Продолжение.
Начало в №45
Голуби
Голуби перелетали по неизвестному сигналу (с ворот на провода, с проводов на крышу). И их было не остановить. Казалось, что королевство птиц сегодня заняли главенствующую позицию и перетянули перьевое одеяло на себя в превосходстве.
Около станции Третьяковской, как обычно, толпился сомнительный люд. « Обращайтесь в окошко» - учит нас школа, дом и улица. В окошко милицейское, медицинское, просто в окошко к народу…Каждый находился в определенной доле напряжения. Время обеднее влекло за собой напряженную волну голодных особей, выстраивающие очередь около восточных палаток. Он стоял и топтался на месте. Наблюдая за птицами в течение уже более часа он сделал для себя самый главный вывод на сегодня – им лучше, чем нам. Нами руководят гравитация и суровые законы племени, они подвержены только племенным распорядкам и только под громким окриком вожака, подобно Акеле: «Стая!» взлетают выше человеческих возможностей. Хотелось лететь. Сейчас заберусь на этот биотуалет или же на крышу этих палаток с табаком и книгами и…
«Добрый день. Старший лейтенант Абдулбаев. Что мы имеем?»
В Москве находился два с половиной месяца, прогулял тридцать тысяч, в основном на горячие хот-доги в «Ашане» и клубы. В ночных заведениях его не привлекала музыка, в отличие от молодых от пятнадцати до тридцати пяти, с диким взглядом инопланетного разума и не умеющего отличать хорошее от плохого, как день от ночи. Не хотелось погрузиться в темноту. Готы с их фиолетовым оттенком и манипулирующим взглядом с буравчиком не притягивали в сорок. Лет пять назад ему нравились картины – черное на белом: бытовая сцена в итальянском квартале, либо в монохромном изображение бабочка, момент метаморфозы из гусеницы. Темное ушло на задний план, хотелось светлого, точнее найти светлое в темном. Хотелось красоты. Он грезил по грамотным телодвижениям и смачивал губы тоником, приговаривая «то что надо, буря».
На афише «стриптиз в программе», значит его персона зайдет в это заведение. В заведение, в которых бурлит талант и настоящее мастерство соблазнений.
«Что делаем в городе? Бродяжничаем?» Если он думает, что бродить по городу в поисках места отдыха и не только, поскольку это и работа, это называется таким очень обидным словом, то он ошибается. Сними форму, надень обтягивающие джинсы и сиреневую водолазку с флюресцентным отливом. Точно слабо. Проваливай. Не известно еще кто это кому сказал. Именно поэтому уехал из города Омск. В кармане были деньги от проданной «девятки», в голове проект с громким названием «ночное варьете». В городе за не одну тысячу километров он стал верхом на всех помпезных раутах под именем мистер Хаус. Город хотел сиквела.Он хотел записать в телефонный справочник номер, от которого бы зависела судьба гениального проекта, сочиненного за одну ночь в пещере Женской, куда приводил своих женщин для знакомства поближе. Ее называл Голубка – за подвижную шейку, нежный голосок и прекрасный процесс обнажения. Она снимала с себя верх под мяуканье, низ – под пение сверчка. Омск был маловат для «Голубки». Москва подходила, но не являлась завершающим пунктом. Четко взвесив психологические потребности населения, его проект должен был покорить не только русские умы, но и запад. На стене театра Ла скала, в «Коверт гардене», на нью-йоркском Бродвее…
Голуби услышав какой-то сигнал взметнулись вверх и уже через несколько секунд превратились в черную запятую среди московской копоти от шаурмы и никотиновых паров.
Город мой
Женька жила в Москве, правда, та Москва, о которой она мечтала находилась значительно дальше ее села. Москвичей насчитывалось тридцать три двора, и среди них затерялась ветхая избушка Женьки. Жила она одна, была сиротой, отца у нее сроду не было, а мать как-то ушла в лес за ягодами и не вернулась. Говорили, что волки. Женька же считала, что мать сбежала из этой глухомани. По-другому и нельзя было. Тела не нашли, а Женька все мечтала найти ее. И она даже знала где. Работала на почте, носила газеты и пусть не с каждым, но часто вела разговор о Москве, только не о той, где она жила, а о другой, о которой она знала совсем немного – из книг, телевизора и от своего соседа – Константиныча. Тот жил в столице три года, работал на электриком в доме культуры и многое повидал. Она часто приходила к нему, приносила варенье или что-нибудь из солений, тот же ставил чайник и знал, что сейчас его будут слушать.
- Я почему сорвался-то, мне все нравилось – и жилье было, и деньги нормальные, и коллектив творческий. Поговорить – это всегда пожалуйста. А темы-то столичные – они не ровня нашим бытовым темам. Там другой уровень культуры. Например, когда нужно выпить, говорили – пойдем потолкуем о литературе. Шли, пили, конечно, но и толковали. О Фолкнере, о Прусте. Е-мое, каких только фамилий не произносили. От них и водка другим вкусом отдавалась в организме, и состояние после нее не было таким тяжелым, как здесь. Не рассолом утром восстанавливались, а предложением «потолкуем о русских былинах». И шли пить пиво.
Эти беседы ворожили Женьку. И только она сходила с порога Константиныча, как невольно просилось:
- В настоящую Москву поеду.
Над ней смеялись, и даже дошло до того, что стали показывать пальцем. Например, местный корреспондент Васька Башариков написал о ней статью «В мечту, мечту, мечту…», на что она не обижалась, а считала, что ей просто завидуют. В какой-то степени так и было. Ей завидовали. Не потому, что она сможет поехать и покорить златоглавую. Нет. Просто потому что она могла мечтать об этом. Большая половина свыклась со своей Москвой и не мечтала.
- Какая такая столица? А кто же про запасы на зиму будет думать? Президент?
Председатель колхоза правда иногда воображал, что он руководитель не просто артели, а целого государства. Да и фамилия у него была подходящая – Петухов. Самсон Петухов. Бывало, пройдет в начищенных ботинках по асфальту – мол, смотрите, не хуже городских живем – и асфальт, а около магазина постоит-постоит, покурит, перекинется парой слов с местными, и пойдет домой с чувством выполненного долга.
Женька не любила его. За его походку, за его нежелание совершенствоваться.
- Разве нельзя сделать из нашего села город? – спросила она его как-то во время его очередного променада. Он остановился, посмотрел на нее исподлобья, как на маленького ребенка и сказал:
- А зачем? Разве не хорошо у нас?
Женька едва не выругалась. Ну как же он не понимает таких элементарных вещей. Валенок, пусть даже и главный. Грош ему цена, хотя здесь ему и место. А таких, как она не устраивает такое мышление. Они закрывают окна, когда ветер дует со стороны дома Петуховых.
У нее было целых два кавалера, Сашка Носов и Борька Кроткий. Они ей предлагали пойти за них, но она отнекивалась, говорила, что не должна устраивать свою личную жизнь здесь. На вопрос где же, она отвечала, в паспорте все написано – Москва. Вот туда и поеду.
- Там живут дурные люди. От них пылью пахнет, - говорил Сашка. Борька крутил у виска пальцем и говорил ей на ушко. – Давай поженимся. У меня хороший заработок. Что еще нужно.
Оказалось нужно. Только Женька не стала объяснять ни первому, ни второму, что она хочет и однажды действительно поехала. Как-то проснулась утром, так на душе тяжко стало при мысли о том, что нужно идти на почту и общаться с односельчанами, хмыкающие при ее появлении. Так заболело сердце, когда поняла, что ей уже двадцать пять, а она еще ничего не сделала. Матери нет, отца тоже. Одна и только ветер во дворе. Терять нечего. Отговаривать ее никто не стал, да и не успели – она пошла купила билет, собрала небольшой чемодан и вечером села на поезд, прямиком идущий до столицы. Когда она отъезжала, ей показалось, что все село ее провожает. Так ей хотелось думать.
В поезде она познакомилась с очень интеллигентно парой. Пожилые мужчина и женщина. Угостили ее соком и курицей. Женька в спешке забыла взять с собой картошку, которую специально отварила в дорогу. Женька уминала куриную ножку, а мужчина поддерживал разговор. Он был в солидном костюме серого цвета и клетчатой рубашке без галстука. На его лице было столько морщин, что Женька постоянно отводила глаза, чтобы не слыть невежей. Женщина была в бордовом костюме и ее лицо было кукольным, правильный нос, пышные губы, розовые щеки – оно было направлено в сторону окна и не выражало никаких эмоций.
- Вот вы из глубинки? – спросила он у девушки.
- Да какая там глубинка. Москва…. – ответила Женька.
- Да, как странно, - сказал он. - Вот вы из Москвы и мы оттуда же. Получается, что город на тысячи километров простирается.
Женька застенчиво улыбнулась, повертела головой и выдала:
- Нет, здесь только название такое, а настоящий он воно где…
На что мужчина зажмурился и произнес такое, отчего Женька замерла, бросила куриную ножку и стала нервно облизывать пальцы.
- Не хочу, не хочу, - сказал тот. - Так хотелось остаться там. Тишина. У друзей домик у леса. В ста метрах озеро. Хорошо. Каждое утро, пока жена спала, да и друзья тоже, я шел на озеро. С удочкой понятно. Ловил немного, но не в этом дело. Главное, что я мог насладиться воздухом, видом и отражением в зеркально-чистой воде. В фонтане я редко мог увидеть свой довольный лик.
- Вы не шутите? – среагировала Женька.
- Да какие могут быть шутки. В городе сейчас такая жара. Выхлопы, нет ни одного места, куда можно спрятаться. Разве, что на бульваре под тополем. Да и то, зная, что этот гул не прекратится никогда. Я про автомобильный, метро и вообще гул, который в Москве не прекращается никогда. Я когда приехал в эти таежные места, то не сразу от него избавился. Понадобилось дня три, что прийти в норму.
- Как же вы так о своем городе? – недоумевала Женька. Она нервно пила сок, и теперь неотрывно смотрела на мужчину, забыв про неудобство.
- Была бы моя воля, я бы поменял квартиру в Москве на глубинку, - сказал он. – А что – пусть даже маленький, главное, чтобы была печка, лес и собака, с которой можно было ходить в лес. Собирать грибы, ягоды, орехи. Думать на природе лучше, чем в городе. Мысли легче. Город делает мысли похожими на пудовые гири. Кинешь одну такую гирю в массу людей, не приятно.
- Да, - согласилась девушка. Женщина повернулась на своего мужа, прикрыла глаза и вернулась к окну. - А что же вам мешает?
Он не сразу ответил. Перед этим он выпил сок, улыбнулся, издав при этом едва слышный, но отчетливый звук, женщина повернулась на полсантиметра и только потом мужчина сказал:
- Жена вряд ли будет довольна. Да и работа у нее там. Мне проще. Я писатель. Могу писать хоть на Луне, если там будет хорошо. А вот ей нельзя.
Женька никогда не видела живого писателя. В деревне было несколько писателей, но все они писали какие-то глупые стихи и историю родного края, которая никому не пригодится, как она думала.
- Вы писатель? – подпрыгнула от радости она. -Как здорово. Разве может жить писатель в глубинке? Вы же не должны так думать. Вам надо в большом городе жить. Чтобы создавать, нужно быть среди самого лучшего.
- А где оно самое лучшее? – спросил мужчина.
- Где? – удивилась она и произвольно показал направление в сторону движения поезда. – Там.
- Он должен жить там, где более спокойно, где нет ничего, что ему мешает, где он слышит себя, а не…
- Дорогой, я сейчас, - сказала женщина, поднялась и направилась в сторону туалета. Женька не могла больше есть, пить. Она не могла есть, но говорить ей хотелось больше. Казалось, что сейчас она скажет все то, что думает, знает. Словно сказав это, очистится от того, что ее мучило долгие годы.
- Да, хорошо, - сказал он.
- А я считаю, что вы должны уехать, - произнесла Женька, когда женщина ушла. - Вот я уехала. Потому что поняла, что еще немного и сойду с ума. Правда, правда. Вот вы смеетесь, а я на самом деле стала слышать посторонние звуки, голоса. И это все благодаря вашей тишине. Она так мне опостылела. Так хочется гула. Когда вы стали говорить о нем, я…не знаю, я…у меня сердце застучало, не меньше чем колеса о железную дорогу. Вы так говорили.
Он посмотрел на точку в окне, там была убитое тельце мухи, высохшее и оставшееся в стекле, как надгробие и сковырнул пальцем. Женька продолжила:
- Вы же главный в семье. Как-никак мужчина.
- Понимаешь, - медленно, останавливаясь после каждого слова, словно они были на иностранном языке и необходимо время, чтобы их поняли, - главный тот, кто больше зарабатывает. Вот она получает больше, чем я.
- Неправда, - вырвалось у Женьки.
- Это так. И пока я получаю меньше, она может жить там, где хочет. Буду получать я, ну не знаю, на пятьдесят процентов больше, то я буду командовать. Там правят деньги. Поэтому и хочется уехать от этой управы.
Они еще могли бы долго говорить о причине, но подошла жена и тема завершилась. Возникли другие – например, что ждет новобранцев (так назвала женщина всех, кто стремится в столицу).
В Москве они попрощались, и она долго смотрела вслед удаляющейся паре, один из которых был писатель. По его походке это было сложно сказать. Она вспомнила, что не спросила его фамилии, чтобы потом найти его книги. Оставалось только лицо, по которому можно было его найти.
В городе она сразу сориентировалась, словно была готова к этому долгому и продолжительному марафону. Но она решила так. Сперва работа, место для проживания и только после – экскурсия по городу. Хоть и был соблазн сделать это сейчас. Но она слишком долго ждала, чтобы сейчас поступить не по-взрослому. Она купила газету по поиску работы, нашла вакансию почтальона и пошла по нужному адресу. Она думала так, что начнет со знакомой ей профессии, а потом, когда освоится, найдет себе что-нибудь посолиднее.
Место ей понравилось. Недалеко от площади трех вокзалов, огромный турникет, пропускной режим. Ей что-то говорили по поводу, как оформлять пропуск, она кивала головой и говорила:
- Да, хорошо.
Женька боялась ляпнуть что-нибудь лишнее, поэтому произносила эту заученную фразу, которой фигурировал писатель.
Начальник был молодой, примерно ее возраста, они хорошо поговорили. Хотя из вопросов всего было два – опыт и прописка. Она сказала, что опыт – три года, прописка – московская. Все складывалось как нельзя лучше. Ей нужно было пройти в отдел кадров, написать заявление, заполнить анкету и приступать к работе, хоть завтра. Через пять минут произошло то, что наверное должно было произойти рано или поздно. Начальник отдела кадров, лысоватый мужчина с седыми стрижеными усами сидел перед начальником и говорил сбивчиво о том, что его смутило. Женька стояла у лимонного дерева и улавливала его легкий аромат листьев.
