Вере Федоровне Яновской, самой стойкой женщине в мире, посвящаю эту книгу.
М. Говоров.
КОЕ-ЧТО ОТ АВТОРА
Не всех интересует, как создаются книги. Такие люди могут перелистнуть эти страницы и сразу перейти к собственно повествованию. А для тех, кого интересует работа писателя, я скажу вот что.
Роман «Быстрая Зверюга» возник совершенно случайно, буквально за один вечер. Мне позвонил приятель, незадолго до этого купивший подержаный мотоцикл. Его интересовало, не знаю ли я, где можно достать подешевле зимние шины и какие-то детали. Я ответил, что, увы, не знаю, поскольку мотоциклы – не моя специальность. Потом – просто из вежливости – я спросил его, что это за мотоцикл.
Лучше бы я этого не делал. Приятеля понесло. Он закатил речь примерно на полчаса. Кое-как отделавшись от него, я бросил трубку. И подумал: что же, черт побери, такое в него вселилось?
А потом мне пришла в голову другая мысль: а что, если в молодого парня, купившего мотоцикл, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО что-нибудь вселится? Что-нибудь или кто-нибудь…
Произошло это в сентябре 2001 года.
Я поймал себя на том, что всерьез обдумываю эту возможность. Потом ради смеха я попытался представить себе: что будет, если это «что-то» вселится не в парня, а в сам мотоцикл, и только через него – в парня?
Представив это, я взялся за роман. Он сложился у меня в голове практически сразу же… а написать его было, как говорится, делом техники.
Имя центрального персонажа – Степа Марьяшин – возникло само собой. Его антипод сначала получил фамилию Остермайер, но потом я ее изменил. Поган – это звучало лучше и экономило, в отличие от Остермайера, немало места на бумаге, к тому же отражало его сущность. Естественно, поганую.
Заканчивая первый вариант, я вдруг увидел, что моя «Зверюга» слишком уж напоминает другую книгу – роман Стивена Кинга «Кристина». И некоторые места совпадают с фильмом ужасов «Вампир-мотоцикл». Оставалось либо выбросить почти готовую рукопись, либо придумать что-нибудь, что могло бы сделать ее непохожей на эти вещи.
Я подумал, что Олег сам по себе в мотоцикл вселиться не мог, что-то должно было его туда втянуть. Скорее всего, это был какой-нибудь демон. Но и демоны просто так не появляются, их надо вызвать. От этого я и оттолкнулся.
Олег не стал бы вызывать демона сознательно – для этого у него не хватило бы ума. Но все компоненты, необходимые для вызова, могли совпасть случайно. Ведь вся жизнь состоит из вот таких «случайностей», которые потом могут завести черт знает куда.
Таким образом, роман закончился довольно быстро. А через год я вновь переписал его, убрав при этом все ляпсусы, до этого незамеченные. По крайней мере, все, какие нашел.
И вот законченная книга перед вами. Надеюсь, что она понравится вам так же, как и мне.
Возможно, кого-то возмутит и даже шокирует лексикон героев повести. Кое-кто сочтет это дешевым эпатажем. Таким ханжам я скажу только одно: почему их не шокируют те же самые слова, которые каждый день раздаются в автобусах, на улицах, в подъездах и так далее? Почему это не мешает им самим завопить «Ой, блядь!!!» или еще что-нибудь покрепче, стоит им попасть себе молотком по пальцу? Так что рассуждения Олега Погана о «выблядках» и прочем – это еще не самое страшное, что можно прочесть. В реальности встречается кое-что похуже, поверьте мне.
На это ханжи могут возразить, что литература, мол, не для матюгов, а для Воспитания Добрых И Светлых Чувств…
Подождите. Что это вы прицепились к этому, так его и этак, воспитательному значению литературы? Нет, ребята, вы ошибаетесь: литература должна не «воспитывать», а показывать нашу жизнь в точности такой, какая она есть, ничего не прибавляя и не отнимая. Я убежден: если возле чистого забора оставить кусок мела – девять прохожих из десяти напишут на нем известную математическую формулу: «икс, игрек и еще что-то из высшей математики». Это – наша жизнь, ребята. Это реальность. Ругать следует не писателей, употребляющих Эти Самые Слова, а жизнь, заставляющую писателей (и всех остальных, кстати, тоже) вспоминать их. А воспитание и прочую дребедень давайте оставим Гайдару и другим таким же придуркам. В конечном итоге вопрос не в том, насколько похабна или культурна речь книжных персонажей. Главное – насколько она реалистична. А если кто-то не хочет слышать правду (или, в данном случае, читать) – это исключительно их проблемы.
У кого-то может возникнуть вопрос: почему я описал во всех подробностях то, что проделывает в туалете молодая женщина? На это я отвечаю: а почему я должен был описывать мужчину? Извините, я не голубой.
Разумеется, в природе не существует лекарства от изжоги под названием «Гастрил». Но есть множество других подобных препаратов на основе той же белладонны.
Что же касается интернетовского сайта под названием «www.demon.ru», то я не уверен, существует такой или нет. Может, не с таким названием, но что-то подобное наверняка есть. А культ Ниарлатхотепа, на который ссылается Николай Яров, действительно существовал. Желающие могут прочитать о нем в трактате по черной магии «Некрономикон», написанном Абдуллой аль-Хазредом, кажется, еще в пятом веке.
Позвольте задержать вас еще на минутку, ладно? Не волнуйтесь, я просто хочу поблагодарить некоторых людей. Дело в том, что писательство – работа одинокая, это верно… но иногда без консультации специалистов не обойтись. Эти люди предоставили мне основные сведения по некоторым вопросам. Правда, из этих сведений я использовал дай бог половину, но и это неплохо. Во-первых, никогда не удается использовать все и никогда – достаточно много, а во-вторых, я не Артур Хейли. Моя книга – не лекция о том, как работают байкеры, звукорежиссеры, писатели и музыканты. А если я где-то допустил некоторые неточности – вините в этом меня, а не этих людей. В конце концов, если я и позволил себе вольности, то только потому, что так того требовал сюжет.
Итак, спасибо Андрею Анисимову за консультации по части машин и мотоциклов.
Спасибо Денису Алексееву за ответы на вопросы, касающиеся работы звукорежиссера.
Спасибо Елене Яновской, концертмейстеру Дворца Детского И Юношеского Творчества – за то, что допустила меня за кулисы этого самого Дворца.
Спасибо Михаилу Нечаеву, бывшему старшему лейтенанту милиции – за ответы на вопросы, касающиеся работы уголовного розыска.
Спасибо Игорю Борисовичу Котельникову – за ответы на вопросы о некоторых делах рекламной фирмы… и за ценный совет, который он мне дал, когда у меня испортился компьютер.
Спасибо одной девушке – она просила не называть ее имени – за ответы на вопросы, касающиеся магии.
Самое большое спасибо Андрею Казакову за то, что познакомил меня с прототипами кое-кого из героев «Быстрой Зверюги», а также за его критику – такую же суровую и прямолинейную, как всегда.
Остается добавить только одно: все события и персонажи этого романа – всего лишь плод авторского воображения. Разумеется, у многих героев «Быстрой Зверюги» есть вполне реальные прототипы, и вполне возможно, что они более чем узнаваемы – но не следует воспринимать персонажей как портреты этих людей.
Я, как автор, заявляю: любое совпадение с реально существующими людьми, событиями и географическими объектами – не более чем случайность… хотя порой бывает, что и случайность становится закономерностью.
Ну, вот и все. Не смею вас больше задерживать, уважаемый читатель.
Прокатимся с ветерком.
М. Говоров.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Твой дом стал для тебя тюрьмой.
Для тех, кто в доме, ты – чужой.
Ты был наивен и ждал перемен…
Ты ждал, что друг тебя поймет,
Поймет и скажет: «Жми вперед!» –
Но друг блуждал среди собственных стен…
Группа «Ария»,
«Герой асфальта».
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Олег Поган надел на голову шлем с забрызганным грязью стеклом. Через это стекло мир казался Олегу мерзким и пакостным – как, впрочем, и без стекла. Погода полностью соответствовала его настроению: шел дождь со снегом, так что все машины на дороге были с грязно-белым верхом и грязно-серым низом. А людям, сидящим в машинах, было тепло и сухо.
Поган презирал машины и их владельцев. По его мнению, машины предназначались для слюнтяев и маменькиных сынков, но никак не для настоящих мужчин. Настоящие мужчины, как полагал Олег, должны ездить на мотоциклах вроде «Явы» или «Харлей-Дэвидсона». У самого Олега была «Ява», которая заводилась ручным стартером и имела скверную привычку выпрыгивать из-под своего владельца, если тот забывал вовремя переключиться на нейтральную передачу. Этот мотоцикл Олег не променял бы даже на самый современный «Харлей».
При мысли о своем мотоцикле Олегу, как всегда, стало намного легче. Олег любил мотоцикл больше, чем сына, больше, чем бывшую жену и даже больше, чем себя самого. Жена оказалась ни на что не годной сучкой и тряпкой. Когда у Олега начались серьезные проблемы с наркотиками, Ольга, вместо того, чтобы помочь, предпочла бросить его. И сына она хотела сделать таким же слюнтяем и хлюпиком.
А мотоцикл никогда не продаст.
Он вновь снял шлем, вставил в уши наушники и включил плэйер. В ушах немедленно зазвенели гитары и голос Мика Джеггера потребовал: «Эй, ты, слезай с моего облака!»
Это уж точно, подумал Олег. Давайте-ка, ребята, валите с моего облака. Не хрена там делать посторонним.
Поган прекрасно знал, что о нем говорят приятели байк-клубу из-за того, что он любит старые рок-н-роллы и презирает «Мановар» или «Пантеру»… но ему было глубоко наплевать. Он не собирался ни под кого подстраиваться. Ему нравились именно «Роллинг Стоунз». А кому не нравится, говорил Олег, тот пусть поцелует меня в задницу.
Он снова надел шлем и подошел к мотоциклу. Настроение у него заметно улучшилось. Вот единственная вещь, ради которой стоит выжить в этом ублюдочном мире, подумал Поган, с неподдельной нежностью проведя ладонью по бензобаку. Он давно снял с него фирменный знак и поставил другой – изображение собачьей головы и надпись «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА» готическими буквами. Это название Поган считал более подходящим. Хотя бы потому, что рев мотора был очень похож на рычание дикого зверя, может статься, давно вымершего – например, саблезубого тигра… или пещерного медведя… Временами Олегу казалось, что «Зверюга» живая, и это его вполне устраивало.
Олег нажал на стартер, и секунду спустя от тишины позднего ноябрьского вечера не осталось и следа. Соседи стали выглядывать из окон, что-то кричать, но Поган их не услышал. Он был надежно защищен шлемом, голосом Мика Джеггера и…
…и ревом «Быстрой Зверюги». Этот рев был самым лучшим звуком в мире.
Поган крутанул газ и вылетел со двора. Он очень уважал быструю езду – в том случае, разумеется, если не ездили на нем. Однако Олег не собирался позволять всяким выблядкам ездить на себе.
Выблядки – это было его любимое слово. Этим словом Олег определял армию, правительство, милицию, обывателей… короче, почти весь мир.
За исключением байкеров и рок-музыкантов.
Выблядки делились на тихих и воинственных. Тихие выблядки, к которым относились соседи Олега и вообще все обыватели, были хуже, потому что могли замаскироваться под кого угодно, даже под людей – а сами втихаря вытворяли свои темные поганые делишки.
Воинственные выблядки – армия, правительство, милиция, мафия и весь прочий мир – не маскировались, и человек всегда мог быть с ними настороже, зная, что они всегда готовы выкинуть какое-нибудь блядство.
Выблядки обоих сортов одинаково не желали, чтобы людям было весело. А если кому-то было хорошо – выблядки через жопу наизнанку выворачивались, лишь бы засрать людям жизнь.
В прошлом году Сергей Воронов, лучший друг Олега, тоже, соответственно, байкер, по пьяной лавочке сбил сына какого-то городского мафиози. Пацан сдох на месте, еще до того, как приехала «скорая помощь». Естественно, виноватым остался Сергей, хотя все понимали, что если бы этот сучонок смотрел по сторонам – ничего бы не случилось. А Сереге дали десять лет – Олег никак не мог взять в толк, за что. Сын мафиози, сам будущий мафиози – по сути, тот же выблядок! За что же тут наказывать?! Все вокруг кричат о том, что надо бороться с мафией – так вот вам! Борьба в чистом виде! Серега избавил мир от маленького выблядка, будущего мафиози, тем самым сделав этот мир чище. Пусть и не намного, но все-таки…
Олег вырулил на окраину и вскоре выбрался за город. В городе было просто невозможно ездить нормально – во-первых, по случаю приезда какого-то важного правительственного выблядка на каждом повороте понатыкали по гибэдэдэшнику, а во-вторых, у выблядков, заправляющих городским бюджетом, как всегда, не хватило денег на новый асфальт. Ну что ж, – подумал Олег, – на то они и выблядки. На мусоров бабки всегда найдут. А вот на нормальную дорогу – хрен!
Внезапно Олег увидел: прямо на него несется огромный «КАМАЗ». Шел дождь со снегом, дорога была мокрой и скользкой, а кретин водитель, похоже, плевать хотел на ограничение скорости. И в итоге его вынесло на встречную полосу. Прямо перед Олегом.
Водитель «КАМАЗа» попытался исправить положение, но только ухудшил дело. Тяжелый грузовик начало разворачивать поперек дороги…
Все дальнейшее заняло не более тридцати секунд.
Поган попытался объехать «КАМАЗ», но не успел.
Борт грузовика, стремительно увеличиваясь в размерах, стал надвигаться с ужасающей медлительностью…
…а потом страшный удар выбил «Быструю Зверюгу» из-под байкера.
«Ах ты сучий выблядок!» – успел было подумать Олег. Но понять, к кому это относится – к водителю «КАМАЗа» или к нему самому – ему уже не хватило времени.
«Ах ты сучий выблядок!»
Это стало последней мыслью Олега Погана.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Степа Марьяшин отпечатал на машинке последний абзац. Выставил каретку по центру, дважды дернул рычаг и отпечатал заглавными буквами: «КОНЕЦ». Затем вытащил лист из машинки и перечитал несколько последних абзацев.
Он не вернулся на следующий день. Не вернулся даже для того, чтобы получить свой ящик пива.
У Алексея нашлись какие-то дальние родственники, которые объявили его пропавшим без вести, а затем и мертвым. И завладели его квартирой. Самого же Алексея больше никто не встречал.
А старый Дом все так же стоит на окраине, и время от времени мимо него проходят люди, желающие сократить путь. Некоторые из них добираются домой благополучно, другие…
…другие пропадают.
Бесследно.
Неплохо, подумал Степа, особенно для писателя-недоучки. Во всяком случае, несколько отличается от предыдущих шедевров. Совсем неплохо. И если за прежние рассказы кое-что заплатили, то за этот ужастик под названием «Дом на окраине» наверняка заплатят уже побольше, чем кое-что. А эпиграф можно будет взять из По. «Призрачный замок», например. Да, «Призрачный замок», последняя строфа – самое оно.
Степе было двадцать два года. Он был довольно симпатичным парнем – высоким, с длинными светлыми волосами, стянутыми в хвост на затылке, тонкими чертами лица. Внешне он был немного похож на молодого Бориса Гребенщикова. Лицо его было постоянно напряженным – возможно, из-за того, что со зрением у него было не все в порядке, а носить очки он отказывался из каких-то соображений, известных только ему одному.
Когда-то Степа пытался учиться в Московской Академии Печати на редакторском факультете, но из-за природной лени вылетел оттуда, проучившись всего лишь семестр с хвостиком. Первую же сессию он умудрился завалить почти полностью, не сдав целых три экзамена из четырех. И все каникулы пропьянствовал с несколькими приятелями вместо того, чтобы готовиться к переэкзаменовкам. А вернувшись после каникул в Москву – не ходил даже на лекции. И в один прекрасный день увидел на доске объявлений приказ, подписанный ректором. В приказе недвусмысленно говорилось о том, что «студент первого курса редакторского факультета группы Р-15 Марьяшин Степан Евгеньевич отчисляется за академическую неуспеваемость и систематические пропуски занятий».
Теперь Степа жил в родном Похмелецке в квартире родителей, писал страшные рассказы и повести, которые иногда удавалось опубликовать в журналах за небольшой гонорар, иногда подхалтуривал в рекламной фирме, сочиняя слоганы для мелких городских бизнесменов – но в основном сидел дома, ровным счетом ничего не делая.
– Степа! – позвала его из кухни мать. – Ты есть будешь?
– Иду. – Степа взял со стола резинку, стянул свои длинные волосы в хвост на затылке и вышел из комнаты.
Мать поставила перед ним тарелку жареной картошки. Степа взял кусок хлеба, вилку и принялся за дело.
– Степа, – спросила мать как бы между прочим, – когда все это кончится?
– Фто имнно? – отозвался он сквозь набитый рот.
– Ну, вот это все, твоя такая жизнь… Когда ж ты наконец повзрослеешь?
Степа проглотил картошку, поднял руку и с пафосом продекламировал:
– Когда одна палочка и девять дырочек победят целое войско, когда король обнажит голову, а мы с тобой останемся в шляпе, когда…
– Степа, прекрати дурачиться, я серьезно спрашиваю. Ты целыми днями дома сидишь, ничего не делаешь…
– Как это – ничего?! – возмутился Степа. – Я рассказы пишу, которые, между прочим, уже пять раз печатали: два раза – в «Терминаторе», два – в «Приключениях и фантастике» и один раз в «Калейдоскопе»! И бабки мне за это засылают! Так что тебе еще надо?
Мать вздохнула:
– Степа, в твоем возрасте все уже что-нибудь закончили, а ты…
Степа помрачнел и сказал:
– Слушай, мам, давай договоримся об этом раз и навсегда, о’кей? Я же у вас с папой денег не прошу – ни на курево, ни на бумагу, ни на тряпки, верно? Если мне бабки нужны – я их сам нахожу.
– Халтуришь?
– А хоть бы и халтурю! Сейчас время не советское, никто не запрещает! Да и рассказы мои… Пять штук уже напечатали – дальше лучше будет!
– Да я даже не об этом, – вздохнула мать. – Может, и лучше. Но почему ты даже девушками не интересуешься? Вроде бы самый возраст, чтоб за девушками бегать, а ты все за своей машинкой сидишь…
Степа еще больше потемнел лицом:
– Мама, а ты в курсе, как учил Гораций? «Где ты ни на что не способен, там ты ничего не должен хотеть».
– И в каком же таком смысле ты «ни на что не способен»? – поинтересовалась мать.
Услышав этот вопрос, Степа чуть не подавился. Кое-как отдышавшись, он ответил вопросом на вопрос:
– Я что, по-твоему, настолько бессовестный, чтобы с мамой такие вещи обсуждать?
Степа был из числа тех парней, которые после первой же неудачи в любви способны разочароваться и заключить, что этой самой любви вовсе не существует. Разумеется, Степа никогда не отказывался переспать с девушкой на какой-нибудь вечеринке. Там, по пьянке, абсолютно все равно, кто с тобой рядом. Как говорится, «темнота – друг молодежи, в темноте не видно рожи». Но заводить долгосрочный роман с цветами, походами в кафе и прочей романтической ерундой – это казалось ему невыносимым.
Одна из причин заключалась в том, что девушки не принимали его ухаживаний, смеялись над ним и издевались, как хотели. А если Степе и удавалось кого-нибудь склеить – девушка бросала его через день, максимум через два. Поэтому Степа сделал совершенно логичный вывод, основанный на совершенно нелогичной предпосылке: никакой любви на свете не существует, ее изобрели поэты исключительно для того, чтобы их книги активнее покупали. А потому – на фига тратить время и деньги на девушек, если можно купить хорошую книжку или написать новый рассказ…
– Так все-таки, на что ты «не способен»? – не отступала мать.
– Я ж тебе сказал – ни на что, – ответил Степа. – И давай сменим тему. Дай мне спокойно пожрать, в конце концов.
И, чтобы избежать продолжения этого разговора, он с преувеличенной силой налег на картошку.
За чаем он развернул еженедельную городскую газету. Без особого интереса он пробежал глазами городские новости-сплетни, криминальную хронику, телепрограмму и перешел к объявлениям, надеясь, что кто-нибудь продает пишущую машинку, желательно электрическую и желательно в хорошем состоянии. Степина «Москва» шестьдесят первого года выпуска уже никуда не годилась. Некоторые буквы не отпечатывались совсем или отпечатывались слабо, некоторые заедали. К тому же с ужасающей пунктуальностью, доводящей Степу до белого каления, каждые полгода лопалась пружинка в барабанчике, отвечающем за передвижение каретки. А электрическая машинка с неподвижной кареткой и печатающим колесом-«ромашкой» пришлась бы как нельзя более кстати.
К сожалению, таких машинок никто не продавал. И в ближайшем будущем, судя по всему, не собирался этого делать. А жаль, подумал Степа и хотел было отложить газету. Но вдруг…
Позже он будет думать, что случайно увидел это объявление, что оно могло вообще не попадаться ему, что он мог не раскрывать эту газету…
Но где-то в глубине души он будет убежден, что все было «с точностью до наоборот», как выражался иногда его отец.
Не он увидел объявление. Скорее наоборот – объявление увидело его.
На первый взгляд, в объявлении не было ничего необычного: «Продается мотоцикл «Ява», б/y, x/c. Недорого. Телефон…» – и дальше шли пять цифр.
Интересно, подумал Степа, сколько будет стоить этот бэушный агрегат? Да уж тысячи полторы, никак не меньше… Вот именно – никак не меньше. А для Степы даже такая сумма казалась астрономической. В конце концов, через две недели Новый год – это тоже неслабые расходы. А новых гонораров в ближайшие пару месяцев, кажется, не предвидится…
– Степа, – внезапно спросила мать. – Что тебе подарить на Новый год?
Степа хотел было ответить, что если нигде нет подержанных машинок, то он на днях видел в магазине новые, за две с половиной тысячи…
Он открыл рот, чтобы сказать, что хотел бы такую машинку… но вдруг, неожиданно для себя самого, ответил:
– Мотоцикл. Вот, тут объявление есть… – Он раскрыл газету и показал матери. – Я думаю, он тысячи полторы будет стоить. За подержаную «Яву» больше не возьмут.
Мать с удивлением взглянула на сына:
– Это что-то новенькое! Ты серьезно?
– Да куда уж серьезнее, – ответил он. – А что такого? Права еще в прошлом году получил. И потом, мне уже двадцать два – так в чем же дело?
– Да нет, ничего, – пожала плечами мать. – Просто как-то странно: ты – и вдруг мотоцикл! Не замечала я за тобой раньше такого… Ну, в принципе, у нас кошелек это выдержит.
Мать и сын посмотрели друг на друга и рассмеялись.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Николай Яров возвращался с работы. Настроение у него было отличным.
Во-первых, через неделю – Новый год. Во-вторых, за последнее время у Николая накопилось восемь отгулов, и он взял их все подряд. В-третьих, сегодня он получил и зарплату, и премию.
Николаю было тридцать лет. Он окончил Санкт-Петербургский университет по специальности «программирование», вернулся домой, женился… Он полагал, что добился в жизни всего или почти всего, чего хотел. У него прекрасная жена, двое детей, хорошо оплачиваемая работа… Единственное, чего ему не хватало – это нормальной квартиры. Но это, полагал Николай, всего лишь вопрос времени, разве не так?
Правда, в семейной жизни Николая не все было гладко. Позавчера, например, двухлетняя Катя взяла фломастеры и стала рисовать каракули на обоях – видимо, она считала, что занята серьезным делом. А семилетний Вовка в это время раскопал коллекцию эротических журналов и принялся сосредоточенно изучать их. Интересно, какого черта делала в это время Татьяна? Болтала с подружками по телефону? Смотрела по ящику дурацкие мыльные оперы? Пожирала сладости? Или вообще спала?..
Николай любил жену, хотя временами ее патологическая лень серьезно раздражала его. Господи, и всего-то у нее и дел – прибираться в доме да смотреть, чтоб дети не залезали куда не положено. Так нет же – она целыми днями пялится в телевизор, где герои буквально годами не могут разобраться, кто с кем должен спать и кто чей сын. А ее собственный сын в это время изучает фотографии девок в одних трусиках, а то и вовсе без них. А потом сама же будет за голову хвататься, когда пацан в двенадцать-тринадцать лет подружку обрюхатит. Или сядет на иглу. Или, что еще хуже – сделается «голубым». Каково это – проснуться в одно прекрасное утро и узнать, что твой сын – «голубой»?
И все-таки, несмотря на все эти завихрения, Николай был самым везучим из своей семьи. Остальных словно преследовал злой рок («Злой джаз, злой блюз», – как добавил бы друг Николая, Степа Марьяшин). Например, мать Николая, Валентина Фоминична, уже двадцать с лишним лет была прикована к инвалидной коляске. Врачи ставили ей самые разные диагнозы – от рассеянного склероза до болезни какого-то Паркинсона (кто он такой, кстати – тоже хороший вопрос!) – но все оказалось полной ерундой. Наконец нашелся один умный человек из этого сборища кретинов в белых халатах, так он прямо сказал матери: «Не вижу у вас никакой патологии. Если бы вам сразу поставили правильный диагноз, мы бы поставили вас на ноги за полгода».
Вот именно – если бы сразу… Если бы… Но, как говорится, если бы росли у бабки член да борода, это был бы уже дедка.
Человеческий мозг слишком легко поддается внушению. А уж тем более, если внушать это на протяжении двадцати лет. Скажи человеку тысячу раз, что он свинья – на тысячу первый раз он непременно хрюкнет. И будет хрюкать, наверное, до конца жизни.
Отец довольно скоро устал от такой «счастливой» жизни. Он завел себе любовницу – молодую, совершенно здоровую женщину. Валентина Фоминична узнала об этом и вежливо попросила отца вон. И осталась, больная, с двумя детьми на руках – Николаем и Ольгой. Николай не мог осуждать отца, но и особого уважения к нему не чувствовал.
У Ольги, младшей сестры Николая, тоже вся жизнь была наперекосяк. Семь лет назад она вышла замуж за какого-то байкера, молдаванина по фамилии Поган. Может, по-молдавски эта фамилия и означала что-то нормальное, но по-русски… Поган – он и в Африке Поган. Погань и есть. Этот ублюдок любил свой мотоцикл больше, чем жену. Оля надеялась, что с рождением ребенка все изменится в лучшую сторону – но ошиблась. Олег ни разу не навестил ее в роддоме и даже не пришел поинтересоваться, кто родился – сын или дочь. Он только злился на Ольгу за то, что она назвала сына идиотским, с его точки зрения, именем – Родион.
На сына Поган совершенно не обращал внимания. На жену – только для того, чтобы избить ее. А в довершении ко всему он оказался еще и наркоманом.
В конце концов у Оли достало ума развестись с этим козлом. И с тех пор она занималась только тем, что пыталась найти нового папу маленькому Роде. С этой целью она устроилась на совершенно дурацкую и низкооплачиваемую работу – записывать фонограммы в Городском Дворце Детского и Юношеского творчества, по старой привычке именовавшимся среди похмельчан «домом Пионеров». Там всегда толкались привлекательные молодые парни – в основном музыканты. Но и тут у Оли ничего не вышло. Никто из этих ребят не отказывался прислониться к бедной привлекательной разведенке – но без далеко идущих намерений. Кому, спрашивается, охота воспитывать чужого ребенка? Тем более, рожденного от наркомана?.. Нет уж, спасибо, дураков нет, как сказал Дмитрий Клещеев – музыкант, один из Олиных поклонников…
Плавное течение мыслей Николая было неожиданно прервано стуком в моторе.
Николаю очень не понравился этот стук. Он означал, что с машиной что-то не в порядке. «Вот хохма будет, если до дома не дотянет! – подумал Николай. – Не забыть бы Стиву позвонить…»
По мнению Николая, Степа Марьяшин зарывал свой талант в землю. Он самостоятельно научился ремонтировать машины, причем делал это настолько мастерски, что ему сам Бог велел открыть свой автосервис. А он вместо этого целыми днями стучит на машинке, сочиняя дерьмовые ужастики, или халтурит в рекламной фирме, сочиняя слоганы за копейки… Вся штука в том, что Степа был ленив от рождения. Ему было лень добывать предпринимательское свидетельство, возиться с арендой помещения и прочей дребеденью…
Слава Богу, старенькая «шестерка» дотянула до дома. Николай забрал с заднего сиденья плотный непрозрачный пакет и вышел.
В подъезде он чуть не споткнулся об огромную крысу. Крыса сверкнула глазами, что-то пропищала и исчезла. «Фу, мерзость, – подумал Николай с брезгливостью. – Нет, надо квартиру в нормальном доме покупать».
Едва он вошел в квартиру, как Вовка и Катя кинулись к нему. Вовка был одет в костюм чертенка: черные шортики с разноцветными заплатами, черные колготки и черная же водолазка. На голове – дужка от наушников с укрепленными на ней рогами.
В их школе готовили представление для новогоднего утренника, и Вовке досталось роль чертенка. От кого-то он услышал, что артисты должны вживаться в образ, и решил, что лучше всего он сможет это сделать, если влезет в костюм за неделю до спектакля.
– Папа, а что это такое? – спросил Вовка, пытаясь взять пакет из рук отца и заглянуть внутрь. Малыш был любопытен, как семьдесят семь кошек, вместе взятые. И если от него что-то было закрыто, заперто, убрано – он просто-напросто обязан был узнать, что это такое – или умереть. – Что это?
– Любопытной Варваре нос оторвали, – отшутился Николай, слегка дернув сына за нос. В пакете были новогодние подарки для жены, детей, сестры и племянника, и Николай считал, что вовсе ни к чему демонстрировать их раньше времени. – Ты бы без тапочек не ходил, холодно здесь.
Вовка убежал в комнату. Из кухни, улыбаясь, вышла Татьяна.
– Привет, – сказала она. – Отпахал?
– Отпахал, – улыбнулся Николай в ответ. – Теперь до следующего года свободен.
– Ну, переодевайся, да пошли ужинать, – сказала Татьяна, забирая у него пакет. Николай снял куртку и пошел в ванную.
Татьяна приготовила свое фирменное блюдо – свиные отбивные по-французски, с сыром и картошкой. Покончив с ними, Николай принялся обсуждать с женой приготовления к Новому году. Татьяна спросила:
– Ты подарки-то купил?
Николай не успел ответить. В кухню, как маленький смерч, ворвался Вовка и сообщил:
– Пап, там Катька на ковер насрала!
Татьяна слегка шлепнула сына и заявила:
– Во-первых, не Катька, а Катя, во-вторых, не «насрала», а покакала, сколько раз тебе говорить! Ты вообще, где таких словечек нахватался?
– А у нас все мальчики так говорят! – жизнерадостно сообщил Вовка.
– Что, именно так? – поинтересовался Николай.
– Ага, – сияя, ответил малыш. И выдал такую тираду трехэтажного мата, что у Николая с Татьяной глаза на лоб полезли.
– Ну, ты и молодец, Владимир Николаевич! – выдохнул Николай, и в его голосе прозвучало что-то похожее на восхищение.
Однако Татьяна не находила, что тут можно чем-то восхищаться.
– Никогда больше так не говори! – приказала она. – Иначе больше на улицу не выйдешь!
Но Вовка, прекрасно зная, что обещания подобного рода никогда не выполняются, рассмеялся, ехидно добавил, что «скоро Катька весь дом засрет», и убежал.
– Вот ведь поросенок, – усмехнулась Татьяна, покачав головой. – Знает же, что мы все равно его не накажем, вот и продолжает… – Она неожиданно рассмеялась и махнула рукой. – Ну ладно. Кого приглашать-то будем? – спросила она, внезапно посерьезнев.
– Олю, конечно, – ответил Николай. – Ну, и Степу, я думаю… – Он почесал затылок. – Да и вообще, надо бы завтра с утра Степану позвонить, пускай машину посмотрит.
Татьяна встревожилась:
– Что опять?
Николай пожал плечами:
– Да не знаю, я же не технарь. Может, и ничего. Просто сейчас какая-то ерунда опять стучала… Но проверить не мешает, как ты полагаешь?
Татьяна кивнула и встала. Николай залюбовался ее грациозностью.
– Ну, я пойду Катьку мыть, – сказала она. И вдруг оживилась: – А кстати… у меня кончилось.
– Чего?
– Сам знаешь, чего. Хочешь? Сегодня вечером?
– А то как же, – усмехнулся Николай. И подумал, вспоминая Гайдара: «А жизнь-то, товарищи, совсем хорошая!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Степа осматривал мотоцикл.
Похоже, его прежний владелец был довольно эксцентричным человеком – об этом говорило хотя бы то, что вместо фирменного знака «Явы» на бензобаке красовалась табличка с изображением собачьей головы и надписью «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА» готическими буквами.
В остальном же владелец неплохо потрудился. Из родного красного цвета он перекрасил «Яву» в черный и разрисовал золотыми звездами. И переделал ее чуть ли не в гоночный мотоцикл: ножной стартер заменил рычажком на руле – наверняка это был стартер от «Харлей-Дэвидсона». Поставил обтекатель от того же «харлея». Добавил хромированные накладки на руль и багажник. Сам руль изогнул почти до неузнаваемости. На торцы рукояток поставил блестящие никелированные медальончики с изображением черепа. Приподнял сиденье…
А по бокам бензобака было что-то приклеено – какие-то бархатные перепончатые штуковины. Степа смотрел на них добрых тридцать секунд, прежде чем до него дошло, что это крылья летучей мыши.
Так переделать обыкновенный мотоцикл мог только байкер-профессионал. Хотя мужчина, с которым договаривался Степа, совсем не походил на байкера – скорее уж на школьного учителя литературы. Худощавый низкорослый тип в очках, с бледным и одухотворенным лицом. Решительный подбородок и большой нос совершенно не вязались с его бледностью и телосложением. Степа совершенно не мог себе представить такого человека в седле мотоцикла. Такой тип наверняка из тех, которые по ночам пишут сопливо-возвышенные сонеты в духе Шекспира. Впрочем, подумал Степа, внешность иногда бывает обманчивой. Как говорится, не судите о книгах по обложкам.
– Сколько? – спросил Степа.
– Всего полторы тысячи, – ответил мужчина с одухотворенным лицом. – Деньги при вас, молодой человек?
Нет, этот тип, похожий на учителя, наверняка не был байкером. Уж слишком интеллигентно звучала его речь. Степа достал деньги и показал. По лицу мужчины разлилось заметное облегчение.
– Никогда мне эта «Зверюга» не нравилась, – вырвалось у него.
Степа удивленно поднял брови.
– Это мотоцикл моего брата, – сказал мужчина. – Я только один раз в жизни сел на это чудовище. С меня хватило.
– Вам не нравятся мотоциклы? – усмехнулся Степа.
– Нет, мне не нравится только этот, – ответил мужчина. В этот момент он сильнее всего походил не просто на учителя, а на перепуганного вусмерть практиканта, у которого ни с того ни с сего взбунтовался класс. И в его речи неожиданно зазвучал очень странный акцент, похожий одновременно на кавказский и на украинский. – Я однажды попросил Олега подвезти меня на работу. Сначала все было нормально, но потом Олег разогнался, и мотоцикл неожиданно занесло. Я упал. Сломал ногу в девяти или десяти местах. Позже Олег божился, что был ни при чем. И я ему поверил. Знаете, мне кажется… – Он оборвал себя. – Нет, не «кажется». Этот мотоцикл пытался меня убить.
Степа усмехнулся. Похоже, этот тип явно «с прибабахом». Да, шизоидов в мире хоть отбавляй.
Мужчина понял, что сболтнул лишнее, но его уже несло, и он сказал:
– Вообще-то я бы лучше отдал это чудовище в металлолом. Просто мне деньги нужны.
– А как же ваш брат? – спросил Степа, едва сдерживая смех.
– Пойдемте в квартиру, молодой человек, – сказал мужчина, игнорируя вопрос. – Я отдам вам документы…
Они вошли в квартиру. Степе сразу же бросилась в глаза фотография мужчины лет тридцати, широкоплечего, с длинными черными волосами и широким лицом. Огромный нос и крупный решительный подбородок были такими же, как у человека, продававшего мотоцикл. Степа понял, что это и есть тот самый брат, прежний владелец байка.
Фотография запечатлела на лице злобу и ненависть ко всему белому свету.
Лицо казалось Степе знакомым.
– Да, это мой брат, – подтвердил продавец, заметив Степин взгляд. – Он разбился месяц назад. Его хоронили в закрытом гробу… Ладно, – прервал он сам себя. – Давайте наконец разберемся и на этом кончим.
Степа не спросил, с чем это ему предлагают разобраться. Скорее всего, мужчина имел в виду продажу мотоцикла.
Мужчина протянул Степе техпаспорт и выжидающе посмотрел. Степа сказал:
– Может, я сначала проверю?
– Хорошо, – согласился продавец. – Можете сделать круг. Пойдемте во двор.
* * *
Во дворе он протянул Степе шлем и сказал:
– Это запасной шлем Олега. Не тот, который был на нем в день смерти. Тот шлем… В общем, он больше ни на что не годится.
Степа надел шлем, мимоходом подумав о том, как часто люди сообщают то, о чем можно было бы и промолчать. Он сел на «Быструю Зверюгу», включил стартер (удобная все-таки штучка, не надо напрягать ногу), выжал сцепление и дал газ. «Быстрая Зверюга» взревела, словно в самом деле была диким зверем, и выстрелила в морозный воздух синим выхлопом.
И в тот же миг в лицо Степе ударил сладковатый удушливый запах разложения. Кошмарный запах морга. Как будто вместо мотоцикла под ним оказался разлагающийся труп. Степа испугался, что сейчас его стошнит. Прямо в шлем.
Через секунду запах пропал, и Степа с облегчением понял, что это была просто галлюцинация. «На потолке открылся люк – ты не пугайся, это глюк». С каждым может случиться.
«Быстрая Зверюга» сделала попытку выпрыгнуть из-под Степы, словно обрела самостоятельную жизнь, и Степа, совершенно забыв обо всех галлюцинациях и прочих психоштучках, сосредоточил все внимание на управлении мотоциклом. Не хватало еще навернуться во время пробного прогона.
Он описал круг по двору, заглушил мотор и снял шлем.
– Надеюсь, вы не передумали его покупать? – с тревогой спросил продавец, и в его речи снова прозвучал тот же странный акцент.
– Нет, – ответил Степа и отсчитал деньги.
* * *
В этот вечер Степа не стал сидеть над своими ужастиками. Вместо этого он носился по городу на «Быстрой Зверюге» с такой скоростью, словно боялся опоздать на собственные похороны. Холодный декабрьский воздух растекался по стеклу шлема, норовил забраться под куртку; ощущение было приятным. В ушах стоял рев мотора, и это было не менее приятно. И неожиданно Степе захотелось услышать что-нибудь из репертуара «Роллинг Стоунз» – например, «Под моим ногтем»… или «Окрась все черным цветом»…
Что это со мной? – подумал парень удивленно. – Мне же никогда не нравились «Роллинги»… И тут же из глубин подсознания пришел ответ: Ну так и что? Люди часто меняются. Взять, например, Максима Сергеева из группы «Штиль»… Пару лет назад Сергеев удивил всех тем, что распустил группу, продал гитару, купил компьютер и стал писать фантастику – научную и не очень.
«Может, и я вот так же меняюсь, – подумал Степа. – Может быть, когда мне стукнет тридцать пять, я продам машинку, выкину все свои рассказы, наберу группу и буду вопить рок-н-роллы».
Мысль заставила его усмехнуться. Великий писатель Степан Марьяшин, дважды публиковавшийся в журнале «Приключения и фантастика», вопит со сцены рок-н-ролл… вот, черт возьми, будет номер! Интересно, будет ли рок-н-ролл к тем далеким временам хоть кому-нибудь нужен?..
Подумав так, Степа прибавил газу и помчался дальше по улице.
* * *
На перекрестке стоял гибэдэдэшник. Увидев Степу, он поднял свою полосатую палку, приказывая остановиться. «Здравствуй, жопа – Новый Год! – мелькнуло у Степы в голове. – Этого еще не хватало!»
