Снега не было. Весь декабрь... ну, и что? Мало ли, чего - нет? Вот у меня, например...
***
Сидорович вошёл во двор и внимательно огляделся.
Д-а-а-а... не празднично. Никого. Темно и сыро, а ещё центр города. Он по-хозяйски умостился на лавочку возле детской площадки.
Обидно.
А что, собственно, - обидно? Правила давно приняты, да что там приняты - выжжены, как клеймо на лбу! - впечатались, устоялись. Восемь лет...
Он достал из пакета хлеб и кусок колбасы, не сильно початую чекушку водки, специально приготовленную клеёнку - праздник, блин... год-то - Новый! Новый, а какой, кстати - 12-й или 13-й... да нет, двенадцатый.
Удивительно! - бомжик покрутил головой, - половина окон были тёмные. Уехали, что ли? Только справа, при въезде, давил светом и звуком одноэтажный коттедж-встройка. Фирма гуляет... ну-ну...
Достал сыр, огрызок малый, но - голландский, не плавленый. Резал тонко, аккуратно, не спеша. Как когда-то там, давно, в другой жизни.
На тарелку.
А сначала - на досточке.
И тут подошёл пёс. Небольшой, холёный, упитанный, - Сидорович раньше знал, как называется эта модель... марка... а, ну да, - порода! Забыл. Начисто - забыл!
- Выгнали? - собака ему не понравилась, умничать, и делиться ужином не хотелось. - Во - видал?! - он показал барчуку солидный кукиш. - Нет колбаски, мало её, понимаешь... да и вряд ли такого выгонят.
- Зоська! Зося! - в дальнем углу двора брызнуло светом - открылась дверь подъезда. - Зосечка!
- Тьфу ты, - хмыкнул вслед удирающей собацюре, - надо же, барышню обидел... да ещё в канун праздника.
Внутренние биологические часы подсказывали, что до салюта, когда всё загромыхает и засветится, оставалось минут двадцать. Стало быть - пора проводить Старый, чтоб ему пусто было, год...
Он сделал приличный глоток, зажевал хлебом, потянулся за колбасой, и тут обнаружил, что опять - не один. Рядом, наискосок от скамьи, стоял... да-а, это вам не декоративный мопсик!
Пёс был огромный - дворняги редко дотягивают до размера приличного мастиффа. Худой, поджарый - настоящий уличный боец, собачий бомж, клошара от Бога. Стоял спокойно, чуть склонив на бок лобастую голову, внимательно рассматривая небогатый праздничный стол.
- Привет... - осторожно сказал Сидорович, - а я тут, понимаешь... - но именно в этот миг сработал давешний глоток водки, в животе привычно зажглась свечечка - стало тепло и спокойно.
- Ладно. Ладно, друже... заходи, садись, гостем будешь... - и осёкся.
Этот собачий бичара будто ждал приглашения. Не спеша, основательно, он подошёл к скамье и сел напротив Сидоровича - близко, очень близко! - как старый приятель, верный и преданный собутыльник. Их головы были почти на одном уровне.
Секунд десять внимательно изучали друг друга. Потом бомж-человек сказал: " так-с...", сделал небольшой глоток и разломил пополам горбушку. Вздохнул, переполовинил колбасу.
Пёс с интересом наблюдал за происходящим.
Закусили.
- Михаил. Михаил Сидорович, - уважительно и серьёзно представился человек. Подумал, что-то вспомнил, и добавил - ну, так как там... в мире? Нет стабильности?
Он почти не удивился, когда приятель состроил уникальную собачью гримасу и энергично замотал башкой, влево-вправо.
- Ясно, Бобик, ясно. Сапиенс, значит...
Свечка в животе разгоралась.
- Понимаешь, как бы сказать... не всё так просто. Когда-то, - давно! - Сидорович закусывал очередную порцию и скармливал аудитории остатки сыра, - был у меня друг... Грэг. Грегори! - чистый доберман, красавец...
Пёс вздохнул и опустил голову. Похоже, доберманов он не любил.
- ... застрелили его. Сосед по даче, сука. Алкаш запойный, бизнесмен хренов... да... тогда ещё была дача...
Бобик вскинул голову и опять внимательно слушал. Тема явно интересовала.
- Ну, - что? Попереломал я ему руки-рёбра... дури-то ещё хватало, молодой был. Меня и взяли... за жабры. И за мошонку. Выпьем?
Но тут мир взорвался.
Небо расцвело миллиардами вспышек, всё вокруг загрохотало, завизжало, - ура! Ура! Салют, Новый Год! С новым счастьем! - на улицу из гулящей фирмы посыпались люди - молодые, весёлые, с хлопушками...
