Маленькие нужды
Осию стало совсем невтерпёж.
Его приспичило ещё пять минут назад, но было уже поздно – прозвенел звонок. Целые десять минут он сидел за партой, обречённый на получасовую муку…
Очень сильно приспичило: три стакана яблочного сока утром, третий по счёту урок, мочевой пузырь третьеклассника… Осий безучастно следил за тем, как дрожь судорогой сводит его конечности, сдавливает шею и скручивает живот. Но всё что он мог сейчас сделать, это напрячься и дождаться,
(терпеть вредно)
когда его учительница повернётся к классу лицом – тогда он «отпросится».
Математика. Урок только начался, и Мелания Интеллик писала новую тему на доске. Её худенькую талию надёжно обтягивал сиреневый костюм. Со стройной фигурой, она не носила туфель на высоких каблуках; с красивым (не путать с привлекательным и милым) лицом, она почти не пользовалась косметикой. Мелания излучала свет, и от неё веяло теплом, даже когда за окном моросил холодный дождик, а по коридорам разгуливал сквозняк.
В классе не стихал детский шёпот, похожий на мягкое шуршание травы. Каждый болтал о своём, но всё равно… будто вот-вот приведут в исполнение страшный приговор, и судьи перешёптываются. Захихикала главная заговорщица и тут же перешла на глухое посвистывание через нос. Осию казалось, что он единственный молчит в целом болтливом мире.
Мелания – молодая черноволосая учительница начальных классов. 3 «А» – первый в её жизни живой класс с настоящими детьми – это не слова в учебнике, а реальные тени ещё одной глупости (временами прекрасной) по имени Жизнь. Мелания Интеллик – высокая, почти невесомая; с большими тёмно-тёмно-карими глазами; с нежным, проницательным взглядом; всегда улыбающаяся и поэтому сияющая; для мальчиков – идеал красоты, для девочек – женственности!
Осия начал раздражать – вообще-то, уже каждый шорох, но больше всего – всеобщий шёпот. Он сгорал от нетерпения сорваться с места, пройтись по рядам и учебником по математике внушить желание молчать… Но Осий даже не шелохнулся в сторону болтунов и болтушек. Зато его правая нога принялась отбивать только ему известный ритм. Загипнотизированные потоптыванием мысли потускнели и затерялись где-то.
Мел перестал царапать шершавое стекло доски – Мелания повернулась к детям… всех накрыла волна молчания. Это была тишина-ожидание чего-то особенного, чего-то «только для них» – чего-то, что религиозные люди называют «чудом». Учительница мягкосердечно нахмурилась и псевдострого посмотрела на Осия. Мальчик взглядом мерил бесконечность и не замечал перед собой размытое до полупрозрачности сиреневое пятно. В следующее мгновение его взгляд сфокусировался на сказочно белом кусочке мела в очаровательной женской руке.
– Хошеа, – обратилась к нему рука – Осий заметно вздрогнул и этим вызвал несколько смешков. Он виновато посмотрел Мелании в глаза, они отражали апрельское солнце и были ярким примером того, что есть красота; он подумал: «Что такая
(сияющая)
молодая делает в такой древней
(взрослая мысль)
…взрослая что?»
– Ты задаёшь мне темп письма? – Мелания предельно сдержанно улыбнулась.
(Вы так долго пишите)
Почему-то каждый из ребят – мальчиков и девочек, младших и старших классов – начинал заикаться, как только оказывался в пределах досягаемости бархатного взгляда Мелании. Осий, с невозмутимым выражением лица, отрицательно покачал головой и с той же деловитостью поднял руку:
– Можно ввыйтити? – он опустил руку прежде, чем успел шлёпнуть себя по губам. Но за что? За оговорку? Но ведь он ничего не может поделать с «заиканием» в её присутствии – как и все. Тут же Очо, единственный «очкарик» в классе, воспользовался случаем, чтобы сострить:
– В туалет – помочиться? – радостным фальцетом.
– Конечно, иди, Хошеа.
«Почему «Хошеа»? Почему она всех зовёт иначе, по-своему?» – с псевдообидой подумал Осий. Он сидел за первой партой возле двери и мигом
(здесь всё так долго!)
оставил одноклассников с Меланией и её (или не её) математикой. Не успел прикрыть за собой дверь, как в классе возобновилось перешептывание. Под натиском всего-лишь-мела вполголоса заскулила доска.
Если в солнечном классе время ковыляло по болоту урока, то в тусклом свете актового зала оно летело стремительно, легко и неощутимо, как птица. Младшие классы располагались в старом двухэтажном здании школы. Старшеклассники обитали в пятиэтажном пристрое, соединённом с ним коридорчиком внизу. 3 «А» уютно устроился на втором этаже старого здания, на пересечении Северной и Восточной стен, поэтому по утрам не знал тени и прохлады. Зато в актовом зале, здесь же, на втором, – темно и прохладно.
На площадке было тихо, но, казалось, воздух ещё не успел остыть от детей, каких-то двенадцать минут назад носящихся и весело орущих во все горло. Осий слышал своё шарканье: шаги рядом и кажутся вечными. Уроки за прикрытыми дверями идут как будто в другом (соседнем) измерении – и они рядом, но подует ветерок, и их не станет. Останется одинокое шарканье.
Осий «продиагоналил» до лестницы. Справа – библиотека: её тишина, покой, величественная безмятежность давила на уши, как тень – на глаза. Осий редко окружал себя книгами, чаще гулял с друзьями и смотрел телевизор, но библиотечная атмосфера привлекала его своей Тайной Молчащих Книг, которые многое могут рассказать, просто подержи их в руках. Ещё – запах, запах старой мебели из какого-то другого, не то чтобы старого, а вовсе не этого мира; благовоние старых книг, старого здания и вообще всего старинного, ни в какой мере не уценённого временем (здесь нет никакого времени вообще). Атмосфера библиотеки ассоциировалась у Осия с атмосферой сна или места ещё более неясного и притягательного.
