Низкий потолок комнаты, в которой жил Эду-
ард, казалось, вполне ощутимо давил на голову,
вызывая навязчивую тошноту. Тусклый жёлтый
свет одинокой лампочки только усиливал это
ощущение. Лёжа в своей холостяцкой скрипучей
кровати, Эдуард тоскливо изучал трещину на по-
толке, которая змеилась почти через всё давно не
беленое пространство.
Мысли его, конечно, были устремлены не в глу-
бину этой самой трещины и даже не в её траек-
торию, думы холостяка были куда глобальнее и
значимее (как считал он сам). Колесо депрессии
всё время возвращалось к почти суицидному ми-
роощущению, так как Эдуард был твёрдо уверен
в собственной никчёмности и бесполезности.
К счастью для него, всегда находился аргумент,
который не подпускал его к фатальной черте, за
которой – тьма: невыполненные обязательства
перед кредиторами, ненаписанные письма да-
лёким-предалёким друзьям, недописанная кар-
тина… невымытая посуда, в конце концов! Вот
и сейчас, лёжа в кровати, соизмеряя сделанное с
тем, что он мог бы сделать, Эдуард отчаянно ис-
кал очередной весомый аргумент, который обя-
зательно должен заваляться в одном из уголков
памяти… Но не находил.
В дверь постучали.
– Между прочим, там звонок есть! – крикнул
Эдуард.
Его бодрый и радостный голос не соответство-
вал состоянию его внутреннего мира. Впрочем, и
не мир это совсем, не планета… Остывший ме-
теоритный осколок, плывущий в пыльном кос-
мическом хаосе. Но она не должна этим проник-
нуться. Она и так много знает. Точнее, знает-то
она как раз мало, но много чувствует. И рано или
поздно эти её ощущения перерастут… Впрочем,
Эдуарду совсем не хотелось думать о смутном
«потом». Тем более что она опять стучит и смеёт-
ся из-за двери:
– А мне не нравится твой звонок, он не совпа-
дает с тобой!
Мелодрама
«Ну-ну, в таком случае со мной совпадает раз-
ве что хвост ослика Иа с колокольчиком», – по-
думал Эдуард… И неожиданно для самого себя
открыто-откровенно улыбнулся. И первое, что
Вера увидела, впорхнув к нему в коридор, – эту
улыбку. Девушка улыбнулась в ответ. Расцвели
розовые губы… «Словно распустившийся бутон,
- промелькнуло в голове Эдуарда. – У ТОЙ было
не так. Алый рот можно сравнить с крошечной
магической шкатулкой… Хотя это как-то глупо –
целовать шкатулку. Скорей, это было просто пи-
рожное. С колдовским зельем».
– Приветик, – сказала Вера.
– Я ночью пил, не обращай внимания.
– Да? Для вдохновения, что ли?
Вере кажется, что мир полон сказочного вол-
шебства, и всё, что происходит с нею, вокруг
неё, и даже вне – всё подчинено этому волшеб-
ству. И даже вполне приземлённые, а то и вовсе
низкие вещи неизменно должны быть связаны с
чудом творческого озарения или с чем-то иным
особенным и необыкновенным. Разве ж Эдуард
мог пить просто так?! Нет, конечно! Его «погру-
жения» в алкоголь наверняка связаны с музооб-
щением – всё равно как шаман или медиум перед
священнодействием воскуривает таинственные
благовония или пригубляет обрядовый напиток.
– Ну, типа того, – уклончиво ответил Эдуард,
глянув на холсты, прислонённые лицевой сторо-
ной к стене. Их было не много, так как почти все
работы художник дарил направо и налево, счи-
тая, что созданное не может принадлежать твор-
цу, оно должно жить собственной жизнью у тех,
кто этого захочет.
– А когда ты, наконец, украсишь свою комнату
собственными картинами? – вопрос застал Эду-
арда врасплох. Он думал сейчас не о творческих
достижениях, а в очередной раз сравнивал Веру
с ТОЙ своей женщиной и, даже не находя ни ма-
лейшего сходства между ними, не мог с полной
уверенностью сказать, кто был лучше или хуже и,
самое главное, кто ему нужен. Всё-таки они были
разные – настолько разные, что трудно сформу-
лировать сравнительные критерии. Как можно
сравнивать живопись Леонардо да Винчи и Саль-
вадора Дали? Каждый хорош (и слаб) по-своему.
В самом деле, в квартире Эдуарда не было на
стенах его собственных картин, если не считать
маленького пейзажика на кухне в стиле ранне-
го французского импрессионизма – его первая
«взрослая» работа, которой он особенно дорожил.
– М-м-м… – замычал Эдуард, лихорадочно со-
ображая, что бы ответить.
2016 год № 5 (94) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
– Вероятно, «м-м-м» означает полное твоё со-
гласие подчиниться моему замыслу.
– И что же ты замыслила? – Эдуард улыбнул-
ся, представив, что Вера наверняка повесит все
обнаруженные в комнате картины. Их, конечно,
было немного, но всё равно это стало бы изли-
шеством и несуразностью в жаждущей ремонта
однокомнатной «хрущёвке».
