Наш давний знакомец Николай Андреянович* , как и ранее работающий инже– нером в НПО «Меткость», в темные вечера зимы — в промежутке между первыми в новом веке и тысячелетии выборами госдумы и перевыборами президента — при– страстился к чтению выходивших одна за другой книг бойкого молодого историка с занимательным псевдонимом Максим Калашников. Писал он всю правду-матку о происходящем в стране и в мире после предательского разрушения СССР. В частно– сти, этот славный историк с милитаристским псевдонимом писал, что история совре– менной Россиянии и всего «цивилизованного» мира есть дежа вю истории тех же стран в начале двадцатого века. Николай Андреянович хмыкнул: действительно, со– поставляя факты, так оно и получается. Просто образование СССР и отчасти Третье– го рейха на семьдесят лет затормозили, заморозили ход мировой истории, оттянули на жизнь трех поколений предсказанный еще бородатым Карлой дальнейшую судьбу мирового империализма — путь в его же собственную могилу. Что мы ныне и на– блюдаем... Как человек любознательный, советского воспитания, то есть в молодые годы перечитавший в удовольствие не одну сотню научно-популярных брошюр по всем отраслям знания (помните? — Издательство «Наука» такие книжки в серийном оформлении выпускало...), Николай Андреянович хорошо знал феномен дежа вю, то есть когда начинает казаться, что ты попал в ситуацию (обстановку, беседу и так да– лее), вроде как уже ранее бывшую. Каждый человек, а особенно начинающий ши– зофреник или алкоголик со стажем, в своей жизни не раз и не два испытывает такое состояние. Еще характерно вот что: в момент наступления этого дежа вю тебя как будто слегка в голову толкнет, в ней легкий шумок или звон пойдет, уши опять же слегка заложит, вроде как ватой, да и перед глазами этакая синеватая дымка застит. * Один из главных героев книги: Яшин А. А. Тяжело дышит синий норд: Северные рассказы.— Тула: Петровская академия науки и искусств (Тульское отделение). Изд-во «Тульский полиграфист», 2003. 97 Длится это состояние недолго, не более пяти-десяти минут, а чаще и короче: посте– пенно дымка рассеивается, уши прочищаются, в голове все в норму приходит. Одна– ко память о факте явления дежа вю держится месяцы, а то и годы. Медицина этот факт охотно признает, но объяснить до сих пор не в силах. Пси– хиатры все больше налегают на таинства работы подсознания, всякие биологи– генетики напирают на память предков; дескать, за двадцать поколений у твоего пра– прапреда схожая история вышла, вот в генах и записалась. Насчет подсознания Николай Андреянович помалкивал, дело тонкое, но вот на– счет генов откровенно хохотал. Хотя и знал по генетике только из школьной про– граммы по биологии и некогда прочитанной популярной книжки Шарлотты Ауэрбах, но четко понимал: бред это, молекулы ДНК в пределах даже и сотни поколений не меняются. И если Иван Иванович Иванов как-то отличается от давнего своего предка Ивашки Косопузова, крепостного в вотчине боярина Василия Шуйского, то причи– ной здесь не гены изменившиеся, но общий прогресс цивилизации, а главное — жизнь в СССР в золотые годы шестидесятые-восьмидесятые с ее сытостью и жиз– ненным оптимизмом. А совсем смех — это какое же дежа вю в части конкретики ситуации может быть? Вот допустим, ездил Иван Иванович на выходные на собственном «москвиче» в деревню к бабке своей картошку окучивать. Бабка же, зная страсть великовозраст– ного внука к коллекционированию всяких кунштюков, одарила его серебряным руб– левиком старой чеканки. Вот на радостях и превысил Иван Иванович на обратном пути скорость и был остановлен гаишным сержантом Добронравовым. Не любил сержант протоколов и квитанций, поэтому, не возражая, взял от нарушителя монету– рублевик. (Был период, когда гаишники брали только металлическими рублями, опа– саясь бумажных денег: на них номера проставлены, мог пострадавший и стукнуть куда надо... Понятно, речь идет о временах советских). Отъехал Иван Иванович немного и застрял перед закрытым железнодорожным переездом. Пользуясь случаем, полез в карман полюбоваться раритетом — обомлел: вместо роскошного бюста Катьки-царицы на него хитровато, с прищуром смотрел Вождь мировой революции. Рублевик-то был юбилейный, увеличенного против обычного диаметра, размером с екатерининский. Вот и попутал бес. Занудело у Ивана Ивановича в голове, застлало глаза туманом, уши заложило. И вспомнилось: а ведь такое уже когда-то было с ним?! И как это генетики объяснят: дескать, безлошадный Ивашка Косопузов был остановлен боярским старостой и ош– трафован на алтын? Все это в генах записалось, исторически трансформировалось (ведь и гены стали советскими!) и всплыло в памяти Ивана Ивановича в досадный воскресный день. Чушь собачья! Николай Андреянович вообще подозревал, что сейчас на гены что ни попадя списывают. Допустим, гомосексуализм этот самый треклятый, порча на лице челове– чества. В Средние века гомосеков, педиков да лесбиянок всяких, как обнаружат — и милости просим в ближайшее же воскресенье на Гревскую площадь, на костерок без соломки, чтобы по-настоящему живым дьяволово семя сгорело, а не задохнулось в дыму... При царях кнутобойцы над ними трудились, а опосля в монастырь грехи ис– купать. В советское время статья в УК была: до семи лет отсидки, а там таких только и ждут! Статья такая поганая, только изнасилование пошибше будет. А теперь все по американскому пошибу: равные права! Тьфу! Договариваются до того, что, дескать, однополая «любовь» и чище, и моральнее обычной... Подключили продажных медиков-биологов, наверное, самих из этих жопосуев, как в народе зовут таких, а те в обоснование научное: мол, хромосома у них лишняя, вот генный механизм и перенастраивает их с Вики на Витю. Даже Николай Андрея– нович, прочтя такое в «Новой независимой» газете, засомневался. Встретив соседа по 98 дому из третьего подъезда, профессора медицины, нормального (водку в компании пил охотно), поинтересовался. Тот расхохотался, мол, гомосексуализм есть тяжелое психическое заболевание на почве беспредельной распущенности и наркомании. Это записано в документе Всемирной организации здравоохранения — самой главной медицинской организации мира. Пригласил зайти в ближайшую рюмочную.  Понятно, что Николай Андреянович, как всякий матерый инженер советского закала, плевать хотел на мудреные медико-биологические термины, а имел свое объ– яснение дежа-вю. При этом он исходил из известного в философии принципа «брит– вы Оккама», принадлежащего английскому мыслителю XIV века Уильяму Оккаму. Суть же его состоит в том, что объяснение самого сложного и непонятного явления тем достовернее, чем меньше используется всяческих наукообразных терминов. То есть все дело в изначальной простоте и логике мышления. В объяснении феномена дежа вю Николай Андреянович исходил из той же мето– дологии, что и при некогда имевшем место толковании им эффекта «парных случа– ев» (по просьбе женщин-сослуживиц, прочитавших про этот эффект в дамском жур– нальчике в разделе «Секс в вашем доме»). Про эти парные случаи также всем хорошо известно. Признает это и медицина, особенно психология и психиатрия. (Просьба к читателям: не негодуйте на растянутое введение, ибо это важно для последующего развития сюжета.) Так вот, с парными случаями встречался каждый из нас. Суть его в следующем. Допустим, был у вас некогда знакомый. Нет, не родственник, не друг, а так: коллега по работе (но в разных подразделениях), по пивной и так далее. Словом, раз в неделю или месяц здоровались при встрече и это все. А потом встречать друг друга переста– ли: то ли знакомец отдаленный в тюрьму попал, может банкиром стал, пешком уже не ходит, в «мерине» катается. И так далее, вариантов много. Прошло несколько лет, знакомец полностью забылся: ни имени, ни портретного воспоминания, вообще ничего. И вот, гуляя перед ужином, видите отдаленно знако– мую фигуру, идущую навстречу. И тот на вас глаза скосил. Неуверенно оба приоста– новились, на всякий случай протянули руки для пожатия. Затем оба рассмеялись, посетовали: сколько лет, сколько зим! А через два-три дня, совершенно в другом месте, снова встретились. Опять по– смеялись. На этом встречи прекратились. Это и есть эффект парных случаев. Нико– лай Андреянович объяснял его внимательно