Фарфоровая статуэтка
(сказка)
Всё началось с того, что Им повезло. Кусок белой глины, тщательно замешанный с песком в огромной гудящей машине, вывалился на поддон, но тут подошёл человек и отрезал от массы большой кусок. У себя в мастерской он долго ещё месил глину, что-то пробовал, а потом стал лепить. Слепленную заготовку он просушил, нанёс на неё в несколько слоёв эмаль. А потом поставил в муфельную печь. Было жарко, наверное, было нестерпимо жарко. Но глина жары не боится и от жара не гибнет, а превращается в фарфор.
Так родилась эта влюблённая парочка – Он и Она, два маленьких человечка, спешивших навстречу друг другу. Они встретились в поцелуе, пряча за спиной букетики цветов, с той лишь разницей, что Она держала букетик за спиной в двух руках, а Он – в одной. Вторую руку Он протянул вперёд, как бы собираясь обнять Её за талию так, чтобы Их поцелуй длился дольше.
Да куда там «дольше», если слеплены Они были из одного куска, слеплены надёжно, и соединяли их общая подставка и склеенные в поцелуе губы, которые мастер кокетливо подвёл красной эмалью. В остальном в фигурках преобладал белый цвет, кое-где оттенённый синей глазурью и золотыми полосками, да лепестки цветов, спрятанных за спинами влюблённой парочки, были покрыты чем-то бледно-розовым.
Они были так наивно влюблены, что пройти мимо Них было невозможно, и потому, как только Они попали в магазин, Их сразу же купили и поставили на сервант между монотонно тикающими часами и бронзовой пепельницей, полной окурков.
Влюблённые редко замечают, что творится вокруг них. Да и что можно видеть, когда твои глаза глядят в глаза твоей возлюбленной; когда твоих уст касаются самые желанные уста; и когда ты замер в сладчайшем ожидании лучшего. И не важно, что уста фарфоровые, и дальше ничего не будет…, но Она рядом, Она любит, и будет так всегда, потому что фарфор крепок…
Ночь задула огни, люди спать улеглись. Ночь, самое время для влюблённых… и для крыс.
Большая жирная Крыса пробежала по серванту, остановилась у пепельницы и, встав на задние лапки, крикнула:
– Не бойтесь, идите сюда.
На её зов прибежало с десяток крыс размером поменьше.
– Да не бойтесь вы так, – сказала Большая Крыса, усаживаясь на сервант и облегаясь серой спинкой на бронзовую пепельницу, отчего живот Крысы выпятился вперёд как мячик, – люди спят.
– Но что-то грохочет, – тихо пропищал один из крысёнков.
– Не обращайте внимания, это часы. Они всё время грохочут. Если обращать внимание на часы, то будете всё время жить в страхе. Ночью мы здесь хозяева. Я привела вас сюда не для того, чтобы слушать, как в часах шуршат шестерёнки.
– А зачем же? – загалдели крысята.
– Вот тут у меня за спиной лежат окурки. Их оставляет старый человек. Подойдите и понюхайте их.
Крысята стали подходить к пепельнице, нюхать окурки и отпрыгивать в сторону.
– Что, прошибает? – поинтересовалась Большая Крыса. – Вот то-то же. Если понюхать несколько раз, то возникает приятный дурман. Отныне мы каждую ночь будем приходить сюда. И пусть запах окурков объединит нас и сплотит нашу стаю. А это что ещё такое? – вдруг поинтересовалась Большая Крыса, увидев статуэтку.
– Мы не знаем.
– Новички! Они покушаются на мои владения! Эй, блестящие, вы что тут делаете? – грозно спросила Большая Крыса.
Но фарфоровые статуэтки не умеют говорить, да и до разговоров ли с какой-то Крысой Им было, когда Их губы были заняты любовью.
– Не отвечают, – констатировала Крыса. – Ишь, присосались! А меня никто так не любил. И они не будут вместе. А ну-ка, помогите мне.
С этими словами Большая Крыса упёрлась лапками в статуэтку и стала толкать её к краю серванта. Расстояние стало быстро уменьшаться, и вскоре влюблённая парочка с грохотом упала вниз.
– Ха-ха, – злорадно потёрла передние лапки Большая Крыса. – Так будет с каждым, кто посягнёт на мои владения.
Хоть фарфор и крепок, но хрупок, да и высота была достаточно большая. Раскололась статуэтка: постамент пополам; губки разлепились. С Ним больше ничего не случилось, а у Неё откололась изящная головка, да тельце в платьице воланчиком рассыпалось на множество кусочков.
Утром хозяева нашли разбитую статуэтку. Её сгребли в кучу и выбросили в ведро, а Его протёрли и поставили на сервант, теперь уже одного.
С тех пор Он стоит один. По-прежнему за спиной Он прячет букетик цветов; Его губы застыли в мечтательном поцелуе, а рука всё так же тянется к Ней. К Ней, которой уже давно нет. И только на щеке у него появилась, то ли от падения, то ли ещё от чего, маленькая капелька, как слезинка.
Каждый раз, когда Большая Крыса приводила сюда свою стаю, она показывала на Него лапой и говорила:
– Это назидание всем. Он наивно считал, что в жизни что-нибудь может быть вечным.
09 февраля 2001 г.
Новейшая сделка
(рассказ)
Солнце уже вовсю пекло спину, а клёв так и не начался. «Да теперь и не начнётся» – подумалось мне. Утро потеряно зря. Сам я рыбалку не люблю. Это мои дружки уговорили меня порыбачить на берегу реки. Ради этого мы вчера вечером ковырялись в унавоженной когда-то клумбе возле детского сада и накопали дождевых червей; ради этого же меня разбудили ни свет ни заря и притащили сюда, за городскую черту, вверх по течению реки. Тут на правом берегу, на излучине над водой навис утёс, и именно тут, как обещали друзья, не доходя этого утёса должен быть отличный клёв. Ну, вот он, этот утёс, вот мы, пятеро наивных страждущих, с удочками замерли над водной гладью, и наш «богатейший» улов – семь рыбёшек.
Я стою выше всех по течению, ближе к утёсу. Мои друзья Андрей, Сима, Яша и Ваня оказались справа от меня. Давно надо было подать голос и потребовать прекращения этой бессмысленной затеи, но вот уже полчаса слева от меня за редким кустиком появилась купальщица-загоральщица-нудисточка, которая то ли действительно полагала, что её никто не видит, то ли делала вид. И это несмотря на то, что противоположный берег облеплен дачами. Так что последние полчаса я не столько смотрел на поплавок, сколько пялился через кусты на соседку, которая нет чтобы лечь спокойно на траву и загорать, но занялась чем-то вроде ленивой зарядки, пиком которой было вставание на мостик.
Зрелище, открытое моему взору, вызывало во мне противоречивые эмоции. Если бы соседка была моложе, то я уже давно бы бросил удочку и, наивно положившись на успех, предпринял бы отчаянную попытку войти в разговор с нудисточкой. Но, увы и ах, соседке было за сорок, и, несмотря на то, что сохранилась она почти превосходно, её раскрывшееся моему взору лоно не вызывало притягательного действия. Один только вид целлюлитных растяжек обрубал все возникшие было поползновения на честь и достоинство подутёсной Афродиты.
Чтобы хоть как-то отвлечься от акробатического этюда моей соседки, я достал половинку червяка, от которого утром оторвал часть и насадил на крючок, и кинул его в воду рядом с поплавком моей удочки. Из глубины тотчас появилось несколько нахальных голов, и мой червячок был изорвал и сожран. Я вытащил удочку из воды. На крючке сиротливо висела никем не востребованная вторая половинка червяка. Хватит, пора кончать этот маразм. Я отложил удочку и подошёл к месту, где лежали наши пакеты.
– Мужики, сил больше нету, – взревел я, – хватит дурью маяться, давайте водку пить.
– Да мы давно уже готовы, – отозвался Яша, – вот только тебя не хотели отвлекать.
– Да брось ты подкалывать, – стал защищаться я, – нет ничего лучше суровой мужской компании за стопариком водки. А женщины – это на десерт.
– Вот это речь не мальчика, но мужа, – подал голос Андрей. – Накрывайте на стол, я уже вытащил бутылки из воды.
– Не нагрелись?
– Ну что ты, прохладненькие.
Особых приглашений к столу никому делать не надо было. Через несколько минут мы возлегли плотным кружком возле разложенной закуски и почали первую бутылку. Комочек бесовского зелья проскользнул в подрёберную область и стал блаженно припекать. Вот он, кульминационный момент в жизни любого пьяницы, миг, когда припекание переходит в тёплую волну, заставляя каждую клеточку организма встрепенуться.
– Прижилось, – крякнул Ваня и захрустел огурчиком.
Когда вторая порция водки пошла догонять первую, мимо нашего импровизированного застолья прошествовала нудисточка. Правда, теперь она была прикрыта порождением прогресса – одеждой, и потому была замаскирована под обычную смертную женщину. Водка придаёт бодрости и смелости, граничащей с наглостью (а порой и переходящей в нахальство), к тому же цветастая юбка скрывала целлюлитные растяжки, делая Афродиту подутёсную более венерической. Во сказанул, не накаркать бы. Итак, в тот момент, когда моя соседка фланировала мимо нас, я отважился:
– Присоединяйтесь к нашему скромному застолью.
Нудисточка приопустила тёмные очки, нацепленные на нос, глянула поверх стекол и ответила:
– Поздновато спохватился. А сидеть с пьяными мужиками на берегу реки… за кого ты меня принимаешь?
Афродита презрительно отвернулась и пошла своей дорогой.
– Илюш, – успокаивая, обратился ко мне Сима, – не обращай на неё внимания. Знаю я её, художница. Малюет картинки – тяп-ляп. А сюда летом каждый день ходит за творческим вдохновением. Вдруг кто позарится.
Я посмотрел вслед уходящей женщине. Не больно ты и нужна была здесь. Мы, можно сказать, одолжение тебе сделали, а ты выкобениваешься.
– Давай ещё по одной, – предложил я.
– Судя по всему, ты начинаешь набирать обороты, – предостерёг меня Андрей, – смотри, не пойди вразнос.
Да, такое со мной бывает. Но, скажите на милость, а с кем по пьянке не бывает? Не с бодуна ли Ной обнаружил себя раздетым своим сыном Хамом; не ради ли экзотических индийских вин вёл в бой свои фаланги Македонский; индейцы за огненную воду отдавали золотые слитки, а заодно и свою землю; в хмельном угаре короли проигрывали царства; не по пьянке ли Нерон сжёг Рим. Так что говорить обо мне, маленьком шпунтике в механизме мироздания.
Эти пагубные мысли сделали своё дело – водка стала исчезать в нашем чреве с невероятной быстротой, и скоро, захмелевшие, мы двинулись на подвиги.
По крутой тропинке наша компания забралась наверх. Там, на заросшем травой обрыве, нам открылось удивительное зрелище – среди зелени паслось стадо свиней! Вот сколько себя помню, ну ни разу не видел, чтобы свиньи паслись в поле. Читать об этом читал, а видеть не приходилось. Обычно поросята лежат в хлеву по уши в собственном дерьме. А тут тридцать розовых поросят. Славненькие такие.
– Мужики, – произнёс я, слабо контролируя разыгравшуюся фантазию, – закуска.
Как я уже сказал, по пьянке чего не бывает. Мы кинулись ловить свиней. По нашему пьяному разумению поросята повели себя как-то странно. Мы возжелали облагодетельствовать их, а они явно этого не хотели. С визгом свиньи стали разбегаться.
– Ребята, заходи полукругом, – скомандовал Яша, – с утёса они никуда не убегут.
Скоро все пути к свободе для свиней были отрезаны. Испуганно похрюкивая, поросята жались к краю обрыва.
– Хватайте их, – закричал я.
Ошарашенные погоней и криками свиньи с визгом ринулись с утёса. С шумными всплесками жирные туши шлёпались в воду. Истошно визжа, поросята выкарабкивались на берег.
– Что ж вы, паразиты, делаете, – раздался вдалеке крик.
– Сматываемся, – первым опомнился Сима.
Мы бросились наутёк, а вслед нам грянуло два выстрела. К нашему счастью, никого из нас не задело. Очевидно, со стороны наша компания являла собой комичное зрелище – пять тридцатилетних мужиков бегут по громадному песчаному пустырю.
– Врассыпную, – сбивая дыхание, закричал я своим друзьям, – иначе кого-нибудь из нас поймают.
Мои друзья веером побежали в разные стороны. Через несколько мгновений я остался один. Продолжая бежать, спотыкаясь о кочки, я почувствовал, что в глазах темнеет, и я отключаюсь.
Тёмная дымка в моей голове поднялась в область лба и выскользнула из черепной коробки. Я открыл глаза. Передо мной сидел странного вида человек. Краем глаза я заметил, что нахожусь в каком-то старинном кабинете то ли алхимика, то ли астролога. На шкафах стояли колбы, реторты, астролябии и секстанты. Кабинет был освещён ровным с красным оттенком светом, довольно ярким, но не раздражающим. Повторюсь, всё это я узрел краем глаза, потому что оторвать взгляд от человека я не мог.
Это был крупный, даже можно сказать могучего телосложения, мужчина. Его лысая розовая, почти бордовая голова, была словно сложена из детских кубиков, до такой степени она была угловата. Массивная нижняя челюсть пугающе переливалась желваками. Человек смотрел на меня левым глазом. Правый глаз был закрыт, при этом веки, его закрывающие, были сморщены до самых краёв глазницы и не натягивались вперёд по форме глаза, а лежали ровно, как если бы под ними ничего не было.
– Ну, здравствуй, Илюша, – челюсть, как мельничный жернов, прогромыхала во рту. Как я уже сказал, в кабинете было достаточно светло, настолько светло, что я разглядел, что зубы у говорящего человека были прозрачные и огранённые, как кристаллы алмазов. А ещё я почувствовал, как изо рта пошла волна зловония. Такой запах бывает из помойного ведра. Когда ты неделями забываешь выносить пищевые отходы. Невольно я дёрнулся в сторону, чтобы не нюхать этот букет.
