Зима
Зима, унылые просторы,
деревня, труб белесый дым,
И дальний вой голодной своры,
Спешащей за самцом седым.
От бедной церкви вдоль тропинки
Скрепит озябшая тоска,
В мертвецкой плотник по старинке
Строгает гроб для мясника.
За стружкой песня вылетает:
«Эх, старый дуб, надежный дуб…»,
Снаружи вьюга завывает
И бьется в почерневший сруб.
Назавтра похороны. Тихо
Пойдут крещеные толпой,
Вдова повоет, гости лихо
Уйдут в оправданный запой.
Ну, а пока горит лучина,
Резец по дереву скользит,
И скрывшись за пурги личиной
В окно костлявая глядит.
Беглец
Он ненавидит города,
И вдохновленный ими пишет,
На кухне капает вода,
И тихо в окна полночь дышит.
Лебяжий пух, как легкий снег
Сквозь простыни и лень подушек.
Ему являются во сне
Огни таежных деревушек.
И пусть туманен небосвод,
Прожектор режет туч наросты,
Чуть-чуть прищурился и вот –
За облаками живы звезды.
Мое отраженье в витринах, которые я миновал,
Мое отраженье в картинах, которые не рисовал,
Мое отраженье в остатке, того, что разрушено мной,
Мое отраженье в порядке, которого нет за спиной.
Мое отраженье в улыбках всех тех, кем я так дорожу,
Мое отраженье в ошибках, которые не нахожу,
Мое отраженье сольется с началом другого пути,
Мое отраженье смеется, а мне остается идти.
Ночь идет с кифарой млечной в халамиде темно-синей,
Оставляя на предплечьях у гребцов соленый иней,
Барабан утих, не слышно плеска весел за кормою,
Только море тихо дышит, к борту ластится волною,
Мягкокрылый Нот спустился, приобнял и шепчет в ухо,
«На Олимпе Бог родился», отвечаю – «Ну - ни пуха!»
Битва
Настанет время измениться миру,
Как суждено ему меняться вновь,
Отложит мастер трепетную лиру,
И обагрит клинок живая кровь.
И сказка с гобеленов и портретов,
Отринув небыль, в быль опять сойдет,
И заблестят как в старь кольчуги дедов,
И песня бардов силу обретет.
Их рифмы взрежут гулкие пространства,
Огнем и сталью, топотом коней,
Вставайте, братья! Бросьте блуд и пьянство!
Они идут! В седло! В седло, живей!
Сойдутся рати темною порою,
Когда на убыль катится луна,
Вдруг одолеет кто-то,
и нагою,
Щербатой ведьмой в дом придет война.
И для кого-то кончится свобода,
Как детский мячик в землю сапогом.
Заколосятся висельные всходы,
И встанет дым змеиным клобуком.
Но Рок судил: « Всегда равны их силы»,
И как бы ни сражались короли,
Судьба их равной мерой оделила
По равному клочку сырой земли.
Сокроет время пышные гробницы,
Но злоба кости верно сторожит,
Над этим местом не летают птицы,
И зверь его околицей бежит.
И каждый год в канун луны ущербной,
Встают они, прозрачны и бледны,
Глядят глазницы – темные пещеры,
И сквозь тела могильники видны.
И сходятся тогда степняк и горец,
Свершить доселе не свершенный бой,
Руби с плеча, химерный ратоборец,
Не знай пощады, призрачный герой.
Так будут биться проклятые вои,
Из года в год, без отдыха и смен,
Покуда снова времени устои
Не сокрушат копыта перемен.
Волны
Я выключаю свет, и город
Вползает в комнату мою,
Сижу, подняв халата ворот,
Смотрю в окно и кофе пью
Сирена воет, и собака,
Ей вторит где-то в темноте,
А я плыву сквозь море мрака,
С ногами сидя на тахте.
Листва шуршит, и тихо полночь
Спешит за блеклою луной,
Зачем пытаться что-то вспомнить?
Все оживет само собой.
Он
Задумчиво смотрю в оконное стекло
На капель дождевых бездумное движенье.
Из мокрой темноты на мир взирает зло,
И сумрачно мое - чужое отраженье.
Он смотрит мне в глаза, он то же, что и я,
Как нет без света тьмы, как нет без ада рая,
Но отчего тогда дрожит рука моя,
К холодному стеклу неслышно припадая.