– Для начала я сварю кофе. А потом ты пока-
жешь мне свою последнюю картину.
– Вера, знаешь… – начал что-то вроде оправда-
ния нахмуривший брови Эдуард.
– Ты не хочешь кофе? – перебила его девушка.
Кофе он хотел. Но не хотел показывать ТУ СА-
МУЮ картину, которую закончил буквально пару
дней назад.
А впрочем… Жизнь и так представляется бес-
смысленной, и хуже уже не будет! Какая разница?
– Я поняла, – вдруг просияла Вера. – Во-первых,
кофе ты всё-таки желаешь, а во-вторых, мы же
собирались рассматривать твою работу на Синем
мостике! Ну, помнишь, говорили – мол, ты закон-
чишь картину и принесёшь её туда, где тебе в го-
лову приходят самые яркие идеи…
– Ага, там часто настигает вдохновение… – от-
странённо произнёс Эдуард.
– Ну так вот. Сегодня мы вряд ли окажемся на
мостике, ибо я к тебе ненадолго, а надо ещё взбо-
дриться с помощью кофе – и не только! – проз-
венела Вера. – Но скоро, желательно на закате…
Тебе же будет не трудно принести туда картину,
да? Можно без рамы… Она не очень тяжёлая? Я
могла бы помочь…
«Какой-то бред, – подумалось Эдуарду. – Но,
наверное, я и впрямь намеревался устроить ей
показ какой-нибудь картины. А Вера сейчас ещё
больше похожа на сказочного персонажа. Гото-
вит кофе, достаёт из сумочки шоколад… Играет
в добрую фею – хозяюшку. Да… А я не умею ри-
совать волшебниц. Даже маленьких. А вот ведьм
– более-менее научился».
Кофе с густой пенкой пах, как летняя ночь пе-
ред грозой. Как колдовская ночь…
Картина, которую он якобы обещал показать
Вере, была портретом. Но не совсем обычным.
Женщина, изображённая на фоне готически
мрачного строения, воплотила в себе черты сразу
двух колдуний – светлой и тёмной. Вера и Люба…
«Для полного комплекта мне не хватает На-
дежды», – хмыкнул про себя Эдуард, но, видимо,
«хмыканье» его слегка просочилось из мыслей в
ароматно пахнущую реальность, потому что Вера
незамедлительно спросила:
– Чему ты ухмыляешься?
– Думаю, какая малость нужна, чтобы вернуть
человека к жизни – глоток хорошего кофе. – Эду-
ард не врал, но девушка всё равно уловила, что он
что-то не договаривает. Тем не менее, она не стала
продолжать допрос с пристрастием (и именно этим
выгодно отличалась от ТОЙ – от Любы), а просто
(но тоном, не терпящим возражений!) заявила:
– Ладно, поторопись окончательно воскрес-
нуть, а то у меня всего десять минут, а кроме ара-
бики существуют и другие увлекательные вещи.
Эдуард совсем уже искренне рассмеялся, выки-
нув из головы (на время?) похмелье и мрачные
мысли. В том числе он забыл и о злополучном
портрете.
И только глубокой ночью… или уже под утро?
Эдуард точно не помнил, сколько было времени,
когда он резко проснулся.
Последнее время к нему приходили сны исклю-
чительно о воде и еде. Хотя плавать он умел, ни
в какие «нештатные» ситуации на воде ни он, ни
его близкие не попадали, и уж тем более он не го-
лодал, напротив – питался вкусно и разнообраз-
но – во многом благодаря Вере. Так вот, вода и
еда… А сегодня вдруг сон о том, как он рисует.
Эдуард не смог вспомнить, что именно он изо-
бражал на картине из сновидения. Художник
осторожно, словно в чужой квартире, встал,
включил свет и начал рассматривать произведе-
ния. Действительно, а если из-за всех передряг он
стал лунатиком и теперь пишет во сне?
Однако картины не изменились.
Эдуард особенно пристально вглядывался
в портрет колдуньи. Кажется, он считал своё
странноватое творение завершённым. А зря! Че-
го-то не хватало. Рука Эдуарда словно сама собой
потянулась к палитре и кистям.
Это состояние творческого озарения можно
было сравнить с навязчивой идеей душевноболь-
ного, но именно в такие моменты одухотворён-
ной «лихорадки» он чувствовал себя наиболее
полноценным, целостным. В такие мгновения ни
одна сумеречная мысль не могла достичь его разу-
ма, ибо если и существует истинное человеческое
счастье, то таинство творчества – одна из его ипо-
стасей наряду с победой, случайной находкой и,
конечно, любовью. Пожалуй, именно любовь яв-
ляется наиболее близким сравнением с тем, что
овладевает художником, поэтом, музыкантом.
Разумеется, имеются в виду истинные творче-
ские «приступы», а не ремесло, коим грешил и
Эдуард, создавая рекламные вывески и прочую
чепуху на заказ (художники тоже должны на что-
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 5 (94) 2016 год
то жить). Впрочем, ради «халтуры» он никогда бы
не соскочил среди ночи с постели с решимостью
измазаться масляными красками с ног до головы.