- А я сразу и не понял, - говорил он. - Она из Москвы…
- Ну? – говорил парень. Чувствовалось, что он был занят и этот случай его мало интересовал.
- Только из другой Москвы…
- Не понял, - начальник положил бумаги, которые он изучал, степлер и трубку телефона.
- Село такое есть у черта на куличках. Она оттуда. Вот и приехала.
- Ага, - сказал парень, посмотрел на Женьку и твердо сказал. - Тогда извините, мы вынуждены вам отказать.
Девушка не смутилась. Она словно ждала этого.
- Но в объявлении сказано, что нужна московская прописка. У меня московская. Вот паспорт.
Она протянула паспорт. Парень посмотрел документ, изучал его не менее тридцати секунд, потом поднял голову и сказал:
- Я все понимаю. Но нам нужна не такая, а местная.
- Но там же написано Москва.
- Какая Москва? – не выдержал начальник отдела кадров.
- Да, это мой город, - важно сказала Женька. - Паспорт разве может обманывать.
Ее взяли на работу. И через месяц она перешла в другой отдел. Отдел посылок. Ей нравилось отвечать за то, что она шлет не просто письма, а нечто ценное. Однажды она направила в свою Москву посылку. На адрес Константиныча. Приложила письмо.
«Здравствуй. Живу хорошо. Скучаю, конечно. Про гул, который мне говорил писатель в поезде, он немного преувеличил. Его здесь достаточно, но не так много. Люди хорошие. Появился жених. Представляешь, отсюда. Если не врет, конечно. Мы с ним в метро познакомились. Он меня яблоком угостил. Странно да? Я тут в посылке сувениры положила. Раздай нашим. Петухова не забудь. Я ему деревянный кремль положила. Пусть поставит к себе на стол, радуется. Говорит, что одна из наших в городе. Сашке и Борьке привет. Думаю иногда о них. Здесь мужчины друге. Они важнее что ли, но и я не отстаю. Читаю, хожу по музеям. Маму свою не встретила, но я думаю, что все еще впереди. Москва-то, как сказал один знакомый писатель, простирается на тысячи километров».
Дельфиненок
В Серебряном бору отдыхающих уменьшилось ровно втрое. Враз небо поменяло цвет из нежно-голубого в темно-серый с фиолетовым оттенком. Закапал дождь.
- Смотри, кого я тебе принес? – сказал худощавый мужчина, держа в руках девочку лет четырех.
- Мы тебе принесли дельфиненка, - звонко сказала девочка. Она сидела на покрывале и дрожала. Мама достала термос, налила половину чашки и дала ей выпить. Та жадно прильнула к отдающую паром напитку и после каждого глотка поднимала голову, давая понять, что ей все нравится.
- Мама, когда я плавала, то мне показалось, что вода такая холодная-холодная. Но это только вначале, а потом она стала горячей-горячей. Как это можно объяснить?
Женщина улыбнулась, достала расческу и стала причесывать девочку.
-Ай, - вскрикнула та, - больно. Пусть папа расчешет. У него лучше получается.
Мужчина вооружился расческой и стал укладывать волосы.
- Один осьминог плавал на глубине пять метров, другой – на глубине целый километр. И они встретились, потому, что тот, который сидел на глубине целых тысяча метров решил поздороваться с тем, что сидел на десяти метрах. Он кричал «привет», «доброе утро», «как поживаете», но тот упорно не хотел его слышать, тогда тот протянул свои руки-щупальца и дотронулся до своего собрата.
Он нежно провел расческой по голове, показывая какие длинные щупальца у того, отчего девочка вздрогнула и засмеялась, затем повернулась к маме, которая в этот момент сворачивала полотенце и сказала:
- Я не только дельфиненок, я еще и осьминог.
- Осьминожка ты моя, - бодро сказал мужчина. Женщина в тот самый момент слила чай, стряхнула песок с покрывала и громко сказала:
-Нам пора.
Мужчина с удивлением посмотрел на жену, показал ей на часы, что прошло совсем немного времени, как они здесь, понятно, что погода испортилась, но дождик уже перестал капать и тучи стали багровыми не от перспективы разлиться, а запустить нетерпеливое солнце сквозь их толщу.
- Ну, пожалуйста, еще немного, - канючила девочка, дергала за юбку маму и с мольбой смотрела на отца. - Я хочу быть дельфиненком. Всего раз.
Мама покачала головой и направилась к кабине для переодевания. Девочка заплакала. Она прижалась к отцу.
- Не переживай, - весело сказал мужчина и поцеловал девочка в щечку так звонко, что та сморщилась и воскликнула:
- Ты целуешься, как бабуля. Она плохо слышит, поэтому ей надо, чтобы все было громко. Ты же не бабуля.
Как бывает с детьми, через пять минут она уже забыла об этих неприятностях, смотрела на чудо-ресторан под куполом неба и высотное здание, напоминающее ракету.
- Когда я стану взрослой, то буду жить около водоема. Я тогда и плавать буду как…вы сами знаете кто. Я маленькая, поэтому мне трудно говорить о том, что хочется. Вы же все равно мне скажете, это нельзя, это нельзя, ну – разве что это можно, а это снова нельзя, и это брось.
За этими комментариями она и уснула. На плече у отца, прошептав:
- Пап, а пап, давайте заведем осьминожку. Самую маленькую. Я сама буду ее кормить и выгуливать.
Мужчина и женщина молчали. Она смотрела в окно, а он на нее, не совсем понимая причину ее негодования.
- Что с тобой? – спросил он.
- Ничего, - тихо сказала она. – Просто устала.
Его это конечно не убедило, и он хотел продолжить расспрос, но «дельфиненок» проснулся и стал просить рассказать сказку. Он не мог ей отказать. Женщина глубоко вздохнула
- Встретились дельфиненок с осьминожкой.
- Это про меня, про меня, - визгнула девочка.
- Да, - кивнул головой отец.
- А с каким он встретился? С тем, что очень глубоко или не очень?
- С тем, что не очень.
- Тогда понятно, почему они встретились.
- Слушай дальше. Встретились они в обеденный перерыв. Дельфиненок питался мелкой рыбешкой, а осьминожка – водорослями.
- Они поженились?
- Да, если хочешь.
- Конечно, хочу.
- Да будет так. Они поженились и родилась у них девочка.
- Дельфийская осьминожка?
Ей это очень понравилось. Она захлопала в ладоши, понимая, что речь идет о ней.
Дома ели оставшийся с обеда суп. Девочка лениво купала в тарелке ложку и попросилась с вою комнату. Она посмотрела на отца, потом на мать и увидела в их глазах одобрение, вышла из-за стола.
На столе торопились убрать тарелки женские руки. Мужские попробовали приостановить эту суету.
- В чем дело? – спросил он. - Ты мне можешь сказать?
- Ни в чем, - резко сказала она. - Я не хочу говорить об этом.
- Остановись! Последние дни ты странно себя ведешь. То есть не так, как обычно. Обычно ты не такая. Правда, ты стала какой-то чужой. Немного агрессивной и холодной. Я стараюсь уловить твое настроение, но мне очень трудно и каждый раз собираясь понять тебя, я терплю поражение. Каждый раз. И еще мне не дает покоя мысль. Странно, но я никогда не думал об этом, но сейчас эта мысль возникла, и я хочу спросить
- Что? – раздражаясь спросила женщина. Мужчина не сразу сказал, он подошел, посмотрел в ее глаза, прикоснулся к волосам, затем опустил голову, так прошло совсем немного, около четверти минуты, как он спросил:
- У тебя кто-то есть?
- Не говори глупости, - сказала женщина, при этом улыбнулся. Мужчина как-то странно посмотрел на нее. Вероятно, она очень давно не улыбалась или ранее ее улыбка не была такой циничной.
- А что я могу думать? – воскликнул мужчина. - Ты приходишь поздно, говоришь ночами по телефону, постоянно в мыслях. Мне кажется, что мы должны это выяснить раз и навсегда.
- Ты действительно хочешь знать? – спросила женщина. Полумрак шестидесятиватной лампочки превратил их тела в мрачные силуэты и даже тени, которые не имеют содержания, а только форму.
- По крайней мере, это будет честно.
- Мне кажется, что нам надо развестись, - произнесла она, сухо и просто, как будто предложила ему сходить в гости в друзьям на Новослободской. Он не думал, что она ему ответит на его вопрос. Он предполагал, что вопрос так и останется висеть в воздухе, она может быть посмеется и забудет уже под утро. А сейчас, когда прозвучало запретное слово, которое если звучит, то возникает напряжение, от которого так просто не отделаться. Ладно бы в мыслях, но она же сказала, да так, что хоть уши зажимай. Оно сейчас так раскинулось, заполнило всю квартиру своим зловонием (или ароматом?).
- Что? – опешил он. - Я не слышался?
- Нет, - спокойно сказала она и снова повторила, - мне кажется, что нам надо развестись.
Он зажал уши. Она еще что-то произнесла, но он уже не слышал. Когда же он осторожно убрал руки, то услышал тоже не самое приятное, что хотелось:
- Так будет лучше.
Самая нелепая фраза в таких ситуациях. Меньше всего хочется слушать о том, что все будет хорошо, лучше, проще…в этом кроется одно – неизбежное и делается для одного, чтобы сделать то, что неизбежно.
- Но как же? – он едва не плакал. - Я не могу.
- Я тоже, - сказала она, но скорее повторила за ним.
- Да что он лучше что ли? – негодовал мужчина. - Зарабатывает больше меня? У него голос приятнее? В конце концов, он больше любит детей. Это не может быть. Этого не может!
- Да кто? – крикнула женщина, желая прекратить этот балаган. Она посматривала на комнаты дочери время от времени, кивала головой, как делают когда больше не хотят продолжать говорить и мечтают о тишине и одиночестве.
- Ради которого ты хочешь меня бросить? – прошептал он.
- Дурак, - ответила она ему громким шепотом. - Нет никакого другого. Да если бы даже и был.
- Так нет же? Нет?
Она покрутила головой. За этим последовал вздох облегчения. Мужчина как-то повеселел.
- Ну, слава богу. С другими сложностями обещаю справиться до следующих выходных.
- Ты не понимаешь…
Он ее не слушал.
- Съездим на курорт. Что будем в этой Москве торчать, подзагорим. Я покажу нашей малышке настоящих дельфинов. Вот она обрадуется.
- Хватит!
Женщину трясло. Она снова схватилась за тарелки, и снова мужские руки вцепились в женские, не позволив им улизнуть. Он не спрашивал ее, он приблизил ее к себе, дав возможность самой все объяснить.
- Все просто, - сказала она. - Ты слишком любишь ее.
Все что угодно ожидал он. Но такое объяснение выглядело смешным. Ему даже показалось глупым. Он посмотрел по сторонам и на жену, словно то, что она сказала, никто не должен услышать, а то засмеют.
- Разве это плохо? – спросил он.
- Нет, но я не могу. Когда вы вместе, у тебя такие глаза. Как в юности. Ты с ней как со мной в молодости.
Она плакала. Он как будто онемел. Обеспечивал он ее, а то. И шуба, и хорошие места в бельэтаже. Недавно на Лебединое озеро ходили. Жена, полная от природы женщина даже плакала. Хотя он всегда думал, что она на это не способна.
- Если хочешь… - сказал он, взял со стола груду тарелок и понес на кухню. Свалив всю конструкцию в раковину, он побрел в ванную, где провел последний час уходящего дня, рассматривая в зеркале свою небритую физиономию. Перед сном зашел в комнату к дочке, она уже крепко спала, поцеловал ее, и пошел на кухню греть чай.
Через неделю нужно было съезжать. Девочка должна была узнать об этом. Можно было сказать, что у папы новая работа, и он реже будет появляться дома, но ребенок бы это не понял. Она же от отца ни на шаг не отходила. Сказали как есть. Разводятся, но каждые выходные они проводят вместе. Она сидела за столиком и рисовала дельфина, который перепрыгивает через огненное кольцо, как в цирке. На отца она не смотрела. Он собирал свои вещи и когда стал одевать обувь, девочка не выдержала:
- А ты куда?
- Я буду жить рядом.
- Но твой дельфиненок не хочет, чтобы ты плавал без меня, - крикнула она и прижалась к отцу. Она была сама не своя.
- Я тебя не отпущу, я тебя не отпущу.
В этот день он не уехал. Когда она уснула, у мужчины состоялся разговор с женщиной.
- Она не хочет, чтобы я уходил, - говорил он.
- И как ты себе это представляешь? – спрашивала она.
- Мы разведемся, но будем жить вместе.
- Да что люди подумают?
- А мне на это наплевать. Дочка хочет, я не могу по-другому.
- Ты всегда был тряпкой.
- Возможно. Говори, что угодно.
Неожиданно появилась юная леди. Глаза ее были наполовину закрыты. Она держала в руках подушку, которую покачивала как маятник на часах.
- Вы не могли бы потише ругаться, -сказала она. - Я только начала сон видеть. Он наполовину цветной, наполовину черно-белый.
Сказала и ушла. Женщина посмотрела на мужчину и спросила:
- А вдруг я о новой жизни подумаю. Тогда что?
- Тогда и будем думать. Сядем втроем и подумаем.
- Втроем?
-Да, именно. Нас же трое.
- Ты дурак.
Наверное, он действительно ненормальный. Безумно любит свою дочь, жену, готов на все ради них. Дурак или…
- Нет, я дельфин и осьминог в одном лице.
Для себя
Азиз. Невысокого роста. Метр пятьдесят. Щупленький, говорящий невнятно, словно ему мешал язык.
С ним я познакомился на станции Белорусской. Он продавал веера и при этом так артистично показывал, что ему жарко, что я невольно рассмеялся, а он, заметив, что на него положительно реагируют, оживился и стал одновременно размахивать всеми веерами, которые были зажаты в его руках так, что он стал похож на птицу, пытающуюся взлететь.
- Не взлетишь, - сказал я.
- Да, сейчас ветер не тот, - согласился тот. - Обычно когда южный ветер хорошо получается подцепить воздух, а сегодня ты прав, друг, не взлечу. Правда, некоторые, особо прыткие взлетают.
Я писал книгу. В тот момент, вчера и завтра буду тоже. Я писатель. Мои книги рождаются по-разному. От вдохновения, за одну ночь, в результате похищения собственного тела примерно на год. Или же существуя здесь и сейчас.