слушающим дамам-сослуживицам с римской прямотой и аристотелевой логикой. Все дело в том, что, будучи некоротко знакомыми, долгое время не видясь, они потеряли в отношении друг друга то, что принято обобщенно называть боковым зрением, которое реагирует непроизвольно на походку, характерные жесты, другие личностные спецификации, например, запашок любимого визави напитка... Поэтому, даже и чуть не сталкиваясь в городской суете, бывшие знакомцы не фиксируют друг друга. А вот раз встретившись и заново осве– жив зрение, слух, обоняние, оба они в ближайшие последующие дни — под впечат– лением неожиданной встречи — буквально выискивают в толпе знакомые черты и сразу находят, коль случай представится. А потом впечатление стирается, они вновь теряют друг друга. Аналогично рассуждая, можно легко объяснить парные случаи для любых других ситуаций: парные убийства по схожим поводам, парные же сексуальные прегреше– ния и так далее. Дежа вю имеет ту же самую природу. Все же здесь более правоты у тех ученых, которые все сваливают на подсознание. Все да не все! Тот же Иван Иванович, по ошибке, наощупь вручивший гаишному сержанту Добронравову вместо трудового 99 рубля екатерининский целковый, обнаруживший это перед закрытым железнодорож– ным переездом, давно забыл, что еще в студенческой юности форсил: постоянно но– сил в кошельке, наряду в рублями, трешками и пятерками долларовую купюру, слу– чайно к нему попавшую. Расплачиваясь в ресторане, демонстративно вынимал все кредитки, брал доллар, досадливо произносил: «Нет, это вы здесь не возьмете». Клал его назад в кошелек. А однажды, возвращаясь затемно на такси с дружеской вече– ринки в факультетском общежитии, вышел у своего дома и по ошибке сунул водиле вместо «рыжего» зеленую бумажку... Фонарь у подъезда не горел. Далее все понятно: подсознание сработало, выкинув в активную память тот дав– ний досадный случай. Это наложилось на недавнюю встречу с сержантом Добронра– вовым, сработала цепь ассоциаций — вот и все дежа вю. То есть никакое это не пол– ное совпадение, а всего лишь схожий случай, засевший в дальней памяти, то есть в подсознании. ...А встретив в занятной книжке Калашникова упоминание о дежа вю в истории России начала и конца двадцатого века, Николай Андреянович с восторгом произнес про себя: «Ай да Максимка, ай да молодец!» Все дело в том, что Николай Андреяно– вич уже без малого десять лет знал об этом историческом дежа вю.  Почти четверть века из своих пятидесяти с гаком годов Николай Андреянович бессменно трудился на ракетном НПО «Меткость», но в промежутке между оконча– нием политеха и поступлением на нынешнюю работу он по распределению трудился в ЦКБ агрегатостроения, тоже военно-промышленного ведомства, но второразряд– ном, скороспелом, созданном единственно недюжинной волей и напором молодого руководителя ЦКБ. Организация эта была создана в самом начале золотых семидесятых в тот год, ко– гда Николай Андреянович окончил институт. Поэтому первые сто вакантных мест укомплектовывали выпускниками этого года, то есть почти все были друг другу зна– комы. А на пятьдесят мест начальников отделов, секторов и групп (с перспективой резкого увеличения числа подчиненных) переманили такое же число бывших рядо– вых инженеров из соседнего НИИ. Получилось, что начальники лишь на три-четыре года старше своих подчиненных. То есть в сумме своей коллектив получился одно– временно веселый и сплоченный — последнее по причине отсутствия начальствен– ного опыта у молодых руководителей. Но — это к слову. Среди прочих друзей к третьему году службы Николай Андреянович обзавелся приятелем на пару лет его моложе — Игорем Вашко, впрочем, все того же политеха выпускником. Многое у них не состыковывалось. Например, оба не проносили рюм– ку мимо рта, но если с добавлением их числа Николай Андреянович добрел, расслаб– лялся, песни заводил, то Игорь, потомок высланных из послевоенной Украины строптивых хохлов из западных областей, с каждой последующей все более хмурил– ся и склонялся к мрачному юмору. Если жизненным кредо Николая Андреяновича, даже и в нынешнее торгово-воровское время, было служение Отечеству и военной науке и технике, то Игоря всегда заботил финансовый вопрос. Даже в советское бес– серебряное время. Так, проработав с ненавистью в ЦКБ три положенные года, быв– ший молодой специалист Вашко немедленно уволился и нашел себе место в недавно созданной в городе организации по наладке и пуску ЭВМ, где платили аккордно. Тя– желым трудом Игорь стал зарабатывать в три раза больше прежнего. Имелись и другие нюансы, но был и мощнейший фактор сближения: военно– морской. У Николая Андреяновича это врожденное, от детства и юности на базе Се– верного флота, от отца Андреяна Матвеевича, прослужившего на том же флоте с 36– го по 48-й год, включая Финскую и Отечественную. А вот откуда у сухопутного Иго– ря? — Неисповедимы пути формирования характера... 100 Тем не менее, все свободное время, исключая три зимних месяца, он проводил на лодочной станции на берегу городской реки, где его инициативой был создан — с благословения ОблДОСААФ — мореходный клуб. Львиную долю времени он с кол– легами посвящал ремонту движков стареньких катеров бывшей рыбохраны. Послед– нюю упразднили еще в середине пятидесятых после исчезновения в реке рыбы. В редкие часы исправности движков Игорь приглашал Николая Андреяновича прока– титься по реке за черту города. Они приставали к берегу и обочь капустного приго– родного совхоза выпивали по стакану горькой за советский военно-морской флот. Мечтал Игорь о собственной яхте, а отпуск проводил в Крыму, примыкая к тамош– нему клубу аквалангистов, кажется, в Феодосии.  Как уже сказано, Игорь уволился из ЦКБ, а спустя короткое время и Николай Андреянович разругался со своим начальником и ушел в НПО «Меткость». Однако связь продолжали поддерживать, хоть редко, но встречались, в том числе и на лодоч– ной станции. Когда Меченый по приказу своих таинственных забугорных начальников отдал команду на разрушение страны, провозгласив, в числе прочего, свободу грабежа и спекуляции, то супружеская чета Вашко, сохранившая при советской власти част– нособственнические инстинкты, тотчас ушла в мелочную торговлю; стать олигар– хами национальность не позволяла, а бандитами — какой-никакой, но возраст, а главное — издержки советского воспитания и семейные традиции, где все жили честным трудом. Но главное, конечно, возраст. Одно дело ввязываться в бизнес семнадцатилет– ним, не отягощенным предрассудками предыдущей эпохи; тут тебе все на выбор: хоть машины в Германии кради, перегоняй в Отечество, или с автоматом того же Калашникова (генерала, не писателя-историка) под мостом стой, а есть желание — в брокеры, в менеджментеры; фирму подставную можно организовать и обанкротить. А если ума мало, а сил много — так прямой путь в вымогатели-рэкетиры. «Молодым везде у нас дорога!» А вот когда радость пришла на нашу улицу, если тебе уже за тридцать... только самая низовка торговли и остается. Да, помаялись Игорь с Ольгой в первой половине девяностых-лихолетних: зима морозная, Ольга с подружкой мерзнут в тряпичной палатке на городском рынке, какой-то дрянью мануфактурной промышляют. Хорошо Игорь на старенькой своей машине подъехал, из оптовки привез партию китайской спортивной дешевки, по пути где-то бутылку самогона прихватил. Выпили девки по рюмахе-другой, тепло по телу растеклось, можно и до ближнего вечера постоять-поторговать. Николай Андреянович, сам бедствуя в те годы немилосердно, ничуть не завидовал приятелю и его супруге. Однако прошло лихолетье расстрельных, откровенно воровских лет. Жить ста– ло лучше, жить стало веселее... К деноминации рубля и у семейства Вашко дела поправились. Игорь занял почти приличное место в фирме, перепродававшей лаки и краски отечественного производства, Ольга открыла магазинчик по мануфактур– ной части. Изредка встречая на улице Николая Андреяновича и зная хорошо его коммунистический атавизм, говорила: «Хоть ты и против предпринимательства, а вот я забочусь о людях, раз государство их бросило: у меня все продавщицы с «красными» дипломами!» Тем не менее чувствовалось, что, несмотря на новую квартиру в центре, хотя и отечественную, но лучшую машину и так далее, далось все это новоиспеченным бур– жуинам непросто. Николай Андреянович, проживая рядом с областным диагностиче– ским центром, как-то встретил идущего в его сторону Игоря. «Вот, иду к кардиологу,— мрачно сказал тот,— сердце который день жмет, а ведь еще недавно и не знал, где оно 101 точно находится! Молодые волки на работе на пятки наступают... да-а, в бизнес следу– ет лет в двадцать идти поначалу. А в тридцать-сорок тяжело».  