Автор разрешает использовать эту книгу для прочтения, рассылки, издания, опубликования, распространения и пр. без всяких договоров и вознаграждения. Единственное условие – сохранение содержания, названия и имени наверху этой страницы. Если же кто-то попытается представить себя, как скрывающегося под этим именем – тогда будут сразу предъявлены доказательства истинного авторства, которое, рано или поздно, всё равно станет известно…
2013
Предисловие
Я психиатр с почти тридцатилетним стажем. У меня в клинике довольно давно находился пациент, попавший к нам с улицы, где его подобрала милиция, ставшая потом полицией. У него был глубокий аутизм, он проводил время в полном молчании и почти не реагировал на происходящее. Все попытки хоть что-то узнать о нём, хотя бы имя, окончились неудачей, как и лечение. Наконец его оставили в покое, оставив пока в клинике, где он просто жил, принимал пищу, спал и ходил по коридору, даже не заглядывая в окна.
И вдруг, когда про него же все забыли, он заговорил. Вошёл ко мне в кабинет и произнёс несколько слов. После этого я перевёл его в отдельную палату и практически не отходил от него несколько дней. Такого случая в моей практике не было. Потом я сумел записать то, что он наговаривал мне, даже не глядя на меня. Кроме памяти и заметок в блокноте, помогла расшифровка диктофонных записей, который я успел сделать. Было стойкое ощущение наваждения, в которое он себя поместил, рассказывая о себе в третьем лице, как будто читая книгу. Это походило на неизвестную доселе психопатологию, которую я определил для себя словом «аутофрения». Те, кто интересуется психиатрией, поймут, что я имею в виду. Некий симбиоз, между аутизмом и шизофренией.
Привожу его рассказ максимально близко к тому, что слышал. Если что-то изменил, какие-то фамилии, по понятным позже причинам, сути это не меняет. Вот его история…
Сергей отдёрнул запутавшуюся ногу. От ноги отвалился тяжёлый предмет, оказавшийся головой со сбившейся в колтун копной волос, в которых нога и запуталась. Голова откатилась в сторону и замерла на асфальте, обратившись лицом к полной, яркой луне…
– «Примадонна», что ли…– произнёс вслух Сергей, и, услышав сам себя, даже не удивился.
Сегодня удивить его было уже вряд ли возможно. Голова действительно была похожа.
– Ну, не Берлиоз же…– попытался улыбнуться Сергей, имея в виду схожую ситуацию из книги М.А. Булгакова.
Улыбнуться не получилось, потому что было жутко. Да и голова была не отрезана, как в книге классика, а оторвана. Поэтому подходить ближе и разглядывать, чтобы убедиться точно, кто это, у Сергея не было никакого желания. Он отошёл на тротуар, попятился, споткнулся о мягкую кучу, отскочил, и понял, что куча, видимо, и есть то, от чего эту самую голову и оторвали неизвестным образом.
Из арки на тёмной ночной Тверской послышался дикий, нечеловеческий вопль, сорвавшийся на визг, Сергей вскинулся и побежал дальше, в сторону Белорусского вокзала, мимо уже сгоревших или ещё догорающих, автомобилей, стараясь не наступить на попадающиеся безжизненные тела. Он всё время смахивал с лица какую-то невидимую паутину, жмурился, надеясь, что вот, сейчас, вспыхнут фонари, окна, улица наполнится разодетой толпой, наваждение кончится, и вернётся та, вчерашняя Москва, его город, который он когда-то любил, потом возненавидел, и теперь был готов навсегда забыть о той ненависти… Но фонари не горели. Горели некоторые квартиры, которые никто не тушил. Это была другая Москва. Или её уже просто не было. В воздухе возникали и пропадали крики, вдруг раздавался плач, истерический хохот. Или наступала тишина… А ведь он, наверно, мог всё это остановить. Может быть и мог. Даже всего-то чуть больше суток назад. «Ах, если б знать, если б знать», – всплыли слова из какой-то пьесы и тоже утонули в глубине сознания, сжимаемого судорогой происходящего.
Всё началось около двух месяцев назад. Точнее – началось гораздо раньше, но Сергей попал во всё это именно в середине июля, сразу за Петровым постом. Коля Волков, с которым он учился когда-то в одном классе, давно звал его на свою дачу, точнее, дом, который он купил на самом юге Московской области. Деревня, где находился дом, стояла на самом берегу реки. Дорога туда была отличная, а ещё, вдоль реки можно было пробираться по грунтовке, что для Сергея, любящего рыбалку, имело значение. Коля недавно развелся, и каждые выходные проводил на даче, где, по его словам, познакомился с какой-то подругой. В общем, не прошло и года, как Сергей всё же собрался и прикатил из столицы, отстояв все немыслимые пятничные пробки. Они умеренно выпили на ночь, а утром Сергей взял из своего УАЗа «Патриота» удочку, спиннинг и пошёл на реку, прихватив велосипед, имевшийся тут у Николая, который наотрез отказался вставать в такую рань. Он не был рыбаком.
Как ни странно, но клевать стало, когда Сергей уже собирался обратно, часов около одиннадцати. Но и временем, проведённым до этого, Сергей был доволен совершенно. Он катался вдоль очаровательной реки, наслаждался тишиной. Русло извивалось среди мягких холмов с редкими перелесками, иногда прикрывалось прибрежными вётлами. Рыбаков было на удивление мало, а резиновую лодку он увидел лишь однажды… Первую приличную плотву он вытянул почти напротив впадения небольшой речушки, где накатанная грунтовая дорога подходила почти к самому берегу. И, буквально следующим забросом, вытянул ещё одну, покрупнее. Ни на этой стороне реки, ни на другой, никого видно не было. Сергей оставил удочку, попробовал спиннинг, и, попытки с пятой, вытащил судака под два килограмма. Начинался азарт. В садке плескалась плотва, судак сидел на кукане…
Сверху послышался звук приближающейся машины, и прямо над Сергеем появился тёмный «Лэнд Круиз». Из джипа вышли четверо парней, которые начали, гортанно и громко, что-то обсуждать не по-русски. Сергей, при этом, для них, казалось, просто не существовал. И тут Сергею стал изменять здравый смысл. Видимо, сложились вместе и рыбацкий азарт, и уже давно накопленная «критическая масса» раздражения «пришлыми» с Кавказа, ведущими себя здесь как в пустыне. Кроме того, деревня Николая была рядом, достаточно одного звонка с мобильного и сюда моментально примчался бы Коля с соседями, крепкими мужиками-дачниками, с которыми вчера тоже выпивали «за знакомство» и вели разговоры об «оборзевших» приезжих. Да и «Оса» – четырёхзарядный травматический пистолет, в кармане лежащего у ног рюкзака, придавал куража. Сергей понимал, что он постарше, скоро тридцать пять, а эти, хоть и чёрные от щетины, но сопляки. Каждого в отдельности он свалит. Но их было четверо и лучше было бы Сергею молчать. Тогда, быть может, всё бы сложилось по-другому…
– Может хватит орать-то! – повернулся к парням Сергей, что, другого места нет?
Парни сразу замолчали и уставились на Сергея. Пауза была длинной, они снова повернулись друг к другу и продолжили оглушительные, как уже казалось Сергею, разговоры. Ещё была возможность тихо собраться и исчезнуть. Даже рыбы было вполне достаточно для приличной ухи. Но тормоза уже не держали…
– Алло, горцы! – уже более настойчиво крикнул Сергей. – Сдвиньтесь метров на пятьсот, места, что ли, мало? Здесь, что, мёдом намазано?
Парни снова замолчали, но теперь от них отделился один и подошёл к Сергею.
– Слышишь, ты, – глядя ему даже не в глаза, а куда-то в лоб, заговорил парень с сильным кавказским акцентом, – мы тэбя трогаем, а? Мы тэбя нэ трогаем, стой спокойно. А нэ нравится – иди домой. Иди!
– Да я-то дома! – Сергея уже несло, «Рубикон» был перейдён. – Я – дома! А вам до дома тысячи полторы ехать, бака три спалите. Забодал здесь ваш «интернационал». Давайте, сели и уехали!
Чёрный парень осклабился, сделал шаг вперёд, к берегу, и ударом ноги скинул лежащий на траве спиннинг в реку.
– Иди, мужик, – сказал он тихо и зло, – последний раз говорю.
Сергей краем глаза увидел, что остальные уже двигались к нему, подумал, что позвонить не успеет, наклонился к рюкзаку, завозился с карманом, наконец вытащил «Осу», выпрямился, услышал хрустящий стук, удар, резкую боль, перед глазами поплыло и всё…
В затылке страшно ныло и подташнивало. Тьма ушла, и Сергей понял, что сидит. Лицо промокнули чем-то холодным и мокрым. Тот, кто это сделал, поднялся и отошёл. Второй человек стоял напротив и смотрел на Сергея. «Кажется наш…», – начинало возвращаться сознание: «А те где?».
– Ну вот, живой, – спокойно констатировал стоящий, одетый в тёмную рубашку с короткими рукавами и чёрные джинсы, – встать можешь?
Сергей подтянул ноги, понял, что сидит, облокотившись спиной о колесо машины, и встав сначала на четвереньки, с трудом поднялся. Его пошатывало, и он облокотился на капот машины. Это тоже был внедорожник, но совсем другой, тёмно-зелёный «Дефендер», мечта Сергея. В джипах он разбирался отлично.
– Во, ёлки… – пробормотал он, – а что тут было? Где эти-то?
– Да не заморачивайся, – весело ответил парень. – Они уехали.
– Куда? – по инерции спросил Сергей.
– Куда-то уехали… Ты, давай, садись, мы тебя подвезём, а то ты сам на этом можешь не доехать, – он показал на лежавший велосипед. – Шамиль, брось велосипед наверх, поедем, пока тихо… Тебе далеко?
– Да нет, километра два, – сказал Сергей, постепенно приходя в себя и следя за вторым, которого назвали Шамилем, и который, взяв велосипед одной рукой, как пушинку, начал прикреплять его к верхнему багажнику автомобиля. – Я сейчас, там, удочку, рюкзак… Спасибо.
Сергей неуверенной походкой направился к берегу. Он, не наклоняясь, а присев, взял с травы удочку, рюкзак, поднял судака, подумал, и сняв его с кукана, кинул в реку. Туда же отправилась рыба из садка. Потом он вспомнил о пистолете, который, скорее всего, увезли те, четверо, чуть его не убившие. Но пистолет оказался рядом с тем местом, где лежал рюкзак. Он поднял его и увидел, что патронов в нём нет. Разбираться не было сил, он, было, направился к машине, но, вспомнив о шведском спиннинге, брошенном в воду, вернулся к берегу – вдруг не уплыл, зацепился.
В воде мелькнул странный блик, очертание чего-то не сочетающегося с рекой. Потом всплыло несколько крупных пузырей воздуха, и это «что-то» как будто сдвинулось дальше, на глубину, оставив небольшие быстрые водовороты. Сергей взглядом провёл прямую, увидел примятую осоку, от которой вверх тянулись два ровных параллельных отрезка, постепенно распрямляющейся, травы. И, кажется, понял, чем могло быть это что-то, в реке… Крышей тёмного джипа, например. Он побрёл наверх.
– Я что, их убил? – спросил он в воздух.
– Кого? – спросил парень в тёмной рубашке. – Шамиль, кинь ему что-нибудь на сиденье…у тебя сзади в крови всё. Голову Шамиль пластырем залепил, а майка – на выброс.
– Как кого? – не понял Сергей, – тех, четырёх, на «Тойоте». В моём пистолете патронов нет. Правда, это травматика…
– Откуда я знаю, – пристально посмотрел на него парень, – может и убил. Какая теперь разница. Не заморачивайся.
Шамиль, бритый наголо, коренастый, широкий, с небольшой бородой и усами, сел за руль и они поехали.
– Я только одно посоветую, – строго, но всё равно с нотками полушутки, произнёс сразу повзрослевший человек в тёмной одежде, – лучше всегда молчать. Особенно, если ничего не помнишь. Иначе, мало ли что могут подумать, предположить… А так, ехал, упал, ударился, и всё…ну, это так, на всякий случай.
– Какой случай? – перед Сергеем снова встала тёмная махина «Тойоты», уходящая на глубину.
– Вот, это правильно, – не оборачиваясь, ответил человек, сидящий на переднем сиденье рядом с Шамилём. – Вот так и надо говорить. Какой такой случай? Ничего не знаю…так куда тебя везти?
Сергей собрался ответить, и даже собрался показать рукой, но вдруг ломота в затылке стала нестерпимой, на него нахлынула тёплая, тяжёлая волна, и он повалился набок, теряя сознание.
…Потолок…высокий…нет, только кажется, что высокий, потому что тёмный…лицо в очках, отодвигается, слышно: «Нет, ничего, просто повторно накрыло. Удар-то был! Битой, что ли?»…
– Шамиль говорит – битой, – отозвался уже знакомый голос.
– Да? Ну, ничего, череп, кости целы… Сотрясение, конечно, будь здоров, а так, жить будет. Вполне сносно.
– Я где? – подал, наконец, голос Сергей.
– На диване, – ответил человек, который совсем недавно ехал с Сергеем в одной машине. – Ладно, я понял, давай, а то тебе ещё ехать в ночь, – сказал он другому, в очках, который был с ними в комнате.
Этот другой пожал говорившему руку и исчез за дверью, а новый знакомый Сергея продолжил:
– Ну куда тебя было девать, когда ты снова повалился? Не в кустах же бросить? Ты ничего сказать не успел, кто, откуда, куда, вот и привезли к себе, пока отлежишься.
– Я Сергей, – сказал Сергей.
– А я, ну, давай, к примеру – «Олег»…или нет, лучше – «Игорь». Да, «Игорь».
– То есть, как? – запутался Сергей.
– Какая разница. Называй – «Игорь». Тебе не всё равно?
– А тебе всё равно?
– Да, – отрезал «Игорь», – ты только когда сейчас Шамиль зайдёт, объясни ему, куда тебя везти, точно объясни. Но сегодня не дёргайся, отлежись, поздно уже. Опять растрясёт, отключишься, вопросы начнутся по приезде. Станут ещё у Шамиля допытываться, что случилось. Подумают, что может он тебя машиной на велосипеде сбил да привёз. А он этого не любит… Так что тебе надо в сознании быть и ходячим. Да, и позвони, кому там, предупреди, а то мы телефон твой отключили.
– Ух, блин! – приподнялся Сергей, – там же паника сейчас! А где мой телефон?
– Вот, – протянул «Игорь» телефон Сергею, но не отдал. – Только вот ещё что, ты посмотри там номер, но со своего не звони. На трубку, – он протянул радиотелефон, – я скажу, через что набрать.
Сергей взял свой телефон, включил, нашёл номер Николая, и, под пристальным взглядом «Игоря», набрал сказанный код и номер.
– Алло, я слушаю, кто это? – Коля сразу взял трубку, и голос его был очень взволнованный.
– Да я это, я! – ответил Сергей, – всё в порядке, не переживай.
– Ф-фу, гора с плеч! – выдохнул Коля. – А я тут уже с ума чуть не сошёл. По берегу часов пять мотаюсь, спрашиваю, не видел ли кто. Хотел уже в полицию звонить.
– Нет, не надо, всё отлично, – сообщил Сергей. – Тут просто такое дело неожиданное.
– Я понял! Старый ты бабник! Нормально ты там рыбки половил! Смотри, чего другого не поймай, у нас тут водится. А что, ко мне с ней нельзя было?
– Да ты не так всё понял…
– Так, так, – Коля заметно повеселел, – это ты с её телефона звонишь? Странный номер.
– Да мой сел, – Сергей покосился на Игоря, – в общем, я завтра буду. Днём, скорее всего.
– Ясный перец, – хохотнул Николай, – ладно, пойду мужиков успокою. Удачи. И поаккуратнее там.
Сергей отключился и отдал трубку «Игорю».
– И свой, – протянул руку «Игорь». – На всякий случай, – он забрал и телефон Сергея, – выпить хочешь?
Сергей, сквозь ослабевшую тошноту почувствовал аппетит.
– А нельзя какой-нибудь бутербродик? И граммов двести чего-нибудь покрепче. Я деньги отдам.
– Это обязательно, – кивнул «Игорь», – без этого никак. Я скажу, принесут. Коньяк, водка?
– Без разницы. И попить бы ещё.
– Хорошо. Санузел вон там, первая дверь справа. Полотенце, и так далее, принесут. Отдыхай…
«Игорь» ушёл. Наступила тишина. За окнами уже почти стемнело. Сергей поднялся, осторожно подошёл к окну и отодвинул занавеску. Внутренний двор был заасфальтирован, в нём стояли три микроавтобуса сероватого цвета. Отличить их друг от друга было невозможно, и он понял, почему. Одинаковыми были даже номера. Он услышал шаги, быстро улёгся на диван и стал ждать.
Теперь, спустя два с лишним месяца, Сергей пробирался по агонизирующей Тверской улице в сторону Белорусского вокзала. Не дойдя совсем немного до площади вокзала, ему показалось, что впереди возникла шевелящаяся масса. Он почувствовал, ощутил толпу впереди, и, свернув, побежал в сторону Тишинки. Ему было понятно, что самое лучшее – оказаться, как минимум, километрах в пятидесяти от Москвы, но сейчас выбираться было слишком опасно. Он прекрасно помнил слова, сказанные ему, как бы, между прочим: «Таких как ты, скорее всего никто не тронет. Но в центре всё равно лучше будет не зависать, хотя бы первые трое суток. Там, в основном, Азия и Кавказ будут трудиться. Решать вопросы. День на пятый-шестой можно будет с гарантией выходить, может и раньше. Хотя, там вообще, делать-то нечего. Разве только полюбопытствовать».
Сейчас он понимал, чего стоили эти слова. И он очень жалел, что остался.
– Зоопарк! – вдруг громко вслух произнёс Сергей и остановился.
Он сообразил, что именно там, быть может, сегодня самое безопасное в Центре место. И он побежал по Большой Грузинской в сторону Пресни. Здесь было темно и тихо, но от этого не менее жутко. Поэтому, когда он услышал вопль, перешедший в стон, он сразу свернул к скверу, названия которого он не помнил. Он только вспомнил, что за этим сквером, вроде бы, располагалась, то ли галерея, то ли музей какого-то современного скульптора, но какого – не вспомнил. Стоны и причитания шли как раз оттуда. Совсем близко послышался шорох шагов. Сергей попятился к одному из деревьев и слился с ним. Две фигуры, посмеиваясь, прошли рядом, но его не заметили. Они вышли на улицу, подошли к мотоциклу, включили фару, встали в её свет и закурили. Сергей их видел и слышал. Лица были, скорее, славянские…
– Думаешь, сам не слезет? – спросил один.
– Куда он слезет, такой колобок. Будет за башку статуи хвататься, пока не грохнется. Тот, кто таких здоровых идолов лепит, пусть испытает прелесть падения. И именно на асфальт, – ответил второй.
– А может он на плечах этой статуи устоит?
– Долго не устоит. Думаешь, зачем я ведро машинного масла на голову монумента налил? Ноги по плечам елозить будут, как на катке. Хотя, если удержится, значит, крепкий парень. Но, вряд ли…
– А что ты его не на императора водрузил? Тот же выше, чем этот поэт? – спросил первый
– Так он же не корона, чтобы на императора надевать, – усмехнулся второй. – А этот Йося, так себе поэт, хоть и лауреат Шнобелевский. Не был бы еврей – никто бы и не узнал. Получше были, и тогда и сейчас. А так – раздули, естественно. Ну, это моё мнение… Вон, в центре сквера Руставели стоит. Маленький, скромный. Но как поэт – куда круче будет. Правда, его, гораздо раньше, другой скульптор делал. Нормальный.
– А ты уверен, что кого сейчас на башку посадили, тот, что надо?
– Похож. Я его вживую видел. Поэтому меня и послали. Видел, правда, его всего раз, на выставке, где он, в основном, различные изображения фаллосов показывал. Гордился очень… А может и не он. Но, как-то этот мне не понравился. Или он…
– Как ты его ловко, краном, прямо на маковку. Надо было его, всё-таки на реку оттащить, на самого здорового идола закинуть.
– Нет, нереально, – затянулся второй, – там краном не подлезть, вода вокруг. Да и слезть проще. И взорвут его к утру. А тут, вроде, вот она, земля. А как раз и хватит, чтобы вполне ощутить. Помнишь: «Лучше, конечно, помучиться», – процитировал он известный фильм.
– А что ты потом с краном возился?
– Сломал, на всякий…мало ли что. Вдруг кто до срока снять захочет.
– Да душманы до такого не додумались бы.
– Точно, – засмеялся второй и выбросил сигарету, – у них и задачи другие. Ладно, погнали на «Баррикадную»… А с мотоциклом ты вовремя сообразил. Больше ни на чём уже не проедешь.
– Скоро на велосипеды перейдём, – ответил первый, завёл мотоцикл, и они умчались.
Сергей постоял, оттёр пот со лба, услышал стихающие стоны, но на предполагаемого скульптора смотреть не пошёл, он сегодня уже достаточно насмотрелся. Тем более, что уже через минуту послышался последний отчаянный крик и, почти сразу, глухой шлепок. Сергей потряс головой и побежал дальше. Добежать до желанной ограды зоопарка ему удалось почти без приключений, за исключением леденящего ужаса от ожидания неминуемого конца. К трупам и воплям он уже начал привыкать, насколько это было возможно. Наконец он увидел на стене табличку с названием зоосада и надписью «Служебный вход». Рядом были высокие ворота и такая же высокая калитка. Как он перебрался через эту неприступную калитку, Сергей даже не заметил, хотя в обычной жизни эта задача была бы очень непростой. Конечно, он допускал, что есть вероятность хаотичного брожения выпущенных из клеток хищников. Но, после того, что он уже видел – встреча с волком, или даже тигром, тревожила его куда меньше, чем с той силой, которая выламывала и сметала всё привычное и размеренное.
Он, уже сбавив ход, добрался до большого моста-вольера, перешёл по нему на другую территорию через улицу. Потом обошёл слева тёмный пруд, где были только птицы, а что их бояться… Затем он перемахнул через какой-то низкий забор и оказался в довольно большом закутке, под кустами, у воды. Птицы, кажется пеликаны, почти невидимые в полутьме, подняли короткий шум, который его только успокоил. Сергей забился туда, где тише и темнее, сел на траву, а потом, поджав ноги, лёг. И его сразу поглотила волна воспоминаний, так или иначе, связанных с впечатлениями и картинами последних событий предыдущего вечера. Вечера, ставшего началом очередного Великого смятения Москвы.
Последние годы он редко появлялся в центре столицы, где когда-то родился, где прошла его юность, молодость. Потом он разъехался с матерью и уехал с уютного Брюсова переулка, когда-то переименованного в улицу Неждановой, и потом снова ставшего Брюсовым. Мать, очень давно, переехала в Санкт-Петербург, а он уехал довольно далеко, от Центра, в Царицыно, зато в приличную отдельную двухкомнатную квартиру. Работать ездил недалеко, на Каширку, так что приезжать в Центр особой надобности не было. Цены – дороже, а просто смотреть на то, что ему больше не принадлежит, было обидно. А признаваться себе в этом – ещё обиднее. Он, знавший в центре Москвы всё: проходные дворы, крыши, закоулки – теперь был здесь чужим.
Забитые драгоценным автомобильным железом узкие переулки, выдавленный из старых стен блестящий пластик и какие-то неживые, лоснящиеся, спесивые лица, всё это вызывало негодование, злило, при этом, раздражало и то, что преодолеть эти недостойные ощущения получалось плохо. Конечно, он презирал этих «бездарных пришлых», которые отнимали у него его Москву, которые жили теперь в его квартире, за которую теперь можно было взять не две скромные, в Питере и Царицыно, а десять, пятнадцать… Или две, вполне приличные, даже в пределах Третьего кольца.
Сергей старательно убеждал себя, что ему ничего этого не нужно, тем более, что он пока неженат. Но ведь это должно было когда-то случиться. Два раза чуть не случилось. И не случилось, быть может, именно потому, что он, такой «центровой» с виду – жил где-то в Царицыно, где совсем другие «пришлые» скупали квартиры, иногда целыми подъездами, дворами, и русский язык слышался всё реже… С другой стороны, если всё решала квартира, то и отлично, что он ещё неженат, зачем ему жена, которая бы выходила замуж за «центровую» квартиру. А так…всё хорошо, мать живёт своей жизнью и не докучает, сестра давно замужем и уехала к мужу в «Кёнигсбергский Калининград»… Да что там, всё отлично, всё наладится…хотя, чему налаживаться, если и так всё отлично…
Но обида всё равно была, это он признавал. Скорее, не обида, а чувство несправедливости, что его, «местного», и таких, как он, постепенно выгнали из его города. И выгнали, вытеснили, совсем не выдающиеся. Да что там говорить – хамоватые бездарности, сильные толпой и «тусовкой». «Как тараканы, в самом деле!», – говорил кто-то внутри Сергея, а он пытался всячески урезонить эту свою часть, говоря себе, что это недостойно, нельзя осуждать других, и вообще, какое ему до всего этого дело… И всё шло по кругу…
Но накануне последних событий он решил ехать в Центр. К бывшему кинотеатру «Россия», потом – киноконцертному залу «Пушкинский». Потом, кажется – снова кинотеатру «Россия»… Сергею это было не важно. Для него это было место самых престижных и ненавистных Сергею мероприятий. Когда последний раз он был внутри, и не вспомнить… Наверно, когда ещё жил здесь, а с тех пор только изредка проходил или проезжал мимо. Или видел репортажи по телевидению. Но теперь ему надо было быть там. Именно потому, что ему сказали – в этот день сюда лучше не соваться. Нет, ему не сказали точную дату, но условный знак был обозначен. В первый день забастовки московской полиции, которую ещё часто, по инерции, называли милицией. Тогда Сергей, конечно, отчётливо понимал, что этого не будет никогда, поэтому быстро забыл о том, куда ему вовсе не следует попадать в такой день. И день пришёл…
То, что происходило в последние недели, было похоже на организованное безумие. Если раньше, называвшиеся «либеральными», средства информации периодически разворачивали фронт против силовых ведомств, пользуясь всяческими поводами, которые, часто, сами и создавали, то теперь началась открытая травля. Доставалось всем: армии, флоту, ФСБ, МЧС… Но больше всего доставалось МВД, полиции. Сначала прошла очередная «сходка» очередных «несогласных», к которым уже привыкли и не замечали нескольких сотен орущих и неопрятно одетых людей, зовущих на баррикады, исторгающих «долой!» и «позор!». Полиция тоже реагировала вяло, отпихивая членов небольшой толпы с проезжей части и не давая врываться в разные учреждения. Но на этот раз всё пошло по-другому…
По официальной версии, в толпе митингующих оказалась группа профессиональных провокаторов-террористов, переодетых в гомосексуалистов-трансвеститов. В момент стычки передних рядов, пытавшихся по обыкновению, перекрыть Садовое кольцо, с ОМОНом – несколько «трансвеститов» открыли огонь из автоматов «УЗИ» по полицейским, после чего скрылись. Трое сотрудников скончались на месте, около десяти было ранено. Это спровоцировало ответный огонь, которым двое демонстрантов были убиты, а несколько – ранены. Последовала давка, в которой получили травмы различной степени тяжести тридцать пять человек, отправленных затем в лечебные учреждения.
Версия противоположной стороны была совершенно иной: полицейский, участвовавший в жестоком подавлении мирного разрешённого митинга в защиту демократии, нанёс инвалидизирующие удары дубинкой молодой девушке, за которую попытался заступиться её друг. Юноша был тут же застрелен полицейскими. Возмущённые манифестанты постарались отбить тело убитого, но бойцы спецподразделения, не желая отдавать такую улику, открыли огонь на поражение по мирным гражданам, при этом, под пули попали и свои. Итог – десятки убитых, ни в чём не повинных демонстрантов, сотни раненных.
Власти оказались совершенно не готовы к масштабу и степени организации информационной атаки. Практически все издания, телеканалы, радиостанции, даже те, которые, хотя бы внешне, явно не симпатизировали друг другу, моментально начали тиражировать версию «несогласных». Даже на федеральные каналы проникли возмущённые правозащитники, подавляющие всех инакомыслящих на различных «ток-шоу» громкими возгласами, требующими жестоко наказать виновных. От самого «низа» до самого-самого «верха». Власть именовалась не иначе, как «кровавой», развернувшей террор против собственного народа.
Слабые попытки МВД оправдаться, публикации результатов экспертиз, даже показ пуль, попавших в полицейских и принадлежащих к иностранному оружию, которого у ОМОНа просто нет – всё это массово объявлялось неуклюжей фальшивкой. В блогосфере Интернета всё обстояло ещё проще… Там требовали публичной казни, как руководителей так и исполнителей из МВД, допустивших такое. А недели через две от начала информационной компании, где одних свидетелей «кровавой трагедии» уже высказалось больше, чем было демонстрантов, стали настойчиво звучать призывы к массовому неподчинению властям, затем – к перевороту и свержению этой власти.
Особенно эффектно сдетонировали события, последовавшие сразу за «Побоищем на Кудринской», – как назвали роковое мероприятие объединённые СМИ. Через несколько дней состоялись публичные похороны погибших. И, хоть маршрут и не был утверждён, власть не стала препятствовать устроителям похорон, которые решили пронести гробы мимо посольств Великобритании и США по пути на Ваганьковское кладбище, где требовали места под захоронение невинных жертв. Это шествие было весьма впечатляющим и собрало, действительно, не менее ста тысяч человек, большинство из которых были зеваки, экзальтированные дамы, заламывающие руки, и просто жители кварталов, живущие неподалёку от маршрута траурной колонны. Гробов оказалось на самом деле около тридцати, и гробы были открыты. Это убедительно подтверждало версию «несогласных» о настоящем числе жертв, разоблачая лживость «режима». Два информационных сюжета по РТР, где рассказывалось о раскрытии аферы по продаже нескольких десятков невостребованных тел из трёх моргов Москвы и области, тут же утонули в траурных рамках почти всех газет, таблоидов и печально-торжественных голосах теле и радиоведущих.
Полиция в шествие не вмешивалась совершенно, на негодующие крики не реагировала, от брошенных предметов, бутылок – отбивалась щитами. Процессия начала движение от Васильевского спуска, прошла по Болотной площади к кинотеатру «Ударник», вдоль Москвы-реки до Крымского моста, и оттуда, парализовав движение в этот воскресный день, двинулась к посольству США, почти к месту трагедии. От Смоленской площади колонна свернула к реке, к посольству Великобритании, где сделали остановку для пламенных речей и скандирования протестов. После этого все вернулись на Садовое Кольцо и пошли к американскому дому. Там был ещё один короткий митинг и первая стычка с полицейским оцеплением, окружившим посольство во избежание инцидентов.
Организаторы решили, во что бы то ни стало, поднести гробы к стенам посольства, с неизвестной целью. Гробы стали снимать с открытых кузовов грузовиков, и, взяв их на руки, как с таранами двинулись на оцепление. Полиция сомкнула ряды, два гроба упали, и из них вывалились два тела неясного возраста. Позже эти кадры прокрутили все мировые информационные агентства. Вторая стычка случилась уже у Ваганьковского кладбища. Там тоже стояло оцепление, по громкоговорителю объявляли, что мест на кладбище не выделено и оно сегодня закрыто. Гробы снова стали брать на плечи, но как-то не слишком прилежно, и, потолкавшись, остановились. Сначала ещё звучали призывы о необходимости общего «прорыва», потом последовало предложение разрыть землю прямо здесь, у входа на Ваганьковское, с сооружением временного ритуального знака на месте будущего памятника героям. Возникло даже несколько ломов и лопат, которыми даже начали долбить асфальт. Но энтузиазма не хватило, толпа стала стремительно редеть… Потом исчезли траурные грузовики, а уже через полчаса на месте будущего памятника осталась куча окурков, смятых банок, пакетов, бутылок и несколько десятков недоумевающих людей, спорящих о том, куда повезли тела героев – на Митинское кладбище или на Троекуровское… После этого, в продолжение информационной атаки, полицию назвали «кладбищенской охраной», а полицейских именовали «доблестными бойцами с мёртвыми».
Через некоторое время всё это начало приносить плоды. Интернет разрывало от рекомендаций, как сделать жизнь полицейских невыносимой. Уже не стоял вопрос о «покаянии», замене и наказании отдельных чинов. Требования ставились иные: следовало распустить всю полицию. С запретом, бывшим сотрудникам, служить в полиции «новой», демократической и подлинно народной. Исключение могли составить только те, кто уже сегодня подаёт рапорты и просто уходит со службы, переходя на сторону возмущённого народа. Такие нашлись, причём даже один генерал, находящийся, правда, под подпиской о невыезде. Они раздавали интервью и призывали тех, кто ещё сохранил честь и совесть – вступать в ряды «новой», очищенной правоохранительной структуры, которая является прообразом «нового» министерства под контролем гражданского общества.
В Москве, прежде всего, в центральных районах, полицейских можно было увидеть всё реже. При их появлении шиком считалось крикнуть им: «Трупоеды!», – а если они реагировали, отвечать: «Надо же, а я и не знал, что это вы?». Машина ДПС могла быть моментально заблокирована дорогими иномарками, остановившимися вокруг, включившими аварийные сигналы, и со смеющимися водителями, открывшими капот как бы для ремонта. А если инспектор пытался кого-то остановить за нарушение правил, сразу набегали десятки свидетелей, готовых дать показания о невиновности водителя и грубом вымогательстве полицейских.
В конце концов, МВД прекратило молчаливую оборону, и министр выступил с большой статьёй, где писал, что оправдываться ему не в чем, суть претензий ему непонятна, есть проверенные результаты расследования, экспертиз, видеофиксация. И всё это полностью подтверждает официальную версию. Также министр написал, что отставки не боится, и даже её просил, но ему её не дали. В завершении статьи он призвал всех здравомыслящих и порядочных журналистов прекратить несправедливую и спровоцированную травлю органов правопорядка или он просто не сможет удержать подавляющее большинство сотрудников от ответных действий, чего полицейские требуют в массовом порядке. И это будут вовсе не репрессии, к которым их явно склоняют для дальнейшего обострения ситуации, а, к примеру, забастовка, хотя бастовать полиции, по закону, и нельзя. Но он, как руководитель ведомства, если и будет такой забастовке противостоять, то лишь формально. Кроме того, пояснил министр, речь идёт только о забастовке в Московском регионе, потому что нигде больше, похожего общественного «беспредела», нет.
В ответ на опубликованную статью высыпалось несметное множество публикаций, среди которых чуть ли не самое безобидное название было: «Застрелись». Цикловые юмористические программы на ТВ отозвались несколькими очень лихими скетчами и репризами по поводу замечательной жизни без нынешней полиции, серьёзные аналитики рассуждали о феномене «духовного лидерства» московской «элиты» и Москвы, как состоявшегося фундамента гражданского общества. Общества уже полностью способного продемонстрировать свою зрелость без всякой, навязываемой ему, чуждой силы, в лице, например, полиции, несущей в себе все признаки репрессивной машины СССР, заложенной ещё Сталиным. Вывод делался однозначный – Москва готова принять эти вызовы и показать всем практически полную ненужность полиции, да и многих силовых ведомств в их нынешнем виде. Хотя, всем было понятно, что никакой забастовки московской полиции нет и быть не может. А слова министра – просто последняя попытка предотвратить агонию МВД и режима вообще.
И когда в информационных выпусках некоторых федеральных каналов сухо и кратко прозвучало известие о начале забастовки всех московских правоохранителей – многие этого даже не заметили. Сообщение гласило: «МВД и Московское Управление внутренних дел сообщают, что в связи с создавшейся неприемлемой общественной обстановкой и невозможностью адекватно реагировать на клевету СМИ, руководство ведомства вынуждено признать, что инициативной группе сотрудников удалось убедить личный состав московской полиции принять участие в забастовке, до выработки решений, способных обеспечить адекватное реагирование на распространение заведомо ложных сведений и провокации». Также отмечалось, что, в целом осуждая проведение акции, руководство, тем не менее, разделяет требования инициативной группы, просит правительство и Думу рассмотреть вопрос по существу в кратчайшие сроки. Введение в Москву частей полиции из других регионов или возложение обязанностей полиции на другие силовые ведомства не представляется возможным из-за проявленной личным составом этих ведомств солидарности с правоохранительными органами Москвы. Более того, было высказано предположение о возможном участии в забастовке и полицейских Московской области.
Заявление прозвучало вечером в среду, а в четверг утром эфир и прессу затопили комментарии и призывы, суть которых была в том, что каждый сознательный и порядочный москвич должен проявить гражданскую ответственность, доказать способность победившего демократического общества к самоуправлению и саморегулированию. Поэтому все должны строго выполнять правила дорожного движения, совместно пресекать любые противоправные действия, создавать на предприятиях и в коллективах дружины для поддержания общественного порядка.
Сначала это породило всеобщую эйфорию, люди за рулём, выехавшие на работу в утренний «час пик» улыбались друг другу стараясь не очень толкаться. Первые нестыковки, увиденные Сергеем, начались в метро. На станции «Царицыно» были привычные очереди за билетами в кассах. Но в глаза сразу бросилось стремительно нарастающее число «зайцев», которые сначала перепрыгивали через турникеты, а затем, увидев, что контролёры не в состоянии остановить нарастающий поток, начали перелезать открыто, а те, кто перелезть не мог – просто ломились толпой мимо быстро сломанных барьеров у будки контролёров. Очереди у касс почти сразу рассосались. Действительно, глупо было стоять в очереди, чтобы заплатить свои деньги, когда целая армия несознательных наглецов входит в метро, не теряя время и денег. Быстро сориентировавшись, что остановить безобразников сегодня не удастся, даже самые приличные с виду пассажиры, последовали за остальными, оставив наведение порядка на будущее. Очень скоро даже те, у кого билет был, в недоумении метался, пытаясь найти исправный турникет, большинство из которых были спешно сломаны, и толпа увлекала всех через открытые секции. Контролёры опустошённо наблюдали за массовым проходом «зайцев», которыми стали уже абсолютно все, включая тех, кто устремился в метро через почти пустые в это время двери «на выход». Может быть, поэтому это не привело к фатальной давке, и станция продолжала работать в этих новых, незнакомых пока, условиях. Сергей понял, что нечто похожее происходит сейчас на всех станциях метро, где садится много пассажиров. Он сумел выскользнуть на улицу и решил сегодня на работу не ехать.
Ему уже было понятно – происходит что-то очень серьёзное. Но главное, он вспомнил, как ему сказали про киноконцертный зал «Россия», куда ему ехать не рекомендовали, но, если вдруг не удержится – там можно будет встретиться. Он вспомнил условные слова, которые должен был сказать и что сделать. Если, конечно, захочет. На самом деле он всё время это помнил, только гнал от себя, как назойливый, опасный бред. Ведь тот, кто ему это предложил, точно знал о забастовке. Не предполагал, не фантазировал – он знал, был уверен…
Сергей отошёл от станции метро, позвонил на работу, сослался на плохое самочувствие и пошёл пешком в сторону Центра. У него было много времени, и он любил ходить пешком. На дорогах была обычная, с виду, толчея пробок. Но тут тоже, почти сразу, началось «домино». Все уже привыкли к незыблемости «сплошной» линии разметки, и, скрипя зубами, не позволяли себе выезжать на встречную полосу, рискуя сразу лишиться прав управления. Ещё вчера рискнувшему на такое смотрели вслед как сумасшедшему. Ведь там, за поворотом, стоят они, инспекторы ДПС. И они, конечно, остановят наглеца, и можно будет позлорадствовать проезжая мимо, глядя на того, кто теперь будет обречён полтора года, ходить пешком. Но вот, когда понеслась по полупустой «встречке» вдоль пробки, одна машина, за ней другая, третья, терпеливо стоящие водители вдруг поняли, что впереди никакого неотвратимого наказания нет. Значит, что? Кому-то можно ехать как угодно, а я что, быдло? Нет, большинство, конечно, было согласно терпеть и честно ползти вместе со всеми, доказывая собственную дисциплинированность и ответственность. Но только, когда все так. А вот если кто-то не так, то что?! «Встречка» стала переполняться, потом на ней начал формироваться другой ряд, зажимая встречные машины на полосу общественного транспорта. А потом «домино» начало валиться уже на перекрёстках, у светофоров, сигналы которых соблюдать, конечно, надо, но это, когда их соблюдают все другие, а иначе – что я, последний «лох», что ли?
Но, отмечал Сергей, вся эта механическая «колбаса», тем не менее, кое-как двигалась. На перекрёстках находились «активисты», выскакивающие из своих машин и растаскивающие заторы. Столкнувшиеся автомобили сдвигали к тротуарам, или они сами, переругавшись, трогались дальше, невзирая на царапины и вмятины. Ждать инспекторов, которые оценят положение, определят виновных, было бессмысленно. На какое-то время Сергею стало казаться – всё вот-вот отрегулируется. Надо просто привыкнуть к новым обстоятельствам, внести коррективы в поведение. Но, стоило ещё дождаться ночи, когда останутся без защиты магазины, бензоколонки, банки… Хотя, нет, там есть своя охрана, при чём здесь полиция… Часа через два Сергей уже приближался к Центру Москвы.
Название премии, которую сегодня должны были торжественно вручать в киноконцертном зале или уже театре «Россия» он не запомнил. Что-то очередное, связанное с электронной музыкой, где должен был собраться весь столичный «бомонд» шоу-бизнеса. Он помнил лишь время начала, двадцать часов по Москве. Об этом назойливо талдычили во всех информационных выпусках. Он даже не пытался связать это мероприятие с наступившей забастовкой. Несмотря на долгий пеший поход, Сергей совсем не устал. Он прошёл мимо «России» и стал подыскивать место, откуда можно было бы удобно наблюдать за началом прохождения персоналий. Как это происходит – он представлял. Примерно предполагая, где будет расположена граница, за которую желающих посмотреть на «кумиров» не пропустят, Сергей наметил несколько точек, откуда наблюдать было бы достаточно удобно. Потом он ушёл с Пушкинской площади и отправился бродить по центру города, стараясь подмечать происходящие изменения. За исключением хаотичного, почти остановившегося, дорожного движения, изменений почти не было. Но пробки в Центре Москвы давно стали непроходимыми, так что и этот факт не слишком бросался в глаза.
А так, светофоры работали, люди протискивались между напиханными, как попало, машинами на тротуарах и на проезжей части. Парковались сегодня кто как хотел, в два, даже в три ряда. Было понятно, что эвакуаторы вряд ли сегодня выйдут на «зачистку». И, совершенно очевидно, полиции не было в принципе. Сергей прошёл бульварами до Храма, побродил арбатскими переулками, вышел на набережную и поднялся на Большой Каменный мост. Сегодня все названия иначе отражались в его сознании. Он впервые ощущал их буквально, а не как затверждённое понятие. «Большой Каменный мост»,– думал он: «Как просто, оказывается…просто каменный мост. Довольно большой. А тот, что поменьше – малый. Потому что сделан из камня. Был, может быть, Деревянный мост. Большой Деревянный… Средний Деревянный…потом построили железный. Теперь – стальные…». Тут он подумал, а что будет, если взять и пойти сейчас прямо в Кремль. Вот, прямо через Боровицкие ворота, куда обычно вкатываются правительственные машины. Теперь ведь некому останавливать. Он даже подошёл к Боровицкой башне, но там полиция, всё же, была. Причём в довольно внушительном составе. Он ещё не успел подумать, хорошо это или плохо, как вдруг на площадь со Знаменки выбралась довольно внушительная колонна. Несмотря на автомобильный коллапс, она уверенно протискивалась к кремлёвским воротам. Секрет был прост – впереди, поводя стволом, двигался пятнистый БТР. Зарешёченные «Уралы» и «КАМАЗы», в которых обычно возят спецподразделения, начали втягиваться в Кремль и скоро исчезли за стенами. «Такая вот забастовка»,– подумал Сергей, опять-таки, безо всяких эмоций и ушёл в сторону Замоскворечья.
На Пушкинскую площадь он вернулся вовремя, увидел толпу зевак или фанатов, расположился так, чтобы можно было разглядеть ковровую дорожку за ограждениями. Как он и предполагал, охрана была внушительная, но не полицейская, а нанятая, видимо, из частных охранных агентств, потому и одеты они были по-разному. Перед широкой лестницей, на ней и наверху, сновали операторы, журналисты, фотографы. Со стороны издательства «Известия» начали подъезжать лимузины, пошли первые «VIPы». Из толпы послышались крики, аплодисменты…
Сергей стоял и смотрел. В голове крутились семь цифр, которые он должен был помнить, и которые могли сегодня понадобиться.187-22-79. Какой-то телефонный номер, что ли…или ещё что-то. А может всё это вообще ни к чему? Может ничего особенного и не случится… Эти обрывки мыслей отскакивали друг от друга, роились, и заставляли Сергея нервно переминаться с ноги на ногу.
Суета у лестницы постепенно переместилась наверх, к главному входу в киноконцертный зал. Поспешающих опоздавших становилось всё меньше. Рассосались и группы поклонников, зевак, чему способствовал, то начинающийся, то останавливающийся, мелкий дождь. Кроме того, как понял из разговоров в толпе Сергей, многие хотели успеть на Болотную набережную, где сегодня, в будний день, вечером, что было необычно, срочно собирала общий митинг вся политическая «оппозиция», включая «несогласных», демократов, в общем, всех, кому была нужна «новая свободная Россия» без нынешней «кровавой» власти. Сергей понял, что ещё с вечера, после заявления министра, взорвался Интернет, в утренних газетах были опубликованы анонсы всеобщего митинга, объявления о нём тиражировали электронные СМИ. До того, как он услышал все эти разговоры, Сергей ничего этого не знал, но понял, что такая спешка, наверняка, связана с полицейской забастовкой и желанием действовать немедленно, так как разрешение на акцию, судя по всему, организаторы решили не брать.
Последняя большая группа довольно молодых людей, с криками: «Пошли на Болотную, зажжём!», – снялась с площади, и стало даже как-то пустынно. Сергей обратил внимание, что почему-то, на Тверской и на бульварах, стало совсем мало машин, пробок не было совершенно. И ещё, когда он достал мобильный телефон, чтобы посмотреть время, он увидел, что пропала сеть. Небольшие группы охранников скучали у ограждений. Дождь немного усилился.
Когда «они» появились на площади, Сергей даже не заметил. Он отошёл к памятнику Пушкину, чтобы получше разглядеть быстро пустеющую Тверскую, а заодно решить, что ему делать дальше. И когда он вернулся к фонтану – всё разительно изменилось. Около ограждений возникла плотная масса людей, энергично поглощая охранников, которые даже не успевали сопротивляться. За всё уплотняющимися рядами прибывающих на площадь, не было видно ни драки, ни свалки, только какие-то выкрики, приглушённые хлопки. И всего через минуты, у ограждений, на парадной лестнице, остались совсем другие персонажи, разношёрстно одетые, но явно хорошо организованные. Частные охранники, бывшие до этого, исчезли. Непонятно откуда ещё подходили группы и, проходя через уже новую «охрану», устремлялись по лестнице наверх, кто-то оставался на улице, остальных поглощал главный вход. И вот уже, совсем скоро, всё пространство вокруг киноконцертного зала контролировалось вновь прибывшими. Сергею стало немного не по себе, когда он понял, что славян среди них почти нет. Это были, скорее, кавказцы, слегка разбавленные азиатами. «Как бы не Норд-Ост два», – подумал Сергей, вспоминая ужасные события, случившиеся довольно давно на Дубровке.
Но он сразу ощутил – это совсем другое. То, о чём ему уже было что-то известно, и чему он так и не придал значения раньше. «Если решишь придти, жди смены караула», – вспоминал он отпечатавшиеся слова. То есть, если он решит идти дальше, он должен дождаться смены «охраны», подойти ко входу и произнести те цифры, которые помнил наизусть. Но пока идти совсем не хотелось. И главное, теперь он не понимал, зачем ему идти внутрь? Из любопытства? Или потому, что всё уже так и складывалось? А может быть за него уже всё решили, и, вроде бы отговаривая от этого поступка, направляли его помимо его воли? Тогда он не пойдёт ни за что!
Сергей повернулся и пошёл, было, в сторону метро. Потом резко остановился, признался себе, что просто отчаянно струсил, а на самом деле ему крайне интересно, что же произойдёт там, внутри. И, заложив для приличия дугу вокруг памятника, он подошёл к нескольким десяткам угрюмых кавказцев, перегораживающих проход в заграждениях перед лестницей наверх. Уже на подходе он ощутил тяжёлые, недобрые взгляды. Передние слегка расступились, он прошёл вглубь и остановился, когда ему преградили путь. Люди за ним сомкнулись, и он оказался в окружении.
– Ну? – только и процедил тот, кто стоял прямо перед ним.
– 187-22-79, – сразу озвучил цифры Сергей, понимая, что лишние предисловия могут лишь усугубить ситуацию.
– А-аа… – кивнул стоящий перед ним, – сейчас, – он махнул рукой кому-то наверху лестницы, и оттуда начали спускаться двое, один явно славянского вида.
– Что надо? – спросил славянин, подойдя к ним.
Позвавший указал на Сергея, а тот снова быстро повторил цифры.
– Ещё раз, только чётко, первые три знака, – сказал славянин, услышав ответ, показал жестом, чтобы его пропустили, и пошёл перед Сергеем. – На входе скажешь следующие две цифры, только чётко, – бросил он через плечо.
Наверху Сергея сразу пропустили в двери, стоило только ему произнести: «Двадцать два». В просторном фойе народу было на удивление мало. Причём, совершенно точно, не было никого, кто принадлежал бы к входящим, совсем недавно, в шикарных костюмах по красной дорожке в престижный киноконцертный зал. Преобладал такой же, как сейчас на входе, угрюмый кавказско-азиатский контингент. Было несколько человек цыганского типа. Славянские лица по-прежнему встречались редко. Все двери в зал были плотно закрыты, около каждой находилось по несколько человек, устанавливающих какие-то подпорки, заматывая верёвки… Сергей отчётливо понял, что двери блокируют наглухо. «Зачем», – спросил он себя, и ему стало не по себе. Уже, почти на «автомате», он продолжал делать то, о чём ему когда-то говорили. Наверху он увидел несколько людей, у которых в руках были портативные рации, выбрал одного, похожего на украинца, поднялся по внутренней лестнице и, подойдя к нему, остановился…
– Простите, – сказал он, сразу ощутив бессмысленность преамбулы, – вы не могли бы связаться с номером семьдесят девять, – назвал он последние две цифры из «кода», данного ему, – скажите ему, что здесь Сергей, он знает, должен знать…
Довольно молодой парень с рацией совершенно не удивился, попросил стоять на месте, отошёл, поднёс аппарат к уху, и начал с кем-то говорить. Потом он вернулся к Сергею, деловито кивнул, и жестом пригласил следовать за ним.
– Сказано тебя в проекционную отвести, – произнёс он на ходу.
– А он, что, там? – спросил Сергей, быстро следуя за парнем, перед которым все расступались.
– Нет, он сейчас на Болотной заканчивает. Скоро будет. А не успеет, мы тебя выведем. Если что – подходи к любому с такой вот рацией, он свяжется и подскажет.
Они вошли в просторную проекционную. Тут всё было напичкано всякой аппаратурой. И, опять-таки, Сергей понял, что никого из персонала киноконцертного зала здесь, судя по всему, нет. Несколько молчаливых людей были явно не отсюда.
– Пусти к окошку, – сказал им парень, – и уберите всё лишнее.
Через минуту Сергей увидел сверху просторный зал, набитый разряженным народом. Он понял, что плановая церемония прервана, и публика находится в полном недоумении. Из ведущих на сцене была только одна крашеная блондинка, фамилии которой Сергей не помнил. Она натянуто улыбалась и пыталась шутить:
– У нас без сюрпризов ничего не бывает, – разводила руками она. – Сейчас, прямо сейчас всё выяснится, и мы с Иваном продолжим…
В полутёмном зале вспыхивали и пропадали редкие хлопки, слышались смешки, разговоры… Потом из кулисы послышался стук, громкий, тягучий стон, после которого установилась тишина. На ярко освещённую сцену вышел бритый, как биллиардный шар, коренастый человек. Он подошёл к ведущей и снял с неё радиомикрофон. Микрофон он взял в руки, а провод от него к передатчику тянулся к поясу ведущей, оказавшейся, как бы, на поводке. Она попыталась сопротивляться, но бритый это сразу пресёк, строго сказав: «Смирно стой!». В зале послышался ропот. Весёлый голос громко крикнул: «Отдайте Суховрукову – суховруково!».
– Ну, если это ко мне, то я не артист, – бодро произнёс бритый. – И уж тем более, никакой не Суховруков. Поэтому всем слушать меня очень внимательно. Не паникуйте, это вам не «Норд-Ост», здесь люди серьёзные. Заложники никому не нужны. Сейчас вас тут быстренько проверят, отделят, так сказать, зёрна от плевел, рассортируют, и каждый пойдёт своим путём. Всё будет нормально. А кто будет дёргаться – получит пулю, – он показал кобуру под курткой, – или даже много пуль.
В это время на сцену вышло несколько молчаливых чернявых людей с автоматами, располагаясь по всей её ширине.
– Да вы что там, совсем оборзели! – громко заорал тоже бритый человек, вскочивший из первого ряда. – Что за тупые шутки!
Он хотел ещё что-то добавить, но один из находящихся на сцене, с лицом, заросшим чёрной щетиной, сделал несколько шагов вперёд, и сходу, с бедра, дал короткую очередь. Кричавший захлебнулся и повалился как сноп на сидящих рядом, некоторых из которых тоже, возможно, зацепило. Публика ахнула. «Пирожина, Пирожина, вроде убили!», – послышалось Сергею. Зал прорезал дикий женский визг. Бритый на сцене вынул пистолет и выстрелил в воздух. Крашеная блондинка на поводке микрофона рухнула, скорее всего, в обморок. Во всяком случае, в неё никто не стрелял. Бритый оторвал от неё передатчик и выпрямившись рявкнул в микрофон:
– Я же сказал, тихо! Чего было нарываться?! Теперь, слушать снова. Сейчас все первые ряды, все VIP места спокойно проходят туда, – он показал на открытую сбоку дверь, – без суеты, не толпиться, проходим на сортировку…
Сергея резануло слово «сортировка», которое совершенно не вписывалось в контекст и собрания и зала. Особенно после выстрелов, это слово вносило новый, пока неясный смысл. Его удивило, как все сразу затихли и начали, несколько замедленно, как во сне, исполнять данные приказания. Первые ряды пришли в движение, постепенно исчезая в боковой двери. По залу, тем временем, перемещалось несколько небольших групп сноровистых людей, выбиравших некоторых зрителей и отправлявших их вслед за первыми рядами. Кто-то наоборот, направлялся в противоположные двери, хотя таких и было немного. Чем при этом руководствовались те, кто осуществлял выбор, понять было трудно. Разве что, в противоположные двери уходили почти все, кто выглядел несовершеннолетним.
Сергей обнаружил, что у него похолодели руки. И вообще, он уже еле стоял у окна проекционной. Он понял, что хочет уйти, исчезнуть немедленно, прямо сейчас. Уйти как можно дальше. Нарастающая тревога рвалась изнутри, и он сознавал, что может просто сорваться и побежать неизвестно куда. Пришлось прикусить до боли губу и попытаться собраться. Потом он огляделся и увидел у двери человека с рацией.
– Мне нужен «семьдесят девятый», – уже не робея сказал Сергей, подойдя к дверям.
Парень кивнул:
– Что передать?
– Передай, что Сергей здесь и мне надо срочно выйти.
– Зачем?
– По делам.
– Хорошо.
Парень с рацией отошёл, начал вызывать, потом говорить, потом отключился и подошёл:
– Сказано, тебя вывести. Тебе куда? На главный или на служебный?
Сергей догадался, что речь идёт о входах в зал:
– На служебный, – сказал он, и тут же подумал, зачем он так сказал, но было поздно.
– Двинулись, – ответил парень и пошёл впереди.
За дверью он кивнул другому, тоже с рацией, и тот пошёл на оставленное место или пост.
Сергей совсем потерял ориентировку. Да и шли они как-то странно. Вдруг снова очутились в главном фойе с огромными застеклёнными стенами. Через фойе, в сторону нескольких закрытых дверей уже тянулось несколько толстых прорезиненных рукавов. Краем глаза Сергей увидел, как их просовывают в узкие дверные щели, блокированные, то ли верёвками, то ли чем-то ещё. Потом они нырнули в какое-то помещение, которое было перегорожено рекламными щитами. Между щитами стояла группа вооружённых людей. На плечах висели автоматы. Парень подошёл к ним:
– Вывести надо, вот его, – показал он на Сергея, – в сторону Пушкинской улицы.
– Сейчас, твои подойдут, мы скажем, – кивнул один из автоматчиков.
– Всё, я пошёл, – подмигнул Сергею приведший его парень и исчез.
– Здесь не болтайся, тут стой, – автоматчик пропустил Сергея за щиты, – за тобой скоро подойдут.
Вооружённые люди снова закрыли проход. Сергей остался стоять за щитами. Внимание на него никто не обращал. Через минуту сквозь автоматчиков прошли трое с рациями. Один из автоматчиков попытался им что-то сказать, указывая на Сергея, но тот, кому он говорил, отмахнулся:
– Сейчас, подожди… – он остановился и продолжил инструктировать двоих, идущих с ним, громко и весело. – А если длинный у них проходит как «Король попа», то пусть сообразит, что «попа», в нашем понимании, имя существительное и собственное. И нас титул «Король попа» не впечатляет. Мелковато. Мы его повысим. Скажите, что он отныне «Царь ж-па». Подберите царю свиту соответственно, кто там есть, всех этих моисейцевых, зверькиных, этого…ну…Пискова, ещё видел…визгливый такой, как его…
– Пепкин?
– Во-во…тьфу… В общем, всю эту голубую роту собрать и туда, на бульвар.
– Пострелять?
– Ты что?! Только на кол. Чтобы полный, так сказать, пенетрейшн. Последний оргазм, как-никак. Да там Ваня уже всё приготовить должен. Он ведь «катует»?
– Какой-то Ослобыхтин, вроде…
– Ну, я же говорю, Ваня. Этот всё правильно сделает. Чтобы полный «трэш», – «трэш» он сказал специально картавя, – тогда мы его отпустим… Хотя и не факт, – инструктирующий рассмеялся. – Рахманинова с Твардовским накройте чем-нибудь. Хоть и памятники, но незачем им на всё это смотреть. Да, и передайте Ване, я сам приду, исполнение проверю. Если бензин не помешает. И ещё скажите, что бенедиктовский скальп и зубы Шверника принесу. Я ему проспорил – значит должен.
Двое ушли, инструктор посмотрел им вслед, вернулся к автоматчикам, те сказали ему ещё несколько слов, и он подошёл к Сергею:
– Давай, двигаем, а то время уже, – он пошёл не впереди, а рядом.
– Простите, – Сергею не давали покоя последние слова «инструктора», – а их, что, убили…ну, этих…с зубами и скальпом?
– Нет ещё, – хохотнул спутник с рацией. – Да и не буду я никого убивать, что я зверь, что ли? Так возьму… Ты только, если к Петровке двинешься – посматривай назад, вдруг бензин вниз потечёт. Поаккуратнее…
Он махнул рукой стоящим у выхода, чтобы Сергея выпустили на улицу. Ему навстречу вошло несколько человек, слегка прокопчённых и пахнущих дымом.
– О-оо! Никак уже с Болотной? – услышал он знакомый голос «инструктора» и притормозил.
– Да-а…
– И как там?
– Пожгли воров. Пятнадцать бензовозов поставили и подчистую… В реку сигают, а река горит. С моста кто-то додумался по течению ливануть, и пошло…
Сергей выскочил на улицу, спотыкаясь о толстые шланги, спустился по лестнице с верхней площадки на улицу, и, в уже наступающей темноте, увидел два больших бензовоза на углу киноконцертного зала, ближе к Пушкинской площади. Толстые шланги явно тянулись к дверям. Он сразу вспомнил прорезиненные рукава, которые переступал в главном фойе, и побежал вниз, к Петровке, мимо бульвара, на котором слышался стук, вроде бы, топоров, и отрывистые выкрики. Кажется, перед «Райфайзен банком» он забился в тёмный проулок, сел на землю и обхватил голову руками. Сколько он так просидел, слушая жуткие вопли, скоро раздавшиеся на бульваре… Потом он встал, выглянул за угол и стал напряжённо вглядываться туда, где располагался бывший кинотеатр «Россия»…
Наконец там послышалось несколько громких хлопков, потом сильный взрыв сотряс воздух, и ночное небо озарилось пламенем. Бульвар затихал. Сергей поднял голову и сумел прочитать табличку «Страстной бульвар». В голове закрутились обрывки воспоминаний об истории женского Страстного монастыря, стоявшего когда-то на этом самом месте... Потом монастырь снесли. «А страсти остались. Только страсти», – мелькнула мысль и унеслась в темноту.
Сверху, от Пушкинской, послышались странные шорохи. Сергей вышел на пустой асфальт и увидел, как сверху начала набухать и ползти в его сторону, огненная масса. Он понял, что это тот самый бензин, о котором его предупреждали, перемешанный со всяким барахлом, вещами, ветками, обувью, или даже… Он передвинул свою лёгкую сумку на спину, и без всякого страха, скорее просто машинально, повернулся, медленно затрусил к Петровке, и повернул на неё, в сторону Большого театра. Так начался его долгий забег в первые сутки смятения Москвы.
В этом беге не было маршрута, он, то ускорялся, то останавливался, меняя направление, переводя дух, или просто застывал, поглощённый мыслями. Нет, животный страх, ужас – отступил давно, было оцепенение ума и ощущение постоянного падения. Так бывает в некоторых снах, когда кажется, что падения ещё можно избежать, но руки и ноги слушаются плохо, и ты поражён этим сонным параличом.
На центральных улицах было пустынно, уличное освещение пропадало на глазах. Кое-где, на скверах, напротив «Пассажа», за ЦУМом, он видел небольшие скопления людей. Их он старательно обходил. Машины, припаркованные или брошенные, уже начинали гореть. Сергей миновал Большой театр, прокрался мимо Государственной Думы и, никого не встретив, застыл перед Манежной площадью. Тут он с крайним удивлением понял, что во всё это, ставшее уже нормой, наваждение, резко ворвалась та, совсем близкая жизнь, казавшаяся теперь почти недосягаемой. С той стороны площади, у забора перед Кремлём, и дальше, вдоль Александровского сада, вереницей стояли огромные зарешёченные машины. Между ними, в несколько рядов группировались бойцы, в блестящих шлемах и со щитами в руках. На крышах грузовиков находились, по-видимому, снайперы, стрелки и пулемёты. В глубине сада угадывалась ещё более серьёзная бронетехника. То есть здесь, у Кремля, полиция, спецвойска, оказывается, были. Но, простояв довольно долго, Сергей так и не увидел ни одной попытки движения в город.
Мало того, на другой стороне площади, тоже можно было разглядеть немало людей. Они располагались небольшими группами, перекрывая Тверскую, и тянулись дальше, вдоль гостиницы «Националь», уходя в темноту. И они сразу напомнили Сергею «тех», кого он уже видел у бывшего кинотеатра «Россия». Он понял, что это именно «они». Площадь же, с фонтанами, портиками, являлась, своего рода, водоразделом, нейтральной полосой, которую никто не нарушал. Хотя, при этом, из города, в сторону Кремля и окружавших его частей, несколько раз пытались прорваться люди, некоторые из которых что-то кричали. Но они моментально перехватывались «теми», с его стороны, которые их оттесняли, и прорывавшиеся сразу замолкали и исчезали.
Поняв, наконец, что стоять вечно на одном месте, невозможно, Сергей сделал несколько шагов, и ватные ноги, казалось, сами понесли его совсем не туда, куда подсказывали остатки здравого смысла. Он медленно, глядя прямо перед собой, направился по краю площади к Иверским воротам. Он двигался параллельно спецчастям в сторону Красной площади, каждую секунду ожидая окрика или захвата. Но ничего не происходило. У Иверских не было никого, и он пошёл туда, дальше. Уже выходя на площадь он услышал громкие стуки и тихий, сливающийся в одно целое, вой, странное мычание… Слева, со стороны ГУМа, площадь тоже выглядела пустой. Группы людей, «тех», а не полицейских, располагались молчаливой цепочкой по правой стороне, ближе к кремлёвской стене, в сторону Васильевского спуска. Сергей, тем же неспешным шагом, перешёл к ГУМу и, прижимаясь к нему, пошёл вдоль площади. Ему показалось, что его заметили, но никто не проявил к нему внимания.
Стучали у мавзолея. Точнее – по нему. Вокруг стояло несколько строительных прожекторов. Со стороны Спасской башни, гробница была усеяна людьми, которые били по гранитным выступам кирками и ломами, иногда высекая искры. Другие мужчины, подгоняемые резкими, короткими криками «охранников», а иногда и ударами, разбирали такой же примитивный инвентарь из кучи, сваленной перед входом, и тоже направлялись на гранитную пирамиду. Чуть в стороне, прямо у прожектора, стояла ярко освещённая шеренга из нескольких людей, на которых были только ботинки с носками и разномастные трусы. Их правые руки были согнуты над головой в пионерском «салюте». Один из них показался Сергею очень похожим на какого-то «коммунистического» деятеля. Он даже попытался вспомнить фамилию, что-то, типа, Вапилов, при виде которого он всегда вспоминал книгу «Собачье сердце» писателя Булгакова. Этот человек держал в левой руке красный флаг, опёртый древком в брусчатку. Он попытался опустить правую руку, почесаться, получил по ней чувствительный удар, и рука снова замерла в «салюте».
От мавзолея, вдоль кремлёвской стены, в сторону набережной было организовано несколько людских рядов, в которых передавались друг другу куски, откалываемые от погребального сооружения. Видно было, что работа началась совсем недавно, и основная масса привлечённых к ней, издавая тот самый тихий вой – молча топталась внутри оцепления «охранников», которые отделяли всё новые группы, отправляя мужчин за инструментами и на разборку, а тех, кто постарше и женщин – в ряды человеческого конвейера.
Сергей попробовал связать воедино, флаги, людей, на некоторых из которых были красные банты, и ситуацию. В голову пришло нелепое, вроде бы, предположение, что это какая-то колонна одного из объединений демонстрантов-коммунистов, которых могли пригнать сюда, то ли с Болотной, то ли они сами сюда пришли. И теперь их заставили работать на мавзолее. Хотя, всё могло быть совсем не так… Странно, но полиции, спецподразделений на площади не было вообще. Но, если приглядеться, на стенах и башнях, можно было разглядеть блестящие шлемы. Кроме того, со Спасской и Никольской башен, несколько прожекторов тоже были направлены на всё это действо, подсвечивая также и пространство перед стенами. Но, опять-таки, не было и намёка на желание вмешаться. Обе стороны просто наблюдали, как третьи занимаются «муравьиным» трудом.
Он находился, примерно, на середине ГУМа, и, обернувшись, понял, что сам огромный, роскошный магазин выглядит довольно странно. Когда он пробирался вдоль него, всё его внимание было сосредоточено там, у мавзолея, хотя несколько раз он поскользнулся на осколках стёкол. Теперь он увидел, что многие витрины разбиты, а сами помещения, некоторые из которых были хоть чуть подсвечены, выглядели как после разгрома. Это напоминало картину быстрого и неистового ограбления, когда тащится всё, и этого «всего» так много, что можно не подбирать падающее по пути.
Он сделал ещё несколько шагов и поравнялся с большой нишей, в которой, видимо, располагалось кафе. Все столы и стулья были сдвинуты к центру и образовывали хаотическое возвышение. На самый верх была водружена огромная коробка или ящик. Из ящика торчало подобие человека, причём начиналось оно с вывалившегося огромного живота. Далее был мохнатый торс и раздутое бородатое лицо , напомнившее Сергею Карабаса-Барабаса. К голове было каким-то образом прикреплено или прибито два огромных уха. Глаза были выпучены, а изо рта торчало нечто круглое и оранжевое, напоминающее апельсин. Всё вместе напомнило Сергею гипертрофированного, карикатурного «чебурашку». Света было достаточно, чтобы он смог прочитать написанное коряво, большими белыми буквами, объявление, стоящее внизу пирамиды. «Картина Босхо». Ниже, было подписано: «Мастер, быстро вырежи камень». Сергей не понял, почему «Босхо», а не «Босха», и потерял нить мысли… Объявление было сделано на красной тканевой растяжке, которая была похожа на разорванную спортивную куртку со знакомыми Сергею витиеватыми узорами, которые он помнил, то ли по соревнованиям, то ли видел где-то ещё … Кроме того была приписка: «Памятник автору с другой стороны». Он снова поднял глаза, зажмурился и сделал несколько быстрых шагов в сторону. Ему совершенно явственно показалось, что содержимое коробки, скорее всего, не муляж или манекен, а настоящая плоть.
И тут же он натолкнулся на ещё один информационный щит. Щит накрывал довольно большую кучу. Сергей успел разглядеть красивую надпись, которая гласила «Национальная литературная премия «Лучшая книга». После слова «национальная» было вставлено краской от руки «местечковая». Внизу были ещё надписи от руки, из которых Сергей успел прочитать: «Здесь был Цитрусов», «Швыдкость – не талант» и «Приятного аппетита». Куча, которую накрывал щит, лежала компактно, как будто её содержимое сбросили из одного окна с верхнего этажа ГУМа. Он увидел что-то похожее на ноги в ботинках, торчащие из-под щита и ему стало совсем нехорошо.
Сергей помотал головой, похлопал себя по щекам и устремился дальше, к выходу с Красной площади, к Большому Москворецкому мосту. Мост тоже был открыт и безлюден. Оцеплена была лишь часть Васильевского спуска, прилегающая к Кремлю, где тянулись цепи тех, кто передавал осколки от мавзолея. Осколки, которые расставшись с последними людскими руками – летели в тёмные, маслянистые воды Москвы-реки, оставляя белые пятна брызг. Перейдя реку, Сергей прошёл мимо гостиницы «Балчуг», за тёмными окнами которой были видны редкие беззвучные вспышки, и, непонятно зачем, двинулся вдоль рукава реки по направлению к Болотной площади…
Он уже даже не пытался искать логику в своём поведении, просто шёл, полагаясь то ли на интуицию, то ли на какие-то другие, неведомые доселе чувства. Ещё на середине моста, он услышал тяжёлый запах. Запах чего-то горелого. Около Балчуга запах совсем затяжелел, а когда он дошёл до набережной, ведущей на Болотную и повернул туда, за угол – в лицо прямо ударила совершенно нестерпимая вонь. Он понял – это запах горелого мяса. Обильно смешанный с перегоревшим бензином или соляркой. Но широкая набережная Репина, в слабом свете, неизвестно отчего горящих, нескольких фонарей, была почти пуста перед ним, хотя он с ужасом ожидал, что увидит нагромождение обгоревших тел. Тела, судя по всему, должны были быть несколько дальше, в догорающем сквере… Угасающее пламя доедало деревья и отбрасывало зловещие блики на асфальт.
От сквера Сергея отделял огромный плакат с фотоколлажем, на котором он, вроде бы, разглядел известные ему лица политика Емцова, «тусовщицы» Нюши, истеричного бывшего шахматиста, отставного премьера, усатого толстого писателя без шеи, кого-то ещё… После этого он обратил внимание на два больших дорожных катка и несколько больших тёмных мокрых пятен на асфальте рядом с ними. По пятнам были разглажены куски материала, напоминающие одежду, из которой, местами, торчали какие-то белые отломки. Сергей увидел, что сама укатывающая поверхность массивных катков – тёмная, мокрая, и к ней прилипли пугающие лохмотья… Он развернулся, побежал назад, миновал мост в сторону Ордынки, и помчался в сторону кинотеатра «Ударник». Уже на бегу, он машинально отметил, что число мокрых пятен на асфальте странным образом почти совпадает с числом фотографий на огромном коллаже, рядом с увиденными катками. Он даже не смотрел в сторону Болотной, холодея, и понимая, что там может быть. Да и было почти совсем темно. В конце концов, он завершил этот круг, уже второй раз за сутки, перебежав Большой Каменный мост в сторону Кремля. Там он отметил, что у Боровицких ворот теперь располагается мощный пост, блестящий лакированными шлемами в свете прожекторов, сбежал на Волхонку, и, пролетев Бульварным кольцом, вышел дворами на Тверскую. После чего и произошли уже описанные в самом начале события, с безумным бегом в сторону зоопарка. И только там, забившись в спасительную, успокаивающую темноту, среди зверей и птиц, он начал осознавать – всё происходящее для него вполне реально. Ужасающе, невероятно реально. Как реально было всё, происходящее с ним в последние дни и месяцы.
А раз так, то вряд ли он смог бы изменить ход событий. И нечего себя винить в том, что не придал значения, не поверил. Да и что он мог тогда, два с лишним месяца назад, оказавшись в незнакомом доме по воле случая, изменить? Что он вообще понимал, когда увидел тогда, во дворе, три совершенно одинаковых микроавтобуса с одинаковыми номерами? Что он знал, когда, после этого, с приличным сотрясением мозга, лёг на диван и затаился, услышав шаги за дверью?
А тогда в дверь заглянули. Сергей не шевелился и не видел, кто это был. Он только понял, что дверь приоткрылась и закрылась. Шаги удалились и стихли. Наступила тишина. Потом во дворе завели мотор, по окну полоснули фары. Сергей снова поднялся и осторожно посмотрел за стекло. Машин оставалось две. Он хотел вернуться на диван, но почему-то, вместо этого, подошёл к двери и выглянул в тёмный коридор. Там было пусто. Справа угадывалась лестница, ведущая на второй этаж. Оттуда пробивался слабый свет, и были чуть слышны голоса. Дальше Сергей, понимая, что делать этого совсем не надо, подкрался к лестнице, и начал подниматься, стараясь, чтобы ступени не скрипели. Ступени были прочными, и он оказался в просторном холле второго этажа. Голоса явно шли от дальней двери, из-под которой виднелась освещённая полоска. Он постоял несколько минут, стараясь прислушаться к голосам, но потом, маленькими шажками, начал приближаться к искомой двери, перед которой замер и сосредоточился.
Говорили спокойно, с паузами. В основном, он сразу разобрал, говорил тот, кто назвался «Игорем». Игорь говорил тихо, поэтому услышать всё Сергей не смог. Он пытался уцепиться за содержание, понять суть, но это было трудно. Чтобы сложить различимые обрывки фраз, надо было представлять предмет разговора, а он был неизвестен. Что могло, к примеру, означать: «Семён основной Кавказ соберёт в Раменском за день-два…»? Или: «Третье вообще закрывать не надо, закроем плотно Окружную железку, и оттуда, после третьего дня, начнём щемить…»?
При этом, там, за дверью, постоянно прерывались, видимо, что-то показывая. Нет, Сергей понимал, что разговор, так или иначе, касается Москвы, но каким боком – было непонятно. В конце концов, он сделал ещё один шаг вперёд, чтобы подойти к двери вплотную, и пронял, что очень ошибся. Под ногой предательски скрипнула половица. Сергей застыл в дурацкой позе, но было поздно. За дверью сначала затихли, а потом она распахнулась, открыв пустой проём, за которым был приглушённый свет, стол с бумагами и довольно большая комната. Сначала Сергей никого из людей не увидел, а потом понял, что снизу, от косяка, на уровне колена, на него смотрит дуло пистолета. Потом пистолет поднялся, и в проёме, распрямившись в рост, появился Игорь:
– А ведь чудом не убил, – сказал он. – Давно стоишь?
– Давно, – зачем-то соврал Сергей, поняв, что дурацкую позу можно сменить.
– Слышал много? – спросил Игорь.
– Много, – снова соврал Сергей.
– Это плохо… – протянул Игорь, – это очень плохо…
Он зашёл в комнату. Сергей увидел за ним какое-то движение, но не фигуры, а лишь тени. Дверь оставалась полуоткрытой. Через минуту Игорь вышел снова:
– Ну, и что скажешь? – спросил он, глядя Сергею выше глаз, прямо в лоб.
– Да ничего, нормально, – произнёс Сергей, не понимая, что надо сказать и поэтому получилось уверенно.
– Нормально? – не отводя глаза повторил Игорь. – Ладно…иди к себе, вниз. Сиди там тихо. Я позже зайду… Подумаем. Тут теперь надо подумать…
– Хорошо, – снова уверенно сказал Сергей, – я пошёл.
Он повернулся, пошёл к лестнице, и начал спускаться.
– Да, и ты, это… – услышал он сзади голос Игоря и остановился, – ты только, сдуру, не побеги куда-нибудь. Тут канителиться не будут.
– Я понял,– ответил Сергей и кивнул.
Он снова представил «Тойоту» в реке, его зазнобило, и он чётко осознал, что канителиться, точно не будут.
Спустившись, он прикрыл дверь, сел на диван, и снова замер в ожидании. На часы он не смотрел, поэтому, через сколько времени пришёл тот, кого он узнал как «Игоря» – не определил. Может, через десять минут. А может – через два часа. Время потеряло объём. Может быть оттого, что он не понимал, чего он ждёт. То ли «Игоря», то ли – конца, неизвестно в каком виде.
Но пришёл Игорь. Он включил настольную лампу, взял стул и сел напротив, но так, чтобы оказаться в тёмном провале, откуда и прозвучало:
– Ну, теперь рассказывай. Про себя рассказывай. Кто, откуда, как живёшь, где работаешь, о чём думаешь… Только старайся не врать. Я почувствую…скорее всего. От этого многое зависит. У меня даже тени сомнения быть не должно. Иначе – тебя приберут.
Это «приберут» было сказано очень просто и не оставило никаких сомнений, что это означает. Но Сергея это, как раз, не испугало. Он чувствовал себя довольно легко, потому что понял – все последние часы он постоянно балансировал на краю пропасти и уже привык к пугающей пустоте. Ему даже хотелось говорить всё по правде, как последнее слово. Понимая, что времени у него немного, Сергей старался излагать только факты, без лишних эмоций, хотя, возможно, его иногда и «заносило».
Он рассказал, как родился в центре Москвы, в семье коренных москвичей. Как его отец, военный музыкант, нелепейшим образом утонул на рыбалке, когда Сергей ещё ходил в школу. Как мать, разменяв квартиру в Брюсовом переулке, уехала в Питер на перспективную работу, оставив его, конечно временно, на попечении бабушки, матери отца. Как мать всё время собиралась забрать его к себе, но собиралась так долго, что, в итоге, вышла замуж за какого-то «молодого», по словам бабушки, и переезд так и не состоялся. Бабушка, бывшая виолончелистка, водила его в музыкальную школу, которую он ненавидел, как все нормальные парни. Но бабушке хватило терпения и на школу и на преподавателей, и даже на то, чтобы он поступил в музыкальное училище. Потом была армия, «откосить» от которой не удалось. Где он, почти сразу, сцепился со старослужащими дагестанцами, которые и столкнули его с третьего этажа казармы. После чего его, с лёгким переломом руки, и очень сложным – ноги, определили в госпиталь, а оттуда, чтобы не поднимать шума, через несколько месяцев, комиссовали, с лёгкой хромотой, которая вскоре исчезла, вместе с недобрыми воспоминаниями.
Он вспоминал, как шатался по Москве, никому не нужный… Как познакомился с отцом Вячеславом, крестился, прибился к церкви, пел на клиросе баритоном, даже начинал регентовать, всерьёз задумываясь о семинарии. Но ему вдруг повстречались двое его бывших сокурсников, игравших в очень хорошем ресторане, и которым срочно был нужен клавишник. И он вошёл в эту ночную жизнь, полную вкусного алкоголя, доступных девушек, лёгких денег… Бабушка скончалась, оставив свою квартиру сестре Сергея, у которой уже были дети, которых он ещё и не видел, откладывая каждый год поездку к сестре в «Кёнигсбергский» Калининград…
Нет, он пробовал жениться, но Катя была из той, ночной его жизни, и менять её она не очень хотела, а сам он её выдернуть не смог. Ресторанная музыка начинала тяготить всё больше, в шоу-бизнес, после того, как он разогнал одну, предложенную ему, «голубятню», нанеся «лёгкие телесные» – путь ему был закрыт. Да он об этом и не жалел. И скоро он остался почти что один, пошёл работать в частную «контору» на Каширке… Была машина, квартира, рыбалка, поездки «в никуда»… Старые приятели давали иногда подрабатывать в «кабаках», так что – грех жаловаться…
Тут Сергей сразу остановился, потому что понял, больше сказать нечего. Вся жизнь вместилась минут в пять, и стало даже обидно.
– Ну, я что-то похожее и предполагал, – услышал он голос из темноты. – Значит, ты должен был иногда думать о том, что Москва должна быть удалена.
– В смысле, удалена? – спросил Сергей.
– В смысле злокачественного новообразования, – спокойно произнёс голос, и в луч лампы попало лицо собеседника. – Она должна исчезнуть в том виде, в который её преобразовали. Нужно хирургическое вмешательство, скальпель, иначе вся эта гадость разложит остальной организм.
Сергей понимал, что эти слова как-то связаны с тем, что говорилось за дверью, на втором этаже, и что он, по его же признанию, должен был слышать и понять. Но он же не слышал этого на самом деле, поэтому надо было включаться самостоятельно. Для этого надо было просто осмыслить заданный вопрос:
– Может быть, – Сергей начал вспоминать собственные недобрые мысли, которые приходили ему, как правило, по ночам, – даже – скорее всего… Конечно, в Москве сейчас правды нет. Ну, или её совсем мало. Но как? Это же миф, фантазм, как её можно вычистить? Пересажать? Выслать?
– Ну, это слабовато…– Игорь, судя по всему, улыбнулся, – только удалить.
– Удалить, в смысле – депортировать, изолировать?
– Удалить, в смысле – вырезать.
– Стоп, – Сергей помял пальцы до боли, – вырезать, это серьёзный глагол.
– Да, мне больше нравится – истребить.
– Так…– Сергей подумал, что это, либо розыгрыш, либо сумасшествие, – может быть я там, наверху, что-то не так понял? Разъясните подробнее.
– А что там можно было не так понять? – голос Игоря был спокоен и рассудителен. – Вот ты, коренной москвич, сын москвичей. Простой вопрос, если среди всего этого дурного мегаполиса провести исследование, много ли вас таких осталось? А если взять тех, кому за сорок, за пятьдесят? В процентах получиться мизерная доля. И доля эта стремительно сокращается. А ведь это, за некоторыми естественными исключениями, несколько другая культура, история. То есть тех, кто по праву рождения, только и должен быть полноправным гражданином Афин, которые только и имеют право избирать, быть избранными и прочее – они уже сметены «метеками», пришлыми со всех концов. И Перикла, который здесь положит этому конец, как в Древней Греции – не предвидится. Ну, это я так, вспомнил немного поучительной истории Эллады и её демократии… А много ты можешь вспомнить, таких, как ты, москвичей, которые сегодня правят, властвуют душами, владеют миллионами?