– Зачем же так явственно выдавать свои эмоции, – со смешком сказал человек, – А ты как хотел? Бриллианты можно выращивать только в зловонии. Лучше всего они растут в гниющей крови. Но не стоит слишком увлекаться. Одной крови им мало. Надо обязательно удобрять их ещё чем-нибудь, например, вожделением или похотью. Сгодится так же тщеславие и предательство. Когда нет крови, можно просто съесть разлагающийся труп, но кровь – это самое лучшее средство для выращивания алмазов. Если не будет крови, то вырастут другие самоцветы, какие угодно, но только не алмазы. То, что ты видишь у меня во рту – это настоящее, не вставное. Хочешь, я подарю тебе один? Сейчас найду покрупнее.
Человек сунул руку в рот, что-то там пощупал и, слегка дёрнув, вытащил один камень. С его сверкающих граней свисала маленькая чёрная капелька жижи. От страха я не мог выдавить из себя слова.
– Я думаю, вот этот подойдёт тебе. Не беспокойся, Илюша, у меня очень быстро вырастет новый зуб. А этот я дарю тебе. На, держи! – человек протянул мне влажный бриллиант. – Ой, извини, я совсем забыл.
С этими словами человек (человек ли) вынул из кармана своего пиджака носовой платок и тщательно протёр кристалл.
– Вот теперь держи, – и сунул мне в руку камешек.
– Как мне к Вам обращаться? – с трудом выдавил из себя я.
– Ну, наконец-то заговорил. Велика власть богатства над людьми. Любого разговорить может. Я бы предпочёл, чтобы ты называл меня Ваше Нижайшество. Так мне будет приятнее.
– Ваше Нижайшество, где я нахожусь, и что Вы собираетесь такого со мной делать? – испуганно лепетал я, а внутри у меня всё холодело.
– Ну-ну, молодой человек, не стоит так волноваться. Ничего драматического в твоём посещении моей обители нет. Я не собираюсь использовать тебя как гумус. Для этого у меня материала хватает с избытком.
– Что-то не верится.
– Посуди сам, стал бы я дожидаться, когда ты очнёшься, и одаривать бриллиантом, если я мог подержать тебя недельку на навозной куче и получить превосходный человеческий компост.
– Может быть, Вам нужен другой вид материала.
– Не обольщайтесь, молодой человек, как сырьё Вы меня не интересуете. Мне просто захотелось поиграться и всего-то. У меня тоже бывают слабости, и игра с человеческими душами одна из них. Ах, сколько из Вас проигрывало мне.
– Ваше Нижайшество, я не продам Вам свою душу.
– А я и не собираюсь покупать её. Зачем мне это делать, когда все ваши души и так принадлежат мне. Нет, Илюша, я буду просто наблюдать за тобой, иногда подсказывать, иногда подталкивать. Но горе тебе, если я буду мешать.
– И как же Вы будете наблюдать за мной?
– А вот так, – с этими словами веки правого глаза Его Нижайшества задёргались и раскрылись. Очередная волна ужаса прокатилась от замирающего сердца по всему моему телу. Веки раскрылись на всю ширину глазницы. Там, в этом отверстии, ничего не было, только чернота, бесконечная чернота. И я почувствовал, что в таких вот глубинах, раскрывшихся перед моим трепещущим сознанием, умирает время. Всё моё сознание завороженно сосредоточилось в этой бездне, она стала расширяться, и я провалился в неё.
Очнулся я в парке на скамейке. В желудке муторно, в голове глум. Некогда ухоженные парковые дорожки теперь были раздолбаны и засорены мусором. Я чувствовал себя такой же дорожкой. На меня сейчас можно было плюнуть, хуже от этого я не стал бы.
Я встал и побрёл мимо уродливых акаций. Это на юге цветут те самые акации, о которых поют в песнях. В мае белая, а в начале июля – сиреневая. Наша же акация цветёт жёлтыми цветочками, не образующими соцветий. Когда-то работники горзеленхоза пытались придать шаровидную форму кронам этих деревьев, но технологию они, наверное, не знали, и потому вместо шара сверху кроны торчит культяпистый узел, а все ветки, усыпанные маленькими листочками, свисают вниз. Смотреть на эти акации жутко.
Погода стала резко ухудшаться. Неожиданно усилился ветер. На небе появились низколетящие синие комки облаков. Точнее уже не облаков, а туч. И вот эти комки ветер гнал над городом с бешеной скоростью, разрывая их на ходу и вновь слепляя в единое целое. Блеснула молния, разорвав неожиданно наступивший полумрак. Надо быстрее спрятаться. Я побежал домой.
Дома я первым делом позвонил Андрею, но у него никто не ответил. Тогда я набрал Яшин номер телефона.
– Алло, – настороженно ответила трубка.
– Привет, это я. Как ваши дела? Все спаслись?
– Ох, слава Богу. Ты где пропадал?
– Спал на скамейке в парке.
– А мы то уж думали, что тебя поймали. Сидим ждём, когда нас заберут.
– Яш, а ребята где?
– Да тут они все.
– Ну и нормально, – облегчённо вздохнул я. – Что-то мне муторно.
– Да нам тоже не хорошо.
– Давай в кабак сходим, надо привести себя в порядок.
– Хорошо, через час мы ждём тебя в «Двине».
В ресторане наша компания собиралась как минимум раз в месяц, по поводу и без повода, когда выпить хотелось. А выпить хотелось очень часто. И не столько важен хмель, сколько процесс. Ведь по сути, можно было собраться дома и точно так же напиться. Но это был бы уже другой процесс, не менее важный и значимый, но другой. К примеру, то, что мы пили на природе днём, тоже имеет сакральное значение, но можно ли это сравнить с посещением ресторана. У каждого вида пьянки свои особенности и своё предназначение.
В «Двине» меня ждали друзья. Почти вся компания была в сборе. Не хватало только Симы.
– Ну, а Симка где? – поинтересовался я.
- Позвонил одной из своих многочисленных подруг, – ответил Андрей, – и сказал, что он нам сегодня не компания. При этом добавил загадочную фразу: «Мак уже отцвёл».
– Не к добру всё это, – проворчал Ваня.
– Его цветочные похождения кончатся весьма печально, – поделился своими соображениями я, – хотя должен сказать, Сима камешек крепкий.
– Он говорит, что это есть «Дух Святый», – передразнил Симину манеру говорить Яша.
– Ладно, хватит о Симе, мы здесь не за «Святым Духом», а за «Дьявольской водой». Рыбу принесли?
– А как же!
Это был не случайный вопрос. Каждый раз, когда мы возвращаемся из наших редких вылазок на природу, свой трофей мы приносим с собой в ресторан и заказываем из него какое-нибудь блюдо. В прошлый раз мы притащили с собой грибы, которых тоже было не так уж много, как и рыбы в этот раз.
– Ну, что, жарим?
– Жарим!
Официантка положила рыбу на поднос и унесла на кухню.
– Что заказывать будем? – спросил Андрей.
– Кагор, – ответил я.
– Это что-то новенькое, – удивился Яша, – кагор нынче дорогой.
– На отсутствие денег я, как ты знаешь, никогда не жаловался.
Хорошее вино по чуть-чуть можно пить и без закуски. Но кто говорит, что мы пили по чуть-чуть? К тому времени, когда нам принесли на блюде семь ещё дымящихся рыбёшек, от выпитого вина на душе потеплело, и настроение улучшилось. Меня явно потянуло на подвиги.
– Всем кагора, – скомандовал я официантке, – всем, кто есть в зале. Пусть пьют кровь мою.
– А деньги у Вас есть? – поинтересовалась она.
– Держи, плачу, – я сразу же рассчитался с официанткой.
Лицо официантки подобрело. Покачивая бёдрами, она поспешила разнести по столам мой заказ. На бёдра я обратил внимание по одной лишь причине, официантка старательно старалась продемонстрировать их мне, и для этого, как бы случайно, попадала в поле моего зрения. А демонстрировать было что. Да к тому же этот взгляд, постоянно ловящий мой и подсказывающий: я здесь, возьми.
А ещё краем глаза я заметил, что компания крепких накаченных парней как-то косо посмотрела на меня, но этому я значения не придал.
В этот момент к нам подсел Игорь Юдин. Вроде как хороший знакомый, но не друг, а так – с серединки на половинку.
– Я вижу, вы гуляете сегодня, – поинтересовался он.
– Это Илья чудит, – ответил Ваня, – а мы всего лишь празднуем свой маленький улов.
– Кормим народ семью рыбёшками, – добавил я.
– Скорее всего, поите, – уточнил Игорь.
– И поим, – продолжил Ваня, – а ты себе не изменяешь. Как где затевается пьянка, ты тут как тут. Ну и нюх у тебя.
– Обижаешь.
– Пусть сидит, – заступился я за Игоря. – Вы, друзья мои, не рыбаки. Вы – ловцы человеков. Игорь, ты здесь всё знаешь, что за официанточка такая нас обслуживает? Раньше её не было.
– Новенькая, хочешь познакомлю?
– Хочу!
– Анюта, - позвал Игорь, – можно тебя на минуту.
Официантка с готовностью вспорхнула как воробышек и тут же оказалась возле нашего стола.
– Аня, – Игорь взял официантку за руку, – о, да ты дрожишь. Не стесняйся. Я хочу представить тебе Илью, моего дружка.
– Очень приятно, – ответила Аня, приближаясь ко мне, подталкиваемая Игорем.
– Мне тоже очень приятно, – перенял я инициативу. – Я уйму Вашу дрожь одним прикосновением. Вы посидите с нами? – поинтересовался я, поглаживая Анину руку.
– Мне нельзя, я на работе.
– А как Вы смотрите на то, чтобы я проводил Вас после работы.
– Посмотрим.
– Посмотрим – да или посмотрим – нет?
– Как получится, – совсем засмущалась Аня, – скорее всего да.
– Вот и отлично, – сказал я, отпуская смущённую Аню.
Бритые затылки качков побагровели. Двое из них поднялись с места и подошли к нашему столику.
– Братан, это ты нас угощаешь? – поинтересовался один из них.
– Я.
– Мы тоже не хотим остаться в долгу. Позволь хоть сигаретой тебя угостить.
– С удовольствием, только, к сожалению, в зале курить нельзя.
– Так пошли покурим в фойе.
Я встал, и мы прошли в вестибюль, где было отведено место для курения. Сигареты оказались дорогие, американские, со сладковатым ароматом.
– Ты чё, братан, крутой? – спросил всё тот же качёк.
– Не-а.
– По какому поводу гуляем?
– Просто настроение хорошее.
– Аньку склеить хочешь?
– А что? Если она твоя девушка, то так и скажи, и никаких обид. К ней у меня претензий нет.
– Да нет, она не моя соска, так что можешь смело снимать. Шлюшка она. Что мне шлюху жалко для хорошего человека.
– Так шлюхами их делаем мы, – разобрало меня в тот момент, когда надо было помолчать. – Если бы мы, мужики, не совращали девчонок, то не было бы шлюх. Вот ты трахаешь девок, как тебя после этого называть?
– Я посмотрю ты философ, братан. Ты что, Всевышний, чтобы рассуждать.
– Не я сказал, ты сказал, – хмель, смешавшись с сигаретным дымом, совсем затуманил мне мозги. – Можешь звать меня просто – Бог.
Резкий удар отключил моё сознание.
Передо мной громыхали два жернова челюстей Его Нижайшества.
– Очухался? – посочувствовал мне он, глядя на меня левым глазом.
– Да, Ваше Нижайшество. Снова я оказался у Вас.
– Ничего, привыкай.
– Уж не в преисподней ли я?
– Не торопись туда, ещё успеешь. В своё время к тебе придёт Хранитель Ключей, ты его обязательно узнаешь.
–Чем обязан такому Вашему вниманию к моей персоне?
–Я уже тебе объяснял – я забавляюсь.
– И что же забавного Вы узрели в моей жизни.
– С удовольствием наблюдал драку с твоим участием.
– Ваше Нижайшество, драка – это не всегда интересно, – ответил я, прикладывая платок к ссадине под правым глазом.
– Это ещё почему?
– Да потому, что иногда бьют тебя, а это, знаете ли, больно.
– А что ж ты хотел, – нравоучительно стал наставлять Его Нижайшество. – Как девок снимать, так ты горазд, а по мордам получать не хочешь. За свои «убеждения» надо бороться всегда и везде.
– Приходит время, когда явственно понимаешь, что выяснять отношения на кулаках – это дикость, а объясняться и доказывать словами – бесполезно, ибо тебя всё равно не услышат, и потому почитаешь за благо отмолчаться.
Его Нижайшество аж оторопел от такой моей отповеди. Я сам задумался над сказанным, уж слишком много вмещается в эту проблему. Ну, а как же, скажете вы, благородные порывы, например, вступиться за даму или за слабосильного и беспомощного? Наверное, это романтично, но много ли вы знаете примеров из жизни (а не из интеллигентствующей литературы), когда вступались бы за кого-то, не преследуя корыстных целей, как-то: затащить даму в постель? Наверное, я покажусь циничным, но ведь действительно только ради этого, и надо иметь мужество сознаться в этом… хотя бы самому себе.
– Ну, это уж слишком. Утомил ты меня сегодня. Отправляйся назад.
– Только не тем способом, как в прошлый раз.
– А другого нет, – объяснил Его Нижайшество и стал приоткрывать правый глаз. Зияющая бездонная пропасть разверзлась передо мной, и бездна поглотила меня.