Imagination
Голос, взывающий в мокрой ночи,
Птица в ветвях, темные стены,
Белая лошадь в поле умчит,
Запах любви, запах измены,
Светом луна омывает кинжал,
Мягкие руки , мятая память,
Утренний ветер пальцы разжал,
Мутные мысли с восходом прощались.
Яркое небо, даль хрусталя,
Дух, воспаряющий над отрицаньем,
В солнечном танце леса и поля
День освящается новым познаньем.
Вечер, горящий очаг, тишина,
Темный бокал ,мягкое ложе,
Тихая музыка еле слышна,
Алые губы, белая кожа.
Апатия
Мрак, безбрежность, бесконечность,
Мертвых красок бытие,
На хрен нам такая вечность?
Если нечем сжечь ее.
Почему бледнеем мигом,
Когда старый и больной
Падший ангел с резким криком
Промелькнет над головой?
От кого бежим ночами
И не можем ускользнуть,
Днем веселыми речами
Страх пытаясь обмануть.
От чего рожденье в муках,
И в конце тоннеля свет,
Поищи ответ, а ну-ка,
Но ответа вовсе нет.
Город, дом, этаж, квартира,
Кухня, кран, утюг сгорел,
И страна, где правят пиром,
Мастера заплечных дел.
Удел завоевателя
Синее небо, на склоне оливы,
Засохшей кровью алтарь забытый,
По правую руку лежали Фивы,
По левую – конницы персов копыта
Вонзались в землю подобно стрелам,
Подобно спелым плодам и злату,
Что падало в руки мужей бородатых,
И словно город на солнце горело.
В богатом доспехе, на колеснице
Стоял владыка земли и моря,
Владыка тысяч свиреполицых,
Не знающих страха, не верящих боли
Народов, раздавленных медной стопою,
Укрытых тенью быков крылатых,
Всех тех, чье сердце гремит набатом,
Всех тех, кто стены телами укроет.
Синее небо, море синеет,
Листья олив изумрудно-зелены,
Где-то под ними конница тлеет,
Тлеют доспехи, мечи и знамена,
А далеко за шумящей водою,
Руки двух рек обнимают гробницы,
Годы, как звери, идут к водопою,
Путь их лежит сковзь пустые глазницы,
Того, кто правил землей и морем,
Того кто в крови людской купался,
Усни владыка и будет доволен,
Не многим жребий такой достался.
Две строки
Отражаясь в глазах темной болью сомненья,
Когда время в тугую свернется петлю,
Две строки эпитафией для вдохновенья,
Никого не любил,
Никого не люблю.
Дух
На столе, помимо воли, капля воска, капля боли,
Капля крови именной,
Дождик в крышу мелким бесом, и стучит, скворчит над лесом,
Гром кастрюлей жестяной
За столом напротив путник, вечный странник, вечный спутник,
Вечно мрачный антипод,
Ждет без чувства, без сомненья, ждет решенья-отреченья,
Моего паденья ждет.
Не дождется дух бесстрастный, долог труд его напрасный,
Бесконечен путь
И смеяться здесь негоже ведь однажды к вам он тоже
Может заглянуть
Артист
Идущий темною тропой,
Сквозь жизнь, наполненную смертью
Ты наблюдаешь за пустой
Галактик мощной круговертью.
Смысл, затерявшийся в судьбе
На перекрестке ждет ответа,
Но ты молчишь, зачем тебе,
Дорога к тьме, дорога к свету?
Устало ночь роняет лист.
И тишина вползает в душу
Луна взошла, ты спишь, артист?
Твое забвенье не нарушу.
Мясо
Мясо шло по переходам,
Мясо ехало в машинах,
И загадочно кому-то улыбалось на картинах.
Мясо мясом насыщалось,
Мясо мясу улыбалось,
И содравши шкуру с мяса, мясо в это одевалось.
Мясо думало о мясе,
Мясо к мясу стих писало,
А за ширмой мясо в рясе грех мясистый отпускало.
Так вот есть и также было,
И возможно тоже будет,
Мясо умерло и сгнило, мясо!! Кто его осудит?
Чемоданы
Отпустила бесконечность, закатала в паровозы,
Разнесла гулять по миру свистом черных проводов,
Августа седая млечность, малахитовые грезы
Гулко выгнутся стихами под колесами подков.