– Нет, немного, если вообще вспомню, – на это Сергей ответил сразу, он об это неоднократно задумывался.
– И ты, что, думаешь, что подобные тебе, действительно глупее, менее порядочные и неискуснее тех, кто пришёл и занял эти места?
– Не думаю. Просто те, кто приезжает, энергичнее.
– Да. И наглее. Они, кстати, этого и не скрывают. И они друг друга поддерживают. Они вас вытеснили, лишили природных прав и свобод. Постепенно, вроде бы даже и без крови. Но, всё равно, как называются те, кто приходит и вытесняет других, кто давно живёт здесь, для кого это его родина? Они называются – оккупанты. И не так важно, как проводится захват территории, с оружием, или просто, нашествием. Хотя оружие, у многих из них, тоже есть. Они разные, кто-то внешне ближе, кто-то совсем иных племён. Но, главное в том, что ничего приличного, за редким исключением, они сюда не приносят. Одни просто бросают якорь и затягивают сюда своих соплеменников, вместе с образом жизни, хиджабами, чадрами, понятиями «свой-чужой», кровной местью… Другие сплетут своё сообщество обмана, создадут информационные империи, которые круглые сутки промывают мозги, подсаживая людей на наркотические иглы суррогатов культуры, в виде «шоу-биза», разврата, денег. Известность заменяет талант, любой, кто этому противостоит, исторгается вон, становится «нерукопожатным». И вся эта кодла, каждую секунду заваливает остальных тем, что человеку, не то, что не нужно, – он показался из темноты, ткнув пальцем в сторону телеэкрана и газет на столе, – а ужасно вредно. Разве нет? Вот именно…
– Но ведь есть же те, кто этому сопротивляется, – Сергея подавил этот монолог Игоря, – есть какие-то издания, храмы, наконец…есть, просто, такие, как я…
– Да, в городе Содоме тоже попадались праведники. И из-за них город, поначалу, и не был сметён. Но я-то не претендую на высшую роль. Я человек. А храмы можно и не трогать, хотя там, тоже, в общем…Ведь речь не идёт о ядерной бомбе. Я даже не говорю о власти. Власть, кстати, менялась, а Москва, по своей новой сути – нет. Она, как «чёрная дыра», затягивает в себя, как в водоворот, всё больше людей, которые здесь быстро перестают ими быть. Они становятся материалом для получения денег, часто из «воздуха», передачи этих денег по цепочке до своих «элит». Когда-то этот порочный круг должен быть разорван. Поэтому тут бомба не подходит, нужен скальпель, правда о-очень большой, который, безусловно, захватит часть здоровой ещё ткани, но тут уж ничего не поделаешь. Как говорил один милейший грузин: «Лес рубят – щепки летят». А тут даже не лес. Сорняки да паразиты. Тут гербициды нужны. Человеческий «раундап». Конечно, брызнет и на культурные растения, не без этого. Но – немного. Очаг уж больно локализованный. Очевидный.
– Подожди, – Сергей даже не заметил, как, казавшийся бредом, разговор, начал его поглощать, – но почему это не должна делать именно власть? Защищать своих, свои ценности, традиции? Надо её просто подтолкнуть. Переизбрать, в конце концов.
– Тогда это будет диктатура, – Игорь снова вышел из темноты и прищурился, – а ведь мы хотим свободное общество. И они, всё это клопиное хозяйство, громче всех орёт о «гражданском обществе». Мы тоже граждане. Не хуже их. Вот, в свободном, гражданском обществе – граждане должны разбираться с гражданами сами. А власть пусть обеспечивает оборону, порядок, судебную систему. Власть должна собирать налоги, заботиться о сирых и убогих. А вот если власть начнёт травить людских «тараканов» и давить человеческих «клопов», тогда и начинается «беспредел». Тогда, в итоге, один человек определяет – где тебе быть, и кто ты. Весь этот гламурный московский «клоповник», требует «гражданского» общества, считая, что граждане, это только они. А все остальные, так покорное большинство, проще говоря – быдло. Это они, на самом деле, хотят диктатора. Но им надо, чтобы это был «их» диктатор, суверен. Они отказали другим, мыслящим иначе, в праве считаться гражданами наравне с ними. Напрасно… Так что мы, это всего лишь очередная гражданская инициатива, неплохо организованная и малопубличная.
– Я просто, наверно, не до конца понимаю, – Сергей даже привстал, – а как всё это реально может выглядеть? Ну, хорошо, решили, даже собрали сколько-то людей, и что? На митинг? Очередная демонстрация, лозунги? И что?
– Ты меня пугаешь… – Игорь снова исчез в темноте, – как будто вообще ничего наверху не понял. Не демонстрация, а экзекуция. Карательная операция. Или ты чего-то не расслышал?
– Нет-нет, – испугался Сергей, что раскрыт, – это я понял… Я, просто не понимаю, как это возможно?!
– Да ладно, – Игорь появился и махнул рукой. – Девяносто процентов будут внутренне руки от радости потирать, когда узнают, что нынешнюю Москву «прищемили». Это они там, у себя, перед всякой столичной знаменитостью шапку ломают. Это – в глаза. А за глаза, услышат в новостях, что этой знаменитости ногу оторвало – ай-ай, ужас какой, а в глазах, чуть не восторг. И сразу все созваниваются, обсуждают, вот ведь как, да?! А что, если где-то в Сибири от пришлых горячих южан всерьёз отбились, подпалили цыганских наркоторговцев, что не несётся сразу по кухням – так им, давно пора! Дети там, не дети, женщины, неважно… А тут же, на улице, какому-нибудь новому соседу с Кавказа – здрасьте, надо же ужас какой! У нас такое невозможно. Все люди братья!... Что, не так? А что, на самом-то деле, в головах? Думаешь, ты святой? А вот ты себя спроси, что ты чувствуешь, когда в твоём городе, под сто тысяч азербайджанцев по Комсомольскому проспекту прут, вроде, как бы из-за земляка убитого? Сочувствие и солидарность? Или нечто совсем иное? А если бы ты узнал, что туда, цистерн десять с бензином с соседних улиц вонзилось, и всё в огонь? Что тогда? Нет, понятно, ужас, кошмар, зверство… Но это – перед другими, даже – перед собой, но снаружи… А внутри что? Там, в глубине, какие ощущения? И здесь таких, пока что, намного больше. Очень намного. Так, что, вас всех расстрелять? Или просто не стоит нацпарады устраивать на той земле, которая не твоя?
– Но страна-то у нас одна…
– Это точно, мы граждане одного государства. Поэтому, страна у нас одна. А вот Родины – разные. И они, у себя на Родине, об этом прекрасно помнят. И борются за неё, отстаивают своё. Кто как может. Вот и вся идеология… Когда они «пришлых» славян и вообще, не «титульных», из Душанбе гнали, из Грозного, квартиры отнимали, даже убивали – то же самое было. Ничего не поделаешь, их земля, их Родина, их право. Из Крыма, при Екатерине ещё, греков изгнали. Да сколько примеров… Такая жизнь. Пройти через это часто приходится. А как там потом, кто знает… Только здесь хуже всё. Запущено очень. Такой инфицированный «интернационал» слепился, пока разгребёшь…
Сергей почувствовал, что устаёт. Устаёт оттого, что вынужден всё время следить за тем, как бы не «проколоться» на том, что почти ничего не знает, и ничего, толком, не слышал, там, за дверью. Нужно было, или сдаваться, или заканчивать разговор. Разговор, из которого он тоже мало что понял. Все эти «психопублицистические» экзерсисы были занятны, местами страшны, интересны, и, во многом, сходились с его личными мыслями. Но что из того? Ему уже представлялось, что он попал к каким-то «скинхедам», а, может быть, в банду или секту…
Мешала только утонувшая в реке «Тойота», микроавтобусы с одинаковыми номерами и манера говорить этого «Игоря». Что-то не укладывалось в сформированное телевидением и газетами клише. Чувствовалось что-то слишком объёмное, серьёзное, и, оттого, пугающее. Самым логичным было постараться свернуть разговор, а потом искать возможность сбежать, исчезнуть, и забыть всё это. Да, так и надо поступить, решил Сергей, и вдруг произнёс совсем не то:
– Знаешь, а я ведь не слышал ничего. Там, наверху… Я только подойти успел, поймал несколько фраз, и ты меня сразу выловил. Даже не знаю, что я сразу-то не сказал…не знаю, честно…
Он ожидал паузы, и она наступила. Сергей снова не понимал, почему он сказал то, чего совсем не хотел, зачем признался? В голове только и крутилось дурацким припевом: «Слово не воробей, не воробей слово…».
– Не врёшь? – наконец услышал он Игоря. – Не врёшь… А ты, молодец, я сейчас вот что понял, если бы тогда сказал, что ничего не слышал, я бы не поверил. Нет, точно, при всём опыте. Да я и ждал, там, наверху, что ты скажешь – ничего не слышал. А ты меня сбил…Хм… И уже давно бы всё кончилось. Для тебя. Не очень даже больно…подожди, а зачем ты сейчас-то признался?
– Не знаю…вот, честно, не знаю, вырвалось и всё.
– Ладно…что ж, раз так… А ты везучий, значит не просто так вырвалось, значит тебя ведут.
– Кто ведёт?
– Неважно, не обращай внимание.
– И ещё, – Сергей решил сказать и это, – мне стало интересно. Я ведь сначала думал, что это всё шутки. Так, очередная группа…этих, ну…
– Скинхедов, – подсказал Игорь.
– Ну, не совсем, хотя… Но мне машина утонувшая, и то, что сегодня на реке было – мешало. Чувствовал, что серьёзнее всё. Но так и не понял, насколько.
– А если намного?
– Тогда… – Сергей задумался, – тогда я даже опасаюсь. Нет, ты говоришь – я понимаю. И мне созвучно многое. Но это-то и ужасно…
– И скинхедов никаких нет, – как будто не слушая Сергея протянул Игорь. – Это их специально, как пугал, содержат. Те же «клопы». Поганое племя. Чтобы вы все смотрели и ужасались – какие уроды бритоголовые. Вот вам образец славянского патриота. Хотите таких? То-то! А они все у них на связи и содержании. Если какая-то демонстрация, за местные традиции там, или что-то такое, тут же группа таких вот уродцев, сбоку откуда-нибудь, вольётся. Со своими лозунгами, типа: «Россия для русских, бей «чёрных», или «жидов». И все камеры телевизионные, все фотографы, удивительным образом, окажутся именно там, где эти бритые, или, наоборот, бородатые. А на следующий день, везде, на первых полосах – вот они, «нацики», местные «фашисты». При этом никто настоящего значения слова «фашист», ни его историю, это я об Италии и Австро-Венгрии, не знает, и не хотят знать… И ничего, работает схема. Все пугаются, верят. Но ведь это должно когда-нибудь кончиться. И это кончится.
– То есть, ты хочешь сказать, что может появиться некая реальная сила? Новая, никому не известная? Да об этом бы уже трубили на каждом углу. Те самые, газеты, телевидение, радио. И вообще, это немыслимо! Как можно создать что-то большое, серьёзное, и главное – дееспособное. Это же структура, организация, деньги, наконец. И всё это ещё и скрытно.
– Нет ничего проще, – Игорь первый раз встал и прошёлся по комнате. – Я, конечно, исключительно теоретически, но даже ничего не надо было бы изобретать. Вспомни, как в тупейшие финансовые пирамиды собирали сотни тысяч, миллионы людей. Те, кто это организовывал, те, кто сидел в трамвае, стартовавшим первым, который всегда побеждает в гонке трамваев – они набирали тысячников, сотников, десятников. А те уже подтаскивали платёжеспособный «контингент». Структура формировалась моментально. И, думаешь, кто-нибудь вспомнит фамилии «десятников», не говоря уже о «сотниках», «тысячниках»? Знают только умело подставленного предводителя, типа Мавроди, одного взгляда на которого, достаточно, чтобы поставить диагноз. Это «пустышка», а главные лица ушли «за кадром». И это всё только за деньги. Пусть и большие, но никчёмные. Деньгами никогда ничего серьёзного, чтобы основательно и надолго, не решить. Не многим ли прочнее будет подобная схема «за идею»?
– То есть, ты хочешь сказать… – начал было Сергей, но Игорь его прервал.
– Я просто теоретически размышляю, – весело сказал он, – не надо недооценивать ситуацию. И не углубляйся, зачем тебе история вопроса, подробности, ты ведь закладывать не пойдёшь? Нет. Да и куда идти, если те, кто действительно имеет силу, подобное, чисто теоретическое, естественно, дело остановить – сами, внутренне, за него. Они тоже хотят собственную систему «свой-чужой» наладить.
– А я кто? – спросил Сергей.
– Ну, в принципе, свой. Но ты снаружи, и это хорошо. И потом, есть ещё кое-что, иначе, что бы мне с тобой возиться?
– Что есть?
– Ладно, не парься, – голос Игоря звучал бодро и спокойно. – Ты лучше скажи, у тебя есть кто в Москве? Не знаю, родные, девушка…
– Мать в Питере, сестра в Калининграде, с девушкой расстался недавно… – Сергей внезапно понял, что у него в этом городе почти никого и нет, – так, несколько друзей.
– Друзьям, как раз, всё это рассказывать совсем ни к чему, – веско сказал Игорь, – могут и к психиатру отвести. Но, так, для очистки совести, можешь им сказать – как только полиция объявит в Москве забастовку – пусть уезжают. Подальше. На недельку-другую…
– Забастовку? Полиция? – Сергей даже сразу не ухватил смысл сказанного. – То есть – полиция забастует? Они ведь даже права не имеют, кажется?
– Права, может быть, и нет. А возможность – присутствует. В общем, я сказал – ты услышал.
– Подожди, и что, пойдёте громить?
– Я что, на погромщика похож? – рассмеялся Игорь. – Ну, а вдруг какая-нибудь «дикая дивизия» объявится? И начнёт трудиться. А у них тормоза вообще другой конструкции. Для них, к примеру, «гомика-атеиста» растворить – сразу два добрых дела сделать. За которые, потом, должны чуть не в райские кущи определить. Это для нас с этим всем всегда проблемы… И вот, представь, войдёт в город такая группа энтузиастов на три дня, как положено, и расстарается… Правда, контролировать придётся. Есть обременения. А то начнут ещё церкви грабить, или больницы, а это ни к чему. И часть людей им трогать запрещено. Хотя, конечно, тут отследить трудно, но, ничего не поделаешь…
– Что, документы будут спрашивать?
– Скажем – будут, – жёстко сказал Игорь. – И в спальные районы сказано не лезть…Хотя они всё равно дня через два расползаться начнут. Придётся тормозить.
– Да что это за «дикая дивизия» такая? – спросил Сергей.
– Ну это же всё «теоретически», – развёл руками Игорь, снисходительно посмотрев на Сергея, – хотя, если вдруг…
– Что?
– Я вот думаю, а если ты, как раз, и решишь остаться? Может такое быть, да и она говорила…
– Кто «она»?
– Нет, это так… Хотя я, честно говоря, на твоём месте, точно бы уехал. А то потом ещё будет часть вторая – месть. Но, так же, чисто теоретически, ты понимаешь, вот что…
И тут Сергей услышал насчёт кинотеатра «Россия», куда он может приехать, и узнал те самые семь цифр, которые отпечатались в сознании. Потом они помолчали.
– Ну ладно, встретимся, так встретимся, – прервал паузу Игорь. – Но, всё-таки, повторю, лучше бы ты соскочил куда-нибудь. В район Сыктывкара, например. Или к сестре в Калининград. Неважно куда. На юг только не советую, мало ли какой резонанс… В общем, тебе решать. Я посоветовал – ты услышал. Но только настоятельно рекомендую, даже по пьянке, ни с кем, сегодняшний длинный день, не вспоминать. То есть, ты даже представить себе не можешь, как всё может быстро произойти. При этом, ничего личного, естественно… Ложись, выпей, тебе принесут, и спи спокойно. А завтра тебя вывезут. Даже вместе с велосипедом. Не переживай, я же сказал, без последствий. Пока что, – Игорь направился к двери.
– Постой, – Сергей вспомнил, что хотел спросить с самого начала и чуть не забыл, – а зачем здесь три машины стояли, во дворе, одинаковые, даже номера одни и те же?
– Мог бы сам догадаться, – Игорь уже взялся за ручку двери. – У нас таких двойников, тройников… Пока нужны. Алиби там, или вообще. Одна в одном месте, другая, под свидетелями – в другом. Понял?
Сергей не понял, но кивнул. Дверь закрылась. Скоро ему принесли водки, он выпил бутылку, и на редкость крепко уснул.
Он проснулся от стука. Стук был глуховатый и живой. Сергей понял, что лежит на животе, щекой на своей сумке, но ему совсем не хотелось переворачиваться и открывать глаза. Он больше всего хотел, чтобы вместе со сном, исчезло всё, что было совсем недавно, только что… Ему хотелось оказаться на своей кровати, в своей квартире, которую он уже ни на что бы не хотел променять. Потому что не было лучшего города, чем Москва, и ничего, лучше собственной квартиры в ней, и постели. Как он мог не понимать этого раньше и не ценить?!
Наконец он перевернулся и увидел неподалёку нескольких пеликанов, хлопающих огромными клювами, открывая и закрывая их. Над тихой, совершенно гладкой водой пруда, стелился лёгкий туман. Сергей поднялся и медленно пошёл вдоль пеликанов, недоверчиво косящихся на него, вышел на пустую аллею, и пошёл по ней. Где-то внутри ещё тлела надежда, что вот, сейчас, появятся смотрители, сторожа, его задержат, вызовут полицию, и всё пойдёт своим чередом. Но никого не было. Туман продолжал ползти медленными клубами.
Сергею было очень холодно, он и проснулся уже в оцепенении, когда все мышцы были напряжены, что сдерживало холод. Но после того, как он немного разошёлся, мышцы стало отпускать, и его всего начало трясти. Трудно сдержать было даже зубы, которые отбивали целые очереди перестуков. Он шёл всё дальше, туман становился всё реже, и тут последние надежды растаяли. Ветер был очень слабый, поэтому дымы шли столбами почти вертикально. А дымов было много, и они становились всё более различимы. Он обернулся и увидел знаменитую сталинскую высотку на Кудринской площади, которая напоминала почти стёртые из памяти картины обгоревшего «Белого дома» в начале девяностых, к которому он бегал ещё мальчишкой. Только там пожар ограничивался цепочкой окон нескольких этажей посередине здания. А здесь ещё дымящиеся окна, или даже, из которых выбрасывало языки пламени, были беспорядочно разбросаны по всей площади гигантского здания. Но и другие дома вокруг зоопарка, до которых дотягивался взгляд, выглядели не намного лучше. И тут Сергей понял, что он не хочет уходить из зоопарка. Он почувствовал, именно здесь сейчас, быть может, куда спокойнее и безопаснее, чем там, за решёткой, где живут люди. Или жили ещё совсем недавно. До вчерашнего дня.
Он почти пробежал вдоль большого пруда, мимо вольеров, в которые даже не заглядывал, покосился на морского котика в открытом бассейне, и всё же дошёл до ограды, расположенной за массивным строением моста-вольера. Затем осторожно выглянул на Большую Грузинскую улицу. Почти напротив, прямо посередине, сцепились несколько машин, одна из которых перевернулась на крышу и навалилась на другие. Ещё одна врезалась, справа от него, в закрытые ворота новой территории московского зоопарка, которые, вероятно, слегка приоткрылись. Всё это, роскошное ещё вчера, автомобильное железо, тихо догорало. Разобрать было трудно, но, судя по всему, в той машине, которая была развёрнута к Сергею боком, были люди. Точнее, то, что от них осталось, чёрные и застывшие силуэты. Никакого желания выбраться на улицу, чтобы разобраться, разглядеть, он не испытывал, это не имело значения. К этому пора было привыкать.
Он отошёл назад и сделал несколько быстрых, глубоких приседаний, чтобы остановить не утихающий озноб. Потом отдышался, и начал снова приседать, до изнеможения. Озноб, наконец, прошёл, но буквально сразу навалилось чувство нестерпимого голода. Надо было успокоиться и принять хоть какое-то решение. Сергей вспоминал, казавшийся теперь невероятно далёким, разговор с тем, кто называл себя «Игорь». Тогда «Игорь» советовал исчезнуть на неделю-другую. И подальше. Значит, через неделю, ну две, всё это может кончиться… Надо просто переждать это время. Лучше всего – уйдя из города. Но как уйти – Сергей не представлял. Надо же было ему оказаться почти в центре! Теперь, что там, за оградой, совершенно неведомо, но совершенно очевидно, что-то страшное. И ещё более страшное своей неизвестностью. Так что выходить с территории зоопарка вряд ли стоило. Во всяком случае, он пока что жив, даже сумел выспаться. Вокруг довольно тихо и безлюдно. А звери – что звери… Вода есть в пруду, наплевать, какая, а насчёт еды, так можно и поголодать.
Тут есть захотелось ещё больше, мысли спутались, Сергей подошёл вплотную к воде пруда, который начал обходить с другой стороны, там, где промчался вчера. Он решил подыскать самое безопасное место, где можно было бы устроить постоянную «лёжку», ночлег. И вдруг он услышал за спиной кашель, от которого он вздрогнул и метнулся в сторону, как от грома. Сергей даже инстинктивно присел, потом медленно повернулся, ожидая чего-то ужасного и неотвратимого. Всего в нескольких шагах от него, на одной из лавок, сидел человек в тёмном полупальто. Человек был седой, с небольшой аккуратной бородкой и в достаточно модных очках. Рядом с ним на лавке стояли два пакета. Человек смотрел на Сергея и неторопливо жевал:
– Хотите пирожок? – спросил он.
– Очень, – сразу ответил Сергей, даже не успев подумать.
– Берите, тут много, – сказал человек и показал на пакеты.
Сергей подошёл, сел рядом, с другой стороны пакетов, заглянул в один, вытащил лежащую сверху булку и начал жевать:
– А можно попить? – спросил он, проглотив первую порцию.
– Конечно.
Сергей достал начатую уже бутылку какого-то напитка, отвинтил крышку и задержал руку.
– Да ладно, – махнул рукой седой, – пейте так, потом за стаканами сходим.
Допив почти всю бутылку, Сергей выдохнул, завернул пробку и снова принялся за булку.
– Яд конечно, – кивнул седой. – Отвратительный квас, хоть и разливной. Но минералки не было. Не переживайте, найдём, здесь это не проблема. Хотя современная минералка тоже дрянь. Эрзац из-под крана.
– Согласен, – кивнул Сергей, ещё не дожевав.
– Николай Петрович, – кивнул седой и протянул руку.
– Сергей, – ответил Сергей и пожал её. – Очень вкусно, так благодарен, нет слов.
– Да ерунда, не стоит, питайтесь…
Через несколько минут Сергею стало тепло и уютно. На небо стали наползать тучки, но дождя не было. Он перевёл взгляд на Николая Петровича и увидел, что тот тоже смотрит на небо.
– А дождик бы был очень кстати, – произнёс Николай Петрович, – очень уж много всего горит.
– Да? – спросил Сергей. – А вы, что видели? Вы из города вышли? А давно?
– Часа полтора. Вот, прямо из этого дома, – он показал на тлеющий местами, сталинский небоскрёб.
– Ну, и как там?
– Очень интересно. То есть, конечно, ужасно, но интересно. Правда, здесь куда спокойнее.
– А как вы прошли? – насторожился Сергей. – Что, территория открыта?
– Нет, вряд ли… Просто тут, у ворот, очередная авария, один автомобиль в воротину упёрся, и щель получилась. Я в неё и проник. На нервной почве аппетит просто зверский. Пришлось пару торговых точек вскрыть. Холодильники уже потекли, там, где я был, электричества нет, так что брал только выпечку. И сладкий газированный яд под видом кваса. Странно, но кое-где в городе ток есть. Я ночью, когда ходил, поглядывал. То есть, как ходил, скорее прятался. Там просто орды какие-то. Гребут, тащат, грузят, увозят!
– Тьфу, – мотнул головой Сергей, – а я от всего этого, затупил…правильно, здесь же еды навалом. Просто не сообразил, что теперь можно всё брать просто так.
– Конечно, – кивнул собеседник, – я думаю, теперь до наших мелких хулиганств, никому дела нет.
– А вы, что, – прямо в высотке живёте? То есть, жили?
– Да, прямо там, – Николай Петрович указал пальцем на огромное здание. – И почему – жил? Может быть и ещё поживу. Моя квартира пока не горит. Правда, перед уходом, слегка с потолка закапало. Наверно сверху у кого потекло, холодную воду ведь не отключали. Газ, да быстро пропал, электричество – то есть, то нет. Но всё равно, в квартире сидеть страшновато. Тем более – одному.
– Ну, расскажите, что там? Как? – не терпелось Сергею. – Я-то здесь довольно давно. Видел начало на Тверской, накошмарился так…вокруг Кремля оббежал…
Тут Сергея захлестнуло и он, сбивчиво и быстро, рассказал, что ему довелось увидеть. Собеседник слушал его внимательно, но спокойно, лишь изредка потирая виски.
– Но это только начало ночи было, – закончил Сергей, – а потом-то что? Я ведь сюда сразу сбежал, забился к пеликанам и уснул.
– Ну, у вас и нервы! – неожиданно рассмеялся Николай Петрович. – Так вы побольше моего видели. А я, что…так, мелочи, грабят, убивают, я же говорил уже…
– А вас почему не…ну, не тронули?
– Вот, действительно, – развёл руками седой человек, – сам не пойму. Я заперся, конечно, понятно стало, что дело серьёзное. Но когда дверь стали ломать, понял, лучше открыть. Хуже то не будет, сломают, всё равно. Человек пять ввалились. По квартире прошли, у меня двухкомнатная, ещё отцу дали, почти сразу после постройки. Потом, зачем-то, паспорт потребовали. Я дал. Посмотрели, сличили, прописку посмотрели. Пара человек в туалет зашли, помочились, мимо унитаза, естественно. И ушли. Прихватили какую-то ерунду. Кортик отца покойного, да кубок подарочный, его же. Так он даже не золотой, позолоченный. Ни картины не тронули, ни иконы. А у меня несколько очень ценных есть. И всё…
– А кто это был…были? Какие?
– Какие-то «джигиты», не знаю. Мрачные… Сплошное чёрное пятно. Заставь сейчас опознать, ни за что не смогу… Потом визг слышал от соседей. Они недавно вселились, квартиру у дочки Семёна Васильевича купили. Дорого купили, она года два продавала… Выглянул в глазок – одни «джигиты». Так, показалось, справа стоял один, вроде бы славянского вида. Потом соседей выволокли, явно не живых, свалили в угол. Дальше я смотреть не стал, посидел сколько-то у окна, посмотрел на Москву. У меня вид хороший. Как раз на Центр. Понял, что не нашим домом единым… Потом, когда в доме, вроде, утихло – решил пойти на воздух. А что, я человек старый, кому я нужен? Фонарик взял, знаете, такие сейчас есть, на голову надеваются, я его на дачу всегда беру, и пошёл. На тела соседей смотреть не стал, очень страшно, да там ещё, на лестнице несколько попалось… Лифт я даже не пробовал, хоть и высоко… Да, жутко… Крики всякие, дымом потянуло. Внизу, уже на выходе, опять «джигиты» снуют. Одни что-то тащат, другие лопочут на своём. Меня увидели, замолчали. Думал, всё… Нет, посмотрели, и опять за своё. Я и вышел… А дальше, по стенкам, по стенкам, где потемнее. Потом страх куда-то стал уходить. Поверьте, даже интересно стало – что ж это такое? Я ведь начало проспал. Бессонница, поэтому, часам к пяти вечера, бывает, сморит, лягу, а потом в одиннадцать проснусь, и всю ночь не уснуть. Тут – то же самое. Около одиннадцати проснулся, свет ещё постоянно был, вижу из окна, что-то в городе творится. Включаю телевизор – рябь сплошная. Приёмник у меня на даче, мобильный телефон не работает, городской – молчит. Собрался уже выйти, а тут в подъезде как грохнет! И свет первый раз погас. Я и остался, мало ли что. Потом опять свет дали, и, дальше я рассказывал… Вот, почти всё.
– А вы коренной москвич? – спросил Сергей.
– Да, а что?
Сергей начал было пытаться связывать факты, но версии никак не строились, ускользали. Он вдруг решил, что просто обязан, сейчас же, рассказать своему новому знакомому всё, от самого начала и «Тойоты», ушедшей, как ему показалось, в реку. Обсудить слова «Игоря» в давнем ночном разговоре. Одна голова хорошо, а две…они наверняка вместе смогут всё понять правильно. Он набрал воздух, и произнёс, вместо всего этого, только одно слово:
– Да-а-а…
– А вы? – спросил Николай Петрович.
– Что я? – Сергей забыл предыдущий вопрос.
– Вы тоже москвич? В смысле – коренной?
– А? Да, в том-то дело, – Сергей замялся и снова сказал, – да-а…
– Что, в этом есть какой-то смысл? – заинтересовался собеседник.
– Не знаю…просто я, не так давно, понял, как же мало осталось здесь «коренных». Особенно, во втором, третьем колене. Я о тех, кому уже к сорока годам… А уж тех, кому за пятьдесят… Да, одни «метеки».
– О-оо! – Николай Петрович довольно потёр руки. – Удивительно! Встретить в такой момент «свободнорождённого» земляка, который, к тому же, в курсе реформ великого Перикла…
Сергей не стал уточнять, что ему просто запали в память слова о Древней Греции, сказанные «Игорем». Тогда, в ночной беседе. Он запомнил – «метеки» и Перикл. А потом, так, для интереса, справился в Интернете, и параллели стали действительно прорисовываться. Но про это он не сказал, а сказал:
– Сам удивляюсь.
– И, самое интересное, где?! – продолжал собеседник. – В зоопарке! Крайне символично.
– Может быть… А может быть случайное стечение случайных обстоятельств.
– Тогда это редкое везение, – Николай Петрович достал из пакета пирожок и надкусил, – хотя, кто знает, чем всё это кончиться, и какое уж тут везение.
Сергею снова очень захотелось сообщить этому, симпатичному московскому старичку, что он догадывается, чем всё это должно кончиться, и даже предполагает – когда. Но он опять удержался.
– А знаете, что… – задумался Николай Петрович с надкушенным пирожком в руке, – когда я попал сюда и немного отошёл от этого кошмара, а отхожу я быстро, то понял, что я ждал чего-то подобного. И даже желал.
– Чего?
– Нет, конечно, не такого чудовищного извержения страстей, но когда-то нарыв должен был лопнуть. Весь этот новый Вавилон, раздутый спесью бездарностей. Я давно догадывался, что люди произошли не от обезьяны, но все последние годы, они весьма успешно в неё превращались. Причём – с пугающей скоростью… Ах, если бы нам, во время нашей молодости, зрелости, дали бы такие свободы, такие технические средства, изобилие, мы бы не поверили, мы бы на колени рухнули от благодарности. И уж, безусловно, вектор движения искусства, культуры, был бы совершенно иной. Какие тогда люди, артисты, режиссёры, писатели, прозябали в нищете, безвестности, задавленные советской цензурой, ложью системы. И, всё равно, были на космическую орбиту выше, талантливее, чище, чем вся эта сегодняшняя бездарная муть. Пресыщенная, и оттого, ещё более алчная. Заметьте, они всё равно чувствуют себя ущербными, несоизмеримыми с гениями прошлого. Даже советского. Поэтому они пытаются приблизиться к ним, пристроиться в этот ряд. Почему они, проклиная прошлое, оставили все эти звания, «заслуженный», «народный артист»? Да раньше, какой бы артист ни был, если ему давали «народного», он действительно обладал талантом. Это был настоящий сертификат, знак качества. И теперь, когда все эти карлики, кто через постель, кто за деньги или верность клану, становятся «заслуженными», «народными», они удовлетворяют свою неполноценность. Они теперь в одном звании с Евстигнеевым, Леоновым, Смоктуновским, Ефремовым. Они равны! Какой-нибудь бывший любовник старой певицы, сам случайно видел по телевизору, как он, невменяемый, мочился в кулису перед полным залом, да ещё, заплетаясь, орал, как всем зрителям повезло его увидеть, Лузьмин, Кузькин, не помню. Да такого музыкантика в наше время ни в один бы приличный ресторан петь не пустили. Да что там петь, просто – не пустили бы. И вот они теперь – «народные артисты России», официально, со свидетельством. Да все прошлые колоссы, а я их лично знал, почти всех, они бы все от званий отказались, если б знали, в какой компании окажутся.
– Но есть ведь действительно достойные, даже сегодня, – возразил Сергей. – Если говорить о классической опере, пианистах, дирижёрах, тут я в теме…
– Да, там ещё есть, – согласился Николай Петрович, – но это только там, где ещё остался здоровый консерватизм. В музыкальной классике, балете… Классика – последний оплот. Но это ненадолго. Достаточно посмотреть на Большой театр. Там упорно внедряют все эти «новые прочтения» великих произведений, которые их убивают. Топчут традиции всякими гадкими «Детьми Розенталя». И так везде. Даже старые фильмы пытаются переснять на свой, бездарный лад. Чтобы подменить постепенно. Да-а… Революционеры били по вере. Церковь крушили. Если бы добили – знали, цель достигнута и России конец. И классике, соответственно. Не добили. А эти, их приемники, бьют по классике. Знают, если добьют – искусству конец. Тогда примутся за веру. У бесов цели одни.
– А вот вы говорили, что знали лично, тех, прошлых, – задал вопрос Сергей, – вы, что, тоже артист?
– Я? – притормозил Николай Петрович. – Ну, вы, видимо, не театрал?
– Нет, – признался Сергей, – так, телевизор, редко – кино.
– Ну да, да, почти как все… А я почти чисто театральный человек. Да, был артистом. Театральным. И неплохим, уверяю. И, поверите, не так и давно был представлен к «народному». И я ушёл. Ушёл, когда узнал, кто будет получать звание вместе со мной. Без скандала, тихо. Исчез. Стыдно стало и противно. Как-то склизко. И я этим поступком действительно горжусь. Потому что редко о нём говорю, а значит, поступил по совести.
– Я никогда об этом не думал, – покачал головой Сергей, – но, если так, то звания похоронили.
– Даже не это главное. Главное – какой же должен быть народ, если у него такие «народные». Возмутились бы, заставили бы свои, новые титулы придумать. «Супер шут», «супер-пупер детективщик». Вот, есть же какой-то «Король попа».
– «Король попа» пал, – произнёс Сергей, вспомнив вчерашние события.
– Да? – Николай Петрович внимательно на него посмотрел. – Ну, может быть… Ладно, что там звания… Я уже о всяких «союзах» вообще молчу.
– Каких союзах? – не понял Сергей.
– Да творческих, творческих. Союзах писателей, художников, композиторов. В них и при СССР бездарей напихано было, не счесть, а сейчас – вообще не о чём говорить. Вот вы можете себе представить, что Пушкин – секретарь союза писателей? СССР, России, не важно. Я – нет.
– Но ведь всегда были какие-то объединения по интересам. Я, не силён, но ещё по институту помню, имажинисты, футуристы…
– Это другое. Хотя, вами перечисленные, тоже хлам. В прямом и переносном – ХЛАМ. Было такое название сразу после революции. Художники, литераторы, артисты, музыканты, сокращённо – ХЛАМ и выходит. Но, если копнуть глубже, действительно были стоящие общества. Товарищество художников-передвижников. «Могучая кучка» у композиторов. Только там, во главе всего стояла идея. Стояла правда, национальный талант. А не престиж, санатории, пенсии и привилегии. Там было единение в благородной и бескорыстной цели. А тут – сборище тщеславных и бездарных корыстолюбцев. За редким исключением. Всё, что их объединяет – отсутствие таланта. Хотя, это сильный фактор. Поэтому они заняты убиранием конкурентов и затыканием всех ходов, откуда могут выйти действительно одарённые люди. Затыкание чем угодно, любой дрянью под видом искусства. Порой, самой ядовитой. Поэтому, кто, в конце концов, посворачивает им головы, не так уж и важно. Небесная это будет молния, или дикая орда. Нечто похожее давно предвидел Шпенглер в «Закате Европы», об это писал Ильин, да что я, вы и сами это знаете.
– Нет, – сказал Сергей, – не знаю.
– Странно, – задумался Николай Петрович, – для человека, знающего реформы Перикла…
– Это шальная пуля. На самом деле – знания на уровне интуиции. Надеюсь, хоть здравой.
– Тогда я вам даже завидую. О, сколько вам открытий чудных… Тогда вернёмся к прозе жизни. Какие теперь у вас планы?
Сергей уже полностью согрелся, голод отступил, он достал телефон, убедился, что на обеих сим-картах сеть отсутствует, и предложил единственное, что пришло ему в голову:
– Не выпить ли нам, Николай Петрович, за знакомство?
– А знаете, – широко улыбнулся собеседник, – я ведь практически совсем не пью. После инфаркта остановился. Но сегодня выпил бы с удовольствием. Даже не думая о мере. Сегодня я в полностью ощутил эфемерность бытия. Только одна проблема – нечего. Здесь ведь общественное место, поэтому во всех точках только безалкогольная химическая гадость. Или растворимый, поддельный кофе.
– А если я попробую выйти в город? – стал размышлять Сергей. – Паспорт у меня есть, да и вообще… – он подумал, что он, пусть даже теоретически, достаточно защищён, так как помнил те цифры.
– Не боитесь?
– Не очень. В конце концов, кто знает, где найдёшь, где потеряешь, что будет здесь, что там…
– Это да…
– Давайте так, вы обеспечите качественное продовольствие, не выходя отсюда, а я сосредоточусь на алкоголе извне. У вас есть пожелания?
– Даже не знаю, – Николай Петрович слегка растерялся, – не время привередничать. Хотя, если будет выбор, то коньяк. Но, с удовольствием приму, что угодно. Даже спирт из аптеки.
– Вот об этом я, кстати, не подумал, – кивнул Сергей, – может это будет проще. Специально за коньяк рисковать не буду.
– Ни в коем случае! Уже и не рад, что сказал.
Сергей встал, отряхнул крошки, сделал несколько шагов в сторону забора, но остановился и, повернувшись к Николаю Петровичу, произнёс:
– Вы, всё-таки, если я не вернусь – постарайтесь отсюда не выходить. Среди нерукотворных животных как-то спокойнее. Вряд ли сюда придут. Еды вам на неделю, максимум на десять дней, хватит по любому.
– Почему на неделю, – насторожился Николай Петрович.
– Потому что всё должно закончиться. Не спрашивайте, не отвечу. Но, процентов на девяносто – уверен. Даже, на девяносто пять. Поэтому, очень желательно, набрать всего побольше, найти где-нибудь пустующий вольер покрепче, забраться туда, запереться и переждать. А то ещё, вырвется какое зверьё. Хотя, куда хуже, если другое ворвётся. Но, это если меня долго не будет… Дырка в воротах там?
– Там, – подтвердил Николай Петрович, и Сергей пошёл в указанном направлении к воротам и навалившейся на них машине.
Он сразу решил идти к Пресне. Там куда больше магазинов, ресторанов. И даже аптек. И хотя до площади было всего-ничего, последний отрезок дался непросто. Перед площадью, у главного входа в зоопарк, всё было забито машинами, многие из которых ещё дымились. Воздух был тяжёлый, густой, пропитанный ядовитым дымом. При этом, к дыму часто примешивался запах, куда более неприятный. Сергей уже понимал, что это, скорее всего, запах горелой плоти. Глаза иногда начинало резать до слёз. Он торопился, и когда выбрался из автомобильного кладбища, на площадь, после кафе «Шоколадница», напротив кинотеатра «Баррикады», то даже не успел спрятаться и почти наткнулся на группу характерных брюнетов, которые сразу повернулись к нему и замолчали. Потом один из них сделал движение рукой и сказал с сильным кавказским акцентом: «Иди сюда». Сергей понял, что бежать бессмысленно и подошёл.
– Ты кто? – ткнул ему в грудь подозвавший.
– Да мне, это, – тут Сергей сообразил, что ему ни в коем случае нельзя показать страх или смущение, – мне надо связаться, срочно 187-22-79, – перечислил он цифры «Игоря».
– Э-ээ… – пробормотал черноволосый и страшный человек, – телефонов теперь никаких нет. Ты кто?
– Это не телефон, это по рации, – как можно спокойнее сказал Сергей, – со вчерашнего дня только по рации.
– А твоя где? – явно теряя интерес к Сергею спросил черноволосый.
– Машина переехала…вон там, – махнул Сергей в сторону зоопарка.
– Ну, у нас тоже нет, – уже куда спокойнее сказал брюнет, – подожди-ка… – он начал что-то гортанно кричать в сторону группы людей, возившихся выше, в сторону Кудринской площади, у больших грузовиков, плотно припаркованных у основания высотки.
Те ответили и помахали рукой.
– Иди туда, у них есть, вроде, – показал направление брюнет.
Сергей повернулся и пошёл туда, к крытым грузовикам, успел заметить какие-то меха или шубы в тюках, которые заталкивали в кузова, боковым зрением отметил груды мешков…
– Тебе связь? – сделал ему шаг навстречу человек совсем другого типа, похожий, скорее, на корейца.
– Ну да, – поморщился Сергей, – рацию раздавило.
– Сам вызовешь?
– Лучше вы, а то они у каждого со своими делами…
– Говори цифры.
Сергей произнёс цифры, кореец их продублировал и передал ему рацию. «Соединяю», – услышал он тенор в трубке.
– Слушаю, – раздался после этого в трубке хорошо различимый, знакомый голос. – Это 187-22-79.
– Привет, это Сергей.
– Какой ещё Сергей. Номер свой скажи.
– Да я не номер, я тот, что с дачи. Я вчера ещё связывался, из кинотеатра «Россия». Вы мне свой номер, ты мне этот дал, – потерял на время контроль Сергей.
Ну я понял, понял… – голос «Игоря» потерял командные интонации. – Ты сейчас где? Территориально.
– Я у зоопарка.
– «Баррикадная» далеко? Я станцию метро имею в виду?
– Напротив.
– Дай рацию хозяину.
– Вас, – Сергей протянул рацию корейцу.
Кореец, не переставая поглядывать на загрузку грузовиков, слушал и кивал. Потом отключился и повернулся к Сергею:
– Пошли… Я сейчас вернусь! – довольно недобро сообщил он тем, кто крутился у грузовиков. – Без меня никуда не отъезжать!
Они перешли улицу наискосок, и подошли к станции метро «Баррикадная». В воздухе, со стороны Садового Кольца, начали горохом рассыпаться беспорядочные очереди.
– Что это? – спросил Сергей.
– Да у посольства дурака валяют, – поморщился кореец.
– У американского?
– А у какого же? Не обращай внимание.
Вестибюль станции метро выглядел совершенно неживым. Двери были закрыты, за ними просматривались редкие фигуры вооружённых людей. Кореец снова взял рацию.
– Стой здесь, – сказал он Сергею и отошёл в сторону.
Скоро одна из дверей открылась, кореец подошёл к выглянувшему из неё, что-то сказал, тот кивнул, и открыл дверь ещё шире.
– Всё, иди, – сказал кореец, – он тебе объяснит, куда, чего…
Сергей вошёл. Дверь за ним закрыли. В вестибюле было человек пятнадцать-двадцать. На Сергея они внимания не обращали. Все были вооружены автоматами, напротив дверей стояли пулемёты, несколько гранатомётов были сложены в углу у окон за турникетами.
– Значит так, – услышал он голос того, кто его впустил, – спускайся вниз, пешочком, естественно. Дежурный свет есть. Там выйдешь на пути, и, так же, пешочком, идёшь до Пушкинской. То есть до следующей остановки. Контактный рельс ещё часа два, как минимум, будет отключён. Но ты его всё равно избегай. На всякий… Возьми вон там, у входа на эскалатор, два фонаря. В туннеле не паникуй, иди спокойно. Фонари заряжены, если даже один погаснет, включишь второй. Выйдешь на Пушкинскую – иди вдоль стоящего поезда. Там, найдёшь, в головном вагоне… Всё понял?
– Всё, – кивнул Сергей, прошёл через отключённые турникеты, и пошёл по эскалатору вниз, в тёмное, чуть подсвеченное, подземелье.
И только когда спустился, сообразил, что в вестибюле метро он видел лица только славянского вида. Он кое-как сориентировался, в какую сторону ему двигаться, спрыгнул на пути, и пошёл по туннелю.
«Нехорошо как-то с Николаем Петровичем получилось», – подумал он и сразу осознал, что тут уж ничего не поделаешь. И пасть туннеля проглотила одинокую фигуру, растворившуюся в почти полной темноте.
– Нет, что ты, всех в метро никто не пустит, – тот, кто не так давно называл себя «Игорем» в загородном доме, сидел на широком кресле, непонятно как очутившемся в вагоне метро и спокойно говорил, не глядя на собеседника.
Поход по тёмному и жутковатому туннелю между «Баррикадной» и «Пушкинской» был уже позади, Сергей в подробностях его и не помнил. Почти с самого начала его ужасно напугало открывшееся слева ответвление, ему показалось, что сейчас из этой дыры на него могут наброситься. Кто? Что? Неважно… Потом он очень боялся натолкнуться в полумраке на что-то ужасное, растерзанные тела или нечто подобное. Здесь, в десятках метров под землёй, где ничего нельзя обойти, избежать – страх удесятерялся, становился животным. Но ничего похожего не попадалось. Было тихо и пусто, лишь редкие шорохи, звонкие капли воды, падающие непонятно откуда, нарушали гнетущую тишину. Потом Сергею начали вспоминаться байки о всяких гигантских крысах-людоедах, мутантах, которые здесь и байками-то не казались… И когда, наконец, показался выход из туннеля вместе с последним вагоном, стоящего у платформы, поезда, он почувствовал удивительное облегчение.
Он сразу забрался на платформу и пошёл по ней. Стоящий поезд был значительно короче обычного и он не перекрывал большое панно с изображением книги, пера и чего-то ещё. Их было несколько на стенах станции «Пушкинская», Сергей это помнил. На этом были следующие строки:
Недаром тёмною стезёй
Я проходил пустыню мира
О нет, недаром жизнь и лира
Мне были вверены судьбой.
Сергей даже замер на мгновение: «Тёмною стезёй я проходил пустыню мира…», – закрутились в голове ассоциации, сравнения, пугающий мрак пройденного туннеля, разорённый, замерший город…
Проходя вдоль поезда, направляясь к первому вагону, Сергей встретил немного людей. Некоторые вагоны были темны совсем, другие чуть подсвечены, и в них, кажется, спали. В одном, ближе к центру, между боковыми сиденьями стояли столы, за которыми ели. Одни двери были открыты, другие закрыты. Сергей дошёл до головного вагона, где свет горел ярче всего. Того, кого он знал под именем «Игорь» было видно сразу. Игорь стоял перед вагоном, вокруг него теснилось несколько крепких мужчин. Пришлось остановиться и ждать. Его заметили, он это чувствовал. Потом мужчины ушли вглубь станции, Игорь кивком головы пригласил в вагон, Сергей вошёл и сел на указанное место, положив рядом оба выданных ему на «Баррикадной», фонаря. Дверь в кабину машиниста была слегка приоткрыта, Игорь расположился в кресле, спиной к кабине, не глядя на Сергея и думая о чём-то своём. Повисла пауза. И Сергей, не удержавшись, сразу спросил о том, о чём задумался ещё на «Баррикадной» – почему в метро нет тех, кого он, в основном, встречал наверху, южан, среднеазиатов… Тогда и прозвучало:
– Всех в метро никто не пустит. Нельзя. Поломают всё. И вообще, у них сюда лезть, и желания нет. Что им тут делать? А ты-то, как? Что на Пресне делал? Я же тебе сказал, беги из Москвы на пару недель. Зачем в этот киноконцертный зал потащился? Я ведь так сказал, на всякий случай… Хотя, в принципе, предполагал, что пойдёшь… Ну, и как?
– Ужасно, – искренне выдохнул Сергей.
– Да ты что? – переспросил Игорь. – Жаль, я на Болотной застрял, всё пропустил.
– Я и на Болотной был…потом.
– Ух ты, – удивился Игорь, – не струсил, по городу гулял?
– Нет, просто спонтанно как-то помчался…куда глаза глядят. Нет, ты прав, лучше было сразу удрать подальше… Скажи, а там, что, «этих», на самом деле, катками в асфальт? Или мне почудилось просто?
– Что, натурально «прокатали»? – засмеялся Игорь. – Вот «нацики» бандиты. Надо же, своих же кормильцев…а я думал – шутят, когда грозились… Я то с другой стороны набережной был.
– Откуда бензовозы поливали?
– Да бензовозы по кругу были, фактически. Там всё быстро прошло, я уехал сразу.
– Это же зверство полное, столько людей… Живьём… – Сергей не чувствовал страха перед Игорем, он говорил то, что думал.
– И не говори, – кивнул Игорь, – дикие люди! Кочевники, хазары, одним словом.
– Подожди! – запнулся Сергей. – Так разве не ты руководил?
– Кто тебе сказал? – прищурился собеседник. – Я сказал, что я там был. И всё.
– Но, в качестве кого?
– Кого? – Игорь помял кисти рук. – Ты телевизор смотришь?
– Да.
– Была такая программа «Рознер».
– Смотрел иногда.
– Так вот, однажды, один очень приличный журналист, такие попадаются, как ни странно, хотя – крайне редко, написал, что на Болотной собираются, либо идиоты, либо предатели. И этот Рознер его в свою программу позвал. Тет-а-тет, так сказать. А он ведь для всех тех, о ком журналист высказался – «гуру». И спрашивает Рознер журналиста, мол, я тоже на Болотной был, так я кто – идиот или предатель? Вроде, как в угол затолкал. И потерялся журналист, смутился перед «авторитетом», хотя, какой там авторитет… А сказал бы в точку, какой же вы предатель и, уж тем более, идиот. Вы, господин Рознер, там находились, как инспектор. К примеру.
– А-аа, так ты, что, тоже инспектор? – привстал Сергей.
– Нет…но что-то, вроде того. Надо же отслеживать, хотя бы. Процесс серьёзный…
– Но потом-то, что началось! – Сергей сел и снова вскочил. – Ты где потом был? Ты хоть видел?! Ты давно здесь?
– С ночи ещё.
– Так ты и не знаешь, что там, наверху, творится!
– Почему? Знаю. Мы тут на…скажем…на «ситуационный» центр кучу уличных видеокамер вывели. Правда, эти свирепые «ордынцы», их уже, чуть ни половину – отгрызли, – Игорь усмехнулся.
– Кто?
– Ордынцы. Ну, можешь по-другому назвать, если не нравится… Хотя ведь был жёсткий уговор – камеры не трогать. Но, я же говорю – дикари… И ещё там рации верховые сообщают, кого мы наверху оставили, за процессом следят. Так что мы полностью в курсе…
– Но там же погром, грабёж, убивают, горит всё…
– Да не всё там горит. А остальное – как водится, что тут поделаешь…
– Подожди, «ордынцы», – Сергей начал вспоминать, – мне сегодня уже это говорили, да, «орда»…там, в зоопарке.
– Где? – удивлённо спросил Игорь.
– В зоопарке. Я ночью круг нарезал по Центру, и от страха в зоопарке спрятался.
Тут Сергей рассказал всё, включая утро, Николая Петровича, и его рассказ о пережитой ночи…
– Я был прав! – остановил его Игорь, подняв палец. – В Центре сегодня, после метро, естественно, самое безопасное место – зоопарк. Среди реальных зверей.
– Там зверей-то и не видно почти.
– Тем не менее.
В это время в вагон зашли трое: два высоких парня в коротких тёмных куртках и стройная брюнетка, в джинсах и удобных, лёгких сапогах на небольшой платформе. Они направились в их сторону по вагону. Игорь сразу поднялся навстречу. Брюнетка неожиданно остановилась перед Сергеем и оглядела его холодным взглядом синих глаз. Сергей подумал, что обратился бы к ней, скорее всего, словами: «Девушка…», хотя почувствовал себя под этим взглядом совсем мальчишкой. Он сразу отвёл глаза, но успел разглядеть, что на её лице нет и следов макияжа.
– Да, он свой, – сказала она, не отводя глаз, но обращаясь явно к «Игорю», – значит всё правильно…
Голос был ровный и очень приятный. Она резко отвернулась, жестом пригласила Игоря за собой, и они закрылись вдвоём в кабине машиниста. Двое парней, пришедших с ней, остались у входа. Игорь успел сделать знак Сергею, чтобы ждал, и он остался сидеть.
Ждать пришлось не очень долго. Сергей успел осмотреть вагон, в котором почти всё было как обычно, за исключением нескольких кресел, стоящих в проёмах между боковыми сиденьями. Он понял, что это кресла-кровати. В самом дальнем конце вагона, на коротких сиденьях, лежало несколько одеял и подушек. Свет в вагоне горел вполнакала, но всё равно, ярче, чем в вестибюле. Напротив него, правее, прямо на стекле окна, была приклеена скотчем карта Москвы. Дверь из кабины машиниста открылась, Игорь и брюнетка вышли. Она снова остановила свой взгляд на Сергее. Он поймал этот взгляд, но теперь оторваться от этой синевы не смог. Ему не позволяли. Взгляд был пронизывающий и, какой-то «пустынный». При этом становилось зябко и жутковато.
– Нет, ничего, – наконец сказала она Игорю, – ты прав, пусть…
После этого она быстро вышла из вагона, за ней последовал один из парней. Другой, явно постарше, задержался, и прошёл вместе с Игорем к карте. Игорь ему что-то на ней показал, и они рассмеялись.
– Всё, Абрам Моисеевич, давай, – парень с хлопком пожал «Игорю» руку. – Да, а Маяковского ребята уполовинили. Как минимум. Где-то вот так, – он провёл ладонью по низу туловища.
Сергей вздрогнул. Голос парня показался очень знакомым. Он вгляделся в лицо, и ему показалось, что именно его он видел тогда, ещё первой ночью, в сквере перед зоопарком, когда тот курил и рассуждал о поэтах, памятнике Руставели…
– Шашками подрывали? – спросил парня «Игорь».
– Да ну, лезть ещё… Гранатомётом дали раза два, он и отвалился.
– Красавцы…ну всё, вперёд, Исаак Израилевич, – потрепал его по плечу «Игорь», – держи оборону.
Парень вышел в вестибюль станции. «Игорь» пододвинул кресло на место и сел.
– А почему Абрам Моисеевич? – не удержался Сергей.
– Не обращай внимания, – ответил «Игорь», – никакой разницы. Тебе удобно «Игорь», значит Игорь. А мы так, сейчас «Абрам», через час – «Сигизмунд Лазаревич». Или, там, «Иосиф Шмулевич». Это мы так над историческим опытом шутим. Тогда Троцкими становились, Зиновьевыми, Каменевыми. А тут кто-то начал «в обратку», и прижилось. Нам-то без разницы, лишь бы не по паспорту. Да и паспортов у каждого, как грязи…
– Ты извини, я у тебя, наверно, время отнимаю, – промямлил Сергей, так и не поняв логику предыдущих слов.
– Нет, совершенно, – Игорь закинул назад голову и закатил глаза. – Сейчас уже делать нечего. Там сейчас всё само по себе… Сегодня, завтра… Вот послезавтра, может, запарка начнётся. А тебе повезло. Когда Мирра на тебя посмотрела, я думал – всё. Когда она так смотрит, это обычно, в последний раз.
– Мирра?
– Мирра, Римма, не в этом дело… Откуда она только взялась? Ну, не из-за тебя же…хотя, я ведь по рации говорил.
– А она, что, про меня что-то знает?
– Забудь. Это другая тема. Радуйся жизни… Так что теперь спешить мне пока некуда. Теперь бы время убить.
– А почему до послезавтра? – спросил Сергей.
– Три дня кончатся. Так договорились. Всё по традиции – три дня на разграбление. А потом, кто не спрятался…
– В смысле? – переспросил Сергей.
– Ну, кто не вышел за Кольцевую, тот и не выйдет. Я об «ордынцах», естественно.
– Арестуют?
– Кто? – удивился Игорь. – Пока некому. Нет, в командировку отправят. В славный город Землегорск.
– Ужас, – сказал Сергей и почувствовал всю глупость сказанного.
– И не говори, – кивнул Игорь.
– А до этого, там три дня весь город будут…
– Да ты уже понял, что не весь. – поморщился Игорь, – не разочаровывай меня. Мы чётко разметили, где. До Третьего Кольца, местами – до Окружной «железки» Плюс, особые зоны… Только они в оговоренный срок не уберутся…почти уверен. Они уже там деструктурировались и распались. Если уйдут, то единицы. А остальные про всё забыли. Горячие, азартные, как дети, честное слово. Хотя, из казино на выигрыше тоже только единицы уходят. Большинство, пока всё в пух не проиграет – не двинется. А тут тебе не казино. Тут столько всего! И даром. И почти без тормозов, хотя мы обременения дали. Я тебе говорил…
– Я всё-таки не понимаю, – Сергей взглянул в сторону карты, – а как вы их остановите?
– Просто. Мы город по кругу закрываем.
– По Третьему Кольцу?
– Нет, там неудобно. И туннели длинные, как ты верх в Лефортово заблокируешь? Мы по Московской Окружной, по «железке», уже составы растягиваем. Там, в основном, мосты. Или под ней или над ней. Их закроют машинами. Наглухо. Это проще. Потом, они ведь стаями бродят. Им не сообразить, собраться вместе, сгруппироваться, совместный прорыв… И связь только у нас. А если и сообразят – мы же в метро. Двадцать минут, и на месте, кого надо, усилят.
– И вы, что, будете стрелять?
– При нарушении условий – обязательно будут стрелять.
– «Будут», это кто? – не понял Сергей.
– Кому положено.
Сергей поднялся, подошёл к карте, нашёл Кольцевую железную дорогу и стал вести по ней пальцем, стараясь не касаться бумаги.
– Ну и на МКАДе уже весь хлам раскидали, – продолжал Игорь, – дорога чистая, пристрелянная. Правда, они могут на окраинах застрять. Но там бригады сбиты, ждут…это я для себя проговариваю, проверяю, так ли всё? Вроде так… Да, есть ещё несколько анклавов, в районе Рублёво-Успенского, Новой Риги. Там тоже интенсивный процесс. И тоже обложено надёжно… Теперь только ждать.
Сергей отошёл от карты, сел на прежнее место и несколько раз хлопнул себя по щекам:
– Я что, брежу, что ли? Или это ты издеваешься?
– Зачем? – искренне удивился Игорь. – Просто проматываю варианты. Пока очень складно.
– Стоп, – ухватился за новую мысль Сергей, которая показалась спасительной, – а как же всякие «спецзоны», правительственные резиденции?
– Ну-у, – протянул Игорь, – это не к нам. Там ФСО, свои части… Эти сами разберутся. А кто там всякие «объекты» прикрывает, посольства, нам-то что? У нас другие дела…
– Подожди, – у Сергея выступила испарина на лбу, – это что, всё по правде?!
– Именно, по правде.
– А при чём тут Маяковский? Ну, этот говорил, это что?
– А-аа, – усмехнулся Игорь, – это о памятнике. На Тверской.
– Его, что, взорвали?
– Нет, урезали просто. Личная просьба любителя поэзии. Произвольная программа.
– Зачем?
– А что это Маяковский и в одну высоту с Пушкиным. Кажется метров по одиннадцать каждый памятник. Маяковский даже длиннее Пушкина получается? Да кто он такой? Причём, всего-то через квартал почти. Это что, по правде?
Сергей помолчал. Мысли спутались в плотный комок, надо было взять паузу. Игорь прикрыл глаза.
– Слушай, – продолжил, наконец, Сергей, – а что это, я тебе говорил, на Красной площади с мавзолеем было? Что там делают?
– Там уже закончили. Это коммунистов мобилизовали. Чтобы они своими руками историю исправили. И архитектуру. Свезли активистов, тысяч пять-шесть. Кайло, ломы в руки, и поставили задачу – за ночь чтобы ничего не было. И никакой техники, как в ГУЛАГе, вручную расколоть и по цепочкам – в реку. Успеете – молодцы, бегите врассыпную. Не успеете – тоже в реку. Успели.
– А самого-то, куда?
– Кого? Зю-зю? Или, этого, Вапилова? Этот должен был вдохновлять песнями в парадном строю у революционного стяга.
– Нет, этого я видел, я про тело говорю… – выяснял Сергей.
– А-аа, мумия?... Тут тоже непросто. На Павелецкой-товарной спецвагон поставили. Рефрижератор. В нём отсек с лавками. Отсек герметичный, только воздух чуть поступает. И туда же вывели регулятор температуры. Внутрь. То есть, когда внутри сидишь – сам температуру можешь регулировать. Хочешь, потеплее сделаешь, хочешь – холоду напустишь. Посадили туда дядюшку «Зю», а потом и Вапилова добавили. После площади. И сразу туда же, в этот отсек, мумию притащили. Одежду им выдали, как у вождя, без всяких, там, тулупов и свитеров. Чтобы всё честно. По коммунистически. И, закрыли, естественно. Пусть живут.
– И что, – не понял Сергей.
– Проверка на верность идеалам. Как только температура комнатная – вождь начнёт подгнивать. Запах издавать жуткий. И очень быстро. А чтобы не портился – надо в помещении серьёзный минус держать. Тогда живым очень холодно, околеть можно. Такая вот неразрешимая дилемма. Или себя спасай, или субстанцию вождя. То есть – объект поклонения масс. Ну, и видеозапись, конечно, ведётся. Для потомков, как без этого. Можно ставки делать, чем дело кончится.
– Жуть, – выдохнул Сергей.
– Сам в шоке, – согласился Игорь.
– Хорошо, а потом что? Не с вождями, а вообще. С городом.
– Потом посмотрим. По идее, «эти» внутри колец помечутся, и, почти все, сгинут. Как и те, кого они до этого «закрыли».
Сергей понял значение этого, просто произнесённого слова: «Закрыли».
– А дальше? – продолжил спрашивать он.
– Дальше нам тут делать нечего. Уйдём и забудем. А сюда, недели через две, скорее всего, подойдут войска, МЧС, всё вычистят, выгребут. Сломают весь этот выгоревший «новодел». Столицу, наверно, перенесут. Как везде, чтобы был небольшой город, спокойный. Канберра в Австралии, Бразилиа, Оттава в Канаде.
– Вашингтон, – пробормотал Сергей.
– Нет, – покачал головой Игорь, – Штаты это совсем другой вариант. Там ещё будет, мама не горюй…неважно… А тут, я думаю, перетащат в Рязань, там тоже Кремль отличный. Или во Владимир. Да я и не против Новгорода, чем плохо? А тут, восстановят потихоньку исторический Центр, опять будет уютный городок, лишнее отомрёт, большинство отъедет. Пробки исчезнут… Ну, это так, гипотезы. Мне это неважно и ни к чему. Задачи другие.
– Так это ты всё это придумал? – медленно произнёс Сергей. – Ты главный?
– Ну да, как же, – покачал головой Игорь, – ты что, думаешь, такое нормальный мужик сможет придумать? Я уж не говорю о том, чтобы запустить…
– А кто тогда?
– Только баба. В наше время, только. Римму видел?
– Ты же говорил, Мирра?
– Какая разница… Меня самого иногда оторопь берёт. Но, какая мощь, а?! А мы, так, по мелочам бы тыкались-пыкались…
– Как тогда, у реки? – прямо спросил Сергей.
– Ну да…или как фанаты на Манежной бузили бы. Спонтанно, бессистемно.
– А тут, что? Бессмысленно и беспощадно.
– Беспощадно, может быть, а вот, насчёт «бессмысленно»…
– Но ведь, сколько людей безвинных…
– Э-эх… – весело помахал рукой Игорь, – хватит эту «байду» разводить…насчёт безвинных. Нет, допускаю, могут некоторые сгоряча под нож попасть, но безвинных-то нет. Сам посуди… Вот ты, приличный человек – в порядке. Или, этот твой, в зоопарке…
– Николай Петрович?
– Ну да, Николай Петрович, – продолжал Игорь. – Ладно ты, ты предупреждён был. У тебя, какая-никакая, а защита была. А у него, что? А ведь в самое пекло попал. Почти что… Кремль – сам видел, стоит со всем содержимым. Кто ещё? Храмы, например, тоже все закрыты оказались. И священников нигде не видно. Пока что.
– Да ладно? – изумился Сергей. – Их, что предупредили?
– Зачем? Люди верующие, не только священники, вообще всегда побольше знают и чувствуют. У них своя система, связь прямая. У них старцы предсказать могут, откровения всякие. Я тут не спец. Но у них как-то разносится всё, своими путями. Так что они, тоже, думаю, отъехали до срока. Я так предполагаю… А «ордынцы», которые сейчас здесь, они совсем иные. Если бы им надо было страну захватить, власть взять, иго вернуть какое-то, данью обложить… Тогда бы они, может быть сразу стали бы церкви перестраивать, или просто ломать. Вообще, вели бы себя организованно и совсем по-другому, как в своё время. А они просто пограбить пришли. Единовременная акция, да ещё под контролем. Да, и полютовать им дали, причём вволю. Но они, конечно, красавцы! Разворачиваются «по полной». Но трёх дней мало. Тут вокруг столько всего… Им бы дней пятнадцать, месячишко. Они и дома бы по кирпичам растащили, плитку с тротуаров сняли. Но, уговор – три дня и стоп. А у них стопов и тормозов нет, поэтому и сами нахлебаются. Нам что, главное они сделают – поляну расчистят. А так как, заложников им брать, смысла нет, они их и не берут. Пленных – не брать. Поэтому, либо трупы, либо, как твой Николай Петрович…
– Я спать хочу, – вдруг сказал Сергей, – слушаю, а сам валюсь просто.
– Это от обилия впечатлений, – сказал Игорь и помассировал себе виски, – попробуй, помогает. Тем более, ты до сих пор думаешь, что вот, сейчас я проснусь, и всё… Хотя – хочешь, ложись. Прямо там, – Игорь показал в конец вагона, где были одеяла, подушки.
Сергей кивнул и пошёл туда.
Сколько он спал, определить было сложно. Он мог посмотреть время на телефоне, но он не отметил, когда отключился. Сергей увидел над собой лицо Игоря, который похлопывал его по щекам:
– О, а я думал уже водой отливать, – весело сказал он.
– Чего-то сморило, – протянул Сергей и сел.
– Вставай, собирайся.
– Куда ещё? – не понял Сергей.
– Сейчас перейдёшь на станцию «Тверская», а оттуда, минут через двадцать пойдёт состав на юг. Запоминай внимательно, доедешь до станции «Орехово», там тебя выпустят. Выйдешь на улицу и пойдёшь пешком по парку на юг. Дойдёшь до Кольцевой автодороги, до МКАДа, на неё не выходи, могут застрелить. Дальше направо, до трассы «Дон», до выезда на неё с Липецкой улицы. Там, где тебя тормознут, отдашь это, – Игорь протянул ему кусочек картона, похожий на визитку, на которой стоял штамп с цифрами и странный знак, похожий на неровный зелёный круг.
– И что дальше, – старательно запоминал Сергей.
– Дальше тебя пропустят. Ну, а потом сам… Уезжай подальше, отдохни. Лучше так, на юго-запад. Украина, Молдавия, Одесса… Да, денег возьми.
– Где, – машинально спросил Сергей.
– Вон, в мешках, – Игорь показал на кучу полиэтиленовых чёрных мусорных мешков, сваленных у закрытых дверей вагона.
Сергей встал, подошёл к мешкам, приоткрыл верхние два. Там «навалом» громоздились пачки рублей, долларов. Были и евро.
– Валюту не бери, – посоветовал отошедший к карте Москвы Игорь, – поменять негде. Банки перепуганы, пока там «устаканится»… Бери рубли. А если на Украину рванёшь – возьми ещё евро. Они получше долларов. Пока, во всяком случае.
– А сколько брать? – спросил Сергей.
– Сколько утащишь. Гов-а то… Не надорвись только. Что, жадность проснулась? Эх, люди-люди… Уж ты то…
– Да нет, я так просто… – Сергею стало стыдно. – Я же порядков не знаю.
– Тащи, чего там. Лишь бы ходить не мешали.
Сергей вытащил несколько пачек, предпочитая, тем не менее, пятитысячные купюры. Он надеялся наткнуться на синюю пачку по пятьсот евро, но сверху попались только две пачки по сто, и он их взял. Дальше ковыряться было неудобно, и он прикрыл мешки и сунул деньги в сумку.
– Ну всё, будь, – махнул рукой Игорь, – беги, не опаздывай.
– А остаться, что, нельзя, – зачем-то спросил Сергей.
– Знаешь, ты делай, что говорят, – со странной улыбкой сказал «Игорь», – а то, сам догадываешься, мало ли что…
Сергей, в принципе, давно догадывался насчёт «мало ли что». Он вообще, уже совершенно серьёзно понимал, что давно ходит, где-то, по самому краю. «Игорь» отвернулся, Сергей понял, что прощаться нет смысла, и вышел на станцию.
Пройдя тёмным переходом, он скоро оказался на хорошо знакомой станции «Тверская». По пути ему попалось несколько групп, занятых своими делами, молчаливых людей. Он отметил, что молодых среди них не так много. К нему никто не проявлял никакого интереса, хотя он всё время ждал сурового оклика и был готов к нему. Выйдя на станцию, он увидел поезд, стоящий на путях в сторону юга. Поезд был совсем небольшой, всего три вагона. Сергей решился пройти вдоль состава. Табло с часами над поездом не работало. В кабине машиниста находились двое. Задний вагон был завален мешками и коробками. Оставалось ещё два вагона, которые были пусты. Сергей вошёл в средний, сел и стал ждать. Через несколько минут двери «шипнули» и закрылись. Поезд продолжал стоять. Сергей встал, сделал несколько шагов, сначала вперёд, потом назад. Двери снова открылись, со стороны головы поезда в вагон вошла «она». Он её сразу узнал – «Мирра» или «Римма». Она сделала знак сопровождающим, и те, судя по всему, вернулись в первый вагон. Двери снова закрылись. Поезд медленно тронулся. Она подошла и села напротив Сергея. Он тоже опустился на сиденье. Поезд ехал совсем медленно, почти шагом, поэтому было довольно тихо. Свет в вагоне горел не полностью, но теперь он смог её разглядеть очень хорошо. Тем более, что на него она не смотрела. Пауза стала томительной, и он решился её нарушить:
– А как вас правильно называть? – вылезла из него довольно корявая фраза. – Мне сначала сказали Мирра, потом Римма…
– Не имеет значения, – услышал он уже хорошо знакомый ответ, – вот если бы десять человек отзывались одновременно, или, хотя бы два…
– Но, всё-таки, неудобно просто, – снова попробовал Сергей, и ему сразу стало не по себе, оттого, как фальшиво прозвучали слова из «той», оставшейся далеко, жизни.
– Неудобно… – повторила она, – неудобно…называй, как удобнее.
– Тогда, если можно – Римма.
– Можно… Не боишься?
– Нет, – честно сказал Сергей, – смысла нет. Оказывается, так всё близко…жизнь, смерть… Рядом совсем. И ничего не знаешь. Когда, сейчас, или лет через пятьдесят. Поэтому лучше и не думать. И потом, если честно – я сейчас, как во сне. Понимаю, реально всё, но, всё равно…
– Кажется, глаза закроешь подольше, откроешь, и всё кончится? – Римма смотрела уже прямо на Сергея. – Полный перрон людей, улицы в свете, пробки… Тебе этого хочется? Вот так, чтобы всё вернулось, и ничего не было?
– Не знаю… – сказал Сергей, наблюдая, как поезд медленно вкатывается на станцию «Театральная».
– Не знаю – плохой ответ, – поймала его взгляд Римма. – Как правило, когда человек хочет скрыть правду, и при этом не соврать, он и говорит – «не знаю». При этом, всё равно врёт.
– Может быть, – согласился Сергей, – но я, правда, вот что думаю, вроде, по нормальной логике, нужно бы хотеть вернуться в нормальную жизнь. Вернее, в ту, бывшую. Хотя, какая она нормальная… Но, всё равно, без крови, без убийств этих жутких… Но, самое ужасное, если бы мне дали выбор, прямо сейчас, реальный выбор – я бы монетку бросил, скорее всего. За ту жизнь, или эту…
– Интересно, чем всё кончится? – спросила Римма с полуулыбкой.
– Ну да, наверно, – снова начал размышлять Сергей, – или просто состояние это стало нравиться. Как будто прыгнул в пропасть, нет, столкнули, летишь, уже давно разбиться должен, а ты всё летишь… И даже разглядывать начинаешь, что вокруг. И летишь, летишь… Уже и не страшно. Интересно. Чем это, на самом деле, закончится. Ведь, всё равно, чем-то должно?
– Должно… – Римма вдруг засучила рукав куртки до локтя. – Ты мне вот что скажи, у тебя здесь шрам есть? Вот такой, примерно, длины?
Сегодня Сергею казалось, что он готов ко всему. Но тут к нему сразу вернулась способность удивляться. Вопрос был совсем из «той» жизни. Шрам у него был. Уже почти незаметный, потому что получил он его лет в пятнадцать. Точнее, это было умышленное членовредительство, задуманное как случайное, и случайно выразившееся в глубокий порез. Резал он сам, секционным ножиком для бумаги. Было это в летнем оздоровительном лагере «Факел», сменившим старое название «пионерский». Он ждал чего угодно, только не этот вопрос.
– Есть, – сказал Сергей и приподнял рукав.
– Значит, ты помнишь, откуда он? – Римма опустила рукав куртки.
– Да.
– Откуда?
– Лагерь «Факел». С Савёловского вокзала.
– Значит ты Серёжа, – произнесла Римма, – значит это ты. Я не ошибалась. Хотя Сергеев хватает…
– Не понимаю… – начал Сергей, – откуда!?
– Ты помнишь, кто тебя перевязывал, три шва наложил?
Он помнил. Врач лагеря куда-то уехала, осталась только медсестра, кажется практикантка из медучилища, в которую он был ужасно и безнадёжно влюблён. Ей было уже семнадцать, тогда два года казались пропастью, хотя он был рослый и, помимо музыки, серьёзно плавал. Но он не мог решиться даже заговорить с ней. И когда врач, толстая тётка в очках, уехала – он сам видел, как за ней пришла машина из Москвы – он сделал шаг. Достал острый нож для бумаги и, зажмурившись, полоснул по руке. Правда, сначала, он несколько раз махнул мимо, рука отказывалась резать и уходила на безопасное расстояние. И когда он, смог, наконец, себя заставить, разрез оказался куда глубже и длиннее, чем планировалось. Кровь ливанула так, что он машинально схватил вафельное полотенце, и, что было сил, прижал его к ране. Всё это происходило в деревянном корпусе, в общей спальне, где никого не было. Путь в медпункт был открыт, но надо было ещё незамеченным пройти пол-лагеря, что с окровавленным полотенцем было крайне сложно. Иначе бы с ним пошли приятели или кто-то из старших. План почти провалился, да и он сам почувствовал дурноту, голова начинала кружиться, и неприятно звенело в ушах. Он боялся, что теперь могут позвать начальство, вызвать «Скорую». Поэтому он первоначально и отверг вариант своего отравления в пользу пореза. Но медсестра была на месте, моментально выгнала всех лишних и они остались вдвоём.
– Меня перевязывала медсестра, – ответил Сергей на странный вопрос. – Совсем молодая. Семнадцать лет. Кажется, практикантка.
– Правильно. Врач уехала…
– Да, врачиха уехала. Осталась Люба.
– Да, Люба осталась… – «Римма» повернулась почти в профиль и вдруг улыбнулась совсем «другой» улыбкой.
– Люба? – сказал Сергей и онемел.
– Пусть будет Люба… Тебе ведь тогда пятнадцать было? Ну, плюс-минус…
Сергей мог только кивнуть.
– А мне уже семнадцать, – с той же улыбкой сказала она, – да, жалко…
И тут Сергея «пробило»:
– Я знал, что семнадцать! Это я в первый раз так влюбился. Может и в последний. Я бы давно из лагеря сбежал, только ты и держала. Я всё время прятался за сиренью, у медпункта. Или от столовой следил. С «тихого часа» смывался, отовсюду. Меня за это даже бить пытались. А на танцы ты не ходила.
– Нам запрещали. Да я бы и не пошла, что там, с вами, с детьми. Но тебя я заметила. Сразу. И видела, что следишь. Сначала думала, просто гормоны играют… А это ты дырки в душе сверлил?
– Нет, – радостно сообщил Сергей. – Я был честно влюблён. Наверно уже не совсем платонически, но честно. По самые уши! Я из-за этого и руку порезал. Чтобы с тобой вдвоём остаться. Хоть ненадолго.
– А говорил – на стекло упал… Я уже тогда подумала, вряд ли. Похоже на лезвие или скальпель.
– Секционный китайский нож. Просто перестарался.
Поезд уже несколько минут стоял на станции «Павелецкая».
– А почему мы стоим? – отвлёкся Сергей.
– Наверно на уличном перегоне, между «Автозаводской» и «Коломенской»выгрузка идёт, – Люба исчезла и появилась «Римма».
– А что там?
– Тематическая выставка. Выпросил один себе, для «мероприятия», Нагатинский парк, хотя он и за зоной. Но очень просил. Теперь свозит туда со всей Москвы по темам. Колдунов, магов разных, чёрных, белых, ему всё равно. Колдуний всяких, потомственных прорицательниц и целителей, ведьм… Отвороты-привороты… Что-то у него с семьёй они сделали, я не уточняла. Очень на них злой. Как собака. Почти год готовился, адреса, рекламу собирал, людей инструктировал… вот, сейчас и вывозит всех туда Почему туда – не знаю.
– А что там? – спросил Сергей.
– Могу только предположить… Наверно, как положено, тоже по темам – костры, колья для голов, бросание в кипяток и подобные тематические разделы… Там такие есть фантазёры, даже не представляешь…
– Подожди, – удивился Сергей, – они же экстрасенсы, должны предвидеть были, просчитать. Как это они здесь остались?
– Сама удивляюсь… А ещё больше удивляюсь, что ж это они со всяких неразумных тётенек и дяденек деньги тянут? Могли бы себе спокойно в лотереи выигрывать, в рулетки, «джек-поты» снимать. Там денег в разы больше. С их-то паранормальными способностями. И не было бы тогда ни лотерей, ни казино… Благое бы дело сделали. Но, не выходит, как-то…такая незадача… Если хочешь посмотреть, я скажу, поезд остановят, подождут.
– Нет, не обязательно, – уверенно сказал Сергей.
– Ну и правильно… – «Римма» отвернулась, посмотрела за окно на пустой вестибюль и исчезла, потому что вернулась Люба, – Я тогда тоже зацепилась. Нет, я не сумасшедшая, понимала, мальчишка ещё, я старше, да ещё и девушка… А тогда два года это… Правда ты высокий был, да что теперь. Потом, когда мы там, вдвоём, в медпункте остались, я всё почувствовала. И после, когда ты на перевязку ходил… А потом пришлось срочно уехать. И ты мне очень долго снился… Иногда даже не совсем прилично.
– То есть, если бы я тогда решился, ну, был бы настойчивее…
– Не-ет, что ты…вряд ли, – она снова улыбнулась той «Любиной» улыбкой, – хотя…женщины вообще в таких делах любят чувствовать себя «преступницами». Остроты добавляет, что ли…
– Значит я дурака свалял, – покачал головой Сергей, – но я и предположить не мог… Когда ты уехала, я почти сразу из лагеря сбежал. Сначала попробовал узнать, откуда ты, где живёшь. Бесполезно. Сказали, где-то на Фрунзенской… Я там с тех пор каждый двор знаю. Даже у метро, когда мог, от открытия до закрытия дежурил.
– Я знаю, что сбежал, – кивнула Люба, – я ближе к концу заезда приезжала за справкой. За дубликатом. Но это, так, повод был. Я оригинал и не теряла. Дай, думаю, посмотрю на него ещё раз. Просто, чтобы успокоиться.
– Успокоилась?
– Нет. Тебя же не было.
– А сниться перестал?
– Нет.
– Долго ещё снился?
– Долго… До сих пор. Правда, очень редко.
– Вот я дурак… – Сергей даже закусил до боли губу, – нет, ну то, что ты мне снилась, тут и говорить нечего. Я даже спать специально пораньше ложился и тебя представлял. Как встречу, подойду, что скажу…ну, и что дальше будет. А потом ты мне снилась. Даже, когда собирался жениться, всё равно забыть не мог. Представляешь!? Это с пятнадцати-то лет! Откуда это? А потом, вдруг – раз и прошло…
– Это я тебя отпустила… – задумчиво произнесла Люба, – да и то, не совсем…
– Я…не понимаю, – Сергей приподнялся и снова сел.
– Я и сама не очень понимаю…нет, не ищи, никакой тут мистики нет. Это я сейчас вспоминаю, думаю…
Сергей снова внимательно оглядел Любу:
– Нет, теперь я тебя сразу никогда бы сам не узнал. Ни за что. Надо же…прошёл бы мимо.
– Ты и не узнал, – ответила Люба. – А я тебя – сразу. В этом тоже разница, между мужским и женским.
– Может быть… – согласился Сергей, и тут ему пришла в голову невероятная догадка. – Подожди…а ты когда про меня узнала? Только что? Или уже раньше? Это поэтому меня у Игоря не «прибрали»?
– У какого Игоря? А, да, у «Игоря»… Просто потом другая жизнь началась. Совсем другая. Может быть тогда я и перестала сниться...это предположение.
– Какая жизнь? – переключился Сергей.
– Тебе это ни к чему. Всё изменилось. Имена, фамилии, суть…
– Ты за что-то мстишь? – серьёзно спросил Сергей.
– Да ты что, – неожиданно рассмеялась Люба.
– Тогда, зачем? Зачем это всё?
– Просто, делаю, что хочу. У меня давно мужские мозги. Настоящие, каких теперь очень немного. А суть – бабская осталась. Ещё какая! Может мщу, может нет, кто меня знает… – она снова засмеялась.
– И тебе, что, это нравится?
– А что тут может нравиться? – Люба сразу оставила смех.
– Если ты делаешь, то, что хочешь, значит, тебе это нравится?
– Нормальная баба почти всегда делает то, что хочет. И очень часто почти сразу об этом жалеет. Снова делает и снова жалеет. Потом, забывает о том, что жалела… Просто, когда мозги по-мужски работают, желания другие возникают. Не женские. Не путай, по-мужски, а не как у самцов. Там мозгов-то… В этом смысле большинство мужиков мыслят как бабы. Только хуже их это скрывают.
Поезд тронулся. Некоторое время они просидели в молчании.
– Послушай, – не удержался Сергей, – но ведь я правильно понял, не знаю, как выразиться, одним словом – ты тут главная?