Осий спустился на первый этаж и, перепрыгнув четыре последние ступеньки, вылетел в тесный коридорчик. Сам не зная почему, он не пошёл в туалет «маленьких мальчиков», а завернул налево и направился в туалет старшеклассников, который находился в Новом здании. Впереди тянулся первый этаж, коридор пустовал. Из столовой щедро несло варёным мясом, от запаха которого Осия выворачивало наизнанку: он был один из немногих нормальных людей, тех, у которых подобные противоестественные «благоухания» не вызывают ничего, кроме тошноты. Из спортзала, над столовой, доносились громыхание баскетбольного мяча и детские возгласы.
Не доходя до парадного входа, Осий «зарулил» в место всех мест, после кухни и спальни, – в… В тёмной нише у двери прятались две грязные раковины. Уже тут Осий почувствовал полуразвеянную смесь «сортирных духов» (или духов): самый сильный – запах хлорки. Только сейчас Осий спросил себя, почему он не пошёл в тот туалет, рядом с 3 «А» (но ведь на следующий год он станет старшеклассником). Понятно. Привыкать к вони взрослой жизни нужно уже сейчас.
К счастью, внутри никого не было. В прошлый раз, как он заглядывал сюда, воздух насквозь был отравлен сигаретным дымом, таким густым, что походил на неиспаряющийся туман. Вообще-то «курить на территории школы запрещается», но, видимо, на этой «территории» была выемка в иной мир, где запреты не действовали, – и это мужской туалет. Да и женский. Осию не хотелось возвращаться с опухшими, как у «плаксы», глазами, и он был искренне рад «бездымью».
Впервые Осий посетил (это слово обычно употребляется в сочетании слов несколько другого характера: посещают выставки, музеи, театры, то есть те места, где есть на что посмотреть, где есть чему поучиться; поверьте, хоть и косвенно, туалет – одно из таких культурных мест, то есть и по его состоянию, это не секрет, можно судить, это не ново, о культуре. Так называемой культуре). Так вот, Осий впервые по-се-тил Место Больших – больших не значит умных, ведь правда? – Мальчиков в первом классе. Зачастил сюда в начале этого года. Примерно тогда запах сигарет стал ассоциироваться с вонью испражнений, хлорки и сыростью. А раньше возникала только ассоциация с его отцом, выкуривающим по пачке в день. Прошлым летом в школе «облагородили» «прибежища нуждающихся как в малой степени, так и в большой», то есть по маленькому и по большому. В этом убрали три кабинки, две другие оставили у окна.
Осий закрылся в дальней.
…С великим нетерпением он ждал…
Десять секунд ничего не происходило.
Наконец-то, вот оно – как же тяжело иногда.
«Мелания вряд ли так мучается, – «грязно» подумал Осий, с головой покрываясь приятным ознобом. – Она делает это лег-ко…»
– …и улыбаясь, – он захихикал, довольный, но следующий приступ смеха вылился в широкую улыбку, содержащую в себе противоречивые чувства и мысли. Да и вообще, одинокий смех звучал странно, глупо, ненормально и пугающе.
Через каждые 15-2о минут в унитазах сливалась вода. После двух сливов подряд у Белых Символов Думы было около 19 минут, чтобы обсохнуть.
Когда Осий вышел из кабинки, улыбка превратилась в фальшивую гримасу.
Он
…Он
(ему здесь не место)
лежал у входа, растянувшись на полу, с головой, погружённой в унитаз. Руки и ноги его лежали, что бабушка Осия называет, «как попало». Длинные чёрные волосы свисали с краёв сантехники, словно лезли наружу, но тяжёлая голова перевешивала. Он, судя по длине волос, был тем, кого отец Осия называет, «хиппи». Откуда он взялся! Не было слышно!..
Осий сто раз наблюдал подобную картину
(в Лувре)
(холст и краски мне!)
в кино, но то вызывало улыбку, а не отвращение или страх, тошноту и слепую лавину мыслей. Но это происходит в реальной жизни, у этого есть последствия.
Хиппи был в розовых «семейных» трусах и оранжевых гольфах – «одежда» горела ярким пламенем на фоне бледно-белой
(как у покойника)
коже, усыпанной чёрными волосами. Осий смутно представлял себе, что значит «потерять сознание», но сейчас был уверен, что это как раз такой случай. По Осию, «бессознание» – это когда не спишь и не не спишь, не жив и не мёртв… а может быть…
(мёртв)
Десять секунд бури чувств и ни одной понятной мысли – сплошные образы, давящие на глаза, уши и лёгкие. Осий дёрнулся, думал, сейчас рванёт отсюда, – дёрнулся к выходу, чтобы уйти,
(и мне здесь нечего делать)
чтобы позвать Меланию: она-то мигом вычислит состояние старшеклассника
(ему 16 лет)
или ещё что-то…
И будет так:
Он: – … по-моему, он «потерял сознание», потому что…
Она: – Ты ходил в туалет для старшеклассников?
Он: – Да. И там лежит…
Она: – Что…
Он: – … старшекла…
Она: – … там делал?
Очо: – Писал, писал!!!! КааааКаал!!!!!
Он ему: – Заткнись, урод!!
Она: – Я пойду и посмотрю, а ты – сядь и…
Он: – Я тоже пойду.
(ведь это я его «нашёл»)
Она: – …успокойся. Нет, ты…
Он: – ДА! Пойду! Пойду! Пойдууу!..
(иди)
Но Осий прирос к полу.