Скамейка была сырая от прошедшего ночного дождя. Утро, тот же парк, те же акации, та же скамейка. Встряхнув головой, чтобы разогнать глум, стоящий в черепной коробке, я встал и побрёл домой. Я шел, не разбирая дороги, прямо по лужам, не сворачивая и не обходя их. Разве могут промокшие ноги сравняться с тем, что происходит со мной.
Дома я первым делом позвонил Андрею. Он почти сразу поднял трубку.
– Вы чего вчера бросили меня одного?
– Ты пошёл мирно курить с этим мудаком и исчез.
– Что значит исчез?
– Да вот то и значит: был ты и не стало тебя. Куда ты провалился?
– Ничего не помню. Ладно, оставим это. Я тебя не разбудил?
– Какое там разбудил. Мы давно не спим. С раннего утра на ногах.
– Случилось что-нибудь?
– Случилось? Сима умер!
– Как умер? Что ты говоришь!
– А вот так! Пошёл он с какой-то кралей домой. Понадрезали они маковых головок возле Симиного дома. Ты же знаешь, он специально сажал возле дома мак. Набрали «молочка», забодяжили, ширнулись и легли спать. А потом, как рассказывает эта краля, она проснулась, а Сима лежит, скрючившись, уткнувшись ей в коленки.
– Вот тебе и Святый Дух.
– Приходи, надо Симу хоронить.
Во дворе частного дома, где жил Сима, толпился народ. Причитали бабки, женщины обсуждали случившееся. Мои друзья были здесь же.
– Его уже привезли? – спросил я.
– Нет, – ответил Яша, – он ещё в морге. Сейчас привезут.
– Может быть, деньгами надо помочь?
– Узнаем, – отозвался Ваня, – да только чем тут поможешь. Нет больше Симы. У тебя после вчерашнего кутежа, наверное, и денег-то не осталось.
Тут я вспомнил о страшном подарке, лежащем у меня в кармане.
– Мужики, – сказал я, – а что если продать вот это?
С этими словами я вытащил алмаз. Камень, попав на ладонь, повернулся и сверкнул всеми гранями.
– Что это у тебя, – поинтересовался невесть откуда взявшийся Игорь.
– Ничего, – ответил я, поспешно закрывая ладонь. – Извини, Игорь, нам с ребятами надо поговорить.
– Ну и не надо, – проворчал Игорь и отошёл от нас.
– Всюду он суёт нос, – сказал Андрей, – так всё же, что это?
– Алмаз.
– Откуда он у тебя? – удивился Яша.
– Неважно, только его можно продать.
– Быстро ты его не продашь, – подумав, заключил Ваня. – Мы денег и так найдём, а его ты спрячь. Увидит кто-нибудь, донесёт, греха не оберёшься. Это же целое состояние.
– Что верно, то верно, – согласился я и спрятал камешек в карман на груди.
Симу хоронили на следующий день. Траурный катафалк доехал до кладбищенских ворот. Здесь он остановился, и дальше гроб несли на руках. Когда наш траурный кортеж шёл между оградок, ко мне сзади подошёл Игорь и шепнул:
– Продали камешек? Могу помочь найти покупателей. Есть люди на примете.
– Я не знаю, о чём ты. Какие такие камушки?
– Да брось ты, ребята вчера всё рассказали. И про камушек, и про то, как вы свиней в реку загнали.
– Знать не знаю, о чём ты говоришь. Мало ли чего ребята спьяну наговорили.
Я постарался отойти подальше от Юдина. Я никогда не доверял ему. А уж тем более в таких делах.
Возле могилы разыгралась трагикомичная сцена – на Симины похороны пришли четыре претендентки на звание невесты покойного. Все ожидали, что разразится грандиозный скандал, но всё ограничилось косыми взглядами во вражескую сторону.
По русскому обычаю мы подошли помянуть безвременно усопшего стопкой водки. Тут, как я ни старался увильнуть, Игорь всё же оказался возле меня.
– Как же мы теперь без дружка нашего? – всхлипнул он и бросился ко мне на грудь, заливаясь слезами и стараясь обнять меня.
Честно говоря, я не ожидал от Игоря такой реакции и в первый момент опешил. Буквально через секунду я пришёл в себя и оторвал от своих плеч Юдинские руки.
– Ну, ты уж совсем, Игорь, – сказал я, – что-то не помню, чтобы вы с Симой в близких друзьях числились.
– Про камушек не забудь, – неожиданно невпопад ответил Игорь и резко пошёл в сторону от меня.
Сзади кто-то тронул меня за локоть.
– Молодой человек, пройдёмте тихонечко отсюда, – негромко проворковали мне под ухом. – И не будем дергаться и оглядываться, похороны всё-таки. У людей горе, так что без лишнего шума мирно идём в сторону ворот.
Какое там дёргаться! С двух сторон меня за локти поддерживали два здоровенных костолома. Внутри у меня захолодело, ноги стали подкашиваться, и, если бы они меня не поддерживали, то я бы, наверняка, упал.
За воротами стоял «воронок». Его дверь была услужливо открыта. Меня подвели к ступенькам, ведущим в кузов машины.
– Может быть, вы объясните, в чём дело? – попробовал заговорить я.
– Там узнаешь, свинопас, – рявкнул верзила и ударил меня дубинкой по голове.
Помню было темно. Меня тащили, но глаза открыть мне долго не удавалось. Наконец свет пробился мне сквозь веки.
– Они явно перестарались, – услышал я знакомый голос. Левый глаз моего собеседника смотрел на меня.
– Это Вы, Ваше Нижайшество.
– А кого ты ожидал увидеть?
– Следователя.
– Это ты ещё успеешь насмотреться.
– Ваше Нижайшество, насколько я понимаю, Вы всесильный.
– Никто во Вселенной не может сказать: я – всесилен, ибо на силу всегда найдётся сила. Давай скажем по-другому: мои возможности намного превосходят ваши.
– И Вы способны совершать дела, которые мы назвали бы чудом?
– В общем-то, да.
- Продемонстрируйте.
- Творить чудеса – это эффектно, но пошло. Надо вам научиться самим делать всё, а не ждать халявы. Я могу дать тебе города во власть, но сможешь ли ты ими управлять? Я могу дать тебе всё золото мира, но, находясь в одних руках, оно потеряет ценность. Дать тебе любовь всех женщин, которых ты возжелаешь? Но после тысячи сто двадцать четвёртой ты собьёшься со счёта, и у тебя пропадёт всяческое желание. Зачем тебе всё это? Как ты сможешь распоряжаться чужими судьбами, когда со своей не можешь совладать. Как ты живёшь? Что ты есть?
– Ваша правда, тяжело жить, когда в душе поселилась ненависть. Но посмотрите – все так живут. Я понимаю, что на других пенять не надо. Но ведь ВСЕ!!! Это непробиваемо, везде одно и тоже. И хотел бы расшибиться, да стены нет, о которую биться надо.
– Не все. Находятся люди, которые пытаются выйти за рамки этой схемы бытия. Например, можно уйти в монастырь.
– Уйти в монастырь – это то же самое, что кончить жизнь самоубийством. Даже хуже, потому что в монастырь уходят люди безвольные, которые оставляют для себя лазейку в надежде, что их позовут назад в мир. Самоубийцы же честно идут туда, откуда возврата нет, отказываясь жить так, как жить невыносимо.
– Хорошо, что хоть это ты понимаешь.
– Ваше Нижайшество, что произошло на кладбище?
– Тебя сдали. Тот, кто рыдал у тебя на груди, указал на тебя и дела твои.
– Ах, вот в чём дело!
Любите врагов своих, ёрников и пересмешников, сплетников и сутяг, преследующих вас по жизни. Они не дают вам возможности расслабиться, они заставляют вас думать, быть всё время начеку, мобилизуют все ваши ресурсы, чтобы вы не опустились ниже уже завоёванной вами высоты. Своей злобой они заставляют вас идти вперёд, не нежась в перинах достигнутого. Боготворите врагов, ибо они не предадут. Только друзья, возлюбленные, близкие и родные могут предать (что чаще всего и делают), и лишь родным ты можешь простить предательство, так как вас связывает кровь.
А враг? Он эфемерен и вездесущ. Он контролирует каждый твой шаг, и ты должен благодарить Всевышнего за этот контроль.
– А всё же, а здесь я зачем?
– Когда-нибудь поймёшь.
Я хотел о чём-то ещё спросить, но когда я поднял взгляд, меня уже втягивала в себя бездна правого глаза Его Нижайшества.
Я сидел на знакомой мне скамейке и не мог продохнуть. Напротив меня на такой же скамейке сидели две бабки и стерегли своих внуков, которые с шумом и писком бегали вокруг клумбы. Одна из девочек десяти лет неожиданно остановилась возле меня.
– Дядя, хочешь яблоко? – спросила она и протянула мне ярко-красный плод.
Я левой рукой взял яблоко из её тоненьких пальчиков.
– Не подходи к этому дядьке, – закричала одна из бабок, – он, наверное, пьяный.
– Нет, он не пьяный, - ответила девочка.
– Иди, – еле прошептал я.
Девочка побежала к своим маленьким друзьям, играющим в догонялки вокруг клумбы. Хорошо, что она ушла, ей не надо видеть, что у меня по спине из огнестрельной ранки под левой лопаткой сочится кровь.
Правой рукой я осторожно провёл по нагрудному карману – камешек лежал на месте.
29 января – 15 февраля 2000 г.
Исход
(эссе)
Ночь всё крепче сжимала объятья. За окном не стало видно исчезающих сзади деревьев, только некоторые ветки, попадавшие в край конусообразного луча света, изредка мелькали с правой стороны машины. Казалось бы, каких-то полчаса назад красная полоска на горизонте, впереди за ветровым стеклом, освещала дорогу, лес, перемежающийся с полями и кособокими деревеньками, и редкие встречные машины. Теперь приближение машины можно было предугадать только по двум слепящим огням, временами исчезающим за спусками дороги.
В кабине тепло и спокойно. Урчание двигателя усыпляет, но лучше не спать. Надо непрестанно говорить с шофёром, иначе в следующий раз этот шофёр не возьмёт на трассе такого же, как и ты, автостопщика. И будет автостопщик стоять на обочине так же, как и ты стоял сегодня.
На гору – под гору. Вверх – вниз. Петли поворотов и белая полоса, приходящая издалека и исчезающая под колёсами.
Впереди, над горизонтом, появилось чуть заметное зарево, отражающееся в чёрном небе. Машина забралась на очередной холм, и взору предстало сверкающее море огней. Каждая "искорка" жила своей жизнью, вливая оконное свечение в общий фон. То тут, то там огни гасли и зажигались, и от этого город казался одним неделимым живым организмом, трепыхающимся в котловине. А ещё он был очень похож на искристое вино, налитое в бокал низины. Что может быть заворожительней, чем зрелище предсонного города, вынырнувшего из темноты на ночной трассе.
Этот город манил меня.
Я попросил тормознуть возле центральной автобусной остановки. Когда мои ноги коснулись асфальта, я краем глаза заметил, что за мной наблюдают. Кто? Разглядеть я не успел. Стоило мне повернуться, чтобы было лучше видно, тень мелькнула за угол. Мой маршрут вёл туда же, где исчезла тень. Я спешным шагом повернул налево и... почувствовал, что мои ноги увязают в песке. А в десяти шагах от меня плескало море.
Море? Здесь? Откуда? До ближайшего моря тысяча километров! Но думать об этом не хотелось. Тёплый морской ветерок расслабляет и полностью выбивает из головы мысли. Я разделся, с разбега нырнул в пенистую волну, отплыл немного от берега и перевернулся на спину. Вода держала тело и, покачивая волной, убаюкивала. Как умиротворяюще спокойно. Только шелестящее урчание солоноватой воды. А вверху звёзды россыпью. Казалось бы, маленькие искринки, но какая мощь и величие! И как мизерен человек пред громадой ночного неба. Никогда небо дневное не сравнится с небом ночным. Днём солнце своей жадностью затмевает звёзды и не позволяет им радовать людей. Выйдите под ночное небо, задерите голову вверх – не отвалится – и вглядитесь. Вон там, быть может, возле той звёздочки, летает несколько песчинок-планет, и на одной из них, быть может, кто-то неизвестный так же задрал голову (или что у них там) к небу и думает о тебе. Ну, пусть не о тебе, но о чём-то подобном, о чём думаешь ты. Да пусть он просто любуется небом. Самое главное, что ты не одинок, и кто-то ещё смотрит в небо.
Я вышел на берег. Моя кожа сверкнула капельками воды. Одежда прильнула к влажному телу. Через пару шагов песок кончился, и я пошёл по асфальту к дому моих друзей.
Жилище, в котором я остановился, трудно отличить от студии художников. Посреди комнаты стоит мольберт; по стенам развешены картины, законченные и не очень; запах краски, чая и анаши. Богема. Игра в изысканность с абсолютной неустроенностью. Выходить на улицу не хочется, лучше общаться с друзьями. Вот так, в неспешной беседе "о величественном" можно не заметить, что проходят дни, недели, годы... Постоянный трёп ни о чём. Куда бы ни приехал - везде одно и то же: о расширении подсознания, о Костанеде, о нигилистах и Артюре Рембо, последнее время - о великом предназначении России (вспомнили).
А за окном толпа гудит, и жизнь несётся на тысячах усталых ног. И обладатели этих ног не подозревают, что астральная сущность отделима от плоти, и не только посредством грибочков, но и путём ежедневных медитаций. И знаете, что более странно, что толпа нисколько не страдает от этого незнания, не вымирает, а, скорее, крепнет, да ещё, к тому же, с интересом наблюдает, как вымирают умники, которым не безразлично, где кончается Вселенная и начинается Мировой Разум. Да и начинается ли? Какая разница. И ведь гудит! Слышите? Гудит и манит раствориться в ней.
Сегодня что-то сильно громко разгуделась...
– Сходи, посмотри, что там происходит, – попросила хозяйка студии, – заодно сигарет принеси. Курить хочется.