– Как смотреть, – Люба, казалось, думала совсем о другом, и отвлекалась с неохотой, – не я же это придумала. Просто какой-то камень отрывается первый и катится с горы. Часто, так вниз один и докатывается. Ну, прихватит по дороге ещё один-другой. Не страшно. А бывает, такой же вроде камень, даже поменьше, трогается, и всё. Лавина понеслась, тысячи тонн увлечены, сметено всё. Что, камень какой особенный? Масса стала критической? Может быть, не знаю, но когда-то это должно происходить. Не может быть только рождение. Должна быть и смерть. Во всём, кроме великого. Но великого, за всю человеческую историю, случилось очень мало. Вот столечко, – она показала два почти сомкнутых пальца. – А вот всему остальному, начиная от рождения, готовится смерть.
– И поэтому во всём таком главная – женщина? И сегодня, здесь? – осенило Сергея, – потому что она, и символ рождения, и символ смерти. Женщина – мать. И женщина «с косой».
– Красиво, – согласилась Люба, – может быть, оттого, что верно… У тебя тоже мужские мозги.
– Тогда значит, что ты смерть? – Сергеем овладело странное, бесшабашное веселье. – Где же твоя коса?
– Я сама – коса, – это было сказано холодно, и скорее «Риммой», чем Любой.
Они въезжали на следующую станцию, на «Автозаводскую», где поезд опять остановился.
– Нет, я всё-таки не пойму, – снова попытался выяснить Сергей, – как это всё можно было так подготовить, чтобы никто не узнал? Ладно, милиция-полиция, но есть ещё ФСБ. Журналисты, наконец. Телевидение…
– Да, вот насчёт телевидения сейчас должен человек подъехать, – Люба посмотрела на часы, которые носила на правой руке, – а ФСБ – что ФСБ? Или МВД? Мы государству-то не угрожаем. Цели другие… Может они и знали что-то…или догадывались. Но они нам не мешали. Может – не могли, может – не хотели. А журналисты, кто им верит? Много ты слышал от них реальной правды? Что, никто не видел, какой здесь сценарий ставился? И в Европе то же самое. Что, просто так эта волна с юга накатывала? И никто не понимал ничего? А что писали? Ах, как там тяжело. Работы нет. Есть нечего. Да там, где есть нечего, всегда работы навалом. Просто у них «свой-чужой» работает совсем по-другому. Вот, настроили, в Союзе ещё, в Средней Азии, к примеру, производств. Завезли отсюда рабочих, инженеров, врачей и так далее. Пока дубина КГБ, армии, работала – все жили. Развалили силовиков и – давай, до свиданья. Там «чужого» прищемить, забрать у него – не вопрос. Квартиры бросали за бесценок, машины вывезти трудно было. Кто смог – сбежал. Кто не смог – не смог. Почти никого и не осталось. Ни производств, ни людей. Всё растащили, а где новое брать? Причём, у тех, кто из «своих» больше хапнул – отобрать нельзя. «Свой». Значит сюда, по проверенному плану. Сначала молодых, неженатых, крепких. Те, поначалу, гнутся, работают. Другие стараются места послаще занять, деньги подтягивают. Через «своих» главных, которые их из общего госбюджета, или через криминал, отмывают, обналичивают. Покупают дома, квартиры. Покупают местных, начальство, полицию, чиновников. Покупают самых слабых и гадких. Перед населением местным пригибаются до поры. Всем: «Брат, брат». А шлюзы уже открыты. Втягиваются родственники, покупается гражданство. И вот их уже миллионы. Все СМИ, за редким исключением, согласованно мямлят в одну дуду: толерантность, мир-дружба. А тут и стратегия и тактика и оперативность. Молодые парни наших неудовлетворённых дур находят, облизывают, женятся. И дети уже граждане. Все и сразу. Но все они будут уже их веры, их традиций. Тут толерантности никакой. Здесь – муж не позволит, его община. Там, у них, где-нибудь на мусульманском Кавказе, Азии, вообще запрещено священникам крестить детей из смешанных семей. И, если что, могут даже и тело священника не найти. Это где ещё редкие храмы стоят, да и то, скорее, держат там их, как заложников, на всякий… И все эти запреты, поступки, не по закону – по понятиям. А они только по ним и живут. И всё это мычание, что надо новые законы, равноправие, упорядочить… Какие законы? Законы только мы выполняем, да и то – более-менее. А они, как жили по своим родоплеменным «законам», так и живут. Что при СССР, что сейчас. И это совсем не значит, что они плохие, хуже нас, лучше… Просто – они «такие». И если в Союзе они, в основном, у себя размещались, то теперь – фас… Ну и что, пишут об этом твои журналисты?
– Они не мои, – возразил Сергей.
– Неважно. Главное, это всё одностороннее движение. Наши дуры так и не понимают, что когда время придёт, её замечательный и непьющий Хаким или Ахмед, может значительно измениться. Скажут ему старшие, всё хватит, бери в дом главную. И приведёт он какую-нибудь Зухру, которая и станет главной. И это справедливо. Это их правила и уже «их» территория. А Маня будет полы мыть и мокрой тряпкой по шее получать. Или ходить на рынок в хиджабе или парандже, это в лучшем случае. Все они, это так, инкубаторы для новых хозяев.
– Да ладно, – не удержался Сергей, – я сам знал, бывают искренние чувства, это точно…
– Бывают. Но только это всё равно, до поры… И всё это только в одну сторону, «оттуда» – к нам. На нас. Или ты, может быть, хочешь попробовать, взять неженатых парней, поехать, куда-нибудь, в солнечный Азербайджан, поселиться, закадрить там местных девчонок, обратить в свою веру, вместе с ними построить церковь и водить туда детей по воскресеньям? Свинину жарить на улице в священный месяц. Организовать местный славянский рынок. Попробуй, открой клуб самоубийц… А здесь уже скупаются целые подъезды, пока на окраинах, местные выжимаются, неважно, пригород это Москвы, Парижа или Стокгольма. Закрываются дворы, полиция туда лезть боится и не хочет. Там уже в открытую – другая страна, другая Родина. На обычной войне это называют «скрытое сосредоточение», накопление сил. Это может быть долгий процесс, но это запущенный механизм, план. Ну, а потом, выборы, халифат, каганат, неважно. Те, кто их сейчас по всему миру прикрывает информационной завесой, думают, что работают на себя. Для них объединение «местных» – большая опасность. Они больше боятся насморка, чем гильотины. Когда только чуть придёт власть «тех» – они всю эту информационную конструкцию сдуют в два счёта. Для них атеиста убить – доброе дело. Или язычника. А в информации, «шоу-бизнесе» и так далее, почти все, либо атеисты, либо язычники… Извини, что так долго, но я тебе очевидные вещи сказала, которые у всех на виду. Идёт оккупация, ползучая, жесткая. Обычное дело. Да не то, что ФСБ, любой здравый человек это видит и понимает. И что? Кто этому всерьёз помешал? А ведь процессу уже десятки лет. И он совсем не стихиен. Так если такую глобальную организованную систему прощёлкали, уж такую локальную ерунду, как сегодня – могли вообще не засечь. Тем более, что головы у нас совсем не хуже, а опыта больше.
– И злобы, – сказал Сергей.
– Может быть, у кого-то и злоба есть, – кивнула Люба, – может быть даже у многих. Но это, так, выхлопы. У меня – нет. От злобы я, максимум, что смогла бы, гранатами обвешаться и посреди Болотной или болельщиков «Анжи» подорваться. И что? Только хуже.
– А тут, что, прока больше? – спросил Сергей. – Ну, будет трупов больше в сто, тысячу раз, и что это изменит?
– Всё! – отрезала «Римма». – Всё изменит. И не в трупах дело. Вам враньём голову заморочили, написал классик когда-то по обиде о дураках и дорогах. И вам по голове этим долбят. Про две ваши беды. Чтобы не забывали, что вы дураки и ничего делать не умеете. Хотя и Америке и в Европе дураков не меньше, да и дороги строить уже и тут научились. А вот главные две беды, из-за которых здесь уже всё горело – от вас закрывают.
– Какие? Какие ещё две беды?
– Кровники и корыстолюбцы. Вот две главные беды за последние сотни полторы лет. И сегодня. Ты об этом подумай. И поймёшь… А значит – их надо было столкнуть. Кровников с корыстолюбцами. Первые пришли Москву взять. Вторые – купить и продать. Их идея – заберём Москву – получим всё. Историю не учат, забыли Смуту, поляков. Надо было их симбиоз развалить. А это несложно. Кровники мощнее. Они не предатели. Нет, нас обмануть, кинуть, для них вообще не вопрос. Мы так, человеческий материал, досадная помеха здесь. Но с нас взять нечего. А если вовремя подсказать, с кого можно взять, сколько и когда? Да ещё, взять в открытую, без последствий…как бы. Тут они нас с удовольствием используют. И мы не против. Но мы говорим им лишь первую половину. Это тоже наше право. Они нам тоже главное не рассказывают…
– А вторая половина, это то, что их могут убить, – вздрогнул Сергей.
– А я никого не убиваю, – спокойно продолжала «Римма», – я просто уравниваю шансы, ставлю всех в равные условия. Чтобы здесь они оказались так же защищены, как мы «там», у них.
– То есть – никак?
– А это время покажет. Немного уже времени осталось.
– То есть всё задумано так, чтобы пришлось убивать, – потёр лоб Сергей, – другого выхода не предусмотрено.
– Ну, почему. Были чёткие договоренности, сроки. Тебе же он, ну «Игорь», должен был рассказать. И это правда. Им дали возможность забрать всё, что им надо. И смести тех, кого они и так бы смели, только позже. Правда, они хотели бы их свалить вместе с нами. Но, не вышло, они это поняли и смирились. Пока, на словах. Они ещё думают вернуться. Но, скорее всего, они решили вообще не уходить. Просто, забрать всё, отправить в свои «чёрные дыры», и остаться. Нет, если они на самом деле, сделают то, что должны, заберут своё и уйдут за три дня – их никто не тронет. Здесь – не тронет. Но они не уйдут. Потому что ценности, доступные богатства и захваченная территория – для них реальны, осязаемы. А мы – так, абстракция, фантом.
– А могу я понять точно, кто это «вы»? – задал Сергей вопрос, который собирался задать очень давно, ещё «Игорю». – Или – «мы»?
– Это сам, сам, – ответила всё ещё «Римма» подойдя к дверям, которые открылись, – тут говорить не о чём. А в определениях путаться, так это для «телешоу». Тут всё конкретно и ясно. Поэтому-то ничего формулировать не требуется.
– Хорошо… – Сергею казалось, что он никак не может сказать что-то очень важное, ускользающее, – ты думаешь, что среди «ваших», «наших», не было бы так же? Запусти сюда наших «безбашенных», разве что-нибудь было бы иначе?
– Мне всё равно. Может быть. Только я оттуда, с Запада, Севера, Востока, пока что нашествия не ощущаю. Зато там тоже ощущают. Но центр – здесь. А те, кто сюда рвётся за славой и деньгами, вполне возможно, сейчас и попадают под ножи. Издержки профессии. Кто хочет больших и лёгких денег, должен быть готов к большим рискам. Мне их не жаль.
– А тебе вообще, хоть кого-то жаль? – чуть не крикнул Сергей.
– Конечно… – она снова села и моментально, к чему Сергей никак не мог привыкнуть, стала совсем другой, – тебя жаль…себя… Жаль, что ты тогда не нашёл меня, когда искал на «Фрунзенской». Потому что потом это было уже невозможно.
– Почему?
– Так уж… Всё, извини, Эдик приехал, – она повернулась назад и он снова увидел её мгновенное перевоплощение.
В вагон быстро вошёл русоволосый дядька, худой, со светлыми прозрачными глазами. Он остановился перед «Риммой» и замер, сняв с плеча сумку.
– Ну, – спросила она, – как там?
– В шоколаде, – улыбнулся он одними губами. – Тема закрыта. Показать?
– Давай, садись.
Эдик покосился на Сергея, сел справа от «Риммы», открыл сумку и достал ноутбук.
– Я пока ехал, всё сюда скинул, – сказал он, – там немного, времени снимать не было. Но я ребят из технического центра попросил, своих, они там, в деталях расстарались, для истории. Я, так, основное, для отчёта, для дома, для семьи.
– Башня упала?
– Легла, как заказывал. Это тебе не «Ночной позор»…или дневной, я не помню, где в этой лабуде башню валили. У нас легла чётко, по Королёва, по улице, в сторону метро «ВДНХ». Дома почти не зацепила. Сапёры – мастера. В пять сек заряды поставили, шлёп, тросы в лохмотья, и она, так, тихо-тихо, потом грохот, треск и пылюга…вот, это как раз на начале…
– Мне уйти? – спросил Сергей, сидящий напротив.
– Как хочешь, – отвлеклась Римма от ноутбука, – хочешь, посмотрим.
– Какая башня? – спросил Сергей, не зная, что делать. – Останкинская?
– Не Пизанская же, – ответила Римма.
Сергей встал, сделал пару шагов в сторону выхода, потом остановился, повернулся, и Римма, не глядя, указала ему на место по другую сторону Эдика с ноутбуком. Сергей вернулся и сел на указанное место.
На экране было видно огромное облако пыли. Сергей узнал улицу Королёва, где располагался телерадиоцентр. Снимали откуда-то, ближе к Ботанической улице.
– Это я с монорельса снимал, – пояснил Эдик, – с ветром угадали, к востоку сносит. Может сначала запустить?
– Время тратить… – сказала Римма, – хорошо упала. Дальше давай.
– Дальше сначала на словах, – продолжил Эдик, нажав на «паузу». – Пока башню готовили, все группы уже вошли. Сначала без шума, без паники. Там, внутри, в АСК-1 и АСК-31 наших уже больше ста было. Те, кто заранее, по пропускам. Это они все пульты отключили, охрану спокойно сняли, вывели и по домам отправили. А потом, всё, как репетировали. Это же не девяностые, не «колун» Макашов. У всех точные планы, участки, схемы. Хоть в темноте работать можно. Сразу всех, кого наметили: руководство, функционеров, режиссёров, корреспондентов, и так далее, всех, кто на территории – всех взяли. Кроме операторов, монтажёров, осветителей, короче – технарей. Тем просто легкий пинок, и вслед за охраной. А тех, кого взяли, со студий, со съёмок, из кабинетов, столовых, сразу выводили. Потом, у семнадцатого подъезда, в пять постов отфильтровали. Надёжно. Зрителей, обслугу там, понятно, всю эту публику тоже, аккуратными пенделями к Ботанической, и они оттуда бегом, врассыпную. Остальных – к пруду.
– В зданиях никого не оставили? – спросила Римма.
– Нет, ну я же не тепловизор, откуда я знаю, – обиделся Эдик, – кто-то спрятался, естественно. Но мы, честно, потом шумели, трансляцию включили, петарды бросали, с мегафонами ребята пробежались по этажам, на всякий… Ставили в известность, объясняли перспективу… Дальше смотрим?
– Давай, – кивнула Римма.
– Вот, теперь к пруду, – снова включил запись Эдик, – вот, вся эта «гвардия» у пруда марширует. Во главе с Тельманом.
– С кем? – не понял Сергей.
– С Тельманом, – сказал Эдик, – это мы так его зовём. Был такой пассажир в Германии. То ли он рейхстаг поджёг, то ли нет, я не следил…
– А, я понял, – вроде бы догадался Сергей, вспомнив имя Тельмана.
– Может догадался, может и перепутал, – не очень доброжелательно сказал Эдик. – Ладно…это я на другую сторону пруда иду, забыл камеру выключить. Ну, там видно, контейнеры…башня валяется, соответственно. Мы подождали выводить, пока пыль снесёт. Да…вот их в контейнеры грузят. Вон, видно, автокраны стоят…сейчас, промотаю чуть. Вот, пошёл первый. Закрыли, подцепили и – бултых.
– То есть, в пруд побросали, что ли? – строго спросила Римма. – Сам придумал?
– Ну да, а кто же? – подтвердил Эдик, – А как же ещё? Так думали, сяк… Быстро, вполне «форматно». Никаких ужасов.
– А что ж это вы, садюги, в последние два контейнера ещё никого не загнали, а первый уже в пруд бросили? – нахмурилась Римма. – Они же всё видели, вот, вой какой пошёл…э, куда, верни изображение.
– Я там дальше не снимал, – смутился Эдик, – ну да, недоработка вышла. Прощения просим, поторопились. Но, справились же… Что мне теперь, голову пеплом посыпать?
– И женщин тоже? – спросил Сергей, чувствуя, как у него зашевелились волосы.
– А как же… А это кто вообще, – недоумённо поинтересовался Эдик у Риммы.
– Это мой человек, – ответила она, – не отвлекайся.
– Да? Странно… – Эдик снова уткнулся в ноутбук, – а это, собственно, почти всё. Этих всех побросали, не знаю, отмоются или нет. Может живыми останутся, мелковат прудик…ну а на нет и суда нет… Да, а в это время в здания уже машины загоняли. В технологические коридоры, где были, где просто таранили… Сколько тонн, я не считал…много очень.
– Что? – спросила Римма.
– Обычное дело. Тротил, гексоген. С тех складов, помнишь… «Уралы», «Камазы», я тут снял немного, видишь… Вот, а это мы уже отъехали, наши все вышли…сейчас.
– Это откуда снимаешь?
– Не поленились, отъехали к ВДНХ. Колесо обозрения запустили, поднялись. Какой вид, а?
– Художник, – согласилась Римма.
– Боялся, нет сил. И так высоты боюсь, а тут, куда денешься. И кураж бешеный. Принял, естественно…
– Я чувствую, – покачала Римма головой.
– Нет, немного. Да вылетело всё сразу из башки. Смотри, как грамотно, всё внутрь складывается, или в сторону Бутырского Хутора летит. Мы даже волны не почувствовали. Подворье, усадьба, всё цело. А весь комплекс в кашу! Вот мужики мастера! Всё, больше не снимал. Пыль в нашу сторону тоже понесло. На землю спустился, колени трясутся…
– И ещё принял.
– Допил, там было-то… Дальше, операторы должны были из Ботанического сада выйти, снизу результаты отснять. Я их туда отправил, отсидеться. Но это я потом… А так, я сразу сюда. Заехал, только «Комсомолец» проверил, «Эхо», на Татарскую заскочил. Но я на «Харлее», мигом…всё.
– Ну, и как там, – без видимого интереса спросила Римма.
– Нормально. Нет, не так, конечно, но примерно. Правда в «Эхе» их, главный, лохматый, куда-то пропал. Ужас всякий рассказывали, чуть ли не скальп с него сняли. Может фантазии…хотя сегодня, кто знает.
– Подождите, – вмешался Сергей. – А «Комсомолец», это что, газета?
– Издательство, – бросил Эдик, не глядя, – ну, и газета там…какая разница?
– Так ведь это серьёзная газета. Большая. Там много разного было. И что, их тоже…
– А как же с сутенёрами поступать? – удивился Эдик. – Только калёным железом.
– При чём здесь сутенёры?
– Так сутенёры и есть. То, что вруны, ладно. Этих везде полно. А за сутенёрство ответ ещё круче. Что такое сутенёр? По сути? Тот, кто под свою крышу проституток собирает. Потом, обеспечивает их клиентами. А за это берёт с них деньги. Так?
– Так, – согласился Сергей.
– Ну, и что? Открой газетку. Такую, или похожую. Там, на одной из страниц, всё это присутствует. Вот все они там под названием «досуг» выставлены, можно всех посмотреть, мулатки, дамы, кого изволите. С телефонами, краткими характеристиками. Вот их клиентурой и обеспечили. Под крышей газетки. Тут не крыша, целый браузер. А за это с ними делятся. Или ты думаешь, всю систему объявлений из филантропии публикуют? Нет, допускаю, с кем-то, может быть, натуральный обмен практикуется, на корпоративах, там… Да мало проституток, там тебе и малолетки и пидрики. Так что самый их главный, в этой газете, попросту сутенёр. А те, кто непосредственно развозит, на звонки отвечает, прикрывает, – это так, шелупонь, охранники, водилы, «мамки». Все на главного горбатятся. И везде враньё…писали бы правду – проститутка Лена, пидрик Лёлик. А тут целая система вранья. Как же, «досуг», «молодые дамы», «пареньки», тьфу! Вруны и сутенёры. Так что разборка «по делу».
– Но там же ещё много страниц, это же не главная.
– А ты уверен, что не главная? – ехидно ощерился Эдик. – То, что не первая полоса, ещё ничего не значит. Представь, что будет какая-то газетка с названием «Интернационалист», предположим. Чтобы запоминалось. Новостей сейчас всяких наковырять, сенсаций дрянных – не вопрос. Это не литературу писать, таланту не надо. А в глубине – страничка. Предположим «Отдых». Или, «Релакс». И там, внутри «тяжёлый релакс», «средний», «лёгкий». Ну, ясно, все сразу разчухают, что, к примеру – «средний латинский релакс» – это «кокс» из Колумбии. А «тяжёлый арабский» героин из Афгана. Лёгкий – марихуана. И так далее. С ценами, телефонами, как тебе? И, для чего эта газета? Что главное? А может, это у них, у врунов, такие опознавательные знаки. Перед «рогатым» отчитываются, кто их разберёт.
– Я всё-таки не понимаю, – обхватил голову руками Сергей и поднял на Римму глаза, – чтобы так, всех подряд. И зачем взрывать, жечь, топить?
– Это ты у него спрашивай, – спокойно ответила Римма, – я в чужие дела не лезу.
– Зверство просто, – прошептал Сергей, – настоящее зверство…
– Слушай, я всё-таки не пойму, кто это? – полностью развернулся к Римме Эдик. – Если бы не ты, я его давно бы убил. А за «зверство» ещё бы и съел.
– Нет, я не понимаю, за что так…– не слушая Эдика, продолжал бормотать Сергей.
– Объясни, – бросила Эдику Римма.
– Да я уже всё объяснил, что им говорить, если «оне» не понимают. За что? За враньё. Кто тебе сказал, что там всех подряд? Отбирали, готовились. Знающие, между прочим, люди. Давно готовились, работали, всех в лицо выучили. Нет, конечно, брачок был…но минимальный. Думаю, процентов десять, не больше. Это разве зверство?! Вот сейчас в «Склифе» зверство начнётся. Туда сейчас к доброму доктору «Вилли» врачей свозят. Он их сейчас тестировать будет. У него там такие досье, по клиникам частным, не частным… За все нагрузочные диагнозы ответят. Кто успеет, естественно.
– Это как? – спросил Сергей.
– Что как? – зло ответил Эдик. – Ты что, не знаешь, как за «бабки» лечат? Смотрят, если с тебя что вытащить можно – найдут кучу болячек, и хламидий, клещей каких-нибудь. А то и вообще, что-то смертельное. Заставят копеечное «плацебо» за тысячи долларов жрать. Даже соперировать могут, хоть там и нет ничего. А потом, попадётся порядочный доктор, типа Вилли, а он диагност великий. И окажется, что ничего и в помине не было. Но уже, ни денег, ни здоровья. Вот, в частности, по этим фактам, тоже будут назначать кару. Был факт – ложись. Сейчас твой коллега у тебя и вырежет то, что ты у такого-то дяденьки или тётеньки удалил не по делу. Ах, ты не удалял, только разрезал и вид сделал? Ошибся? Вот и тебя разрежут и посмотрят, нет ли чего. Причём – бесплатно. Правда, без наркоза, ну тут уж… БАДы прописывал старичкам за последние их кровные? Вот тебе и затолкают их сразу с двух концов, пока они внутри не встретятся. А уж как там кишечник сворачиваться будет, надо было раньше думать.
– А если не станут коллеги резать да заталкивать, – спросил Сергей.
– Это честные не станут. Которым и так бояться нечего. Ну, разве заставят упаковок двадцать лекарств сожрать, которые они, по слабости и бедности, по договорам с фирмами в поликлиниках прописывали… А вот те, кто всерьёз организм портил, кого следующего распатронить могут – те в очереди драться будут за право вскрыть себе подобного. Потому что исполнителям – сразу амнистия.
– Но, всё равно, всех же не накажешь, – втянулся в разговор Сергей, – просто не успеешь.
– Во-от, правильно рассуждаешь! – одобрил вопрос Эдик, – поэтому их и свозят всех во двор, что на Садовое Кольцо выходит. Там помост и столы для экзекуции. Всё публично. Быстро, по одному, по два, выдёргивают из толпы. Путём случайного отбора, в кого какая-то фигня с краской попадёт. И – на эшафот. Представляешь, каково тем, кто в толпе. Вот они выть будут от страха! Так что «релакс» почти полный… И это я про пластических лекарей молчу. Тут у «Вилли» особая привязанность. Нет, тех, кто с ожогами возился, с увечьями, те – «аксиос» и домой. А вот всякие «сиськонакачиватели», «губонадуватели», «жирососатели»…мне даже страшно, что и куда им будут вдувать, в какие места и сколько… Меня Вилли звал, но даже я не пойду. У меня нервы слабые.
– Бред, кровавый бред, – снова забормотал Сергей, – какой-то Босх.
– Вот и я говорю, – согласился Эдик, – а ты говоришь, у нас зверство. И это ещё фигня, вот в Нагатинском парке – там, говорят, да!
– Это, где колдуны, маги, провидцы…
– Ну да. Ведьмы, прорицательницы, всякая нечисть. Вот там, говорят, Хэллоуин пойдёт. Там ребята серьёзные… Ладно, ко мне всё? Тогда я погнал.
– Ты сейчас куда? – спросила Римма.
– Ещё разок проеду, проинспектирую, так сказать, и за Кольцо. Но уж не к «Склифу», и не в Нагатино, это точно, – Эдик исчез за дверями.
Они снова остались вдвоём. Сергей встал и, размявшись, прошёл по вагону.
– Ладно, – попытался он рассуждать, – ладно, тут ничего не изменишь. Но тут хоть логика есть. Жуткая, но просматривается. И с газетами, и в Останкино, да и с врачами… Но при чём здесь эта «дикая дивизия», «ордынцы». Их-то за что на заклание? По национальностям, что ли? Так был уже Гитлер.
– Гитлер тут не при чём, – Римма тоже встала и потянулась, – и по этому поводу я тебе, что могла, сказала. А уж как ты услышал… Просто вам в голову вбили – «нет преступных народов, а есть преступники». Это верно. Но есть ещё и статистика. Поступков, свойств, черт характера. То есть – репутация. Человек свою репутацию нарабатывает годами. Народы – десятилетиями, веками. И она, на каждый конкретный период достаточно адекватная. Если я тебе сегодня скажу, к примеру: немец, китаец, цыган, японец, узбек и так далее, у любого по каждому создаётся некий обобщённый образ. И, уверяю, если собрать сто человек и заставить их описать характерные особенности представителя каждого народа, все сто дадут каждому представителю народа схожие определения. А если, например, тебе дают большие деньги. Но условие: ты должен их все доверить в управление представителю какого-нибудь народа. И дают список из десяти названий разных народов. Обезличено, просто назови, кто. Какой национальности. Иначе денег не получишь. Построй по ранжиру. Так вот, если взять те же сто человек и сопоставить списки, они тоже мало чем будут отличаться. Так что каждый народ имеет свою репутацию, так же, как и человек. И потерять репутацию, создать себе отрицательный образ, гораздо проще, чем потом восстановить. Но – реально и то и другое. Только бессмысленно искусственно уравнивать репутацию одних народов с другими. Все разные. Как и люди. С одними хорошо работать, с другими – водку пить. С третьими лучше вообще не пересекаться. Сегодня. А через век, глядишь, местами поменялись. Это не константа, но это факт. И это внутри каждого, что бы ни говорили… Ладно, мне пора, а тебе надо ехать. Помнишь, до станции «Орехово», тебе всё должны были объяснить.
– Да, я помню.
– Тогда прощай, – Римма последний раз задержала глаза на Сергее и резко вышла из вагона.
Сергей хотел спросить, почему «прощай», хотел ещё что-то сказать, но ничего не успел и сел обратно на то место, на котором сидел до этого. В голове было пусто. Что делать дальше он не представлял, хотя инструкции были достаточно точные. Поезд медленно тронулся с открытыми дверями. Стены туннеля слегка подсвечивались тусклым освещением вагонов. Двери так и не закрылись. Сергею ужасно захотелось курить, хотя он давно и надёжно бросил. Он встал и прошёлся по вагону. Вдруг свет в туннеле начал прибавляться, поезд выкатывался на открытый участок перегона между станциями «Автозаводская» и «Коломенская». «Правильно…»,– думал Сергей: «Около «Автозаводской» Третье Кольцо сходится с Окружной железной дорогой. Тут она и вышла. Где тот самый рубеж, за которым должно быть спокойно. Хотя…Нагатинский парк, да, вот же он, рядом…».
Поезд двигался очень медленно. При желании вполне можно было спрыгнуть, отметил Сергей. Они проехали большой пруд, начались какие-то корпуса, торговые комплексы. На встречных путях они уже миновали несколько стоящих пустых составов с небольшими интервалами между ними. Кажется за вывеской «Техносила», неподалёку от заправки «Газпромнефти», бетонный забор с колючей проволокой, ограждающий метропути, был повален. И тут Сергей начал слышать тихий, но нарастающий шум.
Это был странный шум. Он казался однородным, но в нём явно смешивались сотни, совершенно различных, звуков. Наконец стало возможным эти звуки различать. Сергей понял, что тут есть многоголосие воплей и криков, удалённых и приглушённых. Это было человеческое наполнение общего шума. При этом слышался равномерный треск и гул чего-то неодушевлённого. Поезд еле тянулся, и Сергей понял, для чего был повален забор. Вдоль путей, к широкому пролому, застревая на колючей проволоке и дальше, через дорогу, к парку, беспорядочно валялись тела. Где-то чаще, где-то реже. Они лежали в самых разных позах, можно было даже принять их за спящих, если бы их было одно-два. Но чья-то безжалостная рука разбросала их десятками, если не сотнями. И, очевидно, произошло это совсем недавно. Скорее всего, их всех и привезли на тех поездах, которые сейчас встретились им пустыми. Много было женщин, в основном, дородных брюнеток, в зрелом и даже, перезрелом возрасте. За рядами деревьев, после асфальта шоссе, угадывалось интенсивное движение, вырывалось высокое пламя нескольких огромных костров, дым от которых уходил на восток, от Сергея. Он понимал, догадывался, что там происходит. И если уж Эдик называл это зверством, то ему стало совсем не по себе.
Он никогда не пересекался с сообществом всяких магов, экстрасенсов, колдунов, прорицателей и тому подобных, он не искал их. Мало того, он даже не задумывался всерьёз о степени достоверности всех этих, широко рекламируемых «паранормальных» явлений. Но, почему-то, он всегда переключал телевизор, когда на экранах обильно появлялись всякие черноволосые, густо размалёванные, уверенные тётеньки, когда собирались целые взводы всяких «экстралюдей» в многочисленных телепередачах. Не читал он и всякую рекламу, рассыпанную по страницам газет, журналов, в невероятном количестве. Нет, ему не было страшно, он не испытывал боязни перед чем-то неведомым. Ему было, скорее, стыдно и неловко за них, когда они, как в плохой самодеятельности, неуклюже водили в воздухе руками, нескладно произносили какие-то бездарные тексты, наигранно строили гримасы. Больше всего его удивляло, что находятся те, кто всё это смотрит и, вполне возможно, даже обращается к подобным субъектам за помощью. Но, видимо, такие были и немало… Откуда-то же брались деньги, чтобы оплачивать рекламу, объявления, эфирное время. Вряд ли это было просто «хобби» людей, зарабатывающих чем-то другим, и желающих просто попасть «в телевизор».
Поезд продолжал идти шагом. Из парка, по свеженакатанной, раскисшей колее, выехал большой трактор с огромным ковшом впереди. В ковше была навалена дымящаяся, беспорядочная, коричнево-чёрная масса, детально разглядывать которую у Сергея не было никакого желания, он догадывался, что там, или части чего… Он перевёл взгляд и увидел, что за трактором, повернувшем на мост через Москву-реку, тащатся несколько длинных тросов, к которым, как на рыболовной донке с живцами, привязано множество людей. Или уже просто тел, за руки, за ноги, за шею… Кто-то отрывался, остальные, очень странно, как марионетки, болтались на привязи, стукаясь о бордюры, застревая в редких оставленных на дороге машинах, и продёргиваясь дальше, за трактором. От них крики уже не доносились. Сергей быстро отвернулся, перешёл на другую сторону вагона и стал смотреть на широкую, грязную реку, устремлённую вглубь города, зажатую массивными гранитными плитами.
Мост заканчивался. Сергей вспомнил, что сейчас поезд снова въедет в туннель. Двери были по-прежнему открыты. Совершенно не отдавая себе отчёт, что он делает и зачем – он подошёл к краю, выбрал момент и спрыгнул. Прыжок дался легко. Он отряхнулся, посмотрел налево, направо. Избегая контактные конструкции, подошёл к ограждению, сумел, не без труда, через него перебраться, и пошёл через дворы, наискосок, в сторону набережной реки. Той, что как раз напротив Нагатинского парка.
К реке он вышел, немного не доходя до высоких домов, построенных уступами. Самое удивительное, что даже здесь, ни на улице, ни во дворах, он никого не встретил. Если в центре города, как минимум до Третьего Кольца, даже до Окружной железной дороги это было полностью объяснимо наличием организованных «групп» или «банд», то здесь, по идее, всё должно было быть спокойно. Но когда он снова услышал звуки с той стороны реки, из парка, и рассмотрел некоторые картины, то подумал, что и сам, скорее всего, предпочёл бы сидеть дома, желательно за железной дверью. А ещё лучше – за двумя. Потом, вполне можно было допустить, что какие-то сохранившиеся небольшие радиостанции продолжают вещание. А уж они могли нагнать тоски и паники. Тем более, что основания были очень серьёзные. Но когда он вышел на открытую набережную – люди появились. Точнее, сначала появился большой трейлер, стоящий на набережной, из-за которого тянулся прозрачный дымок.
Сергей сначала подумал, что просто сама фура горит, но, когда её обошёл – увидел небольшой костёр, а рядом, сложенный из кусков бордюрного камня, самодельный мангал, над которым махал фанеркой человек среднего роста. Другой стоял на подножке тягача и смотрел на другую сторону реки в бинокль. Третий просто сидел на складном стуле спиной к реке и смотрел на огонь. Сергей кашлянул, и все трое повернулись в его сторону.
– Добрый день, – сказал Сергей.
– Добрее видали, – прыснул тот, что с биноклем. – Ты что, тут живёшь?
– Нет, – ответил Сергей, – я только что приехал.
– На чём? – спросил махавший над мангалом.
– На метро.
– А, да, только что поезд был, видели на мосту, – подтвердил тот, что с биноклем. – И чего это все попрятались. Тут такое шоу, по идее, не протолкнуться должно быть, а все, как крысы, по норам.
– Они ничего не знают, и им страшно, – произнёс сидящий к реке спиной.
– А ты, блин, много знаешь, – огрызнулся с биноклем.
– Мы хоть что-то знаем.
– Что?
– Например, то, что на этой стороне реки сегодня уже можно ничего особо не бояться. И что нам надо до завтра уже за Рязанью быть. А они там, в квартирах своих, вообще ничего не знают. Ты бы такое из окон увидел, ещё слухи бы дошли разные, да вон, из Центра, дымы валят, как из Хиросимы. Потом, я всё равно, и с этой стороны с десяток трупов видел.
– А может это просто пьяные в «усмерть»? На халяву-то, бери-не хочу, – предположил тот, что с биноклем, – во, смотри, ещё партию ведут, – он показал на другую сторону и приставил бинокль к глазам.
Сергей перевёл взгляд на другую сторону реки. Почти напротив, на большой плавучий, то ли ресторан, то ли ещё что, заводили людей. Скоро у выбитых окон, которые выходили на реку, скопилась толпа. Доносились сорванные, невнятные крики, стоны. Потом наступила тишина, которую прорезал высокий голос, явно сообщавший всем какую-то информацию. И уже через мгновения в воду полетели первые люди. Через несколько минут толпы не стало. Кто-то пытался плыть, но, как-то нескладно, и скоро последние головы пропали под водой.
– У них руки связаны, плыть неудобно, – сообщил глядящий в бинокль, – одна баба чуть до берега не дотянула. Но, не судьба…а ты не знаешь, кого там топят? – обратился он к Сергею.
– Насколько мне известно, всяких чернокнижников.
– Кого?
– Ну, там, магов всяких, колдунов, ведьм, прорицателей…экстрасенсов, одним словом.
– Битва экстрасенсов, – изрёк сидящий на складном стуле, – часть вторая – «месть».
Сергею показались эти слова очень знакомыми.
– Нормально, – покачал головой парень с биноклем, – а гипнотизёров?
– Не знаю я, наверно, – замялся Сергей.
– Тогда я не пойму, что они их всех не загипнотизируют?
– Ты лучше спроси, как все эти экстраординарные «сенсы» не проинтуичили насчёт всей этой перспективы? – сказал сидящий на стуле.
– А, кстати, – задумался парень, – вот ведь, да? На свои же грабли…
– Жрать будешь? – спросил Сергея тот, что у мангала, – тут всем хватит.
– Буду, – ответил Сергей.
– А как на МКАД вылезти покажешь?
– Объясню. Тут просто.
– Нет. Не просто. Там, у метро, проспект перегорожен. Со всех сторон. Не знаю, зачем, но всё бетонными блоками перекрыто. Мы, так-то, Москву знаем, но тут, на юге, не очень. Привыкли все к навигаторам. А они теперь не работают. Карты нет, на телефоне – не разберёшь. Сунулись наобум, по набережной, упёрлись, хрен знает, куда, вернулись и думаем.
– А вам, куда надо то?
– Вообще-то на Урал. Немного не доезжая. Экспонаты отвезти.
– Что? – не понял Сергей
– Надо доставить шедевры, – включился сидящий спиной к реке, – для любителей современного искусства.
– Это, что, заказ был ещё до всего этого? – спросил Сергей.
– Нет, свежачок, – сидящий на стуле поднялся, – только-только полимеризовался. Хочешь взглянуть?
Он потянулся и пошёл к дверям фуры. Сергей пошёл за ним. Двери фуры были просто прикрыты, мужчина потянул, открыл их настежь и залез внутрь.
– Хватайся, как там тебя, – протянул он руку Сергею.
– Сергей, – ответил тот и, взявшись за руку, оказался внутри.
– А меня Миша, – представился человек. – Вот, те самые экспонаты, в центре главный, остальные ближе к кабине.
Почти посередине фуры был закреплён довольно странный предмет. Это был почти прозрачный, вытянутый брусок из какого-то пластика. Сзади был вырезан уступ. Внутри бруска, на массивном кресле, сидела фигура человека в круглых очках, с выпученными глазами и перекошенным ртом. Сергею он показался знакомым.
– Узнал? – спросил Миша. – Кельман, между прочим. Мурад. Галерист, так сказать. Любитель инсталляций. Вчера залит в натуральном виде в эпоксидную смолу. Уже отвердел.
Сергей сумел разглядеть чем-то закреплённые руки и шею.
– Почему на Урал? – только и смог спросить он.
– А там большие любители были среди начальства. Современного жанра. Дали насажать всяких лиловых человечков по зданиям. Украсили, так сказать. Денег этим корифеям заплатили немерено, – Миша указал рукой вглубь фуры. – Не видел шедевры? Показывали по телевизору.
– Вроде видел… – Сергей вспомнил прокатившуюся серию репортажей о весьма специфическом оформлении старинного города по заказу администрации.
– Да-да, – продолжал Миша, – это он, позор моего народа. Я, кстати, совсем не Иванов. Самый, что ни на есть характерный Гольденфарб. Михаил Самуилович. Но вот этот встречный проект – моя идея, – заключил он с гордостью, – подарок городу. Вполне может быть водружён на крышу вместо любого искусственного человечка. Или даже рядом. Чтобы не скучно. Тут ещё его соратники. Всех смотреть будете?
– Нет, – отрезал Сергей, – достаточно.
Они спрыгнули из фуры. Миша пошёл к костру, Сергей последовал за ним.
– Это Сергей, – представил его Миша.
– Колян, – кивнул тот, что с биноклем, – правда, не из сериала, но вполне реальный пацан.
– Юра, – махнул рукой уже дожаривший мясо мужик и стянул с шампуров последние куски на газету, расстеленную на какой-то коробке.
Там уже стояли две банки чёрной икры, лежал наломанный кусками хлеб, и была даже зелень с кетчупом в красной пластиковой бутылке. Рядом лежал нож и одноразовые пластиковые вилки.
– Кто пить будет? – спросил Юра.
– А кто не будет? – спросил Колян.
– Я не буду, – ответил Юра, – мне за руль. И тебе не советую.
– Да ладно! – рассмеялся Колян, – ты что, думаешь на гаишников тут нарваться? Откуда им в этом бардаке взяться?
– Это их здесь нет, – возразил Юра, – а за городом, не знаю. Ну, может в области, недалеко, и нет. А что там в Рязани или дальше… Ну его. Потом, ты-то хоть сам отсюда. А у меня гражданство Молдавии, сам понимаешь.
– Ну и хрен с тобой. А мы – дадим. Кто что будет?
– А что, есть выбор? – спросил Сергей.
– Есть, – подтвердил Колян и полез в кабину, – даже «Хёнесси» три банки есть. ВСОП. Вино есть. Водка, само собой.
– Это мы удачно в магазин на Таганке влетели, – сказал Миша, – почти нетронутый. Стали хватать всё подряд. Икру, коньяк. Думали, полмашины завалим. А тут чёрные, целая толпа, мы бегом, еле выскочили, пакеты в кабину и погнали. Тем до нас метров двести не хватило.
– А они, что за вами побежали?
– Да не поймёшь. Что-то стали орать, – высунулся из кабины Колян, – дёрнулись к нам, потом остановились…да и не смотрели мы. Юрка сразу «по газам».
– Давай «Хёнесси», – кивнул Сергей, – раз такое дело. Если не жалко, конечно.
– Да ладно, – засмеялся Колян, – делов-то… Я всегда мечтал «Хёнесси» похлебать. Только стакан один.
– Сейчас «Хёнесси» надо пить из горла, – предложил Миша. – Это соответствует моменту. Глядя издали на горящую Москву. Как Наполеон перед отъездом к себе на ПМЖ.
– Тогда, наверно, «Хёнесси» не было, – предположил Сергей.
– Вполне вероятно, но что-то похожее, наверняка, было.
После этого они довольно долго ели в молчании. За это время прошла ещё одна экзекуция на стоящем напротив плавучем сооружении. Довольно шумная, но не столь многочисленная.
– А чего они им руки вяжут? – спросил Колян. – Проще же груз на шею или куда… Быстрее и проще. Всё равно не сопротивляется никто. И не бежит.
– Думаю, традицию соблюдают, – ответил Михаил, – так, если мне память не изменяет, ведьм проверяли. В средние века просвещённой Европы. Если выплывет, значит чиста. А утонула, значит грехи утянули…ну, как-то так.
Наконец все насытились, и уселись кто где. Колян закурил.
– Слушай, а ты не знаешь, что они там всё время с моста вываливают? – спросил он Сергея. – Этим колёсным погрузчиком с ковшом?
– Предполагаю, что человеческую субстанцию, – ответил Сергей, разленившийся до дремоты. – Там же не только водные процедуры, там много чего. Термическая обработка, волочение человеческих гирлянд. Мало ли что…
– Сам видел? – спросил Миша.
– Опосредовано. Точнее – финальную часть. Если бы ветер восточный, сказал бы точно. Запах горелой плоти запоминается. Но ветер западный. Даже слегка, юго-западный.
– Звучит жутковато и цинично, – прищурился Михаил.
– Согласен, – расслаблено кивнул Сергей, – сам себя не узнаю. Может это защита такая? Когда количество ужаса на единицу времени запредельное. Для нормальной психики. Точнее, для привычной.
– Возможно, – согласился Михаил Самуилович.
– Всё это какая-то фигня, – вмешался Колян, – ты лучше скажи, выехать отсюда поможешь?
– Наверно, – отозвался Сергей, – тут куча вариантов. Вам же на Кольцевую, на МКАД, я так понимаю? Тогда можно через Нагатинские проезды на Каширку вылезти, или на Варшавку. Да сейчас, я думаю, вообще можно рвануть напрямую, через «Коломенское». Заповедник, не заповедник, кто сейчас смотрит… А вы что, уже сейчас уезжаете?
– Фиг знает, – потряс головой Колян, – может подождать, пока совсем стемнеет…в темноте страшнее, а может и лучше? Как, Юра?
– Я не знаю, – ответил Юра, – может и вправду, лучше переждать. Подремать часок-другой. Посмотреть, что будет.
– Ничего не будет, – Колян полез в кабину, – а подремать, в самый раз. Тем более, груз не портится.
Юра и Колян исчезли в кабине грузовика. Сергей и Михаил остались сидеть у перил набережной. Шум на той стороне реки начинал стихать.
– Вот, насчёт цинизма, от вас мне было странно слышать, – сказал Сергей Михаилу, – сами-то взяли, людей в «эпоксидку» закатали. Беспредел полный.
– А вы уверены, что это люди? – как-то странно посмотрел на Сергея Михаил. – Такие, как они тоже на своих выставках «экспонаты» из кожи и костей демонстрируют. Из вполне реальных, человеческих… Хотя, в принципе, ты прав. Если честно, я сам «попал». Тогда, когда опубликовали это уродство, фигурки эти, всякие там нагромождения, я перекипел. А когда узнал, сколько они за это «бабла» растащили, бюджетного, между прочим – просто взорвался. И предложил тогда в своём «блоге», этого губернатора, всех ответственных «товарищей» и «творческий» коллектив залить в прозрачный пластик и вместо этих фигурок рассадить. Или рядом. Вот вам автор и его «дитя». Ну, так, ясно же, что не всерьёз. Откликов, кстати, куча была с поддержкой. Ну, потом забылось, естественно… И тут, как раз вчера, меня на улице непонятные люди останавливают, вежливо приглашают в автомобиль. «Бентли», между прочим. Везут в какой-то ангар, там человек двадцать нацменов с инструментами, бочки, ёмкости, пиломатериалы…полный набор. Говорят – очень нам ваша идея понравилась. Спрашиваю, какая? Насчёт современного искусства на Урале, говорят. Извините, говорят, всех доставить не смогли. Но основных – добыли. Так что, говорят, реализуйте, господин Гольденфарб, ваши передовые сокровенные идеи. Заводят Кельмана, с ним ещё, ещё… У меня глаза на лоб, думаю – розыгрыш, скрытую камеру ищу… А они спокойно так объясняют – вот эпоксидная смола, вот отвердитель, формы мне сколотят, рабочие всё замешают, зальют. Зафиксируют всех, чтобы не дёргались. Только, говорят, отвердителя не жалейте, чтобы быстрее застыло. В общем, говорят, осуществляйте руководство. Я всё на розыгрыш тяну, хи-хи, ха-ха… А тут один «биеналист», не помню фамилию, сорвался, рванул к выходу, а ему, раз, и ногу отстрелили…ну, почти. Очередью. Из короткого такого автомата. Потом подошли, и в голову… И, главное, рядом всё, не подстава.
– Нет, не подстава, – подтвердил Сергей.
– Ну, и что делать? – продолжил Михаил. – Тут их главный и говорит, нет, мол, если вы нас напрасно обнадёжили, то мы можем всё подкорректировать. Можно тогда и вас, из солидарности, вместе с ними законсервировать. Их – сидя, вас, как оппонента – стоя. И всё. Я поплыл. Дайте, говорю, что-нибудь выпить. Принесли спирта, я стакан выпил и давай руководить. А куда деваться? Спьяну даже кураж пошёл… Вот так ответил Михаил Самуилович за свой, как скажет классический бандит девяностых, Интернет-базар… А потом, дали мне эту машину с двумя водителями и отправили в сторону Урала. Наказали, чтобы вывез всё это на площадь, к этим человечкам долбанным, выгрузил и приклеил проект размещения прибывших экспонатов. Проект-не проект, а эскиз, какой-никакой, рисовать придётся. По дороге…
– Может просто сбежать? – предложил Сергей.
– Нет. Обещали, что найдут. А так, сказали, никто ничего и не узнает. И, как испарились. Я им поверил.
– Что никто не узнает?
– Нет, что найдут. А потом найдут тех, кто меня заживо засолит и завялит. Для какого-нибудь «биенале». И теперь я точно знаю, что есть вещь куда более страшная, чем бунт «бессмысленный и беспощадный».
– Что, например?
– Это бунт беспощадный и осмысленный.
– Как сейчас?
– Не знаю…может быть. Мне слишком мало известно. И ещё меньше понятно. Хотя ещё вчера я был уверен в своих знаниях, возможности предвидеть, просчитывать. И вот, я не понимаю, что происходит, я только вижу фрагменты, но я чувствую, инстинктивно, нутром, что во всём этом какая-то железная логика, может быть даже не совсем людская.
– Вы мистик?
– Нет, как раз наоборот. Но я чувствую во всём этом неведомое мне. То, что нельзя понять разумом. Во всяком случае – моим. Да, пожалуй ты прав, в этом всём есть нечто мистическое. Главное, я не могу понять, даже предположить, кто за этим стоит? Кому это выгодно? Бандитам? Нет. Я знавал бандитов, но те, кто сажал меня в «Бентли» точно не бандиты. И никогда ими не были. Кавказ, этнические группировки? Тоже нет, тогда при чём здесь, предположим, вот это? – Михаил показал на другой берег реки. – Фашисты? Ну, это сразу мимо, это, прежде всего, виртуальный идеологический символ. Сегодня, во всяком случае.
– Почему, – спросил Сергей.
– Молодой человек, я уже довольно старый еврей и отвечаю за свои слова. Кстати, евреи тут тоже не при чём. Я бы знал. Органы безопасности, ФСБ, да ну…у них совершенно другие задачи, им это вообще не потянуть. Оттуда уже утечек было бы на десять «Викиликсов». Про Запад, ЦРУ вообще молчу. Тогда – кто?! Кому это всё выгодно? Не частями, а всё вместе? В комплексе? Никакой же логики нет!
– Вы же сказали, что за этим всем железная логика?
– Человеческой логики нет. Нет заинтересованности, корысти, если угодно. А есть другая логика, стальная, непробиваемая и непонятная.
– Михаил Самуилович, – осторожно спросил Сергей, – а вы, не много ли коньяку дёрнули? На пургу очень смахивает…
– Ладно, не обращай внимания, – Михаил сделал ещё большой глоток, – я просто, если до конца этого эпизода доживу, обязательно начну возвращаться.
– Куда? – не понял Сергей.
– К истокам…может быть в синагогу. А может быть в храм. Ещё не решил. Хотя храм к моей квартире ближе… Но жить дальше, в полной уверенности, что мы-то знаем больше и вернее всех – нет. Увольте. Чтобы потом, в одну секунду, оказаться в ангаре с эпоксидной смолой? Надо у истории учиться. Когда кровная принадлежность превращается в спесь, народ теряет рассудок. Мой народ не исключение. И если тридцать седьмой год, я Сталина имею в виду, нас ничему не научил, нечего считать себя самыми умными и великими. А ведь, сколько тогда наших, тех, кто с лениными, с троцкими, свердловыми, революцию делали, пошли под нож. Внезапно и беспощадно. От самых, что ни на есть, своих получили. И сгинули как-то позорно, жизнь себе выклянчивая, нудели, мол, партия разберётся, мы честные революционеры, коммунисты. Сталину, через одного, письма писали, какие они верные большевики. И ведь даже мысли не было, что, вполне вероятно, они за это и крошатся. Другой силой, но руками людей. Нет, даже мысли не приходило! Высший Суд был отключён как опция напрочь, и удалён из корзины. А встали бы, хоть несколько человек, и, вместо того, чтобы канючить, сказали бы, что в главном ошиблись, раскаялись. И начали бы говорить совсем другое. Заповеди, к примеру, читать своим палачам. Вслух и громко. И остались бы героями. В веках. Народ свой прославляя. А так, тьфу… За что, например, всяких троцкистов-ленинцев реабилитировать? За то, что не были японскими шпионами? Ну, не были. А то, что они священников пачками валили, раскулачивали до смерти, или сами, или просто способствуя – это как? Да лучше молчать и выводы делать. Вот, пожалуйста, опять началось, не пойми что. И снова, вроде бы никто не виноват…
– Да не усложняйте вы, Михаил Самуилович, – остановил его Сергей, – тут всё, может быть, совсем иначе…
– Ты что-то знаешь?! – глаза Михаила вспыхнули интересом. – Тогда скажи, не томи. Мне это очень важно, поверь. Да-да, ты можешь знать, откуда бы ты тогда на поезде сюда свалился?
– Да я, вообще-то не сюда должен был… – пробормотал Сергей, жалея, что тронул эту тему, – просто это личная инициатива, я не знаю… Спонтанное решение, совершенно немотивированное… Может быть всё это…не знаю, как сказать, другой природы, вот.
– Не говорите ерунды, – перешёл на «вы» Михаил, – я не верю в инопланетян. И в параллельные миры не верю. Хотя их отсутствие доказать сложнее. Вы же знаете, я чувствую, кто за этим стоит. Тот, кто долго молчал, готовился и теперь пришёл «ниоткуда», чтобы взять власть.
– Да никто здесь не берёт власть, – перебил Сергей, – идёт жуткий погром, наоборот, это просто полный, кошмарный хаос.
– Нет, не пытайтесь меня запутать, – Михаил Самуилович допил бутылку и со всей силы запустил её в реку, – я почти уверен, что все эти, снятые с тормозов «басмачи», те, что там, – он повёл рукой сторону дымов города, – сами не понимают, что они – следующие. Причём, очень скоро.
– С чего вы взяли? – насторожился Сергей.
– Иначе хаос был бы повсюду. А он очень качественно локализован. Не скажу о точных границах, но они есть. И кто за кем отправится в небытие, в каком порядке, мне тоже неведомо. Но я практически уверен – кто-то об этом знает и всё рассчитал.
– Вы знаете… – Сергей вдруг почувствовал искреннюю потребность поделиться тем, что он знает точно, – когда я говорил о другой природе этого, я имел в виду совсем другое.
– Что? – упёрся в него взглядом Михаил.
– А если во главе всего этого, ну, не мужчины…
– А кто? Транссексуалы? Гомосексуалисты? Не порите чушь!
– А если это – женщина?
– Ладно, бросьте… – Михаил Самуилович замахал руками перед лицом, как будто снимая невидимую паутину, – не-ет…да-а! А что? Я ведь был прав, ты знаешь, да? Точно! Ну, колись, колись…
– Я предположил и всё, – отрезал Сергей.
– И всё? Нет, это не всё. Если это так, тогда совсем другое дело! А я тут логику ищу! – Михаил Самуилович изменился в лице и приложил палец к губам. – Я тебе вообще ничего не говорил. Вычеркни всю мою лирику. Разболтался спьяну. Как же мне в голову-то…вообще другая ситуация. Но тогда это слишком сложно. И совершенно непредсказуемо.
– Я ведь ничего не утверждаю, – пытался отбиться Сергей.
– И не надо. Надо просто быстрее сматываться и, как сегодня говорят – валить.
– Куда?
– Кто куда. Я – точно на Урал. Года на два. Если не посадят. Но тебе всё равно не поверят. Я про «экспонаты», – Михаил показал в сторону фуры.
– Какие «экспонаты», – не успел переключиться Сергей.
– А никакие… Правильно…как это тонко! Тогда можно ещё, на «посошок». По-нашему, по-русски.
Сергей решил вернуться в город. Почему, он и сам не знал. Он уже давно перестал заниматься анализом своих поступков. В конце концов, стало ясно, что в таких условиях куда надёжнее полагаться на свои инстинкты и чувства.
Вечер и ночь остались позади. Они тыкались на грузовике по Нагатинским проездам, пытаясь пробиться на Каширское шоссе, а когда пробились, снова уткнулись в затор из безлюдных машин. Потом пробивались к МКАДу через Бирюлёво, Липецкую улицу. И снова застряли. Сергей всё же сошёл, бросив фуру с некрополем внутри, сошёл, сказав, что ему надо «по нужде». И сразу сбежал в Царицынский парк. Зачем? Почему?
Потом он заснул прямо на траве, потом замёрз, проснулся и побежал, согрелся и снова заснул. На рассвете он встал и побрёл в сторону метро «Орехово». Ему была нужна карта Москвы. Как бы хорошо он её ни знал, но теперь была нужна постоянная детализация для полной ориентировки. Киоски с печатной продукцией, попавшиеся ему, были наглухо закрыты. Карты там были, но бить стекла ему не хотелось, хотя он и понимал, никто за это не накажет. Вдруг ему на глаза попался указатель на стене «Книжный магазин – 100 метров» и стрелка с направлением движения. Прекрасно понимая, что этот магазин точно закрыт, тем более, в такое время, просто по инерции, он прошёл эти сто метров, увидел вывеску на первом этаже жилого дома и дверь под ней. Потянул ручку и дверь открылась. За дверью была небольшая лестница вниз, в подвальное помещение. Спустившись, он открыл ещё одну дверь, и перед ним возник полутёмный небольшой торговый зал с полками и коротким прилавком, за которым никого не было. Сергей постоял, потом направился к прилавку и тут же отпрянул от неожиданности. Из-под прилавка поднялась фигура человека с растрёпанными волосами и сонным лицом.
– Простите, – сказал Сергей, – просто у вас было открыто, я и вошёл.
– А у меня почти всегда открыто, – потирая лицо, ответил растрёпанный человек, – что здесь брать? Денег – копейки, а книги – кому они нужны, кроме меня. У меня же только настоящие книги, а не современное барахло. Вечная литература никого не интересует, если только это не антикварные издания, которых тут тоже нет.
– Мне нужна карта Москвы, – произнёс Сергей, одновременно переваривая услышанное.
– Вот именно, – кивнул человек, – всем нужны карты, скрепки, папки. В лучшем случае, какая-нибудь модная печатная дрянь. Книги не нужны. Чистая бумага идёт «на ура», причём везде. Страшно даже подумать, сколько её изводится. И что? Вы думаете, это безумное количество когда-то перейдёт в качество? Нет. Наоборот, всё будет деградировать до полного идиотизма. И «величие» писателя, вру, популярность, будет определяться лишь глубиной этого самого идиотизма.
– Неужели всё так плохо? – спросил Сергей и понял, что получилось искренне.
– Плохо это не то определение, – продолжил растрёпанный, пригладив непослушные волосы. – Даже слово «катастрофа» не походит. «Мерзость запустения», да-да, именно так. Новые писатели победили читателей, уничтожили их, и оставили пустыню, заваленную гниющей грязной бумагой, которая ни на что не годна.
– Вы знаете, – осторожно произнёс Сергей, – я сам тоже не любитель современной литературы, ну, хорошо, не литературы, вы понимаете, о чём я… Поэтому почти не читаю. Но неужели нет ничего достойного? Может быть, мы просто не знаем? Хоть крупицы настоящего, но должны попадаться?
– Вы ухватили суть, – вцепился в него пристальным взглядом человек. – В этом принципиальная разница. Чтобы убить литературу, да и вообще, искусство, его надо поставить на конвейер. А мы, читатели, зрители, должны выковыривать крупицы драгоценного металла среди бурлящего, мутного потока пошлятины. И радостно хлопать, если они там попадаются. Попадаются они всё реже, потому что талантливых постепенно заменяют те, кто «не без способностей», потом и их вытесняют просто ловкие и сплочённые циники и так далее… А те, кто оставил нам всё это, – он распрямился и обвёл рукой весь зал магазина, – классики, которые не нуждаются в защите своих авторских прав, а передают их нам – они занимались тем, что сами промывали силой таланта тонны пустой породы, отцеживали золото мысли, сплавляли в единые драгоценные слитки и оставляли их томами на книжных полках. Это были великие «старатели» истины самой высокой пробы. Поэтому не так важно, сколько добыл и оставил нам каждый – килограмм или тонну. Важно, что ни один из них не позволял себе эту пробу понижать. Считал невозможным менять бриллиант, пусть и небольшой, на огромные стекляшки дешёвой бижутерии. Они не могли себе позволить даже позолоту. Только сплошной массив, слиток подлинного таланта, больше меньше, неважно. Но – сплошной, без дешёвых примесей. Это была другая технология, если угодно. Другой образ сознания. Да и жизни, что уж там… Вот ваша карта Москвы.
Он протянул Сергею буклет. Сергей полез в сумку, где были пачки денег, взятых ещё в вагоне метро у «Игоря». Рублёвых пачек было немного, и все они, как назло, были по пять тысяч. Он выцарапал одну купюру и протянул человеку за прилавком.
– Бросьте вы, – поморщился тот, – берите так. Вы же понимаете, что у меня нет сдачи. Для меня куда важнее, что меня кто-то действительно заинтересованно слушал. Поэтому я стараюсь держать дверь всегда открытой.
– Так вы что, и живёте здесь?
– Практически да, а где ещё. Здесь достойное окружение, – кивнул человек, попытавшись снова пригладить свою шевелюру.
– Это правда, – согласился Сергей. – Возьмите деньги. Тоже, просто так. За то, что я услышал.
– Я куплю на них книги, – сказал хозяин книжного магазина.– Естественно настоящие.
– Не сомневаюсь, – кивнул Сергей, пошёл к выходу, но задержался и повернувшись добавил. – Вы знаете, мне кажется, что скоро эти книги начнут читать. И здесь будет много людей. Очень много. Если только они вообще останутся здесь.
Сергей вышел, раскрыл карту, посмотрел на ходу, а потом увидел небольшой круглосуточный магазин. Этот магазин тоже был открыт, но в нём не было ни души. Сергей крикнул несколько раз, но здесь никто не отозвался. Он готов был платить за минералку с едой, которую он сам взял в магазине. Но здесь было совершенно пусто. Он искал этому объяснение, потом перестал искать, потому что не мог найти. Нет, он видел несколько фигур, в отдалении, но это, скорее всего, были компании «бомжей», к которым ему подходить не было смысла, а они сами никогда общения не искали. Он двинулся к МКАДу, как ему советовал «Игорь», потом вернулся обратно. Он просто метался без цели. А потом перешёл за пруды, вышел на железную дорогу и побрёл по ней. И пошёл не из города, что было бы логичнее, а в сторону Центра. К Курскому вокзалу.
Он почти не смотрел по сторонам. Наверно потому, что ничего нового не ожидал. Поездов никаких не было, равно как и людей. Он встретил лишь одного, довольно странного человека. Полная, большая фигура стояла между путями спиной к нему. Он жестикулировал и явно произносил какой-то монолог. Сначала Сергей хотел его окликнуть, потом не смог придумать толкового вопроса, а потом человек сам повернулся к нему. Лицо было знакомо, Сергей, несомненно, видел его по телевизору и не раз. Человек простёр руку в сторону города, и Сергей услышал отрывок речи: «Я всегда говорил, когда эта метафизическая глыба сакрального русского кода всей своей имперской мощью навалится на носителей вселенского зла – священный трепет охватит всех». После этого он снова повернулся спиной и погрузился в раздумья. Сергей вспомнил, что это, кажется, писатель, не смея мешать тихо его обошёл, и двинулся дальше. Он не стал затруднять себя вопросами, как тот сюда попал. Да и какая разница… По шпалам идти было неудобно, и он периодически выходил на гравийную подсыпку. Потом ноги уставали, и он снова возвращался на шпалы.
Пройдя под Каширским шоссе, он миновал платформу «Москворечье». Впереди был мост через Москву-реку. И там он увидел несколько человек, двое из которых были явно в форме охранников. То есть, видимо, это была охрана, а не «басмачи». И его уже увидели. Всё его существо сопротивлялось тому, чтобы идти вперёд. Ещё не поздно было свернуть, забраться на платформу, подняться по переходу и уйти. Или просто развернуться. Но он лишь слегка замедлил шаг. На него молча смотрели, пока он не подошёл вплотную.
– Ну что, как там? – спросил у него один из тех, кто в форме.
– Во-первых, что как? И, во-вторых, где там? Конкретно, – выговорилось у Сергея совершенно подсознательно и довольно жёстко.
– Нет, я так, вообще, – неожиданно дружелюбно отреагировал охранник, – ты куда сам? На Окружную?
– Ну да. А куда же ещё? – догадался Сергей и понял, куда он идёт.
– На Перерве осторожнее, – сообщил стоящий рядом мужик в спортивной куртке, – ворьё откуда-то полезло. Мы их гоняли-гоняли. Полночи. Вроде переловили, но, может, попрятались где. Там же составов валом. Если что – стреляй три раза, там наши остались, подскочат.
– Спасибо, – буркнул Сергей, даже не попытавшись спросить, из чего бы ему стрелять, – отобьёмся.
Он прошёл мимо посторонившихся людей и поднялся на мост. Ему хотелось обернуться, но он понимал, если ему смотрят в след, это будет расценено как неуверенность. Могут засомневаться в его принадлежности к «своим». Хотя какие «свои», кто, что – он даже не предполагал. Были ли те, кого он прошёл, реальными сотрудниками железной дороги, или, условно – «люди из метро»… Но это было уже неважно, он миновал мост, прошёл ещё некоторое время, и когда всё же обернулся – сзади никого уже не было. Он развернул карту и сориентировался. До Окружной железной дороги было довольно далеко. Но он понял, что идти надо именно туда. Без всяких рациональных объяснений. Просто потому, что так сложилось. И ему об этом сказали.
У платформы «Перерва» его никто не тронул, и он никого не заметил. Временами принимался мелкий, уже осенний дождь. И, пожалуй впервые, за последнее время, прошедшее со дня начала событий, у него появилась возможность попытаться спокойно обдумать то, что произошло. Но ему всё время мешало сосредоточиться постоянное ощущение того, что всё происходящее лишь плод его воспалённого сознания. Он не мог отделаться от того, что всё это сон, наваждение. Как только он оставался один и попадал в адекватное обычной жизни окружение, это ощущение возвращалось. Так было, когда он проснулся в зоопарке. Было до тех пор, пока он не увидел дымы над Москвой и подгоревшую высотку на Кудринской. Так и сейчас, вернулось полное ощущение того, что он только что проснулся. И всё предыдущее было сном. Пожаров, столбов дыма видно не было. И вообще, всё было довольно привычно. Снова стало казаться – стоит свернуть в сторону, углубиться в город и он скоро упрётся в вечную пробку на Люблинской улице, утонет в толпе, а вся эта кошмарная фантасмагория останется быстро забывшимся бредом, о котором никому и никогда не стоит рассказывать. Сергей даже остановился, зажмурился и зажал руками уши. Может быть сейчас всё и уйдёт? Он открыл глаза – глаза увидели то, что и видели. Он открыл уши и слух вернул его обратно. Он понял, если бы всё было нормально, не было бы этой странной, тягостной какофонии, в которой контрастно звучали странные, тоскливые и непривычные скрипы, далёкое «уханье», то ли взрывов, то ли чего-то подобного. Прокатывались загадочные трели стуков, переходящих в лязг и затихающих долгим эхом. Нет, это была совсем другая партитура совсем иного города.
Он уже прошёл платформу «Текстильщики». Сначала у него была мысль выбраться с путей и пойти на одноимённую станцию метро. Теперь-то он знал, кто там, и у него была связь. Но потом передумал. Не стоило менять маршрут, на который его «направили» словами тех, у моста. Даже несмотря на дождь, который слегка усилился. Он быстро дошёл до широкой эстакады Волгоградского проспекта шедшей над путями. Там можно было переждать дождь, хотя он не был уверен в том, что он станет его пережидать.
Войдя под эстакаду, Сергей почти сразу услышал мужские голоса. И, ближе к выезду из-под эстакады, он увидел двух людей, стоящих к нему спинами и о чём-то возбуждённо спорящих. Он знал, что не станет останавливаться или бежать и пошёл к ним.
Услышали его тогда, когда он был совсем рядом. Двое спорящих обернулись почти синхронно и сразу сделали несколько шагов назад. При этом один, тот, что пониже и потолще – споткнулся и, не устояв, плюхнулся задом на плиты.
– Ой! – воскликнул он, – здрасьте.
Сергей кивнул. Он ещё не знал, как себя вести и взял небольшую паузу, засунув руку себе за ветровку.
– Простите, – продолжил сидящий около рельсов, – вы сейчас будете нас убивать?
– А я похож на убийцу? – спросил Сергей.
– Вы просто руку за пазуху засунули, я и подумал, что у вас там пистолет, – сказал сидящий, – можно, я встану?
Сергей слегка кивнул. Его удивило, что ему польстило то, когда его явно испугались и признали за силу.
– Что стоишь? – обратился сидящий к своему собеседнику пока стоящему молча, – помоги.
Тот подал руку и, косясь на Сергея, помог сидящему встать.
– Простите, – ещё раз сказал вставший человек, – Илья Петрович.
– Я не Илья Петрович, – сказал Сергей.
– Нет, Илья Петрович, это, как раз я, – засуетился поднявшийся и отряхивающийся человек, – Петровский. Петровский, это фамилия. Я доктор экономических наук. Профессор. А это – Рубинкин Иван Семёнович. Тоже профессор. Но – филолог и всего лишь, кандидат. Я просто сразу представляюсь, чтобы вы чего не подумали, и нас не убили. У нас есть документы и даже доказательства. А похожи ли вы на убийцу или нет? Нет, совершенно не похожи, но сейчас, как выяснилось, убить может кто угодно.
– Нет, я не буду вас убивать, – сказал Сергей, вынув руку из-за пазухи и поправив сумку через плечо, – пока что…если говорите правду – не буду, – он решил подержать их в напряжении на всякий случай.
– Правда, полная правда, – почти зашептал Илья Петрович, явно вздохнувший с облегчением, – просто мы были приглашены на телецентр, в «Останкино» на программу, да вот, у нас даже пропуска сохранились…вот мой, а твой где, Иван Семёнович?
– Ладно, не надо никаких пропусков, – остановил его Сергей, – верю… Но ведь «Останкино» уже…
– Вот! – чуть не вскричал Илья Петрович. – Вот, вы уже знаете! Хотя, чему я удивляюсь. Вы ведь, наверно, из них? То есть, из тех.? Нет, я ничего против, даже не подумайте, нас отпустили…
– Из каких «них»? Из кого? – попробовал строго спросить Сергей.
– Ну, как бы это… – начал было юлить Илья Петрович.
– Хорошо, – сказал Сергей, – нет, я не из «них». Точнее, не совсем.
– А-аа, я понял, понял… – интенсивно закивал Илья Петрович, – хотя, что я понял?... Неважно. А как вы узнали о телецентре? Вам сообщили? Или уже что-то работает, радио, газеты? Или просто слышали?
– И слышал, и даже наблюдал, – прорвало Сергея, и он сразу увидел вернувшийся страх в глазах Ильи Петровича, – нет, можете не опасаться, лично я в этом участия не принимал. Но впечатлило очень.
– Ужас! Просто ужас какой-то! – Илья Петрович вернулся в разговор. – Вы что, тоже там были?
– Я не сказал, что был. Я сказал, что видел и слышал.
– Да? А, ну, может быть… – запутался собеседник, – неважно. А мы с Иваном Семёновичем, можно сказать, в самое пекло попали. Были приглашены в качестве консультантов программы. В прямом, кстати, эфире.
– А о чём программа?
– Смешно говорить. О том, надо ли легализовать то, что и так цветёт вовсю.
– Цветёт и пахнет, – произнёс первые слова Иван Семёнович.
– Ну и что, – продолжил Илья Петрович, – пусть. Вот, кстати, вы человек не ангажированный, – обратился он к Сергею, – как вам кажется, надо проституцию легализовать или нет?
– А она разве не легализована? – спросил Сергей. – Объявления в открытой печати печатаются, даже в больших изданиях. Вернее, печатались, теперь – не знаю, не уверен…
– Вот именно! – засуетился Илья Петрович. – Совершенно верно. И на улицах открыто стоят. Ясно, что проститутки. Я про Интернет просто молчу… Так что голову в песок прятать? Взять, принять соответствующий закон и пусть платят налоги. Это я как экономист говорю. Что они, несчастные девчонки, на улицах морозятся? Пусть имеют право на защиту, медицинское обслуживание, защиту, правильно?
– И гомосексуалисты тоже пусть открыто в свои ряды зазывают? И педофилы? И наркоманы? Эти ведь тоже почти открыто живут, – вступил в спор Иван Семёнович открыто и серьёзно.
Сергей понял, что они просто продолжают свой спор, который был начат до его появления. Его поразило то, что кого-то могут волновать такие вопросы сейчас, когда они уже потеряли смысл. Но, в то же время, он даже почувствовал облегчение. Рассудок получал передышку, отвлекаясь от невообразимой действительности.
– Вот, насчёт педофилов и наркоманов, не передёргивайте, Иван Семёнович, не надо, – Илья Петрович, явно отключившись от всего, что происходит вокруг, погрузился в тему, – тут есть законы, уголовная ответственность. А вот гомосексуалисты пусть себе тусуются. Вон, в передовых странах они и в брак вступать могут. Даже детей усыновлять, хотя тут даже я не могу однозначно… А если их и проституток преследовать, они просто уйдут в тень. Где эти девчонки будут совсем унижены и бесправны. Нельзя то, что уже есть, загонять в подполье, только хуже будет.
– А я не предлагаю их в подполье загонять, – забасил Иван Семёнович, – я предлагаю их в тюрьму загонять. В трудовые лагеря особого типа. Пусть потрудятся. И всех пидарасов – туда же.
– Ну вот, что с ними говорить, – обратился Илья Петрович к Сергею как к союзнику, – одна гомофобия. И ксенофобия. Вы ещё не слышали, что он о приезжих говорит… Вы же согласны со мной, что загнать в подполье это не выход?
– Не знаю… – задумался Сергей, – вообще-то, наличие вражеского или воровского подполья – вещь обычная. Любой вероятный противник ведёт нелегальную работу, это естественно. Есть резидентура, тайные агенты, агенты влияния. Что, у нас нет подобного американского подполья? Или у них – нашего? Наверняка есть. Собирается информация, ослабляется возможный враг. Обычное дело. Так всегда было. Как и воровское подполье. И победить это вряд ли удастся…
– Я не понимаю, – нахохлился Илья Петрович, – к чему вы ведёте?
– Просто думаю, – продолжил Сергей снова засунув руку за пазуху, – я же не доктор и не кандидат, просто размышляю на своём опыте… Так вот, если это всё существует в подпольном виде, значит что власть открытая – в других руках, у других сил. А если подпольщики получают легальность, выходят из подполья со своими целями и принципами, а не сдавшись – значит власть пала и город взят. Или страна захвачена.
– Я же не о ворах или врагах, – запротестовал Илья Петрович, – я о гражданах нашей страны. Или для вас проститутка или гомосексуалист – не граждане?
– Нет, – уверенно сказал Иван Семёнович.
– Граждане, – согласился Сергей, – если не приехали на заработки. И воры, кстати, тоже граждане. Так что, им тоже профсоюз?
– Нет, вы говорите о явном зле! Написано же – «не укради».
– Вот и надо сначала дать ответ, то, о чём вы говорите – зло или нет? Кстати, насколько помню, там же написано – «не прелюбы сотвори». Не прелюбодействуй.
– Браво! – довольно прогудел Иван Семёнович. – Вот вам глас народа, господин Петровский.
– Нет, правда, – Сергей пытался довести мысль до конца, – скажите мне, проституция, содомия и так далее, это грех или нет? Хорошо это или плохо?
– Вы тогда руку выньте из-за пазухи, – попросил Илья Петрович, – спасибо… Здесь каждый должен решать сам, это свобода выбора…
– Да говорите прямо, Илья Петрович, – Сергей добавил напора, – если вы скажете, что для вас всё это хорошо и достойно, ничего не произойдёт, я обещаю.
– Нет, так нельзя ставить вопрос… Ну, с точки зрения моей, скорее грех…но это же…
– А вот если это грех, если это плохо и недостойно, – Сергей сам удивлялся своей рассудительности, – тогда греху место в подполье. А если он открыт и легален, значит, настала власть всякой дряни и непристойности. Вражеская власть, по сути…
– Значит я что, по-вашему, враг? – разочаровался в Сергее Илья Петрович.
– Конечно, – подтвердил Иван Семёнович, – самый настоящий засланный «казачок». Проституток ему легальных подавай. Езжай вон, в Голландию или ещё куда. А тут Россия… Хорошо ещё, что не гомик.
– Да, я натурал, – тряхнул головой экономист, – но не гомофоб. И мне жалко девушек. Надо иметь возможность их защищать и трудоустраивать.
– Тут я вас опять расстрою, – сказал Сергей, – я эту публику очень неплохо знаю. Нет, не как потребитель услуг, просто, скажем, долго был связан с ресторанным бизнесом, с корпоративами. Поэтому проблему знаю, если с болезнями сравнивать, скорее как микробиолог, которому поедать микробы ни к чему… Так вот, предположим, приезжаете вы на раскрученную «точку». Ну, это там, где ваши несчастные стоят, мучаются в ожидании клиентов. Приедете, сутенёра, охранника там, арестуете, несчастных девушек освободите. И радостно предложите им идти честно работать. Свободно и с чистой совестью. Нянечками, там, в детском саду или медсёстрами. Вот они обхохочутся. Нет, если за вами автобус с ОМОНом стоит – они рыдать будут от счастья и руки вам целовать. Потом – по домам. А на следующий день они опять будут на «точке». И будут над всем произошедшим, простите, ржать. Потому что их очень устраивает получать за день раза в два-три больше, чем медсестра или учитель за месяц. И они готовы ради этого мириться со всеми рисками, вероятностью побоев или попадания на маньяка, возможностью заразиться чем угодно. Это нормально, когда люди хотят получать большие и преступные деньги – значит, будет риск. Как при воровстве или ограблении. Воры тоже будут рассказывать о голодном детстве, дурной компании, старушке маме, отсутствии работы. После ареста, естественно. Или так, корреспонденту заезжему, сидя спиной. Чтобы поржать потом. Так что, насчёт «рабского труда» и «подневольной» зависимости, то, извините – миф. Если и есть рабыни, то не здесь. Так что я лично за подполье. И с гомосексуалами – тоже.
– Вот вам, господин Петровский, чёткое и независимое суждение, – даже улыбнулся Иван Семёнович. – Хотя, лично я, сторонник не подполья, а куда более радикальных мероприятий.
– Вот мне повезло, – начал сдаваться Илья Петрович, – сплошные гомофобы и ксенофобы.
– Про ксенофобию, кстати, ещё речи не было, – возразил филолог, – пока что…хотя результат-то налицо.
– Это что, – начал опять апеллировать к Сергею экономист, – вы ещё его бредни насчёт пыток не слышали.
– Не бредни, а необходимая и временная мера, – перебил Иван Семёнович, – потому что это ворьё не остановить. Я не о ворах во всяких «законах», я о коррупции. А её надо не просто снизить, её надо задушить. Иначе опять будет процесс, а не результат. Народу ведь не только «посадки» нужны. И даже не расстрелы, если бы они были. Народу надо обязательно у вора всё украденное забрать. С запасом, чтоб неповадно было. И государству тоже. Это серьёзная статья дохода, я вам как экономисту объясняю. Народу обидно, когда чиновнику пойманному влепят лет пять, даже десять, а конфисковано всего раз в сто меньше, чем было украдено. Если вообще что-то конфисковано. Потому что давно всё в оффшорах упрятано, по банкам заграничным, там же в недвижимость вбухано. И сидеть этому вору очень комфортно, он знает, что выйдет и всё компенсирует. Да за такие деньги и я бы присел лет на пять! Поэтому тот, кто ворует, по современным-то методам допросов, если и сдаст что, то только мелочь, да и ту, что на виду. Иначе ему конец. И срок больше намотает и надежды на дальнейшую сладкую жизнь лишится. Сколько уже «за бугор» валюты утекло? Триллионы! И что? Много вернулось? А вот если этих ворюг брать, и уже на стадии следствия, начинать пытать – девяносто девять процентов из них выдаст всё. И помогут доставить сюда. И то, что на них оформлено, и что на жён, и что на доверенных лиц. Как только увидят палача со всякими там иголками, буравчиками, тисочками, так всё и сдадут. Когда первые ощущения придут, понимание, что это всерьёз и надолго, и осознание неотвратимости выбора между зверской болью и эфемерными, в сущности, деньгами.
– Я же говорю, просто инквизитор, – вскричал Илья Петрович.
– А вдруг пытаемый тоже схитрит и сдаст только часть, – предположил Сергей.
– Исключено, – уверенно продолжил Иван Семёнович, – как только перестал ценности выдавать, надо обязательно ещё дня два на дыбе покрутить. Если и дальше молчит, значит пусто, всё выбрали. Они терпеть не могут и не будут. Быстро взвесят, что лучше.
– Ну, давайте ещё руки рубить, – снова вклинился Илья Петрович.
– Нет, – не согласился филолог, – рубить, это радикально. Вдруг ошибка? А руки-то обратно не пришьёшь. Поэтому их лучше ломать. А если признается, ворюга, места укажет, где и сколько попрятал, тогда можно и ваше предложение рассмотреть. Чтобы отметка осталась. Хотя я лично – не сторонник. А вот, если он не признаётся ни в чём, несмотря ни на что, значит, скорее всего, ничего и нет. Тогда можно в гипс и простить. Даже извиниться готов. Хотя допускаю, что ничтожный процент готов от жадности всё стерпеть. Но такая стойкость тоже достойна уважения. Это же какая у человека патология, если он из-за каких-то денег готов на муки идти. Его пожалеть стоит.
– Ну, это вы, пожалуй, крутовато берёте, Иван Семёнович, – покачал головой Сергей. – Действительно, прямо средневековье…
– Вот именно, – воспрянул экономист, – типично русский кровавый бред!
– И кто это тут у нас ксенофоб? – загудел Иван Семёнович. – Как что, так сразу русских поносить? За что? Мы, между прочим, по национальному признаку, никогда не предлагали никого бить, и ни от кого спасать. Это всё ваши провокаторы трындят, чтобы русских подставить.
– Ложь, подлая ложь! – успел вставить экономист.
– Конечно! – поднял голос филолог. – А стоит нам сказать, что у евреев помимо Авелей ещё и Каинов пруд пруди, что эти Каины почти все банки под себя подмяли, информацию, культуру, искусство – так вот ты сразу и антисемит. А то, что ты против Авелей ничего не имеешь, даже наоборот – неважно.
– Вы, филолог! – вскричал Илья Петрович, – даже не знаете, что Авель и Каин вообще не евреи! Это ещё до Потопа!
– Да конечно, не знаю, как же, – веско произнёс филолог, – это дети Адама. А потом, после того, как Каин брата убил, ещё и Сиф родился. А от него – Ной. А то, что Сим, от которого семиты и пошли – сын Ноя, вам известно? Так что всё равно родственники. А если ближе хотите – возьмите Иуду – апостола и Иуду – предателя. Так вам понятнее? Да вы даже и не знаете, что был такой апостол, Иуда Иаковлев. Который, между прочим, мученическую смерть принял. И ещё немало достойных людей с именем Иуда было. И что? Назовёте вы своего сына Иудой? Или вы? – обратился он уже к Сергею.
– Нет, вряд ли… – смутился Сергей.