В трубах зашумел слив – он окоченел от паники, той, с которой, бывает, пробуждаешься от кошмара, не веря в то, что он закончился и опасность позади. Нет, опасность здесь, она пробудилась вместе с тобой. Будто не вода бежала, а целая река, вот-вот брызнет водопад. От макушки до шеи Осия обжёг озноб. В унитазах радостно заплескалась вода.
«Он захлебнётся», – мысль простая и мрачная. Осий ощутил во рту привкус хлорной воды.
Поток собрал волосы с краёв и со всей силой выталкивал голову, как газ – пробку. Только теперь Осию стало ясно, что хиппи мёртв, а если нет, то скоро будет.
Восемь секунд – вода стихла. Зашумел второй поток. Вода хлынула с огромной силой, будто взбесилась оттого, что голова всё ещё в унитазе и преграждает ей путь. Во все стороны полетели брызги, а где старшеклассник, полилась через край. Тело противно содрогнулось, будто не само, будто что-то схватило его за волосы и потянуло в дырку.
Вставай же!!!!
В следующее мгновенье хиппи по самые
(ааааааааааа)
плечи втянуло в унитаз. Неожиданный хруст костей и… краска… это в фильмах – краска. У Осия захватило дух до боли в груди, как если бы он сорвался с крыши пятнадцатиэтажного дома. Хиппи «забил собою отверстие» – потоп… и краска стекала с забрызганных её стен извилистыми струйками, на полу… Грязная бордовая вода устремилась в сливное отверстие в кафеле, рядом с мальчиком. Впервые в жизни Осий увидел кровь в таком, пусть и разбавленном, количестве.
Опять хруст. Хиппи искорежило, как пластилинового. Груди, плеч и головы как будто нет. Осий заметил, что сидит на холодном полу, и одежда его впитывает кровавые разводы, резко отдающие металлическим привкусом. Опять рывок… слив не прекращал грохотать, трубы разве что не разрывались на части, четыре фонтана мерились высотой и силой. Коварный унитаз всосал в себя ещё четверть тела. Осий зажал уши руками и стиснул зубы, от боли в голове и холода вокруг не ощущая горячих слёз на щеках. Он был оглушён – треском, грохотом, криком сознания. Осий видел, как до резинки трусов кожа у хиппи, прямо как куртка на «молнии», «расстегнулась», порвалась, и на пол плюхнулись тёмно-серые внутренности, которые тут же жадно засосал, причмокнув, унитаз. Прямо так и было: ШШШШШШШЧМОК!!!ШШШШШШШ. Так, не пережёвывая, жрёт в конец оголодавший: он всасывает спагетти и глотает их, не заботясь о… Ноги хиппи, как согнутые пополам антенны, свисали в разные стороны; руки вросли в бёдра… Осий видел растопыренную пятерню, которая вдруг сжалась в кулак, как если бы её обладатель был ещё жив.
(ЕЩЁ ЖИВ!!!!!)
… Осий сдавленно заныл, крик камнем застрял в горле, когда остались только ноги, победно торчащие к потолку, сложенные вместе, как натянутые струны. Кровь на стенах – кафель ужу не голубой, а ведь только что, меньше минуты назад, был, как небо, чистый. Всё
(краска)
стекает,
(краска)
вода – фонтаном, Осий весь мокрый: вода везде… уже достаёт до потолка, штукатурка потемнела…
… Осий в луже размытой крови, стекающей в дырку… Он хватает одну ногу и изо всех сил тянет её на себя. Она хрустит, будто вот-вот оторвётся. Он почувствовал это ладонями…
Свидетель
В туалет смерчем ворвался Очо и тут же стрелой вылетел из него. Чуть не поскользнулся на кровоподтёках и не грохнулся. Он был оглушён грохотом и картиной, которые ударили по его сознанию, как яркая, внезапная галлюцинация. В этот миг он осознал, что весь этот ужас – есть безумие и правда. Он видел гольфы, волосатые ноги, одноклассника, обнимающего одну как любимую… всё мокрое… красное… от такого плеска должна рухнуть школа.
Он понёсся к столовой, запнулся, упал, ничего не чувствуя, вскочил, вознёсся по лестнице на второй этаж, пробежал весь второй этаж, спустился как раз рядом с сортиром и бросился в старое здание. Очо только тяжело, напряжённо дышал.
Пик
…А Осий и не знал, что вопит и кряхтит от напряжения и ужаса. Он не осознавал, что несколько раз поскальзывался, а один раз подбородком налетел на край сантехники. Всё слилось в один холодный миг. И того, что отбился один зуб, и того, что язык был до крови прикушен.
…Что-то крайне недружелюбное, сильное дёрнуло хиппи… ноги – так, что обе, испуганно прижавшись друг к дружке, по щиколотку погрузились в мутную топь. Осий сунул бледные руки в холодную краску и нащупал скользкую ступню, даже две… В испуге, что и его в качестве добавки прихватит это что-то, эта загадочная тяга, он отскочил и свалился задом на жёсткий кафель. Он тяжело дышал и дрожал, ничего не видя перед собой. Красные стены сделались вдруг тёмно-серыми; все очертания посерели и куда-то делись… Остался дуэт шума воды и эха хруста. Внезапно всё вернулось и с утроенной силой ударило по Осию.