Творение
Проснулся ночью человек,
Вздохнул, на воздух вышел,
И создал дождь и создал снег,
И фонари и крыши.
Края брюхатых влагой туч
Он очертил любовно.
И сквозь прореху звездный луч,
И ветер, безусловно.
За стол присел, протер очки,
Конверт из пачки вынул,
Открыл, прочел, порвал в клочки,
И растворился, сгинул.
Пропал, растаял словно дым,
Лишь шторы колыхались
В домах, где, созданные им,
Другие просыпались.
Вязь
Тень птицы бесшумно скользит над волнами ,
Над черной пучиной к зубастым утесам,
И воды внизу полыхают огнями,
Блестят Нереид золотистые косы.
И боги глубин, чешуею сверкая,
Всплывают, чтоб слушать неистовый ветер,
Чья песня летит, облака разрывая,
Купаясь то в море, то в призрачном свете?
Упрек кастам
Да, пускай не судьба и не сделать из вайшьи брахмана,
И не гнать на врагов колесницу слепому жрецу,
Но тебя одного понесет к небесам Хинаяна,
И раздвинутся тучи, давая дорогу Творцу.
Человек
это
звучит
гордо,
Сказали классики, как в лужу п.... нули,
А эти бритые, пьяные морды, ругаясь матом к вагонам перли,
Крик звериный рвался наружу сквозь стекла с надписью « НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ»,
На куски резал ночную стужу...
Вам смешно?
Но над этим нельзя смеяться.
Плохо, когда бутылкой об голову,
Ярость в безумных глазах плещется,
Свет фонарей на ножах оловом
Скажите, разве такое лечится?
Инстинкт
Я в палатке сижу без забот и тревог,
С апельсина счищаю я кожицу,
А в саванне ночной молодой носорог ,
Догоняет свою носорожицу.
Громко рядом храпит мой носильщик араб,
Нет причины удариться в панику,
Где- то там в темноте на большой баобаб,
Павиан уж загнал павианиху.
За палаткой вовсю барабаны гремят ,
Там туземцы с туземками пляшут,
Их шальные глаза словно угли горят ,
И шаман длинной палкою машет.
Африканская ночь завершает свой ход ,
Рев зверей в полутьме умолкает
Может, солнце палящее мне принесет
То, чего так сейчас не хватает.
Подражание Хайяму.
Голой правды алкают седые мужи,
Но ужасна она за покровами лжи,
Одевайся в обман, не гневи поднебесье,
Зелье истины – яд для бессмертной души.
Тихо нежит кувшинки большая река,
Ее воды струятся сквозь дни и века,
Но волна порождает беспечные брызги,
Словно мысль мудреца в голове дурака.
Мерзлый скрежет подков в окровавленный лед,
Вереница штыков, а за ней пулемет,
Но уже навалились, нажали, прорвали,
Только ворон улов без потерь соберет.
Готические сны.
Печальны и тихи туманные дубравы,
Там в сумраке вода струится меж корней ,
Кружится темный лист и тихо шепчут травы,
Усталый , ветер спит в сплетении ветвей.
В безумном вихре радужные тени
Танцуют фейери над темною водой,
Стелящийся туман скрывает их колени ,
И звонкий смех летит над чащею ночной
Исповедь воина
Горящий город, звон металла, чужая кровь на сапогах,
Мой меч пролил ее не мало, в сердцах врагов посеяв страх,
Вот так всю жизнь, но смертно тело, уж точит серп суровый жнец,
Я согрешил - не в этом дело. Скажи в чем смысл, святой отец?
В пирах и битвах бесконечных его я так и не обрел,
Быть может ты в молитвах вечных ответы, наконец, нашел?
Поведай мне, открой завесу, узнать тебе лишь суждено,
При жизни Богу или бесу мое служенье отдано.
Неужто зря все эти смерти , и долго над душой моей ,
В аду смеяться будут черти, похожие на злых детей.
Зарисовка.
Скрепит сухая древесина,
В петле прогнившей труп качается,
Минуя площадь от трактира ,
Спешит домой усталый пьяница,
На новый лад.
Похмелье, утро, туалет,
А денег нет, конечно нет,
И я уже обут, одет, ищу веселья,
Под вечер приползу домой,
Полуслепой, полу немой,
Затем отбой, отбой, отбо....
Вновь утро, туалет, похмелье.
