1. ТЕНЬ У ДВЕРИ
...«Не сомневался, что он хочет меня объегорить,
– рассказывал райвоенком... – Ещё бы! Как к себе
домой заходит в кабинет типичный «крутой» де-
ляга «в коже» и тоном таким, что мол, не моги
возразить, требует адреса ветеранов войны, Аф-
ганистана и вдов погибших. Деньгами, говорит,
хочет помочь. Спрашиваю его прямо: ты ведь не
из собеса, тогда признавайся, парень, зачем тебе
это надо... Тут он как следует сорвался на меня...
Так вот, когда встретитесь с ним, слушайте и
верьте всему, что он скажет»...
Никита Панин усмехнулся над газетным лис-
том. Да уж!.. он тогда выдал этому военкому по
первое число...
Никита потянулся к пачке «Мальборо», взял
сигарету... Гулкий стук вдруг разнёсся по прос-
торному холлу – в большие стёкла окон хлестнул
очередной порыв дождя.
Панин закурил, отложил в сторону газету, по-
дошёл к окну и стал пристально вглядываться
в фиолетовый сумрак октябрьского вечера...
Дождь, опять дождь.
Осень. Три дня назад ему стукнуло тридцать
пять. «Осень жизни, как и осень года»... «надо
благодарно»... Благодарно?! Как бы не так! Никита
с досадой отвернулся от окна и – краем глаза –
увидел рядом со своим отражением в стекле чью-
то неясную тень. Тень, мелькнувшую у входной
двери.
Никита повернулся: мгновенно и круто. Реак-
ция у него была отменной... а не будь она такой,
остался бы Никита там, «за речкой». Или бы вер-
нулся домой – непривычной воздушной трассой.
Но только уже не командиром «ИЛ» – а тихим
пассажиром «Чёрного тюльпана»...
...В холле никого не было. Большой и пустынный,
он просматривался насквозь: низкий китайский
столик с чёрной лакированной столешницей,
кресло. Камин, в котором горят и потрескивают
берёзовые поленья...
Почудилось? С каких это пор стало чудиться...
Нервы?
Панин хмыкнул.
Нервы!.. тоже мне. Да у него стальные нервы,
это подтвердит каждый «дух» из окрестностей
Кабула...
Никита смял наполовину искуренную сигарету
в хрустальной пепельнице и снова принялся за
чтение. Что ни говори, а приятно, когда вот так
о тебе... причём под рубрикой «непричёсанный
монолог». Да, «не причесали»! Всё как он говорил,
а некоторые фразы звучат даже ещё резче. Кор-
респондент будто бы читал его мысли, а не только
записывал слова...
...«Не один военком «бдил», – язвил собеседник
«в коже». – Когда призывы к пожертвованиям
звучали ещё редко, кооператоров чехвостили уже
вовсю. Пришёл тогда в банк и говорю, что мой
кооператив решил перевести такую-то сумму
«афганцам». Как это сделать? С горем пополам
начал перечислять. А налоговая стала с этих сумм
подоходный брать: ага, рассылаешь, говорят,
друзьям-родственникам и таким образом обра-
щаешь их в наличные, прикарманиваешь...
...С тех самых пор три года шлю почтовые
переводы полуголодным старухам, паралитикам,
покупаю и развожу мясо, устраиваю бесплатную
кормёжку, какую эти старики-ветераны вовек
не едали. А когда к властям обращаюсь, чтобы
помогли единственно в чём – разобраться, ко-
му помочь в первую очередь – на меня глядят
чекистским прищуром: какой, уважаемый, тебе
прок от благотворительности?..
Знают они, что я человек не богатый, однако
состоятельный: две машины купил, дом, квартиру,
мебель... Трамбовать, что ли, эти бумажки по
кубышкам? Может, мне звонки со «спасибо»
что отпущение грехов?.. С одной бабулей пе-
реговариваюсь много месяцев, недавно даже
оборвал её излияния: из-за сотни рублей море
слов, говорю, тратите. А она: «Тебе, сынок, сотня
– тьфу, для меня – жизнь. Если хочешь знать, мы
до вашего перевода два дня, считай, без еды».
И рассказала, что муж погиб в сорок каком-то,
сына убили в Афгане, невестка смылась с новым
мужем: оставила внучку на бабкины плечи. «А у
меня, говорит, рак последней стадии. Не умираю
только потому, что не могу оставить девочку
одну. Вы помогаете и внучку доучить в институте.
Погожу, пока работать станет. А то ведь на панель
пойдёт... Так что ещё раз спасибо вам...»
...Лёгкий шорох и опять же – за спиной. На этот
раз Никита ничем не показал, что насторожился...
Острсюжетная мистика
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Ещё несколько секунд он внимательно вгля-
дывался в газетный текст. Но ему было уже не до
чтения.
В комнате – кроме него – ещё был кто-то. Это
Никита уже ЗНАЛ совершенно точно.
Два года в Афгане научат чуять опасность
вовремя даже самого тупорылого дубака. А уж
Никита Панин – тупым не чета. Он весь из себя
– снаружи и изнутри – чёткий, собранный, будто
бы из отдельных жилочек скрученный... его то уж
– как воробья на мякине – не проведёшь...
Но некто... или нечто... чего оно ждёт? Доби-
вается того, чтобы хозяин начал рыскать по холлу
в поисках незваного своего гостя и заглядывать
во все углы?!
Ну что ж, подождёт. Пусть подождёт...
И Никита скривил свои тонкие, красивого ри-
сунка, губы в жёсткую усмешку. Бывало увидев
её, такую, на узком лице командира, бортинженер
Мурсалимов говорил:
– Парни, шеф на взлёте!
И весь экипаж – лихие, ну просто «ломовые»
ребята, делались тише воды, ниже травы...
Никита снова взялся за газету. Ему-то спешить
некуда. Он, слава Богу, в своём собственном
доме... Это тот, кто пришёл, пусть дёргается.
Проявит ещё себя, куда он денется!
«...Но опять-таки, какое дело до моей «пользы»
бдительным госслужащим – не у них же ку-
сок отбираю, свой переламываю. Да и кто
они, чтобы спрашивать? Если и занимаются
благотворительностью, то за чужой счёт. Городс-
кие власти устраивают с помпой бесплатные
обеды. Но платят за них налогоплательщики.
Заводы-монстры, акционерные общества, банки
трубят на всю Европу: пожертвовали столько-
то тысяч, ура... Директору платёжку подписать
просто, деньги не его – рабочих или акционеров.
А я плачу свои и по своей воле.
Вся жуть в том, что и их не дают с толком
истратить. Нынче деньги, что пыль под ногами:
слабому да хворому что с ними делать?
Вот и решил: чем переводы слать (тем более
что почта нынче сдирает столько, что можно
семью кормить год на такие деньги), так лучше
буду инвалидов обслуживать натуральными про-
дуктами. Вот уж год предлагаю властям: сдайте в
аренду или, на худой конец, продайте столовую
мне. Всё равно общепит стал сейчас убыточным.
Через месяц, обещаю, буду кормить сто человек,
через два – двести...
...В исполкоме меня, казалось бы, понимают
и затею одобряют. Когда же иду за ответом,
опускают глаза словно девицы в ожидании
жениха: мол, не в силах взять ни одной столовки у
райобщепита... Вот этого не понимаю и понимать
не хочу. Не можете сделать как лучше, не умеете
пользоваться властью – уходите. Сколько можно
обещать?..
...Вы понимаете, какая чудовищная глупость –
благотворительность приходится «пробивать».
Вторая глупость – «избранникам народа» не ве-
рят, а мне, малоизвестному дельцу, верят... И
главная глупость: нищая власть не в состоянии
защитить слабых от недоедания, и нам, кто по-
богаче, делать это не даёт...»
2. ЧТО-ТО БЫЛО НЕ ТАК...
Немного не дочитав статью до конца, Панин
бросил газету на столик. Чтение ничуть не мешало
ему анализировать ситуацию. И он вынужден
был признать, что она пока складывается не в его
пользу.
В доме кто-то есть. И до сих пор этот «кто-то»
ничем себя не проявил, не выдал... иногда только
слышится Никите... или просто чудится ему...
чьё-то неровное лёгкое дыхание. И непонятно,
как вошёл в дом сей незваный гость: дверь была
заперта, это Никита помнит точно.
Панин встал и лёгкими кошачьими шажками
пересёк холл до входной двери. Она оказалась не
запертой, а просто притворённой...
Вот оно!
Никита увидел на полу рядом с дверью
маленький след грязной босой ноги. Он окон-
туривался по светлому паркету бурой, еле при-
метной каймой. Вот ещё один следок... и – ещё.
Следы вели в уголок за камином – единственное
место в холле, где можно было спрятаться, и то –
не каждому.
Никита заглянул туда и увидел девочку лет
пятнадцати, белокурую, с голубыми ясными
глазами. Она, встретив его взгляд, шумно и с
облегчением вздохнула – точь-в-точь как пловец,
наконец-то вынырнувший на поверхность гиб-
лого омута. И не спеша, с достоинством, вышла
из-за камина.