Страх
Они будут смеяться, а потом бить. Он не знал, кто именно его ударит (может, даже Мелания), но смеяться (зло, отвратительно, гнусно) станут все. Его папа бьёт его за слёзы, а мама кричит, заступаясь за сына. Очо вдруг испугался быть застигнутым в слезах, с опухшими глазами. Сдерживая одышку… И его папа наверняка специально ушёл с работы посмотреть на то, как занимается его сын… Очо пробежал по холлу первого этажа старого здания и направился в детский туалет… Он сидит сейчас и с недовольным лицом ждёт возвращения сына в класс, сына, которому не должно торчать там посреди урока, и наплевать, что его Мелания послала за одноклассником!.. А что, если здесь то же самое? Фонтаны крови и торчащие ноги?!. Почему его так долго нет, где он носится!!! Негодяй!..
(то же самое)
Бабье отродье!!! Смывает следы своих слёзы, щенок?!.. Тоже кровь, тоже вода, тоже его одноклассник, полюбовно обнимающий волосатую ногу в гольфе, торчащую из… Он у меня получит! За слёзы!!! – ХАХАХА! – взрыв хохота в классе, – ХИХИХИ! – А его безумные глаза горят, и ничто, даже милая Мелания, не остудит этого зверя в облике некогда, «до бутылки», его доброго отца…
Придерживая очки, Очо вытер глаза рукавом рубашки и тут же пожалел об этом: у плакс в первую очередь мокрые рукава, а потом уже – платки и всё остальное. Он вошёл в туалет. Тихо, спокойно – благодать! Он подошёл к раковине, с опаской косясь на белые посудины на полу. В них всё сухо. Очо открыл кран – потекла тоненькая струйка холодной воды, после того безумия она была для него колыбелью. Теперь нужно вытереться насухо. Дрожащая
(руки дрожат!)
рука полезла за платком в карман благо сухих брюк.
Мелания
Очо тенью проник в класс, словно опоздал и не собирался привлекать к себе внимания, как того требуют приличия, хотя сам всегда старался привлечь его к себе, не зависимо от того, опоздал или нет. Мелания оборвала себя на полуслове и поднялась из-за стола, впервые при этом она «наделала шуму» – скрипнул стул. Мальчик, не обращая ни на кого внимания, а только бесконечное число раз взглядом пробегаясь по головам сверстников, ожидая увидеть огромною, полысевшую голову отца. Очо, разумеется, его не увидел, но, безусловно, это не означало, что папы в классе нет. Просто он его не нашёл, а на перемене тот обязательно к нему подойдёт.
Меланию испугал его вид – не внешний, а взгляд, страх, замкнутость, неумело скрытая дрожь в конечностях и десятки подобных признаков душевного смятения. По его виду не трудно было догадаться, что только что глаза его, ум, душа лицезрели ужас в самом страшном своём проявлении.
София решила пример на доске и ждала комментария учительницы. Мелания по привычке бросила безразличный взгляд на решённый пример, но ничего в нём не поняла. Она подошла к Очо и пристально посмотрела на него – он старательно писал что-то в тетради и не обращал на неё внимания. Он решал пример – быстро и правильно.
(ну и что?)
– Очо, – почти шёпотом.
Дети отвели взгляд от доски, от тетрадей и, почувствовав, что происходит что-то важное, уставились на загадочного молчащего величайшего болтуна в мире. И где Осий? Кто-то в ожидании смотрел на дверь, кто-то продолжал решать примеры или просто рисовал, никто не разговаривал. Почти у каждого в этот момент это молчание представлялось страдальческим безмолвием по усопшему.
– Очо, посмотри на меня, – чуть громче, но с той же мягкостью. Все дети немедленно посмотрели на неё. Очо нехотя поднял голову, и за очками блеснули его выразительные, печальные глаза. – Ты видел Хошеу?
(Осия? Он…)
– …в красссске и ииимокрый, – ответил он спокойно, по обыкновению заикаясь.
– В туалете?
– Та-аам вода.
Мелания быстро, ощущая на себе материализовавшуюся тяжесть обязанности, удерживая мрачные мыли в тисках сознания, покинула класс.
Не надо!
В туалете начальных классов его не оказалось. Только какой-то первоклашка, увидев её, в панике отвернулся и, покраснев, продолжал мочиться. Худшее, что она могла предположить – что мог предположить любой человек в данной ситуации, – это изнасилование старшеклассником или несчастный случай – упал на пол, ударился головой, умер. Но глубоко в подсознании жил куда более страшный вариант. Даже Мелания не осмеливалась додумывать эту мысль до конца.
«Варёное мясо – когда запретят это безобразие!», – подумала машинально, когда запах ударил в нос. Она готова была растерзать поваров за их невежество, их тупость, их извращённую сущность, но в итоге гнев сменяла жалость к несведущим этого мира. Конечно – и она это ясно понимала, – страх и злоба, оптимизм и пессимизм были воображаемыми – на самом деле, в глубине души она ничего не чувствовала, там были сняты все маски, никаких эмоций, холодное рассуждение и готовность любовью – не эмоцией – согреть нуждающегося в ней.
Мелания встретила мальчика в дверях. Он стоял, нервно подрагивая, и в одной руке держал грязный гольф. Весь мокрый, в краске. Он дрожал, он не двигался, он смотрел в окно, и он не сразу заметил размытое до полупрозрачности сиреневое пятно.
– Хошеа, Осий, посмотри мне в глаза, посмотри!
В её прекрасные глаза стоило посмотреть. Мальчик посмотрел, но как-то сквозь неё, в следующий момент их взгляды встретились. Он жалобно, прямо как в наивной драме, всхлипнул; его левый глаз не оставлял нервный тик. Мелания взяла его за холодную руку, мокрую и в краске,
(это кровь)
и заботливо подвела к скамье, где через пару часов дети с радостным блеском в глазах увидят своих мам и пап. Она усадила его, что сделать было нетрудно, так как Осий еле держался на ногах. Он тихо заплакал, когда Мелания, сказав что-то нежное, тёплое, обнадёживающее, заглянула в туалет, а потом вошла внутрь.