Сейчас я видел его. Странно, но своим поведением он меня заставил не просто остановится и забыть на время о встрече со своей будущей героиней своего еще не написанного, но уже прожитого романа, но и заметить в нем нечто неуловимое, что порой примечательнее, нежели явное, что можно узреть сразу. Я улыбался и все проходящие люди – от скептиков до внимательных прохожих, кто если не покупал, то останавливался, чтобы оценить мастерство, были теми случайными прохожими, про которых я скажу на моих белых страницах, что они шли хаотично движущимися атомами, попавшими в замкнутую среду.
Я пригласил его в кафе. Я не мог слиться с толпой и уплыть в потоке, забыв про то, что я видел. Да я еще ничего не видел. Мне еще предстояло увидеть. Но сперва, кафе. Он согласился, собрал свою продукцию, положил в сумку и пошел за мной. Делал он это очень бодро – видимо устал от долгого ожидания главного покупателя, который купит все, и, не смотря на врожденный позитив, все же устал.
В кафе он разговорился. Я говорил очень мало, понимая, что времени у меня не много – ну сколько, пятнадцать минут, полчаса. А есть он очень быстро – вот и салат умял, и борщ, сейчас принялся за второе. Прожорливые герои – это накладно, но ничего не поделаешь, иначе их не разговоришь.
-У меня документов нет. На границе задержали. Сказали, что я эмигрант, провели по щеке, потом по шее автоматом. Я засмеялся – щекотно, говорю, а они так посмотрели, что у меня в боку закололо. До сих пор помню, как это происходило. Вспоминаю и невольно хватаюсь за бок. Вот и сейчас…
Он схватился за бок, скрючился, весь сжался и сделал такую ужимку на лице, что я не выдержал и рассмеялся.
Ему не повезло. Как и многим. Он был в чужом городе. Когда-то и я был на его месте, но, пройдя семь кругов, не только ада, стал чувствовать себя своим. Нашел любимое занятие, своих почитателей и своих героев, которых ищу постоянно и нахожу, потому что их так много, тех, которых так и напрашиваются, чтобы о них написали, тех несчастных, которые хотят обрести счастье, и, конечно, не сразу все получается. Есть, которые поворачивают назад. Я их не знаю. Но те, которые не унывают – мои герои. Они – сильны, как и я.
- Я пойду, а то меня уволят, - сказал Азиз.
Его не уволили, но через два дня устроился работать в то самое кафе, в котором мы сидели. На пятый день его поперли.
- Они меня гонят не из кафе, а из страны, - говорил он.
Он сказал мне это за обедом. Я пришел на выходные туда, где он жил. Южное Бутово, семь минут от метро – сказал он мне по телефону. Я шел тридцать. Зеленый район, тишина, хороший воздух и очень много человек, похожих на него. Мне показалось странным, что я живу ближе к центру еду на окраину, чтобы понять человека. Мне также показалось странным, что я не мог с первого взгляда разгадать этого простого человека. До этого мне помогало мое воображение – стоило мне только увидеть человека, как целый мир открывался передо мной, заговорить – волна, одна, за другой уже не давали мне возможности видеть, они выплескивали на меня столько информации и спасибо моему ноутбуку, который всегда рядом – он жадно принимал слова, фразы, обороты, а я неутомимо от них освобождался. А здесь – какой-то тупик. Но я не отчаивался и продолжал узнавать его.
На обед был плов. За столом была семья – его брат Баглан, жена Маша.
- Подай хлеб. Не вертись, - говорила Маша Азизу. Они обращались с ним, как с ребенком. Он послушно кивал головой и казалось, не замечает этих понуканий.
Его брат был крупнее его раза в два. Он был похож на медведя, он тяжело переступал и казалось, что ему трудно ходить – чтобы сделать шаг, он весь напрягался и так тяжело вздыхал, что мысль о боли в области ног – колени, или ягодичные мышцы были очевидны. Азиз мне рассказал и о нем. Сперва Баглан был телохранителем, потом получил серьезное ранение и стал простым охранником в магазине. Но именно там он и познакомился со своей Машулей, на которой и женился. Азизу везло меньше. Все попытки познакомиться с женским полом были бесполезны. Во-первых, он плохо разговаривал и когда подходил к девушке, даже если у него и было что сказать, то говорил так, что та не понимала.
Он был вполне симпатичным юношей и наверное мог стать счастливым, если бы не его произношение. Он пытался его исправить.
- Я съел глаз лягушки, - говорил он. – Мне сказала бабка Шайыркул, что нужно съесть глаз лягушки, которая будет размеров с ладонь. Как долго я выслеживал эту. А у нас так сухо, что лягушки все маленькие и чтобы найти с ладонь, нужно идти очень далеко. Но я сходил и нашел, даже больше. Потом я долго не мог решиться…ну, с глазом. Вот она живая и получается, чтобы взять глаз, нужно ее убить. А я подумал так – ее надо усыпить, я возьму у нее то, что мне нужно, и когда она проснется, то меня уже не будет. Но у меня не получилось ее усыпить – мне кажется, лягушки никогда не спят. Пришлось попросить моего друга сделать это. Так я получил глаз, но говорить лучше не стал. Видимо что-то было не так. Наверное, глаз я должен был сам вырезать.
Я стал приходить к нему в гости, записывая то, что он мне рассказывал. Как-то раз я пришел к нему – он обещал угостить фирменным кофе его дедушки.
Маша курила на кухне и писала, когда мы вошли..
- Сходи в магазин, - сказала она, протянув список. Он кивнул головой и с кофе пришлось повременить.
Он все делал по дому, ходил в магазин, выносил мусор, пылесосил и, конечно, готовил. В это вопросе он был лучший. Когда на кухне шло приготовление блюда, будь то плов, суп или жаркое, не возможно было войти. Ароматы были шустрые – они сбивали с ног, они были очень едкими и оставались с тобою, в одежде надолго.
- Вкусно, - сказал я, обсасывая куриное крылышко.
- Спасибо, - сказал он и даже покраснел. Маша никогда не благодарила его за приготовленный обед или ужин.
Прошло три недели – срок не маленький. В моей книге наметилось пять героев. Я пытался параллельно искать других персонажей, но понял, что не могу этого сделать. Я понял, что пока Азиз останется темной лошадкой, я не смогу перейти к другому.
Дома никого не было. Моя ушла к подруге, я остался дома, решив почитать книгу, которую купил накануне. Что-то мне мешало. Я открыл ноутбук, файл, названный «человек, которому хочется жить» и стал смотреть на слова, которые там уже были. Я не вчитывался, понимая, что мне чего-то не хватает. Не долго думая я схватил трубку и стал звонить. Азиз подошел сразу.
- Чем занимаешься?
- Варю варенье из кизила.
- Для себя?
Он помедлил с ответом, потом тихо сказал:
- Нет, что ты.
Мы договорились с ним, что встретимся через два часа в скверике, около метро. Он шел по тропинке как-то медленно, был растерян и когда подошел, то я заметил, что его футболка была одета шиворот навыворот.
- У тебя футболка…, - показал я и он заметив свою оплошность, засмеялся.
- Я даже и не обратил внимания.
Мы сели на скамейку и он сразу стал смотреть в одну точку на небе, словно там был кто-то, который ждал этого самого взгляда. Он неотрывно смотрел на нее и как только оторвал взгляд от нее, стал растерянным и прежним.
- Я пишу книгу о человеке, который хочет помочь всем в этой жизни. Не одному, не десятку людей, а всем. Правда он живет в семье и старается через счастье своих домочадцев найти свое, но у него не выходит, так как он предназначен для большего. Но вот какая загвоздка – он ничего не делает для этого. Вопрос почему? И другой вопрос – что может помочь ему?
Азиз смотрел на меня, не совсем понимая, что я от него хочу. Но будучи от природы очень добрым человеком и не желая меня обидеть своим непониманием, он сказал:
- Он не знает как, но все время думает об этом.
- И как долго он будет думать?
- Это не знает никто.
Я понимал, что эта сторона его жизни закрыта для всех и для меня, который, как он уже понял, ищет информацию для своих романов и ему не хотелось быть просто персонажем. В его понимании персонаж – мертвый. Мне нужно было его переубедить. И я попытался.
- Я жил в пригороде до одиннадцати лет и из всех развлечений моего детства запомнились – лазание по крышам и кидание снегом в проезжающие машины. Недавно я прочитал у одного американского писателя то же самое. Он рассказал о том, как жил в ужасно скучном и тихом районе и кроме того, чтобы лазать и кидаться, ничего не помнит. Получается, я стал героем его романа. Конечно, его герой живет под другим именем, но я-то знаю, что это все про меня.
Он снова нашел в небе точку, и пусть было безоблачно, стал неотрывно следить за ней.
- А еще я любил ремонтировать свой велик. Да, меня было невозможно оторвать от этого занятия. Я часами возился с ним – модернизировал, приделывал к нему всякие штуки, менял цепи, смазывал, потом приходил домой ужасно грязным. Мама ругалась, запирала гараж, прятала ключ, но я все равно находил способ пробираться туда, к своему велосипеду. Пару лет назад я читал рассказ одного нашего автора. До этого я рассказывал ему о себе, о своем детском пристрастии и он изобразил, назвав меня Колькой, а велосипед – Генрихом.
Азиз посмотрел на меня и вздохнул. Я ждал. Он вздохнул еще раз и сказал:
- Я мечтаю о своем садике.
- Детском?
-Яблони и виноград. Персики вдоль забора, чтобы девушки проходя, говорили о том, что здесь живет такой хороший человек. Только, чтобы они сами говорили.
Он не успел договорить. У него зазвонил телефон.
- Да. Сейчас иду. Извини, мне надо идти. Готовить плов.
Он впервые говорил о том, что ему хочется. Плов его прервал. Он как-то весь сжался, словно в этом огромном казане сидел его господин и, постукивая своим головным убором манипулировал им.
- Мы продолжим? – спросил я. Он пожал плечами и улыбнулся. Я понял, что он имел ввиду.
Думы
Поезд на Москву завершал свой ночной рейс. Синхронно позвякивали ложки в стаканах и сопели пассажиры, а некоторые из них храпели после жаренной курицы и сонного пива. Два пассажира не спали. Они интеллигентно допивали бутылку коньяка и вполголоса разговаривали.
- Мне кажется, что причина нашей бессонницы прячется на дне еще одной бутылки, - говорил один, лет тридцати пяти, полный, с животиком. На нем был галстук, который уже съехал, а на рубашке наблюдались несколько пятен то ли от сала, то ли от супа в пакетиках.
- Нет, она будет лишней, - говорил второй, худощавый мужчина, лет сорока, в спортивном костюме. Они сидели на одном месте и пытались разговаривать шепотом, так как напротив кто-то спал.
- А мне кажется, что сейчас такая ситуация, когда лишний только третий, - сказал тот, что с животиком.
- Ну не знаю.
- Отставить, - я знаю. Мы же с тобой встретились где? В поезде. Правильно. Разговорились. Тоже верно. И первое и второе отметили. Гениально. Теперь нужно выпить за третье.
- За что?
- Как за что? За то, чтобы поезд благополучно доехал до нашей родины, города- героя Москву.
- Я не знаю.
- Я знаю, Федор. Положись на меня.
- Игорь.
- Знаю, Игорь. Минуточку, - сказал полный, подошел к сидению напротив, на котором мирно спал пассажир. – Извините. Изви-ни-те. Не просыпается. Крепко спит. Человек, человек. Вот, спит. А мы с ним…надо же с ней… поступим по военному, – он приблизился к спящей, усмехнулся, посмотрел на спящий вагон и прокричал. – Полундра!
Женщина резко вскочила, снесла со стола пустую бутылку. Та упала, снесла два стакана с криком: - Что? Кого? Зачем?
- Вот это просыпание, - оценил полный.
- Мне кажется, ты ее напугал, - заметил худощавый.
- Да ладно, напугал. Да я и не умею. Развлек – вот это другое дело. Минуточку, - сказал мужчина и стал приподнимать сидение. Женщина была в теле. Под стать ему. Но не сейчас.
- Да что происходит-то? – спросила женщина, еще не понимая, что происходит. Она видела в сумраке два лица – одно ухмыляющееся, другое – испуганное.
- Гражданочка, не могли бы вы подняться, чтобы мы могли взять наш чемодан. Он нам позарез нужен.
- Вот еще…
- Не понял.
- Попробуем разобраться? – спросила женщина, оттолкнув полного. Тот сел на худого, который был не в восторге от этого. Женщина была не из легких. – Сядь на свое место.
- Мое сверху.
- Помочь добраться.
- Не надо.
- А то бы я помогла. Мне на таких, как вы чесотка правой руки начинается. Она так и просит почесать.
- Вы хотели разобраться? – напомнил худощавый,
- Я спокойно спала, мне что-то снилось, не ваше дело, что. Но сон был приятный. Мне нравится спать в поезде, такая романтика…
- Да как же без мужчины и романтика? – спросил полный.
- Вы хотели сказать, как же без секса…
- Нет, я хотел сказать без мужчины…
- Нормально, я не спала двое суток. Что смотрите? Не важно. Не спала и все. Так было нужно.
- Если было нужно, - повторил худощавый.
- И я так хорошо уснула, мне снились какие-то утки на воде, такая обычная картинка в парке. Но как было хорошо ее видеть. Мне даже показалось, что я та самая уточка и плыву, плыву…если бы не охотник, который меня выследил и не прогорланил своей картечью…и бедная уточка была поражена…
- Поэтично, - сказал худощавый.
- … поэтому ваши действия до утра отменяются. Уточка не в силах пошевелить крылышком.
- Минуточку. Уточка, в смысле девушка, войдите в наше непростое положение. Мы труженики города Москвы, делает наш город лучше и чище.
Она не ответила, но что-то сказала в подушку и только «для них пить и очищать одно и то же».
- Мы сходим, - сейчас наша станция, - с досадой произнес полный. - Нас будут встречать и очень удивятся, что нас нет. А еще больше удивятся тому, что причиной была девушка, которая перекрыла доступ к нашим вещам. Друг, Коля…
- Игорь.
- Хочу тебе сказать, Игорь, что мне будет стыдно взглянуть в глаза своей жене. Она скажет, ну ты и тряпка. А я что скажу? Тряпка и есть. Но она же не знает, как я пытался, что я уговаривал эту девушку. А она…
- Не надо, вы позже меня выходите, - сказала девушка, взбила подушку так, что несколько перышек запорхало в воздухе, как мотыльки и положила под голову. - Я слышала.
- Заговорила роща… - пропел полный, - девушка, а девушка, позвольте мне запустить руки…
- Но-но, - показала она кулак, не поворачиваясь. Мужчина посмотрел на свои руки, хлопнул и засмеялся. Тихо у него не получилось.