– У меня для гостей кресло есть! – насмешливо
сказал Никита. – А ты залезла в пыльный угол.
Может быть, представишься?
– Я – Татьяна. А для вас, Никита Юрьевич, если
хотите... просто Танечка.
– А как же ты вошла? Дверь ведь была закрыта.
– Что вы, Никита Юрьевич! Открыта.
– Ну, ладно. Садись, Танюш. Рассказывай.
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 2 (91) 2016 год
Таня, подрагивая хрупкими, по девичьи узкими
бёдрами, прошла к креслу и робко присела на
краешек его.
Никита подумал:
«Через годик у неё фигурка будет – закачаешься!»
Он примостился напротив Тани прямо на столе,
небрежно отодвинув в сторону газету и пепельни-
цу. И вопросительно посмотрел на гостью. Та
сначала тщетно попыталась улыбнуться ему, а
потом её личико вдруг исказила судорога, и всё
тело Танечки забилось крупной дрожью.
– Я... я вас не боюсь... и не стесняюсь поэтому!..
– жадно хватая ртом воздух, выдавила из себя
Таня. – По... о... смотрите!
Она встала и скрюченными пальцами с трудом
расстегнула своё тёмно-синее, явно вышедшее из
моды, платье. Рывками стянула его через голову.
Под платьем у неё ничего не было: ни лифчика,
ни трусиков.
– Господи! – ахнул Никита.
Полные и прямо стоячие Танечкины груди
были почти сплошь искусаны, живот и бёдра
густо покрыты кровоподтёками, а на длинных
стройных ногах её... выше колен... опять же укусы,
царапины, синяки – следы жадных сосущих по-
целуев...
– Кто это?! – наливаясь дикой злобой, процедил
Никита. – Кто?.. я тебя спрашиваю!
– Вы его знаете. Кульгузкин.
– Степан?!
– Он... козёл поганый.
– Да как же... ты? Зачем?
Таня всхлипнула:
– А здесь что он мне сделал... посмотрите!
Она, цепляясь за подлокотники, опять села в
кресло, и, зажмурившись, подняла вверх сог-
нутые в коленях ноги.
– Так тебе же... к врачу надо!!!
– Это он рвал зубами. Тогда, когда положил
меня на себя лицом вниз и велел... в общем, велел
взять ртом...
И Танечка облизнула свои пересохшие губы.
Никита только сейчас увидел глубокие трещины
в уголках её маленького, пухлого по детски рта.
– Всю по косточкам перебрал... перещупал.
Совал мне... везде... Я же девочка ещё... бы-ла!.. я
даже и не знала, что женщин можно... в такие...
такие вот места!..
Таня покраснела, закрыла лицо ладошками и
опять заплакала – теперь уже взахлёб.
– Ладно! – катая по скулам желваки, сказал
Никита. – Ладненько! Теперь ты говори, как всё
получилось. Зачем ты к нему пошла?
– Мамка... Мамка ему пять тысяч была должна...
он каждый день приходил и долг спрашивал.
Отчим, гад, ещё в прошлом году смотался в свою
су... у... веренную Молдавию. Ваучеры продали...
проели... У меня ведь ещё маленький братишка...
А мамка болеет и поэтому её с работы сократили...
лёгкими она мучается... в литейке же фо... о...
рмовщицей работа... ала!
И Таня всхлипнула, но уже так, что Никита
понял: плакать она больше не будет.
– Я за помощью к вам пришла, Никита Юрьевич!
Вас ведь все знают... что вы добрый. Я не для себя,
для мамки с Игорьком. Мы второй день уже с
одной буханкой хлеба сидим...
– Понятно. Ты пока одевайся, я сейчас!
Никита бегом поднялся в комнаты и вернулся
с сумкой: в руках всё не уместилось. Бутылка
грузинского бренди, штук пять «Сникерсов»,
булка, апельсины. Две рюмки.
– Давай-ка, Танюша, отойди душой... Много я
тебе не налью, но фронтовые сто граммов прими.
Примешь?
– Да.
– Ну, а я себе побольше... мужик, всё-таки. Пей!
И он принялся чистить апельсин.
– Я... «Сникерс» откушу. Можно?
– Можно!
Таня осторожно выпила половину рюмки.
– А пить-то она совсем непривычна, – подумал
Никита. – Ох, Господи, да зачем же ты допустил...
чтобы её, ребёнка ещё... и – вот так!..
И он выпил свою рюмку залпом. Налил
ещё. Опять выпил. По стёклам окон надсадно
барабанил дождь... «Я что-то должен вспомнить,
– подумал Никита.
Что-то было не так. А что именно?
Ах да, дождь. Этот нудный октябрьский дождь.
Танечка пришла, когда он уже начался. А платье
на ней было сухое.
Почему?
Может быть, и не пешком она пришла, сирота.
А подвезли её в машине... подвезли, высадили,
пожелали удачи...»
– Ой, Никита Юрьевич! – сказала Таня. – Да вы
же эту гадость... как воду пьёте!
– Закуришь?
– Ой, нет! Что вы...
– А я закурю. Знаешь, Танюш, я гонял в Аф-
ган «семьдесят шестой»... Ну, «ИЛ-76»... Мы
из Ташкента таскали в Кабул муку, керосин...
Впрочем, это неважно...
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
АФГАНСКОЕ НЕБО. I.
...Погода, как говорят пилоты, звенела. Восход
солнца экипаж должен был встретить уже при
подлёте к аэропорту назначения. Через полтора
часа полёта, за сто километров от афганской
столицы, экипаж связался с кабульским авиа-
диспетчером. Тот сообщил метеоданные, порядок
снижения и дал согласие на приём самолёта. За
70 километров от Кабула экипаж приступил к
гашению скорости и снижению... Уже и солнышко
поднималось, а земля под крылом самолёта была
зелёной и мирной...
...Никому не дано было предвидеть: то ли до
гибели экипажа оставались считанные минуты,
то ли авиаторам суждено было пережить их,
чтобы затем счастливо ощутить себя вновь
родившимися на свет...
...Неотвратимо надвигалось страшное: самолёт,
наполненный 55 тоннами керосина, при ударе о
землю взрывается, превращается в гигантский
факел, из которого людям не выбраться...
3. И МЁРТВЫЕ, И ЖИВЫЕ
ПЬЮТ КОНЬЯК
– Никита Юрьевич! – тронула его за руку Та-
ня... – Никитушка, ты что?!...
– Списали меня с полётов, малышка. Вот что.
И афганский орден «За храбрость» у меня есть,
и наш «За личное мужество» где-то до сих пор в
чужом сейфе лежит. А с полётов – списали!..
– Так за что же?
– Нашли за что. Я после последнего своего
полёта как раз деньги получил... Раскидывал их
в ташкентском автобусе по полу. Берите, мол, всё
равно не мои, а советские... Так психом сочли.
Вообще-то и правильно сочли, меня бы только
свой брат-«афганец» мог понять правильно. Но
только уж не чинуши из медкомиссии. И вот хожу
четвёртый год в бизнесменах... Если честно... не-
навидите вы, простые, нас?
– Только не вас, Никита Юрьевич! – быстро
сказала Таня и залпом допила свою рюмку. – Вас
же весь город знает... на вас люди Богу молятся!
Вы – добрый.
– Милосердный... так, наверно. Но вовсе не
добрый.
– А разве?..
– Да, разве! Я так часто видел смерть глаза в
глаза, что убить человека мне как два пальца...
Никита осёкся.
– Зря вы так на себя, Никита Юрьевич!
Таня посмотрела ему прямо в глаза. Но Никита
не отвёл взгляда.
– Пить ещё будешь? – спросил он.
– Нет. Я пойду.
– А я – выпью. И поедем к вам. Ты где живёшь?
– Нет, я пойду. А адрес я вам записала. Вот...
– В Затоне, значит. Ну да, вы же со Стёпкой
соседи. Так?
– Да.
– А, чёрт! «Мерседес» то у меня Витька в Москву
угнал. А «Волга» на другом конце города. Сейчас
тачку вызову...
Панин потянулся было к телефону, но Таня по-
ложила ему руку на плечо.
– Никитушка... а можно, я так тебя буду звать?
– Можно.
– Никитушка, дождь кончился. Пойдём пешком,
а? Здесь же недалеко. Я... я подольше с тобой
побыть хочу!.. Когда ещё доведётся...
– Теперь – доведётся. Я вас не брошу.
– Да, но я-то... Ладно. Пошли?
– Пошли. На вот, мою куртку набрось... Бери,
бери – кому говорят?
– Не надо. Мне не холодно... А вы?
– Что мне, надеть что ли нечего?
Никита взял кейс и стал укладывать в него
продукты. Взял самое вкусное, что нашлось в доме
и – сколько уместилось. Потом зашёл в спальню
и открыл потайную дверцу сейфа. В раздумье
посмотрел на разноцветные пачки. Достал одну.
«Сто кусков. На первое время им, пожалуй,
хватит. Детей подкормить, одеть, обуть... по-
износились поди...»