Паузы между решительными, но точными маз-
ками его кисти кроме раздумий заполнялись ещё
и никотином, поэтому к рассвету, когда работа
была закончена, плохо проветриваемая комната
была окутана сигаретным дымом настолько, что
напоминала промышленный район города в раз-
гар рабочего дня – когда чадят все до одной за-
водские трубы. И в этой сизой пелене, прямо на
полу, сидел совершенно счастливый художник,
глядя с обожанием (хотя и с некоторым испугом)
на собственное творение, которое зачаровывало
не хуже опытного гипнотизёра.
Чтобы счесть портрет абсолютно законченным,
Эдуарду понадобилось добавить состояние.
«Состояния ощущений и настроений», – сказал
внутренний голос Эдуарда, – однако художник
отмахнулся от него: мол, хватит запутанностей и
нагромождений терминов. На самом-то деле всё
почти просто… Если взглянуть с одной сторо-
ны – женщина смотрела на художника, снисхо-
дительно улыбалась ему, соглашаясь позировать.
Ей нравилось, что её изображают. Если же погля-
деть под другим углом зрения – взор женщины
устремлён к чему-то. Художника светлая волшеб-
ница не видит. Он, можно сказать, поймал её как
папарацци и рисует себе тайно. И ещё – она не
улыбается! Совсем. Никак.
То есть Эдуард, может быть, и стал целостным,
– но вот образ раздвоился окончательно.
Теперь он хотел показать обновлённое тво-
рение Вере, хотя ещё вчера эта мысль вызывала
некую неуютность, неловкость (как если бы де-
вушка застала его за ковырянием в носу… или
за чем-нибудь более интимным). Художник знал,
что девушка не станет лгать, оценивая его произ-
ведение и выскажет свои соображения предельно
открыто; вместе с тем, суждения её были напрочь
лишены стереотипности («ходячий парадокс» –
прозвище, которое Эдуард мысленно прилеплял
к Вере достаточно часто).
«А что бы сказала Люба?» – мысли художника
непроизвольно обратились к прошлому. Тут всё
предсказуемо. Одно из двух: либо сцена на почве
банальной ревности (Что это за баба? Ты с нею
спишь?), либо скольжение равнодушным взгля-
дом, а потом оскорбительное: «Ну, неплохо».
«Да уж, – отметил про себя Эдуард, – у меня
просто талант портить самому себе настроение».
Но потянувшиеся сознание и руку к холодильни-
ку (где была бутылка водки) он всё же успел во-
время остановить. Хватит! Вместо этого (чего со-
вершенно от себя не ожидал), впервые за год или
даже больше, сделал интенсивную зарядку, после
чего не без удовольствия смыл все сомнения и не-
досып под контрастным душем.
Потом были какие-то бытовые заботы… Серо-
ватая суета. То ли день, то ли неделя. Но вряд ли
месяц. И, вроде бы, водка так и осталась в холо-
дильнике. Но несколько пивных бутылок худож-
ник выкинул в мусорный контейнер в аккуратном
мусорном пакете – непонятно откуда взявшемся.
Эдуард так завертелся-закрутился, что почти не
слышал телефонные звонки (а ведь, скорей всего,
искала его Вера). Он плыл – даже не по течению,
– а в течении. Казалось, он сам был этим мутным
и кисловатым течением. И, вынырнув (т.е. очнув-
шись), художник обнаружил себя практически на
подступах к Любе. Говоря прозаически – на по-
роге.
– Привет, – несколько ошалело (от себя самого)
сказал Эдуард.
Люба, поздоровавшись, впустила его в кварти-
ру, будто бы ничуть не удивившись его приходу.
Более того, на столе тут же появились крепкий
кофе и горький шоколад, к коим художник испы-
тывал особую слабость.
– Я хочу показать тебе свою новую картину, –
неожиданно выпалил Эдуард, как будто бы со-
всем недавно не размышлял на эту тему: Люба
вряд ли оценит.
Лёгкая улыбка (намёк на улыбку) проскользнула
по лицу сидящей напротив женщины, наблюдав-
шей с неким любопытством (или с любовью?) за
поглотителем кофейно-шоколадного угощения.
– Что это за картина? О чём она?
– Это портрет.
– Я люблю портреты, – сказала Люба, оконча-
тельно запутав клубок сумбурных мыслей в голо-
ве своего визави. Он только подумал: «Вера тоже
любит угощать меня кофе».
– Ты принёс картину? – спросила Люба.
– Нет. Да… – отозвался Эдуард.
Действительно, он не собирался брать пор-
трет. И лучше бы не приносил его!.. Не факт, что
Люба отправилась бы к художнику. А может… И
впрямь пошла бы «на просмотр», а по дороге Эду-
ард стал бы воспринимать эту женщину так, как
надо. То есть не так, как сейчас. Но если бы Люба
столкнулась с Верой?
– Так нет или да? Ты стал ещё более рассеян-
ным! – звонко улыбнулась Люба. Не рассмеялась,
а именно звонко улыбнулась. Вера тоже так умеет.