- Да не туда, - пробирал его смех, - куда вы сразу же подумали. У меня жена есть и пусть вы даже очень ничего, я все же не буду злоупотреблять. Мне бы руки в свой чемодан запустить. Вот на него я виды имею.
В ответ – тишина. Мужчина прошептал:
- Девушка, я говорю, что на свой чемодан, послушайте, на свой чемодан, купленный на свои деньги я виды имею
- Имейте дальше и не мешайте.
- У меня непредвиденные обстоятельства.
- Это какие?
- Здесь моя школьная любовь живет
- А жена как же?
- Какая жена?
- Только что о жене говорил.
- Не лезьте в мою личную жизнь. У меня может быть и жена, и любовница и если я захочу прямо в поезде совращу кого-нибудь. Например, Вас.
- Противно слушать.
- А почему противно? Если мне хорошо, и я делаю женщин счастливыми, целых трех, разве плохо. Вы спите. Как сели спите, неужели не хочется поговорить, выпить с нами. Ну ладно, не пьете. Но посидеть, поделиться.
- Мне не чем с вами делиться. Да и не хочется.
- А почему?
- Вы не располагаете.
- Но я могу исправиться, - приблизился полный к девушке. - Вы только позвольте мне взять из чемодана…
-Нет, - резко сказала она. Тот снова сел и в очередной раз на худощавого.- И чтобы тихо.
- Непробивная какая, - шепотом сказал тот своему другу.
- Да, из таких женщин шпалы делать, - ответил друг. - Вот что может ее сдвинуть? - начал шептать своему соседу.
- Ничто, - среагировала девушка. - Я все слышу. И если надо, я могу крикнуть. У меня голос громкий.
- Разве что если поезд сойдет с рельс, тогда она подвинется, - предположил полный.
- Это исключено, - послышался ответ с места напротив.
- Почему? – среагировали оба.
- Покочену, молодой человек. Спите.
Обоим хотелось пить. Теперь уже и второй стал нервно дергать ногой. Если до этого инцидента, он хотел спать и про вторую бутылку не хотел слышать, то сейчас худощавый нуждался в этих граммах. Поэтому и он стал поддерживать полного своими рассуждениями:
- Да, то, что поезд сойти сможет – это вряд ли. Но предположим и это. Не сходил все, не сходил, а тут – раз и сошел. Для разнообразия. Шум, началась давка. Все ищут свои вещи.
- Правильно, все смешались и чтобы найти свой багаж, нужно перерыть один-другой, третий. Отшвырнуть один-другой. Иначе твой пропадет, наступят на него, непременно наступят.
- В такой-то давке…да уж, а если ты сервиз везешь в подарок теще или жене, тогда что?
- Нет сервиза и бутылки коньяка тоже нет. И то и другое навсегда пропадут в перевернутом вагоне, не доехав до города двести тридцать километров.
- Но это еще ничего, главное одежду кровью не запачкать. Ведь кому больше всех везет.
- Кому?
- Тем, кто едет на второй полке. Они ведь падают сверху на лежащего снизу. А там уж берегись.
- Но знаешь, что я думаю, Фе…Игорь, тут как повезет, как повезет. А везет тому, кто полный. Вот мне бы повезло, а тебе нет, тебе лучше на верхней лежать, а мне на нижней, тогда у нас хорошее падение получится. Ты представь, что будет, если бы наоборот получилось. Я бы упал на тебя.
- Вы что…специально? – не выдержала девушка.
- Кто? – удивился полный. - Мы? Отнюдь. Мы просто предположили, как лучше лечь, чтобы остаться в живых при крушении поезда.
- Каком крушении? – заметно нервничала девушка. – Мы что должны подвергнуться крушению?
- Нет, мы просто предположили.
- Не надо предполагать такое.
- Но как предположение это возможно.
- Не надо! – закричала девушка.
- Знаешь, - сказал полный, - что если мы сейчас в соседний вагон сходим. Мне кажется, что вагоны расхлябаны.
- Пошли, - согласился худощавый. - А то недавно слышал про то, как один поезд два вагона потерял. Представляешь, спит дамочка, снится ей сон про дом, как она приедет, как ее встретят, а тут просыпается – в поле.
Дама перевернулась на другой бок.
- Да, все может быть. Вот мы в каком вагоне? В предпоследнем. Значит риск у нас есть.
В вагоне было много мест. Все места были заняты и все не могли так долго оставаться безучастными ко всему тому, что происходит. Один из ближних не выдержал и пробасил:
- Может быть ему шею намылить?
- За что? – робко спросил полный.
- За то, что народ баламутишь.
- Да кто баламутит?
- Ты. Если я еще раз услышу, то милиция будет здесь вам колыбельную петь. У них есть несколько методов.
Полный откашлялся, сказал худому:
- Пошли в вагон ресторан. Народ какой-то…злой что ли. Да и эта фурия. Не понимает шуток. У нее видимо муж – никогда не шутит. Он у нее зануда. Вот и она тоже такой стала.
- Спокойной ночи, - прошептал худой и они пошли к выходу.
В вагоне ресторане все спали. Они еле дозвались заспанную официантку и продекламировали:
- Нам бы по сто.
- Много, - повертел головой худощавый.
- По двести, - правильно, друг, - друг кивнул головой и добавил, - Только стаканы помойте.
- Водки? – спросила девушка с мешками под глазами.
- Нет, квасу, градусов под сорок, - отрезал полный, но худощавый улыбнулся и сказал, - По двести того особого квасу и закуску.
- Из закуски у нас – сельдь, нарезка, - сказала девушка. - Горячее нужно будет подождать. Примерно полчаса.
- А мы никуда не торопимся, - сказал полный и хлопнул худого по плечу. Тот дрогнул и нервно засмеялся. – Может быть с нами, девушка.
- Нет, но я на работе, - сказала девушка и убежала. Полный посмотрел ей вслед, вздохнул и стал говорить более раскованно, нежели на своих купленных местах, среди спящего поезда. Перемена места позволила ему почувствовать себя более раскованным.
- Вот люди, - говорил он. - Скучные. Раньше бывало едешь. Достаешь коньяк, появляется один, другой, гитара и едешь весело. Ночь не спишь, под утро кемаришь. Нет, сейчас все какие-то зажатые стали.
- Такие попались, - сказал худощавый.
- Нет, Федя.
- Игорь.
- Да, Игорь. Они, брат, мутировали.
Прибежала официантка, поставила графин, рюмки, нарезку.
- Может быть…? – она повертела головой.
- Сейчас кругом скука. Едут, жрут, говорят о чем-то и зевают. Да разве можно. Мы когда три дня на Север ехали, то глаз не сомкнули – говорили, наговориться не могли. Мечтали. А сейчас нет этих мечтателей.
- Они есть, только они другими поездами ездят.
- Не прав ты. Нет их уже. Они остались в прошлом. И не вернуть их.
- Не надо о грустном.
- Ты прав. Выпьем за тех, кто в мо…где бы они ни были, пусть объявятся. За это, в общем.
- За это, - они выпили, потом еще, говорили о народе, о том, что тот хороший люд, добрый, говорящий по душам весь вымер и его не найти, разве что в самых глубинках. И что наверное стоит туда ездить чаще. Но все некогда. А нужно найти время. И когда они пили за время, точнее за сбрую и узду под время, худощавый изменился в лице, прошептал, - Смотри. Они…
- Кто они? – переспросил полный.
- Мечтатели. Да не шучу я.
В дверях показался проводник, за ним стояла женщина в халате, мужчина и еще один… небритый человек.
- Чего это вы? – недоумевал полный. Они молчали, не решались начать. – Выпить хотите? Так это мы сейчас. Девушка, девушка, нам бы.
- Не надо.
- Тогда чего?
- Он еще спрашивает чего пришли, - возмутилась девушка. - Кто нам плел, что поезд сойдет с рельс?
- Не помню, - пожал плечами полный.
- И я не помню, - покрутил головой худощавый.
- Сейчас ты у меня вспомнишь, - заговорил крепкий мужчина с густым ворсом на груди.
- Да я же просто предположил, - оправдывался полный. – У меня фантазия богатая. И в поезде она особенно дает о себе знать. Этот железнодорожный ход – он какой-то особенный. Он возбуждает мозг и освобождает самые невиданные мысли. Это была одна из многих.
- Ты чего? – протискивалась к нему женщина с растрепанными волосами вишневого цвета. Ее задержали, но она продолжала тянуться и кричать, - У меня же ребенок. Он очень пугливый. Да я тебя сейчас с поезда скину. В снега, чтобы ты там возбуждался.
- Ну что вы такое говорите? – запричитал полный. - Мы же интеллигентные люди. Могли бы все давно решить. Но раз нет, то давайте по-другому. А как же? Меня обидели, я что должен проглотить и уйти. Нет. Я так не могу. Поэтому я и сказал про крушение. Точнее пошутил. Да, по-черному. Но по-другому вас не пронять. А за жизнь вы вцепитесь в любом случае. Да мне откуда знать, кто пугливый, а кто нет. Да мне на это, честно вам скажу….
- Я ему сам врежу, - сказал мужчина с ворсом. – За всех.
- Не надо, - остановил его и тянущуюся женщину проводник. – Сейчас разберемся.
- Правильно, - согласился полный. – Нужно разобраться, а потом с кулаками. А то
решили сперва отмутузить, а потом поинтересоваться, надо ли было.
- Надо, - прокомментировала девушка – виновница всего происшествия.
- Повторяю для тех, кто очень крепко спал. Мы разговаривали. Простой дорожный
разговор, который впоследствии также легко забывается.
- Я как подумаю, что буду погребена, - медленно проговорила виновница.
- А у меня после того, как я услышала про вагон, колотит, - донеслось за спиной у небритого пассажира.
- Хватит, - воскликнул полный мужчина. – Я тоже пострадал. У меня инсульт. Я только что из дома отдыха еду. Думал все в порядке, вылечился. Сейчас сижу, и чувствую сердце то барахлит. Закололо, будь оно неладно. А ведь не кололо. Не было этого. Как будто не отдыхал совсем.
- Все вы одинаковые мужчины, - настоятельно сказала девушка (виновница). – Чуть что, так сердце.
- Скажите, девушка, почему вы нам сразу не дали…возможность взять чемодан. Тогда бы всего этого не случилось. Все бы спокойно спали, а мы бы мирно пили бутылку и разговаривали с Игорем.
- Меня-то чего разбудили? – воскликнул проводник. – Я два месяца дома не был и вы что думаете – оригиналы. Туда ехали с песнями, медовым месяцем и запуском змея, живого, весь вагон бегал, а обратно с террористами.
- Какими террористами? – воскликнул худощавый.
- Натуральными, - продолжал седой мужчина с очень усталыми глазами в униформе. - Которые за бутылку беленькой готовы поезд под откос пустить.
- Да нужен мне ваш поезд, - обижаясь сказал полный. Девушка с вишневыми волосами нервно дернулась, стукнула по столу и попала в тарелку с нарезкой. Ее пальцы прихватили кусочек сельди и колечко лука.
- Им нужно было меня доконать. В Самаре передо мной один выкаблучивался, а тут целых двое.
- Так ты что мстила нам? – догадался худощавый.
- Не то, чтобы, но вы меня разозлили, - сказала девушка и стала искать салфетки на столе. Салфеток не было.
- Да ты что? Тебе значит какой-то там отказал, а ты на нас всех бешеных собак и спустила. Так что ли?
- Вы первые начали.
- То, что мы, точнее я, себя повел нехорошо – за это я, конечно, извинюсь, мне это не трудно. Меня волнует другое – неужели вы нас не пустили к этой самой бутылке, потому что там какой-то дьявол тебе слово какое-то там нехорошее сказал. Неужели такая причина возможна?
- Не знаю.
- То есть такое возможно. Я не могу понять. Неужели место может переходить от одного к другому. Я еще понимаю, когда ты обиделась на мужика и ему же мстишь, но когда месть человеку, которого ты в первый и последний раз видишь.
- Да ладно, давайте спать, - сказал проводник. Полный мужчина послушно пошел успокаивать сердце, за ним последовали другие, на втором и третьем плане. Но худощавый, наверное, самый чувствительный, не мог успокоиться.
- Нет, какой тут может быть сон? И что ты предлагаешь. Передавать месть, как эстафетную палочку – приеду домой – передам жене, она – сыну, тот во дворе – кому-нибудь, а потом этот кто-нибудь – в школе учителю, тот – прохожему, и этот прохожий сорвется и подложит настоящую бомбу. И тогда не шутка. Тогда действительно произойдет нечто похожее на терроризм.
- Ты успокойся, дружище, - говорил полный. – Сейчас выпьем и забудем эту женщину, этот дом…где эта улица, где этот дом, где эта девушка…
- Не могу.
- Выпей. Не получается.
Худощавый мужчина рухнул как подкошенный на стол и под крики официантки и всех присутствующих женщин скатился на пол.
- Я не хотела, - произнесла виновница. Она первая бросилась к нему, не зная что делать, повернулась к стоящим.
- Что с ним?
Полный бросился к груди худощавого, расстегнул ему рубашку, приник, слышая, потом резко взял руку, стал прощупывать пульс, потом снова к груди, побагровел, произнес:
- Он не дышит.
- Не может быть, - крикнула девушка, официантка уже несла воды, а мужчина с густым ворсом на груди, еще не успев уйти из вагона-ресторана, испуганно смотрел на всех, как на банду соучастников.
Виновница прикоснулась к груди и ничего не услышала.
- Я же не хотела, - зарыдала она. – Не хотела.
Полный стал делать ему искусственное дыхание, к нему присоединилась девушка, официантка брызгала водой – все пытались помочь, но все было тщетно – сердце уже не билось.
- Прибываем, - прозвучал голос за спиной. И все засуетились. Народ замер. Они понимали, что были одной командой пока ехали и то, что в какой-то степени ответственны за этого человека, который так и не смог повеселиться с теми людьми, которых по его мнению уже нет. Хотя сейчас наверное встретит и повеселиться… Но пассажиры думали о другом – вернулись не все и есть в этом и их вина. Но разве узнает об этом его родственники. Нет, они не будут знать, что с ним ехала женщина, которая была одержима местью, они подумают, что сердце отказало из-за коньяка, хотя вторую бутылку ему так и не пришлось выпить.
- Немного не доехал, - сказал полный.
- Его будут встречать или нет? – спросил проводник.
- Нет, сказал, что хочет сделать сюрприз.
- Да, сюрприз получился знатный.
-Не то слово.
Продолжение следует.