...– Никита Юрьевич... спасибо вам! – сказала
Таня, когда они вышли на тёмную мокрую улицу.
– Спасибо!... а то вот так – помрёшь и глаза
некому закрыть будет...
– Танька, да ты что?! – вскинулся Никита. –
Сопли ещё зелёные об этом думать. Да ты ещё
всех своих врагов заделаешь – я тебе помогу, если
что. Сдюжим!
– Спа... сибо! – прошептала Танечка, сжала
своими холодными пальчиками правую кисть
Никиты, и они медленно побрели на голубоватые
огни – туда, где светилась длинная изогнутая по-
лоса набережной.
Когда до Затона оставалось всего ничего, ка-
ких-нибудь двести метров по косенькой, сзади
вспыхнул ослепительный свет фар. Заюзили по
мокрому асфальту покрышки. Хлопнула дверца
машины.
– Никита Юрьевич! Вас подвезти?
– А, это ты, Степан. Ну, как жизнь?..
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 2 (91) 2016 год
Весь белесый, Кульгузкин хлопал своими
поросячьими ресницами. Лицо у него белое:
никакому загару не поддаётся. Руки хлипкие,
веснушчатые... Потные. Всегда потные.
– Никита Юрьевич, – заискивающе сказал
Кульгузкин. – Отойдём-ка. Разговор есть.
– Я сейчас, Танюш, – сказал Никита. – Поговорю
вот с товарищем. Ты подожди чуток...
И он аккуратно поставил свой кейс на обочину.
Таня искоса посмотрела на него через плечо и
тихонько пошла вперёд по шоссе...
– Никита Юрьевич, я эту девочку уже купил, –
тихо сказал Кульгузкин, облизывая свои бледные
бескровные губы. – Так что – отступного с вас...
– Идёт! – кивнул Никита. – С меня четыре «на-
па». Устроит?
– Вполне! – оживился Кульгузкин. – Кстати, у
меня в машине есть бутылочка, его, родимого.
Примем на грудь?
– Знаешь что, Степка? Поезжай-ка ты лучше
к энтой матери. А по пути помолись ангелу-
хранителю своему. Авось и спасёшься. Дорога-то
скользкая...
– Шутить изволите, Никита Юрьевич! – оби-
женно скривился Кульгузкин. – Ну да, вы же
большие люди, а мы так себе – дерьмо. А я, между
прочим, от чистоты души предложил...
– Ладно, уговорил, – буркнул Никита. – Так и
быть, наливай! Я уже маленько того... «Догнать»
надо бы...
Кульгузкин покопался в салоне.
– Ну, позабавился я немного с этой нищей
девкой, – донеслось до Никиты из машины. – Ну
и что с того? А мы люди свои... всегда сочтёмся!
А?
– Ясное дело! – ответил Никита в его согнутую
спину.
Степан достал непочатую бутылку французско-
го коньяка и два стакана.
– А закусить вот... – он извиняюще повёл пле-
чами.
– Да ладно, – отмахнулся Никита. – Было бы что
выпить...
АФГАНСКОЕ НЕБО. II.
«...Комиссия Госавианадзора СССР, расследо-
вавшая происшествие с самолетом «ИЛ-76»...
установила, что с одной из вершин хребта Паг-
ман он был поражен ракетой «Стингер»: в фю-
зеляже обнаружили десятка два её осколков. На
одном из них клеймо: «Сделано в США, Штат
Флорида». Признано: действия экипажа были
правильными»...
4. К Т О ? !
...Опять начал моросить дождь. Никита скольз-
нул быстрым взглядом по тёмному пустынному
шоссе. Кульгузкин налил в оба стакана – в каждый
– чуть больше половины.
– За Танечку, – сказал он, и Никита, согласно
хмыкнув, взял свой стакан левой рукой.
– Будем.
– Будем!
Кульгузкин медленно, с явным наслаждением,
высосал свою порцию. А Никита – свою – с
размаха выплеснул ему в лицо и в тот же миг
коротким ударом «вырубил» Кульгузкина...
...Его бортинженер Наиль Мурсалимов – зна-
ток восточных единоборств – утверждал, что
удар именно в эту точку действует безотказно:
обеспечивает жертве пять-шесть минут полного
покоя. Причём не оставляет на теле ни малейшего
следа...
– Твоя правда, Наиль! – сказал вслух Никита,
глядя на распластавшегося по мокрому асфальту
Кульгузкина. – Отключился Стёпка...
Никита не спеша натянул на руки перчатки,
которые как раз кстати нашлись в кармане
куртки. Положил на их место свой стакан, а стакан
Кульгузкина и на половину пустую бутылку
коньяка бросил в салон Стёпкиной «девятки».
Потом поднял Кульгузкина, открыл левую двер-
цу, запихнул его за руль, включил зажигание,
переключил скорость. И вывернул баранку в сто-
рону хлипких столбиков, отделяющих шоссе от
реки, мягким толчком закрыл дверцу машины.
Глухо урча мотором, белая «девятка» юзом съе-
хала к воде, воспетой народом великой русской
реки... к мутной, с нефтяными разводами, воде.
Помедлила чуть-чуть и, накренясь на правый
бок, упала с двухметровой высоты. Булькнул,
вырываясь из кабины, воздух, и машина легла
на бок... И в призрачном свете голубого фонаря
Никита увидел – точнее, угадал – голова Куль-
гузкина находится под водой.
Глубина здесь была небольшая, всего метра два
с гаком. Для Степана хватило.
«Вот и всё, – подумал Панин. – Вредно пить
за рулём!.. Особенно, если дорога твоя – скольз-
кая...»
И тут почудилось Панину, будто бы кто-то
сзади, неслышно подкравшись, ощупал ледяным
дыханием его затылок. Не вздрогнул Никита,
нет... не той он был закваски!.. а только тихо и
коротко спросил:
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
– Кто?!
– Классный удар, командир. Удар – от и до!
– Наиль! – сразу же узнал Никита этот
хрипловатый басок. И тут же понял, что ГО-
ЛОС, прозвучавший в его мозгу, абсолютно не-
человечен... просто Никита, точно почему-то зная
с кем он говорит, слышит его живым. Знакомым
до мельчайшей интонации...
Ещё бы! Как-никак, вместе с обладателем этого
голоса – кем бы он сейчас ни был – Никита сделал
сто один рейс «Ташкент – Кабул»...
– Сто два, командир, – поправил его Наиль.
Да... именно сто второй стал последним... Тот
самый рейс, который «закрывался» на минуты...
АФГАНСКОЕ НЕБО. III.
...Первая минута.
Высота полета 7750 метров. До Кабула 34
километра. Вдруг все услышали сильный хлопок
по левому борту, и самолёт резко бросило вправо.
Мгновенно в кабину ворвался ветер. Всё, что
было незакреплённым, сорвалось с места. В это
время бортрадист несколько раз крикнул в эфир
«земле»: «В нас попали!»
С того момента связи с кабульским диспетчером
уже не было.
Вторая минута...
Глянув через левое плечо, командир увидел
огромную пробоину в борту (впоследствии ко-
миссия сделает её замер: 2 на 1,5 метра). Левые
двигатели не работали, но при снижении это было
не так страшно. Все приборы, кроме указателя
скорости, зашкаливало. Старший бортоператор,
находившийся в хвостовой кабине с широким
обзором, постоянно информировал командира:
«Всё нормально. Крыло чистое. Огня нет».
Третья минута...
Кабину наполнил запах дыма. Едкого, уду-
шливого. Это горели электрожгуты. Взялись за
огнетушители. Кто-то сообразил приоткрыть
хвостовую рампу и мощным сквозняком дым
вытянуло. Бортинженер известил командира,
что повреждена гидросистема и жидкости в ней
– ноль, а значит, шасси при посадке выпускаться
не будет.
Самолёт продолжал снижаться...
Четвёртая минута...
Бортинженер доложил:
– Закрылки при посадке не выйдут.
Командир:
– Садиться будем на живот...
5. «МЕНЯ ДЕРЖИТ ВАША ПАМЯТЬ...»
...– Знаете, как наша экипажная братия го-
варивала о вас?
– Нет.
– Летай с Паном – будешь паном!
– Приятно слышать! – сказал Никита. – Ну, а
ты... как?
– На своём сто двенадцатом рейсе. Там же, над
хребтом Пагман. Вы ещё не забыли, командир,
сколько весит гружёный Ил?
– Свыше ста пятидесяти.
– Правильно. Вот и наш полётный вес был 154
тонны. А осталось: от машины только триста кило
горелого металла, а от нас – только наши души...
...Никита обнаружил, что он уже отошёл от
места гибели Стёпки Кульгузкина метров на
пятьдесят. И что он бредёт куда-то по шоссе
в темноте и полном одиночестве, а в лицо ему
хлещет пронизанный водяной пылью ледяной
ветер... А кейс?! Вот он... в правой руке.
– Вы ничего не забыли, командир, – сказал
Наиль. – И никаких улик не оставили. Я недаром
всегда боготворил вас, вы этого стоите. И я всегда
молился за вас Аллаху, великому и милосердному
– да будет благословенно Имя его!..
