроение, но это действует наоборот. Меня бесит вся эта грёбаная фальшь! Хочется разбить монитор, показывающий все эти лживые улыбки! 

Обман! 

Обман! 

Обман! 

Больше нет радости. Её просто не может существовать. А чем в принципе этот мир отличается от мира прежнего? Что изменилось и изменилось ли вообще что-либо? Ещё вчера я собирал в пакеты продукты, а сегодня тупо лежу в кровати, снедаемый злобой. Даже тогда, когда с миром случилось это дерьмо, я не чувствовал себя так раздражённо и паршиво. Мне даже начинает казаться, что я только сейчас в полной мере осознал, что, на самом деле, произошло. Ничего. Ничего не произошло! Ничего не изменилось! Общество осталось таким же безучастным в судьбе одинокой личности. 

Самовнушение. 

Это не так. 

Всё не так. 

Ещё чуть-чуть, и я начну драть на голове волосы и избивать самого себя. На самом деле, в этом не будет ничего странного, ведь человеку привычно разрушать в одинаковой мере и то, что он ненавидит, и то, что он любит. Я люблю и ненавижу самого себя, так что саморазрушение в моём положении просто необходимо. 

Кажется, именно эта мысль придаёт мне сил и какой-то решимости, но я ещё толком не представляю, что собираюсь делать. В моей голове нет определённой схемы, нет определённого плана, я лишь… 

… чувствую себя оторванным куском гнилого мяса. 
Раньше мир сходил с ума от проблем сексуальных меньшинств. Появилась мода выставлять на всеобщее обозрение то, что ты лесби или гей. Быть гетеро стало странным. Быть нормальным стало не модным. 

Эти проблемы разрешились. Сами собой. Без вмешательств человечества. Просто Бог так захотел. 

Я потерял контроль над своим разумом. Теперь это отдельное живое существо, которое, видимо, настроилось категорически против меня. Я не готов принять войну. Наверное, я сдамся, потому что это единственный верный вариант и это… легко. 

Я готов начать саморазрушение, чтобы воскреснуть. Я готов начать саморазрушение, чтобы взобраться как можно выше. Я готов начать саморазрушение, чтобы стать олицетворением чистоты и покоя. Я готов начать саморазрушение, чтобы стать Богом. 

Ни войны, ни голод, ни наркомания, ни СПИД, ни экология, ни модные тенденции, ни звёздные скандалы, ни андеграундные движения – ничего из этого больше не имеет значения. Теперь важен лишь процесс саморазрушения на пути достижения величия Бога, на пути к просветлению. Теперь, чтобы стать лучше, не стоит стремиться возвыситься над остальными. Теперь, чтобы стать лучше, стоит стать хуже всех. Хуже себя самого, в первую очередь, ведь самое страшное зло в мире – я. Я – единственное зло в мире. И в этом зле я и буду искать добро, погружаясь всё глубже и глубже в вязкую черноту. 

В животе журчало, но есть я не мог. 

Потом я пошёл в ванную и разбил зеркало, так как то, что я там увидел, являлось обманом. Моё отражение издевалось надо мной, моё отражение было пережитком прошлого, готового отправиться на страницы истории. 

По руке текло что-то тёплое, вязкое и омерзительное. 

Боже мой… 

Я с ужасом вспомнил, как вчера по моей руке текла сперма. 

То, что я увидел, даже обрадовало меня, потому что в этот раз по руке текла не сперма, а кровь. Это обнадёживало. Я больше не чувствовал себя мелким преступником, попавшимся на воровстве нижнего белья в доме соседки. Теперь я был выше всего этого, и это сводило меня с ума. 

Пытаться остановить кровь, обработать раны и забинтовать руку я не стал. Такая ерунда, как физическая боль, интересовала меня меньше всего. Я зашёл в комнату-студию с одной лишь только целью. Саморазрушение. 

Нет, я и не собирался избивать себя, как главный герой романа Чака Паланика «Бойцовский клуб». Всё было гораздо проще. Я собирался позволить восторжествовать во мне безудержному гневу, чёрной ярости и сладкой ненависти. Чёрт, я не знаю какие можно ещё подобрать эпитеты, чтобы описать то, чему я собирался дать волю. 