Начало в №45
Голуби
Голуби перелетали по неизвестному сигналу (с ворот на провода, с проводов на крышу). И их было не остановить. Казалось, что королевство птиц сегодня заняли главенствующую позицию и перетянули перьевое одеяло на себя в превосходстве.
Около станции Третьяковской, как обычно, толпился сомнительный люд. « Обращайтесь в окошко» - учит нас школа, дом и улица. В окошко милицейское, медицинское, просто в окошко к народу…Каждый находился в определенной доле напряжения. Время обеднее влекло за собой напряженную волну голодных особей, выстраивающие очередь около восточных палаток. Он стоял и топтался на месте. Наблюдая за птицами в течение уже более часа он сделал для себя самый главный вывод на сегодня – им лучше, чем нам. Нами руководят гравитация и суровые законы племени, они подвержены только племенным распорядкам и только под громким окриком вожака, подобно Акеле: «Стая!» взлетают выше человеческих возможностей. Хотелось лететь. Сейчас заберусь на этот биотуалет или же на крышу этих палаток с табаком и книгами и…
«Добрый день. Старший лейтенант Абдулбаев. Что мы имеем?»
В Москве находился два с половиной месяца, прогулял тридцать тысяч, в основном на горячие хот-доги в «Ашане» и клубы. В ночных заведениях его не привлекала музыка, в отличие от молодых от пятнадцати до тридцати пяти, с диким взглядом инопланетного разума и не умеющего отличать хорошее от плохого, как день от ночи. Не хотелось погрузиться в темноту. Готы с их фиолетовым оттенком и манипулирующим взглядом с буравчиком не притягивали в сорок. Лет пять назад ему нравились картины – черное на белом: бытовая сцена в итальянском квартале, либо в монохромном изображение бабочка, момент метаморфозы из гусеницы. Темное ушло на задний план, хотелось светлого, точнее найти светлое в темном. Хотелось красоты. Он грезил по грамотным телодвижениям и смачивал губы тоником, приговаривая «то что надо, буря».
На афише «стриптиз в программе», значит его персона зайдет в это заведение. В заведение, в которых бурлит талант и настоящее мастерство соблазнений.
«Что делаем в городе? Бродяжничаем?» Если он думает, что бродить по городу в поисках места отдыха и не только, поскольку это и работа, это называется таким очень обидным словом, то он ошибается. Сними форму, надень обтягивающие джинсы и сиреневую водолазку с флюресцентным отливом. Точно слабо. Проваливай. Не известно еще кто это кому сказал. Именно поэтому уехал из города Омск. В кармане были деньги от проданной «девятки», в голове проект с громким названием «ночное варьете». В городе за не одну тысячу километров он стал верхом на всех помпезных раутах под именем мистер Хаус. Город хотел сиквела.Он хотел записать в телефонный справочник номер, от которого бы зависела судьба гениального проекта, сочиненного за одну ночь в пещере Женской, куда приводил своих женщин для знакомства поближе. Ее называл Голубка – за подвижную шейку, нежный голосок и прекрасный процесс обнажения. Она снимала с себя верх под мяуканье, низ – под пение сверчка. Омск был маловат для «Голубки». Москва подходила, но не являлась завершающим пунктом. Четко взвесив психологические потребности населения, его проект должен был покорить не только русские умы, но и запад. На стене театра Ла скала, в «Коверт гардене», на нью-йоркском Бродвее…
Голуби услышав какой-то сигнал взметнулись вверх и уже через несколько секунд превратились в черную запятую среди московской копоти от шаурмы и никотиновых паров.
Город мой
Женька жила в Москве, правда, та Москва, о которой она мечтала находилась значительно дальше ее села. Москвичей насчитывалось тридцать три двора, и среди них затерялась ветхая избушка Женьки. Жила она одна, была сиротой, отца у нее сроду не было, а мать как-то ушла в лес за ягодами и не вернулась. Говорили, что волки. Женька же считала, что мать сбежала из этой глухомани. По-другому и нельзя было. Тела не нашли, а Женька все мечтала найти ее. И она даже знала где. Работала на почте, носила газеты и пусть не с каждым, но часто вела разговор о Москве, только не о той, где она жила, а о другой, о которой она знала совсем немного – из книг, телевизора и от своего соседа – Константиныча. Тот жил в столице три года, работал на электриком в доме культуры и многое повидал. Она часто приходила к нему, приносила варенье или что-нибудь из солений, тот же ставил чайник и знал, что сейчас его будут слушать.
- Я почему сорвался-то, мне все нравилось – и жилье было, и деньги нормальные, и коллектив творческий. Поговорить – это всегда пожалуйста. А темы-то столичные – они не ровня нашим бытовым темам. Там другой уровень культуры. Например, когда нужно выпить, говорили – пойдем потолкуем о литературе. Шли, пили, конечно, но и толковали. О Фолкнере, о Прусте. Е-мое, каких только фамилий не произносили. От них и водка другим вкусом отдавалась в организме, и состояние после нее не было таким тяжелым, как здесь. Не рассолом утром восстанавливались, а предложением «потолкуем о русских былинах». И шли пить пиво.
Эти беседы ворожили Женьку. И только она сходила с порога Константиныча, как невольно просилось:
- В настоящую Москву поеду.
Над ней смеялись, и даже дошло до того, что стали показывать пальцем. Например, местный корреспондент Васька Башариков написал о ней статью «В мечту, мечту, мечту…», на что она не обижалась, а считала, что ей просто завидуют. В какой-то степени так и было. Ей завидовали. Не потому, что она сможет поехать и покорить златоглавую. Нет. Просто потому что она могла мечтать об этом. Большая половина свыклась со своей Москвой и не мечтала.
- Какая такая столица? А кто же про запасы на зиму будет думать? Президент?
Председатель колхоза правда иногда воображал, что он руководитель не просто артели, а целого государства. Да и фамилия у него была подходящая – Петухов. Самсон Петухов. Бывало, пройдет в начищенных ботинках по асфальту – мол, смотрите, не хуже городских живем – и асфальт, а около магазина постоит-постоит, покурит, перекинется парой слов с местными, и пойдет домой с чувством выполненного долга.
Женька не любила его. За его походку, за его нежелание совершенствоваться.
- Разве нельзя сделать из нашего села город? – спросила она его как-то во время его очередного променада. Он остановился, посмотрел на нее исподлобья, как на маленького ребенка и сказал:
- А зачем? Разве не хорошо у нас?
Женька едва не выругалась. Ну как же он не понимает таких элементарных вещей. Валенок, пусть даже и главный. Грош ему цена, хотя здесь ему и место. А таких, как она не устраивает такое мышление. Они закрывают окна, когда ветер дует со стороны дома Петуховых.
У нее было целых два кавалера, Сашка Носов и Борька Кроткий. Они ей предлагали пойти за них, но она отнекивалась, говорила, что не должна устраивать свою личную жизнь здесь. На вопрос где же, она отвечала, в паспорте все написано – Москва. Вот туда и поеду.
- Там живут дурные люди. От них пылью пахнет, - говорил Сашка. Борька крутил у виска пальцем и говорил ей на ушко. – Давай поженимся. У меня хороший заработок. Что еще нужно.
Оказалось нужно. Только Женька не стала объяснять ни первому, ни второму, что она хочет и однажды действительно поехала. Как-то проснулась утром, так на душе тяжко стало при мысли о том, что нужно идти на почту и общаться с односельчанами, хмыкающие при ее появлении. Так заболело сердце, когда поняла, что ей уже двадцать пять, а она еще ничего не сделала. Матери нет, отца тоже. Одна и только ветер во дворе. Терять нечего. Отговаривать ее никто не стал, да и не успели – она пошла купила билет, собрала небольшой чемодан и вечером села на поезд, прямиком идущий до столицы. Когда она отъезжала, ей показалось, что все село ее провожает. Так ей хотелось думать.
В поезде она познакомилась с очень интеллигентно парой. Пожилые мужчина и женщина. Угостили ее соком и курицей. Женька в спешке забыла взять с собой картошку, которую специально отварила в дорогу. Женька уминала куриную ножку, а мужчина поддерживал разговор. Он был в солидном костюме серого цвета и клетчатой рубашке без галстука. На его лице было столько морщин, что Женька постоянно отводила глаза, чтобы не слыть невежей. Женщина была в бордовом костюме и ее лицо было кукольным, правильный нос, пышные губы, розовые щеки – оно было направлено в сторону окна и не выражало никаких эмоций.
- Вот вы из глубинки? – спросила он у девушки.
- Да какая там глубинка. Москва…. – ответила Женька.
- Да, как странно, - сказал он. - Вот вы из Москвы и мы оттуда же. Получается, что город на тысячи километров простирается.
Женька застенчиво улыбнулась, повертела головой и выдала:
- Нет, здесь только название такое, а настоящий он воно где…
На что мужчина зажмурился и произнес такое, отчего Женька замерла, бросила куриную ножку и стала нервно облизывать пальцы.
- Не хочу, не хочу, - сказал тот. - Так хотелось остаться там. Тишина. У друзей домик у леса. В ста метрах озеро. Хорошо. Каждое утро, пока жена спала, да и друзья тоже, я шел на озеро. С удочкой понятно. Ловил немного, но не в этом дело. Главное, что я мог насладиться воздухом, видом и отражением в зеркально-чистой воде. В фонтане я редко мог увидеть свой довольный лик.
- Вы не шутите? – среагировала Женька.
- Да какие могут быть шутки. В городе сейчас такая жара. Выхлопы, нет ни одного места, куда можно спрятаться. Разве, что на бульваре под тополем. Да и то, зная, что этот гул не прекратится никогда. Я про автомобильный, метро и вообще гул, который в Москве не прекращается никогда. Я когда приехал в эти таежные места, то не сразу от него избавился. Понадобилось дня три, что прийти в норму.
- Как же вы так о своем городе? – недоумевала Женька. Она нервно пила сок, и теперь неотрывно смотрела на мужчину, забыв про неудобство.
- Была бы моя воля, я бы поменял квартиру в Москве на глубинку, - сказал он. – А что – пусть даже маленький, главное, чтобы была печка, лес и собака, с которой можно было ходить в лес. Собирать грибы, ягоды, орехи. Думать на природе лучше, чем в городе. Мысли легче. Город делает мысли похожими на пудовые гири. Кинешь одну такую гирю в массу людей, не приятно.
- Да, - согласилась девушка. Женщина повернулась на своего мужа, прикрыла глаза и вернулась к окну. - А что же вам мешает?
Он не сразу ответил. Перед этим он выпил сок, улыбнулся, издав при этом едва слышный, но отчетливый звук, женщина повернулась на полсантиметра и только потом мужчина сказал:
- Жена вряд ли будет довольна. Да и работа у нее там. Мне проще. Я писатель. Могу писать хоть на Луне, если там будет хорошо. А вот ей нельзя.
Женька никогда не видела живого писателя. В деревне было несколько писателей, но все они писали какие-то глупые стихи и историю родного края, которая никому не пригодится, как она думала.
- Вы писатель? – подпрыгнула от радости она. -Как здорово. Разве может жить писатель в глубинке? Вы же не должны так думать. Вам надо в большом городе жить. Чтобы создавать, нужно быть среди самого лучшего.
- А где оно самое лучшее? – спросил мужчина.
- Где? – удивилась она и произвольно показал направление в сторону движения поезда. – Там.
- Он должен жить там, где более спокойно, где нет ничего, что ему мешает, где он слышит себя, а не…
- Дорогой, я сейчас, - сказала женщина, поднялась и направилась в сторону туалета. Женька не могла больше есть, пить. Она не могла есть, но говорить ей хотелось больше. Казалось, что сейчас она скажет все то, что думает, знает. Словно сказав это, очистится от того, что ее мучило долгие годы.
- Да, хорошо, - сказал он.
- А я считаю, что вы должны уехать, - произнесла Женька, когда женщина ушла. - Вот я уехала. Потому что поняла, что еще немного и сойду с ума. Правда, правда. Вот вы смеетесь, а я на самом деле стала слышать посторонние звуки, голоса. И это все благодаря вашей тишине. Она так мне опостылела. Так хочется гула. Когда вы стали говорить о нем, я…не знаю, я…у меня сердце застучало, не меньше чем колеса о железную дорогу. Вы так говорили.
Он посмотрел на точку в окне, там была убитое тельце мухи, высохшее и оставшееся в стекле, как надгробие и сковырнул пальцем. Женька продолжила:
- Вы же главный в семье. Как-никак мужчина.
- Понимаешь, - медленно, останавливаясь после каждого слова, словно они были на иностранном языке и необходимо время, чтобы их поняли, - главный тот, кто больше зарабатывает. Вот она получает больше, чем я.
- Неправда, - вырвалось у Женьки.
- Это так. И пока я получаю меньше, она может жить там, где хочет. Буду получать я, ну не знаю, на пятьдесят процентов больше, то я буду командовать. Там правят деньги. Поэтому и хочется уехать от этой управы.
Они еще могли бы долго говорить о причине, но подошла жена и тема завершилась. Возникли другие – например, что ждет новобранцев (так назвала женщина всех, кто стремится в столицу).
В Москве они попрощались, и она долго смотрела вслед удаляющейся паре, один из которых был писатель. По его походке это было сложно сказать. Она вспомнила, что не спросила его фамилии, чтобы потом найти его книги. Оставалось только лицо, по которому можно было его найти.
В городе она сразу сориентировалась, словно была готова к этому долгому и продолжительному марафону. Но она решила так. Сперва работа, место для проживания и только после – экскурсия по городу. Хоть и был соблазн сделать это сейчас. Но она слишком долго ждала, чтобы сейчас поступить не по-взрослому. Она купила газету по поиску работы, нашла вакансию почтальона и пошла по нужному адресу. Она думала так, что начнет со знакомой ей профессии, а потом, когда освоится, найдет себе что-нибудь посолиднее.
Место ей понравилось. Недалеко от площади трех вокзалов, огромный турникет, пропускной режим. Ей что-то говорили по поводу, как оформлять пропуск, она кивала головой и говорила:
- Да, хорошо.
Женька боялась ляпнуть что-нибудь лишнее, поэтому произносила эту заученную фразу, которой фигурировал писатель.
Начальник был молодой, примерно ее возраста, они хорошо поговорили. Хотя из вопросов всего было два – опыт и прописка. Она сказала, что опыт – три года, прописка – московская. Все складывалось как нельзя лучше. Ей нужно было пройти в отдел кадров, написать заявление, заполнить анкету и приступать к работе, хоть завтра. Через пять минут произошло то, что наверное должно было произойти рано или поздно. Начальник отдела кадров, лысоватый мужчина с седыми стрижеными усами сидел перед начальником и говорил сбивчиво о том, что его смутило. Женька стояла у лимонного дерева и улавливала его легкий аромат листьев.