...Теперь Панин вспомнил, что его бортинженер
говорил ему «вы»... а остальным – и младшим, и
старшим по званию, порой беспощадно «тыкал».
Кто-то из экипажа, помнится, обратил на это
внимание. Наиль огрызнулся:
– У нас в Казани так принято!»
КАК ИМЕННО принято в Казани – никто тол-
ком не понял. Но разговоров на эту тему больше не
возникало: Мурсалимова не только уважали как
первоклассного специалиста, но и побаивались.
Достаточно было лишь раз взглянуть на его ли-
цо – крутой лоб, длинный, чуть горбатый нос
с тонкими ноздрями, подбородок с ямочкой –
чтобы понять: этот парень может «взорваться»
от первой же искры. Не хуже бочки с порохом...
...– Вы, земные, думаете, что всё решаете и де-
лаете сами? – неожиданно спросил Наиль.
– В общем-то – да.
– Это не совсем так, командир. Пока вы пом-
ните о нас – мы с вами. Иногда совсем рядом,
иногда – неизмеримо далеко... впрочем, это по
земным понятиям. Для нас же нет ни времени,
ни расстояния. Я продолжаю любить тех, кого
любите вы и ненавижу тех, кого вы ненавидите.
МЕНЯ ДЕРЖИТ ВАША ПАМЯТЬ. Я в земной
жизни даже и предположить не мог, что вы так
привязаны ко мне, командир...
– Да, – невпопад ответил Панин. – Да... Ведь
общий на минуты и шёл у нас счёт...
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 2 (91) 2016 год
АФГАНСКОЕ НЕБО. IV.
Пятая минута...
Машина вела себя... «вяло»... мелькнула мысль
сажать её прямо в поле, рядом с дорогой, ведущей
на Баграм. И всё же после четвёртого разворота
сформировалось окончательное решение: сади-
ться на грунтовую полосу кабульского аэродрома,
правее основной «бетонки».
Шестая минута...
Подобных заходов и посадок никто, никогда и
нигде не делал. Не было таковых предусмотрено
ни в руководящих лётных документах, ни в про-
граммах тренажёрной подготовки лётчиков. Зная
минимальные скорости снижения при имеющемся
полётном весе... командир выдерживал режим
движения машины в 370 км/час. Она неумолимо
приближалась к земле...
Седьмая минута...
Точку посадки обозначили в начале «грунтовки».
Но когда до «точки» оставалось метров 500, стало
видно, что это место изрыто. С трудом перетянули
через него... пониже, пониже к земле. Поскольку
крыльевые баки были заполнены топливом, вы-
сокое выравнивание машины могло привести к
«хлысту» – удару о полосу... Метров за двести до
касания бортинженер и бортрадист обесточили
самолёт, чтобы снизить вероятность пожара.
Восьмая минута...
Хвост самолёта чиркнул о полосу. В кабину че-
рез пробоину в борту ворвался пыльный смерч.
Ничего не разглядеть: темень. Отрицательное
ускорение припечатало всех к спинкам кресел.
Наконец самолёт пополз на фюзеляже, коснулся
земли левой плоскостью (всех напоследок ещё
раз шатнуло) и встал ровно.
Всё! Через аварийный люк один за другим спус-
тились на землю. А к ним уже мчались пожарные
машины. Нужды в них не было...
6. ОКНО В БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ
...– Прощайте, командир! – сказал Наиль.
– Подожди. Мы теперь что, никогда уже не
встретимся?
– Это как сказать, – усмехнулся невидимый со-
беседник. – Для вас, земных, «всегда» и «никогда»
разные понятия. А для нас это – одно и то же...
Для кого-то я вроде бы как ангел-хранитель, а для
кого-то – дэв... или, если по-русски, – бес в ребро!
Неужели вы всерьёз полагаете, что покойный
Стёпка предлагал вам выпивку по доброте ду-
шевной?
– Теперь дошло, – сказал Никита.
– Это я ему нашептывал, притормаживал. Знал,
что если вы уж решились, то... в общем, всё как
учили, командир!
– Спасибо.
– Не за что. Если сможете, забудьте меня. У нас
ведь здесь совсем другие заботы... понимаете?
– Я – постараюсь.
– Я-то уже ничего не волен забыть. Любовь и
ненависть – это вечное. А я ведь тоже частичка
вечности. Теперь вы поняли?
– Да. Прощай, Наиль.
– Вам пора поворачивать к посёлку. Через
пятнадцать минут сорок секунд здесь проедет
машина, а вам рисоваться ни к чему... Да и Танечка
вас ждёт...
Панин мгновенно вспомнил всё... Таня!.. А ведь
Наиль знает будущее... она и он, Никита. Суждено
ли им?..
– Наиль!!!
...Окно в беспредельность закрылось.
Никита брёл по убогой улочке. Здесь было
потише, только темнота вроде бы сгустилась
ещё сильнее, и ничто не нарушало её осеннего
беспробудного сна... только поблёскивали длин-
ные языки луж в ухабах узкой дороги. Дома
прятались подальше от неё – за невысокими
хилыми заборчиками, и рассмотреть их не было
никакой возможности.
– Пятьдесят девять, Назаровы... дом номер
пятьдесят девять, – бормотал себе под нос Ники-
та, механически – аккуратно вытаскивая свои
шаги из вязкой грязи. – Попробуй-ка, найди тут
его...
И вдруг Никиту словно бы толкнул в грудь
кто-то... он различил под ногами светлое пятно и
понял, что перед ним – его собственная куртка.
Та самая, которую он дал Танечке перед выходом
из дома.
«Догадалась моя ведущая, оставила ориентир,
– подумал он. – Но именно так вот... зачем же?!
Хотя бы на штакетник повесила. Нет, бросила в
грязь. Беседуй, мол, с коллегой своим Степаном...
а мне тебя ждать надоело!
Дурочка. Знала бы она... Впрочем, нет. Знать ей
ни о чём не надо!»
Никита шагнул в приотворенную низкую ка-
литку и, собирая на брюки воду с растущего вдоль
дорожки бурьяна, пошёл к чернеющему впереди
дому. Он был словно без жильцов тот дом...
тоскливый как осень и хмурый как дождливая
ночь... ничего не выдавало присутствия в нём
чьей-то живой человеческой души.
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Впрочем, нет! Над скользкими подгнившими
досками крылечка пробивался сквозь ветхую
пёструю занавеску слабый свет... Никита на
ощупь миновал маленькие сенцы, нашарил ручку
двери и постучал по ней костяшками пальцев.
На его стук никто не откликнулся.
Никита подождал немного. Потом решительно
рванул дверь на себя и вошёл.
В доме было холодно и пахло нежилым. Воздух
был мёртвым, застойным, тяжёлым. Но Никита
уже понял – в доме кто-то есть.
– Хозяева! – негромко окликнул он.
– Кто там? – отозвался из передней чей-то сла-
бый женский голос.
– Назаровы здесь живут?
– Я Назарова. Вам чего?
Никита понял, что дальнейшего приглашения
не последует и пошёл туда, откуда слышался
голос. При тусклом свете горевшей за его спиной
лампочки он увидел, что навстречу ему с дивана
приподнялась маленькая, донельзя исхудавшая
женщина с заостренным книзу узким личиком.
– Кто вы?! – испуганно спросила она. – Я вас не
знаю...
– Зато я вас знаю, – как можно мягче сказал
Никита. – Вы ведь Танина мама...
Женщина поднесла руку к горлу и судорожно
глотнула воздух.
– Да... да! – хрипло выдавила она. – А... что?!
– Да не пугайтесь вы так, – укоризненно сказал
Никита. – Теперь всё будет хорошо. Я вам на
первое время покушать принёс. И – денег.
– Денег, – прошептала женщина. – Да, мне теперь
надо много денег... похороны нынче дорогие... Но
как... вы всё узнали?
– От Тани.
– От... Тани?!!
И неведомое доселе Никите чувство – странное
и страшное – вдруг заставило его сердце съё-
житься. А худенькая женщина смотрела мимо
него на дверь соседней комнаты, прикрытую се-
рой застиранной занавеской. И зрачки меж её
опухших век темнели, тяжелели... становились
каменными...
Никита рывком отодвинул занавеску.
Полоска света из кухни наискосок пересекла
Танино белое колено, легла на её тёмно-синее
платье и, наконец, коснулась приоткрытых и
навек застывших девичьих губ. Тонкая рука Та-
нечки свесилась с узкой койки, почти касаясь
пола крепко стиснутым кулачком.
– Сегодня утром... она умерла, – тихо обронила
мать. – Пришла от этого гада Кульгузкина... и
сказала: «Мама, я гадкая теперь... я – лягу. И уж
если не встану больше... ты прости меня... за всё
прости!»...
«Вот умру я и...» – вспомнились Панину слова
Тани.
Он последний раз посмотрел в её широко от-
крытые голубые глаза и закрыл их.
До новой встречи с Танечкой Никите теперь
оставалось прожить ещё тридцать четыре года.