Он ненавидел милиционеров. И не без причины. Несколько раз его задерживали за дела, о которых он понятия не имел. Разумеется, Степа понимал, что ментам надо хоть что-нибудь вписать в дело, что их гоняет начальство за плохое ведение бумажной работы, а потому ментам приходится дергать совершенно незнакомых с этими преступлениями людей… но при этом Степа не считал, что слова «понять» и «простить» являются синонимами. Конечно, милиционер не виноват в том, что он милиционер. Но Степе от этого было не легче.
Степа нажал на тормоз, и гибэдэдэшник, оказавшийся лейтенантом, подошел к нему.
– Лейтенант Кистенко, – представился он. – Ваши права, пожалуйста.
Степа достал карточку, запаянную в прозрачный пластик, и протянул ее гибэдэдэшнику.
– Шлем сними, – потребовал тот, внимательно изучая фотографию и все остальное. – Так, так… Марьяшин Степан Евгеньевич… год рождения… так… категория… А почему номеров нет? – ни с того ни с сего спросил он.
– А я его только сегодня купил, – неприязненно ответил Степа и подумал: «Нашел-таки, к чему привязаться, клоун чертов… Ну что ж, свинья грязь всегда найдет».
«Клоун», однако, не имел ни малейшего желания отступать.
– Где купил? У кого? С рук или в магазине?
– С рук, – ответил Степа. – У мужика одного. Как его звать – не знаю.
– А как на него вышел?
– По объявлению в газете.
– Ты не врешь? – лейтенант посмотрел на Степу в расчете на то, что тот отведет глаза с виноватым видом. Но со Степой этот номер не прошел. Он не привык опускать глаза перед кем бы то ни было.
– Верить или нет – ваше дело, товарищ лейтенант. Я его сегодня купил, завтра буду регистрировать.
– Совести у тебя ни хрена нет, вот что, – вздохнул гибэдэдэшник. – Ну ладно, мотай отсюда. Еще раз поймаю без номеров – оштрафую. Можешь ехать дальше. – И он самодовольно ухмыльнулся, как пьяный барсук.
Степа рванул с места в карьер, подумав при этом: «Чтоб тебя трактором переехало, ты, выблядок сраный!» И снова ему почудился сладковатый удушливый запах разложения. Словно его шлем когда-то был на голове трупа, и запах намертво въелся.
К счастью, это длилось не больше пары секунд. Как и чувство всепоглощающей ярости. И Степа был этому рад. Да, он ненавидел милиционеров, но ему было совершенно не свойственно желать смерти кому бы то ни было. Даже этим «клоунам в серо-голубой форме».
И еще кое-что его тревожило. Это экзотическое матерное словечко «выблядок». До сегодняшнего вечера он никого так не называл. Это было довольно-таки редкое ругательство. Ругань обычно вообще не входила в Степин лексикон, а этого слова Степа не только не употреблял, но и никогда в жизни не слышал – в этом он был уверен на сто процентов.
В конце концов Степа решил, что на сегодня приключений с него хватит, и поехал домой.
* * *
Он остановил «Быструю Зверюгу» у своего подъезда. Заглушил мотор. Убрал ключ в карман. Снять шлем Степа смог только со второй или третьей попытки – так сильно у него дрожали руки. Степе было страшно. Его не покидало ощущение, что в тот момент, когда его остановил гибэдэдэшник, он на несколько минут потерял себя.
Стал кем-то… ну, кем-то другим.
Причем не самым приятным человеком.
Войдя домой, Степа сел в кресло и включил телевизор Показывали старинную новогоднюю комедию с Александром Абдуловым и Семеном Фарадой.
– Ну, как? – спросила мать.
– Нормально, – ответил Степа и заставил себя смотреть на экран.
Семен Фарада бегал по совершенно пустым коридорам за Абдуловым и кричал: «Стой! Стой, товарищ человек! Помогите мене, товарищ человек!» А Абдулов, не отвечая, прошел сквозь стену.
Эта комедия всегда нравилась Степе. Но сейчас даже она не смогла отвлечь его от мрачных мыслей. Так страшно ему еще не было никогда в жизни. И хуже всего было то, что он никак не мог определить для себя причину этого страха.
Хотя бы приблизительно.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В квартире Марьяшиных зазвонил телефон. Степина мать взяла трубку.
– Алло?
– Добрый день, Анна Васильевна, это Николай, – раздался голос на другом конце провода. – Со Степаном можно поговорить?
– Его сейчас нет, – ответила Анна Васильевна. – Он номер получать поехал.
– Какой номер?
– На мотоцикл. Он вчера мотоцикл купил… А что ему передать?
– Мотоцикл, значит, – протянул Николай. – Ну, дает! Что-то не замечал я, чтобы у него тяга к таким вещам была… Ну ладно, Анна Васильевна, передайте, что я звонил. Пусть подъедет ко мне, как только сможет.
– Хорошо, я передам, – сказала Анна Васильевна.
– Спасибо большое, – ответил Николай, и в трубке раздались короткие гудки.
Едва Анна Васильевна повесила трубку, как щелкнул замок, и в квартиру ввалился Степа, распространяя вокруг себя волны холода.
– Фу! – выдохнул он. – Получил наконец!
– Ну и хорошо, – улыбнулась мать. – Да, тебе Коля только что звонил, Яров.
– И чего ему надо?
– Не знаю, он ничего не объяснил. Просил только, чтобы ты срочно подъехал.
– Ага… Ну ладно, сейчас перезвоню, – сказал Степа и взялся за телефон. – Алло? Колян, ты?.. Да ничего, жив пока. Ты как сам-то? А-а… А чего такая спешка?.. Ой, блин! Ты когда сам научишься ремонтировать? Я тебе чего, автосервис?.. В следующий раз платить будешь по полной программе! Привык, видишь ли, на халяву… Ладно, пока ограничусь пивом… Ну разумеется, «девяткой», каким же еще?.. Да, да. Я талант в землю зарываю. А у тебя руки из седалища растут… Ну ладно, короче, сейчас буду.
Степа повесил трубку и направился обратно к двери.
– Что там у Коли? – спросила мать.
– Да тачка у него опять накрылась, блин, – ответил Степа. – Сам ни черта в этом не рюхает, вот и звонит мне… Ну ладно, я поплыл.
– Во сколько будешь? – спросила мать уже вслед.
– Не знаю. К вечеру точно вернусь, – ответил Степа, закрывая за собой дверь.
Николай был на восемь лет старше Степы, но это не мешало им дружить. Лет семь назад Степа даже пытался ухлестывать за Ольгой, младшей сестрой Николая. И не без успеха. Ей тогда было восемнадцать, а ему – только пятнадцать, но им это не мешало. Правда, их роман продолжался всего три месяца, после чего Ольга, ничего не объясняя, послала Степу куда подальше. А потом до Степы дошел слух (в маленьких городках вроде Похмелецка слухи распространяются со скоростью если не света, то по крайней мере звука), что Ольга вышла замуж за байкера с какой-то нерусской фамилией.
Герои сопливых романчиков вроде гриновских часто попадают в такие ситуации. И у них всегда два варианта поведения: они либо хватаются за нож, либо начинают горько плакать и вздыхать: «Ну что ж, любимая, желаю тебе быть счастливой с другим».
Степа не собирался плакать. И этих дурацких фраз он не произносил. Точно так же он не собирался убивать Ольгу или ее мужа. Но все же, встречая ее на улицах – одну, или с мужем, или с сыном Родионом – Степа думал: «Она должна была быть моей».
И по отношению к Родиону он чувствовал то же самое. Конечно же, это было смешно и глупо – ревновать чужого сына, причем не к кому-нибудь, а к его отцу – но Степа ничего не мог с собой поделать. Глядя на этого веселого и очень подвижного малыша, Степа думал: «Он должен был быть моим сыном. Черт побери, почему он не мой сын?!»
От этих мыслей Степа так и не смог избавиться, несмотря на то, что прошло уже семь лет.
Он прекрасно знал и то, что Ольга всего через полтора года развелась со своим байкером. Наверное, было самое время возобновить прежние отношения, но Степа этого не сделал. Частично из гордости, желая, чтобы Ольга сделала первый шаг, частично из страха, что ничего не получится, а частично – по причинам, которых и сам не понимал.
И теперь, сталкиваясь с Ольгой на улицах – а в городке размером с Похмелецк было очень трудно с кем-либо не встретиться – Степа иногда начинал думать, что она, как и он, жалеет о том, что могло бы произойти между ними, но так и не произошло. И кто в этом виноват – ни он, ни она не знали…
Степа остановил «Зверюгу» у дома Николая, поднялся на четвертый этаж и позвонил в дверь.
– Кто там? – спросил детский голосок.
– Это дядя Степа, – ответил Степа. – Папа дома?
– Дома, дома, – раздался голос Николая, и дверь открылась. – Заходи, раздолбай.
– Знаешь, Колян, – сказал Степа, входя в квартиру, – твое лицо чем-то похоже на мою задницу.
– Ну, знаешь! Это ты не Америку открыл, – ответил Николай. – Я это давно заметил. Сходство, конечно, есть, но только все наоборот.
Со стороны это можно было принять за ссору, но на самом деле это был их обычный обмен любезностями.
– Ну, чего там у тебя стряслось? – спросил наконец Степа.
– Да хрен же его знает, – ответил Николай. – Стучит что-то…
– Ну, пойдем поглядим.
Старенькая «шестерка» Николая стояла во дворе. Николай со Степой сели в машину и сделали круг по двору. Степа внимательно прислушивался к шуму мотора. Действительно, к ровному тарахтению примешивался какой-то посторонний стук.
– Похоже, у тебя с карбюратором проблемы. Скорее всего, клапан отходит, – сказал Степа, когда Николай остановил «шестерку». – Это мы за полчаса… ах ты, мать твою! – хлопнул он себя по лбу.
– Ты чего? – удивился Николай.
– Чего, чего… Ничего! – Степа в раздражении ударил кулаком по колену. – Инструменты забыл!
– Ничего, – ответил Николай, – у меня есть. В багажнике лежат… Пошли.
Они вылезли из машины, и Николай открыл багажник. Достал оттуда небольшой деревянный ящичек. Когда он открыл его, Степа так и присвистнул от удивления и зависти. В ящичке, сверкая хромированной сталью, лежал новенький набор инструментов шведского производства: несколько видов пассатижей, гаечные ключи и отвертки самых разных размеров… Мечта любого мастера.
– Классная штуковина! – выдохнул Степа. – За сколько взял?
– Всего за две с половиной, – с гордостью ответил Николай.
– Ни хрена ж себе, – удивился Степа. – «Всего»!
– Так это еще дешево, – усмехнулся Николай. – По блату… Ну, как?
Степа не совсем понял, к чему относится последнее высказывание, а потому ответил так же неопределенно:
– Сейчас поглядим.
Он взял у Николая инструменты, обошел «шестерку» кругом и открыл капот.
– Ну точно! Я ж тебе говорил – клапан, – весело произнес он. – Ну что ж, будем химичить.
Он закурил и углубился в дебри мотора. А Николай отошел в сторону и принялся рассматривать Степин мотоцикл.
Он внимательно осмотрел окраску, обтекатель, фару, бензобак…
На бензобаке вместо привычного знака – слова «Ява» латинскими буквами – было кое-что весьма странное.
Собачья голова и готическая надпись: «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА».
Этот мотоцикл был определенно знаком Николаю. Где-то он его уже видел. Явно видел. Вот только бы еще вспомнить, где.
– Стив! – окликнул он.
– Ну? – отозвался тот, не прерывая своего занятия.
– Ты где этот байк купил?
– Да с рук, у мужика одного, – ответил Степа, не отрываясь от мотора. – Так, так… сейчас… а вот теперь мы еще подкрутим, вот… Ну, вот и все! – Он выпрямился и захлопнул капот.
– Ну, спасибо, братан! – Николай хлопнул Степу по плечу. – А сейчас пошли ко мне, я выставляюсь.
* * *
Николай со Степой сидели на кухне и пили пиво «Балтика № 9» из банок.
– А чего это тебя мой байк заинтересовал? – спросил Степа.
– Да ничего, – пожал Николай плечами. – Просто я его уже где-то видал… А чо за мужик, у которого ты купил? Может, знаю я его?
– А, чухан! – засмеялся Степа. – Заморыш, выблядок в очках… Фуфел, в общем. Да еще и говорит с каким-то акцентом. Не то хачик, не то хохол – не разобрать.
– Байкер, что ли?
Степа захохотал еще громче:
– Да какой он, в жопу, байкер! Он на «Зверюгу» даже взглянуть боится, в штаны ссыт! Я тебе чисто между нами скажу… – Голос Степы понизился до шепота, каким сообщают что-то конфиденциальное. – Он, похоже, чокнутый.
– В каком смысле?
Степа задумался. Он помнил, что счел мужчину, продавшего ему мотоцикл, немного сумасшедшим, а может, даже сильно сумасшедшим – но не мог вспомнить, почему.
– Да хрен же его знает, – ответил он наконец. – Чокнутый, и все тут. Короче, это его брата байк был. Говорит, месяц назад братан кони двинул… – Перед глазами Степы встало лицо с фотографии. И ему пришло в голову, что этот человек ему знаком. Но откуда?.. Хотя, с другой стороны… ничего удивительного. Похмелецк – город маленький.
– Дай-ка еще баночку, – сказал Степа, решив не брать в голову.
– Стив, совесть-то у тебя есть? – поинтересовался Николай. – Тебе ж еще домой ехать!
– Ништяк! – улыбнулся Степа. – Я могу два километра пройти и не споткнуться! Ну, давай, давай!
Николай с удивлением поглядел на своего друга. Действительно, он не казался пьяным или хотя бы поддатым, несмотря на то, что допивал уже четвертую банку крепкого пива. Это было совершенно непохоже на Степу, обычно очень чувствительного к алкоголю. Но…
Но сегодня Степа был вообще непохож на себя, разве не так?
Да, Степа изменился. Николай не виделся с ним две недели, и за это время Степа сильно изменился – причем, похоже, не в самую лучшую сторону. В нем появился какой-то цинизм, совершенно ему не свойственный. То есть цинизм был в нем и раньше, но… как-то в меру, что ли. А теперь цинизма стало слишком много. Взять, например, эти выражения вроде «в штаны ссыт» или «двинул кони»… Или это довольно экзотическое матерное словечко «выблядок»…
Почему-то эти выражения казались Николаю знакомыми. Как и этот мотоцикл, «Быстрая Зверюга».
При чем тут «Зверюга»?
Ладно, в наше дурацкое и циничное время многие говорят «двинул кони» вместо «умер» и «в штаны ссыт» вместо «испугался». Но вот слово «выблядок» – нет, его знали далеко не все. А употребить в качестве ругательства – очень немногие.
Точно так же не у каждого хватило бы соображения
(или его отсутствия)
назвать мотоцикл «Быстрой Зверюгой».
Казалось, еще чуть-чуть – и Николай сможет ухватить то, что вертится у самой границы сознания с подсознанием. Но в этот самый момент Степа пощелкал пальцами перед его глазами и произнес:
– Эй, Колян, ты чо? Не спи – замерзнешь!
Он сказал это настолько по-своему, что у Николая отлегло от сердца, и он загнал свои подозрения подальше.
Во всяком случае, на какое-то время.
Ночью Николаю неожиданно приснился кошмар.
Во сне он оказался на кладбище, у чьей-то могилы. Надгробье тряслось, словно покойник, лежащий под ним, пытался выбраться наружу.
Николай хотел убежать, но ноги не слушались – как всегда бывает в кошмарах.
Памятник наклонился и упал.
Из-под земли показалась рука. Кожа и мышцы отваливались от нее кусками, обнажая почерневшую кость.
Рука зашевелилась, раскапывая, разбрасывая землю. Вскоре к ней присоединилась вторая. Через несколько минут покойник поднялся из могилы.
– Ты думаешь, я помер? – спросил покойник, и Николай понял, что перед ним Степа Марьяшин. – Думаешь, меня можно вот так взять и закопать?
Николай хотел ответить, но не смог издать ни звука.
Из разрытой могилы полезли крысы – огромные, величиной с хорошего щенка. Должно быть, они считали себя чуть ли не коккер-спаниелями. Одна из них забралась Степе на плечо и принялась с явным удовольствием пожирать его щеку. Вернее, то, что от нее осталось.
– Ты думаешь, я помер? – повторил Степа и шагнул к Николаю.
И в этот момент Николай увидел, что это вовсе не Степа. Но рассмотреть, кто именно, он не успел. Он хотел закричать… и проснулся.
* * *
Он сидел, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды, не в силах понять, на каком он свете.
Спустя пять минут он пришел в себя, поплелся в ванную и закурил.
Кошмар начал отступать, таять, как снег под мартовским солнцем. И только голос
(ты думаешь, я помер?)
все еще звучал у Николая
(ты думаешь, меня можно вот так закопать?)
в голове.
Страшнее всего было то, что Николай почти узнал этого покойника.
Почти узнал.
Прошло полтора часа, прежде чем Николай Яров снова смог уснуть.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
За кулисами концертного зала Дворца Детского и Юношеского Творчества кипела жизнь. Шел отчетный концерт детских коллективов – обычное предновогоднее мероприятие. Дети толпились, мешая друг другу, толкались, смеялись и валяли дурака всеми доступными способами. Со сцены доносился высокий мальчишеский голос, поющий «Санту Лючию» на чистейшем итальянском языке. Ведущая, высокая некрасивая женщина, толкалась тут же, среди детей, и кричала:
– Родя! Родя Поган! Ты где пропал?
Маленький мальчик в черных брюках и бархатном черном жилете бросился ведущей под ноги, заливаясь счастливым смехом.
– Вот ведь несносный ребенок! – нервозно проворчала она. – Ты где опять бегаешь, твой выход сейчас!
Дмитрий Клещеев, сидящий за пультом звукорежиссера, лениво зевнул, откинулся на спинку стула, взял список выступающих и лениво пробежал его глазами. Так, и кто это у нас сейчас выступает? Алеша Голубев, что ли?.. Да, Алеша Голубев, «Санта Лючия». После него этот Родя Поган… о Господи, ну и фамилия! Мамаша у него – просто отпад. После развода вернула себе девичью фамилию, а ребенку менять не стала…
Список выступающих был очень длинным. Слава Богу, после этого Погана остается всего четыре человека. Правда, потом придется выдержать еще и утомительное перетаскивание аппаратуры… «О Господи! – подумал Дмитрий. – Как же мне все это надоело!»
Слева и справа от пульта были разложены кассеты. Дмитрий выбрал из правой стопки кассету с наклейкой «Родя Поган. Минусовка».
На сцене Алеша Голубев наконец дотянул свою «Санту Лючию» до конца. Дмитрий выключил магнитофон, вытащил из него кассету, вставил фонограмму Роди. Затем протянул палец к кнопке «Плэй» и стал ждать.
Из-за кулис вышла ведущая.
– Вы знаете, – сказала она в микрофон, – Родя Поган еще даже в школу не ходит, а уже много раз выступал на нашей сцене. И сейчас он споет нам песенку о бутерброде с собакой. Поприветствуйте Родю!
Раздались аплодисменты: многие знали этого веселого, иногда не в меру подвижного малыша с его неплохим голосом и довольно интересной для его шести лет манерой пения. Родя вышел на сцену и профессионально помахал зрителям. Ведущая сунула ему в руки микрофон и ушла.
Дмитрий включил магнитофон, и зал наполнила джазовая мелодия, исполняемая на пианино. Интересно, подумал Дмитрий, почему все эти детские поэты – сплошные бездарности? Специально их таких набирают, что ли? Музыка в этих песенках вполне нормальная, а вот тексты…
Внезапно кто-то хлопнул Дмитрия по плечу.
Дмитрий от неожиданности подскочил. Обернувшись, он увидел Степу Марьяшина. В руках у него был букет цветов.
– Салют, Клещ, – сказал Степа.
– Ну, Стив, ты даешь, – рассмеялся Дмитрий вместо ответа. – Ты чего, от кого-то из этих зафанател?
– Ну, я бы так не сказал, но… что-то в этом роде, – улыбнулся Степа. – Скоро они эту тягомотину завяжут?
– Да еще пара номеров, и все, – сказал Дмитрий, взглянув на список. – А ты в натуре, на фига сюда с цветами приволокся?
И тут Степа единственный раз в жизни прикрылся своим сочинительством.
– Да я тут так. Над одной вещичкой сейчас работаю, понимаешь, – сказал он. – Действие как раз во Дворце происходит. Вот, я и решил изучить, как у вас и что. Заодно в образ героя вживаюсь… Мне бы за кулисы пройти, вот что.
В том, что сказал Степа, была доля правды. Он действительно работал над новым рассказом, действие которого проходило во Дворце. А во-вторых, ему действительно до зарезу нужно было попасть за кулисы. Но эти две вещи были никак не связаны между собой.
Просто сегодня утром Степе вдруг захотелось увидеть Ольгу.
– За кулисы, говоришь? – усмехнулся Дмитрий. До него мгновенно дошло, зачем Степе понадобилось за кулисы. – Значит, и тебя она заполучила в свою коллекцию?
– Ты это о чем?
– Да так – о своем, о мужском. Ну, иди, иди…
Степа вышел из зала. Вслед ему доносился голос Роди, жизнерадостно поющий что-то о двух пацанах, которые стали брать с собой бутерброды на каждую прогулку – на тот случай, если им попадется злая собака.
Ольга Ярова, невысокая стройная шатенка в очках, стояла, прислонившись к стене. Она ждала, когда допоет ее сын. Потом концерт закончится… потом Клещеев или кто-нибудь еще предложит проводить ее до дома… потом проводит до подъезда… а там и до квартиры… потом…
– Оля, – услышала она тихий голос за спиной.
Ольга обернулась и увидела Степу. Он смотрелся немного странно в кожаной мотоциклетной куртке и с букетом роз в руках.
– Степка? – удивилась она. – Вот уж никак не ожидала… Ты как здесь?
– Да я тут так, – улыбнулся Степа, – мимо проезжал. Дай, думаю, загляну… – Он протянул ей цветы. – Это тебе.
Ольга смущенно улыбнулась:
– Спасибо… А ничего у тебя прикид! – вдруг хихикнула она.
«Вот ведь балбес! – обругал себя Степа. – Это же я ей комплименты делать должен, а не наоборот!» И сказал:
– А ты так просто картинка! Чес слово!
В своем красном жакете и черной юбке Ольга действительно выглядела весьма привлекательно. В ответ на его комплимент она покраснела, и Степе на какую-то секунду показалось, что он видит перед собой ту восемнадцатилетнюю студентку музыкального училища, в которую он влюбился до потери памяти семь лет назад. Он смотрел на нее, на ее высокие скулы, полные губы, идеальный овал лица.
Губы имели яркий насыщенный цвет – Степа очень сомневался, что такими их сделала помада. Кожа была очень гладкой, чуть смугловатой – такой цвет обычно дает тональный крем. Но Степа почему-то не думал, что Ольга им пользуется.
Может, Ольга и не была идеальной женщиной. Может, в ее лице была масса недостатков. Но если они и были – за них с лихвой расплачивались глаза. Таких глаз Степа ни у кого не видел ни до встречи с Ольгой, ни после. Прозрачные, сероватые глаза. Не в первый раз Степе пришло в голову странное сравнение. Он подумал: «У нее глаза цвета облачного сентябрьского дня». На мгновение он прочитал в ее глазах ничем не прикрытое желание броситься ему на шею – как в те времена…
Впрочем, через мгновение Ольга овладела собой. Студентка исчезла, и перед Степой вновь возникла спокойная, уверенная в себе молодая женщина, знающая себе цену. Она вопросительно взглянула на него, явно собираясь спросить, за каким чертом он сюда вообще приволокся… Но прежде, чем она произнесла хоть слово, Степа ее опередил.
– Оль, тут же скоро кончится? – спросил он.
– Ну? – Ольга выжидающе посмотрела на него.
– Ну, я тут случайно на мотоцикле, так подумал, может, тебя подбросить?
– Куда?
– До дому, до хаты, разумеется.
– До дома – до подъезда – до квартиры – до койки?
Степа помрачнел:
– Не издевайся, Оля, ни к чему это… Так как, подкинуть тебя или как?
Ольга встряхнула головой – при этом красиво взметнулась волна каштановых волос – и ответила:
– Вообще-то я по магазинам собиралась пройтись… Ну ладно, сейчас Родька допоет, я его домой отправлю, а ты меня тогда до рынка довези и обратно, хорошо?
– Ладно, – улыбнулся Степа.
За кулисы вбежал Родя с сияющими глазами и спросил:
– Мам, ну как я спел?
– Хорошо, – ответила Ольга и строго добавила: – Родион, сейчас ты пойдешь домой, а меня дядя Степа на рынок отвезет. Иди прямо домой, нигде не задерживайся. Понял?
– Понял, – сказал Родя. – А можно я к Володе зайду?
– Сначала домой, – еще строже сказала Ольга. – Сиди, жди меня. Я приду, тогда и пойдешь… Да, кассету у дяди Димы забери, прямо сейчас.
Родя убежал, а Ольга со Степой вышли в коридор.
– Ты меня на улице подожди, – сказала Ольга. – Я сейчас, только пальто возьму.
Увидев мотоцикл, Ольга едва устояла на ногах. Это был тот самый мотоцикл, из-за которого, в конечном итоге, и не заладилась ее семейная жизнь.
Мотоцикл ее бывшего мужа.
«Быстрая Зверюга».
«Интересно, откуда он у Степы?» – подумала Ольга, но ту же отогнала эту мысль. Она знала, что Олег Поган погиб месяц назад. Разумеется, родственники Олега продали мотоцикл, и купить его мог кто угодно. В том числе и Степа Марьяшин.
Затем у Ольги мелькнула мысль: «А что, если мотоцикл мне поможет? Он мою семью разрушил – так может, благодаря ему у меня со Степой все будет нормально?..»
Но это была слишком уж несерьезная мысль. Глупо было обвинять неодушевленный металл, и не менее глупо было на него надеяться. Ольга даже улыбнулась – и что за чушь приходит ей в голову!..
Степа Марьяшин, симпатичный, немного застенчивый парень, не лишенный литературного дара, нравился ей – и как человек, и как мужчина. Когда-то она была буквально до потери пульса влюблена в него… до тех пор, пока не появился Олег.
Кстати, их роман с Олегом начался точно так же. Олег подъехал к училищу и предложил ее подвезти. Ольга согласилась не раздумывая. Байкер производил приятное впечатление. Он был совершенно непохож на маньяков вроде Чикатило или Муханкина, к тому же Ольга была более или менее знакома с ним.
Он тогда еще отпустил довольно остроумную шуточку насчет того, что их имена весьма подходят друг к другу.
Ольга и Олег…
Оказалось, что, кроме имен, у них не было ничего схожего. Ольга поняла это слишком поздно. Олег оправдал свою молдавскую фамилию полностью. На все сто. Уже через полгода Ольга решилась подавать на развод, но в самый последний момент поняла, что беременна.
Ей все-таки нужно было развестись, невзирая на беременность. Но, как спел много позже Юрий Лоза – «так устроено от Бога бабье существо: пусть жестокий, пусть убогий, пусть кретин, но – свой! Пусть подонок, пусть ублюдок, пусть свинья и дрянь – все равно прощают, любят, а зря…» Она-то, дура, еще на что-то надеялась, была способна верить, что с рождением ребенка у них с Олегом наконец-то будет нормальная семья, но…
Оказалось, что Олегу абсолютно наплевать на сына. Поган так и остался Поганом. Для него не существовало ничего, кроме мотоцикла.
Ничего, кроме «Быстрой Зверюги».
Год или больше после развода Ольга прожила, словно во сне. Все вокруг казалось каким-то однообразным, серым, нереальным и словно бы ее не касалось. Затем она как будто очнулась. И поняла, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Ольга оставалась весьма привлекательной женщиной. А вокруг было много привлекательных мужчин. Но, к сожалению, все слишком уж напоминало одну из песен Макаревича: «А мужиков вокруг – хоть пруд пруди, и все хотят одного…»
И тогда Ольге все чаще стал вспоминаться Степа Марьяшин. Если бы она подождала три года, пока ему не исполнилось восемнадцать, и вышла замуж за него – кто знает, как сложилась бы ее жизнь?..
(но, может быть, и сейчас еще не поздно?)
Встречая Степу на улицах, Ольга бросала на него красноречивые взгляды. Но он темнел лицом и отворачивался. Однако при этом, чтобы не обидеть ее, он делал вид, что раскуривает погасшую сигарету.
А сегодня он приехал и подарил ей цветы… Ольга здорово волновалась. Никто, кроме Степы, не дарил ей цветов. Даже Олег. Да и все остальные парни, с которыми она встречалась после развода… А Степа пришел с цветами – как тогда, семь с половиной лет назад.
Тогда он две недели подряд ходил за ней, как тень, оставаясь незамеченным. А потом неожиданно появился возле музыкального училища с букетом красных роз – высокий длинноволосый паренек с застенчивой улыбкой на тонко прорисованном лице, похожем на лицо молодого Бориса Гребенщикова…
– Оля! – раздался рядом с ней Степин голос. – Ты что, заснула?
Ольга вздрогнула, почти физически чувствуя, как ее выдергивают из воспоминаний, словно из болота.
– Нет, – сказала она. – Просто… просто задумалась. На байк твой посмотрела и вспомнила кое-что.
– И что, если не секрет?
Ольга чуть не брякнула: «Бывшего мужа». Но вовремя удержалась. Степа подарил ей цветы – а это обычно означает, что парень настроен серьезно. И в такой ситуации напоминать ему о сопернике – не самое умное дело.
– Так… всякое разное. Так мы поедем или нет?
– Разумеется, поедем, – улыбнулся Степа и протянул ей второй шлем.
Ольга рассмеялась:
– А признайся, ты ведь сразу был уверен, что я с тобой поеду! Все приготовил…
Степа ничего не ответил. Он сел на «Зверюгу» и убрал упор. Ольга села у него за спиной, и тогда он нажал на стартер. «Зверюга» завелась мгновенно, несмотря на двадцатиградусный мороз.
– Поехали! – прокричал Степа сквозь рев двигателя и дал газ.
Ветер немедленно ударил Ольге в лицо, забрался под пальто. Ольга поежилась и крепче прижалась к Степиной спине. Ощущение ей понравилось.
Между ног у нее ровно гудел двигатель «Зверюги», и дрожь от мотора передавалась Ольге. Нельзя сказать, что ощущение слишком возбуждало ее – но все же напоминало ей о том, что там находится и для чего оно предназначено. «О боже, и когда-то я ненавидела мотоциклы? – подумала она. – Надо же было быть такой дурой!»
Она не могла видеть лица Степы, но почему-то ей казалось, что он улыбается.
Два часа спустя Степа остановил «Зверюгу» у Ольгиного дома. Ольга сняла шлем, сказала:
– Спасибо, что подкинул.
– На здоровье, – ответил Степа. – Кушай, только смотри не обляпайся.
Ольга рассмеялась:
– Ну, блин, ты все тот же! Совсем не меняешься!.. А кстати, ты где Новый год встречать собираешься? – вдруг спросила она.
– У Коляна, братана твоего, – ответил Степа. – Он меня еще вчера пригласил… А что?
– Да так ничего, – ответила Ольга. – Я, кстати, тоже там буду. – И вдруг, повинуясь какому-то безотчетному порыву, она обняла его. – Эх ты, Степашка, – прошептала она. – Зайчик мой!
Она быстро поцеловала Степу в губы и скрылась в подъезде, оставив Степу в совершенной прострации.
Степа постоял минут пять с дебильно-счастливой улыбкой на лице, затем вздохнул, надел шлем и зашагал назад к «Зверюге».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ольга вошла в квартиру.
– Оля! – позвала ее из комнаты мать. – Ты на рынок ходила?
– Ага, – ответила Ольга. – Меня Степа на мотоцикле подкинул.
– Какой Степа?
– Ну, Марьяшин, не помнишь, что ли?
Валентина Фоминична задумалась.
– А-а, Степа Марьяшин… такой интеллигентный мальчик, – сказала она наконец. – А ведь говорила же я тебе тогда: подожди три года да выходи за него замуж…
– Уф, мама! – раздраженно воскликнула Ольга. – Моя жизнь, мое дело! Мы с тобой уже сколько раз про это говорили…
Если Ольга Ярова расходилась, остановить ее можно было разве что ядерным взрывом – и то никто не мог дать стопроцентной гарантии. Сейчас она набрала в грудь побольше воздуха и приготовилась произнести один из своих самых убедительных монологов на тему «Не лезьте в мою личную жизнь», но тут из кухни выбежал Родя и спросил:
– Мама, а это не тот дядя Степа, про которого ты мне читала?
– Нет! – резко ответила Ольга. – И не лезь, когда взрослые разговаривают, сколько раз тебе говорить!.. Кого там еще несет?
Последняя фраза относилась к звонку в дверь.
Оказалось, что пришел Николай. Обе женщины обрадовались: Валентина Фоминична – потому, что Николай был лучшим миротворцем в их семье, а Ольга – потому, что любила брата и каждый раз радовалась его приходу.
– Проходи, Коля! – сказала она. – Сейчас чай поставлю… Родя! Родион! Иди посмотри, кто пришел!
Родя выбежал из своей комнаты, словно маленький смерч, и они с Николаем начали отчаянно валять дурака.
Ольга ушла на кухню. Она налила в чайник воды, включила газ, поставила чайник на плиту и хотела уйти. Но тут ее взгляд упал на небольшую лакированную доску, которую она принесла с работы три недели назад. В центре этой доски была укреплена стрелочка, которая свободно вращалась. Слева от стрелки было написано слово «ДА», справа – «НЕТ». Сверху полукругом располагались цифры, от нуля до девяти. Снизу – таким же полукругом буквы, от «А» до «Я».
Дощечка для спиритических сеансов.
Недели три назад после работы они засели в студии звукозаписи Дома Пионеров, которая служила еще и репетиционным залом группы «Деффект», в которой Дмитрий Клещеев играл на бас-гитаре. Дмитрий ради смеха принес эту доску. Они тогда попытались – без успеха, разумеется – вызвать дух Клиффа Бартона, а потом Ольга взяла эту дощечку домой – естественно, на время.
Сейчас Ольге пришло в голову, что этот эксперимент можно бы и повторить. Тем более что атмосфера для этого была самая подходящая – шесть часов вечера, уже капитально стемнело, и сегодня, кстати, полнолуние… Ольга подумала, что неплохо было бы отослать куда-нибудь Родю, потом решила, что не стоит этого делать. Родя всегда понимал каким-то шестым чувством, когда его отсылают действительно по делу, а когда хотят избавиться от него, а потому он чувствовал себя прямо-таки обязанным узнать, что такое творится без его участия.
Ольга с доской в руках вошла в комнату.
– Ну, и что это такое? – спросил Николай. – В «Поле Чудес» играть будем?
– Ничего подобного, – возразила Ольга. – Займемся спиритизмом?
– А чо такое «спиритизм»? – встрял Родя.
– Вызывание духов, – ответил Николай, смеясь. – Ну ты, Оля, выдала хохмочку! Неужели ты действительно веришь в эту ерунду?
Однако Валентина Фоминична заинтересовалась:
– А это интересно! Как это делается?
Она очень интересовалась изотерикой, парапсихологией, оккультизмом и прочими потусторонними штучками.
Родя тоже проявил интерес:
– Мама, а что за духи? – спросил он, и глаза его загорелись. – Это как в том фильме, «Привидение»?
– Ну, почти такие же, – ответила Ольга, удивляясь, откуда ее сын знает об этом фильме. Она же не позволяла ему смотреть такие вещи. – Давай-ка тащи свечи – они на кухне, в шкафчике над столом.
Родя нетерпеливо махнул рукой:
– Да знаю я!.. Сколько тащить?
– Сколько найдешь.
Малыш убежал, а Ольга принялась объяснять:
– Надо представить себе какого-нибудь человека, естественно, покойника. Все равно, кого, только представлять надо во всех подробностях – может, кто-нибудь и появится…
– Если появится, – язвительно вставил Николай.
– Да подожди ты, – отмахнулась от него Ольга и продолжала: – Короче, вот эта стрелка будет крутиться, указывать буквы. Надо, чтоб ручка и бумага под рукой были, все это надо записать. Мам, у тебя есть?
– Есть, – ответила Валентина Фоминична, протягивая дочери блокнот и карандаш. – Годится?
– Вполне. Будешь записывать. Прямо сейчас и начнем… Родион, куда ты опять пропал?
В комнату вбежал Родя, держа в руках шесть больших стеариновых свечей – Яровы держали их дома на тот случай, если отключат электричество. Ольга придвинула журнальный столик, и все расположились вокруг него. Валентина Фоминична сидела на кровати, с которой вот уже больше двадцати лет пересаживалась разве что в инвалидную коляску. Остальные расселись на стульях. Родя сел на колени к Николаю.
Ольга установила четыре свечи по углам столика, но в этот момент Николай сказал:
– Извините, я пойду покурю. – И быстро вышел из комнаты.
Его можно было понять – воздух в комнате был тяжелым, как всегда бывает в комнатах лежачих или сидячих больных. К тому же застоявшийся запах лекарств трудно было переносить. Через десять-пятнадцать минут запах переставали замечать, но эти минуты тоже надо было как-то пережить. Николай в таких случаях подкреплял себя хорошей порцией никотина.
Через пять минут Николай вернулся, и по комнате разнесся аристократический аромат качественного табака.
– О-о, чисто мужской дух, – улыбнулась Валентина Фоминична.
Ольга улыбнулась в ответ:
– Сейчас тут будет еще один дух, я думаю.
С лица Николая не сходила скептическая улыбка, но глаза горели, и это не укрылось от внимания Ольги.
Валентина Фоминична положила на колени блокнот и открыла его на чистой странице. Родя снова устроился у дяди на коленях. Ольга поставила доску на столик, зажгла свечи и погасила свет.
В комнате воцарилось молчание. Всем было жутковато.
– Протяните руки, – приказала Ольга. – Соедините их над стрелкой.
Николай почувствовал это первым.
В тяжелом застоявшемся воздухе стало собираться что-то невидимое, но тяжкое и словно бы электризующее. Стрелка задрожала.
– Здесь есть кто-нибудь? – спросила Ольга.
Стрелка плавно повернулась и остановилась на слове «ДА».
– Гос-спо-ди, неужели я это вижу? – прошептал Николай.
Стрелка сделала полный оборот и застыла на том же месте.
– Кто ты? – спросил Николай.
Стрелка плавно качнулась из стороны в сторону и стала указывать буквы. Валентина Фоминична начала водить карандашом по бумаге. На чистом листе блокнота стали появляться буквы: «Б… О… Р… И… С…»
– Борис, – прочитала женщина.
Все вздрогнули. Среди их умерших знакомых не было ни одного человека по имени Борис. Ольге стало страшно. Она уже пожалела, что затеяла этот сеанс.
Остальные в какой-то мере чувствовали то же самое. Один только Родя отнесся к этому безучастно. Ему было всего шесть лет, и больше всего его интересовало, как это так получается, что стрелка движется сама по себе.
– А ты правда мертвый? – спросил он.
«ДА», – указала стрелка.
Николай хотел что-то спросить, но тут стрелка бешено завертелась, задерживаясь на каждой букве не больше двух секунд. Валентина Фоминична едва успевала записывать.
– «Оля, ты в опасности», – прочитала она через полминуты.
Ольга спросила:
– Кто мне угрожает?
«ОЛЕГ», – ответил дух.
Родя пожал плечами и вышел из комнаты. Ему все происходящее было глубоко до лампочки. Остальные удивленно переглянулись. Среди их знакомых был всего один Олег – Олег Поган, бывший Ольгин муж… но он никак не мог угрожать. Не только Ольге, но и вообще кому бы то ни было. Правда, начальника Николая тоже звали Олегом, но он даже не знал Ольгу.
– Какой Олег? – спросила Ольга.
«ОЛЕГ ПОГАН»,– ответил дух.
Валентина Фоминична произнесла:
– Но он же умер?
Теперь стрелка стала двигаться гораздо спокойнее. Буквы медленно складывались в слова: «СМЕРТИ НЕТ». И затем: «БЫСТ…»
Слово осталось неоконченным. На кухне что-то с грохотом упало, и от неожиданности все подскочили. Ольга встала:
– Пойду посмотрю.