- А я сразу и не понял, - говорил он. - Она из Москвы…
- Ну? – говорил парень. Чувствовалось, что он был занят и этот случай его мало интересовал.
- Только из другой Москвы…
- Не понял, - начальник положил бумаги, которые он изучал, степлер и трубку телефона.
- Село такое есть у черта на куличках. Она оттуда. Вот и приехала.
- Ага, - сказал парень, посмотрел на Женьку и твердо сказал. - Тогда извините, мы вынуждены вам отказать.
Девушка не смутилась. Она словно ждала этого.
- Но в объявлении сказано, что нужна московская прописка. У меня московская. Вот паспорт.
Она протянула паспорт. Парень посмотрел документ, изучал его не менее тридцати секунд, потом поднял голову и сказал:
- Я все понимаю. Но нам нужна не такая, а местная.
- Но там же написано Москва.
- Какая Москва? – не выдержал начальник отдела кадров.
- Да, это мой город, - важно сказала Женька. - Паспорт разве может обманывать.
Ее взяли на работу. И через месяц она перешла в другой отдел. Отдел посылок. Ей нравилось отвечать за то, что она шлет не просто письма, а нечто ценное. Однажды она направила в свою Москву посылку. На адрес Константиныча. Приложила письмо.
«Здравствуй. Живу хорошо. Скучаю, конечно. Про гул, который мне говорил писатель в поезде, он немного преувеличил. Его здесь достаточно, но не так много. Люди хорошие. Появился жених. Представляешь, отсюда. Если не врет, конечно. Мы с ним в метро познакомились. Он меня яблоком угостил. Странно да? Я тут в посылке сувениры положила. Раздай нашим. Петухова не забудь. Я ему деревянный кремль положила. Пусть поставит к себе на стол, радуется. Говорит, что одна из наших в городе. Сашке и Борьке привет. Думаю иногда о них. Здесь мужчины друге. Они важнее что ли, но и я не отстаю. Читаю, хожу по музеям. Маму свою не встретила, но я думаю, что все еще впереди. Москва-то, как сказал один знакомый писатель, простирается на тысячи километров».
Дельфиненок
В Серебряном бору отдыхающих уменьшилось ровно втрое. Враз небо поменяло цвет из нежно-голубого в темно-серый с фиолетовым оттенком. Закапал дождь.
- Смотри, кого я тебе принес? – сказал худощавый мужчина, держа в руках девочку лет четырех.
- Мы тебе принесли дельфиненка, - звонко сказала девочка. Она сидела на покрывале и дрожала. Мама достала термос, налила половину чашки и дала ей выпить. Та жадно прильнула к отдающую паром напитку и после каждого глотка поднимала голову, давая понять, что ей все нравится.
- Мама, когда я плавала, то мне показалось, что вода такая холодная-холодная. Но это только вначале, а потом она стала горячей-горячей. Как это можно объяснить?
Женщина улыбнулась, достала расческу и стала причесывать девочку.
-Ай, - вскрикнула та, - больно. Пусть папа расчешет. У него лучше получается.
Мужчина вооружился расческой и стал укладывать волосы.
- Один осьминог плавал на глубине пять метров, другой – на глубине целый километр. И они встретились, потому, что тот, который сидел на глубине целых тысяча метров решил поздороваться с тем, что сидел на десяти метрах. Он кричал «привет», «доброе утро», «как поживаете», но тот упорно не хотел его слышать, тогда тот протянул свои руки-щупальца и дотронулся до своего собрата.
Он нежно провел расческой по голове, показывая какие длинные щупальца у того, отчего девочка вздрогнула и засмеялась, затем повернулась к маме, которая в этот момент сворачивала полотенце и сказала:
- Я не только дельфиненок, я еще и осьминог.
- Осьминожка ты моя, - бодро сказал мужчина. Женщина в тот самый момент слила чай, стряхнула песок с покрывала и громко сказала:
-Нам пора.
Мужчина с удивлением посмотрел на жену, показал ей на часы, что прошло совсем немного времени, как они здесь, понятно, что погода испортилась, но дождик уже перестал капать и тучи стали багровыми не от перспективы разлиться, а запустить нетерпеливое солнце сквозь их толщу.
- Ну, пожалуйста, еще немного, - канючила девочка, дергала за юбку маму и с мольбой смотрела на отца. - Я хочу быть дельфиненком. Всего раз.
Мама покачала головой и направилась к кабине для переодевания. Девочка заплакала. Она прижалась к отцу.
- Не переживай, - весело сказал мужчина и поцеловал девочка в щечку так звонко, что та сморщилась и воскликнула:
- Ты целуешься, как бабуля. Она плохо слышит, поэтому ей надо, чтобы все было громко. Ты же не бабуля.
Как бывает с детьми, через пять минут она уже забыла об этих неприятностях, смотрела на чудо-ресторан под куполом неба и высотное здание, напоминающее ракету.
- Когда я стану взрослой, то буду жить около водоема. Я тогда и плавать буду как…вы сами знаете кто. Я маленькая, поэтому мне трудно говорить о том, что хочется. Вы же все равно мне скажете, это нельзя, это нельзя, ну – разве что это можно, а это снова нельзя, и это брось.
За этими комментариями она и уснула. На плече у отца, прошептав:
- Пап, а пап, давайте заведем осьминожку. Самую маленькую. Я сама буду ее кормить и выгуливать.
Мужчина и женщина молчали. Она смотрела в окно, а он на нее, не совсем понимая причину ее негодования.
- Что с тобой? – спросил он.
- Ничего, - тихо сказала она. – Просто устала.
Его это конечно не убедило, и он хотел продолжить расспрос, но «дельфиненок» проснулся и стал просить рассказать сказку. Он не мог ей отказать. Женщина глубоко вздохнула
- Встретились дельфиненок с осьминожкой.
- Это про меня, про меня, - визгнула девочка.
- Да, - кивнул головой отец.
- А с каким он встретился? С тем, что очень глубоко или не очень?
- С тем, что не очень.
- Тогда понятно, почему они встретились.
- Слушай дальше. Встретились они в обеденный перерыв. Дельфиненок питался мелкой рыбешкой, а осьминожка – водорослями.
- Они поженились?
- Да, если хочешь.
- Конечно, хочу.
- Да будет так. Они поженились и родилась у них девочка.
- Дельфийская осьминожка?
Ей это очень понравилось. Она захлопала в ладоши, понимая, что речь идет о ней.
Дома ели оставшийся с обеда суп. Девочка лениво купала в тарелке ложку и попросилась с вою комнату. Она посмотрела на отца, потом на мать и увидела в их глазах одобрение, вышла из-за стола.
На столе торопились убрать тарелки женские руки. Мужские попробовали приостановить эту суету.
- В чем дело? – спросил он. - Ты мне можешь сказать?
- Ни в чем, - резко сказала она. - Я не хочу говорить об этом.
- Остановись! Последние дни ты странно себя ведешь. То есть не так, как обычно. Обычно ты не такая. Правда, ты стала какой-то чужой. Немного агрессивной и холодной. Я стараюсь уловить твое настроение, но мне очень трудно и каждый раз собираясь понять тебя, я терплю поражение. Каждый раз. И еще мне не дает покоя мысль. Странно, но я никогда не думал об этом, но сейчас эта мысль возникла, и я хочу спросить
- Что? – раздражаясь спросила женщина. Мужчина не сразу сказал, он подошел, посмотрел в ее глаза, прикоснулся к волосам, затем опустил голову, так прошло совсем немного, около четверти минуты, как он спросил:
- У тебя кто-то есть?
- Не говори глупости, - сказала женщина, при этом улыбнулся. Мужчина как-то странно посмотрел на нее. Вероятно, она очень давно не улыбалась или ранее ее улыбка не была такой циничной.
- А что я могу думать? – воскликнул мужчина. - Ты приходишь поздно, говоришь ночами по телефону, постоянно в мыслях. Мне кажется, что мы должны это выяснить раз и навсегда.
- Ты действительно хочешь знать? – спросила женщина. Полумрак шестидесятиватной лампочки превратил их тела в мрачные силуэты и даже тени, которые не имеют содержания, а только форму.
- По крайней мере, это будет честно.
- Мне кажется, что нам надо развестись, - произнесла она, сухо и просто, как будто предложила ему сходить в гости в друзьям на Новослободской. Он не думал, что она ему ответит на его вопрос. Он предполагал, что вопрос так и останется висеть в воздухе, она может быть посмеется и забудет уже под утро. А сейчас, когда прозвучало запретное слово, которое если звучит, то возникает напряжение, от которого так просто не отделаться. Ладно бы в мыслях, но она же сказала, да так, что хоть уши зажимай. Оно сейчас так раскинулось, заполнило всю квартиру своим зловонием (или ароматом?).
- Что? – опешил он. - Я не слышался?
- Нет, - спокойно сказала она и снова повторила, - мне кажется, что нам надо развестись.
Он зажал уши. Она еще что-то произнесла, но он уже не слышал. Когда же он осторожно убрал руки, то услышал тоже не самое приятное, что хотелось:
- Так будет лучше.
Самая нелепая фраза в таких ситуациях. Меньше всего хочется слушать о том, что все будет хорошо, лучше, проще…в этом кроется одно – неизбежное и делается для одного, чтобы сделать то, что неизбежно.
- Но как же? – он едва не плакал. - Я не могу.
- Я тоже, - сказала она, но скорее повторила за ним.
- Да что он лучше что ли? – негодовал мужчина. - Зарабатывает больше меня? У него голос приятнее? В конце концов, он больше любит детей. Это не может быть. Этого не может!
- Да кто? – крикнула женщина, желая прекратить этот балаган. Она посматривала на комнаты дочери время от времени, кивала головой, как делают когда больше не хотят продолжать говорить и мечтают о тишине и одиночестве.
- Ради которого ты хочешь меня бросить? – прошептал он.
- Дурак, - ответила она ему громким шепотом. - Нет никакого другого. Да если бы даже и был.
- Так нет же? Нет?
Она покрутила головой. За этим последовал вздох облегчения. Мужчина как-то повеселел.
- Ну, слава богу. С другими сложностями обещаю справиться до следующих выходных.
- Ты не понимаешь…
Он ее не слушал.
- Съездим на курорт. Что будем в этой Москве торчать, подзагорим. Я покажу нашей малышке настоящих дельфинов. Вот она обрадуется.
- Хватит!
Женщину трясло. Она снова схватилась за тарелки, и снова мужские руки вцепились в женские, не позволив им улизнуть. Он не спрашивал ее, он приблизил ее к себе, дав возможность самой все объяснить.
- Все просто, - сказала она. - Ты слишком любишь ее.
Все что угодно ожидал он. Но такое объяснение выглядело смешным. Ему даже показалось глупым. Он посмотрел по сторонам и на жену, словно то, что она сказала, никто не должен услышать, а то засмеют.
- Разве это плохо? – спросил он.
- Нет, но я не могу. Когда вы вместе, у тебя такие глаза. Как в юности. Ты с ней как со мной в молодости.
Она плакала. Он как будто онемел. Обеспечивал он ее, а то. И шуба, и хорошие места в бельэтаже. Недавно на Лебединое озеро ходили. Жена, полная от природы женщина даже плакала. Хотя он всегда думал, что она на это не способна.
- Если хочешь… - сказал он, взял со стола груду тарелок и понес на кухню. Свалив всю конструкцию в раковину, он побрел в ванную, где провел последний час уходящего дня, рассматривая в зеркале свою небритую физиономию. Перед сном зашел в комнату к дочке, она уже крепко спала, поцеловал ее, и пошел на кухню греть чай.
Через неделю нужно было съезжать. Девочка должна была узнать об этом. Можно было сказать, что у папы новая работа, и он реже будет появляться дома, но ребенок бы это не понял. Она же от отца ни на шаг не отходила. Сказали как есть. Разводятся, но каждые выходные они проводят вместе. Она сидела за столиком и рисовала дельфина, который перепрыгивает через огненное кольцо, как в цирке. На отца она не смотрела. Он собирал свои вещи и когда стал одевать обувь, девочка не выдержала:
- А ты куда?
- Я буду жить рядом.
- Но твой дельфиненок не хочет, чтобы ты плавал без меня, - крикнула она и прижалась к отцу. Она была сама не своя.
- Я тебя не отпущу, я тебя не отпущу.
В этот день он не уехал. Когда она уснула, у мужчины состоялся разговор с женщиной.
- Она не хочет, чтобы я уходил, - говорил он.
- И как ты себе это представляешь? – спрашивала она.
- Мы разведемся, но будем жить вместе.
- Да что люди подумают?
- А мне на это наплевать. Дочка хочет, я не могу по-другому.
- Ты всегда был тряпкой.
- Возможно. Говори, что угодно.
Неожиданно появилась юная леди. Глаза ее были наполовину закрыты. Она держала в руках подушку, которую покачивала как маятник на часах.
- Вы не могли бы потише ругаться, -сказала она. - Я только начала сон видеть. Он наполовину цветной, наполовину черно-белый.
Сказала и ушла. Женщина посмотрела на мужчину и спросила:
- А вдруг я о новой жизни подумаю. Тогда что?
- Тогда и будем думать. Сядем втроем и подумаем.
- Втроем?
-Да, именно. Нас же трое.
- Ты дурак.
Наверное, он действительно ненормальный. Безумно любит свою дочь, жену, готов на все ради них. Дурак или…
- Нет, я дельфин и осьминог в одном лице.
Для себя
Азиз. Невысокого роста. Метр пятьдесят. Щупленький, говорящий невнятно, словно ему мешал язык.
С ним я познакомился на станции Белорусской. Он продавал веера и при этом так артистично показывал, что ему жарко, что я невольно рассмеялся, а он, заметив, что на него положительно реагируют, оживился и стал одновременно размахивать всеми веерами, которые были зажаты в его руках так, что он стал похож на птицу, пытающуюся взлететь.
- Не взлетишь, - сказал я.
- Да, сейчас ветер не тот, - согласился тот. - Обычно когда южный ветер хорошо получается подцепить воздух, а сегодня ты прав, друг, не взлечу. Правда, некоторые, особо прыткие взлетают.
Я писал книгу. В тот момент, вчера и завтра буду тоже. Я писатель. Мои книги рождаются по-разному. От вдохновения, за одну ночь, в результате похищения собственного тела примерно на год. Или же существуя здесь и сейчас.