В то злосчастное лето, что завершилось августовским дефолтом (точного зна- чения этого собачьего слова Николай Андреянович так и не установил), у нашего героя не получилось с путевкой — в НПО «Меткость», где свирепствовали пережит– ки прошлого, еще давали путевки за 10...20 % от стоимости. А он пристрастился ле– том отдыхать от дел мирских и инженерных в недалеком курорте на Оке с приличной публикой, в основном московской. Ближе к июлю месяцу Николай Андреянович за– тосковал в жарком и пыльном городе, бывший славе русского и советского оружия, который назначенный демократами губернатор-взяточник с кулинарной фамилией привел в полное ничтожество. Тем удивительнее оказался вечерний телефонный звонок Игоря Вашко. Надо сказать, что, по всей видимости, бизнес у того пошел в гору: почти два года не зво– нил; на улице тоже не встречались. Между тем Игорь пригласил встретиться, про– пустить по стаканчику, поговорить о том, о сем, благо и дельце есть. Николай Анд– реянович удивился: какие дела могут быть у него, человека явно неделового, однако согласился с удовольствием. Через полчаса они встретились на центральном проспекте в стекляшке-забе– галовке, всему городу известной под названием «Ханты-манси» (от давнего офици– ального названия: кафе «Манты»). Разговор с самого начала принял интересный для беспутевочного Николая Андреяновича оборот. Суть его в следующем. Оказывается, прошлым летом Игорь исполнил свою мечту: купил яхту. Правда, пластмассовую, но зато разборную, можно на крыше легковушки перевозить. Тем же летом яхта была опробована на озере, километров триста севернее столицы. Ездили сам-трое: он сам, Ольга и сын. Более младшую возрастом дочь оставляли на бабку. А вот этим летом компанию Игорю не составили: Ольга готовила дочь к поступ– лению в пединститут (университет по-нынешнему), а сын завел себе постоянную девицу; с ней ему было интереснее. Короче говоря, предложил Игорь приятелю со– ставить компанию. После пятой рюмки, отбросив все сомнения, Николай Андреяно– вич согласился. Договорились через неделю, дабы он, как человек казенный, офор– мил отпуск. Наутро, протрезвев, Николай Андреянович корил себя нещадно: куда-то тащить– ся, ночевки в палатке, комары... романтика дурацкая, когда под пятьдесят. И это вме– сто уютного и привычного курорта... Впрочем, курорта в этом году не предвиделось. А что делать, назвавшись груздем?  Ехали бизнесмен с инженером благодушно — двести верст до столичной ок- ружной и за триста от нее на север легко одолели в един день от пяти утра до ранних сумерек. И то потому так долго, что хозяин не был родственником Миши Шумахера, как по крови, так и духу, а за Москвой, съехав в уютную рощицу с поляной, устроили трехчасовой привал с обедом и парой рюмок для Николая Андреяновича, с задумчи– вой дремотой и лицезрением ясного, без единой тучки, июльского неба, с ленивой беседой о душеприятном. Какие погоды, какие душистые запахи! Только осатанев– ший в раскаленном городе человек может оценить это невещественное счастье... В автомобиле же, дабы не отвлекать водителя от его занятия, Николай Андреяно– вич лишь слегка подтрунивал над тружеником его величества капитала. Игорь взды– хал. Ему самому уже давно разонравилась нудная либеральная профессия, но коней на переправе, как известно, не меняют. Последние два часа пути Николай Андреянович и вовсе молчал. Автострада окончилась, Игорь, сверяясь с памятью и картой, озабоченно вел машину по разбитой 102 асфальтовой районке, потом по грунтовой, петляющей между рощами, перелесками, редкими деревьями. Уже смеркалось, когда вывернувшись из очередного леска, пут– ники увидели озеро с еле-еле заметным противоположным берегом, островком с ча– совней. С их же стороны справа на взгорье возвышалась старинная церковь, слева — село, покато спускавшееся к берегу. Николай Андреянович, человек чувствующий, потому интересующийся пейзаж– ной поэзией, вспомнил недавно читанные стихи местного, т-кого поэта, с которым был знаком отдаленно: Не Москва — глухие деревушки Сохранят, как тайные скиты, Как свои заветные церквушки, Нашей Богородицы черты... Еще в дороге глава экспедиции успокоил Николая Андреяновича, сняв страх пе– ред палаточной романтикой: остановятся они у бодрой и опрятной старушки, при– кормленной с прошлого лета, в добротном доме (покойный ее муж был колхозным бригадиром). Срок приезда — чтобы не опередили конкуренты — Игорь оговорил в прошлогодний визит. На десять дней они получал в полное распоряжение комнатку с двумя кроватями и остекленную веранду с двухконформной электроплиткой бело– русского производства. И сотовые отсюда берут. Вход отдельный, а главное — озера в двадцати шагах, яхта перед глазами, не сопрут, не поуродуют. Благо и дом стоит слегка на отшибе от села, ближе к церкви — бывшая поповка; как пояснил Игорь, дед старушки был здешним священником, разжалованным от своих обязанностей местными комсомолистами в начале двадцатых. Машина, спустившись по пологой дороге к озеру, отвернула чуть вправо, в сторону церкви, и остановилась перед крепким домом, впрочем, знавшим лучшие времена. Выходя из машины и разминая затекшие члены, Николай Андреянович ни к селу ни к городу подумал: «Жаль, если здесь лет через тридцать будут жить китайцы»...  Оно и в родных местах в середине лета ночь с трудом вступает в свои права ближе к одиннадцати вечера, а здесь-то сумерки по-северному и вовсе не торопятся в полуночь сойти на нет. Все же луна тускло затеплилась на потемневшем небе, когда гости разместились, накрыли стол на веранде, поджарили на плите яичницу из десят– ка домашних яиц, принесенных Клавдией Тихоновной. Жарили на сале, опять же из погреба хозяйки. Вечерять сели вместе с ней; Игорь принес для старушки бутылочку рябиновой, коей она с охотой приняла пару стопочек. Гости пили «флагман», но ос– торожно, памятуя, что ночи здесь короткие и им не по двадцать пять. С дороги нале– гали на яишенку, бабусин зеленый лучок и редиску, привезенные закуски, потчуя Клавдию Тихоновну. Та же интересовалась здоровьем Олечки и детей, знакомилась с краткой биографией Николая Андреяновича. Оба спохватились было, что не отзвонились домой, но по позднему времени отло– жили на утро. Поначалу насытившиеся путешественники поклевывали носом, но хо– рошо очищенная водка придала им второе дыхание. Разговор сам-трое оживился, по русскому, точнее советскому, обычаю замкнулся на политике, преимущественно внут– ренней: что делать? За что? Почему именно нам достались все тяжкие и так далее. Здесь по-преимуществу соловьем разливался политически подкованный Николай Анд– реянович. Потомок истовых хохлов Игорь угрюмо молчал; вообще при подобных раз– говорах он соответствовал характеру щедринского персонажа. А может, и гоголевско– го? Николай Андреянович точно не помнил. Так вот, этот персонаж вполне здраво и со вкусом поддерживал беседы о вещах наглядных и конкретных: кушаньях, охоте псо– вой, женских достоинствах. Но стоит завести речь о политике, внешней или внутрен– 103 ней, как персонаж этот угрюмеет и молчит, а то заведет такую философию, злобную и тупую, что только рукой собеседник махнет и прочь отойдет... Понятно, что суждения бизнесмена Вашко были вовсе не тупыми, но вот мрач– ными — это точно. Хозяйка же Клавдия Тихоновна говорила обычное для ее пола и возраста: дескать, повезло нам с руководителем, собой хорош, не то что какой-нибудь Зюганов, а что стопку-другую себе позволяет... так русский же человек! Опять же о народе радеет... да вот начальники разные, окружающие его, губернаторы и думские смутьяны все его добрые начинания похеривают. Николай Андреянович дипломатично кивал, соглашал– ся. Игорь же без лишних слов потянулся за квадратной, под хрусталь, литровой бутыл– кой «флагмана» высшей очистки. «Протекционистская политика нашего государства в области малого и среднего бизнеса позволила всем нам самореализоваться»,— откуда– то из запасников памяти Николая Андреяновича выскочило несуразное. Скоро Клавдия Тихоновна раззевалась, прикрывая рот ладошкой, крестьянский уклад брал свое: ложиться с наступлением темноты, а в четыре утра уже буренку до– машнюю доить... Прощаясь с гостями и желая доброй ночи, гостеприимная хозяйка посоветовала молодым людям, столь интересующимся политикой и отечественной историей, сходить к деду Михаилу в село, он знает много и всегда рад поговорить с людьми из города. Свои-то деревенские ему давно надоели непонятливостью. «Я в давешнее лето Игорьку о нем порассказала. Сходите, не пожалеете»,— добавила Клавдия Тихоновна, затворяя за собой дверь в горенку.  