Но на кухне все оказалось в порядке. Просто сиамская кошка по имени Принцесса опрокинула какую-то банку, но, к счастью, не разбила.
На кухне кошка уронила банку…
Ольга вернулась в комнату матери, снова села на стул. Все вновь вытянули руки над столиком, и Николай громко спросил:
– Борис, ты здесь?
Стрелка не шелохнулась. Да и ощущение чего-то тяжелого, электризующего ушло. Воздух снова стал просто воздухом – разве что чуть застоявшимся из-за того, что комнату проветривали раз в год по обещанию.
Валентина Фоминична пробежала глазами листок с ответами Бориса.
– Интересно, что он имел в виду? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. – «Быст…»… «Быстро беги отсюда»? Так, что ли?
Никто не ответил. А Николай вдруг подумал – словно кто-то подсказал ему на ухо: «»Быстрая Зверюга». Вот что он имел в виду».
Внезапно Николай вздрогнул.
«Что это взбрело мне в голову?»
Вопрос остался без ответа.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Новогодняя вечеринка началась неплохо. Николай с Татьяной еще накануне нарядили елку и все тридцать первое декабря провели за уборкой, в походах по магазинам и на кухне. Степа и Ольга были приглашены к одиннадцати.
Ровно в одиннадцать вечера под окнами раздался треск мотоцикла.
– Небось Степан приехал, – улыбнулась Татьяна.
– Точно, – ответил Николай, и они оба рассмеялись.
Степа Марьяшин, несмотря на свою прямо-таки патологическую лень, был на редкость пунктуальным человеком. Если он обещал прийти в одиннадцать часов вечера – он приходил ровно в одиннадцать вечера, ни минутой раньше или позже. «Это просто парадокс какой-то, – говорил про него Николай. – Ну как такой лентяй может быть настолько пунктуальным?»
Музыкальный звонок сыграл несколько тактов из «Хей, Джуд», и в квартиру ввалились Степа, Ольга и Родя.
– С наступающим! – крикнули они хором, и Степа достал из-под куртки бутылку дорогого греческого коньяка.
– Ну, ты даешь! – восхитился Николай, принимая у него бутылку и рассматривая красивую этикетку. – Ты, я смотрю, богатеешь прямо на глазах!
– А, фигня, – улыбнулся Степа. – Гонорар я вчера получил. Ты приколись: я, когда еще в Москве учился, передал повесть в какой-то там ихний журнал. Ну, эту, «Я – малолетний грабитель могил», помнишь?
– Ну?
– Ну и вот. Приколись, когда еще передал, а напечатали только неделю назад. Ладно хоть бабки вовремя прислали!
Все рассмеялись. Тем временем Ольга протянула Татьяне коробку дорогих конфет, а Родя преподнес Вовке искусно выполненную модель сотового телефона, которую сам же и сделал из картона и цветной бумаги.
Когда наконец отзвучали первые «с наступающим» и «и вас туда же», Николай изобразил широкую улыбку и сказал, как профессиональный тамада:
– Прошу к столу!
Вечеринка началась. Катю уложили спать. Родя и Вовка остались со взрослыми, поскольку находились в том возрасте, когда от них ничего уже не скрывают. За исключением, разумеется, папиных доходов и маминых расходов.
Когда выпили за проводы старого года, Николай принес гитару. Это был предмет его гордости, потому что он сделал ее сам. Он умудрился сделать полуакустическую гитару, не имея никаких специальных станков или инструментов. Степа тут же сказал:
– А дай-ка, Колян, я чего-нибудь залабаю!
До того, как всерьез взяться за писательское ремесло, Степа играл в группе с довольно странным названием «В глазах потемнело». Название было чем-то вроде пародии на «Ногу свело», хотя стиль отличался, как день от ночи.
Николай, усмехнувшись, протянул ему инструмент. Степа настроил его и запел: «К вертикали стрелки приближаются, как бы времени замедлив ход…»
Всем стало немного грустно. Когда Степа пропел последнюю строчку, Николай сказал:
– Конечно, хорошая песня, никто не спорит. Но ты это, давай лучше чо-нибудь такое, что мы все знаем. Такое, хоральное.
– Типа «Лет ит би»? – немедленно отреагировал Степа.
– Можно, – ответил Николай.
– Уф, не надо этой американщины! – воскликнула Ольга. – Лучше «Замыкая круг»! Помнишь?
– Ну еще бы, – улыбнулся Степа, но улыбка почему-то вышла немного грустной. – Помните, как мы ее на голоса разложили? Как Крис Кельми, в старые времена…
Все присутствующие помнили и разложение на голоса, и текст. Некоторое время они препирались по поводу тональности, потом Степа мастерски сыграл вступление и запел:
Вот одна из тех историй,
О которых будем спорить –
И не день, не два, а много лет…
Татьяна подхватила:
Началась она так просто:
Не с ответов, а с вопросов –
До сих пор на них ответа нет!
После чего она кивнула мужу, и тот продолжил:
Отчего стремятся к свету
Все растения на свете?
Отчего к морям спешит река?
Ольга, не дожидаясь, пока ей напомнят, допела куплет высоким чистым голосом:
Как мы в этот мир приходим?
В чем секрет простых мелодий?
Нам хотелось знать наверняка!
И припев они запели хором:
Замыкая круг,
Ты назад посмотришь вдруг --
Там увидишь в окнах свет,
Сияющий нам вслед!
Пусть идут дожди --
Прошлых бед от них не жди:
Камни пройденных дорог
Сумел пробить росток!
В черном лакированном корпусе инструмента отражался стол, сидящие за ним люди, елка, сверкающие огоньки гирлянды…
Напевая простые, но хватающие за душу слова старого рок-гимна, Ольга вдруг без всяких причин подумала об Олеге. На всех вечеринках он был душой компании. Прекрасно пел, прекрасно играл на гитаре… за исключением тех случаев, когда напивался или ширялся.
«Что за чушь лезет в голову? – одернула она себя. – Он в прошлом. К тому же погиб. А сейчас есть Степа… Интересно, захочет он после этого меня до квартиры проводить? Или пригласить его самой?.. Нет… не стоит, наверное. Опять скажет — издеваешься… Или не скажет?»
А Степа в это время пел:
Если солнце на ладони,
Если сердце в звуках тонет –
Ты потерян для обычных дней…
Ольга взглянула на Степу. И…
…и не увидела его. Вместо Степы за столом сидел Олег Поган.
Но… о Господи, в каком он был виде!
Его кожа посинела. Череп был расколот, и сквозь трещину виднелся мозг, уже превратившийся в гнилую кашу. Глаза провалились внутрь, и из них стекал по щекам желтый гной, похожий на сопли.
Когда Олег открывал рот, обнажались почерневшие зубы. Олег пошевелил один из них языком, и зуб выпал прямо в тарелку. За ним последовал язык. При этом он все еще шевелился в салате, словно некий омерзительный червяк.
За столом сидел и играл на гитаре разлагающийся труп.
Хуже всего было то, что ни Николай, ни Татьяна, ни мальчики этого не замечали.
Труп повернулся к Ольге и кивнул, показывая, что пришел ее черед петь. Ольга испугалась, что ее вывернет прямо в тарелку, как только она откроет рот, но каким-то чудом она сумела взять себя в руки и пропела чуть дрогнувшим голосом:
Для тебя сияет полночь
И звезда спешит на помощь,
Возвращая в дом к тебе друзей!
И в ту же секунду кошмар отпустил ее. Степа снова стал самим собой – если, конечно, вообще становился кем-то другим. И никакого Олега.
Все запели припев, и Ольга с облегчением присоединилась к ним.
Когда наконец прозвучали завершающие аккорды, Ольга достала пачку «21 века», дрожащими руками вытащила сигарету и нервно закурила. Мужчины не остались в стороне и задымили «Честерфилдом», предложенным Степой. Татьяна поспешно принесла из кухни пепельницу.
– Ну что, ребята, – спросил Николай, разливая коньяк по рюмкам и оглядывая всех по очереди, – кто из нас скажет тост?
Взгляды присутствующих обратились на Степу.
Почему-то все считали, что писатель должен уметь говорить тосты лучше других.
– Ой, блин!.. – притворно вздохнул тот. – Всегда Степа, Степа, Степа… Ну слушайте. – Он встал, поднял рюмку, выдержал эффектную паузу. – В общем, так. Этот год хорошо кончается. Вот мы тут сидим, поем, нам всем хорошо. Нам всегда было хорошо вместе. – При этих словах он взглянул на Ольгу. – Итак, пусть и в Новом году нам будет так же хорошо, как и в последние часы старого – и даже еще лучше!
Он чокнулся со всеми и лихо опрокинул рюмку в рот.
Потом Николай отобрал у Степы гитару, и они прекрасно спели на два голоса «Разожги во мне огонь». Но не успели они закончить песню, как Татьяна взглянула на часы и воскликнула:
– Боже, уже без пяти! Коля, неси шампанское!
Николай поспешно принес из кухни запотевшую зеленую бутылку. Татьяна включила телевизор.
На экране возник седой красномордый мужик – президент. Было заметно, что он уже изрядно «поздравил» свой народ и держится только чудом. Из динамиков донесся его голос:
– Ну… Дорогие, понимаешь, россияне!..
Николай на правах хозяина пытался открыть шампанское с наименьшим ущербом. Наконец ему это удалось – и как раз вовремя. В тот момент, когда золотистый шипучий напиток полился в фужеры, пьяная физиономия президента пропала с экрана, а на ее месте возникли часы и начали отбивать время.
Полночь.
Степа сказал:
– Новый год только что наступил. Пусть нас сначала самый маленький поздравит.
– Ну, Катька уже спит, – ответила Татьяна, – так что пускай Родя…
Родя с Вовкой играли под столом.
– Эй, Родион! – позвал Николай. – Ты где?
Малыш поспешно вылез из-под стола и сказал:
– Спокойной ночи!
Похоже, он забыл, что сегодня праздник. А может, просто перепутал от волнения.
Николай засмеялся:
– Вот так новогодний тост!
Все засмеялись. Родя от обиды готов был заплакать, и Степа поспешил ему на помощь:
– Ну, ты чего, Колян! Парень пошутил, надо же понимать такие вещи!
– Ну конечно, пошутил, – поддержала Татьяна, бросив на мужа укоризненный взгляд: мол, вот, обидел племянника на праздник. – С Новым годом, Родя!
– С Новым годом, – ответил Родя и с облегчением засмеялся.
* * *
Полгода назад Николай подключился к кабельному телевидению. Обычно ему нравилось смотреть шестнадцать каналов, но сегодня все словно сговорились. По всем каналам передавали одно и то же – старые песни в новой аранжировке. Поэтому Николай выключил телевизор. Степа вновь завладел гитарой и предложил спеть Роде. Малыш спел «Бутерброд с собакой» и «Дело было в штате Оклахома», а потом удивил всех, исполнив хард-роковую «Деревянные церкви Руси», которую успел выучить неизвестно где и когда.
К двум часам ночи голоса охрипли от бесконечного пения и приличного количества выпивки, а пальцы у Степы и Николая распухли и болели от струн. Тогда Николай поставил инструмент в угол, и дальше пошли просто разговоры. Степа принялся травить байки из своей московской жизни.
Эти байки, совершенно неправдоподобные, Степа рассказывал настолько серьезно, что нельзя было не поверить. И слушатели на всякий случай верили. Все равно проверить их не представлялось возможным.
– Я там на Новый год, было дело, Дедом Морозом подхалтуривал, – рассказывал Степа. – В фирме мне выделили мешок, бороду и Снегурочку… ничего смешного, кстати. Смеяться потом будете.
Ну, так и вот. Идем как-то в адрес. Открывает чувак лет семи – приколись, в косухе и с гребнем на голове. Ни хрена ж себе, думаю, куда родители этого щенка смотрят? Не, ну такой сопляк – и уже панкует! А тут и родители выходят – оба в коже и с гребнями. У мамочки еще во-от такая крысятина на плече сидит, величиной с французского бульдога.
– О времена, о нравы, – заметил Николай.
– Но по мне, так лучше уж дети-панки, чем вундеркинды, – продолжал Степа. – Помню, поздравляли мы этакого заморыша лет шести, в очках и в строгом костюмчике. Ну, попросили мы его, как водится, стишок рассказать – ну, там, «здравствуй, гостья-зима», или еще что-нибудь. А он вдруг выдает:
Я женщину одну любил
Тому назад лет двадцать.
Но у нее был муж дебил,
И нам пришлось расстаться…
И так далее, всего минут на сорок. Представляете, да? Чего такому дарить – хрен же его знает. Ну, запускаю я руку в мешок, вытаскиваю первое, что попалось. Оказалось – букварь. Ну ничего, красивый букварь. Не то что те уроды, по которым мы учились…
Степа сделал паузу.
– Ну, а вундеркинд-то что? – нетерпеливо спросил Николай.
– А что вундеркинд? Смотрит на меня из-под очков и спрашивает: «Ну ты чего, дед – совсем? Я ж тебя просил китайско-русский словарь и полное собрание сочинений Шопенгауэра в оригинале, а ты чего принес? Эх, ты…»
Все расхохотались.
– Нет, это-то еще ничего, – сказал Степа, когда смех затих. – Там всякое бывало, конечно – всего не расскажешь. Особенно здесь.
– Почему? – удивилась Татьяна.
– Ну, здесь же дети.
– Ну, ты и сказанул! – усмехнулся Николай. – Дети сейчас в некоторых вопросах грамотнее нас.
– Вообще-то да, – согласился Степа. – Дети сейчас – ого! Взять хоть тех же панков или вундеркиндов. Киндер-сюрпризы, мать их так…
– Степа! Не выражайся, пожалуйста, здесь дети, – напомнила Татьяна.
– Ничего, ничего. Они сейчас грамотные… Так вот. Идешь по улице – в шубе и бороде, потому что переодеваться некогда – а тебе вслед кричат: здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты! Ты подарки нам принес… хм… сами понимаете. Ну, и шуточки у них соответственные. То водой из пистолета окатят – прямо на улице, когда мороз двадцать градусов, то еще что-нибудь… А то один раз в адресе. Девочка, этакий ангелочек – синие глазки, светлые кудряшки – говорит так – сладко, чуть дыша: «Дедушка Мороз, протяни вперед ручки и закрой глаза». Я, как дурак…
– Почему – как? Даже обидно, – вставил Николай.
– Я, как дурак, делаю все, как она говорит, – продолжал Степа, пропуская выпад Николая мимо ушей. – Ладно. Слышу – щелк! Открываю глаза – ни фига себе, у меня руки уже в браслетах! Ну, то есть, в наручниках. Девочка в осадок выпадает от смеха. Папаша ее тут же стоит, весь красный от смущения: «Вы уж извините, – говорит, – я в милиции работаю, каждый вечер на жене тренируюсь наручники надевать. Вот дочка и насмотрелась».
Николай, Ольга и Татьяна уже стонали от смеха. Ольга хохотала так, что ее очки упали в салат.
– Степка, хватит! – стонала она, вытирая слезы. – Перестань! Ты меня убьешь!
– Да это еще ерунда, – ответил Степа. – А однажды случай был… – И он перешел к следующей байке.
* * *
Наконец Николай сказал, что хватит ржать, иначе они все лопнут. Степа не возражал – его запас «случаев из жизни» уже подошел к концу. По крайней мере, на сегодня.
Все перекурили, чтобы немного успокоиться. Степа рассказал о своей новой повести, затем они с Николаем заспорили о том, что лучше – компьютер или пишущая машинка. Степа утверждал, что у машинки есть по крайней мере два неоценимых достоинства: во-первых, не зависишь от отключения электричества, а во-вторых, не так сильно устают глаза. Николай возражал, что на этом все ее достоинства начинаются и заканчиваются («уж ты мне поверь, как программисту!»). А потом, без всякого перехода, разговор переключился на то, что в последние несколько лет в Похмелецке стало происходить слишком много жутких и странных событий. Например, прошлой зимой – как раз под Новый год – на вокзале погибли двое мужчин.
Они погибли как-то странно. Одного в буквальном смысле разорвало пополам, а второго – опять же в буквальном смысле – размазало по стене, как какого-нибудь комара по бамперу автомобиля.
Эти двое были нездешними. В Похмелецке о них и об их смерти ходили разные сплетни – одна другой круче. Одни полагали, что эти люди были здесь просто проездом и их смерть была чистой случайностью, другие считали их некими сверхсекретными агентами, чуть ли не из ЦРУ, но подавляющее большинство сходилось на том, что это были террористы. Утверждали, что у них было взрывное устройство нового типа – очень маленькое, совершенно бесшумное и невероятно мощное. По каким-то причинам оно сработало раньше, чем его успели заложить. И взрыв разорвал пополам одного террориста, а взрывная волна размазала по стене второго.
А где-то года три назад в Похмелецке появился сексуальный маньяк, насилующий и убивающий трехлетних девочек. Все тогда подозревали молодого парня, работающего нянечкой в детском саду… но всеобщему удивлению не было предела, когда выяснилось, что убийца и насильник – работник местного гороно Моисей Соломонович Трахтенберг.
А сейчас у Николая ни с того ни с сего появилось ощущение, что надвигается нечто гораздо более страшное, чем террористы или сексуальный маньяк-педофил.
То, чему нельзя найти никакого разумного объяснения.
Откуда такое ощущение – Николай не знал. Да, честно говоря, и не хотел знать.
В половине четвертого Ольга сказала, что ей пора домой. Степа спросил:
– Тебя подвезти?
– А ты в состоянии ехать? – ответила Ольга вопросом на вопрос.
– Да я хоть в космос! – рассмеялся Степа. – Так ровно поеду – ни один выблядок не привяжется!
И опять на мгновение Ольге показалось, что Степа превратился в мертвого Олега. Но это длилось только секунду. «Наверное, я просто выпила лишнего, – подумала Ольга. – Это бывает».
– Родион! – крикнула она. – Одевайся, пойдем!
– Куда? – удивился Родя.
– Ну как это – «куда»? – усмехнулась Ольга. – Домой, куда же еще!
* * *
Степа остановил «Зверюгу» у Ольгиного дома. Родя спрыгнул с мотоцикла и сразу побежал в подъезд.
– Ну ладно, пока, – улыбнулся Степа из-под стекла шлема. – Еще раз с Новым годом…
– Может, ко мне зайдешь? – тихо спросила Ольга. – Посидим, кофе попьем, туда-сюда…
– Можно, – ответил Степа. – От таких предложений не отказываются.
Он снял шлем, убрал ключ от зажигания в карман и вошел вслед за Ольгой в подъезд. Дверь закрылась за ними, оставив темноту новогодней ночи снаружи.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В новогоднюю ночь на улицах курсировали усиленные милицейские патрули. В семь часов утра лейтенант Кистенко возвращался домой, слегка выпивший и в ужасном настроении. У всех нормальных людей праздник, а он вынужден был болтаться по улицам, как черт знает кто!
Когда закончилось дежурство, водитель поинтересовался:
– Тебя до дому подкинуть?
– Спасибо, – ответил Кистенко, – я пешком постою.
Экипаж рассмеялся. Кистенко вылез из патрульной машины, закурил и пошел.
На проспекте Ленина он увидел толпу молодых парней в одинаковых кожаных куртках. Из-под их шапок выбивались длинные волосы. Металлисты, неприязненно подумал лейтенант. Наслушаются музыки своей долбаной, этих своих воплей… а потом начинается мелкое хулиганство или еще какие-нибудь нарушение законов… а нам потом ловить этих придурков…
Металлисты были в стельку пьяны. Особенно выделялся один низкорослый парень, пытавшийся уцепиться то за одного своего приятеля, то за другого, и то и дело падавший. В конце концов он упал, треснувшись лицом об лед так, что его ноги подскочили чуть ли не на метр вверх.
– О, господи! И вполовину не могут сделать, как надо, – невразумительно проворчал парень. И разразился таким потоком виртуозной матерщины, что даже видавший виды Кистенко усмехнулся.
Парень поднялся, все еще матерясь и вытирая нос, из которого так и хлестала кровь. Кто-то дал ему сигарету, которую парень смог прикурить только с третьей или четвертой попытки – похоже, вместо одной сигареты он видел три, если не все пять. Металлисты постояли, покурили, затем завопили грубыми хриплыми голосами: «Там, где мы идем – взгляд палача» – и пошли дальше.
Кистенко подумал, не прицепиться ли к ним, и решил, что этого делать не стоит. Во-первых, сегодня – Новый год. Во-вторых, его смена уже закончилась. В-третьих – и это была самая веская причина – металлистов было слишком много, десять или двенадцать человек, а Кистенко был один. Без рации и «пушки». Рация осталась в машине, а табельный ствол он сдал перед уходом в оружейную. Он сплюнул и пошел дальше. Внезапно он чуть не споткнулся о неизвестно откуда взявшуюся черную беспородную кошку.
– Что за черт?
Кошка пронзительно мяукнула и стала тереться о ботинки Кистенко.
– Брысь, еб твою мать! – крикнул лейтенант и пнул ее. – Без тебя проблем хватает!
Кошка снова мяукнула, сверкнула зелеными глазами и растворилась в темноте. Кистенко стало неуютно. Мало того, что черная кошка перешла ему дорогу – она бросилась ему под ноги! Она терлась о его ботинки!
Но потом он выкинул это из головы. Просто устал, да еще выпил – вот и лезет в голову всякая чушь. Выспаться – вот и все, что ему нужно. Дойти домой и лечь спать…
Он услышал треск мотоцикла в тот момент, когда собирался переходить проспект. Тоже проблема, подумал лейтенант. Байкеры, шмайкеры… по сути, те же металлисты, только более быстрые, а потому в сто раз опаснее. Скоро начальство натравит на ихний байк-клуб ОМОН, и тогда дерьма в Похмелецке будет поменьше.
Среди милиционеров байк-клуб считался рассадником наркомании, СПИДа, проституции и всех видов преступлений.
Треск мотоцикла нарастал, превращаясь в рев. Лейтенант обернулся – и застыл, не веря своим глазам.
Мотоцикл ехал сам по себе.
– Говорили же мне, последняя всегда лишняя, – пробормотал Кистенко себе под нос и повернул обратно, чтобы переждать эту чертовщину на тротуаре. Конечно, это галлюцинация, не может быть ничем иным, кроме галлюцинации, но с другой стороны – черт его знает…
Мотоцикл ударил Кистенко в спину. Кистенко упал. Мотоцикл перелетел через него, и в неверном свете уличных фонарей лейтенант рассмотрел странный знак на бензобаке.
Собачья голова и надпись «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА».
Кистенко попытался встать –
(оооох мать твою как больно сильно он меня надеюсь что все в порядке что ничего не сломал)
но в этот момент «Быстрая Зверюга» развернулась и снова понеслась на него.
Нечеловеческим усилием Кистенко заставил свое тело передвинуться в сторону. Мотоцикл промахнулся.
А ведь где-то я уже его видел, подумал Кистенко. Этот цвет – звезды на темном фоне, этот знак…
Но думать уже не было времени. «Быстрая Зверюга» вновь развернулась и понеслась.
– Господи, помоги! – прошептал Кистенко. – Господи, я жить хочу! Я никогда больше не буду цепляться к водилам… и штрафовать тоже никогда не буду… никогда, Господи… ни…
Он не успел закончить молитву.
За его спиной «Быстрая Зверюга» встала на дыбы, подскочила, как на трамплине, хотя улица была абсолютно ровной, и наконец добралась до своей цели.
Удар был настолько сильным, что голова лейтенанта Кистенко отделилась от туловища, взлетела в воздух, словно сюрреалистический баскетбольный мяч, упала на заснеженную дорогу и откатилась в сторону.
Обезглавленное тело, из шеи которого били два фонтанчика крови, сделало само по себе еще несколько шагов, затем рухнуло на дорогу, немного подергалось и замерло. Кровь еще выплескивалась из шеи быстрыми сильными толчками, но эти толчки становились все слабее, все реже…
«Зверюга» остановилась. Мотор заглох. В наступившей тишине было слышно, как снег заскрипел под чьими-то тяжелыми ботинками, как кто-то напевает песенку из репертуара ранних «Роллинг Стоунз» – «Шестьдесят шестое шоссе»…
Неизвестный остановился над телом, несколько минут назад принадлежащим лейтенанту Кистенко, а теперь превратившимся в бесполезную кучу мяса и костей.
– Ну вот и все, – прошептал этот некто. – Спокойной ночи, выблядок!
Неизвестный, снова напевая, отошел в сторону. Через несколько секунд вновь раздался треск мотоцикла.
Только теперь он удалялся.
Оперуполномоченный уголовного розыска старший лейтенант Ильнур Фаттахов, татарин по происхождению, сидел у себя в кабинете, злой на весь белый свет. Ему было поручено раскрытие убийства Александра Кистенко.
«Черт бы побрал этих бандитов! – думал Ильнур. – Подкинули в самом начале года – «мокрый глухарь»… И ведь самое обидное, что отказать нельзя».
Да, отказать в возбуждении уголовного дела было и в самом деле нельзя. И дело было не в том, что это убийство на суицид не тянуло. Если бы этот Кистенко был не ментом, а обычным гражданином – Ильнур, как истинный опер, умудрился бы доказать, что он оторвал голову сам себе, или даже умер от естественных причин. Но он был лейтенантом милиции, вот это было обиднее всего. А если где-то гибнет мент – остальные должны сломя голову бросаться на поиски его убийцы. И рыть носом землю до тех пор, пока не найдут.
Но все это было не более чем традицией – то, что бандиты, которых ловил Ильнур, называли «понятиями». А Ильнур ценил эти традиции не слишком высоко. Ровно в половине седьмого вечера он запирал свой кабинет и уходил домой. Он играл в группе «Деффект» на соло-гитаре и считал музыку важнее работы. В милицию он пошел только потому, что после юридического колледжа податься было больше некуда. Ни на одну операцию он не выезжал, и к раскрытиям относился спустя рукава. Однако его имя регулярно появлялось в каждом приказе на поощрение.
Весь секрет был в том, что Ильнур Фаттахов хорошо умел писать справки. А как говорил Глеб Жеглов, «грамотная бумажка в нашем деле дорого стоит». Ильнур любил цитировать эту фразу при всяком удобном и неудобном случае.
Три года назад, когда Ильнур только пришел из юридического колледжа в милицию, на бумажную работу ему было абсолютно наплевать. Ему было лень сидеть и строчить. И однажды он умудрился раскрыть дело о сексуальном маньяке – им оказался Моисей Соломонович Трахтенберг, работник похмелецкого ГОРОНО.
К сожалению, раскрытие шло в ущерб бумажной работе. А с точки зрения высокого начальства преступление не считалось раскрытым, если в деле не было соответствующих справок. Поэтому начальник вызвал Ильнура к себе на ковер и долго сношал за разные крупные и мелкие провинности, при этом не забывая внушать, что бумажки всего важнее.
Совершено обалдевший Ильнур вернулся домой и всю ночь писал справки. Под утро дело достигло объема двух с половиной томов Большой Советской Энциклопедии, и молодой опер понес свой скорбный труд начальству.
По дороге он случайно проходил мимо того места, где шла перестрелка между операми и каким-то отморозком. Ильнур доблестно ринулся на помощь коллегам, забыв о том, что накануне сдал табельный ствол в оружейку. В качестве щита он держал перед собой дело – продукт бессонной ночи.
Отморозок выстрелил. Пуля прошила толстую папку почти насквозь и застряла где-то на последних страницах. Будь в папке парой справок поменьше, музыкант-опер Ильнур Фаттахов закончил бы свой творческий путь, так и не успев его толком начать.
После этого случая Ильнур внезапно во всей полноте уяснил себе всю пользу справок и справедливость высказывания капитана Жеглова. С тех пор он только и делал, что сидел в кабинете и писал бумажки вроде: «Связи потерпевшего отработаны, свидетели опрошены, подозреваемые доказали свое алиби – короче, все мероприятия проведены. Вот только преступник, зараза, почему-то не пойман. Даже не установлен».
Если же преступника каким-то чудом удавалось установить, оперуполномоченный Фаттахов спокойно ехал и задерживал его, после чего с чистой совестью писал очередную справку и отдавал дело следователю.
Звание старшего лейтенанта Ильнур получил именно за грамотное ведение бумажной работы. Но в последнее время он встал все чаще задумываться о том, что надо бы послать подальше милицейскую карьеру. Надоело. И так друзья уже косо смотрят…
Он оторвался от своих мыслей и взглянул на часы. Черт, еще только полпятого, до конца работы еще чертова уйма времени… Ладно, подумал Ильнур. Посмотрим пока, что новенького нам господин начальничек подкинул. Наверняка какое-нибудь говно – чего еще ждать после праздника?
Ильнур прочитал лежащую перед ним бумагу.
Так и есть. «В связи с обнаружением рядом с трупом следов мотоциклетных протекторов приказываю проверить всех владельцев мотоциклов на причастность к убийству».
В кабинет Ильнура заглянул коллега, капитан Александр Бояринцев.
– У тебя есть бумага? – спросил он. – Одного козла допрашивать надо, а листы чистые кончились.
Ильнур протянул ему несколько чистых листов.
– Спасибо… А ты с чем маешься?
– Да вот… – Ильнур помахал в воздухе предписанием высокого начальства. – Слыхал небось, мента переехали?
– Еще бы, – усмехнулся Бояринцев. – Всех на уши поставили с этим делом… А чего такое?
– Его же вроде как штук пять байков задавило, – сказал Ильнур. – Вот мне и написали: проверь, мол, всех владельцев мотоциклов. А их у нас в городе как собак нерезаных! А покажи эту бумажку кому постороннему – так потом сказки будут появляться: «Жили-были три брата. Двое умных, а третий – милиционер…»
Бояринцев опять усмехнулся:
– Ладно, не пыли, начальству виднее.
– Высокому начальству.
– Вот-вот. Оно на то и высокое – высоко сидит, далеко глядит…
Опера посмеялись.
– Ну ладно, пошел я этого гада колоть, – вздохнул Бояринцев.
– А чего он сделал-то? – поинтересовался Ильнур.
– Да женушку свою по пьянке бутылкой по башке приласкал, и черепушку проломил. А сам в отказ пошел.
– А как с доказухой?
– Да какая, в жопу, доказуха? Свидетелей-то нет.
Бояринцев стрельнул у Ильнура сигаретку и ушел. А Ильнур достал ручку и, положив перед собой лист бумаги, начал усердно писать.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Они кончили заниматься любовью и, совершенно вымотанные, оторвались друг от друга. Ольга, то ли смеясь, то ли плача, вздохнула:
– Примета такая есть – как Новый год встретишь, так его и проведешь… Что с нами дальше-то будет, а, Степашка?
– Не знаю, – ответил Степа. – Но что-нибудь будет, это уж точно… – Он встал.
– Ты куда? – встревожилась Ольга.
– Я сейчас, только сигареты возьму, – сказал он и вышел в прихожую. Взяв сигареты из кармана куртки, Степа вернулся, сел на край кровати и закурил.
Ольга поднялась и села рядом, обняв его за плечи.
– Слушай, Степа, – вдруг сказала она, – может, останешься у меня?
– Предлагаешь пожениться?
– Да нет. Просто поживем пока вместе. Если все будет хорошо – поженимся. А если нет – значит, не судьба… Ты как?
– Я-то всегда за, – ответил Степа и запустил пальцы в ее волосы. – Олюня! Я ж все эти семь лет знаешь как по тебе мучился! Думаешь, почему я именно в писатели подался?
– Почему?
– Потому что когда пишешь, можно ни о чем другом не думать. Вот я и старался писать без перерыва. А то, как закончишь повесть – так все снова в голову и лезет. Как ты меня отшила, ничего не объясняя, как потом за байкера своего замуж вышла… Кстати, где этот байкер сейчас?
– Погиб в середине ноября, – сказала Ольга с непонятной интонацией.
– А что такое смерть? Ты можешь это сказать? – неожиданно спросил Степа. – Нет. Ты не можешь, я не могу. И никто не может. Может быть, это просто переход в другое состояние? Скажем, гусеница превращается в куколку, потом – в бабочку… Так может, смерть – это такое же превращение? Как сказал Эдгар По: «Метаморфоза гусеницы известна нам, но не самой гусенице». Лично я думаю, что нет такого понятия, как «конец». Всякий конец обычно оказывается началом чего-то нового. И если ты сможешь принять это – значит, ты сможешь спокойно жить.
– Кстати, ты его мотоцикл купил.
– Ни фига ж себе! – удивился Степа. – Тесен мир, блин… Вот ведь как бывает… А кстати, что это за фамилия такая странная – Поган? Еврей, что ли?
– Молдаванин, – ответила Ольга.
Теперь Степе стало понятно, откуда у человека, продавшего ему «Зверюгу», такой странный акцент, похожий одновременно и на кавказский, и на украинский.
А еще он вспомнил фотографию прежнего владельца «Зверюги». Тогда лицо показалось ему знакомым, и теперь он вспомнил.
Когда Ольга отшила Степу семь лет назад, он решил поговорить с ее новым парнем. И поговорил. Их разговор, как это часто бывает в таких ситуациях, закончился дракой.
Просто удивительно, как человеческий мозг стремится избавиться от неприятных воспоминаний!
– Ну ладно, – сказал Степа, раздавив в пепельнице окурок. – Царствие ему, как говорится, небесное. А мы живем… – Он смачно зевнул.
– Ты еще хочешь меня? – спросила Ольга.
Степа снова зевнул:
– Извини, я спать хочу невыносимо! Помираю просто…
– Ну, давай спать. Только, это… ты все-таки у меня останешься? Или как?
– Или как, – ответил он и рассмеялся. – Конечно, останусь, что за вопрос! Только надо будет завтра домой съездить, машинку да рукописи забрать… – Он растянулся под одеялом. – Ну чо, мы спать будем? Или с кем?
Ольга улыбнулась, положила голову Степе на грудь, и вскоре они оба заснули.
Степе приснился кошмар.
То есть сначала ничего кошмарного в его сне не было. Ему снилось, что они с Ольгой летят на «Быстрой Зверюге» сквозь зимнюю ночь. Степа высадил Ольгу у Дворца Детского Творчества и поехал кататься по городу без всякой цели. Это было непередаваемое ощущение, близкое к наслаждению, получаемому от физической близости. Но в какой-то момент Степу остановил гибэдэдэшник, и сон стал неприятным.
Это был тот самый лейтенант, который прицепился к Степе неделю тому назад.
– Что у тебя за номер? – спросил он.
Степа открыл было рот, чтобы ответить, что с номером все в полном порядке, но тут, как часто случается во сне, он увидел себя стоящим позади «Зверюги».
Вместо номерного знака на ней красовалась табличка с английской надписью: «Fuck you».
– С тебя штраф за фальшивый номер, – сказал гибэдэдэшник. – Сто минимальных оплат.
И с этого момента Степин сон из просто неприятного превратился в по-настоящему кошмарный.
Гибэдэдэшник внезапно исчез, а Степа увидел, что на «Зверюге» сидит незнакомый байкер. Незнакомый? Ну, не совсем. Его лицо было скрыто в тени, но фигура кого-то напоминала Степе.
– Эй, ты чего?! – крикнул Степа. – Чего ты тут забыл?!
– А шо? – осклабился байкер. – Шо ты бушуешь?
– Это мой байк, – заявил Степа, но уверенности у него поубавилось.
– Ни хрена, браток. Это мой байк, – ответил байкер с жутким молдавским акцентом. В этот момент тень отступила с его лица, и Степа увидел, что в седле «Быстрой Зверюги» сидит разлагающийся труп.
Из-под куртки мертвого байкера доносилась возня и писк, и Степа понял, что вся грудная клетка мертвеца набита крысами. «Господи, они его едят! – подумал Степа. – Слава богу, что я этого не вижу».
Он не видел крыс, но легче от этого не стало. Степа понял, кто сидит на его мотоцикле.
Перед Степой был Олег Поган.
Его соперник и прежний владелец «Быстрой Зверюги».
– Хреново, шо этот выблядок тебя нагрел? – сочувственно спросил мертвец. – Ну, ничего. «Зверюга» знает, шо с этим нужно делать. Она обо всем позаботится.
– Ты это о чем? – спросил Степа. Но, похоже, он прекрасно понимал, о чем идет речь.
– Теперь ты наш, – сказал Поган с той же странной сочувствующей интонацией. – Добро пожаловать в клуб «Быстрой Зверюги». Вход бесплатный. Членский взнос – твоя душа.
Степа увидел, что их окружают люди… мертвецы. Разлагающиеся трупы. Несколько байкеров… маленькая девочка в почерневшем платьице, с совершенно сгнившим лицом… тот же самый гибэдэдэшник… теперь его голова была оторвана, и он держал ее в руках…
– У нас как в отеле «Калифорния», – добавил Поган. – Сюда можно поселиться, но отсюда еще никто не съезжал.
– Что за черт?! – выкрикнул Степа. – Что ты несешь?!
– Я тут ни при чем, – пожал плечами Поган. – Ты сам выбрал. Как говорят торгаши, ты платишь деньги и выбираешь то, что тебе по вкусу. Что ты покупаешь – тем и владеешь. Ты заплатил взнос, и ты принят.
Мертвецы жутко захохотали. От их смеха Степа напрягся, вздрогнул…
…и проснулся, едва сдерживая крик. Все его тело покрылось холодным потом, а сердце колотилось, как взбесившийся мотор. Часы на тумбочке у изголовья кровати показывали девять утра.
А рядом, безмятежно улыбаясь, спала Ольга.
Полежав некоторое время, Степа понял, что сегодня ему уже не заснуть. Он сел на край кровати. Пригладил волосы обоими руками. Закурил. И подумал о том, что греческий коньяк, смешанный с шампанским и портвейном – не такое уж хорошее дело. После такого «коктейля» начинают сниться кошмары с привидениями, зомби и прочим дерьмом.
Степа попытался вспомнить свой сон, но тот ускользал, как вода сквозь пальцы, смазанные жиром. Отчетливо вспоминался только мертвый гибэдэдэшник, держащий в руках собственную голову, словно конферансье из булгаковского «Мастера и Маргариты».
(…отдайте мою голову…)
– А, к черту! – прошептал Степа вслух. И встал. Поискав по комнате, он нашел фломастер, оторвал от пачки «Честерфилда» верх, написал на нем: «Сейчас вернусь. Я тебя люблю! Степашка» – и начал одеваться. Через пятнадцать минут он вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь, стараясь производить при этом как можно меньше шума.
На проспекте Ленина Степа неожиданно увидел толпу. Проезжую часть перекрыли машины «скорой помощи» и милиции.
Увидев Степу, один из милиционеров поднял руку – «остановись»!
Степа нажал на тормоз и прокричал, подняв стекло шлема:
– В чем дело?
– Ничего особенного, – ответил милиционер, стараясь перекричать рев «Зверюги». – Дорожно-транспортное происшествие, вам придется объехать.
Двое санитаров загружали носилки в «Рафик» с красной полосой на борту. То, что на них лежало, было полностью накрыто простыней.
Одного взгляда хватало, чтобы определить – на носилках лежит труп. Это зрелище еще можно было стерпеть. Но то, что Степа увидел после этого, потрясло его до глубины души. Он чуть не потерял сознание.
Милиционер поднял с земли человеческую голову и положил в микроавтобус рядом с телом.
Степа затравленно огляделся.
На этом месте неделю тому назад его остановил гибэдэдэшник – в тот вечер, когда он купил «Быструю Зверюгу».
На этом же месте он побывал во сне.
Внезапно где-то рядом ему послышался чей-то голос
(теперь ты наш)
с жутким
(ты заплатил и выбрал)
молдавским акцентом.
– Бред! – прошептал Степа. – Не верю я в эту хреновину, мать вашу!
Он прибавил газу и поехал прочь от этого проклятого места. Сначала он думал, что поедет прямо домой, но потом решил, что это не самая лучшая идея – в его-то состоянии…
Лучше просто проехаться по городу, благо машин в новогоднее утро немного.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Был миг, ты верил в знак удач –
Ведь ты был молод и горяч! –
Но твой двойник мчал навстречу тебе.
Он был свободен, как и ты…
Никто не крикнул: «Тормози!» –
Такой приказ неизвестен судьбе…
Группа «Ария»,
«Герой асфальта».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Степа забрал из своей квартиры пишущую машинку и все рукописи, упаковал все это добро в сумку и собрался уходить.