Зверю во мне. 

Монстру, ждущему своего часа. 

Самому мерзкому и отвратительному в человеке. 

Всему этому я собирался подарить свободу. 

Схватив со стенки бас-гитару, я начал крушить ей всё, что попадалось мне на глаза. Первыми пострадали разнообразные усилители и колонки, за ними последовали лёгкие акустические гитары, но после этого моё орудие сломалось. Я снял со стены на этот раз электрогитару и раздолбал ей пульт. Потом этой электрогитарой я выбил стеклянное окно и саму гитару выкинул на улицу. После этого я взял монитор компьютера и кинул его в барабанную установку. Этого было недостаточно. Я взял ещё одну бас-гитару и начал ей громить все составляющие ударной установки. 

Кажется, тогда я действительно забыл, что такое быть человеком. Процесс разгрома так увлёк меня, что я не мог остановиться. Эти ощущения нельзя сравнить ни с чем. Даже удовольствие от секса, оргазм, по сравнению с этим, казались мне не существенными. 
Чернь, таящаяся во мне, разгулялась на славу, а я начал явственно ощущать, как моя душа подвергается насилию, как её разрывают на мелкие кусочки миллиарды чёрных лапок, как её заставляют глотать чёрную пульсирующую жидкость, пахнущую протухшим добром и нравственностью. 

Я дал начало процессу саморазрушения. 

Я отправил в путь поезд, который должен доставить меня в рай, проезжая через ад. 

На телеканале показывали экстренные выпуски новостей. Бедняги боялись, что вскоре их канал уже будет некому смотреть. Как жаль, что я не могу позвонить в прямой эфир и сказать им всем, что они тупые придурки. 

За ненавистью всегда следует апатия. 

Это два брата близнеца. 

Сиамские близнецы. 

Одного без другого не существует, правда ведь? Да, чёрт возьми, да. 

Огонь в крови остыл, поезд разогнался, поэтому чернота в душе успокоилась. Наверное, она справилась с отведённой ей ролью и теперь отдыхала. Что ж, мне было в принципе всё равно. Я зашёл в гостиную, достал из бара бутылку коньяка и бурбона, после чего вернулся в спальню, где лёжа на кровати, я вливал в себя всю эту гадость, ни о чём не задумываясь. 

На удивление телеканал не работал, так как велись какие-то профилактические работы. 

Плевать. 

Алкоголь я растянул где-то на полдня. Потом я в очередной раз попытался поесть и даже сумел запихнуть в себя несколько шоколадных батончиков, но в итоге всё равно всё это вернулось наружу. Только в этот раз дела обстояли хуже. Меня так сильно тошнило, что я выблевал не только шоколадные батончики, но и коньяк с бурбоном. К сожалению, этим всё не окончилось. Так как в желудке больше уже ничего не было, я блевал желчным соком, а это, скажу я, просто чудовищно. 

Уснул я около толчка. 

В моём нынешнем положении меня совершенно не волновали аналогии с алкоголиками. Я был выше и ниже всех людей на свете, которые раньше населяли эту бедную планету. Я стал чище Бога и грязнее Дьявола. Белее света и чернее тьмы. Просторней космоса и теснее мышиной норки. 

Проснулся я уже под вечер в разбитом состоянии. В животе урчало от голода, голова болела так, будто в виски забивали огромные гвозди, во рту стоял противный привкус спирта и рвоты, руки дрожали, а мысли отказывались строиться в чёткую конструктивную позицию. Они визгливыми чайками сумасбродно летали в моей голове, не желая собраться воедино. 
Да уж, паршивое состояние, ничего не скажешь. 

Мне потребовалось достаточно много сил, чтобы поднять своё отяжелевшее тело с пола и пройти на кухню, чтобы чего-нибудь попить. В развороченных пакетах из супермаркета я нашёл упаковку персикового сока. Начав с жадностью лакать сладкий нектар, я с горечью думал, что меня вновь вывернет, но, на удивление, этого не произошло, и сок усвоился нормально. Совсем осмелев, я даже попробовал съесть несколько пирожков с корицей. 