Пёс строго глянул на безобразников и опять повернулся к толковому собеседнику - весь внимание.
- Так вот, мне - пятьдесят девять... думаешь, я всегда бомжевал? Я, между нами, девочками, - доцент, филолог... зав кафедрой. - Он помахал перед умной мордой не очень чистым пальцем. - Был... был! Но жизнь, паскуда, слишком коварна! Да нет, я не ною... просто клыков - так и не отрастил. Не сподобился, не готов. A'm not ready. У тебя-то - вон какие... тебе легче.
Фейерверк закончился. Народ откричался, отцеловался, отшумел, и - побежал пить за Новый, удачный, щ-щ-асливый...
- Ладно. - Михаил Сидорович молодецким глотком добил чекушку и честно разделил последние крохи с царского стола. - Слушай, а может - это... что тебе здесь? Пошли вместе, ты да я, глядишь, и... как ты? Готов?
Пёс дожевал, и, вдруг, неожиданно резко встав, ткнулся носом в острую коленку приятеля. Вздохнул.
И - ушёл!
Ушёл!!!
Это было так неожиданно... и обидно... что доцент как бы застыл. Ну, надо же! Так здорово сидели, общались, а как только водка... тьфу ты! - колбаса! - закончилась - всё, привет!
- Урод, - выдохнул, наконец, оскорбленный бомж и полез в карман за сигаретой, - болонка непривязанная...
Он выдымил две "примы", одна за другой, и несколько успокоился. А - чего? Каких ответных даров он ждал? Чем этот собачий бомж может откатить? Тоже мне, друга нашёл... дурень старый!
Ладушки. Куда теперь-то... на вокзал, что ли?
Да и встал бы, и пошёл, но из дверей гулящей фирмы опять вывалилась удалая компания - четверо парней и две красавицы - с хохотом, бокалами и сигаретами. Чтоб выйти со двора на проспект, пришлось бы пройти прямо сквозь них.
Не хотелось.
Снова хлопнула дверь, и к жизнерадостной шестёрке присоединилась пара... только совсем не весёлая. Высокая холеная блондинка была разъярена, как бешеная пума - зубы в оскале, когти, то бишь - пальцы - в кулачок. Худой, коротко стриженый мужик, выскочивший следом, попробовал её обнять - и тут же получил в глаз! Не по-женски так, по-взрослому.
- Лида! Лидка... да подожди...
- Пошёл на хрен! Урод!!! Кто тебе - Лидка? Я?! Всё! Кончилась Лидка! Лидия Васильевна!
- Да погоди...
- Закрой рот! Ты - кто? Охранник? Вот и охраняй! Гришуня...
Остальная компания не проявляла ни удивления, ни беспокойства. Даже посмеивались. Видимо, не происходило ничего нового, нештатного.
- Да я же... ну, ничего такого, просто... - слова цеплялись друг за друга, и стало ясно, что хлопец прилично "вдетый".
- Ещё раз - пошёл вон! Ко мне - только по работе! И уборщиц чтоб построил - не только в помещении, но и во дворе - вон, бычки перед входом, мусор... скоро шприцы валяться будут! Бомжи всякие... шляются!
Лавка Сидоровича стояла от них метрах в пятнадцати, в неосвещённой зоне, поэтому, когда разъярённая фурия чётко и уверенно направилась к нему, он от удивления даже не попытался встать.
- Так. И что тебе тут надо? А? Чего здесь сидишь? Пьёшь? Колешься? - она остановилась пред ним в двух метрах, руки - в боки... ну, - классическая базарная баба!
- Да я тут... это... я - уже!
Подтянулись новые актёры - облаянный Гришуня, молодой бычок с наглой ухмылкой и нетвёрдо стоящая на ногах барышня.
- Всё! Всё-всё, я иду...
Но Гришуня ухватил его за ворот, вздёрнул наверх, к себе, и захрипел в лицо:
- Ты - чё? А? Я тебя, бля, по-русски спрашиваю - ты чё?!
Он неловко развернул бомжа спиной к выходу, и, в общем-то, несильно, ударил открытой ладонью в подбородок.
Конечно! Конечно, Сидоровича били и раньше - за восемь-то лет бомжевания... Правда, везло - били не сильно. Так что ничего экстраординарного. Но сегодня, та самая падлюка-жизнь, о которой он размышлял час назад, устроила сюрприз. Новогодний.