Зима, унылые просторы,
деревня, труб белесый дым,
И дальний вой голодной своры,
Спешащей за самцом седым.
От бедной церкви вдоль тропинки
Скрепит озябшая тоска,
В мертвецкой плотник по старинке
Строгает гроб для мясника.
За стружкой песня вылетает:
«Эх, старый дуб, надежный дуб…»,
Снаружи вьюга завывает
И бьется в почерневший сруб.
Назавтра похороны. Тихо
Пойдут крещеные толпой,
Вдова повоет, гости лихо
Уйдут в оправданный запой.
Ну, а пока горит лучина,
Резец по дереву скользит,
И скрывшись за пурги личиной
В окно костлявая глядит.
Беглец
Он ненавидит города,
И вдохновленный ими пишет,
На кухне капает вода,
И тихо в окна полночь дышит.
Лебяжий пух, как легкий снег
Сквозь простыни и лень подушек.
Ему являются во сне
Огни таежных деревушек.
И пусть туманен небосвод,
Прожектор режет туч наросты,
Чуть-чуть прищурился и вот –
За облаками живы звезды.
Мое отраженье в витринах, которые я миновал,
Мое отраженье в картинах, которые не рисовал,
Мое отраженье в остатке, того, что разрушено мной,
Мое отраженье в порядке, которого нет за спиной.
Мое отраженье в улыбках всех тех, кем я так дорожу,
Мое отраженье в ошибках, которые не нахожу,
Мое отраженье сольется с началом другого пути,
Мое отраженье смеется, а мне остается идти.
Ночь идет с кифарой млечной в халамиде темно-синей,
Оставляя на предплечьях у гребцов соленый иней,
Барабан утих, не слышно плеска весел за кормою,
Только море тихо дышит, к борту ластится волною,
Мягкокрылый Нот спустился, приобнял и шепчет в ухо,
«На Олимпе Бог родился», отвечаю – «Ну - ни пуха!»
Битва
Настанет время измениться миру,
Как суждено ему меняться вновь,
Отложит мастер трепетную лиру,
И обагрит клинок живая кровь.
И сказка с гобеленов и портретов,
Отринув небыль, в быль опять сойдет,
И заблестят как в старь кольчуги дедов,
И песня бардов силу обретет.
Их рифмы взрежут гулкие пространства,
Огнем и сталью, топотом коней,
Вставайте, братья! Бросьте блуд и пьянство!
Они идут! В седло! В седло, живей!
Сойдутся рати темною порою,
Когда на убыль катится луна,
Вдруг одолеет кто-то,
и нагою,
Щербатой ведьмой в дом придет война.
И для кого-то кончится свобода,
Как детский мячик в землю сапогом.
Заколосятся висельные всходы,
И встанет дым змеиным клобуком.
Но Рок судил: « Всегда равны их силы»,
И как бы ни сражались короли,
Судьба их равной мерой оделила
По равному клочку сырой земли.
Сокроет время пышные гробницы,
Но злоба кости верно сторожит,
Над этим местом не летают птицы,
И зверь его околицей бежит.
И каждый год в канун луны ущербной,
Встают они, прозрачны и бледны,
Глядят глазницы – темные пещеры,
И сквозь тела могильники видны.
И сходятся тогда степняк и горец,
Свершить доселе не свершенный бой,
Руби с плеча, химерный ратоборец,
Не знай пощады, призрачный герой.
Так будут биться проклятые вои,
Из года в год, без отдыха и смен,
Покуда снова времени устои
Не сокрушат копыта перемен.
Волны
Я выключаю свет, и город
Вползает в комнату мою,
Сижу, подняв халата ворот,
Смотрю в окно и кофе пью
Сирена воет, и собака,
Ей вторит где-то в темноте,
А я плыву сквозь море мрака,
С ногами сидя на тахте.
Листва шуршит, и тихо полночь
Спешит за блеклою луной,
Зачем пытаться что-то вспомнить?
Все оживет само собой.
Он
Задумчиво смотрю в оконное стекло
На капель дождевых бездумное движенье.
Из мокрой темноты на мир взирает зло,
И сумрачно мое - чужое отраженье.
Он смотрит мне в глаза, он то же, что и я,
Как нет без света тьмы, как нет без ада рая,
Но отчего тогда дрожит рука моя,
К холодному стеклу неслышно припадая.