Боже мой, сработало! 

Еда нормально усвоилась в желудке и не лезла обратно. 

Потом я отыскал в пакетах несколько гамбургеров, чизбургеров и банок «колы», после чего устроился на лоджии, всё это съел и выкурил несколько сигарет. 

Впервые за день я чувствовал себя хорошо. В физическом смысле. Вряд ли прошла депрессия, из-за которой у меня появилась временная анорексия на нервной почве… А вообще, это я, наверное, накрутил! Анорексия так быстро не проходит. Не важно. Главное, стало лучше. 
Глядя на небо, затянутое чёрными облаками, я понимал, что оставаться здесь больше нельзя. Я думал, что смогу провести здесь, как минимум, неделю, а только потом двинусь в своё бессмысленное кругосветное путешествие, но всё вышло иначе. В последнее время я не могу находиться в одном месте дольше двух дней. Меня начинает пожирать изнутри чернота. 

Пустота. 

Мне нужно бежать от этого, чтобы достичь своей конечной цели. Чтобы достичь рая. 
Я называю это «побегом от одиночества». 

Пора вновь выдвигаться в путь и увеличивать расстояние между мной и одиночеством. Между той пулей, которая должна поразить мой висок. 

Пора. 

Нельзя задерживаться ни на секунду. Нельзя ничего с собой брать. Нельзя цепляться за мимолётное спасение. Нельзя облегчать работу преследующему меня одиночеству. Нужно сжечь всё то, что меня может задержать. Нужно сжечь то, чего коснулась моя рука. 

Я достал из бара весь алкоголь, который только там имелся, и разлил его по всей квартире, после чего, кинул зажжённую спичку и ушёл, оставив после себя голодный огонь, с жадностью пожирающий всё то, что служило мне домом последние два дня. 

Я ушёл, не надеясь, что в пути встречу кого-нибудь ещё. Моя жизнь, моё существование – это бесконечная беготня по замкнутому кругу от одиночества и от самого себя. 


День третий. 


В данном положении мизантропизм неуместен, я правильно говорю? Ну, разумеется! Как можно презирать то, чего не существует? Абсурдно, не так ли? Помню, раньше бывали такие моменты, когда хотелось, чтобы каждый человек в этом мире сдох в страшных муках, чтобы мир, наконец, избавился от самых наглых своих обитателей. Казалось, что тогда воцарится рай на земле… Я ошибался. Все люди ошибались, потому что каждый хоть раз этого желал. 
Нет, я прекрасно понимал мизантропов, во многом их поддерживал, но, чёрт меня подери, если мир без людей действительно прекрасен. Если всё это похоже на рай, то я тогда, пожалуй, Фредди Меркури. 

Я уже покинул пределы города и двигался по центральному шоссе. Вокруг, кроме молчаливых лесов по бокам дороги и грязного асфальта под ногами, больше ничего не было, так что я и приблизительно не мог представить, сколько прошёл. 

Наверное, таким и должно быть движение в никуда. 

На самом деле, меня уже ничего не беспокоило. В один прекрасный момент я отчётливо осознал то, что мне уже наплевать на мою судьбу. Меня не заботило, найду ли я в своём пути хоть какой-то смысл, догонит ли меня проголодавшееся одиночество, покончу ли я с собой... Всё стало таким незначительным. Я просто шёл и думал обо всём понемногу. Меня это устраивало. 

Даже телевизионщики, видимо, устали от всего, потому что уже битый час показывали всего лишь навсего рекламу, расхваливающую «новую жизнь». Выглядело всё это смешно, но, похоже, моё мнение никого не волновало. Им лишь бы чем-нибудь забить эфир. 

Я не против. 

Я жаловаться не буду. 

Мне начинает казаться, что всё это уже было когда-то. Я не могу ничего отчётливо вспомнить, однако, явственное ощущение дежавю засело где-то глубоко. Пытаясь понять, что мне показалось знакомым, я был вынужден порыться в своих воспоминаниях. Данная процедура раньше приносила мне боль, а в этот раз ничего не произошло!.. Совсем ничего. 