Сейчас я видел его. Странно, но своим поведением он меня заставил не просто остановится и забыть на время о встрече со своей будущей героиней своего еще не написанного, но уже прожитого романа, но и заметить в нем нечто неуловимое, что порой примечательнее, нежели явное, что можно узреть сразу. Я улыбался и все проходящие люди – от скептиков до внимательных прохожих, кто если не покупал, то останавливался, чтобы оценить мастерство, были теми случайными прохожими, про которых я скажу на моих белых страницах, что они шли хаотично движущимися атомами, попавшими в замкнутую среду.
Я пригласил его в кафе. Я не мог слиться с толпой и уплыть в потоке, забыв про то, что я видел. Да я еще ничего не видел. Мне еще предстояло увидеть. Но сперва, кафе. Он согласился, собрал свою продукцию, положил в сумку и пошел за мной. Делал он это очень бодро – видимо устал от долгого ожидания главного покупателя, который купит все, и, не смотря на врожденный позитив, все же устал.
В кафе он разговорился. Я говорил очень мало, понимая, что времени у меня не много – ну сколько, пятнадцать минут, полчаса. А есть он очень быстро – вот и салат умял, и борщ, сейчас принялся за второе. Прожорливые герои – это накладно, но ничего не поделаешь, иначе их не разговоришь.
-У меня документов нет. На границе задержали. Сказали, что я эмигрант, провели по щеке, потом по шее автоматом. Я засмеялся – щекотно, говорю, а они так посмотрели, что у меня в боку закололо. До сих пор помню, как это происходило. Вспоминаю и невольно хватаюсь за бок. Вот и сейчас…
Он схватился за бок, скрючился, весь сжался и сделал такую ужимку на лице, что я не выдержал и рассмеялся.
Ему не повезло. Как и многим. Он был в чужом городе. Когда-то и я был на его месте, но, пройдя семь кругов, не только ада, стал чувствовать себя своим. Нашел любимое занятие, своих почитателей и своих героев, которых ищу постоянно и нахожу, потому что их так много, тех, которых так и напрашиваются, чтобы о них написали, тех несчастных, которые хотят обрести счастье, и, конечно, не сразу все получается. Есть, которые поворачивают назад. Я их не знаю. Но те, которые не унывают – мои герои. Они – сильны, как и я.
- Я пойду, а то меня уволят, - сказал Азиз.
Его не уволили, но через два дня устроился работать в то самое кафе, в котором мы сидели. На пятый день его поперли.
- Они меня гонят не из кафе, а из страны, - говорил он.
Он сказал мне это за обедом. Я пришел на выходные туда, где он жил. Южное Бутово, семь минут от метро – сказал он мне по телефону. Я шел тридцать. Зеленый район, тишина, хороший воздух и очень много человек, похожих на него. Мне показалось странным, что я живу ближе к центру еду на окраину, чтобы понять человека. Мне также показалось странным, что я не мог с первого взгляда разгадать этого простого человека. До этого мне помогало мое воображение – стоило мне только увидеть человека, как целый мир открывался передо мной, заговорить – волна, одна, за другой уже не давали мне возможности видеть, они выплескивали на меня столько информации и спасибо моему ноутбуку, который всегда рядом – он жадно принимал слова, фразы, обороты, а я неутомимо от них освобождался. А здесь – какой-то тупик. Но я не отчаивался и продолжал узнавать его.
На обед был плов. За столом была семья – его брат Баглан, жена Маша.
- Подай хлеб. Не вертись, - говорила Маша Азизу. Они обращались с ним, как с ребенком. Он послушно кивал головой и казалось, не замечает этих понуканий.
Его брат был крупнее его раза в два. Он был похож на медведя, он тяжело переступал и казалось, что ему трудно ходить – чтобы сделать шаг, он весь напрягался и так тяжело вздыхал, что мысль о боли в области ног – колени, или ягодичные мышцы были очевидны. Азиз мне рассказал и о нем. Сперва Баглан был телохранителем, потом получил серьезное ранение и стал простым охранником в магазине. Но именно там он и познакомился со своей Машулей, на которой и женился. Азизу везло меньше. Все попытки познакомиться с женским полом были бесполезны. Во-первых, он плохо разговаривал и когда подходил к девушке, даже если у него и было что сказать, то говорил так, что та не понимала.
Он был вполне симпатичным юношей и наверное мог стать счастливым, если бы не его произношение. Он пытался его исправить.
- Я съел глаз лягушки, - говорил он. – Мне сказала бабка Шайыркул, что нужно съесть глаз лягушки, которая будет размеров с ладонь. Как долго я выслеживал эту. А у нас так сухо, что лягушки все маленькие и чтобы найти с ладонь, нужно идти очень далеко. Но я сходил и нашел, даже больше. Потом я долго не мог решиться…ну, с глазом. Вот она живая и получается, чтобы взять глаз, нужно ее убить. А я подумал так – ее надо усыпить, я возьму у нее то, что мне нужно, и когда она проснется, то меня уже не будет. Но у меня не получилось ее усыпить – мне кажется, лягушки никогда не спят. Пришлось попросить моего друга сделать это. Так я получил глаз, но говорить лучше не стал. Видимо что-то было не так. Наверное, глаз я должен был сам вырезать.
Я стал приходить к нему в гости, записывая то, что он мне рассказывал. Как-то раз я пришел к нему – он обещал угостить фирменным кофе его дедушки.
Маша курила на кухне и писала, когда мы вошли..
- Сходи в магазин, - сказала она, протянув список. Он кивнул головой и с кофе пришлось повременить.
Он все делал по дому, ходил в магазин, выносил мусор, пылесосил и, конечно, готовил. В это вопросе он был лучший. Когда на кухне шло приготовление блюда, будь то плов, суп или жаркое, не возможно было войти. Ароматы были шустрые – они сбивали с ног, они были очень едкими и оставались с тобою, в одежде надолго.
- Вкусно, - сказал я, обсасывая куриное крылышко.
- Спасибо, - сказал он и даже покраснел. Маша никогда не благодарила его за приготовленный обед или ужин.
Прошло три недели – срок не маленький. В моей книге наметилось пять героев. Я пытался параллельно искать других персонажей, но понял, что не могу этого сделать. Я понял, что пока Азиз останется темной лошадкой, я не смогу перейти к другому.
Дома никого не было. Моя ушла к подруге, я остался дома, решив почитать книгу, которую купил накануне. Что-то мне мешало. Я открыл ноутбук, файл, названный «человек, которому хочется жить» и стал смотреть на слова, которые там уже были. Я не вчитывался, понимая, что мне чего-то не хватает. Не долго думая я схватил трубку и стал звонить. Азиз подошел сразу.
- Чем занимаешься?
- Варю варенье из кизила.
- Для себя?
Он помедлил с ответом, потом тихо сказал:
- Нет, что ты.
Мы договорились с ним, что встретимся через два часа в скверике, около метро. Он шел по тропинке как-то медленно, был растерян и когда подошел, то я заметил, что его футболка была одета шиворот навыворот.
- У тебя футболка…, - показал я и он заметив свою оплошность, засмеялся.
- Я даже и не обратил внимания.
Мы сели на скамейку и он сразу стал смотреть в одну точку на небе, словно там был кто-то, который ждал этого самого взгляда. Он неотрывно смотрел на нее и как только оторвал взгляд от нее, стал растерянным и прежним.
- Я пишу книгу о человеке, который хочет помочь всем в этой жизни. Не одному, не десятку людей, а всем. Правда он живет в семье и старается через счастье своих домочадцев найти свое, но у него не выходит, так как он предназначен для большего. Но вот какая загвоздка – он ничего не делает для этого. Вопрос почему? И другой вопрос – что может помочь ему?
Азиз смотрел на меня, не совсем понимая, что я от него хочу. Но будучи от природы очень добрым человеком и не желая меня обидеть своим непониманием, он сказал:
- Он не знает как, но все время думает об этом.
- И как долго он будет думать?
- Это не знает никто.
Я понимал, что эта сторона его жизни закрыта для всех и для меня, который, как он уже понял, ищет информацию для своих романов и ему не хотелось быть просто персонажем. В его понимании персонаж – мертвый. Мне нужно было его переубедить. И я попытался.
- Я жил в пригороде до одиннадцати лет и из всех развлечений моего детства запомнились – лазание по крышам и кидание снегом в проезжающие машины. Недавно я прочитал у одного американского писателя то же самое. Он рассказал о том, как жил в ужасно скучном и тихом районе и кроме того, чтобы лазать и кидаться, ничего не помнит. Получается, я стал героем его романа. Конечно, его герой живет под другим именем, но я-то знаю, что это все про меня.
Он снова нашел в небе точку, и пусть было безоблачно, стал неотрывно следить за ней.
- А еще я любил ремонтировать свой велик. Да, меня было невозможно оторвать от этого занятия. Я часами возился с ним – модернизировал, приделывал к нему всякие штуки, менял цепи, смазывал, потом приходил домой ужасно грязным. Мама ругалась, запирала гараж, прятала ключ, но я все равно находил способ пробираться туда, к своему велосипеду. Пару лет назад я читал рассказ одного нашего автора. До этого я рассказывал ему о себе, о своем детском пристрастии и он изобразил, назвав меня Колькой, а велосипед – Генрихом.
Азиз посмотрел на меня и вздохнул. Я ждал. Он вздохнул еще раз и сказал:
- Я мечтаю о своем садике.
- Детском?
-Яблони и виноград. Персики вдоль забора, чтобы девушки проходя, говорили о том, что здесь живет такой хороший человек. Только, чтобы они сами говорили.
Он не успел договорить. У него зазвонил телефон.
- Да. Сейчас иду. Извини, мне надо идти. Готовить плов.
Он впервые говорил о том, что ему хочется. Плов его прервал. Он как-то весь сжался, словно в этом огромном казане сидел его господин и, постукивая своим головным убором манипулировал им.
- Мы продолжим? – спросил я. Он пожал плечами и улыбнулся. Я понял, что он имел ввиду.
Думы
Поезд на Москву завершал свой ночной рейс. Синхронно позвякивали ложки в стаканах и сопели пассажиры, а некоторые из них храпели после жаренной курицы и сонного пива. Два пассажира не спали. Они интеллигентно допивали бутылку коньяка и вполголоса разговаривали.
- Мне кажется, что причина нашей бессонницы прячется на дне еще одной бутылки, - говорил один, лет тридцати пяти, полный, с животиком. На нем был галстук, который уже съехал, а на рубашке наблюдались несколько пятен то ли от сала, то ли от супа в пакетиках.
- Нет, она будет лишней, - говорил второй, худощавый мужчина, лет сорока, в спортивном костюме. Они сидели на одном месте и пытались разговаривать шепотом, так как напротив кто-то спал.
- А мне кажется, что сейчас такая ситуация, когда лишний только третий, - сказал тот, что с животиком.
- Ну не знаю.
- Отставить, - я знаю. Мы же с тобой встретились где? В поезде. Правильно. Разговорились. Тоже верно. И первое и второе отметили. Гениально. Теперь нужно выпить за третье.
- За что?
- Как за что? За то, чтобы поезд благополучно доехал до нашей родины, города- героя Москву.
- Я не знаю.
- Я знаю, Федор. Положись на меня.
- Игорь.
- Знаю, Игорь. Минуточку, - сказал полный, подошел к сидению напротив, на котором мирно спал пассажир. – Извините. Изви-ни-те. Не просыпается. Крепко спит. Человек, человек. Вот, спит. А мы с ним…надо же с ней… поступим по военному, – он приблизился к спящей, усмехнулся, посмотрел на спящий вагон и прокричал. – Полундра!
Женщина резко вскочила, снесла со стола пустую бутылку. Та упала, снесла два стакана с криком: - Что? Кого? Зачем?
- Вот это просыпание, - оценил полный.
- Мне кажется, ты ее напугал, - заметил худощавый.
- Да ладно, напугал. Да я и не умею. Развлек – вот это другое дело. Минуточку, - сказал мужчина и стал приподнимать сидение. Женщина была в теле. Под стать ему. Но не сейчас.
- Да что происходит-то? – спросила женщина, еще не понимая, что происходит. Она видела в сумраке два лица – одно ухмыляющееся, другое – испуганное.
- Гражданочка, не могли бы вы подняться, чтобы мы могли взять наш чемодан. Он нам позарез нужен.
- Вот еще…
- Не понял.
- Попробуем разобраться? – спросила женщина, оттолкнув полного. Тот сел на худого, который был не в восторге от этого. Женщина была не из легких. – Сядь на свое место.
- Мое сверху.
- Помочь добраться.
- Не надо.
- А то бы я помогла. Мне на таких, как вы чесотка правой руки начинается. Она так и просит почесать.
- Вы хотели разобраться? – напомнил худощавый,
- Я спокойно спала, мне что-то снилось, не ваше дело, что. Но сон был приятный. Мне нравится спать в поезде, такая романтика…
- Да как же без мужчины и романтика? – спросил полный.
- Вы хотели сказать, как же без секса…
- Нет, я хотел сказать без мужчины…
- Нормально, я не спала двое суток. Что смотрите? Не важно. Не спала и все. Так было нужно.
- Если было нужно, - повторил худощавый.
- И я так хорошо уснула, мне снились какие-то утки на воде, такая обычная картинка в парке. Но как было хорошо ее видеть. Мне даже показалось, что я та самая уточка и плыву, плыву…если бы не охотник, который меня выследил и не прогорланил своей картечью…и бедная уточка была поражена…
- Поэтично, - сказал худощавый.
- … поэтому ваши действия до утра отменяются. Уточка не в силах пошевелить крылышком.
- Минуточку. Уточка, в смысле девушка, войдите в наше непростое положение. Мы труженики города Москвы, делает наш город лучше и чище.
Она не ответила, но что-то сказала в подушку и только «для них пить и очищать одно и то же».
- Мы сходим, - сейчас наша станция, - с досадой произнес полный. - Нас будут встречать и очень удивятся, что нас нет. А еще больше удивятся тому, что причиной была девушка, которая перекрыла доступ к нашим вещам. Друг, Коля…
- Игорь.
- Хочу тебе сказать, Игорь, что мне будет стыдно взглянуть в глаза своей жене. Она скажет, ну ты и тряпка. А я что скажу? Тряпка и есть. Но она же не знает, как я пытался, что я уговаривал эту девушку. А она…
- Не надо, вы позже меня выходите, - сказала девушка, взбила подушку так, что несколько перышек запорхало в воздухе, как мотыльки и положила под голову. - Я слышала.
- Заговорила роща… - пропел полный, - девушка, а девушка, позвольте мне запустить руки…
- Но-но, - показала она кулак, не поворачиваясь. Мужчина посмотрел на свои руки, хлопнул и засмеялся. Тихо у него не получилось.