– Вот именно! – продолжил филолог. – Потому что ясно, какую ему жизнь окружающие устроят. И не объяснишь, что в честь апостола нарекли. Потому что один гад, который Иуда Искариотский, всё имя изгадил. Вот и вы подумайте, что ваши заср—цы творят. И много ли, их «трудами», осталось людей, теперь при слове «еврей» положительные эмоции испытывают?
– Больше, чем вы думаете! – встрепенулся Илья Петрович.
– Да ни фига! Кроме самих евреев – ничтожный процент! Даже те, кто под вами ходит, жрёт ваши объедки, лебезит, всех ваших средненьких артистов, режиссёров, писак, старательно зовёт «великими» – почти все они вас внутренне презирают, и себя считают талантливее. Просто трусят, боятся, что вы их хлеба с маслом лишите! Так что я нормальный филолог и философ, не вам чета. И что, не может быть еврейских предателей, подлецов и бездарностей? Что, мы не видим, как они в племенную интернациональную корпорацию сплелись? Или подонки и бездари только у других народов бывают? Мы же не отрицаем, что всякой нечисти и у славян навалом. И если вы, например, «власовцев» пинаете, мы что, возражаем? А могли бы, как вы, орать сразу на каждом углу, что вот, раз евреи против «русской освободительной армии», значит они все русофобы и ксенофобы. Фашисты просто. И, конкретно, по именам, с грязью мешать могли бы. Но мы же за правду.
– А что вы на меня всё время тычете, – возопил Илья Петрович, – я, между прочим, тоже русский!
– Конечно русский, – хмыкнул Иван Семёнович, – или украинский.
– Я тебе сейчас в морду дам, – возмутился Илья Петрович, сделал быстрый шаг в сторону филолога и потом три назад.
– Давай, – Иван Семёнович распрямился, и разница в росте стала ещё более ощутима, – дерзай! Достали, натурально! Подлеца Ленина настоящей фамилией назовёшь, Ульянов, никто из славян даже не заметит. Сталина кровавого, сколько хочешь Джугашвили зови – грузины слова не скажут. А стоит этого упыря Троцкого Бронштейном назвать, Каменева – Розенфельдом, Зиновьева – Радомысльским и так далее, всё, ты антисемит. С какого перепугу, если они подлецы и фамилии подлинные? Что я такого сделал? А на меня уже и «стоп листы» заведены, и инструкции отданы, чтобы ни в газеты, ни в эфир не пускали. Тавро пробито – антисемит.
– Да бросьте, Иван Семёнович, – не поверил Сергей.
– А как вы думали, – подтвердил филолог, – я и вчера на программу под чужой фамилией пришёл, специально, меня провели, есть ещё люди… А так меня, после нескольких публикаций – никуда. Даже псевдонимы иногда обнаруживают. В вакуум погружают. Всё по инструкции. А что я такого неправильного написал? То, что Достоевский в «Бесах» предвидел. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Не надо высших способностей…и так далее. Вот весь их кагал теперь этим и озабочен. Чтобы «обыдлить» всех вокруг, в тупое послушное стадо превратить. Тогда и с их куриными мозгами править можно. Пение поросячье втюхивать. И компьютерную графику вместо литературы! А сами – в злато и в блуд!
– Это просто подло, подло, – затыкая уши, крикнул Илья Петрович, – да, вы физически сильнее, но это всё враньё, от начала до конца.
– Да замолчите вы оба, – не выдержал Сергей, – голова пухнет. Не на телевидении же, не в студии, не в «Останкино». Да и нет уже «Останкино»…забыли, что ли? Как будто не было ничего. Оглядитесь вокруг.
– Да, что это мы… – примирительно прошептал Илья Петрович, – понесло…
– Может, кого и понесло, но я говорю то, что думаю, – тоже сбросил обороты Иван Семёнович.
– Это и пугает, – парировал экономист.
– Да, с пытками это, всё равно… – совсем снизил накал Сергей.
– Да понимаю я, понимаю, – сказал филолог, – но больше ничего придумать не могу. А вы?
– А там-то, на телецентре, как вы, что было? – спросил Сергей, не ответив на вопрос Ивана Семёновича. – И как вы здесь оказались?
– Это ужас! – сразу переключился на новую тему Илья Петрович. – Должен был быть прямой эфир. Но часть участников, очень важных, не приехала. Барбатовой не было, Кельмана…
– Кого? – переспросил Сергей.
– Кельмана, деятеля такого современного искусства, галериста и так далее… А Барбатова, это известная феминистка, знаете?
– Представляю, – уклончиво ответил Сергей.
– Шушера, одним словом, – подытожил Иван Семёнович.
– Никто не знает, что делать, – продолжил экономист, стараясь не обращать внимания на реплики оппонента, – ассистенты носятся, администраторы, редакторы…практически паника, программа срывается. Потом появилось несколько человек. Совершенно непонятных. Их спрашивают, кто такие? Они отвечают, мол, мы тут привезли кое-что. К ним сразу подскочили, решили, что это они через пробки пробились и участников программы привезли. Им кричат: «Где Барбатова? Её привезли?». Один из них взял подключённый микрофон и отвечает: «Привезли. Уже почти всю. Куда складывать?». Подумали, тупая шутка…
– Да какие там шутки, – кивнул Сергей.
– Жуть! Потом ещё народ появился. С оружием. Сразу начали у всех документы проверять, расспрашивать быстро. Тех, кто с постоянными пропусками, ну, сотрудники и так далее, тех увели. Потом за нас взялись, оперативно рассортировали, направо-налево-вперёд-назад… Большинство – сразу на улицу.
– Не всех, – возразил Иван Семёнович.
– Я и говорю, большинство. Я видел, Будковых, сына с отцом, вроде оставили, Мономарёва…
– Нет, этих они с собой притащили, – добавил филолог, – из другой студии, наверно…
– Может быть, там такая суета была, хаос…да-а. Но большинство, на улицу выгнали И нас тоже. Пока выходили – вдруг пол под ногами ходуном. И так все в раздрызге, а тут, совсем плохо стало. Вышли на улицу – батюшки светы! Башня лежит, пыль столбом. Ветер сильный, всё от нас к Ярославке сносит. На улице тоже толпа уже. Одних куда-то в сторону пруда уводят, других к Ботанической улице. Тоже, вроде, полный хаос, но логика какая-то присутствует. С нашей группой быстро разобрались, выпихнули в сторону Бутырского Хутора и мы рассеялись. Даже предупредили, что транспорт не ходит, и чтобы бежали, побыстрее и подальше. Нам повезло. Мы вчетвером держались, ещё двое с нами были, они и подсказали, что лучше попробовать по железной дороге идти. От «Останкино» в сторону Рижского вокзала. Так и пошли, остальные все в городе рассосались. А потом такое началось… Эти двое, как их, неважно, решили на разведку пойти и пропали. В районе Каланчёвки. Мы тоже, высунулись было, но как глянули – мама дорогая! И обратно на пути. Тут ещё сзади как рвануло! Там, где телецентр, такое облачище взлетело. То ли пыль, то ли дым с пылью. И хотя вокруг тоже дыма хватало, там, конечно, не сравнить. Мы поняли, почему нам сказали бежать быстрее.
– Я в курсе, – подтвердил Сергей.
– А, ну да, ну да… А дальше мы уже осторожно побрели до Курского вокзала. Пережидали, прятались. Ночью шли, потом спали. Потом опять шли. С водой, едой, отдельная тема. Главное – поездов нет. Раза три небольшие составы проехали. Ну вот, так мы, пойдём, перекусим, если рядом что увидим, безопасное. И обратно на пути. Поспим, и дальше. Вот досюда и добрели…
– Ясно. Считайте повезло, – сказал Сергей, – а теперь куда?
– А теперь куда? – повторил Илья Петрович за Сергеем и посмотрел на Ивана Семёновича.
– Когда-нибудь мы узнаем всю правду, – отрешённо молвил филолог, – все узнают.
– А вы, куда посоветуете? – угодливо улыбаясь, спросил у Сергея экономист.
– Если хотите из всего этого, более-менее спокойно, выйти, двигайтесь дальше, – Сергей показал рукой туда, откуда пришёл, – если и встретится кто, у моста, например, не паникуйте, скажите, что идёте от Окружной железной дороги. Думаю, вопросов не возникнет. Ну, если что, расскажите свою историю от телецентра. Если там отпустили, и здесь должны. Но желательно ночью или к утру быть подальше за городом. А там уже не так важно. Найдите место потише, пересидите, едой по дороге запаситесь. И не высовывайтесь, к богатым домам не жмитесь, на всякий случай. По моим данным, через неделю, дней десять, всё утрясётся.
– И можно будет вернуться? – с надеждой спросил Илья Петрович.
– Это вряд ли, – процитировал известный фильм Сергей. – Просто, утрясётся. Как, пока сказать не могу.
– Не можете, потому что не знаете, или, потому что не хотите? – начал было наседать экономист.
– Не могу, и всё, – отрезал Сергей, понимая, что надо идти дальше. – Советую не терять время. Пока ещё светло.
Он пожал им руки, и две фигуры стали удаляться, перешагивая через рельсы, шпалы, спотыкаясь. Было видно, что они очень устали.
Сергей остался один, перевёл дух, вышел из-под эстакады. Дождь немного ослабел. Он снова зашёл в укрытие, потянулся, отжался несколько раз и решительно двинулся дальше, в направлении Окружной железной дороги. Когда он отошёл метров на двести, наверху, на эстакаде, послышался нарастающий рёв, скрежет, хлопки, ограждение эстакады проломилось, и на железнодорожное полотно, сверху, переворачиваясь как в замедленной съёмке, повалился огромный серый автобус. Он упал как раз туда, куда только что выходил Сергей, когда определял силу дождя. Упал на крышу, которая смялась в гармошку, взметнулась пыль, дым. Потом послышался резкий хлопок взрыва и то, что осталось от автобуса начало поглощать разгорающееся пламя. Взрывом из сплющенных окон выбросило какие-то лохмотья. Сергей еле успел увернуться, мимо лица пролетел кусок тряпки и упал перед ним. На тряпке блеснул кусок пластика. «Омега банк», – прочитал он на этом бейджике. Дальше была фотография, фамилия, должность…
Сергей повернулся и двинулся дальше. Что-то жестко диктовало ему – ещё не время спасать живых и хоронить мёртвых.
Это был уже третий по счёту странный железнодорожный состав. Дело шло к вечеру, сколько времени было точно, Сергей определить не мог. Наручных часов он давно не носил, а телефон, по которому он обычно определял время, окончательно разрядился. Он около часа, как выбрался с Курской ветки на Окружную железную дорогу, по которой направился в сторону Рязанского проспекта. Пройдя примерно полпути, он решил передохнуть, и присел у какого-то забора на один из деревянных ящиков, расставленных полукругом перед небольшим кострищем. Он вспомнил, как они в детстве устраивали такие укромные уголки у железной дороги в дачном посёлке по Ярославскому направлению, где несколько лет снимали дачу.
Там собирались ребята с окрестных участков, жгли костёр, пробовали с более старшими пиво, выкуривали первые сигареты. Придумывали всякие истории, часто врали про свою жизнь, невероятные случаи и приключения. Там, уже подростками, знакомились с девчонками и даже влюблялись. Но потом дача подорожала, и её перестали снимать…
А когда, через много лет, по случаю, он оказался на месте этого посёлка, то ничего не узнал. Вместо скромных дач с низкими заборами из штакетника, стояли аляповатые, огромные особняки. Или коттеджи, какая разница. Им было тесно, но они ещё больше себя утесняли высоченными, глухими заборами.
Сергей никогда не хотел себе ничего подобного. Он не видел принципиальной разницы, между стоящими густо, как на грядке, домами, смотрящими друг-другу в окна и стены, и квартирами в коммунальных городских многоэтажках. А раз пропадало ощущение природы, тогда зачем столько трудов и трат? Но тогда, он всё-таки вышел к железной дороге и нашёл «их» место. Странно, но пятачок сохранился. И был даже обжит. И место для костра находилось там же. Вокруг, буквой «П», лежали спиленные берёзовые стволы для сидения, валялось несколько пластиковых бутылок из-под пива, окурки. Он даже увидел обрывок тонкого стального троса, который он сам когда-то привязывал в развилке нависающего над косогором, спускающимся к путям, дерева. Только теперь трос был намного выше, потому что дерево выросло. И ему так захотелось вернуться туда, куда вернуться не дано никому… Сергей не знал, к чему разлились эти воспоминания, но он их не останавливал, а наоборот, цеплялся за них, отчего становилось уютно и тепло. Дождь закончился…
Он огляделся и понял, что здесь, скорее всего, собирался другой «контингент». Ободранная сумка у забора, наполовину заполненная пустыми бутылками, подсказывала состав тех, кто здесь бывал. Между валяющимися окурками лежало несколько шприцев. Воспоминания скомкались в точку и пропали…
И тут появился первый странный состав. Сначала Сергей даже не понял, что это звук поезда. А когда разглядел локомотив, на всякий случай, спрятался за небольшое строение, уныло размалёванное безымянными поклонниками «граффити».
Поезд шёл медленно. Состоял он из совершенно разных вагонов. Сначала к локомотиву был прицеплен пассажирский вагон, потом почтовый, а затем шёл пестрый набор, где было несколько закрытых грузовых, потом попадались открытые платформы. Было даже несколько вагонов для перевозки автомобилей. Но везде, где только можно было разглядеть, находились люди. Размещались они плотно, кто-то сидел, кто-то стоял. Одетые в тёмную, достаточно однообразную одежду, они почти не общались, и выглядели сосредоточенными. Сергей мог их хорошо разглядеть, их разделяло всего несколько десятков метров. И он понял, что объединяет всех этих «пассажиров». Во всяком случае, тех, кого он мог увидеть. Все они были азиатами. Но не из Средней Азии. Это были либо китайцы, либо японцы, либо корейцы. Сергей не очень хорошо различал их внешне.
Поезд прошёл на запад и скрылся. Сергей вернулся на свой ящик. А минут через двадцать появился второй состав в том же направлении. Сергей сразу вернулся на свой наблюдательный пункт. Состав был очень похож на предыдущий. Только почтового вагона не было, а было два пассажирских. И не с головы поезда, а с хвоста. Всё остальное было как под копирку. Сергей снова вернулся к ящикам, а когда опять услышал приближающийся шум, плюнул, и остался на месте, прекрасно видимый из проходящих вагонов. Два пассажирских теперь были прицеплены к локомотиву, а с остальных, когда они проходили мимо Сергея, в его сторону, как по команде, поворачивалось множество широких лиц с узкими раскосыми глазами. Никто не улыбался и не подавал знаков. Они просто смотрели на него и отворачивались, когда проезжали дальше. Сергей зачем-то помахал им рукой. Ему никто не ответил. Поезд закончился и исчез. Сергей встал и пошёл дальше, к Рязанскому проспекту. Он шёл, стараясь держаться ближе к заборам и постройкам, с правой, внешней стороны путей. И когда он снова услышал звук поезда – просто остановился и смотрел.
На этот раз состава было два. Один, похожий на первые, шёл, как и те, по внутренней стороне железнодорожных путей. Он шёл достаточно медленно, но всё равно обгонял поезд, который двигался ещё тише в том же направлении, но по внешней колее, параллельно. И этот поезд был совершенно другой. Сдвоенный локомотив тянул длиннющую череду платформ, на которых были укрыты брезентом какие-то конструкции. Разглядеть то, что находилось под брезентом, было невозможно.
Поезд, который следовал за теми, первыми тремя, уже скрылся, а тот, что шёл по внешним путям, заскрежетал тормозами и остановился, не дойдя до Сергея метров двести. Постояв минуту-другую, локомотив дал короткий гудок, лязгнули сцепки, и он снова пополз дальше. Проехав мимо Сергея, он опять начал тормозить, со скрипом остановился, постоял и тронулся, чтобы, почти сразу, остановиться опять. Вереница накрытых платформ тянулась перед Сергеем налево и направо. Сергей пошёл туда, куда и шёл, не подходя, на всякий случай, близко к платформам. Когда состав закончился, он понял причину этих остановок. Каждые метров триста от поезда отцепляли одну из платформ, которая оставалась стоять на путях. Делали это двое людей, которые, после расцепки, переходили на последнюю платформу поезда. Выглядели они обычно. У одного из них было переговорное устройство. Отцепив очередную платформу, он сообщали что-то по этой рации, и поезд трогался дальше. На Сергея бросили быстрые взгляды, но интереса не проявили. Впереди показался мост через Рязанский проспект. Он подошёл ближе и, в уже наступающих сумерках, увидел на мосту несколько человек. И, даже не задумываясь о последствиях, пошёл к ним. Один из них, видимо главный, стоял к Сергею спиной и что-то втолковывал нескольким людям, которые его внимательно слушали. Один из слушавших вытянул руку в сторону подходящего Сергея. Говоривший замолчал, повернулся, посмотрел на приблизившегося к ним Сергея, поморщился и спросил:
– Ну, и что это мы тут делаем, интересно было бы узнать?
Это был «Игорь». В его вопросе не было удивления, это чувствовалось. Сергей не знал с чего начать, и у него вырвалось:
– Ты не поверишь…
– С тобой я чему хочешь, поверю, – вдруг очень просто, почти «по-родственному», – сказал Игорь, кивком головы и жестом рукой, отправив стоящих с ним людей, которые быстро ушли.
– Я честно… – сразу успокоился Сергей, – сам не понимаю, как я здесь оказался. Как-то всё само собой срослось.
– Да нет, вряд ли… – Игорь смотрел на Рязанский проспект в сторону области, – так само собой ничего не срастётся. Или – тщательный расчёт, что очень сомнительно, или…
– Или что?
– Сам знаешь, – уверенно заключил Игорь.
Сергею показалось, что он действительно начинает догадываться.
– А я ошибался, между прочим, – продолжал Игорь, – «абреки» валят только так! За последний час здесь фур тридцать вышло. И по Каширскому шоссе, там разгребли немного, тоже штук сорок. Я и не думал, что они так развернутся.
– Может они и выйдут все в срок, как договорено? – предположил Сергей.
– Не-ет, – рассмеялся Игорь, – ты не понял. Я их размах недооценил. Это они только первые порции потащили. Они, оказывается, прямо под забастовку полицейскую, пустыми фурами полцентра заставили, заранее. То есть решили – брать, так по крупному. И вот, первые посылки пошли. А уходят – единицы. Шофёр с напарником, в лучшем случае. Основная масса продолжает хапать и грузить. Мало того, мы отслеживаем, всё новые партии в город заходят. Слетаются на мертвечинку…
– А их, что, пропускают?
– Пока да. Я же говорил, три дня. Завтра всё. Туда – конец, оттуда, тоже. Внешняя граница – МКАД, плюс кольцо вокруг Рублёвки, внутренний Окружная «железка». А это их самые «продвинутые» первые группы отправляют, подстраховываются.
– А куда отправляют?
– Мне какая разница, – пожал плечами Игорь, – может на родину. К Средней Азии, не знаю, в сторону Кавказа. Может ближе, к анклавам своим нелегальным… Только зря это всё. Никто никуда не доедет.
– В смысле, не доедет? – не понял Сергей. – Вы что, их не выпустите?
– Нет, мы-то выпустим, всё по-честному. Только в области ведь тоже полиция бастует. Дороги не охраняются, а тут по ним столько добра… Причём всё собрано, отсортировано. При этом нелегальная ворованная «неучтёнка». Вот заманиха то…
– Вы что, предупредили кого-то? – спросил Сергей. – Это что, такой план?
– Какой там план, – усмехнулся Игорь, – я предполагаю просто. На такую ерунду никакого плана не надо. У всех ведь родственники есть, друзья, знакомые. Наверняка, стервецы, информацию сливают. Грабь награбленное, известное дело. Старинная забава… Так что через Московскую область ещё проехать надо. «Джек-пот», так сказать… В других губерниях, более-менее, забастовок нет.
– И что, на всех шоссе такое движение?
– Нет. Уговор, только по Рязанке, Каширке. На юг и юго-восток. На Владимир ещё приоткрыли. Три дырки на выход. Всё. Что там рыбу по кругу ловить? А так, косяками, все на «юга». Только не зевай, – заразительно рассмеялся Игорь.
– Понятно, – протянул Сергей, – если по вашей логике, то мне всё понятно.
– А по твоей логике, как? – неожиданно резко заметил Игорь. – Чтобы от одних паразитов куча нахапанного добра к другим переехала? Нет уж, пусть икра, хоть как-то равномерно по бутерброду размазывается.
– Ладно, это я так… – примирительно махнул рукой Сергей.
– И я так… – одобрительно улыбнулся Игорь, – ты лучше расскажи, как добрался, какие приключения, даже интересно.
Сергею захотелось рассказать, и он рассказал всё, быстро и сосредоточенно. Начиная от Нагатинской набережной до недавней встречи с экономистом и филологом. Временами он спрашивал, Игорь что-то пояснял, где-то отмалчивался. Когда Сергей изложил теорию Ивана Семёновича о пытках, Игорь от души расхохотался.
– А что смешного? – недоумённо спросил Сергей. – Он ведь серьёзно говорил. И, самое удивительное, я понимаю, что в этих словах есть смысл. Страшный, но есть. Чтобы вернуть украденное, хоть как-то…
– Вот вы, действительно… – отсмеялся Игорь, – что у вас в голове за каша? Пытки какие-то, это ведь школу палачей надо открывать, инвентарь, НИИ какое-нибудь, методики… Что вы себе мозги грузите? Всё ведь, проще некуда.
– Да как проще то?
– Ну вот, смотри, – посерьёзнел Игорь, – просыпаешься ты, а на тебе комар сидит. Или десять, сто. Все крови насосались, чуть не лопаются. И вот, ты будешь каждого ловить, ножки им отрывать, мучать, чтобы эту кровь они обратно сцедили? Да хлопнешь ладонью, или полотенцем там, если на спине устроились. Размажешь их всех, вместе со всем содержимым. А потом остальных по стенкам комнаты разотрёшь. Газетой или тапком. Потом смоешь водой и всё. И будешь спокойно спать, пока они снова не налетят. И – по новой.
– Но это же не комары, а люди!
– Были бы люди – не кусали бы, – уверенно сказал Игорь, – мне, что, жалко? Сколько у меня крови комары за год выпьют? Граммов пятьдесят, от силы. Ну, если в тайге, пусть даже сто. Да я с запасом, готов раз год двести граммов сдавать и им откидывать, чтобы только их не видеть и не слышать. Нет, не выходит договориться. Не хотят. Зудят, жить спокойно не дают, и кусают ещё так, чтобы обчесаться. Падлы просто!
– И приходится хватать тапок? Или газету? – спросил Сергей.
– Конечно. Или баллон с дихлофосом. Вот меня вместо тапка или баллона и хватают…
Они постояли молча. Потом Сергей, наконец, решился спросить:
– Слушай, а что это там за поезда? Которые туда идут, – он показал на запад.
– А ты же в курсе, занимают потихоньку Окружную «железку». До оговоренного времени сколько осталось? Меньше суток. Ну, вот…
– Подожди, – Сергей отвлёкся и проводил взглядом ещё две фуры, проехавшие в сторону МКАД, – но там же, на поездах этих, эти, как их…я же лица чётко видел…
– А-аа, – понимающе кивнул Игорь, – это гениальный ход. Причём, даже я до позавчера, не знал ничего. Нет, она, конечно, феномен!
– Кто? Римма? – догадался Сергей.
– Да какая разница, мы же понимаем, о ком говорим, – продолжил Игорь. – Я всё не мог понять, когда наших бойцов подтягивать начнём? Времени-то в обрез уже. А «железка», она длинная, непростая, пока перекроешь. Да и прикинул, вообще людей может не хватить. А она только отмахивается, не переживай, мол, всё в свой срок… Я говорю – срок-то вот он. А она мне – ты что, сам хочешь это всё разгребать? Я спрашиваю – а кто? Увидишь, говорит.
– И кто это?
– Корейцы. Фантастика! Из КНДР. Вроде военные. Никто не знает, как там они договаривались. В аренду, там, или просто денег дали. Сначала их, вроде, как гражданских нанимали, чтобы через границу перетащить. Там же, около «Владика» раскидывали, сосредотачивали. А потом, типа, как болельщиков, на матч, то ли «Луча» из Владивостока, то ли «СКА» хабаровского – сюда бросили. Дополнительными поездами. Денег, думаю, немерено стоило. Тут ведь не сто-двести человек.
– А сколько? – спросил Сергей.
– Обалдеешь! Условно говоря – три дивизии! Тысяч тридцать. Полтора десятка полнокровных плацкартных поездов под завязку. И все гонят сюда, по Казанскому направлению, через Екатеринбург. Тут тормозим, прямо на пересечении с Окружной, высаживаем, выстраиваем, пересаживаем, и по Окружной «железке» развозим. Они все проинструктированы, их по пути неделю «накачивали». Все в штатском, со средними командирами. Те с русскими «разговорниками», да плюс по несколько переводчиков на поезд. Ещё три поезда осталось, опаздываем немного…
– Так они, что, с оружием? – не понял Сергей.
– Откуда? Ты что? – Игорь покрутил пальцем у виска. – Наши по внешней колее раскидывают платформы. Метров через триста-четыреста.
– Да, я видел, – подтвердил Сергей, – они брезентом накрыты.
– Естественно. Там мешки с песком, между ними пулемёты, там же стрелковое оружие, патроны, полный «фарш». На точках ещё плацкартные вагоны выставлены, для отдыха смен. Всех развезут, оружие раздадут, и на позицию. Платформы – опорные точки. Этот контингент – на них и между ними. Сплошное кольцо. Карты розданы, сроки определены, задачи поставлены. Они лишних вопросов не задают. Дисциплина – бешеная! Поучиться можно.
– А потом что? – пытался выяснить Сергей.
– Сначала тех, кто после срока из Центра полезет – разметелят. На это два дня. Потом – концентрическими кругами на «зачистку». До Кремля, условно. Пленных не брать.
– Бред… – потёр виски Сергей.
– Да вряд ли…карты они выучили до каждого дома. Особенно свои сектора… И вообще – удобная рать. Неделя – сюда. Пять-шесть дней здесь, оружие сдали, неделя – обратно, через границу. И всё, нет их. Не болтает никто. А если и сболтнёт – кто его тут поймёт? Неприхотливые, живут прямо в вагонах, хоть те и переполнены, спят по очереди. На каждого по рюкзаку, «ролтон» с «дошираком», и все дела. Если они и в «деле» такими будут – нет слов! Сниму шляпу!
– Думаю, такими и будут. Готовь шляпу, – сказал Сергей. – Нет, этот полный абсурд. Абсурдный кошмар…
– Но зато, как складно, да? – восхитился Игорь. – Вообще, армия-невидимка. Финальный аккорд. Так вот, тут и дежурю пока. Тут как раз Казанская «железка» параллельно Рязанскому шоссе. Так что тут и пересаживаю «болельщиков»… Ладно, ты-то дальше куда? Я так понял, что тебя куда-то отправлять – бессмысленно. Соскочишь в любое время…
– Веришь, а ведь я не специально соскочил, – сказал Сергей, – я даже и не думал выскакивать из метро. Само собой всё как-то… Да я и думал потом сделать всё как ты говорил. Пошёл даже. Но, не срослось, почему-то. Совершенно спонтанно.
– Да я понимаю, понимаю… – Игорь достал из кармана рацию, которая подавала сигнал, – подожди… – он отвернулся, сделал несколько шагов в сторону, сказал несколько слов, вернулся и продолжил разговор. – Так ты что дальше будешь делать? Решил – нет?
– Я ничего не решаю. Так, болтаюсь, как придётся.
– Я понял, – Игорь положил рацию в карман, – я тебе могу одно дело предложить. Если захочешь, конечно. Надо одного хорошего человека отсюда вывезти. Он в годах уже, старый. Тоже, вроде тебя, не уследишь за ним, не просчитаешь. А вывезти очень надо, очень прошу. У меня самого времени – «зарез». И людей здесь сейчас надёжных нет. Кто на МКАДе, кто внизу, кто на «железке». Здесь никого не знаю. Так что, если поможешь – очень обяжешь.
– Хорошо, – почему-то сразу согласился Сергей, – а куда его вывезти?
– Он всё объяснит. Ты же машину водишь?
– Конечно.
– Ну вот, возьмёшь машину. Выберешь любую, там, я покажу, – он показал рукой в сторону беспорядочного скопления автомобилей справа от моста, рядом с Рязанским шоссе. – Поедешь отсюда до МКАДа, там он тебе, по ходу, всё подскажет. Чтобы пропустили везде, и вообще, куда потом. Оружие возьмёшь на всякий случай. Выручишь, а? Деньги-то остались?
– Какие деньги? – Сергей совершенно забыл о деньгах, которыми нагрузился ещё в вагоне метро. – Конечно остались. Я про них и забыл.
– А то возьми сколько надо. Там тебе дадут, я скажу.
– Да куда их, – застеснялся Сергей.
– Ладно, скажу, кинут ещё пару пакетов в машину, – рассмеялся Игорь, – ну, что, решили?
– Хорошо, я же сказал.
– Отлично. Тогда пойдём, я тебя к нему отведу. Он там, в вагоне кемарит, – Игорь развернулся и пошёл в сторону Казанской ветки.
Сергей последовал за ним. До Казанского направления железной дороги было меньше полкилометра от Рязанского шоссе. На Окружной «железке», рядом с Казанской, тепловозом к ним стоял ещё один состав, подобный тем, что уже наблюдал Сергей. Они, почти не разговаривая, подошли к двойному мосту через Казанскую ветку, потом спустились слева на неё, и пошли вдоль составов, стоящих в сторону Центра длинной вереницей. Это были сплошь плацкартные вагоны, безликие, без табличек с надписью пункта назначения. Когда им навстречу показалась колонна невысоких, похоже одетых людей, они перешли на правую сторону железной дороги.
– Грузиться пошли, – отметил Игорь, – с такими работать одно удовольствие. Пока что…
Люди шли плотным потоком, с похожими скуластыми лицами и раскосыми глазами. «Они так же похожи для нас, как и мы для них…как будто с разных планет», – отметил Сергей.
Вагон, к которому они подошли, был прицеплен в самом хвосте или начале последнего состава. Этот вагон сразу выделялся от остальных, видавших виды, плацкартных. Он был достаточно новый, а когда они поднялись в него – оказался вагоном СВ. На входе их встретили и пропустили, то ли кондукторы, то ли охранники. Игорь постучался в первое от помещения проводников купе, прислушался, и открыл дверь:
– Здравствуйте, Александр Васильевич, – обратился Игорь к пожилому седому мужчине, в одиночестве сидящему у окна со стаканом чая в руке.
– Что, уже пора? – спросил тот, кого назвали Александром Васильевичем.
– Да, – подтвердил Игорь, – вот, нашёл вам провожатого. Этот справится, будьте спокойны, – он завёл Сергея в купе.
– Да это вы не волнуйтесь, – Александр Васильевич пожал руку Сергею, который представился, – я бы и один прекрасно добрался. Хотя, конечно, очень благодарен.
Александр Васильевич взял небольшую сумку через плечо, похожую на ту, что была у Сергея, и они вышли из вагона. Потом они пошли обратно, в сторону Рязанского шоссе. Колонны людей уже не было видно, Сергей успел только краем глаза разглядеть конец очередного, тронувшегося вдалеке, по Окружной железной дороге, состава.
Они пробирались через какие-то проломы в заборах, шли по тропинкам, которые знал только Игорь, идущий впереди. Наконец, они спустились к огромному торговому комплексу, перешли шоссе, миновали бензоколонку, и оказались на большой автостоянке, над которой виднелась громадная надпись «Город Ашан» и что-то ещё.
Машины на стоянке стояли как попало. Было ощущение, что их просто пригоняли и бросали, не думая о том, как придётся выезжать. Большинство автомобилей было заблокировано в центре стоянки теми, что стояли по краям. Навстречу им сразу же вышли двое, в камуфляжных куртках. Охранники или военные, понять было трудно.
– Опять?! – поморщился Игорь как от зубной боли. – Я же внятно сказал, хотя бы неделю не пить.
– А мы и не пили! – возмутился тот, кто был ближе. – Так, согрелись просто.
– Да я же сказал, вообще ни грамма! – отрезал Игорь. – А если бы я тебе замену не нашёл, как бы ты сейчас с человеком поехал?
– А что, уже не надо? – удивился ближний. – За что такая немилость?
– Спасибо скажи, что не ударил…ладно. Сейчас он машину выберет, – Игорь показал на Сергея, – пойдёте, проводите. Только такую, чтобы ключи были, а не проводки соединять. И чтобы документы в порядке и страховка без ограничений… У тебя права с собой? – обернулся он к Сергею, который кивнул и продолжил давать инструкции «охраннику». – Машину заправишь и канистру ещё полную в багажник положи. Дай два качественных ствола с обоймами. И пакет денег…нет, два пакета кинь.
– В кого? – угрюмо спросил всё тот же «охранник». – Да понял я, понял. Пошли, – махнул он Сергею.
– Подожди, – притормозил его Игорь, – а что это у тебя там за куча, вон, на углу, плёнкой накрыта? Вчера не было.
– Да это тут наши ночью мародёров щемили, – сплюнул второй «охранник», – со всего района стаскивали. Накрыли, чтоб мухи не садились. Зато теперь никто из домов носа не высунет.
– А что, местные безобразничали? – удивился Игорь.
– Да кто их спрашивал? Может и местные были. Какая разница? Ворюги и есть ворюги.
– Это верно, – согласился Игорь, – хотя, кто бы говорил.
– Не надо! – возмутился первый «охранник». – Мы всё по-честному… Только вот теперь надо срочно весь этот хлам вывезти. Помогли бы организовать.
– Да ладно уже… – поморщился Игорь, – без нас теперь вывезут. Тут ещё вывозить будет…не заморачивайтесь, идите.
Сергей, стараясь держаться подальше от «кучи», которую обсуждали, не стал долго думать и выбрал УАЗ «Патриот». Во-первых, он его хорошо знал, во-вторых, если понадобится ехать по бездорожью, понадобится подобие джипа. Тогда лучше «Патрика» ничего нет – менее заметен и «без понтов».
– А что так кисло? – спросил Игорь, когда Сергей подъехал. – Поприличней ничего не нашёл? Мог и «Майбах» взять, там есть.
– Нашёл, но не взял, – ответил Сергей.
– Ну, дело твоё…а доедет?
– Надеюсь.
Игорь недоверчиво подошёл к машине, открыл двери, постучал ногами по колёсам, недовольно скривился, подвёл Александра Васильевича и сказал:
– Вы уж простите, не я выбирал. На этом ведре поедете?
– Какая разница, – спокойно ответил Александр Васильевич, – лишь бы ехать. Нормальное «ведро».
– Как знаете… – покачал головой Игорь и переключился на Сергея. – Тебе всё дали, что я сказал?
– Всё, – Сергей поднял куртку и показал пистолет за поясом, – это «Вальтер» девять миллиметров. Другой я под сиденье засунул.
– Вынь, – посоветовал Игорь, – не из-под сиденья, из-за пояса. За рулём неудобно. И стрельнет ещё. А что автомат не взял?
– Да ну его, – застеснялся Сергей, – я и не соображу сейчас, как им пользоваться. Тут проще…
– Канистру положили?
– Да. И денег два пакета. Назад кинули. Куда столько?
– Ну, извини, – усмехнулся Игорь, – а лучше – спасибо скажи.
– Спасибо, это я так, неудобно просто. Там, в метро, да и здесь…
– Фигня, дерьма-то…смотрел, что сыпали? Должны были только крупные, валюту и рубли.
– Так и положили, всё нормально, – Сергею стало совсем неудобно.
– Тогда, давайте, садитесь, что ли.
Александр Васильевич кинул сумку на заднее сиденье и сел вперёд, рядом с Сергеем.
– Всё, удачи, – Игорь пожал Сергею руку, – езжайте. На МКАДе, по идее, местами мобильники наши номера должны брать. Если что – звони.
– У меня аккумулятор сел, – сказал Сергей.
– У меня есть, – успокоил Александр Васильевич, – всё в порядке.
– Тогда последнее, – строго произнёс Игорь Сергею, – опасность почувствуешь, не тяни, сразу стреляй. Не думай и не целься особо, прямо в силуэт. Никаких «руки вверх». С предохранителя снять не забудь. Сразу ствол рви и «огонь». Несколько раз. И «по газам».
– Лучше бы не надо, – сказал Александр Васильевич.
– Сам не хочу…так, если вдруг. Ну, вперёд.
Сергей кивнул, заехал через бордюр на газон, сманеврировал между отдельными машинами и двинулся по Рязанскому шоссе в сторону Московской Кольцевой Автодороги.
Остановиться, в конце концов, всё-таки пришлось. Сергей ругал себя последними словами за то, что не проверил самое необходимое ещё там, на стоянке, когда выбирал автомобиль. Но было уже поздно. Они успели отъехать всего-то километра на два после того, как тронулись, и пробили правое заднее колесо. «Запаска» сзади была, и даже наполовину накаченная, это он проверил. Но, оказалось, что не было ни домкрата, ни баллонного ключа, ни насоса. Связь здесь ещё не работала, а возвращаться туда и обратно, намотав пешком километров пять, не хотелось совсем. Да и оставлять Александра Васильевича одного на дороге тоже было нежелательно. «Игорь» сумел передать ответственность Сергею за этого человека, которого он совершенно не знал.
И тут на другой стороне дороги, у эстакады, показались два человека около машин, стоящих на обочине. Сергей свистнул, махнул рукой, и побежал к ним, а они, ещё быстрее, от него. Он попробовал крикнуть им что-то, остановить, да где там… Подойдя к машинам, около которых и крутились эти двое, он долго думать не стал. Оглядевшись, увидел рядом стоящую около остановки металлическую урну, с трудом дотащил её до намеченной машины и, сумев поднять, двинул ей со всей силы в боковое стекло. Рявкнула сигнализация, но ему было всё равно. Он добрался до багажника, но там нашёл лишь насос и монтировку. После этого он разгромил ещё какой-то «Форд» и «Ниссан», собрав, таким образом, весь необходимый набор для замены колеса. Пока всё это происходило, пока он вернулся к своей машине, пока заменил колесо, пока качал «запаску» – успело заметно стемнеть. Фонари не включились, не было света и в окнах. За всё время он ещё видел всего несколько человек, которые старательно держались на удалении и быстро исчезали.
Когда он, наконец, сел за руль, выяснился ещё один его важнейший недосмотр: практически не работали фары. Горела лишь одна, левая, только на ближнем свете и весьма тускло. Сергей попробовал ехать, но снова принялся моросить дождь, и почти ничего видно не было. При этом было ясно, что теперь на дороге может оказаться что угодно. Они кое-как переползли Карачаровскую эстакаду, но дальше Сергей решил не рисковать. Он припоминал, что внизу, налево, за странным домом с колоннами, были разные автосервисы, всякие магазинчики. Повернув с шоссе в том направлении они медленно поехали в обратном направлении снизу эстакады, минуя мастерские, автомойки. Но всё было закрыто, и ни одного огонька видно не было. Тут, внизу, стало совсем темно.
– Нельзя ехать, – сдался Сергей, – ничего не вижу. Что делать, ума не приложу.
– Давайте остановимся и будем спать, – спокойно предложил Александр Васильевич, – вот, тут, прямо за мастерскими, неплохая рощица. Там, надеюсь, до света будет безопасно. Как думаете?
– Согласен, – кивнул Сергей и, съехав с дороги, уходящей под эстакаду, поехал в указанном направлении.
Наконец они встали. Сергей предложил попутчику перебраться назад, где удобнее, и сам очень быстро уснул, откинув водительское кресло немного назад.
Он открыл глаза, потому что одна и та же фраза стучала в висках:
– Отлавливать и варить. Только так. Только отлавливать и только варить, – это был голос одного из двух людей сидящих впереди, перед капотом машины, прямо на траве.
Между этими двоими, экраном к Сергею, стоял ноутбук с очень большим экраном. Ему было видно всё на этом экране, хотя свет казался совсем неярким, равномерным и без оттенков.
– Неужели нельзя без этого средневековья? – перебил, наконец, второй голос это назойливое повторение. – И почему обязательно варить?
– Потому что символично, – ответил первый, довольно резкий и неприятный голос, – и очень наглядно.
Сергей каким-то образом протиснулся сквозь лобовое стекло и оказался за спинами спорящих.
– А кого варить? – спросил он.
– Вот и я говорю, кого? – обладатель второго голоса повернулся вполоборота и оказалось, что это мужчина с длинными бакенбардами и гренадёрскими усами. – Он, видите ли, предлагает интернетчиков отлавливать и публично варить в котлах на Солянке. Хочет, так сказать, название улицы подчеркнуть. И обязательно с постоянной Интернет же трансляцией он-лайн.
– Не всех, – повернулся другой, похожий на биллиардный шар, гладко выбритый на голове и лице, – не всех интернетчиков, а только тех, кто гадости распространяет. Или даже просто топчется там для собственного удовольствия.
– А этих-то зачем? – удивился бакенбардист. – Они никому ничего плохого не сделали…
– Чтобы фон не создавали. Спрос чтобы не имитировали… А то, что себе они плохо делают, разве мало? Ладно, согласен, отделим плевелы от червей. Тогда пусть займутся настоящим делом. Пусть сами этих гадов варят и дрова подбрасывают. И пусть сами следят, чтобы те не повыскакивали. Сейчас, позвоню, – он набрал номер на трубке, которая, видимо, работала и что-то в неё пробурчал.
Сергей увидел, как на экране ноутбука появилось новое чёткое изображение, оказавшееся ещё и трёхмерным. Можно было разглядеть длинный ряд котлов, подвешенных как попало к проводам и растяжкам на улице Солянка. К котлам начали подносить дрова разные люди, одетые весьма прилично и разного возраста. Были даже в костюмах, галстуках и с брюшками. Попадались и солидные женщины. Мужчины покрепче, забравшись на крыши и кузова подогнанных машин, начали затаскивать в котлы совершенно голых людей, среди которых были представители разных полов. Голые люди дико верещали. Дрова горели ярко и бодро, видимо политые чем-то горючим. Над котлами начал виться пар, смешиваясь с дымом из костров.
– Вот, как-то так… – довольно подмигнул Сергею бритый, показавшийся ему в этот момент похожим на артиста Добронравова-старшего из программы «Шесть кадров».
– Скажите, а нельзя ли переключиться, – попросил Сергей, – сил нет смотреть.
– Не вопрос, – кивнул бритый и кликнул по клавиатуре.
На экране несколько псов рвали орущую тётеньку.
– Любительницам американских бультерьеров посвящается, – прокомментировал бритый, – вот пусть теперь и рассказывают уже покусанным и ещё не покусанным людям, какие это мирные и, в сущности, куда более человечные, чем люди, животные. А всего-то несколько дней без еды.
– А кого это они? – спросил оторопевший Сергей.
– Не помню, кажется какую-то прибалтку. Зовут как-то, с цитрусом связано…грейп…нет, оранж…нет, лайм. Да, точно – лайм.
В экран брызнуло красным.
– Уберите! – взмолился Сергей.
– Запросто! – кликнул по клавиатуре бритый. – Дальше есть раздел ротвейлеров, ризеншнауцеров…
– Нет-нет! – быстро заговорил Сергей.
– Как угодно, – обиделся бритый.
– Давайте лучше я, – вступил в разговор бакенбардист, подвинулся к ноутбуку и набрал что-то на клавиатуре.
На экране возникли рыдающие индивидуумы, пожирающие какую-то омерзительную, шевелящуюся массу.
– Вот, совсем другое дело, – высказался бакенбардист, напомнивший Сергею артиста Дорогова из тех же «Шести кадров», – нормальное телешоу. «Реалити» в чистом виде.
– Что это у них. Что они едят? – изумился Сергей.
– Всякую всячину из ветхого жилого фонда доставили. Тараканов там, клопов, мышей и так далее.
– А кто это?
– Да ну…всякие там продюсеры, режиссёры… Которые разные программы выпускали с поеданием личинок, скорпионов. Ну, это, естественно, те, кто в пруд Останкинский не попал. Только их программы дело бессмысленное, а тут, сколько пользы, реальная утилизация, так сказать. И никакой кровожадности.
– А-ах, как мило и либерально, – огрызнулся бритый, – а то, что любой кто это всё жевать перестаёт, потом живьём в мясорубку может затягиваться? Или в кухонный комбайн?
– Это к рекламному отделу вопросы, – парировал бакенбардист. – Это их рекламные паузы, а уж как там они свою бытовую технику рекламируют…кстати – рекламная пауза.
– Не надо, – крикнул Сергей.
– Хорошо, – кивнул бакенбардист и картинка сменилась на страницы таблоида.
– А при чём здесь «Семь дней»? – спросил Сергей.
– Какие семь дней? – удивился бритый.
– Ну, мне показалось, что это журнал «Семь дней»?
– Не знаю, может быть, а может быть и нет, – покачал головой бритый. – И вообще, для кого журнал, а для кого – расстрельные списки. В смысле, искать никого не надо, берём несколько номеров и всех, кто на страницы попал – расстреливаем.
– Вы шутите? – оторопел Сергей.
– Конечно, – подмигнул бритый, – на самом деле забрасываем дротиками от «Дартса». В прямом эфире. Экономия пуль – раз. И материал для спортивной редакции – два. Рейтинги заоблачные. Всех смотреть будете?
– Нет! – заорал Сергей и открыл глаза.
За лобовым стеклом светало. Слышалось мягкое пение птиц. В тишине он услышал шорох, обернулся и увидел сидящего и глядящего на него с улыбкой, Александра Васильевича.
– Ну, у вас и фантазия, – сказал он Сергею.
– Ф-фу… – облегчённо выдохнул Сергей, – а я что, говорил что-то?
– Да почти всё, – кивнул Александр Васильевич, – причём, практически по ролям.
– Значит это всё просто привиделось…в смысле, приснилось, – пробормотал Сергей.
– Вот тут не могу точно сказать, – покачал головой собеседник, – кто теперь что знает… Впрочем, можем проверить, – в голосе промелькнула ирония, – проедем до улицы Солянка, например. Там ведь у вас котлы к проводам подвешены?
– Ну уж нет! – твёрдо сказал Сергей и завёл машину. – Вон из Москвы, сюда я больше не ездок.
– Вот и правильно. А то от ума одно горе, – согласился Александр Васильевич.
Через несколько минут они уже снова лавировали между заторами на Рязанском шоссе в сторону Кольцевой.
– Вы знаете, а я так всё явственно видел, – прервал затянувшуюся паузу окончательно отошедший ото сна, Сергей. – Просто чувствовал даже.
– Не сомневаюсь, – согласился попутчик, уже снова пересевший на переднее сиденье. – Я и сам всегда удивлялся смелости этих людей.
– Каких людей? – не понял Сергей.
– Да великого множества. Всех, кто совершенно открыто делает то, что нарушает главные законы. Я не про уголовный кодекс и конституцию, разумеется. Законы, которые не люди писали.
– Уточните, – Сергей даже притормозил.
– Я о том, что просто даже понять не могу степень бесстрашия тех, кто спокойно, даже горделиво, заявляет, что он, к примеру – содомит, мужеложец. Заметьте, заявляет не с глубочайшим раскаянием, а говорит как о достоинстве. Другие, совершенно открыто рассказывают о своих интимных похождениях, смене сожителей и сожительниц, которых почему-то называют «гражданскими» мужьями, жёнами. Это для них вообще – норма.
– А как их ещё называть?
– Вот, видите, и для вас норма. Хотя, на самом деле, гражданская жена, это женщина, с которой вы зарегистрированы в государственных органах «гражданского» состояния. То есть в ЗАГСе. А вот если ещё и в церкви венчались, тогда это уже церковный брак. Вот и вся терминология. А то, что вы называете «гражданским» браком – просто сожительство. Ну, это так, ликбез… А что говорить о бесстрашии тех, кто снимает всякие фильмы, программы, которые если даже и замазывают или маскируют анатомические подробности – по сути-то дикая порнография, растление, порча… И они этого ничуть не боятся.
– Может быть, они просто не понимают, что это…как бы…недостойно? – спросил Сергей.
– Возможно. Но если такие и есть – так только на уровне рядовых исполнителей, статистов. А те, кто в середине, а уж тем более, наверху – те знают, что это запретно. И умышленно «ловят» на запретные плоды. Они знают, что человеки, за небольшим исключением – слабы и падки на соблазны. И они без страха ставят эти капканы, которые калечат души людей. Это они объявляют «звёздами» бездарных и безголосых, то есть тех, кто не имеет на это никаких оснований. И люди видят, что именно они и получают все блага жизни. Хотя, на самом деле, какие это «блага» – слава и деньги… Но почти все уже убеждены, что именно так и есть… Нет, вы не думайте, я прекрасно понимаю, что выгляжу отсталым, «несовременным», но я искренне изумляюсь бесстрашию людей, идущих на всё осознанно. И я понимаю, что отстал от этой «продвинутой» части человечества. Но, тем не менее, предпочитаю тащиться в хвосте. Потому что, мне кажется, вижу, что это продвижение к пропасти. В которую уже начали валиться. Но это трудно разглядеть, находясь в толпе, за спинами «продвигающихся» всё дальше. А значит, валиться вниз, разбиваться, будут всё больше и больше. Некоторые даже бравируют, тем, что не боятся плясать на краю. И летят за всеми… А я – боюсь идти к краю. Тем более, когда в этом нет никакой объективной необходимости. Я и так знаю, что там пропасть и что падать больно, долго и высоко.
– Так может быть надо вмешаться, оттолкнуть от края, говоря вашим языком, – Сергея увлекали эти аналогии.
– Да что вы? – всплеснул руками собеседник. – Сметут сразу. Они же не верят. Им надо всё самим посмотреть, пощупать. Вот вы, если мину найдёте, будете сами разминировать, внутрь лезть?
– Нет, – уверенно сказал Сергей, – вызову МЧС, сапёров. Табличку могу написать с предупреждением.
– Вот именно. А этим обязательно надо на всех минах самим подрываться. В наркотики залезать, в похоть не стесняемую ничем и так далее. А это пострашнее мин может оказаться. Потому что очень долго мучиться, вполне возможно, придётся. Вот я и держусь подальше от всего этого. Понимаю, трусоват, но я очень боюсь что-нибудь нарушить. И всё равно что-то нарушаю, потом прошу прощения и очень страшусь. Искренне. И пусть я в этом трус, но предпочитаю так…да-а… Так что всё, что могу – это попробовать заставить хоть кого-то обернуться. Посмотреть на мир, который он оставляет сзади, предпочитая спринт к бездне… А потом я понял, что вообще живу в какой-то параллельной реальности. Причём я совершенно не уверен, что именно эта реальность только и имеет право на существование. Наоборот, в том, сверкающем огнями мире, который тут же, рядом – столько манящих плотских утех, столько вкусной еды, обольстительных и доступных женщин, наслаждений. И всё тело, плоть стремилась туда. Но я успел для себя решить, что это не я хочу, а именно плоть. А есть ещё кое-что, несомненно, более важное. Если я – человек. И я просто должен понять, где меня больше. В человеке или в звере. Этот выбор приходится делать не один раз. Правда, с годами, становится попроще… – Александр Васильевич неожиданно рассмеялся. – Ну вот, я вас, как теперь говорят, «загрузил». Вы уж не серчайте.
– Нет-нет, – возразил Сергей, – мне как раз это очень даже…я тоже об этом думал. Не так, конечно, более…сумбурно. Но я думал. И я обернулся бы. Чтобы посмотреть назад. Нет, я уже обернулся. И остановился. Мне очень интересно вас слушать.
– А я сам постепенно свыкся со своим миром, боязнью преступить, нарушить. Свыкся с тем, что одни и те же слова, для меня, и для большинства, что меня окружают, имеют совсем разный смысл.
– Например? – спросил Сергей.
– Очень просто… Вот если вы слышите, говорят – пойдём, займёмся любовью – что вы подумаете? Вот именно это меня огорчает. И сколько ещё таких слов и понятий… Потому что для меня заниматься любовью это воспитывать детей, лечить больных, помогать немощным. И есть ещё под солнцем множество замечательных дел, которые подходят под прекрасное словосочетание «заниматься любовью». Причём не думая о деньгах, «пиаре». Бескорыстно. А вот беспорядочное соитие, коитус, если угодно, для получения, простите, оргазма – для меня всего лишь искусственная форма физиологической жизни некоторых живых существ. Улавливаете разницу?
– Улавливаю, – кивнул Сергей.
– И так почти во всём, – грустно продолжил попутчик, – даже в мелочах… Вот, к примеру, что вы представляете при словах «ценные бумаги»?
– Понятно что, – приготовился перечислять Сергей.
– Вот именно, – перебил его собеседник, – а для меня это рукописи Пушкина и тому подобное. А вот то, что вы подумали – тьфу – сегодня есть цена этим бумагам, завтра нет. Да и цена-то в деньгах.
– Да-а, – пробормотал Сергей, – а ведь верно…не поспоришь, я согласен.
– Даже не сомневался, что вы согласны. Иначе бы мы вместе не ехали. Надо вернуть словам тот смысл, который они на самом деле несут. Смысл, ради которого эти слова и придуманы. И когда оказалось, что есть ещё немало людей, которые не забыли главное, я понял, что не один и это меня укрепило. Но, оказывается, такие люди могут существовать в современном мире только в виде, своего рода, тайного общества. Заповедника, если угодно. Там, среди них, всё нормально, есть стыд, целомудрие, нестяжательность, сплочённость, да и много ещё качеств, выброшенных сегодня за ненадобностью. А тут это в приоритете. Остальное – приспособления для сбережения этого в окружающей животной среде. Агрессивной, циничной и разъедающей.
– Подождите, – в голове Сергея начала формироваться странная догадка, – это что, секта? Понимаю, понимаю… Значит это всё, всё что творится вокруг, подготовлено этой сектой. А вы, вы её «гуру»? Идеолог. Я прошу простить, я сразу, без обиняков, что тут огород городить…
– Блестяще… – Александр Васильевич неожиданно рассмеялся до слёз, – вот уж воистину, за что боролись… Не поверите, я ведь в прошлом немало сектоведением занимался, писал, выступал. И вот, сам угодил в сектанты на старости лет. Даже не в сектанты, сразу «гуру» присвоили!
– А что же тогда? – Сергей ожидал чего угодно, только не такого обезоруживающего искреннего веселья.
– Нет, это не секта, – успокаивался попутчик от смеха, – не переживайте. Скорее, сообщество, пытающееся сохранить свою уничтожаемую цивилизацию. И никакого культа отца-основателя тут не найдёте. Я не философский фундамент происходящего. Я лишь печальный наблюдатель. Хотя, мы с ней говорили немало. И она слушала меня, и, мне кажется, слышала. Но потом она пошла совсем по-другому. Вы понимаете, о ком я?
– Да, – кивнул Сергей, – понимаю. И вы считаете, она пошла правильно?
– Откуда мне знать. Я не помогаю, да и чем я могу помочь… Но и не мешаю, хотя как этому теперь можно помешать…
– Боитесь?
– Опасаюсь. Поэтому и не стану вмешиваться, если не спрашивают. Что мне лезть со своей волей? Может быть, так всё и должно идти? Откуда мне знать…да нечего говорить, вы и так всё поняли. А что это впереди, Кольцевая уже?
– Да, МКАД, – подтвердил Сергей, – дальше Люберцы. Хотя туда не проехать.
Действительно, все проезды дальше из города были перекрыты плотно стоящими грузовиками с металлическими контейнерами. В контейнерах, в разных местах, виднелись прорези, назначение которых сразу стало понятно. Из одной показался ствол, которым повели из стороны в сторону, а затем дали очередь трассирующими пулями поверх их УАЗа.
– А нам туда и не надо, – спокойно отреагировал Александр Васильевич, – вон, справа, выезд на Кольцевую должен быть…да-да, там можно проехать. Выезжайте в сторону Каширского шоссе.
– Нам туда?
– Подальше, на трассу «Дон». Там я подскажу. Правда, нас ещё должны остановить раза два. Так что особо не гоните. Если вовремя не среагируем – вполне могут продырявить. Такое время.
– А как же те выезжают, ну, – Сергей замялся, – которые вывозят всё отсюда?
– Басмачи? – улыбнулся попутчик, – так их тоже тут собирали колоннами и туда же сопровождали. На «Дон», на Каширку. Кому в сторону Кавказа. А кому в Азию – тех через Волгоградку, на Коломну, Рязань… Да сейчас уже наверно никого не осталось, время вышло. У кого инстинкта самосохранения больше, чем жадности, уже давно уехали. У кого наоборот – остались или обратно вернулись. Но, этим уже не выйти. Никому. Или – почти никому.
Сергей медленно проехал по развязке и выполз на МКАД. Он ожидал и тут увидеть заторы из автомобилей, но ошибся. Широкая Кольцевая была практически пуста. Лишь кое-где на обочинах стояли машины. Но людей, ни в них, ни рядом с ними, видно не было. Внешняя сторона за высоким бетонным разделительным забором тоже пустовала. Но на той стороне были люди. Они стояли группами по несколько человек и лишь поглядывали в их сторону. Ясно было, что все они серьёзно вооружены. Более того, при желании, можно было разглядеть полугрузовики с пулемётами в кузовах, хотя многие конструкции были просто укрыты брезентом.
Их действительно остановили дважды, у постов ДПС, где были разрывы центрального бордюра. За Волгоградским шоссе и перед Каширкой. Но им даже не пришлось ничего говорить, стоило только сбросить скорость, как те, кто их тормозил, вглядывались в машину, номер, лица, и с ленцой махали рукой – проезжайте.
– Странно, – произнёс Сергей после второй проверки, – какой-то здесь другой контингент.
– Да, – ответил попутчик, – здесь местные в основном. Не в смысле, жители, а вообще. Я слышал, даже из Сибири подтянулись, с Урала. И пацанов, как говорят, почти нет. Мужики в основном.
– А почему их в городе так мало?
– Так задачи, видимо, разные, – усмехнулся Александр Васильевич, – у кого в городе сгинуть, у кого фуры вывозить, у кого здесь ждать.
– Ждать чего? – с тяжёлым предчувствием спросил Сергей.
– Могу предположить, что конца, – покачал головой собеседник, – тут, судя по всему, последний фильтр. Когда там, – он показал в сторону мегаполиса, – всё кончат, когда поезда уйдут с этим, так сказать, иностранным «легионом», тогда и отсюда уйдут. Причём сразу и все. Снимут повязки, одежда у них своя, поди определи, кто есть кто. И растворятся.
– А оружие куда?
– Бросят. Или, скорее всего, аккуратно сложат. Потому что где-то они его ведь взяли? Не думаю, что купили. Скорее всего, им его просто позволили взять. В бесплатную, так сказать, аренду. Ну, и чтобы вернули потом, по-джентльменски. Иначе откуда бы сразу такое количество образовалось… Ну и всё, и все разойдутся себе по домам. Да и потом, что-то мне говорит, никто никого ловить здесь не будет. Ни полиция, ни армия, ни МЧС. Все сразу в Центр двинутся, разгребать.
– Так что же они ждут? – воскликнул Сергей, понимая, что знает ответ.
– Вот именно, ждут, – кивнул Александр Васильевич. – Вот вопрос… Уверен, никаких формальных договорённостей ни у кого, ни с кем нет. Да в таком хаосе ничего не работает. Может быть, просто интересы совпали. Знаете, как бывает, когда матч по календарю играть надо, а обе команды, устраивает ничья? Вот каждый и делает своё дело. Негласно друг друга берегут, чтобы травму не нанести. И ждут, пока время выйдет. А дальше каждый пойдёт своим путём. Просто я другой причины не вижу.
Александр Васильевич немного ошибся: их остановили и третий раз. Причём на этот раз именно остановили, а не притормозили. Выезд с Кольца на трассу «Дон» был перекрыт КАМАЗом со знакомым контейнером, в котором тоже были видны прорези, правда, без стволов. От КАМАЗа отделилось двое крепких дядек, с виду даже невооружённых, и направились к ним. Один поднял руку и Сергей полностью остановился.
– Выходить? – спросил он почему-то у Александра Васильевича.
– Думаю да, – спокойно ответил тот.
Сергей вышел из машины и отправился к двоим.
– Здорово, – сказал Сергею первый, с обветренным, грубоватым лицом, – нам сказали…мы просто предупредить.
– Насчёт чего? – не понял Сергей.
– Ну, там, дальше, от Домодедова примерно, могут быть проблемы.
– Какие? – насторожился Сергей.
– Так, не думаю, что серьёзные. У вас – не думаю. Но, всё-таки. У вас с собой что есть? Ценное там, и так далее…
– Нет, вроде ничего, – сказал Сергей и тут же вспомнил о пакетах с деньгами, – хотя…
– Ну, понятно, – кивнул дядька и достал из-за пазухи картонку с каким-то красным кругом и цифрами, – тогда возьми ещё это. Если что – покажешь. Только старшему, кто главнее. Так просто – не свети.
– А у меня такая, кажется, есть, – Сергей вспомнил о похожей картонке, которую ему дал ещё «Игорь» в метро, покопался в кармане, нашёл и показал её.
– Можешь выкинуть, – дядька покрутил её в руке и вернул, – видишь, у тебя круг зелёный. Это ещё позавчера. Сегодня – красный.
– А вчера, жёлтый? – догадался Сергей.
– Ну да, всё просто, – ответил дядька.
Сергей с интересом разглядывал повязку на его руке. Теперь он мог её внимательно рассмотреть. Такие же повязки он заметил у всех стоящих на Кольцевой дороге. Это была обычная красная повязка с очень советской надписью «Дружинник».
– Ну всё, двигайте, – краснолицый мужик свистнул, махнул рукой водителю КАМАЗа, который завёл дизель и начал освобождать проезд. Сергей повернулся, чтобы идти к машине, но не удержался и спросил:
– А что это у вас за повязки такие?
– Какие? А, эти…ну, так, повязки.
– А почему «Дружинник»?
– Такие дали, – усмехнулся мужик, – хочешь, вам выдам?
– Нет, я спросил просто…мы поехали.
– Давай…
КАМАЗ отъехал. Сергей сел за руль и выбрался на трассу. Трасса была пуста, как и Кольцевая. Только машин на обочинах и бензоколонках почти не было. И было тихо.
Ехать было страшновато. Совершенно пустая дорога внушала томительные опасения. Сергей понял, что сидит за рулём в полном напряжении. И напряжено не только внимание, но и мышцы, тело. Он всё время ждал какого-нибудь неожиданного препятствия, и при этом не мог даже предположить, что это могло бы быть. Поняв, что в таком напряжении долго не продержится, он просто сбросил скорость километров до шестидесяти в час и поехал «шагом». Стало спокойнее, эту трассу он более-менее представлял и понимал, что может проехать прямо через город Домодедово, по старому шоссе, а может обойти город по трассе «Дон». Он ещё сбавил скорость и спросил у сидящего с закрытыми глазами Александра Васильевича:
– Я извиняюсь, а нам как лучше, по трассе идти, или через Домодедово? И вообще, если бы можно было поточнее узнать, куда мы всё-таки едем?
– Да-да, открыл глаза попутчик, – так и едем. Вот, переедем Оку, потом дальше, на Воронеж. Там я и скажу. Не волнуйтесь. Просто, как только мы в Тульскую область въедем – я должен сразу позвонить… А тут, через город или по трассе, как вам удобнее.
– Я понял, – сказал Сергей, но так и продолжал медленно катиться, не решаясь, ни съехать направо в город, ни прибавить газ, чтобы двигаться в объезд.
В конце концов, – подумал он, – Домодедово, это почти Москва. Мало ли, что там… Ему снова стали рисоваться заторы, сгоревшие автомобили с застрявшими в них людьми. С другой стороны, было интересно, как там. Вдруг он увидит совершенно обычную жизнь… Хотя пустая трасса свидетельствовала о другом. И он понимал, что пустая трасса его продолжает пугать, ему страшно ехать по безлюдной дороге, на которой с каждым километром ждёшь чего-то неведомого и ужасного. И конечно била в виски фраза того, краснолицего, на выезде с МКАДа, который дал картонку с красным кругом и цифрами, и сказал, что после Домодедово могут быть проблемы. Какие?!
Но он уже ехал по трассе в объезд. Страх перед людьми победил безлюдную неизвестность. Домодедово было обойдено, ничего не произошло, всё было по-прежнему. Шлагбаумы платных участков были подняты, и там тоже никого не было. Он медленно проехал контрольный пункт. Напряжение нахлынуло снова, он понимал, что любой окрик, сигнал, воспримет с облегчением. Но было тихо, только ветер перекатывал по асфальту пустые пластиковые бутылки. Тогда он сразу выжал педаль газа в пол. Стало казаться, что теперь, чем дальше они уезжают, тем в большей безопасности оказываются. И когда начало было возвращаться спокойствие – он увидел впереди несколько грузовиков, полностью перекрывавших шоссе. Как раз за ними был выезд на старое Каширское шоссе и разворот на Барыбино. Сергей ударил по тормозам. Потом понял, что деваться особо некуда, слева разделительный барьер, справа металлические ограждения. Он даже решил развернуться и просто уехать назад, всё равно дорога пустая и встречных машин можно не бояться…
– Да езжайте вперёд, чего уж там… – снова открыл глаза Александр Васильевич, – как-нибудь протиснемся.
Сергей утёр выступившую испарину со лба и медленно покатил к грузовикам. Из-за них выехали два совершенно одинаковых, новых «Рэндж Ровера» без номеров и подкатили к ним с двух сторон. Все остановились. Из ближнего внедорожника вышли двое, в камуфляже, с автоматами, приблизились и внимательно посмотрели на Сергея с попутчиком.
– О-па, а вы чего тут делаете? – спросил один, здоровый парень, помоложе, с каким-то очень деревенским лицом. – Откуда едем, чего везём?
– Из Москвы, – ответил Сергей, – вот, пассажира везу. И себя.
– О-па, – с недоумением сказал парень, – чего это вдруг? А ещё что везём?
– Подожди, Сеня, – сказал второй, пониже и постарше, но с похожим лицом и вообще, похожий на первого, – ещё что-нибудь скажем или выходим? На всякий случай.
– Ты тут главный? – неожиданно жёстко, с металлом в голосе, бросил через открытое стекло наклонившийся к говорившему Александр Васильевич.
– Ну, пока я, – насторожился тот.
– Покажи ему, – сказал Сергею Александр Васильевич.
Сергей замешкался, потом сразу сообразил, полез в «бардачок» и достал спрятанную картонку с красным кругом.
– Та ё-ёё… – протянул мужчина, стоящий на дороге, – чего тогда дёргались? Поставили бы под стекло, мы бы и не тормозили даже.
– Нам сказали, чтобы мы этим не светили особо, – честно сообщил Сергей.
– Ну да, тоже верно, – согласился мужчина, – а то какой-нибудь «абрек» отнимет, а мы потом разбирайся… Езжайте. Только на старую Каширку даже не суйтесь. Жмите дальше по «Дону».
– Почему? – спросил Сергей.
– А вам, что, на старую надо? – почесал затылок мужчина. – Так там сейчас всё фурами забито. До следующего пересечения с «Доном».
– Какими фурами? – не понял Сергей.
– Как какими? – в свою очередь удивился мужчина. – Теми, что из Москвы. Разбойными.
– А-аа, это теми, что из города вывозят… – Сергей замялся.
– Какими же ещё? – весело сказал молодой парень, отошедший, было в сторону, и вернувшийся обратно. – Натурально, воровскими. Уже не знаем, куда их там прессовать… А там, сзади, ещё много?
– Нет, мы ни одной не видели.
– Значит, наверно всё, – выдохнул парень, – да ладно, куда их, солить что ли?! Значит пора сниматься. Эти бы разгрузить успеть…
– В смысле – разгрузить? – спросил Сергей.
– А чего, думаешь мы хоть одну на юг сольём? – удивился парень. – Хрена два! Нет, вы там дальше, если спросят скажите…мы честно, только каждую четвёртую брали и на старую дорогу, к себе утаптывали. Разгружают грамотно, подчистую. В хозяйстве всё пригодится. Да там, на разгрузке, народу, как муравьёв. Всё путём.
– Подождите, – насторожился Сергей, – а что с этими…ну, кто всё это вёз? Их что, убили?
– Ну, нет, – почесал в ухе тот, что постарше, – необязательно. Как пойдёт. Хотя, если начинают за пушки хвататься, тут уж…
– А почему только каждую четвёртую машину? – неожиданно вклинился в разговор Александр Васильевич.
– Так впереди ещё три точки, – с недоумением сказал молодой, – у съезда на «бетонку», потом у первого поворота на Ступино и потом, когда уход на старый мост. Чтобы всем поровну. Так всех и распатронивают до Оки ещё.
– А кто «разгружает»? – спросил Сергей.
– Народу съехалось… – покачал головой старший, – даже из Хабаровска несколько машин видел. Из Мурманска добирались, а уж местных…
– Да там на всех хватит, – не мог сдержаться молодой. – Чего только нет! И, главное, отобрано всё, отсортировано, упаковано. Вот, два новых «Рэндж Ровера» только что сняли. Из автосалона прямо, с документами. То ли в Баку пёрли, то ли в Дагестан, на платформе прямо, сверху чуть брезентом прикрыли…ага, как же!
– Так ведь найти могут, – возразил Сергей, – нет, те, у кого из салона украли. Когда всё закончится.
– Вряд ли, – ковыряя в зубах, сказал старший мужчина, – после всего – вряд ли. А если что, можно старьё битое на документы купить, VIN содрать и сюда влепить… Нет, не будет никто ничего искать. Мы тут несколько девок нашли, которых горячие парни с собой тащили, так они нам рассказали, чего там, у вас, было… Кто там заявления будет писать… Да и размажется вся эта «неучтёнка» в момент по всей стране. Ну, спросят, откуда взял? Да нашёл, блин!
– А вы что, братья? – спросил у обоих Александр Васильевич.
– Нет, сын, старший, – сказал мужчина.
– Хорошо сохранился, – отметил Александр Васильевич отцу.
– Рано начал, – усмехнулся мужчина.
Через минуты они уже мчались по трассе.
Дальше всё было именно так, как им и сказали. Но уже после следующего выезда на старую Каширку, у деревни Немцово, им начали попадаться редкие попутные машины. К последней точке «разгрузки» машин стало побольше. Гораздо реже, но стали попадаться и встречные. Почти все были легковыми. Часто, с прицепами. Редко – «Газель» или что-то похожее. Грузовиков не было вовсе. Последняя «точка» практически «снялась». Грузовики, перегораживающие дорогу, были растащены по обочинам. Их уже никто не останавливал.
Перед мостом через Оку они сделали короткую остановку, молча смотрели с высокого берега на излучину реки и еле видимый вдалеке край Каширы. Начинало темнеть, они переехали реку, и пошёл дождь. На посту ДПС за рекой они увидели первых полицейских, которые стояли около своих линейных машин, не проявляя никакого интереса к проезжающим. Дождь стал усиливаться. Московская область закончилась и началась Тульская. Сергей повернулся и увидел, что попутчик достал телефон. Он услышал только несколько слов: «Да…нет… Всё в порядке…понятно». Потом они заехали на заправку, которая работала, с неё выезжала грузопассажирская «Газель». Сергей вышел, вставил заправочный пистолет и тут сообразил, что деньги, которые он взял ещё в вагоне метро, находятся в его сумке, накрытой курткой, между сиденьями. Ему почему-то стало неудобно доставать пачки денег перед Александром Васильевичем, поэтому он просто открыл заднюю дверь УАЗа и открыл один из пакетов, который ему дали вместе с машиной и пистолетами. Большой пакет был набит пачками пятитысячных рублёвых купюр вперемешку с пачками по пятьсот евро. Он вытащил пять тысяч рублей и пошёл платить, будучи уверен, что тут все говорят только о том, чему он был свидетель. Предвидя неизбежные вопросы, Сергей приготовился сказать, что они вообще едут из Ступино или Каширы и ничего не знают.
Дверь в магазинчик при заправке открылась, он прошёл к кассе, но никто ничего не спросил. По телевизору, висящему на стене, шёл канал «Дискавери». Двое за кассовой стойкой, парень и девушка, о чём-то болтали и посмеивались. Сергей постоял несколько секунд, потом сказал, выложив пятитысячную купюру:
– В четвёртую колонку девяносто пятого до полного бака.
– В четвёртую пятого до полного, – повторила девушка, взяв деньги, – за сдачей зайдёте, когда заправитесь.
Сергей помялся у стойки и вышел к машине. Александр Васильевич дремал. Бак наполнился. Сергей отъехал от колонки, встал сбоку и зашёл за сдачей. Девушка отдала деньги и чек.
– Ну, а вообще, как тут у вас? – не удержался Сергей.
– Не поняла? – спросила девушка.
– Как тут дела… – начал выкручиваться Сергей, поняв, что задал не тот вопрос.
– Не понимаю, – повторила девушка, – дождь, вот, идёт.
– Да, дождь… – Сергей взял деньги и вышел, чувствую спиной настороженные взгляды.
На улице он зачем-то обошёл два раза вокруг машины и сел за руль.
– Я не сплю, – услышал он голос попутчика, – просто думаю с закрытыми глазами.
– Странно, – с радостью включился Сергей, – очень странно. Такое ощущение, что ничего не происходит. Я был уверен, здесь всё гудит, вопросами разорвут. А тут, похоже, всем вообще «по барабану». Не может же быть, чтобы никто ничего не знал? Не может такого быть!... Стоят просто, болтают. Телевизор даже работает, но не новости, а «Дискавери».
– И хорошо, – кивнул собеседник, открыв глаза, – разве плохо? Я и вам советую забывать потихоньку. Отправьте лишние файлы в корзину. И не держите там, удалите, кому они…
– Нет, ну всё-таки, – не мог успокоиться Сергей, – они что, на самом деле ничего не знают? Или просто вид делают? Зачем?
– Не мучайтесь вы, – улыбнулся Александр Васильевич, – кому это, если по большому счёту, интересно? Всё уже кончилось. Поезда уйдут на Восток. Все всё постепенно забудут… Хотя, не исключаю, может они и притворяются.
– Зачем?
– А может их родственники тоже на «разгрузку» поехали? Здесь рядом. Кто знает…
– Но это же такая катастрофа под боком…целая столица!
– Бросьте вы, столица, – Александр Васильевич поднял повыше спинку сиденья, – мало ли было столиц… Вон, в великий Карфаген экскурсии водят на руины посмотреть. И вокруг маленький Тунис, а не гигантская империя. Или Киото, был столицей Японии, а теперь просто городок с памятниками. И сколько таких примеров… Да что там столицы, империи исчезали. Или «переформатировались». Просто когда в одном месте скапливается критическая масса зла и лжи – жди взрыва. Иначе вся эта куча, разлагаясь, неизбежно начинает заражать всё и всех вокруг. Конечно, важен масштаб, степень запущенности и количества лжи и зла. Поэтому разные рецепты бывают. Небесный огонь – и нет Содома и Гоморры. Вообще нет и всё. Это исчезновение. Или человеческая война и нет Третьего Рейха. Это «переформатирование». А тут, что? Локальное операционное вмешательство. Рекультивация заражённой территории. Может это и не даст болезни развиться. На какое-то время.
– Вы думаете?
– Предполагаю. Я же человек, – Александр Васильевич достал телефон. – А теперь нам надо поспать. Особенно вам. Ехать пока что некуда. Мне надо сначала дождаться звонка, а через сколько позвонят – неизвестно. Или, если хотите, можем разговаривать. Если вам скучно.
– Я бы лучше выпил, – произнёс Сергей.
– Сами смотрите. Только если ехать придётся можно на автоинспекцию нарваться. Хотя, с такими деньгами, думаю, вопрос решаем.
– Вы думаете, здесь может быть ДПС?
– А вон они стоят, – Александр Васильевич показал на другую сторону дороги, где в темноте можно было разглядеть линейную машину с мигалками. Может просто стоят, может скорость меряют. Правда, не в нашу сторону. Но значит служба идёт.
Сергей выехал с заправки, медленно проехал несколько сот метров, нашёл удобный «карман» и припарковался. Он не собирался спать, просто откинул сиденье, чтобы расслабиться.
Разбудил его разговор по телефону. Слева, в пушистых облаках, уже угадывалось солнце. Александр Васильевич закончил разговор и посмотрел на Сергея:
– А вы даже похрапывали, – неожиданно, совсем по-молодому, подмигнул он.
– Да? Извините, как будто срубило, – сказал Сергей, стряхивая сон.
– Ну, если проснулись, тогда можем ехать. Нам, оказывается, совсем рядом.
– Куда, – сразу собравшись, спросил Сергей.
– Мне сказали, до пересечения с развязкой на Тулу-Венёв. Должно быть совсем недалеко. Там и расстанемся.
Сергей хотел спросить, как они расстанутся. Он ли выйдет из машины, оставив её, или выйдет сам попутчик. Роились и другие вопросы, куда деть пистолеты, что с деньгами и так далее… Но, вместо того, чтобы начать спрашивать, он просто молча поехал вперёд. Развязка автодороги действительно оказалась рядом.
– Куда дальше? – спросил Сергей.
– Вот, кажется к тому микроавтобусу, – показал попутчик рукой.
Сергей увидел припаркованный на обочине «Фольксваген-мультивэн» тёмно-синего цвета. Серия номеров была незнакомая, стёкла тонированные. Различить что-то определённое через них было трудно.
– Да, это за мной, – уверенно сказал Александр Васильевич, – очень вам благодарен.
Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Потом он повернулся и достал с заднего сиденья свою сумку.
– И вот ещё что, очень важное, – добавил он, приоткрыв дверь, – вам обязательно надо сейчас выехать на Венёв. Приедете в город, бросите машину, где удобно. Лучше у автовокзала. Оттуда уедете, куда захотите. Всё, дальше – произвольная программа.
– Подождите, – засуетился Сергей, – а как же пистолеты, деньги…куда это?
– Ну, это уже сами, сами…
Александр Васильевич вышел, аккуратно хлопнув дверью. Боковая дверь микроавтобуса сама открылась, он исчез в нём, а затем исчез и «Фольксваген». Сергей остался на обочине в машине. Он зачем-то открыл свою сумку, стоящую между сидений, достал несколько пачек денег, потом засунул обратно и кинул сумку на заднее сиденье вместе с курткой. Затем он вышел, открыл заднюю дверь, вытащил ненужную больше канистру и оставил её на обочине. Большие пластиковые пакеты, набитые деньгами казались нереальным реквизитом. Он вернулся за руль, медленно проехал к эстакаде, свернув с трассы выехал на неё, и повернул на Венёв. В голове было пусто, он просто автоматически делал то, что ему сказали. Машин, в отличие от трассы, здесь не было совсем.
Справа, на обочине, он увидел женскую, нет, скорее – девичью хрупкую фигуру, стоящую спиной к нему. Она подняла руку и повернулась. Сергей вонзил педаль тормоза в пол так, что больно ударился о руль, ремень он не пристёгивал. Открылась передняя пассажирская дверь.
– Молодой человек, не подвезёте ли симпатичную тётеньку до автовокзала, – услышал он.
Она села рядом, поправила лёгкую юбку чуть выше колен, на которые положила небольшую сумку. Сергей смотрел на неё и тёр ушибленное место. Она была так хороша, что он не мог и не хотел отводить глаза. Вся машина наполнилась удивительной свежестью, которую он радостно вдыхал.
– Ну, что уж так-то смотреть? – спросила она улыбаясь. – Тётенька, между прочим, уже к сорока приближается.
– Нет-нет, – быстро сказал Сергей, – в такой красоте нет возраста.
– Меня зовут Люба, – сказала она, ещё раз широко и открыто, улыбнувшись.
– Меня Сергей, – ответил он, – а Люба, это уже окончательно?
– Думаю, да, – кивнула Люба.
– А как это ты здесь…хотя, что я, в самом деле, – сбивчиво забормотал Сергей.
– Нет, ты прав, – сказала она, – лучше сразу решить, выйти мне или нет…т-сс, – она приложила тонкий, изящный палец к губам, – молчи, я скажу сама…я просто подумала, может быть нам попробовать. Взять и долюбить. Мне тебя, тебе меня. Может быть ещё не поздно?
– Нет, не поздно, – произнёс Сергей. – А как же там…Москва, Римма, люди…
– А ничего больше нет. Уборка закончена. Та Москва погибла. Нет, не как город, а как понятие, которым стала. И Риммы больше нет… Или тебе надо немножко Риммы?
– Нет, что ты, нет, – Сергей не выдержал и прикоснулся к её волосам, – я просто не представлял, как же это здорово!
– Правда?
– Это великолепно! Невероятно прекрасно! В одну секунду понять, чего ждал всю жизнь. И получить сразу, неизвестно за что…
– Я тебя люблю, – медленно и спокойно сказала Люба.
– Я знаю, – ответил Сергей, – я это сейчас чувствую навсегда. Меня даже не спрашивай, словами тут не скажешь.
– Поедем? – спросила Люба.
– Конечно, куда скажешь.
– Куда хочешь. Только машину бросим, ну её…
– А пистолеты?
– И пистолеты.
– А деньги?
– А деньги возьмём, – засмеялась Люба легко и задорно, как девчонка. – Доедем до автовокзала, машину бросим, а деньги заберём. Сами сядем, как студенты в автобус, купим вина и унесёмся…Только мы будем влюблённые и богатые студенты. И совсем немолодые.
– Нет-нет, – закричал Сергей и погнал машину по пустынной дороге, – молодые и прекрасные….
Последние слова мой пациент говорил уже с закрытыми глазами. Из-под опущенных век текли слёзы. Он плакал. Слёзы текли по спокойному с виду лицу. Потом мне показалось, что веки чуть приоткрылись. Я заглянул ему в глаза и понял, что он меня видит и слышит. Именно в эту секунду он сказал мне следующее:
– Я никому не хочу зла. Я их всех, даже оглохших и ослепших, так люблю. И мне их всех так жаль…
Слёзы высохли и он исчез. Пропал внутри себя. Больше он не проронил ни слова.
Я остался в больнице на всю ночь. До утра я пытался систематизировать его удивительный бред. Или не совсем бред. А может быть и не бред вовсе. Утром я встретился с ним в коридоре, он посмотрел на меня пустым, отсутствующим взглядом. Каким смотрят на совершенно незнакомого и необязательного человека. Я понял, что он больше не скажет ничего. И он действительно замолчал. Быть может навсегда, кто знает. Я вернулся в кабинет и утонул в кресле.
Когда я вышел на улицу, я долго бродил по Москве. Оказавшись в Центре, я с удивлением заметил, что пробки исчезли, а город был грязный и запущенный. Арабская вязь вывесок путала мысли. Женщины в хиджабах и паранджах, сторонились меня. У конца Волхонки в уши ударил пронзительный клич муэдзина, мощно усиленный динамиками с непропорционально высоких минаретов, пристроенных к главному храму. Я заткнул уши, но мне постучали по плечу сзади. На меня смотрел бородач в тюбетейке и халате.
– Э-ээ, что. Разве плёхо? – спросил он недобро. – Зато можешь жениться много разов. Будет много жён. Разве плёхо? Только тебе надо много работать. Иди, работай.