Никакого побочного эффекта. 

Почему?.. 

Потому что я ничего найти и не смог. 

Я заглянул в тайник с воспоминаниями, а там тьма. 

Я попытался вспомнить детство – ничего. 

Я попытался вспомнить юность – ничего. 

Я попытался вспомнить родителей – ничего. 

Я попытался вспомнить своих друзей – ничего. 

Я попытался вспомнить своё имя – ничего. 

Моё новое имя Никак. 

Моё новое имя Никто. 

Боже мой, да меня ведь совсем уже и не осталось. Одна лишь живая оболочка, бродящая по миру без какой-либо цели. Я даже не знаю, когда меня не стало, но… Чёрт возьми, это даже удивительно! Последние дни моей «жизни» сделали из меня героя глупого телесериала без прошлого и будущего. Сценаристы написали лишь моё настоящее и забыли добавить детали. 
Я – продукт. Продукт, созданный руками несуществующих существ. Безумием попахивает. 
Позавчера я мастурбировал, представляя, как занимаюсь сексом с матерью, а теперь и лица её вспомнить не могу. Куда пропал весь я? Куда пропала моя история? Кто-то уничтожил все документы, связанные со мной. Кто-то уничтожил всё, что подтвердило бы моё существование на этой земле. Осталась лишь одна мелочь. Несущественная мелочь. 

Я. Вернее, моё тело. 

В пору было бы забеспокоиться, попытаться трезво оценить ситуацию, чтобы прийти к каким-то конкретным выводам, но мне на всё плевать. Единственное, что я теперь могу делать – это идти, не оглядываясь назад и не глядя вперёд, и думать обо всём понемногу. 

Вчера утром я хотел покончить с собой, но испугался, поджал хвост, как щенок, но сегодня меня вряд ли сможет напугать боль, смерть, конец. Я хочу умереть и хочу жить. Я хочу идти и хочу остановиться, чтобы броситься в жаркие объятия одиночества. Меня не волнует то, что со мной может случиться. Ныне моя судьба – это всего лишь стечение обстоятельств.

Моё имя Никто. 

Мой путь в Никуда. 

Разве может такой, как я, хоть чего-то бояться? 

Нет. Вот, я больше и не боюсь. 

Человек – это не его настоящее. Человек – это его прошлое и будущее, его история и перспективы. Разве могу я быть человеком? Разве могу я носить человеческое имя? Разве могут у меня быть человеческие цели? Если мир предназначен не для человека, а для одиночества, пустоты, то и человек в нём станет частью одиночества, пустоты. 

Я – кусок Ничего. 

Я – крупный пазл в картине Пустоты. 

Скоро от меня останется лишь тлен, и это тоже просто-напросто моя судьба – всего лишь стечение обстоятельств. 

В ногах появилась усталость, желудок верещал в приступе истерики, а во рту в очередной раз настало знойное лето. Я всё равно продолжал идти, словно всё это относилось не ко мне. Скорее всего, что я просто в скором времени свалюсь без сил и умру, но это уже не страшно, правда? Теперь нечего бояться. Нужно просто идти. Идти до тех пор, пока не закончится мир. Идти до тех пор, пока не закончусь я. 

Осталось немного. 

Даже телеканал прекратил своё вещание. Видимо, телевизионщики смирились со своим провалом. Больше у них не было зрителей. 

Я подумал о том, что, когда всё кончится, неплохо было бы посмотреть в зеркало, потому что я не помню, как выгляжу. Вроде бы только вчера смотрел, но уже ничего не помню. Хотя ничего странного, ведь именно сегодня меня не стало. Вчера у меня было другое имя, а Никак и Никто – были прозвищами. Теперь всё изменилось. 

Господи, всё это хрень! Какая, к чёрту, разница, что было и что есть?! 