...«Не сомневался, что он хочет меня объегорить,
– рассказывал райвоенком... – Ещё бы! Как к себе
домой заходит в кабинет типичный «крутой» де-
ляга «в коже» и тоном таким, что мол, не моги
возразить, требует адреса ветеранов войны, Аф-
ганистана и вдов погибших. Деньгами, говорит,
хочет помочь. Спрашиваю его прямо: ты ведь не
из собеса, тогда признавайся, парень, зачем тебе
это надо... Тут он как следует сорвался на меня...
Так вот, когда встретитесь с ним, слушайте и
верьте всему, что он скажет»...
Никита Панин усмехнулся над газетным лис-
том. Да уж!.. он тогда выдал этому военкому по
первое число...
Никита потянулся к пачке «Мальборо», взял
сигарету... Гулкий стук вдруг разнёсся по прос-
торному холлу – в большие стёкла окон хлестнул
очередной порыв дождя.
Панин закурил, отложил в сторону газету, по-
дошёл к окну и стал пристально вглядываться
в фиолетовый сумрак октябрьского вечера...
Дождь, опять дождь.
Осень. Три дня назад ему стукнуло тридцать
пять. «Осень жизни, как и осень года»... «надо
благодарно»... Благодарно?! Как бы не так! Никита
с досадой отвернулся от окна и – краем глаза –
увидел рядом со своим отражением в стекле чью-
то неясную тень. Тень, мелькнувшую у входной
двери.
Никита повернулся: мгновенно и круто. Реак-
ция у него была отменной... а не будь она такой,
остался бы Никита там, «за речкой». Или бы вер-
нулся домой – непривычной воздушной трассой.
Но только уже не командиром «ИЛ» – а тихим
пассажиром «Чёрного тюльпана»...
...В холле никого не было. Большой и пустынный,
он просматривался насквозь: низкий китайский
столик с чёрной лакированной столешницей,
кресло. Камин, в котором горят и потрескивают
берёзовые поленья...
Почудилось? С каких это пор стало чудиться...
Нервы?
Панин хмыкнул.
Нервы!.. тоже мне. Да у него стальные нервы,
это подтвердит каждый «дух» из окрестностей
Кабула...
Никита смял наполовину искуренную сигарету
в хрустальной пепельнице и снова принялся за
чтение. Что ни говори, а приятно, когда вот так
о тебе... причём под рубрикой «непричёсанный
монолог». Да, «не причесали»! Всё как он говорил,
а некоторые фразы звучат даже ещё резче. Кор-
респондент будто бы читал его мысли, а не только
записывал слова...
...«Не один военком «бдил», – язвил собеседник
«в коже». – Когда призывы к пожертвованиям
звучали ещё редко, кооператоров чехвостили уже
вовсю. Пришёл тогда в банк и говорю, что мой
кооператив решил перевести такую-то сумму
«афганцам». Как это сделать? С горем пополам
начал перечислять. А налоговая стала с этих сумм
подоходный брать: ага, рассылаешь, говорят,
друзьям-родственникам и таким образом обра-
щаешь их в наличные, прикарманиваешь...
...С тех самых пор три года шлю почтовые
переводы полуголодным старухам, паралитикам,
покупаю и развожу мясо, устраиваю бесплатную
кормёжку, какую эти старики-ветераны вовек
не едали. А когда к властям обращаюсь, чтобы
помогли единственно в чём – разобраться, ко-
му помочь в первую очередь – на меня глядят
чекистским прищуром: какой, уважаемый, тебе
прок от благотворительности?..
Знают они, что я человек не богатый, однако
состоятельный: две машины купил, дом, квартиру,
мебель... Трамбовать, что ли, эти бумажки по
кубышкам? Может, мне звонки со «спасибо»
что отпущение грехов?.. С одной бабулей пе-
реговариваюсь много месяцев, недавно даже
оборвал её излияния: из-за сотни рублей море
слов, говорю, тратите. А она: «Тебе, сынок, сотня
– тьфу, для меня – жизнь. Если хочешь знать, мы
до вашего перевода два дня, считай, без еды».
И рассказала, что муж погиб в сорок каком-то,
сына убили в Афгане, невестка смылась с новым
мужем: оставила внучку на бабкины плечи. «А у
меня, говорит, рак последней стадии. Не умираю
только потому, что не могу оставить девочку
одну. Вы помогаете и внучку доучить в институте.
Погожу, пока работать станет. А то ведь на панель
пойдёт... Так что ещё раз спасибо вам...»
...Лёгкий шорох и опять же – за спиной. На этот
раз Никита ничем не показал, что насторожился...
Острсюжетная мистика
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Ещё несколько секунд он внимательно вгля-
дывался в газетный текст. Но ему было уже не до
чтения.
В комнате – кроме него – ещё был кто-то. Это
Никита уже ЗНАЛ совершенно точно.
Два года в Афгане научат чуять опасность
вовремя даже самого тупорылого дубака. А уж
Никита Панин – тупым не чета. Он весь из себя
– снаружи и изнутри – чёткий, собранный, будто
бы из отдельных жилочек скрученный... его то уж
– как воробья на мякине – не проведёшь...
Но некто... или нечто... чего оно ждёт? Доби-
вается того, чтобы хозяин начал рыскать по холлу
в поисках незваного своего гостя и заглядывать
во все углы?!
Ну что ж, подождёт. Пусть подождёт...
И Никита скривил свои тонкие, красивого ри-
сунка, губы в жёсткую усмешку. Бывало увидев
её, такую, на узком лице командира, бортинженер
Мурсалимов говорил:
– Парни, шеф на взлёте!
И весь экипаж – лихие, ну просто «ломовые»
ребята, делались тише воды, ниже травы...
Никита снова взялся за газету. Ему-то спешить
некуда. Он, слава Богу, в своём собственном
доме... Это тот, кто пришёл, пусть дёргается.
Проявит ещё себя, куда он денется!
«...Но опять-таки, какое дело до моей «пользы»
бдительным госслужащим – не у них же ку-
сок отбираю, свой переламываю. Да и кто
они, чтобы спрашивать? Если и занимаются
благотворительностью, то за чужой счёт. Городс-
кие власти устраивают с помпой бесплатные
обеды. Но платят за них налогоплательщики.
Заводы-монстры, акционерные общества, банки
трубят на всю Европу: пожертвовали столько-
то тысяч, ура... Директору платёжку подписать
просто, деньги не его – рабочих или акционеров.
А я плачу свои и по своей воле.
Вся жуть в том, что и их не дают с толком
истратить. Нынче деньги, что пыль под ногами:
слабому да хворому что с ними делать?
Вот и решил: чем переводы слать (тем более
что почта нынче сдирает столько, что можно
семью кормить год на такие деньги), так лучше
буду инвалидов обслуживать натуральными про-
дуктами. Вот уж год предлагаю властям: сдайте в
аренду или, на худой конец, продайте столовую
мне. Всё равно общепит стал сейчас убыточным.
Через месяц, обещаю, буду кормить сто человек,
через два – двести...
...В исполкоме меня, казалось бы, понимают
и затею одобряют. Когда же иду за ответом,
опускают глаза словно девицы в ожидании
жениха: мол, не в силах взять ни одной столовки у
райобщепита... Вот этого не понимаю и понимать
не хочу. Не можете сделать как лучше, не умеете
пользоваться властью – уходите. Сколько можно
обещать?..
...Вы понимаете, какая чудовищная глупость –
благотворительность приходится «пробивать».
Вторая глупость – «избранникам народа» не ве-
рят, а мне, малоизвестному дельцу, верят... И
главная глупость: нищая власть не в состоянии
защитить слабых от недоедания, и нам, кто по-
богаче, делать это не даёт...»
2. ЧТО-ТО БЫЛО НЕ ТАК...
Немного не дочитав статью до конца, Панин
бросил газету на столик. Чтение ничуть не мешало
ему анализировать ситуацию. И он вынужден
был признать, что она пока складывается не в его
пользу.
В доме кто-то есть. И до сих пор этот «кто-то»
ничем себя не проявил, не выдал... иногда только
слышится Никите... или просто чудится ему...
чьё-то неровное лёгкое дыхание. И непонятно,
как вошёл в дом сей незваный гость: дверь была
заперта, это Никита помнит точно.
Панин встал и лёгкими кошачьими шажками
пересёк холл до входной двери. Она оказалась не
запертой, а просто притворённой...
Вот оно!
Никита увидел на полу рядом с дверью
маленький след грязной босой ноги. Он окон-
туривался по светлому паркету бурой, еле при-
метной каймой. Вот ещё один следок... и – ещё.
Следы вели в уголок за камином – единственное
место в холле, где можно было спрятаться, и то –
не каждому.
Никита заглянул туда и увидел девочку лет
пятнадцати, белокурую, с голубыми ясными
глазами. Она, встретив его взгляд, шумно и с
облегчением вздохнула – точь-в-точь как пловец,
наконец-то вынырнувший на поверхность гиб-
лого омута. И не спеша, с достоинством, вышла
из-за камина.