– Куда это ты собрался? – удивленно спросила мать.
Степа удивился не меньше:
– А разве я тебе не сказал? Мы с Олей решили жить вместе. Если все будет хорошо – наверное, поженимся.
– А кто такая эта Оля? – спросила Анна Васильевна.
Степа улыбнулся, глаза его потеплели.
– Это Коляна Ярова сестренка, – сказал он. – Моя первая любовь. Да ты ее помнишь, наверное?
Анна Васильевна задумалась.
– Это не та… ты за ней ухаживал, когда в школе учился, так?
Семь лет назад Степа был самым счастливым из всех живущих на земле парней – во всяком случае, так ему казалось. Каждый день в половине четвертого он уходил из дома в половине четвертого, чтобы успеть встретить Ольгу у музыкального училища. Это продолжалось чуть больше трех месяцев… до тех пор, пока Степа не попал в больницу.
В больнице он пролежал всего три недели, но даже этого небольшого срока оказалось достаточно, чтобы все переменилось к худшему. Выйдя из больницы, Степа сразу же побежал к Ольге домой. Вернулся он оттуда очень скоро, мрачный, как целый взвод милиционеров, ни на какие вопросы отвечать не желал. Закрылся в своей комнате и, как показалось Анне Васильевне, долго плакал там.
А ведь именно тогда он и изменился, вдруг подумала мать. Стал таким… таким… ну, в общем… таким, как сейчас.
Степа стал слишком циничным. Слишком грубым. О высоких чувствах с тех пор отзывался либо с ненавистью, либо пренебрежительно. Однажды Анна Васильевна случайно услышала, как ее сын говорит приятелю: Ты в курсе, что такое «любовь, которая сильнее смерти»? Это когда под окном несут покойника, а у него стоит выше подоконника!
Шутка покоробила Анну Васильевну, но она и виду не подала, что услышала это. Она решила, что все мальчики должны пройти через такой период. Степа, как ей казалось, не был исключением.
Но она ошиблась. За эти семь лет Степа ни разу не встречался ни с одной девушкой, никому из них не звонил. А если находилась такая девушка, которая сама звонила ему – Степа разговаривал с ней очень грубо, кричал на нее так, что даже Анне Васильевне становилось жутковато. А в конце таких разговоров он прямо-таки рычал: «Не смей мне больше звонить, тварь поганая! Не смей, сука! Нет у меня для тебя времени!»
И вот теперь он приходит домой и заявляет, что будет жить с Ольгой – с той самой Ольгой … «О боже! – подумала Анна Васильевна. – И это мой сын? Не верится даже… Мой сын… Неужели он все еще ее любит?»
Анна Васильевна внезапно обнаружила, что совершенно не узнает родного сына.
– Оля ведь замужем была? – спросила она.
– Да, – ответил Степа.
– И ребенок у нее есть?
– Да, – повторил Степа. И больше ничего не добавил.
Он хотел было объяснить матери, что это ему не мешает, что он готов принять Родю, как родного сына, но промолчал. Сдержался в последний момент. Пусть мать добирается до этого сама. Степа был очень молод, но в свои двадцать два года он уже прекрасно понимал, что некоторые вещи мужчины должны держать при себе.
– Ты прямо сейчас поедешь? – спросила мать.
Степа снова улыбнулся, но это была уже совсем другая улыбка – жесткая и очень неприятная:
– Ага. На «Зверюге» за десять минут доберусь!
Что-то изменилось. То ли солнце за окном закрыло облако, то ли еще что-то произошло – но что-то изменилось. Анна Васильевна не понимала, в чем дело, но чувствовала – изменился Степа. Ей показалось, что она говорит не со своим сыном, а с совершенно посторонним человеком.
Причем это был не тот человек, с которым приятно общаться.
– Слушай, Степа, – осторожно сказала она. – Может, не стоило тебе этот мотоцикл покупать?
– Это почему? – Лицо Степы внезапно стало неприязненным. – Что еще за навороты?
Анна Васильевна вздохнула.
– Ты стал каким-то другим, – сказала она. – Раньше ты таким не был. Таким… слишком грубым…
– Я просто повзрослел, – ответил Степа. – Сама этого хотела. И давай больше не будем это обсуждать… Ну, я поплыл, – сказал он после небольшой паузы. – Еще раз с Новым годом тебя, – добавил он как-то слишком поспешно, чтобы сгладить внезапно возникшую неловкость.
Анна Васильевна улыбнулась.
– Пока, Степа! Вы приходите с Олей как-нибудь!.. А, телефон ее на всякий случай оставь. А то мало ли что…
Степа продиктовал телефон квартиры Яровых, поцеловал мать и ушел, оставив ее в раздумье.
Оказывается, незаметно Степа стал совсем взрослым. Вот он уже живет с женщиной старше него на три года – и это несмотря на то, что у нее есть ребенок, причем не от кого-нибудь, а от его соперника…
С одной стороны, эти изменения нравились Анне Васильевне. А с другой – совершенно не нравились. Не нравилось это новое, злобное выражение в глазах сына. Не нравилось, с какой теплотой он говорил о своем мотоцикле. О «Быстрой Зверюге». Не нравилось, как потемнело его лицо в тот момент, когда она сказала, что не стоило покупать этот мотоцикл… Казалось, в этот момент он готов был взорваться, как водородная бомба.
Он сказал: «Я просто повзрослел. Ты сама этого хотела». И это была правда. Она ведь не раз спрашивала Степу: «Когда же ты повзрослеешь?» Ей всегда хотелось, чтобы ее сын стал наконец по-настоящему взрослым. Но она никогда не думала, что это будет выглядеть так.
Анна Васильевна впервые в жизни спросила себя: по душе ли ей то, что происходит со Степой?..
Степа вошел в подъезд, поднялся на второй этаж и остановился перед дверью Ольгиной квартиры. Прежде чем нажать на звонок, он посмотрел на табличку с номером и невольно улыбнулся. Под номером были выгравированы слова «Добро пожаловать!» Степа вспомнил старую шутку: «»У каждого свой способ веселиться», – сказал черт, влезая голой задницей в крапиву…»
Он выбросил окурок в пролет и нажал на звонок.
Из-за двери раздался быстрый топот, и голос Роди спросил:
– Кто там?
– Мама дома? – ответил Степа вопросом на вопрос.
– Дома, – ответил Родя и открыл дверь. – Она только что встала.
Сообщив это, малыш убежал.
Степа снял куртку, разулся и заглянул в комнату Валентины Фоминичны.
– Здравствуйте, – сказал он. – С наступившим вас!
– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо ответила женщина. – А я вас помню, молодой человек! Значит, поживете пока у нас?
– Получается, что так, – ответил Степа. – Пока поживем, а дальше видно будет.
Похоже, Ольга уже успела рассказать все своей матери… когда, интересно? Ведь Родя сообщил, что «мама только что встала»… Хотя для шестилетнего мальчишки «только что» и «час назад» особой разницы, наверное, не имеют…
Когда-то Степа довольно часто бывал в доме Яровых. Валентина Фоминична относилась к нему с явной симпатией, но за этим скрывалось что-то еще. Какая-то настороженность. Степа был уверен – все матери проявляют такую настороженность по отношению к молодым парням, интересующимся не столько ими самими, сколько их дочерьми. Мать девушки смотрит на такого парня с опаской, потому что у парня между ног болтается то, что однажды способно лишить девушку невинности. Рано или поздно возможное превращается в действительное… а можно ли подружиться с человеком, который ночь за ночью трахает твою дочь?
А отсюда и настороженность, и недоброжелательство, и даже открытая ненависть. Вот откуда столько анекдотов про бедного зятя и злую тещу. «Вопрос: Что делать, если на тещу напал тигр? Ответ: А ничего – сам напал, пусть сам и выкручивается, как может». Или: «Ваша теща упала в бассейн с крокодилами и пираньями! – Так какого же хрена вы там стоите, как пни?! Немедленно спасайте бедных животных!»
Как неплохой писатель, Степа разбирался в таких вещах.
Он прошел на кухню. Ольга как раз снимала с плиты чайник.
– Садись, – сказала она. – Чай будешь?
– Еще бы, – ответил Степа. – Мороз – охренеть! Я чуть не помер.
Ольга поставила на стол вторую чашку.
– Тебе с молоком? – спросила она.
– Нет, спасибо, – ответил он. – И сахара тоже не надо. Чай с добавками – это извращение. Неужели ты мои вкусы забыла?
Ольга рассмеялась:
– Ну так сколько лет-то прошло! Тут и голову можно забыть!
Они стали пить чай. Степа заговорил о своих литературных делах.
– Понимаешь, рассказы, повести – дело хорошее, но… слишком уж этого мало. Я собираюсь написать роман. Идея кое-какая недавно появилась. Представь: писатель-ужаст…
– Кто?
– Ужаст. Ну, человек, который фантастику пишет, как называется?
– Фантаст.
– Ну вот. А ужастики – получается, ужаст. Или кошмарист… ну, неважно. Так вот, этот кошмарист покупает заброшенный дом на окраине Шахтинска, это в Ростовской области. Там, где жил Чикатило. И эта хибара – та самая, где жил маньяк. Только ужаст про это не знает. И вот ужаст начинает видеть странные сны с участием какого-то типа в очках, похожего на учителя. Или на бухгалтера.
– Чикатило?
– Он самый. А наяву опять начинается серия убийств с изнасилованиями. Трупы уродуют. Я собираюсь описать одно из них во всех подробностях и дальше описывать в развитии.
– А кто убивает?
– А кошмарист и убивает. Точнее, Чикатило в теле кошмариста. Это примерно в конце первой части будет ясно.
Это, конечно, была еще не книга – так, легкий намек на нее. Но даже этот намек, как показалось Ольге, получился весьма неплохим, можно даже сказать, сильным. Ольга читала все Степины рассказы в журналах, и они ей нравились. А новая идея – Ольга это чувствовала – была намного лучше.
Когда-то Ольга прочитала книгу Алана Мэррита «Дьявольские куклы мадам Мэндиллип». После этого она долго не могла спать без света. И выбросила вон всех своих кукол.
Очень может быть, что и Степина книга получится ничуть не хуже. Черт побери, может быть, она превзойдет даже «Сияние» и «Кладбище домашних любимцев»!
Но была одна проблема.
– А материал где возьмешь? – спросила она.
– Какой материал? – не понял Степа.
– Ну, материал. Убийства, я имею в виду, где возьмешь? Из головы или из жизни?
– Убийство придумать – ерунда. Труднее придумать, как его раскрыть. Да в крайнем случае, в архивах покопаюсь. У нас же тут свой маньячок одно время водился, помнишь?
– Ну еще бы! Я же тогда Родьку даже в садик не водила – боялась… Ну короче, я тебе так скажу – иди прямо в архив, у меня там одноклассница работает.
В словах Ольги был смысл. Степа улыбнулся:
– Ну ладно, спасибо. Когда мне убийство понадобится, так и сделаю.
Ольга хотела еще что-то сказать, но тут в кухню ворвался Родя, которому нужно было во что бы то ни стало рассказать «дяде Степе» о своем игрушечном щенке, о новой подружке из детского сада и еще черт его знает о чем. Ольге с трудом удалось выпроводить его, и малыш убрался, во весь голос декламируя:
– Кто не знает дядю Степу? Дядя Степа всем знаком! Знают все, что дядя Степа! Был когда-то моряком!
Степа посмотрел ему вслед и сказал с улыбкой:
– Ну и сынок у тебя!
Ольга не осталась в долгу:
– Взял женщину с ребенком, теперь не жалуйся!.. Ты работать-то будешь?
– Надо бы, – ответил Степа. – Вот покурю сейчас, машинку распакую и начну. Роман о духе Чикатило… Кстати, где у тебя тут курить можно?
– Да где угодно, – сказала Ольга, – только не в маминой комнате… Да, пока не забыла – давай в воскресенье на концерт сходим?
– А кто играет?
– «Деффект». Сходим? А то не помню, когда в последний раз на концерт ходила.
– Нет проблем, – ответил Степа, допивая остатки чая из чашки. – Спасибо… Ну, пойду я разгружаться.
Он вышел из кухни. Вскоре Ольга услышала, как в гостиной затрещала Степина машинка.
Ольга улыбнулась.
Машинка работала, как пулемет: давала короткую очередь секунд на тридцать, затем на полминуты замолкала – это Степа обдумывал следующую фразу – и снова разражалась короткой очередью.
Судя по всему, Степе работалось хорошо.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Утром их разбудил телефонный звонок. Ольга встала, накинула халатик и подошла к телефону.
– Да, слушаю… Доброе утро, Анна Васильевна… Да, он у меня. Позвать?.. Степа! – крикнула она. – Тебя к телефону!
Степа взял трубку у Ольги и услышал голос матери:
– Доброе утро!
– Доброе утро,
– ответил он.
– Что случилось?
– Сейчас ты упадешь, – пообещала мать. – Только что звонили из области, из издательства, спрашивали тебя.
– И чего им надо?
– Сказали, чтобы ты срочно хватал все, что у тебя есть готового – рассказы, повести, или что там еще – и ехал к ним. Хотят предложить тебе контракт.
Сказать, что Степа был ошарашен – значило просто промолчать. Когда-то отец говорил про него: «Если наш Степа откроет рот, то уж никак его закрыть не может». Но в этот раз Степа просто потерял дар речи.
– Эй, Степа! – весело поинтересовалась мать. – Ты куда пропал?
Это была шутка – она знала, что никуда Степа не делся.
– Я здесь, – сказал он. – Ты серьезно?
– Кто же такими вещами шутит? – ответила мать. – У тебя тут ручка под рукой? Я тебе сейчас адрес продиктую.
Степа схватил ручку и какой-то обрывок бумаги:
– Давай.
– Пиши. Проспект Революции, четырнадцать. Записал?
– Четырнадцать… – пробормотал Степа, царапая ручкой по бумаге. – Записал.
– Дом Печати, – продолжала мать. – Издательство «Книга».
– Дом четырнадцатый, значит? – переспросил Степа. – Ну, это хорошо. Хороший знак.
Степа не верил ни в Бога, ни в черта – но верил во все приметы и счастливые числа. Если бы его спросили, почему он в них верит – он бы посмотрел на задавшего вопрос, как на полного чудика, и ответил: «Потому что они срабатывают».
– А больше они ничего не сказали? – спросил он.
– Нет, – ответила Анна Васильевна. – Сказали, остальное при встрече… Ну ладно, ты когда поедешь?
– А вот сегодня ночью и поеду. Ну, пока.
– Пока. Ни пуха.
– Ой, к черту, мам, к черту, – улыбнулся Степа и повесил трубку. Затем вернулся в спальню, взял сигареты и закурил.
Вошла Ольга.
– Ну, чего там? – спросила она.
Степа сделал торжественное лицо и сказал:
– Олюнь, падай в обморок. Мне предлагают контракт.
– Какой контракт? – не поняла Ольга.
– Контракт, – терпеливо объяснил Степа. – Из издательства позвонили мне домой, а мать уже перезвонила сюда. Они мне хотят предложить контракт на книгу.
С минуту Ольга переваривала услышанное, затем завизжала и бросилась ему на шею.
– Степка! – кричала она. – Отпад! Ты молодец!
– Да ладно, ладно, – отбивался Степа. – Чего я-то молодец? Еще неизвестно, что это за контракт, как все обернется… Вот съезжу – все расскажу. А пока не будем об этом.
– Что такое? – спросила из своей комнаты Валентина Фоминична. Ольга оторвалась от Степы и сообщила:
– Степа книгу выпускать собирается! Сегодня в издательство поедет контракт заключать.
Валентина Фоминична осталась совершенно равнодушной к этому известию – возможно, потому, что хотела скрыть свое разочарование. Если у Степы все получится – значит, дальше почти наверняка все будет хорошо. За первой книгой последует и вторая, а там и третья… Значит, у Степы будет много денег. Они с Ольгой будут снимать квартиру… или даже купят… но, как ни крути, итог один – они переедут. Валентина Фоминична внезапно почувствовала себя такой старой… и никому не нужной…
Между тем Ольга спрашивала у Степы:
– Ты когда едешь?
– Сегодня ночным, – ответил он. – Вот сейчас перекушу и на вокзал поеду, за билетом.
Он вернулся в квартиру Яровых только через три часа.
– Уф, блин, ну и народищу на вокзале, – сказал он. – Просто не верится, что в нашей заднице мира такое может быть!
– В самом деле так много народу? – удивилась Ольга.
– Больше, чем людей, – усмехнулся Степа. – Понимаешь, какой-то шибко грамотный человек распорядился, чтоб предварительную кассу соединили с обычной. Ну, и понятно, чем все кончилось. Одна тетка, допустим, сорок минут билет до Питера покупала, ты прикинь!
– Не может быть!
– Еще как может. Я по часам засекал. Но ничего, я тоже смог билет взять.
– И когда поезд?
– В три по Москве, то есть в пять по нашему. Ой, не плющит меня ночь не спать, блин… Ну ничего, как-нибудь перетопчусь.
– А вернешься-то когда?
– Скорее всего, следующей ночью. Постараюсь в один день управиться.
– А если не получится?
– На вокзале перекантуюсь как-нибудь. Ну, ничего, от этого еще никто не умирал… Ладно, времени почти ни хрена нет, а надо еще поспать перед поездом…
Степа пошел в комнату и начал укладывать рукописи в сумку.
– Возьми лучше дипломат, – сказала Ольга, входя вслед за ним.
– А у тебя есть?
– Есть… – Ольга открыла шифоньер и извлекла на свет божий древний черный дипломат, изрядно потертый и запылившийся. – Это отцовский, – объяснила она и грустно вздохнула. – Он тогда его так и забыл, а теперь вот…
Степа вдруг задумался. Да, он знал Александра Ярова, Ольгиного отца. В маленьких городках вроде Похмелецка просто невозможно кого-либо не знать. С одной стороны, он считал, что Яров поступил более чем подло. Но с другой стороны, жизнь с больной женой и двумя детьми – кто смог бы это выдержать? Он, Степа – смог бы?..
– Ты как думаешь, что бы мне одеть? – спросил он, чтобы отвлечь Ольгу от грустных мыслей. – Может, костюм с галстуком?
Ольга сразу оживилась:
– Нет, Степка! Только не галстук! Ты лучше одень чего попроще – брюки там, водолазка какая-нибудь… ну, и хватит, я думаю. Да, и косуху эту свою кошмарную не бери, одень чего-нибудь посолиднее.
– А чем тебя косуха не радует?
– Ну… как-то это не так. Помни, что ты – писатель, который едет на деловую встречу, а не какой-нибудь байкер с большой дороги.
– Хорошо, гражданин начальник, – кивнул Степа. – Постараюсь не забывать.
Он посмотрел на Ольгу. Она – на него. И оба расхохотались как сумасшедшие.
В четыре часа утра Степа вышел из дома с дипломатом в руках. Он с удовольствием доехал бы до областного центра на «Быстрой Зверюге», но это было, к сожалению, невозможно.
Во-первых, он совершенно не ориентировался на автодорогах. А во-вторых, бензин нынче стоил недешево, а лишних денег у него не было. И потом, как это выглядело бы – писатель, подъезжающий к издательству на байке? Как-то несолидно.
Степа посмотрел на свое отражение в витрине и подумал: «Ну и видок у меня, блин! Прямо не человек, а господин какой-то, мать твою за ногу!»
Видок у него и в самом деле был что надо. В темно-синей куртке, простых черных брюках и с дипломатом в руках Степа напоминал молодого, подающего надежды коммивояжера или рекламного агента.
Перед выходом Степа тщательно побрился – в последнее время щетина у него стала расти как-то уж слишком активно. Степа уже подумывал о том, что неплохо было бы отпустить усы и бороду – это больше соответствовало бы имиджу байкера. Борода вообще сделала бы его старше на вид. Мудрее. Привлекательнее.
«А еще неплохо было бы вступить в байк-клуб, – вдруг подумал он. – Да, совсем неплохо. Ведь там можно вот такую книгу отгрохать!..
Степа взглянул на часы и ускорил шаг. До поезда оставалось еще минут сорок – но в таких случаях всегда лучше прийти с запасом.
Днем Степе удалось поспать не больше трех часов. Потом вернулся Родя, и спать стало просто невозможно. Сколько Ольга ни убеждала сына «дать дяде Степе немного поспать, ему сегодня ехать» – малыш продолжал валять дурака, носиться, вопить и так далее. Но Степа рассчитывал наверстать упущенное в поезде – до областного центра было три с половиной часа езды.
Поезд прибыл почти без опоздания. Степа показал мрачному, явно поддатому проводнику билет и влез в вагон. Билет продавался без указания места, и приходилось занимать самому. Шансов у Степы было немного – вместе с ним в вагон садились человек двадцать, а свободных мест было всего три.
В конце концов Степе удалось занять верхнее боковое место – не самый лучший вариант, конечно, да еще рядом с туалетом – но все же это было лучше, чем ничего. Он отдал проводнику билет и растянулся на полке, всерьез настроившись поспать.
К сожалению, вагон оказался на девяносто процентов набит демобилизованными солдатами, которые, похоже, единогласно приняли твердое решение самим не спать и другим не давать. Они бегали туда-сюда, грохоча армейскими ботинками, пили водку, курили, не выходя в тамбур, ржали на весь поезд, как деревенские лошади… Один из них схватил гитару и завыл: «Покидают чужие края дембеля, дембеля, дембеля…» Дембель спьяну попадал пальцами не в те лады, о качестве пения можно было только промолчать, но зато звучало это безобразие очень громко – а этого, судя по всему, он и добивался.
Степа со всей очевидностью понял, что поспать ему в эту ночь не удастся. Из-за этого у него уже к полудню, а то и раньше, разболится голова… Оставалось только стиснуть зубы и надеяться, что дембеля рано или поздно свалятся от выпитого и заснут.
Через два часа дембеля действительно наконец-то угомонились. Но тут зашевелился Степин сосед снизу, который потерял часы. Степа не выдержал, шепотом выматерился и вышел в тамбур курить.
Так, в тамбуре, он и доехал до областного центра.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Денис Ерошенко был угонщиком, специализирующимся на мотоциклах.
Уведя очередной байк, он менял номера, профессионально перебивал заводской номер на двигателе, перекрашивал и продавал, зарабатывая на этом неплохие деньги.
Уже несколько дней подряд он следил за одним байкером, у которого была «Ява» с форсированным двигателем. Этот байк вообще был доведен, что называется, до ума. Единственный минус – фирменный знак был другой. Но у Дениса дома было множество разных фирменных знаков, в том числе и знак «Явы». Так что это была не проблема.
В ночь на четвертое января Денис решил – настал подходящий момент.
Через своего информатора он узнал, что нужный мотоцикл стоит во дворе одного из Г-образных домов по улице Чапаева, и что сам байкер уехал в областной центр. Когда он собирался вернуться – информатор не знал. Но Денис, как всегда в таких случаях, предпочел думать, что времени у него нет совсем.
Он явился во двор того самого дома, прекрасно зная, что в два часа ночи никто не будет его ждать.
Мотоцикл стоял на месте. Денис подошел к нему, внимательно осмотрел… Красивый цвет, однако – золотые звезды на черном фоне. Даже жаль, что придется его перекрашивать, честное слово. И этот знак – собачья голова и готическая надпись «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА»… Очень красивая вещица. Ну, ничего, решил Денис. Сохраню его в коллекцию.
Он собирал фирменные знаки мотоциклов с той же тщательностью, с какой филателист собирает редкие марки. У него уже собралась приличная коллекция, и в ней попадались весьма любопытные образцы. Как только байкеры не называли своих «железных коней», о Господи! «Азраил», «Черный Ангел», «Летающий в ночи»… А знак «Быстрой Зверюги» был самым экзотическим – хотя бы потому, что между словами было изображение собачьей головы с оскаленными зубами. Этот знак должен был стать жемчужиной коллекции.
Денис понимал, что когда-нибудь коллекция сослужит ему плохую службу, но ничего не мог с собой поделать. Фирменные знаки были его тайной слабостью – настолько тайной, что о ней ничего не знал даже его напарник.
Денис провел рукой в кожаной перчатке по бензобаку…
…и сейчас же отдернул руку. Ему показалось, что он прикоснулся не к металлу, а к шкуре спящего зверя, готового в любой момент проснуться и укусить. Может быть, даже откусить голову.
Зверь?
Ну хорошо, а какой зверь?
«Во, блин, докатился – нервы шалят! – усмехнулся Денис про себя. – Лечиться надо, вот что…» Потом он заставил себя не думать о постороннем. Сейчас посторонним считалось все, кроме предстоящего
(да нет, уже НАЧАТОГО)
дела.
Он достал из кармана универсальную отмычку специально для мотоциклетных зажиганий, переключил на нейтральную передачу и тихо вывел мотоцикл со двора. Сейчас он собирался перегнать его в условленное место, где его ждал напарник. А потом голова будет болеть у напарника. Напарник сделает все остальное – перегонит мотоцикл за город и спрячет в нужном гараже до лучших времен. А уж потом они вместе решат, что делать с байком– продать его целым (естественно, предварительно перекрасив и перебив номера) или разобрать на запчасти, которые, между прочим, тоже нужны всем.
Возле переднего колеса «Зверюги» сидела черная кошка. Она смотрела на Дениса сверкающими зелеными глазами и, судя по всему, уходить не собиралась.
– Брысь! – прошипел Денис и топнул ногой. Кошка вскочила, пронзила Дениса взглядом, зашипела и убежала.
Денис вставил отмычку в гнездо зажигания, повернул ее и нажал рычажок стартера… но мотор даже не чихнул.
– Что за черт?!
Оказавшись на улице, он замерил уровень бензина в баке – бак был полон. Значит, дело в аккумуляторе. Денис снова принялся толкать мотоцикл, и вскоре «Быстрая Зверюга» завелась – да и куда бы она делась? Денис представил себе, как будет материться байкер, вернувшись из областного центра и не обнаружив своего «железного коня», и усмехнулся: «В большой семье варежкой щелкать не принято, парень! Не мешало бы тебе это усвоить». Он вскочил на «Зверюгу» и поехал туда, где ждал напарник.
Внезапно руль дернулся в руках Дениса. Денис стиснул зубы, приказывая себе не раскисать, и прибавил газу. Он уже начал жалеть, что ввязался в эту историю.
Руль снова дернулся – на этот раз гораздо сильнее. Денис от неожиданности выпустил его. Мотоцикл вдруг встал на дыбы, как дикая лошадь, сбросив Дениса. Фара «Явы» начала зловеще мигать.
Денис тяжело поднялся, удивляясь, как это он мог допустить такую глупость – свалиться с байка. Если он помялся – это создаст лишние проблемы с ремонтом. В автосервис, где Денис официально работал, этот мотоцикл не потащишь, а ремонт в домашних условиях – сплошная головная боль.
Ну ладно, подумал Денис, черт с ним. Сейчас надо просто подойти к байку, сесть на него… и побыстрее покончить с этим делом.
«Быстрая Зверюга» проехала метров пять, затем развернулась, трижды мигнула фарой, одновременно просигналив, и совершенно самостоятельно понеслась на Дениса. Тот застыл на месте.
Всю жизнь Денис Ерошенко был твердолобым материалистом и доверял только тому, что можно увидеть, потрогать руками, попробовать на вкус и так далее. Все остальное для него просто не существовало.
Того, что происходило сейчас, просто не могло быть. Не мог никакой мотоцикл сбросить человека, самостоятельно ездить, да еще и мигать фарой. Ничего этого не могло быть, просто не должно было быть…
И, тем не менее, это было.
Собрав всю силу воли, Денис вскочил, повернулся и побежал. «Быстрая Зверюга» легко нагнала его, зашла слева и ударила бензобаком. При этом краска на бензобаке сильно оцарапалась об одну из многочисленных металлических «молний» на его куртке. Денис упал, однако удар получился не таким уж сильным, поэтому Денис снова вскочил и побежал – уже в другую сторону.
«Зверюга», дико взревев мотором, ударила его в спину. Денис снова упал, не делая новых попыток подняться. Хрен же его знает, что нужно этому адскому байку. Может, безопаснее будет перележать, переждать…
«Зверюга» остановилась.
– Слушай, ну чего тебе надо? – прошептал Денис. – Не плющит тебя, что я тебя угнал? Ну хорошо, хрен с тобой. Можешь ехать домой. А меня оставь. Ладно?
Он не успел заметить, как заднее колесо «Быстрой Зверюги» оказалось у него на голове. В следующее мгновение оно бешено завертелось, и из-под него полетел фейерверк кровавых брызг…
Александр Павлов, напарник Дениса, в очередной раз посмотрел на часы. Где, интересно, этот мудак? Неужели вляпался? Если так – надо по-тихому рвать когти, пока самого не замели… У Александра с Денисом был уговор: если кого-нибудь поймали – вступает в действие принцип «каждый сам за себя».
Пробегавшая мимо черная кошка неожиданно остановилась, посмотрела на него и ни с того ни с сего зашипела, как прохудившийся насос. «Вот паскудство-то какое, – подумал Александр. – Поганая примета. Черная кошка…»
Он уже повернулся, чтобы уйти, но тут тишину ночи разорвал треск мотоцикла. Александр с облегчением улыбнулся. Явился, не запылился, мать его! Александр уже успел изрядно промерзнуть – все-таки на дворе не май месяц. Интересно, почему Дэн так задержался? Прямо как в рекламе: «Ты где был? Пиво пил… А мужики-то не знают!»
Ничего. Сейчас Александр поговорит со своим напарником о том, как нехорошо опаздывать, заставляя коллегу трястись на морозе. Сейчас…
Однако в следующую минуту Александр прирос к земле, и челюсть у него отвисла чуть ли не до пупка. Он угонял мотоциклы уже пятнадцать лет, но такого зрелища никогда не видел.
Мотоцикл ехал без водителя.
Александр не сдвинулся с места даже тогда, когда мотоцикл понесся прямо на него.
Мотоцикл сильно ударил человека.
В голове Александра взорвался фейерверк боли. В глазах взметнулись разноцветные искры. Он успел лишь почувствовать боль в сломанной челюсти и шее – короткое мгновение боли… и после этого Александр Павлов не чувствовал уже ничего.
«Быстрая Зверюга» неслась сквозь зимнюю ночь. Стекло ее фары и обтекатель были покрыты густой паутиной трещин и забрызганы кровью. Поврежденный глушитель ревел, стрелял и портил воздух. На бензобаке выделялась безобразная царапина.
Внезапно звук изменился, стал тише, ровнее, прекратились выстрелы – глушитель был в порядке. Кровавые пятна исчезли, словно кто-то невидимый смахнул их невидимой тряпкой. Трещины на фаре и обтекателе стали затягиваться. Исчезла царапина на бензобаке. Поврежденная фара перестала мигать и засветилась ровно и ярко. «Быстрая Зверюга» снова была в полном порядке.
Через несколько минут мотор заглох, но «Зверюга» продолжала нестись, словно кто-то невидимый вел ее на нейтральной. Вскоре байк свернул во двор Г-образного дома – в тот самый двор, из которого его попытались угнать пару часов назад – и остановился. Как будто никуда и не уезжал.
Ничего не случилось.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Степа вышел из здания вокзала, отчаянно зевая. Ему совершенно не удалось поспать, и последние два часа пути он провел в тамбуре, куря одну сигарету за другой. Он выкурил почти целую пачку, и теперь у него во рту была сухость и горечь. И хотелось пить. Степа хотел было купить пива, но передумал. От одной бутылки пива его, конечно же, не развезло бы, но ему предстоял важный деловой разговор с издателем. И неизвестно, как бы издатель отнесся к писателю, от которого разит пивным перегаром на пять километров.
Но с сухостью в горле надо было что-то делать, иначе Степа просто не смог бы вести разговор. Подумав, он купил в ларьке полуторалитровую пластиковую бутылку минералки. Я человек, измученный нарзаном, подумал он мимоходом.
Рядом с ним стоял милиционер. Степа ненавидел обращаться к ним по любому поводу, но другого варианта у него не было. У вокзала толпилось множество людей, но кто даст гарантию, что все они местные? К тому же даже аборигены могли не знать, как проехать туда, куда нужно было Степе.
Областной центр был далеко не маленьким.
– Товарищ капитан, – обратился Степа к стоящему поблизости постовому, – можно вопрос?
Милиционер утвердительно кивнул, и Степа спросил:
– Будьте добры, к Дому Печати как проехать?
– Дом Печати? – переспросил милиционер. – А это можете на девятнадцатом трамвае, можете на сто первом автобусе – как угодно.
– А на чем быстрее?
– На автобусе, – уверенно ответил милиционер. – Трамвай еще через рынок идет, так что…
– Спасибо, – кивнул Степа и пошел на остановку.
Через полчаса он уже был у Дома Печати – нового двадцатиэтажного здания, состоящего, как показалось Степе, почти полностью из стекла. Степа пролистал свою записную книжку… Все верно – проспект Революции, дом четырнадцать, Дом Печати. Ему нужно было попасть в издательство «Книга».
В огромные раздвижные стеклянные двери входили и выходили хорошо одетые люди, которых можно было назвать только «дамами» и «господами».
– Извините, где тут издательство «Книга» находится? – спросил Степа у одного господина в длинном черном пальто и очках.
– На четырнадцатом этаже, – не оборачиваясь, ответил господин и пошел дальше.
Степа докурил сигарету, бросил окурок в сугроб, подошел к дверям. Двери автоматически раздвинулись перед ним. Степа вошел, и Дом Печати словно проглотил его.
Такие здания Степе приходилось видеть только в американских фильмах. Здание было очень светлым и казалось просторным, несмотря на то, что в нем было много народу. На фоне высоких потолков люди казались маленькими, как муравьи. С минуту Степа постоял, глазея по сторонам, затем вошел в лифт.
Паразиты падают комьями от этого мелкого средства...
Как убрать живот? С этим копеечным средством жир уходит вмиг...
Вы ахнете! Какая "уйма" глистов выйдет из вас комом, если растворить простую...
В лифте, тоже огромном, под стать зданию, столпились человек двадцать. Степа с легкой завистью прислушивался к их разговорам, в которых мелькали знакомые и полузнакомые слова: «набор», «печать», «офсет», «верстка», «гранки»… и так далее. Слыша эти слова, Степа внезапно ощутил себя совершенно лишним в этом огромном светлом здании, среди этих людей. Да кто он такой, в конце концов? Всего лишь автор ужастиков… причем наверняка не самых лучших. Все эти люди заняты одним общим делом… а он сейчас будет болтаться по кабинетам и коридорам, мешая им работать…
Но он тут же одернул себя. Его пригласили сюда, и пригласили как раз потому, что он – автор страшных рассказов. И если все пройдет как надо, то завтра эти люди будут обсуждать между собой, как делать его книгу.
Книгу Степана Марьяшина.
От этой мысли у Степы сразу же поднялось настроение. Он улыбнулся.
На четырнадцатый этаж ехал лишь он один, все остальные выходили раньше. На подъем в лифте ушло не меньше двадцати минут. Минеральную воду Степа выпил еще в автобусе – все полтора литра – и теперь со всей очевидностью понял, что нужного ему человека он будет искать не сразу. Сначала ему нужно будет зайти совсем в другое место.
Выйдя из туалета, он еще раз посмотрел в записную книжку. Ему нужна была Савич Тамара Николаевна.
Он спросил о ней у какого-то пожилого господина.
– Вон, видите, там ее приемная, – показал тот на одну из дверей. – Там и спросите.
Степа сунулся в указанную дверь.
За столом сидела миловидная секретарша, что-то печатая на компьютере. Приглядевшись, Степа увидел, что она не печатает, а играет во что-то со стрельбой.
– Добрый день, – сказал Степа. – Тамара Николаевна у себя?
Секретарша одарила его профессиональной улыбкой:
– У себя. Только она сейчас занята, вам придется немного подождать.
– Ну, значит, подождем, – вздохнул Степа и уселся на мягкий диван.
Секретарша вдруг стала очень активной. Она начала что-то искать по всей приемной, умудрившись при этом наклониться раз в пятьдесят больше, чем надо, так что Степа умудрился рассмотреть ее ножки и задницу под мини-юбкой во всех подробностях – впрочем, они того стоили. Однако через пару минут до Степы дошло, что активность девушки совершенно не относится к его мужскому обаянию. Это был старый, как мир, прием, с помощью которого, в сочетании с мягкой мебелью, с посетителя сбивался деловой настрой. Ну как, скажите, мужчина может думать о делах, если перед ним все время наклоняется очаровательная девушка и из-под мини-юбки все время выглядывает аппетитная задница, обтянутая полупрозрачными кружевными трусиками? Поэтому Степа закрыл глаза и заставил себя отвлечься.
Внезапно дверь кабинета хлопнула. Степа открыл глаза и увидел, как через приемную прошел лысый толстый мужчина в строгом костюме, очень похожий на Евгения Леонова. Секретарша сказала:
– Вот теперь она свободна. Как вас представить?
– Степан Марьяшин, – ответил Степа, – писатель.
– Вам назначено? – тон секретарши стал неприступным.
– Ну… В некотором роде.
– Вам назначено или нет? – Секретарша все еще улыбалась, но теперь это была не улыбка, а оскал цербера, знающего только одну задачу – никого не пропускать.
– Назначено. Она мне звонила.
Девушка с сомнением посмотрела на него, но все же нажала кнопку динамика внутренней связи и произнесла:
– Тамара Николаевна, тут какой-то Степан Маришин…
– Марьяшин, – поправил Степа.
– В смысле, Марьяшин, он утверждает, что вы ему звонили.
Динамик что-то неразборчиво пропищал в ответ. Улыбка секретарши вновь стала обаятельной:
– Можете войти.
Тамара Николаевна Савич оказалась женщиной средних лет, гренадерского роста и соответствующей комплекции, с типично еврейским лицом. Увидев Степу, она приветливо улыбнулась:
– Добрый день! Так это вы и есть тот самый Степан Марьяшин? Честно говоря, я представляла вас совсем другим. Проходите, садитесь.
– Благодарю, – ответил Степа и сел на один из ужасающе неудобных офисных стульев. Ему было страшновато – все-таки он впервые в жизни общался с настоящим, живым редактором один на один.
Тамара Николаевна улыбнулась опять:
– Кофе не желаете?
– Не откажусь, – улыбнулся Степа в ответ. Женщина наклонилась к динамику:
– Наташа, два кофе, пожалуйста.
Когда с кофе было покончено, Тамара Николаевна сказала уже без всяких улыбочек:
– Ну, теперь поговорим о деле. Я читала ваши рассказы в журналах. Честно скажу, они мне нравятся.
– А новую повесть вы читали? – спросил Степа. – В «Русском фантасте»?
– «Я – малолетний грабитель могил»? Да, читала. Совсем неплохо. Так вот, вы уже в курсе, мы хотим предложить вам контракт.
– Простите, а какой именно контракт?
– Контракт на сборник рассказов. Сначала попробуем пропустить всего одну книгу, посмотрим, как она пойдет. Если хорошо – а я думаю, так и будет – можно будет заключить уже долгосрочный контракт. Как вы на это смотрите?
– А гонорар? – немедленно отреагировал Степа.
Тамара Николаевна улыбнулась. Похоже, подобная прямолинейность была ей по душе.
– Ну, двадцать пять тысяч вас устроит? – ответила она в чисто еврейском стиле – вопросом на вопрос. – Плюс, разумеется, проценты от продажи.
Эти проценты очень интересовали Степу, но он решил выяснить все по порядку:
– Простите, я вас не очень-то понял. Двадцать пять тысяч – чего?
– Не «чего», а рублей, – строго сказала Тамара Николаевна. – Вот когда начнете издаваться в Москве, тогда и будет – чего.
Степа машинально вытащил одну из двух оставшихся в пачке сигарет, помял ее между пальцами и уже вставил в губы, но, опомнившись, заткнул ее за ухо.
– Да вы курите, курите, не стесняйтесь, – сказала Тамара Николаевна и сама закурила «Вирджиния-Слимз». Степа чиркнул зажигалкой, выпустил облако дыма и сказал:
– Ну хорошо, пускай рубли. Но тогда сколько процентов?
Тамара Николаевна пожала плечами:
– Ну… пока могу вам предложить не больше трех.