Я продолжал идти, но пейзаж вокруг не хотел меняться. Наверное, я попал в петлю. А может просто мир теперь такой однообразный. Вполне вероятно. Мир – однообразная петля с тёмными лесами и грязным асфальтом. 

Раньше люди истинно верили, что у мира есть и начало, и конец. Они даже сжигали тех смельчаков, которые думали иначе. Вскоре выяснилось, что мир – это замкнутая цепь. Шар, вертящийся вокруг другого пламенного шара. Вокруг солнца. 

Интересно, а как на самом деле обстоят дела? Мне начинает казаться, что древние были правы. Мне начинает казаться, что ещё чуть-чуть, и мир закончится, передо мной возникнет чёрный зев голодного космоса. Что тогда? Поворачивать обратно и топать в другую сторону? 

И так до самой смерти? 

Нет. 

Если и суждено мне наткнуться на чёрный зев космоса, я не поверну. Шагну в неизвестность, а что будет дальше, уже не важно. Да и вряд ли я это узнаю. 

Ради интереса я попытался вспомнить, как выглядел мир до того момента, как пропали люди. Ничего не вышло. Видимо, я уже полностью готов стать частью этих проклятых лесов и асфальта. Я даже уже смутно представлял себе, как должен внешне выглядеть человек. В голове порой возникали какие-то слова: дом, собака, магазин, книга, улица, женщина, школа, подъезд, ворота… Их было до безумия много, но я не мог представить себе, что они значат. Какофония букв. Какофония звуков. 

Кажется, это называется деградация. Регресс. Вполне вероятно, но, если честно, я сомневаюсь, что это действительно так. То, что со мной происходит – это саморазрушение, а саморазрушение поможет мне достичь небывалых высот. Только благодаря этому я смогу выбраться из этой вонючей клетки. 

А может, я и не прав. Без разницы. 

Плевать. 

Я не боюсь деградации, я не боюсь саморазрушения, я не боюсь вообще ничего. Наверное, это единственное из всего, что действительно хорошо. Раньше я боялся всего на свете… Кажется… Это было ещё в той, «прошлой жизни». Не помню, чего именно, но боялся я многого. А теперь… Сказка. Ничего. Такое чувство, что никогда никакого страха и не существовало. Это глупое, бессмысленное понятие. Страх. Его нет! Нет! Нет! 

Страх – это выдуманное человеком понятие, чтобы описать ощущение, которого нет. 
Если бы всё это услышал другой человек, то я, наверное, был бы уже направлен в «жёлтый дом», верно? Чёрт возьми, а ведь у этого мира действительно есть положительные стороны! Эй, вольнодумцы, не это лишь – ваш долбаный рай, а?! Думайте, что хотите! Говорите, что хотите! Да, мать вашу, это чёртов рай для вас! 

Беспричинная вспышка гнева. 

Ведь я тоже в какой-то степени вольнодумец. Я раньше всегда оспаривал мнения общества. Меня не устраивала культура. В принципе и сейчас это так, но… Достаточно получить то, чего хочешь, чтобы понять, что это тебе – ни к чему. Лучше мир, где вольнодумство каким-то образом пресекалось, потому что в мире, где оно ненаказуемо, его, в принципе, и не существует. 

Да, вот такой вот парадокс. 

Я иду вперёд и с каждым шагом меня всё меньше и меньше. 

Всё меньше и меньше. 

Всеми фибрами своей души я чувствовал, что одиночество практически вплотную ко мне подобралось. Раньше я попытался бы сбежать, а теперь готов был даже остановиться, чтобы встретить это одиночество подобающим образом. 

Наверное, в моём положении самоубийство действительно самый лучший выход. Иногда мне кажется, что это даже единственный выход. Возможно, мир и имеет начало с концом, но ведь нельзя сказать с абсолютной уверенностью, достигну ли я его края. Вполне вероятно, что для этого мне придётся двигаться долгие годы. 

У меня нет никакой цели. Я не стремлюсь достигнуть Грани. Но и просто вечно идти я тоже не смогу, ведь моему телу потребуется пища, вода, отдых. Грань можно достигнуть лишь в бесконечном пути, не останавливаясь для удовлетворения никчёмных «человеческих» потребностей. Именно поэтому самоубийство – это самый лёгкий и верный способ разрешить все эти проблемы. 