Я выскочил из подъезда – передо мною площадь – да не передо мной, а я на площади – народа битком – все в туниках, больше похожих на лохмотья – на трибуне человек, тоже в тунике.
– Вы мой народ! До чего довели вас мои предшественники? Вы голодаете! Кто в этом виноват?!?
– Не знаем! – прокатилось по толпе.
– Вам негде жить, и ваши дети мёрзнут на улице! Кто в этом виноват?!?
– Не знаем! – колыхнулась толпа.
– Вы умираете, и вас нечем лечить! Кто виноват?
– Не знаем!
– Вы слепы, но я поведу вас. Вы пойдёте за мной?
– Веди!
– Вы хотите быть сытыми?
– Да!
– Я укажу вам, кто виноват в ваших бедах. Да вы и сами знаете, но не хотите видеть.
– Покажи! – я так увлёкся, что тоже уже кричал вместе с толпой.
– Все наши беды от умников. Вот один из них! – оратор показал на человека в толпе. – Вы видите, он имел наглость явиться сюда!
– Где, где он!
– Вот он! Бейте его!
Толпа ринулась на человека. Он чудом увернулся и побежал. Я присоединился к преследователям. Меня разбирал азарт, азарт погони за двуногим зверем. Наш вождь всегда прав, он указал нам на источник бед, и этот источник надо уничтожить. Одна ничтожная смерть, и будет лучше. Гони его!
Мешало только ощущение, что за мной кто-то наблюдает, чей-то взгляд сверлит мою спину. Оглядываться бесполезно. За спиной несколько сотен горящих безумием глаз. А может быть, я просто становлюсь мнительным.
К друзьям вернулся возбуждённый и беспомощный. Там, в толпе, было ощущение силы. Я знал, что я не один, что меня не оставят. А теперь появился страх: а что дальше? Ведь никто не поможет. Великая сила отошла в сторону и оставила меня без подпорок.
Я лежал на диване, а внутри образовалась маленькая ниша, ничем не заполненная.
Друзья обеспокоенно посматривали на меня.
– Тебе надо развеяться. Одевайся, пройдёмся.
– Я уже прошёлся, - отнекивался я.
– Ничего, пройдёмся ещё. Заодно кое с кем тебя познакомим.
Я всегда не против новых знакомств, хотя и отношусь к ним несколько настороженно. В тот раз я не предчувствовал ничего. Напрасно. Нас впустили в прихожую, где мы переминались с ноги на ногу пару минут.
Она выбежала из кухни. Фарфоровая статуэтка, только живая. Ни грамма косметики и свет в глазах. Для меня перестал существовать остальной мир. С этого момента мы были вместе, одно неразделимое целое. Прижимаясь ко мне (а она любила, прижавшись ко мне, гладить меня по волосам, а я норовил поцеловать в этот момент её руки), она часто шептала:
– Я буду всегда любить тебя, несмотря ни на что. Чтобы ни случилось. Ты мой! Я хочу, чтобы у нас были дети, прямо сейчас. Я обязательно рожу. Я очень этого хочу.
И я ей верил. Безоглядно.
Интересно, помнит ли она об этом сейчас?
Но об этом чуть позже. А пока я тонул в любви и, захлёбываясь, хотел большего и большего, хотя любовь наша и без того была безгранична. Обнявшись, мы бродили по маленькому городку, в котором и пойти-то некуда. Но нам никуда и не надо было. Мы просто шли. А когда не шли, то целовались. Впрочем, мы умудрялись целоваться и при ходьбе.
А ещё мы часами валялись в постели, правда, у неё дома всегда было холодно. Но когда я прижимался к её телу, холода не чувствовалось. Наоборот - жар испепелял.
– Я предупрежу друзей, чтобы меня не ждали, – сказал я.
– Конечно, сходи и предупреди, – ответила она.
Выбежав из подъезда, краем глаза я заметил, что кто-то выглянул вслед за мной. Я резко оглянулся. Никого. Тогда я быстро повернул обратно и вернулся в подъезд. Никого! Ни шороха. Ну и не надо. Я побежал опять, надо было спешить. Точнее, не "надо было", а я хотел быстрее вернуться к любимой.
Я свернул за угол. Подо мною площадь. "Подо мною", потому что я в тунике стою на трибуне. А внизу толпа и тысячи глаз, устремлённых на меня. Они ждут, что я им скажу. А меня разбирает, я чувствую силу, потому что МИР подо мной, а Я над ним, и этот мир слушает меня:
– Вы – мой народ! – крикнул я и прислушался к дыханию толпы. – До чего довели вас мои предшественники? – дыхание пришло в единый ритм. – Вы голодаете, – толпа вздохнула глубже, а я продолжал. – Кто в этом виноват?
И толпа, повинуясь моему импульсу, выдохнула:
– Не знаем!
– Вам негде жить, – я уже знал, что они пойдут за мной, – и ваши дети мёрзнут на улице! – власть над толпой стала поглощать меня. – Кто в этом виноват?
– Не знаем! – громче колыхнулась толпа.
– Вы слепы, – тут я заметил в толпе человека, который не кричал, – но я поведу вас! – я где-то видел раньше этого человека. – Вы пойдёте за мной?
– Веди! – экстаз толпы накалялся.
– Вы хотите быть сытыми? – человек из толпы иронически посмотрел на меня.
– Да, – ответила толпа, и я уже знал, что делать дальше.
– Я укажу вам, кто виноват в ваших бедах, – человек тоже знал, что будет дальше. – Да вы и сами знаете, но не хотите видеть.
– Покажи! – на другом конце площади я старался найти взглядом ещё одну знакомую личность.
– Все наши беды от умников, – человек попытался уйти. – Вот один из них! – и я указал на него. – Вы видите, он имел наглость явиться сюда!
– Где, где он, – ярость толпы вскипела.
– Вот он! – человек уже бежал. – Бейте его!
Толпа ринулась за человеком, а я сошёл с трибуны. Никто не обратил на меня внимание! Почти никто. Кто-то один-единственный всё же наблюдал за мной, но я даже не пытался выяснить, кто.
За углом был её дом. Она ждала меня.
– Идём, – она протянула руку, – я с тобой навсегда.
Что человеку ещё надо? Мне – ничего. Все эти толпы – такая глупость. Ничто. Разве там можно найти хоть частичку того, что я получаю с ней. Веди меня!
Мы шли. Всё время было солнечно.
Только в тот день почему-то солнце не светило.
– Ты мне не нужен. В мире так много ещё будет. С другими будет лучше!
А как же я? Уткнувшись в золотую волну твоих волос, я слышал в твоём голосе вечность нашей любви. Теперь волна отхлынула, и не в силах человека ухватить её руками и держать. Бесполезно, протечёт сквозь пальцы.
Я брёл по улице, ничего не видя вокруг. В ушах пустота, ни один звук снаружи не пробивается, только удары сердца зачем-то ещё бьются друг за другом. Резкий – более протяжный, резкий – более протяжный... И слышится в этих ударах: "уш-ла"...
Какие-то фигуры мелькают перед глазами. Машут руками, что-то объясняют. Фургон перегородил мне дорогу. Дверь приоткрылась. С двух сторон меня подхватили и кинули в машину.
В подземелье полумрак, разрываемый огнём из-под раскалённой жаровни. Возле жаровни хлопочет мужик в кожаном фартуке, надетом на голый торс. Он любовно перебирает какие-то инструменты. Выбрал клещи с длинными ручками и сунул их в огонь.
Я попробовал шевельнуться. Не получилось. Я крепко привязан к деревянному креслу. А мужик вытащил клещи из огня. Губки клещей стали красными от жара. Мужик повернулся ко мне и ущипнул клещами кожу на моей груди. Пахнуло палёным, и тут же плоть моя скрутилась от боли.
– Что вам надо!?!
В ответ только смех. Клещи снова в огонь, чтоб жарче было, чтоб тело горело, чтоб душа кричала и выла, прося пощады.
Пощады не будет.
Никогда.
Только вечная боль до скончания света.
Только красный металл, пронзающий беспомощную плоть.
Я потерял сознание.
Очнулся.
Я у друзей на диване, забившийся в угол. Хочется выть и лезть на стены. Но я не шевелюсь. Хочется кричать и рваться неизвестно куда, но я уже откричался. Я как – мумия, иссохшая, бледная и бесчувственная. Только под свитером в груди, чуть левее, саднит рана. Это навсегда.
– Тебе плохо? – расслышал я.
– Всё нормально. Всё так, как должно быть.
– Ты похож на покойника.
– А я и есть покойник. Пойду пройдусь, может быть, отдышусь.
– Куда ты пойдёшь, на тебе ведь лица нет.
– Всё в порядке.
Улица, ветер... Тёплый ветер кружит и незаметно согревает.
Я свернул за угол. На площади толпа. Все в туниках. Я тоже. И человек на трибуне. Говори, я знаю, что ты скажешь. Ты хочешь власти над толпой. Для чего? Ты хочешь благ за чужой счёт. Ты не хочешь дать, ты хочешь взять. Но ты не получишь меня. Ты ищешь врага? Посмотри мне в глаза. Вот он я, перед тобою, я твой враг. Сейчас ты направишь это стадо на меня. Но тебе не убить меня, потому что всегда найдётся хотя бы один человек, который скажет тебе: "А ты ведь врёшь". И этот человек отныне буду я. Рви меня на части, лови – не поймаешь. Я знаю наперёд, чего ты хочешь. Вот сейчас ты скажешь: "Вы – мой народ!", и толпа сделает вид, что любит тебя. Ей всё равно, кого любить, лишь бы ярмо было крепче. Ну, ищи врага, говори с толпой: "До чего довели вас мои предшественники?" А до чего доведёшь ты? Чем ты отличаешься от таких же, как ты, хапуг, дорвавшихся до корыта власти?
"Вы голодаете!" А ты накормишь? Чем? Словесами?
"Кто в этом виноват?" Ты и такие, как ты, только признаешься ли ты когда-нибудь в этом? Не мне, не толпе, а, хотя бы самому себе. Хотя бы на одре смертном, пред бездной забвения. Ведь никто не вспомнит тебя. И только один шанс, один единственный шанс останется у тебя в тот миг, чтобы сказать правду. И даже тогда ты соврёшь.
"Не знаем". Да откуда вам знать, если думать вы не хотите.
"Вам негде жить!" – так строй же! – "и ваши дети мёрзнут на улице!" – так согрей же. "Кто виноват в этом?" Ты и мы. Потому что мы породили тебя.
"Не знаем". Потому что не хотим знать.
"Вы слепы" – это правда. А ты уже увидел меня. Вижу, что увидел, это я смотрю на тебя в упор и не кричу, потому что вижу. – "Но я поведу вас", – я здесь, на этот краткий миг я твоя цель, и дальше меня ты повести не сможешь.
"Вы пойдёте за мной?" – да, пойдут, куда они денутся. Они только этого и хотят. Слышишь: "Веди!"
"Вы хотите быть сытыми?" – а кто не хочет?
"Да!"
«Я укажу вам, кто виноват в ваших бедах», – ну, укажи на меня. Вот он я, ты уже выбрал меня жертвой. – "Да вы и сами знаете, но не хотите видеть", – убеди их, они поверят в любую чушь.
"Покажи", – ткни пальцем.
"Все наши беды от умников", – а как же, они ведь мешают дурить толпу. – "Вот один из них", – наконец-то ты показал на меня. Но я уже бежал.
Быстрее за угол. Там ждёт меня верный конь.
Я вскочил в седло, пятками ткнул в бок коня и поскакал. Степь. Волосы по ветру. Кожаные латы. Колчан бьёт по ноге с левой стороны. Рядом скачут братья по ратным делам. Наша жизнь – война. Мы ничего больше не умеем и не знаем. Только что закончилась битва. Что может быть упоительней сечи, когда от терпкого густого запаха крови закладывает нос, когда лицо забрызгано липкой жидкостью, некогда шумевшей в венах врага, а теперь перемешавшейся с моим потом.
После битвы воин имеет право веселиться. Мы это право не уступаем никогда. Впереди деревня. Все мужики пали под нашими мечами. Высмотреть помоложе да попригожей. Вот она. На седло её. Не царапайся, бесполезно. Что мне твои ногти после меча. И в поле с ней, и глумиться над испуганной девчонкой. Что ты кричишь, дурёха? Родишь воина, в деревне ведь ни одного мужика не осталось. Я тебе честь оказал. Кто ещё тебя в этой жизни поцелует. Я таких, как ты, после битвы многих объездил. Да оглянись, всех баб наши ребята приласкали. Утри слёзы, жизнь в тебе новая зародилась. И не скули, в этом мире только зверь выживает.
Я на поле оставил коня. Жажда мучает после гулянья. На краю города, спрятавшегося в котловине, я нашёл водопроводную колонку. Солнце в полдне, печёт, духота. На рукоятку колонки я подвесил три кирпича, связанных проволокой, валявшихся здесь же. Из кривой трубы хлынула вода. Я подставил руки. Брызги разлетелись в стороны. Зачерпнув немного, сколько мог удержать, поднёс ко рту. В ладонях сверкали звёзды. Я пил их жадными глотками. Черпал и пил снова, и ещё черпал...
Вечером я собрал свой походный рюкзак. Рано утром на первом автобусе доехал до моста, с которого серпантином стекают дороги на трассу. Сошёл с автобуса и пошёл вдоль трассы на запад. Дорога в этом месте чуть-чуть поднимается вверх. Впереди асфальт залился красным светом. Только длинная, неестественно растянутая фигура передвигалась передо мной – моя тень. Мне было всё равно, наблюдает ли кто-нибудь сейчас за мной или нет. Я не оглядывался, я только смотрел перед собой и наблюдал, как красный цвет бледнеет, переходя в розовый.
За спиной у меня всходило Солнце.
27 сентября – 20 октября 2000 г.