– Тридцать, – быстро отреагировал Степа. Он прекрасно понимал, что эти проценты были не более чем «сохранением лица». Откровенно говоря, он не так уж и нуждался в этих процентах, поскольку и двадцать пять тысяч казались ему вполне достаточной суммой. Но ему было очень важно показать себя твердым человеком, а не рохлей, не умеющим получить свои деньги. С этой целью он хотел выторговать десять процентов. Тогда в следующий раз можно будет выбить из них пятнадцать или даже все двадцать. Как там сказано у Джона Макдональда? «Я хочу получить свои деньги, я хочу получить свои деньги, я хочу получить свои деньги».
Тамара Николаевна затушила окурок и сказала:
– Восемь.
Степа ответил, подражая Евгению Моргунову в фильме «Операция Ы»:
– Это несерьезно.
Женщина начала терять терпение:
– Ну хорошо, сколько вам нужно?
Последние остатки робости совершенно испарились. Он посмотрел ей в глаза и ответил – тихо, но твердо:
– Десять. На меньшее я не согласен.
Тамара Николаевна поняла, что парень, сидящий перед ее столом, относится к тому сорту людей, которые не отступают, пока не откусят свой кусок мяса – или пока им не вышибут зубы. Но для нее было не менее важно поторговаться, чем для Степы – получить эти проценты. Иначе этот Марьяшин вернется в свой гнилой городишко и будет рассказывать направо и налево о том, как он съездил в издательство, получил все, что хотел, и вернулся. Вроде как ходил снимать с книжки. А так – и овцы сыты, и волки целы.
– Ладно, – согласилась она, – пусть будет десять. Сейчас составим контракт… Наташа, – произнесла она, наклонившись к динамику. – Зайди, пожалуйста. И захвати бланк.
Вошла секретарша с какой-то важной на вид бумагой в руках. Протянув руку в сторону Степы, она произнесла с профессиональной улыбкой:
– Паспорт, будьте добры.
«Как в ментовке», – подумал Степа, отдавая ей паспорт. Секретарша раскрыла его и принялась переносить на бумагу Степины данные. Покончив с этим, она протянула бумагу ему и сказала:
– Прочтите и подпишите, пожалуйста.
Степа взял у нее ручку и углубился в чтение контракта. Так, так… Что там у них?.. Настоящий темный лес.
Мы, дирекция издательства «Книга», в лице заместителя главного редактора Савич Тамары Николаевны, именуемые в дальнейшем «Издатель», с одной стороны, и Марьяшин Степан Евгеньевич, именуемый в дальнейшем «Автор», с другой стороны, заключили настоящий Договор…
«Господи! – мелькнуло у Степы в голове. – Вот уж где настоящая бюрократия, мать-перемать!»
Бюрократические термины, похоже, тоже были предназначены для того, чтобы сбить человека с толку.
Если же отбросить все дебри бюрократического жаргона, суть контракта оказывалась простой до неприличия. По этому контракту Автор отдавал Издателю материал, который Издатель имел права сокращать и переводить, не искажая смысла. В свою очередь, Издатель был обязан выплачивать Автору вознаграждение.
– Вот, сюда название книги впишите, – сказала секретарша. Степа дернул плечом и продолжал читать.
Дальше было сказано, что книга будет представлять собой сборник рассказов под названием – в этом месте была пустая строчка, которую, очевидно, должен был запомнить сам Степа. Под этим шли шестнадцать пустых строк – для названий этих рассказов.
– Не забудьте вашу новую повесть вписать, – подала голос Тамара Николаевна. – В сборнике она неплохо будет смотреться.
– Хорошо, – ответил Степа. – Надеюсь, что сильно вы ее сокращать не будете.
Тамара Николаевна рассмеялась, а Степа стал заполнять прочерки. Он поставил заглавие своей первой книги – «Я – малолетний грабитель могил» – и названия рассказов. Затем сказал:
– А вот этот пункт я не совсем понял – «Автор несет полную ответственность за достоверность предоставляемого материала». У меня же не публицистика, а ужастики.
– Не обращайте внимания, – посоветовала Тамара Николаевна. – Просто бланки для всех общие.
Степа неопределенно пожал плечами и поставил в левом нижнем углу свою подпись. Тамара Николаевна тоже расписалась.
– А почему вы только ужасы пишете? – спросила она.
Степа посмотрел на нее и ответил:
– А почему вы считаете, что у меня есть выбор?
Секретарша взяла подписанный документ и собралась уходить.
– Минуточку, – остановил ее Степа. – А как насчет копии?
Девушка округлила глаза:
– Вы что же, не доверяете нам?
– Доверяю, – ответил он. – Но мне копия нужна, чтобы в рамочку ее вставить и над кроватью повесить.
Секретарша вопросительно взглянула на Тамару Николаевну. Та кивнула:
– Наташенька, сделай на ксероксе и отдай господину Марьяшину.
Услышав, как его назвали, Степа чуть не задохнулся. «Господин Марьяшин»! Всю жизнь он был просто Степой Марьяшиным, для друзей – Стивом, для Ольги – Степкой или Степашкой… И вдруг ни с того ни с сего он стал «господином Марьяшиным». Это уже само по себе кое-чего стоило.
Вернулась секретарша и протянула ему копию контракта.
– Ну вот! – весело сказал Степа. – Теперь можно и домой ехать! А то я прямо с поезда – сюда. Попал, что называется, с корабля на бал… Да, аванс будет?
– Примерно через две недели, – ответила Тамара Николаевна. – Остальное – по выходе книги из печати, то есть летом. Кстати, вместе с авансом получите гранки.
Степа, боясь показаться полным невеждой, не стал спрашивать, что это за странное животное – гранки, и с чем его едят. Он вспомнил золотое правило, которому его научил отец: промолчи – сойдешь за умного. Он убрал копию контракта в дипломат и достал из него рукописи – повесть «Я – малолетний грабитель могил» и пятнадцать рассказов, которые всегда мечтал издать отдельной книгой и которые вписал в контракт.
После этого он попрощался и вышел.
Чувствовал он себя так, как будто его раскатали катком, а потом пропустили через мясорубку. Тело покрылось потом, словно Степа не меньше двух часов просидел в сауне. И ему хотелось выпить.
Господи, ему безумно хотелось выпить.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Старший лейтенант милиции Ильнур Фаттахов и музыкант Дмитрий Клещеев пили водку. У них не было никакого повода – точнее, повод был у одного лишь Ильнура, а Дмитрий пил просто за компанию.
А повод у Ильнура был весьма серьезный. В Похмелецке завелся байкер-маньяк, убивший уже трех человек. И, что самое обидное – не было никаких зацепок. Во всех трех случаях…
Маньяк просто катался по ночам. А если видел прохожего – сбивал его без рассуждения. Сбивал, а потом переезжал несколько раз – очевидно, чтобы добить.
Капитан Бояринцев предложил Ильнуру версию о том, что у этих жертв был один общий враг, но это было несерьезно. Версия не выдерживала проверки жизнью. Первый погибший был гибэдэдэшником, второй – рабочим автосервиса, третий – безработным. Эти двое ходили в корешах, но не были связаны с лейтенантом Кистенко. Нет, их убил маньяк.
Результаты экспертизы до сих пор не пришли. На одежде жертв могли остаться следы краски, но это не имело значения. Потому что краска могла быть или красной, или черной, или синей… Выйди на улицу – и увидишь кучу мотоциклов таких цветов…
– Заебался я с этим маньяком, ебаный в рот, – пожаловался Ильнур в своей обычной манере. – Бля, еще один такой эпизод будет – все, на хрен, уволюсь к ебаной бабушке!
– А ты уверен, что это именно маньяк? – спросил Дмитрий, разливая остатки водки по рюмкам и отставляя бутылку. – Может, маньячка?
– Один хрен! – злобно сплюнул Ильнур. – И так и этак меня начальство вздрючит, мать его так! Не, ну ты приколись, чего подкинули: допросить всех владельцев мотоциклов! А как я их допрашивать буду?! В байк-клуб не сунешься – в лучшем случае просто на хрен пошлют, а то и башку снимут! А остальных допрашивать – блядство, я ж чокнусь!
Дмитрий помолчал и спросил:
– Ты Стива Марьяшина знаешь?
– Это Ольги вашей хахаль?
– Ага. Вот, он недавно байк заимел. С ним и побазарь, чтоб было чего в дело кинуть. Допроси, где в те ночи был, то да се – вот тебе и справочка!
– И что бы я без тебя делал, – усмехнулся Ильнур и взял рюмку.
Степа вышел из Дома Печати. Достал последнюю сигарету. Смял пачку и выкинул ее вон. Закурил.
То, что только что произошло с ним, казалось хорошим сном – из тех, которые мечтаешь увидеть еще хоть раз и после которых не хочешь просыпаться. Он с трудом подавил желание открыть дипломат, достать копию контракта и еще раз перечитать ее. Интересно, что будет, когда он покажет эту бумажку Ольге?.. И своей матери?.. И Валентине Фоминичне?.. И всем остальным?..
Но он заставил себя не думать об этом. Для этих мыслей еще найдется время. А сейчас надо делать что-то другое, поскольку до поезда еще черт знает сколько времени.
Но что именно делать?
Неожиданное бурчание в желудке подсказало ответ на этот вопрос. Точно, ему надо перекусить. Разумеется, Степа плотно поел перед выходом из дома, но это было примерно шесть часов назад, и с тех пор у него во рту не было ничего, кроме минералки.
Где-то поблизости была остановка девятнадцатого трамвая, который проходил через центральный рынок – Степа помнил это по нескольким поездкам в областной центр. И еще он помнил, что возле рынка расположена неплохая забегаловка, относительно недорогая, и готовили в ней неплохо.
– Извините, где тут трамвайная остановка? – спросил Степа у прохожего.
– Там, – неопределенно махнул тот рукой.
– Спасибо, – кивнул Степа и пошел в указанном направлении.
Спустя час он уже был на вокзале. Огромные электронные часы над входом показывали половину первого.
«Не слабо, однако! – подумал Степа с удивлением. – Надо же, как быстро управился! Теперь, если мне с такой же скоростью удастся достать билет – будет вообще полный кайф!»
Степа закончил свои дела раньше, чем рассчитывал, и теперь ему хотелось поскорее уехать. В больших городах он никогда не чувствовал себя уютно. Прошедший через целый год жизни в Москве, Степа безумно любил свое захолустье. Может быть, именно поэтому подсознательно он особо и не стремился сдать ту злополучную сессию хотя бы на тройки.
Вернувшись в родной Похмелецк, Степа обнаружил, что в нем абсолютно ничего не изменилось. Это было похоже на то, как если бы он снова начал смотреть какой-нибудь бесконечный сериал, вроде «Санта-Барбары», после долгого перерыва. Те же герои в тех же самых декорациях решали одни и те же бесконечные проблемы. Двенадцать месяцев для такого сонного городишки были слишком маленьким сроком.
В таких городках все знают все обо всех – или, по крайней мере, думают, что знают. Все помнят Алексея Иванова и Викторию Томилину. Их история сама по себе напоминала «мыльную оперу».
Алексей отслужил в Афгане. Вернувшись, он познакомился с Викторией. У них началась любовь, и все шло к тому, чтобы они поженились, но тут им неожиданно помешала мать Виктории. В девяносто втором Алексей уехал наемником в Югославию зарабатывать кучу денег, и не вернулся. Прошел слух, что он пропал без вести, и вскоре все решили, что он мертв.
Через полгода после его отъезда Виктория родила дочку Наташу, которая внезапно пропала. Как обычно, никто ничего толком не знал, но слухи ходили один страннее другого.
Когда через восемь лет Алексей неожиданно вернулся, удивлению похмельчан не было предела. Где он пропадал так долго, Алексей предпочитал не распространяться, и это тоже вызвало немало разговоров. Но еще удивительнее было то, что Алексей привез девочку лет семи, как две капли воды похожую на Викторию… и на него самого. Девочка могла быть только их пропавшей дочкой, Наташей.
Будь это не Алексей, а человек из какого-то другого места, хотя бы житель того же областного центра – его бы не приняли здесь. Любой маленький городок вроде Похмелецка похож на замкнутую самодостаточную экологическую систему, очень неохотно принимающую влияние извне. Как закрытый пруд, в котором водятся караси и улитки, но никогда не водилось раков. Если раки и попадают в такой пруд – они вскоре вымирают.
Точно так же дело обстояло и в Похмелецке. Любого чужака, человека со стороны стараются выжить всеми доступными способами. И успешно выживают. Но Алексея Иванова не трогали, потому что он был местным. Частью этой экосистемы.
Самым странным в этой истории было то, что Алексей с Викторией ни с того ни с сего решили уехать из города. Но дальше вокзала им уйти не удалось. На вокзале они внезапно умерли, и оба, как показало вскрытие, от инфаркта. А маленькая Наташа опять бесследно исчезла, и никто не сомневался, что она тоже умерла.
Да, в Похмелецке порой происходили довольно странные вещи. Но, несмотря на это, Степе здесь нравилось. Для писателя-«ужаста», как он выражался, Похмелецк был настоящей золотой жилой. Стивен Кинг, всеми признанный мастер страшного романа, сделал родной город Касл-Рок центром всех кошмаров, какие только можно вообразить. Так что же мешает ему, Степе, сделать то же самое? Правда, живет он не в Касл-Роке, а в Похмелецке, да и страна – далеко не Америка… но так ли это важно? Зато у них происходит такое, что мистеру Кингу и не снилось! Например, Моисей Соломонович Трахтенберг, работник гороно, который три года назад сошел с ума и начал насиловать и убивать трехлетних девочек… Именно эти убийства Степа решил взять за основу своего только что начатого романа.
Степины мысли сами собой перескочили на работу. Пока он расписывал кошмарные сны главного героя – писателя, поселившегося в хибаре на окраине города Шахтинска Ростовской области. Но скоро от этих кошмаров он перейдет к собственно истории – новой серии сексуальных убийств… Точно, надо будет в архив сходить. У них там наверняка сохранились подшивки газет, в которых остались материалы о Моисее Соломоновиче Трахтенберге. Да, еще нужно посмотреть все материалы о Чикатило, чтобы все выглядело достовернее…
Но впервые в жизни мысль о предстоящей работе не вызвала у Степы никакого душевного подъема. Сидеть за машинкой или копаться в запыленных газетах вдруг показалось ему невыносимо скучным делом. Гораздо лучше было бы сесть на «Быструю Зверюгу и рвануть на полной скорости в никуда. Как там сказано у Анатолия Крупнова?
Перед тобой лежит,
Перед тобой бежит
Дорога в никуда…
Но для того, чтобы добраться до этой «дороги в никуда», нужно было сначала купить билет до дома. Степа подошел к расписанию поездов, искренне жалея, что не поехал на «Зверюге».
Ближайший поезд отправлялся в полночь. Конечно, не здорово, подумал Степа, но по крайней мере лучше, чем ничего.
Народу у кассы было немного, и Степе удалось быстро купить билет. Затем он пошел на переговорный пункт, который был здесь же, в здании вокзала, и позвонил домой. Про себя он уже называл квартиру Яровых «домом».
– Але, это кто? – раздался в трубке звонкий голосок Роди. Малыш всегда разговаривал по телефону именно так.
– Родя, это дядя Степа, – ответил Степа. – Мама дома?
Что-то стукнуло – Родя положил трубку на стол, и Степа услышал отдаленный голос мальчика: «Мам, это тебя! Дядя Степа!» Потом в трубке раздался Ольгин голос:
– Да?
– Олюня, привет, – сказал Степа. – Все нормально, я дела закончил.
– Как все прошло?
– Приеду – все расскажу, сейчас времени нету. Короче, поезд в двенадцать, то есть часов в пять утра я уже буду дома. Ну все, пока, целую. Я тебя люблю.
– И я тебя, – ответила Ольга и повесила трубку.
Степа вздохнул. До поезда еще черт знает сколько времени. Почти вечность. А у него уже начинала болеть голова из-за того, что ночью не удалось поспать. Степа был уверен, что у него начинается та головная боль, которую он называл «фирменной». Сейчас боль терпимая, потом она станет ужасной, потом – невыносимой. А после «невыносимой», Степа знал, начнется самое страшное. Через час боль усилится настолько, что он будет желать смерти. А еще через полчаса станет бояться, что не умрет…
…если, конечно, ему не удастся поспать.
Слава Богу, на втором этаже, судя по указателю, были комнаты отдыха. И цена этих комнат оказалась весьма приемлемой – всего десять рублей в час.
– То, что доктор прописал, – пробормотал Степа себе под нос и направился к лестнице.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В Похмелецк поезд пришел в четыре часа утра.
Степа вышел на платформу, закурил и пошел по улице. Через пять минут он уже будет у Ольги, растянется рядом с ней под теплым одеялом… Впрочем, в Похмелецке везде оказываешься через пять минут, именно это Степе и нравилось.
«Быстрая Зверюга стояла во дворе, дожидаясь его. С ней абсолютно ничего не случилось. На обтекателе, сиденье, бензобаке не было ни снежинки. «Небось, Оленька постаралась, – с нежностью подумал Степа. – Молодец!»
Он подошел к «Зверюге» вплотную, положил ладонь на бензобак…
…и внезапно на него нахлынули те же ощущения, что и в тот день, когда он впервые сел на этот мотоцикл…
…сладковатый удушливый трупный запах ударил в лицо. Но сейчас этот запах был совсем не сильным и казался даже приятным…
…и словно чье-то постороннее сознание стало наполнять Степу – чья-то черная душа, наполненная одной лишь ненавистью. «Теперь ты наш, парень! – услышал Степа голос с жутким молдавским акцентом. – Приехали, теперь ты наш! Теперь ты – это я, ха-ха-ха!»
Голос раздавался на самом деле не в ушах у Степы, а в его голове. В сознании. То есть, он мог быть всего-навсего плодом воображения, и ничем больше. Осознав это, Степа сразу нашел в себе силы оторваться от мотоцикла…
…и в ту же секунду кошмар отпустил его. Дрожащими руками Степа достал сигареты и зажигалку. Закурил. При этом чуть не выронил сигарету в снег – так сильно дрожали руки. Хуже всего было то, что какой-то части его сознания нравилось это ощущение. Нравилось превращаться в
(Олега Погана)
кого-то другого, нравилось ненавидеть
(выблядков)
весь белый свет, нравилось быть
(живым мертвецом)
черным человеком.
Но оставалась и другая часть его сознания, которая всеми силами сопротивлялась этому. Сопротивлялась до последнего.
Интересно, спросил себя Степа, заметит ли Ольга, что я начинаю в кого-то превращаться?
«Не в «кого-то». В Олега Погана. В ее бывшего мужа».
Ну хорошо, пусть в Олега. Так заметит или нет?
Ответа не было… да Степа, если честно, и не стремился его получить.
– А, пошло оно все на хер, – выдохнул он, выбросил окурок и вошел в подъезд.
Ольга не спала. Она ждала его. И встретила на пороге горячим поцелуем.
– Привет! – сказала она. – Ну, как все прошло?
– Лучше, чем я ожидал, – ответил Степа. – Сейчас, дай только отдышаться, все расскажу… Да, кстати, вот тебе подарок! – Он вытащил из внутреннего кармана маленькую коробочку.
Ольга едва удержалась от крика.
– Духи! – выдохнула она. – «Аннабелль»… мои любимые! Спасибо! Степка, ты с ума сошел!
– Да ладно, фигня, – улыбнулся Степа и вытащил из-под куртки игрушечный пистолет, стреляющий пластмассовыми шариками – точную копию американского «Смит-энд-Уэссона». Духи он купил на центральном рынке, а пистолет – в ларьке на вокзале. – Это для Родьки… Ну ладно, ты пока иди в комнату, я сейчас приду.
– Чай будешь?
– Нет, спасибо, я спать хочу невыносимо.
Она игриво взглянула на него:
– Сначала ты мне все расскажешь! А потом мы, наверное, кое-чем займемся… а после этого – пожалуйста, спи сколько угодно.
– Если успею – и расскажу, и… все остальное, – проворчал он. – Если не засну в самый неподходящий момент. Мне же за эти чертовы сутки поспать почти ни хрена не удалось…
Ольга прижалась к нему грудью и прошептала:
– Успеешь, Степашка! Ты теперь все успеешь…
«Вот ведь кошка! – мелькнуло у Степы в голове. – Целых семь лет без меня как-то обходилась, а тут одну лишнюю ночь потерпеть не может, так у нее чешется!»
Он едва не произнес эти слова вслух, но вовремя удержался. Слишком уж хорошим был этот момент. Хорошо было вот так стоять в прихожей, обнимая Ольгу… и чувствовать, как под руками скользит по гладкой коже ночная рубашка… А если бы Степа озвучил мысль, ни с того ни с сего пришедшую ему в голову – это испортило бы все надолго… а может, и навсегда.
«Олег Поган, разумеется, не стал бы сдерживаться», – неожиданно сказал внутренний голос.
«На то он и Поган, – возразил Степа. – А я в какого-то Погана превращаться не собираюсь».
«Но ты уже превращаешься!»
«Ничего подобного!»
«А что там произошло во дворе, а?»
Но Степа приказал внутреннему голосу заткнуться. Не важно, что там произошло во дворе. Просто галлюцинации от усталости. Элементарно, Ватсон.
Он чуть отстранился от Ольги, провел ладонью по ее волосам и сказал:
– Извини, Олюня, я и в самом деле выдохся! Мне бы сейчас только до койки дотащиться и вырубиться. Башка раскалывается, как черт знает что…
Ольга внимательно посмотрела на Степу. Глаза у него были красными, как у пьяного кролика-альбиноса, да и вообще он выглядел усталым и помятым – словно побывал под колесами машины. Поэтому, не пытаясь больше настаивать, она сказала:
– Ну ладно, ты иди пока в душ.
Она поцеловала его и ушла в спальню.
После душа и пары таблеток цитрамона Степа почувствовал себя лучше – не настолько, чтобы отплясывать рок-н-ролл, но получше. Он прошел в Ольгину комнату, лег на кровать и растянулся рядом с ней под одеялом.
Ольга все еще не спала.
– И что это за странный тип приходит в постель к девушке среди ночи? – спросила она.
– А это граф Дракула, душегуб и кровопийца из Трансильвании! – ответил Степа страшным шепотом. – Но не бойся, девушка, я сейчас тебя не съем. Я крови по дороге напился.
Ольга рассмеялась, затем спросила:
– А все-таки, Степашка, расскажи, как там у тебя все прошло? Жутко интересно, я сейчас просто помру от любопытства.
Степа мысленно усмехнулся. У него все еще раскалывалась голова, и зверски хотелось спать – но, несмотря на это, он хотел рассказать о своей первой деловой поездке не меньше, чем Ольга хотела о ней услышать.
– Короче, вхожу это я туда, – начал он. – За столом дама сидит. Толстая, как хрен знает что. Как только под ней стул не ломается – я худею! И представляешь, прямо с порога мне контракт предлагает – бац! – как кирпич на голову, чес слово. Ну и вот… Короче, одноразовый контракт на сборник рассказов, с гонораром в двадцать пять штук, плюс десять процентов от тиражирования…
– А почему не двадцать? – перебила Ольга.
– Скажи спасибо, что еще эти дали, – ответил Степа, – я и десять-то с боем получил! Ну, ничего. Думаю, в следующий раз можно будет уже побольше срубить. – А он будет, этот следующий раз?
– Может быть, будет, может, нет… Во всяком случае, если это книга хорошо пойдет, мне предложат уже долгосрочный контракт – либо на год, либо на пять…
Ольга усмехнулась:
– Смотри не продешеви, как в том фильме про Каменскую!
– Надеюсь, ты меня убивать не собираешься, – ответил Степа, и они оба расхохотались, да так громко, что разбудили Родю в соседней комнате.
– Мама! – позвал мальчик. Ольга встала:
– Извини, я сейчас.
Когда она вернулась, Степа уже спал.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
На следующий день Степа проснулся в двенадцать часов. Головная боль прошла совершенно, и мозг был чистым, как только что вымытая машина. Степа встал, натянул джинсы и футболку и поплелся на кухню.
На кухне он застал Валентину Фоминичну в инвалидной коляске и Родю.
– Долго спите, однако, – улыбнулась Валентина Фоминична. – Доброе утро!
– Доброе утро, – ответил Степа. – Родион, а ты чего не в садике?
– А мама проспала сегодня! – жизнерадостно сообщил Родя. – В садик меня не повела, потому что времени не было, и все равно на работу опоздала!
Ольга опаздывала на работу довольно часто. Но начальство вынуждено было терпеть ее выходки, поскольку заменить концертмейстера – так неуклюже именовалась ее должность – было некем.
– Твоя мама, блин, когда-нибудь доопаздывается, – проворчал Степа. – Вот попрут ее с работы, чо тогда делать-то будете? На моих ужастиках далеко пока не уедешь…
С этими словами он подошел к плите и стал наливать себе чай.
– Степа, вы будете сегодня работать над книгой? – спросила Валентина Фоминична с вежливым интересом.
– Наверное, – ответил он. – Но сначала надо будет в «Обзор» съездить да отметиться – я же там вроде как числюсь.
– А чо такое «обзор»? – немедленно отреагировал Родя.
– Фирма такая, – ответил Степа, – рекламу делает. Ну, видел когда-нибудь щиты на дорогах? Такие большие, разноцветные?
– Видел, – кивнул Родя.
– Ну так вот, это мы делаем.
Степа наскоро выпил чаю с бутербродами и ушел.
Многие считают, что в маленьких провинциальных городках все на виду. Это не совсем верно. У города – именно у города, а не у горожан – есть свои большие и маленькие секреты, и город отлично умеет их хранить.
Например, все знают, что Виктория Томилина и Алексей Иванов умерли прошлой зимой на вокзале, и все знают, что тогда же там погибли двое приезжих, которых похмельчане считали террористами. Но никто из похмельчан и понятия не имеет, что это были не террористы, а агенты сверхсекретной спецслужбы, и что причиной их смерти стала маленькая девочка – дочка Алексея и Виктории, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор.
Похмельчане знают – или просто думают, что знают – что Моисей Соломонович Трахтенберг, работник гороно, однажды сошел с ума и стал насиловать и убивать трехлетних девочек – но им неизвестно, что это было не сумасшествие, а тонкий рассчет, что Трахтенберг пошел на этот шаг с вполне конкретной целью – выжить из города своего соперника.
Каждому известно – или каждый думает, что ему это известно – что прошлым летом тридцать человек погибли при очень странных обстоятельствах. Но никому и в голову не приходит, что это были не несчастные случаи, а хладнокровно и тщательно спланированные убийства, и что совершивший их парень, оставшись безнаказанным, недавно уехал учиться в Санкт-Петербург…
Точно так же каждому было известно, что в Похмелецке существует очень маленькая студия дизайна под названием «Обзор», неизвестно почему возомнившая себя рекламной фирмой. Фирма действительно делала рекламу мелким городским бизнесменам (впрочем, крупные бизнесмены в Похмелецке не водились), но дохода от их заказов не хватало даже на арендную плату за помещение, не говоря уж об оборудовании для создания рекламы.
И все же, несмотря ни на что, фирма «Обзор» процветала настолько, что летом позволила себе купить компьютер, лазерный принтер и сканер – все последнего поколения. На какие шиши это приобреталось – было неизвестно. Общее мнение сводилось к тому, что парни из «Обзора» либо продают свою продукцию в областной центр, либо занимаются контрабандой оружия и наркотиков.
На самом же деле все было совсем не так романтично. Фирма «Обзор» занимала три комнаты под трибунами городского стадиона: одну – под мастерскую, одну – под офис и одну – под склад готовой продукции. Посторонний, заглянувший на этот склад, не увидел бы там ничего, кроме вывесок, афиш и рекламных щитов (некоторые из них уже изрядно запылились). Однако ему было бы ни за что не догадаться, что этими щитами отгорожен основной источник дохода «Обзора» – музыкальный центр с Си-Ди-чейнджером аж на целых пять дисков и шесть хитроумно подсоединенных к нему магнитофонов.
Рекламная фирма занималась изготовлением пиратских аудиокассет.
Фирма была небольшая, и ее штат состоял всего из четырех человек. Глава фирмы, он же главный художник, бухгалтер и администратор Илья Богданович Сковородников обычно получал заказ на рекламу и делал эскиз на компьютере. Степа сочинял слоган, если в этом была нужда, а двое художников – Игорь по прозвищу Дартмур, сын Ильи Богдановича, и Илья Лейкин – делали собственно рекламный щит (или вывеску, или афишу, или еще что-нибудь).
Так их работа выглядела официально, с восьми утра до пяти вечера. А неофициально – «конфиденциально», как выражались сами работники «Обзора» – вся работа начиналась лишь по вечерам, когда все помещения под трибунами пустели. Тогда Илья Лейкин, не подозревавший о другой стороне дела, уходил домой, а Илья Богданович, Игорь и Степа принимались переписывать с компакт-дисков на кассеты. Сидеть за центром обычно доставалось Степе, как бывшему музыканту. И Степа выполнял свою работу настолько хорошо, что кассеты отличались от лицензионных только ценой.
Разумеется, готовую продукцию нужно было куда-то сбывать, иначе вся эта подпольная работа не имела смысла. Но Илья Богданович, в жилах которого, по его собственным словам, текла изрядная доля еврейской крови, договорился с владельцем киоска звукозаписи, располагавшегося на городском рынке.
С тех пор проблема сбыта решилась раз и навсегда. Владелец «Маши» – так назывался киоск – поставлял в «Обзор» один или несколько дисков, а «Обзор» за приемлемую для обоих сторон плату размножал их в виде кассет.
Сначала эту работу вели только по ночам, но потом решили, что это выглядит слишком уж подозрительно. Как сказал Илья Богданович, «самая лучшая конспирация заключается в ее полном отсутствии».
И пока в мастерской и офисе шла работа по изготовлению рекламы, на складе готовой продукции кипела совсем другая работа. Правда, первое время были проблемы с громкостью, но вскоре Степа достал отличные студийные наушники, решив таким образом убить сразу двух зайцев: во-первых, посторонние ничего не слышали, а во-вторых, в наушниках было гораздо легче регулировать звук – Степа отчетливо слышал звучание каждого инструмента.
Войдя в «офис» – маленькую тесную клетушку, основное место в которой занимала компьютерная аппаратура – Степа увидел Илью Богдановича, распечатывающего обложку какого-то очередного альбома.
– Здрассте, Илья Богданович, – сказал Степа.
Илья Богданович был крупным широкоплечим мужчиной с роскошной темно-каштановой шевелюрой и окладистой бородой на крупном вытянутом лице. Увидев Степу, он расплылся в улыбке:
– О-о, кого я вижу! Стиви! Наше вам всяческое… Ты где пропадал?
– Да так, – пожал плечами Степа. – Я теперь, как поручик Ржевский: членом туда, членом сюда… Заодно вот в байкеры подался…
– Заодно и домашний адрес, говорят, сменил, – поддел его Илья Богданович.
– Вот так фенечка! – с удивлением усмехнулся Степа. – Нет, ну ничего в этом городе скрыть нельзя: как на вокзале перднешь, так на стадионе скажут – будь здоров. Связь, блин, не хуже сотовой, только что бесплатная!
Они посмеялись.
– Ну ладно, Стив, – внезапно посерьезнел Илья Богданович. – Пока ты тут, так сказать… развлекался, появилось много вкусной работы. На днях новый альбом Чижа вышел, «Нечего терять» называется. И теперь надо, чтоб в «Маше» он появился раньше, чем на развалах.
– Сколько экземпляров? – спросил Степа.
– Пока тридцать, а дальше посмотрим. В общем, давай на склад, там уже все готово. Эл-Эй нынче, где-то как-то, отсутствует, так что все нормально.
Эл-Эй – так обзоровцы называли между собой Илью Лейкина, второго художника, потому что один Илья у них уже был. Откуда взялся этот странный псевдоним – никто не знал, но звучал он интересно. Тем более что Илья мечтал когда-нибудь убежать в Лос-Анджелес.
Илья Богданович протянул Степе диск и коробку чистых аудиокассет. На корпусе каждой из них было напечатано: «МУЗЫКАЛЬНАЯ КОЛЛЕКЦИЯ. Запись сделана в профессиональной студии. Все права защищены». Кассеты – уже с надписью на корпусе – обычно доставал Игорь. Но где он их добывал – это оставалось тайной даже для его коллег. Степа подозревал, что «Обзор» был всего лишь маленькой ячейкой в огромной сети аудиопиратства.
– Только вот что, Илья Богданович, – предупредил Степа, – мне в четыре нужно будет уйти. Ну, в крайнем случае, в полпятого.
– Ага, ага, – покивал головой Илья Богданович и усмехнулся. – Значит, членом туда, членом сюда? Ну ладно, ради бога. Как, управишься?
– Должен, по идее, – ответил Степа. – Да, заказ срочный?
Илья Богданович развел руками:
– Ну, как обычно – вчера должно быть сделано.
– А если серьезно?
– Серьезно? Ну, не так чтобы очень горит, но желательно бы к субботе его сделать, чтобы в воскресенье уже выставить. Понятно я выражовываюсь?
– Да куда уж понятнее, – усмехнулся Степа. – Аж словов не хватает. Ну, я пошел.
Он повернулся, чтобы уйти.
– Стив, – остановил его Илья Богданович. – Погоди-ка! Вот тебе немного подъемных, чтоб ты не скучал.
Он протянул Степе пачку «Честерфилда» и две банки пива «Красный восток». Степа поблагодарил, взял «подъемные» и пошел на склад.
Как сказал Илья Богданович, его ожидало «много вкусной работы».
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Последняя кассета кончилась.
Степа устало откинулся на спинку стула, снял с головы наушники и закурил.
– Все! – выдохнул он – и удивился, как странно прозвучал его голос после нескольких часов рок-н-ролла. – Слава тебе господи!
Он аккуратно сложил готовые кассеты обратно в коробку, выдернул провода музыкального центра и магнитофонов из розеток и вышел из склада. Голова слегка кружилась, как всегда после нескольких часов прослушивания одного и того же альбома, да еще на ускорении. Каким-то чудом Степе удалось записать за четыре часа все тридцать экземпляров – но больше он не выдержал бы чисто физически.
Степа хотел постучаться в офис, но, подняв руку, чуть не упал – так сильно кружилась голова. Ему пришлось схватиться за косяк.
Из офиса вышел рослый парень лет двадцати, в бейсболке и маленьких квадратных очках. Это был Игорь Сковородников, сын Ильи Богдановича.
– Ты чего, Стив? – спросил он.
– Да так, – ответил Степа. – Башка чего-то плывет…
Он протянул Игорю коробку.
– Чо, уже переписал? – удивился Игорь.
– Ага, – ответил Степа, – все тридцать штук. Держи, Дартмур. Обложки готовы?
– Готовы… Ну, ты даешь! Ты ж у нас гигант мысли, отец русской демократии! Тебя же надо национальным достоянием объявить!
– Когда-нибудь и объявят, – сказал Степа. – А сейчас мне уходить пора. Сам же понимаешь: без труда – не вытащишь!
Они немного посмеялись, пожали друг другу руки и разошлись. Игорь пошел в мастерскую порадовать отца успешным завершением работы, а Степа натянул куртку, закурил и вышел на улицу.
У него все еще кружилась голова и немного тошнило, но прикосновение к холодному бензобаку «Быстрой Зверюги» вернуло все на свои места. Степа вставил ключ в гнездо зажигания, зная, что мотоцикл заведется мгновенно, как всегда – словно и не простоял четыре часа на жутком морозе.
И внезапно Степе в голову пришла очень странная мысль.
Он купил «Быструю Зверюгу» две недели назад. И за эти четырнадцать дней он еще ни разу – ни разу!!! – не покупал для нее бензин. Не заправлял ее. Степа не очень-то хорошо помнил, сколько бензина в день съедает «Ява», но был уверен, что одного бака на четырнадцать дней маловато.
Стрелка показывала, что бак наполовину пуст. Но, отвинтив крышку, Степа не поверил своим глазам.
Бензин плескался у самого отверстия. Получалось нечто странное: стрелка всегда показывает полупустой бак… но, тем не менее, бак всегда полон.
Впервые за эти две недели Степе Марьяшину пришло в голову, что с «Быстрой Зверюгой» далеко не все чисто, что это не совсем мотоцикл – черт побери, может быть, это даже вообще не мотоцикл как таковой. Но, будучи от природы оптимистом, Степа решил, что в этом есть и свои плюсы.
Например, можно здорово сэкономить на бензине.
Степа повернул зажигание, нажал стартер, дал газ и поехал в сторону Дворца Детского Творчества.
* * *
Дмитрий Клещеев что-то наигрывал на бас-гитаре. Вдруг он понял голову и увидел Степу.
– Здорово, Стив, – сказал он. – Ты к Ольге?
– Ага, – ответил Степа. – Она не ушла еще?
– Она в библиотеке… Погоди, – крикнул Дмитрий, заметив, что Степа повернулся и направился к двери.
Степа обернулся.
– Чего?
– Погоди, Стив, – повторил Дмитрий, откладывая гитару. – Разговор есть.
Он был здорово пьян. Степа заметил это только сейчас. Судя по запаху, Дмитрий влил в себя не меньше трех литров крепкого пива – однако на ногах он держался довольно твердо.
– Ну чо, как тебе Ольга? – издевательски спросил он, явно напрашиваясь на скандал.
– В каком смысле? – Степе вовсе не хотелось ссориться. Клещеев, однако, не имел ни малейшего желания отступать. Если он хотел затеять с кем-нибудь драку – он добивался своего любой ценой. И не отступал, пока не вышибал из кого-нибудь дерьмо – или пока из него не вышибали.
– Она же с нами со всеми перееблась, – продолжал он. – Она и со мной была, и с Ильнуром, и со всеми остальными… Она и через жопу нам давала – это-то она особенно любит! А как она в рот…
Степа вскипел:
– Заткнись!
Дмитрий издевательски расхохотался.
– «Заткнись», – передразнил он. – А сам-то ты не хочешь заткнуться? И послушать, что тебе говорят?.. Долбоеб ты, Стив! Полный мудак! Ну ты с кем живешь, подумай! Она же блядь, я тебе говорю…
– Заткнись, ты, мандавошка, – крикнул Степа, сдерживаясь из последних сил.
– Кстати, о мандавошках, – Дмитрий, казалось, не заметил, как его назвали. – Я же их как-то раз подхватил от твоей любимой Оленьки. Ты как, еще не…
Он не успел договорить. Степа набросился на Дмитрия, как Ленин на буржуазию.
Они были почти одного роста, но Дмитрий был на пару сантиметров выше и по меньшей мере килограммов на пять тяжелее Степы. При таких неравных условиях схватка должна была закончиться явно не в пользу писателя.
Так и произошло. Очень скоро Степа оказался на полу с расквашенным носом, распухшей губой и огромным фонарем под глазом.
Дмитрий, выпустив пар, с удовлетворенным видом опять взял бас-гитару, прибавил громкость и стал наигрывать какую-то трэш-металлическую тему. Степа тяжело поднялся с пола и сказал:
– Я тебе это припомню, Клещ гребаный. Ты долго не протянешь.
– Да иди ты на хер, – отозвался Клещеев.
Степа выплюнул отколовшийся кусок зуба и вышел вон.
– Боже мой, – ахнула Ольга, увидев Степины «украшения». – Кто это тебя так?
– Да херня, – улыбнулся Степа разбитыми губами. – «Споткнулся – упал, очнулся – гипс…» Ну так чо, мы домой поедем?
– Конечно, поедем, – ответила Ольга и кивнула библиотекарше: – Пока!
– Пока, – ответила библиотекарша, и они вышли на улицу.
– Слушай, Степашка, – вдруг сказала Ольга. – Сегодня Ильнур приходил, тобой интересовался…
– Это какой Ильнур? – спросил Степа. – Фаттахов, что ли?
– Да, он самый. Пришел к нам и давай про тебя расспрашивать – где ты на Новый год был и позавчера ночью. Я рассказала про контракт и про остальное, он вроде как не поверил…
Для Степы это было новостью.
– И какого хрена этот выблядок ментовский ко мне привязался? – грубо спросил он.
«Говорит, как Олег», – подумала Ольга. Но тут же чуть не рассмеялась – настолько абсурдной была мысль. При чем тут Олег? Ментов любят далеко не все – и уж тем более байкеры. Так что совсем не обязательно, что Степа говорит, как ее бывший муж.
Скорее, он говорит, как байкер.