– У меня для гостей кресло есть! – насмешливо
сказал Никита. – А ты залезла в пыльный угол.
Может быть, представишься?
– Я – Татьяна. А для вас, Никита Юрьевич, если
хотите... просто Танечка.
– А как же ты вошла? Дверь ведь была закрыта.
– Что вы, Никита Юрьевич! Открыта.
– Ну, ладно. Садись, Танюш. Рассказывай.
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 2 (91) 2016 год
Таня, подрагивая хрупкими, по девичьи узкими
бёдрами, прошла к креслу и робко присела на
краешек его.
Никита подумал:
«Через годик у неё фигурка будет – закачаешься!»
Он примостился напротив Тани прямо на столе,
небрежно отодвинув в сторону газету и пепельни-
цу. И вопросительно посмотрел на гостью. Та
сначала тщетно попыталась улыбнуться ему, а
потом её личико вдруг исказила судорога, и всё
тело Танечки забилось крупной дрожью.
– Я... я вас не боюсь... и не стесняюсь поэтому!..
– жадно хватая ртом воздух, выдавила из себя
Таня. – По... о... смотрите!
Она встала и скрюченными пальцами с трудом
расстегнула своё тёмно-синее, явно вышедшее из
моды, платье. Рывками стянула его через голову.
Под платьем у неё ничего не было: ни лифчика,
ни трусиков.
– Господи! – ахнул Никита.
Полные и прямо стоячие Танечкины груди
были почти сплошь искусаны, живот и бёдра
густо покрыты кровоподтёками, а на длинных
стройных ногах её... выше колен... опять же укусы,
царапины, синяки – следы жадных сосущих по-
целуев...
– Кто это?! – наливаясь дикой злобой, процедил
Никита. – Кто?.. я тебя спрашиваю!
– Вы его знаете. Кульгузкин.
– Степан?!
– Он... козёл поганый.
– Да как же... ты? Зачем?
Таня всхлипнула:
– А здесь что он мне сделал... посмотрите!
Она, цепляясь за подлокотники, опять села в
кресло, и, зажмурившись, подняла вверх сог-
нутые в коленях ноги.
– Так тебе же... к врачу надо!!!
– Это он рвал зубами. Тогда, когда положил
меня на себя лицом вниз и велел... в общем, велел
взять ртом...
И Танечка облизнула свои пересохшие губы.
Никита только сейчас увидел глубокие трещины
в уголках её маленького, пухлого по детски рта.
– Всю по косточкам перебрал... перещупал.
Совал мне... везде... Я же девочка ещё... бы-ла!.. я
даже и не знала, что женщин можно... в такие...
такие вот места!..
Таня покраснела, закрыла лицо ладошками и
опять заплакала – теперь уже взахлёб.
– Ладно! – катая по скулам желваки, сказал
Никита. – Ладненько! Теперь ты говори, как всё
получилось. Зачем ты к нему пошла?
– Мамка... Мамка ему пять тысяч была должна...
он каждый день приходил и долг спрашивал.
Отчим, гад, ещё в прошлом году смотался в свою
су... у... веренную Молдавию. Ваучеры продали...
проели... У меня ведь ещё маленький братишка...
А мамка болеет и поэтому её с работы сократили...
лёгкими она мучается... в литейке же фо... о...
рмовщицей работа... ала!
И Таня всхлипнула, но уже так, что Никита
понял: плакать она больше не будет.
– Я за помощью к вам пришла, Никита Юрьевич!
Вас ведь все знают... что вы добрый. Я не для себя,
для мамки с Игорьком. Мы второй день уже с
одной буханкой хлеба сидим...
– Понятно. Ты пока одевайся, я сейчас!
Никита бегом поднялся в комнаты и вернулся
с сумкой: в руках всё не уместилось. Бутылка
грузинского бренди, штук пять «Сникерсов»,
булка, апельсины. Две рюмки.
– Давай-ка, Танюша, отойди душой... Много я
тебе не налью, но фронтовые сто граммов прими.
Примешь?
– Да.
– Ну, а я себе побольше... мужик, всё-таки. Пей!
И он принялся чистить апельсин.
– Я... «Сникерс» откушу. Можно?
– Можно!
Таня осторожно выпила половину рюмки.
– А пить-то она совсем непривычна, – подумал
Никита. – Ох, Господи, да зачем же ты допустил...
чтобы её, ребёнка ещё... и – вот так!..
И он выпил свою рюмку залпом. Налил
ещё. Опять выпил. По стёклам окон надсадно
барабанил дождь... «Я что-то должен вспомнить,
– подумал Никита.
Что-то было не так. А что именно?
Ах да, дождь. Этот нудный октябрьский дождь.
Танечка пришла, когда он уже начался. А платье
на ней было сухое.
Почему?
Может быть, и не пешком она пришла, сирота.
А подвезли её в машине... подвезли, высадили,
пожелали удачи...»
– Ой, Никита Юрьевич! – сказала Таня. – Да вы
же эту гадость... как воду пьёте!
– Закуришь?
– Ой, нет! Что вы...
– А я закурю. Знаешь, Танюш, я гонял в Аф-
ган «семьдесят шестой»... Ну, «ИЛ-76»... Мы
из Ташкента таскали в Кабул муку, керосин...
Впрочем, это неважно...
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
АФГАНСКОЕ НЕБО. I.
...Погода, как говорят пилоты, звенела. Восход
солнца экипаж должен был встретить уже при
подлёте к аэропорту назначения. Через полтора
часа полёта, за сто километров от афганской
столицы, экипаж связался с кабульским авиа-
диспетчером. Тот сообщил метеоданные, порядок
снижения и дал согласие на приём самолёта. За
70 километров от Кабула экипаж приступил к
гашению скорости и снижению... Уже и солнышко
поднималось, а земля под крылом самолёта была
зелёной и мирной...
...Никому не дано было предвидеть: то ли до
гибели экипажа оставались считанные минуты,
то ли авиаторам суждено было пережить их,
чтобы затем счастливо ощутить себя вновь
родившимися на свет...
...Неотвратимо надвигалось страшное: самолёт,
наполненный 55 тоннами керосина, при ударе о
землю взрывается, превращается в гигантский
факел, из которого людям не выбраться...
3. И МЁРТВЫЕ, И ЖИВЫЕ
ПЬЮТ КОНЬЯК
– Никита Юрьевич! – тронула его за руку Та-
ня... – Никитушка, ты что?!...
– Списали меня с полётов, малышка. Вот что.
И афганский орден «За храбрость» у меня есть,
и наш «За личное мужество» где-то до сих пор в
чужом сейфе лежит. А с полётов – списали!..
– Так за что же?
– Нашли за что. Я после последнего своего
полёта как раз деньги получил... Раскидывал их
в ташкентском автобусе по полу. Берите, мол, всё
равно не мои, а советские... Так психом сочли.
Вообще-то и правильно сочли, меня бы только
свой брат-«афганец» мог понять правильно. Но
только уж не чинуши из медкомиссии. И вот хожу
четвёртый год в бизнесменах... Если честно... не-
навидите вы, простые, нас?
– Только не вас, Никита Юрьевич! – быстро
сказала Таня и залпом допила свою рюмку. – Вас
же весь город знает... на вас люди Богу молятся!
Вы – добрый.
– Милосердный... так, наверно. Но вовсе не
добрый.
– А разве?..
– Да, разве! Я так часто видел смерть глаза в
глаза, что убить человека мне как два пальца...
Никита осёкся.
– Зря вы так на себя, Никита Юрьевич!
Таня посмотрела ему прямо в глаза. Но Никита
не отвёл взгляда.
– Пить ещё будешь? – спросил он.
– Нет. Я пойду.
– А я – выпью. И поедем к вам. Ты где живёшь?
– Нет, я пойду. А адрес я вам записала. Вот...
– В Затоне, значит. Ну да, вы же со Стёпкой
соседи. Так?
– Да.
– А, чёрт! «Мерседес» то у меня Витька в Москву
угнал. А «Волга» на другом конце города. Сейчас
тачку вызову...
Панин потянулся было к телефону, но Таня по-
ложила ему руку на плечо.
– Никитушка... а можно, я так тебя буду звать?
– Можно.
– Никитушка, дождь кончился. Пойдём пешком,
а? Здесь же недалеко. Я... я подольше с тобой
побыть хочу!.. Когда ещё доведётся...
– Теперь – доведётся. Я вас не брошу.
– Да, но я-то... Ладно. Пошли?
– Пошли. На вот, мою куртку набрось... Бери,
бери – кому говорят?
– Не надо. Мне не холодно... А вы?
– Что мне, надеть что ли нечего?
Никита взял кейс и стал укладывать в него
продукты. Взял самое вкусное, что нашлось в доме
и – сколько уместилось. Потом зашёл в спальню
и открыл потайную дверцу сейфа. В раздумье
посмотрел на разноцветные пачки. Достал одну.
«Сто кусков. На первое время им, пожалуй,
хватит. Детей подкормить, одеть, обуть... по-
износились поди...»