(сказка)
Всё началось с того, что Им повезло. Кусок белой глины, тщательно замешанный с песком в огромной гудящей машине, вывалился на поддон, но тут подошёл человек и отрезал от массы большой кусок. У себя в мастерской он долго ещё месил глину, что-то пробовал, а потом стал лепить. Слепленную заготовку он просушил, нанёс на неё в несколько слоёв эмаль. А потом поставил в муфельную печь. Было жарко, наверное, было нестерпимо жарко. Но глина жары не боится и от жара не гибнет, а превращается в фарфор.
Так родилась эта влюблённая парочка – Он и Она, два маленьких человечка, спешивших навстречу друг другу. Они встретились в поцелуе, пряча за спиной букетики цветов, с той лишь разницей, что Она держала букетик за спиной в двух руках, а Он – в одной. Вторую руку Он протянул вперёд, как бы собираясь обнять Её за талию так, чтобы Их поцелуй длился дольше.
Да куда там «дольше», если слеплены Они были из одного куска, слеплены надёжно, и соединяли их общая подставка и склеенные в поцелуе губы, которые мастер кокетливо подвёл красной эмалью. В остальном в фигурках преобладал белый цвет, кое-где оттенённый синей глазурью и золотыми полосками, да лепестки цветов, спрятанных за спинами влюблённой парочки, были покрыты чем-то бледно-розовым.
Они были так наивно влюблены, что пройти мимо Них было невозможно, и потому, как только Они попали в магазин, Их сразу же купили и поставили на сервант между монотонно тикающими часами и бронзовой пепельницей, полной окурков.
Влюблённые редко замечают, что творится вокруг них. Да и что можно видеть, когда твои глаза глядят в глаза твоей возлюбленной; когда твоих уст касаются самые желанные уста; и когда ты замер в сладчайшем ожидании лучшего. И не важно, что уста фарфоровые, и дальше ничего не будет…, но Она рядом, Она любит, и будет так всегда, потому что фарфор крепок…
Ночь задула огни, люди спать улеглись. Ночь, самое время для влюблённых… и для крыс.
Большая жирная Крыса пробежала по серванту, остановилась у пепельницы и, встав на задние лапки, крикнула:
– Не бойтесь, идите сюда.
На её зов прибежало с десяток крыс размером поменьше.
– Да не бойтесь вы так, – сказала Большая Крыса, усаживаясь на сервант и облегаясь серой спинкой на бронзовую пепельницу, отчего живот Крысы выпятился вперёд как мячик, – люди спят.
– Но что-то грохочет, – тихо пропищал один из крысёнков.
– Не обращайте внимания, это часы. Они всё время грохочут. Если обращать внимание на часы, то будете всё время жить в страхе. Ночью мы здесь хозяева. Я привела вас сюда не для того, чтобы слушать, как в часах шуршат шестерёнки.
– А зачем же? – загалдели крысята.
– Вот тут у меня за спиной лежат окурки. Их оставляет старый человек. Подойдите и понюхайте их.
Крысята стали подходить к пепельнице, нюхать окурки и отпрыгивать в сторону.
– Что, прошибает? – поинтересовалась Большая Крыса. – Вот то-то же. Если понюхать несколько раз, то возникает приятный дурман. Отныне мы каждую ночь будем приходить сюда. И пусть запах окурков объединит нас и сплотит нашу стаю. А это что ещё такое? – вдруг поинтересовалась Большая Крыса, увидев статуэтку.
– Мы не знаем.
– Новички! Они покушаются на мои владения! Эй, блестящие, вы что тут делаете? – грозно спросила Большая Крыса.
Но фарфоровые статуэтки не умеют говорить, да и до разговоров ли с какой-то Крысой Им было, когда Их губы были заняты любовью.
– Не отвечают, – констатировала Крыса. – Ишь, присосались! А меня никто так не любил. И они не будут вместе. А ну-ка, помогите мне.
С этими словами Большая Крыса упёрлась лапками в статуэтку и стала толкать её к краю серванта. Расстояние стало быстро уменьшаться, и вскоре влюблённая парочка с грохотом упала вниз.
– Ха-ха, – злорадно потёрла передние лапки Большая Крыса. – Так будет с каждым, кто посягнёт на мои владения.
Хоть фарфор и крепок, но хрупок, да и высота была достаточно большая. Раскололась статуэтка: постамент пополам; губки разлепились. С Ним больше ничего не случилось, а у Неё откололась изящная головка, да тельце в платьице воланчиком рассыпалось на множество кусочков.
Утром хозяева нашли разбитую статуэтку. Её сгребли в кучу и выбросили в ведро, а Его протёрли и поставили на сервант, теперь уже одного.
С тех пор Он стоит один. По-прежнему за спиной Он прячет букетик цветов; Его губы застыли в мечтательном поцелуе, а рука всё так же тянется к Ней. К Ней, которой уже давно нет. И только на щеке у него появилась, то ли от падения, то ли ещё от чего, маленькая капелька, как слезинка.
Каждый раз, когда Большая Крыса приводила сюда свою стаю, она показывала на Него лапой и говорила:
– Это назидание всем. Он наивно считал, что в жизни что-нибудь может быть вечным.
09 февраля 2001 г.
Новейшая сделка
(рассказ)
Солнце уже вовсю пекло спину, а клёв так и не начался. «Да теперь и не начнётся» – подумалось мне. Утро потеряно зря. Сам я рыбалку не люблю. Это мои дружки уговорили меня порыбачить на берегу реки. Ради этого мы вчера вечером ковырялись в унавоженной когда-то клумбе возле детского сада и накопали дождевых червей; ради этого же меня разбудили ни свет ни заря и притащили сюда, за городскую черту, вверх по течению реки. Тут на правом берегу, на излучине над водой навис утёс, и именно тут, как обещали друзья, не доходя этого утёса должен быть отличный клёв. Ну, вот он, этот утёс, вот мы, пятеро наивных страждущих, с удочками замерли над водной гладью, и наш «богатейший» улов – семь рыбёшек.
Я стою выше всех по течению, ближе к утёсу. Мои друзья Андрей, Сима, Яша и Ваня оказались справа от меня. Давно надо было подать голос и потребовать прекращения этой бессмысленной затеи, но вот уже полчаса слева от меня за редким кустиком появилась купальщица-загоральщица-нудисточка, которая то ли действительно полагала, что её никто не видит, то ли делала вид. И это несмотря на то, что противоположный берег облеплен дачами. Так что последние полчаса я не столько смотрел на поплавок, сколько пялился через кусты на соседку, которая нет чтобы лечь спокойно на траву и загорать, но занялась чем-то вроде ленивой зарядки, пиком которой было вставание на мостик.
Зрелище, открытое моему взору, вызывало во мне противоречивые эмоции. Если бы соседка была моложе, то я уже давно бы бросил удочку и, наивно положившись на успех, предпринял бы отчаянную попытку войти в разговор с нудисточкой. Но, увы и ах, соседке было за сорок, и, несмотря на то, что сохранилась она почти превосходно, её раскрывшееся моему взору лоно не вызывало притягательного действия. Один только вид целлюлитных растяжек обрубал все возникшие было поползновения на честь и достоинство подутёсной Афродиты.
Чтобы хоть как-то отвлечься от акробатического этюда моей соседки, я достал половинку червяка, от которого утром оторвал часть и насадил на крючок, и кинул его в воду рядом с поплавком моей удочки. Из глубины тотчас появилось несколько нахальных голов, и мой червячок был изорвал и сожран. Я вытащил удочку из воды. На крючке сиротливо висела никем не востребованная вторая половинка червяка. Хватит, пора кончать этот маразм. Я отложил удочку и подошёл к месту, где лежали наши пакеты.
– Мужики, сил больше нету, – взревел я, – хватит дурью маяться, давайте водку пить.
– Да мы давно уже готовы, – отозвался Яша, – вот только тебя не хотели отвлекать.
– Да брось ты подкалывать, – стал защищаться я, – нет ничего лучше суровой мужской компании за стопариком водки. А женщины – это на десерт.
– Вот это речь не мальчика, но мужа, – подал голос Андрей. – Накрывайте на стол, я уже вытащил бутылки из воды.
– Не нагрелись?
– Ну что ты, прохладненькие.
Особых приглашений к столу никому делать не надо было. Через несколько минут мы возлегли плотным кружком возле разложенной закуски и почали первую бутылку. Комочек бесовского зелья проскользнул в подрёберную область и стал блаженно припекать. Вот он, кульминационный момент в жизни любого пьяницы, миг, когда припекание переходит в тёплую волну, заставляя каждую клеточку организма встрепенуться.
– Прижилось, – крякнул Ваня и захрустел огурчиком.
Когда вторая порция водки пошла догонять первую, мимо нашего импровизированного застолья прошествовала нудисточка. Правда, теперь она была прикрыта порождением прогресса – одеждой, и потому была замаскирована под обычную смертную женщину. Водка придаёт бодрости и смелости, граничащей с наглостью (а порой и переходящей в нахальство), к тому же цветастая юбка скрывала целлюлитные растяжки, делая Афродиту подутёсную более венерической. Во сказанул, не накаркать бы. Итак, в тот момент, когда моя соседка фланировала мимо нас, я отважился:
– Присоединяйтесь к нашему скромному застолью.
Нудисточка приопустила тёмные очки, нацепленные на нос, глянула поверх стекол и ответила:
– Поздновато спохватился. А сидеть с пьяными мужиками на берегу реки… за кого ты меня принимаешь?
Афродита презрительно отвернулась и пошла своей дорогой.
– Илюш, – успокаивая, обратился ко мне Сима, – не обращай на неё внимания. Знаю я её, художница. Малюет картинки – тяп-ляп. А сюда летом каждый день ходит за творческим вдохновением. Вдруг кто позарится.
Я посмотрел вслед уходящей женщине. Не больно ты и нужна была здесь. Мы, можно сказать, одолжение тебе сделали, а ты выкобениваешься.
– Давай ещё по одной, – предложил я.
– Судя по всему, ты начинаешь набирать обороты, – предостерёг меня Андрей, – смотри, не пойди вразнос.
Да, такое со мной бывает. Но, скажите на милость, а с кем по пьянке не бывает? Не с бодуна ли Ной обнаружил себя раздетым своим сыном Хамом; не ради ли экзотических индийских вин вёл в бой свои фаланги Македонский; индейцы за огненную воду отдавали золотые слитки, а заодно и свою землю; в хмельном угаре короли проигрывали царства; не по пьянке ли Нерон сжёг Рим. Так что говорить обо мне, маленьком шпунтике в механизме мироздания.
Эти пагубные мысли сделали своё дело – водка стала исчезать в нашем чреве с невероятной быстротой, и скоро, захмелевшие, мы двинулись на подвиги.
По крутой тропинке наша компания забралась наверх. Там, на заросшем травой обрыве, нам открылось удивительное зрелище – среди зелени паслось стадо свиней! Вот сколько себя помню, ну ни разу не видел, чтобы свиньи паслись в поле. Читать об этом читал, а видеть не приходилось. Обычно поросята лежат в хлеву по уши в собственном дерьме. А тут тридцать розовых поросят. Славненькие такие.
– Мужики, – произнёс я, слабо контролируя разыгравшуюся фантазию, – закуска.
Как я уже сказал, по пьянке чего не бывает. Мы кинулись ловить свиней. По нашему пьяному разумению поросята повели себя как-то странно. Мы возжелали облагодетельствовать их, а они явно этого не хотели. С визгом свиньи стали разбегаться.
– Ребята, заходи полукругом, – скомандовал Яша, – с утёса они никуда не убегут.
Скоро все пути к свободе для свиней были отрезаны. Испуганно похрюкивая, поросята жались к краю обрыва.
– Хватайте их, – закричал я.
Ошарашенные погоней и криками свиньи с визгом ринулись с утёса. С шумными всплесками жирные туши шлёпались в воду. Истошно визжа, поросята выкарабкивались на берег.
– Что ж вы, паразиты, делаете, – раздался вдалеке крик.
– Сматываемся, – первым опомнился Сима.
Мы бросились наутёк, а вслед нам грянуло два выстрела. К нашему счастью, никого из нас не задело. Очевидно, со стороны наша компания являла собой комичное зрелище – пять тридцатилетних мужиков бегут по громадному песчаному пустырю.
– Врассыпную, – сбивая дыхание, закричал я своим друзьям, – иначе кого-нибудь из нас поймают.
Мои друзья веером побежали в разные стороны. Через несколько мгновений я остался один. Продолжая бежать, спотыкаясь о кочки, я почувствовал, что в глазах темнеет, и я отключаюсь.
Тёмная дымка в моей голове поднялась в область лба и выскользнула из черепной коробки. Я открыл глаза. Передо мной сидел странного вида человек. Краем глаза я заметил, что нахожусь в каком-то старинном кабинете то ли алхимика, то ли астролога. На шкафах стояли колбы, реторты, астролябии и секстанты. Кабинет был освещён ровным с красным оттенком светом, довольно ярким, но не раздражающим. Повторюсь, всё это я узрел краем глаза, потому что оторвать взгляд от человека я не мог.
Это был крупный, даже можно сказать могучего телосложения, мужчина. Его лысая розовая, почти бордовая голова, была словно сложена из детских кубиков, до такой степени она была угловата. Массивная нижняя челюсть пугающе переливалась желваками. Человек смотрел на меня левым глазом. Правый глаз был закрыт, при этом веки, его закрывающие, были сморщены до самых краёв глазницы и не натягивались вперёд по форме глаза, а лежали ровно, как если бы под ними ничего не было.
– Ну, здравствуй, Илюша, – челюсть, как мельничный жернов, прогромыхала во рту. Как я уже сказал, в кабинете было достаточно светло, настолько светло, что я разглядел, что зубы у говорящего человека были прозрачные и огранённые, как кристаллы алмазов. А ещё я почувствовал, как изо рта пошла волна зловония. Такой запах бывает из помойного ведра. Когда ты неделями забываешь выносить пищевые отходы. Невольно я дёрнулся в сторону, чтобы не нюхать этот букет.