– Ну, ты же слышал, у нас тут маньяк объявился, – ответила она. – Байкер-убийца. Ну вот, так что теперь всех байкеров допрашивают…
Степа хотел сказать: «Ну и хрен с ним, пускай приходит и допрашивает», – но вдруг подумал о своем кошмарном сне, который приснился ему в новогоднюю ночь. О гибэдэдэшнике, которому оторвало голову…
…а позже, возвращаясь от Ольги за рукописями, он узнал, что то же самое произошло и в реальной жизни…
…а теперь выясняется, что есть и другие убитые.
«Но я же их в глаза никогда не видел! – с ужасом подумал Степа. – Да, тот ментяра меня тормознул. Но остальных двоих я даже близко не знал!»
Об убийстве рабочего из автосервиса и какого-то безработного сегодня рассказал ему Игорь – в тот момент, когда Степа, замотавшись, вышел покурить со склада в коридор. Игорь рассказал, что эти двое – Денис Ерошенко и Александр Павлов – были угонщиками мотоциклов. Но Степа был твердо уверен, что он лично ко всем этим убийствам никакого отношения не имеет.
«А что, если их убила «Быстрая Зверюга»? – спросил внутренний голос. – Может, она ездит по городу, когда ты спишь… или в отъезде?»
Абсурд! Бред сивой кобылы! Не может никакой байк ездить сам по себе и давить не понравившихся ему людей! Это реальная жизнь, черт бы ее побрал, а не один из Степиных рассказов!..
Но ведь «Зверюга» – это не совсем обычный мотоцикл. Можно даже сказать, это не совсем мотоцикл. Стоит вспомнить, например, всегда полный бензобак… или то, что «Зверюга» всегда легко заводится, каким бы сильным не был мороз…
– Эй, Степашка! – позвала его Ольга. – Заснул?
Степа вздрогнул.
– А?.. Нет, задумался просто. Пойдем.
Мысли о том, что «Быстрая Зверюга» вовсе не то, чем кажется, он решил загнать подальше. Если у него еще появится желание поразмышлять на эту тему – он подумает… но не сейчас.
Была полночь. «Быстрая Зверюга» стояла во дворе, словно чего-то ожидая.
Внезапно ее руль повернулся вправо. Послышался короткий стук – сам собой поднялся упор. Трижды мигнула фара. «Быстрая Зверюга» бесшумно покатилась со двора…
Дмитрий Клещеев вышел из здания Дворца Детского Творчества, сильно качаясь. Зря он так напился, да еще в полном одиночестве. Мелькнула мысль вернуться и переночевать в своей каморке. Дмитрий подумал… и отказался от этой идеи.
Под ноги ему бросилась черная кошка.
– Кис-кис, – произнес Дмитрий, с трудом выговаривая слова. – Откуда ты взялась?
Кошка коротко прошипела, сверкнула глазами и бросилась в темноту. Интересно, подумал Дмитрий, чем я ей не угодил?
Внезапно фара мотоцикла облила его ярким светом. Ослепленный, Дмитрий не разобрал, кто сидит в седле мотоцикла. Он знал только одно: лучше пока убраться подальше. Потому что черт его знает – может, это и есть тот самый байкер-маньяк… или маньячка…
Мотоцикл разогнался и ударил Дмитрия фарой в промежность. Гениталии сразу же отозвались сильной болью – глубокой, спазматической болью, знакомой только мужчинам.
– Ооооууу!!! – взвыл Дмитрий и упал на утоптанный снег, покрывающий автостоянку перед Дворцом. Боль была такой сильной, что ему казалось – сейчас его вытошнит, или он наложит в штаны, или умрет… возможно, с ним случится и то, и другое, и третье.
Боль дала еще один странный эффект. Дмитрию показалось, что мотоциклом никто не управляет.
«Быстрая Зверюга» откатилась назад и снова понеслась на лежащего Дмитрия. Тот поднял руки, как бы желая защититься. При этом он едва ли осознавал, что по щекам потекли слезы.
– Не надо, – прошептал он. – Пожалуйста, не на…
«Зверюга» на полной скорости наехала задним колесом на промежность Дмитрия – так быстро, что он не успел защититься.
Да и мог ли он?..
Дмитрий только успел понять, что его первое впечатление оказалось правильным – мотоциклом никто не управлял.
А потом все мысли заслонила новая боль – огромная, пурпурно-зеленая, заполнившая собой всю Вселенную…
…а после нее пришла тьма.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
В три часа ночи Ольга встала и со слипающимися глазами пошла в туалет. Зажмурившись от света лампочки, показавшегося спросонья невероятно ярким и резким, она задрала ночную рубашку, стянула трусики и села на унитаз, мимоходом успев подумать о том, что давно пора купить нормальное сиденье. Через минуту она обнаружила, что сон прошел.
Ольга встала, натянула трусики, спустила воду и вернулась в свою комнату. Подошла к окну…
…и подумала, что видит сон. Совершенно бредовый сон.
Она увидела, как «Быстрая Зверюга» сама по себе въехала во двор и остановилась на том самом месте, где ее оставил Степа.
«Я вижу сон, – мелькнуло у Ольги в голове. – Мне снится, что я проснулась и теперь стою у окна. «Сновидение в сновидении», как у Эдгара По…»
Она отвернулась и посмотрела на спящего Степу.
В неверном свете уличных фонарей, пробивавшемся сквозь шторы, Степа казался совершенно непохожим на себя. Казалось, он стал выше ростом. Шире в плечах. Толще. Волосы казались угольно-черными, черты лица – намного крупнее. Особенно выделялись нос и подбородок.
А еще на его лице была написана ненависть. Ненависть ко всему белому свету. Желание убивать всех и каждого, кто попадется ему на пути.
На Ольгиной кровати лежал Олег Поган.
Ее бывший муж.
Степа Марьяшин каким-то образом превратился в Олега Погана.
(и это не сон)
Ольга отдернула штору. Свет упал на лицо лежащего на кровати, и Ольга увидела, что это по-прежнему Степа – а кто же это еще мог быть? Просто свет и тень исказили черты его лица, а ее воображение довершило остальное, вызвав в памяти лицо Олега.
(а как насчет выражения его лица, а, подружка? Насчет этой ненависти – даже когда он спит?)
Ольга встряхнула головой, прогоняя мысль, как какой-нибудь банкир отгоняет не слишком денежного, но не в меру назойливого клиента. Это та же самая игра света и тени. К тому же это просто сон, не так ли? А в снах, особенно в кошмарах, вечно случается что-нибудь не то. Поэтому Ольга спокойно легла рядом со Степой
(Олегом)
и вскоре заснула. На этот раз без сновидений.
Утром, придя на работу, Ольга увидела толпу на стоянке возле Дворца. Лица людей выражали смешанное чувство удивления, страха, любопытства, недоверия… Ольга прислушалась к обрывкам разговоров.
– …какой ужас…
– …нет, ты в курсе, чего он с его яйцами сделал…
– …да что у нас, город маньяков, что ли…
– …а я бы все вообще мотоциклы запретила! Мой Сережка тоже гоняет целыми днями…
– …ну ясно, любой подохнет, если у него в штанах омлет сделают…
– …и куда только милиция смотрит…
– …а вы знаете…
– …нет, я по полтиннику брал. Там, на рынке…
– …если этого типа поймают, должны мочить при задержании…
– …а я тебя тоже люблю…
«Ну и винегрет, – подумала Ольга. – Что опять не слава богу?»
– Слышь, Ник, что тут произошло? – обратилась она к Никите Терехину, барабанщику «Деффекта», стоящему тут же, в толпе.
– Да Клеща нашего убили! – не оборачиваясь, злобно процедил Никита. – Опять этот байкер, мать его… Сука! Ладно бы он только ментов давил – так нет, теперь и на нормальных людей переключился! – И он разразился потоком непристойно-виртуозной брани, среди которого «блядь» выглядела словом из салона Анны Павловны Шерер.
– А как его убили-то? – спросила Ольга. – Шею сломали, или…
Никита обернулся к ней.
– Этот козел ему на яйца заднее колесо поставил! – с ненавистью, как будто Ольга была в чем-то виновата, бросил он. – Поставил – и давай вертеть! Поняла?
В этот миг толпа внезапно расступилась, и Ольгиному взору открылись кровавые пятна на утоптанном снегу. Ольга посмотрела на них и почувствовала, что ее завтрак отчаянно пытается вылезти наружу, словно его тоже заинтересовало, что там такое происходит.
– Боже мой!.. – прошептала Ольга, поспешно отворачиваясь. – Боже!
Дмитрий Клещеев стал четвертой жертвой байкера-маньяка.
И внезапно Ольга вспомнила
(«Быстрая Зверюга» о боже «Быстрая Зверюга» о боже она это сделала она ездит сама по себе)
свой кошмар, в котором она видела, как Степин мотоцикл ездил
(сам по себе)
без водителя, а сам Степа внезапно
(превратился в Олега Погана)
изменился…
Ольга решила, не откладывая в долгий ящик, поговорить со Степой.
Выйдя из дома, Степа увидел, что какой-то невысокий парень внимательно рассматривает «Быструю Зверюгу».
– Эй, ты! – грубо крикнул он. – Ты чего здесь потерял?
Парень поднял голову, и Степа узнал Ильнура Фаттахова.
– Здорово, Стив, – сказал Ильнур. – Разговор к тебе имеется.
Степа помрачнел. Он отлично понимал, что это за разговор. Судя по всему, он теперь подозреваемый, а все разговоры мента с подозреваемым обычно кончаются камерой.
Ну уж нет. В камеру Степа идти не собирался. Да и вообще, что есть на него у этого выблядка в штатском? Одни только догадки, которые к делу не пришьешь. А как насчет чего-то конкретного? Как насчет доказательств, а, господа присяжные заседатели?
В любом случае Степа не собирался доказывать этому легавому, что он не верблюд. Если менту это нужно – пусть доказывает сам.
Если сможет.
– Чо за проблема? – спросил Степа.
– Ты где Новый год справлял? – ответил Ильнур вопросом на вопрос.
Степа помрачнел еще больше:
– Ты что, меня допрашиваешь?
– Да. Допрашиваю.
– А на каком основании, позвольте узнать, гражданин начальник?
Восточные глаза Ильнура, и без того достаточно узкие, теперь превратились в прорези для монет.
– Не твое дело, – сказал он. – Отвечай мне – или поговорим в другом месте.
Степа, в общем-то, никогда особенно не уважал Ильнура Фаттахова – даже как человека. А когда тот пошел работать в милицию – Степино уважение к нему переместилось через нулевую отметку и резко пошло в сторону минуса. Степа в последнее время вообще мечтал набить морду этому парню, который предал рок. Однако сейчас Ильнур был именно представителем закона (или того, что осталось от закона в этой стране), а не человеком, которого можно запросто послать на три всем известные буквы. Степа был явно не на высоте.
– Я у Коляна Ярова был, – сказал он.
– Это что за Яров?
– Программист. Ольгин братан.
– Ольги из Дворца, что ли? – уточнил Ильнур. – Подруги твоей?
– Ага. Сидели у него где-то часов до четырех, потом…
– Погоди. Кто там еще был?
– Ну, Таня, жена Коляна, естественно. И Ольга. И еще дети.
– Детей к делу не пришьешь. Что после четырех было?
– Я Ольгу подвез домой, да так у нее и остался.
– Теперь, значит, с ней живешь?
– Да.
– Расписаться не думаете?
– Это к делу не относится.
– Ладно. А позавчера ночью ты где был? Говорят, уезжал куда-то?
– Да.
– Куда?
– В область. В издательство, контракт заключать на книгу.
– Ах, ну да, ты же у нас писатель. И как?
– Все нормально. Кстати, копия контракта у меня есть, могу показать.
Ильнур махнул рукой:
– Да нет, на хрен… Ну, а вчера ты где был?
– Днем – в «Обзор» ездил, к Сковородникову. А ночью здесь был, у Ольги. Всю ночь никуда не выходил. Ну ладно, еще есть вопросы?
– Только один. В байк-клубе не состоишь?
– Еще нет.
– А почему?
– А это уже другой вопрос.
– Ну ладно, бывай. – Ильнур протянул руку.
Степа, не замечая протянутой руки мента, сухо кивнул и пошел прочь. Ильнур немного постоял, размышляя, и направился следом за ним.
Степа чувствовал себя как человек из старого анекдота, который нашел на дороге собачье дерьмо, поднял, попробовал его на вкус и сказал: «Черт побери! Говно! Ладно хоть не вляпался!»
Смех смехом – а по всем признакам выходило, что Степа и оказался тем самым парнем из анекдота. Только ему было еще хуже. Он не только попробовал дерьмо на вкус. И не просто вляпался – нет, он буквально искупался в нем. Может, мать была права, и не стоило ему покупать этот гребаный мотоцикл?.. Может, стоит его продать?
Или следовало поступить с ним еще лучше – пустить его на металлолом?..
Но Степино подсознание – а возможно, и сознание – отлично знало, что никогда ничего подобного он не сделает. И дело здесь было не в том, что Степе было жаль потраченных денег (хотя и в этом тоже). Дело было – хотя Степа пока еще не решался признаться в этом даже самому себе – главным образом в том, что Степе подсказывало шестое чувство: «Быструю Зверюгу» уничтожить нельзя. Тот, кто попытается это сделать, погибнет сам. А Степа хотел жить…
…и быть с «Быстрой Зверюгой».
Конечно, с тех пор, как он купил этот байк, его не отпускали кошмары – причем не только во сне, но и наяву. Но с другой стороны, что плохого в том, что со Степиными врагами происходят несчастья?
(умирают ты хочешь сказать они умирают)
«Ну, хорошо, – ехидно согласился внутренний голос. – Допустим, того мента за дело прихлопнули. А те двое, которых убили позавчера? А сегодня ночью еще кого-то убили. Что ты на это скажешь?»
А что, если эти двое пытались угнать «Зверюгу»? Тогда все правильно. «Зверюга» желала быть только с одним человеком. С Олегом Поганом. А когда его не стало, этим человеком стал Степа Марьяшин.
И она убивала всех, кто мешал ей или ему.
А сегодня ночью… Степа был на сто процентов уверен, что нынешней ночью «Зверюга» поработала с Клещеевым.
Так что все нормально. Если «Зверюга» иногда действует сама по себе и убивает, то у самого Степы железное алиби на все четыре убийства. Ни ему, ни «Зверюге» ничего не грозит. У него алиби стопроцентное, а что касается байка… ну кто, кто поверит, что байк может ездить без байкера?! Да если этот выблядок Ильнур попытается продвинуть следствие в этом направлении – где он окажется? Правильно. У тех докторов, которые показывают абстрактные картинки и спрашивают тебя, в каком возрасте ты перестал мочиться в штаны. Потому что все судьи в мире – твердоголовые материалисты, верящие лишь в то, что познается с помощью пяти чувств. Судья и должен быть материалистом, иначе это не судья, а черт знает что. Шаман, который бьет в бубен и трясет яйцами.
В голове у Степы раздался голос Олега, который он слышал все чаще, теперь не только ночью, но и днем: «Не волнуйся, братан! Мы с тобой еще вздрючим этих выблядков!»
– Да, – прошептал Степа вслух. – Вздрючим! Вздрючим по полной программе!
Все становилось на свои места. Степа превращался в Олега – а может быть, Олег превращался в Степу. Но это было не суть важно. Главное, что они были вместе. Если жизнь – это война, то в этой войне против мира, населенного выблядками и принадлежащего выблядкам, они были вместе.
Занятый этими мыслями, Степа не сразу сообразил, что оказался перед кинотеатром «Спутник». В последнее время в «Спутнике» не устраивали ничего, кроме распродаж зимней одежды, но сегодня афиша возвещала о замечательном российском триллере, который назывался «Поклонник» – с Сергеем Гармашом и Еленой Сафоновой. Степа много слышал об этом фильме, но посмотреть ни разу не смог. Когда его показывали по ОРТ, то вечно оказывалось, что по НТВ идут «Улицы разбитых фонарей», которые смотрит отец, или на РТР крутят «Остановку по требованию», без которой мать жить не может.
Степа немного постоял, изучая афишу, выкурил сигарету и вошел внутрь. Ближайший сеанс начинался через пятнадцать минут.
Старший лейтенант Ильнур Фаттахов шел следом за Степой, размышляя о его показаниях и о показаниях свидетелей. Точнее, одного свидетеля – ночного сторожа Дворца Детского Творчества. Этот медленно, но верно спивающийся пенсионер рассказал кое-что действительно интересное.
Накануне вечером Дмитрий (обычно Ильнур называл жертв «потерпевшими», но Дмитрия, своего друга, он не мог назвать этим словом) сидел в студии, напиваясь, а попутно записывая свой сольный альбом. У него это получалось неплохо, потому что он владел несколькими инструментами.
Часов в пять в студию вошел парень, по описанию очень похожий на Степу. Судя по всему, это и был Степа, поскольку, выйдя из студии, он поднялся на второй этаж и вернулся оттуда с Ольгой. В этом не было бы ничего необычного, если бы…
…если бы не то обстоятельство, что некоторое время из студии раздавались крики, отчаянная ругань и шум драки, а потом Степа вышел оттуда с совершенно разбитым лицом. Это, кстати, заметил и Ильнур. Такие синяки долго не проходят.
И было еще кое-что. Где-то в половине второго сторож видел, как мотоцикл отъезжает от трупа Клещеева, яйца которого уже превратились в омлет. Сторож, по его словам, не разобрал, кто сидел на мотоцикле, зато рассмотрел сам мотоцикл.
Темно-синий или черный с золотыми звездами.
Тот самый, на котором приехал Степа.
Сторож смог рассмотреть мотоцикл, потому что фонари перед входом во Дворец в эту ночь работали на удивление хорошо.
Сегодня одежду Клещеева отдали на экспертизу. И сегодня же пришли результаты исследования одежды остальных жертв. Прочитав заключение экспертов, Ильнур не очень-то удивился.
На одежде жертв были обнаружены микрочастицы черной и золотой краски. Почему-то Ильнуру казалось, что то же самое обнаружится и на одежде Дмитрия.
«Быстрая Зверюга». Все, кажется, замыкалось на ней… вернее, почти все.
Кроме двух моментов.
Первое: в Похмелецке был байк-клуб, и в этом клубе у каждого третьего был байк именно такой расцветки. Второе: Ильнур очень внимательно осмотрел «Зверюгу» и не увидел ни малейших следов повреждений. А ведь совершить наезд на человека… это вам не презерватив проколоть. В этом случае либо Степа невиновен, либо он мастер по части заметания следов.
Можно было бы выстроить прекрасную версию… которую первый же адвокат, даже сопливый выпускник колледжа, раздолбал бы в пух и прах.
У Степы было железное алиби. В новогоднюю ночь он сидел у Николая Ярова, потом спал с его сестренкой; в позапрошлую ночь он возвращался из областного центра… а вчера он опять был у Ольги.
Конечно, Ольга может сказать что угодно, лишь бы выгородить своего любимого. И Николай – они со Степой старые кореша… Но против поездки в область не попрешь…
Ильнур буквально слышал, как его версия трещит по швам. Но вдруг он подумал: а что, если у этого парня был сообщник?
В конце концов, он получил недвусмысленное указание от начальства: проверить тех, у кого мотоциклы окрашены в черное с золотыми звездами. Это было не так уж трудно сделать – байков такой расцветки немного. И начать лучше всего со Степы.
Ильнур еще раз прокрутил в голове допрос, и ему стало ясно – Степа врет или, по крайней мере, что-то недоговаривает. А потому Ильнур почувствовал, что ему будет ужасно интересно поговорить со Степой Марьяшиным еще раз. И не на улице, а в уютном теплом кабинете.
Разговор обещал быть долгим и обстоятельным.
Степа сидел в душной темноте кинотеатра.
Фильм действительно был замечательным. Речь шла о тринадцатилетней девочке, у которой неожиданно появился таинственный поклонник. Сам он все время оставался в тени, но исполнял любое желание девочки. Но одно желание он выполнить не смог, и девочка в ответ на его очередной звонок заявила, что знать его не желает.
Степа напряженно смотрел на экран, где поклонник, оказавшийся маньяком, заманил девочку в подъезд. И напугал так, что она разучилась говорить.
Внезапно шестое чувство заставило Степу обернуться.
Справа от него сидел Ильнур Фаттахов. Он делал вид, что тоже поглощен фильмом… но на самом деле зорко следил за Степой.
«Пиздец! Ты в мышеловке, парень! – услышал Степа голос Олега. – Этот выблядок сраный сейчас тебя заберет!»
«Сам знаю, – мысленно огрызнулся Степа. – Я его убью».
Медленно и осторожно, стараясь не делать лишних движений, он сунул руку в карман и вытащил швейцарский армейский нож, который купил два дня назад в областном центре. Так же осторожно достал его. Открыл большое лезвие.
«Степа, опомнись! – завопила та часть его сознания, которая не желала подчиняться Олегу. – Что ты делаешь?!!»
Но в этот момент Степина рука, совершенно независимо от воли хозяина, сделала быстрый выпад.
И еще один.
И еще…
Ильнур наверняка даже не успел понять, что произошло.
«Я убил человека, – подумал Степа. – «Умышленное убийство представителя власти». Кажется, так это называется?»
И тут же пришла другая мысль: «Ну и хрен с ним. Это вообще не я сделал. Кто-то… кто-то другой».
Мысль о том, что он внезапно превратился в убийцу, не вызвала у Степы ни малейших угрызений совести. Она даже не удивляла. Этот человек собирался помешать ему. Собирался арестовать за преступления, в которых он был не виновен. Так что стыдиться ему было нечего. Тем более что сейчас возникла другая проблема.
Надо было решать, что делать дальше.
Уходить прямо сейчас было никак нельзя. Сидеть рядом с трупом до конца фильма у Степы тоже не было никакого желания. Но никакого другого выхода Степа не видел.
И тут голос Олега, все чаще раздававшийся в голове у Степы, произнес всего одно слово: «Пожар».
Секунду или две Степа соображал, что это может означать, затем кивнул в пустоту. И улыбнулся с благодарностью.
Тем же самым ножом он вспорол обивку ближайшего сиденья – по счастью, оказавшегося пустым – вытащил из него как можно больше ваты и поджег.
Старая, спрессованная многими поколениями человеческих задниц вата долго не желала загораться. Но в конце концов по залу медленно начали расползаться клубы удушливого дыма. Вата горела плохо, зато создавала отличную дымовую завесу.
Кое-кто из сидящих впереди начал оборачиваться и подозрительно втягивать носом воздух. Степа понял, что настал тот самый момент.
– Пожар! – закричал он. – ПОЖАР!!!
Слово произвело эффект разорвавшейся бомбы. Началась паника. Люди, позабыв о фильме, завопили и кинулись к выходу. Секунду спустя Степа бросился за ними.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Ольга хотела поговорить со Степой. Но что она могла ему сказать? «Слушай, Степашка, мне тут приснился кошмар, что твой байк ездит сам по себе, а ты вроде как превратился в Олега…» Степа просто-напросто рассмеется ей в лицо – и будет совершенно прав! Такое могло произойти в каком-нибудь романе Уильяма Денброу, вроде «Пришествия Потусторонних» или «Темного наследства». В крайнем случае, в одном из Степиных рассказов. Но никак не в реальной жизни.
Люди с детства приучены к мысли, что такого не бывает, что события в духе «Дракулы» Стокера или злых сказок Стивена Кинга – не более чем извращения больной фантазии.
О да, разумеется, чудовища существуют. Это генералы, чей палец лежит на красной кнопке. Это маньяки, насилующие детей. Это наркоманы, ради дозы перерезающие горло родной матери… и так далее.
Но такое… ну нет, такого просто не может быть. Это невозможно. Мы – люди, живущие на рубеже третьего тысячелетия, мы – люди образованные, и нам лучше знать. «Метка дьявола» на груди девушки – не более чем родимое пятно. Мертвец, стоящий под окном жены в костюме, в котором его похоронили, просто страдал летаргией и был похоронен по недоразумению. А «страшилище» под кроватью ребенка оказывается всего лишь запыленным плюшевым мишкой.
Вот так-то. С привидениями в наше время расправляются не крестом или осиновым колом, а электрическим светом. Этот свет убивает тени в нашем сознании куда успешнее, чем какая-нибудь молитва. Мы живем в век торжества науки. В век телевидения, электронных часов, космических полетов и компьютеров. А если кто-то и верит в такую чушь, как призраки или вурдалаки – это просто больной человек, друзья и соседи! Он болен, и притом тяжело – но на эти случаи у нас есть психиатрия. Мы можем излечить душу… хотя и не верим в ее существование, ха-ха!
Разумеется, то, что Ольга увидела ночью в окно, было сном. Просто не могло быть ничем иным, кроме сна. Но было кое-что странное, что не давало ей покоя. Как, скажите на милость, можно увидеть во сне, что ты проснулся?
Ольга отлично помнила, что сначала ей снилось, как они со Степой едут на «Быстрой Зверюге». Потом она увидела, что впереди на дороге стоит Дмитрий Клещеев, и сказала: «Осторожно, Степа, не сбей его». Но Степа полуобернулся и ответил: «Извини, Олюня, «Зверюга» требует крови. Она работает на крови, я тебе не говорил? И я не могу ее остановить».
Он попытался повернуть, это было заметно – но не смог. Руль дернулся, вырываясь из его рук, и «Зверюга» понеслась на Дмитрия. Ольга зажмурилась, не желая на это смотреть… а когда она наконец решилась открыть глаза, все уже было кончено. Дмитрий лежал на спине, глядя в небо открытыми остекленевшими глазами, на его лице застыло выражение ужаса, а передняя часть его джинсов представляла собой омерзительное кровавое месиво. И на его груди сидела черная кошка и шипела в небо. Нет… шипела на Ольгу.
А после этого Ольге приснилось, как она проснулась с бешено колотящимся сердцем и отправилась в туалет, и при этом она ясно ощущала кожей холодное сиденье унитаза… просто отпад, до чего реалистичными иногда бывают сны!
А потом она увидела в окне «Зверюгу», совершенно самостоятельно въехавшую во двор остановившуюся…
А может быть, это был не сон? Может быть, она действительно видела Степин мотоцикл, разъезжающий самостоятельно?..
Но тогда каким образом Степа превратился в Олега?
Эти мысли одолевали Ольгу, пока она шла домой. Она подумала, что сон выглядел таким реалистичным, потому что большая его часть и была реальной. Она действительно вставала, действительно ходила в туалет… но при этом ее сознание раздвоилось. Одна часть полностью осознавала происходящее, вторая видела сон…
…в котором самым неприятным было превращение Степы в Олега.
(???а разве не то же самое происходит наяву???)
Мысль пришла из ниоткуда, упала, как кирпич на голову. Ольга остановилась, словно перед ней внезапно загорелся красный сигнал светофора. Черт побери, а ведь это правда! Он действительно с каждым днем становится все больше похожим на Олега!
Степа изменялся.
Во-первых, изменились его манеры. Взять хотя бы это довольно-таки экзотическое матерное словечко «выблядок». Олег употреблял его по меньшей мере десять тысяч раз в сутки. Для него весь мир был одним огромным сборищем выблядков. Для него и его приятелей из байк-клуба, которые часто бывали в доме Погана. Мир делился на них… и выблядков.
Господи, даже родного сына Олег называл этим словом! «Ну ты, шлюха подзаборная! – кричал он. – Заткни пасть своему выблядку!»
В такие моменты Ольге всегда хотелось закричать: «Это же твой сын!!! Как ты можешь?!» Эти слова почти срывались с ее языка… но в последний момент она всегда их удерживала. В доме Олега Погана не стоило выражать несогласие – если, конечно, вы хотели сохранить голову на плечах.
Это же слово употреблял и Степа. Употреблял с каждым днем все чаще. Ментов он называл «выблядками в погонах», редакторов – «выблядками кабинетными» и так далее.
А еще… а еще он начал слушать «Роллинг Стоунз»… хотя семь лет назад терпеть их не мог – отчасти потому, что их любил Олег, Степин соперник.
Но это было еще не все.
Степа действительно изменялся чисто физически. Во-первых, у него стали очень активно расти усы и борода. Теперь ему приходилось бриться дважды в день – утром и вечером.
Во-вторых, с каждым днем он становился выше ростом. Шире в плечах. Толще.
И черты его лица менялись. Если раньше лицо Степы, похожее на лицо молодого Бориса Гребенщикова, казалось тонко прорисованным и напряженным, то теперь его черты огрубели, словно его вытесали топором. Нос удлинился. Подбородок, ставший квадратным, теперь выдавался вперед. Глаза… глаза из светло-зеленых превратились в черные. Теперь нельзя было различить, где радужка, где зрачок.
Каких только аргументов не приводила себе Ольга, лишь бы отказаться от этой бредовой идеи!
«Ничего удивительного! С возрастом человек меняется. Говорят, организм растет лет до двадцати пяти…»
«До двадцати семи, – возражал внутренний голос. – Все правильно… но слушай, не такими же темпами! Ну, сантиметр, ну, два в год. В крайнем случае, пять. Но ведь в год! Не в день!»
«А глаза? Говорят, с возрастом глаза меняют цвет. А я не обращала на его глаза внимания, потому что видела их по памяти…»
«Глаза могут поменять только оттенок. И то они светлеют, а не темнеют! Это уже не Степа, неужели ты еще не поняла? Это Олег!!!»
Но этого не могло быть. В голове у Ольги, как заезженная пластинка, повторялась одна и та же фраза: Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Этого не…
Сравнить бы их, подумала Ольга. Поставить обоих перед собой – Степу и Олега – и сравнить, насколько они похожи… Но это было совершенно невозможно. По той простой причине, что Олег вот уже больше месяца гнил в могиле. Остались только фотографии…
…ФОТОГРАФИИ…
Черт!
И как она раньше не додумалась, дура набитая?
Ольга достала из сумочки сигареты и закурила. Она не обращала внимания на то, что мерзнут ноги, на то, что прохожие задевают ее пакетами… Она стояла посреди улицы, курила и примеряла внезапно осенившую ее идею и так, и этак. И чем дальше, тем больше эта идея ей нравилась.
Ольга бросила наполовину выкуренную сигарету под ноги, затоптала ее и пошла домой, молясь про себя, чтобы Степы там не оказалось.
Степы не было – как объяснила Валентина Фоминична, он уехал кататься. Ольгу это устраивало. А еще больше ее устраивало то, что сегодня она опять проспала и у нее снова не было времени вести Родю в садик. Потому что свою догадку она могла проверить только с помощью сына.
Она достала из ящика стола альбом с фотографиями, который не трогала уже больше пяти лет – со дня развода. Альбом, в котором среди прочих были и фотографии Олега.
Этих фотографий Ольга никогда не показывала сыну. Ей хотелось, чтобы малыш не знал, как выглядит его непутевый папаша. Ольга все время собиралась выкинуть этот альбом к чертовой матери, но до сих пор у нее руки до этого не дошли. И сегодня она обрадовалась этому.
Родя сидел в гостиной и смотрел телевизор.
– Родион! – позвала его Ольга. – Иди сюда!
– Ну, чо! – воскликнул Родя, недовольный тем, что его оторвали от интересного фильма. Но все-таки подошел.
– Смотри. – Ольга показала мальчику фотографию Олега, сделанную за полгода до свадьбы. На ней Поган был еще без усов и бороды. – Кто это?
Родя пожал плечами:
– Не знаю… А это кто?
Но Ольга не имела ни малейшего желания объяснять сыну, кто это такой.
– Ну сам подумай, – несколько резко сказала она. – На кого этот дядя похож?
– На дядю Степу, – уверенно ответил Родя. – А это он, да?
– Нет, – сказала Ольга. – Это совсем другой. Чужой дяденька… Ну, иди, смотри телик.
Родя ушел, бросив на мать озадаченный взгляд через плечо. А Ольга села на кровать, обхватив колени руками, и глубоко задумалась.
Значит, все оказалось правдой. Олег действительно вселился в Степу. Мертвый или нет, Олег вселился в него.
И Олег постепенно вытеснял Степу. Уже почти – а может, и полностью – вытеснил. Страшная сказка превратилась в жуткую, сводящую с ума реальность.
Но почему? За что, Господи?
Дело было не только в Олеге, который умер, но не пожелал этого признать. Дело было – Ольга это чувствовала – главным образом в том, что с самим мотоциклом далеко не все в порядке. Каким-то образом Олегу удалось сделать мотоцикл пристанищем некоего демона. Этаким адским домом на колесах, куда после смерти вселилась его черная, одержимая ненавистью душа.
«Быстрая Зверюга» еще при жизни Олега люто ненавидела Ольгу. Не однажды Ольге казалось, что мотоцикл пытается ее сбросить. В такие моменты она сильнее обхватывала Олега за талию и крепче прижималась к нему. Но однажды «Зверюге» удалось добиться своего. Ольга, к счастью, не пострадала, отделавшись легкими ушибами – но с тех пор она и близко не подходила к «Зверюге».
Со временем Ольга убедила себя, что мотоцикл тут ни при чем, что Олег просто хотел из каких-то своих соображений убить ее, обставив все под несчастный случай. Поэтому, когда Степа впервые предложил ее подвезти на той же самой «Зверюге», Ольга села на нее без колебания. И некоторое время все было действительно нормально. Но вчера, когда Степа вез ее домой, Ольга внезапно почувствовала, что «Зверюга» дернулась под ней. Словно дикий мустанг.
Ольга хотела уже сказать Степе, что совсем ни к чему им ездить вместе так часто – или хотя бы не стоит так часто подвозить ее… но она не могла придумать, как бы выразить эту мысль поделикатнее. А тем временем события стали развиваться слишком быстро.
Настолько быстро, что это приводило в ужас.
С этим надо было что-то делать, и немедленно. Но что?
В музыкальном училище Ольга прослушала курс педагогики и психологии. Этот курс ей так и не пригодился, и теперь она не помнила почти ничего, кроме фразы: «Если вы что-то узнали – живите с этим знанием».
(«Но что мне с этим знанием делать, учитель? Складывать его? Вычитать? А может, умножать?»)
(«Знанием следует делиться. Раздели его»)
Но с кем она могла бы поделиться этим гнусным знанием? Кто мог хотя бы выслушать ее, не говоря уж о том, чтобы поверить?
Ответ пришел сам собой. Ее брат, Николай, вот кто. Николай очень увлекался оккультизмом, демонологией, черной магией и прочими эксцентричными вещами. Только он по какой-то причине стеснялся этого увлечения и прикидывался скептиком.
Но Ольгу это не обманывало. Она помнила, как загорелись его глаза в тот вечер, когда она предложила устроить спиритический сеанс.
Николай мог бы не просто выслушать ее, но и помочь – причем наверняка не только советом.
Ольга встала с кровати и пошла в комнату Валентины Фоминичны.
– Мам, я к Коле схожу, – сказала она. – Если Степа вернется – не говори ему, куда я пошла.
– Господи! – удивилась Валентина Фоминична. – Что это за секреты у вас?
– Не секреты, – ответила Ольга. – Просто кое-какой разговор… чисто между нами.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В этот день Николай решил не выходить на работу, сказавшись больным. Он сидел дома за компьютером, путешествуя по «Интернету». Рассеянно просматривая на каком-то сайте роман Владислава Крапивина «Остров капитана Гея» (когда нечего читать, сойдет даже такое дерьмо, как Крапивин), он почему-то думал о Степе.
Несколько дней назад он случайно столкнулся со Степой на улице, поскольку просто невозможно разминуться в таком болоте, как Похмелецк… но вот что странно – он с трудом узнал своего друга. На секунду или две Николаю показалось, что перед ним не Степа Марьяшин, а Олег Поган.
Его бывший зять.
К тому же еще и покойный.
Николаю казалось, что половина лица Степы
(Олега)
совершенно исчезла. Вместо нее был голый, почти почерневший череп. Да и другая половина выглядела ничуть не лучше. В глаз набилась могильная земля. На щеке открылись отвратительного вида язвы, из которых выползали мерзкие белые черви.
Это длилось совсем недолго, потом все вернулось на свои места. Николай поздоровался со Степой – именно со Степой, а не с Олегом – но в его душе так и осталась уверенность, что он только что видел разлагающийся труп Олега.
Труп, у которого почему-то не хватало ума лечь в могилу.
Нет. Это невозможно.
Но шаг за шагом Николая теснили назад, заставляли поверить. Ему вспоминались все Степины слова, манеры, жесты… с того дня, как у него появился этот чертов мотоцикл.
(«Быстрая Зверюга»)
Да, «Быстрая Зверюга».
Теперь Николай все вспомнил. Не зря же у него было ощущение, что этот мотоцикл ему знаком. Это был мотоцикл…
Его мысли прервал звонок в дверь. Николай мысленно чертыхнулся, встал и пошел открывать.
– Привет, – сказала сестра.
– Ты уверена? – спросил он уже в третий раз.
Ольга нетерпеливо встряхнула головой. Красиво взметнулась волна каштановых волос.
– Я же тебе говорю! – воскликнула она. – Я… Я и так и этак вертела в голове эту историю, и ничего другого не выходит. Я и сама толком не знаю, что видела. Но ведь видела же!
Николай молчал. Ольга после паузы добавила:
– Я и не ожидала, что ты поверишь.
Николай и сам этого не ожидал. Но, как ни странно, верил.
– Давай-ка сейчас не будем играть в «веришь – не веришь», – сказал он. – Нет времени. Надо решать, что с этим делать.
Ольга посмотрела на брата с удивлением… и надеждой.
– Я думаю, это не сразу началось, не просто так, – продолжал он, казалось, не замечая взгляда сестры. – Расскажи-ка мне все по порядку, с того момента, как ты впервые увидела эту «Зверюгу».
– У Степы или у Олега?
– У Олега.
Ольга угостилась сигаретой из пачки Николая, закурила и начала рассказывать. При этом она поглядывала на керамическую пепельницу, сделанную в виде обнаженной девушки, лежащей на спине с раздвинутыми ногами. Пепел следовало стряхивать в известное отверстие. Эту пепельницу Степа когда-то подарил на день рождения Николаю. Подарил в незапамятные времена, когда в их жизни не было ни Олега Погана, ни «Быстрой Зверюги».
– Я так и предполагал, – кивнул Николай, когда Ольга закончила рассказ. – Теперь не мешай мне где-то с полчасика.
Она взглянула на него с нарастающей тревогой:
– Коля… что…
Он остановил ее вопрос движением руки:
– Потом, сестренка. Все вопросы – потом.
Он повернулся к экрану монитора, начисто забыв, что не один в комнате.
Ольга встала и подошла к стеллажам. Подборка книг ясно говорила о том, чем ее братец интересуется в последнее время. «Демон-разрушитель», «Изгоняющий демонов», «Как вызвать злых духов», «Некрономикон», «Золотая ветвь», «Магия друидов», «Древние ритуалы и современная мистика», «Гаитянские Вуду»…
Ольга вздрогнула. Она знала – во всяком случае, догадывалась, что Николай увлекается этим – но даже отдаленно не могла себе представить, насколько серьезно его увлечение.
Ну что ж, подумала она. Может, это и к лучшему.
Минут через сорок зажужжал принтер.
– Готово, – объявил Николай.
Ольга подошла к нему.
– Ну? Что там?
Николай вытащил из принтера лист бумаги.
– Вот, – сказал он и с неподдельной нежностью провел ладонью по корпусу процессора. – Умнейшая штуковина, что ни говори!.. Ну ладно. Я тут слегка покопался в сайте «www.demon.ru», и кое-что нашел. Короче, существует примерно тридцать тысяч рецептов для вызывания демонов. Я приказал выбрать только те компоненты, которые повторяются практически чаще всего. И вот что получилось.
Он протянул Ольге бумагу.
Ольга пробежала ее глазами.
– Ну и чертовщина! – вырвалось у нее.
Это был список компонентов, необходимых для вызова демона: «ночной мох», жабий глаз, «десница божья», крысиный хвост, земля с кладбища, крыло летучей мыши, кровь девственницы…
– При чем тут вся эта дрянь? – спросила Ольга, с отвращением откладывая список в сторону и закуривая новую сигарету. – Мы с тобой, кажется, про Олега говорили?