Осию стало совсем невтерпёж.
Его приспичило ещё пять минут назад, но было уже поздно – прозвенел звонок. Целые десять минут он сидел за партой, обречённый на получасовую муку…
Очень сильно приспичило: три стакана яблочного сока утром, третий по счёту урок, мочевой пузырь третьеклассника… Осий безучастно следил за тем, как дрожь судорогой сводит его конечности, сдавливает шею и скручивает живот. Но всё что он мог сейчас сделать, это напрячься и дождаться,
(терпеть вредно)
когда его учительница повернётся к классу лицом – тогда он «отпросится».
Математика. Урок только начался, и Мелания Интеллик писала новую тему на доске. Её худенькую талию надёжно обтягивал сиреневый костюм. Со стройной фигурой, она не носила туфель на высоких каблуках; с красивым (не путать с привлекательным и милым) лицом, она почти не пользовалась косметикой. Мелания излучала свет, и от неё веяло теплом, даже когда за окном моросил холодный дождик, а по коридорам разгуливал сквозняк.
В классе не стихал детский шёпот, похожий на мягкое шуршание травы. Каждый болтал о своём, но всё равно… будто вот-вот приведут в исполнение страшный приговор, и судьи перешёптываются. Захихикала главная заговорщица и тут же перешла на глухое посвистывание через нос. Осию казалось, что он единственный молчит в целом болтливом мире.
Мелания – молодая черноволосая учительница начальных классов. 3 «А» – первый в её жизни живой класс с настоящими детьми – это не слова в учебнике, а реальные тени ещё одной глупости (временами прекрасной) по имени Жизнь. Мелания Интеллик – высокая, почти невесомая; с большими тёмно-тёмно-карими глазами; с нежным, проницательным взглядом; всегда улыбающаяся и поэтому сияющая; для мальчиков – идеал красоты, для девочек – женственности!
Осия начал раздражать – вообще-то, уже каждый шорох, но больше всего – всеобщий шёпот. Он сгорал от нетерпения сорваться с места, пройтись по рядам и учебником по математике внушить желание молчать… Но Осий даже не шелохнулся в сторону болтунов и болтушек. Зато его правая нога принялась отбивать только ему известный ритм. Загипнотизированные потоптыванием мысли потускнели и затерялись где-то.
Мел перестал царапать шершавое стекло доски – Мелания повернулась к детям… всех накрыла волна молчания. Это была тишина-ожидание чего-то особенного, чего-то «только для них» – чего-то, что религиозные люди называют «чудом». Учительница мягкосердечно нахмурилась и псевдострого посмотрела на Осия. Мальчик взглядом мерил бесконечность и не замечал перед собой размытое до полупрозрачности сиреневое пятно. В следующее мгновение его взгляд сфокусировался на сказочно белом кусочке мела в очаровательной женской руке.
– Хошеа, – обратилась к нему рука – Осий заметно вздрогнул и этим вызвал несколько смешков. Он виновато посмотрел Мелании в глаза, они отражали апрельское солнце и были ярким примером того, что есть красота; он подумал: «Что такая
(сияющая)
молодая делает в такой древней
(взрослая мысль)
…взрослая что?»
– Ты задаёшь мне темп письма? – Мелания предельно сдержанно улыбнулась.
(Вы так долго пишите)
Почему-то каждый из ребят – мальчиков и девочек, младших и старших классов – начинал заикаться, как только оказывался в пределах досягаемости бархатного взгляда Мелании. Осий, с невозмутимым выражением лица, отрицательно покачал головой и с той же деловитостью поднял руку:
– Можно ввыйтити? – он опустил руку прежде, чем успел шлёпнуть себя по губам. Но за что? За оговорку? Но ведь он ничего не может поделать с «заиканием» в её присутствии – как и все. Тут же Очо, единственный «очкарик» в классе, воспользовался случаем, чтобы сострить:
– В туалет – помочиться? – радостным фальцетом.
– Конечно, иди, Хошеа.
«Почему «Хошеа»? Почему она всех зовёт иначе, по-своему?» – с псевдообидой подумал Осий. Он сидел за первой партой возле двери и мигом
(здесь всё так долго!)
оставил одноклассников с Меланией и её (или не её) математикой. Не успел прикрыть за собой дверь, как в классе возобновилось перешептывание. Под натиском всего-лишь-мела вполголоса заскулила доска.
Если в солнечном классе время ковыляло по болоту урока, то в тусклом свете актового зала оно летело стремительно, легко и неощутимо, как птица. Младшие классы располагались в старом двухэтажном здании школы. Старшеклассники обитали в пятиэтажном пристрое, соединённом с ним коридорчиком внизу. 3 «А» уютно устроился на втором этаже старого здания, на пересечении Северной и Восточной стен, поэтому по утрам не знал тени и прохлады. Зато в актовом зале, здесь же, на втором, – темно и прохладно.
На площадке было тихо, но, казалось, воздух ещё не успел остыть от детей, каких-то двенадцать минут назад носящихся и весело орущих во все горло. Осий слышал своё шарканье: шаги рядом и кажутся вечными. Уроки за прикрытыми дверями идут как будто в другом (соседнем) измерении – и они рядом, но подует ветерок, и их не станет. Останется одинокое шарканье.
Осий «продиагоналил» до лестницы. Справа – библиотека: её тишина, покой, величественная безмятежность давила на уши, как тень – на глаза. Осий редко окружал себя книгами, чаще гулял с друзьями и смотрел телевизор, но библиотечная атмосфера привлекала его своей Тайной Молчащих Книг, которые многое могут рассказать, просто подержи их в руках. Ещё – запах, запах старой мебели из какого-то другого, не то чтобы старого, а вовсе не этого мира; благовоние старых книг, старого здания и вообще всего старинного, ни в какой мере не уценённого временем (здесь нет никакого времени вообще). Атмосфера библиотеки ассоциировалась у Осия с атмосферой сна или места ещё более неясного и притягательного.