2016 год № 5 (94) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
– Наверное, всё-таки нет, – ещё одна звонкая
улыбка.
– Да.
И Эдуард достал из вместительного пакета пор-
трет колдуньи.
Люба внимательно его «отсканировала», а затем
зыркнула на самого художника.
– Она тебе нравится? (Ты с нею спишь?)
– Кто? – Эдуард сделал непонимающее лицо.
– Эта, вторая женщина (Что это за баба?).
– Вторая?.. – Мужчина прекрасно осознавал,
что «включил дурака», – Люба разглядела, что
изображённая на портрете женщина на самом
деле воплощает двух, – но что он мог сказать?..
Сказать правду? А в чём она – правда? Если б
только знать…
«А ведь я обещал показать картину Вере! – по-
думал Эдуард. – Уже давно! На Синем мостике…
– Ты куда? – казалось, Люба даже не злится, не-
смотря на то, что портрет ей явно не понравился.
– У меня срочная встреча, – буркнул Эдуард,
спешно запихивая картину обратно в пакет.
– С нею? – ледяная улыбка, пронзительный
взгляд.
В ответ – тоже взгляд. Но – другой: «Я могу
встречаться, с кем пожелаю. Ты мне – не жена».
На прощанье короткое:
– Увидимся.
– Конечно, увидимся, – уверенно сказала Люба,
и было понятно, что она действительно уверена.
Почему мостик через небольшой вялотекущий
ручей назывался Синим – одному Богу извест-
но. Никаких красок кроме серой в его облике
не наблюдалось, но именно это место стало ро-
мантической «явкой» Эдуарда и Веры. Здесь они
беседовали о живописи и о друг друге, слушали
природную «почти тишину», любовались заката-
ми…
– Ты пришла. – Эдуард увидел Веру, опирающу-
юся на перила мостика.
– Мы же договаривались.
– Да, – сказал художник, хотя не был уверен, на
этот ли день и час они договаривались о встрече.
Вера внимательно и серьёзно посмотрела в гла-
за Эдуарда, и только потом – так же внимательно
и серьёзно – на картину.
– Она сильнее, – заключила девушка.
– Что? – не понял Эдуард.
– Вторая женщина на картине. Она сильнее…
Что нужно говорить в подобных случаях? Эду-
ард не знал, поэтому молчал. Вера тоже молчала.
И так длилось несколько минут.
– Ты хороший художник, – наконец произнес-
ла Вера, после чего попрощалась с Эдуардом, со-
славшись на какое-то срочное дело, и ушла. Он
понял, что больше никогда её не увидит.
Время превратилось в неопределённую суб-
станцию, подверженную влиянию сумбурных
мыслей художника, поэтому неизвестно, сколько
он провёл на мостике, глядя в лениво перемещав-
шийся из точки? в точку 2? поток ручья. Портрет
стоял рядом, прислонённый к перилам Синего
(серого) мостика.
– А у вас есть другие, менее мрачные картины?
– Эдуард услышал за спиной женский голос, ко-
торый вывел его из состояния прострации. Обер-
нувшись, он увидел перед собой веснушчатое
лицо, обрамлённое рыжими локонами.
– Есть, – несколько смущённо ответил худож-
ник, изучая облик незнакомки и пытаясь понять,
с чего это вдруг она так бесцеремонно разорвала
его покой (от слова «покойник»?) и почему реши-
ла, что портрет – именно его картина, он ведь мог
оказаться кем угодно, на лбу (на спине) не напи-
сано, что он – художник.
Женщина была уже не молода, но ещё не вошла в
тот возраст, когда говорят «в годах» – лет сорок-со-
рок пять. Первое, что бросалось в глаза – её рыжие
кудрявые волосы, притягивающие не только взо-
ры, но и солнечные лучи. Хотелось прикоснуться
к ним, убедиться, что такое сочетание красок воз-
можно не только в живописи, но и в жизни…
– Меня зовут Надежда. – Женщина протянула
руку для знакомства.
– Эдуард, – автоматически ответил художник,
рефлекторно пожав руку, а в голове пульсирова-
ло имя: «Надежда!.. Я ведь недавно шутил по это-
му поводу: Вера, Любовь, не хватает Надежды…
И вот она – Надежда!»
– Я хотел бы написать ваш портрет, – выпалил
Эдуард, сам удивляясь своей наглости. Что-то
сильно «зацепило» его в этой женщине, что-то
неодолимо влекло к ней.
– А я хотела бы посмотреть ваши картины. –
Надежда совершенно не смутилась.
Глуповатая (влюблённая?) улыбка распустилась
на губах Эдуарда, и вместе с улыбкой росла уве-
ренность, что Надежда – не просто имя красивой
женщины, а надежда обрести себя в потоке лиц,
дел, рутины… Надежда состояться.
И они ушли – ещё малознакомые, но уже не чу-
жие. Ушли постигать живопись, окружающую
действительность, друг друга…
А портрет двуликой колдуньи так и остался на
Синем мостике, прислонённый к перилам.
2007-2008 гг.