– Без демонов тут тоже не обошлось, – возразил Николай. Он выудил из пластмассового стаканчика на столе красный карандаш и рассеянно стал им поигрывать. – Наверняка этот демон прибрал Олега к рукам… или что там у него… а теперь и Степу нашего туда же тянет… Короче, это не так важно. Сейчас главное – понять, что это за демон. И кое-что мне здесь очень не нравится.
Ольга кивнула:
– Мне тоже не все понятно. Вот это, например, что такое? – Она ткнула пальцем в строчку «ночной мох».
Николай нетерпеливо отмахнулся:
– Это-то как раз ерунда, ничего особенного. Так называли какой-то лишайник, а иногда – обычный мох, только собранный ночью.
Несмотря на всю напряженность ситуации, Ольга не удержалась, хихикнула.
– Да, – кивнул Николай, – места для творчества много. В черной магии это не редкость… Ладно, черт с ним. Гораздо интереснее, вот это что такое? – Он обвел жирной красной чертой слова «десница божья». – Вот это что такое? Я об этом кое-что слышал. И это может оказаться полным говном.
Ольга слегка поморщилась. Обычно она не любила, когда при ней употребляли такие слова, как «срать», «говно» и тому подобное. Но сейчас было не до того, чтобы следить за чистотой речи.
– Что именно? – спросила она.
Николай действительно знал кое-что об этой «деснице», но понятия не имел, как выложить это Ольге. Он видел, что она и без того была достаточно напугана. И поэтому Николай прогнал нерешенную задачу: сначала разберемся со всем остальным, а дальше будет видно.
– Об этом позже, – сказал он. – Сейчас разберемся с остальной дрянью. Кровь девственницы… Вспомни-ка, что-нибудь такое было?
– За месяц до свадьбы, – помедлив, ответила Ольга. Мы с Олегом возвращались из области… на концерт ездили. И Олег… сбил маленькую девочку. Ты про это не знаешь, тебя тогда в городе не было. В общем, Олег ее сбил… насмерть. Потом выяснили – перелом основания черепа. Крови было, конечно… Суд был, разумеется, но Олега оправдали. Он… просто затормозить не успел – она слишком быстро выскочила…
Николай понял, что Ольга вот-вот заплачет, и поспешно перешел к другим компонентам:
– Ладно, с этим все ясно. А как насчет кладбищенской земли?
– Ну, это-то ерунда. – Ольга постепенно успокаивалась. – Он работал смотрителем кладбища.
– И на работу ездил на «Зверюге»?
– Да. Так что осенью, когда грязь, земля вполне могла попасть…
– Ясно. Ну, а вот это… жаба, летучая мышь, крыса?
– Тоже понятно. На кладбище этого добра хватает, мог и задавить случайно. К тому же он одно время приклеил к бензобаку крылья летучей мыши.
– Понятно…
– Ты мне лучше объясни насчет этой «десницы божьей».
Николай задумался. Он отлично видел, что Ольгино спокойствие было обманчивым, на самом же деле она уже практически на грани истерики… но он всю жизнь считал, что лучше всего говорить человеку всю правду, какой бы омерзительной она не выглядела. Это было намного лучше, чем изворачиваться и не договаривать.
Тем более в такой ситуации, когда любое умолчание может обернуться таким кошмаром, что…
Но Николаю даже думать об этом не хотелось.
– Пойдем-ка, чайку попьем для начала, – предложил он.
– А где твои? – спросила Ольга.
– Вовка в школе, Катя в яслях, – ответил Николай. – А Танька небось по магазинам шастает… Еще чай будешь?
– Спасибо, я уже по самые уши налилась, – сказала Ольга, отодвигая пустую чашку. – Ну что, ты, кажется, собирался мне рассказать?
Николай быстро взглянул на сестру и решил, что она уже готова все выслушать.
– Держи, – сказал он, доставая две сигареты и протягивая одну ей. Потом стал рассеянно шарить по карманам. – Так, куда я зажигалку дел?.. Ага, вот…
Он поставил на стол пепельницу, дал прикурить Ольге и закурил сам. По комнате разнесся аромат «Честерфильда». Николай курил, глядя в потолок. При этом он рассеянно снимал и снова надевал очки. Казалось, он напрочь забыл и о сестре, и о том, ради чего она сюда пришла.
– Ну, давай, Коля, не томи! – не выдержала Ольга. – Что там за дрянь?!
– В общем, Оленька, тут на редкость хреновая картинка выплывает, – сказал Николай. – «Десница божья», она же «суровая рука» – такими выражениями пользовались служители культа Ниарлатхотепа – одного из черных культов, распространенных в Африке и на востоке Индии. Иногда это означало белладонну или производные псиллобицина, иногда – просто руку мертвеца. В любом случае мы с тобой можем оказаться в глубокой жопе. Я имею в виду, что «десница божья» – это не шутки. Это по-настоящему хреново.
– То есть?
– Культ Ниарлатхотепа существовал за несколько тысяч лет до появления христианства. С помощью этой «десницы», что бы это не означало, обычно вызывали демона-разрушителя – в книгах он упоминается под именем Саддат, то есть «Тот-Кого-Нельзя-Назвать-По-Имени». Самое говенное – это то, что христианская магия против него практически бессильна.
– В каком смысле?
– В прямом. Этот демон, Саддат, может сожрать на обед пятнадцать-двадцать Библий, запить святой водой, а потом попросить добавки. Так что, Олюня, это все слишком серьезно. Вспомни, Олега никогда не забирали за осквернение могил или вандализм? Не прикалывали его такие вещи?
Ольга, после чашки крепкого чая с мелиссой полностью пришедшая в норму, покачала головой:
– Нет. До такой степени он не был сумасшедшим. Всякое бывало, конечно, но такое… нет, никогда.
Это не слишком-то успокоило Николая.
– Допустим… А с химией? «Колеса» он жрал какие-нибудь?
Ольга нахмурилась. Помолчала. Потом ответила:
– Не помню… Вроде бы нет, он только ширялся. И то не капитально сидел, иногда по месяцу, по полгода держался.
Олег действительно мог держаться без наркотиков довольно долго. На некоторое время он срывался, но потом снова завязывал. Потому что у байкеров наркомания была не в почете. Он мог под настроение курнуть и поехать носиться по ночному городу… но ни разу не было случая, чтобы он сел в седло «Зверюги», ширнувшись. А во время срывов он убирал мотоцикл в гараж и не прикасался к нему – до тех пор, пока срыв не кончался.
И Ольга повторила уже более уверенно:
– Нет, никаких «колес».
– Ну, хорошо… – Николай полез за новой сигаретой, забыв, что у него во рту уже дымится одна. – А какие-нибудь таблетки он принимал?
– Ну… нет… кажется. Не помню.
Николай взял ее руки в свои, посмотрел в глаза:
– Вспомни, Оленька! Вспомни! Это очень важно! Не мог же он быть абсолютно здоровым! Ну, хоть что-нибудь у него болело – желудок там, или голова, или еще что-нибудь? Ну?
У Ольги внезапно расширились глаза.
– Что? – вскинулся Николай, сильнее сжимая ее руку. – О чем ты подумала?!
– Изжога, – прошептала она. – Он принимал таблетки от изжоги. Как-то раз он бензобак промывал, и тут у него началось. А эти таблетки запивать не надо, они на языке растворяются. Так вот, он одну таблетку в бензобак и уронил.
Лицо Николая стало совсем напряженным. Казалось, под кожей проступил проволочный каркас.
– Что за таблетки?
– Я их тоже принимаю. – Ольга достала из сумочки упаковку таблеток «Гастрил». – Вот…
Николай взял у нее коробочку, поднес к глазам…
…и оцепенел. Сразу же бросилось в глаза грозное предупреждение о том, что пациентам, страдающим глаукомой, принимать лекарство не рекомендуется, так как активные ингредиенты могут усугубить болезнь.
А в списке ингредиентов на первом месте значилось слово, которое давало ключ ко всей этой истории.
БЕЛЛАДОННА.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Степа сидел на кухне, распространяя вокруг себя кошмарную смешанную вонь водочного перегара и дешевого табака. Он выпил уже слишком много – но, тем не менее, по его глазам Ольга видела, что он еще отлично соображает.
– Степан! – позвала она.
Степа вздрогнул. Еще никогда она не называла его полным именем. В обычных обстоятельствах она называла его Степой, в минуты восторга – Степкой, а если хотела приласкаться, то он становился для нее Степашкой… кем угодно, но только не Степаном.
– Ну, чего?
– Степан, можно с тобой поговорить?
– Чо, так срочно? – Он обернулся, и Ольга увидела, что это не Степа. Перед ней сидел человек, в котором от Степы остались только светлые волосы. Во всем же остальном это был Олег. – Ну ладно, давай поговорим – и в койку…
Он попытался схватить ее за грудь. Ольга отшатнулась. И поняла, что начать лучше сразу же. Прямо сейчас. Иначе она никогда больше не решится на это… и кто знает, к чему это может привести?
– Мне твой байк не нравится, – сказала она. – Я его ненавижу.
У Степы (конечно, это был уже не Степа, но Ольга все еще не могла заставить себя называть сидящего перед ней человека по-другому) глаза на лоб полезли.
– Кого-о? «Зверюгу»?
– Да. Я знаю, она меня тоже ненавидит…
Степа-Олег расхохотался, забыв о том, что уже два часа ночи и все уже спят:
– Ну, ты ляпнешь, как в лужу перднешь! «Зверюга» тебя ненавидит – ой, ха-ха-ха!.. Олюня, это же байк, он не может любить или ненавидеть!.. Ха-ха-ха!..
Ольга толкнула его в плечо:
– Прекрати! Я серьезно!
Степа-Олег по инерции хохотнул еще пару раз, затем помолчал, откашлялся и насмешливо посмотрел на нее.
– Ну, допустим, – сказал он. – В штаны спустим… А если она и вправду живая – что мне делать? «Милая моя «Зверюшенька», перестань, пожалуйста, ненавидеть мою любимую Оленьку…» – издевательски протянул он и посмотрел на Ольгу тяжелым взглядом. – Ты это предлагаешь, да? Или еще чего? Ну что я делать-то должен?
– Избавиться от нее, вот что. – Ольга, казалось, не замечала Степиного тона. – Облей ее бензином. Подожги. На свалку выкини. Сдай в металлолом. Делай, что хочешь, но только чтоб ее больше не было, иначе…
– Иначе – что? – Он в упор посмотрел на нее.
Собрав все силы, чтобы не отвести взгляда и стараясь не замечать откровенной издевки, она заставила себя выговорить как можно тверже:
– Иначе между нами все кончено.
Степа-Олег вскочил. Ольга поняла – ей пришел конец, сейчас
(сейчас он вышибет мне мозги размажет меня по стенке задушит зарежет казнит кишки выпустит)
он убьет ее…
Но он даже не прикоснулся к ней. Выглядел он так, словно сам крепко получил по мозгам. И в тот же миг грубые черты лица начали сглаживаться, оплавляться, терять очертания… Степа снова стал немного похож на себя – словно маска Олега, которую надели на его лицо, вдруг начала давать трещины, осыпаться, а из-под нее стало проглядывать его настоящее лицо, похожее на лицо молодого Бориса Гребенщикова.
Настоящий Степа Марьяшин.
– Олюнь, это ж бред, – испуганно пробормотал он.
– Это не бред, – упрямо повторила Ольга. – Избавься от нее, и у нас все опять будет нормально… И кстати, с кем я сейчас разговариваю? Ты кто? Степа или Олег?
Вопрос был совершенно лишним. Лицо Степы, которое начало было проявляться, вновь пропало. Перед Ольгой снова стоял Олег.
– А какая хрен разница? – спросил он.
– Ты умер, – сказала Ольга. – Ты подох два месяца назад, и ты мне не нужен. Где Степа?
– Пиздец твоему Степе, – ответил Олег. – Я его уничтожил, ебаря твоего тропического.
Семь лет назад, когда Ольга увлеклась Олегом, Степа об этом узнал и пришел разбираться. Разговор Степы с Олегом закончился, как и следовало ожидать, дракой. Олег избил его, сказав напоследок: «Вали отсюда, ебарь тропический!»
Неожиданно Ольга подумала, что все повторяется. Раньше их было только двое – Степа и она. Олег появился позже, одним махом разрушив их отношения. С тех пор прошло уже семь с половиной лет. Ольга успела развестись, а Олег погиб… но все повторилось. Олег снова пытается сделать то же самое – разлучить их со Степой… несмотря на то, что погиб…
А потом Ольга вспомнила, что сказал ей Степа после драки с Олегом, перед тем, как уйти.
Оля, вспомни «Замыкая Круг»!
Это была их любимая песня. Гимн их любви.
Ольга решила во что бы то ни стало достучаться до Степы – хоть на несколько минут. Поговорить с ним в последний раз.
– «Замыкая Круг»! – крикнула она. – Помнишь «Замыкая круг», Степашка? Олег эту песню ненавидел! Степа, ты хочешь, чтобы он опять нас разлучил? Избавься от «Зверюги»! Борись с ним!..
Ольга ненавидела такие фразы, звучащие, как клише из дешевой мелодрамы. Но эти клише, несомненно, произвели эффект.
Мужское лицо перед ее глазами теперь напоминало кипящий воск, и это было страшнее всех оживших черепов, вампиров и оборотней, которыми наполнены все эти фильмы ужасов, теперь кажущиеся совершенно нестрашными и глупыми. Человек, стоящий перед ней, превращался то в Степу Марьяшина, то в Олега Погана…
А в какой-то момент Ольга поняла, что Олег полностью исчез, и она видит перед собой именно Степу – того Степу, который когда-то пришел с цветами к дверям музыкального училища. Степу, похожего на молодого Бориса Гребенщикова. Его лицо казалось еще боле напряженным, чем обычно, и на нем смешивались боль, страдание, страх… и любовь.
– Оленька, прости, я не могу, – сказал он. – Все уже зашло слишком далеко. Олег мной управляет… и этот, который в «Зверюге»… держись от меня подальше, Оля…
Затем он снова превратился в Олега.
– Поздно, – сказал он хриплым прокуренным голосом Олега. – Послушайся своего ебаря, сучка, стой подальше. Дай нам свалить… Но я тебя убью, вот что, – заявил Олег, внезапно оживившись. – Ты меня тогда бросила – когда мне хреново было… Жена, ебаный в рот… Я тебя убью и заберу сына, а то вырастет такой же слюнтяй, как твой Степа…
Вот тут Олег допустил ошибку. Ольга мгновенно превратилась в тигрицу, готовую защищать своего детеныша до последнего – даже ценой собственной жизни.
Она отступила в дверной проем, чтобы быстро подскочить к телефону.
– Ментов я вызвать успею, – ледяным голосом сказала она. – Вали отсюда!
Олег наклонился к ней, выдохнув ей в лицо целое облако перегара. Сейчас он проиграл… и сам понимал это. Но уйти просто так он считал позором.
– Чтоб ты сдохла, блядь, – процедил он, толкнул ее и вышел. Через несколько минут хлопнула входная дверь.
Ольге показалось, что ее ноги стали мягкими, как вареные спагетти. Она рухнула на табуретку, дрожащими руками вскрыла пачку «Двадцать первого века» и закурила. Докурив сигарету до половины, она внезапно приняла решение. Может быть, не самое лучшее – но в тот момент оно показалось ей единственно верным.
Она резко ткнула окурок в пепельницу, отчего посыпались искры, встала и пошла к телефону.
Человек вышел на улицу. Странные сдвоенные мысли бродили в его голове. Та его часть, которая была Олегом Поганом, размышляла о том, что тело интеллигентного выблядка оказалось не самым подходящим. Во-первых, у этого выблядка есть совесть, и он способен чувствовать любовь – чувства, которые Олег всю жизнь считал недостойными настоящего мужчины. А во-вторых, само тело оказалось не слишком крепким. Степе было невдомек, что его тело медленно, но неуклонно разрушалось. Старая болезнь. Она началась с легкой простуды, которая потом переросла в довольно странное заболевание горла. Степе тогда пришлось лечь в больницу
(именно тогда Олег и познакомился с Ольгой)
на три недели.
Он вышел оттуда совершенно здоровым – во всяком случае, так ему казалось. И вот уже семь с половиной лет он чувствовал себя совершенно здоровым… но та болезнь, которая уложила его в больницу и о которой он почти забыл, медленно и верно превращалась в экзотический рак горла. В самом скором времени он должен был проявиться и доконать беднягу Степу меньше, чем за четыре месяца.
Олег не испытывал жалости к этому ни на что не годному парню. Он был вообще не способен испытывать жалость к кому бы то ни было – чувство для слабонервных, говорил он. Он вряд ли даже сознавал, что без его вторжения в это тело Степа мог бы спокойно прожить еще лет тридцать или сорок без всякого рака
(рифмуется со словами «смак», «дурак» и «поза раком»)
и быть счастливым…
Но, разумеется, все это не имело для Олега Погана большого значения. Его волновало только то, как бы продержаться в теле этого выблядка еще немного – до тех пор, пока он и Тот, который сидит в «Быстрой Зверюге», не станут единым целым… а когда это произойдет, Олегу уже никогда не придется беспокоиться о такой ерунда, как новое тело. Потому что Тот – а вместе с ним, естественно, и Олег Поган – начнут править миром.
Олег не собирался вызывать Того – по крайней мере, сознательно, все это было чистой случайностью – но наверное, не зря эта старая крыса, его бывшая теща, совершенно чокнувшаяся на всякой мистике, утверждала, что случайностей не бывает. Ну что же, старая блядь на этот раз оказалась права.
Случайность или нет – но все компоненты совпали, при этом расположившись в нужной последовательности. И тогда явился Он. Он хотел вырваться из мотоцикла, который оказался для него слишком тесным, и переселиться во что-нибудь более существенное, дающее больше возможностей править миром – например, в «Интернет». Но для этого, по Его планам, Олег должен был погибнуть, потом переселиться в другое – все равно, в чье – тело, и лишь после этого соединиться с Ним. И тогда весь этот блядский мир покатится прямехонько в жопу, что Олега вполне устраивало.
Но оставалась еще и другая часть человека, которая все еще была Степой Марьяшиным. И эта часть, услышав последние мысли Олега, внезапно взбунтовалась. Степе было глубоко насрать на весь мир, гори он синим огнем – его волновало только то, что случится с его родителями, Ольгой, Родей и Валентиной Фоминичной – с людьми, которых он любил.
«Да чтоб они все сдохли, на хрен!» – отозвался в его голове Олег.
Но Степу такой вариант никак не устраивал.
«Да кто тебя вообще спрашивает! – расхохотался Поган в его мозгу. – Да кто ты ваще такой? Говно на палочке, которое всякую херню пишет, и больше ни хера!»
Руки Степы непроизвольно потянулись к карману джинсов. Он включил в памяти старый рок-н-ролл, чтобы не думать о том, что делает – иначе
(иначе все испортишь)
Поган не позволил бы ему сделать это.
– Эй, парень, ты шо такое задумал?! – встревожился Олег, и Степа с ужасом понял, что голос на этот раз рождается не в голове, а в его собственной глотке. Это означало, что превращение уже почти завершилось, и он вот-вот утратит контроль над своим телом.
Он быстро достал из кармана швейцарский армейский нож, которым только сегодня
(миллионы лет назад)
он
(Олег)
убил Ильнура Фаттахова.
Степа открыл большое лезвие и поднял руку, подумав при этом: «О Господи, как же я ненавижу гребаных критиков!»
И одним движением перерезал себе горло от уха до уха.
Он успел почувствовать боль, успел увидеть, как хлынула красная кровь… а в следующий момент ему показалось, что он взлетает и видит сверху «Быструю Зверюгу», свое тело… видит рядом с собой Олега Погана… слышит его крик:
– Ах ты, сучий выблядок!
«Сам ты выблядок», – успел подумать Степа. Он хотел сказать это вслух, но не смог – голоса уже не было.
А через мгновение его поглотила мягкая милосердная тьма.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
– Зря ты это, сестренка, – сказал Николай. Он называл Ольгу «сестренкой» только тогда, когда мыслями был где-то далеко. – Я надеялся, что время еще есть… Ну да ладно, может, оно и к лучшему. Я тут кое-что нашел против этого… этой твари. Думал, есть еще время, хотел завтра тебе позвонить, а… А, черт с ним. Все к лучшему.
– Но что делать-то? – с волнением спросила Ольга.
– Сейчас я к тебе подъеду. Жди меня, из дома никуда не выходи. Я приеду, потом все расскажу.
– Что ты…
Но Николай перебил ее:
– Все потом, Оля, жди меня. – И повесил трубку.
– Ну, давай рассказывай, – потребовала Ольга.
Они сидели в «шестерке» Николая. По радио, настроенному на станцию «Ностальджи», передавали старые хард-роковые хиты. Сейчас «Дип Перпл», которых Степа иногда называл «Дик Перднул», вдохновенно распевали о ребенке во времени, и голос Яна Гиллана взлетал в заоблачную высь. В салоне было тепло. Уютно светились циферблаты. Если бы не повод, по которому Ольга с Николаем находились здесь – было бы совсем хорошо.
– В общем, так, – начал Николай. – Честно сказать, не хотел я сегодня начинать, но… Короче, есть два средства изгнать этого демона. Мы используем оба.
– Что за средства?
– Первое – огонь.
Ольга втянула носом воздух и обернулась. На заднем сиденье лежал садовый опрыскиватель – большой баллон с длинным шлангом. Только сейчас этот баллон был наполнен не ядохимикатами, а, судя по запаху, чистейшим керосином.
Ольга узнала этот агрегат. В Похмелецке почти у всех жителей были свои огороды, служившие дополнительным источником питания. И семья Яровых не была исключением.
– А второе средство? – спросила Ольга.
Николай улыбнулся:
– Ты обхохочешься. Обыкновенная сушеная полынь.
Ольга не засмеялась.
Машина просто стояла во дворе. Ольга и Николай, словно уговорившись, хотели оттянуть страшный момент начала, насколько это возможно. Оба внезапно осознали, что это не игра, что сегодняшнее «веселое приключение» может закончиться смертью для кого-то из них. Или даже для них обоих.
Внезапно Ольга дернула брата за рукав и сказала:
– Посмотри, что это?
Николай проследил, куда она показывала рукой. В первую секунду ему показалось, что на снегу, рядом с мотоциклом, лежит мешок с тряпьем. Но потом до него дошло, что это не мешок. На снегу лежал…
– СТЕПАШКА!!! – пронзительно вскрикнула Ольга и выскочила из машины. Николай бросился за ней.
Да, это был Степа.
Похоже, он покончил жизнь самоубийством, причем выбрал для этого не самый красивый способ. («А есть ли они, красивые способы?» – с горечью подумал Николай). Горло Степы было перерезано от уха до уха, и разрез походил на чудовищную клоунскую улыбку. Снег вокруг был забрызган кровью.
А правая рука лежащего на снегу все еще некрепко сжимала нож.
Ольга начала плакать.
– Пожалуй, для него это лучший выход, – пробормотал Николай.
– Что?! – удивилась Ольга.
– Да так, ничего. – Николай положил ей руку на плечо и мягко потянул за собой. – Пошли в машину.
– Короче, так – сказал Николай, когда Ольга немного успокоилась и снова была в состоянии нормально воспринимать окружающее. – Сначала надо рассыпать вокруг этого байка полынь. Держи. – Он достал из бардачка полиэтиленовый пакетик и открыл его. В салоне сразу же запахло полынью.
«Запах лета», – мимоходом подумала Ольга.
– Второе, – продолжал Николай. – Надо облить байк керосином и поджечь. Пока горит, будем громко читать молитву. Знаешь наизусть что-нибудь?
– Ну, «Отче Наш»…
– Отлично, это я тоже знаю. Будем хором читать – и два, и три раза подряд – до тех пор, пока эта «Зверюга» не догорит.
– Подожди, подожди! Ты же говорил…
– Что против Саддата христианская магия бессильна?
– Да.
– Но мы же будем не только молиться. «Отче Наш» тут, как… ну, как довесок. Вместе с остальными средствами это, по идее, должно сработать.
– А если не сработает?
– Лучше об этом не думать, – мрачно покачал головой Николай. – Потому что если не сработает, нам с тобой – хана. Этой твари дай только волю… Помни, больше всего ей нравится убивать.
* * *
– Ну, как?
Ольга закончила рассыпать полынь вокруг «Быстрой Зверюги».
– Нормально, – ответил Николай, возясь с опрыскивателем.
– В общем, когда я брошу спичку, быстро отходим, и – в машину. Будем читать молитву оттуда.
– А как мы узнаем, что сработало?
– Увидим. Демона можно увидеть в огне.
Уже можно было начинать. Но они не торопились. Оба почувствовали внезапный порыв бросить это дело – и пусть все идет своим ходом.
Но оба понимали, что бросать нельзя.
– А где ты полынь-то достал? – спросила Ольга в последней жалкой попытке потянуть время.
– А-а, Танька еще летом набрала, – ответил Николай. – Услышала где-то, что полынь – хорошее средство от моли… Ну ладно, понеслась.
Он включил опрыскиватель.
Как только первые капли керосина коснулись холодного корпуса «Быстрой Зверюги», ее мотор громко взревел.
– Что, падла?! Не нравится?! – злорадно крикнул Николай, усиливая струю.
Свет фары мотоцикла внезапно из белого сменился красным, превратившись в глаз дьявола. Мотор ревел. «Зверюга» стала менять форму. Теперь это был не мотоцикл – что-то, отдаленно напоминающее его по виду. И в то же время это было что-то другое.
«Зверюга» хотела броситься на людей – но ей мешала полынь. Круг, который она не могла пробить.
А потом она начала вертеться на месте, как волк, находящийся в последней стадии бешенства, пытающийся вцепиться зубами в свой собственный хвост. Николай прирос к земле, думая, что вряд ли он еще когда-нибудь увидит такое зрелище. И вряд ли когда сможет забыть. Даже если проживет до ста лет. Он стоял, забыв о спичках в руке.
Ольга выхватила у него коробок и чиркнула спичкой.
По закону подлости спичка не пожелала загореться. Ее головка зашипела, выпустив вверх щупальца белого дыма… и все.
«Как в том фильме, черт бы его побрал», – подумала Ольга и чиркнула второй спичкой.
Но и с этой спичкой произошла та же история.
– Быстрее, Оля! – крикнул Николай. До него внезапно дошло, зачем «Зверюга» вертится на месте. «Зверюга» хотела забросать снегом, летящим из-под ее колес, круг ненавистной полыни. Еще чуть-чуть – и ей бы это удалось. Еще чуть-чуть – и…
И тут какие-то далекие боги, возможно, заметили, какую удачу люди принесли себе сами. И сделали свой скромный благотворительный взнос.
Третья спичка зажглась без всяких проблем. Ольга постояла секунду, давая ей возможность разгореться сильнее, и бросила. Николай испугался, что спичка погаснет на лету, но тут «Зверюга» превратилась в огромный
(живой)
огненный шар.
Ольга посмотрела на Николая. Николай – на нее. Они взялись за руки. И внезапно поняли, что им не нужно садиться в машину.
– Отче наш, иже еси на небесах… – начал Николай.
– Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, – подхватила Ольга. И как только она начала читать молитву, пришло понимание: она напрасно волновалась. Все получается в лучшем виде.
– И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим…
Раздался грохот – это взорвался бензобак «Быстрой Зверюги». Ольге вдруг показалось, что на мгновение огонь принял странную форму, отдаленно напоминающую злобную маску шамана, только намного страшнее…
…потом ей привиделось в огне лицо Олега, искаженное еще большей ненавистью, чем обычно…
…потом в языках пламени проступило лицо Степы, на котором ясно читалось безмерное облегчение…
– …Ибо царствие Твое есть и сила, и слава. Аминь!
Едва произнеся последнее слово, Ольга поняла, насколько благоразумно они поступили, решив не садиться в машину.
Что-то вылетело из огня и со страшной скоростью врезалось в лобовое стекло «шестерки». Только через пару часов Ольга и Николай выяснили, что это был знак, который поставил Олег.
Изображение собачьей головы.
Готическая надпись: «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА».
Прощальный привет от Олега Погана – именно от него, поскольку демон-разрушитель считал слишком мелким для себя делом разрушение машины. Он хотел или разрушить весь мир, или – не разрушать ничего.
Но в тот момент Николай, похоже, даже не обратил внимания на то, что его машина повреждена. Он положил руку Ольге на плечо и ни к селу ни к городу произнес:
– О Господи, как же меня перхоть замучила…
И тут же мимо его сознания, как чье-то зловонное дыхание, пронесся крик:
– Ты, выблядок!!! Еще ничего не кончилось!!!
Николай оглянулся на Ольгу. Однако она, как завороженная, смотрела на догорающие останки «Быстрой Зверюги», и не шевелилась. Николай так и не понял, слышала она что-нибудь или нет.
А Ольга вспоминала новогоднюю ночь, которую они со Степой завершили в ее кровати. Они тогда заговорили об Олеге, и Степа принялся философствовать.
Степины слова звучали у нее в голове четко и ясно, будто он стоял рядом:
– А что такое смерть? Ты можешь это сказать? Нет. Ты не можешь, я не могу. Может быть, это просто переход в другое состояние? Скажем, гусеница превращается в куколку, потом – в бабочку… Так может, смерть – это такое же превращение? Как сказал Эдгар По: «Метаморфоза гусеницы известна нам, но не самой гусенице». Лично я думаю, что нет такого понятия, как «конец». Всякий конец обычно оказывается началом чего-то нового. И если ты сможешь принять это – значит, ты сможешь спокойно жить.
– Да, ты был прав, – прошептала Ольга. – С этим я смогу жить.
Николай не спросил, что она имеет в виду. Он закурил и взял сестру за руку.
– Пойдем, – сказал он.
Ольга кивнула, и они вошли в подъезд.
* * *
Николай вошел первым. Возможно, это и спасло жизнь его сестре.
Первое, что увидел Николай – пол и лестница почему-то стали темно-серыми и… казалось, что кто-то усыпал весь подъезд булыжником. Только булыжники почему-то шевелились, менялись местами…
Николай смотрел на это добрых тридцать секунд, прежде чем до него дошло, что пол подъезда покрыт не булыжниками, а крысами.
Тысячи крыс.
«Откуда их столько? – удивился Николай. – Блин, как со всего города собрались»…
И в этот момент крысы набросились на него.
Николай закричал от омерзения и принялся пинками отбрасывать мерзких тварей в стороны. Но их было слишком много. На смену отброшенным тут же появлялись другие. Одна из крыс подпрыгнула
(я не знал, что они умеют прыгать)
и впилась зубами в пах Николая.
Николай снова вскрикнул – на этот раз от боли – и оторвал крысу от своих брюк. Но несколько тварей вцепились в его руки. Николай повернулся, хотел выбежать из подъезда, но упал.
Крысы с торжествующим визгом набросились на него. Забрались под куртку, под брюки. Их острые зубы впивались в тело тут и там. Послышался странный звук – словно где-то поблизости рвали толстую пачку бумаги, промокшей насквозь. Звук был тихим, очень тихим… но Николай его отлично услышал.
«О, боже! Они меня пожирают, – мелькнуло у него в голове. – Господи! Пожирают живьем».
От этой мысли Николая чуть не стошнило. Но, к счастью (или к сожалению), его желудок был уже пуст.
– Осторожнее, Оля! – крикнул Николай. Это были его последние слова. Едва он открыл рот, самая наглая крыса забралась туда и принялась поедать его язык.
Откуда-то послышался женский крик. Это Ольга? Или Татьяна? А может, Валентина Фоминична? Толком и не разберешь…
Последним ощущением Николая Ярова на этой грешной земле стала боль. Он почувствовал, как несколько крыс
(сотни? тысячи? миллионы?)
вгрызаются в его череп. Боль была адская. А звук, с которым зубы крошили кость, был еще хуже. Николай слышал его еще секунду или две, затем отключился.
В какой-то момент ему показалось, что над ним стоит Степа Марьяшин. Степа улыбался и что-то говорил, но Николай не разобрал ни слова.
Потеря сознания стала последним благом для Николая. Он умер, так и не успев почувствовать, что крысы пожирают его мозг. Впрочем, он вряд ли почувствовал бы что-либо, даже если бы находился в сознании. Ученые ведь утверждают, что никаких болевых рецепторов в мозгу нет…
Услышав крик брата, Ольга вбежала в подъезд. И увидела, что подъезд стал для крыс рестораном, а Николай – фирменным блюдом. Ольга вскрикнула и упала в обморок – прямо в отвратительную, шевелящуюся, пищащую массу крыс…
Когда она очнулась, крыс уже не было. Они сделали свое дело и ушли, почему-то не тронув Ольгу. Возможно, они просто насытились.
Ольга встала и осмотрелась.
В их подъезде кто-то с завидным упорством выкручивал лампочки. Но сегодня лампочка была на месте. И впервые в жизни Ольга пожалела об этом.
Электрический свет безжалостно освещал пятна крови, обглоданный скелет и несколько окровавленных клочков одежды – все, что осталось от Николая.
Ольга провела ладонью по лицу, надеясь, что это сон или бред. В крайнем случае – что скелет принадлежит другому человеку. А сам Николай сейчас войдет в подъезд и спросит, что случилось…
– Коля… – прошептала она. – Коля…
Ничего не изменилось. Скелет никуда не исчез.
Окровавленный череп со следами крысиных зубов ухмылялся Ольге, словно говоря: «Ничего страшного, сестренка. Это даже неплохо, когда тебя пожирают крысы – такие милые серые зверушки. По крайней мере, они действуют быстро…»
Ольга привалилась к стене и закричала.
ЭПИЛОГ
Горел асфальт
От сбитых с неба звезд!
Горел асфальт
Под шум колес!
Кричал асфальт –
Ты был его герой!
Кричал асфальт,
Кричала боль!
Группа «Ария»,
«Герой Асфальта».
1
«ДОМ НА ОКРАИНЕ»
Рассказ Степана Марьяшина
из сборника
«Я – малолетний грабитель могил»
(при жизни автора не публиковался)
Бывает, странник зрит воочью,
Как зажигается багрянец
В окне – и кто-то пляшет ночью
Чуждый музыке дикий танец.
И рой теней, глумливый рой
Из тусклой двери рвется – зыбкой,
Призрачной рекой,
И слышен смех – смех без улыбки.
Эдгар Алан По,
«Призрачный замок».
1
— Да фуфло это все! – убежденно заявил Алексей. – Я мимо того дома с тыщу раз проходил – и днем, и ночью. И ни хрена там не слышал.
— А вспомни, что с тем щенком случилось, – возразил Иван. – Я помню, как его в психушку увезли. Прямо на моих глазах это было.
Двое парней и девушка сидели на скамейке и пили пиво. Была самая прекрасная часть июльского вечера, когда дневная жара начала спадать, шумные дети уже разбежались по домам, а алкаши еще не появились, поскольку до закрытия бара оставалось не меньше двух часов. Такие вечера возможны только в маленьких провинциальных городках, которые обычно именуются «медвежьими уголками».
Разговор, сначала такой легкий и приятный – о том, кто, где, когда, кого и сколько раз – незаметно переключился на всякие ужасы. Ну и, конечно, не смогли обойти в разговоре старый дом на окраине городка.
В этом доме никто не жил уже лет пятьдесят. И в городке ходили слухи…
…что с этим старым рассыпающимся домом… ну, скажем так, не все чисто.
Дом год от года все сильнее разрушался, но почему-то ни у кого не хватало ума снести его к чертовой прабабушке. А еще в городке время от времени пропадали люди. Когда начинали их искать – обязательно выяснялось, что в последний раз их видели недалеко от Дома На Окраине.
Были и другие случаи. Однажды пятилетний Владик Крапивин вошел в Дом «на слабо». Неизвестно, что он там увидел, но через пять минут малыш вылетел оттуда с таким видом, словно за ним гонится сам Фредди Крюгер. Он ни на какие вопросы не отвечал, только плакал. Вскоре пришлось увезти его в детскую психушку. Оттуда Владик вернулся через полгода – бледный, как стена. Он больше не плакал, но на вопросы отвечать он по-прежнему не желал. Через два месяца он умер, так и не рассказав о том, что видел в старом доме.
Вот об этом-то и говорил Иван.
— Ну так и что с того? – возразил Алексей. – Ты же в курсе, в пять лет у детей воображение черт знает какое, так что… Ну, увидел он там тряпки рваные на полу, или еще чего, вот и принял их в темноте за чудовище какое-нибудь…
К разговору подключилась Наташа.
— А помнишь, что с Борькой Королевым случилось? – спросила она.
Алексей был в городе человеком относительно новым – переехал сюда пятнадцать лет назад вместе с родителями. Однако он не сомневался, что его будут считать «новым» еще как минимум пятнадцать лет, если не все двадцать.
Но история с Борисом Королевым произошла только в прошлом году, так что Алексей знал, о чем идет речь.
В прошлом году, всего через месяц после смерти маленького Владика Крапивина, на одной из вечеринок зашел разговор о Доме На Окраине. И Борис, несколько выпив, заявил, что на спор проведет ночь в Доме. «За три бутылки коньяка я туда пойду! – кричал он. – И вернусь живым-здоровым!»
Нашелся идиот, согласившийся поспорить с ним. Борис взял непочатую бутылку водки и две пачки сигарет. И ушел.
Когда наутро он вернулся, его с трудом узнали. Уходил молодой черноволосый красавец, донжуан, гроза девушек… А вернулся седой трясущийся старик со сморщенным и почерневшим, как печеная луковица, лицом. Он никого не узнавал; заикался, бормотал нечто нечленораздельное, и редко когда вовремя успевал в сортир. Через две недели он умер.
После этого никто не желал приближаться к Дому меньше, чем на километр.
Но Алексей сдаваться не собирался.
— Пить надо меньше, – прокомментировал он случившееся с Борисом. – Он же целый флакон выжрал, вот и привиделось ему по пьянке черт знает чего. Так вот, я непьющий, сами знаете…
— И что? – насторожился Иван.
— А то, что я там сам ночь проведу, ясно? Спорим на ящик пива?
И он протянул руку. Однако Иван не спешил принимать спор.
— А если ты подохнешь? – спросил он. – С кого мне тогда пиво получить?
Иван и сам не знал, как эти слова сорвались с его языка. Он немедленно пожалел о них, но слово – не воробей.
— С этого бы и начал – огрызнулся Алексей. – Ну так чо, мы спорить-то будем или как? Или ты зассал?
— Чего?! – У Ивана отвисла челюсть.
— Да ты уже в штаны наложил под завязку, дышать нечем! – напирал Алексей. – Если ты засранцем заделался, так и скажи! – И он снова протянул раскрытую ладонь.
Этого Иван стерпеть уже не мог.
— Ладно, – сказал он, побледнев, и стиснул ладонь Алексея изо всех сил. – Наташка, разбивай!
— Ребята, да вы что – совсем?! – крикнула Наташа. – Вспомните, что с Борькой было!
— Меня еще никто засранцем не называл, – ответил Иван. – Если этому придурку сдохнуть охота – хрен с ним.
Наташа поняла, что спорить с двумя упертыми парнями – все равно что пытаться разжать зубы бульдогу, который серьезно вцепился в чью-то задницу.
— Блин, как дети, ей-богу, – вздохнула она и легонько стукнула ребром ладони по сцепленным рукам парней. Парни разжали руки. Алексей взял у Ивана пачку сигарет, улыбнулся и сказал:
— Ну, пока! Завтра вернусь – расскажу, как там – было что, не было что…
— Только сначала я тебе морду набью, – пообещал Иван. – За «засранца».
Алексей рассмеялся и пошел прочь. Его смех еще долго разносился в теплом вечернем воздухе, красным от заходящего солнца.
Наконец смех затих. Иван с Наташей переглянулись.
— М-да…последний раз мы с тобой Леху видели, – вздохнула Наташа.
В ее словах Ивану послышался плохо скрытый упрек.
— Ничего, – ответил он. – Может, он и прав: у Владика воображение разыгралось, а Борька до белой горячки допился…
Они молчали. Во всяком случае, впереди была целая ночь, которая все решит в ту или иную сторону. И еще оставалась надежда (правда, не слишком-то сильная), что Алексей вернется через час и обратит все в шутку.
2
Как у всякого порядочного дома с привидениями, у Дома На Окраине была своя кровавая история.
Лет пятьдесят назад живший в нем мужчина неожиданно сошел с ума и начал убивать. Он задушил свою жену собственными штанами, раскроил дочке череп топором, после чего взял свою тульскую двустволку, вставил стволы себе в рот и большим пальцем босой ноги нажал на оба курка.