Осий спустился на первый этаж и, перепрыгнув четыре последние ступеньки, вылетел в тесный коридорчик. Сам не зная почему, он не пошёл в туалет «маленьких мальчиков», а завернул налево и направился в туалет старшеклассников, который находился в Новом здании. Впереди тянулся первый этаж, коридор пустовал. Из столовой щедро несло варёным мясом, от запаха которого Осия выворачивало наизнанку: он был один из немногих нормальных людей, тех, у которых подобные противоестественные «благоухания» не вызывают ничего, кроме тошноты. Из спортзала, над столовой, доносились громыхание баскетбольного мяча и детские возгласы.
Не доходя до парадного входа, Осий «зарулил» в место всех мест, после кухни и спальни, – в… В тёмной нише у двери прятались две грязные раковины. Уже тут Осий почувствовал полуразвеянную смесь «сортирных духов» (или духов): самый сильный – запах хлорки. Только сейчас Осий спросил себя, почему он не пошёл в тот туалет, рядом с 3 «А» (но ведь на следующий год он станет старшеклассником). Понятно. Привыкать к вони взрослой жизни нужно уже сейчас.
К счастью, внутри никого не было. В прошлый раз, как он заглядывал сюда, воздух насквозь был отравлен сигаретным дымом, таким густым, что походил на неиспаряющийся туман. Вообще-то «курить на территории школы запрещается», но, видимо, на этой «территории» была выемка в иной мир, где запреты не действовали, – и это мужской туалет. Да и женский. Осию не хотелось возвращаться с опухшими, как у «плаксы», глазами, и он был искренне рад «бездымью».
Впервые Осий посетил (это слово обычно употребляется в сочетании слов несколько другого характера: посещают выставки, музеи, театры, то есть те места, где есть на что посмотреть, где есть чему поучиться; поверьте, хоть и косвенно, туалет – одно из таких культурных мест, то есть и по его состоянию, это не секрет, можно судить, это не ново, о культуре. Так называемой культуре). Так вот, Осий впервые по-се-тил Место Больших – больших не значит умных, ведь правда? – Мальчиков в первом классе. Зачастил сюда в начале этого года. Примерно тогда запах сигарет стал ассоциироваться с вонью испражнений, хлорки и сыростью. А раньше возникала только ассоциация с его отцом, выкуривающим по пачке в день. Прошлым летом в школе «облагородили» «прибежища нуждающихся как в малой степени, так и в большой», то есть по маленькому и по большому. В этом убрали три кабинки, две другие оставили у окна.
Осий закрылся в дальней.
…С великим нетерпением он ждал…
Десять секунд ничего не происходило.
Наконец-то, вот оно – как же тяжело иногда.
«Мелания вряд ли так мучается, – «грязно» подумал Осий, с головой покрываясь приятным ознобом. – Она делает это лег-ко…»
– …и улыбаясь, – он захихикал, довольный, но следующий приступ смеха вылился в широкую улыбку, содержащую в себе противоречивые чувства и мысли. Да и вообще, одинокий смех звучал странно, глупо, ненормально и пугающе.
Через каждые 15-2о минут в унитазах сливалась вода. После двух сливов подряд у Белых Символов Думы было около 19 минут, чтобы обсохнуть.
Когда Осий вышел из кабинки, улыбка превратилась в фальшивую гримасу.
Он
…Он
(ему здесь не место)
лежал у входа, растянувшись на полу, с головой, погружённой в унитаз. Руки и ноги его лежали, что бабушка Осия называет, «как попало». Длинные чёрные волосы свисали с краёв сантехники, словно лезли наружу, но тяжёлая голова перевешивала. Он, судя по длине волос, был тем, кого отец Осия называет, «хиппи». Откуда он взялся! Не было слышно!..
Осий сто раз наблюдал подобную картину
(в Лувре)
(холст и краски мне!)
в кино, но то вызывало улыбку, а не отвращение или страх, тошноту и слепую лавину мыслей. Но это происходит в реальной жизни, у этого есть последствия.
Хиппи был в розовых «семейных» трусах и оранжевых гольфах – «одежда» горела ярким пламенем на фоне бледно-белой
(как у покойника)
коже, усыпанной чёрными волосами. Осий смутно представлял себе, что значит «потерять сознание», но сейчас был уверен, что это как раз такой случай. По Осию, «бессознание» – это когда не спишь и не не спишь, не жив и не мёртв… а может быть…
(мёртв)
Десять секунд бури чувств и ни одной понятной мысли – сплошные образы, давящие на глаза, уши и лёгкие. Осий дёрнулся, думал, сейчас рванёт отсюда, – дёрнулся к выходу, чтобы уйти,
(и мне здесь нечего делать)
чтобы позвать Меланию: она-то мигом вычислит состояние старшеклассника
(ему 16 лет)
или ещё что-то…
И будет так:
Он: – … по-моему, он «потерял сознание», потому что…
Она: – Ты ходил в туалет для старшеклассников?
Он: – Да. И там лежит…
Она: – Что…
Он: – … старшекла…
Она: – … там делал?
Очо: – Писал, писал!!!! КааааКаал!!!!!
Он ему: – Заткнись, урод!!
Она: – Я пойду и посмотрю, а ты – сядь и…
Он: – Я тоже пойду.
(ведь это я его «нашёл»)
Она: – …успокойся. Нет, ты…
Он: – ДА! Пойду! Пойду! Пойдууу!..
(иди)
Но Осий прирос к полу.