ард, казалось, вполне ощутимо давил на голову,
вызывая навязчивую тошноту. Тусклый жёлтый
свет одинокой лампочки только усиливал это
ощущение. Лёжа в своей холостяцкой скрипучей
кровати, Эдуард тоскливо изучал трещину на по-
толке, которая змеилась почти через всё давно не
беленое пространство.
Мысли его, конечно, были устремлены не в глу-
бину этой самой трещины и даже не в её траек-
торию, думы холостяка были куда глобальнее и
значимее (как считал он сам). Колесо депрессии
всё время возвращалось к почти суицидному ми-
роощущению, так как Эдуард был твёрдо уверен
в собственной никчёмности и бесполезности.
К счастью для него, всегда находился аргумент,
который не подпускал его к фатальной черте, за
которой – тьма: невыполненные обязательства
перед кредиторами, ненаписанные письма да-
лёким-предалёким друзьям, недописанная кар-
тина… невымытая посуда, в конце концов! Вот
и сейчас, лёжа в кровати, соизмеряя сделанное с
тем, что он мог бы сделать, Эдуард отчаянно ис-
кал очередной весомый аргумент, который обя-
зательно должен заваляться в одном из уголков
памяти… Но не находил.
В дверь постучали.
– Между прочим, там звонок есть! – крикнул
Эдуард.
Его бодрый и радостный голос не соответство-
вал состоянию его внутреннего мира. Впрочем, и
не мир это совсем, не планета… Остывший ме-
теоритный осколок, плывущий в пыльном кос-
мическом хаосе. Но она не должна этим проник-
нуться. Она и так много знает. Точнее, знает-то
она как раз мало, но много чувствует. И рано или
поздно эти её ощущения перерастут… Впрочем,
Эдуарду совсем не хотелось думать о смутном
«потом». Тем более что она опять стучит и смеёт-
ся из-за двери:
– А мне не нравится твой звонок, он не совпа-
дает с тобой!
Мелодрама
«Ну-ну, в таком случае со мной совпадает раз-
ве что хвост ослика Иа с колокольчиком», – по-
думал Эдуард… И неожиданно для самого себя
открыто-откровенно улыбнулся. И первое, что
Вера увидела, впорхнув к нему в коридор, – эту
улыбку. Девушка улыбнулась в ответ. Расцвели
розовые губы… «Словно распустившийся бутон,
- промелькнуло в голове Эдуарда. – У ТОЙ было
не так. Алый рот можно сравнить с крошечной
магической шкатулкой… Хотя это как-то глупо –
целовать шкатулку. Скорей, это было просто пи-
рожное. С колдовским зельем».
– Приветик, – сказала Вера.
– Я ночью пил, не обращай внимания.
– Да? Для вдохновения, что ли?
Вере кажется, что мир полон сказочного вол-
шебства, и всё, что происходит с нею, вокруг
неё, и даже вне – всё подчинено этому волшеб-
ству. И даже вполне приземлённые, а то и вовсе
низкие вещи неизменно должны быть связаны с
чудом творческого озарения или с чем-то иным
особенным и необыкновенным. Разве ж Эдуард
мог пить просто так?! Нет, конечно! Его «погру-
жения» в алкоголь наверняка связаны с музооб-
щением – всё равно как шаман или медиум перед
священнодействием воскуривает таинственные
благовония или пригубляет обрядовый напиток.
– Ну, типа того, – уклончиво ответил Эдуард,
глянув на холсты, прислонённые лицевой сторо-
ной к стене. Их было не много, так как почти все
работы художник дарил направо и налево, счи-
тая, что созданное не может принадлежать твор-
цу, оно должно жить собственной жизнью у тех,
кто этого захочет.
– А когда ты, наконец, украсишь свою комнату
собственными картинами? – вопрос застал Эду-
арда врасплох. Он думал сейчас не о творческих
достижениях, а в очередной раз сравнивал Веру
с ТОЙ своей женщиной и, даже не находя ни ма-
лейшего сходства между ними, не мог с полной
уверенностью сказать, кто был лучше или хуже и,
самое главное, кто ему нужен. Всё-таки они были
разные – настолько разные, что трудно сформу-
лировать сравнительные критерии. Как можно
сравнивать живопись Леонардо да Винчи и Саль-
вадора Дали? Каждый хорош (и слаб) по-своему.
В самом деле, в квартире Эдуарда не было на
стенах его собственных картин, если не считать
маленького пейзажика на кухне в стиле ранне-
го французского импрессионизма – его первая
«взрослая» работа, которой он особенно дорожил.
– М-м-м… – замычал Эдуард, лихорадочно со-
ображая, что бы ответить.
2016 год № 5 (94) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
– Вероятно, «м-м-м» означает полное твоё со-
гласие подчиниться моему замыслу.
– И что же ты замыслила? – Эдуард улыбнул-
ся, представив, что Вера наверняка повесит все
обнаруженные в комнате картины. Их, конечно,
было немного, но всё равно это стало бы изли-
шеством и несуразностью в жаждущей ремонта
однокомнатной «хрущёвке».