- Да не туда, - пробирал его смех, - куда вы сразу же подумали. У меня жена есть и пусть вы даже очень ничего, я все же не буду злоупотреблять. Мне бы руки в свой чемодан запустить. Вот на него я виды имею.
В ответ – тишина. Мужчина прошептал:
- Девушка, я говорю, что на свой чемодан, послушайте, на свой чемодан, купленный на свои деньги я виды имею
- Имейте дальше и не мешайте.
- У меня непредвиденные обстоятельства.
- Это какие?
- Здесь моя школьная любовь живет
- А жена как же?
- Какая жена?
- Только что о жене говорил.
- Не лезьте в мою личную жизнь. У меня может быть и жена, и любовница и если я захочу прямо в поезде совращу кого-нибудь. Например, Вас.
- Противно слушать.
- А почему противно? Если мне хорошо, и я делаю женщин счастливыми, целых трех, разве плохо. Вы спите. Как сели спите, неужели не хочется поговорить, выпить с нами. Ну ладно, не пьете. Но посидеть, поделиться.
- Мне не чем с вами делиться. Да и не хочется.
- А почему?
- Вы не располагаете.
- Но я могу исправиться, - приблизился полный к девушке. - Вы только позвольте мне взять из чемодана…
-Нет, - резко сказала она. Тот снова сел и в очередной раз на худощавого.- И чтобы тихо.
- Непробивная какая, - шепотом сказал тот своему другу.
- Да, из таких женщин шпалы делать, - ответил друг. - Вот что может ее сдвинуть? - начал шептать своему соседу.
- Ничто, - среагировала девушка. - Я все слышу. И если надо, я могу крикнуть. У меня голос громкий.
- Разве что если поезд сойдет с рельс, тогда она подвинется, - предположил полный.
- Это исключено, - послышался ответ с места напротив.
- Почему? – среагировали оба.
- Покочену, молодой человек. Спите.
Обоим хотелось пить. Теперь уже и второй стал нервно дергать ногой. Если до этого инцидента, он хотел спать и про вторую бутылку не хотел слышать, то сейчас худощавый нуждался в этих граммах. Поэтому и он стал поддерживать полного своими рассуждениями:
- Да, то, что поезд сойти сможет – это вряд ли. Но предположим и это. Не сходил все, не сходил, а тут – раз и сошел. Для разнообразия. Шум, началась давка. Все ищут свои вещи.
- Правильно, все смешались и чтобы найти свой багаж, нужно перерыть один-другой, третий. Отшвырнуть один-другой. Иначе твой пропадет, наступят на него, непременно наступят.
- В такой-то давке…да уж, а если ты сервиз везешь в подарок теще или жене, тогда что?
- Нет сервиза и бутылки коньяка тоже нет. И то и другое навсегда пропадут в перевернутом вагоне, не доехав до города двести тридцать километров.
- Но это еще ничего, главное одежду кровью не запачкать. Ведь кому больше всех везет.
- Кому?
- Тем, кто едет на второй полке. Они ведь падают сверху на лежащего снизу. А там уж берегись.
- Но знаешь, что я думаю, Фе…Игорь, тут как повезет, как повезет. А везет тому, кто полный. Вот мне бы повезло, а тебе нет, тебе лучше на верхней лежать, а мне на нижней, тогда у нас хорошее падение получится. Ты представь, что будет, если бы наоборот получилось. Я бы упал на тебя.
- Вы что…специально? – не выдержала девушка.
- Кто? – удивился полный. - Мы? Отнюдь. Мы просто предположили, как лучше лечь, чтобы остаться в живых при крушении поезда.
- Каком крушении? – заметно нервничала девушка. – Мы что должны подвергнуться крушению?
- Нет, мы просто предположили.
- Не надо предполагать такое.
- Но как предположение это возможно.
- Не надо! – закричала девушка.
- Знаешь, - сказал полный, - что если мы сейчас в соседний вагон сходим. Мне кажется, что вагоны расхлябаны.
- Пошли, - согласился худощавый. - А то недавно слышал про то, как один поезд два вагона потерял. Представляешь, спит дамочка, снится ей сон про дом, как она приедет, как ее встретят, а тут просыпается – в поле.
Дама перевернулась на другой бок.
- Да, все может быть. Вот мы в каком вагоне? В предпоследнем. Значит риск у нас есть.
В вагоне было много мест. Все места были заняты и все не могли так долго оставаться безучастными ко всему тому, что происходит. Один из ближних не выдержал и пробасил:
- Может быть ему шею намылить?
- За что? – робко спросил полный.
- За то, что народ баламутишь.
- Да кто баламутит?
- Ты. Если я еще раз услышу, то милиция будет здесь вам колыбельную петь. У них есть несколько методов.
Полный откашлялся, сказал худому:
- Пошли в вагон ресторан. Народ какой-то…злой что ли. Да и эта фурия. Не понимает шуток. У нее видимо муж – никогда не шутит. Он у нее зануда. Вот и она тоже такой стала.
- Спокойной ночи, - прошептал худой и они пошли к выходу.
В вагоне ресторане все спали. Они еле дозвались заспанную официантку и продекламировали:
- Нам бы по сто.
- Много, - повертел головой худощавый.
- По двести, - правильно, друг, - друг кивнул головой и добавил, - Только стаканы помойте.
- Водки? – спросила девушка с мешками под глазами.
- Нет, квасу, градусов под сорок, - отрезал полный, но худощавый улыбнулся и сказал, - По двести того особого квасу и закуску.
- Из закуски у нас – сельдь, нарезка, - сказала девушка. - Горячее нужно будет подождать. Примерно полчаса.
- А мы никуда не торопимся, - сказал полный и хлопнул худого по плечу. Тот дрогнул и нервно засмеялся. – Может быть с нами, девушка.
- Нет, но я на работе, - сказала девушка и убежала. Полный посмотрел ей вслед, вздохнул и стал говорить более раскованно, нежели на своих купленных местах, среди спящего поезда. Перемена места позволила ему почувствовать себя более раскованным.
- Вот люди, - говорил он. - Скучные. Раньше бывало едешь. Достаешь коньяк, появляется один, другой, гитара и едешь весело. Ночь не спишь, под утро кемаришь. Нет, сейчас все какие-то зажатые стали.
- Такие попались, - сказал худощавый.
- Нет, Федя.
- Игорь.
- Да, Игорь. Они, брат, мутировали.
Прибежала официантка, поставила графин, рюмки, нарезку.
- Может быть…? – она повертела головой.
- Сейчас кругом скука. Едут, жрут, говорят о чем-то и зевают. Да разве можно. Мы когда три дня на Север ехали, то глаз не сомкнули – говорили, наговориться не могли. Мечтали. А сейчас нет этих мечтателей.
- Они есть, только они другими поездами ездят.
- Не прав ты. Нет их уже. Они остались в прошлом. И не вернуть их.
- Не надо о грустном.
- Ты прав. Выпьем за тех, кто в мо…где бы они ни были, пусть объявятся. За это, в общем.
- За это, - они выпили, потом еще, говорили о народе, о том, что тот хороший люд, добрый, говорящий по душам весь вымер и его не найти, разве что в самых глубинках. И что наверное стоит туда ездить чаще. Но все некогда. А нужно найти время. И когда они пили за время, точнее за сбрую и узду под время, худощавый изменился в лице, прошептал, - Смотри. Они…
- Кто они? – переспросил полный.
- Мечтатели. Да не шучу я.
В дверях показался проводник, за ним стояла женщина в халате, мужчина и еще один… небритый человек.
- Чего это вы? – недоумевал полный. Они молчали, не решались начать. – Выпить хотите? Так это мы сейчас. Девушка, девушка, нам бы.
- Не надо.
- Тогда чего?
- Он еще спрашивает чего пришли, - возмутилась девушка. - Кто нам плел, что поезд сойдет с рельс?
- Не помню, - пожал плечами полный.
- И я не помню, - покрутил головой худощавый.
- Сейчас ты у меня вспомнишь, - заговорил крепкий мужчина с густым ворсом на груди.
- Да я же просто предположил, - оправдывался полный. – У меня фантазия богатая. И в поезде она особенно дает о себе знать. Этот железнодорожный ход – он какой-то особенный. Он возбуждает мозг и освобождает самые невиданные мысли. Это была одна из многих.
- Ты чего? – протискивалась к нему женщина с растрепанными волосами вишневого цвета. Ее задержали, но она продолжала тянуться и кричать, - У меня же ребенок. Он очень пугливый. Да я тебя сейчас с поезда скину. В снега, чтобы ты там возбуждался.
- Ну что вы такое говорите? – запричитал полный. - Мы же интеллигентные люди. Могли бы все давно решить. Но раз нет, то давайте по-другому. А как же? Меня обидели, я что должен проглотить и уйти. Нет. Я так не могу. Поэтому я и сказал про крушение. Точнее пошутил. Да, по-черному. Но по-другому вас не пронять. А за жизнь вы вцепитесь в любом случае. Да мне откуда знать, кто пугливый, а кто нет. Да мне на это, честно вам скажу….
- Я ему сам врежу, - сказал мужчина с ворсом. – За всех.
- Не надо, - остановил его и тянущуюся женщину проводник. – Сейчас разберемся.
- Правильно, - согласился полный. – Нужно разобраться, а потом с кулаками. А то
решили сперва отмутузить, а потом поинтересоваться, надо ли было.
- Надо, - прокомментировала девушка – виновница всего происшествия.
- Повторяю для тех, кто очень крепко спал. Мы разговаривали. Простой дорожный
разговор, который впоследствии также легко забывается.
- Я как подумаю, что буду погребена, - медленно проговорила виновница.
- А у меня после того, как я услышала про вагон, колотит, - донеслось за спиной у небритого пассажира.
- Хватит, - воскликнул полный мужчина. – Я тоже пострадал. У меня инсульт. Я только что из дома отдыха еду. Думал все в порядке, вылечился. Сейчас сижу, и чувствую сердце то барахлит. Закололо, будь оно неладно. А ведь не кололо. Не было этого. Как будто не отдыхал совсем.
- Все вы одинаковые мужчины, - настоятельно сказала девушка (виновница). – Чуть что, так сердце.
- Скажите, девушка, почему вы нам сразу не дали…возможность взять чемодан. Тогда бы всего этого не случилось. Все бы спокойно спали, а мы бы мирно пили бутылку и разговаривали с Игорем.
- Меня-то чего разбудили? – воскликнул проводник. – Я два месяца дома не был и вы что думаете – оригиналы. Туда ехали с песнями, медовым месяцем и запуском змея, живого, весь вагон бегал, а обратно с террористами.
- Какими террористами? – воскликнул худощавый.
- Натуральными, - продолжал седой мужчина с очень усталыми глазами в униформе. - Которые за бутылку беленькой готовы поезд под откос пустить.
- Да нужен мне ваш поезд, - обижаясь сказал полный. Девушка с вишневыми волосами нервно дернулась, стукнула по столу и попала в тарелку с нарезкой. Ее пальцы прихватили кусочек сельди и колечко лука.
- Им нужно было меня доконать. В Самаре передо мной один выкаблучивался, а тут целых двое.
- Так ты что мстила нам? – догадался худощавый.
- Не то, чтобы, но вы меня разозлили, - сказала девушка и стала искать салфетки на столе. Салфеток не было.
- Да ты что? Тебе значит какой-то там отказал, а ты на нас всех бешеных собак и спустила. Так что ли?
- Вы первые начали.
- То, что мы, точнее я, себя повел нехорошо – за это я, конечно, извинюсь, мне это не трудно. Меня волнует другое – неужели вы нас не пустили к этой самой бутылке, потому что там какой-то дьявол тебе слово какое-то там нехорошее сказал. Неужели такая причина возможна?
- Не знаю.
- То есть такое возможно. Я не могу понять. Неужели место может переходить от одного к другому. Я еще понимаю, когда ты обиделась на мужика и ему же мстишь, но когда месть человеку, которого ты в первый и последний раз видишь.
- Да ладно, давайте спать, - сказал проводник. Полный мужчина послушно пошел успокаивать сердце, за ним последовали другие, на втором и третьем плане. Но худощавый, наверное, самый чувствительный, не мог успокоиться.
- Нет, какой тут может быть сон? И что ты предлагаешь. Передавать месть, как эстафетную палочку – приеду домой – передам жене, она – сыну, тот во дворе – кому-нибудь, а потом этот кто-нибудь – в школе учителю, тот – прохожему, и этот прохожий сорвется и подложит настоящую бомбу. И тогда не шутка. Тогда действительно произойдет нечто похожее на терроризм.
- Ты успокойся, дружище, - говорил полный. – Сейчас выпьем и забудем эту женщину, этот дом…где эта улица, где этот дом, где эта девушка…
- Не могу.
- Выпей. Не получается.
Худощавый мужчина рухнул как подкошенный на стол и под крики официантки и всех присутствующих женщин скатился на пол.
- Я не хотела, - произнесла виновница. Она первая бросилась к нему, не зная что делать, повернулась к стоящим.
- Что с ним?
Полный бросился к груди худощавого, расстегнул ему рубашку, приник, слышая, потом резко взял руку, стал прощупывать пульс, потом снова к груди, побагровел, произнес:
- Он не дышит.
- Не может быть, - крикнула девушка, официантка уже несла воды, а мужчина с густым ворсом на груди, еще не успев уйти из вагона-ресторана, испуганно смотрел на всех, как на банду соучастников.
Виновница прикоснулась к груди и ничего не услышала.
- Я же не хотела, - зарыдала она. – Не хотела.
Полный стал делать ему искусственное дыхание, к нему присоединилась девушка, официантка брызгала водой – все пытались помочь, но все было тщетно – сердце уже не билось.
- Прибываем, - прозвучал голос за спиной. И все засуетились. Народ замер. Они понимали, что были одной командой пока ехали и то, что в какой-то степени ответственны за этого человека, который так и не смог повеселиться с теми людьми, которых по его мнению уже нет. Хотя сейчас наверное встретит и повеселиться… Но пассажиры думали о другом – вернулись не все и есть в этом и их вина. Но разве узнает об этом его родственники. Нет, они не будут знать, что с ним ехала женщина, которая была одержима местью, они подумают, что сердце отказало из-за коньяка, хотя вторую бутылку ему так и не пришлось выпить.
- Немного не доехал, - сказал полный.
- Его будут встречать или нет? – спросил проводник.
- Нет, сказал, что хочет сделать сюрприз.
- Да, сюрприз получился знатный.
-Не то слово.
Продолжение следует.