– Зачем же так явственно выдавать свои эмоции, – со смешком сказал человек, – А ты как хотел? Бриллианты можно выращивать только в зловонии. Лучше всего они растут в гниющей крови. Но не стоит слишком увлекаться. Одной крови им мало. Надо обязательно удобрять их ещё чем-нибудь, например, вожделением или похотью. Сгодится так же тщеславие и предательство. Когда нет крови, можно просто съесть разлагающийся труп, но кровь – это самое лучшее средство для выращивания алмазов. Если не будет крови, то вырастут другие самоцветы, какие угодно, но только не алмазы. То, что ты видишь у меня во рту – это настоящее, не вставное. Хочешь, я подарю тебе один? Сейчас найду покрупнее.
Человек сунул руку в рот, что-то там пощупал и, слегка дёрнув, вытащил один камень. С его сверкающих граней свисала маленькая чёрная капелька жижи. От страха я не мог выдавить из себя слова.
– Я думаю, вот этот подойдёт тебе. Не беспокойся, Илюша, у меня очень быстро вырастет новый зуб. А этот я дарю тебе. На, держи! – человек протянул мне влажный бриллиант. – Ой, извини, я совсем забыл.
С этими словами человек (человек ли) вынул из кармана своего пиджака носовой платок и тщательно протёр кристалл.
– Вот теперь держи, – и сунул мне в руку камешек.
– Как мне к Вам обращаться? – с трудом выдавил из себя я.
– Ну, наконец-то заговорил. Велика власть богатства над людьми. Любого разговорить может. Я бы предпочёл, чтобы ты называл меня Ваше Нижайшество. Так мне будет приятнее.
– Ваше Нижайшество, где я нахожусь, и что Вы собираетесь такого со мной делать? – испуганно лепетал я, а внутри у меня всё холодело.
– Ну-ну, молодой человек, не стоит так волноваться. Ничего драматического в твоём посещении моей обители нет. Я не собираюсь использовать тебя как гумус. Для этого у меня материала хватает с избытком.
– Что-то не верится.
– Посуди сам, стал бы я дожидаться, когда ты очнёшься, и одаривать бриллиантом, если я мог подержать тебя недельку на навозной куче и получить превосходный человеческий компост.
– Может быть, Вам нужен другой вид материала.
– Не обольщайтесь, молодой человек, как сырьё Вы меня не интересуете. Мне просто захотелось поиграться и всего-то. У меня тоже бывают слабости, и игра с человеческими душами одна из них. Ах, сколько из Вас проигрывало мне.
– Ваше Нижайшество, я не продам Вам свою душу.
– А я и не собираюсь покупать её. Зачем мне это делать, когда все ваши души и так принадлежат мне. Нет, Илюша, я буду просто наблюдать за тобой, иногда подсказывать, иногда подталкивать. Но горе тебе, если я буду мешать.
– И как же Вы будете наблюдать за мной?
– А вот так, – с этими словами веки правого глаза Его Нижайшества задёргались и раскрылись. Очередная волна ужаса прокатилась от замирающего сердца по всему моему телу. Веки раскрылись на всю ширину глазницы. Там, в этом отверстии, ничего не было, только чернота, бесконечная чернота. И я почувствовал, что в таких вот глубинах, раскрывшихся перед моим трепещущим сознанием, умирает время. Всё моё сознание завороженно сосредоточилось в этой бездне, она стала расширяться, и я провалился в неё.
Очнулся я в парке на скамейке. В желудке муторно, в голове глум. Некогда ухоженные парковые дорожки теперь были раздолбаны и засорены мусором. Я чувствовал себя такой же дорожкой. На меня сейчас можно было плюнуть, хуже от этого я не стал бы.
Я встал и побрёл мимо уродливых акаций. Это на юге цветут те самые акации, о которых поют в песнях. В мае белая, а в начале июля – сиреневая. Наша же акация цветёт жёлтыми цветочками, не образующими соцветий. Когда-то работники горзеленхоза пытались придать шаровидную форму кронам этих деревьев, но технологию они, наверное, не знали, и потому вместо шара сверху кроны торчит культяпистый узел, а все ветки, усыпанные маленькими листочками, свисают вниз. Смотреть на эти акации жутко.
Погода стала резко ухудшаться. Неожиданно усилился ветер. На небе появились низколетящие синие комки облаков. Точнее уже не облаков, а туч. И вот эти комки ветер гнал над городом с бешеной скоростью, разрывая их на ходу и вновь слепляя в единое целое. Блеснула молния, разорвав неожиданно наступивший полумрак. Надо быстрее спрятаться. Я побежал домой.
Дома я первым делом позвонил Андрею, но у него никто не ответил. Тогда я набрал Яшин номер телефона.
– Алло, – настороженно ответила трубка.
– Привет, это я. Как ваши дела? Все спаслись?
– Ох, слава Богу. Ты где пропадал?
– Спал на скамейке в парке.
– А мы то уж думали, что тебя поймали. Сидим ждём, когда нас заберут.
– Яш, а ребята где?
– Да тут они все.
– Ну и нормально, – облегчённо вздохнул я. – Что-то мне муторно.
– Да нам тоже не хорошо.
– Давай в кабак сходим, надо привести себя в порядок.
– Хорошо, через час мы ждём тебя в «Двине».
В ресторане наша компания собиралась как минимум раз в месяц, по поводу и без повода, когда выпить хотелось. А выпить хотелось очень часто. И не столько важен хмель, сколько процесс. Ведь по сути, можно было собраться дома и точно так же напиться. Но это был бы уже другой процесс, не менее важный и значимый, но другой. К примеру, то, что мы пили на природе днём, тоже имеет сакральное значение, но можно ли это сравнить с посещением ресторана. У каждого вида пьянки свои особенности и своё предназначение.
В «Двине» меня ждали друзья. Почти вся компания была в сборе. Не хватало только Симы.
– Ну, а Симка где? – поинтересовался я.
- Позвонил одной из своих многочисленных подруг, – ответил Андрей, – и сказал, что он нам сегодня не компания. При этом добавил загадочную фразу: «Мак уже отцвёл».
– Не к добру всё это, – проворчал Ваня.
– Его цветочные похождения кончатся весьма печально, – поделился своими соображениями я, – хотя должен сказать, Сима камешек крепкий.
– Он говорит, что это есть «Дух Святый», – передразнил Симину манеру говорить Яша.
– Ладно, хватит о Симе, мы здесь не за «Святым Духом», а за «Дьявольской водой». Рыбу принесли?
– А как же!
Это был не случайный вопрос. Каждый раз, когда мы возвращаемся из наших редких вылазок на природу, свой трофей мы приносим с собой в ресторан и заказываем из него какое-нибудь блюдо. В прошлый раз мы притащили с собой грибы, которых тоже было не так уж много, как и рыбы в этот раз.
– Ну, что, жарим?
– Жарим!
Официантка положила рыбу на поднос и унесла на кухню.
– Что заказывать будем? – спросил Андрей.
– Кагор, – ответил я.
– Это что-то новенькое, – удивился Яша, – кагор нынче дорогой.
– На отсутствие денег я, как ты знаешь, никогда не жаловался.
Хорошее вино по чуть-чуть можно пить и без закуски. Но кто говорит, что мы пили по чуть-чуть? К тому времени, когда нам принесли на блюде семь ещё дымящихся рыбёшек, от выпитого вина на душе потеплело, и настроение улучшилось. Меня явно потянуло на подвиги.
– Всем кагора, – скомандовал я официантке, – всем, кто есть в зале. Пусть пьют кровь мою.
– А деньги у Вас есть? – поинтересовалась она.
– Держи, плачу, – я сразу же рассчитался с официанткой.
Лицо официантки подобрело. Покачивая бёдрами, она поспешила разнести по столам мой заказ. На бёдра я обратил внимание по одной лишь причине, официантка старательно старалась продемонстрировать их мне, и для этого, как бы случайно, попадала в поле моего зрения. А демонстрировать было что. Да к тому же этот взгляд, постоянно ловящий мой и подсказывающий: я здесь, возьми.
А ещё краем глаза я заметил, что компания крепких накаченных парней как-то косо посмотрела на меня, но этому я значения не придал.
В этот момент к нам подсел Игорь Юдин. Вроде как хороший знакомый, но не друг, а так – с серединки на половинку.
– Я вижу, вы гуляете сегодня, – поинтересовался он.
– Это Илья чудит, – ответил Ваня, – а мы всего лишь празднуем свой маленький улов.
– Кормим народ семью рыбёшками, – добавил я.
– Скорее всего, поите, – уточнил Игорь.
– И поим, – продолжил Ваня, – а ты себе не изменяешь. Как где затевается пьянка, ты тут как тут. Ну и нюх у тебя.
– Обижаешь.
– Пусть сидит, – заступился я за Игоря. – Вы, друзья мои, не рыбаки. Вы – ловцы человеков. Игорь, ты здесь всё знаешь, что за официанточка такая нас обслуживает? Раньше её не было.
– Новенькая, хочешь познакомлю?
– Хочу!
– Анюта, - позвал Игорь, – можно тебя на минуту.
Официантка с готовностью вспорхнула как воробышек и тут же оказалась возле нашего стола.
– Аня, – Игорь взял официантку за руку, – о, да ты дрожишь. Не стесняйся. Я хочу представить тебе Илью, моего дружка.
– Очень приятно, – ответила Аня, приближаясь ко мне, подталкиваемая Игорем.
– Мне тоже очень приятно, – перенял я инициативу. – Я уйму Вашу дрожь одним прикосновением. Вы посидите с нами? – поинтересовался я, поглаживая Анину руку.
– Мне нельзя, я на работе.
– А как Вы смотрите на то, чтобы я проводил Вас после работы.
– Посмотрим.
– Посмотрим – да или посмотрим – нет?
– Как получится, – совсем засмущалась Аня, – скорее всего да.
– Вот и отлично, – сказал я, отпуская смущённую Аню.
Бритые затылки качков побагровели. Двое из них поднялись с места и подошли к нашему столику.
– Братан, это ты нас угощаешь? – поинтересовался один из них.
– Я.
– Мы тоже не хотим остаться в долгу. Позволь хоть сигаретой тебя угостить.
– С удовольствием, только, к сожалению, в зале курить нельзя.
– Так пошли покурим в фойе.
Я встал, и мы прошли в вестибюль, где было отведено место для курения. Сигареты оказались дорогие, американские, со сладковатым ароматом.
– Ты чё, братан, крутой? – спросил всё тот же качёк.
– Не-а.
– По какому поводу гуляем?
– Просто настроение хорошее.
– Аньку склеить хочешь?
– А что? Если она твоя девушка, то так и скажи, и никаких обид. К ней у меня претензий нет.
– Да нет, она не моя соска, так что можешь смело снимать. Шлюшка она. Что мне шлюху жалко для хорошего человека.
– Так шлюхами их делаем мы, – разобрало меня в тот момент, когда надо было помолчать. – Если бы мы, мужики, не совращали девчонок, то не было бы шлюх. Вот ты трахаешь девок, как тебя после этого называть?
– Я посмотрю ты философ, братан. Ты что, Всевышний, чтобы рассуждать.
– Не я сказал, ты сказал, – хмель, смешавшись с сигаретным дымом, совсем затуманил мне мозги. – Можешь звать меня просто – Бог.
Резкий удар отключил моё сознание.
Передо мной громыхали два жернова челюстей Его Нижайшества.
– Очухался? – посочувствовал мне он, глядя на меня левым глазом.
– Да, Ваше Нижайшество. Снова я оказался у Вас.
– Ничего, привыкай.
– Уж не в преисподней ли я?
– Не торопись туда, ещё успеешь. В своё время к тебе придёт Хранитель Ключей, ты его обязательно узнаешь.
–Чем обязан такому Вашему вниманию к моей персоне?
–Я уже тебе объяснял – я забавляюсь.
– И что же забавного Вы узрели в моей жизни.
– С удовольствием наблюдал драку с твоим участием.
– Ваше Нижайшество, драка – это не всегда интересно, – ответил я, прикладывая платок к ссадине под правым глазом.
– Это ещё почему?
– Да потому, что иногда бьют тебя, а это, знаете ли, больно.
– А что ж ты хотел, – нравоучительно стал наставлять Его Нижайшество. – Как девок снимать, так ты горазд, а по мордам получать не хочешь. За свои «убеждения» надо бороться всегда и везде.
– Приходит время, когда явственно понимаешь, что выяснять отношения на кулаках – это дикость, а объясняться и доказывать словами – бесполезно, ибо тебя всё равно не услышат, и потому почитаешь за благо отмолчаться.
Его Нижайшество аж оторопел от такой моей отповеди. Я сам задумался над сказанным, уж слишком много вмещается в эту проблему. Ну, а как же, скажете вы, благородные порывы, например, вступиться за даму или за слабосильного и беспомощного? Наверное, это романтично, но много ли вы знаете примеров из жизни (а не из интеллигентствующей литературы), когда вступались бы за кого-то, не преследуя корыстных целей, как-то: затащить даму в постель? Наверное, я покажусь циничным, но ведь действительно только ради этого, и надо иметь мужество сознаться в этом… хотя бы самому себе.
– Ну, это уж слишком. Утомил ты меня сегодня. Отправляйся назад.
– Только не тем способом, как в прошлый раз.
– А другого нет, – объяснил Его Нижайшество и стал приоткрывать правый глаз. Зияющая бездонная пропасть разверзлась передо мной, и бездна поглотила меня.