...– Никита Юрьевич... спасибо вам! – сказала
Таня, когда они вышли на тёмную мокрую улицу.
– Спасибо!... а то вот так – помрёшь и глаза
некому закрыть будет...
– Танька, да ты что?! – вскинулся Никита. –
Сопли ещё зелёные об этом думать. Да ты ещё
всех своих врагов заделаешь – я тебе помогу, если
что. Сдюжим!
– Спа... сибо! – прошептала Танечка, сжала
своими холодными пальчиками правую кисть
Никиты, и они медленно побрели на голубоватые
огни – туда, где светилась длинная изогнутая по-
лоса набережной.
Когда до Затона оставалось всего ничего, ка-
ких-нибудь двести метров по косенькой, сзади
вспыхнул ослепительный свет фар. Заюзили по
мокрому асфальту покрышки. Хлопнула дверца
машины.
– Никита Юрьевич! Вас подвезти?
– А, это ты, Степан. Ну, как жизнь?..
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 2 (91) 2016 год
Весь белесый, Кульгузкин хлопал своими
поросячьими ресницами. Лицо у него белое:
никакому загару не поддаётся. Руки хлипкие,
веснушчатые... Потные. Всегда потные.
– Никита Юрьевич, – заискивающе сказал
Кульгузкин. – Отойдём-ка. Разговор есть.
– Я сейчас, Танюш, – сказал Никита. – Поговорю
вот с товарищем. Ты подожди чуток...
И он аккуратно поставил свой кейс на обочину.
Таня искоса посмотрела на него через плечо и
тихонько пошла вперёд по шоссе...
– Никита Юрьевич, я эту девочку уже купил, –
тихо сказал Кульгузкин, облизывая свои бледные
бескровные губы. – Так что – отступного с вас...
– Идёт! – кивнул Никита. – С меня четыре «на-
па». Устроит?
– Вполне! – оживился Кульгузкин. – Кстати, у
меня в машине есть бутылочка, его, родимого.
Примем на грудь?
– Знаешь что, Степка? Поезжай-ка ты лучше
к энтой матери. А по пути помолись ангелу-
хранителю своему. Авось и спасёшься. Дорога-то
скользкая...
– Шутить изволите, Никита Юрьевич! – оби-
женно скривился Кульгузкин. – Ну да, вы же
большие люди, а мы так себе – дерьмо. А я, между
прочим, от чистоты души предложил...
– Ладно, уговорил, – буркнул Никита. – Так и
быть, наливай! Я уже маленько того... «Догнать»
надо бы...
Кульгузкин покопался в салоне.
– Ну, позабавился я немного с этой нищей
девкой, – донеслось до Никиты из машины. – Ну
и что с того? А мы люди свои... всегда сочтёмся!
А?
– Ясное дело! – ответил Никита в его согнутую
спину.
Степан достал непочатую бутылку французско-
го коньяка и два стакана.
– А закусить вот... – он извиняюще повёл пле-
чами.
– Да ладно, – отмахнулся Никита. – Было бы что
выпить...
АФГАНСКОЕ НЕБО. II.
«...Комиссия Госавианадзора СССР, расследо-
вавшая происшествие с самолетом «ИЛ-76»...
установила, что с одной из вершин хребта Паг-
ман он был поражен ракетой «Стингер»: в фю-
зеляже обнаружили десятка два её осколков. На
одном из них клеймо: «Сделано в США, Штат
Флорида». Признано: действия экипажа были
правильными»...
4. К Т О ? !
...Опять начал моросить дождь. Никита скольз-
нул быстрым взглядом по тёмному пустынному
шоссе. Кульгузкин налил в оба стакана – в каждый
– чуть больше половины.
– За Танечку, – сказал он, и Никита, согласно
хмыкнув, взял свой стакан левой рукой.
– Будем.
– Будем!
Кульгузкин медленно, с явным наслаждением,
высосал свою порцию. А Никита – свою – с
размаха выплеснул ему в лицо и в тот же миг
коротким ударом «вырубил» Кульгузкина...
...Его бортинженер Наиль Мурсалимов – зна-
ток восточных единоборств – утверждал, что
удар именно в эту точку действует безотказно:
обеспечивает жертве пять-шесть минут полного
покоя. Причём не оставляет на теле ни малейшего
следа...
– Твоя правда, Наиль! – сказал вслух Никита,
глядя на распластавшегося по мокрому асфальту
Кульгузкина. – Отключился Стёпка...
Никита не спеша натянул на руки перчатки,
которые как раз кстати нашлись в кармане
куртки. Положил на их место свой стакан, а стакан
Кульгузкина и на половину пустую бутылку
коньяка бросил в салон Стёпкиной «девятки».
Потом поднял Кульгузкина, открыл левую двер-
цу, запихнул его за руль, включил зажигание,
переключил скорость. И вывернул баранку в сто-
рону хлипких столбиков, отделяющих шоссе от
реки, мягким толчком закрыл дверцу машины.
Глухо урча мотором, белая «девятка» юзом съе-
хала к воде, воспетой народом великой русской
реки... к мутной, с нефтяными разводами, воде.
Помедлила чуть-чуть и, накренясь на правый
бок, упала с двухметровой высоты. Булькнул,
вырываясь из кабины, воздух, и машина легла
на бок... И в призрачном свете голубого фонаря
Никита увидел – точнее, угадал – голова Куль-
гузкина находится под водой.
Глубина здесь была небольшая, всего метра два
с гаком. Для Степана хватило.
«Вот и всё, – подумал Панин. – Вредно пить
за рулём!.. Особенно, если дорога твоя – скольз-
кая...»
И тут почудилось Панину, будто бы кто-то
сзади, неслышно подкравшись, ощупал ледяным
дыханием его затылок. Не вздрогнул Никита,
нет... не той он был закваски!.. а только тихо и
коротко спросил:
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
– Кто?!
– Классный удар, командир. Удар – от и до!
– Наиль! – сразу же узнал Никита этот
хрипловатый басок. И тут же понял, что ГО-
ЛОС, прозвучавший в его мозгу, абсолютно не-
человечен... просто Никита, точно почему-то зная
с кем он говорит, слышит его живым. Знакомым
до мельчайшей интонации...
Ещё бы! Как-никак, вместе с обладателем этого
голоса – кем бы он сейчас ни был – Никита сделал
сто один рейс «Ташкент – Кабул»...
– Сто два, командир, – поправил его Наиль.
Да... именно сто второй стал последним... Тот
самый рейс, который «закрывался» на минуты...
АФГАНСКОЕ НЕБО. III.
...Первая минута.
Высота полета 7750 метров. До Кабула 34
километра. Вдруг все услышали сильный хлопок
по левому борту, и самолёт резко бросило вправо.
Мгновенно в кабину ворвался ветер. Всё, что
было незакреплённым, сорвалось с места. В это
время бортрадист несколько раз крикнул в эфир
«земле»: «В нас попали!»
С того момента связи с кабульским диспетчером
уже не было.
Вторая минута...
Глянув через левое плечо, командир увидел
огромную пробоину в борту (впоследствии ко-
миссия сделает её замер: 2 на 1,5 метра). Левые
двигатели не работали, но при снижении это было
не так страшно. Все приборы, кроме указателя
скорости, зашкаливало. Старший бортоператор,
находившийся в хвостовой кабине с широким
обзором, постоянно информировал командира:
«Всё нормально. Крыло чистое. Огня нет».
Третья минута...
Кабину наполнил запах дыма. Едкого, уду-
шливого. Это горели электрожгуты. Взялись за
огнетушители. Кто-то сообразил приоткрыть
хвостовую рампу и мощным сквозняком дым
вытянуло. Бортинженер известил командира,
что повреждена гидросистема и жидкости в ней
– ноль, а значит, шасси при посадке выпускаться
не будет.
Самолёт продолжал снижаться...
Четвёртая минута...
Бортинженер доложил:
– Закрылки при посадке не выйдут.
Командир:
– Садиться будем на живот...
5. «МЕНЯ ДЕРЖИТ ВАША ПАМЯТЬ...»
...– Знаете, как наша экипажная братия го-
варивала о вас?
– Нет.
– Летай с Паном – будешь паном!
– Приятно слышать! – сказал Никита. – Ну, а
ты... как?
– На своём сто двенадцатом рейсе. Там же, над
хребтом Пагман. Вы ещё не забыли, командир,
сколько весит гружёный Ил?
– Свыше ста пятидесяти.
– Правильно. Вот и наш полётный вес был 154
тонны. А осталось: от машины только триста кило
горелого металла, а от нас – только наши души...
...Никита обнаружил, что он уже отошёл от
места гибели Стёпки Кульгузкина метров на
пятьдесят. И что он бредёт куда-то по шоссе
в темноте и полном одиночестве, а в лицо ему
хлещет пронизанный водяной пылью ледяной
ветер... А кейс?! Вот он... в правой руке.
– Вы ничего не забыли, командир, – сказал
Наиль. – И никаких улик не оставили. Я недаром
всегда боготворил вас, вы этого стоите. И я всегда
молился за вас Аллаху, великому и милосердному
– да будет благословенно Имя его!..