В это время в дверь кабинета громко постучали, и я проснулся. Действительно, надо было работать. Но записать всё, максимально подробно, я был обязан. В конце концов, быть может это и пригодится практикующим психиатрам. Или кому-нибудь ещё…
2013
Предисловие
Я психиатр с почти тридцатилетним стажем. У меня в клинике довольно давно находился пациент, попавший к нам с улицы, где его подобрала милиция, ставшая потом полицией. У него был глубокий аутизм, он проводил время в полном молчании и почти не реагировал на происходящее. Все попытки хоть что-то узнать о нём, хотя бы имя, окончились неудачей, как и лечение. Наконец его оставили в покое, оставив пока в клинике, где он просто жил, принимал пищу, спал и ходил по коридору, даже не заглядывая в окна.
И вдруг, когда про него же все забыли, он заговорил. Вошёл ко мне в кабинет и произнёс несколько слов. После этого я перевёл его в отдельную палату и практически не отходил от него несколько дней. Такого случая в моей практике не было. Потом я сумел записать то, что он наговаривал мне, даже не глядя на меня. Кроме памяти и заметок в блокноте, помогла расшифровка диктофонных записей, который я успел сделать. Было стойкое ощущение наваждения, в которое он себя поместил, рассказывая о себе в третьем лице, как будто читая книгу. Это походило на неизвестную доселе психопатологию, которую я определил для себя словом «аутофрения». Те, кто интересуется психиатрией, поймут, что я имею в виду. Некий симбиоз, между аутизмом и шизофренией.
Привожу его рассказ максимально близко к тому, что слышал. Если что-то изменил, какие-то фамилии, по понятным позже причинам, сути это не меняет. Вот его история…
Сергей отдёрнул запутавшуюся ногу. От ноги отвалился тяжёлый предмет, оказавшийся головой со сбившейся в колтун копной волос, в которых нога и запуталась. Голова откатилась в сторону и замерла на асфальте, обратившись лицом к полной, яркой луне…
– «Примадонна», что ли…– произнёс вслух Сергей, и, услышав сам себя, даже не удивился.
Сегодня удивить его было уже вряд ли возможно. Голова действительно была похожа.
– Ну, не Берлиоз же…– попытался улыбнуться Сергей, имея в виду схожую ситуацию из книги М.А. Булгакова.
Улыбнуться не получилось, потому что было жутко. Да и голова была не отрезана, как в книге классика, а оторвана. Поэтому подходить ближе и разглядывать, чтобы убедиться точно, кто это, у Сергея не было никакого желания. Он отошёл на тротуар, попятился, споткнулся о мягкую кучу, отскочил, и понял, что куча, видимо, и есть то, от чего эту самую голову и оторвали неизвестным образом.
Из арки на тёмной ночной Тверской послышался дикий, нечеловеческий вопль, сорвавшийся на визг, Сергей вскинулся и побежал дальше, в сторону Белорусского вокзала, мимо уже сгоревших или ещё догорающих, автомобилей, стараясь не наступить на попадающиеся безжизненные тела. Он всё время смахивал с лица какую-то невидимую паутину, жмурился, надеясь, что вот, сейчас, вспыхнут фонари, окна, улица наполнится разодетой толпой, наваждение кончится, и вернётся та, вчерашняя Москва, его город, который он когда-то любил, потом возненавидел, и теперь был готов навсегда забыть о той ненависти… Но фонари не горели. Горели некоторые квартиры, которые никто не тушил. Это была другая Москва. Или её уже просто не было. В воздухе возникали и пропадали крики, вдруг раздавался плач, истерический хохот. Или наступала тишина… А ведь он, наверно, мог всё это остановить. Может быть и мог. Даже всего-то чуть больше суток назад. «Ах, если б знать, если б знать», – всплыли слова из какой-то пьесы и тоже утонули в глубине сознания, сжимаемого судорогой происходящего.
Всё началось около двух месяцев назад. Точнее – началось гораздо раньше, но Сергей попал во всё это именно в середине июля, сразу за Петровым постом. Коля Волков, с которым он учился когда-то в одном классе, давно звал его на свою дачу, точнее, дом, который он купил на самом юге Московской области. Деревня, где находился дом, стояла на самом берегу реки. Дорога туда была отличная, а ещё, вдоль реки можно было пробираться по грунтовке, что для Сергея, любящего рыбалку, имело значение. Коля недавно развелся, и каждые выходные проводил на даче, где, по его словам, познакомился с какой-то подругой. В общем, не прошло и года, как Сергей всё же собрался и прикатил из столицы, отстояв все немыслимые пятничные пробки. Они умеренно выпили на ночь, а утром Сергей взял из своего УАЗа «Патриота» удочку, спиннинг и пошёл на реку, прихватив велосипед, имевшийся тут у Николая, который наотрез отказался вставать в такую рань. Он не был рыбаком.
Как ни странно, но клевать стало, когда Сергей уже собирался обратно, часов около одиннадцати. Но и временем, проведённым до этого, Сергей был доволен совершенно. Он катался вдоль очаровательной реки, наслаждался тишиной. Русло извивалось среди мягких холмов с редкими перелесками, иногда прикрывалось прибрежными вётлами. Рыбаков было на удивление мало, а резиновую лодку он увидел лишь однажды… Первую приличную плотву он вытянул почти напротив впадения небольшой речушки, где накатанная грунтовая дорога подходила почти к самому берегу. И, буквально следующим забросом, вытянул ещё одну, покрупнее. Ни на этой стороне реки, ни на другой, никого видно не было. Сергей оставил удочку, попробовал спиннинг, и, попытки с пятой, вытащил судака под два килограмма. Начинался азарт. В садке плескалась плотва, судак сидел на кукане…
Сверху послышался звук приближающейся машины, и прямо над Сергеем появился тёмный «Лэнд Круиз». Из джипа вышли четверо парней, которые начали, гортанно и громко, что-то обсуждать не по-русски. Сергей, при этом, для них, казалось, просто не существовал. И тут Сергею стал изменять здравый смысл. Видимо, сложились вместе и рыбацкий азарт, и уже давно накопленная «критическая масса» раздражения «пришлыми» с Кавказа, ведущими себя здесь как в пустыне. Кроме того, деревня Николая была рядом, достаточно одного звонка с мобильного и сюда моментально примчался бы Коля с соседями, крепкими мужиками-дачниками, с которыми вчера тоже выпивали «за знакомство» и вели разговоры об «оборзевших» приезжих. Да и «Оса» – четырёхзарядный травматический пистолет, в кармане лежащего у ног рюкзака, придавал куража. Сергей понимал, что он постарше, скоро тридцать пять, а эти, хоть и чёрные от щетины, но сопляки. Каждого в отдельности он свалит. Но их было четверо и лучше было бы Сергею молчать. Тогда, быть может, всё бы сложилось по-другому…
– Может хватит орать-то! – повернулся к парням Сергей, что, другого места нет?
Парни сразу замолчали и уставились на Сергея. Пауза была длинной, они снова повернулись друг к другу и продолжили оглушительные, как уже казалось Сергею, разговоры. Ещё была возможность тихо собраться и исчезнуть. Даже рыбы было вполне достаточно для приличной ухи. Но тормоза уже не держали…
– Алло, горцы! – уже более настойчиво крикнул Сергей. – Сдвиньтесь метров на пятьсот, места, что ли, мало? Здесь, что, мёдом намазано?
Парни снова замолчали, но теперь от них отделился один и подошёл к Сергею.
– Слышишь, ты, – глядя ему даже не в глаза, а куда-то в лоб, заговорил парень с сильным кавказским акцентом, – мы тэбя трогаем, а? Мы тэбя нэ трогаем, стой спокойно. А нэ нравится – иди домой. Иди!
– Да я-то дома! – Сергея уже несло, «Рубикон» был перейдён. – Я – дома! А вам до дома тысячи полторы ехать, бака три спалите. Забодал здесь ваш «интернационал». Давайте, сели и уехали!
Чёрный парень осклабился, сделал шаг вперёд, к берегу, и ударом ноги скинул лежащий на траве спиннинг в реку.
– Иди, мужик, – сказал он тихо и зло, – последний раз говорю.
Сергей краем глаза увидел, что остальные уже двигались к нему, подумал, что позвонить не успеет, наклонился к рюкзаку, завозился с карманом, наконец вытащил «Осу», выпрямился, услышал хрустящий стук, удар, резкую боль, перед глазами поплыло и всё…
В затылке страшно ныло и подташнивало. Тьма ушла, и Сергей понял, что сидит. Лицо промокнули чем-то холодным и мокрым. Тот, кто это сделал, поднялся и отошёл. Второй человек стоял напротив и смотрел на Сергея. «Кажется наш…», – начинало возвращаться сознание: «А те где?».
– Ну вот, живой, – спокойно констатировал стоящий, одетый в тёмную рубашку с короткими рукавами и чёрные джинсы, – встать можешь?
Сергей подтянул ноги, понял, что сидит, облокотившись спиной о колесо машины, и встав сначала на четвереньки, с трудом поднялся. Его пошатывало, и он облокотился на капот машины. Это тоже был внедорожник, но совсем другой, тёмно-зелёный «Дефендер», мечта Сергея. В джипах он разбирался отлично.
– Во, ёлки… – пробормотал он, – а что тут было? Где эти-то?
– Да не заморачивайся, – весело ответил парень. – Они уехали.
– Куда? – по инерции спросил Сергей.
– Куда-то уехали… Ты, давай, садись, мы тебя подвезём, а то ты сам на этом можешь не доехать, – он показал на лежавший велосипед. – Шамиль, брось велосипед наверх, поедем, пока тихо… Тебе далеко?
– Да нет, километра два, – сказал Сергей, постепенно приходя в себя и следя за вторым, которого назвали Шамилем, и который, взяв велосипед одной рукой, как пушинку, начал прикреплять его к верхнему багажнику автомобиля. – Я сейчас, там, удочку, рюкзак… Спасибо.
Сергей неуверенной походкой направился к берегу. Он, не наклоняясь, а присев, взял с травы удочку, рюкзак, поднял судака, подумал, и сняв его с кукана, кинул в реку. Туда же отправилась рыба из садка. Потом он вспомнил о пистолете, который, скорее всего, увезли те, четверо, чуть его не убившие. Но пистолет оказался рядом с тем местом, где лежал рюкзак. Он поднял его и увидел, что патронов в нём нет. Разбираться не было сил, он, было, направился к машине, но, вспомнив о шведском спиннинге, брошенном в воду, вернулся к берегу – вдруг не уплыл, зацепился.
В воде мелькнул странный блик, очертание чего-то не сочетающегося с рекой. Потом всплыло несколько крупных пузырей воздуха, и это «что-то» как будто сдвинулось дальше, на глубину, оставив небольшие быстрые водовороты. Сергей взглядом провёл прямую, увидел примятую осоку, от которой вверх тянулись два ровных параллельных отрезка, постепенно распрямляющейся, травы. И, кажется, понял, чем могло быть это что-то, в реке… Крышей тёмного джипа, например. Он побрёл наверх.
– Я что, их убил? – спросил он в воздух.
– Кого? – спросил парень в тёмной рубашке. – Шамиль, кинь ему что-нибудь на сиденье…у тебя сзади в крови всё. Голову Шамиль пластырем залепил, а майка – на выброс.
– Как кого? – не понял Сергей, – тех, четырёх, на «Тойоте». В моём пистолете патронов нет. Правда, это травматика…
– Откуда я знаю, – пристально посмотрел на него парень, – может и убил. Какая теперь разница. Не заморачивайся.
Шамиль, бритый наголо, коренастый, широкий, с небольшой бородой и усами, сел за руль и они поехали.
– Я только одно посоветую, – строго, но всё равно с нотками полушутки, произнёс сразу повзрослевший человек в тёмной одежде, – лучше всегда молчать. Особенно, если ничего не помнишь. Иначе, мало ли что могут подумать, предположить… А так, ехал, упал, ударился, и всё…ну, это так, на всякий случай.
– Какой случай? – перед Сергеем снова встала тёмная махина «Тойоты», уходящая на глубину.
– Вот, это правильно, – не оборачиваясь, ответил человек, сидящий на переднем сиденье рядом с Шамилём. – Вот так и надо говорить. Какой такой случай? Ничего не знаю…так куда тебя везти?
Сергей собрался ответить, и даже собрался показать рукой, но вдруг ломота в затылке стала нестерпимой, на него нахлынула тёплая, тяжёлая волна, и он повалился набок, теряя сознание.
…Потолок…высокий…нет, только кажется, что высокий, потому что тёмный…лицо в очках, отодвигается, слышно: «Нет, ничего, просто повторно накрыло. Удар-то был! Битой, что ли?»…
– Шамиль говорит – битой, – отозвался уже знакомый голос.
– Да? Ну, ничего, череп, кости целы… Сотрясение, конечно, будь здоров, а так, жить будет. Вполне сносно.
– Я где? – подал, наконец, голос Сергей.
– На диване, – ответил человек, который совсем недавно ехал с Сергеем в одной машине. – Ладно, я понял, давай, а то тебе ещё ехать в ночь, – сказал он другому, в очках, который был с ними в комнате.
Этот другой пожал говорившему руку и исчез за дверью, а новый знакомый Сергея продолжил:
– Ну куда тебя было девать, когда ты снова повалился? Не в кустах же бросить? Ты ничего сказать не успел, кто, откуда, куда, вот и привезли к себе, пока отлежишься.
– Я Сергей, – сказал Сергей.
– А я, ну, давай, к примеру – «Олег»…или нет, лучше – «Игорь». Да, «Игорь».
– То есть, как? – запутался Сергей.
– Какая разница. Называй – «Игорь». Тебе не всё равно?
– А тебе всё равно?
– Да, – отрезал «Игорь», – ты только когда сейчас Шамиль зайдёт, объясни ему, куда тебя везти, точно объясни. Но сегодня не дёргайся, отлежись, поздно уже. Опять растрясёт, отключишься, вопросы начнутся по приезде. Станут ещё у Шамиля допытываться, что случилось. Подумают, что может он тебя машиной на велосипеде сбил да привёз. А он этого не любит… Так что тебе надо в сознании быть и ходячим. Да, и позвони, кому там, предупреди, а то мы телефон твой отключили.
– Ух, блин! – приподнялся Сергей, – там же паника сейчас! А где мой телефон?
– Вот, – протянул «Игорь» телефон Сергею, но не отдал. – Только вот ещё что, ты посмотри там номер, но со своего не звони. На трубку, – он протянул радиотелефон, – я скажу, через что набрать.
Сергей взял свой телефон, включил, нашёл номер Николая, и, под пристальным взглядом «Игоря», набрал сказанный код и номер.
– Алло, я слушаю, кто это? – Коля сразу взял трубку, и голос его был очень взволнованный.
– Да я это, я! – ответил Сергей, – всё в порядке, не переживай.
– Ф-фу, гора с плеч! – выдохнул Коля. – А я тут уже с ума чуть не сошёл. По берегу часов пять мотаюсь, спрашиваю, не видел ли кто. Хотел уже в полицию звонить.
– Нет, не надо, всё отлично, – сообщил Сергей. – Тут просто такое дело неожиданное.
– Я понял! Старый ты бабник! Нормально ты там рыбки половил! Смотри, чего другого не поймай, у нас тут водится. А что, ко мне с ней нельзя было?
– Да ты не так всё понял…
– Так, так, – Коля заметно повеселел, – это ты с её телефона звонишь? Странный номер.
– Да мой сел, – Сергей покосился на Игоря, – в общем, я завтра буду. Днём, скорее всего.
– Ясный перец, – хохотнул Николай, – ладно, пойду мужиков успокою. Удачи. И поаккуратнее там.
Сергей отключился и отдал трубку «Игорю».
– И свой, – протянул руку «Игорь». – На всякий случай, – он забрал и телефон Сергея, – выпить хочешь?
Сергей, сквозь ослабевшую тошноту почувствовал аппетит.
– А нельзя какой-нибудь бутербродик? И граммов двести чего-нибудь покрепче. Я деньги отдам.
– Это обязательно, – кивнул «Игорь», – без этого никак. Я скажу, принесут. Коньяк, водка?
– Без разницы. И попить бы ещё.
– Хорошо. Санузел вон там, первая дверь справа. Полотенце, и так далее, принесут. Отдыхай…
«Игорь» ушёл. Наступила тишина. За окнами уже почти стемнело. Сергей поднялся, осторожно подошёл к окну и отодвинул занавеску. Внутренний двор был заасфальтирован, в нём стояли три микроавтобуса сероватого цвета. Отличить их друг от друга было невозможно, и он понял, почему. Одинаковыми были даже номера. Он услышал шаги, быстро улёгся на диван и стал ждать.
Теперь, спустя два с лишним месяца, Сергей пробирался по агонизирующей Тверской улице в сторону Белорусского вокзала. Не дойдя совсем немного до площади вокзала, ему показалось, что впереди возникла шевелящаяся масса. Он почувствовал, ощутил толпу впереди, и, свернув, побежал в сторону Тишинки. Ему было понятно, что самое лучшее – оказаться, как минимум, километрах в пятидесяти от Москвы, но сейчас выбираться было слишком опасно. Он прекрасно помнил слова, сказанные ему, как бы, между прочим: «Таких как ты, скорее всего никто не тронет. Но в центре всё равно лучше будет не зависать, хотя бы первые трое суток. Там, в основном, Азия и Кавказ будут трудиться. Решать вопросы. День на пятый-шестой можно будет с гарантией выходить, может и раньше. Хотя, там вообще, делать-то нечего. Разве только полюбопытствовать».
Сейчас он понимал, чего стоили эти слова. И он очень жалел, что остался.
– Зоопарк! – вдруг громко вслух произнёс Сергей и остановился.
Он сообразил, что именно там, быть может, сегодня самое безопасное в Центре место. И он побежал по Большой Грузинской в сторону Пресни. Здесь было темно и тихо, но от этого не менее жутко. Поэтому, когда он услышал вопль, перешедший в стон, он сразу свернул к скверу, названия которого он не помнил. Он только вспомнил, что за этим сквером, вроде бы, располагалась, то ли галерея, то ли музей какого-то современного скульптора, но какого – не вспомнил. Стоны и причитания шли как раз оттуда. Совсем близко послышался шорох шагов. Сергей попятился к одному из деревьев и слился с ним. Две фигуры, посмеиваясь, прошли рядом, но его не заметили. Они вышли на улицу, подошли к мотоциклу, включили фару, встали в её свет и закурили. Сергей их видел и слышал. Лица были, скорее, славянские…
– Думаешь, сам не слезет? – спросил один.
– Куда он слезет, такой колобок. Будет за башку статуи хвататься, пока не грохнется. Тот, кто таких здоровых идолов лепит, пусть испытает прелесть падения. И именно на асфальт, – ответил второй.
– А может он на плечах этой статуи устоит?
– Долго не устоит. Думаешь, зачем я ведро машинного масла на голову монумента налил? Ноги по плечам елозить будут, как на катке. Хотя, если удержится, значит, крепкий парень. Но, вряд ли…
– А что ты его не на императора водрузил? Тот же выше, чем этот поэт? – спросил первый
– Так он же не корона, чтобы на императора надевать, – усмехнулся второй. – А этот Йося, так себе поэт, хоть и лауреат Шнобелевский. Не был бы еврей – никто бы и не узнал. Получше были, и тогда и сейчас. А так – раздули, естественно. Ну, это моё мнение… Вон, в центре сквера Руставели стоит. Маленький, скромный. Но как поэт – куда круче будет. Правда, его, гораздо раньше, другой скульптор делал. Нормальный.
– А ты уверен, что кого сейчас на башку посадили, тот, что надо?
– Похож. Я его вживую видел. Поэтому меня и послали. Видел, правда, его всего раз, на выставке, где он, в основном, различные изображения фаллосов показывал. Гордился очень… А может и не он. Но, как-то этот мне не понравился. Или он…
– Как ты его ловко, краном, прямо на маковку. Надо было его, всё-таки на реку оттащить, на самого здорового идола закинуть.
– Нет, нереально, – затянулся второй, – там краном не подлезть, вода вокруг. Да и слезть проще. И взорвут его к утру. А тут, вроде, вот она, земля. А как раз и хватит, чтобы вполне ощутить. Помнишь: «Лучше, конечно, помучиться», – процитировал он известный фильм.
– А что ты потом с краном возился?
– Сломал, на всякий…мало ли что. Вдруг кто до срока снять захочет.
– Да душманы до такого не додумались бы.
– Точно, – засмеялся второй и выбросил сигарету, – у них и задачи другие. Ладно, погнали на «Баррикадную»… А с мотоциклом ты вовремя сообразил. Больше ни на чём уже не проедешь.
– Скоро на велосипеды перейдём, – ответил первый, завёл мотоцикл, и они умчались.
Сергей постоял, оттёр пот со лба, услышал стихающие стоны, но на предполагаемого скульптора смотреть не пошёл, он сегодня уже достаточно насмотрелся. Тем более, что уже через минуту послышался последний отчаянный крик и, почти сразу, глухой шлепок. Сергей потряс головой и побежал дальше. Добежать до желанной ограды зоопарка ему удалось почти без приключений, за исключением леденящего ужаса от ожидания неминуемого конца. К трупам и воплям он уже начал привыкать, насколько это было возможно. Наконец он увидел на стене табличку с названием зоосада и надписью «Служебный вход». Рядом были высокие ворота и такая же высокая калитка. Как он перебрался через эту неприступную калитку, Сергей даже не заметил, хотя в обычной жизни эта задача была бы очень непростой. Конечно, он допускал, что есть вероятность хаотичного брожения выпущенных из клеток хищников. Но, после того, что он уже видел – встреча с волком, или даже тигром, тревожила его куда меньше, чем с той силой, которая выламывала и сметала всё привычное и размеренное.
Он, уже сбавив ход, добрался до большого моста-вольера, перешёл по нему на другую территорию через улицу. Потом обошёл слева тёмный пруд, где были только птицы, а что их бояться… Затем он перемахнул через какой-то низкий забор и оказался в довольно большом закутке, под кустами, у воды. Птицы, кажется пеликаны, почти невидимые в полутьме, подняли короткий шум, который его только успокоил. Сергей забился туда, где тише и темнее, сел на траву, а потом, поджав ноги, лёг. И его сразу поглотила волна воспоминаний, так или иначе, связанных с впечатлениями и картинами последних событий предыдущего вечера. Вечера, ставшего началом очередного Великого смятения Москвы.
Последние годы он редко появлялся в центре столицы, где когда-то родился, где прошла его юность, молодость. Потом он разъехался с матерью и уехал с уютного Брюсова переулка, когда-то переименованного в улицу Неждановой, и потом снова ставшего Брюсовым. Мать, очень давно, переехала в Санкт-Петербург, а он уехал довольно далеко, от Центра, в Царицыно, зато в приличную отдельную двухкомнатную квартиру. Работать ездил недалеко, на Каширку, так что приезжать в Центр особой надобности не было. Цены – дороже, а просто смотреть на то, что ему больше не принадлежит, было обидно. А признаваться себе в этом – ещё обиднее. Он, знавший в центре Москвы всё: проходные дворы, крыши, закоулки – теперь был здесь чужим.
Забитые драгоценным автомобильным железом узкие переулки, выдавленный из старых стен блестящий пластик и какие-то неживые, лоснящиеся, спесивые лица, всё это вызывало негодование, злило, при этом, раздражало и то, что преодолеть эти недостойные ощущения получалось плохо. Конечно, он презирал этих «бездарных пришлых», которые отнимали у него его Москву, которые жили теперь в его квартире, за которую теперь можно было взять не две скромные, в Питере и Царицыно, а десять, пятнадцать… Или две, вполне приличные, даже в пределах Третьего кольца.
Сергей старательно убеждал себя, что ему ничего этого не нужно, тем более, что он пока неженат. Но ведь это должно было когда-то случиться. Два раза чуть не случилось. И не случилось, быть может, именно потому, что он, такой «центровой» с виду – жил где-то в Царицыно, где совсем другие «пришлые» скупали квартиры, иногда целыми подъездами, дворами, и русский язык слышался всё реже… С другой стороны, если всё решала квартира, то и отлично, что он ещё неженат, зачем ему жена, которая бы выходила замуж за «центровую» квартиру. А так…всё хорошо, мать живёт своей жизнью и не докучает, сестра давно замужем и уехала к мужу в «Кёнигсбергский Калининград»… Да что там, всё отлично, всё наладится…хотя, чему налаживаться, если и так всё отлично…
Но обида всё равно была, это он признавал. Скорее, не обида, а чувство несправедливости, что его, «местного», и таких, как он, постепенно выгнали из его города. И выгнали, вытеснили, совсем не выдающиеся. Да что там говорить – хамоватые бездарности, сильные толпой и «тусовкой». «Как тараканы, в самом деле!», – говорил кто-то внутри Сергея, а он пытался всячески урезонить эту свою часть, говоря себе, что это недостойно, нельзя осуждать других, и вообще, какое ему до всего этого дело… И всё шло по кругу…
Но накануне последних событий он решил ехать в Центр. К бывшему кинотеатру «Россия», потом – киноконцертному залу «Пушкинский». Потом, кажется – снова кинотеатру «Россия»… Сергею это было не важно. Для него это было место самых престижных и ненавистных Сергею мероприятий. Когда последний раз он был внутри, и не вспомнить… Наверно, когда ещё жил здесь, а с тех пор только изредка проходил или проезжал мимо. Или видел репортажи по телевидению. Но теперь ему надо было быть там. Именно потому, что ему сказали – в этот день сюда лучше не соваться. Нет, ему не сказали точную дату, но условный знак был обозначен. В первый день забастовки московской полиции, которую ещё часто, по инерции, называли милицией. Тогда Сергей, конечно, отчётливо понимал, что этого не будет никогда, поэтому быстро забыл о том, куда ему вовсе не следует попадать в такой день. И день пришёл…
То, что происходило в последние недели, было похоже на организованное безумие. Если раньше, называвшиеся «либеральными», средства информации периодически разворачивали фронт против силовых ведомств, пользуясь всяческими поводами, которые, часто, сами и создавали, то теперь началась открытая травля. Доставалось всем: армии, флоту, ФСБ, МЧС… Но больше всего доставалось МВД, полиции. Сначала прошла очередная «сходка» очередных «несогласных», к которым уже привыкли и не замечали нескольких сотен орущих и неопрятно одетых людей, зовущих на баррикады, исторгающих «долой!» и «позор!». Полиция тоже реагировала вяло, отпихивая членов небольшой толпы с проезжей части и не давая врываться в разные учреждения. Но на этот раз всё пошло по-другому…
По официальной версии, в толпе митингующих оказалась группа профессиональных провокаторов-террористов, переодетых в гомосексуалистов-трансвеститов. В момент стычки передних рядов, пытавшихся по обыкновению, перекрыть Садовое кольцо, с ОМОНом – несколько «трансвеститов» открыли огонь из автоматов «УЗИ» по полицейским, после чего скрылись. Трое сотрудников скончались на месте, около десяти было ранено. Это спровоцировало ответный огонь, которым двое демонстрантов были убиты, а несколько – ранены. Последовала давка, в которой получили травмы различной степени тяжести тридцать пять человек, отправленных затем в лечебные учреждения.
Версия противоположной стороны была совершенно иной: полицейский, участвовавший в жестоком подавлении мирного разрешённого митинга в защиту демократии, нанёс инвалидизирующие удары дубинкой молодой девушке, за которую попытался заступиться её друг. Юноша был тут же застрелен полицейскими. Возмущённые манифестанты постарались отбить тело убитого, но бойцы спецподразделения, не желая отдавать такую улику, открыли огонь на поражение по мирным гражданам, при этом, под пули попали и свои. Итог – десятки убитых, ни в чём не повинных демонстрантов, сотни раненных.
Власти оказались совершенно не готовы к масштабу и степени организации информационной атаки. Практически все издания, телеканалы, радиостанции, даже те, которые, хотя бы внешне, явно не симпатизировали друг другу, моментально начали тиражировать версию «несогласных». Даже на федеральные каналы проникли возмущённые правозащитники, подавляющие всех инакомыслящих на различных «ток-шоу» громкими возгласами, требующими жестоко наказать виновных. От самого «низа» до самого-самого «верха». Власть именовалась не иначе, как «кровавой», развернувшей террор против собственного народа.
Слабые попытки МВД оправдаться, публикации результатов экспертиз, даже показ пуль, попавших в полицейских и принадлежащих к иностранному оружию, которого у ОМОНа просто нет – всё это массово объявлялось неуклюжей фальшивкой. В блогосфере Интернета всё обстояло ещё проще… Там требовали публичной казни, как руководителей так и исполнителей из МВД, допустивших такое. А недели через две от начала информационной компании, где одних свидетелей «кровавой трагедии» уже высказалось больше, чем было демонстрантов, стали настойчиво звучать призывы к массовому неподчинению властям, затем – к перевороту и свержению этой власти.
Особенно эффектно сдетонировали события, последовавшие сразу за «Побоищем на Кудринской», – как назвали роковое мероприятие объединённые СМИ. Через несколько дней состоялись публичные похороны погибших. И, хоть маршрут и не был утверждён, власть не стала препятствовать устроителям похорон, которые решили пронести гробы мимо посольств Великобритании и США по пути на Ваганьковское кладбище, где требовали места под захоронение невинных жертв. Это шествие было весьма впечатляющим и собрало, действительно, не менее ста тысяч человек, большинство из которых были зеваки, экзальтированные дамы, заламывающие руки, и просто жители кварталов, живущие неподалёку от маршрута траурной колонны. Гробов оказалось на самом деле около тридцати, и гробы были открыты. Это убедительно подтверждало версию «несогласных» о настоящем числе жертв, разоблачая лживость «режима». Два информационных сюжета по РТР, где рассказывалось о раскрытии аферы по продаже нескольких десятков невостребованных тел из трёх моргов Москвы и области, тут же утонули в траурных рамках почти всех газет, таблоидов и печально-торжественных голосах теле и радиоведущих.
Полиция в шествие не вмешивалась совершенно, на негодующие крики не реагировала, от брошенных предметов, бутылок – отбивалась щитами. Процессия начала движение от Васильевского спуска, прошла по Болотной площади к кинотеатру «Ударник», вдоль Москвы-реки до Крымского моста, и оттуда, парализовав движение в этот воскресный день, двинулась к посольству США, почти к месту трагедии. От Смоленской площади колонна свернула к реке, к посольству Великобритании, где сделали остановку для пламенных речей и скандирования протестов. После этого все вернулись на Садовое Кольцо и пошли к американскому дому. Там был ещё один короткий митинг и первая стычка с полицейским оцеплением, окружившим посольство во избежание инцидентов.
Организаторы решили, во что бы то ни стало, поднести гробы к стенам посольства, с неизвестной целью. Гробы стали снимать с открытых кузовов грузовиков, и, взяв их на руки, как с таранами двинулись на оцепление. Полиция сомкнула ряды, два гроба упали, и из них вывалились два тела неясного возраста. Позже эти кадры прокрутили все мировые информационные агентства. Вторая стычка случилась уже у Ваганьковского кладбища. Там тоже стояло оцепление, по громкоговорителю объявляли, что мест на кладбище не выделено и оно сегодня закрыто. Гробы снова стали брать на плечи, но как-то не слишком прилежно, и, потолкавшись, остановились. Сначала ещё звучали призывы о необходимости общего «прорыва», потом последовало предложение разрыть землю прямо здесь, у входа на Ваганьковское, с сооружением временного ритуального знака на месте будущего памятника героям. Возникло даже несколько ломов и лопат, которыми даже начали долбить асфальт. Но энтузиазма не хватило, толпа стала стремительно редеть… Потом исчезли траурные грузовики, а уже через полчаса на месте будущего памятника осталась куча окурков, смятых банок, пакетов, бутылок и несколько десятков недоумевающих людей, спорящих о том, куда повезли тела героев – на Митинское кладбище или на Троекуровское… После этого, в продолжение информационной атаки, полицию назвали «кладбищенской охраной», а полицейских именовали «доблестными бойцами с мёртвыми».
Через некоторое время всё это начало приносить плоды. Интернет разрывало от рекомендаций, как сделать жизнь полицейских невыносимой. Уже не стоял вопрос о «покаянии», замене и наказании отдельных чинов. Требования ставились иные: следовало распустить всю полицию. С запретом, бывшим сотрудникам, служить в полиции «новой», демократической и подлинно народной. Исключение могли составить только те, кто уже сегодня подаёт рапорты и просто уходит со службы, переходя на сторону возмущённого народа. Такие нашлись, причём даже один генерал, находящийся, правда, под подпиской о невыезде. Они раздавали интервью и призывали тех, кто ещё сохранил честь и совесть – вступать в ряды «новой», очищенной правоохранительной структуры, которая является прообразом «нового» министерства под контролем гражданского общества.
В Москве, прежде всего, в центральных районах, полицейских можно было увидеть всё реже. При их появлении шиком считалось крикнуть им: «Трупоеды!», – а если они реагировали, отвечать: «Надо же, а я и не знал, что это вы?». Машина ДПС могла быть моментально заблокирована дорогими иномарками, остановившимися вокруг, включившими аварийные сигналы, и со смеющимися водителями, открывшими капот как бы для ремонта. А если инспектор пытался кого-то остановить за нарушение правил, сразу набегали десятки свидетелей, готовых дать показания о невиновности водителя и грубом вымогательстве полицейских.
В конце концов, МВД прекратило молчаливую оборону, и министр выступил с большой статьёй, где писал, что оправдываться ему не в чем, суть претензий ему непонятна, есть проверенные результаты расследования, экспертиз, видеофиксация. И всё это полностью подтверждает официальную версию. Также министр написал, что отставки не боится, и даже её просил, но ему её не дали. В завершении статьи он призвал всех здравомыслящих и порядочных журналистов прекратить несправедливую и спровоцированную травлю органов правопорядка или он просто не сможет удержать подавляющее большинство сотрудников от ответных действий, чего полицейские требуют в массовом порядке. И это будут вовсе не репрессии, к которым их явно склоняют для дальнейшего обострения ситуации, а, к примеру, забастовка, хотя бастовать полиции, по закону, и нельзя. Но он, как руководитель ведомства, если и будет такой забастовке противостоять, то лишь формально. Кроме того, пояснил министр, речь идёт только о забастовке в Московском регионе, потому что нигде больше, похожего общественного «беспредела», нет.
В ответ на опубликованную статью высыпалось несметное множество публикаций, среди которых чуть ли не самое безобидное название было: «Застрелись». Цикловые юмористические программы на ТВ отозвались несколькими очень лихими скетчами и репризами по поводу замечательной жизни без нынешней полиции, серьёзные аналитики рассуждали о феномене «духовного лидерства» московской «элиты» и Москвы, как состоявшегося фундамента гражданского общества. Общества уже полностью способного продемонстрировать свою зрелость без всякой, навязываемой ему, чуждой силы, в лице, например, полиции, несущей в себе все признаки репрессивной машины СССР, заложенной ещё Сталиным. Вывод делался однозначный – Москва готова принять эти вызовы и показать всем практически полную ненужность полиции, да и многих силовых ведомств в их нынешнем виде. Хотя, всем было понятно, что никакой забастовки московской полиции нет и быть не может. А слова министра – просто последняя попытка предотвратить агонию МВД и режима вообще.
И когда в информационных выпусках некоторых федеральных каналов сухо и кратко прозвучало известие о начале забастовки всех московских правоохранителей – многие этого даже не заметили. Сообщение гласило: «МВД и Московское Управление внутренних дел сообщают, что в связи с создавшейся неприемлемой общественной обстановкой и невозможностью адекватно реагировать на клевету СМИ, руководство ведомства вынуждено признать, что инициативной группе сотрудников удалось убедить личный состав московской полиции принять участие в забастовке, до выработки решений, способных обеспечить адекватное реагирование на распространение заведомо ложных сведений и провокации». Также отмечалось, что, в целом осуждая проведение акции, руководство, тем не менее, разделяет требования инициативной группы, просит правительство и Думу рассмотреть вопрос по существу в кратчайшие сроки. Введение в Москву частей полиции из других регионов или возложение обязанностей полиции на другие силовые ведомства не представляется возможным из-за проявленной личным составом этих ведомств солидарности с правоохранительными органами Москвы. Более того, было высказано предположение о возможном участии в забастовке и полицейских Московской области.
Заявление прозвучало вечером в среду, а в четверг утром эфир и прессу затопили комментарии и призывы, суть которых была в том, что каждый сознательный и порядочный москвич должен проявить гражданскую ответственность, доказать способность победившего демократического общества к самоуправлению и саморегулированию. Поэтому все должны строго выполнять правила дорожного движения, совместно пресекать любые противоправные действия, создавать на предприятиях и в коллективах дружины для поддержания общественного порядка.
Сначала это породило всеобщую эйфорию, люди за рулём, выехавшие на работу в утренний «час пик» улыбались друг другу стараясь не очень толкаться. Первые нестыковки, увиденные Сергеем, начались в метро. На станции «Царицыно» были привычные очереди за билетами в кассах. Но в глаза сразу бросилось стремительно нарастающее число «зайцев», которые сначала перепрыгивали через турникеты, а затем, увидев, что контролёры не в состоянии остановить нарастающий поток, начали перелезать открыто, а те, кто перелезть не мог – просто ломились толпой мимо быстро сломанных барьеров у будки контролёров. Очереди у касс почти сразу рассосались. Действительно, глупо было стоять в очереди, чтобы заплатить свои деньги, когда целая армия несознательных наглецов входит в метро, не теряя время и денег. Быстро сориентировавшись, что остановить безобразников сегодня не удастся, даже самые приличные с виду пассажиры, последовали за остальными, оставив наведение порядка на будущее. Очень скоро даже те, у кого билет был, в недоумении метался, пытаясь найти исправный турникет, большинство из которых были спешно сломаны, и толпа увлекала всех через открытые секции. Контролёры опустошённо наблюдали за массовым проходом «зайцев», которыми стали уже абсолютно все, включая тех, кто устремился в метро через почти пустые в это время двери «на выход». Может быть, поэтому это не привело к фатальной давке, и станция продолжала работать в этих новых, незнакомых пока, условиях. Сергей понял, что нечто похожее происходит сейчас на всех станциях метро, где садится много пассажиров. Он сумел выскользнуть на улицу и решил сегодня на работу не ехать.
Ему уже было понятно – происходит что-то очень серьёзное. Но главное, он вспомнил, как ему сказали про киноконцертный зал «Россия», куда ему ехать не рекомендовали, но, если вдруг не удержится – там можно будет встретиться. Он вспомнил условные слова, которые должен был сказать и что сделать. Если, конечно, захочет. На самом деле он всё время это помнил, только гнал от себя, как назойливый, опасный бред. Ведь тот, кто ему это предложил, точно знал о забастовке. Не предполагал, не фантазировал – он знал, был уверен…
Сергей отошёл от станции метро, позвонил на работу, сослался на плохое самочувствие и пошёл пешком в сторону Центра. У него было много времени, и он любил ходить пешком. На дорогах была обычная, с виду, толчея пробок. Но тут тоже, почти сразу, началось «домино». Все уже привыкли к незыблемости «сплошной» линии разметки, и, скрипя зубами, не позволяли себе выезжать на встречную полосу, рискуя сразу лишиться прав управления. Ещё вчера рискнувшему на такое смотрели вслед как сумасшедшему. Ведь там, за поворотом, стоят они, инспекторы ДПС. И они, конечно, остановят наглеца, и можно будет позлорадствовать проезжая мимо, глядя на того, кто теперь будет обречён полтора года, ходить пешком. Но вот, когда понеслась по полупустой «встречке» вдоль пробки, одна машина, за ней другая, третья, терпеливо стоящие водители вдруг поняли, что впереди никакого неотвратимого наказания нет. Значит, что? Кому-то можно ехать как угодно, а я что, быдло? Нет, большинство, конечно, было согласно терпеть и честно ползти вместе со всеми, доказывая собственную дисциплинированность и ответственность. Но только, когда все так. А вот если кто-то не так, то что?! «Встречка» стала переполняться, потом на ней начал формироваться другой ряд, зажимая встречные машины на полосу общественного транспорта. А потом «домино» начало валиться уже на перекрёстках, у светофоров, сигналы которых соблюдать, конечно, надо, но это, когда их соблюдают все другие, а иначе – что я, последний «лох», что ли?
Но, отмечал Сергей, вся эта механическая «колбаса», тем не менее, кое-как двигалась. На перекрёстках находились «активисты», выскакивающие из своих машин и растаскивающие заторы. Столкнувшиеся автомобили сдвигали к тротуарам, или они сами, переругавшись, трогались дальше, невзирая на царапины и вмятины. Ждать инспекторов, которые оценят положение, определят виновных, было бессмысленно. На какое-то время Сергею стало казаться – всё вот-вот отрегулируется. Надо просто привыкнуть к новым обстоятельствам, внести коррективы в поведение. Но, стоило ещё дождаться ночи, когда останутся без защиты магазины, бензоколонки, банки… Хотя, нет, там есть своя охрана, при чём здесь полиция… Часа через два Сергей уже приближался к Центру Москвы.
Название премии, которую сегодня должны были торжественно вручать в киноконцертном зале или уже театре «Россия» он не запомнил. Что-то очередное, связанное с электронной музыкой, где должен был собраться весь столичный «бомонд» шоу-бизнеса. Он помнил лишь время начала, двадцать часов по Москве. Об этом назойливо талдычили во всех информационных выпусках. Он даже не пытался связать это мероприятие с наступившей забастовкой. Несмотря на долгий пеший поход, Сергей совсем не устал. Он прошёл мимо «России» и стал подыскивать место, откуда можно было бы удобно наблюдать за началом прохождения персоналий. Как это происходит – он представлял. Примерно предполагая, где будет расположена граница, за которую желающих посмотреть на «кумиров» не пропустят, Сергей наметил несколько точек, откуда наблюдать было бы достаточно удобно. Потом он ушёл с Пушкинской площади и отправился бродить по центру города, стараясь подмечать происходящие изменения. За исключением хаотичного, почти остановившегося, дорожного движения, изменений почти не было. Но пробки в Центре Москвы давно стали непроходимыми, так что и этот факт не слишком бросался в глаза.
А так, светофоры работали, люди протискивались между напиханными, как попало, машинами на тротуарах и на проезжей части. Парковались сегодня кто как хотел, в два, даже в три ряда. Было понятно, что эвакуаторы вряд ли сегодня выйдут на «зачистку». И, совершенно очевидно, полиции не было в принципе. Сергей прошёл бульварами до Храма, побродил арбатскими переулками, вышел на набережную и поднялся на Большой Каменный мост. Сегодня все названия иначе отражались в его сознании. Он впервые ощущал их буквально, а не как затверждённое понятие. «Большой Каменный мост»,– думал он: «Как просто, оказывается…просто каменный мост. Довольно большой. А тот, что поменьше – малый. Потому что сделан из камня. Был, может быть, Деревянный мост. Большой Деревянный… Средний Деревянный…потом построили железный. Теперь – стальные…». Тут он подумал, а что будет, если взять и пойти сейчас прямо в Кремль. Вот, прямо через Боровицкие ворота, куда обычно вкатываются правительственные машины. Теперь ведь некому останавливать. Он даже подошёл к Боровицкой башне, но там полиция, всё же, была. Причём в довольно внушительном составе. Он ещё не успел подумать, хорошо это или плохо, как вдруг на площадь со Знаменки выбралась довольно внушительная колонна. Несмотря на автомобильный коллапс, она уверенно протискивалась к кремлёвским воротам. Секрет был прост – впереди, поводя стволом, двигался пятнистый БТР. Зарешёченные «Уралы» и «КАМАЗы», в которых обычно возят спецподразделения, начали втягиваться в Кремль и скоро исчезли за стенами. «Такая вот забастовка»,– подумал Сергей, опять-таки, безо всяких эмоций и ушёл в сторону Замоскворечья.
На Пушкинскую площадь он вернулся вовремя, увидел толпу зевак или фанатов, расположился так, чтобы можно было разглядеть ковровую дорожку за ограждениями. Как он и предполагал, охрана была внушительная, но не полицейская, а нанятая, видимо, из частных охранных агентств, потому и одеты они были по-разному. Перед широкой лестницей, на ней и наверху, сновали операторы, журналисты, фотографы. Со стороны издательства «Известия» начали подъезжать лимузины, пошли первые «VIPы». Из толпы послышались крики, аплодисменты…
Сергей стоял и смотрел. В голове крутились семь цифр, которые он должен был помнить, и которые могли сегодня понадобиться.187-22-79. Какой-то телефонный номер, что ли…или ещё что-то. А может всё это вообще ни к чему? Может ничего особенного и не случится… Эти обрывки мыслей отскакивали друг от друга, роились, и заставляли Сергея нервно переминаться с ноги на ногу.
Суета у лестницы постепенно переместилась наверх, к главному входу в киноконцертный зал. Поспешающих опоздавших становилось всё меньше. Рассосались и группы поклонников, зевак, чему способствовал, то начинающийся, то останавливающийся, мелкий дождь. Кроме того, как понял из разговоров в толпе Сергей, многие хотели успеть на Болотную набережную, где сегодня, в будний день, вечером, что было необычно, срочно собирала общий митинг вся политическая «оппозиция», включая «несогласных», демократов, в общем, всех, кому была нужна «новая свободная Россия» без нынешней «кровавой» власти. Сергей понял, что ещё с вечера, после заявления министра, взорвался Интернет, в утренних газетах были опубликованы анонсы всеобщего митинга, объявления о нём тиражировали электронные СМИ. До того, как он услышал все эти разговоры, Сергей ничего этого не знал, но понял, что такая спешка, наверняка, связана с полицейской забастовкой и желанием действовать немедленно, так как разрешение на акцию, судя по всему, организаторы решили не брать.
Последняя большая группа довольно молодых людей, с криками: «Пошли на Болотную, зажжём!», – снялась с площади, и стало даже как-то пустынно. Сергей обратил внимание, что почему-то, на Тверской и на бульварах, стало совсем мало машин, пробок не было совершенно. И ещё, когда он достал мобильный телефон, чтобы посмотреть время, он увидел, что пропала сеть. Небольшие группы охранников скучали у ограждений. Дождь немного усилился.
Когда «они» появились на площади, Сергей даже не заметил. Он отошёл к памятнику Пушкину, чтобы получше разглядеть быстро пустеющую Тверскую, а заодно решить, что ему делать дальше. И когда он вернулся к фонтану – всё разительно изменилось. Около ограждений возникла плотная масса людей, энергично поглощая охранников, которые даже не успевали сопротивляться. За всё уплотняющимися рядами прибывающих на площадь, не было видно ни драки, ни свалки, только какие-то выкрики, приглушённые хлопки. И всего через минуты, у ограждений, на парадной лестнице, остались совсем другие персонажи, разношёрстно одетые, но явно хорошо организованные. Частные охранники, бывшие до этого, исчезли. Непонятно откуда ещё подходили группы и, проходя через уже новую «охрану», устремлялись по лестнице наверх, кто-то оставался на улице, остальных поглощал главный вход. И вот уже, совсем скоро, всё пространство вокруг киноконцертного зала контролировалось вновь прибывшими. Сергею стало немного не по себе, когда он понял, что славян среди них почти нет. Это были, скорее, кавказцы, слегка разбавленные азиатами. «Как бы не Норд-Ост два», – подумал Сергей, вспоминая ужасные события, случившиеся довольно давно на Дубровке.
Но он сразу ощутил – это совсем другое. То, о чём ему уже было что-то известно, и чему он так и не придал значения раньше. «Если решишь придти, жди смены караула», – вспоминал он отпечатавшиеся слова. То есть, если он решит идти дальше, он должен дождаться смены «охраны», подойти ко входу и произнести те цифры, которые помнил наизусть. Но пока идти совсем не хотелось. И главное, теперь он не понимал, зачем ему идти внутрь? Из любопытства? Или потому, что всё уже так и складывалось? А может быть за него уже всё решили, и, вроде бы отговаривая от этого поступка, направляли его помимо его воли? Тогда он не пойдёт ни за что!
Сергей повернулся и пошёл, было, в сторону метро. Потом резко остановился, признался себе, что просто отчаянно струсил, а на самом деле ему крайне интересно, что же произойдёт там, внутри. И, заложив для приличия дугу вокруг памятника, он подошёл к нескольким десяткам угрюмых кавказцев, перегораживающих проход в заграждениях перед лестницей наверх. Уже на подходе он ощутил тяжёлые, недобрые взгляды. Передние слегка расступились, он прошёл вглубь и остановился, когда ему преградили путь. Люди за ним сомкнулись, и он оказался в окружении.
– Ну? – только и процедил тот, кто стоял прямо перед ним.
– 187-22-79, – сразу озвучил цифры Сергей, понимая, что лишние предисловия могут лишь усугубить ситуацию.
– А-аа… – кивнул стоящий перед ним, – сейчас, – он махнул рукой кому-то наверху лестницы, и оттуда начали спускаться двое, один явно славянского вида.
– Что надо? – спросил славянин, подойдя к ним.
Позвавший указал на Сергея, а тот снова быстро повторил цифры.
– Ещё раз, только чётко, первые три знака, – сказал славянин, услышав ответ, показал жестом, чтобы его пропустили, и пошёл перед Сергеем. – На входе скажешь следующие две цифры, только чётко, – бросил он через плечо.
Наверху Сергея сразу пропустили в двери, стоило только ему произнести: «Двадцать два». В просторном фойе народу было на удивление мало. Причём, совершенно точно, не было никого, кто принадлежал бы к входящим, совсем недавно, в шикарных костюмах по красной дорожке в престижный киноконцертный зал. Преобладал такой же, как сейчас на входе, угрюмый кавказско-азиатский контингент. Было несколько человек цыганского типа. Славянские лица по-прежнему встречались редко. Все двери в зал были плотно закрыты, около каждой находилось по несколько человек, устанавливающих какие-то подпорки, заматывая верёвки… Сергей отчётливо понял, что двери блокируют наглухо. «Зачем», – спросил он себя, и ему стало не по себе. Уже, почти на «автомате», он продолжал делать то, о чём ему когда-то говорили. Наверху он увидел несколько людей, у которых в руках были портативные рации, выбрал одного, похожего на украинца, поднялся по внутренней лестнице и, подойдя к нему, остановился…
– Простите, – сказал он, сразу ощутив бессмысленность преамбулы, – вы не могли бы связаться с номером семьдесят девять, – назвал он последние две цифры из «кода», данного ему, – скажите ему, что здесь Сергей, он знает, должен знать…
Довольно молодой парень с рацией совершенно не удивился, попросил стоять на месте, отошёл, поднёс аппарат к уху, и начал с кем-то говорить. Потом он вернулся к Сергею, деловито кивнул, и жестом пригласил следовать за ним.
– Сказано тебя в проекционную отвести, – произнёс он на ходу.
– А он, что, там? – спросил Сергей, быстро следуя за парнем, перед которым все расступались.
– Нет, он сейчас на Болотной заканчивает. Скоро будет. А не успеет, мы тебя выведем. Если что – подходи к любому с такой вот рацией, он свяжется и подскажет.
Они вошли в просторную проекционную. Тут всё было напичкано всякой аппаратурой. И, опять-таки, Сергей понял, что никого из персонала киноконцертного зала здесь, судя по всему, нет. Несколько молчаливых людей были явно не отсюда.
– Пусти к окошку, – сказал им парень, – и уберите всё лишнее.
Через минуту Сергей увидел сверху просторный зал, набитый разряженным народом. Он понял, что плановая церемония прервана, и публика находится в полном недоумении. Из ведущих на сцене была только одна крашеная блондинка, фамилии которой Сергей не помнил. Она натянуто улыбалась и пыталась шутить:
– У нас без сюрпризов ничего не бывает, – разводила руками она. – Сейчас, прямо сейчас всё выяснится, и мы с Иваном продолжим…
В полутёмном зале вспыхивали и пропадали редкие хлопки, слышались смешки, разговоры… Потом из кулисы послышался стук, громкий, тягучий стон, после которого установилась тишина. На ярко освещённую сцену вышел бритый, как биллиардный шар, коренастый человек. Он подошёл к ведущей и снял с неё радиомикрофон. Микрофон он взял в руки, а провод от него к передатчику тянулся к поясу ведущей, оказавшейся, как бы, на поводке. Она попыталась сопротивляться, но бритый это сразу пресёк, строго сказав: «Смирно стой!». В зале послышался ропот. Весёлый голос громко крикнул: «Отдайте Суховрукову – суховруково!».
– Ну, если это ко мне, то я не артист, – бодро произнёс бритый. – И уж тем более, никакой не Суховруков. Поэтому всем слушать меня очень внимательно. Не паникуйте, это вам не «Норд-Ост», здесь люди серьёзные. Заложники никому не нужны. Сейчас вас тут быстренько проверят, отделят, так сказать, зёрна от плевел, рассортируют, и каждый пойдёт своим путём. Всё будет нормально. А кто будет дёргаться – получит пулю, – он показал кобуру под курткой, – или даже много пуль.
В это время на сцену вышло несколько молчаливых чернявых людей с автоматами, располагаясь по всей её ширине.
– Да вы что там, совсем оборзели! – громко заорал тоже бритый человек, вскочивший из первого ряда. – Что за тупые шутки!
Он хотел ещё что-то добавить, но один из находящихся на сцене, с лицом, заросшим чёрной щетиной, сделал несколько шагов вперёд, и сходу, с бедра, дал короткую очередь. Кричавший захлебнулся и повалился как сноп на сидящих рядом, некоторых из которых тоже, возможно, зацепило. Публика ахнула. «Пирожина, Пирожина, вроде убили!», – послышалось Сергею. Зал прорезал дикий женский визг. Бритый на сцене вынул пистолет и выстрелил в воздух. Крашеная блондинка на поводке микрофона рухнула, скорее всего, в обморок. Во всяком случае, в неё никто не стрелял. Бритый оторвал от неё передатчик и выпрямившись рявкнул в микрофон:
– Я же сказал, тихо! Чего было нарываться?! Теперь, слушать снова. Сейчас все первые ряды, все VIP места спокойно проходят туда, – он показал на открытую сбоку дверь, – без суеты, не толпиться, проходим на сортировку…
Сергея резануло слово «сортировка», которое совершенно не вписывалось в контекст и собрания и зала. Особенно после выстрелов, это слово вносило новый, пока неясный смысл. Его удивило, как все сразу затихли и начали, несколько замедленно, как во сне, исполнять данные приказания. Первые ряды пришли в движение, постепенно исчезая в боковой двери. По залу, тем временем, перемещалось несколько небольших групп сноровистых людей, выбиравших некоторых зрителей и отправлявших их вслед за первыми рядами. Кто-то наоборот, направлялся в противоположные двери, хотя таких и было немного. Чем при этом руководствовались те, кто осуществлял выбор, понять было трудно. Разве что, в противоположные двери уходили почти все, кто выглядел несовершеннолетним.
Сергей обнаружил, что у него похолодели руки. И вообще, он уже еле стоял у окна проекционной. Он понял, что хочет уйти, исчезнуть немедленно, прямо сейчас. Уйти как можно дальше. Нарастающая тревога рвалась изнутри, и он сознавал, что может просто сорваться и побежать неизвестно куда. Пришлось прикусить до боли губу и попытаться собраться. Потом он огляделся и увидел у двери человека с рацией.
– Мне нужен «семьдесят девятый», – уже не робея сказал Сергей, подойдя к дверям.
Парень кивнул:
– Что передать?
– Передай, что Сергей здесь и мне надо срочно выйти.
– Зачем?
– По делам.
– Хорошо.
Парень с рацией отошёл, начал вызывать, потом говорить, потом отключился и подошёл:
– Сказано, тебя вывести. Тебе куда? На главный или на служебный?
Сергей догадался, что речь идёт о входах в зал:
– На служебный, – сказал он, и тут же подумал, зачем он так сказал, но было поздно.
– Двинулись, – ответил парень и пошёл впереди.
За дверью он кивнул другому, тоже с рацией, и тот пошёл на оставленное место или пост.
Сергей совсем потерял ориентировку. Да и шли они как-то странно. Вдруг снова очутились в главном фойе с огромными застеклёнными стенами. Через фойе, в сторону нескольких закрытых дверей уже тянулось несколько толстых прорезиненных рукавов. Краем глаза Сергей увидел, как их просовывают в узкие дверные щели, блокированные, то ли верёвками, то ли чем-то ещё. Потом они нырнули в какое-то помещение, которое было перегорожено рекламными щитами. Между щитами стояла группа вооружённых людей. На плечах висели автоматы. Парень подошёл к ним:
– Вывести надо, вот его, – показал он на Сергея, – в сторону Пушкинской улицы.
– Сейчас, твои подойдут, мы скажем, – кивнул один из автоматчиков.
– Всё, я пошёл, – подмигнул Сергею приведший его парень и исчез.
– Здесь не болтайся, тут стой, – автоматчик пропустил Сергея за щиты, – за тобой скоро подойдут.
Вооружённые люди снова закрыли проход. Сергей остался стоять за щитами. Внимание на него никто не обращал. Через минуту сквозь автоматчиков прошли трое с рациями. Один из автоматчиков попытался им что-то сказать, указывая на Сергея, но тот, кому он говорил, отмахнулся:
– Сейчас, подожди… – он остановился и продолжил инструктировать двоих, идущих с ним, громко и весело. – А если длинный у них проходит как «Король попа», то пусть сообразит, что «попа», в нашем понимании, имя существительное и собственное. И нас титул «Король попа» не впечатляет. Мелковато. Мы его повысим. Скажите, что он отныне «Царь ж-па». Подберите царю свиту соответственно, кто там есть, всех этих моисейцевых, зверькиных, этого…ну…Пискова, ещё видел…визгливый такой, как его…
– Пепкин?
– Во-во…тьфу… В общем, всю эту голубую роту собрать и туда, на бульвар.
– Пострелять?
– Ты что?! Только на кол. Чтобы полный, так сказать, пенетрейшн. Последний оргазм, как-никак. Да там Ваня уже всё приготовить должен. Он ведь «катует»?
– Какой-то Ослобыхтин, вроде…
– Ну, я же говорю, Ваня. Этот всё правильно сделает. Чтобы полный «трэш», – «трэш» он сказал специально картавя, – тогда мы его отпустим… Хотя и не факт, – инструктирующий рассмеялся. – Рахманинова с Твардовским накройте чем-нибудь. Хоть и памятники, но незачем им на всё это смотреть. Да, и передайте Ване, я сам приду, исполнение проверю. Если бензин не помешает. И ещё скажите, что бенедиктовский скальп и зубы Шверника принесу. Я ему проспорил – значит должен.
Двое ушли, инструктор посмотрел им вслед, вернулся к автоматчикам, те сказали ему ещё несколько слов, и он подошёл к Сергею:
– Давай, двигаем, а то время уже, – он пошёл не впереди, а рядом.
– Простите, – Сергею не давали покоя последние слова «инструктора», – а их, что, убили…ну, этих…с зубами и скальпом?
– Нет ещё, – хохотнул спутник с рацией. – Да и не буду я никого убивать, что я зверь, что ли? Так возьму… Ты только, если к Петровке двинешься – посматривай назад, вдруг бензин вниз потечёт. Поаккуратнее…
Он махнул рукой стоящим у выхода, чтобы Сергея выпустили на улицу. Ему навстречу вошло несколько человек, слегка прокопчённых и пахнущих дымом.
– О-оо! Никак уже с Болотной? – услышал он знакомый голос «инструктора» и притормозил.
– Да-а…
– И как там?
– Пожгли воров. Пятнадцать бензовозов поставили и подчистую… В реку сигают, а река горит. С моста кто-то додумался по течению ливануть, и пошло…
Сергей выскочил на улицу, спотыкаясь о толстые шланги, спустился по лестнице с верхней площадки на улицу, и, в уже наступающей темноте, увидел два больших бензовоза на углу киноконцертного зала, ближе к Пушкинской площади. Толстые шланги явно тянулись к дверям. Он сразу вспомнил прорезиненные рукава, которые переступал в главном фойе, и побежал вниз, к Петровке, мимо бульвара, на котором слышался стук, вроде бы, топоров, и отрывистые выкрики. Кажется, перед «Райфайзен банком» он забился в тёмный проулок, сел на землю и обхватил голову руками. Сколько он так просидел, слушая жуткие вопли, скоро раздавшиеся на бульваре… Потом он встал, выглянул за угол и стал напряжённо вглядываться туда, где располагался бывший кинотеатр «Россия»…
Наконец там послышалось несколько громких хлопков, потом сильный взрыв сотряс воздух, и ночное небо озарилось пламенем. Бульвар затихал. Сергей поднял голову и сумел прочитать табличку «Страстной бульвар». В голове закрутились обрывки воспоминаний об истории женского Страстного монастыря, стоявшего когда-то на этом самом месте... Потом монастырь снесли. «А страсти остались. Только страсти», – мелькнула мысль и унеслась в темноту.
Сверху, от Пушкинской, послышались странные шорохи. Сергей вышел на пустой асфальт и увидел, как сверху начала набухать и ползти в его сторону, огненная масса. Он понял, что это тот самый бензин, о котором его предупреждали, перемешанный со всяким барахлом, вещами, ветками, обувью, или даже… Он передвинул свою лёгкую сумку на спину, и без всякого страха, скорее просто машинально, повернулся, медленно затрусил к Петровке, и повернул на неё, в сторону Большого театра. Так начался его долгий забег в первые сутки смятения Москвы.
В этом беге не было маршрута, он, то ускорялся, то останавливался, меняя направление, переводя дух, или просто застывал, поглощённый мыслями. Нет, животный страх, ужас – отступил давно, было оцепенение ума и ощущение постоянного падения. Так бывает в некоторых снах, когда кажется, что падения ещё можно избежать, но руки и ноги слушаются плохо, и ты поражён этим сонным параличом.
На центральных улицах было пустынно, уличное освещение пропадало на глазах. Кое-где, на скверах, напротив «Пассажа», за ЦУМом, он видел небольшие скопления людей. Их он старательно обходил. Машины, припаркованные или брошенные, уже начинали гореть. Сергей миновал Большой театр, прокрался мимо Государственной Думы и, никого не встретив, застыл перед Манежной площадью. Тут он с крайним удивлением понял, что во всё это, ставшее уже нормой, наваждение, резко ворвалась та, совсем близкая жизнь, казавшаяся теперь почти недосягаемой. С той стороны площади, у забора перед Кремлём, и дальше, вдоль Александровского сада, вереницей стояли огромные зарешёченные машины. Между ними, в несколько рядов группировались бойцы, в блестящих шлемах и со щитами в руках. На крышах грузовиков находились, по-видимому, снайперы, стрелки и пулемёты. В глубине сада угадывалась ещё более серьёзная бронетехника. То есть здесь, у Кремля, полиция, спецвойска, оказывается, были. Но, простояв довольно долго, Сергей так и не увидел ни одной попытки движения в город.
Мало того, на другой стороне площади, тоже можно было разглядеть немало людей. Они располагались небольшими группами, перекрывая Тверскую, и тянулись дальше, вдоль гостиницы «Националь», уходя в темноту. И они сразу напомнили Сергею «тех», кого он уже видел у бывшего кинотеатра «Россия». Он понял, что это именно «они». Площадь же, с фонтанами, портиками, являлась, своего рода, водоразделом, нейтральной полосой, которую никто не нарушал. Хотя, при этом, из города, в сторону Кремля и окружавших его частей, несколько раз пытались прорваться люди, некоторые из которых что-то кричали. Но они моментально перехватывались «теми», с его стороны, которые их оттесняли, и прорывавшиеся сразу замолкали и исчезали.
Поняв, наконец, что стоять вечно на одном месте, невозможно, Сергей сделал несколько шагов, и ватные ноги, казалось, сами понесли его совсем не туда, куда подсказывали остатки здравого смысла. Он медленно, глядя прямо перед собой, направился по краю площади к Иверским воротам. Он двигался параллельно спецчастям в сторону Красной площади, каждую секунду ожидая окрика или захвата. Но ничего не происходило. У Иверских не было никого, и он пошёл туда, дальше. Уже выходя на площадь он услышал громкие стуки и тихий, сливающийся в одно целое, вой, странное мычание… Слева, со стороны ГУМа, площадь тоже выглядела пустой. Группы людей, «тех», а не полицейских, располагались молчаливой цепочкой по правой стороне, ближе к кремлёвской стене, в сторону Васильевского спуска. Сергей, тем же неспешным шагом, перешёл к ГУМу и, прижимаясь к нему, пошёл вдоль площади. Ему показалось, что его заметили, но никто не проявил к нему внимания.
Стучали у мавзолея. Точнее – по нему. Вокруг стояло несколько строительных прожекторов. Со стороны Спасской башни, гробница была усеяна людьми, которые били по гранитным выступам кирками и ломами, иногда высекая искры. Другие мужчины, подгоняемые резкими, короткими криками «охранников», а иногда и ударами, разбирали такой же примитивный инвентарь из кучи, сваленной перед входом, и тоже направлялись на гранитную пирамиду. Чуть в стороне, прямо у прожектора, стояла ярко освещённая шеренга из нескольких людей, на которых были только ботинки с носками и разномастные трусы. Их правые руки были согнуты над головой в пионерском «салюте». Один из них показался Сергею очень похожим на какого-то «коммунистического» деятеля. Он даже попытался вспомнить фамилию, что-то, типа, Вапилов, при виде которого он всегда вспоминал книгу «Собачье сердце» писателя Булгакова. Этот человек держал в левой руке красный флаг, опёртый древком в брусчатку. Он попытался опустить правую руку, почесаться, получил по ней чувствительный удар, и рука снова замерла в «салюте».
От мавзолея, вдоль кремлёвской стены, в сторону набережной было организовано несколько людских рядов, в которых передавались друг другу куски, откалываемые от погребального сооружения. Видно было, что работа началась совсем недавно, и основная масса привлечённых к ней, издавая тот самый тихий вой – молча топталась внутри оцепления «охранников», которые отделяли всё новые группы, отправляя мужчин за инструментами и на разборку, а тех, кто постарше и женщин – в ряды человеческого конвейера.
Сергей попробовал связать воедино, флаги, людей, на некоторых из которых были красные банты, и ситуацию. В голову пришло нелепое, вроде бы, предположение, что это какая-то колонна одного из объединений демонстрантов-коммунистов, которых могли пригнать сюда, то ли с Болотной, то ли они сами сюда пришли. И теперь их заставили работать на мавзолее. Хотя, всё могло быть совсем не так… Странно, но полиции, спецподразделений на площади не было вообще. Но, если приглядеться, на стенах и башнях, можно было разглядеть блестящие шлемы. Кроме того, со Спасской и Никольской башен, несколько прожекторов тоже были направлены на всё это действо, подсвечивая также и пространство перед стенами. Но, опять-таки, не было и намёка на желание вмешаться. Обе стороны просто наблюдали, как третьи занимаются «муравьиным» трудом.
Он находился, примерно, на середине ГУМа, и, обернувшись, понял, что сам огромный, роскошный магазин выглядит довольно странно. Когда он пробирался вдоль него, всё его внимание было сосредоточено там, у мавзолея, хотя несколько раз он поскользнулся на осколках стёкол. Теперь он увидел, что многие витрины разбиты, а сами помещения, некоторые из которых были хоть чуть подсвечены, выглядели как после разгрома. Это напоминало картину быстрого и неистового ограбления, когда тащится всё, и этого «всего» так много, что можно не подбирать падающее по пути.
Он сделал ещё несколько шагов и поравнялся с большой нишей, в которой, видимо, располагалось кафе. Все столы и стулья были сдвинуты к центру и образовывали хаотическое возвышение. На самый верх была водружена огромная коробка или ящик. Из ящика торчало подобие человека, причём начиналось оно с вывалившегося огромного живота. Далее был мохнатый торс и раздутое бородатое лицо , напомнившее Сергею Карабаса-Барабаса. К голове было каким-то образом прикреплено или прибито два огромных уха. Глаза были выпучены, а изо рта торчало нечто круглое и оранжевое, напоминающее апельсин. Всё вместе напомнило Сергею гипертрофированного, карикатурного «чебурашку». Света было достаточно, чтобы он смог прочитать написанное коряво, большими белыми буквами, объявление, стоящее внизу пирамиды. «Картина Босхо». Ниже, было подписано: «Мастер, быстро вырежи камень». Сергей не понял, почему «Босхо», а не «Босха», и потерял нить мысли… Объявление было сделано на красной тканевой растяжке, которая была похожа на разорванную спортивную куртку со знакомыми Сергею витиеватыми узорами, которые он помнил, то ли по соревнованиям, то ли видел где-то ещё … Кроме того была приписка: «Памятник автору с другой стороны». Он снова поднял глаза, зажмурился и сделал несколько быстрых шагов в сторону. Ему совершенно явственно показалось, что содержимое коробки, скорее всего, не муляж или манекен, а настоящая плоть.
И тут же он натолкнулся на ещё один информационный щит. Щит накрывал довольно большую кучу. Сергей успел разглядеть красивую надпись, которая гласила «Национальная литературная премия «Лучшая книга». После слова «национальная» было вставлено краской от руки «местечковая». Внизу были ещё надписи от руки, из которых Сергей успел прочитать: «Здесь был Цитрусов», «Швыдкость – не талант» и «Приятного аппетита». Куча, которую накрывал щит, лежала компактно, как будто её содержимое сбросили из одного окна с верхнего этажа ГУМа. Он увидел что-то похожее на ноги в ботинках, торчащие из-под щита и ему стало совсем нехорошо.
Сергей помотал головой, похлопал себя по щекам и устремился дальше, к выходу с Красной площади, к Большому Москворецкому мосту. Мост тоже был открыт и безлюден. Оцеплена была лишь часть Васильевского спуска, прилегающая к Кремлю, где тянулись цепи тех, кто передавал осколки от мавзолея. Осколки, которые расставшись с последними людскими руками – летели в тёмные, маслянистые воды Москвы-реки, оставляя белые пятна брызг. Перейдя реку, Сергей прошёл мимо гостиницы «Балчуг», за тёмными окнами которой были видны редкие беззвучные вспышки, и, непонятно зачем, двинулся вдоль рукава реки по направлению к Болотной площади…
Он уже даже не пытался искать логику в своём поведении, просто шёл, полагаясь то ли на интуицию, то ли на какие-то другие, неведомые доселе чувства. Ещё на середине моста, он услышал тяжёлый запах. Запах чего-то горелого. Около Балчуга запах совсем затяжелел, а когда он дошёл до набережной, ведущей на Болотную и повернул туда, за угол – в лицо прямо ударила совершенно нестерпимая вонь. Он понял – это запах горелого мяса. Обильно смешанный с перегоревшим бензином или соляркой. Но широкая набережная Репина, в слабом свете, неизвестно отчего горящих, нескольких фонарей, была почти пуста перед ним, хотя он с ужасом ожидал, что увидит нагромождение обгоревших тел. Тела, судя по всему, должны были быть несколько дальше, в догорающем сквере… Угасающее пламя доедало деревья и отбрасывало зловещие блики на асфальт.
От сквера Сергея отделял огромный плакат с фотоколлажем, на котором он, вроде бы, разглядел известные ему лица политика Емцова, «тусовщицы» Нюши, истеричного бывшего шахматиста, отставного премьера, усатого толстого писателя без шеи, кого-то ещё… После этого он обратил внимание на два больших дорожных катка и несколько больших тёмных мокрых пятен на асфальте рядом с ними. По пятнам были разглажены куски материала, напоминающие одежду, из которой, местами, торчали какие-то белые отломки. Сергей увидел, что сама укатывающая поверхность массивных катков – тёмная, мокрая, и к ней прилипли пугающие лохмотья… Он развернулся, побежал назад, миновал мост в сторону Ордынки, и помчался в сторону кинотеатра «Ударник». Уже на бегу, он машинально отметил, что число мокрых пятен на асфальте странным образом почти совпадает с числом фотографий на огромном коллаже, рядом с увиденными катками. Он даже не смотрел в сторону Болотной, холодея, и понимая, что там может быть. Да и было почти совсем темно. В конце концов, он завершил этот круг, уже второй раз за сутки, перебежав Большой Каменный мост в сторону Кремля. Там он отметил, что у Боровицких ворот теперь располагается мощный пост, блестящий лакированными шлемами в свете прожекторов, сбежал на Волхонку, и, пролетев Бульварным кольцом, вышел дворами на Тверскую. После чего и произошли уже описанные в самом начале события, с безумным бегом в сторону зоопарка. И только там, забившись в спасительную, успокаивающую темноту, среди зверей и птиц, он начал осознавать – всё происходящее для него вполне реально. Ужасающе, невероятно реально. Как реально было всё, происходящее с ним в последние дни и месяцы.
А раз так, то вряд ли он смог бы изменить ход событий. И нечего себя винить в том, что не придал значения, не поверил. Да и что он мог тогда, два с лишним месяца назад, оказавшись в незнакомом доме по воле случая, изменить? Что он вообще понимал, когда увидел тогда, во дворе, три совершенно одинаковых микроавтобуса с одинаковыми номерами? Что он знал, когда, после этого, с приличным сотрясением мозга, лёг на диван и затаился, услышав шаги за дверью?
А тогда в дверь заглянули. Сергей не шевелился и не видел, кто это был. Он только понял, что дверь приоткрылась и закрылась. Шаги удалились и стихли. Наступила тишина. Потом во дворе завели мотор, по окну полоснули фары. Сергей снова поднялся и осторожно посмотрел за стекло. Машин оставалось две. Он хотел вернуться на диван, но почему-то, вместо этого, подошёл к двери и выглянул в тёмный коридор. Там было пусто. Справа угадывалась лестница, ведущая на второй этаж. Оттуда пробивался слабый свет, и были чуть слышны голоса. Дальше Сергей, понимая, что делать этого совсем не надо, подкрался к лестнице, и начал подниматься, стараясь, чтобы ступени не скрипели. Ступени были прочными, и он оказался в просторном холле второго этажа. Голоса явно шли от дальней двери, из-под которой виднелась освещённая полоска. Он постоял несколько минут, стараясь прислушаться к голосам, но потом, маленькими шажками, начал приближаться к искомой двери, перед которой замер и сосредоточился.
Говорили спокойно, с паузами. В основном, он сразу разобрал, говорил тот, кто назвался «Игорем». Игорь говорил тихо, поэтому услышать всё Сергей не смог. Он пытался уцепиться за содержание, понять суть, но это было трудно. Чтобы сложить различимые обрывки фраз, надо было представлять предмет разговора, а он был неизвестен. Что могло, к примеру, означать: «Семён основной Кавказ соберёт в Раменском за день-два…»? Или: «Третье вообще закрывать не надо, закроем плотно Окружную железку, и оттуда, после третьего дня, начнём щемить…»?
При этом, там, за дверью, постоянно прерывались, видимо, что-то показывая. Нет, Сергей понимал, что разговор, так или иначе, касается Москвы, но каким боком – было непонятно. В конце концов, он сделал ещё один шаг вперёд, чтобы подойти к двери вплотную, и пронял, что очень ошибся. Под ногой предательски скрипнула половица. Сергей застыл в дурацкой позе, но было поздно. За дверью сначала затихли, а потом она распахнулась, открыв пустой проём, за которым был приглушённый свет, стол с бумагами и довольно большая комната. Сначала Сергей никого из людей не увидел, а потом понял, что снизу, от косяка, на уровне колена, на него смотрит дуло пистолета. Потом пистолет поднялся, и в проёме, распрямившись в рост, появился Игорь:
– А ведь чудом не убил, – сказал он. – Давно стоишь?
– Давно, – зачем-то соврал Сергей, поняв, что дурацкую позу можно сменить.
– Слышал много? – спросил Игорь.
– Много, – снова соврал Сергей.
– Это плохо… – протянул Игорь, – это очень плохо…
Он зашёл в комнату. Сергей увидел за ним какое-то движение, но не фигуры, а лишь тени. Дверь оставалась полуоткрытой. Через минуту Игорь вышел снова:
– Ну, и что скажешь? – спросил он, глядя Сергею выше глаз, прямо в лоб.
– Да ничего, нормально, – произнёс Сергей, не понимая, что надо сказать и поэтому получилось уверенно.
– Нормально? – не отводя глаза повторил Игорь. – Ладно…иди к себе, вниз. Сиди там тихо. Я позже зайду… Подумаем. Тут теперь надо подумать…
– Хорошо, – снова уверенно сказал Сергей, – я пошёл.
Он повернулся, пошёл к лестнице, и начал спускаться.
– Да, и ты, это… – услышал он сзади голос Игоря и остановился, – ты только, сдуру, не побеги куда-нибудь. Тут канителиться не будут.
– Я понял,– ответил Сергей и кивнул.
Он снова представил «Тойоту» в реке, его зазнобило, и он чётко осознал, что канителиться, точно не будут.
Спустившись, он прикрыл дверь, сел на диван, и снова замер в ожидании. На часы он не смотрел, поэтому, через сколько времени пришёл тот, кого он узнал как «Игоря» – не определил. Может, через десять минут. А может – через два часа. Время потеряло объём. Может быть оттого, что он не понимал, чего он ждёт. То ли «Игоря», то ли – конца, неизвестно в каком виде.
Но пришёл Игорь. Он включил настольную лампу, взял стул и сел напротив, но так, чтобы оказаться в тёмном провале, откуда и прозвучало:
– Ну, теперь рассказывай. Про себя рассказывай. Кто, откуда, как живёшь, где работаешь, о чём думаешь… Только старайся не врать. Я почувствую…скорее всего. От этого многое зависит. У меня даже тени сомнения быть не должно. Иначе – тебя приберут.
Это «приберут» было сказано очень просто и не оставило никаких сомнений, что это означает. Но Сергея это, как раз, не испугало. Он чувствовал себя довольно легко, потому что понял – все последние часы он постоянно балансировал на краю пропасти и уже привык к пугающей пустоте. Ему даже хотелось говорить всё по правде, как последнее слово. Понимая, что времени у него немного, Сергей старался излагать только факты, без лишних эмоций, хотя, возможно, его иногда и «заносило».
Он рассказал, как родился в центре Москвы, в семье коренных москвичей. Как его отец, военный музыкант, нелепейшим образом утонул на рыбалке, когда Сергей ещё ходил в школу. Как мать, разменяв квартиру в Брюсовом переулке, уехала в Питер на перспективную работу, оставив его, конечно временно, на попечении бабушки, матери отца. Как мать всё время собиралась забрать его к себе, но собиралась так долго, что, в итоге, вышла замуж за какого-то «молодого», по словам бабушки, и переезд так и не состоялся. Бабушка, бывшая виолончелистка, водила его в музыкальную школу, которую он ненавидел, как все нормальные парни. Но бабушке хватило терпения и на школу и на преподавателей, и даже на то, чтобы он поступил в музыкальное училище. Потом была армия, «откосить» от которой не удалось. Где он, почти сразу, сцепился со старослужащими дагестанцами, которые и столкнули его с третьего этажа казармы. После чего его, с лёгким переломом руки, и очень сложным – ноги, определили в госпиталь, а оттуда, чтобы не поднимать шума, через несколько месяцев, комиссовали, с лёгкой хромотой, которая вскоре исчезла, вместе с недобрыми воспоминаниями.
Он вспоминал, как шатался по Москве, никому не нужный… Как познакомился с отцом Вячеславом, крестился, прибился к церкви, пел на клиросе баритоном, даже начинал регентовать, всерьёз задумываясь о семинарии. Но ему вдруг повстречались двое его бывших сокурсников, игравших в очень хорошем ресторане, и которым срочно был нужен клавишник. И он вошёл в эту ночную жизнь, полную вкусного алкоголя, доступных девушек, лёгких денег… Бабушка скончалась, оставив свою квартиру сестре Сергея, у которой уже были дети, которых он ещё и не видел, откладывая каждый год поездку к сестре в «Кёнигсбергский» Калининград…
Нет, он пробовал жениться, но Катя была из той, ночной его жизни, и менять её она не очень хотела, а сам он её выдернуть не смог. Ресторанная музыка начинала тяготить всё больше, в шоу-бизнес, после того, как он разогнал одну, предложенную ему, «голубятню», нанеся «лёгкие телесные» – путь ему был закрыт. Да он об этом и не жалел. И скоро он остался почти что один, пошёл работать в частную «контору» на Каширке… Была машина, квартира, рыбалка, поездки «в никуда»… Старые приятели давали иногда подрабатывать в «кабаках», так что – грех жаловаться…
Тут Сергей сразу остановился, потому что понял, больше сказать нечего. Вся жизнь вместилась минут в пять, и стало даже обидно.
– Ну, я что-то похожее и предполагал, – услышал он голос из темноты. – Значит, ты должен был иногда думать о том, что Москва должна быть удалена.
– В смысле, удалена? – спросил Сергей.
– В смысле злокачественного новообразования, – спокойно произнёс голос, и в луч лампы попало лицо собеседника. – Она должна исчезнуть в том виде, в который её преобразовали. Нужно хирургическое вмешательство, скальпель, иначе вся эта гадость разложит остальной организм.
Сергей понимал, что эти слова как-то связаны с тем, что говорилось за дверью, на втором этаже, и что он, по его же признанию, должен был слышать и понять. Но он же не слышал этого на самом деле, поэтому надо было включаться самостоятельно. Для этого надо было просто осмыслить заданный вопрос:
– Может быть, – Сергей начал вспоминать собственные недобрые мысли, которые приходили ему, как правило, по ночам, – даже – скорее всего… Конечно, в Москве сейчас правды нет. Ну, или её совсем мало. Но как? Это же миф, фантазм, как её можно вычистить? Пересажать? Выслать?
– Ну, это слабовато…– Игорь, судя по всему, улыбнулся, – только удалить.
– Удалить, в смысле – депортировать, изолировать?
– Удалить, в смысле – вырезать.
– Стоп, – Сергей помял пальцы до боли, – вырезать, это серьёзный глагол.
– Да, мне больше нравится – истребить.
– Так…– Сергей подумал, что это, либо розыгрыш, либо сумасшествие, – может быть я там, наверху, что-то не так понял? Разъясните подробнее.
– А что там можно было не так понять? – голос Игоря был спокоен и рассудителен. – Вот ты, коренной москвич, сын москвичей. Простой вопрос, если среди всего этого дурного мегаполиса провести исследование, много ли вас таких осталось? А если взять тех, кому за сорок, за пятьдесят? В процентах получиться мизерная доля. И доля эта стремительно сокращается. А ведь это, за некоторыми естественными исключениями, несколько другая культура, история. То есть тех, кто по праву рождения, только и должен быть полноправным гражданином Афин, которые только и имеют право избирать, быть избранными и прочее – они уже сметены «метеками», пришлыми со всех концов. И Перикла, который здесь положит этому конец, как в Древней Греции – не предвидится. Ну, это я так, вспомнил немного поучительной истории Эллады и её демократии… А много ты можешь вспомнить, таких, как ты, москвичей, которые сегодня правят, властвуют душами, владеют миллионами?
– Нет, немного, если вообще вспомню, – на это Сергей ответил сразу, он об это неоднократно задумывался.
– И ты, что, думаешь, что подобные тебе, действительно глупее, менее порядочные и неискуснее тех, кто пришёл и занял эти места?