Падая между барышней и Белой Ведьмой, он крайне неудачно взмахнул руками, отчего крайне удачно залепил блонде по носу тыльной стороной кисти.
- Сука-а-а! - завизжала та, хватаясь за мордашку.
- Падла! - Гришуня бросился в атаку.
- А-а-а-а-а!!! - на одно ноте завопила барышня.
- Х-х-э-э-к... - выдохнул улыбчивый, попадая носком по рёбрам.
Завертелось. Мат, вопли, топот бегущих - разнимать.
Забьют - мелькнуло у Сидоровича, - затопчут. Он сжался в комок и закрыл руками затылок. Учёный...
И вдруг... вопли и рёв, аккомпанировавшие экзекуции, возросли на порядок, а бить - перестали.
Он с трудом приподнял окровавленную голову и разлепил один глаз.
Пёс чёрным дьяволом метался в гуще человеческих тел. Молча. Люто.
Кричали только люди.
Улыбчивый, зажав руками правое бедро, пытался выползти из круговерти. Ведьма вставала с колен - рукав блузки оторван, локоть и кисть в крови. Свежий народ бежал к спасительным дверям фирмы. Гришуня...
Штамп, конечно, заезженный, но - правда, правда... Как в замедленной съёмке, Сидорович видел: пёс рвёт левое плечо, а правая гришунина рука тащит из куртки пистолет, приставляет его к большой, кудлатой голове...
Человек-бомж отрубился.
***
Сначала он не понял... в глазах какая-то пелена, белая. Потом дошло: снег. Пока он, значит, валялся тут... ну, - да, конечно - Новый же Год!
Снег продолжал падать. Не то, что б - сказочный, мягко-разлапистый, но... светло от него стало, светло.
Поднимался сложно. Болело всё - рёбра, голова... провёл рукой по лицу - кровь.
Двор был пуст. Где-то вяло хлопали петарды. "Фирменные" окна не светятся, музыка не играет. Сбежали, надо понимать. Так и то сказать - часа четыре, наверно. Утро.
Он подошёл к Псу. Да, холодный уже, холодный... окоченел. Попробовал поднять, отнести в дальний угол двора, за мусорные баки - не смог. То ли прихватило ледком, то ли просто - тяжёлый, не поднять.
Постоял.
Помолчал.
И двинулся к выходу, прижимая руку к левому боку, морщась и прихрамывая.
На вокзал, наверное...
***
Сидорович вошёл во двор и внимательно огляделся.
Д-а-а-а... не празднично. Никого. Темно и сыро, а ещё центр города. Он по-хозяйски умостился на лавочку возле детской площадки.
Обидно.
А что, собственно, - обидно? Правила давно приняты, да что там приняты - выжжены, как клеймо на лбу! - впечатались, устоялись. Восемь лет...
Он достал из пакета хлеб и кусок колбасы, не сильно початую чекушку водки, специально приготовленную клеёнку - праздник, блин... год-то - Новый! Новый, а какой, кстати - 12-й или 13-й... да нет, двенадцатый.
Удивительно! - бомжик покрутил головой, - половина окон были тёмные. Уехали, что ли? Только справа, при въезде, давил светом и звуком одноэтажный коттедж-встройка. Фирма гуляет... ну-ну...
Достал сыр, огрызок малый, но - голландский, не плавленый. Резал тонко, аккуратно, не спеша. Как когда-то там, давно, в другой жизни.
На тарелку.
А сначала - на досточке.
И тут подошёл пёс. Небольшой, холёный, упитанный, - Сидорович раньше знал, как называется эта модель... марка... а, ну да, - порода! Забыл. Начисто - забыл!
- Выгнали? - собака ему не понравилась, умничать, и делиться ужином не хотелось. - Во - видал?! - он показал барчуку солидный кукиш. - Нет колбаски, мало её, понимаешь... да и вряд ли такого выгонят.
- Зоська! Зося! - в дальнем углу двора брызнуло светом - открылась дверь подъезда. - Зосечка!
- Тьфу ты, - хмыкнул вслед удирающей собацюре, - надо же, барышню обидел... да ещё в канун праздника.
Внутренние биологические часы подсказывали, что до салюта, когда всё загромыхает и засветится, оставалось минут двадцать. Стало быть - пора проводить Старый, чтоб ему пусто было, год...
Он сделал приличный глоток, зажевал хлебом, потянулся за колбасой, и тут обнаружил, что опять - не один. Рядом, наискосок от скамьи, стоял... да-а, это вам не декоративный мопсик!