Скамейка была сырая от прошедшего ночного дождя. Утро, тот же парк, те же акации, та же скамейка. Встряхнув головой, чтобы разогнать глум, стоящий в черепной коробке, я встал и побрёл домой. Я шел, не разбирая дороги, прямо по лужам, не сворачивая и не обходя их. Разве могут промокшие ноги сравняться с тем, что происходит со мной.
Дома я первым делом позвонил Андрею. Он почти сразу поднял трубку.
– Вы чего вчера бросили меня одного?
– Ты пошёл мирно курить с этим мудаком и исчез.
– Что значит исчез?
– Да вот то и значит: был ты и не стало тебя. Куда ты провалился?
– Ничего не помню. Ладно, оставим это. Я тебя не разбудил?
– Какое там разбудил. Мы давно не спим. С раннего утра на ногах.
– Случилось что-нибудь?
– Случилось? Сима умер!
– Как умер? Что ты говоришь!
– А вот так! Пошёл он с какой-то кралей домой. Понадрезали они маковых головок возле Симиного дома. Ты же знаешь, он специально сажал возле дома мак. Набрали «молочка», забодяжили, ширнулись и легли спать. А потом, как рассказывает эта краля, она проснулась, а Сима лежит, скрючившись, уткнувшись ей в коленки.
– Вот тебе и Святый Дух.
– Приходи, надо Симу хоронить.
Во дворе частного дома, где жил Сима, толпился народ. Причитали бабки, женщины обсуждали случившееся. Мои друзья были здесь же.
– Его уже привезли? – спросил я.
– Нет, – ответил Яша, – он ещё в морге. Сейчас привезут.
– Может быть, деньгами надо помочь?
– Узнаем, – отозвался Ваня, – да только чем тут поможешь. Нет больше Симы. У тебя после вчерашнего кутежа, наверное, и денег-то не осталось.
Тут я вспомнил о страшном подарке, лежащем у меня в кармане.
– Мужики, – сказал я, – а что если продать вот это?
С этими словами я вытащил алмаз. Камень, попав на ладонь, повернулся и сверкнул всеми гранями.
– Что это у тебя, – поинтересовался невесть откуда взявшийся Игорь.
– Ничего, – ответил я, поспешно закрывая ладонь. – Извини, Игорь, нам с ребятами надо поговорить.
– Ну и не надо, – проворчал Игорь и отошёл от нас.
– Всюду он суёт нос, – сказал Андрей, – так всё же, что это?
– Алмаз.
– Откуда он у тебя? – удивился Яша.
– Неважно, только его можно продать.
– Быстро ты его не продашь, – подумав, заключил Ваня. – Мы денег и так найдём, а его ты спрячь. Увидит кто-нибудь, донесёт, греха не оберёшься. Это же целое состояние.
– Что верно, то верно, – согласился я и спрятал камешек в карман на груди.
Симу хоронили на следующий день. Траурный катафалк доехал до кладбищенских ворот. Здесь он остановился, и дальше гроб несли на руках. Когда наш траурный кортеж шёл между оградок, ко мне сзади подошёл Игорь и шепнул:
– Продали камешек? Могу помочь найти покупателей. Есть люди на примете.
– Я не знаю, о чём ты. Какие такие камушки?
– Да брось ты, ребята вчера всё рассказали. И про камушек, и про то, как вы свиней в реку загнали.
– Знать не знаю, о чём ты говоришь. Мало ли чего ребята спьяну наговорили.
Я постарался отойти подальше от Юдина. Я никогда не доверял ему. А уж тем более в таких делах.
Возле могилы разыгралась трагикомичная сцена – на Симины похороны пришли четыре претендентки на звание невесты покойного. Все ожидали, что разразится грандиозный скандал, но всё ограничилось косыми взглядами во вражескую сторону.
По русскому обычаю мы подошли помянуть безвременно усопшего стопкой водки. Тут, как я ни старался увильнуть, Игорь всё же оказался возле меня.
– Как же мы теперь без дружка нашего? – всхлипнул он и бросился ко мне на грудь, заливаясь слезами и стараясь обнять меня.
Честно говоря, я не ожидал от Игоря такой реакции и в первый момент опешил. Буквально через секунду я пришёл в себя и оторвал от своих плеч Юдинские руки.
– Ну, ты уж совсем, Игорь, – сказал я, – что-то не помню, чтобы вы с Симой в близких друзьях числились.
– Про камушек не забудь, – неожиданно невпопад ответил Игорь и резко пошёл в сторону от меня.
Сзади кто-то тронул меня за локоть.
– Молодой человек, пройдёмте тихонечко отсюда, – негромко проворковали мне под ухом. – И не будем дергаться и оглядываться, похороны всё-таки. У людей горе, так что без лишнего шума мирно идём в сторону ворот.
Какое там дёргаться! С двух сторон меня за локти поддерживали два здоровенных костолома. Внутри у меня захолодело, ноги стали подкашиваться, и, если бы они меня не поддерживали, то я бы, наверняка, упал.
За воротами стоял «воронок». Его дверь была услужливо открыта. Меня подвели к ступенькам, ведущим в кузов машины.
– Может быть, вы объясните, в чём дело? – попробовал заговорить я.
– Там узнаешь, свинопас, – рявкнул верзила и ударил меня дубинкой по голове.
Помню было темно. Меня тащили, но глаза открыть мне долго не удавалось. Наконец свет пробился мне сквозь веки.
– Они явно перестарались, – услышал я знакомый голос. Левый глаз моего собеседника смотрел на меня.
– Это Вы, Ваше Нижайшество.
– А кого ты ожидал увидеть?
– Следователя.
– Это ты ещё успеешь насмотреться.
– Ваше Нижайшество, насколько я понимаю, Вы всесильный.
– Никто во Вселенной не может сказать: я – всесилен, ибо на силу всегда найдётся сила. Давай скажем по-другому: мои возможности намного превосходят ваши.
– И Вы способны совершать дела, которые мы назвали бы чудом?
– В общем-то, да.
- Продемонстрируйте.
- Творить чудеса – это эффектно, но пошло. Надо вам научиться самим делать всё, а не ждать халявы. Я могу дать тебе города во власть, но сможешь ли ты ими управлять? Я могу дать тебе всё золото мира, но, находясь в одних руках, оно потеряет ценность. Дать тебе любовь всех женщин, которых ты возжелаешь? Но после тысячи сто двадцать четвёртой ты собьёшься со счёта, и у тебя пропадёт всяческое желание. Зачем тебе всё это? Как ты сможешь распоряжаться чужими судьбами, когда со своей не можешь совладать. Как ты живёшь? Что ты есть?
– Ваша правда, тяжело жить, когда в душе поселилась ненависть. Но посмотрите – все так живут. Я понимаю, что на других пенять не надо. Но ведь ВСЕ!!! Это непробиваемо, везде одно и тоже. И хотел бы расшибиться, да стены нет, о которую биться надо.
– Не все. Находятся люди, которые пытаются выйти за рамки этой схемы бытия. Например, можно уйти в монастырь.
– Уйти в монастырь – это то же самое, что кончить жизнь самоубийством. Даже хуже, потому что в монастырь уходят люди безвольные, которые оставляют для себя лазейку в надежде, что их позовут назад в мир. Самоубийцы же честно идут туда, откуда возврата нет, отказываясь жить так, как жить невыносимо.
– Хорошо, что хоть это ты понимаешь.
– Ваше Нижайшество, что произошло на кладбище?
– Тебя сдали. Тот, кто рыдал у тебя на груди, указал на тебя и дела твои.
– Ах, вот в чём дело!
Любите врагов своих, ёрников и пересмешников, сплетников и сутяг, преследующих вас по жизни. Они не дают вам возможности расслабиться, они заставляют вас думать, быть всё время начеку, мобилизуют все ваши ресурсы, чтобы вы не опустились ниже уже завоёванной вами высоты. Своей злобой они заставляют вас идти вперёд, не нежась в перинах достигнутого. Боготворите врагов, ибо они не предадут. Только друзья, возлюбленные, близкие и родные могут предать (что чаще всего и делают), и лишь родным ты можешь простить предательство, так как вас связывает кровь.
А враг? Он эфемерен и вездесущ. Он контролирует каждый твой шаг, и ты должен благодарить Всевышнего за этот контроль.
– А всё же, а здесь я зачем?
– Когда-нибудь поймёшь.
Я хотел о чём-то ещё спросить, но когда я поднял взгляд, меня уже втягивала в себя бездна правого глаза Его Нижайшества.
Я сидел на знакомой мне скамейке и не мог продохнуть. Напротив меня на такой же скамейке сидели две бабки и стерегли своих внуков, которые с шумом и писком бегали вокруг клумбы. Одна из девочек десяти лет неожиданно остановилась возле меня.
– Дядя, хочешь яблоко? – спросила она и протянула мне ярко-красный плод.
Я левой рукой взял яблоко из её тоненьких пальчиков.
– Не подходи к этому дядьке, – закричала одна из бабок, – он, наверное, пьяный.
– Нет, он не пьяный, - ответила девочка.
– Иди, – еле прошептал я.
Девочка побежала к своим маленьким друзьям, играющим в догонялки вокруг клумбы. Хорошо, что она ушла, ей не надо видеть, что у меня по спине из огнестрельной ранки под левой лопаткой сочится кровь.
Правой рукой я осторожно провёл по нагрудному карману – камешек лежал на месте.
29 января – 15 февраля 2000 г.
Исход
(эссе)
Ночь всё крепче сжимала объятья. За окном не стало видно исчезающих сзади деревьев, только некоторые ветки, попадавшие в край конусообразного луча света, изредка мелькали с правой стороны машины. Казалось бы, каких-то полчаса назад красная полоска на горизонте, впереди за ветровым стеклом, освещала дорогу, лес, перемежающийся с полями и кособокими деревеньками, и редкие встречные машины. Теперь приближение машины можно было предугадать только по двум слепящим огням, временами исчезающим за спусками дороги.
В кабине тепло и спокойно. Урчание двигателя усыпляет, но лучше не спать. Надо непрестанно говорить с шофёром, иначе в следующий раз этот шофёр не возьмёт на трассе такого же, как и ты, автостопщика. И будет автостопщик стоять на обочине так же, как и ты стоял сегодня.
На гору – под гору. Вверх – вниз. Петли поворотов и белая полоса, приходящая издалека и исчезающая под колёсами.
Впереди, над горизонтом, появилось чуть заметное зарево, отражающееся в чёрном небе. Машина забралась на очередной холм, и взору предстало сверкающее море огней. Каждая "искорка" жила своей жизнью, вливая оконное свечение в общий фон. То тут, то там огни гасли и зажигались, и от этого город казался одним неделимым живым организмом, трепыхающимся в котловине. А ещё он был очень похож на искристое вино, налитое в бокал низины. Что может быть заворожительней, чем зрелище предсонного города, вынырнувшего из темноты на ночной трассе.
Этот город манил меня.
Я попросил тормознуть возле центральной автобусной остановки. Когда мои ноги коснулись асфальта, я краем глаза заметил, что за мной наблюдают. Кто? Разглядеть я не успел. Стоило мне повернуться, чтобы было лучше видно, тень мелькнула за угол. Мой маршрут вёл туда же, где исчезла тень. Я спешным шагом повернул налево и... почувствовал, что мои ноги увязают в песке. А в десяти шагах от меня плескало море.
Море? Здесь? Откуда? До ближайшего моря тысяча километров! Но думать об этом не хотелось. Тёплый морской ветерок расслабляет и полностью выбивает из головы мысли. Я разделся, с разбега нырнул в пенистую волну, отплыл немного от берега и перевернулся на спину. Вода держала тело и, покачивая волной, убаюкивала. Как умиротворяюще спокойно. Только шелестящее урчание солоноватой воды. А вверху звёзды россыпью. Казалось бы, маленькие искринки, но какая мощь и величие! И как мизерен человек пред громадой ночного неба. Никогда небо дневное не сравнится с небом ночным. Днём солнце своей жадностью затмевает звёзды и не позволяет им радовать людей. Выйдите под ночное небо, задерите голову вверх – не отвалится – и вглядитесь. Вон там, быть может, возле той звёздочки, летает несколько песчинок-планет, и на одной из них, быть может, кто-то неизвестный так же задрал голову (или что у них там) к небу и думает о тебе. Ну, пусть не о тебе, но о чём-то подобном, о чём думаешь ты. Да пусть он просто любуется небом. Самое главное, что ты не одинок, и кто-то ещё смотрит в небо.
Я вышел на берег. Моя кожа сверкнула капельками воды. Одежда прильнула к влажному телу. Через пару шагов песок кончился, и я пошёл по асфальту к дому моих друзей.
Жилище, в котором я остановился, трудно отличить от студии художников. Посреди комнаты стоит мольберт; по стенам развешены картины, законченные и не очень; запах краски, чая и анаши. Богема. Игра в изысканность с абсолютной неустроенностью. Выходить на улицу не хочется, лучше общаться с друзьями. Вот так, в неспешной беседе "о величественном" можно не заметить, что проходят дни, недели, годы... Постоянный трёп ни о чём. Куда бы ни приехал - везде одно и то же: о расширении подсознания, о Костанеде, о нигилистах и Артюре Рембо, последнее время - о великом предназначении России (вспомнили).
А за окном толпа гудит, и жизнь несётся на тысячах усталых ног. И обладатели этих ног не подозревают, что астральная сущность отделима от плоти, и не только посредством грибочков, но и путём ежедневных медитаций. И знаете, что более странно, что толпа нисколько не страдает от этого незнания, не вымирает, а, скорее, крепнет, да ещё, к тому же, с интересом наблюдает, как вымирают умники, которым не безразлично, где кончается Вселенная и начинается Мировой Разум. Да и начинается ли? Какая разница. И ведь гудит! Слышите? Гудит и манит раствориться в ней.
Сегодня что-то сильно громко разгуделась...
– Сходи, посмотри, что там происходит, – попросила хозяйка студии, – заодно сигарет принеси. Курить хочется.