Imagination
Голос, взывающий в мокрой ночи,
Птица в ветвях, темные стены,
Белая лошадь в поле умчит,
Запах любви, запах измены,
Светом луна омывает кинжал,
Мягкие руки , мятая память,
Утренний ветер пальцы разжал,
Мутные мысли с восходом прощались.
Яркое небо, даль хрусталя,
Дух, воспаряющий над отрицаньем,
В солнечном танце леса и поля
День освящается новым познаньем.
Вечер, горящий очаг, тишина,
Темный бокал ,мягкое ложе,
Тихая музыка еле слышна,
Алые губы, белая кожа.
Апатия
Мрак, безбрежность, бесконечность,
Мертвых красок бытие,
На хрен нам такая вечность?
Если нечем сжечь ее.
Почему бледнеем мигом,
Когда старый и больной
Падший ангел с резким криком
Промелькнет над головой?
От кого бежим ночами
И не можем ускользнуть,
Днем веселыми речами
Страх пытаясь обмануть.
От чего рожденье в муках,
И в конце тоннеля свет,
Поищи ответ, а ну-ка,
Но ответа вовсе нет.
Город, дом, этаж, квартира,
Кухня, кран, утюг сгорел,
И страна, где правят пиром,
Мастера заплечных дел.
Удел завоевателя
Синее небо, на склоне оливы,
Засохшей кровью алтарь забытый,
По правую руку лежали Фивы,
По левую – конницы персов копыта
Вонзались в землю подобно стрелам,
Подобно спелым плодам и злату,
Что падало в руки мужей бородатых,
И словно город на солнце горело.
В богатом доспехе, на колеснице
Стоял владыка земли и моря,
Владыка тысяч свиреполицых,
Не знающих страха, не верящих боли
Народов, раздавленных медной стопою,
Укрытых тенью быков крылатых,
Всех тех, чье сердце гремит набатом,
Всех тех, кто стены телами укроет.
Синее небо, море синеет,
Листья олив изумрудно-зелены,
Где-то под ними конница тлеет,
Тлеют доспехи, мечи и знамена,
А далеко за шумящей водою,
Руки двух рек обнимают гробницы,
Годы, как звери, идут к водопою,
Путь их лежит сковзь пустые глазницы,
Того, кто правил землей и морем,
Того кто в крови людской купался,
Усни владыка и будет доволен,
Не многим жребий такой достался.
Две строки
Отражаясь в глазах темной болью сомненья,
Когда время в тугую свернется петлю,
Две строки эпитафией для вдохновенья,
Никого не любил,
Никого не люблю.
Дух
На столе, помимо воли, капля воска, капля боли,
Капля крови именной,
Дождик в крышу мелким бесом, и стучит, скворчит над лесом,
Гром кастрюлей жестяной
За столом напротив путник, вечный странник, вечный спутник,
Вечно мрачный антипод,
Ждет без чувства, без сомненья, ждет решенья-отреченья,
Моего паденья ждет.
Не дождется дух бесстрастный, долог труд его напрасный,
Бесконечен путь
И смеяться здесь негоже ведь однажды к вам он тоже
Может заглянуть
Артист
Идущий темною тропой,
Сквозь жизнь, наполненную смертью
Ты наблюдаешь за пустой
Галактик мощной круговертью.
Смысл, затерявшийся в судьбе
На перекрестке ждет ответа,
Но ты молчишь, зачем тебе,
Дорога к тьме, дорога к свету?
Устало ночь роняет лист.
И тишина вползает в душу
Луна взошла, ты спишь, артист?
Твое забвенье не нарушу.
Мясо
Мясо шло по переходам,
Мясо ехало в машинах,
И загадочно кому-то улыбалось на картинах.
Мясо мясом насыщалось,
Мясо мясу улыбалось,
И содравши шкуру с мяса, мясо в это одевалось.
Мясо думало о мясе,
Мясо к мясу стих писало,
А за ширмой мясо в рясе грех мясистый отпускало.
Так вот есть и также было,
И возможно тоже будет,
Мясо умерло и сгнило, мясо!! Кто его осудит?
Чемоданы
Отпустила бесконечность, закатала в паровозы,
Разнесла гулять по миру свистом черных проводов,
Августа седая млечность, малахитовые грезы
Гулко выгнутся стихами под колесами подков.