– Не думаю. Просто те, кто приезжает, энергичнее.
– Да. И наглее. Они, кстати, этого и не скрывают. И они друг друга поддерживают. Они вас вытеснили, лишили природных прав и свобод. Постепенно, вроде бы даже и без крови. Но, всё равно, как называются те, кто приходит и вытесняет других, кто давно живёт здесь, для кого это его родина? Они называются – оккупанты. И не так важно, как проводится захват территории, с оружием, или просто, нашествием. Хотя оружие, у многих из них, тоже есть. Они разные, кто-то внешне ближе, кто-то совсем иных племён. Но, главное в том, что ничего приличного, за редким исключением, они сюда не приносят. Одни просто бросают якорь и затягивают сюда своих соплеменников, вместе с образом жизни, хиджабами, чадрами, понятиями «свой-чужой», кровной местью… Другие сплетут своё сообщество обмана, создадут информационные империи, которые круглые сутки промывают мозги, подсаживая людей на наркотические иглы суррогатов культуры, в виде «шоу-биза», разврата, денег. Известность заменяет талант, любой, кто этому противостоит, исторгается вон, становится «нерукопожатным». И вся эта кодла, каждую секунду заваливает остальных тем, что человеку, не то, что не нужно, – он показался из темноты, ткнув пальцем в сторону телеэкрана и газет на столе, – а ужасно вредно. Разве нет? Вот именно…
– Но ведь есть же те, кто этому сопротивляется, – Сергея подавил этот монолог Игоря, – есть какие-то издания, храмы, наконец…есть, просто, такие, как я…
– Да, в городе Содоме тоже попадались праведники. И из-за них город, поначалу, и не был сметён. Но я-то не претендую на высшую роль. Я человек. А храмы можно и не трогать, хотя там, тоже, в общем…Ведь речь не идёт о ядерной бомбе. Я даже не говорю о власти. Власть, кстати, менялась, а Москва, по своей новой сути – нет. Она, как «чёрная дыра», затягивает в себя, как в водоворот, всё больше людей, которые здесь быстро перестают ими быть. Они становятся материалом для получения денег, часто из «воздуха», передачи этих денег по цепочке до своих «элит». Когда-то этот порочный круг должен быть разорван. Поэтому тут бомба не подходит, нужен скальпель, правда о-очень большой, который, безусловно, захватит часть здоровой ещё ткани, но тут уж ничего не поделаешь. Как говорил один милейший грузин: «Лес рубят – щепки летят». А тут даже не лес. Сорняки да паразиты. Тут гербициды нужны. Человеческий «раундап». Конечно, брызнет и на культурные растения, не без этого. Но – немного. Очаг уж больно локализованный. Очевидный.
– Подожди, – Сергей даже не заметил, как, казавшийся бредом, разговор, начал его поглощать, – но почему это не должна делать именно власть? Защищать своих, свои ценности, традиции? Надо её просто подтолкнуть. Переизбрать, в конце концов.
– Тогда это будет диктатура, – Игорь снова вышел из темноты и прищурился, – а ведь мы хотим свободное общество. И они, всё это клопиное хозяйство, громче всех орёт о «гражданском обществе». Мы тоже граждане. Не хуже их. Вот, в свободном, гражданском обществе – граждане должны разбираться с гражданами сами. А власть пусть обеспечивает оборону, порядок, судебную систему. Власть должна собирать налоги, заботиться о сирых и убогих. А вот если власть начнёт травить людских «тараканов» и давить человеческих «клопов», тогда и начинается «беспредел». Тогда, в итоге, один человек определяет – где тебе быть, и кто ты. Весь этот гламурный московский «клоповник», требует «гражданского» общества, считая, что граждане, это только они. А все остальные, так покорное большинство, проще говоря – быдло. Это они, на самом деле, хотят диктатора. Но им надо, чтобы это был «их» диктатор, суверен. Они отказали другим, мыслящим иначе, в праве считаться гражданами наравне с ними. Напрасно… Так что мы, это всего лишь очередная гражданская инициатива, неплохо организованная и малопубличная.
– Я просто, наверно, не до конца понимаю, – Сергей даже привстал, – а как всё это реально может выглядеть? Ну, хорошо, решили, даже собрали сколько-то людей, и что? На митинг? Очередная демонстрация, лозунги? И что?
– Ты меня пугаешь… – Игорь снова исчез в темноте, – как будто вообще ничего наверху не понял. Не демонстрация, а экзекуция. Карательная операция. Или ты чего-то не расслышал?
– Нет-нет, – испугался Сергей, что раскрыт, – это я понял… Я, просто не понимаю, как это возможно?!
– Да ладно, – Игорь появился и махнул рукой. – Девяносто процентов будут внутренне руки от радости потирать, когда узнают, что нынешнюю Москву «прищемили». Это они там, у себя, перед всякой столичной знаменитостью шапку ломают. Это – в глаза. А за глаза, услышат в новостях, что этой знаменитости ногу оторвало – ай-ай, ужас какой, а в глазах, чуть не восторг. И сразу все созваниваются, обсуждают, вот ведь как, да?! А что, если где-то в Сибири от пришлых горячих южан всерьёз отбились, подпалили цыганских наркоторговцев, что не несётся сразу по кухням – так им, давно пора! Дети там, не дети, женщины, неважно… А тут же, на улице, какому-нибудь новому соседу с Кавказа – здрасьте, надо же ужас какой! У нас такое невозможно. Все люди братья!... Что, не так? А что, на самом-то деле, в головах? Думаешь, ты святой? А вот ты себя спроси, что ты чувствуешь, когда в твоём городе, под сто тысяч азербайджанцев по Комсомольскому проспекту прут, вроде, как бы из-за земляка убитого? Сочувствие и солидарность? Или нечто совсем иное? А если бы ты узнал, что туда, цистерн десять с бензином с соседних улиц вонзилось, и всё в огонь? Что тогда? Нет, понятно, ужас, кошмар, зверство… Но это – перед другими, даже – перед собой, но снаружи… А внутри что? Там, в глубине, какие ощущения? И здесь таких, пока что, намного больше. Очень намного. Так, что, вас всех расстрелять? Или просто не стоит нацпарады устраивать на той земле, которая не твоя?
– Но страна-то у нас одна…
– Это точно, мы граждане одного государства. Поэтому, страна у нас одна. А вот Родины – разные. И они, у себя на Родине, об этом прекрасно помнят. И борются за неё, отстаивают своё. Кто как может. Вот и вся идеология… Когда они «пришлых» славян и вообще, не «титульных», из Душанбе гнали, из Грозного, квартиры отнимали, даже убивали – то же самое было. Ничего не поделаешь, их земля, их Родина, их право. Из Крыма, при Екатерине ещё, греков изгнали. Да сколько примеров… Такая жизнь. Пройти через это часто приходится. А как там потом, кто знает… Только здесь хуже всё. Запущено очень. Такой инфицированный «интернационал» слепился, пока разгребёшь…
Сергей почувствовал, что устаёт. Устаёт оттого, что вынужден всё время следить за тем, как бы не «проколоться» на том, что почти ничего не знает, и ничего, толком, не слышал, там, за дверью. Нужно было, или сдаваться, или заканчивать разговор. Разговор, из которого он тоже мало что понял. Все эти «психопублицистические» экзерсисы были занятны, местами страшны, интересны, и, во многом, сходились с его личными мыслями. Но что из того? Ему уже представлялось, что он попал к каким-то «скинхедам», а, может быть, в банду или секту…
Мешала только утонувшая в реке «Тойота», микроавтобусы с одинаковыми номерами и манера говорить этого «Игоря». Что-то не укладывалось в сформированное телевидением и газетами клише. Чувствовалось что-то слишком объёмное, серьёзное, и, оттого, пугающее. Самым логичным было постараться свернуть разговор, а потом искать возможность сбежать, исчезнуть, и забыть всё это. Да, так и надо поступить, решил Сергей, и вдруг произнёс совсем не то:
– Знаешь, а я ведь не слышал ничего. Там, наверху… Я только подойти успел, поймал несколько фраз, и ты меня сразу выловил. Даже не знаю, что я сразу-то не сказал…не знаю, честно…
Он ожидал паузы, и она наступила. Сергей снова не понимал, почему он сказал то, чего совсем не хотел, зачем признался? В голове только и крутилось дурацким припевом: «Слово не воробей, не воробей слово…».
– Не врёшь? – наконец услышал он Игоря. – Не врёшь… А ты, молодец, я сейчас вот что понял, если бы тогда сказал, что ничего не слышал, я бы не поверил. Нет, точно, при всём опыте. Да я и ждал, там, наверху, что ты скажешь – ничего не слышал. А ты меня сбил…Хм… И уже давно бы всё кончилось. Для тебя. Не очень даже больно…подожди, а зачем ты сейчас-то признался?
– Не знаю…вот, честно, не знаю, вырвалось и всё.
– Ладно…что ж, раз так… А ты везучий, значит не просто так вырвалось, значит тебя ведут.
– Кто ведёт?
– Неважно, не обращай внимание.
– И ещё, – Сергей решил сказать и это, – мне стало интересно. Я ведь сначала думал, что это всё шутки. Так, очередная группа…этих, ну…
– Скинхедов, – подсказал Игорь.
– Ну, не совсем, хотя… Но мне машина утонувшая, и то, что сегодня на реке было – мешало. Чувствовал, что серьёзнее всё. Но так и не понял, насколько.
– А если намного?
– Тогда… – Сергей задумался, – тогда я даже опасаюсь. Нет, ты говоришь – я понимаю. И мне созвучно многое. Но это-то и ужасно…
– И скинхедов никаких нет, – как будто не слушая Сергея протянул Игорь. – Это их специально, как пугал, содержат. Те же «клопы». Поганое племя. Чтобы вы все смотрели и ужасались – какие уроды бритоголовые. Вот вам образец славянского патриота. Хотите таких? То-то! А они все у них на связи и содержании. Если какая-то демонстрация, за местные традиции там, или что-то такое, тут же группа таких вот уродцев, сбоку откуда-нибудь, вольётся. Со своими лозунгами, типа: «Россия для русских, бей «чёрных», или «жидов». И все камеры телевизионные, все фотографы, удивительным образом, окажутся именно там, где эти бритые, или, наоборот, бородатые. А на следующий день, везде, на первых полосах – вот они, «нацики», местные «фашисты». При этом никто настоящего значения слова «фашист», ни его историю, это я об Италии и Австро-Венгрии, не знает, и не хотят знать… И ничего, работает схема. Все пугаются, верят. Но ведь это должно когда-нибудь кончиться. И это кончится.
– То есть, ты хочешь сказать, что может появиться некая реальная сила? Новая, никому не известная? Да об этом бы уже трубили на каждом углу. Те самые, газеты, телевидение, радио. И вообще, это немыслимо! Как можно создать что-то большое, серьёзное, и главное – дееспособное. Это же структура, организация, деньги, наконец. И всё это ещё и скрытно.
– Нет ничего проще, – Игорь первый раз встал и прошёлся по комнате. – Я, конечно, исключительно теоретически, но даже ничего не надо было бы изобретать. Вспомни, как в тупейшие финансовые пирамиды собирали сотни тысяч, миллионы людей. Те, кто это организовывал, те, кто сидел в трамвае, стартовавшим первым, который всегда побеждает в гонке трамваев – они набирали тысячников, сотников, десятников. А те уже подтаскивали платёжеспособный «контингент». Структура формировалась моментально. И, думаешь, кто-нибудь вспомнит фамилии «десятников», не говоря уже о «сотниках», «тысячниках»? Знают только умело подставленного предводителя, типа Мавроди, одного взгляда на которого, достаточно, чтобы поставить диагноз. Это «пустышка», а главные лица ушли «за кадром». И это всё только за деньги. Пусть и большие, но никчёмные. Деньгами никогда ничего серьёзного, чтобы основательно и надолго, не решить. Не многим ли прочнее будет подобная схема «за идею»?
– То есть, ты хочешь сказать… – начал было Сергей, но Игорь его прервал.
– Я просто теоретически размышляю, – весело сказал он, – не надо недооценивать ситуацию. И не углубляйся, зачем тебе история вопроса, подробности, ты ведь закладывать не пойдёшь? Нет. Да и куда идти, если те, кто действительно имеет силу, подобное, чисто теоретическое, естественно, дело остановить – сами, внутренне, за него. Они тоже хотят собственную систему «свой-чужой» наладить.
– А я кто? – спросил Сергей.
– Ну, в принципе, свой. Но ты снаружи, и это хорошо. И потом, есть ещё кое-что, иначе, что бы мне с тобой возиться?
– Что есть?
– Ладно, не парься, – голос Игоря звучал бодро и спокойно. – Ты лучше скажи, у тебя есть кто в Москве? Не знаю, родные, девушка…
– Мать в Питере, сестра в Калининграде, с девушкой расстался недавно… – Сергей внезапно понял, что у него в этом городе почти никого и нет, – так, несколько друзей.
– Друзьям, как раз, всё это рассказывать совсем ни к чему, – веско сказал Игорь, – могут и к психиатру отвести. Но, так, для очистки совести, можешь им сказать – как только полиция объявит в Москве забастовку – пусть уезжают. Подальше. На недельку-другую…
– Забастовку? Полиция? – Сергей даже сразу не ухватил смысл сказанного. – То есть – полиция забастует? Они ведь даже права не имеют, кажется?
– Права, может быть, и нет. А возможность – присутствует. В общем, я сказал – ты услышал.
– Подожди, и что, пойдёте громить?
– Я что, на погромщика похож? – рассмеялся Игорь. – Ну, а вдруг какая-нибудь «дикая дивизия» объявится? И начнёт трудиться. А у них тормоза вообще другой конструкции. Для них, к примеру, «гомика-атеиста» растворить – сразу два добрых дела сделать. За которые, потом, должны чуть не в райские кущи определить. Это для нас с этим всем всегда проблемы… И вот, представь, войдёт в город такая группа энтузиастов на три дня, как положено, и расстарается… Правда, контролировать придётся. Есть обременения. А то начнут ещё церкви грабить, или больницы, а это ни к чему. И часть людей им трогать запрещено. Хотя, конечно, тут отследить трудно, но, ничего не поделаешь…
– Что, документы будут спрашивать?
– Скажем – будут, – жёстко сказал Игорь. – И в спальные районы сказано не лезть…Хотя они всё равно дня через два расползаться начнут. Придётся тормозить.
– Да что это за «дикая дивизия» такая? – спросил Сергей.
– Ну это же всё «теоретически», – развёл руками Игорь, снисходительно посмотрев на Сергея, – хотя, если вдруг…
– Что?
– Я вот думаю, а если ты, как раз, и решишь остаться? Может такое быть, да и она говорила…
– Кто «она»?
– Нет, это так… Хотя я, честно говоря, на твоём месте, точно бы уехал. А то потом ещё будет часть вторая – месть. Но, так же, чисто теоретически, ты понимаешь, вот что…
И тут Сергей услышал насчёт кинотеатра «Россия», куда он может приехать, и узнал те самые семь цифр, которые отпечатались в сознании. Потом они помолчали.
– Ну ладно, встретимся, так встретимся, – прервал паузу Игорь. – Но, всё-таки, повторю, лучше бы ты соскочил куда-нибудь. В район Сыктывкара, например. Или к сестре в Калининград. Неважно куда. На юг только не советую, мало ли какой резонанс… В общем, тебе решать. Я посоветовал – ты услышал. Но только настоятельно рекомендую, даже по пьянке, ни с кем, сегодняшний длинный день, не вспоминать. То есть, ты даже представить себе не можешь, как всё может быстро произойти. При этом, ничего личного, естественно… Ложись, выпей, тебе принесут, и спи спокойно. А завтра тебя вывезут. Даже вместе с велосипедом. Не переживай, я же сказал, без последствий. Пока что, – Игорь направился к двери.
– Постой, – Сергей вспомнил, что хотел спросить с самого начала и чуть не забыл, – а зачем здесь три машины стояли, во дворе, одинаковые, даже номера одни и те же?
– Мог бы сам догадаться, – Игорь уже взялся за ручку двери. – У нас таких двойников, тройников… Пока нужны. Алиби там, или вообще. Одна в одном месте, другая, под свидетелями – в другом. Понял?
Сергей не понял, но кивнул. Дверь закрылась. Скоро ему принесли водки, он выпил бутылку, и на редкость крепко уснул.
Он проснулся от стука. Стук был глуховатый и живой. Сергей понял, что лежит на животе, щекой на своей сумке, но ему совсем не хотелось переворачиваться и открывать глаза. Он больше всего хотел, чтобы вместе со сном, исчезло всё, что было совсем недавно, только что… Ему хотелось оказаться на своей кровати, в своей квартире, которую он уже ни на что бы не хотел променять. Потому что не было лучшего города, чем Москва, и ничего, лучше собственной квартиры в ней, и постели. Как он мог не понимать этого раньше и не ценить?!
Наконец он перевернулся и увидел неподалёку нескольких пеликанов, хлопающих огромными клювами, открывая и закрывая их. Над тихой, совершенно гладкой водой пруда, стелился лёгкий туман. Сергей поднялся и медленно пошёл вдоль пеликанов, недоверчиво косящихся на него, вышел на пустую аллею, и пошёл по ней. Где-то внутри ещё тлела надежда, что вот, сейчас, появятся смотрители, сторожа, его задержат, вызовут полицию, и всё пойдёт своим чередом. Но никого не было. Туман продолжал ползти медленными клубами.
Сергею было очень холодно, он и проснулся уже в оцепенении, когда все мышцы были напряжены, что сдерживало холод. Но после того, как он немного разошёлся, мышцы стало отпускать, и его всего начало трясти. Трудно сдержать было даже зубы, которые отбивали целые очереди перестуков. Он шёл всё дальше, туман становился всё реже, и тут последние надежды растаяли. Ветер был очень слабый, поэтому дымы шли столбами почти вертикально. А дымов было много, и они становились всё более различимы. Он обернулся и увидел знаменитую сталинскую высотку на Кудринской площади, которая напоминала почти стёртые из памяти картины обгоревшего «Белого дома» в начале девяностых, к которому он бегал ещё мальчишкой. Только там пожар ограничивался цепочкой окон нескольких этажей посередине здания. А здесь ещё дымящиеся окна, или даже, из которых выбрасывало языки пламени, были беспорядочно разбросаны по всей площади гигантского здания. Но и другие дома вокруг зоопарка, до которых дотягивался взгляд, выглядели не намного лучше. И тут Сергей понял, что он не хочет уходить из зоопарка. Он почувствовал, именно здесь сейчас, быть может, куда спокойнее и безопаснее, чем там, за решёткой, где живут люди. Или жили ещё совсем недавно. До вчерашнего дня.
Он почти пробежал вдоль большого пруда, мимо вольеров, в которые даже не заглядывал, покосился на морского котика в открытом бассейне, и всё же дошёл до ограды, расположенной за массивным строением моста-вольера. Затем осторожно выглянул на Большую Грузинскую улицу. Почти напротив, прямо посередине, сцепились несколько машин, одна из которых перевернулась на крышу и навалилась на другие. Ещё одна врезалась, справа от него, в закрытые ворота новой территории московского зоопарка, которые, вероятно, слегка приоткрылись. Всё это, роскошное ещё вчера, автомобильное железо, тихо догорало. Разобрать было трудно, но, судя по всему, в той машине, которая была развёрнута к Сергею боком, были люди. Точнее, то, что от них осталось, чёрные и застывшие силуэты. Никакого желания выбраться на улицу, чтобы разобраться, разглядеть, он не испытывал, это не имело значения. К этому пора было привыкать.
Он отошёл назад и сделал несколько быстрых, глубоких приседаний, чтобы остановить не утихающий озноб. Потом отдышался, и начал снова приседать, до изнеможения. Озноб, наконец, прошёл, но буквально сразу навалилось чувство нестерпимого голода. Надо было успокоиться и принять хоть какое-то решение. Сергей вспоминал, казавшийся теперь невероятно далёким, разговор с тем, кто называл себя «Игорь». Тогда «Игорь» советовал исчезнуть на неделю-другую. И подальше. Значит, через неделю, ну две, всё это может кончиться… Надо просто переждать это время. Лучше всего – уйдя из города. Но как уйти – Сергей не представлял. Надо же было ему оказаться почти в центре! Теперь, что там, за оградой, совершенно неведомо, но совершенно очевидно, что-то страшное. И ещё более страшное своей неизвестностью. Так что выходить с территории зоопарка вряд ли стоило. Во всяком случае, он пока что жив, даже сумел выспаться. Вокруг довольно тихо и безлюдно. А звери – что звери… Вода есть в пруду, наплевать, какая, а насчёт еды, так можно и поголодать.
Тут есть захотелось ещё больше, мысли спутались, Сергей подошёл вплотную к воде пруда, который начал обходить с другой стороны, там, где промчался вчера. Он решил подыскать самое безопасное место, где можно было бы устроить постоянную «лёжку», ночлег. И вдруг он услышал за спиной кашель, от которого он вздрогнул и метнулся в сторону, как от грома. Сергей даже инстинктивно присел, потом медленно повернулся, ожидая чего-то ужасного и неотвратимого. Всего в нескольких шагах от него, на одной из лавок, сидел человек в тёмном полупальто. Человек был седой, с небольшой аккуратной бородкой и в достаточно модных очках. Рядом с ним на лавке стояли два пакета. Человек смотрел на Сергея и неторопливо жевал:
– Хотите пирожок? – спросил он.
– Очень, – сразу ответил Сергей, даже не успев подумать.
– Берите, тут много, – сказал человек и показал на пакеты.
Сергей подошёл, сел рядом, с другой стороны пакетов, заглянул в один, вытащил лежащую сверху булку и начал жевать:
– А можно попить? – спросил он, проглотив первую порцию.
– Конечно.
Сергей достал начатую уже бутылку какого-то напитка, отвинтил крышку и задержал руку.
– Да ладно, – махнул рукой седой, – пейте так, потом за стаканами сходим.
Допив почти всю бутылку, Сергей выдохнул, завернул пробку и снова принялся за булку.
– Яд конечно, – кивнул седой. – Отвратительный квас, хоть и разливной. Но минералки не было. Не переживайте, найдём, здесь это не проблема. Хотя современная минералка тоже дрянь. Эрзац из-под крана.
– Согласен, – кивнул Сергей, ещё не дожевав.
– Николай Петрович, – кивнул седой и протянул руку.
– Сергей, – ответил Сергей и пожал её. – Очень вкусно, так благодарен, нет слов.
– Да ерунда, не стоит, питайтесь…
Через несколько минут Сергею стало тепло и уютно. На небо стали наползать тучки, но дождя не было. Он перевёл взгляд на Николая Петровича и увидел, что тот тоже смотрит на небо.
– А дождик бы был очень кстати, – произнёс Николай Петрович, – очень уж много всего горит.
– Да? – спросил Сергей. – А вы, что видели? Вы из города вышли? А давно?
– Часа полтора. Вот, прямо из этого дома, – он показал на тлеющий местами, сталинский небоскрёб.
– Ну, и как там?
– Очень интересно. То есть, конечно, ужасно, но интересно. Правда, здесь куда спокойнее.
– А как вы прошли? – насторожился Сергей. – Что, территория открыта?
– Нет, вряд ли… Просто тут, у ворот, очередная авария, один автомобиль в воротину упёрся, и щель получилась. Я в неё и проник. На нервной почве аппетит просто зверский. Пришлось пару торговых точек вскрыть. Холодильники уже потекли, там, где я был, электричества нет, так что брал только выпечку. И сладкий газированный яд под видом кваса. Странно, но кое-где в городе ток есть. Я ночью, когда ходил, поглядывал. То есть, как ходил, скорее прятался. Там просто орды какие-то. Гребут, тащат, грузят, увозят!
– Тьфу, – мотнул головой Сергей, – а я от всего этого, затупил…правильно, здесь же еды навалом. Просто не сообразил, что теперь можно всё брать просто так.
– Конечно, – кивнул собеседник, – я думаю, теперь до наших мелких хулиганств, никому дела нет.
– А вы, что, – прямо в высотке живёте? То есть, жили?
– Да, прямо там, – Николай Петрович указал пальцем на огромное здание. – И почему – жил? Может быть и ещё поживу. Моя квартира пока не горит. Правда, перед уходом, слегка с потолка закапало. Наверно сверху у кого потекло, холодную воду ведь не отключали. Газ, да быстро пропал, электричество – то есть, то нет. Но всё равно, в квартире сидеть страшновато. Тем более – одному.
– Ну, расскажите, что там? Как? – не терпелось Сергею. – Я-то здесь довольно давно. Видел начало на Тверской, накошмарился так…вокруг Кремля оббежал…
Тут Сергея захлестнуло и он, сбивчиво и быстро, рассказал, что ему довелось увидеть. Собеседник слушал его внимательно, но спокойно, лишь изредка потирая виски.
– Но это только начало ночи было, – закончил Сергей, – а потом-то что? Я ведь сюда сразу сбежал, забился к пеликанам и уснул.
– Ну, у вас и нервы! – неожиданно рассмеялся Николай Петрович. – Так вы побольше моего видели. А я, что…так, мелочи, грабят, убивают, я же говорил уже…
– А вас почему не…ну, не тронули?
– Вот, действительно, – развёл руками седой человек, – сам не пойму. Я заперся, конечно, понятно стало, что дело серьёзное. Но когда дверь стали ломать, понял, лучше открыть. Хуже то не будет, сломают, всё равно. Человек пять ввалились. По квартире прошли, у меня двухкомнатная, ещё отцу дали, почти сразу после постройки. Потом, зачем-то, паспорт потребовали. Я дал. Посмотрели, сличили, прописку посмотрели. Пара человек в туалет зашли, помочились, мимо унитаза, естественно. И ушли. Прихватили какую-то ерунду. Кортик отца покойного, да кубок подарочный, его же. Так он даже не золотой, позолоченный. Ни картины не тронули, ни иконы. А у меня несколько очень ценных есть. И всё…
– А кто это был…были? Какие?
– Какие-то «джигиты», не знаю. Мрачные… Сплошное чёрное пятно. Заставь сейчас опознать, ни за что не смогу… Потом визг слышал от соседей. Они недавно вселились, квартиру у дочки Семёна Васильевича купили. Дорого купили, она года два продавала… Выглянул в глазок – одни «джигиты». Так, показалось, справа стоял один, вроде бы славянского вида. Потом соседей выволокли, явно не живых, свалили в угол. Дальше я смотреть не стал, посидел сколько-то у окна, посмотрел на Москву. У меня вид хороший. Как раз на Центр. Понял, что не нашим домом единым… Потом, когда в доме, вроде, утихло – решил пойти на воздух. А что, я человек старый, кому я нужен? Фонарик взял, знаете, такие сейчас есть, на голову надеваются, я его на дачу всегда беру, и пошёл. На тела соседей смотреть не стал, очень страшно, да там ещё, на лестнице несколько попалось… Лифт я даже не пробовал, хоть и высоко… Да, жутко… Крики всякие, дымом потянуло. Внизу, уже на выходе, опять «джигиты» снуют. Одни что-то тащат, другие лопочут на своём. Меня увидели, замолчали. Думал, всё… Нет, посмотрели, и опять за своё. Я и вышел… А дальше, по стенкам, по стенкам, где потемнее. Потом страх куда-то стал уходить. Поверьте, даже интересно стало – что ж это такое? Я ведь начало проспал. Бессонница, поэтому, часам к пяти вечера, бывает, сморит, лягу, а потом в одиннадцать проснусь, и всю ночь не уснуть. Тут – то же самое. Около одиннадцати проснулся, свет ещё постоянно был, вижу из окна, что-то в городе творится. Включаю телевизор – рябь сплошная. Приёмник у меня на даче, мобильный телефон не работает, городской – молчит. Собрался уже выйти, а тут в подъезде как грохнет! И свет первый раз погас. Я и остался, мало ли что. Потом опять свет дали, и, дальше я рассказывал… Вот, почти всё.
– А вы коренной москвич? – спросил Сергей.
– Да, а что?
Сергей начал было пытаться связывать факты, но версии никак не строились, ускользали. Он вдруг решил, что просто обязан, сейчас же, рассказать своему новому знакомому всё, от самого начала и «Тойоты», ушедшей, как ему показалось, в реку. Обсудить слова «Игоря» в давнем ночном разговоре. Одна голова хорошо, а две…они наверняка вместе смогут всё понять правильно. Он набрал воздух, и произнёс, вместо всего этого, только одно слово:
– Да-а-а…
– А вы? – спросил Николай Петрович.
– Что я? – Сергей забыл предыдущий вопрос.
– Вы тоже москвич? В смысле – коренной?
– А? Да, в том-то дело, – Сергей замялся и снова сказал, – да-а…
– Что, в этом есть какой-то смысл? – заинтересовался собеседник.
– Не знаю…просто я, не так давно, понял, как же мало осталось здесь «коренных». Особенно, во втором, третьем колене. Я о тех, кому уже к сорока годам… А уж тех, кому за пятьдесят… Да, одни «метеки».
– О-оо! – Николай Петрович довольно потёр руки. – Удивительно! Встретить в такой момент «свободнорождённого» земляка, который, к тому же, в курсе реформ великого Перикла…
Сергей не стал уточнять, что ему просто запали в память слова о Древней Греции, сказанные «Игорем». Тогда, в ночной беседе. Он запомнил – «метеки» и Перикл. А потом, так, для интереса, справился в Интернете, и параллели стали действительно прорисовываться. Но про это он не сказал, а сказал:
– Сам удивляюсь.
– И, самое интересное, где?! – продолжал собеседник. – В зоопарке! Крайне символично.
– Может быть… А может быть случайное стечение случайных обстоятельств.
– Тогда это редкое везение, – Николай Петрович достал из пакета пирожок и надкусил, – хотя, кто знает, чем всё это кончиться, и какое уж тут везение.
Сергею снова очень захотелось сообщить этому, симпатичному московскому старичку, что он догадывается, чем всё это должно кончиться, и даже предполагает – когда. Но он опять удержался.
– А знаете, что… – задумался Николай Петрович с надкушенным пирожком в руке, – когда я попал сюда и немного отошёл от этого кошмара, а отхожу я быстро, то понял, что я ждал чего-то подобного. И даже желал.
– Чего?
– Нет, конечно, не такого чудовищного извержения страстей, но когда-то нарыв должен был лопнуть. Весь этот новый Вавилон, раздутый спесью бездарностей. Я давно догадывался, что люди произошли не от обезьяны, но все последние годы, они весьма успешно в неё превращались. Причём – с пугающей скоростью… Ах, если бы нам, во время нашей молодости, зрелости, дали бы такие свободы, такие технические средства, изобилие, мы бы не поверили, мы бы на колени рухнули от благодарности. И уж, безусловно, вектор движения искусства, культуры, был бы совершенно иной. Какие тогда люди, артисты, режиссёры, писатели, прозябали в нищете, безвестности, задавленные советской цензурой, ложью системы. И, всё равно, были на космическую орбиту выше, талантливее, чище, чем вся эта сегодняшняя бездарная муть. Пресыщенная, и оттого, ещё более алчная. Заметьте, они всё равно чувствуют себя ущербными, несоизмеримыми с гениями прошлого. Даже советского. Поэтому они пытаются приблизиться к ним, пристроиться в этот ряд. Почему они, проклиная прошлое, оставили все эти звания, «заслуженный», «народный артист»? Да раньше, какой бы артист ни был, если ему давали «народного», он действительно обладал талантом. Это был настоящий сертификат, знак качества. И теперь, когда все эти карлики, кто через постель, кто за деньги или верность клану, становятся «заслуженными», «народными», они удовлетворяют свою неполноценность. Они теперь в одном звании с Евстигнеевым, Леоновым, Смоктуновским, Ефремовым. Они равны! Какой-нибудь бывший любовник старой певицы, сам случайно видел по телевизору, как он, невменяемый, мочился в кулису перед полным залом, да ещё, заплетаясь, орал, как всем зрителям повезло его увидеть, Лузьмин, Кузькин, не помню. Да такого музыкантика в наше время ни в один бы приличный ресторан петь не пустили. Да что там петь, просто – не пустили бы. И вот они теперь – «народные артисты России», официально, со свидетельством. Да все прошлые колоссы, а я их лично знал, почти всех, они бы все от званий отказались, если б знали, в какой компании окажутся.
– Но есть ведь действительно достойные, даже сегодня, – возразил Сергей. – Если говорить о классической опере, пианистах, дирижёрах, тут я в теме…
– Да, там ещё есть, – согласился Николай Петрович, – но это только там, где ещё остался здоровый консерватизм. В музыкальной классике, балете… Классика – последний оплот. Но это ненадолго. Достаточно посмотреть на Большой театр. Там упорно внедряют все эти «новые прочтения» великих произведений, которые их убивают. Топчут традиции всякими гадкими «Детьми Розенталя». И так везде. Даже старые фильмы пытаются переснять на свой, бездарный лад. Чтобы подменить постепенно. Да-а… Революционеры били по вере. Церковь крушили. Если бы добили – знали, цель достигнута и России конец. И классике, соответственно. Не добили. А эти, их приемники, бьют по классике. Знают, если добьют – искусству конец. Тогда примутся за веру. У бесов цели одни.
– А вот вы говорили, что знали лично, тех, прошлых, – задал вопрос Сергей, – вы, что, тоже артист?
– Я? – притормозил Николай Петрович. – Ну, вы, видимо, не театрал?
– Нет, – признался Сергей, – так, телевизор, редко – кино.
– Ну да, да, почти как все… А я почти чисто театральный человек. Да, был артистом. Театральным. И неплохим, уверяю. И, поверите, не так и давно был представлен к «народному». И я ушёл. Ушёл, когда узнал, кто будет получать звание вместе со мной. Без скандала, тихо. Исчез. Стыдно стало и противно. Как-то склизко. И я этим поступком действительно горжусь. Потому что редко о нём говорю, а значит, поступил по совести.
– Я никогда об этом не думал, – покачал головой Сергей, – но, если так, то звания похоронили.
– Даже не это главное. Главное – какой же должен быть народ, если у него такие «народные». Возмутились бы, заставили бы свои, новые титулы придумать. «Супер шут», «супер-пупер детективщик». Вот, есть же какой-то «Король попа».
– «Король попа» пал, – произнёс Сергей, вспомнив вчерашние события.
– Да? – Николай Петрович внимательно на него посмотрел. – Ну, может быть… Ладно, что там звания… Я уже о всяких «союзах» вообще молчу.
– Каких союзах? – не понял Сергей.
– Да творческих, творческих. Союзах писателей, художников, композиторов. В них и при СССР бездарей напихано было, не счесть, а сейчас – вообще не о чём говорить. Вот вы можете себе представить, что Пушкин – секретарь союза писателей? СССР, России, не важно. Я – нет.
– Но ведь всегда были какие-то объединения по интересам. Я, не силён, но ещё по институту помню, имажинисты, футуристы…
– Это другое. Хотя, вами перечисленные, тоже хлам. В прямом и переносном – ХЛАМ. Было такое название сразу после революции. Художники, литераторы, артисты, музыканты, сокращённо – ХЛАМ и выходит. Но, если копнуть глубже, действительно были стоящие общества. Товарищество художников-передвижников. «Могучая кучка» у композиторов. Только там, во главе всего стояла идея. Стояла правда, национальный талант. А не престиж, санатории, пенсии и привилегии. Там было единение в благородной и бескорыстной цели. А тут – сборище тщеславных и бездарных корыстолюбцев. За редким исключением. Всё, что их объединяет – отсутствие таланта. Хотя, это сильный фактор. Поэтому они заняты убиранием конкурентов и затыканием всех ходов, откуда могут выйти действительно одарённые люди. Затыкание чем угодно, любой дрянью под видом искусства. Порой, самой ядовитой. Поэтому, кто, в конце концов, посворачивает им головы, не так уж и важно. Небесная это будет молния, или дикая орда. Нечто похожее давно предвидел Шпенглер в «Закате Европы», об это писал Ильин, да что я, вы и сами это знаете.
– Нет, – сказал Сергей, – не знаю.
– Странно, – задумался Николай Петрович, – для человека, знающего реформы Перикла…
– Это шальная пуля. На самом деле – знания на уровне интуиции. Надеюсь, хоть здравой.
– Тогда я вам даже завидую. О, сколько вам открытий чудных… Тогда вернёмся к прозе жизни. Какие теперь у вас планы?
Сергей уже полностью согрелся, голод отступил, он достал телефон, убедился, что на обеих сим-картах сеть отсутствует, и предложил единственное, что пришло ему в голову:
– Не выпить ли нам, Николай Петрович, за знакомство?
– А знаете, – широко улыбнулся собеседник, – я ведь практически совсем не пью. После инфаркта остановился. Но сегодня выпил бы с удовольствием. Даже не думая о мере. Сегодня я в полностью ощутил эфемерность бытия. Только одна проблема – нечего. Здесь ведь общественное место, поэтому во всех точках только безалкогольная химическая гадость. Или растворимый, поддельный кофе.
– А если я попробую выйти в город? – стал размышлять Сергей. – Паспорт у меня есть, да и вообще… – он подумал, что он, пусть даже теоретически, достаточно защищён, так как помнил те цифры.
– Не боитесь?
– Не очень. В конце концов, кто знает, где найдёшь, где потеряешь, что будет здесь, что там…
– Это да…
– Давайте так, вы обеспечите качественное продовольствие, не выходя отсюда, а я сосредоточусь на алкоголе извне. У вас есть пожелания?
– Даже не знаю, – Николай Петрович слегка растерялся, – не время привередничать. Хотя, если будет выбор, то коньяк. Но, с удовольствием приму, что угодно. Даже спирт из аптеки.
– Вот об этом я, кстати, не подумал, – кивнул Сергей, – может это будет проще. Специально за коньяк рисковать не буду.
– Ни в коем случае! Уже и не рад, что сказал.
Сергей встал, отряхнул крошки, сделал несколько шагов в сторону забора, но остановился и, повернувшись к Николаю Петровичу, произнёс:
– Вы, всё-таки, если я не вернусь – постарайтесь отсюда не выходить. Среди нерукотворных животных как-то спокойнее. Вряд ли сюда придут. Еды вам на неделю, максимум на десять дней, хватит по любому.
– Почему на неделю, – насторожился Николай Петрович.
– Потому что всё должно закончиться. Не спрашивайте, не отвечу. Но, процентов на девяносто – уверен. Даже, на девяносто пять. Поэтому, очень желательно, набрать всего побольше, найти где-нибудь пустующий вольер покрепче, забраться туда, запереться и переждать. А то ещё, вырвется какое зверьё. Хотя, куда хуже, если другое ворвётся. Но, это если меня долго не будет… Дырка в воротах там?
– Там, – подтвердил Николай Петрович, и Сергей пошёл в указанном направлении к воротам и навалившейся на них машине.
Он сразу решил идти к Пресне. Там куда больше магазинов, ресторанов. И даже аптек. И хотя до площади было всего-ничего, последний отрезок дался непросто. Перед площадью, у главного входа в зоопарк, всё было забито машинами, многие из которых ещё дымились. Воздух был тяжёлый, густой, пропитанный ядовитым дымом. При этом, к дыму часто примешивался запах, куда более неприятный. Сергей уже понимал, что это, скорее всего, запах горелой плоти. Глаза иногда начинало резать до слёз. Он торопился, и когда выбрался из автомобильного кладбища, на площадь, после кафе «Шоколадница», напротив кинотеатра «Баррикады», то даже не успел спрятаться и почти наткнулся на группу характерных брюнетов, которые сразу повернулись к нему и замолчали. Потом один из них сделал движение рукой и сказал с сильным кавказским акцентом: «Иди сюда». Сергей понял, что бежать бессмысленно и подошёл.
– Ты кто? – ткнул ему в грудь подозвавший.
– Да мне, это, – тут Сергей сообразил, что ему ни в коем случае нельзя показать страх или смущение, – мне надо связаться, срочно 187-22-79, – перечислил он цифры «Игоря».
– Э-ээ… – пробормотал черноволосый и страшный человек, – телефонов теперь никаких нет. Ты кто?
– Это не телефон, это по рации, – как можно спокойнее сказал Сергей, – со вчерашнего дня только по рации.
– А твоя где? – явно теряя интерес к Сергею спросил черноволосый.
– Машина переехала…вон там, – махнул Сергей в сторону зоопарка.
– Ну, у нас тоже нет, – уже куда спокойнее сказал брюнет, – подожди-ка… – он начал что-то гортанно кричать в сторону группы людей, возившихся выше, в сторону Кудринской площади, у больших грузовиков, плотно припаркованных у основания высотки.
Те ответили и помахали рукой.
– Иди туда, у них есть, вроде, – показал направление брюнет.
Сергей повернулся и пошёл туда, к крытым грузовикам, успел заметить какие-то меха или шубы в тюках, которые заталкивали в кузова, боковым зрением отметил груды мешков…
– Тебе связь? – сделал ему шаг навстречу человек совсем другого типа, похожий, скорее, на корейца.
– Ну да, – поморщился Сергей, – рацию раздавило.
– Сам вызовешь?
– Лучше вы, а то они у каждого со своими делами…
– Говори цифры.
Сергей произнёс цифры, кореец их продублировал и передал ему рацию. «Соединяю», – услышал он тенор в трубке.
– Слушаю, – раздался после этого в трубке хорошо различимый, знакомый голос. – Это 187-22-79.
– Привет, это Сергей.
– Какой ещё Сергей. Номер свой скажи.
– Да я не номер, я тот, что с дачи. Я вчера ещё связывался, из кинотеатра «Россия». Вы мне свой номер, ты мне этот дал, – потерял на время контроль Сергей.
Ну я понял, понял… – голос «Игоря» потерял командные интонации. – Ты сейчас где? Территориально.
– Я у зоопарка.
– «Баррикадная» далеко? Я станцию метро имею в виду?
– Напротив.
– Дай рацию хозяину.
– Вас, – Сергей протянул рацию корейцу.
Кореец, не переставая поглядывать на загрузку грузовиков, слушал и кивал. Потом отключился и повернулся к Сергею:
– Пошли… Я сейчас вернусь! – довольно недобро сообщил он тем, кто крутился у грузовиков. – Без меня никуда не отъезжать!
Они перешли улицу наискосок, и подошли к станции метро «Баррикадная». В воздухе, со стороны Садового Кольца, начали горохом рассыпаться беспорядочные очереди.
– Что это? – спросил Сергей.
– Да у посольства дурака валяют, – поморщился кореец.
– У американского?
– А у какого же? Не обращай внимание.
Вестибюль станции метро выглядел совершенно неживым. Двери были закрыты, за ними просматривались редкие фигуры вооружённых людей. Кореец снова взял рацию.
– Стой здесь, – сказал он Сергею и отошёл в сторону.
Скоро одна из дверей открылась, кореец подошёл к выглянувшему из неё, что-то сказал, тот кивнул, и открыл дверь ещё шире.
– Всё, иди, – сказал кореец, – он тебе объяснит, куда, чего…
Сергей вошёл. Дверь за ним закрыли. В вестибюле было человек пятнадцать-двадцать. На Сергея они внимания не обращали. Все были вооружены автоматами, напротив дверей стояли пулемёты, несколько гранатомётов были сложены в углу у окон за турникетами.
– Значит так, – услышал он голос того, кто его впустил, – спускайся вниз, пешочком, естественно. Дежурный свет есть. Там выйдешь на пути, и, так же, пешочком, идёшь до Пушкинской. То есть до следующей остановки. Контактный рельс ещё часа два, как минимум, будет отключён. Но ты его всё равно избегай. На всякий… Возьми вон там, у входа на эскалатор, два фонаря. В туннеле не паникуй, иди спокойно. Фонари заряжены, если даже один погаснет, включишь второй. Выйдешь на Пушкинскую – иди вдоль стоящего поезда. Там, найдёшь, в головном вагоне… Всё понял?
– Всё, – кивнул Сергей, прошёл через отключённые турникеты, и пошёл по эскалатору вниз, в тёмное, чуть подсвеченное, подземелье.
И только когда спустился, сообразил, что в вестибюле метро он видел лица только славянского вида. Он кое-как сориентировался, в какую сторону ему двигаться, спрыгнул на пути, и пошёл по туннелю.
«Нехорошо как-то с Николаем Петровичем получилось», – подумал он и сразу осознал, что тут уж ничего не поделаешь. И пасть туннеля проглотила одинокую фигуру, растворившуюся в почти полной темноте.
– Нет, что ты, всех в метро никто не пустит, – тот, кто не так давно называл себя «Игорем» в загородном доме, сидел на широком кресле, непонятно как очутившемся в вагоне метро и спокойно говорил, не глядя на собеседника.
Поход по тёмному и жутковатому туннелю между «Баррикадной» и «Пушкинской» был уже позади, Сергей в подробностях его и не помнил. Почти с самого начала его ужасно напугало открывшееся слева ответвление, ему показалось, что сейчас из этой дыры на него могут наброситься. Кто? Что? Неважно… Потом он очень боялся натолкнуться в полумраке на что-то ужасное, растерзанные тела или нечто подобное. Здесь, в десятках метров под землёй, где ничего нельзя обойти, избежать – страх удесятерялся, становился животным. Но ничего похожего не попадалось. Было тихо и пусто, лишь редкие шорохи, звонкие капли воды, падающие непонятно откуда, нарушали гнетущую тишину. Потом Сергею начали вспоминаться байки о всяких гигантских крысах-людоедах, мутантах, которые здесь и байками-то не казались… И когда, наконец, показался выход из туннеля вместе с последним вагоном, стоящего у платформы, поезда, он почувствовал удивительное облегчение.
Он сразу забрался на платформу и пошёл по ней. Стоящий поезд был значительно короче обычного и он не перекрывал большое панно с изображением книги, пера и чего-то ещё. Их было несколько на стенах станции «Пушкинская», Сергей это помнил. На этом были следующие строки:
Недаром тёмною стезёй
Я проходил пустыню мира
О нет, недаром жизнь и лира
Мне были вверены судьбой.
Сергей даже замер на мгновение: «Тёмною стезёй я проходил пустыню мира…», – закрутились в голове ассоциации, сравнения, пугающий мрак пройденного туннеля, разорённый, замерший город…
Проходя вдоль поезда, направляясь к первому вагону, Сергей встретил немного людей. Некоторые вагоны были темны совсем, другие чуть подсвечены, и в них, кажется, спали. В одном, ближе к центру, между боковыми сиденьями стояли столы, за которыми ели. Одни двери были открыты, другие закрыты. Сергей дошёл до головного вагона, где свет горел ярче всего. Того, кого он знал под именем «Игорь» было видно сразу. Игорь стоял перед вагоном, вокруг него теснилось несколько крепких мужчин. Пришлось остановиться и ждать. Его заметили, он это чувствовал. Потом мужчины ушли вглубь станции, Игорь кивком головы пригласил в вагон, Сергей вошёл и сел на указанное место, положив рядом оба выданных ему на «Баррикадной», фонаря. Дверь в кабину машиниста была слегка приоткрыта, Игорь расположился в кресле, спиной к кабине, не глядя на Сергея и думая о чём-то своём. Повисла пауза. И Сергей, не удержавшись, сразу спросил о том, о чём задумался ещё на «Баррикадной» – почему в метро нет тех, кого он, в основном, встречал наверху, южан, среднеазиатов… Тогда и прозвучало:
– Всех в метро никто не пустит. Нельзя. Поломают всё. И вообще, у них сюда лезть, и желания нет. Что им тут делать? А ты-то, как? Что на Пресне делал? Я же тебе сказал, беги из Москвы на пару недель. Зачем в этот киноконцертный зал потащился? Я ведь так сказал, на всякий случай… Хотя, в принципе, предполагал, что пойдёшь… Ну, и как?
– Ужасно, – искренне выдохнул Сергей.
– Да ты что? – переспросил Игорь. – Жаль, я на Болотной застрял, всё пропустил.
– Я и на Болотной был…потом.
– Ух ты, – удивился Игорь, – не струсил, по городу гулял?
– Нет, просто спонтанно как-то помчался…куда глаза глядят. Нет, ты прав, лучше было сразу удрать подальше… Скажи, а там, что, «этих», на самом деле, катками в асфальт? Или мне почудилось просто?
– Что, натурально «прокатали»? – засмеялся Игорь. – Вот «нацики» бандиты. Надо же, своих же кормильцев…а я думал – шутят, когда грозились… Я то с другой стороны набережной был.
– Откуда бензовозы поливали?
– Да бензовозы по кругу были, фактически. Там всё быстро прошло, я уехал сразу.
– Это же зверство полное, столько людей… Живьём… – Сергей не чувствовал страха перед Игорем, он говорил то, что думал.
– И не говори, – кивнул Игорь, – дикие люди! Кочевники, хазары, одним словом.
– Подожди! – запнулся Сергей. – Так разве не ты руководил?
– Кто тебе сказал? – прищурился собеседник. – Я сказал, что я там был. И всё.
– Но, в качестве кого?
– Кого? – Игорь помял кисти рук. – Ты телевизор смотришь?
– Да.
– Была такая программа «Рознер».
– Смотрел иногда.
– Так вот, однажды, один очень приличный журналист, такие попадаются, как ни странно, хотя – крайне редко, написал, что на Болотной собираются, либо идиоты, либо предатели. И этот Рознер его в свою программу позвал. Тет-а-тет, так сказать. А он ведь для всех тех, о ком журналист высказался – «гуру». И спрашивает Рознер журналиста, мол, я тоже на Болотной был, так я кто – идиот или предатель? Вроде, как в угол затолкал. И потерялся журналист, смутился перед «авторитетом», хотя, какой там авторитет… А сказал бы в точку, какой же вы предатель и, уж тем более, идиот. Вы, господин Рознер, там находились, как инспектор. К примеру.
– А-аа, так ты, что, тоже инспектор? – привстал Сергей.
– Нет…но что-то, вроде того. Надо же отслеживать, хотя бы. Процесс серьёзный…
– Но потом-то, что началось! – Сергей сел и снова вскочил. – Ты где потом был? Ты хоть видел?! Ты давно здесь?
– С ночи ещё.
– Так ты и не знаешь, что там, наверху, творится!
– Почему? Знаю. Мы тут на…скажем…на «ситуационный» центр кучу уличных видеокамер вывели. Правда, эти свирепые «ордынцы», их уже, чуть ни половину – отгрызли, – Игорь усмехнулся.
– Кто?
– Ордынцы. Ну, можешь по-другому назвать, если не нравится… Хотя ведь был жёсткий уговор – камеры не трогать. Но, я же говорю – дикари… И ещё там рации верховые сообщают, кого мы наверху оставили, за процессом следят. Так что мы полностью в курсе…
– Но там же погром, грабёж, убивают, горит всё…
– Да не всё там горит. А остальное – как водится, что тут поделаешь…
– Подожди, «ордынцы», – Сергей начал вспоминать, – мне сегодня уже это говорили, да, «орда»…там, в зоопарке.
– Где? – удивлённо спросил Игорь.
– В зоопарке. Я ночью круг нарезал по Центру, и от страха в зоопарке спрятался.
Тут Сергей рассказал всё, включая утро, Николая Петровича, и его рассказ о пережитой ночи…
– Я был прав! – остановил его Игорь, подняв палец. – В Центре сегодня, после метро, естественно, самое безопасное место – зоопарк. Среди реальных зверей.
– Там зверей-то и не видно почти.
– Тем не менее.
В это время в вагон зашли трое: два высоких парня в коротких тёмных куртках и стройная брюнетка, в джинсах и удобных, лёгких сапогах на небольшой платформе. Они направились в их сторону по вагону. Игорь сразу поднялся навстречу. Брюнетка неожиданно остановилась перед Сергеем и оглядела его холодным взглядом синих глаз. Сергей подумал, что обратился бы к ней, скорее всего, словами: «Девушка…», хотя почувствовал себя под этим взглядом совсем мальчишкой. Он сразу отвёл глаза, но успел разглядеть, что на её лице нет и следов макияжа.
– Да, он свой, – сказала она, не отводя глаз, но обращаясь явно к «Игорю», – значит всё правильно…
Голос был ровный и очень приятный. Она резко отвернулась, жестом пригласила Игоря за собой, и они закрылись вдвоём в кабине машиниста. Двое парней, пришедших с ней, остались у входа. Игорь успел сделать знак Сергею, чтобы ждал, и он остался сидеть.
Ждать пришлось не очень долго. Сергей успел осмотреть вагон, в котором почти всё было как обычно, за исключением нескольких кресел, стоящих в проёмах между боковыми сиденьями. Он понял, что это кресла-кровати. В самом дальнем конце вагона, на коротких сиденьях, лежало несколько одеял и подушек. Свет в вагоне горел вполнакала, но всё равно, ярче, чем в вестибюле. Напротив него, правее, прямо на стекле окна, была приклеена скотчем карта Москвы. Дверь из кабины машиниста открылась, Игорь и брюнетка вышли. Она снова остановила свой взгляд на Сергее. Он поймал этот взгляд, но теперь оторваться от этой синевы не смог. Ему не позволяли. Взгляд был пронизывающий и, какой-то «пустынный». При этом становилось зябко и жутковато.
– Нет, ничего, – наконец сказала она Игорю, – ты прав, пусть…
После этого она быстро вышла из вагона, за ней последовал один из парней. Другой, явно постарше, задержался, и прошёл вместе с Игорем к карте. Игорь ему что-то на ней показал, и они рассмеялись.
– Всё, Абрам Моисеевич, давай, – парень с хлопком пожал «Игорю» руку. – Да, а Маяковского ребята уполовинили. Как минимум. Где-то вот так, – он провёл ладонью по низу туловища.
Сергей вздрогнул. Голос парня показался очень знакомым. Он вгляделся в лицо, и ему показалось, что именно его он видел тогда, ещё первой ночью, в сквере перед зоопарком, когда тот курил и рассуждал о поэтах, памятнике Руставели…
– Шашками подрывали? – спросил парня «Игорь».
– Да ну, лезть ещё… Гранатомётом дали раза два, он и отвалился.
– Красавцы…ну всё, вперёд, Исаак Израилевич, – потрепал его по плечу «Игорь», – держи оборону.
Парень вышел в вестибюль станции. «Игорь» пододвинул кресло на место и сел.
– А почему Абрам Моисеевич? – не удержался Сергей.
– Не обращай внимания, – ответил «Игорь», – никакой разницы. Тебе удобно «Игорь», значит Игорь. А мы так, сейчас «Абрам», через час – «Сигизмунд Лазаревич». Или, там, «Иосиф Шмулевич». Это мы так над историческим опытом шутим. Тогда Троцкими становились, Зиновьевыми, Каменевыми. А тут кто-то начал «в обратку», и прижилось. Нам-то без разницы, лишь бы не по паспорту. Да и паспортов у каждого, как грязи…
– Ты извини, я у тебя, наверно, время отнимаю, – промямлил Сергей, так и не поняв логику предыдущих слов.
– Нет, совершенно, – Игорь закинул назад голову и закатил глаза. – Сейчас уже делать нечего. Там сейчас всё само по себе… Сегодня, завтра… Вот послезавтра, может, запарка начнётся. А тебе повезло. Когда Мирра на тебя посмотрела, я думал – всё. Когда она так смотрит, это обычно, в последний раз.
– Мирра?
– Мирра, Римма, не в этом дело… Откуда она только взялась? Ну, не из-за тебя же…хотя, я ведь по рации говорил.
– А она, что, про меня что-то знает?
– Забудь. Это другая тема. Радуйся жизни… Так что теперь спешить мне пока некуда. Теперь бы время убить.
– А почему до послезавтра? – спросил Сергей.
– Три дня кончатся. Так договорились. Всё по традиции – три дня на разграбление. А потом, кто не спрятался…
– В смысле? – переспросил Сергей.
– Ну, кто не вышел за Кольцевую, тот и не выйдет. Я об «ордынцах», естественно.
– Арестуют?
– Кто? – удивился Игорь. – Пока некому. Нет, в командировку отправят. В славный город Землегорск.
– Ужас, – сказал Сергей и почувствовал всю глупость сказанного.
– И не говори, – кивнул Игорь.
– А до этого, там три дня весь город будут…
– Да ты уже понял, что не весь. – поморщился Игорь, – не разочаровывай меня. Мы чётко разметили, где. До Третьего Кольца, местами – до Окружной «железки» Плюс, особые зоны… Только они в оговоренный срок не уберутся…почти уверен. Они уже там деструктурировались и распались. Если уйдут, то единицы. А остальные про всё забыли. Горячие, азартные, как дети, честное слово. Хотя, из казино на выигрыше тоже только единицы уходят. Большинство, пока всё в пух не проиграет – не двинется. А тут тебе не казино. Тут столько всего! И даром. И почти без тормозов, хотя мы обременения дали. Я тебе говорил…
– Я всё-таки не понимаю, – Сергей взглянул в сторону карты, – а как вы их остановите?
– Просто. Мы город по кругу закрываем.
– По Третьему Кольцу?
– Нет, там неудобно. И туннели длинные, как ты верх в Лефортово заблокируешь? Мы по Московской Окружной, по «железке», уже составы растягиваем. Там, в основном, мосты. Или под ней или над ней. Их закроют машинами. Наглухо. Это проще. Потом, они ведь стаями бродят. Им не сообразить, собраться вместе, сгруппироваться, совместный прорыв… И связь только у нас. А если и сообразят – мы же в метро. Двадцать минут, и на месте, кого надо, усилят.
– И вы, что, будете стрелять?
– При нарушении условий – обязательно будут стрелять.
– «Будут», это кто? – не понял Сергей.
– Кому положено.
Сергей поднялся, подошёл к карте, нашёл Кольцевую железную дорогу и стал вести по ней пальцем, стараясь не касаться бумаги.
– Ну и на МКАДе уже весь хлам раскидали, – продолжал Игорь, – дорога чистая, пристрелянная. Правда, они могут на окраинах застрять. Но там бригады сбиты, ждут…это я для себя проговариваю, проверяю, так ли всё? Вроде так… Да, есть ещё несколько анклавов, в районе Рублёво-Успенского, Новой Риги. Там тоже интенсивный процесс. И тоже обложено надёжно… Теперь только ждать.
Сергей отошёл от карты, сел на прежнее место и несколько раз хлопнул себя по щекам:
– Я что, брежу, что ли? Или это ты издеваешься?
– Зачем? – искренне удивился Игорь. – Просто проматываю варианты. Пока очень складно.
– Стоп, – ухватился за новую мысль Сергей, которая показалась спасительной, – а как же всякие «спецзоны», правительственные резиденции?
– Ну-у, – протянул Игорь, – это не к нам. Там ФСО, свои части… Эти сами разберутся. А кто там всякие «объекты» прикрывает, посольства, нам-то что? У нас другие дела…
– Подожди, – у Сергея выступила испарина на лбу, – это что, всё по правде?!
– Именно, по правде.
– А при чём тут Маяковский? Ну, этот говорил, это что?
– А-аа, – усмехнулся Игорь, – это о памятнике. На Тверской.
– Его, что, взорвали?
– Нет, урезали просто. Личная просьба любителя поэзии. Произвольная программа.
– Зачем?
– А что это Маяковский и в одну высоту с Пушкиным. Кажется метров по одиннадцать каждый памятник. Маяковский даже длиннее Пушкина получается? Да кто он такой? Причём, всего-то через квартал почти. Это что, по правде?
Сергей помолчал. Мысли спутались в плотный комок, надо было взять паузу. Игорь прикрыл глаза.
– Слушай, – продолжил, наконец, Сергей, – а что это, я тебе говорил, на Красной площади с мавзолеем было? Что там делают?
– Там уже закончили. Это коммунистов мобилизовали. Чтобы они своими руками историю исправили. И архитектуру. Свезли активистов, тысяч пять-шесть. Кайло, ломы в руки, и поставили задачу – за ночь чтобы ничего не было. И никакой техники, как в ГУЛАГе, вручную расколоть и по цепочкам – в реку. Успеете – молодцы, бегите врассыпную. Не успеете – тоже в реку. Успели.
– А самого-то, куда?
– Кого? Зю-зю? Или, этого, Вапилова? Этот должен был вдохновлять песнями в парадном строю у революционного стяга.
– Нет, этого я видел, я про тело говорю… – выяснял Сергей.
– А-аа, мумия?... Тут тоже непросто. На Павелецкой-товарной спецвагон поставили. Рефрижератор. В нём отсек с лавками. Отсек герметичный, только воздух чуть поступает. И туда же вывели регулятор температуры. Внутрь. То есть, когда внутри сидишь – сам температуру можешь регулировать. Хочешь, потеплее сделаешь, хочешь – холоду напустишь. Посадили туда дядюшку «Зю», а потом и Вапилова добавили. После площади. И сразу туда же, в этот отсек, мумию притащили. Одежду им выдали, как у вождя, без всяких, там, тулупов и свитеров. Чтобы всё честно. По коммунистически. И, закрыли, естественно. Пусть живут.
– И что, – не понял Сергей.
– Проверка на верность идеалам. Как только температура комнатная – вождь начнёт подгнивать. Запах издавать жуткий. И очень быстро. А чтобы не портился – надо в помещении серьёзный минус держать. Тогда живым очень холодно, околеть можно. Такая вот неразрешимая дилемма. Или себя спасай, или субстанцию вождя. То есть – объект поклонения масс. Ну, и видеозапись, конечно, ведётся. Для потомков, как без этого. Можно ставки делать, чем дело кончится.
– Жуть, – выдохнул Сергей.
– Сам в шоке, – согласился Игорь.
– Хорошо, а потом что? Не с вождями, а вообще. С городом.
– Потом посмотрим. По идее, «эти» внутри колец помечутся, и, почти все, сгинут. Как и те, кого они до этого «закрыли».
Сергей понял значение этого, просто произнесённого слова: «Закрыли».
– А дальше? – продолжил спрашивать он.
– Дальше нам тут делать нечего. Уйдём и забудем. А сюда, недели через две, скорее всего, подойдут войска, МЧС, всё вычистят, выгребут. Сломают весь этот выгоревший «новодел». Столицу, наверно, перенесут. Как везде, чтобы был небольшой город, спокойный. Канберра в Австралии, Бразилиа, Оттава в Канаде.
– Вашингтон, – пробормотал Сергей.
– Нет, – покачал головой Игорь, – Штаты это совсем другой вариант. Там ещё будет, мама не горюй…неважно… А тут, я думаю, перетащат в Рязань, там тоже Кремль отличный. Или во Владимир. Да я и не против Новгорода, чем плохо? А тут, восстановят потихоньку исторический Центр, опять будет уютный городок, лишнее отомрёт, большинство отъедет. Пробки исчезнут… Ну, это так, гипотезы. Мне это неважно и ни к чему. Задачи другие.
– Так это ты всё это придумал? – медленно произнёс Сергей. – Ты главный?
– Ну да, как же, – покачал головой Игорь, – ты что, думаешь, такое нормальный мужик сможет придумать? Я уж не говорю о том, чтобы запустить…
– А кто тогда?
– Только баба. В наше время, только. Римму видел?
– Ты же говорил, Мирра?
– Какая разница… Меня самого иногда оторопь берёт. Но, какая мощь, а?! А мы, так, по мелочам бы тыкались-пыкались…
– Как тогда, у реки? – прямо спросил Сергей.
– Ну да…или как фанаты на Манежной бузили бы. Спонтанно, бессистемно.
– А тут, что? Бессмысленно и беспощадно.
– Беспощадно, может быть, а вот, насчёт «бессмысленно»…
– Но ведь, сколько людей безвинных…
– Э-эх… – весело помахал рукой Игорь, – хватит эту «байду» разводить…насчёт безвинных. Нет, допускаю, могут некоторые сгоряча под нож попасть, но безвинных-то нет. Сам посуди… Вот ты, приличный человек – в порядке. Или, этот твой, в зоопарке…
– Николай Петрович?
– Ну да, Николай Петрович, – продолжал Игорь. – Ладно ты, ты предупреждён был. У тебя, какая-никакая, а защита была. А у него, что? А ведь в самое пекло попал. Почти что… Кремль – сам видел, стоит со всем содержимым. Кто ещё? Храмы, например, тоже все закрыты оказались. И священников нигде не видно. Пока что.
– Да ладно? – изумился Сергей. – Их, что предупредили?
– Зачем? Люди верующие, не только священники, вообще всегда побольше знают и чувствуют. У них своя система, связь прямая. У них старцы предсказать могут, откровения всякие. Я тут не спец. Но у них как-то разносится всё, своими путями. Так что они, тоже, думаю, отъехали до срока. Я так предполагаю… А «ордынцы», которые сейчас здесь, они совсем иные. Если бы им надо было страну захватить, власть взять, иго вернуть какое-то, данью обложить… Тогда бы они, может быть сразу стали бы церкви перестраивать, или просто ломать. Вообще, вели бы себя организованно и совсем по-другому, как в своё время. А они просто пограбить пришли. Единовременная акция, да ещё под контролем. Да, и полютовать им дали, причём вволю. Но они, конечно, красавцы! Разворачиваются «по полной». Но трёх дней мало. Тут вокруг столько всего… Им бы дней пятнадцать, месячишко. Они и дома бы по кирпичам растащили, плитку с тротуаров сняли. Но, уговор – три дня и стоп. А у них стопов и тормозов нет, поэтому и сами нахлебаются. Нам что, главное они сделают – поляну расчистят. А так как, заложников им брать, смысла нет, они их и не берут. Пленных – не брать. Поэтому, либо трупы, либо, как твой Николай Петрович…
– Я спать хочу, – вдруг сказал Сергей, – слушаю, а сам валюсь просто.
– Это от обилия впечатлений, – сказал Игорь и помассировал себе виски, – попробуй, помогает. Тем более, ты до сих пор думаешь, что вот, сейчас я проснусь, и всё… Хотя – хочешь, ложись. Прямо там, – Игорь показал в конец вагона, где были одеяла, подушки.
Сергей кивнул и пошёл туда.
Сколько он спал, определить было сложно. Он мог посмотреть время на телефоне, но он не отметил, когда отключился. Сергей увидел над собой лицо Игоря, который похлопывал его по щекам:
– О, а я думал уже водой отливать, – весело сказал он.
– Чего-то сморило, – протянул Сергей и сел.
– Вставай, собирайся.
– Куда ещё? – не понял Сергей.
– Сейчас перейдёшь на станцию «Тверская», а оттуда, минут через двадцать пойдёт состав на юг. Запоминай внимательно, доедешь до станции «Орехово», там тебя выпустят. Выйдешь на улицу и пойдёшь пешком по парку на юг. Дойдёшь до Кольцевой автодороги, до МКАДа, на неё не выходи, могут застрелить. Дальше направо, до трассы «Дон», до выезда на неё с Липецкой улицы. Там, где тебя тормознут, отдашь это, – Игорь протянул ему кусочек картона, похожий на визитку, на которой стоял штамп с цифрами и странный знак, похожий на неровный зелёный круг.
– И что дальше, – старательно запоминал Сергей.
– Дальше тебя пропустят. Ну, а потом сам… Уезжай подальше, отдохни. Лучше так, на юго-запад. Украина, Молдавия, Одесса… Да, денег возьми.
– Где, – машинально спросил Сергей.
– Вон, в мешках, – Игорь показал на кучу полиэтиленовых чёрных мусорных мешков, сваленных у закрытых дверей вагона.
Сергей встал, подошёл к мешкам, приоткрыл верхние два. Там «навалом» громоздились пачки рублей, долларов. Были и евро.
– Валюту не бери, – посоветовал отошедший к карте Москвы Игорь, – поменять негде. Банки перепуганы, пока там «устаканится»… Бери рубли. А если на Украину рванёшь – возьми ещё евро. Они получше долларов. Пока, во всяком случае.
– А сколько брать? – спросил Сергей.
– Сколько утащишь. Гов-а то… Не надорвись только. Что, жадность проснулась? Эх, люди-люди… Уж ты то…
– Да нет, я так просто… – Сергею стало стыдно. – Я же порядков не знаю.
– Тащи, чего там. Лишь бы ходить не мешали.
Сергей вытащил несколько пачек, предпочитая, тем не менее, пятитысячные купюры. Он надеялся наткнуться на синюю пачку по пятьсот евро, но сверху попались только две пачки по сто, и он их взял. Дальше ковыряться было неудобно, и он прикрыл мешки и сунул деньги в сумку.
– Ну всё, будь, – махнул рукой Игорь, – беги, не опаздывай.
– А остаться, что, нельзя, – зачем-то спросил Сергей.
– Знаешь, ты делай, что говорят, – со странной улыбкой сказал «Игорь», – а то, сам догадываешься, мало ли что…
Сергей, в принципе, давно догадывался насчёт «мало ли что». Он вообще, уже совершенно серьёзно понимал, что давно ходит, где-то, по самому краю. «Игорь» отвернулся, Сергей понял, что прощаться нет смысла, и вышел на станцию.
Пройдя тёмным переходом, он скоро оказался на хорошо знакомой станции «Тверская». По пути ему попалось несколько групп, занятых своими делами, молчаливых людей. Он отметил, что молодых среди них не так много. К нему никто не проявлял никакого интереса, хотя он всё время ждал сурового оклика и был готов к нему. Выйдя на станцию, он увидел поезд, стоящий на путях в сторону юга. Поезд был совсем небольшой, всего три вагона. Сергей решился пройти вдоль состава. Табло с часами над поездом не работало. В кабине машиниста находились двое. Задний вагон был завален мешками и коробками. Оставалось ещё два вагона, которые были пусты. Сергей вошёл в средний, сел и стал ждать. Через несколько минут двери «шипнули» и закрылись. Поезд продолжал стоять. Сергей встал, сделал несколько шагов, сначала вперёд, потом назад. Двери снова открылись, со стороны головы поезда в вагон вошла «она». Он её сразу узнал – «Мирра» или «Римма». Она сделала знак сопровождающим, и те, судя по всему, вернулись в первый вагон. Двери снова закрылись. Поезд медленно тронулся. Она подошла и села напротив Сергея. Он тоже опустился на сиденье. Поезд ехал совсем медленно, почти шагом, поэтому было довольно тихо. Свет в вагоне горел не полностью, но теперь он смог её разглядеть очень хорошо. Тем более, что на него она не смотрела. Пауза стала томительной, и он решился её нарушить:
– А как вас правильно называть? – вылезла из него довольно корявая фраза. – Мне сначала сказали Мирра, потом Римма…
– Не имеет значения, – услышал он уже хорошо знакомый ответ, – вот если бы десять человек отзывались одновременно, или, хотя бы два…
– Но, всё-таки, неудобно просто, – снова попробовал Сергей, и ему сразу стало не по себе, оттого, как фальшиво прозвучали слова из «той», оставшейся далеко, жизни.
– Неудобно… – повторила она, – неудобно…называй, как удобнее.
– Тогда, если можно – Римма.
– Можно… Не боишься?
– Нет, – честно сказал Сергей, – смысла нет. Оказывается, так всё близко…жизнь, смерть… Рядом совсем. И ничего не знаешь. Когда, сейчас, или лет через пятьдесят. Поэтому лучше и не думать. И потом, если честно – я сейчас, как во сне. Понимаю, реально всё, но, всё равно…
– Кажется, глаза закроешь подольше, откроешь, и всё кончится? – Римма смотрела уже прямо на Сергея. – Полный перрон людей, улицы в свете, пробки… Тебе этого хочется? Вот так, чтобы всё вернулось, и ничего не было?
– Не знаю… – сказал Сергей, наблюдая, как поезд медленно вкатывается на станцию «Театральная».
– Не знаю – плохой ответ, – поймала его взгляд Римма. – Как правило, когда человек хочет скрыть правду, и при этом не соврать, он и говорит – «не знаю». При этом, всё равно врёт.
– Может быть, – согласился Сергей, – но я, правда, вот что думаю, вроде, по нормальной логике, нужно бы хотеть вернуться в нормальную жизнь. Вернее, в ту, бывшую. Хотя, какая она нормальная… Но, всё равно, без крови, без убийств этих жутких… Но, самое ужасное, если бы мне дали выбор, прямо сейчас, реальный выбор – я бы монетку бросил, скорее всего. За ту жизнь, или эту…
– Интересно, чем всё кончится? – спросила Римма с полуулыбкой.
– Ну да, наверно, – снова начал размышлять Сергей, – или просто состояние это стало нравиться. Как будто прыгнул в пропасть, нет, столкнули, летишь, уже давно разбиться должен, а ты всё летишь… И даже разглядывать начинаешь, что вокруг. И летишь, летишь… Уже и не страшно. Интересно. Чем это, на самом деле, закончится. Ведь, всё равно, чем-то должно?
– Должно… – Римма вдруг засучила рукав куртки до локтя. – Ты мне вот что скажи, у тебя здесь шрам есть? Вот такой, примерно, длины?
Сегодня Сергею казалось, что он готов ко всему. Но тут к нему сразу вернулась способность удивляться. Вопрос был совсем из «той» жизни. Шрам у него был. Уже почти незаметный, потому что получил он его лет в пятнадцать. Точнее, это было умышленное членовредительство, задуманное как случайное, и случайно выразившееся в глубокий порез. Резал он сам, секционным ножиком для бумаги. Было это в летнем оздоровительном лагере «Факел», сменившим старое название «пионерский». Он ждал чего угодно, только не этот вопрос.
– Есть, – сказал Сергей и приподнял рукав.
– Значит, ты помнишь, откуда он? – Римма опустила рукав куртки.
– Да.
– Откуда?
– Лагерь «Факел». С Савёловского вокзала.
– Значит ты Серёжа, – произнесла Римма, – значит это ты. Я не ошибалась. Хотя Сергеев хватает…
– Не понимаю… – начал Сергей, – откуда!?
– Ты помнишь, кто тебя перевязывал, три шва наложил?
Он помнил. Врач лагеря куда-то уехала, осталась только медсестра, кажется практикантка из медучилища, в которую он был ужасно и безнадёжно влюблён. Ей было уже семнадцать, тогда два года казались пропастью, хотя он был рослый и, помимо музыки, серьёзно плавал. Но он не мог решиться даже заговорить с ней. И когда врач, толстая тётка в очках, уехала – он сам видел, как за ней пришла машина из Москвы – он сделал шаг. Достал острый нож для бумаги и, зажмурившись, полоснул по руке. Правда, сначала, он несколько раз махнул мимо, рука отказывалась резать и уходила на безопасное расстояние. И когда он, смог, наконец, себя заставить, разрез оказался куда глубже и длиннее, чем планировалось. Кровь ливанула так, что он машинально схватил вафельное полотенце, и, что было сил, прижал его к ране. Всё это происходило в деревянном корпусе, в общей спальне, где никого не было. Путь в медпункт был открыт, но надо было ещё незамеченным пройти пол-лагеря, что с окровавленным полотенцем было крайне сложно. Иначе бы с ним пошли приятели или кто-то из старших. План почти провалился, да и он сам почувствовал дурноту, голова начинала кружиться, и неприятно звенело в ушах. Он боялся, что теперь могут позвать начальство, вызвать «Скорую». Поэтому он первоначально и отверг вариант своего отравления в пользу пореза. Но медсестра была на месте, моментально выгнала всех лишних и они остались вдвоём.
– Меня перевязывала медсестра, – ответил Сергей на странный вопрос. – Совсем молодая. Семнадцать лет. Кажется, практикантка.
– Правильно. Врач уехала…
– Да, врачиха уехала. Осталась Люба.
– Да, Люба осталась… – «Римма» повернулась почти в профиль и вдруг улыбнулась совсем «другой» улыбкой.
– Люба? – сказал Сергей и онемел.
– Пусть будет Люба… Тебе ведь тогда пятнадцать было? Ну, плюс-минус…
Сергей мог только кивнуть.
– А мне уже семнадцать, – с той же улыбкой сказала она, – да, жалко…
И тут Сергея «пробило»:
– Я знал, что семнадцать! Это я в первый раз так влюбился. Может и в последний. Я бы давно из лагеря сбежал, только ты и держала. Я всё время прятался за сиренью, у медпункта. Или от столовой следил. С «тихого часа» смывался, отовсюду. Меня за это даже бить пытались. А на танцы ты не ходила.
– Нам запрещали. Да я бы и не пошла, что там, с вами, с детьми. Но тебя я заметила. Сразу. И видела, что следишь. Сначала думала, просто гормоны играют… А это ты дырки в душе сверлил?
– Нет, – радостно сообщил Сергей. – Я был честно влюблён. Наверно уже не совсем платонически, но честно. По самые уши! Я из-за этого и руку порезал. Чтобы с тобой вдвоём остаться. Хоть ненадолго.
– А говорил – на стекло упал… Я уже тогда подумала, вряд ли. Похоже на лезвие или скальпель.
– Секционный китайский нож. Просто перестарался.
Поезд уже несколько минут стоял на станции «Павелецкая».
– А почему мы стоим? – отвлёкся Сергей.
– Наверно на уличном перегоне, между «Автозаводской» и «Коломенской»выгрузка идёт, – Люба исчезла и появилась «Римма».
– А что там?
– Тематическая выставка. Выпросил один себе, для «мероприятия», Нагатинский парк, хотя он и за зоной. Но очень просил. Теперь свозит туда со всей Москвы по темам. Колдунов, магов разных, чёрных, белых, ему всё равно. Колдуний всяких, потомственных прорицательниц и целителей, ведьм… Отвороты-привороты… Что-то у него с семьёй они сделали, я не уточняла. Очень на них злой. Как собака. Почти год готовился, адреса, рекламу собирал, людей инструктировал… вот, сейчас и вывозит всех туда Почему туда – не знаю.
– А что там? – спросил Сергей.
– Могу только предположить… Наверно, как положено, тоже по темам – костры, колья для голов, бросание в кипяток и подобные тематические разделы… Там такие есть фантазёры, даже не представляешь…
– Подожди, – удивился Сергей, – они же экстрасенсы, должны предвидеть были, просчитать. Как это они здесь остались?
– Сама удивляюсь… А ещё больше удивляюсь, что ж это они со всяких неразумных тётенек и дяденек деньги тянут? Могли бы себе спокойно в лотереи выигрывать, в рулетки, «джек-поты» снимать. Там денег в разы больше. С их-то паранормальными способностями. И не было бы тогда ни лотерей, ни казино… Благое бы дело сделали. Но, не выходит, как-то…такая незадача… Если хочешь посмотреть, я скажу, поезд остановят, подождут.
– Нет, не обязательно, – уверенно сказал Сергей.
– Ну и правильно… – «Римма» отвернулась, посмотрела за окно на пустой вестибюль и исчезла, потому что вернулась Люба, – Я тогда тоже зацепилась. Нет, я не сумасшедшая, понимала, мальчишка ещё, я старше, да ещё и девушка… А тогда два года это… Правда ты высокий был, да что теперь. Потом, когда мы там, вдвоём, в медпункте остались, я всё почувствовала. И после, когда ты на перевязку ходил… А потом пришлось срочно уехать. И ты мне очень долго снился… Иногда даже не совсем прилично.
– То есть, если бы я тогда решился, ну, был бы настойчивее…
– Не-ет, что ты…вряд ли, – она снова улыбнулась той «Любиной» улыбкой, – хотя…женщины вообще в таких делах любят чувствовать себя «преступницами». Остроты добавляет, что ли…
– Значит я дурака свалял, – покачал головой Сергей, – но я и предположить не мог… Когда ты уехала, я почти сразу из лагеря сбежал. Сначала попробовал узнать, откуда ты, где живёшь. Бесполезно. Сказали, где-то на Фрунзенской… Я там с тех пор каждый двор знаю. Даже у метро, когда мог, от открытия до закрытия дежурил.
– Я знаю, что сбежал, – кивнула Люба, – я ближе к концу заезда приезжала за справкой. За дубликатом. Но это, так, повод был. Я оригинал и не теряла. Дай, думаю, посмотрю на него ещё раз. Просто, чтобы успокоиться.
– Успокоилась?
– Нет. Тебя же не было.
– А сниться перестал?
– Нет.
– Долго ещё снился?
– Долго… До сих пор. Правда, очень редко.
– Вот я дурак… – Сергей даже закусил до боли губу, – нет, ну то, что ты мне снилась, тут и говорить нечего. Я даже спать специально пораньше ложился и тебя представлял. Как встречу, подойду, что скажу…ну, и что дальше будет. А потом ты мне снилась. Даже, когда собирался жениться, всё равно забыть не мог. Представляешь!? Это с пятнадцати-то лет! Откуда это? А потом, вдруг – раз и прошло…
– Это я тебя отпустила… – задумчиво произнесла Люба, – да и то, не совсем…
– Я…не понимаю, – Сергей приподнялся и снова сел.
– Я и сама не очень понимаю…нет, не ищи, никакой тут мистики нет. Это я сейчас вспоминаю, думаю…
Сергей снова внимательно оглядел Любу:
– Нет, теперь я тебя сразу никогда бы сам не узнал. Ни за что. Надо же…прошёл бы мимо.
– Ты и не узнал, – ответила Люба. – А я тебя – сразу. В этом тоже разница, между мужским и женским.
– Может быть… – согласился Сергей, и тут ему пришла в голову невероятная догадка. – Подожди…а ты когда про меня узнала? Только что? Или уже раньше? Это поэтому меня у Игоря не «прибрали»?
– У какого Игоря? А, да, у «Игоря»… Просто потом другая жизнь началась. Совсем другая. Может быть тогда я и перестала сниться...это предположение.
– Какая жизнь? – переключился Сергей.
– Тебе это ни к чему. Всё изменилось. Имена, фамилии, суть…
– Ты за что-то мстишь? – серьёзно спросил Сергей.
– Да ты что, – неожиданно рассмеялась Люба.
– Тогда, зачем? Зачем это всё?
– Просто, делаю, что хочу. У меня давно мужские мозги. Настоящие, каких теперь очень немного. А суть – бабская осталась. Ещё какая! Может мщу, может нет, кто меня знает… – она снова засмеялась.
– И тебе, что, это нравится?
– А что тут может нравиться? – Люба сразу оставила смех.
– Если ты делаешь, то, что хочешь, значит, тебе это нравится?
– Нормальная баба почти всегда делает то, что хочет. И очень часто почти сразу об этом жалеет. Снова делает и снова жалеет. Потом, забывает о том, что жалела… Просто, когда мозги по-мужски работают, желания другие возникают. Не женские. Не путай, по-мужски, а не как у самцов. Там мозгов-то… В этом смысле большинство мужиков мыслят как бабы. Только хуже их это скрывают.
Поезд тронулся. Некоторое время они просидели в молчании.
– Послушай, – не удержался Сергей, – но ведь я правильно понял, не знаю, как выразиться, одним словом – ты тут главная?
– Как смотреть, – Люба, казалось, думала совсем о другом, и отвлекалась с неохотой, – не я же это придумала. Просто какой-то камень отрывается первый и катится с горы. Часто, так вниз один и докатывается. Ну, прихватит по дороге ещё один-другой. Не страшно. А бывает, такой же вроде камень, даже поменьше, трогается, и всё. Лавина понеслась, тысячи тонн увлечены, сметено всё. Что, камень какой особенный? Масса стала критической? Может быть, не знаю, но когда-то это должно происходить. Не может быть только рождение. Должна быть и смерть. Во всём, кроме великого. Но великого, за всю человеческую историю, случилось очень мало. Вот столечко, – она показала два почти сомкнутых пальца. – А вот всему остальному, начиная от рождения, готовится смерть.