Я выскочил из подъезда – передо мною площадь – да не передо мной, а я на площади – народа битком – все в туниках, больше похожих на лохмотья – на трибуне человек, тоже в тунике.
– Вы мой народ! До чего довели вас мои предшественники? Вы голодаете! Кто в этом виноват?!?
– Не знаем! – прокатилось по толпе.
– Вам негде жить, и ваши дети мёрзнут на улице! Кто в этом виноват?!?
– Не знаем! – колыхнулась толпа.
– Вы умираете, и вас нечем лечить! Кто виноват?
– Не знаем!
– Вы слепы, но я поведу вас. Вы пойдёте за мной?
– Веди!
– Вы хотите быть сытыми?
– Да!
– Я укажу вам, кто виноват в ваших бедах. Да вы и сами знаете, но не хотите видеть.
– Покажи! – я так увлёкся, что тоже уже кричал вместе с толпой.
– Все наши беды от умников. Вот один из них! – оратор показал на человека в толпе. – Вы видите, он имел наглость явиться сюда!
– Где, где он!
– Вот он! Бейте его!
Толпа ринулась на человека. Он чудом увернулся и побежал. Я присоединился к преследователям. Меня разбирал азарт, азарт погони за двуногим зверем. Наш вождь всегда прав, он указал нам на источник бед, и этот источник надо уничтожить. Одна ничтожная смерть, и будет лучше. Гони его!
Мешало только ощущение, что за мной кто-то наблюдает, чей-то взгляд сверлит мою спину. Оглядываться бесполезно. За спиной несколько сотен горящих безумием глаз. А может быть, я просто становлюсь мнительным.
К друзьям вернулся возбуждённый и беспомощный. Там, в толпе, было ощущение силы. Я знал, что я не один, что меня не оставят. А теперь появился страх: а что дальше? Ведь никто не поможет. Великая сила отошла в сторону и оставила меня без подпорок.
Я лежал на диване, а внутри образовалась маленькая ниша, ничем не заполненная.
Друзья обеспокоенно посматривали на меня.
– Тебе надо развеяться. Одевайся, пройдёмся.
– Я уже прошёлся, - отнекивался я.
– Ничего, пройдёмся ещё. Заодно кое с кем тебя познакомим.
Я всегда не против новых знакомств, хотя и отношусь к ним несколько настороженно. В тот раз я не предчувствовал ничего. Напрасно. Нас впустили в прихожую, где мы переминались с ноги на ногу пару минут.
Она выбежала из кухни. Фарфоровая статуэтка, только живая. Ни грамма косметики и свет в глазах. Для меня перестал существовать остальной мир. С этого момента мы были вместе, одно неразделимое целое. Прижимаясь ко мне (а она любила, прижавшись ко мне, гладить меня по волосам, а я норовил поцеловать в этот момент её руки), она часто шептала:
– Я буду всегда любить тебя, несмотря ни на что. Чтобы ни случилось. Ты мой! Я хочу, чтобы у нас были дети, прямо сейчас. Я обязательно рожу. Я очень этого хочу.
И я ей верил. Безоглядно.
Интересно, помнит ли она об этом сейчас?
Но об этом чуть позже. А пока я тонул в любви и, захлёбываясь, хотел большего и большего, хотя любовь наша и без того была безгранична. Обнявшись, мы бродили по маленькому городку, в котором и пойти-то некуда. Но нам никуда и не надо было. Мы просто шли. А когда не шли, то целовались. Впрочем, мы умудрялись целоваться и при ходьбе.
А ещё мы часами валялись в постели, правда, у неё дома всегда было холодно. Но когда я прижимался к её телу, холода не чувствовалось. Наоборот - жар испепелял.
– Я предупрежу друзей, чтобы меня не ждали, – сказал я.
– Конечно, сходи и предупреди, – ответила она.
Выбежав из подъезда, краем глаза я заметил, что кто-то выглянул вслед за мной. Я резко оглянулся. Никого. Тогда я быстро повернул обратно и вернулся в подъезд. Никого! Ни шороха. Ну и не надо. Я побежал опять, надо было спешить. Точнее, не "надо было", а я хотел быстрее вернуться к любимой.
Я свернул за угол. Подо мною площадь. "Подо мною", потому что я в тунике стою на трибуне. А внизу толпа и тысячи глаз, устремлённых на меня. Они ждут, что я им скажу. А меня разбирает, я чувствую силу, потому что МИР подо мной, а Я над ним, и этот мир слушает меня:
– Вы – мой народ! – крикнул я и прислушался к дыханию толпы. – До чего довели вас мои предшественники? – дыхание пришло в единый ритм. – Вы голодаете, – толпа вздохнула глубже, а я продолжал. – Кто в этом виноват?
И толпа, повинуясь моему импульсу, выдохнула:
– Не знаем!
– Вам негде жить, – я уже знал, что они пойдут за мной, – и ваши дети мёрзнут на улице! – власть над толпой стала поглощать меня. – Кто в этом виноват?
– Не знаем! – громче колыхнулась толпа.
– Вы слепы, – тут я заметил в толпе человека, который не кричал, – но я поведу вас! – я где-то видел раньше этого человека. – Вы пойдёте за мной?
– Веди! – экстаз толпы накалялся.
– Вы хотите быть сытыми? – человек из толпы иронически посмотрел на меня.
– Да, – ответила толпа, и я уже знал, что делать дальше.
– Я укажу вам, кто виноват в ваших бедах, – человек тоже знал, что будет дальше. – Да вы и сами знаете, но не хотите видеть.
– Покажи! – на другом конце площади я старался найти взглядом ещё одну знакомую личность.
– Все наши беды от умников, – человек попытался уйти. – Вот один из них! – и я указал на него. – Вы видите, он имел наглость явиться сюда!
– Где, где он, – ярость толпы вскипела.
– Вот он! – человек уже бежал. – Бейте его!
Толпа ринулась за человеком, а я сошёл с трибуны. Никто не обратил на меня внимание! Почти никто. Кто-то один-единственный всё же наблюдал за мной, но я даже не пытался выяснить, кто.
За углом был её дом. Она ждала меня.
– Идём, – она протянула руку, – я с тобой навсегда.
Что человеку ещё надо? Мне – ничего. Все эти толпы – такая глупость. Ничто. Разве там можно найти хоть частичку того, что я получаю с ней. Веди меня!
Мы шли. Всё время было солнечно.
Только в тот день почему-то солнце не светило.
– Ты мне не нужен. В мире так много ещё будет. С другими будет лучше!
А как же я? Уткнувшись в золотую волну твоих волос, я слышал в твоём голосе вечность нашей любви. Теперь волна отхлынула, и не в силах человека ухватить её руками и держать. Бесполезно, протечёт сквозь пальцы.
Я брёл по улице, ничего не видя вокруг. В ушах пустота, ни один звук снаружи не пробивается, только удары сердца зачем-то ещё бьются друг за другом. Резкий – более протяжный, резкий – более протяжный... И слышится в этих ударах: "уш-ла"...
Какие-то фигуры мелькают перед глазами. Машут руками, что-то объясняют. Фургон перегородил мне дорогу. Дверь приоткрылась. С двух сторон меня подхватили и кинули в машину.
В подземелье полумрак, разрываемый огнём из-под раскалённой жаровни. Возле жаровни хлопочет мужик в кожаном фартуке, надетом на голый торс. Он любовно перебирает какие-то инструменты. Выбрал клещи с длинными ручками и сунул их в огонь.
Я попробовал шевельнуться. Не получилось. Я крепко привязан к деревянному креслу. А мужик вытащил клещи из огня. Губки клещей стали красными от жара. Мужик повернулся ко мне и ущипнул клещами кожу на моей груди. Пахнуло палёным, и тут же плоть моя скрутилась от боли.
– Что вам надо!?!
В ответ только смех. Клещи снова в огонь, чтоб жарче было, чтоб тело горело, чтоб душа кричала и выла, прося пощады.
Пощады не будет.
Никогда.
Только вечная боль до скончания света.
Только красный металл, пронзающий беспомощную плоть.
Я потерял сознание.
Очнулся.
Я у друзей на диване, забившийся в угол. Хочется выть и лезть на стены. Но я не шевелюсь. Хочется кричать и рваться неизвестно куда, но я уже откричался. Я как – мумия, иссохшая, бледная и бесчувственная. Только под свитером в груди, чуть левее, саднит рана. Это навсегда.
– Тебе плохо? – расслышал я.
– Всё нормально. Всё так, как должно быть.
– Ты похож на покойника.
– А я и есть покойник. Пойду пройдусь, может быть, отдышусь.
– Куда ты пойдёшь, на тебе ведь лица нет.
– Всё в порядке.
Улица, ветер... Тёплый ветер кружит и незаметно согревает.
Я свернул за угол. На площади толпа. Все в туниках. Я тоже. И человек на трибуне. Говори, я знаю, что ты скажешь. Ты хочешь власти над толпой. Для чего? Ты хочешь благ за чужой счёт. Ты не хочешь дать, ты хочешь взять. Но ты не получишь меня. Ты ищешь врага? Посмотри мне в глаза. Вот он я, перед тобою, я твой враг. Сейчас ты направишь это стадо на меня. Но тебе не убить меня, потому что всегда найдётся хотя бы один человек, который скажет тебе: "А ты ведь врёшь". И этот человек отныне буду я. Рви меня на части, лови – не поймаешь. Я знаю наперёд, чего ты хочешь. Вот сейчас ты скажешь: "Вы – мой народ!", и толпа сделает вид, что любит тебя. Ей всё равно, кого любить, лишь бы ярмо было крепче. Ну, ищи врага, говори с толпой: "До чего довели вас мои предшественники?" А до чего доведёшь ты? Чем ты отличаешься от таких же, как ты, хапуг, дорвавшихся до корыта власти?
"Вы голодаете!" А ты накормишь? Чем? Словесами?
"Кто в этом виноват?" Ты и такие, как ты, только признаешься ли ты когда-нибудь в этом? Не мне, не толпе, а, хотя бы самому себе. Хотя бы на одре смертном, пред бездной забвения. Ведь никто не вспомнит тебя. И только один шанс, один единственный шанс останется у тебя в тот миг, чтобы сказать правду. И даже тогда ты соврёшь.
"Не знаем". Да откуда вам знать, если думать вы не хотите.
"Вам негде жить!" – так строй же! – "и ваши дети мёрзнут на улице!" – так согрей же. "Кто виноват в этом?" Ты и мы. Потому что мы породили тебя.
"Не знаем". Потому что не хотим знать.
"Вы слепы" – это правда. А ты уже увидел меня. Вижу, что увидел, это я смотрю на тебя в упор и не кричу, потому что вижу. – "Но я поведу вас", – я здесь, на этот краткий миг я твоя цель, и дальше меня ты повести не сможешь.
"Вы пойдёте за мной?" – да, пойдут, куда они денутся. Они только этого и хотят. Слышишь: "Веди!"
"Вы хотите быть сытыми?" – а кто не хочет?
"Да!"
«Я укажу вам, кто виноват в ваших бедах», – ну, укажи на меня. Вот он я, ты уже выбрал меня жертвой. – "Да вы и сами знаете, но не хотите видеть", – убеди их, они поверят в любую чушь.
"Покажи", – ткни пальцем.
"Все наши беды от умников", – а как же, они ведь мешают дурить толпу. – "Вот один из них", – наконец-то ты показал на меня. Но я уже бежал.
Быстрее за угол. Там ждёт меня верный конь.
Я вскочил в седло, пятками ткнул в бок коня и поскакал. Степь. Волосы по ветру. Кожаные латы. Колчан бьёт по ноге с левой стороны. Рядом скачут братья по ратным делам. Наша жизнь – война. Мы ничего больше не умеем и не знаем. Только что закончилась битва. Что может быть упоительней сечи, когда от терпкого густого запаха крови закладывает нос, когда лицо забрызгано липкой жидкостью, некогда шумевшей в венах врага, а теперь перемешавшейся с моим потом.
После битвы воин имеет право веселиться. Мы это право не уступаем никогда. Впереди деревня. Все мужики пали под нашими мечами. Высмотреть помоложе да попригожей. Вот она. На седло её. Не царапайся, бесполезно. Что мне твои ногти после меча. И в поле с ней, и глумиться над испуганной девчонкой. Что ты кричишь, дурёха? Родишь воина, в деревне ведь ни одного мужика не осталось. Я тебе честь оказал. Кто ещё тебя в этой жизни поцелует. Я таких, как ты, после битвы многих объездил. Да оглянись, всех баб наши ребята приласкали. Утри слёзы, жизнь в тебе новая зародилась. И не скули, в этом мире только зверь выживает.
Я на поле оставил коня. Жажда мучает после гулянья. На краю города, спрятавшегося в котловине, я нашёл водопроводную колонку. Солнце в полдне, печёт, духота. На рукоятку колонки я подвесил три кирпича, связанных проволокой, валявшихся здесь же. Из кривой трубы хлынула вода. Я подставил руки. Брызги разлетелись в стороны. Зачерпнув немного, сколько мог удержать, поднёс ко рту. В ладонях сверкали звёзды. Я пил их жадными глотками. Черпал и пил снова, и ещё черпал...
Вечером я собрал свой походный рюкзак. Рано утром на первом автобусе доехал до моста, с которого серпантином стекают дороги на трассу. Сошёл с автобуса и пошёл вдоль трассы на запад. Дорога в этом месте чуть-чуть поднимается вверх. Впереди асфальт залился красным светом. Только длинная, неестественно растянутая фигура передвигалась передо мной – моя тень. Мне было всё равно, наблюдает ли кто-нибудь сейчас за мной или нет. Я не оглядывался, я только смотрел перед собой и наблюдал, как красный цвет бледнеет, переходя в розовый.
За спиной у меня всходило Солнце.
27 сентября – 20 октября 2000 г.