– Для начала я сварю кофе. А потом ты пока-
жешь мне свою последнюю картину.
– Вера, знаешь… – начал что-то вроде оправда-
ния нахмуривший брови Эдуард.
– Ты не хочешь кофе? – перебила его девушка.
Кофе он хотел. Но не хотел показывать ТУ СА-
МУЮ картину, которую закончил буквально пару
дней назад.
А впрочем… Жизнь и так представляется бес-
смысленной, и хуже уже не будет! Какая разница?
– Я поняла, – вдруг просияла Вера. – Во-первых,
кофе ты всё-таки желаешь, а во-вторых, мы же
собирались рассматривать твою работу на Синем
мостике! Ну, помнишь, говорили – мол, ты закон-
чишь картину и принесёшь её туда, где тебе в го-
лову приходят самые яркие идеи…
– Ага, там часто настигает вдохновение… – от-
странённо произнёс Эдуард.
– Ну так вот. Сегодня мы вряд ли окажемся на
мостике, ибо я к тебе ненадолго, а надо ещё взбо-
дриться с помощью кофе – и не только! – проз-
венела Вера. – Но скоро, желательно на закате…
Тебе же будет не трудно принести туда картину,
да? Можно без рамы… Она не очень тяжёлая? Я
могла бы помочь…
«Какой-то бред, – подумалось Эдуарду. – Но,
наверное, я и впрямь намеревался устроить ей
показ какой-нибудь картины. А Вера сейчас ещё
больше похожа на сказочного персонажа. Гото-
вит кофе, достаёт из сумочки шоколад… Играет
в добрую фею – хозяюшку. Да… А я не умею ри-
совать волшебниц. Даже маленьких. А вот ведьм
– более-менее научился».
Кофе с густой пенкой пах, как летняя ночь пе-
ред грозой. Как колдовская ночь…
Картина, которую он якобы обещал показать
Вере, была портретом. Но не совсем обычным.
Женщина, изображённая на фоне готически
мрачного строения, воплотила в себе черты сразу
двух колдуний – светлой и тёмной. Вера и Люба…
«Для полного комплекта мне не хватает На-
дежды», – хмыкнул про себя Эдуард, но, видимо,
«хмыканье» его слегка просочилось из мыслей в
ароматно пахнущую реальность, потому что Вера
незамедлительно спросила:
– Чему ты ухмыляешься?
– Думаю, какая малость нужна, чтобы вернуть
человека к жизни – глоток хорошего кофе. – Эду-
ард не врал, но девушка всё равно уловила, что он
что-то не договаривает. Тем не менее, она не стала
продолжать допрос с пристрастием (и именно этим
выгодно отличалась от ТОЙ – от Любы), а просто
(но тоном, не терпящим возражений!) заявила:
– Ладно, поторопись окончательно воскрес-
нуть, а то у меня всего десять минут, а кроме ара-
бики существуют и другие увлекательные вещи.
Эдуард совсем уже искренне рассмеялся, выки-
нув из головы (на время?) похмелье и мрачные
мысли. В том числе он забыл и о злополучном
портрете.
И только глубокой ночью… или уже под утро?
Эдуард точно не помнил, сколько было времени,
когда он резко проснулся.
Последнее время к нему приходили сны исклю-
чительно о воде и еде. Хотя плавать он умел, ни
в какие «нештатные» ситуации на воде ни он, ни
его близкие не попадали, и уж тем более он не го-
лодал, напротив – питался вкусно и разнообраз-
но – во многом благодаря Вере. Так вот, вода и
еда… А сегодня вдруг сон о том, как он рисует.
Эдуард не смог вспомнить, что именно он изо-
бражал на картине из сновидения. Художник
осторожно, словно в чужой квартире, встал,
включил свет и начал рассматривать произведе-
ния. Действительно, а если из-за всех передряг он
стал лунатиком и теперь пишет во сне?
Однако картины не изменились.
Эдуард особенно пристально вглядывался
в портрет колдуньи. Кажется, он считал своё
странноватое творение завершённым. А зря! Че-
го-то не хватало. Рука Эдуарда словно сама собой
потянулась к палитре и кистям.
Это состояние творческого озарения можно
было сравнить с навязчивой идеей душевноболь-
ного, но именно в такие моменты одухотворён-
ной «лихорадки» он чувствовал себя наиболее
полноценным, целостным. В такие мгновения ни
одна сумеречная мысль не могла достичь его разу-
ма, ибо если и существует истинное человеческое
счастье, то таинство творчества – одна из его ипо-
стасей наряду с победой, случайной находкой и,
конечно, любовью. Пожалуй, именно любовь яв-
ляется наиболее близким сравнением с тем, что
овладевает художником, поэтом, музыкантом.
Разумеется, имеются в виду истинные творче-
ские «приступы», а не ремесло, коим грешил и
Эдуард, создавая рекламные вывески и прочую
чепуху на заказ (художники тоже должны на что-
С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА № 5 (94) 2016 год
то жить). Впрочем, ради «халтуры» он никогда бы
не соскочил среди ночи с постели с решимостью
измазаться масляными красками с ног до головы.