– И поэтому во всём таком главная – женщина? И сегодня, здесь? – осенило Сергея, – потому что она, и символ рождения, и символ смерти. Женщина – мать. И женщина «с косой».
– Красиво, – согласилась Люба, – может быть, оттого, что верно… У тебя тоже мужские мозги.
– Тогда значит, что ты смерть? – Сергеем овладело странное, бесшабашное веселье. – Где же твоя коса?
– Я сама – коса, – это было сказано холодно, и скорее «Риммой», чем Любой.
Они въезжали на следующую станцию, на «Автозаводскую», где поезд опять остановился.
– Нет, я всё-таки не пойму, – снова попытался выяснить Сергей, – как это всё можно было так подготовить, чтобы никто не узнал? Ладно, милиция-полиция, но есть ещё ФСБ. Журналисты, наконец. Телевидение…
– Да, вот насчёт телевидения сейчас должен человек подъехать, – Люба посмотрела на часы, которые носила на правой руке, – а ФСБ – что ФСБ? Или МВД? Мы государству-то не угрожаем. Цели другие… Может они и знали что-то…или догадывались. Но они нам не мешали. Может – не могли, может – не хотели. А журналисты, кто им верит? Много ты слышал от них реальной правды? Что, никто не видел, какой здесь сценарий ставился? И в Европе то же самое. Что, просто так эта волна с юга накатывала? И никто не понимал ничего? А что писали? Ах, как там тяжело. Работы нет. Есть нечего. Да там, где есть нечего, всегда работы навалом. Просто у них «свой-чужой» работает совсем по-другому. Вот, настроили, в Союзе ещё, в Средней Азии, к примеру, производств. Завезли отсюда рабочих, инженеров, врачей и так далее. Пока дубина КГБ, армии, работала – все жили. Развалили силовиков и – давай, до свиданья. Там «чужого» прищемить, забрать у него – не вопрос. Квартиры бросали за бесценок, машины вывезти трудно было. Кто смог – сбежал. Кто не смог – не смог. Почти никого и не осталось. Ни производств, ни людей. Всё растащили, а где новое брать? Причём, у тех, кто из «своих» больше хапнул – отобрать нельзя. «Свой». Значит сюда, по проверенному плану. Сначала молодых, неженатых, крепких. Те, поначалу, гнутся, работают. Другие стараются места послаще занять, деньги подтягивают. Через «своих» главных, которые их из общего госбюджета, или через криминал, отмывают, обналичивают. Покупают дома, квартиры. Покупают местных, начальство, полицию, чиновников. Покупают самых слабых и гадких. Перед населением местным пригибаются до поры. Всем: «Брат, брат». А шлюзы уже открыты. Втягиваются родственники, покупается гражданство. И вот их уже миллионы. Все СМИ, за редким исключением, согласованно мямлят в одну дуду: толерантность, мир-дружба. А тут и стратегия и тактика и оперативность. Молодые парни наших неудовлетворённых дур находят, облизывают, женятся. И дети уже граждане. Все и сразу. Но все они будут уже их веры, их традиций. Тут толерантности никакой. Здесь – муж не позволит, его община. Там, у них, где-нибудь на мусульманском Кавказе, Азии, вообще запрещено священникам крестить детей из смешанных семей. И, если что, могут даже и тело священника не найти. Это где ещё редкие храмы стоят, да и то, скорее, держат там их, как заложников, на всякий… И все эти запреты, поступки, не по закону – по понятиям. А они только по ним и живут. И всё это мычание, что надо новые законы, равноправие, упорядочить… Какие законы? Законы только мы выполняем, да и то – более-менее. А они, как жили по своим родоплеменным «законам», так и живут. Что при СССР, что сейчас. И это совсем не значит, что они плохие, хуже нас, лучше… Просто – они «такие». И если в Союзе они, в основном, у себя размещались, то теперь – фас… Ну и что, пишут об этом твои журналисты?
– Они не мои, – возразил Сергей.
– Неважно. Главное, это всё одностороннее движение. Наши дуры так и не понимают, что когда время придёт, её замечательный и непьющий Хаким или Ахмед, может значительно измениться. Скажут ему старшие, всё хватит, бери в дом главную. И приведёт он какую-нибудь Зухру, которая и станет главной. И это справедливо. Это их правила и уже «их» территория. А Маня будет полы мыть и мокрой тряпкой по шее получать. Или ходить на рынок в хиджабе или парандже, это в лучшем случае. Все они, это так, инкубаторы для новых хозяев.
– Да ладно, – не удержался Сергей, – я сам знал, бывают искренние чувства, это точно…
– Бывают. Но только это всё равно, до поры… И всё это только в одну сторону, «оттуда» – к нам. На нас. Или ты, может быть, хочешь попробовать, взять неженатых парней, поехать, куда-нибудь, в солнечный Азербайджан, поселиться, закадрить там местных девчонок, обратить в свою веру, вместе с ними построить церковь и водить туда детей по воскресеньям? Свинину жарить на улице в священный месяц. Организовать местный славянский рынок. Попробуй, открой клуб самоубийц… А здесь уже скупаются целые подъезды, пока на окраинах, местные выжимаются, неважно, пригород это Москвы, Парижа или Стокгольма. Закрываются дворы, полиция туда лезть боится и не хочет. Там уже в открытую – другая страна, другая Родина. На обычной войне это называют «скрытое сосредоточение», накопление сил. Это может быть долгий процесс, но это запущенный механизм, план. Ну, а потом, выборы, халифат, каганат, неважно. Те, кто их сейчас по всему миру прикрывает информационной завесой, думают, что работают на себя. Для них объединение «местных» – большая опасность. Они больше боятся насморка, чем гильотины. Когда только чуть придёт власть «тех» – они всю эту информационную конструкцию сдуют в два счёта. Для них атеиста убить – доброе дело. Или язычника. А в информации, «шоу-бизнесе» и так далее, почти все, либо атеисты, либо язычники… Извини, что так долго, но я тебе очевидные вещи сказала, которые у всех на виду. Идёт оккупация, ползучая, жесткая. Обычное дело. Да не то, что ФСБ, любой здравый человек это видит и понимает. И что? Кто этому всерьёз помешал? А ведь процессу уже десятки лет. И он совсем не стихиен. Так если такую глобальную организованную систему прощёлкали, уж такую локальную ерунду, как сегодня – могли вообще не засечь. Тем более, что головы у нас совсем не хуже, а опыта больше.
– И злобы, – сказал Сергей.
– Может быть, у кого-то и злоба есть, – кивнула Люба, – может быть даже у многих. Но это, так, выхлопы. У меня – нет. От злобы я, максимум, что смогла бы, гранатами обвешаться и посреди Болотной или болельщиков «Анжи» подорваться. И что? Только хуже.
– А тут, что, прока больше? – спросил Сергей. – Ну, будет трупов больше в сто, тысячу раз, и что это изменит?
– Всё! – отрезала «Римма». – Всё изменит. И не в трупах дело. Вам враньём голову заморочили, написал классик когда-то по обиде о дураках и дорогах. И вам по голове этим долбят. Про две ваши беды. Чтобы не забывали, что вы дураки и ничего делать не умеете. Хотя и Америке и в Европе дураков не меньше, да и дороги строить уже и тут научились. А вот главные две беды, из-за которых здесь уже всё горело – от вас закрывают.
– Какие? Какие ещё две беды?
– Кровники и корыстолюбцы. Вот две главные беды за последние сотни полторы лет. И сегодня. Ты об этом подумай. И поймёшь… А значит – их надо было столкнуть. Кровников с корыстолюбцами. Первые пришли Москву взять. Вторые – купить и продать. Их идея – заберём Москву – получим всё. Историю не учат, забыли Смуту, поляков. Надо было их симбиоз развалить. А это несложно. Кровники мощнее. Они не предатели. Нет, нас обмануть, кинуть, для них вообще не вопрос. Мы так, человеческий материал, досадная помеха здесь. Но с нас взять нечего. А если вовремя подсказать, с кого можно взять, сколько и когда? Да ещё, взять в открытую, без последствий…как бы. Тут они нас с удовольствием используют. И мы не против. Но мы говорим им лишь первую половину. Это тоже наше право. Они нам тоже главное не рассказывают…
– А вторая половина, это то, что их могут убить, – вздрогнул Сергей.
– А я никого не убиваю, – спокойно продолжала «Римма», – я просто уравниваю шансы, ставлю всех в равные условия. Чтобы здесь они оказались так же защищены, как мы «там», у них.
– То есть – никак?
– А это время покажет. Немного уже времени осталось.
– То есть всё задумано так, чтобы пришлось убивать, – потёр лоб Сергей, – другого выхода не предусмотрено.
– Ну, почему. Были чёткие договоренности, сроки. Тебе же он, ну «Игорь», должен был рассказать. И это правда. Им дали возможность забрать всё, что им надо. И смести тех, кого они и так бы смели, только позже. Правда, они хотели бы их свалить вместе с нами. Но, не вышло, они это поняли и смирились. Пока, на словах. Они ещё думают вернуться. Но, скорее всего, они решили вообще не уходить. Просто, забрать всё, отправить в свои «чёрные дыры», и остаться. Нет, если они на самом деле, сделают то, что должны, заберут своё и уйдут за три дня – их никто не тронет. Здесь – не тронет. Но они не уйдут. Потому что ценности, доступные богатства и захваченная территория – для них реальны, осязаемы. А мы – так, абстракция, фантом.
– А могу я понять точно, кто это «вы»? – задал Сергей вопрос, который собирался задать очень давно, ещё «Игорю». – Или – «мы»?
– Это сам, сам, – ответила всё ещё «Римма» подойдя к дверям, которые открылись, – тут говорить не о чём. А в определениях путаться, так это для «телешоу». Тут всё конкретно и ясно. Поэтому-то ничего формулировать не требуется.
– Хорошо… – Сергею казалось, что он никак не может сказать что-то очень важное, ускользающее, – ты думаешь, что среди «ваших», «наших», не было бы так же? Запусти сюда наших «безбашенных», разве что-нибудь было бы иначе?
– Мне всё равно. Может быть. Только я оттуда, с Запада, Севера, Востока, пока что нашествия не ощущаю. Зато там тоже ощущают. Но центр – здесь. А те, кто сюда рвётся за славой и деньгами, вполне возможно, сейчас и попадают под ножи. Издержки профессии. Кто хочет больших и лёгких денег, должен быть готов к большим рискам. Мне их не жаль.
– А тебе вообще, хоть кого-то жаль? – чуть не крикнул Сергей.
– Конечно… – она снова села и моментально, к чему Сергей никак не мог привыкнуть, стала совсем другой, – тебя жаль…себя… Жаль, что ты тогда не нашёл меня, когда искал на «Фрунзенской». Потому что потом это было уже невозможно.
– Почему?
– Так уж… Всё, извини, Эдик приехал, – она повернулась назад и он снова увидел её мгновенное перевоплощение.
В вагон быстро вошёл русоволосый дядька, худой, со светлыми прозрачными глазами. Он остановился перед «Риммой» и замер, сняв с плеча сумку.
– Ну, – спросила она, – как там?
– В шоколаде, – улыбнулся он одними губами. – Тема закрыта. Показать?
– Давай, садись.
Эдик покосился на Сергея, сел справа от «Риммы», открыл сумку и достал ноутбук.
– Я пока ехал, всё сюда скинул, – сказал он, – там немного, времени снимать не было. Но я ребят из технического центра попросил, своих, они там, в деталях расстарались, для истории. Я, так, основное, для отчёта, для дома, для семьи.
– Башня упала?
– Легла, как заказывал. Это тебе не «Ночной позор»…или дневной, я не помню, где в этой лабуде башню валили. У нас легла чётко, по Королёва, по улице, в сторону метро «ВДНХ». Дома почти не зацепила. Сапёры – мастера. В пять сек заряды поставили, шлёп, тросы в лохмотья, и она, так, тихо-тихо, потом грохот, треск и пылюга…вот, это как раз на начале…
– Мне уйти? – спросил Сергей, сидящий напротив.
– Как хочешь, – отвлеклась Римма от ноутбука, – хочешь, посмотрим.
– Какая башня? – спросил Сергей, не зная, что делать. – Останкинская?
– Не Пизанская же, – ответила Римма.
Сергей встал, сделал пару шагов в сторону выхода, потом остановился, повернулся, и Римма, не глядя, указала ему на место по другую сторону Эдика с ноутбуком. Сергей вернулся и сел на указанное место.
На экране было видно огромное облако пыли. Сергей узнал улицу Королёва, где располагался телерадиоцентр. Снимали откуда-то, ближе к Ботанической улице.
– Это я с монорельса снимал, – пояснил Эдик, – с ветром угадали, к востоку сносит. Может сначала запустить?
– Время тратить… – сказала Римма, – хорошо упала. Дальше давай.
– Дальше сначала на словах, – продолжил Эдик, нажав на «паузу». – Пока башню готовили, все группы уже вошли. Сначала без шума, без паники. Там, внутри, в АСК-1 и АСК-31 наших уже больше ста было. Те, кто заранее, по пропускам. Это они все пульты отключили, охрану спокойно сняли, вывели и по домам отправили. А потом, всё, как репетировали. Это же не девяностые, не «колун» Макашов. У всех точные планы, участки, схемы. Хоть в темноте работать можно. Сразу всех, кого наметили: руководство, функционеров, режиссёров, корреспондентов, и так далее, всех, кто на территории – всех взяли. Кроме операторов, монтажёров, осветителей, короче – технарей. Тем просто легкий пинок, и вслед за охраной. А тех, кого взяли, со студий, со съёмок, из кабинетов, столовых, сразу выводили. Потом, у семнадцатого подъезда, в пять постов отфильтровали. Надёжно. Зрителей, обслугу там, понятно, всю эту публику тоже, аккуратными пенделями к Ботанической, и они оттуда бегом, врассыпную. Остальных – к пруду.
– В зданиях никого не оставили? – спросила Римма.
– Нет, ну я же не тепловизор, откуда я знаю, – обиделся Эдик, – кто-то спрятался, естественно. Но мы, честно, потом шумели, трансляцию включили, петарды бросали, с мегафонами ребята пробежались по этажам, на всякий… Ставили в известность, объясняли перспективу… Дальше смотрим?
– Давай, – кивнула Римма.
– Вот, теперь к пруду, – снова включил запись Эдик, – вот, вся эта «гвардия» у пруда марширует. Во главе с Тельманом.
– С кем? – не понял Сергей.
– С Тельманом, – сказал Эдик, – это мы так его зовём. Был такой пассажир в Германии. То ли он рейхстаг поджёг, то ли нет, я не следил…
– А, я понял, – вроде бы догадался Сергей, вспомнив имя Тельмана.
– Может догадался, может и перепутал, – не очень доброжелательно сказал Эдик. – Ладно…это я на другую сторону пруда иду, забыл камеру выключить. Ну, там видно, контейнеры…башня валяется, соответственно. Мы подождали выводить, пока пыль снесёт. Да…вот их в контейнеры грузят. Вон, видно, автокраны стоят…сейчас, промотаю чуть. Вот, пошёл первый. Закрыли, подцепили и – бултых.
– То есть, в пруд побросали, что ли? – строго спросила Римма. – Сам придумал?
– Ну да, а кто же? – подтвердил Эдик, – А как же ещё? Так думали, сяк… Быстро, вполне «форматно». Никаких ужасов.
– А что ж это вы, садюги, в последние два контейнера ещё никого не загнали, а первый уже в пруд бросили? – нахмурилась Римма. – Они же всё видели, вот, вой какой пошёл…э, куда, верни изображение.
– Я там дальше не снимал, – смутился Эдик, – ну да, недоработка вышла. Прощения просим, поторопились. Но, справились же… Что мне теперь, голову пеплом посыпать?
– И женщин тоже? – спросил Сергей, чувствуя, как у него зашевелились волосы.
– А как же… А это кто вообще, – недоумённо поинтересовался Эдик у Риммы.
– Это мой человек, – ответила она, – не отвлекайся.
– Да? Странно… – Эдик снова уткнулся в ноутбук, – а это, собственно, почти всё. Этих всех побросали, не знаю, отмоются или нет. Может живыми останутся, мелковат прудик…ну а на нет и суда нет… Да, а в это время в здания уже машины загоняли. В технологические коридоры, где были, где просто таранили… Сколько тонн, я не считал…много очень.
– Что? – спросила Римма.
– Обычное дело. Тротил, гексоген. С тех складов, помнишь… «Уралы», «Камазы», я тут снял немного, видишь… Вот, а это мы уже отъехали, наши все вышли…сейчас.
– Это откуда снимаешь?
– Не поленились, отъехали к ВДНХ. Колесо обозрения запустили, поднялись. Какой вид, а?
– Художник, – согласилась Римма.
– Боялся, нет сил. И так высоты боюсь, а тут, куда денешься. И кураж бешеный. Принял, естественно…
– Я чувствую, – покачала Римма головой.
– Нет, немного. Да вылетело всё сразу из башки. Смотри, как грамотно, всё внутрь складывается, или в сторону Бутырского Хутора летит. Мы даже волны не почувствовали. Подворье, усадьба, всё цело. А весь комплекс в кашу! Вот мужики мастера! Всё, больше не снимал. Пыль в нашу сторону тоже понесло. На землю спустился, колени трясутся…
– И ещё принял.
– Допил, там было-то… Дальше, операторы должны были из Ботанического сада выйти, снизу результаты отснять. Я их туда отправил, отсидеться. Но это я потом… А так, я сразу сюда. Заехал, только «Комсомолец» проверил, «Эхо», на Татарскую заскочил. Но я на «Харлее», мигом…всё.
– Ну, и как там, – без видимого интереса спросила Римма.
– Нормально. Нет, не так, конечно, но примерно. Правда в «Эхе» их, главный, лохматый, куда-то пропал. Ужас всякий рассказывали, чуть ли не скальп с него сняли. Может фантазии…хотя сегодня, кто знает.
– Подождите, – вмешался Сергей. – А «Комсомолец», это что, газета?
– Издательство, – бросил Эдик, не глядя, – ну, и газета там…какая разница?
– Так ведь это серьёзная газета. Большая. Там много разного было. И что, их тоже…
– А как же с сутенёрами поступать? – удивился Эдик. – Только калёным железом.
– При чём здесь сутенёры?
– Так сутенёры и есть. То, что вруны, ладно. Этих везде полно. А за сутенёрство ответ ещё круче. Что такое сутенёр? По сути? Тот, кто под свою крышу проституток собирает. Потом, обеспечивает их клиентами. А за это берёт с них деньги. Так?
– Так, – согласился Сергей.
– Ну, и что? Открой газетку. Такую, или похожую. Там, на одной из страниц, всё это присутствует. Вот все они там под названием «досуг» выставлены, можно всех посмотреть, мулатки, дамы, кого изволите. С телефонами, краткими характеристиками. Вот их клиентурой и обеспечили. Под крышей газетки. Тут не крыша, целый браузер. А за это с ними делятся. Или ты думаешь, всю систему объявлений из филантропии публикуют? Нет, допускаю, с кем-то, может быть, натуральный обмен практикуется, на корпоративах, там… Да мало проституток, там тебе и малолетки и пидрики. Так что самый их главный, в этой газете, попросту сутенёр. А те, кто непосредственно развозит, на звонки отвечает, прикрывает, – это так, шелупонь, охранники, водилы, «мамки». Все на главного горбатятся. И везде враньё…писали бы правду – проститутка Лена, пидрик Лёлик. А тут целая система вранья. Как же, «досуг», «молодые дамы», «пареньки», тьфу! Вруны и сутенёры. Так что разборка «по делу».
– Но там же ещё много страниц, это же не главная.
– А ты уверен, что не главная? – ехидно ощерился Эдик. – То, что не первая полоса, ещё ничего не значит. Представь, что будет какая-то газетка с названием «Интернационалист», предположим. Чтобы запоминалось. Новостей сейчас всяких наковырять, сенсаций дрянных – не вопрос. Это не литературу писать, таланту не надо. А в глубине – страничка. Предположим «Отдых». Или, «Релакс». И там, внутри «тяжёлый релакс», «средний», «лёгкий». Ну, ясно, все сразу разчухают, что, к примеру – «средний латинский релакс» – это «кокс» из Колумбии. А «тяжёлый арабский» героин из Афгана. Лёгкий – марихуана. И так далее. С ценами, телефонами, как тебе? И, для чего эта газета? Что главное? А может, это у них, у врунов, такие опознавательные знаки. Перед «рогатым» отчитываются, кто их разберёт.
– Я всё-таки не понимаю, – обхватил голову руками Сергей и поднял на Римму глаза, – чтобы так, всех подряд. И зачем взрывать, жечь, топить?
– Это ты у него спрашивай, – спокойно ответила Римма, – я в чужие дела не лезу.
– Зверство просто, – прошептал Сергей, – настоящее зверство…
– Слушай, я всё-таки не пойму, кто это? – полностью развернулся к Римме Эдик. – Если бы не ты, я его давно бы убил. А за «зверство» ещё бы и съел.
– Нет, я не понимаю, за что так…– не слушая Эдика, продолжал бормотать Сергей.
– Объясни, – бросила Эдику Римма.
– Да я уже всё объяснил, что им говорить, если «оне» не понимают. За что? За враньё. Кто тебе сказал, что там всех подряд? Отбирали, готовились. Знающие, между прочим, люди. Давно готовились, работали, всех в лицо выучили. Нет, конечно, брачок был…но минимальный. Думаю, процентов десять, не больше. Это разве зверство?! Вот сейчас в «Склифе» зверство начнётся. Туда сейчас к доброму доктору «Вилли» врачей свозят. Он их сейчас тестировать будет. У него там такие досье, по клиникам частным, не частным… За все нагрузочные диагнозы ответят. Кто успеет, естественно.
– Это как? – спросил Сергей.
– Что как? – зло ответил Эдик. – Ты что, не знаешь, как за «бабки» лечат? Смотрят, если с тебя что вытащить можно – найдут кучу болячек, и хламидий, клещей каких-нибудь. А то и вообще, что-то смертельное. Заставят копеечное «плацебо» за тысячи долларов жрать. Даже соперировать могут, хоть там и нет ничего. А потом, попадётся порядочный доктор, типа Вилли, а он диагност великий. И окажется, что ничего и в помине не было. Но уже, ни денег, ни здоровья. Вот, в частности, по этим фактам, тоже будут назначать кару. Был факт – ложись. Сейчас твой коллега у тебя и вырежет то, что ты у такого-то дяденьки или тётеньки удалил не по делу. Ах, ты не удалял, только разрезал и вид сделал? Ошибся? Вот и тебя разрежут и посмотрят, нет ли чего. Причём – бесплатно. Правда, без наркоза, ну тут уж… БАДы прописывал старичкам за последние их кровные? Вот тебе и затолкают их сразу с двух концов, пока они внутри не встретятся. А уж как там кишечник сворачиваться будет, надо было раньше думать.
– А если не станут коллеги резать да заталкивать, – спросил Сергей.
– Это честные не станут. Которым и так бояться нечего. Ну, разве заставят упаковок двадцать лекарств сожрать, которые они, по слабости и бедности, по договорам с фирмами в поликлиниках прописывали… А вот те, кто всерьёз организм портил, кого следующего распатронить могут – те в очереди драться будут за право вскрыть себе подобного. Потому что исполнителям – сразу амнистия.
– Но, всё равно, всех же не накажешь, – втянулся в разговор Сергей, – просто не успеешь.
– Во-от, правильно рассуждаешь! – одобрил вопрос Эдик, – поэтому их и свозят всех во двор, что на Садовое Кольцо выходит. Там помост и столы для экзекуции. Всё публично. Быстро, по одному, по два, выдёргивают из толпы. Путём случайного отбора, в кого какая-то фигня с краской попадёт. И – на эшафот. Представляешь, каково тем, кто в толпе. Вот они выть будут от страха! Так что «релакс» почти полный… И это я про пластических лекарей молчу. Тут у «Вилли» особая привязанность. Нет, тех, кто с ожогами возился, с увечьями, те – «аксиос» и домой. А вот всякие «сиськонакачиватели», «губонадуватели», «жирососатели»…мне даже страшно, что и куда им будут вдувать, в какие места и сколько… Меня Вилли звал, но даже я не пойду. У меня нервы слабые.
– Бред, кровавый бред, – снова забормотал Сергей, – какой-то Босх.
– Вот и я говорю, – согласился Эдик, – а ты говоришь, у нас зверство. И это ещё фигня, вот в Нагатинском парке – там, говорят, да!
– Это, где колдуны, маги, провидцы…
– Ну да. Ведьмы, прорицательницы, всякая нечисть. Вот там, говорят, Хэллоуин пойдёт. Там ребята серьёзные… Ладно, ко мне всё? Тогда я погнал.
– Ты сейчас куда? – спросила Римма.
– Ещё разок проеду, проинспектирую, так сказать, и за Кольцо. Но уж не к «Склифу», и не в Нагатино, это точно, – Эдик исчез за дверями.
Они снова остались вдвоём. Сергей встал и, размявшись, прошёл по вагону.
– Ладно, – попытался он рассуждать, – ладно, тут ничего не изменишь. Но тут хоть логика есть. Жуткая, но просматривается. И с газетами, и в Останкино, да и с врачами… Но при чём здесь эта «дикая дивизия», «ордынцы». Их-то за что на заклание? По национальностям, что ли? Так был уже Гитлер.
– Гитлер тут не при чём, – Римма тоже встала и потянулась, – и по этому поводу я тебе, что могла, сказала. А уж как ты услышал… Просто вам в голову вбили – «нет преступных народов, а есть преступники». Это верно. Но есть ещё и статистика. Поступков, свойств, черт характера. То есть – репутация. Человек свою репутацию нарабатывает годами. Народы – десятилетиями, веками. И она, на каждый конкретный период достаточно адекватная. Если я тебе сегодня скажу, к примеру: немец, китаец, цыган, японец, узбек и так далее, у любого по каждому создаётся некий обобщённый образ. И, уверяю, если собрать сто человек и заставить их описать характерные особенности представителя каждого народа, все сто дадут каждому представителю народа схожие определения. А если, например, тебе дают большие деньги. Но условие: ты должен их все доверить в управление представителю какого-нибудь народа. И дают список из десяти названий разных народов. Обезличено, просто назови, кто. Какой национальности. Иначе денег не получишь. Построй по ранжиру. Так вот, если взять те же сто человек и сопоставить списки, они тоже мало чем будут отличаться. Так что каждый народ имеет свою репутацию, так же, как и человек. И потерять репутацию, создать себе отрицательный образ, гораздо проще, чем потом восстановить. Но – реально и то и другое. Только бессмысленно искусственно уравнивать репутацию одних народов с другими. Все разные. Как и люди. С одними хорошо работать, с другими – водку пить. С третьими лучше вообще не пересекаться. Сегодня. А через век, глядишь, местами поменялись. Это не константа, но это факт. И это внутри каждого, что бы ни говорили… Ладно, мне пора, а тебе надо ехать. Помнишь, до станции «Орехово», тебе всё должны были объяснить.
– Да, я помню.
– Тогда прощай, – Римма последний раз задержала глаза на Сергее и резко вышла из вагона.
Сергей хотел спросить, почему «прощай», хотел ещё что-то сказать, но ничего не успел и сел обратно на то место, на котором сидел до этого. В голове было пусто. Что делать дальше он не представлял, хотя инструкции были достаточно точные. Поезд медленно тронулся с открытыми дверями. Стены туннеля слегка подсвечивались тусклым освещением вагонов. Двери так и не закрылись. Сергею ужасно захотелось курить, хотя он давно и надёжно бросил. Он встал и прошёлся по вагону. Вдруг свет в туннеле начал прибавляться, поезд выкатывался на открытый участок перегона между станциями «Автозаводская» и «Коломенская». «Правильно…»,– думал Сергей: «Около «Автозаводской» Третье Кольцо сходится с Окружной железной дорогой. Тут она и вышла. Где тот самый рубеж, за которым должно быть спокойно. Хотя…Нагатинский парк, да, вот же он, рядом…».
Поезд двигался очень медленно. При желании вполне можно было спрыгнуть, отметил Сергей. Они проехали большой пруд, начались какие-то корпуса, торговые комплексы. На встречных путях они уже миновали несколько стоящих пустых составов с небольшими интервалами между ними. Кажется за вывеской «Техносила», неподалёку от заправки «Газпромнефти», бетонный забор с колючей проволокой, ограждающий метропути, был повален. И тут Сергей начал слышать тихий, но нарастающий шум.
Это был странный шум. Он казался однородным, но в нём явно смешивались сотни, совершенно различных, звуков. Наконец стало возможным эти звуки различать. Сергей понял, что тут есть многоголосие воплей и криков, удалённых и приглушённых. Это было человеческое наполнение общего шума. При этом слышался равномерный треск и гул чего-то неодушевлённого. Поезд еле тянулся, и Сергей понял, для чего был повален забор. Вдоль путей, к широкому пролому, застревая на колючей проволоке и дальше, через дорогу, к парку, беспорядочно валялись тела. Где-то чаще, где-то реже. Они лежали в самых разных позах, можно было даже принять их за спящих, если бы их было одно-два. Но чья-то безжалостная рука разбросала их десятками, если не сотнями. И, очевидно, произошло это совсем недавно. Скорее всего, их всех и привезли на тех поездах, которые сейчас встретились им пустыми. Много было женщин, в основном, дородных брюнеток, в зрелом и даже, перезрелом возрасте. За рядами деревьев, после асфальта шоссе, угадывалось интенсивное движение, вырывалось высокое пламя нескольких огромных костров, дым от которых уходил на восток, от Сергея. Он понимал, догадывался, что там происходит. И если уж Эдик называл это зверством, то ему стало совсем не по себе.
Он никогда не пересекался с сообществом всяких магов, экстрасенсов, колдунов, прорицателей и тому подобных, он не искал их. Мало того, он даже не задумывался всерьёз о степени достоверности всех этих, широко рекламируемых «паранормальных» явлений. Но, почему-то, он всегда переключал телевизор, когда на экранах обильно появлялись всякие черноволосые, густо размалёванные, уверенные тётеньки, когда собирались целые взводы всяких «экстралюдей» в многочисленных телепередачах. Не читал он и всякую рекламу, рассыпанную по страницам газет, журналов, в невероятном количестве. Нет, ему не было страшно, он не испытывал боязни перед чем-то неведомым. Ему было, скорее, стыдно и неловко за них, когда они, как в плохой самодеятельности, неуклюже водили в воздухе руками, нескладно произносили какие-то бездарные тексты, наигранно строили гримасы. Больше всего его удивляло, что находятся те, кто всё это смотрит и, вполне возможно, даже обращается к подобным субъектам за помощью. Но, видимо, такие были и немало… Откуда-то же брались деньги, чтобы оплачивать рекламу, объявления, эфирное время. Вряд ли это было просто «хобби» людей, зарабатывающих чем-то другим, и желающих просто попасть «в телевизор».
Поезд продолжал идти шагом. Из парка, по свеженакатанной, раскисшей колее, выехал большой трактор с огромным ковшом впереди. В ковше была навалена дымящаяся, беспорядочная, коричнево-чёрная масса, детально разглядывать которую у Сергея не было никакого желания, он догадывался, что там, или части чего… Он перевёл взгляд и увидел, что за трактором, повернувшем на мост через Москву-реку, тащатся несколько длинных тросов, к которым, как на рыболовной донке с живцами, привязано множество людей. Или уже просто тел, за руки, за ноги, за шею… Кто-то отрывался, остальные, очень странно, как марионетки, болтались на привязи, стукаясь о бордюры, застревая в редких оставленных на дороге машинах, и продёргиваясь дальше, за трактором. От них крики уже не доносились. Сергей быстро отвернулся, перешёл на другую сторону вагона и стал смотреть на широкую, грязную реку, устремлённую вглубь города, зажатую массивными гранитными плитами.
Мост заканчивался. Сергей вспомнил, что сейчас поезд снова въедет в туннель. Двери были по-прежнему открыты. Совершенно не отдавая себе отчёт, что он делает и зачем – он подошёл к краю, выбрал момент и спрыгнул. Прыжок дался легко. Он отряхнулся, посмотрел налево, направо. Избегая контактные конструкции, подошёл к ограждению, сумел, не без труда, через него перебраться, и пошёл через дворы, наискосок, в сторону набережной реки. Той, что как раз напротив Нагатинского парка.
К реке он вышел, немного не доходя до высоких домов, построенных уступами. Самое удивительное, что даже здесь, ни на улице, ни во дворах, он никого не встретил. Если в центре города, как минимум до Третьего Кольца, даже до Окружной железной дороги это было полностью объяснимо наличием организованных «групп» или «банд», то здесь, по идее, всё должно было быть спокойно. Но когда он снова услышал звуки с той стороны реки, из парка, и рассмотрел некоторые картины, то подумал, что и сам, скорее всего, предпочёл бы сидеть дома, желательно за железной дверью. А ещё лучше – за двумя. Потом, вполне можно было допустить, что какие-то сохранившиеся небольшие радиостанции продолжают вещание. А уж они могли нагнать тоски и паники. Тем более, что основания были очень серьёзные. Но когда он вышел на открытую набережную – люди появились. Точнее, сначала появился большой трейлер, стоящий на набережной, из-за которого тянулся прозрачный дымок.
Сергей сначала подумал, что просто сама фура горит, но, когда её обошёл – увидел небольшой костёр, а рядом, сложенный из кусков бордюрного камня, самодельный мангал, над которым махал фанеркой человек среднего роста. Другой стоял на подножке тягача и смотрел на другую сторону реки в бинокль. Третий просто сидел на складном стуле спиной к реке и смотрел на огонь. Сергей кашлянул, и все трое повернулись в его сторону.
– Добрый день, – сказал Сергей.
– Добрее видали, – прыснул тот, что с биноклем. – Ты что, тут живёшь?
– Нет, – ответил Сергей, – я только что приехал.
– На чём? – спросил махавший над мангалом.
– На метро.
– А, да, только что поезд был, видели на мосту, – подтвердил тот, что с биноклем. – И чего это все попрятались. Тут такое шоу, по идее, не протолкнуться должно быть, а все, как крысы, по норам.
– Они ничего не знают, и им страшно, – произнёс сидящий к реке спиной.
– А ты, блин, много знаешь, – огрызнулся с биноклем.
– Мы хоть что-то знаем.
– Что?
– Например, то, что на этой стороне реки сегодня уже можно ничего особо не бояться. И что нам надо до завтра уже за Рязанью быть. А они там, в квартирах своих, вообще ничего не знают. Ты бы такое из окон увидел, ещё слухи бы дошли разные, да вон, из Центра, дымы валят, как из Хиросимы. Потом, я всё равно, и с этой стороны с десяток трупов видел.
– А может это просто пьяные в «усмерть»? На халяву-то, бери-не хочу, – предположил тот, что с биноклем, – во, смотри, ещё партию ведут, – он показал на другую сторону и приставил бинокль к глазам.
Сергей перевёл взгляд на другую сторону реки. Почти напротив, на большой плавучий, то ли ресторан, то ли ещё что, заводили людей. Скоро у выбитых окон, которые выходили на реку, скопилась толпа. Доносились сорванные, невнятные крики, стоны. Потом наступила тишина, которую прорезал высокий голос, явно сообщавший всем какую-то информацию. И уже через мгновения в воду полетели первые люди. Через несколько минут толпы не стало. Кто-то пытался плыть, но, как-то нескладно, и скоро последние головы пропали под водой.
– У них руки связаны, плыть неудобно, – сообщил глядящий в бинокль, – одна баба чуть до берега не дотянула. Но, не судьба…а ты не знаешь, кого там топят? – обратился он к Сергею.
– Насколько мне известно, всяких чернокнижников.
– Кого?
– Ну, там, магов всяких, колдунов, ведьм, прорицателей…экстрасенсов, одним словом.
– Битва экстрасенсов, – изрёк сидящий на складном стуле, – часть вторая – «месть».
Сергею показались эти слова очень знакомыми.
– Нормально, – покачал головой парень с биноклем, – а гипнотизёров?
– Не знаю я, наверно, – замялся Сергей.
– Тогда я не пойму, что они их всех не загипнотизируют?
– Ты лучше спроси, как все эти экстраординарные «сенсы» не проинтуичили насчёт всей этой перспективы? – сказал сидящий на стуле.
– А, кстати, – задумался парень, – вот ведь, да? На свои же грабли…
– Жрать будешь? – спросил Сергея тот, что у мангала, – тут всем хватит.
– Буду, – ответил Сергей.
– А как на МКАД вылезти покажешь?
– Объясню. Тут просто.
– Нет. Не просто. Там, у метро, проспект перегорожен. Со всех сторон. Не знаю, зачем, но всё бетонными блоками перекрыто. Мы, так-то, Москву знаем, но тут, на юге, не очень. Привыкли все к навигаторам. А они теперь не работают. Карты нет, на телефоне – не разберёшь. Сунулись наобум, по набережной, упёрлись, хрен знает, куда, вернулись и думаем.
– А вам, куда надо то?
– Вообще-то на Урал. Немного не доезжая. Экспонаты отвезти.
– Что? – не понял Сергей
– Надо доставить шедевры, – включился сидящий спиной к реке, – для любителей современного искусства.
– Это, что, заказ был ещё до всего этого? – спросил Сергей.
– Нет, свежачок, – сидящий на стуле поднялся, – только-только полимеризовался. Хочешь взглянуть?
Он потянулся и пошёл к дверям фуры. Сергей пошёл за ним. Двери фуры были просто прикрыты, мужчина потянул, открыл их настежь и залез внутрь.
– Хватайся, как там тебя, – протянул он руку Сергею.
– Сергей, – ответил тот и, взявшись за руку, оказался внутри.
– А меня Миша, – представился человек. – Вот, те самые экспонаты, в центре главный, остальные ближе к кабине.
Почти посередине фуры был закреплён довольно странный предмет. Это был почти прозрачный, вытянутый брусок из какого-то пластика. Сзади был вырезан уступ. Внутри бруска, на массивном кресле, сидела фигура человека в круглых очках, с выпученными глазами и перекошенным ртом. Сергею он показался знакомым.
– Узнал? – спросил Миша. – Кельман, между прочим. Мурад. Галерист, так сказать. Любитель инсталляций. Вчера залит в натуральном виде в эпоксидную смолу. Уже отвердел.
Сергей сумел разглядеть чем-то закреплённые руки и шею.
– Почему на Урал? – только и смог спросить он.
– А там большие любители были среди начальства. Современного жанра. Дали насажать всяких лиловых человечков по зданиям. Украсили, так сказать. Денег этим корифеям заплатили немерено, – Миша указал рукой вглубь фуры. – Не видел шедевры? Показывали по телевизору.
– Вроде видел… – Сергей вспомнил прокатившуюся серию репортажей о весьма специфическом оформлении старинного города по заказу администрации.
– Да-да, – продолжал Миша, – это он, позор моего народа. Я, кстати, совсем не Иванов. Самый, что ни на есть характерный Гольденфарб. Михаил Самуилович. Но вот этот встречный проект – моя идея, – заключил он с гордостью, – подарок городу. Вполне может быть водружён на крышу вместо любого искусственного человечка. Или даже рядом. Чтобы не скучно. Тут ещё его соратники. Всех смотреть будете?
– Нет, – отрезал Сергей, – достаточно.
Они спрыгнули из фуры. Миша пошёл к костру, Сергей последовал за ним.
– Это Сергей, – представил его Миша.
– Колян, – кивнул тот, что с биноклем, – правда, не из сериала, но вполне реальный пацан.
– Юра, – махнул рукой уже дожаривший мясо мужик и стянул с шампуров последние куски на газету, расстеленную на какой-то коробке.
Там уже стояли две банки чёрной икры, лежал наломанный кусками хлеб, и была даже зелень с кетчупом в красной пластиковой бутылке. Рядом лежал нож и одноразовые пластиковые вилки.
– Кто пить будет? – спросил Юра.
– А кто не будет? – спросил Колян.
– Я не буду, – ответил Юра, – мне за руль. И тебе не советую.
– Да ладно! – рассмеялся Колян, – ты что, думаешь на гаишников тут нарваться? Откуда им в этом бардаке взяться?
– Это их здесь нет, – возразил Юра, – а за городом, не знаю. Ну, может в области, недалеко, и нет. А что там в Рязани или дальше… Ну его. Потом, ты-то хоть сам отсюда. А у меня гражданство Молдавии, сам понимаешь.
– Ну и хрен с тобой. А мы – дадим. Кто что будет?
– А что, есть выбор? – спросил Сергей.
– Есть, – подтвердил Колян и полез в кабину, – даже «Хёнесси» три банки есть. ВСОП. Вино есть. Водка, само собой.
– Это мы удачно в магазин на Таганке влетели, – сказал Миша, – почти нетронутый. Стали хватать всё подряд. Икру, коньяк. Думали, полмашины завалим. А тут чёрные, целая толпа, мы бегом, еле выскочили, пакеты в кабину и погнали. Тем до нас метров двести не хватило.
– А они, что за вами побежали?
– Да не поймёшь. Что-то стали орать, – высунулся из кабины Колян, – дёрнулись к нам, потом остановились…да и не смотрели мы. Юрка сразу «по газам».
– Давай «Хёнесси», – кивнул Сергей, – раз такое дело. Если не жалко, конечно.
– Да ладно, – засмеялся Колян, – делов-то… Я всегда мечтал «Хёнесси» похлебать. Только стакан один.
– Сейчас «Хёнесси» надо пить из горла, – предложил Миша. – Это соответствует моменту. Глядя издали на горящую Москву. Как Наполеон перед отъездом к себе на ПМЖ.
– Тогда, наверно, «Хёнесси» не было, – предположил Сергей.
– Вполне вероятно, но что-то похожее, наверняка, было.
После этого они довольно долго ели в молчании. За это время прошла ещё одна экзекуция на стоящем напротив плавучем сооружении. Довольно шумная, но не столь многочисленная.
– А чего они им руки вяжут? – спросил Колян. – Проще же груз на шею или куда… Быстрее и проще. Всё равно не сопротивляется никто. И не бежит.
– Думаю, традицию соблюдают, – ответил Михаил, – так, если мне память не изменяет, ведьм проверяли. В средние века просвещённой Европы. Если выплывет, значит чиста. А утонула, значит грехи утянули…ну, как-то так.
Наконец все насытились, и уселись кто где. Колян закурил.
– Слушай, а ты не знаешь, что они там всё время с моста вываливают? – спросил он Сергея. – Этим колёсным погрузчиком с ковшом?
– Предполагаю, что человеческую субстанцию, – ответил Сергей, разленившийся до дремоты. – Там же не только водные процедуры, там много чего. Термическая обработка, волочение человеческих гирлянд. Мало ли что…
– Сам видел? – спросил Миша.
– Опосредовано. Точнее – финальную часть. Если бы ветер восточный, сказал бы точно. Запах горелой плоти запоминается. Но ветер западный. Даже слегка, юго-западный.
– Звучит жутковато и цинично, – прищурился Михаил.
– Согласен, – расслаблено кивнул Сергей, – сам себя не узнаю. Может это защита такая? Когда количество ужаса на единицу времени запредельное. Для нормальной психики. Точнее, для привычной.
– Возможно, – согласился Михаил Самуилович.
– Всё это какая-то фигня, – вмешался Колян, – ты лучше скажи, выехать отсюда поможешь?
– Наверно, – отозвался Сергей, – тут куча вариантов. Вам же на Кольцевую, на МКАД, я так понимаю? Тогда можно через Нагатинские проезды на Каширку вылезти, или на Варшавку. Да сейчас, я думаю, вообще можно рвануть напрямую, через «Коломенское». Заповедник, не заповедник, кто сейчас смотрит… А вы что, уже сейчас уезжаете?
– Фиг знает, – потряс головой Колян, – может подождать, пока совсем стемнеет…в темноте страшнее, а может и лучше? Как, Юра?
– Я не знаю, – ответил Юра, – может и вправду, лучше переждать. Подремать часок-другой. Посмотреть, что будет.
– Ничего не будет, – Колян полез в кабину, – а подремать, в самый раз. Тем более, груз не портится.
Юра и Колян исчезли в кабине грузовика. Сергей и Михаил остались сидеть у перил набережной. Шум на той стороне реки начинал стихать.
– Вот, насчёт цинизма, от вас мне было странно слышать, – сказал Сергей Михаилу, – сами-то взяли, людей в «эпоксидку» закатали. Беспредел полный.
– А вы уверены, что это люди? – как-то странно посмотрел на Сергея Михаил. – Такие, как они тоже на своих выставках «экспонаты» из кожи и костей демонстрируют. Из вполне реальных, человеческих… Хотя, в принципе, ты прав. Если честно, я сам «попал». Тогда, когда опубликовали это уродство, фигурки эти, всякие там нагромождения, я перекипел. А когда узнал, сколько они за это «бабла» растащили, бюджетного, между прочим – просто взорвался. И предложил тогда в своём «блоге», этого губернатора, всех ответственных «товарищей» и «творческий» коллектив залить в прозрачный пластик и вместо этих фигурок рассадить. Или рядом. Вот вам автор и его «дитя». Ну, так, ясно же, что не всерьёз. Откликов, кстати, куча была с поддержкой. Ну, потом забылось, естественно… И тут, как раз вчера, меня на улице непонятные люди останавливают, вежливо приглашают в автомобиль. «Бентли», между прочим. Везут в какой-то ангар, там человек двадцать нацменов с инструментами, бочки, ёмкости, пиломатериалы…полный набор. Говорят – очень нам ваша идея понравилась. Спрашиваю, какая? Насчёт современного искусства на Урале, говорят. Извините, говорят, всех доставить не смогли. Но основных – добыли. Так что, говорят, реализуйте, господин Гольденфарб, ваши передовые сокровенные идеи. Заводят Кельмана, с ним ещё, ещё… У меня глаза на лоб, думаю – розыгрыш, скрытую камеру ищу… А они спокойно так объясняют – вот эпоксидная смола, вот отвердитель, формы мне сколотят, рабочие всё замешают, зальют. Зафиксируют всех, чтобы не дёргались. Только, говорят, отвердителя не жалейте, чтобы быстрее застыло. В общем, говорят, осуществляйте руководство. Я всё на розыгрыш тяну, хи-хи, ха-ха… А тут один «биеналист», не помню фамилию, сорвался, рванул к выходу, а ему, раз, и ногу отстрелили…ну, почти. Очередью. Из короткого такого автомата. Потом подошли, и в голову… И, главное, рядом всё, не подстава.
– Нет, не подстава, – подтвердил Сергей.
– Ну, и что делать? – продолжил Михаил. – Тут их главный и говорит, нет, мол, если вы нас напрасно обнадёжили, то мы можем всё подкорректировать. Можно тогда и вас, из солидарности, вместе с ними законсервировать. Их – сидя, вас, как оппонента – стоя. И всё. Я поплыл. Дайте, говорю, что-нибудь выпить. Принесли спирта, я стакан выпил и давай руководить. А куда деваться? Спьяну даже кураж пошёл… Вот так ответил Михаил Самуилович за свой, как скажет классический бандит девяностых, Интернет-базар… А потом, дали мне эту машину с двумя водителями и отправили в сторону Урала. Наказали, чтобы вывез всё это на площадь, к этим человечкам долбанным, выгрузил и приклеил проект размещения прибывших экспонатов. Проект-не проект, а эскиз, какой-никакой, рисовать придётся. По дороге…
– Может просто сбежать? – предложил Сергей.
– Нет. Обещали, что найдут. А так, сказали, никто ничего и не узнает. И, как испарились. Я им поверил.
– Что никто не узнает?
– Нет, что найдут. А потом найдут тех, кто меня заживо засолит и завялит. Для какого-нибудь «биенале». И теперь я точно знаю, что есть вещь куда более страшная, чем бунт «бессмысленный и беспощадный».
– Что, например?
– Это бунт беспощадный и осмысленный.
– Как сейчас?
– Не знаю…может быть. Мне слишком мало известно. И ещё меньше понятно. Хотя ещё вчера я был уверен в своих знаниях, возможности предвидеть, просчитывать. И вот, я не понимаю, что происходит, я только вижу фрагменты, но я чувствую, инстинктивно, нутром, что во всём этом какая-то железная логика, может быть даже не совсем людская.
– Вы мистик?
– Нет, как раз наоборот. Но я чувствую во всём этом неведомое мне. То, что нельзя понять разумом. Во всяком случае – моим. Да, пожалуй ты прав, в этом всём есть нечто мистическое. Главное, я не могу понять, даже предположить, кто за этим стоит? Кому это выгодно? Бандитам? Нет. Я знавал бандитов, но те, кто сажал меня в «Бентли» точно не бандиты. И никогда ими не были. Кавказ, этнические группировки? Тоже нет, тогда при чём здесь, предположим, вот это? – Михаил показал на другой берег реки. – Фашисты? Ну, это сразу мимо, это, прежде всего, виртуальный идеологический символ. Сегодня, во всяком случае.
– Почему, – спросил Сергей.
– Молодой человек, я уже довольно старый еврей и отвечаю за свои слова. Кстати, евреи тут тоже не при чём. Я бы знал. Органы безопасности, ФСБ, да ну…у них совершенно другие задачи, им это вообще не потянуть. Оттуда уже утечек было бы на десять «Викиликсов». Про Запад, ЦРУ вообще молчу. Тогда – кто?! Кому это всё выгодно? Не частями, а всё вместе? В комплексе? Никакой же логики нет!
– Вы же сказали, что за этим всем железная логика?
– Человеческой логики нет. Нет заинтересованности, корысти, если угодно. А есть другая логика, стальная, непробиваемая и непонятная.
– Михаил Самуилович, – осторожно спросил Сергей, – а вы, не много ли коньяку дёрнули? На пургу очень смахивает…
– Ладно, не обращай внимания, – Михаил сделал ещё большой глоток, – я просто, если до конца этого эпизода доживу, обязательно начну возвращаться.
– Куда? – не понял Сергей.
– К истокам…может быть в синагогу. А может быть в храм. Ещё не решил. Хотя храм к моей квартире ближе… Но жить дальше, в полной уверенности, что мы-то знаем больше и вернее всех – нет. Увольте. Чтобы потом, в одну секунду, оказаться в ангаре с эпоксидной смолой? Надо у истории учиться. Когда кровная принадлежность превращается в спесь, народ теряет рассудок. Мой народ не исключение. И если тридцать седьмой год, я Сталина имею в виду, нас ничему не научил, нечего считать себя самыми умными и великими. А ведь, сколько тогда наших, тех, кто с лениными, с троцкими, свердловыми, революцию делали, пошли под нож. Внезапно и беспощадно. От самых, что ни на есть, своих получили. И сгинули как-то позорно, жизнь себе выклянчивая, нудели, мол, партия разберётся, мы честные революционеры, коммунисты. Сталину, через одного, письма писали, какие они верные большевики. И ведь даже мысли не было, что, вполне вероятно, они за это и крошатся. Другой силой, но руками людей. Нет, даже мысли не приходило! Высший Суд был отключён как опция напрочь, и удалён из корзины. А встали бы, хоть несколько человек, и, вместо того, чтобы канючить, сказали бы, что в главном ошиблись, раскаялись. И начали бы говорить совсем другое. Заповеди, к примеру, читать своим палачам. Вслух и громко. И остались бы героями. В веках. Народ свой прославляя. А так, тьфу… За что, например, всяких троцкистов-ленинцев реабилитировать? За то, что не были японскими шпионами? Ну, не были. А то, что они священников пачками валили, раскулачивали до смерти, или сами, или просто способствуя – это как? Да лучше молчать и выводы делать. Вот, пожалуйста, опять началось, не пойми что. И снова, вроде бы никто не виноват…
– Да не усложняйте вы, Михаил Самуилович, – остановил его Сергей, – тут всё, может быть, совсем иначе…
– Ты что-то знаешь?! – глаза Михаила вспыхнули интересом. – Тогда скажи, не томи. Мне это очень важно, поверь. Да-да, ты можешь знать, откуда бы ты тогда на поезде сюда свалился?
– Да я, вообще-то не сюда должен был… – пробормотал Сергей, жалея, что тронул эту тему, – просто это личная инициатива, я не знаю… Спонтанное решение, совершенно немотивированное… Может быть всё это…не знаю, как сказать, другой природы, вот.
– Не говорите ерунды, – перешёл на «вы» Михаил, – я не верю в инопланетян. И в параллельные миры не верю. Хотя их отсутствие доказать сложнее. Вы же знаете, я чувствую, кто за этим стоит. Тот, кто долго молчал, готовился и теперь пришёл «ниоткуда», чтобы взять власть.
– Да никто здесь не берёт власть, – перебил Сергей, – идёт жуткий погром, наоборот, это просто полный, кошмарный хаос.
– Нет, не пытайтесь меня запутать, – Михаил Самуилович допил бутылку и со всей силы запустил её в реку, – я почти уверен, что все эти, снятые с тормозов «басмачи», те, что там, – он повёл рукой сторону дымов города, – сами не понимают, что они – следующие. Причём, очень скоро.
– С чего вы взяли? – насторожился Сергей.
– Иначе хаос был бы повсюду. А он очень качественно локализован. Не скажу о точных границах, но они есть. И кто за кем отправится в небытие, в каком порядке, мне тоже неведомо. Но я практически уверен – кто-то об этом знает и всё рассчитал.
– Вы знаете… – Сергей вдруг почувствовал искреннюю потребность поделиться тем, что он знает точно, – когда я говорил о другой природе этого, я имел в виду совсем другое.
– Что? – упёрся в него взглядом Михаил.
– А если во главе всего этого, ну, не мужчины…
– А кто? Транссексуалы? Гомосексуалисты? Не порите чушь!
– А если это – женщина?
– Ладно, бросьте… – Михаил Самуилович замахал руками перед лицом, как будто снимая невидимую паутину, – не-ет…да-а! А что? Я ведь был прав, ты знаешь, да? Точно! Ну, колись, колись…
– Я предположил и всё, – отрезал Сергей.
– И всё? Нет, это не всё. Если это так, тогда совсем другое дело! А я тут логику ищу! – Михаил Самуилович изменился в лице и приложил палец к губам. – Я тебе вообще ничего не говорил. Вычеркни всю мою лирику. Разболтался спьяну. Как же мне в голову-то…вообще другая ситуация. Но тогда это слишком сложно. И совершенно непредсказуемо.
– Я ведь ничего не утверждаю, – пытался отбиться Сергей.
– И не надо. Надо просто быстрее сматываться и, как сегодня говорят – валить.
– Куда?
– Кто куда. Я – точно на Урал. Года на два. Если не посадят. Но тебе всё равно не поверят. Я про «экспонаты», – Михаил показал в сторону фуры.
– Какие «экспонаты», – не успел переключиться Сергей.
– А никакие… Правильно…как это тонко! Тогда можно ещё, на «посошок». По-нашему, по-русски.
Сергей решил вернуться в город. Почему, он и сам не знал. Он уже давно перестал заниматься анализом своих поступков. В конце концов, стало ясно, что в таких условиях куда надёжнее полагаться на свои инстинкты и чувства.
Вечер и ночь остались позади. Они тыкались на грузовике по Нагатинским проездам, пытаясь пробиться на Каширское шоссе, а когда пробились, снова уткнулись в затор из безлюдных машин. Потом пробивались к МКАДу через Бирюлёво, Липецкую улицу. И снова застряли. Сергей всё же сошёл, бросив фуру с некрополем внутри, сошёл, сказав, что ему надо «по нужде». И сразу сбежал в Царицынский парк. Зачем? Почему?
Потом он заснул прямо на траве, потом замёрз, проснулся и побежал, согрелся и снова заснул. На рассвете он встал и побрёл в сторону метро «Орехово». Ему была нужна карта Москвы. Как бы хорошо он её ни знал, но теперь была нужна постоянная детализация для полной ориентировки. Киоски с печатной продукцией, попавшиеся ему, были наглухо закрыты. Карты там были, но бить стекла ему не хотелось, хотя он и понимал, никто за это не накажет. Вдруг ему на глаза попался указатель на стене «Книжный магазин – 100 метров» и стрелка с направлением движения. Прекрасно понимая, что этот магазин точно закрыт, тем более, в такое время, просто по инерции, он прошёл эти сто метров, увидел вывеску на первом этаже жилого дома и дверь под ней. Потянул ручку и дверь открылась. За дверью была небольшая лестница вниз, в подвальное помещение. Спустившись, он открыл ещё одну дверь, и перед ним возник полутёмный небольшой торговый зал с полками и коротким прилавком, за которым никого не было. Сергей постоял, потом направился к прилавку и тут же отпрянул от неожиданности. Из-под прилавка поднялась фигура человека с растрёпанными волосами и сонным лицом.
– Простите, – сказал Сергей, – просто у вас было открыто, я и вошёл.
– А у меня почти всегда открыто, – потирая лицо, ответил растрёпанный человек, – что здесь брать? Денег – копейки, а книги – кому они нужны, кроме меня. У меня же только настоящие книги, а не современное барахло. Вечная литература никого не интересует, если только это не антикварные издания, которых тут тоже нет.
– Мне нужна карта Москвы, – произнёс Сергей, одновременно переваривая услышанное.
– Вот именно, – кивнул человек, – всем нужны карты, скрепки, папки. В лучшем случае, какая-нибудь модная печатная дрянь. Книги не нужны. Чистая бумага идёт «на ура», причём везде. Страшно даже подумать, сколько её изводится. И что? Вы думаете, это безумное количество когда-то перейдёт в качество? Нет. Наоборот, всё будет деградировать до полного идиотизма. И «величие» писателя, вру, популярность, будет определяться лишь глубиной этого самого идиотизма.
– Неужели всё так плохо? – спросил Сергей и понял, что получилось искренне.
– Плохо это не то определение, – продолжил растрёпанный, пригладив непослушные волосы. – Даже слово «катастрофа» не походит. «Мерзость запустения», да-да, именно так. Новые писатели победили читателей, уничтожили их, и оставили пустыню, заваленную гниющей грязной бумагой, которая ни на что не годна.
– Вы знаете, – осторожно произнёс Сергей, – я сам тоже не любитель современной литературы, ну, хорошо, не литературы, вы понимаете, о чём я… Поэтому почти не читаю. Но неужели нет ничего достойного? Может быть, мы просто не знаем? Хоть крупицы настоящего, но должны попадаться?
– Вы ухватили суть, – вцепился в него пристальным взглядом человек. – В этом принципиальная разница. Чтобы убить литературу, да и вообще, искусство, его надо поставить на конвейер. А мы, читатели, зрители, должны выковыривать крупицы драгоценного металла среди бурлящего, мутного потока пошлятины. И радостно хлопать, если они там попадаются. Попадаются они всё реже, потому что талантливых постепенно заменяют те, кто «не без способностей», потом и их вытесняют просто ловкие и сплочённые циники и так далее… А те, кто оставил нам всё это, – он распрямился и обвёл рукой весь зал магазина, – классики, которые не нуждаются в защите своих авторских прав, а передают их нам – они занимались тем, что сами промывали силой таланта тонны пустой породы, отцеживали золото мысли, сплавляли в единые драгоценные слитки и оставляли их томами на книжных полках. Это были великие «старатели» истины самой высокой пробы. Поэтому не так важно, сколько добыл и оставил нам каждый – килограмм или тонну. Важно, что ни один из них не позволял себе эту пробу понижать. Считал невозможным менять бриллиант, пусть и небольшой, на огромные стекляшки дешёвой бижутерии. Они не могли себе позволить даже позолоту. Только сплошной массив, слиток подлинного таланта, больше меньше, неважно. Но – сплошной, без дешёвых примесей. Это была другая технология, если угодно. Другой образ сознания. Да и жизни, что уж там… Вот ваша карта Москвы.
Он протянул Сергею буклет. Сергей полез в сумку, где были пачки денег, взятых ещё в вагоне метро у «Игоря». Рублёвых пачек было немного, и все они, как назло, были по пять тысяч. Он выцарапал одну купюру и протянул человеку за прилавком.
– Бросьте вы, – поморщился тот, – берите так. Вы же понимаете, что у меня нет сдачи. Для меня куда важнее, что меня кто-то действительно заинтересованно слушал. Поэтому я стараюсь держать дверь всегда открытой.
– Так вы что, и живёте здесь?
– Практически да, а где ещё. Здесь достойное окружение, – кивнул человек, попытавшись снова пригладить свою шевелюру.
– Это правда, – согласился Сергей. – Возьмите деньги. Тоже, просто так. За то, что я услышал.
– Я куплю на них книги, – сказал хозяин книжного магазина.– Естественно настоящие.
– Не сомневаюсь, – кивнул Сергей, пошёл к выходу, но задержался и повернувшись добавил. – Вы знаете, мне кажется, что скоро эти книги начнут читать. И здесь будет много людей. Очень много. Если только они вообще останутся здесь.
Сергей вышел, раскрыл карту, посмотрел на ходу, а потом увидел небольшой круглосуточный магазин. Этот магазин тоже был открыт, но в нём не было ни души. Сергей крикнул несколько раз, но здесь никто не отозвался. Он готов был платить за минералку с едой, которую он сам взял в магазине. Но здесь было совершенно пусто. Он искал этому объяснение, потом перестал искать, потому что не мог найти. Нет, он видел несколько фигур, в отдалении, но это, скорее всего, были компании «бомжей», к которым ему подходить не было смысла, а они сами никогда общения не искали. Он двинулся к МКАДу, как ему советовал «Игорь», потом вернулся обратно. Он просто метался без цели. А потом перешёл за пруды, вышел на железную дорогу и побрёл по ней. И пошёл не из города, что было бы логичнее, а в сторону Центра. К Курскому вокзалу.
Он почти не смотрел по сторонам. Наверно потому, что ничего нового не ожидал. Поездов никаких не было, равно как и людей. Он встретил лишь одного, довольно странного человека. Полная, большая фигура стояла между путями спиной к нему. Он жестикулировал и явно произносил какой-то монолог. Сначала Сергей хотел его окликнуть, потом не смог придумать толкового вопроса, а потом человек сам повернулся к нему. Лицо было знакомо, Сергей, несомненно, видел его по телевизору и не раз. Человек простёр руку в сторону города, и Сергей услышал отрывок речи: «Я всегда говорил, когда эта метафизическая глыба сакрального русского кода всей своей имперской мощью навалится на носителей вселенского зла – священный трепет охватит всех». После этого он снова повернулся спиной и погрузился в раздумья. Сергей вспомнил, что это, кажется, писатель, не смея мешать тихо его обошёл, и двинулся дальше. Он не стал затруднять себя вопросами, как тот сюда попал. Да и какая разница… По шпалам идти было неудобно, и он периодически выходил на гравийную подсыпку. Потом ноги уставали, и он снова возвращался на шпалы.
Пройдя под Каширским шоссе, он миновал платформу «Москворечье». Впереди был мост через Москву-реку. И там он увидел несколько человек, двое из которых были явно в форме охранников. То есть, видимо, это была охрана, а не «басмачи». И его уже увидели. Всё его существо сопротивлялось тому, чтобы идти вперёд. Ещё не поздно было свернуть, забраться на платформу, подняться по переходу и уйти. Или просто развернуться. Но он лишь слегка замедлил шаг. На него молча смотрели, пока он не подошёл вплотную.
– Ну что, как там? – спросил у него один из тех, кто в форме.
– Во-первых, что как? И, во-вторых, где там? Конкретно, – выговорилось у Сергея совершенно подсознательно и довольно жёстко.
– Нет, я так, вообще, – неожиданно дружелюбно отреагировал охранник, – ты куда сам? На Окружную?
– Ну да. А куда же ещё? – догадался Сергей и понял, куда он идёт.
– На Перерве осторожнее, – сообщил стоящий рядом мужик в спортивной куртке, – ворьё откуда-то полезло. Мы их гоняли-гоняли. Полночи. Вроде переловили, но, может, попрятались где. Там же составов валом. Если что – стреляй три раза, там наши остались, подскочат.
– Спасибо, – буркнул Сергей, даже не попытавшись спросить, из чего бы ему стрелять, – отобьёмся.
Он прошёл мимо посторонившихся людей и поднялся на мост. Ему хотелось обернуться, но он понимал, если ему смотрят в след, это будет расценено как неуверенность. Могут засомневаться в его принадлежности к «своим». Хотя какие «свои», кто, что – он даже не предполагал. Были ли те, кого он прошёл, реальными сотрудниками железной дороги, или, условно – «люди из метро»… Но это было уже неважно, он миновал мост, прошёл ещё некоторое время, и когда всё же обернулся – сзади никого уже не было. Он развернул карту и сориентировался. До Окружной железной дороги было довольно далеко. Но он понял, что идти надо именно туда. Без всяких рациональных объяснений. Просто потому, что так сложилось. И ему об этом сказали.
У платформы «Перерва» его никто не тронул, и он никого не заметил. Временами принимался мелкий, уже осенний дождь. И, пожалуй впервые, за последнее время, прошедшее со дня начала событий, у него появилась возможность попытаться спокойно обдумать то, что произошло. Но ему всё время мешало сосредоточиться постоянное ощущение того, что всё происходящее лишь плод его воспалённого сознания. Он не мог отделаться от того, что всё это сон, наваждение. Как только он оставался один и попадал в адекватное обычной жизни окружение, это ощущение возвращалось. Так было, когда он проснулся в зоопарке. Было до тех пор, пока он не увидел дымы над Москвой и подгоревшую высотку на Кудринской. Так и сейчас, вернулось полное ощущение того, что он только что проснулся. И всё предыдущее было сном. Пожаров, столбов дыма видно не было. И вообще, всё было довольно привычно. Снова стало казаться – стоит свернуть в сторону, углубиться в город и он скоро упрётся в вечную пробку на Люблинской улице, утонет в толпе, а вся эта кошмарная фантасмагория останется быстро забывшимся бредом, о котором никому и никогда не стоит рассказывать. Сергей даже остановился, зажмурился и зажал руками уши. Может быть сейчас всё и уйдёт? Он открыл глаза – глаза увидели то, что и видели. Он открыл уши и слух вернул его обратно. Он понял, если бы всё было нормально, не было бы этой странной, тягостной какофонии, в которой контрастно звучали странные, тоскливые и непривычные скрипы, далёкое «уханье», то ли взрывов, то ли чего-то подобного. Прокатывались загадочные трели стуков, переходящих в лязг и затихающих долгим эхом. Нет, это была совсем другая партитура совсем иного города.
Он уже прошёл платформу «Текстильщики». Сначала у него была мысль выбраться с путей и пойти на одноимённую станцию метро. Теперь-то он знал, кто там, и у него была связь. Но потом передумал. Не стоило менять маршрут, на который его «направили» словами тех, у моста. Даже несмотря на дождь, который слегка усилился. Он быстро дошёл до широкой эстакады Волгоградского проспекта шедшей над путями. Там можно было переждать дождь, хотя он не был уверен в том, что он станет его пережидать.
Войдя под эстакаду, Сергей почти сразу услышал мужские голоса. И, ближе к выезду из-под эстакады, он увидел двух людей, стоящих к нему спинами и о чём-то возбуждённо спорящих. Он знал, что не станет останавливаться или бежать и пошёл к ним.
Услышали его тогда, когда он был совсем рядом. Двое спорящих обернулись почти синхронно и сразу сделали несколько шагов назад. При этом один, тот, что пониже и потолще – споткнулся и, не устояв, плюхнулся задом на плиты.
– Ой! – воскликнул он, – здрасьте.
Сергей кивнул. Он ещё не знал, как себя вести и взял небольшую паузу, засунув руку себе за ветровку.
– Простите, – продолжил сидящий около рельсов, – вы сейчас будете нас убивать?
– А я похож на убийцу? – спросил Сергей.
– Вы просто руку за пазуху засунули, я и подумал, что у вас там пистолет, – сказал сидящий, – можно, я встану?
Сергей слегка кивнул. Его удивило, что ему польстило то, когда его явно испугались и признали за силу.
– Что стоишь? – обратился сидящий к своему собеседнику пока стоящему молча, – помоги.
Тот подал руку и, косясь на Сергея, помог сидящему встать.
– Простите, – ещё раз сказал вставший человек, – Илья Петрович.
– Я не Илья Петрович, – сказал Сергей.
– Нет, Илья Петрович, это, как раз я, – засуетился поднявшийся и отряхивающийся человек, – Петровский. Петровский, это фамилия. Я доктор экономических наук. Профессор. А это – Рубинкин Иван Семёнович. Тоже профессор. Но – филолог и всего лишь, кандидат. Я просто сразу представляюсь, чтобы вы чего не подумали, и нас не убили. У нас есть документы и даже доказательства. А похожи ли вы на убийцу или нет? Нет, совершенно не похожи, но сейчас, как выяснилось, убить может кто угодно.
– Нет, я не буду вас убивать, – сказал Сергей, вынув руку из-за пазухи и поправив сумку через плечо, – пока что…если говорите правду – не буду, – он решил подержать их в напряжении на всякий случай.
– Правда, полная правда, – почти зашептал Илья Петрович, явно вздохнувший с облегчением, – просто мы были приглашены на телецентр, в «Останкино» на программу, да вот, у нас даже пропуска сохранились…вот мой, а твой где, Иван Семёнович?
– Ладно, не надо никаких пропусков, – остановил его Сергей, – верю… Но ведь «Останкино» уже…
– Вот! – чуть не вскричал Илья Петрович. – Вот, вы уже знаете! Хотя, чему я удивляюсь. Вы ведь, наверно, из них? То есть, из тех.? Нет, я ничего против, даже не подумайте, нас отпустили…
– Из каких «них»? Из кого? – попробовал строго спросить Сергей.
– Ну, как бы это… – начал было юлить Илья Петрович.
– Хорошо, – сказал Сергей, – нет, я не из «них». Точнее, не совсем.
– А-аа, я понял, понял… – интенсивно закивал Илья Петрович, – хотя, что я понял?... Неважно. А как вы узнали о телецентре? Вам сообщили? Или уже что-то работает, радио, газеты? Или просто слышали?
– И слышал, и даже наблюдал, – прорвало Сергея, и он сразу увидел вернувшийся страх в глазах Ильи Петровича, – нет, можете не опасаться, лично я в этом участия не принимал. Но впечатлило очень.
– Ужас! Просто ужас какой-то! – Илья Петрович вернулся в разговор. – Вы что, тоже там были?
– Я не сказал, что был. Я сказал, что видел и слышал.
– Да? А, ну, может быть… – запутался собеседник, – неважно. А мы с Иваном Семёновичем, можно сказать, в самое пекло попали. Были приглашены в качестве консультантов программы. В прямом, кстати, эфире.
– А о чём программа?
– Смешно говорить. О том, надо ли легализовать то, что и так цветёт вовсю.
– Цветёт и пахнет, – произнёс первые слова Иван Семёнович.
– Ну и что, – продолжил Илья Петрович, – пусть. Вот, кстати, вы человек не ангажированный, – обратился он к Сергею, – как вам кажется, надо проституцию легализовать или нет?
– А она разве не легализована? – спросил Сергей. – Объявления в открытой печати печатаются, даже в больших изданиях. Вернее, печатались, теперь – не знаю, не уверен…
– Вот именно! – засуетился Илья Петрович. – Совершенно верно. И на улицах открыто стоят. Ясно, что проститутки. Я про Интернет просто молчу… Так что голову в песок прятать? Взять, принять соответствующий закон и пусть платят налоги. Это я как экономист говорю. Что они, несчастные девчонки, на улицах морозятся? Пусть имеют право на защиту, медицинское обслуживание, защиту, правильно?
– И гомосексуалисты тоже пусть открыто в свои ряды зазывают? И педофилы? И наркоманы? Эти ведь тоже почти открыто живут, – вступил в спор Иван Семёнович открыто и серьёзно.
Сергей понял, что они просто продолжают свой спор, который был начат до его появления. Его поразило то, что кого-то могут волновать такие вопросы сейчас, когда они уже потеряли смысл. Но, в то же время, он даже почувствовал облегчение. Рассудок получал передышку, отвлекаясь от невообразимой действительности.
– Вот, насчёт педофилов и наркоманов, не передёргивайте, Иван Семёнович, не надо, – Илья Петрович, явно отключившись от всего, что происходит вокруг, погрузился в тему, – тут есть законы, уголовная ответственность. А вот гомосексуалисты пусть себе тусуются. Вон, в передовых странах они и в брак вступать могут. Даже детей усыновлять, хотя тут даже я не могу однозначно… А если их и проституток преследовать, они просто уйдут в тень. Где эти девчонки будут совсем унижены и бесправны. Нельзя то, что уже есть, загонять в подполье, только хуже будет.
– А я не предлагаю их в подполье загонять, – забасил Иван Семёнович, – я предлагаю их в тюрьму загонять. В трудовые лагеря особого типа. Пусть потрудятся. И всех пидарасов – туда же.
– Ну вот, что с ними говорить, – обратился Илья Петрович к Сергею как к союзнику, – одна гомофобия. И ксенофобия. Вы ещё не слышали, что он о приезжих говорит… Вы же согласны со мной, что загнать в подполье это не выход?
– Не знаю… – задумался Сергей, – вообще-то, наличие вражеского или воровского подполья – вещь обычная. Любой вероятный противник ведёт нелегальную работу, это естественно. Есть резидентура, тайные агенты, агенты влияния. Что, у нас нет подобного американского подполья? Или у них – нашего? Наверняка есть. Собирается информация, ослабляется возможный враг. Обычное дело. Так всегда было. Как и воровское подполье. И победить это вряд ли удастся…
– Я не понимаю, – нахохлился Илья Петрович, – к чему вы ведёте?
– Просто думаю, – продолжил Сергей снова засунув руку за пазуху, – я же не доктор и не кандидат, просто размышляю на своём опыте… Так вот, если это всё существует в подпольном виде, значит что власть открытая – в других руках, у других сил. А если подпольщики получают легальность, выходят из подполья со своими целями и принципами, а не сдавшись – значит власть пала и город взят. Или страна захвачена.
– Я же не о ворах или врагах, – запротестовал Илья Петрович, – я о гражданах нашей страны. Или для вас проститутка или гомосексуалист – не граждане?
– Нет, – уверенно сказал Иван Семёнович.
– Граждане, – согласился Сергей, – если не приехали на заработки. И воры, кстати, тоже граждане. Так что, им тоже профсоюз?
– Нет, вы говорите о явном зле! Написано же – «не укради».
– Вот и надо сначала дать ответ, то, о чём вы говорите – зло или нет? Кстати, насколько помню, там же написано – «не прелюбы сотвори». Не прелюбодействуй.
– Браво! – довольно прогудел Иван Семёнович. – Вот вам глас народа, господин Петровский.
– Нет, правда, – Сергей пытался довести мысль до конца, – скажите мне, проституция, содомия и так далее, это грех или нет? Хорошо это или плохо?
– Вы тогда руку выньте из-за пазухи, – попросил Илья Петрович, – спасибо… Здесь каждый должен решать сам, это свобода выбора…
– Да говорите прямо, Илья Петрович, – Сергей добавил напора, – если вы скажете, что для вас всё это хорошо и достойно, ничего не произойдёт, я обещаю.
– Нет, так нельзя ставить вопрос… Ну, с точки зрения моей, скорее грех…но это же…
– А вот если это грех, если это плохо и недостойно, – Сергей сам удивлялся своей рассудительности, – тогда греху место в подполье. А если он открыт и легален, значит, настала власть всякой дряни и непристойности. Вражеская власть, по сути…
– Значит я что, по-вашему, враг? – разочаровался в Сергее Илья Петрович.
– Конечно, – подтвердил Иван Семёнович, – самый настоящий засланный «казачок». Проституток ему легальных подавай. Езжай вон, в Голландию или ещё куда. А тут Россия… Хорошо ещё, что не гомик.
– Да, я натурал, – тряхнул головой экономист, – но не гомофоб. И мне жалко девушек. Надо иметь возможность их защищать и трудоустраивать.
– Тут я вас опять расстрою, – сказал Сергей, – я эту публику очень неплохо знаю. Нет, не как потребитель услуг, просто, скажем, долго был связан с ресторанным бизнесом, с корпоративами. Поэтому проблему знаю, если с болезнями сравнивать, скорее как микробиолог, которому поедать микробы ни к чему… Так вот, предположим, приезжаете вы на раскрученную «точку». Ну, это там, где ваши несчастные стоят, мучаются в ожидании клиентов. Приедете, сутенёра, охранника там, арестуете, несчастных девушек освободите. И радостно предложите им идти честно работать. Свободно и с чистой совестью. Нянечками, там, в детском саду или медсёстрами. Вот они обхохочутся. Нет, если за вами автобус с ОМОНом стоит – они рыдать будут от счастья и руки вам целовать. Потом – по домам. А на следующий день они опять будут на «точке». И будут над всем произошедшим, простите, ржать. Потому что их очень устраивает получать за день раза в два-три больше, чем медсестра или учитель за месяц. И они готовы ради этого мириться со всеми рисками, вероятностью побоев или попадания на маньяка, возможностью заразиться чем угодно. Это нормально, когда люди хотят получать большие и преступные деньги – значит, будет риск. Как при воровстве или ограблении. Воры тоже будут рассказывать о голодном детстве, дурной компании, старушке маме, отсутствии работы. После ареста, естественно. Или так, корреспонденту заезжему, сидя спиной. Чтобы поржать потом. Так что, насчёт «рабского труда» и «подневольной» зависимости, то, извините – миф. Если и есть рабыни, то не здесь. Так что я лично за подполье. И с гомосексуалами – тоже.
– Вот вам, господин Петровский, чёткое и независимое суждение, – даже улыбнулся Иван Семёнович. – Хотя, лично я, сторонник не подполья, а куда более радикальных мероприятий.
– Вот мне повезло, – начал сдаваться Илья Петрович, – сплошные гомофобы и ксенофобы.
– Про ксенофобию, кстати, ещё речи не было, – возразил филолог, – пока что…хотя результат-то налицо.
– Это что, – начал опять апеллировать к Сергею экономист, – вы ещё его бредни насчёт пыток не слышали.
– Не бредни, а необходимая и временная мера, – перебил Иван Семёнович, – потому что это ворьё не остановить. Я не о ворах во всяких «законах», я о коррупции. А её надо не просто снизить, её надо задушить. Иначе опять будет процесс, а не результат. Народу ведь не только «посадки» нужны. И даже не расстрелы, если бы они были. Народу надо обязательно у вора всё украденное забрать. С запасом, чтоб неповадно было. И государству тоже. Это серьёзная статья дохода, я вам как экономисту объясняю. Народу обидно, когда чиновнику пойманному влепят лет пять, даже десять, а конфисковано всего раз в сто меньше, чем было украдено. Если вообще что-то конфисковано. Потому что давно всё в оффшорах упрятано, по банкам заграничным, там же в недвижимость вбухано. И сидеть этому вору очень комфортно, он знает, что выйдет и всё компенсирует. Да за такие деньги и я бы присел лет на пять! Поэтому тот, кто ворует, по современным-то методам допросов, если и сдаст что, то только мелочь, да и ту, что на виду. Иначе ему конец. И срок больше намотает и надежды на дальнейшую сладкую жизнь лишится. Сколько уже «за бугор» валюты утекло? Триллионы! И что? Много вернулось? А вот если этих ворюг брать, и уже на стадии следствия, начинать пытать – девяносто девять процентов из них выдаст всё. И помогут доставить сюда. И то, что на них оформлено, и что на жён, и что на доверенных лиц. Как только увидят палача со всякими там иголками, буравчиками, тисочками, так всё и сдадут. Когда первые ощущения придут, понимание, что это всерьёз и надолго, и осознание неотвратимости выбора между зверской болью и эфемерными, в сущности, деньгами.
– Я же говорю, просто инквизитор, – вскричал Илья Петрович.
– А вдруг пытаемый тоже схитрит и сдаст только часть, – предположил Сергей.
– Исключено, – уверенно продолжил Иван Семёнович, – как только перестал ценности выдавать, надо обязательно ещё дня два на дыбе покрутить. Если и дальше молчит, значит пусто, всё выбрали. Они терпеть не могут и не будут. Быстро взвесят, что лучше.
– Ну, давайте ещё руки рубить, – снова вклинился Илья Петрович.
– Нет, – не согласился филолог, – рубить, это радикально. Вдруг ошибка? А руки-то обратно не пришьёшь. Поэтому их лучше ломать. А если признается, ворюга, места укажет, где и сколько попрятал, тогда можно и ваше предложение рассмотреть. Чтобы отметка осталась. Хотя я лично – не сторонник. А вот, если он не признаётся ни в чём, несмотря ни на что, значит, скорее всего, ничего и нет. Тогда можно в гипс и простить. Даже извиниться готов. Хотя допускаю, что ничтожный процент готов от жадности всё стерпеть. Но такая стойкость тоже достойна уважения. Это же какая у человека патология, если он из-за каких-то денег готов на муки идти. Его пожалеть стоит.
– Ну, это вы, пожалуй, крутовато берёте, Иван Семёнович, – покачал головой Сергей. – Действительно, прямо средневековье…
– Вот именно, – воспрянул экономист, – типично русский кровавый бред!
– И кто это тут у нас ксенофоб? – загудел Иван Семёнович. – Как что, так сразу русских поносить? За что? Мы, между прочим, по национальному признаку, никогда не предлагали никого бить, и ни от кого спасать. Это всё ваши провокаторы трындят, чтобы русских подставить.
– Ложь, подлая ложь! – успел вставить экономист.
– Конечно! – поднял голос филолог. – А стоит нам сказать, что у евреев помимо Авелей ещё и Каинов пруд пруди, что эти Каины почти все банки под себя подмяли, информацию, культуру, искусство – так вот ты сразу и антисемит. А то, что ты против Авелей ничего не имеешь, даже наоборот – неважно.
– Вы, филолог! – вскричал Илья Петрович, – даже не знаете, что Авель и Каин вообще не евреи! Это ещё до Потопа!
– Да конечно, не знаю, как же, – веско произнёс филолог, – это дети Адама. А потом, после того, как Каин брата убил, ещё и Сиф родился. А от него – Ной. А то, что Сим, от которого семиты и пошли – сын Ноя, вам известно? Так что всё равно родственники. А если ближе хотите – возьмите Иуду – апостола и Иуду – предателя. Так вам понятнее? Да вы даже и не знаете, что был такой апостол, Иуда Иаковлев. Который, между прочим, мученическую смерть принял. И ещё немало достойных людей с именем Иуда было. И что? Назовёте вы своего сына Иудой? Или вы? – обратился он уже к Сергею.
– Нет, вряд ли… – смутился Сергей.
– Вот именно! – продолжил филолог. – Потому что ясно, какую ему жизнь окружающие устроят. И не объяснишь, что в честь апостола нарекли. Потому что один гад, который Иуда Искариотский, всё имя изгадил. Вот и вы подумайте, что ваши заср—цы творят. И много ли, их «трудами», осталось людей, теперь при слове «еврей» положительные эмоции испытывают?