В ту ночь они поддали-таки крепко, нарушив в первый же день торжествен- ную взаимную клятву принимать по маленькой только с устатку и для бодрости. По– этому на следующий день проснулись поздно и до вечера возились с яхтой, как вы– сокопарно называл хозяин вполне поместительную лодку с полупалубой, веслами– двойками и мачтой с косым пиратским парусом. Все, включая весла и парус, было построено из пластмассы. Только пятисильный движок подозрительно походил на металлический, да бензин к нему настоящий. Впрочем, как припомнил Николай Анд– реянович из химии, бензин тоже органика, как и пластмасса... Впрочем, со следующего дня началась настоящая услада. В утреннем бризе хо– дили под парусами, а после сытного обеда, приготовленного добрейшей Клавдией Тихоновной, и пионерского «тихого часа» — на моторе или на веслах бороздили озе– ро вдоль и поперек. Николай Андреянович быстро восстановил морские навыки, почти что забытые с далекого заполярного детства и юности, радовался, как дитя, вольной жизни, водному простору, невещественному счастью нахлынувших детских воспоминаний. Наслаждался и сухопутный моряк Игорь. А после ужина выходили на лов, используя легко браконьерские снасти, приве– зенные с собой. Рыбу вялили во дворе дома, развешивая, подобно белью, на веревках. Будет с чем дома пивка попить! На четвертый день явился за данью сельский участ– ковый, одобрил рыбку, презентованную кредитку в американской валюте и квадрат– ную бутылку «флагмана» из привезенной с собой коробки. Представитель службы услуг правопорядка несколько огорчился, узнав, что у Игоря есть удостоверение на право вождения маломерного судна (до 30 лошадиных сил), поэтому понес какую-то нелепицу о регистрации свыше трех суток. Игорь остановил красноречие дополни– тельной кредиткой, правда, во вспомогательной, отечественной валюте. Глядя вслед удалявшемуся стражнику, Игорь задумчиво произнес филиппику насчет того, в какой фуражке удобнее родиться на этот свет: в капитанской с гербом яхт-клуба или в ми– лицейской с красным околышем. Больше никто и ничто их не огорчало. За суетой и усладой активного отдыха Ни– колай Андреянович и Игорь забыли обо всем на свете и только за два дня до отъезда 104 вспомнили о деде Михаиле. Игорь поведал, что знал из прошлогодних рассказов Клавдии Тихоновны.  Дед Михаил, а полностью Михаил Вячеславович Белосельский, был знамени- тостью села Опочевца и окрестных мест. Во-первых, недавно ему стукнуло девяно– сто четыре, то есть родился он за два года до революции 1905-го года. Во-вторых, еще несколько лет тому назад на изумление и потеху местного народа он по утрам прогуливался округ своего дома зимой в одних трусах (вообще-то в шортах). А мест– ный же директор школы, игравший с дедом Михаилом в шахматы уже с четверть века, рассказывал: знаменитый снегоход Порфирий Иванов не раз и не два наезжал в гости к Михаилу Вячеславовичу. Наконец, в-третьих, был он настоящим князем — из младшей ветви знаменитых князей Белозерских-Белосельских, тех, что после рево– люции владели всеми плантациями апельсинов в Марокко. А памятуя и любя издали Отечество, почти весь урожай южных фруктов по демпинговым ценам поставляли в СССР. Помните советские времена? И апельсины марокканские по рупь-сорок, раз– возимые из столицы по всей стране? — Так вот это и были апельсины от князя. А наш князь, как стали называть деда Михаила на селе после горбачевской либе– рализации цен и ценностей, родился в имении, что располагалось неподалеку от Опочевца. И хотя в этих северных местах крепостного права отродясь не было, а имение было построено по прихоти деда Михаила Вячеславовича князя Константина Евграфовича Белосельского в 1883 году, тем не менее в семнадцатом мужички, под– стрекаемые ярославскими эсерами, напившись ханки, одурели и подчистую сожгли барский дом и все хозяйственные постройки. Причем предварительно даже не погра– били — в здешних местах воровство не поощрялось. Юный Миша до семи лет преимущественно жил баловнем деда в имении, а по– том, когда пришло время учебы в гимназии, был увезен родителями в Москву. Под– готовленный хотя и сумасбродным, но ученым дедом, Миша поступил сразу во вто– рой класс дворянской гимназии. Когда большевики осенью семнадцатого обстрели– вали из пушек Кремль, он учился в последнем классе. Приехавший из сожженного имения дед, обладавший даром предвидения, что часто бывает свойственно людям несколько не в себе, посоветовал внуку учиться в Горном институте. Глава семьи князь Вячеслав Константинович был известным в первопрестольной врачом– окулистом. Вообще говоря, все в ряду князей Белосельских, равно как и в старшей ветви, еще с 60-х годов прошлого века перестали кичиться титулом и занялись по– лезными делами. Причем не просто прописывал очки и закапывал глазные капли, но читал лекции на медицинском факультете и делал сложные операции — не хуже сво– его научного коллеги профессора Филатова из Одессы. Поскольку первое советское правительство, вскорости переехавшее в Москву, в основном состояло из товарищей еврейской национальности, людей ученых и поса– дивших глаза за чтением трудов основоположников, то с такой клиентурой доктор Белосельский в самые свирепые годы красного террора и в последующие не имел ни малейших неудобств от властей. Даже их восьмикомнатную квартиру не уплотнили. В семье до сих пор ходит предание, что именно князь Вячеслав послужил — в быто– вой части — Булгакову прототипом доктора Преображенского. И Мишуня окончил Горный институт по геологоразведке в год смерти Ильича без неприятностей. В начавшейся тогда кампании по перемене фамилий сверхпроница– тельный дед посоветовал всему семейству перекреститься в демократических Белосе– ловых. Последнее неудобство жизни в Советской России было устранено. Довольный содеянным, Константин Евграфович отошел в мир иной, ненамного пережив Владими– ра Ильича, которого, кстати говоря, уважал. Истинно чудаковат был князь. Вячеслав Константинович в Великую Отечественную стал полковником меди– 105 цинской службы, умер в пятьдесят первом году лауреатом Сталинской премии. Не– намного пережила его и супруга. Младшая сестра Михаила Евгения дожила до позо– ра горбачевщины. С покойным мужем, видным сотрудником госплана, она вырасти– ла пятерых детей, дождалась правнуков. Так что бывшая княжеская квартира, ныне разделенная на две отдельных, никогда не пустовала. А Михаил Вячеславович, как отправился новоиспеченным геологом-изыскателем в первую свою экспедицию на Алтай, так и пространствовал до хрущевских времен: работал с Ферсманом на Кольском полуострове, в войну искал стратегический мар– ганец в Сибири и на Дальнем Востоке, а потом его перебросили на урановые место– рождения. Вернулся он в родительскую квартиру с иконостасом трудовых наград, небедным и женился в начале шестого десятка. Запозднился с экспедициями. Однако, запрограммировав долгую жизнь, в пятьдесят с лишком выглядел тридцатилетним и мужественным, чем и привлек свою будущую супругу, здравствующую и поныне, студентку-старшекурсницу Горного института, куда он устроился доцентом (диссер– тацию еще в сорок восьмом защитил наездом в столицу). В начале семидесятых, будучи уже профессором, доктором геолого-минера– логических наук, заслуженным деятелем науки и техники, единолично получил, про– должая традицию отца, Госпремию за учебник по сейсморазведке, на которую и по– строил роскошный по тем временам дом на окраине Опочевца, тем самым замкнув исторический круг возвращения к родным пенатам. Окончательно же переселился в Опочевец сразу после восьмидесятилетнего юбилея. Дом жил шумно, особенно ле– том: поздних детей у Михаила Вячеславовича народилось трое, внуков уже было семь, да еще многочисленное потомство сестры Евгении...  