И всё же я оказался не прав. Всё-таки мир не превратился в замкнутую цепь лесов и асфальта. Уже ближе к ночи я добрался до небольшой деревушки, состоящей где-то из пяти частных домов, одного трёхэтажного многоквартирного дома и захудалого магазина, продающего раньше, наверное, немного некачественных продуктов, алкоголь и сигареты. Такие магазины получали хоть какую-то прибыль только благодаря продаже спиртного и сигарет малолетним. Что ж, это весьма привычно для глубинки. Ничего удивительного. А, возможно, что я ошибаюсь и здесь, действительно, работали честные люди. Почему нет? Такое тоже может быть, ведь не все люди на свете лживы и до ужаса порочны. 

Возникло сильное желание остановиться, осмотреться вокруг, исследовать магазин на наличие еды и воды, обшарить все дома и квартиры, чтобы найти какие-либо полезные для дальнейшего пути вещи, но почему-то я запрещал себе даже думать об этом. Безумная идея двигаться без отдыха, без пищи, без воды… Наверное, это самый жестокий и бессмысленный способ самоубийства. 

Тяжело сказать, почему я занимался подобной ерундой, когда от моего решения зависела моя же собственная жизнь! 

Странно. 

То эта жизнь представляется никчёмной, ничего не значащей, и потерять мне её не страшно, то эта жизнь становится единственным прекрасным, что у меня было, есть и будет. 
Я как ребёнок, не знаю, чего хочу. Не знаю, что выбрать. 

Я иду вперёд, мимо домов и магазина, но что-то меня тянет за рукав, слезливо умоляя остаться. Если я не боюсь одиночества, которое меня преследовало, если я не стремлюсь дойти до Грани, то почему же тогда мне и не остановиться здесь хотя бы на ночь? 

Почему я должен идти хоть куда-то?! 

Почему я не могу вспомнить своей «прошлой жизни»?! 

Почему я не могу вспомнить своего имени?! 

Кто я?! 

Неужели я действительно глупая сошка, подчиняющаяся неизвестно чему?! 

Неужели я действительно становлюсь никем?! 

Почему?! 

Почему не работает это грёбаное саморазрушение?! 

Нет, саморазрушение-то работает отменно, от меня уже практически ничего и не осталось, но почему мне это не помогает, как должно? Где Бог? Где пресловутое просветление? Где все те блага, которые должны были мне достаться благодаря саморазрушению? 

Их нет. 

Их никогда и не было. 

Просто я обманулся. Заставил себя поверить в очевидную ложь. 

Так ли всё категорично, или я опять пытаюсь заставить себя уверовать в обман? 
От всех этих мыслей, которые так и норовили разодрать мозг, я закричал, как раненый хищник. Не помогло. Бессилие погнало меня вперёд ещё ожесточённей. Я побежал, пытаясь заставить себя остановиться. Я кричал, пытаясь заставить себя заткнуться. Я специально путал мысли, пытаясь заставить себя рассуждать здраво. Я плакал, пытаясь заставить себя смеяться.

Меня остановил крик. 

Я замер на месте, как вкопанный. Я затаил дыхание и боялся сдвинуться с места. Сначала я подумал, что мне это показалось, но когда крик повторился вновь, я убедился в том, что всё это происходит в реальности. 

Крик. 

Человеческий крик. 

Человеческий крик? 

Откуда? Да и что это вообще такое?! 

Я чувствовал себя маленьким ребёнком, выкинутым на улицу. Я не знал ничего о мире, я не знал ничего о происходящем вокруг, и это давило на меня, заставляло плакать и бояться. 
Ко мне кто-то приближался. Я слышал неуверенные шаги. Чей-то голос сказал, и это привело меня в шок: 

– Эй… Эй, парень! Ты в порядке, приятель? Эй! Как тебя зовут? Ты меня понимаешь, а? 