– Больше, чем вы думаете! – встрепенулся Илья Петрович.
– Да ни фига! Кроме самих евреев – ничтожный процент! Даже те, кто под вами ходит, жрёт ваши объедки, лебезит, всех ваших средненьких артистов, режиссёров, писак, старательно зовёт «великими» – почти все они вас внутренне презирают, и себя считают талантливее. Просто трусят, боятся, что вы их хлеба с маслом лишите! Так что я нормальный филолог и философ, не вам чета. И что, не может быть еврейских предателей, подлецов и бездарностей? Что, мы не видим, как они в племенную интернациональную корпорацию сплелись? Или подонки и бездари только у других народов бывают? Мы же не отрицаем, что всякой нечисти и у славян навалом. И если вы, например, «власовцев» пинаете, мы что, возражаем? А могли бы, как вы, орать сразу на каждом углу, что вот, раз евреи против «русской освободительной армии», значит они все русофобы и ксенофобы. Фашисты просто. И, конкретно, по именам, с грязью мешать могли бы. Но мы же за правду.
– А что вы на меня всё время тычете, – возопил Илья Петрович, – я, между прочим, тоже русский!
– Конечно русский, – хмыкнул Иван Семёнович, – или украинский.
– Я тебе сейчас в морду дам, – возмутился Илья Петрович, сделал быстрый шаг в сторону филолога и потом три назад.
– Давай, – Иван Семёнович распрямился, и разница в росте стала ещё более ощутима, – дерзай! Достали, натурально! Подлеца Ленина настоящей фамилией назовёшь, Ульянов, никто из славян даже не заметит. Сталина кровавого, сколько хочешь Джугашвили зови – грузины слова не скажут. А стоит этого упыря Троцкого Бронштейном назвать, Каменева – Розенфельдом, Зиновьева – Радомысльским и так далее, всё, ты антисемит. С какого перепугу, если они подлецы и фамилии подлинные? Что я такого сделал? А на меня уже и «стоп листы» заведены, и инструкции отданы, чтобы ни в газеты, ни в эфир не пускали. Тавро пробито – антисемит.
– Да бросьте, Иван Семёнович, – не поверил Сергей.
– А как вы думали, – подтвердил филолог, – я и вчера на программу под чужой фамилией пришёл, специально, меня провели, есть ещё люди… А так меня, после нескольких публикаций – никуда. Даже псевдонимы иногда обнаруживают. В вакуум погружают. Всё по инструкции. А что я такого неправильного написал? То, что Достоевский в «Бесах» предвидел. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Не надо высших способностей…и так далее. Вот весь их кагал теперь этим и озабочен. Чтобы «обыдлить» всех вокруг, в тупое послушное стадо превратить. Тогда и с их куриными мозгами править можно. Пение поросячье втюхивать. И компьютерную графику вместо литературы! А сами – в злато и в блуд!
– Это просто подло, подло, – затыкая уши, крикнул Илья Петрович, – да, вы физически сильнее, но это всё враньё, от начала до конца.
– Да замолчите вы оба, – не выдержал Сергей, – голова пухнет. Не на телевидении же, не в студии, не в «Останкино». Да и нет уже «Останкино»…забыли, что ли? Как будто не было ничего. Оглядитесь вокруг.
– Да, что это мы… – примирительно прошептал Илья Петрович, – понесло…
– Может, кого и понесло, но я говорю то, что думаю, – тоже сбросил обороты Иван Семёнович.
– Это и пугает, – парировал экономист.
– Да, с пытками это, всё равно… – совсем снизил накал Сергей.
– Да понимаю я, понимаю, – сказал филолог, – но больше ничего придумать не могу. А вы?
– А там-то, на телецентре, как вы, что было? – спросил Сергей, не ответив на вопрос Ивана Семёновича. – И как вы здесь оказались?
– Это ужас! – сразу переключился на новую тему Илья Петрович. – Должен был быть прямой эфир. Но часть участников, очень важных, не приехала. Барбатовой не было, Кельмана…
– Кого? – переспросил Сергей.
– Кельмана, деятеля такого современного искусства, галериста и так далее… А Барбатова, это известная феминистка, знаете?
– Представляю, – уклончиво ответил Сергей.
– Шушера, одним словом, – подытожил Иван Семёнович.
– Никто не знает, что делать, – продолжил экономист, стараясь не обращать внимания на реплики оппонента, – ассистенты носятся, администраторы, редакторы…практически паника, программа срывается. Потом появилось несколько человек. Совершенно непонятных. Их спрашивают, кто такие? Они отвечают, мол, мы тут привезли кое-что. К ним сразу подскочили, решили, что это они через пробки пробились и участников программы привезли. Им кричат: «Где Барбатова? Её привезли?». Один из них взял подключённый микрофон и отвечает: «Привезли. Уже почти всю. Куда складывать?». Подумали, тупая шутка…
– Да какие там шутки, – кивнул Сергей.
– Жуть! Потом ещё народ появился. С оружием. Сразу начали у всех документы проверять, расспрашивать быстро. Тех, кто с постоянными пропусками, ну, сотрудники и так далее, тех увели. Потом за нас взялись, оперативно рассортировали, направо-налево-вперёд-назад… Большинство – сразу на улицу.
– Не всех, – возразил Иван Семёнович.
– Я и говорю, большинство. Я видел, Будковых, сына с отцом, вроде оставили, Мономарёва…
– Нет, этих они с собой притащили, – добавил филолог, – из другой студии, наверно…
– Может быть, там такая суета была, хаос…да-а. Но большинство, на улицу выгнали И нас тоже. Пока выходили – вдруг пол под ногами ходуном. И так все в раздрызге, а тут, совсем плохо стало. Вышли на улицу – батюшки светы! Башня лежит, пыль столбом. Ветер сильный, всё от нас к Ярославке сносит. На улице тоже толпа уже. Одних куда-то в сторону пруда уводят, других к Ботанической улице. Тоже, вроде, полный хаос, но логика какая-то присутствует. С нашей группой быстро разобрались, выпихнули в сторону Бутырского Хутора и мы рассеялись. Даже предупредили, что транспорт не ходит, и чтобы бежали, побыстрее и подальше. Нам повезло. Мы вчетвером держались, ещё двое с нами были, они и подсказали, что лучше попробовать по железной дороге идти. От «Останкино» в сторону Рижского вокзала. Так и пошли, остальные все в городе рассосались. А потом такое началось… Эти двое, как их, неважно, решили на разведку пойти и пропали. В районе Каланчёвки. Мы тоже, высунулись было, но как глянули – мама дорогая! И обратно на пути. Тут ещё сзади как рвануло! Там, где телецентр, такое облачище взлетело. То ли пыль, то ли дым с пылью. И хотя вокруг тоже дыма хватало, там, конечно, не сравнить. Мы поняли, почему нам сказали бежать быстрее.
– Я в курсе, – подтвердил Сергей.
– А, ну да, ну да… А дальше мы уже осторожно побрели до Курского вокзала. Пережидали, прятались. Ночью шли, потом спали. Потом опять шли. С водой, едой, отдельная тема. Главное – поездов нет. Раза три небольшие составы проехали. Ну вот, так мы, пойдём, перекусим, если рядом что увидим, безопасное. И обратно на пути. Поспим, и дальше. Вот досюда и добрели…
– Ясно. Считайте повезло, – сказал Сергей, – а теперь куда?
– А теперь куда? – повторил Илья Петрович за Сергеем и посмотрел на Ивана Семёновича.
– Когда-нибудь мы узнаем всю правду, – отрешённо молвил филолог, – все узнают.
– А вы, куда посоветуете? – угодливо улыбаясь, спросил у Сергея экономист.
– Если хотите из всего этого, более-менее спокойно, выйти, двигайтесь дальше, – Сергей показал рукой туда, откуда пришёл, – если и встретится кто, у моста, например, не паникуйте, скажите, что идёте от Окружной железной дороги. Думаю, вопросов не возникнет. Ну, если что, расскажите свою историю от телецентра. Если там отпустили, и здесь должны. Но желательно ночью или к утру быть подальше за городом. А там уже не так важно. Найдите место потише, пересидите, едой по дороге запаситесь. И не высовывайтесь, к богатым домам не жмитесь, на всякий случай. По моим данным, через неделю, дней десять, всё утрясётся.
– И можно будет вернуться? – с надеждой спросил Илья Петрович.
– Это вряд ли, – процитировал известный фильм Сергей. – Просто, утрясётся. Как, пока сказать не могу.
– Не можете, потому что не знаете, или, потому что не хотите? – начал было наседать экономист.
– Не могу, и всё, – отрезал Сергей, понимая, что надо идти дальше. – Советую не терять время. Пока ещё светло.
Он пожал им руки, и две фигуры стали удаляться, перешагивая через рельсы, шпалы, спотыкаясь. Было видно, что они очень устали.
Сергей остался один, перевёл дух, вышел из-под эстакады. Дождь немного ослабел. Он снова зашёл в укрытие, потянулся, отжался несколько раз и решительно двинулся дальше, в направлении Окружной железной дороги. Когда он отошёл метров на двести, наверху, на эстакаде, послышался нарастающий рёв, скрежет, хлопки, ограждение эстакады проломилось, и на железнодорожное полотно, сверху, переворачиваясь как в замедленной съёмке, повалился огромный серый автобус. Он упал как раз туда, куда только что выходил Сергей, когда определял силу дождя. Упал на крышу, которая смялась в гармошку, взметнулась пыль, дым. Потом послышался резкий хлопок взрыва и то, что осталось от автобуса начало поглощать разгорающееся пламя. Взрывом из сплющенных окон выбросило какие-то лохмотья. Сергей еле успел увернуться, мимо лица пролетел кусок тряпки и упал перед ним. На тряпке блеснул кусок пластика. «Омега банк», – прочитал он на этом бейджике. Дальше была фотография, фамилия, должность…
Сергей повернулся и двинулся дальше. Что-то жестко диктовало ему – ещё не время спасать живых и хоронить мёртвых.
Это был уже третий по счёту странный железнодорожный состав. Дело шло к вечеру, сколько времени было точно, Сергей определить не мог. Наручных часов он давно не носил, а телефон, по которому он обычно определял время, окончательно разрядился. Он около часа, как выбрался с Курской ветки на Окружную железную дорогу, по которой направился в сторону Рязанского проспекта. Пройдя примерно полпути, он решил передохнуть, и присел у какого-то забора на один из деревянных ящиков, расставленных полукругом перед небольшим кострищем. Он вспомнил, как они в детстве устраивали такие укромные уголки у железной дороги в дачном посёлке по Ярославскому направлению, где несколько лет снимали дачу.
Там собирались ребята с окрестных участков, жгли костёр, пробовали с более старшими пиво, выкуривали первые сигареты. Придумывали всякие истории, часто врали про свою жизнь, невероятные случаи и приключения. Там, уже подростками, знакомились с девчонками и даже влюблялись. Но потом дача подорожала, и её перестали снимать…
А когда, через много лет, по случаю, он оказался на месте этого посёлка, то ничего не узнал. Вместо скромных дач с низкими заборами из штакетника, стояли аляповатые, огромные особняки. Или коттеджи, какая разница. Им было тесно, но они ещё больше себя утесняли высоченными, глухими заборами.
Сергей никогда не хотел себе ничего подобного. Он не видел принципиальной разницы, между стоящими густо, как на грядке, домами, смотрящими друг-другу в окна и стены, и квартирами в коммунальных городских многоэтажках. А раз пропадало ощущение природы, тогда зачем столько трудов и трат? Но тогда, он всё-таки вышел к железной дороге и нашёл «их» место. Странно, но пятачок сохранился. И был даже обжит. И место для костра находилось там же. Вокруг, буквой «П», лежали спиленные берёзовые стволы для сидения, валялось несколько пластиковых бутылок из-под пива, окурки. Он даже увидел обрывок тонкого стального троса, который он сам когда-то привязывал в развилке нависающего над косогором, спускающимся к путям, дерева. Только теперь трос был намного выше, потому что дерево выросло. И ему так захотелось вернуться туда, куда вернуться не дано никому… Сергей не знал, к чему разлились эти воспоминания, но он их не останавливал, а наоборот, цеплялся за них, отчего становилось уютно и тепло. Дождь закончился…
Он огляделся и понял, что здесь, скорее всего, собирался другой «контингент». Ободранная сумка у забора, наполовину заполненная пустыми бутылками, подсказывала состав тех, кто здесь бывал. Между валяющимися окурками лежало несколько шприцев. Воспоминания скомкались в точку и пропали…
И тут появился первый странный состав. Сначала Сергей даже не понял, что это звук поезда. А когда разглядел локомотив, на всякий случай, спрятался за небольшое строение, уныло размалёванное безымянными поклонниками «граффити».
Поезд шёл медленно. Состоял он из совершенно разных вагонов. Сначала к локомотиву был прицеплен пассажирский вагон, потом почтовый, а затем шёл пестрый набор, где было несколько закрытых грузовых, потом попадались открытые платформы. Было даже несколько вагонов для перевозки автомобилей. Но везде, где только можно было разглядеть, находились люди. Размещались они плотно, кто-то сидел, кто-то стоял. Одетые в тёмную, достаточно однообразную одежду, они почти не общались, и выглядели сосредоточенными. Сергей мог их хорошо разглядеть, их разделяло всего несколько десятков метров. И он понял, что объединяет всех этих «пассажиров». Во всяком случае, тех, кого он мог увидеть. Все они были азиатами. Но не из Средней Азии. Это были либо китайцы, либо японцы, либо корейцы. Сергей не очень хорошо различал их внешне.
Поезд прошёл на запад и скрылся. Сергей вернулся на свой ящик. А минут через двадцать появился второй состав в том же направлении. Сергей сразу вернулся на свой наблюдательный пункт. Состав был очень похож на предыдущий. Только почтового вагона не было, а было два пассажирских. И не с головы поезда, а с хвоста. Всё остальное было как под копирку. Сергей снова вернулся к ящикам, а когда опять услышал приближающийся шум, плюнул, и остался на месте, прекрасно видимый из проходящих вагонов. Два пассажирских теперь были прицеплены к локомотиву, а с остальных, когда они проходили мимо Сергея, в его сторону, как по команде, поворачивалось множество широких лиц с узкими раскосыми глазами. Никто не улыбался и не подавал знаков. Они просто смотрели на него и отворачивались, когда проезжали дальше. Сергей зачем-то помахал им рукой. Ему никто не ответил. Поезд закончился и исчез. Сергей встал и пошёл дальше, к Рязанскому проспекту. Он шёл, стараясь держаться ближе к заборам и постройкам, с правой, внешней стороны путей. И когда он снова услышал звук поезда – просто остановился и смотрел.
На этот раз состава было два. Один, похожий на первые, шёл, как и те, по внутренней стороне железнодорожных путей. Он шёл достаточно медленно, но всё равно обгонял поезд, который двигался ещё тише в том же направлении, но по внешней колее, параллельно. И этот поезд был совершенно другой. Сдвоенный локомотив тянул длиннющую череду платформ, на которых были укрыты брезентом какие-то конструкции. Разглядеть то, что находилось под брезентом, было невозможно.
Поезд, который следовал за теми, первыми тремя, уже скрылся, а тот, что шёл по внешним путям, заскрежетал тормозами и остановился, не дойдя до Сергея метров двести. Постояв минуту-другую, локомотив дал короткий гудок, лязгнули сцепки, и он снова пополз дальше. Проехав мимо Сергея, он опять начал тормозить, со скрипом остановился, постоял и тронулся, чтобы, почти сразу, остановиться опять. Вереница накрытых платформ тянулась перед Сергеем налево и направо. Сергей пошёл туда, куда и шёл, не подходя, на всякий случай, близко к платформам. Когда состав закончился, он понял причину этих остановок. Каждые метров триста от поезда отцепляли одну из платформ, которая оставалась стоять на путях. Делали это двое людей, которые, после расцепки, переходили на последнюю платформу поезда. Выглядели они обычно. У одного из них было переговорное устройство. Отцепив очередную платформу, он сообщали что-то по этой рации, и поезд трогался дальше. На Сергея бросили быстрые взгляды, но интереса не проявили. Впереди показался мост через Рязанский проспект. Он подошёл ближе и, в уже наступающих сумерках, увидел на мосту несколько человек. И, даже не задумываясь о последствиях, пошёл к ним. Один из них, видимо главный, стоял к Сергею спиной и что-то втолковывал нескольким людям, которые его внимательно слушали. Один из слушавших вытянул руку в сторону подходящего Сергея. Говоривший замолчал, повернулся, посмотрел на приблизившегося к ним Сергея, поморщился и спросил:
– Ну, и что это мы тут делаем, интересно было бы узнать?
Это был «Игорь». В его вопросе не было удивления, это чувствовалось. Сергей не знал с чего начать, и у него вырвалось:
– Ты не поверишь…
– С тобой я чему хочешь, поверю, – вдруг очень просто, почти «по-родственному», – сказал Игорь, кивком головы и жестом рукой, отправив стоящих с ним людей, которые быстро ушли.
– Я честно… – сразу успокоился Сергей, – сам не понимаю, как я здесь оказался. Как-то всё само собой срослось.
– Да нет, вряд ли… – Игорь смотрел на Рязанский проспект в сторону области, – так само собой ничего не срастётся. Или – тщательный расчёт, что очень сомнительно, или…
– Или что?
– Сам знаешь, – уверенно заключил Игорь.
Сергею показалось, что он действительно начинает догадываться.
– А я ошибался, между прочим, – продолжал Игорь, – «абреки» валят только так! За последний час здесь фур тридцать вышло. И по Каширскому шоссе, там разгребли немного, тоже штук сорок. Я и не думал, что они так развернутся.
– Может они и выйдут все в срок, как договорено? – предположил Сергей.
– Не-ет, – рассмеялся Игорь, – ты не понял. Я их размах недооценил. Это они только первые порции потащили. Они, оказывается, прямо под забастовку полицейскую, пустыми фурами полцентра заставили, заранее. То есть решили – брать, так по крупному. И вот, первые посылки пошли. А уходят – единицы. Шофёр с напарником, в лучшем случае. Основная масса продолжает хапать и грузить. Мало того, мы отслеживаем, всё новые партии в город заходят. Слетаются на мертвечинку…
– А их, что, пропускают?
– Пока да. Я же говорил, три дня. Завтра всё. Туда – конец, оттуда, тоже. Внешняя граница – МКАД, плюс кольцо вокруг Рублёвки, внутренний Окружная «железка». А это их самые «продвинутые» первые группы отправляют, подстраховываются.
– А куда отправляют?
– Мне какая разница, – пожал плечами Игорь, – может на родину. К Средней Азии, не знаю, в сторону Кавказа. Может ближе, к анклавам своим нелегальным… Только зря это всё. Никто никуда не доедет.
– В смысле, не доедет? – не понял Сергей. – Вы что, их не выпустите?
– Нет, мы-то выпустим, всё по-честному. Только в области ведь тоже полиция бастует. Дороги не охраняются, а тут по ним столько добра… Причём всё собрано, отсортировано. При этом нелегальная ворованная «неучтёнка». Вот заманиха то…
– Вы что, предупредили кого-то? – спросил Сергей. – Это что, такой план?
– Какой там план, – усмехнулся Игорь, – я предполагаю просто. На такую ерунду никакого плана не надо. У всех ведь родственники есть, друзья, знакомые. Наверняка, стервецы, информацию сливают. Грабь награбленное, известное дело. Старинная забава… Так что через Московскую область ещё проехать надо. «Джек-пот», так сказать… В других губерниях, более-менее, забастовок нет.
– И что, на всех шоссе такое движение?
– Нет. Уговор, только по Рязанке, Каширке. На юг и юго-восток. На Владимир ещё приоткрыли. Три дырки на выход. Всё. Что там рыбу по кругу ловить? А так, косяками, все на «юга». Только не зевай, – заразительно рассмеялся Игорь.
– Понятно, – протянул Сергей, – если по вашей логике, то мне всё понятно.
– А по твоей логике, как? – неожиданно резко заметил Игорь. – Чтобы от одних паразитов куча нахапанного добра к другим переехала? Нет уж, пусть икра, хоть как-то равномерно по бутерброду размазывается.
– Ладно, это я так… – примирительно махнул рукой Сергей.
– И я так… – одобрительно улыбнулся Игорь, – ты лучше расскажи, как добрался, какие приключения, даже интересно.
Сергею захотелось рассказать, и он рассказал всё, быстро и сосредоточенно. Начиная от Нагатинской набережной до недавней встречи с экономистом и филологом. Временами он спрашивал, Игорь что-то пояснял, где-то отмалчивался. Когда Сергей изложил теорию Ивана Семёновича о пытках, Игорь от души расхохотался.
– А что смешного? – недоумённо спросил Сергей. – Он ведь серьёзно говорил. И, самое удивительное, я понимаю, что в этих словах есть смысл. Страшный, но есть. Чтобы вернуть украденное, хоть как-то…
– Вот вы, действительно… – отсмеялся Игорь, – что у вас в голове за каша? Пытки какие-то, это ведь школу палачей надо открывать, инвентарь, НИИ какое-нибудь, методики… Что вы себе мозги грузите? Всё ведь, проще некуда.
– Да как проще то?
– Ну вот, смотри, – посерьёзнел Игорь, – просыпаешься ты, а на тебе комар сидит. Или десять, сто. Все крови насосались, чуть не лопаются. И вот, ты будешь каждого ловить, ножки им отрывать, мучать, чтобы эту кровь они обратно сцедили? Да хлопнешь ладонью, или полотенцем там, если на спине устроились. Размажешь их всех, вместе со всем содержимым. А потом остальных по стенкам комнаты разотрёшь. Газетой или тапком. Потом смоешь водой и всё. И будешь спокойно спать, пока они снова не налетят. И – по новой.
– Но это же не комары, а люди!
– Были бы люди – не кусали бы, – уверенно сказал Игорь, – мне, что, жалко? Сколько у меня крови комары за год выпьют? Граммов пятьдесят, от силы. Ну, если в тайге, пусть даже сто. Да я с запасом, готов раз год двести граммов сдавать и им откидывать, чтобы только их не видеть и не слышать. Нет, не выходит договориться. Не хотят. Зудят, жить спокойно не дают, и кусают ещё так, чтобы обчесаться. Падлы просто!
– И приходится хватать тапок? Или газету? – спросил Сергей.
– Конечно. Или баллон с дихлофосом. Вот меня вместо тапка или баллона и хватают…
Они постояли молча. Потом Сергей, наконец, решился спросить:
– Слушай, а что это там за поезда? Которые туда идут, – он показал на запад.
– А ты же в курсе, занимают потихоньку Окружную «железку». До оговоренного времени сколько осталось? Меньше суток. Ну, вот…
– Подожди, – Сергей отвлёкся и проводил взглядом ещё две фуры, проехавшие в сторону МКАД, – но там же, на поездах этих, эти, как их…я же лица чётко видел…
– А-аа, – понимающе кивнул Игорь, – это гениальный ход. Причём, даже я до позавчера, не знал ничего. Нет, она, конечно, феномен!
– Кто? Римма? – догадался Сергей.
– Да какая разница, мы же понимаем, о ком говорим, – продолжил Игорь. – Я всё не мог понять, когда наших бойцов подтягивать начнём? Времени-то в обрез уже. А «железка», она длинная, непростая, пока перекроешь. Да и прикинул, вообще людей может не хватить. А она только отмахивается, не переживай, мол, всё в свой срок… Я говорю – срок-то вот он. А она мне – ты что, сам хочешь это всё разгребать? Я спрашиваю – а кто? Увидишь, говорит.
– И кто это?
– Корейцы. Фантастика! Из КНДР. Вроде военные. Никто не знает, как там они договаривались. В аренду, там, или просто денег дали. Сначала их, вроде, как гражданских нанимали, чтобы через границу перетащить. Там же, около «Владика» раскидывали, сосредотачивали. А потом, типа, как болельщиков, на матч, то ли «Луча» из Владивостока, то ли «СКА» хабаровского – сюда бросили. Дополнительными поездами. Денег, думаю, немерено стоило. Тут ведь не сто-двести человек.
– А сколько? – спросил Сергей.
– Обалдеешь! Условно говоря – три дивизии! Тысяч тридцать. Полтора десятка полнокровных плацкартных поездов под завязку. И все гонят сюда, по Казанскому направлению, через Екатеринбург. Тут тормозим, прямо на пересечении с Окружной, высаживаем, выстраиваем, пересаживаем, и по Окружной «железке» развозим. Они все проинструктированы, их по пути неделю «накачивали». Все в штатском, со средними командирами. Те с русскими «разговорниками», да плюс по несколько переводчиков на поезд. Ещё три поезда осталось, опаздываем немного…
– Так они, что, с оружием? – не понял Сергей.
– Откуда? Ты что? – Игорь покрутил пальцем у виска. – Наши по внешней колее раскидывают платформы. Метров через триста-четыреста.
– Да, я видел, – подтвердил Сергей, – они брезентом накрыты.
– Естественно. Там мешки с песком, между ними пулемёты, там же стрелковое оружие, патроны, полный «фарш». На точках ещё плацкартные вагоны выставлены, для отдыха смен. Всех развезут, оружие раздадут, и на позицию. Платформы – опорные точки. Этот контингент – на них и между ними. Сплошное кольцо. Карты розданы, сроки определены, задачи поставлены. Они лишних вопросов не задают. Дисциплина – бешеная! Поучиться можно.
– А потом что? – пытался выяснить Сергей.
– Сначала тех, кто после срока из Центра полезет – разметелят. На это два дня. Потом – концентрическими кругами на «зачистку». До Кремля, условно. Пленных не брать.
– Бред… – потёр виски Сергей.
– Да вряд ли…карты они выучили до каждого дома. Особенно свои сектора… И вообще – удобная рать. Неделя – сюда. Пять-шесть дней здесь, оружие сдали, неделя – обратно, через границу. И всё, нет их. Не болтает никто. А если и сболтнёт – кто его тут поймёт? Неприхотливые, живут прямо в вагонах, хоть те и переполнены, спят по очереди. На каждого по рюкзаку, «ролтон» с «дошираком», и все дела. Если они и в «деле» такими будут – нет слов! Сниму шляпу!
– Думаю, такими и будут. Готовь шляпу, – сказал Сергей. – Нет, этот полный абсурд. Абсурдный кошмар…
– Но зато, как складно, да? – восхитился Игорь. – Вообще, армия-невидимка. Финальный аккорд. Так вот, тут и дежурю пока. Тут как раз Казанская «железка» параллельно Рязанскому шоссе. Так что тут и пересаживаю «болельщиков»… Ладно, ты-то дальше куда? Я так понял, что тебя куда-то отправлять – бессмысленно. Соскочишь в любое время…
– Веришь, а ведь я не специально соскочил, – сказал Сергей, – я даже и не думал выскакивать из метро. Само собой всё как-то… Да я и думал потом сделать всё как ты говорил. Пошёл даже. Но, не срослось, почему-то. Совершенно спонтанно.
– Да я понимаю, понимаю… – Игорь достал из кармана рацию, которая подавала сигнал, – подожди… – он отвернулся, сделал несколько шагов в сторону, сказал несколько слов, вернулся и продолжил разговор. – Так ты что дальше будешь делать? Решил – нет?
– Я ничего не решаю. Так, болтаюсь, как придётся.
– Я понял, – Игорь положил рацию в карман, – я тебе могу одно дело предложить. Если захочешь, конечно. Надо одного хорошего человека отсюда вывезти. Он в годах уже, старый. Тоже, вроде тебя, не уследишь за ним, не просчитаешь. А вывезти очень надо, очень прошу. У меня самого времени – «зарез». И людей здесь сейчас надёжных нет. Кто на МКАДе, кто внизу, кто на «железке». Здесь никого не знаю. Так что, если поможешь – очень обяжешь.
– Хорошо, – почему-то сразу согласился Сергей, – а куда его вывезти?
– Он всё объяснит. Ты же машину водишь?
– Конечно.
– Ну вот, возьмёшь машину. Выберешь любую, там, я покажу, – он показал рукой в сторону беспорядочного скопления автомобилей справа от моста, рядом с Рязанским шоссе. – Поедешь отсюда до МКАДа, там он тебе, по ходу, всё подскажет. Чтобы пропустили везде, и вообще, куда потом. Оружие возьмёшь на всякий случай. Выручишь, а? Деньги-то остались?
– Какие деньги? – Сергей совершенно забыл о деньгах, которыми нагрузился ещё в вагоне метро. – Конечно остались. Я про них и забыл.
– А то возьми сколько надо. Там тебе дадут, я скажу.
– Да куда их, – застеснялся Сергей.
– Ладно, скажу, кинут ещё пару пакетов в машину, – рассмеялся Игорь, – ну, что, решили?
– Хорошо, я же сказал.
– Отлично. Тогда пойдём, я тебя к нему отведу. Он там, в вагоне кемарит, – Игорь развернулся и пошёл в сторону Казанской ветки.
Сергей последовал за ним. До Казанского направления железной дороги было меньше полкилометра от Рязанского шоссе. На Окружной «железке», рядом с Казанской, тепловозом к ним стоял ещё один состав, подобный тем, что уже наблюдал Сергей. Они, почти не разговаривая, подошли к двойному мосту через Казанскую ветку, потом спустились слева на неё, и пошли вдоль составов, стоящих в сторону Центра длинной вереницей. Это были сплошь плацкартные вагоны, безликие, без табличек с надписью пункта назначения. Когда им навстречу показалась колонна невысоких, похоже одетых людей, они перешли на правую сторону железной дороги.
– Грузиться пошли, – отметил Игорь, – с такими работать одно удовольствие. Пока что…
Люди шли плотным потоком, с похожими скуластыми лицами и раскосыми глазами. «Они так же похожи для нас, как и мы для них…как будто с разных планет», – отметил Сергей.
Вагон, к которому они подошли, был прицеплен в самом хвосте или начале последнего состава. Этот вагон сразу выделялся от остальных, видавших виды, плацкартных. Он был достаточно новый, а когда они поднялись в него – оказался вагоном СВ. На входе их встретили и пропустили, то ли кондукторы, то ли охранники. Игорь постучался в первое от помещения проводников купе, прислушался, и открыл дверь:
– Здравствуйте, Александр Васильевич, – обратился Игорь к пожилому седому мужчине, в одиночестве сидящему у окна со стаканом чая в руке.
– Что, уже пора? – спросил тот, кого назвали Александром Васильевичем.
– Да, – подтвердил Игорь, – вот, нашёл вам провожатого. Этот справится, будьте спокойны, – он завёл Сергея в купе.
– Да это вы не волнуйтесь, – Александр Васильевич пожал руку Сергею, который представился, – я бы и один прекрасно добрался. Хотя, конечно, очень благодарен.
Александр Васильевич взял небольшую сумку через плечо, похожую на ту, что была у Сергея, и они вышли из вагона. Потом они пошли обратно, в сторону Рязанского шоссе. Колонны людей уже не было видно, Сергей успел только краем глаза разглядеть конец очередного, тронувшегося вдалеке, по Окружной железной дороге, состава.
Они пробирались через какие-то проломы в заборах, шли по тропинкам, которые знал только Игорь, идущий впереди. Наконец, они спустились к огромному торговому комплексу, перешли шоссе, миновали бензоколонку, и оказались на большой автостоянке, над которой виднелась громадная надпись «Город Ашан» и что-то ещё.
Машины на стоянке стояли как попало. Было ощущение, что их просто пригоняли и бросали, не думая о том, как придётся выезжать. Большинство автомобилей было заблокировано в центре стоянки теми, что стояли по краям. Навстречу им сразу же вышли двое, в камуфляжных куртках. Охранники или военные, понять было трудно.
– Опять?! – поморщился Игорь как от зубной боли. – Я же внятно сказал, хотя бы неделю не пить.
– А мы и не пили! – возмутился тот, кто был ближе. – Так, согрелись просто.
– Да я же сказал, вообще ни грамма! – отрезал Игорь. – А если бы я тебе замену не нашёл, как бы ты сейчас с человеком поехал?
– А что, уже не надо? – удивился ближний. – За что такая немилость?
– Спасибо скажи, что не ударил…ладно. Сейчас он машину выберет, – Игорь показал на Сергея, – пойдёте, проводите. Только такую, чтобы ключи были, а не проводки соединять. И чтобы документы в порядке и страховка без ограничений… У тебя права с собой? – обернулся он к Сергею, который кивнул и продолжил давать инструкции «охраннику». – Машину заправишь и канистру ещё полную в багажник положи. Дай два качественных ствола с обоймами. И пакет денег…нет, два пакета кинь.
– В кого? – угрюмо спросил всё тот же «охранник». – Да понял я, понял. Пошли, – махнул он Сергею.
– Подожди, – притормозил его Игорь, – а что это у тебя там за куча, вон, на углу, плёнкой накрыта? Вчера не было.
– Да это тут наши ночью мародёров щемили, – сплюнул второй «охранник», – со всего района стаскивали. Накрыли, чтоб мухи не садились. Зато теперь никто из домов носа не высунет.
– А что, местные безобразничали? – удивился Игорь.
– Да кто их спрашивал? Может и местные были. Какая разница? Ворюги и есть ворюги.
– Это верно, – согласился Игорь, – хотя, кто бы говорил.
– Не надо! – возмутился первый «охранник». – Мы всё по-честному… Только вот теперь надо срочно весь этот хлам вывезти. Помогли бы организовать.
– Да ладно уже… – поморщился Игорь, – без нас теперь вывезут. Тут ещё вывозить будет…не заморачивайтесь, идите.
Сергей, стараясь держаться подальше от «кучи», которую обсуждали, не стал долго думать и выбрал УАЗ «Патриот». Во-первых, он его хорошо знал, во-вторых, если понадобится ехать по бездорожью, понадобится подобие джипа. Тогда лучше «Патрика» ничего нет – менее заметен и «без понтов».
– А что так кисло? – спросил Игорь, когда Сергей подъехал. – Поприличней ничего не нашёл? Мог и «Майбах» взять, там есть.
– Нашёл, но не взял, – ответил Сергей.
– Ну, дело твоё…а доедет?
– Надеюсь.
Игорь недоверчиво подошёл к машине, открыл двери, постучал ногами по колёсам, недовольно скривился, подвёл Александра Васильевича и сказал:
– Вы уж простите, не я выбирал. На этом ведре поедете?
– Какая разница, – спокойно ответил Александр Васильевич, – лишь бы ехать. Нормальное «ведро».
– Как знаете… – покачал головой Игорь и переключился на Сергея. – Тебе всё дали, что я сказал?
– Всё, – Сергей поднял куртку и показал пистолет за поясом, – это «Вальтер» девять миллиметров. Другой я под сиденье засунул.
– Вынь, – посоветовал Игорь, – не из-под сиденья, из-за пояса. За рулём неудобно. И стрельнет ещё. А что автомат не взял?
– Да ну его, – застеснялся Сергей, – я и не соображу сейчас, как им пользоваться. Тут проще…
– Канистру положили?
– Да. И денег два пакета. Назад кинули. Куда столько?
– Ну, извини, – усмехнулся Игорь, – а лучше – спасибо скажи.
– Спасибо, это я так, неудобно просто. Там, в метро, да и здесь…
– Фигня, дерьма-то…смотрел, что сыпали? Должны были только крупные, валюту и рубли.
– Так и положили, всё нормально, – Сергею стало совсем неудобно.
– Тогда, давайте, садитесь, что ли.
Александр Васильевич кинул сумку на заднее сиденье и сел вперёд, рядом с Сергеем.
– Всё, удачи, – Игорь пожал Сергею руку, – езжайте. На МКАДе, по идее, местами мобильники наши номера должны брать. Если что – звони.
– У меня аккумулятор сел, – сказал Сергей.
– У меня есть, – успокоил Александр Васильевич, – всё в порядке.
– Тогда последнее, – строго произнёс Игорь Сергею, – опасность почувствуешь, не тяни, сразу стреляй. Не думай и не целься особо, прямо в силуэт. Никаких «руки вверх». С предохранителя снять не забудь. Сразу ствол рви и «огонь». Несколько раз. И «по газам».
– Лучше бы не надо, – сказал Александр Васильевич.
– Сам не хочу…так, если вдруг. Ну, вперёд.
Сергей кивнул, заехал через бордюр на газон, сманеврировал между отдельными машинами и двинулся по Рязанскому шоссе в сторону Московской Кольцевой Автодороги.
Остановиться, в конце концов, всё-таки пришлось. Сергей ругал себя последними словами за то, что не проверил самое необходимое ещё там, на стоянке, когда выбирал автомобиль. Но было уже поздно. Они успели отъехать всего-то километра на два после того, как тронулись, и пробили правое заднее колесо. «Запаска» сзади была, и даже наполовину накаченная, это он проверил. Но, оказалось, что не было ни домкрата, ни баллонного ключа, ни насоса. Связь здесь ещё не работала, а возвращаться туда и обратно, намотав пешком километров пять, не хотелось совсем. Да и оставлять Александра Васильевича одного на дороге тоже было нежелательно. «Игорь» сумел передать ответственность Сергею за этого человека, которого он совершенно не знал.
И тут на другой стороне дороги, у эстакады, показались два человека около машин, стоящих на обочине. Сергей свистнул, махнул рукой, и побежал к ним, а они, ещё быстрее, от него. Он попробовал крикнуть им что-то, остановить, да где там… Подойдя к машинам, около которых и крутились эти двое, он долго думать не стал. Оглядевшись, увидел рядом стоящую около остановки металлическую урну, с трудом дотащил её до намеченной машины и, сумев поднять, двинул ей со всей силы в боковое стекло. Рявкнула сигнализация, но ему было всё равно. Он добрался до багажника, но там нашёл лишь насос и монтировку. После этого он разгромил ещё какой-то «Форд» и «Ниссан», собрав, таким образом, весь необходимый набор для замены колеса. Пока всё это происходило, пока он вернулся к своей машине, пока заменил колесо, пока качал «запаску» – успело заметно стемнеть. Фонари не включились, не было света и в окнах. За всё время он ещё видел всего несколько человек, которые старательно держались на удалении и быстро исчезали.
Когда он, наконец, сел за руль, выяснился ещё один его важнейший недосмотр: практически не работали фары. Горела лишь одна, левая, только на ближнем свете и весьма тускло. Сергей попробовал ехать, но снова принялся моросить дождь, и почти ничего видно не было. При этом было ясно, что теперь на дороге может оказаться что угодно. Они кое-как переползли Карачаровскую эстакаду, но дальше Сергей решил не рисковать. Он припоминал, что внизу, налево, за странным домом с колоннами, были разные автосервисы, всякие магазинчики. Повернув с шоссе в том направлении они медленно поехали в обратном направлении снизу эстакады, минуя мастерские, автомойки. Но всё было закрыто, и ни одного огонька видно не было. Тут, внизу, стало совсем темно.
– Нельзя ехать, – сдался Сергей, – ничего не вижу. Что делать, ума не приложу.
– Давайте остановимся и будем спать, – спокойно предложил Александр Васильевич, – вот, тут, прямо за мастерскими, неплохая рощица. Там, надеюсь, до света будет безопасно. Как думаете?
– Согласен, – кивнул Сергей и, съехав с дороги, уходящей под эстакаду, поехал в указанном направлении.
Наконец они встали. Сергей предложил попутчику перебраться назад, где удобнее, и сам очень быстро уснул, откинув водительское кресло немного назад.
Он открыл глаза, потому что одна и та же фраза стучала в висках:
– Отлавливать и варить. Только так. Только отлавливать и только варить, – это был голос одного из двух людей сидящих впереди, перед капотом машины, прямо на траве.
Между этими двоими, экраном к Сергею, стоял ноутбук с очень большим экраном. Ему было видно всё на этом экране, хотя свет казался совсем неярким, равномерным и без оттенков.
– Неужели нельзя без этого средневековья? – перебил, наконец, второй голос это назойливое повторение. – И почему обязательно варить?
– Потому что символично, – ответил первый, довольно резкий и неприятный голос, – и очень наглядно.
Сергей каким-то образом протиснулся сквозь лобовое стекло и оказался за спинами спорящих.
– А кого варить? – спросил он.
– Вот и я говорю, кого? – обладатель второго голоса повернулся вполоборота и оказалось, что это мужчина с длинными бакенбардами и гренадёрскими усами. – Он, видите ли, предлагает интернетчиков отлавливать и публично варить в котлах на Солянке. Хочет, так сказать, название улицы подчеркнуть. И обязательно с постоянной Интернет же трансляцией он-лайн.
– Не всех, – повернулся другой, похожий на биллиардный шар, гладко выбритый на голове и лице, – не всех интернетчиков, а только тех, кто гадости распространяет. Или даже просто топчется там для собственного удовольствия.
– А этих-то зачем? – удивился бакенбардист. – Они никому ничего плохого не сделали…
– Чтобы фон не создавали. Спрос чтобы не имитировали… А то, что себе они плохо делают, разве мало? Ладно, согласен, отделим плевелы от червей. Тогда пусть займутся настоящим делом. Пусть сами этих гадов варят и дрова подбрасывают. И пусть сами следят, чтобы те не повыскакивали. Сейчас, позвоню, – он набрал номер на трубке, которая, видимо, работала и что-то в неё пробурчал.
Сергей увидел, как на экране ноутбука появилось новое чёткое изображение, оказавшееся ещё и трёхмерным. Можно было разглядеть длинный ряд котлов, подвешенных как попало к проводам и растяжкам на улице Солянка. К котлам начали подносить дрова разные люди, одетые весьма прилично и разного возраста. Были даже в костюмах, галстуках и с брюшками. Попадались и солидные женщины. Мужчины покрепче, забравшись на крыши и кузова подогнанных машин, начали затаскивать в котлы совершенно голых людей, среди которых были представители разных полов. Голые люди дико верещали. Дрова горели ярко и бодро, видимо политые чем-то горючим. Над котлами начал виться пар, смешиваясь с дымом из костров.
– Вот, как-то так… – довольно подмигнул Сергею бритый, показавшийся ему в этот момент похожим на артиста Добронравова-старшего из программы «Шесть кадров».
– Скажите, а нельзя ли переключиться, – попросил Сергей, – сил нет смотреть.
– Не вопрос, – кивнул бритый и кликнул по клавиатуре.
На экране несколько псов рвали орущую тётеньку.
– Любительницам американских бультерьеров посвящается, – прокомментировал бритый, – вот пусть теперь и рассказывают уже покусанным и ещё не покусанным людям, какие это мирные и, в сущности, куда более человечные, чем люди, животные. А всего-то несколько дней без еды.
– А кого это они? – спросил оторопевший Сергей.
– Не помню, кажется какую-то прибалтку. Зовут как-то, с цитрусом связано…грейп…нет, оранж…нет, лайм. Да, точно – лайм.
В экран брызнуло красным.
– Уберите! – взмолился Сергей.
– Запросто! – кликнул по клавиатуре бритый. – Дальше есть раздел ротвейлеров, ризеншнауцеров…
– Нет-нет! – быстро заговорил Сергей.
– Как угодно, – обиделся бритый.
– Давайте лучше я, – вступил в разговор бакенбардист, подвинулся к ноутбуку и набрал что-то на клавиатуре.
На экране возникли рыдающие индивидуумы, пожирающие какую-то омерзительную, шевелящуюся массу.
– Вот, совсем другое дело, – высказался бакенбардист, напомнивший Сергею артиста Дорогова из тех же «Шести кадров», – нормальное телешоу. «Реалити» в чистом виде.
– Что это у них. Что они едят? – изумился Сергей.
– Всякую всячину из ветхого жилого фонда доставили. Тараканов там, клопов, мышей и так далее.
– А кто это?
– Да ну…всякие там продюсеры, режиссёры… Которые разные программы выпускали с поеданием личинок, скорпионов. Ну, это, естественно, те, кто в пруд Останкинский не попал. Только их программы дело бессмысленное, а тут, сколько пользы, реальная утилизация, так сказать. И никакой кровожадности.
– А-ах, как мило и либерально, – огрызнулся бритый, – а то, что любой кто это всё жевать перестаёт, потом живьём в мясорубку может затягиваться? Или в кухонный комбайн?
– Это к рекламному отделу вопросы, – парировал бакенбардист. – Это их рекламные паузы, а уж как там они свою бытовую технику рекламируют…кстати – рекламная пауза.
– Не надо, – крикнул Сергей.
– Хорошо, – кивнул бакенбардист и картинка сменилась на страницы таблоида.
– А при чём здесь «Семь дней»? – спросил Сергей.
– Какие семь дней? – удивился бритый.
– Ну, мне показалось, что это журнал «Семь дней»?
– Не знаю, может быть, а может быть и нет, – покачал головой бритый. – И вообще, для кого журнал, а для кого – расстрельные списки. В смысле, искать никого не надо, берём несколько номеров и всех, кто на страницы попал – расстреливаем.
– Вы шутите? – оторопел Сергей.
– Конечно, – подмигнул бритый, – на самом деле забрасываем дротиками от «Дартса». В прямом эфире. Экономия пуль – раз. И материал для спортивной редакции – два. Рейтинги заоблачные. Всех смотреть будете?
– Нет! – заорал Сергей и открыл глаза.
За лобовым стеклом светало. Слышалось мягкое пение птиц. В тишине он услышал шорох, обернулся и увидел сидящего и глядящего на него с улыбкой, Александра Васильевича.
– Ну, у вас и фантазия, – сказал он Сергею.
– Ф-фу… – облегчённо выдохнул Сергей, – а я что, говорил что-то?
– Да почти всё, – кивнул Александр Васильевич, – причём, практически по ролям.
– Значит это всё просто привиделось…в смысле, приснилось, – пробормотал Сергей.
– Вот тут не могу точно сказать, – покачал головой собеседник, – кто теперь что знает… Впрочем, можем проверить, – в голосе промелькнула ирония, – проедем до улицы Солянка, например. Там ведь у вас котлы к проводам подвешены?
– Ну уж нет! – твёрдо сказал Сергей и завёл машину. – Вон из Москвы, сюда я больше не ездок.
– Вот и правильно. А то от ума одно горе, – согласился Александр Васильевич.
Через несколько минут они уже снова лавировали между заторами на Рязанском шоссе в сторону Кольцевой.
– Вы знаете, а я так всё явственно видел, – прервал затянувшуюся паузу окончательно отошедший ото сна, Сергей. – Просто чувствовал даже.
– Не сомневаюсь, – согласился попутчик, уже снова пересевший на переднее сиденье. – Я и сам всегда удивлялся смелости этих людей.
– Каких людей? – не понял Сергей.
– Да великого множества. Всех, кто совершенно открыто делает то, что нарушает главные законы. Я не про уголовный кодекс и конституцию, разумеется. Законы, которые не люди писали.
– Уточните, – Сергей даже притормозил.
– Я о том, что просто даже понять не могу степень бесстрашия тех, кто спокойно, даже горделиво, заявляет, что он, к примеру – содомит, мужеложец. Заметьте, заявляет не с глубочайшим раскаянием, а говорит как о достоинстве. Другие, совершенно открыто рассказывают о своих интимных похождениях, смене сожителей и сожительниц, которых почему-то называют «гражданскими» мужьями, жёнами. Это для них вообще – норма.
– А как их ещё называть?
– Вот, видите, и для вас норма. Хотя, на самом деле, гражданская жена, это женщина, с которой вы зарегистрированы в государственных органах «гражданского» состояния. То есть в ЗАГСе. А вот если ещё и в церкви венчались, тогда это уже церковный брак. Вот и вся терминология. А то, что вы называете «гражданским» браком – просто сожительство. Ну, это так, ликбез… А что говорить о бесстрашии тех, кто снимает всякие фильмы, программы, которые если даже и замазывают или маскируют анатомические подробности – по сути-то дикая порнография, растление, порча… И они этого ничуть не боятся.
– Может быть, они просто не понимают, что это…как бы…недостойно? – спросил Сергей.
– Возможно. Но если такие и есть – так только на уровне рядовых исполнителей, статистов. А те, кто в середине, а уж тем более, наверху – те знают, что это запретно. И умышленно «ловят» на запретные плоды. Они знают, что человеки, за небольшим исключением – слабы и падки на соблазны. И они без страха ставят эти капканы, которые калечат души людей. Это они объявляют «звёздами» бездарных и безголосых, то есть тех, кто не имеет на это никаких оснований. И люди видят, что именно они и получают все блага жизни. Хотя, на самом деле, какие это «блага» – слава и деньги… Но почти все уже убеждены, что именно так и есть… Нет, вы не думайте, я прекрасно понимаю, что выгляжу отсталым, «несовременным», но я искренне изумляюсь бесстрашию людей, идущих на всё осознанно. И я понимаю, что отстал от этой «продвинутой» части человечества. Но, тем не менее, предпочитаю тащиться в хвосте. Потому что, мне кажется, вижу, что это продвижение к пропасти. В которую уже начали валиться. Но это трудно разглядеть, находясь в толпе, за спинами «продвигающихся» всё дальше. А значит, валиться вниз, разбиваться, будут всё больше и больше. Некоторые даже бравируют, тем, что не боятся плясать на краю. И летят за всеми… А я – боюсь идти к краю. Тем более, когда в этом нет никакой объективной необходимости. Я и так знаю, что там пропасть и что падать больно, долго и высоко.
– Так может быть надо вмешаться, оттолкнуть от края, говоря вашим языком, – Сергея увлекали эти аналогии.
– Да что вы? – всплеснул руками собеседник. – Сметут сразу. Они же не верят. Им надо всё самим посмотреть, пощупать. Вот вы, если мину найдёте, будете сами разминировать, внутрь лезть?
– Нет, – уверенно сказал Сергей, – вызову МЧС, сапёров. Табличку могу написать с предупреждением.
– Вот именно. А этим обязательно надо на всех минах самим подрываться. В наркотики залезать, в похоть не стесняемую ничем и так далее. А это пострашнее мин может оказаться. Потому что очень долго мучиться, вполне возможно, придётся. Вот я и держусь подальше от всего этого. Понимаю, трусоват, но я очень боюсь что-нибудь нарушить. И всё равно что-то нарушаю, потом прошу прощения и очень страшусь. Искренне. И пусть я в этом трус, но предпочитаю так…да-а… Так что всё, что могу – это попробовать заставить хоть кого-то обернуться. Посмотреть на мир, который он оставляет сзади, предпочитая спринт к бездне… А потом я понял, что вообще живу в какой-то параллельной реальности. Причём я совершенно не уверен, что именно эта реальность только и имеет право на существование. Наоборот, в том, сверкающем огнями мире, который тут же, рядом – столько манящих плотских утех, столько вкусной еды, обольстительных и доступных женщин, наслаждений. И всё тело, плоть стремилась туда. Но я успел для себя решить, что это не я хочу, а именно плоть. А есть ещё кое-что, несомненно, более важное. Если я – человек. И я просто должен понять, где меня больше. В человеке или в звере. Этот выбор приходится делать не один раз. Правда, с годами, становится попроще… – Александр Васильевич неожиданно рассмеялся. – Ну вот, я вас, как теперь говорят, «загрузил». Вы уж не серчайте.
– Нет-нет, – возразил Сергей, – мне как раз это очень даже…я тоже об этом думал. Не так, конечно, более…сумбурно. Но я думал. И я обернулся бы. Чтобы посмотреть назад. Нет, я уже обернулся. И остановился. Мне очень интересно вас слушать.
– А я сам постепенно свыкся со своим миром, боязнью преступить, нарушить. Свыкся с тем, что одни и те же слова, для меня, и для большинства, что меня окружают, имеют совсем разный смысл.
– Например? – спросил Сергей.
– Очень просто… Вот если вы слышите, говорят – пойдём, займёмся любовью – что вы подумаете? Вот именно это меня огорчает. И сколько ещё таких слов и понятий… Потому что для меня заниматься любовью это воспитывать детей, лечить больных, помогать немощным. И есть ещё под солнцем множество замечательных дел, которые подходят под прекрасное словосочетание «заниматься любовью». Причём не думая о деньгах, «пиаре». Бескорыстно. А вот беспорядочное соитие, коитус, если угодно, для получения, простите, оргазма – для меня всего лишь искусственная форма физиологической жизни некоторых живых существ. Улавливаете разницу?
– Улавливаю, – кивнул Сергей.
– И так почти во всём, – грустно продолжил попутчик, – даже в мелочах… Вот, к примеру, что вы представляете при словах «ценные бумаги»?
– Понятно что, – приготовился перечислять Сергей.
– Вот именно, – перебил его собеседник, – а для меня это рукописи Пушкина и тому подобное. А вот то, что вы подумали – тьфу – сегодня есть цена этим бумагам, завтра нет. Да и цена-то в деньгах.
– Да-а, – пробормотал Сергей, – а ведь верно…не поспоришь, я согласен.
– Даже не сомневался, что вы согласны. Иначе бы мы вместе не ехали. Надо вернуть словам тот смысл, который они на самом деле несут. Смысл, ради которого эти слова и придуманы. И когда оказалось, что есть ещё немало людей, которые не забыли главное, я понял, что не один и это меня укрепило. Но, оказывается, такие люди могут существовать в современном мире только в виде, своего рода, тайного общества. Заповедника, если угодно. Там, среди них, всё нормально, есть стыд, целомудрие, нестяжательность, сплочённость, да и много ещё качеств, выброшенных сегодня за ненадобностью. А тут это в приоритете. Остальное – приспособления для сбережения этого в окружающей животной среде. Агрессивной, циничной и разъедающей.
– Подождите, – в голове Сергея начала формироваться странная догадка, – это что, секта? Понимаю, понимаю… Значит это всё, всё что творится вокруг, подготовлено этой сектой. А вы, вы её «гуру»? Идеолог. Я прошу простить, я сразу, без обиняков, что тут огород городить…
– Блестяще… – Александр Васильевич неожиданно рассмеялся до слёз, – вот уж воистину, за что боролись… Не поверите, я ведь в прошлом немало сектоведением занимался, писал, выступал. И вот, сам угодил в сектанты на старости лет. Даже не в сектанты, сразу «гуру» присвоили!
– А что же тогда? – Сергей ожидал чего угодно, только не такого обезоруживающего искреннего веселья.
– Нет, это не секта, – успокаивался попутчик от смеха, – не переживайте. Скорее, сообщество, пытающееся сохранить свою уничтожаемую цивилизацию. И никакого культа отца-основателя тут не найдёте. Я не философский фундамент происходящего. Я лишь печальный наблюдатель. Хотя, мы с ней говорили немало. И она слушала меня, и, мне кажется, слышала. Но потом она пошла совсем по-другому. Вы понимаете, о ком я?
– Да, – кивнул Сергей, – понимаю. И вы считаете, она пошла правильно?
– Откуда мне знать. Я не помогаю, да и чем я могу помочь… Но и не мешаю, хотя как этому теперь можно помешать…
– Боитесь?
– Опасаюсь. Поэтому и не стану вмешиваться, если не спрашивают. Что мне лезть со своей волей? Может быть, так всё и должно идти? Откуда мне знать…да нечего говорить, вы и так всё поняли. А что это впереди, Кольцевая уже?
– Да, МКАД, – подтвердил Сергей, – дальше Люберцы. Хотя туда не проехать.
Действительно, все проезды дальше из города были перекрыты плотно стоящими грузовиками с металлическими контейнерами. В контейнерах, в разных местах, виднелись прорези, назначение которых сразу стало понятно. Из одной показался ствол, которым повели из стороны в сторону, а затем дали очередь трассирующими пулями поверх их УАЗа.
– А нам туда и не надо, – спокойно отреагировал Александр Васильевич, – вон, справа, выезд на Кольцевую должен быть…да-да, там можно проехать. Выезжайте в сторону Каширского шоссе.
– Нам туда?
– Подальше, на трассу «Дон». Там я подскажу. Правда, нас ещё должны остановить раза два. Так что особо не гоните. Если вовремя не среагируем – вполне могут продырявить. Такое время.
– А как же те выезжают, ну, – Сергей замялся, – которые вывозят всё отсюда?
– Басмачи? – улыбнулся попутчик, – так их тоже тут собирали колоннами и туда же сопровождали. На «Дон», на Каширку. Кому в сторону Кавказа. А кому в Азию – тех через Волгоградку, на Коломну, Рязань… Да сейчас уже наверно никого не осталось, время вышло. У кого инстинкта самосохранения больше, чем жадности, уже давно уехали. У кого наоборот – остались или обратно вернулись. Но, этим уже не выйти. Никому. Или – почти никому.
Сергей медленно проехал по развязке и выполз на МКАД. Он ожидал и тут увидеть заторы из автомобилей, но ошибся. Широкая Кольцевая была практически пуста. Лишь кое-где на обочинах стояли машины. Но людей, ни в них, ни рядом с ними, видно не было. Внешняя сторона за высоким бетонным разделительным забором тоже пустовала. Но на той стороне были люди. Они стояли группами по несколько человек и лишь поглядывали в их сторону. Ясно было, что все они серьёзно вооружены. Более того, при желании, можно было разглядеть полугрузовики с пулемётами в кузовах, хотя многие конструкции были просто укрыты брезентом.
Их действительно остановили дважды, у постов ДПС, где были разрывы центрального бордюра. За Волгоградским шоссе и перед Каширкой. Но им даже не пришлось ничего говорить, стоило только сбросить скорость, как те, кто их тормозил, вглядывались в машину, номер, лица, и с ленцой махали рукой – проезжайте.
– Странно, – произнёс Сергей после второй проверки, – какой-то здесь другой контингент.
– Да, – ответил попутчик, – здесь местные в основном. Не в смысле, жители, а вообще. Я слышал, даже из Сибири подтянулись, с Урала. И пацанов, как говорят, почти нет. Мужики в основном.
– А почему их в городе так мало?
– Так задачи, видимо, разные, – усмехнулся Александр Васильевич, – у кого в городе сгинуть, у кого фуры вывозить, у кого здесь ждать.
– Ждать чего? – с тяжёлым предчувствием спросил Сергей.
– Могу предположить, что конца, – покачал головой собеседник, – тут, судя по всему, последний фильтр. Когда там, – он показал в сторону мегаполиса, – всё кончат, когда поезда уйдут с этим, так сказать, иностранным «легионом», тогда и отсюда уйдут. Причём сразу и все. Снимут повязки, одежда у них своя, поди определи, кто есть кто. И растворятся.
– А оружие куда?
– Бросят. Или, скорее всего, аккуратно сложат. Потому что где-то они его ведь взяли? Не думаю, что купили. Скорее всего, им его просто позволили взять. В бесплатную, так сказать, аренду. Ну, и чтобы вернули потом, по-джентльменски. Иначе откуда бы сразу такое количество образовалось… Ну и всё, и все разойдутся себе по домам. Да и потом, что-то мне говорит, никто никого ловить здесь не будет. Ни полиция, ни армия, ни МЧС. Все сразу в Центр двинутся, разгребать.
– Так что же они ждут? – воскликнул Сергей, понимая, что знает ответ.
– Вот именно, ждут, – кивнул Александр Васильевич. – Вот вопрос… Уверен, никаких формальных договорённостей ни у кого, ни с кем нет. Да в таком хаосе ничего не работает. Может быть, просто интересы совпали. Знаете, как бывает, когда матч по календарю играть надо, а обе команды, устраивает ничья? Вот каждый и делает своё дело. Негласно друг друга берегут, чтобы травму не нанести. И ждут, пока время выйдет. А дальше каждый пойдёт своим путём. Просто я другой причины не вижу.
Александр Васильевич немного ошибся: их остановили и третий раз. Причём на этот раз именно остановили, а не притормозили. Выезд с Кольца на трассу «Дон» был перекрыт КАМАЗом со знакомым контейнером, в котором тоже были видны прорези, правда, без стволов. От КАМАЗа отделилось двое крепких дядек, с виду даже невооружённых, и направились к ним. Один поднял руку и Сергей полностью остановился.
– Выходить? – спросил он почему-то у Александра Васильевича.
– Думаю да, – спокойно ответил тот.
Сергей вышел из машины и отправился к двоим.
– Здорово, – сказал Сергею первый, с обветренным, грубоватым лицом, – нам сказали…мы просто предупредить.
– Насчёт чего? – не понял Сергей.
– Ну, там, дальше, от Домодедова примерно, могут быть проблемы.
– Какие? – насторожился Сергей.
– Так, не думаю, что серьёзные. У вас – не думаю. Но, всё-таки. У вас с собой что есть? Ценное там, и так далее…
– Нет, вроде ничего, – сказал Сергей и тут же вспомнил о пакетах с деньгами, – хотя…
– Ну, понятно, – кивнул дядька и достал из-за пазухи картонку с каким-то красным кругом и цифрами, – тогда возьми ещё это. Если что – покажешь. Только старшему, кто главнее. Так просто – не свети.
– А у меня такая, кажется, есть, – Сергей вспомнил о похожей картонке, которую ему дал ещё «Игорь» в метро, покопался в кармане, нашёл и показал её.
– Можешь выкинуть, – дядька покрутил её в руке и вернул, – видишь, у тебя круг зелёный. Это ещё позавчера. Сегодня – красный.
– А вчера, жёлтый? – догадался Сергей.
– Ну да, всё просто, – ответил дядька.
Сергей с интересом разглядывал повязку на его руке. Теперь он мог её внимательно рассмотреть. Такие же повязки он заметил у всех стоящих на Кольцевой дороге. Это была обычная красная повязка с очень советской надписью «Дружинник».
– Ну всё, двигайте, – краснолицый мужик свистнул, махнул рукой водителю КАМАЗа, который завёл дизель и начал освобождать проезд. Сергей повернулся, чтобы идти к машине, но не удержался и спросил:
– А что это у вас за повязки такие?
– Какие? А, эти…ну, так, повязки.
– А почему «Дружинник»?
– Такие дали, – усмехнулся мужик, – хочешь, вам выдам?
– Нет, я спросил просто…мы поехали.
– Давай…
КАМАЗ отъехал. Сергей сел за руль и выбрался на трассу. Трасса была пуста, как и Кольцевая. Только машин на обочинах и бензоколонках почти не было. И было тихо.
Ехать было страшновато. Совершенно пустая дорога внушала томительные опасения. Сергей понял, что сидит за рулём в полном напряжении. И напряжено не только внимание, но и мышцы, тело. Он всё время ждал какого-нибудь неожиданного препятствия, и при этом не мог даже предположить, что это могло бы быть. Поняв, что в таком напряжении долго не продержится, он просто сбросил скорость километров до шестидесяти в час и поехал «шагом». Стало спокойнее, эту трассу он более-менее представлял и понимал, что может проехать прямо через город Домодедово, по старому шоссе, а может обойти город по трассе «Дон». Он ещё сбавил скорость и спросил у сидящего с закрытыми глазами Александра Васильевича:
– Я извиняюсь, а нам как лучше, по трассе идти, или через Домодедово? И вообще, если бы можно было поточнее узнать, куда мы всё-таки едем?
– Да-да, открыл глаза попутчик, – так и едем. Вот, переедем Оку, потом дальше, на Воронеж. Там я и скажу. Не волнуйтесь. Просто, как только мы в Тульскую область въедем – я должен сразу позвонить… А тут, через город или по трассе, как вам удобнее.
– Я понял, – сказал Сергей, но так и продолжал медленно катиться, не решаясь, ни съехать направо в город, ни прибавить газ, чтобы двигаться в объезд.
В конце концов, – подумал он, – Домодедово, это почти Москва. Мало ли, что там… Ему снова стали рисоваться заторы, сгоревшие автомобили с застрявшими в них людьми. С другой стороны, было интересно, как там. Вдруг он увидит совершенно обычную жизнь… Хотя пустая трасса свидетельствовала о другом. И он понимал, что пустая трасса его продолжает пугать, ему страшно ехать по безлюдной дороге, на которой с каждым километром ждёшь чего-то неведомого и ужасного. И конечно била в виски фраза того, краснолицего, на выезде с МКАДа, который дал картонку с красным кругом и цифрами, и сказал, что после Домодедово могут быть проблемы. Какие?!
Но он уже ехал по трассе в объезд. Страх перед людьми победил безлюдную неизвестность. Домодедово было обойдено, ничего не произошло, всё было по-прежнему. Шлагбаумы платных участков были подняты, и там тоже никого не было. Он медленно проехал контрольный пункт. Напряжение нахлынуло снова, он понимал, что любой окрик, сигнал, воспримет с облегчением. Но было тихо, только ветер перекатывал по асфальту пустые пластиковые бутылки. Тогда он сразу выжал педаль газа в пол. Стало казаться, что теперь, чем дальше они уезжают, тем в большей безопасности оказываются. И когда начало было возвращаться спокойствие – он увидел впереди несколько грузовиков, полностью перекрывавших шоссе. Как раз за ними был выезд на старое Каширское шоссе и разворот на Барыбино. Сергей ударил по тормозам. Потом понял, что деваться особо некуда, слева разделительный барьер, справа металлические ограждения. Он даже решил развернуться и просто уехать назад, всё равно дорога пустая и встречных машин можно не бояться…
– Да езжайте вперёд, чего уж там… – снова открыл глаза Александр Васильевич, – как-нибудь протиснемся.
Сергей утёр выступившую испарину со лба и медленно покатил к грузовикам. Из-за них выехали два совершенно одинаковых, новых «Рэндж Ровера» без номеров и подкатили к ним с двух сторон. Все остановились. Из ближнего внедорожника вышли двое, в камуфляже, с автоматами, приблизились и внимательно посмотрели на Сергея с попутчиком.
– О-па, а вы чего тут делаете? – спросил один, здоровый парень, помоложе, с каким-то очень деревенским лицом. – Откуда едем, чего везём?
– Из Москвы, – ответил Сергей, – вот, пассажира везу. И себя.
– О-па, – с недоумением сказал парень, – чего это вдруг? А ещё что везём?
– Подожди, Сеня, – сказал второй, пониже и постарше, но с похожим лицом и вообще, похожий на первого, – ещё что-нибудь скажем или выходим? На всякий случай.
– Ты тут главный? – неожиданно жёстко, с металлом в голосе, бросил через открытое стекло наклонившийся к говорившему Александр Васильевич.
– Ну, пока я, – насторожился тот.
– Покажи ему, – сказал Сергею Александр Васильевич.
Сергей замешкался, потом сразу сообразил, полез в «бардачок» и достал спрятанную картонку с красным кругом.
– Та ё-ёё… – протянул мужчина, стоящий на дороге, – чего тогда дёргались? Поставили бы под стекло, мы бы и не тормозили даже.
– Нам сказали, чтобы мы этим не светили особо, – честно сообщил Сергей.
– Ну да, тоже верно, – согласился мужчина, – а то какой-нибудь «абрек» отнимет, а мы потом разбирайся… Езжайте. Только на старую Каширку даже не суйтесь. Жмите дальше по «Дону».
– Почему? – спросил Сергей.
– А вам, что, на старую надо? – почесал затылок мужчина. – Так там сейчас всё фурами забито. До следующего пересечения с «Доном».
– Какими фурами? – не понял Сергей.
– Как какими? – в свою очередь удивился мужчина. – Теми, что из Москвы. Разбойными.
– А-аа, это теми, что из города вывозят… – Сергей замялся.
– Какими же ещё? – весело сказал молодой парень, отошедший, было в сторону, и вернувшийся обратно. – Натурально, воровскими. Уже не знаем, куда их там прессовать… А там, сзади, ещё много?
– Нет, мы ни одной не видели.
– Значит, наверно всё, – выдохнул парень, – да ладно, куда их, солить что ли?! Значит пора сниматься. Эти бы разгрузить успеть…
– В смысле – разгрузить? – спросил Сергей.
– А чего, думаешь мы хоть одну на юг сольём? – удивился парень. – Хрена два! Нет, вы там дальше, если спросят скажите…мы честно, только каждую четвёртую брали и на старую дорогу, к себе утаптывали. Разгружают грамотно, подчистую. В хозяйстве всё пригодится. Да там, на разгрузке, народу, как муравьёв. Всё путём.
– Подождите, – насторожился Сергей, – а что с этими…ну, кто всё это вёз? Их что, убили?
– Ну, нет, – почесал в ухе тот, что постарше, – необязательно. Как пойдёт. Хотя, если начинают за пушки хвататься, тут уж…
– А почему только каждую четвёртую машину? – неожиданно вклинился в разговор Александр Васильевич.
– Так впереди ещё три точки, – с недоумением сказал молодой, – у съезда на «бетонку», потом у первого поворота на Ступино и потом, когда уход на старый мост. Чтобы всем поровну. Так всех и распатронивают до Оки ещё.
– А кто «разгружает»? – спросил Сергей.
– Народу съехалось… – покачал головой старший, – даже из Хабаровска несколько машин видел. Из Мурманска добирались, а уж местных…
– Да там на всех хватит, – не мог сдержаться молодой. – Чего только нет! И, главное, отобрано всё, отсортировано, упаковано. Вот, два новых «Рэндж Ровера» только что сняли. Из автосалона прямо, с документами. То ли в Баку пёрли, то ли в Дагестан, на платформе прямо, сверху чуть брезентом прикрыли…ага, как же!
– Так ведь найти могут, – возразил Сергей, – нет, те, у кого из салона украли. Когда всё закончится.
– Вряд ли, – ковыряя в зубах, сказал старший мужчина, – после всего – вряд ли. А если что, можно старьё битое на документы купить, VIN содрать и сюда влепить… Нет, не будет никто ничего искать. Мы тут несколько девок нашли, которых горячие парни с собой тащили, так они нам рассказали, чего там, у вас, было… Кто там заявления будет писать… Да и размажется вся эта «неучтёнка» в момент по всей стране. Ну, спросят, откуда взял? Да нашёл, блин!
– А вы что, братья? – спросил у обоих Александр Васильевич.
– Нет, сын, старший, – сказал мужчина.
– Хорошо сохранился, – отметил Александр Васильевич отцу.
– Рано начал, – усмехнулся мужчина.
Через минуты они уже мчались по трассе.
Дальше всё было именно так, как им и сказали. Но уже после следующего выезда на старую Каширку, у деревни Немцово, им начали попадаться редкие попутные машины. К последней точке «разгрузки» машин стало побольше. Гораздо реже, но стали попадаться и встречные. Почти все были легковыми. Часто, с прицепами. Редко – «Газель» или что-то похожее. Грузовиков не было вовсе. Последняя «точка» практически «снялась». Грузовики, перегораживающие дорогу, были растащены по обочинам. Их уже никто не останавливал.
Перед мостом через Оку они сделали короткую остановку, молча смотрели с высокого берега на излучину реки и еле видимый вдалеке край Каширы. Начинало темнеть, они переехали реку, и пошёл дождь. На посту ДПС за рекой они увидели первых полицейских, которые стояли около своих линейных машин, не проявляя никакого интереса к проезжающим. Дождь стал усиливаться. Московская область закончилась и началась Тульская. Сергей повернулся и увидел, что попутчик достал телефон. Он услышал только несколько слов: «Да…нет… Всё в порядке…понятно». Потом они заехали на заправку, которая работала, с неё выезжала грузопассажирская «Газель». Сергей вышел, вставил заправочный пистолет и тут сообразил, что деньги, которые он взял ещё в вагоне метро, находятся в его сумке, накрытой курткой, между сиденьями. Ему почему-то стало неудобно доставать пачки денег перед Александром Васильевичем, поэтому он просто открыл заднюю дверь УАЗа и открыл один из пакетов, который ему дали вместе с машиной и пистолетами. Большой пакет был набит пачками пятитысячных рублёвых купюр вперемешку с пачками по пятьсот евро. Он вытащил пять тысяч рублей и пошёл платить, будучи уверен, что тут все говорят только о том, чему он был свидетель. Предвидя неизбежные вопросы, Сергей приготовился сказать, что они вообще едут из Ступино или Каширы и ничего не знают.
Дверь в магазинчик при заправке открылась, он прошёл к кассе, но никто ничего не спросил. По телевизору, висящему на стене, шёл канал «Дискавери». Двое за кассовой стойкой, парень и девушка, о чём-то болтали и посмеивались. Сергей постоял несколько секунд, потом сказал, выложив пятитысячную купюру:
– В четвёртую колонку девяносто пятого до полного бака.
– В четвёртую пятого до полного, – повторила девушка, взяв деньги, – за сдачей зайдёте, когда заправитесь.
Сергей помялся у стойки и вышел к машине. Александр Васильевич дремал. Бак наполнился. Сергей отъехал от колонки, встал сбоку и зашёл за сдачей. Девушка отдала деньги и чек.
– Ну, а вообще, как тут у вас? – не удержался Сергей.
– Не поняла? – спросила девушка.
– Как тут дела… – начал выкручиваться Сергей, поняв, что задал не тот вопрос.
– Не понимаю, – повторила девушка, – дождь, вот, идёт.
– Да, дождь… – Сергей взял деньги и вышел, чувствую спиной настороженные взгляды.
На улице он зачем-то обошёл два раза вокруг машины и сел за руль.
– Я не сплю, – услышал он голос попутчика, – просто думаю с закрытыми глазами.
– Странно, – с радостью включился Сергей, – очень странно. Такое ощущение, что ничего не происходит. Я был уверен, здесь всё гудит, вопросами разорвут. А тут, похоже, всем вообще «по барабану». Не может же быть, чтобы никто ничего не знал? Не может такого быть!... Стоят просто, болтают. Телевизор даже работает, но не новости, а «Дискавери».
– И хорошо, – кивнул собеседник, открыв глаза, – разве плохо? Я и вам советую забывать потихоньку. Отправьте лишние файлы в корзину. И не держите там, удалите, кому они…
– Нет, ну всё-таки, – не мог успокоиться Сергей, – они что, на самом деле ничего не знают? Или просто вид делают? Зачем?
– Не мучайтесь вы, – улыбнулся Александр Васильевич, – кому это, если по большому счёту, интересно? Всё уже кончилось. Поезда уйдут на Восток. Все всё постепенно забудут… Хотя, не исключаю, может они и притворяются.
– Зачем?
– А может их родственники тоже на «разгрузку» поехали? Здесь рядом. Кто знает…
– Но это же такая катастрофа под боком…целая столица!
– Бросьте вы, столица, – Александр Васильевич поднял повыше спинку сиденья, – мало ли было столиц… Вон, в великий Карфаген экскурсии водят на руины посмотреть. И вокруг маленький Тунис, а не гигантская империя. Или Киото, был столицей Японии, а теперь просто городок с памятниками. И сколько таких примеров… Да что там столицы, империи исчезали. Или «переформатировались». Просто когда в одном месте скапливается критическая масса зла и лжи – жди взрыва. Иначе вся эта куча, разлагаясь, неизбежно начинает заражать всё и всех вокруг. Конечно, важен масштаб, степень запущенности и количества лжи и зла. Поэтому разные рецепты бывают. Небесный огонь – и нет Содома и Гоморры. Вообще нет и всё. Это исчезновение. Или человеческая война и нет Третьего Рейха. Это «переформатирование». А тут, что? Локальное операционное вмешательство. Рекультивация заражённой территории. Может это и не даст болезни развиться. На какое-то время.
– Вы думаете?
– Предполагаю. Я же человек, – Александр Васильевич достал телефон. – А теперь нам надо поспать. Особенно вам. Ехать пока что некуда. Мне надо сначала дождаться звонка, а через сколько позвонят – неизвестно. Или, если хотите, можем разговаривать. Если вам скучно.
– Я бы лучше выпил, – произнёс Сергей.
– Сами смотрите. Только если ехать придётся можно на автоинспекцию нарваться. Хотя, с такими деньгами, думаю, вопрос решаем.
– Вы думаете, здесь может быть ДПС?
– А вон они стоят, – Александр Васильевич показал на другую сторону дороги, где в темноте можно было разглядеть линейную машину с мигалками. Может просто стоят, может скорость меряют. Правда, не в нашу сторону. Но значит служба идёт.
Сергей выехал с заправки, медленно проехал несколько сот метров, нашёл удобный «карман» и припарковался. Он не собирался спать, просто откинул сиденье, чтобы расслабиться.
Разбудил его разговор по телефону. Слева, в пушистых облаках, уже угадывалось солнце. Александр Васильевич закончил разговор и посмотрел на Сергея:
– А вы даже похрапывали, – неожиданно, совсем по-молодому, подмигнул он.
– Да? Извините, как будто срубило, – сказал Сергей, стряхивая сон.
– Ну, если проснулись, тогда можем ехать. Нам, оказывается, совсем рядом.
– Куда, – сразу собравшись, спросил Сергей.
– Мне сказали, до пересечения с развязкой на Тулу-Венёв. Должно быть совсем недалеко. Там и расстанемся.
Сергей хотел спросить, как они расстанутся. Он ли выйдет из машины, оставив её, или выйдет сам попутчик. Роились и другие вопросы, куда деть пистолеты, что с деньгами и так далее… Но, вместо того, чтобы начать спрашивать, он просто молча поехал вперёд. Развязка автодороги действительно оказалась рядом.
– Куда дальше? – спросил Сергей.
– Вот, кажется к тому микроавтобусу, – показал попутчик рукой.
Сергей увидел припаркованный на обочине «Фольксваген-мультивэн» тёмно-синего цвета. Серия номеров была незнакомая, стёкла тонированные. Различить что-то определённое через них было трудно.
– Да, это за мной, – уверенно сказал Александр Васильевич, – очень вам благодарен.
Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Потом он повернулся и достал с заднего сиденья свою сумку.
– И вот ещё что, очень важное, – добавил он, приоткрыв дверь, – вам обязательно надо сейчас выехать на Венёв. Приедете в город, бросите машину, где удобно. Лучше у автовокзала. Оттуда уедете, куда захотите. Всё, дальше – произвольная программа.
– Подождите, – засуетился Сергей, – а как же пистолеты, деньги…куда это?
– Ну, это уже сами, сами…
Александр Васильевич вышел, аккуратно хлопнув дверью. Боковая дверь микроавтобуса сама открылась, он исчез в нём, а затем исчез и «Фольксваген». Сергей остался на обочине в машине. Он зачем-то открыл свою сумку, стоящую между сидений, достал несколько пачек денег, потом засунул обратно и кинул сумку на заднее сиденье вместе с курткой. Затем он вышел, открыл заднюю дверь, вытащил ненужную больше канистру и оставил её на обочине. Большие пластиковые пакеты, набитые деньгами казались нереальным реквизитом. Он вернулся за руль, медленно проехал к эстакаде, свернув с трассы выехал на неё, и повернул на Венёв. В голове было пусто, он просто автоматически делал то, что ему сказали. Машин, в отличие от трассы, здесь не было совсем.
Справа, на обочине, он увидел женскую, нет, скорее – девичью хрупкую фигуру, стоящую спиной к нему. Она подняла руку и повернулась. Сергей вонзил педаль тормоза в пол так, что больно ударился о руль, ремень он не пристёгивал. Открылась передняя пассажирская дверь.
– Молодой человек, не подвезёте ли симпатичную тётеньку до автовокзала, – услышал он.
Она села рядом, поправила лёгкую юбку чуть выше колен, на которые положила небольшую сумку. Сергей смотрел на неё и тёр ушибленное место. Она была так хороша, что он не мог и не хотел отводить глаза. Вся машина наполнилась удивительной свежестью, которую он радостно вдыхал.
– Ну, что уж так-то смотреть? – спросила она улыбаясь. – Тётенька, между прочим, уже к сорока приближается.
– Нет-нет, – быстро сказал Сергей, – в такой красоте нет возраста.
– Меня зовут Люба, – сказала она, ещё раз широко и открыто, улыбнувшись.
– Меня Сергей, – ответил он, – а Люба, это уже окончательно?
– Думаю, да, – кивнула Люба.
– А как это ты здесь…хотя, что я, в самом деле, – сбивчиво забормотал Сергей.
– Нет, ты прав, – сказала она, – лучше сразу решить, выйти мне или нет…т-сс, – она приложила тонкий, изящный палец к губам, – молчи, я скажу сама…я просто подумала, может быть нам попробовать. Взять и долюбить. Мне тебя, тебе меня. Может быть ещё не поздно?
– Нет, не поздно, – произнёс Сергей. – А как же там…Москва, Римма, люди…
– А ничего больше нет. Уборка закончена. Та Москва погибла. Нет, не как город, а как понятие, которым стала. И Риммы больше нет… Или тебе надо немножко Риммы?
– Нет, что ты, нет, – Сергей не выдержал и прикоснулся к её волосам, – я просто не представлял, как же это здорово!
– Правда?
– Это великолепно! Невероятно прекрасно! В одну секунду понять, чего ждал всю жизнь. И получить сразу, неизвестно за что…
– Я тебя люблю, – медленно и спокойно сказала Люба.
– Я знаю, – ответил Сергей, – я это сейчас чувствую навсегда. Меня даже не спрашивай, словами тут не скажешь.
– Поедем? – спросила Люба.
– Конечно, куда скажешь.
– Куда хочешь. Только машину бросим, ну её…
– А пистолеты?
– И пистолеты.
– А деньги?
– А деньги возьмём, – засмеялась Люба легко и задорно, как девчонка. – Доедем до автовокзала, машину бросим, а деньги заберём. Сами сядем, как студенты в автобус, купим вина и унесёмся…Только мы будем влюблённые и богатые студенты. И совсем немолодые.
– Нет-нет, – закричал Сергей и погнал машину по пустынной дороге, – молодые и прекрасные….
Последние слова мой пациент говорил уже с закрытыми глазами. Из-под опущенных век текли слёзы. Он плакал. Слёзы текли по спокойному с виду лицу. Потом мне показалось, что веки чуть приоткрылись. Я заглянул ему в глаза и понял, что он меня видит и слышит. Именно в эту секунду он сказал мне следующее:
– Я никому не хочу зла. Я их всех, даже оглохших и ослепших, так люблю. И мне их всех так жаль…
Слёзы высохли и он исчез. Пропал внутри себя. Больше он не проронил ни слова.
Я остался в больнице на всю ночь. До утра я пытался систематизировать его удивительный бред. Или не совсем бред. А может быть и не бред вовсе. Утром я встретился с ним в коридоре, он посмотрел на меня пустым, отсутствующим взглядом. Каким смотрят на совершенно незнакомого и необязательного человека. Я понял, что он больше не скажет ничего. И он действительно замолчал. Быть может навсегда, кто знает. Я вернулся в кабинет и утонул в кресле.
Когда я вышел на улицу, я долго бродил по Москве. Оказавшись в Центре, я с удивлением заметил, что пробки исчезли, а город был грязный и запущенный. Арабская вязь вывесок путала мысли. Женщины в хиджабах и паранджах, сторонились меня. У конца Волхонки в уши ударил пронзительный клич муэдзина, мощно усиленный динамиками с непропорционально высоких минаретов, пристроенных к главному храму. Я заткнул уши, но мне постучали по плечу сзади. На меня смотрел бородач в тюбетейке и халате.
– Э-ээ, что. Разве плёхо? – спросил он недобро. – Зато можешь жениться много разов. Будет много жён. Разве плёхо? Только тебе надо много работать. Иди, работай.
В это время в дверь кабинета громко постучали, и я проснулся. Действительно, надо было работать. Но записать всё, максимально подробно, я был обязан. В конце концов, быть может это и пригодится практикующим психиатрам. Или кому-нибудь ещё…