Творение
Проснулся ночью человек,
Вздохнул, на воздух вышел,
И создал дождь и создал снег,
И фонари и крыши.
Края брюхатых влагой туч
Он очертил любовно.
И сквозь прореху звездный луч,
И ветер, безусловно.
За стол присел, протер очки,
Конверт из пачки вынул,
Открыл, прочел, порвал в клочки,
И растворился, сгинул.
Пропал, растаял словно дым,
Лишь шторы колыхались
В домах, где, созданные им,
Другие просыпались.
Вязь
Тень птицы бесшумно скользит над волнами ,
Над черной пучиной к зубастым утесам,
И воды внизу полыхают огнями,
Блестят Нереид золотистые косы.
И боги глубин, чешуею сверкая,
Всплывают, чтоб слушать неистовый ветер,
Чья песня летит, облака разрывая,
Купаясь то в море, то в призрачном свете?
Упрек кастам
Да, пускай не судьба и не сделать из вайшьи брахмана,
И не гнать на врагов колесницу слепому жрецу,
Но тебя одного понесет к небесам Хинаяна,
И раздвинутся тучи, давая дорогу Творцу.
Человек
это
звучит
гордо,
Сказали классики, как в лужу п.... нули,
А эти бритые, пьяные морды, ругаясь матом к вагонам перли,
Крик звериный рвался наружу сквозь стекла с надписью « НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ»,
На куски резал ночную стужу...
Вам смешно?
Но над этим нельзя смеяться.
Плохо, когда бутылкой об голову,
Ярость в безумных глазах плещется,
Свет фонарей на ножах оловом
Скажите, разве такое лечится?
Инстинкт
Я в палатке сижу без забот и тревог,
С апельсина счищаю я кожицу,
А в саванне ночной молодой носорог ,
Догоняет свою носорожицу.
Громко рядом храпит мой носильщик араб,
Нет причины удариться в панику,
Где- то там в темноте на большой баобаб,
Павиан уж загнал павианиху.
За палаткой вовсю барабаны гремят ,
Там туземцы с туземками пляшут,
Их шальные глаза словно угли горят ,
И шаман длинной палкою машет.
Африканская ночь завершает свой ход ,
Рев зверей в полутьме умолкает
Может, солнце палящее мне принесет
То, чего так сейчас не хватает.
Подражание Хайяму.
Голой правды алкают седые мужи,
Но ужасна она за покровами лжи,
Одевайся в обман, не гневи поднебесье,
Зелье истины – яд для бессмертной души.
Тихо нежит кувшинки большая река,
Ее воды струятся сквозь дни и века,
Но волна порождает беспечные брызги,
Словно мысль мудреца в голове дурака.
Мерзлый скрежет подков в окровавленный лед,
Вереница штыков, а за ней пулемет,
Но уже навалились, нажали, прорвали,
Только ворон улов без потерь соберет.
Готические сны.
Печальны и тихи туманные дубравы,
Там в сумраке вода струится меж корней ,
Кружится темный лист и тихо шепчут травы,
Усталый , ветер спит в сплетении ветвей.
В безумном вихре радужные тени
Танцуют фейери над темною водой,
Стелящийся туман скрывает их колени ,
И звонкий смех летит над чащею ночной
Исповедь воина
Горящий город, звон металла, чужая кровь на сапогах,
Мой меч пролил ее не мало, в сердцах врагов посеяв страх,
Вот так всю жизнь, но смертно тело, уж точит серп суровый жнец,
Я согрешил - не в этом дело. Скажи в чем смысл, святой отец?
В пирах и битвах бесконечных его я так и не обрел,
Быть может ты в молитвах вечных ответы, наконец, нашел?
Поведай мне, открой завесу, узнать тебе лишь суждено,
При жизни Богу или бесу мое служенье отдано.
Неужто зря все эти смерти , и долго над душой моей ,
В аду смеяться будут черти, похожие на злых детей.
Зарисовка.
Скрепит сухая древесина,
В петле прогнившей труп качается,
Минуя площадь от трактира ,
Спешит домой усталый пьяница,
На новый лад.
Похмелье, утро, туалет,
А денег нет, конечно нет,
И я уже обут, одет, ищу веселья,
Под вечер приползу домой,
Полуслепой, полу немой,
Затем отбой, отбой, отбо....
Вновь утро, туалет, похмелье.