Визит к князю-профессору был назначен на утро предпоследнего дня пребы- вания в озерном раю. Накануне ужинали насухую, чтобы не было бонтона на сле– дующий день, хотя Клавдия Тихоновна советовала с собой — для знакомства и раз– говора — прихватить «бутылочку городской». Дед Михаил хотя и готовился к сто– летнему юбилею, но, как истинный геолог, все еще позволял себе рюмку-другую. ...Может быть поэтому, то есть по причине «сухого» ужина, Николаю Андреяно– вичу, дотоле спавшему в этой благодати вовсе без снов, в эту ночь посетили пестрые видения. Началось с совсем гадостного; снилось, как будто его старинный приятель Витька Болтов, ранее фотокор всех городских газет, а теперь бедствующий, неожи– данно получил главный приз всероссийского конкурса отечественных папарацев в сумме 20000 долларов: заснял на фотку примадонну столичной эстрады в отхожем месте... А полученные доллáры за неделю пропил с мигом набежавшими приятелями в кабаке «Эдельвейс» (бывшая «Дружба»), что во дворе его дома. И будто бы в па– мять такого грандиозного загула «Дружбу-Эдельвейс» переименовали в «Болтов– энтерпрайз». Очевидно, из подсознания Николая Андреяновича выскочил известный случай с не менее известным композитором М., который, получив (всего лишь за три песни!) Сталинскую премию, в две недели пропил ее с друзьями и просто посторонними в пивной на окраине воспетого им рабочего пригорода: «Под городом Горьким, где ясные зорьки...» А пивная эта с тех пор зовется исключительно М-овской... А затем он с удовольствием просмотрел полнометражный художественный фильм режиссера Арцимовича-Задунайского «Утро олигархической казни» с легко узнаваемыми персонажами и декорациями Красной площади и Лобного места. От– рубленные головы с модными трехдневными щетинами и дегенеративно выпячен– ными вперед подбородками шеренгами катились по Васильевскому спуску. Еще снилось нечто антипатриотичное: будто руководитель российской державы, большой охотник поиграть в лаун-теннис, вызвал на пари председателя Китайской 106 Народной Республики и продул начальнику Поднебесной речку Амур с прилегаю– щими землями... Следующий сон, наоборот, светился ура-патриотизмом, хотя и историческим. Будто в самом, неудачном для нас, начале Сталинградской битвы турки, сошедши с ума, объявили войну СССР, но тотчас были разбиты. Основной удар нанесла группи– ровка Красной армии, с сорокового года стоявшая в северном Иране. Армяне совет– ские и турецкие объявили тотальную мобилизацию и выбили башибузуков из турец– кой Армении, прибавив к названию священной горы Арарат «имени Сталина». А с юга в Анатолию хлынули поднятые на восстание агентами НКВД курды. Уже через месяц маршал Рокоссовский принимал в Стамбуле-Константинополе безоговороч– ную капитуляцию у неразумных наследников Кемаля Ататюрка. В содержании следующего видения Николай Андреянович не успел разобраться, так как был разбужен энергичным голосом руководителя экспедиции: «Вставай! Вроде и не пили вчера, а разоспались»... Наскоро перекусив и захватив предпоследнюю квадратную бутылку из сиротли– во опустевшей коробки, компатриоты отправились на другой край Опочевца.  — ...Так вот, молодые люди,— с аппетитом закусив малосольным огурчиком рюмку «городской», продолжил завязку беседы хозяин поместительного двухэтаж– ного дома,— удивляться тому, что я в девяносто четыре не развалился и не умствен– ный идиот, не стоит. И пресловутый горный воздух, баранина с курагой от рожде– ния... Это все не тот расклад. А воля божья? — При всем моем уважении к религиоз– ной традиции, естественно православной, сами понимаете, профессорство предпола– гает материалистическое мировоззрение. — Прошу прощения, Михаил Вячеславович, что встреваю. А вот наш великий Павлов... — Да-да, Иван Петрович большой оригинал был. Кстати, хороший знакомый моего отца. Сам имел честь разговаривать с ним — у нас дома. Как мне кажется, его религиозность была своего рода демонстрацией. Такой же, как и его демарши с но– шением на изрядно потертом пиджаке орденов Св. Владимира, Св. Станислава и По– четного легиона. А на дворе-то уже сталинские пятилетки. Да-а, большой оригинал. Но вернемся к нашей теме. Здесь кому как выпадет. Опять же сочетание наследственности, образа жизни, врожденного оптимизма... Конечно, с биологией не поспоришь: удобнее ходить уже с согнутой спиной, зубы двадцать лет как чужие. Столько же читаю в очках, а главное — мысли и речь тягучие... как резина. В позапрошлом году зазвали в Москву на съезд геронтологов. Пока ехали — внук за рулем сидел, сам уже давно не вожу — растрясло, еле в президиуме час высидел, носом клевал. Поехал на московскую квартиру, ото– спался и только на второй день отъезда нашел силы и желание с докладом выступить. Впрочем, хватит обо мне: подумаешь, ерунда — почти до ста дожил! Вот в со– седней деревне старообрядцы, вернее, их потомки обитают. Так у дедов-прадедов нынешних ее жителей в моде были возрасты сто десять, сто пятнадцать... А вы все про Кавказ да про молочных барашков. — В нынешней Россиянии и до шестидесяти-то лет дотянуть проблематично,— сгрубил доселе молчавший Игорь. Михаил Вячеславович зорко посмотрел на гостя, по воспитанной привычке со– временника Ягоды и Лаврентия Павловича сделал осторожную паузу; впрочем, тут же вспомнил: какая погода на дворе стоит: — Да-да, как сейчас люди, из тех что поумнее, говорят: были времена тяжелее, но не было подлее! А вы, молодые люди, какие, так сказать, нынче идеалы исповедуете? — Пожалуй, коммунистические и со сталинским уклоном,— брякнул Николай 107 Андреянович, запамятовав, что перед ним сидит князь-рюрикович, да еще в царской гимназии учившийся. Заметно порозовев, кивком передал слово приятелю. — А по мне так советскую власть вернуть, но без генсеков и парторгов; как в со– временном Китае. — То есть, молодой человек, бизнесмен, как я полагаю, хотелось бы доходы иметь, как сейчас, а работать, как при советской власти? Вы уж не обижайтесь... — Михаил Вячеславович,— решился направить беседу в вожделенное русло Ни– колай Андреянович,— вы человек во многом уникальный, если не возражаете против такого определения. Для вас история как бы повторяется; я имею в виду годы семна– дцатый и девяносто первый — он же девяносто третий. Не возникает ли у вас чувства некоторого удовлетворения: все возвращается на круги своя; все бедствия, все потери вашей семьи в те давние годы вроде как отмщены. Как вы полагаете? — Тонкий и сложный вопрос, молодой человек. Давайте еще по рюмочке, а вот и яишенку Надя несет!  — Ход вашей мысли, молодой человек, вполне логичен: князь из рюрикови- чей, именьишко мужички пожгли, сам из «старорежимных»... Правда, с некоторыми уточнениями: почти три четверти моей затянувшейся жизни я был советским челове– ком, да таковым и сейчас остался. Второй момент — я профессор, то есть человек относительно разумный, с преобладанием логики в мыслях над скороспелыми поры– вами души и страсти, так сказать. Наконец, мои предки еще с середины прошлого века совлекли с себя княжескую спесь и стали людьми трудящимися, хотя и в так называемой интеллигентной сфере. Есть, конечно, понятие родовой памяти, мстительность, чуть ли не веками таимая в душе, наследственная. Как говорил уже, тут неподалеку старообрядцы проживают. Их при советской власти даже в худшие для церкви троцкистские времена не трога– ли, дескать, многовековые жертвы царизма! Однако большая метла при Ягоде, троц– кистском выкормыше, и из староверов кой-кого задела. Знавал я таких, то есть самих репрессированных и их детей. Так вот, они не клянут даже сейчас, в сверхлибераль– ные и антисоветские времена, Сталина и коммунистов. А потому как только у них сохранилось истинно православное мироощущение. А вот тоже по жизненному опыту: самые злопамятные — из хохлов послевоен– ной высылки (здесь Игорь мрачно хмыкнул, но вспомнил английскую присказку, что джентльмены присутствующих в виду не имеют...) и потомки раскулаченных в кол– лективизацию с юга России, и особенно из сибирских. Про Кавказ и азиатов не гово– рю, это