Пёс был огромный - дворняги редко дотягивают до размера приличного мастиффа. Худой, поджарый - настоящий уличный боец, собачий бомж, клошара от Бога. Стоял спокойно, чуть склонив на бок лобастую голову, внимательно рассматривая небогатый праздничный стол.
- Привет... - осторожно сказал Сидорович, - а я тут, понимаешь... - но именно в этот миг сработал давешний глоток водки, в животе привычно зажглась свечечка - стало тепло и спокойно.
- Ладно. Ладно, друже... заходи, садись, гостем будешь... - и осёкся.
Этот собачий бичара будто ждал приглашения. Не спеша, основательно, он подошёл к скамье и сел напротив Сидоровича - близко, очень близко! - как старый приятель, верный и преданный собутыльник. Их головы были почти на одном уровне.
Секунд десять внимательно изучали друг друга. Потом бомж-человек сказал: " так-с...", сделал небольшой глоток и разломил пополам горбушку. Вздохнул, переполовинил колбасу.
Пёс с интересом наблюдал за происходящим.
Закусили.
- Михаил. Михаил Сидорович, - уважительно и серьёзно представился человек. Подумал, что-то вспомнил, и добавил - ну, так как там... в мире? Нет стабильности?
Он почти не удивился, когда приятель состроил уникальную собачью гримасу и энергично замотал башкой, влево-вправо.
- Ясно, Бобик, ясно. Сапиенс, значит...
Свечка в животе разгоралась.
- Понимаешь, как бы сказать... не всё так просто. Когда-то, - давно! - Сидорович закусывал очередную порцию и скармливал аудитории остатки сыра, - был у меня друг... Грэг. Грегори! - чистый доберман, красавец...
Пёс вздохнул и опустил голову. Похоже, доберманов он не любил.
- ... застрелили его. Сосед по даче, сука. Алкаш запойный, бизнесмен хренов... да... тогда ещё была дача...
Бобик вскинул голову и опять внимательно слушал. Тема явно интересовала.
- Ну, - что? Попереломал я ему руки-рёбра... дури-то ещё хватало, молодой был. Меня и взяли... за жабры. И за мошонку. Выпьем?
Но тут мир взорвался.
Небо расцвело миллиардами вспышек, всё вокруг загрохотало, завизжало, - ура! Ура! Салют, Новый Год! С новым счастьем! - на улицу из гулящей фирмы посыпались люди - молодые, весёлые, с хлопушками...
Пёс строго глянул на безобразников и опять повернулся к толковому собеседнику - весь внимание.
- Так вот, мне - пятьдесят девять... думаешь, я всегда бомжевал? Я, между нами, девочками, - доцент, филолог... зав кафедрой. - Он помахал перед умной мордой не очень чистым пальцем. - Был... был! Но жизнь, паскуда, слишком коварна! Да нет, я не ною... просто клыков - так и не отрастил. Не сподобился, не готов. A'm not ready. У тебя-то - вон какие... тебе легче.
Фейерверк закончился. Народ откричался, отцеловался, отшумел, и - побежал пить за Новый, удачный, щ-щ-асливый...
- Ладно. - Михаил Сидорович молодецким глотком добил чекушку и честно разделил последние крохи с царского стола. - Слушай, а может - это... что тебе здесь? Пошли вместе, ты да я, глядишь, и... как ты? Готов?
Пёс дожевал, и, вдруг, неожиданно резко встав, ткнулся носом в острую коленку приятеля. Вздохнул.
И - ушёл!
Ушёл!!!
Это было так неожиданно... и обидно... что доцент как бы застыл. Ну, надо же! Так здорово сидели, общались, а как только водка... тьфу ты! - колбаса! - закончилась - всё, привет!
- Урод, - выдохнул, наконец, оскорбленный бомж и полез в карман за сигаретой, - болонка непривязанная...
Он выдымил две "примы", одна за другой, и несколько успокоился. А - чего? Каких ответных даров он ждал? Чем этот собачий бомж может откатить? Тоже мне, друга нашёл... дурень старый!
Ладушки. Куда теперь-то... на вокзал, что ли?
Да и встал бы, и пошёл, но из дверей гулящей фирмы опять вывалилась удалая компания - четверо парней и две красавицы - с хохотом, бокалами и сигаретами. Чтоб выйти со двора на проспект, пришлось бы пройти прямо сквозь них.
Не хотелось.
Снова хлопнула дверь, и к жизнерадостной шестёрке присоединилась пара... только совсем не весёлая. Высокая холеная блондинка была разъярена, как бешеная пума - зубы в оскале, когти, то бишь - пальцы - в кулачок. Худой, коротко стриженый мужик, выскочивший следом, попробовал её обнять - и тут же получил в глаз! Не по-женски так, по-взрослому.