Паузы между решительными, но точными маз-
ками его кисти кроме раздумий заполнялись ещё
и никотином, поэтому к рассвету, когда работа
была закончена, плохо проветриваемая комната
была окутана сигаретным дымом настолько, что
напоминала промышленный район города в раз-
гар рабочего дня – когда чадят все до одной за-
водские трубы. И в этой сизой пелене, прямо на
полу, сидел совершенно счастливый художник,
глядя с обожанием (хотя и с некоторым испугом)
на собственное творение, которое зачаровывало
не хуже опытного гипнотизёра.
Чтобы счесть портрет абсолютно законченным,
Эдуарду понадобилось добавить состояние.
«Состояния ощущений и настроений», – сказал
внутренний голос Эдуарда, – однако художник
отмахнулся от него: мол, хватит запутанностей и
нагромождений терминов. На самом-то деле всё
почти просто… Если взглянуть с одной сторо-
ны – женщина смотрела на художника, снисхо-
дительно улыбалась ему, соглашаясь позировать.
Ей нравилось, что её изображают. Если же погля-
деть под другим углом зрения – взор женщины
устремлён к чему-то. Художника светлая волшеб-
ница не видит. Он, можно сказать, поймал её как
папарацци и рисует себе тайно. И ещё – она не
улыбается! Совсем. Никак.
То есть Эдуард, может быть, и стал целостным,
– но вот образ раздвоился окончательно.
Теперь он хотел показать обновлённое тво-
рение Вере, хотя ещё вчера эта мысль вызывала
некую неуютность, неловкость (как если бы де-
вушка застала его за ковырянием в носу… или
за чем-нибудь более интимным). Художник знал,
что девушка не станет лгать, оценивая его произ-
ведение и выскажет свои соображения предельно
открыто; вместе с тем, суждения её были напрочь
лишены стереотипности («ходячий парадокс» –
прозвище, которое Эдуард мысленно прилеплял
к Вере достаточно часто).
«А что бы сказала Люба?» – мысли художника
непроизвольно обратились к прошлому. Тут всё
предсказуемо. Одно из двух: либо сцена на почве
банальной ревности (Что это за баба? Ты с нею
спишь?), либо скольжение равнодушным взгля-
дом, а потом оскорбительное: «Ну, неплохо».
«Да уж, – отметил про себя Эдуард, – у меня
просто талант портить самому себе настроение».
Но потянувшиеся сознание и руку к холодильни-
ку (где была бутылка водки) он всё же успел во-
время остановить. Хватит! Вместо этого (чего со-
вершенно от себя не ожидал), впервые за год или
даже больше, сделал интенсивную зарядку, после
чего не без удовольствия смыл все сомнения и не-
досып под контрастным душем.
Потом были какие-то бытовые заботы… Серо-
ватая суета. То ли день, то ли неделя. Но вряд ли
месяц. И, вроде бы, водка так и осталась в холо-
дильнике. Но несколько пивных бутылок худож-
ник выкинул в мусорный контейнер в аккуратном
мусорном пакете – непонятно откуда взявшемся.
Эдуард так завертелся-закрутился, что почти не
слышал телефонные звонки (а ведь, скорей всего,
искала его Вера). Он плыл – даже не по течению,
– а в течении. Казалось, он сам был этим мутным
и кисловатым течением. И, вынырнув (т.е. очнув-
шись), художник обнаружил себя практически на
подступах к Любе. Говоря прозаически – на по-
роге.
– Привет, – несколько ошалело (от себя самого)
сказал Эдуард.
Люба, поздоровавшись, впустила его в кварти-
ру, будто бы ничуть не удивившись его приходу.
Более того, на столе тут же появились крепкий
кофе и горький шоколад, к коим художник испы-
тывал особую слабость.
– Я хочу показать тебе свою новую картину, –
неожиданно выпалил Эдуард, как будто бы со-
всем недавно не размышлял на эту тему: Люба
вряд ли оценит.
Лёгкая улыбка (намёк на улыбку) проскользнула
по лицу сидящей напротив женщины, наблюдав-
шей с неким любопытством (или с любовью?) за
поглотителем кофейно-шоколадного угощения.
– Что это за картина? О чём она?
– Это портрет.
– Я люблю портреты, – сказала Люба, оконча-
тельно запутав клубок сумбурных мыслей в голо-
ве своего визави. Он только подумал: «Вера тоже
любит угощать меня кофе».
– Ты принёс картину? – спросила Люба.
– Нет. Да… – отозвался Эдуард.
Действительно, он не собирался брать пор-
трет. И лучше бы не приносил его!.. Не факт, что
Люба отправилась бы к художнику. А может… И
впрямь пошла бы «на просмотр», а по дороге Эду-
ард стал бы воспринимать эту женщину так, как
надо. То есть не так, как сейчас. Но если бы Люба
столкнулась с Верой?
– Так нет или да? Ты стал ещё более рассеян-
ным! – звонко улыбнулась Люба. Не рассмеялась,
а именно звонко улыбнулась. Вера тоже так умеет.