другой мир. Так вот какое дело, мои-то пращуры тоже Никонову ересь не приняли, как боярыня Морозова в опалу поначалу попали. То есть и у меня, навер– ное, историческая память о тех временах есть. Я это к тому все говорю: нет у меня никакой родовой и иной предвзятости. Сужу только по личным впечатлениям и логике хоть и престарелого уже, но — ума какого– никакого. Другое дело, что бог долгую жизнь — и в разуме — дал, много видел, мно– го слышал, много, наконец, думал. А время думать было предостаточно, профессия полевого геолога-изыскателя к тому побуждает. То есть жизнь почитай за сто лет наблюдал в «низах» и в «верхах». Ведь отец мой до войны по части зрения всю кремлевскую верхушку пользовал. Многие дома у нас бывали. Сам Лаврентий Павлович в приватной обстановке в сороковом году у меня относительно урановых месторождений интересовался; я ведь в Москве часто наездами бывал — в отпуск, с отчетами в главк, на семинары и конференции. То есть не все время в медвежьих углах пребывал. Михаил Иваныч, он же всесоюзный ста– роста, так сказать, номинальный глава СССР, тот и вовсе запросто на чай заходил. Что-то сложное у него с глазами было, лечился у отца. 108 Все же возраст есть возраст, поэтому, вспомнив отца, хозяин переключился на дела семейные: — Сейчас у меня дома тихо для летнего времени: все в Москву уехали, там оче– редная внучка замуж выходит, правда, с некоторым запозданием. А здесь мне для компании пару правнуков оставили, да племянницу на хозяйстве — что вам калитку открывала. А вот через пару-тройку дней дом ходуном ходить будет. Давайте по ни– жегородскому обычаю на веранду перейдем, туда и чай подадут.  Чай, поданный на веранду почтенной племянницей в сопровождении трех сор- тов варенья, меда и свежевыпеченных домашних булочек, понятное дело, заваривался из самовара, хотя и электрического, и был великолепным. Как объяснил патриарх дома, состав заварки составлял он сам, научившись этому делу в алтайских экспедициях. — Конечно, здешние травки не чета алтайским, состав и количество эфирных ма– сел не тот, но все же сбор недурен. Да и сам чай китайский, настоящий. Один из вну– ков по торговой части пошел, он и поставляет. А то, что в блестящих упаковках и жестянках — мусор из Кении, где и культуры выращивания чая нет. ...Я вообще-то в Москву сейчас раз в год по обещанию езжу. И не потому, дес– кать, что возраст, то да се. Нет, просто тошно смотреть: во что белокаменная превра– тилась. Не зря ее вся страна Иудопаразитовкой называет... да еще по настоящей фа– милии одного видного деятеля. Ладно, отвлекся я по-стариковски. Хотя доктрина Даллеса от сорок пятого года в отношении Москвы выполнена на сто десять процентов: народ — от бомжей до вер– хов — превращен в хамское быдло, жирующее на издыхающей стране. Да-а, вы это лучше меня сами знаете. Вот вам и первое несовпадение: Москва, скажем, тринадца– того года — года празднования 300-летия Дома Романовых — и нынешняя Иудопа– разитовка или как ее там? Полагаю вас людьми самодостаточно мыслящими, то есть бред о «России, кото– рую мы потеряли», считающими клиническим случаем. И первопрестольная, равно как и вся империя, в то время чем-то напоминала современную Индию, понятно, в естественных временных масштабах: на полный ход раскручена ядерная программа, бывший советский флот у России оптом скупают, свои компьютеры клепают и так далее. А чуть от Дели, Хайдарабада и Бхилаи отъедешь и видишь: почти миллиард индусов в полной нищете пребывает. Но тогда Москва жила своим трудом: промышленностью, оптовой внутренней торговлей. Налогов со всей страны не собирала, строилась широко, но довольно скромно по антуражу. Чиновники брали, но опять-таки скромно. Что еще? Воры по мелочи воровали, изредка медвежатники банки брали. Суды были присяжные, пото– му коррупцией не страдали. Из полиции почитай только околоточные с лавочников трешки «к празднику» брали. То есть вроде как сейчас; но все наоборот. Да, запамятовал, еще одно отличие: два предреволюционных десятилетия Москва — центр русской благотворительности. В Петербурге ее вовсе не было. Но все дело в том, что единственными жертвовате– лями в России были купцы-старообрядцы, а торговые дела притягивали их к Москве, отчасти к Нижнему Новгороду. Так что все нынешние всхлипы телевизионщиков о широко поставленном деле благотворительности в старой России — мифотворчест– во. А о нынешней даже им неудобно говорить, ибо и русский бандит, и понятно чей олигарх скорее последнюю копейку у нищего отберут, нежели на что-то пожертвуют. Разве что с олигарха на синагогу по разнарядке спишут со счетов. Про кавказских торгашей и вовсе смешно говорить. А уникальная русская благотворительность конца девятнадцатого — начала два– дцатого века только дело старообрядцев. 109 — А я ведь тоже из калужских староверов поповского толка,— вступил Николай Андреянович,— я хоть и некрещеный, а вот в Калуге все мои двоюродные сестры и братья крещены. А глава этой ветви старообрядчества в Новозыбкове Брянской об– ласти ставку имеет: архиепископом Геннадий сейчас, именуется как архиепископ Новозыбковский, Московский и Всея Руси Древлеправославной русской церкви... — Ну, раз так, то должны знать, что, даже несмотря на либерализацию и рефор– мы Александра Второго, старообрядцы были под большим подозрением. До самого семнадцатого года они имели меньше гражданских прав, нежели евреи, которые столь плачутся по сей день об угнетении царизмом... Ведь приверженцам старой, то есть истинной, веры запрещалась любая госслужба, а значит карьеры военная, науч– ная, университетская, государственно-служебная и прочая им были закрыты. А ведь народ душевно и физически здоровый, трезвый, образованный — куда силы и ум приложить? Вот поневоле и приходилось в третье сословие идти, в купечество. Зато и создали Россию промышленную, Европе равную! А поскольку истинное православие начисто отрицает алчность и накопительство, разврат и мотовство, то не «бизнес» пресловутый довлел в жизни русского купечест– ва — так фабрикатов и заводчиков по традиции называли — а своеобразная служба государству, Отечеству на ниве промышленности и крупной торговли. Если бы рус– ский купец во всеуслышание объявил, как сейчас, что его главное дело «бизнес де– лать», то есть живет от и трудится ради чистой личной наживы, то его бы взашей из гильдии вышибли! Недаром царь купцов, как и военных, чиновников, медалями на– граждал... А вот излишек денег купец-старовер не на виллы на Лазурном берегу тра– тил, не сплавлял в зарубежные банки «про черный день», а тратил на благое дело — отсюда и самоназвание: церкви ставил, картинные галереи открывал, оперу строил и народные училища. Вот такие-то дела. А вот что сближает Москву предреволюционную, особенно в годы империалистической, с нынешней, так сволочи разной расплодилось невиданно, что и случается перед революциями... и всемирными потопами. Вы налегайте на крыжовниковое, молодые люди. Ныне оно редко, крыжовнико– вый куст повсеместно почему-то вырождается.  — А вот народ совсем другой сейчас пошел, в основном разумом дебильный, хотя и с образованием. Здесь, как мне кажется, две основные причины. Первая — действительно, лучших представителей русской нации повыбили в Гражданскую и Отечественную. Надорвали они силы в сталинские пятилетки. Ведь известно: в труд– ные эпохи все держится на сильных духом и телом, потому и гибнут, надрываются они чаще. Это также как в девятнадцатом веке во Франции две вещи полностью из– менились, точнее переродились: виноград после эпидемии филлоксеры стал совсем другой, видно геном его изменился в чем-то. Поэтому даже коллекционные вина урожаев до эпидемии именуются «прафиллоксерой». Вкус у них, действительно, со– всем иной. И так по всем сортам и по всем европейским винам. Уж мне поверьте, приходилось пробовать. А второе перерождение — французы после наполеоновских войн выродились; даже внешне они стали другими, что хорошо видно, когда рас– сматриваешь гравюры восемнадцатого века, живопись портретную и сравниваешь с нынешними. Вторая же причина зиждется на присказке: всякая идея, доведенная до совершен– ства, есть абсурд. Ха-ха-ха! Эту присказку еще в гимназические годы откуда-то вы– читал, а на третьем курсе института едва не вылетел подчистую из-за