Я не знал, что ответить, так как не понимал всего происходящего. Вот оно – саморазрушение! Процесс выполнен, господа! Машина, уничтожающая меня изнутри сработала на славу! Всё получилось! Всё вышло! Меня больше нет! В этом мире от меня больше ничего не осталось! 

– Эй, парень, ты меня пугаешь. Может, повернёшься, а? Как тебя зовут-то, в конце концов? 
Меня больше нет! Нет! Нет! Нет! Я – миф! Сказка! Выдумка! Обман! 

Почему же ко мне кто-то обращается? Чего от меня хотят? Что говорят? Я не понимаю. 
Моя грудь затряслась, и я сказал, хотя и не знал, что говорить. Казалось, будто в меня залез кто-то чужой и говорил за меня. Мной управляли, как игрушкой. Я произнёс сиплым голосом: 

– Никак… Никто… 
– Что?! Что это значит? Что ты бормочешь? Давай я подойду, и мы поговорим, о’кей? 
Нет! Я хотел закричать, но не мог. Я хотел побежать, но паралич сковал меня. 

Я пришёл в ужас. 

Вот оно… оно меня всё-таки настигло… одиночество… Да, точно, одиночество! А я-то дурак, думал, что не боюсь его. Ну, ничего, ещё есть шанс всё исправить. У меня есть преимущество – я знаю, что это одиночество, и смогу застать его врасплох. 

Что-то внутри меня вертелось. Что-то, что было категорически против моих мыслей. Какой-то глупый червяк, который верил в то, что это не одиночество. 

– Что же ты застыл, как истукан? 

Ещё чуть-чуть. Надо позволить ему подойти поближе для того, чтобы нанести сокрушающий удар! 

Нет! Червяк не хотел угомониться, но мне это не мешало. Я твёрдо знал, что нужно делать. 

– Всё, я подхожу. 

Давай-давай, ублюдок! Ближе! Ближе, чёрт тебя дери! 

Нечто внутри оборвалось, и я понял, что червяк-то был не так уж и не прав, но поздно… 
Когда этот немой крик вспорол напущенную тишину в моей голове, я уже накинулся на того, кто ко мне приближался и стал душить его. 

– Что ты… делаешь?.. Мать… твою… – хрипел незнакомец. 

Я душил, а внутри меня происходил ужасающий бунт. 

Одиночество… 

Нет. Нет! До меня дошло, что это не одиночество, но… 

Руки крепко сжимали тёплое горло. 

– Что… – Это было последнее, что сказал незнакомец. 
– Человек… – ошарашено произнёс я и оторвал руки от горла. 

Тело незнакомца лежало на земле: глаза выпучены от ужаса, губы скривлены, словно перед тем, как перестать дышать он хотел что-то сказать. Да, он не дышал. Он был… 

– Человек… 

Я дрожал, а он был… 

– Нет! – закричал я и со всей силы ударил кулаками по асфальту. 

Он был мёртв. Человек, который хотел узнать, всё ли со мной в порядке, был мёртв. Я думал, что никого кроме меня не осталось, и это убивало, а в итоге, я собственными руками прикончил ещё одного выжившего. 

– Господи… Боже мой, это не одиночество…

Моё имя Никак. 

Моё имя Никто. 

Я в порядке, Незнакомец. 

Всё о’кей. 

Мне не нужна моя история, мне не нужны люди вокруг, мне не нужен прежний яркий мир, мне не нужна мечта, мне не нужна цель… Я уничтожил собственными руками всё. Абсолютно всё! Я начал саморазрушение для того, чтобы достичь величия Бога, но оказалось, что не всё так просто. Знаете, поверить в то, что в целом мире никого нет несчастнее тебя, что в целом мире вообще никого, кроме тебя нет, тоже эгоизм. И обман. 

Человек, лежащий передо мной, был мёртв, а меня больше не существовало. Саморазрушение справилось со своей задачей, правда, я поставленной цели не достиг. Я исчез, так и не попав в рай с остановкой в аду. Из груди вырвался смех.

КОНЕЦ.
Ноябрь 2010 года. Орёл.
Никита Андреев.