В трубах зашумел слив – он окоченел от паники, той, с которой, бывает, пробуждаешься от кошмара, не веря в то, что он закончился и опасность позади. Нет, опасность здесь, она пробудилась вместе с тобой. Будто не вода бежала, а целая река, вот-вот брызнет водопад. От макушки до шеи Осия обжёг озноб. В унитазах радостно заплескалась вода.
«Он захлебнётся», – мысль простая и мрачная. Осий ощутил во рту привкус хлорной воды.
Поток собрал волосы с краёв и со всей силой выталкивал голову, как газ – пробку. Только теперь Осию стало ясно, что хиппи мёртв, а если нет, то скоро будет.
Восемь секунд – вода стихла. Зашумел второй поток. Вода хлынула с огромной силой, будто взбесилась оттого, что голова всё ещё в унитазе и преграждает ей путь. Во все стороны полетели брызги, а где старшеклассник, полилась через край. Тело противно содрогнулось, будто не само, будто что-то схватило его за волосы и потянуло в дырку.
Вставай же!!!!
В следующее мгновенье хиппи по самые
(ааааааааааа)
плечи втянуло в унитаз. Неожиданный хруст костей и… краска… это в фильмах – краска. У Осия захватило дух до боли в груди, как если бы он сорвался с крыши пятнадцатиэтажного дома. Хиппи «забил собою отверстие» – потоп… и краска стекала с забрызганных её стен извилистыми струйками, на полу… Грязная бордовая вода устремилась в сливное отверстие в кафеле, рядом с мальчиком. Впервые в жизни Осий увидел кровь в таком, пусть и разбавленном, количестве.
Опять хруст. Хиппи искорежило, как пластилинового. Груди, плеч и головы как будто нет. Осий заметил, что сидит на холодном полу, и одежда его впитывает кровавые разводы, резко отдающие металлическим привкусом. Опять рывок… слив не прекращал грохотать, трубы разве что не разрывались на части, четыре фонтана мерились высотой и силой. Коварный унитаз всосал в себя ещё четверть тела. Осий зажал уши руками и стиснул зубы, от боли в голове и холода вокруг не ощущая горячих слёз на щеках. Он был оглушён – треском, грохотом, криком сознания. Осий видел, как до резинки трусов кожа у хиппи, прямо как куртка на «молнии», «расстегнулась», порвалась, и на пол плюхнулись тёмно-серые внутренности, которые тут же жадно засосал, причмокнув, унитаз. Прямо так и было: ШШШШШШШЧМОК!!!ШШШШШШШ. Так, не пережёвывая, жрёт в конец оголодавший: он всасывает спагетти и глотает их, не заботясь о… Ноги хиппи, как согнутые пополам антенны, свисали в разные стороны; руки вросли в бёдра… Осий видел растопыренную пятерню, которая вдруг сжалась в кулак, как если бы её обладатель был ещё жив.
(ЕЩЁ ЖИВ!!!!!)
… Осий сдавленно заныл, крик камнем застрял в горле, когда остались только ноги, победно торчащие к потолку, сложенные вместе, как натянутые струны. Кровь на стенах – кафель ужу не голубой, а ведь только что, меньше минуты назад, был, как небо, чистый. Всё
(краска)
стекает,
(краска)
вода – фонтаном, Осий весь мокрый: вода везде… уже достаёт до потолка, штукатурка потемнела…
… Осий в луже размытой крови, стекающей в дырку… Он хватает одну ногу и изо всех сил тянет её на себя. Она хрустит, будто вот-вот оторвётся. Он почувствовал это ладонями…
Свидетель
В туалет смерчем ворвался Очо и тут же стрелой вылетел из него. Чуть не поскользнулся на кровоподтёках и не грохнулся. Он был оглушён грохотом и картиной, которые ударили по его сознанию, как яркая, внезапная галлюцинация. В этот миг он осознал, что весь этот ужас – есть безумие и правда. Он видел гольфы, волосатые ноги, одноклассника, обнимающего одну как любимую… всё мокрое… красное… от такого плеска должна рухнуть школа.
Он понёсся к столовой, запнулся, упал, ничего не чувствуя, вскочил, вознёсся по лестнице на второй этаж, пробежал весь второй этаж, спустился как раз рядом с сортиром и бросился в старое здание. Очо только тяжело, напряжённо дышал.
Пик
…А Осий и не знал, что вопит и кряхтит от напряжения и ужаса. Он не осознавал, что несколько раз поскальзывался, а один раз подбородком налетел на край сантехники. Всё слилось в один холодный миг. И того, что отбился один зуб, и того, что язык был до крови прикушен.
…Что-то крайне недружелюбное, сильное дёрнуло хиппи… ноги – так, что обе, испуганно прижавшись друг к дружке, по щиколотку погрузились в мутную топь. Осий сунул бледные руки в холодную краску и нащупал скользкую ступню, даже две… В испуге, что и его в качестве добавки прихватит это что-то, эта загадочная тяга, он отскочил и свалился задом на жёсткий кафель. Он тяжело дышал и дрожал, ничего не видя перед собой. Красные стены сделались вдруг тёмно-серыми; все очертания посерели и куда-то делись… Остался дуэт шума воды и эха хруста. Внезапно всё вернулось и с утроенной силой ударило по Осию.
Страх
Они будут смеяться, а потом бить. Он не знал, кто именно его ударит (может, даже Мелания), но смеяться (зло, отвратительно, гнусно) станут все. Его папа бьёт его за слёзы, а мама кричит, заступаясь за сына. Очо вдруг испугался быть застигнутым в слезах, с опухшими глазами. Сдерживая одышку… И его папа наверняка специально ушёл с работы посмотреть на то, как занимается его сын… Очо пробежал по холлу первого этажа старого здания и направился в детский туалет… Он сидит сейчас и с недовольным лицом ждёт возвращения сына в класс, сына, которому не должно торчать там посреди урока, и наплевать, что его Мелания послала за одноклассником!.. А что, если здесь то же самое? Фонтаны крови и торчащие ноги?!. Почему его так долго нет, где он носится!!! Негодяй!..