- Лида! Лидка... да подожди...
- Пошёл на хрен! Урод!!! Кто тебе - Лидка? Я?! Всё! Кончилась Лидка! Лидия Васильевна!
- Да погоди...
- Закрой рот! Ты - кто? Охранник? Вот и охраняй! Гришуня...
Остальная компания не проявляла ни удивления, ни беспокойства. Даже посмеивались. Видимо, не происходило ничего нового, нештатного.
- Да я же... ну, ничего такого, просто... - слова цеплялись друг за друга, и стало ясно, что хлопец прилично "вдетый".
- Ещё раз - пошёл вон! Ко мне - только по работе! И уборщиц чтоб построил - не только в помещении, но и во дворе - вон, бычки перед входом, мусор... скоро шприцы валяться будут! Бомжи всякие... шляются!
Лавка Сидоровича стояла от них метрах в пятнадцати, в неосвещённой зоне, поэтому, когда разъярённая фурия чётко и уверенно направилась к нему, он от удивления даже не попытался встать.
- Так. И что тебе тут надо? А? Чего здесь сидишь? Пьёшь? Колешься? - она остановилась пред ним в двух метрах, руки - в боки... ну, - классическая базарная баба!
- Да я тут... это... я - уже!
Подтянулись новые актёры - облаянный Гришуня, молодой бычок с наглой ухмылкой и нетвёрдо стоящая на ногах барышня.
- Всё! Всё-всё, я иду...
Но Гришуня ухватил его за ворот, вздёрнул наверх, к себе, и захрипел в лицо:
- Ты - чё? А? Я тебя, бля, по-русски спрашиваю - ты чё?!
Он неловко развернул бомжа спиной к выходу, и, в общем-то, несильно, ударил открытой ладонью в подбородок.
Конечно! Конечно, Сидоровича били и раньше - за восемь-то лет бомжевания... Правда, везло - били не сильно. Так что ничего экстраординарного. Но сегодня, та самая падлюка-жизнь, о которой он размышлял час назад, устроила сюрприз. Новогодний.
Падая между барышней и Белой Ведьмой, он крайне неудачно взмахнул руками, отчего крайне удачно залепил блонде по носу тыльной стороной кисти.
- Сука-а-а! - завизжала та, хватаясь за мордашку.
- Падла! - Гришуня бросился в атаку.
- А-а-а-а-а!!! - на одно ноте завопила барышня.
- Х-х-э-э-к... - выдохнул улыбчивый, попадая носком по рёбрам.
Завертелось. Мат, вопли, топот бегущих - разнимать.
Забьют - мелькнуло у Сидоровича, - затопчут. Он сжался в комок и закрыл руками затылок. Учёный...
И вдруг... вопли и рёв, аккомпанировавшие экзекуции, возросли на порядок, а бить - перестали.
Он с трудом приподнял окровавленную голову и разлепил один глаз.
Пёс чёрным дьяволом метался в гуще человеческих тел. Молча. Люто.
Кричали только люди.
Улыбчивый, зажав руками правое бедро, пытался выползти из круговерти. Ведьма вставала с колен - рукав блузки оторван, локоть и кисть в крови. Свежий народ бежал к спасительным дверям фирмы. Гришуня...
Штамп, конечно, заезженный, но - правда, правда... Как в замедленной съёмке, Сидорович видел: пёс рвёт левое плечо, а правая гришунина рука тащит из куртки пистолет, приставляет его к большой, кудлатой голове...
Человек-бомж отрубился.
***
Сначала он не понял... в глазах какая-то пелена, белая. Потом дошло: снег. Пока он, значит, валялся тут... ну, - да, конечно - Новый же Год!
Снег продолжал падать. Не то, что б - сказочный, мягко-разлапистый, но... светло от него стало, светло.
Поднимался сложно. Болело всё - рёбра, голова... провёл рукой по лицу - кровь.
Двор был пуст. Где-то вяло хлопали петарды. "Фирменные" окна не светятся, музыка не играет. Сбежали, надо понимать. Так и то сказать - часа четыре, наверно. Утро.
Он подошёл к Псу. Да, холодный уже, холодный... окоченел. Попробовал поднять, отнести в дальний угол двора, за мусорные баки - не смог. То ли прихватило ледком, то ли просто - тяжёлый, не поднять.
Постоял.
Помолчал.
И двинулся к выходу, прижимая руку к левому боку, морщась и прихрамывая.
На вокзал, наверное...