...Теперь Панин вспомнил, что его бортинженер
говорил ему «вы»... а остальным – и младшим, и
старшим по званию, порой беспощадно «тыкал».
Кто-то из экипажа, помнится, обратил на это
внимание. Наиль огрызнулся:
– У нас в Казани так принято!»
КАК ИМЕННО принято в Казани – никто тол-
ком не понял. Но разговоров на эту тему больше не
возникало: Мурсалимова не только уважали как
первоклассного специалиста, но и побаивались.
Достаточно было лишь раз взглянуть на его ли-
цо – крутой лоб, длинный, чуть горбатый нос
с тонкими ноздрями, подбородок с ямочкой –
чтобы понять: этот парень может «взорваться»
от первой же искры. Не хуже бочки с порохом...
...– Вы, земные, думаете, что всё решаете и де-
лаете сами? – неожиданно спросил Наиль.
– В общем-то – да.
– Это не совсем так, командир. Пока вы пом-
ните о нас – мы с вами. Иногда совсем рядом,
иногда – неизмеримо далеко... впрочем, это по
земным понятиям. Для нас же нет ни времени,
ни расстояния. Я продолжаю любить тех, кого
любите вы и ненавижу тех, кого вы ненавидите.
МЕНЯ ДЕРЖИТ ВАША ПАМЯТЬ. Я в земной
жизни даже и предположить не мог, что вы так
привязаны ко мне, командир...
– Да, – невпопад ответил Панин. – Да... Ведь
общий на минуты и шёл у нас счёт...
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 2 (91) 2016 год
АФГАНСКОЕ НЕБО. IV.
Пятая минута...
Машина вела себя... «вяло»... мелькнула мысль
сажать её прямо в поле, рядом с дорогой, ведущей
на Баграм. И всё же после четвёртого разворота
сформировалось окончательное решение: сади-
ться на грунтовую полосу кабульского аэродрома,
правее основной «бетонки».
Шестая минута...
Подобных заходов и посадок никто, никогда и
нигде не делал. Не было таковых предусмотрено
ни в руководящих лётных документах, ни в про-
граммах тренажёрной подготовки лётчиков. Зная
минимальные скорости снижения при имеющемся
полётном весе... командир выдерживал режим
движения машины в 370 км/час. Она неумолимо
приближалась к земле...
Седьмая минута...
Точку посадки обозначили в начале «грунтовки».
Но когда до «точки» оставалось метров 500, стало
видно, что это место изрыто. С трудом перетянули
через него... пониже, пониже к земле. Поскольку
крыльевые баки были заполнены топливом, вы-
сокое выравнивание машины могло привести к
«хлысту» – удару о полосу... Метров за двести до
касания бортинженер и бортрадист обесточили
самолёт, чтобы снизить вероятность пожара.
Восьмая минута...
Хвост самолёта чиркнул о полосу. В кабину че-
рез пробоину в борту ворвался пыльный смерч.
Ничего не разглядеть: темень. Отрицательное
ускорение припечатало всех к спинкам кресел.
Наконец самолёт пополз на фюзеляже, коснулся
земли левой плоскостью (всех напоследок ещё
раз шатнуло) и встал ровно.
Всё! Через аварийный люк один за другим спус-
тились на землю. А к ним уже мчались пожарные
машины. Нужды в них не было...
6. ОКНО В БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ
...– Прощайте, командир! – сказал Наиль.
– Подожди. Мы теперь что, никогда уже не
встретимся?
– Это как сказать, – усмехнулся невидимый со-
беседник. – Для вас, земных, «всегда» и «никогда»
разные понятия. А для нас это – одно и то же...
Для кого-то я вроде бы как ангел-хранитель, а для
кого-то – дэв... или, если по-русски, – бес в ребро!
Неужели вы всерьёз полагаете, что покойный
Стёпка предлагал вам выпивку по доброте ду-
шевной?
– Теперь дошло, – сказал Никита.
– Это я ему нашептывал, притормаживал. Знал,
что если вы уж решились, то... в общем, всё как
учили, командир!
– Спасибо.
– Не за что. Если сможете, забудьте меня. У нас
ведь здесь совсем другие заботы... понимаете?
– Я – постараюсь.
– Я-то уже ничего не волен забыть. Любовь и
ненависть – это вечное. А я ведь тоже частичка
вечности. Теперь вы поняли?
– Да. Прощай, Наиль.
– Вам пора поворачивать к посёлку. Через
пятнадцать минут сорок секунд здесь проедет
машина, а вам рисоваться ни к чему... Да и Танечка
вас ждёт...
Панин мгновенно вспомнил всё... Таня!.. А ведь
Наиль знает будущее... она и он, Никита. Суждено
ли им?..
– Наиль!!!
...Окно в беспредельность закрылось.
Никита брёл по убогой улочке. Здесь было
потише, только темнота вроде бы сгустилась
ещё сильнее, и ничто не нарушало её осеннего
беспробудного сна... только поблёскивали длин-
ные языки луж в ухабах узкой дороги. Дома
прятались подальше от неё – за невысокими
хилыми заборчиками, и рассмотреть их не было
никакой возможности.
– Пятьдесят девять, Назаровы... дом номер
пятьдесят девять, – бормотал себе под нос Ники-
та, механически – аккуратно вытаскивая свои
шаги из вязкой грязи. – Попробуй-ка, найди тут
его...
И вдруг Никиту словно бы толкнул в грудь
кто-то... он различил под ногами светлое пятно и
понял, что перед ним – его собственная куртка.
Та самая, которую он дал Танечке перед выходом
из дома.
«Догадалась моя ведущая, оставила ориентир,
– подумал он. – Но именно так вот... зачем же?!
Хотя бы на штакетник повесила. Нет, бросила в
грязь. Беседуй, мол, с коллегой своим Степаном...
а мне тебя ждать надоело!
Дурочка. Знала бы она... Впрочем, нет. Знать ей
ни о чём не надо!»
Никита шагнул в приотворенную низкую ка-
литку и, собирая на брюки воду с растущего вдоль
дорожки бурьяна, пошёл к чернеющему впереди
дому. Он был словно без жильцов тот дом...
тоскливый как осень и хмурый как дождливая
ночь... ничего не выдавало присутствия в нём
чьей-то живой человеческой души.
2016 год № 2 (91) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Впрочем, нет! Над скользкими подгнившими
досками крылечка пробивался сквозь ветхую
пёструю занавеску слабый свет... Никита на
ощупь миновал маленькие сенцы, нашарил ручку
двери и постучал по ней костяшками пальцев.
На его стук никто не откликнулся.
Никита подождал немного. Потом решительно
рванул дверь на себя и вошёл.
В доме было холодно и пахло нежилым. Воздух
был мёртвым, застойным, тяжёлым. Но Никита
уже понял – в доме кто-то есть.
– Хозяева! – негромко окликнул он.
– Кто там? – отозвался из передней чей-то сла-
бый женский голос.
– Назаровы здесь живут?
– Я Назарова. Вам чего?
Никита понял, что дальнейшего приглашения
не последует и пошёл туда, откуда слышался
голос. При тусклом свете горевшей за его спиной
лампочки он увидел, что навстречу ему с дивана
приподнялась маленькая, донельзя исхудавшая
женщина с заостренным книзу узким личиком.
– Кто вы?! – испуганно спросила она. – Я вас не
знаю...
– Зато я вас знаю, – как можно мягче сказал
Никита. – Вы ведь Танина мама...
Женщина поднесла руку к горлу и судорожно
глотнула воздух.
– Да... да! – хрипло выдавила она. – А... что?!
– Да не пугайтесь вы так, – укоризненно сказал
Никита. – Теперь всё будет хорошо. Я вам на
первое время покушать принёс. И – денег.
– Денег, – прошептала женщина. – Да, мне теперь
надо много денег... похороны нынче дорогие... Но
как... вы всё узнали?
– От Тани.
– От... Тани?!!
И неведомое доселе Никите чувство – странное
и страшное – вдруг заставило его сердце съё-
житься. А худенькая женщина смотрела мимо
него на дверь соседней комнаты, прикрытую се-
рой застиранной занавеской. И зрачки меж её
опухших век темнели, тяжелели... становились
каменными...
Никита рывком отодвинул занавеску.
Полоска света из кухни наискосок пересекла
Танино белое колено, легла на её тёмно-синее
платье и, наконец, коснулась приоткрытых и
навек застывших девичьих губ. Тонкая рука Та-
нечки свесилась с узкой койки, почти касаясь
пола крепко стиснутым кулачком.
– Сегодня утром... она умерла, – тихо обронила
мать. – Пришла от этого гада Кульгузкина... и
сказала: «Мама, я гадкая теперь... я – лягу. И уж
если не встану больше... ты прости меня... за всё
прости!»...
«Вот умру я и...» – вспомнились Панину слова
Тани.
Он последний раз посмотрел в её широко от-
крытые голубые глаза и закрыл их.
До новой встречи с Танечкой Никите теперь
оставалось прожить ещё тридцать четыре года.