2016 год № 5 (94) С О В Р ЕМ Е Н НА Я ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА
– Наверное, всё-таки нет, – ещё одна звонкая
улыбка.
– Да.
И Эдуард достал из вместительного пакета пор-
трет колдуньи.
Люба внимательно его «отсканировала», а затем
зыркнула на самого художника.
– Она тебе нравится? (Ты с нею спишь?)
– Кто? – Эдуард сделал непонимающее лицо.
– Эта, вторая женщина (Что это за баба?).
– Вторая?.. – Мужчина прекрасно осознавал,
что «включил дурака», – Люба разглядела, что
изображённая на портрете женщина на самом
деле воплощает двух, – но что он мог сказать?..
Сказать правду? А в чём она – правда? Если б
только знать…
«А ведь я обещал показать картину Вере! – по-
думал Эдуард. – Уже давно! На Синем мостике…
– Ты куда? – казалось, Люба даже не злится, не-
смотря на то, что портрет ей явно не понравился.
– У меня срочная встреча, – буркнул Эдуард,
спешно запихивая картину обратно в пакет.
– С нею? – ледяная улыбка, пронзительный
взгляд.
В ответ – тоже взгляд. Но – другой: «Я могу
встречаться, с кем пожелаю. Ты мне – не жена».
На прощанье короткое:
– Увидимся.
– Конечно, увидимся, – уверенно сказала Люба,
и было понятно, что она действительно уверена.
Почему мостик через небольшой вялотекущий
ручей назывался Синим – одному Богу извест-
но. Никаких красок кроме серой в его облике
не наблюдалось, но именно это место стало ро-
мантической «явкой» Эдуарда и Веры. Здесь они
беседовали о живописи и о друг друге, слушали
природную «почти тишину», любовались заката-
ми…
– Ты пришла. – Эдуард увидел Веру, опирающу-
юся на перила мостика.
– Мы же договаривались.
– Да, – сказал художник, хотя не был уверен, на
этот ли день и час они договаривались о встрече.
Вера внимательно и серьёзно посмотрела в гла-
за Эдуарда, и только потом – так же внимательно
и серьёзно – на картину.
– Она сильнее, – заключила девушка.
– Что? – не понял Эдуард.
– Вторая женщина на картине. Она сильнее…
Что нужно говорить в подобных случаях? Эду-
ард не знал, поэтому молчал. Вера тоже молчала.
И так длилось несколько минут.
– Ты хороший художник, – наконец произнес-
ла Вера, после чего попрощалась с Эдуардом, со-
славшись на какое-то срочное дело, и ушла. Он
понял, что больше никогда её не увидит.
Время превратилось в неопределённую суб-
станцию, подверженную влиянию сумбурных
мыслей художника, поэтому неизвестно, сколько
он провёл на мостике, глядя в лениво перемещав-
шийся из точки? в точку 2? поток ручья. Портрет
стоял рядом, прислонённый к перилам Синего
(серого) мостика.
– А у вас есть другие, менее мрачные картины?
– Эдуард услышал за спиной женский голос, ко-
торый вывел его из состояния прострации. Обер-
нувшись, он увидел перед собой веснушчатое
лицо, обрамлённое рыжими локонами.
– Есть, – несколько смущённо ответил худож-
ник, изучая облик незнакомки и пытаясь понять,
с чего это вдруг она так бесцеремонно разорвала
его покой (от слова «покойник»?) и почему реши-
ла, что портрет – именно его картина, он ведь мог
оказаться кем угодно, на лбу (на спине) не напи-
сано, что он – художник.
Женщина была уже не молода, но ещё не вошла в
тот возраст, когда говорят «в годах» – лет сорок-со-
рок пять. Первое, что бросалось в глаза – её рыжие
кудрявые волосы, притягивающие не только взо-
ры, но и солнечные лучи. Хотелось прикоснуться
к ним, убедиться, что такое сочетание красок воз-
можно не только в живописи, но и в жизни…
– Меня зовут Надежда. – Женщина протянула
руку для знакомства.
– Эдуард, – автоматически ответил художник,
рефлекторно пожав руку, а в голове пульсирова-
ло имя: «Надежда!.. Я ведь недавно шутил по это-
му поводу: Вера, Любовь, не хватает Надежды…
И вот она – Надежда!»
– Я хотел бы написать ваш портрет, – выпалил
Эдуард, сам удивляясь своей наглости. Что-то
сильно «зацепило» его в этой женщине, что-то
неодолимо влекло к ней.
– А я хотела бы посмотреть ваши картины. –
Надежда совершенно не смутилась.
Глуповатая (влюблённая?) улыбка распустилась
на губах Эдуарда, и вместе с улыбкой росла уве-
ренность, что Надежда – не просто имя красивой
женщины, а надежда обрести себя в потоке лиц,
дел, рутины… Надежда состояться.
И они ушли – ещё малознакомые, но уже не чу-
жие. Ушли постигать живопись, окружающую
действительность, друг друга…
А портрет двуликой колдуньи так и остался на
Синем мостике, прислонённый к перилам.
2007-2008 гг.