нее. Перед се– минаром по философии — был такой мелкий повод — забежали в рюмочную и по стаканчику-другому, хоть и не прафиллоксеры, но ординарного портвейна выпили. Явились в самом веселом душевном настроении, вот и ляпнул по какому-то абст– 110 рактному поводу про абсурд. Забыл, что доцент наш из выдвиженцев, факультет– ский парторг. Вот он и взъелся: «Ах, абсурд? Вот как бывшие князья мыслят? По вашему получается, что и идея социализма...» Итак далее. Хорошо, что двадцатые, не тридцатые годы на дворе стояли! Все одно отцу пришлось звонить кому-то из кремлевских... Впрочем, к делу. Такой вот идеей для русского, особенно советского, человека стала выраженная государственность и законопослушность. С другой стороны, иначе бы страна не выжила в этом веке. Круг замкнулся, но для нас вовсе нерадостно. Вот и имеем то, что имеем: массу безвольных, трусоватых, отчасти подловатых людей. При советской власти эти качества отчасти подавлялись, ибо человек жил в коллективе, где, как говорится, и смерть красна на миру. Да еще было почти не ис– порченное крестьянство, крепкое старшее поколение, не совсем замусоренная мо– лодежь. Однако наступила горбачевщина, зыбкое равновесие сразу рухнуло. Главная причина здесь — если дать человеку неразумную волю, то биологическое в нем поч– ти всегда побеждает социальное. Не совсем биологическое, конечно, а врожденное, многими поколениями воспитанное, въевшееся. Короче говоря, новая власть целена– правленно возродила похороненный было инстинкт накопительства и частной собст– венности, опять-таки доведя это до абсурда. А вот накануне революции в русском народе еще был силен дух общины, да и пропаганда революционная свое дело сделала.  Игорь, которому наскучили рассуждения о вредоносности частной собствен- ности и накопительства, опять же яхта без присмотра уже полдня, заторопил хо– зяина дома: — Так все же революция зло России принесла или, как нас в школе советской учили, благо? А начитанный от демпрессы, которую он тщательно изучал до расстрела Дома Советов танкистами-гвардейцами, Николай Андреянович не преминул дать вводную: — Много было прогнозов, причем со ссылкой на Столыпина и западных автори– тетов начала века: если бы не революция и воспоследовавший ход отечественной истории, то к пятидесятым-шестидесятым годам Россия, естественно, республикан– ская с номинальным монархом, имела бы полумиллиардное население и была веду– щей державой мира. Как вы полагаете, хорошо помня Россию царскую, реально ли это в альтернативном, как сейчас модно говорить, ходе истории? — Понимаете, молодые люди, самое неблагодарное дело сочинять альтернатив– ные истории. Как это ни странно, выборочно читаю современную литературу, внуки многое привозят. В том числе и пару этих «альтернативных романов» пролистал. Именно пролистал, хотя имею привычку читать тщательно. А просто неинтересно. Так и гадания на кофейной гуще о России: что бы да кабы... Вы ведь, помнится, по образованию инженеры? Да-да, по системам управления в военной технике. Тем более вы должны четко представлять: в современном мире, то есть мире последнего столетия, уже выполняется закон Владимира Ивановича Вернадского о переходе биосферы в ноосферу, то есть в сферу объединенного человеческого разума... или неразума; кто как представляет себе ход современной истории. Поэтому отдельной истории отдельного государства уже не может быть. Все нации и государства в их социальном, экономическом, геополитическом развитии образуют сложнейшую сис– тему: где ниточку ни дерни — отзовется землетрясением на другом краю света. Так что мечтания Столыпина, кстати, однокашника моего деда Константина Ев– графовича, если, конечно, этого ему не приписывают новейшие либералы, несколько оптимистичны. Здесь правота не за царскими министрами и американскими эконо– 111 мистами, но за Гегелем, Марксом и Лениным. За что последнего и уважал князь Кон– стантин Евграфович, сам человек недюжинного ума. А правота основоположников и практиков — поэтому добавим сюда Иосифа Виссарионовича — в том, что, во-первых, история не имеет сослагательного накло– нения; во-вторых и в основных, история есть отражение диалектики, целеуказание которой человеку знать не дано. И раз обосновал основоположник учение своего имени, что империализм есть высшая стадия капитализма, за которой следует его уродливое и страшное для всего человечества самоуничтожение, так оно и будет. Возможно, вы еще успеете увидеть это своими глазами. Заранее не завидую вам, мо– лодые люди. А Гегель Георг Вильгельм-Фридрих, как вам хорошо известно, среди множества других законов сформулировал гениальнейший — это который о развитии по спира– ли. Спираль эта означает, во-первых, что вчерашнего дня не вернуть, поэтому и ны– нешняя реставрация якобы «капитализма» временна; а, во-вторых, история движется методом проб и ошибок, «пробного нащупывания», как называл этот процесс уче– ный-иезуит Пьер Тейяр де Шарден, ученик Вернадского по Сорбонне. Таким нащу– пыванием социального устройства мира, что неизбежно придет на смену вконец ос– котинившему капитализму-империализму, в нашем веке явились две прорывные мо– дели социализма: интернациональная в СССР-России и национал-шовинистическая в Германии. В определенном смысле, хотя и неявном, с определенной осторожностью сюда можно отнести и социальные аспекты итальянского фашизма. Наиболее жизнеспособным, адекватным истории оказался советский социализм. Именно СССР фактом и действенностью своего существования за семьдесят лет за– держал капитализм в его устремлении к краху. Но — это хорошо, поскольку крах этот вполне может оказаться и гибелью человечества, после чего история застопо– рится уже на столетия. Михаил Вячеславович, утомившись от длинных фраз, произнесенных отработан– ным профессорским голосом, занялся разливанием чая новой заварки — со смороди– новыми листьями.  Выпив по стакану замечательного ароматного чая, сопроводив его рюмочкой настоящего «арарата» — от хлебосольного хозяина, собеседники вернулись к увле– кательной беседе. Понятно, что склонный к философствованию Николай Андрея– нович с удовольствием выслушал рассуждения хозяина дома о диалектике истори– ческого развития, но конкретного бизнесмена Игоря более интересовала практиче– ская история: — Так все же, Михаил Вячеславович, в чем отличие Октябрьского переворота семнадцатого года, свидетелем которого вы являетесь, и, так сказать, нового ок– тябрьского же переворота девяносто третьего? Здесь-то мы все живые свидетели. Может, это и есть соседние витки гегелевской спирали? Ведь похоже на то. — Так, да не совсем так. Во-первых, тогда была революция, а ныне случилась контрреволюция, следует мыслить определенными категориями. Как ни блуди слова– ми, но любой социум, государство является либо социальным, либо же либеральным. Революция семнадцатого года имела следствием создание уникального социального общества с девизом: поначалу по одежке протягивают ножки, но — все вместе, без исключений. А по мере роста национального достояния — улучшение условий жизни, опять же для всех одинаково. Как было в СССР, как было в Третьем рейхе. Понятно, что такая высокосоциальная система требует предельной централизации, которая воз– можна только при увлеченности идеей. Что опять же имело место быть. И приоритет государства над личностью. Либерализм же — и опять же он в современной Россиянии сверхординарный — 112 предполагает приоритет личности над интересами государства. Извините, молодые люди, за краткое введение из учебника политологии, а может, и из хрестоматии по научному коммунизму... Но дальше все просто. Все дело в характере русского народа — это к истории ре– волюции семнадцатого. А другая сторона этого же характера — нынешняя контрре– волюция. Удивлены? Да, это может сказать только очевидец почти века отечествен– ной истории. Однако, любознательные молодые люди, к сожалению, я как та кино– звезда — нарасхват. У меня сейчас гостит один и очень даже известный художник из Москвы. Впрочем, фамилия неважна. Он с утра раннего, еще до вашего явления, ушел во-о-н в тот лесок подыскать нужное по пейзажу место, а мне велел явиться к полудню. Будет живописать мою парсуну, как говорили в старину — по заказу Ин– ститута геронтологии. Я и не лицемерил особенно, согласился. Тем паче, что оный художник мой давний знакомец. А концовку нашей беседы вы найдете вот в этой книжке, в заключительной гла– ве. Издал ее, что называется, для близкого круга смешным тиражом, потому, изви– няюсь, презентую одну на двоих. После недолгого, но сердечного прощания путешественники отправились во– свояси. Оглядываясь, они видели неспешно удаляющуюся фигуру слегка согбенного князя в дедовской соломенной шляпе с провисшими полями.  