(то же самое)
Бабье отродье!!! Смывает следы своих слёзы, щенок?!.. Тоже кровь, тоже вода, тоже его одноклассник, полюбовно обнимающий волосатую ногу в гольфе, торчащую из… Он у меня получит! За слёзы!!! – ХАХАХА! – взрыв хохота в классе, – ХИХИХИ! – А его безумные глаза горят, и ничто, даже милая Мелания, не остудит этого зверя в облике некогда, «до бутылки», его доброго отца…
Придерживая очки, Очо вытер глаза рукавом рубашки и тут же пожалел об этом: у плакс в первую очередь мокрые рукава, а потом уже – платки и всё остальное. Он вошёл в туалет. Тихо, спокойно – благодать! Он подошёл к раковине, с опаской косясь на белые посудины на полу. В них всё сухо. Очо открыл кран – потекла тоненькая струйка холодной воды, после того безумия она была для него колыбелью. Теперь нужно вытереться насухо. Дрожащая
(руки дрожат!)
рука полезла за платком в карман благо сухих брюк.
Мелания
Очо тенью проник в класс, словно опоздал и не собирался привлекать к себе внимания, как того требуют приличия, хотя сам всегда старался привлечь его к себе, не зависимо от того, опоздал или нет. Мелания оборвала себя на полуслове и поднялась из-за стола, впервые при этом она «наделала шуму» – скрипнул стул. Мальчик, не обращая ни на кого внимания, а только бесконечное число раз взглядом пробегаясь по головам сверстников, ожидая увидеть огромною, полысевшую голову отца. Очо, разумеется, его не увидел, но, безусловно, это не означало, что папы в классе нет. Просто он его не нашёл, а на перемене тот обязательно к нему подойдёт.
Меланию испугал его вид – не внешний, а взгляд, страх, замкнутость, неумело скрытая дрожь в конечностях и десятки подобных признаков душевного смятения. По его виду не трудно было догадаться, что только что глаза его, ум, душа лицезрели ужас в самом страшном своём проявлении.
София решила пример на доске и ждала комментария учительницы. Мелания по привычке бросила безразличный взгляд на решённый пример, но ничего в нём не поняла. Она подошла к Очо и пристально посмотрела на него – он старательно писал что-то в тетради и не обращал на неё внимания. Он решал пример – быстро и правильно.
(ну и что?)
– Очо, – почти шёпотом.
Дети отвели взгляд от доски, от тетрадей и, почувствовав, что происходит что-то важное, уставились на загадочного молчащего величайшего болтуна в мире. И где Осий? Кто-то в ожидании смотрел на дверь, кто-то продолжал решать примеры или просто рисовал, никто не разговаривал. Почти у каждого в этот момент это молчание представлялось страдальческим безмолвием по усопшему.
– Очо, посмотри на меня, – чуть громче, но с той же мягкостью. Все дети немедленно посмотрели на неё. Очо нехотя поднял голову, и за очками блеснули его выразительные, печальные глаза. – Ты видел Хошеу?
(Осия? Он…)
– …в красссске и ииимокрый, – ответил он спокойно, по обыкновению заикаясь.
– В туалете?
– Та-аам вода.
Мелания быстро, ощущая на себе материализовавшуюся тяжесть обязанности, удерживая мрачные мыли в тисках сознания, покинула класс.
Не надо!
В туалете начальных классов его не оказалось. Только какой-то первоклашка, увидев её, в панике отвернулся и, покраснев, продолжал мочиться. Худшее, что она могла предположить – что мог предположить любой человек в данной ситуации, – это изнасилование старшеклассником или несчастный случай – упал на пол, ударился головой, умер. Но глубоко в подсознании жил куда более страшный вариант. Даже Мелания не осмеливалась додумывать эту мысль до конца.
«Варёное мясо – когда запретят это безобразие!», – подумала машинально, когда запах ударил в нос. Она готова была растерзать поваров за их невежество, их тупость, их извращённую сущность, но в итоге гнев сменяла жалость к несведущим этого мира. Конечно – и она это ясно понимала, – страх и злоба, оптимизм и пессимизм были воображаемыми – на самом деле, в глубине души она ничего не чувствовала, там были сняты все маски, никаких эмоций, холодное рассуждение и готовность любовью – не эмоцией – согреть нуждающегося в ней.
Мелания встретила мальчика в дверях. Он стоял, нервно подрагивая, и в одной руке держал грязный гольф. Весь мокрый, в краске. Он дрожал, он не двигался, он смотрел в окно, и он не сразу заметил размытое до полупрозрачности сиреневое пятно.
– Хошеа, Осий, посмотри мне в глаза, посмотри!
В её прекрасные глаза стоило посмотреть. Мальчик посмотрел, но как-то сквозь неё, в следующий момент их взгляды встретились. Он жалобно, прямо как в наивной драме, всхлипнул; его левый глаз не оставлял нервный тик. Мелания взяла его за холодную руку, мокрую и в краске,
(это кровь)
и заботливо подвела к скамье, где через пару часов дети с радостным блеском в глазах увидят своих мам и пап. Она усадила его, что сделать было нетрудно, так как Осий еле держался на ногах. Он тихо заплакал, когда Мелания, сказав что-то нежное, тёплое, обнадёживающее, заглянула в туалет, а потом вошла внутрь.