Руки до изящно изданной, эстетически удлиненной книжки с золотым тисне- нием дошли только по возвращении домой. Игорь великодушно уступил честь пер– вочтеца Николаю Андреяновичу: почти двухнедельное отсутствие навалило текущих дел по бизнесу. «А я поздней осенью, когда у нас поставки уменьшаются, свободное время появляется — тогда и прочту». Николай Андреянович, как истовый книгочей, прочитал в два присеста всю кни– гу, начав с посвящения: «Моему деду, князю Константину Евграфовичу Белосель– скому». Заключительную же главу с названием «Необидный гимн русскому народу» (и вся книга написана с тем умным юмором, который принято называть английским; назначение же его — давать разрядку при чтении серьезных вещей) Николай Анд– реянович прочитал дважды: «Итак, терпеливый читатель, глава последняя. Ах, боже, сколько скуки В искусстве палача, Не брать бы вовсе в руки Тяжелого меча. Так писал классик поэзии русского «серебряного века» Федор Сологуб, у которо– го учился в знаменитом Царскосельском лицее мой отец. Надеюсь, что не палачом нашей истории предстаю в этих записках, но вековым наблюдателем и участником. Понятно, участником — по мере не скудного, но и не такого уж великого ума. Руки тоже вроде из нужного места растут. Многие, почти все в стране и в мире, не задумываясь, скажут: не повезло русско– му народу в этом веке, да и вообще не везло за всю тысячу лет истории (если только профессора Фоменко и Носовский в своей «альтернативной истории» не укоротят оную до полутысячи!). Я вот своими глазами видел почти полностью наш век, крова– вый и великий век двадцатый. Это мое преимущество в оценке вещей и события. Есть и другое преимущество: я — трижды русский (это как в анекдоте: дважды еврей Советского Союза...): по рождению, по княжескому достоинству от рюриковичей, наконец, как потомок хоть недолгих, но — старообрядцев, то есть древлеправослав– ных ревнителей Отечества. 113 Как понять русский характер и (даже сквозь слезы нынешнего уничижения) воз– гордиться им? Прежде всего следует перестать задаваться дурацкими вопросам, на– веянными либералами XIX века: «кто виноват?» и «что делать?». Самое главное — не винить во всех бедах монголов с татарами, евреев Хазарии и нынешних, привне– сенных в Россию Екатериной Второй с аннексированной Польшей. Не надо все сва– ливать на недружественную Европу, неблагодарных кавказцев, американский импе– риализм, происки масонского тайного Мирового правительства... Не надо. Ведь, в конце концов, татары стали носильщиками при вокзалах и швейцарами-официантами в московских трактирах и кабаках (при царях; впрочем и сейчас). Монголы в эпоху СССР управлялись из Москвы постоянно проживавшим там Юмжагийном Цеденба– лом. Хазарских евреев разгромил Святослав, а нынешние, исключая занятых делом «олигархов», скоро все улетят на Брайтон Бич (не в Израиль!). Европу скоро саму заполонят «иных времен татары и монголы» (Рубцов): турки, албанцы, негры и ара– бы. Америка тоже не вечна,— на нее ополчился весь мусульманский мир. Сложнее с тайным мировым правительством — потому что оно тайное. Относительно же второго, сакраментального вопроса... Что тут сказать? Как мне кажется, в изначальной своей постановке вопрос этот, как бы это мягче ска– зать, неадекватен. Отвлекитесь от высоких штилей, перенесите вопрос на обыден– ные вещи и отношения. Кто задает в жизни себе такой вопрос? Правильно, полные бездельники. Нормальный, мыслящий, работающий человек знает что ему делать. А теперь перенесите это обратно на уровень нации, социума, государства... Думаю, все здесь понятно. Еще либералы всех времен любят цитировать одного остроумца: Россию губят плохие дороги и дураки. Но дураков всюду полно; неизвестно где их больше; мне кажется — в европах и америках. Про японцев и китайцев ничего не могу сказать: у них лица одинаковые, а глаза прищуренные, то есть все косят под умных... А вот насчет дорог возражаю. Как геолог, то есть человек подвижной профессии, много повидал и в разные времена: царские, советские, нынешние торгово-воров– ские. Дороги как дороги — по средствам и по потребностям. Не берут во внимание специфику нашей дорожной инфраструктуры ввиду громадности территории: грузо– и пассажироперевозки на дальние расстояния, то есть между областными центрами осуществляются развитым (здесь уж и не подкопаешься!) железнодорожным транс– портом, а в пределах города, района и отчасти области — автомобильным. Все были довольны, все соответствовало плановому хозяйству. А вот теперь понадобились сверхдлинные автомобильные дороги с лаковым покрытием, чтобы бандитам и про– чим честным предпринимателям на «мерсах» разъезжать, а дальнобойщикам сникер– сы и памперсы по городам и весям развозить. Однако вернемся к русскому человеку, его оригинальному характеру. В последнее время появилось множество инсинуаций в отношении выдающихся личностей. Не забыли и Павлова Ивана Петровича. Дескать, тот где-то и кому-то пи– сал на склоне лет, что более всего гордится не Нобелевской премией за пищеварение, не открытыми им секретами физиологии высшей нервной деятельности, но гениаль– ной догадкой: русский человек слабоват разумом (?!). Во-первых, сейчас что угодно могут сочинить и тиснуть через печать, а во-вторых, не совсем понятно: что мог иметь в виду наш выдающийся ученый? Может, он, человек желчный и мрачно ироничный (это только я и подобные мне немногие могут любя говорить; у вас уже такого права нет), под словами «слабоват разумом» подразумевал, что русский человек, говоря нынешней «феней», не умеет из всего деньгу вышибить, слабо реален в житейских делах, добр до облопошенности и так далее? Но разве это плохо — с нашей, конечно, русской позиции! И это хорошо, что хоть один такой народ в мире сохранился до конца ХХ века! Но 114 для этого пришлось в Гражданскую много друг друга перебить — а вся сволочь, про– тив которой и восстал народ, успела за границу сбежать. До хрущевского, хоть и вре– менного, лично мстительного, но — либерализма народ был бдителен. Но — и это еще одна характерная черта нашего характера — добродушие русского человека преступно до безумия. А потеряв бдительность, не заметили, как за какие-то двадцать лет народи– лась новая сволочь, чем и воспользовался враг России-СССР, да и всего мира. Не будем резюмировать содержание этой книжки. В ней, как я полагаю, имеются здравые мысли, вывод из которых: контрреволюция 90-х годов и революция семна– дцатого не имеют между собой ничего общего. Даже такой пикантный момент, как главенствующая роль известно кого (комиссары в семнадцатом, олигархи сейчас), здесь ничего не решает. А главное отличие: если в Октябрьскую революцию главным действующим лицом был русский народ с неиспорченным характером, то сейчас без боя сдали СССР-Россию агентам мирового Антихриста люди без воли, без храбро– сти, с заглушенным инстинктом самовыживания. Проще говоря, к моменту «Х» на– род трансформировался в биомассу. Но и противник достоин что-то вроде уваже– ния — за мастерство. Взяли за горло, как того часового, что Чапая проспал... А что дальше? Дальше будет действовать гегелевская диалектика; понятно, что следует за контрреволюцией. Самое занимательное, что биомасса очень скоро вновь обретет достоинство рус– ского народа. В этом и сила, неуничтожимость исконного русского характера. Кре– стьянин устанет водку и самогон пить. Рабочий вспомнит о забастовках петроград– цев, сваливших царя и Керенского с компанией. Интеллигенция, понятно трудовая, опомнится. А искусственный «средний класс», включая бандитов, уже не нужный устроителям neues Ordnung, к этому времени в протестующих люмпенов превратит– ся — костяк штурмовых отрядов. Сложнее с гигантски разросшимся чиновничеством и полицией-милицией. Но и здесь выход будет найден. Мы живы, это главное».