В Доме произошло двойное убийство и самоубийство, что означало – Дом стоит на оскверненной земле. Одного этого за глаза хватило, чтобы поползли слухи. И они, естественно, поползли. И не стихали вот уже полвека.
Сейчас Алексей шел, чтобы наконец разобраться. Опровергнуть эти идиотские разговоры. Или, в крайнем случае, подтвердить. Сам-то он ни на грош во все это не верил. Он часто ходил мимо этого дома – и днем, и ночью – но ничего такого не замечал. Ну, дом. Ну, старый. На слом его пора. Снести его к такой-то матери и построить на этом месте что-нибудь более приличное…
Хотя временами Алексею казалось, особенно по вечерам, когда он возвращался с работы, что Дом как-то… изменяется, что ли. Это изменение длилось обычно какую-то долю секунды – достаточно долго, чтобы его заметить, но слишком мало, чтобы глаз воспринял его и передал мозгу.
Алексея также не очень-то волновало, останется он после этой экспедиции жив или подохнет. После того, как год назад в жуткой автокатастрофе погибли его родители и невеста, ему уже было нечего терять.
Снова перед его глазами встал образ Кати, какой он видел ее в последний раз, за каких-то пару часов до того случая…
Алексей одернул себя, отгоняя воспоминания. Не стоило думать об этом. Иначе можно додуматься черт знает до чего.
3
Внезапно он увидел, что из переулка выходит похоронная процессия с венками и всем прочим. Алексей удивился: покойников в городке носили совсем другой дорогой, к тому же дело было к полуночи – немного поздновато для похорон, не так ли?
И было еще кое-что интересное. Люди, идущие за гробом, казалось Алексею смутно знакомыми. Но он не придал этому никакого значения. В этом городке все знали друг друга если не по именам, то хотя бы в лицо. Нанимаешься ты, к примеру, сделать ремонт для одинокой женщины с парализованными ногами, так она тебе за труды нальет, как говорится, «рюмку чаю», и пообщается, потому что – что ей еще остается, кроме общения? А в процессе выясняется, что она когда-то работала с твоим покойным дядькой…
— Слышь, парень, кого хоронят? – спросил Алексей у какого-то длинноволосого парня. Но тот и ухом не повел.
— Браток, я тебя спрашиваю, кого хоронят? – повторил Алексей чуть громче. Но парень словно не слышал.
— Да ты что, глухой, мать твою так?! – Алексей попробовал схватить парня за плечо, но рука прошла сквозь него, словно сквозь воздух.
Несколько минут Алексей стоял, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная из воды… а странная процессия между тем удалялась прочь. Сворачивала за угол.
Алексей вдруг понял, что ему совершенно наплевать на Дом, на странные слухи, на страшные легенды… вообще на все. Даже мысли о Кате сами собой отодвинулись на задний план – впервые за целый год. Алексею было гораздо интереснее узнать, что это за похороны. И вообще, кто сказал, что он обязательно войти в Дом? Можно ведь проболтаться где-нибудь всю ночь, а утром прийти откуда-нибудь с той стороны. Ни один человек в этом гнилом болоте не будет проверять…
Нельзя сказать, что убежденность Алексея пошатнулась, и уж тем более что он испугался. Нет, ему просто не хотелось всю ночь напролет слушать мышиную возню вместе с тараканьими бегами, и нюхать крысиное дерьмо. Знал бы он заранее, что решит пойти туда на спор – взял бы с собой фонарик и какую-нибудь хорошую книгу. Еще год назад он работал сторожем, и уж ему-то было отлично известно, как долго тянется время, если при тебе нет хорошей книги…
Оставив все сомнения, Алексей догнал процессию и пристроился в середине.
Люди,
(а ты уверен, что это люди?)
провожающие кого-то
(кого?)
в последний путь, шли рядом с Алексеем, иногда проходили сквозь него. В такие моменты он на секунду-другую погружался в мягкое прохладное ничто. Внезапно Алексею пришло в голову,
(призраки это призраки я иду в толпе призраков единственный живой человек среди призраков)
что эти странные, нелепые похороны появились у него на пути вовсе не случайно, что…
Додумать мысль до конца Алексей не успел. Похоронная процессия внезапно исчезла вместе с венками, гробом и покойником – если, конечно, покойник вообще был. А Алексей увидел прямо перед собой Дом На Окраине.
Старую развалюху.
Только сейчас он почему-то не был старой развалюхой. Стены весело сверкали свежей масляной краской. Во всех окнах на обоих этажах горел свет. А еще – Алексей готов был поклясться в этом памятью родителей – из дома звучала музыка.
Странная смесь кантри и рок-н-ролла.
Алексей узнал этот вид. Ведь каждый раз ему казалось, что Дом изменяется именно таким образом. Только изменение обычно бывало слишком коротким, и он не мог ничего запомнить. Но теперь он узнал.
Я ВИЖУ ДОМ СКВОЗЬ ВРЕМЯ, – понял Алексей. Интересно, что он увидит внутри? Гниль? Крысиные гнезда? Плесень? Танцующих скелетов? Или
(людей которым хорошо в жизни и на все наплевать)
что-нибудь другое?
Алексей сделал шаг к подъездной дорожке.
(может, кому-то деньги некуда девать и он тратит их, пугая людей)
Еще шаг.
(может быть это Дом затягивает меня как муху но надо разобраться)
Еще шаг.
Парень, последний шанс, – предупредил его внутренний голос. – Пока ты еще можешь свалить. Но если ты наступишь на дорожку, у тебя уже не будет выбора! Тебе останется только войти туда…
Алексей остановился и закурил, делая глубокие затяжки. Сигаретный дым обжигал губы, горло, легкие… Еще не поздно уйти, шептал внутренний голос. Отступи, пока еще можешь…
Но вот может ли он?
Алексей вдруг поймал себя на том, что серьезно обдумывает эту идею. Но потом представил, как Иван на следующий день насмешливо спросит: «Так кто же тут засранец?»
Мысль сделала свое дело. Алексей отбросил окурок и вошел в Дом.
4
Он никогда не бывал в домах с привидениями, но почему-то думал, что обстановка там должна быть совсем не такая. Ему представлялись темные коридоры, по которым бродили полупрозрачные фигуры или скелеты, обвешанные цепями.
А вместо этого он увидел маленькое кафе в стиле Америки конца шестидесятых годов. На невысокой сцене четверо парней играли рок-н-ролл. Один из них, высокий, в темных очках, выводил соло на банджо, высунув от усердия язык. Увидев Алексея, он на секунду прервал игру и махнул рукой.
— Здорово, Леха! – услышал Алексей. Обернувшись, он увидел Бориса Королева. Он был в точности таким же, как в тот вечер, когда уходил. Высокий, молодой, черноволосый, ни единой морщинки на лице…
— Здорово, Боб, – машинально отозвался Алексей. И в этот момент воспоминание пронзило его, как электрический разряд. – Но ты… ты же помер!
— Кто тебе сказал?!
Удивление Бориса было настолько искренним, что Алексей поверил ему. И внезапно понял, что уже не хочет возвращаться домой. Ну что его там ожидало? Только пустота, которую не в силах были разогнать ни телевизор, ни радио, ни магнитофон…
«Пустота — она и есть пустота». Была когда-то такая песня. Правда, Алексей не помнил, кто ее написал.
— Пошли, Леха, – потянул его за собой Борис. – Давай-ка по пивку для начала.
Алексей пошел за ним. Проходя мимо сцены, он поднял глаза – и узнал парня, играющего на банджо. Это был Дмитрий Харитонов, музыкант из кабака «Пьяный Карась». Три года назад он по пьянке угодил под колеса машины.
А потом Алексей стал узнавать и других людей, находящихся в этом зале. Некоторых он не знал или узнавал очень смутно – но немало было и его знакомых, умерших или пропавших…
«Катенька, – вдруг подумал Алексей, и застарелая боль всколыхнулась в нем с новой силой. – О Господи, неужели она тоже здесь?»
5
…В тот день родители Алексея собрались на рынок в соседний городок. А Катя позвонила и спросила, не могут ли они взять и ее. Она уже стала практически членом семьи, поэтому отец согласился.
Эта поездка оказалась для них роковой. На мосту отец не справился с управлением, и машина, пробив заграждение, рухнула в воду…
6
Музыка смолкла.
— Леша, – раздался за спиной Алексея приятный женский голос. Алексей обернулся…
«Катенька!» – хотел крикнуть он, но крик застрял в горле. Чувствуя, что по щекам текут слезы, он медленно пошел к ней навстречу…
И вдруг…
…все начало изменяться.
Яркий свет стал тусклым, ядовито-зеленым.
Лица людей стали превращаться в гнусные пародии на себя, потом – в плохо сделанные маски, потом…
Последнее, что Алексей увидел перед собой, была пасть с острыми сверкающими клыками. Из пасти несло неописуемой вонью — вонью выгребной ямы, простоявшей неделю под жарким солнцем…
Он успел закричать только один раз.
7
Он не вернулся на следующий день. Не вернулся даже для того, чтобы получить свой ящик пива. У Алексея нашлись какие-то дальние родственники, которые объявили его пропавшим без вести, а затем и мертвым. И завладели его квартирой. Алексея больше никто не встречал.
А старый Дом все так же стоит на окраине, и время от времени мимо него проходят люди, желающие сократить путь. Некоторые из них добираются домой благополучно, другие…
…другие пропадают.
Бесследно.
2
ИЗ ДНЕВНИКА ОЛЬГИ ЯРОВОЙ
20 июля.
Сегодня позвонила Анна Васильевна. Попросила меня приехать к ней. Я сначала долго не могла сообразить, кто она такая, потом до меня дошло, что это Степина мама.
Оказалось – наконец-то вышла Степина книга, и Анне Васильевне прислали шесть экземпляров, поскольку авторское право от Степы перешло к ней. Лично мне видится в этом какая-то насмешка судьбы: всю жизнь Степа мечтал выпустить свою книгу, но она вышла только через полгода после его смерти…
Стала читать рассказы… и не удержалась, заплакала. Воспоминания могут накинуться в самый неподходящий момент.
Как, например, они накинулись на меня.
Раньше воспоминания накидывались чуть ли не каждый день, где надо и где не надо. И вот теперь… Я думала, что уже успокоилась, но Степина книга показала, что я ошибаюсь.
После смерти Степы, как водится, пошли разговоры. Все сошлись на том, что Степа и был тем самым маньяком. Утверждали, что именно он задавил всех этих людей, зарезал Ильнура Фаттахова, а потом в порыве раскаяния сжег байк и покончил с собой.
Ну что ж… Это почти правильно. С точки зрения закона виноват действительно Степа. Но есть одно «но»: на самом деле он не совершал ни одного преступления. Если он и виноват, то только в том, что купил этот чертов байк. Но он не знал, и не мог знать, что у «Быстрой Зверюги» УЖЕ был хозяин. Олег Поган.
Олег и совершил все эти убийства. Олег, а не Степа. Даже после смерти Олег сохранил свою ненависть к «выблядкам», которых, как он сам говорил, «давить надо».
Ну что ж… он и давил. С успехом.
Однако я не рассказала об этом никому. Потому что кому я могу довериться? Разве что Коле… но он погиб. А больше рассказывать некому. Не маме же! Мама, конечно, поверит, но у нее слабое сердце. Когда на следующий день после того, как мы сожгли «Зверюгу», к нам явилась милиция, у мамы начался сердечный приступ. Неизвестно, что подействовало сильнее – известие о Коле или о Степе. Я же знаю, что мама любила его не меньше, чем нас с Колей…
Оказывается, Ильнур успел рассказать о своих подозрениях кому-то из коллег – кажется, Бояринцеву. И Бояринцев, узнав о смерти Ильнура, сразу же пошел к прокурору и выписал у него санкцию на арест Степы. Но – увы, опоздал.
На допросе я держалась нормально. Правда, пришлось изобразить, что я не знаю о Колиной смерти. Когда Бояринцев сказал мне об этом, я не сдержалась и заплакала – но этот мент ничего такого не подумал. Ну скажите, кто может остаться спокойным, узнав о смерти брата? Мужчины – и те не всегда выдерживают…
А в остальном я держалась нормально. Даже умудрилась разыграть удивление, когда «узнала», что Степа покончил с собой. «Нет, что вы! Не может быть! Да, он был байкером. Да, вчера весь день где-то пропадал. Вернулся поздно. Мы с ним поругались, и он ушел… Нет, не помню, чтобы по ночам он выходил. Но несколько раз не являлся ночевать – я думала, он катается или ночует у себя… в смысле, у своих родителей… Да, выпивал, было дело. Вчера, например, был пьяный, мы из-за этого и поругались. Наркотики? Ну… не помню. Честное слово, не помню…» И все в таком духе.
Между прочим, мне пришлось переехать в соседний городок, Ноябрьск. Потому что я беременна. Уже на шестом месяце.
Беременна я, естественно, от Степы. Подруги уже советовали мне сделать аборт. «Ольга, ты что! Он же маньяк! Сумасшедший! Бедная, и ты еще рожать от него собираешься… А если ребенок такой же будет?» И так далее.
Но переехала я не из-за этих дурацких советов. Если уж МНЕ проходу не дают, то какая жизнь будет у ребенка из-за того, что его отца считают маньяком?! Могу себе представить…
До сих пор не могу это забыть. Наверное, никогда не забуду. Между прочим, мне кажется, что Степа не забыл меня и после смерти. Каждый вечер, ложась спать, я чувствую запах Степиных сигарет. Или слышу очень приглушенный стук пишущей машинки. А сегодня по телику показывали какую-то группу. Четверых парней, один из которых – негр. Они пели «Замыкая круг». Все бы ничего, но когда дошло до слов «Пусть стирает время лица – нас простая мысль утешит: мы услышать музыку смогли!», негр повернулся прямо в камеру… и я увидела на его лице глаза Степы.
И услышала его голос. Степы, а не негра.
Словно Степа через телевизор передал мне привет из не такого уж далекого прошлого.
Больше не могу писать – плачу…
(в тот же вечер, позже)
Только что прочитала рассказ о доме, который на самом деле оказался неким выходом в загробный мир. Решила, что снова начну плакать, но слезы кончились – по крайней мере, на сегодня.
Я сначала задумалась… а потом разозлилась.
Где-то я читала, что злость на покойника – обязательный атрибут переживания горя, один из обязательных шагов на пути к освобождению от прошлого и от воспоминаний, что злость ОБЯЗАТЕЛЬНО должна появиться, будет даже странно, если она не появится – но я в первый раз разозлилась на Степу.
Ведь Степа мог бы жить! Глупый сукин сын! Мудак хренов! Почему, ну ПОЧЕМУ он купил этот чертов мотоцикл?!
Думаю, самым правильным ответом будет: ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО.
Конечно, будь я писательницей и произойди эта история в одной из моих книг – я бы написала, что Степа таким образом получил наказание свыше – за то, что полез туда, куда не просили. Все писатели – особенно «ужасты», как выражался Степа – так или иначе суются куда не просят. Заглядывают за ту грань, где человеку нет места.
По крайней мере, живому человеку.
Вот чем мне нравится литература: в книгах всегда есть объяснение АБСОЛЮТНО ВСЕМУ. Любое событие не должно оставаться без объяснений.
Но это не литература. Не роман ужасов. Это – реальность. Наша гребаная жизнь. А в жизни люди часто совершают поступки без особых причин – другими словами, ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО.
«Мама, почему я должен спать? Ведь еще не темно!»
Просто потому что.
«Мама, почему бабушка болеет?»
Просто потому что.
«Мама, почему дядя Степа умер?»
Просто потому что…
И так далее.
Степа купил мотоцикл, принадлежащий Олегу, ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО.
Если бы Степа был жив и если бы все это произошло с кем-то другим – он бы и сам состряпал из этого отличный ужастик…
Но жизнь не признает условно-сослагательного наклонения. Вместо всяких «если бы» и «должно было быть» в жизни правят «есть» и «было». Кошмар «Быстрой Зверюги» – это БЫЛО.
Это БЫЛО.
А что же тогда ЕСТЬ? Что у меня осталось?
Остались кошмарные сны. До сих пор просыпаюсь, едва сдерживая крик. Вижу во сне ту ночь, когда мы с Колей сожгли эту проклятую «Зверюгу»… да только во сне все поворачивается совсем не так. Во сне я снова и снова вижу, как из огня проступает лицо Олега, и он вылезает из огня. А вслед за ним появляется НЕЧТО, нечто такое, чего не смог бы описать даже Степа – настолько оно страшное. Слава Богу, я не успеваю это рассмотреть, просыпаюсь…
В других снах я вижу, как Колю заживо пожирают крысы – снова и снова. После таких снов я просыпаюсь от собственного крика.
Остался страх. Я теперь не могу видеть мотоциклы. Ни видеть, ни слышать. От одного звука у меня начинает сильнее биться сердце, руки и ноги холодеют, я вся покрываюсь испариной… Где-то я прочитала, что это классическая картина нервного срыва.
Может, срыв, а может, и нет. Я знаю только одно – Родион никогда не сядет даже на велосипед. Ни Родя, ни моя дочка. Вчера была на УЗИ, мне сказали – будет девочка. Я назову ее Наташей. И решила, что всем назло дам ей Степину фамилию. Потому что во-первых, у меня останется память о человеке, которого я по-настоящему любила, а во-вторых, Марьяшина Наталья Степановна – звучит красиво.
Да, я по-настоящему любила Степу. Я скрывала это от себя довольно долго – но я любила его. Даже когда связалась с Олегом. Я не признавалась в этом даже самой себе, но любила Степу Марьяшина. Только Степу. Только его одного.
А почему, кстати, я связалась с Олегом? Захотелось романтики байкерской жизни?
Нет. Скорее всего, я связалась с Олегом Поганом по той же причине, по которой Степа купил мотоцикл – без всяких особых причин.
Другими словами – ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО.
Итак, скоро у меня будет двое детей. И оба – от байкеров. И я не позволю никому из них сесть даже на велосипед. Сначала – велик, потом – мопед, а потом что? Снова то же самое? Какая-нибудь «Быстрая Зверюга»? Нет! Я не хочу, чтобы этот кошмар повторился!
Умом я понимаю – это маловероятно. Но это знает только мой РАЗУМ, а сердце возражает: А ВДРУГ?..
Все Степины вещи я отдала Анне Васильевне после похорон. И теперь от Степы у меня только и осталось, что эта книга. А рассказы в ней, между прочим, просто отличные. Многие из них я никогда еще не читала…
21 июля.
Черт побери! Жизнь иногда преподносит не самые приятные сюрпризы.
Сегодня увидела, что Родька гоняет по двору на велосипеде. Оказалось, что кто-то из приятелей научил его еще с полгода назад.
Я думала, у меня будет инфаркт. Особенно когда Родя заявил: «Мама, я хочу быть байкером, как дядя Степа!»
Я не знала, что делать. Мне захотелось схватить сына за плечи и как следует встряхнуть, чтобы он выкинул это из головы. Но я этого не сделала. Потому что это самое последнее дело – бить ребенка. Ведь всегда остается надежда, что с возрастом это пройдет.
Однако я услышала – то ли в голове, то ли в реальности – голос Олега: «Еще ничего не кончилось!»
Этого-то я и боюсь.
22 июля.
Похоже, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ничего не кончилось.
Сегодня стала читать газету, и мне бросился в глаза огромный заголовок: «СМЕРТЬ МИЛИЦИОНЕРА НА ЗАДАНИИ. НЕУЖЕЛИ СНОВА МАНЬЯК?!!».
Речь шла о капитане Бояринцеве, коллеге покойного Ильнура. Он расследовал какое-то дело, связанное с байк-клубом – кажется, убийство кого-то из байкеров. Этого байкера зарезали. А через день убили и самого Бояринцева. Его переехали мотоциклом. Несколько раз.
Кое-что сразу удивило и насторожило меня. Накануне убийства Бояринцева шел дождь, земля стала мягкой, поэтому следы убийцы должны были хорошо отпечататься на ней. Но их-то как раз и не было. На грязи отпечатались только следы убитого.
Журналист, написавший статью, особо напирает на следы, оставшиеся на одежде Бояринцева.
Частицы черной и золотистой краски.
Между прочим, журналист тоже не дурак. Он тоже вспомнил Степу. В конце статьи он рассуждает: «Нельзя не вспомнить Степана Марьяшина – маньяка, орудовавшего в Похмелецке полгода назад. Все нити тогда вели к нему и его мотоциклу. Но сейчас возникает вопрос: а того ли человека тогда подозревали? Может, Марьяшин совершил самоубийства не в порыве раскаяния, а от безнадежности? От невозможности доказать свою невиновность? Из-за того, что наши правоохранительные органы, похоже, забыли о презумпции невиновности?»
И так далее.
Журналист, конечно, не дурак. Но он абсолютно не представляет, КАК все обстояло на самом деле. Все было НЕ ТАК плохо – все было ГОРАЗДО ХУЖЕ.
И я задаю себе вопрос: что же мы сделали не так? В чем ошиблись? Неужели Коля погиб напрасно?
Или от нас тогда не зависело ничего? Господи, неужели «Зверюга» бессмертна?
Но я понимаю – дело совсем не в «Зверюге». Дело в демоне, который в нее вселился.
Саддат. «Тот-Кого-Нельзя-Назвать-По-Имени».
А ведь мне кажется, что крысы, убившие Колю, появились далеко не случайно. Скорее всего, их призвал Саддат. И огонь не смог разрушить его магию. Если бы чары разрушились – крысы бы ушли из подъезда, и Коля был бы жив.
Уже час ночи, а я сижу на кухне, пишу все это и думаю.
Я думаю о маме, оставшейся в Похмелецке.
Я думаю о Колиной семье.
Я думаю о Степиной маме.
Но в первую очередь я думаю о своих детях. О Родионе… и о Наташе, которой еще только суждено родиться.
Господи, сделай так, чтобы это оказалось обычной газетной «уткой». Я не хочу, чтобы со мной или моими близкими что-то случилось! Я не хочу, чтобы все началось снова! Не хочу!
Сейчас ночь. Я понимаю, что должна идти спать, что завтра мне на работу – но не могу себя заставить. Я боюсь. Боюсь, что сейчас под окном раздастся рев мотоцикла… а потом на пороге окажется Олег… мертвый, но с той же ненавистью к «выблядкам». С ненавистью, способной одолеть саму смерть.
Я боюсь.
КОНЕЦ
Строго говоря, все, что я написал или когда-либо напишу, формулируется у меня в голове в виде вопроса или вопросов. Вопросы эти всегда разные, но все они начинаются с одних и тех же слов: «А что, если?..» И я уверен, что я не один такой. Но это так, к слову.
Мик Джеггер – вокалист рок-группы «Роллинг Стоунз».
Песня группы «Роллинг Стоунз» – «Get Out Of My Cloud».
Борис Гребенщиков – певец, поэт и композитор. Руководитель группы «Аквариум». Его музыка оказала влияние на всю российскую массовую культуру.
Цитата из рассказа А. П. Гайдара «Голубая чашка». Правда, Николай вспоминает не совсем верно, в оригинале эта фраза читается так: «А жизнь, товарищи… была совсем хорошая!»
Песни группы «Роллинг Стоунз» – «Under My Thumb» и «Paint It Black».
Минусовка – на жаргоне музыкантов: фонограмма оркестра без голоса. В шоу-бизнесе применяется реже, чем плюсовка – фонограмма оркестра вместе с голосом.
Клифф Бартон – бас-гитарист группы «Металлика», погибший в 1983 году.
«Привидение» – мистический триллер с Патриком Суэйзи, Вупи Голдберг и Деми Мур в главных ролях.
Перефразированная цитата из песни Сергея Чигракова: «На кухне мышка уронила банку» («Колыбельная хиппи», песня из альбома 1993 года).
«Хей, Джуд» («Hey, Jude») – песня из репертуара группы «Битлз». Пол Маккартни посвятил ее сыну Джона Леннона, Джулиану (уменьшительные имена – Джул или Джуд).
Электрогитара с полым корпусом. На ней можно играть, не включая в усилитель. Такими гитарами пользовались «Битлз», «Роллинг Стоунз» и другие группы шестидесятых-семидесятых годов.
«Старый год» – песня из репертуара Валерия Меладзе.
Ольга что-то путает. «Лет Ит Би» («Let It Be»)– песня не американская, а английская, из репертуара группы «Битлз», одноименная с их последним альбомом (1970 год).
Здесь и далее в этой главе цитируются стихи Маргариты Пушкиной, песня «Замыкая Круг».
«Разожги во мне огонь» (Light My Fire) – песня группы «Дорз».
«Деревянные церкви Руси» («Владимирская Русь») – песня из репертуара группы «Черный Кофе».
Стихи Игоря Иртеньева.
Английское название песни – «Route Sixty Six».
Глухарь – на милицейском жаргоне: явно нераскрываемое, глухое преступление. «Мокрый глухарь» – явно нераскрываемое убийство.
Эдгар Алан По, рассказ «Месмерическое откровение».
Поган намекает на песню группы «Иглз» – «The Hotel California».
«Сияние» и «Кладбище домашних любимцев» общепризнанно считаются самыми страшными романами Стивена Кинга.
Азраил – в мусульманской мифологии: ангел смерти.
Джон Макдональд – современный американский писатель, работающий в жанре так называемого «крутого детектива».
Касл-Рок – родной город Стивена Кинга на западе штата Мэйн, США. Часто становится центром действия его книг или просто упоминается в них (романы «Куджо», «Необходимые вещи», «Мертвая зона» и т. д.
Анатолий Крупнов – бас-гитарист и вокалист группы «Черный Обелиск», трагически погибший в 1996 году.
«Дорога в никуда» – одна из последних песен Анатолия Крупнова.
Ольга имеет в виду фильм «Чужая маска» из телесериала «Каменская».
Ян Гиллан – вокалист рок-группы «Дип Перпл» (Deep Purple).
Ольга имеет в виду фильм «Затерянные во времени» по повести Стивена Кинга «Лангольеры» (из сборника «Четыре часа после полуночи»).
Фредди Крюгер – главный герой сериала «Кошмар на улице Вязов», призрак маньяка-убийцы.
М. Говоров.
КОЕ-ЧТО ОТ АВТОРА
Не всех интересует, как создаются книги. Такие люди могут перелистнуть эти страницы и сразу перейти к собственно повествованию. А для тех, кого интересует работа писателя, я скажу вот что.
Роман «Быстрая Зверюга» возник совершенно случайно, буквально за один вечер. Мне позвонил приятель, незадолго до этого купивший подержаный мотоцикл. Его интересовало, не знаю ли я, где можно достать подешевле зимние шины и какие-то детали. Я ответил, что, увы, не знаю, поскольку мотоциклы – не моя специальность. Потом – просто из вежливости – я спросил его, что это за мотоцикл.
Лучше бы я этого не делал. Приятеля понесло. Он закатил речь примерно на полчаса. Кое-как отделавшись от него, я бросил трубку. И подумал: что же, черт побери, такое в него вселилось?
А потом мне пришла в голову другая мысль: а что, если в молодого парня, купившего мотоцикл, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО что-нибудь вселится? Что-нибудь или кто-нибудь…
Произошло это в сентябре 2001 года.
Я поймал себя на том, что всерьез обдумываю эту возможность. Потом ради смеха я попытался представить себе: что будет, если это «что-то» вселится не в парня, а в сам мотоцикл, и только через него – в парня?
Представив это, я взялся за роман. Он сложился у меня в голове практически сразу же… а написать его было, как говорится, делом техники.
Имя центрального персонажа – Степа Марьяшин – возникло само собой. Его антипод сначала получил фамилию Остермайер, но потом я ее изменил. Поган – это звучало лучше и экономило, в отличие от Остермайера, немало места на бумаге, к тому же отражало его сущность. Естественно, поганую.
Заканчивая первый вариант, я вдруг увидел, что моя «Зверюга» слишком уж напоминает другую книгу – роман Стивена Кинга «Кристина». И некоторые места совпадают с фильмом ужасов «Вампир-мотоцикл». Оставалось либо выбросить почти готовую рукопись, либо придумать что-нибудь, что могло бы сделать ее непохожей на эти вещи.
Я подумал, что Олег сам по себе в мотоцикл вселиться не мог, что-то должно было его туда втянуть. Скорее всего, это был какой-нибудь демон. Но и демоны просто так не появляются, их надо вызвать. От этого я и оттолкнулся.
Олег не стал бы вызывать демона сознательно – для этого у него не хватило бы ума. Но все компоненты, необходимые для вызова, могли совпасть случайно. Ведь вся жизнь состоит из вот таких «случайностей», которые потом могут завести черт знает куда.
Таким образом, роман закончился довольно быстро. А через год я вновь переписал его, убрав при этом все ляпсусы, до этого незамеченные. По крайней мере, все, какие нашел.
И вот законченная книга перед вами. Надеюсь, что она понравится вам так же, как и мне.
Возможно, кого-то возмутит и даже шокирует лексикон героев повести. Кое-кто сочтет это дешевым эпатажем. Таким ханжам я скажу только одно: почему их не шокируют те же самые слова, которые каждый день раздаются в автобусах, на улицах, в подъездах и так далее? Почему это не мешает им самим завопить «Ой, блядь!!!» или еще что-нибудь покрепче, стоит им попасть себе молотком по пальцу? Так что рассуждения Олега Погана о «выблядках» и прочем – это еще не самое страшное, что можно прочесть. В реальности встречается кое-что похуже, поверьте мне.
На это ханжи могут возразить, что литература, мол, не для матюгов, а для Воспитания Добрых И Светлых Чувств…
Подождите. Что это вы прицепились к этому, так его и этак, воспитательному значению литературы? Нет, ребята, вы ошибаетесь: литература должна не «воспитывать», а показывать нашу жизнь в точности такой, какая она есть, ничего не прибавляя и не отнимая. Я убежден: если возле чистого забора оставить кусок мела – девять прохожих из десяти напишут на нем известную математическую формулу: «икс, игрек и еще что-то из высшей математики». Это – наша жизнь, ребята. Это реальность. Ругать следует не писателей, употребляющих Эти Самые Слова, а жизнь, заставляющую писателей (и всех остальных, кстати, тоже) вспоминать их. А воспитание и прочую дребедень давайте оставим Гайдару и другим таким же придуркам. В конечном итоге вопрос не в том, насколько похабна или культурна речь книжных персонажей. Главное – насколько она реалистична. А если кто-то не хочет слышать правду (или, в данном случае, читать) – это исключительно их проблемы.
У кого-то может возникнуть вопрос: почему я описал во всех подробностях то, что проделывает в туалете молодая женщина? На это я отвечаю: а почему я должен был описывать мужчину? Извините, я не голубой.
Разумеется, в природе не существует лекарства от изжоги под названием «Гастрил». Но есть множество других подобных препаратов на основе той же белладонны.
Что же касается интернетовского сайта под названием «www.demon.ru», то я не уверен, существует такой или нет. Может, не с таким названием, но что-то подобное наверняка есть. А культ Ниарлатхотепа, на который ссылается Николай Яров, действительно существовал. Желающие могут прочитать о нем в трактате по черной магии «Некрономикон», написанном Абдуллой аль-Хазредом, кажется, еще в пятом веке.
Позвольте задержать вас еще на минутку, ладно? Не волнуйтесь, я просто хочу поблагодарить некоторых людей. Дело в том, что писательство – работа одинокая, это верно… но иногда без консультации специалистов не обойтись. Эти люди предоставили мне основные сведения по некоторым вопросам. Правда, из этих сведений я использовал дай бог половину, но и это неплохо. Во-первых, никогда не удается использовать все и никогда – достаточно много, а во-вторых, я не Артур Хейли. Моя книга – не лекция о том, как работают байкеры, звукорежиссеры, писатели и музыканты. А если я где-то допустил некоторые неточности – вините в этом меня, а не этих людей. В конце концов, если я и позволил себе вольности, то только потому, что так того требовал сюжет.
Итак, спасибо Андрею Анисимову за консультации по части машин и мотоциклов.
Спасибо Денису Алексееву за ответы на вопросы, касающиеся работы звукорежиссера.
Спасибо Елене Яновской, концертмейстеру Дворца Детского И Юношеского Творчества – за то, что допустила меня за кулисы этого самого Дворца.
Спасибо Михаилу Нечаеву, бывшему старшему лейтенанту милиции – за ответы на вопросы, касающиеся работы уголовного розыска.
Спасибо Игорю Борисовичу Котельникову – за ответы на вопросы о некоторых делах рекламной фирмы… и за ценный совет, который он мне дал, когда у меня испортился компьютер.
Спасибо одной девушке – она просила не называть ее имени – за ответы на вопросы, касающиеся магии.
Самое большое спасибо Андрею Казакову за то, что познакомил меня с прототипами кое-кого из героев «Быстрой Зверюги», а также за его критику – такую же суровую и прямолинейную, как всегда.
Остается добавить только одно: все события и персонажи этого романа – всего лишь плод авторского воображения. Разумеется, у многих героев «Быстрой Зверюги» есть вполне реальные прототипы, и вполне возможно, что они более чем узнаваемы – но не следует воспринимать персонажей как портреты этих людей.
Я, как автор, заявляю: любое совпадение с реально существующими людьми, событиями и географическими объектами – не более чем случайность… хотя порой бывает, что и случайность становится закономерностью.
Ну, вот и все. Не смею вас больше задерживать, уважаемый читатель.
Прокатимся с ветерком.
М. Говоров.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Твой дом стал для тебя тюрьмой.
Для тех, кто в доме, ты – чужой.
Ты был наивен и ждал перемен…
Ты ждал, что друг тебя поймет,
Поймет и скажет: «Жми вперед!» –
Но друг блуждал среди собственных стен…
Группа «Ария»,
«Герой асфальта».
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Олег Поган надел на голову шлем с забрызганным грязью стеклом. Через это стекло мир казался Олегу мерзким и пакостным – как, впрочем, и без стекла. Погода полностью соответствовала его настроению: шел дождь со снегом, так что все машины на дороге были с грязно-белым верхом и грязно-серым низом. А людям, сидящим в машинах, было тепло и сухо.
Поган презирал машины и их владельцев. По его мнению, машины предназначались для слюнтяев и маменькиных сынков, но никак не для настоящих мужчин. Настоящие мужчины, как полагал Олег, должны ездить на мотоциклах вроде «Явы» или «Харлей-Дэвидсона». У самого Олега была «Ява», которая заводилась ручным стартером и имела скверную привычку выпрыгивать из-под своего владельца, если тот забывал вовремя переключиться на нейтральную передачу. Этот мотоцикл Олег не променял бы даже на самый современный «Харлей».
При мысли о своем мотоцикле Олегу, как всегда, стало намного легче. Олег любил мотоцикл больше, чем сына, больше, чем бывшую жену и даже больше, чем себя самого. Жена оказалась ни на что не годной сучкой и тряпкой. Когда у Олега начались серьезные проблемы с наркотиками, Ольга, вместо того, чтобы помочь, предпочла бросить его. И сына она хотела сделать таким же слюнтяем и хлюпиком.
А мотоцикл никогда не продаст.
Он вновь снял шлем, вставил в уши наушники и включил плэйер. В ушах немедленно зазвенели гитары и голос Мика Джеггера потребовал: «Эй, ты, слезай с моего облака!»
Это уж точно, подумал Олег. Давайте-ка, ребята, валите с моего облака. Не хрена там делать посторонним.
Поган прекрасно знал, что о нем говорят приятели байк-клубу из-за того, что он любит старые рок-н-роллы и презирает «Мановар» или «Пантеру»… но ему было глубоко наплевать. Он не собирался ни под кого подстраиваться. Ему нравились именно «Роллинг Стоунз». А кому не нравится, говорил Олег, тот пусть поцелует меня в задницу.
Он снова надел шлем и подошел к мотоциклу. Настроение у него заметно улучшилось. Вот единственная вещь, ради которой стоит выжить в этом ублюдочном мире, подумал Поган, с неподдельной нежностью проведя ладонью по бензобаку. Он давно снял с него фирменный знак и поставил другой – изображение собачьей головы и надпись «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА» готическими буквами. Это название Поган считал более подходящим. Хотя бы потому, что рев мотора был очень похож на рычание дикого зверя, может статься, давно вымершего – например, саблезубого тигра… или пещерного медведя… Временами Олегу казалось, что «Зверюга» живая, и это его вполне устраивало.
Олег нажал на стартер, и секунду спустя от тишины позднего ноябрьского вечера не осталось и следа. Соседи стали выглядывать из окон, что-то кричать, но Поган их не услышал. Он был надежно защищен шлемом, голосом Мика Джеггера и…
…и ревом «Быстрой Зверюги». Этот рев был самым лучшим звуком в мире.
Поган крутанул газ и вылетел со двора. Он очень уважал быструю езду – в том случае, разумеется, если не ездили на нем. Однако Олег не собирался позволять всяким выблядкам ездить на себе.
Выблядки – это было его любимое слово. Этим словом Олег определял армию, правительство, милицию, обывателей… короче, почти весь мир.
За исключением байкеров и рок-музыкантов.
Выблядки делились на тихих и воинственных. Тихие выблядки, к которым относились соседи Олега и вообще все обыватели, были хуже, потому что могли замаскироваться под кого угодно, даже под людей – а сами втихаря вытворяли свои темные поганые делишки.
Воинственные выблядки – армия, правительство, милиция, мафия и весь прочий мир – не маскировались, и человек всегда мог быть с ними настороже, зная, что они всегда готовы выкинуть какое-нибудь блядство.
Выблядки обоих сортов одинаково не желали, чтобы людям было весело. А если кому-то было хорошо – выблядки через жопу наизнанку выворачивались, лишь бы засрать людям жизнь.
В прошлом году Сергей Воронов, лучший друг Олега, тоже, соответственно, байкер, по пьяной лавочке сбил сына какого-то городского мафиози. Пацан сдох на месте, еще до того, как приехала «скорая помощь». Естественно, виноватым остался Сергей, хотя все понимали, что если бы этот сучонок смотрел по сторонам – ничего бы не случилось. А Сереге дали десять лет – Олег никак не мог взять в толк, за что. Сын мафиози, сам будущий мафиози – по сути, тот же выблядок! За что же тут наказывать?! Все вокруг кричат о том, что надо бороться с мафией – так вот вам! Борьба в чистом виде! Серега избавил мир от маленького выблядка, будущего мафиози, тем самым сделав этот мир чище. Пусть и не намного, но все-таки…
Олег вырулил на окраину и вскоре выбрался за город. В городе было просто невозможно ездить нормально – во-первых, по случаю приезда какого-то важного правительственного выблядка на каждом повороте понатыкали по гибэдэдэшнику, а во-вторых, у выблядков, заправляющих городским бюджетом, как всегда, не хватило денег на новый асфальт. Ну что ж, – подумал Олег, – на то они и выблядки. На мусоров бабки всегда найдут. А вот на нормальную дорогу – хрен!
Внезапно Олег увидел: прямо на него несется огромный «КАМАЗ». Шел дождь со снегом, дорога была мокрой и скользкой, а кретин водитель, похоже, плевать хотел на ограничение скорости. И в итоге его вынесло на встречную полосу. Прямо перед Олегом.
Водитель «КАМАЗа» попытался исправить положение, но только ухудшил дело. Тяжелый грузовик начало разворачивать поперек дороги…
Все дальнейшее заняло не более тридцати секунд.
Поган попытался объехать «КАМАЗ», но не успел.
Борт грузовика, стремительно увеличиваясь в размерах, стал надвигаться с ужасающей медлительностью…
…а потом страшный удар выбил «Быструю Зверюгу» из-под байкера.
«Ах ты сучий выблядок!» – успел было подумать Олег. Но понять, к кому это относится – к водителю «КАМАЗа» или к нему самому – ему уже не хватило времени.
«Ах ты сучий выблядок!»
Это стало последней мыслью Олега Погана.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Степа Марьяшин отпечатал на машинке последний абзац. Выставил каретку по центру, дважды дернул рычаг и отпечатал заглавными буквами: «КОНЕЦ». Затем вытащил лист из машинки и перечитал несколько последних абзацев.
Он не вернулся на следующий день. Не вернулся даже для того, чтобы получить свой ящик пива.
У Алексея нашлись какие-то дальние родственники, которые объявили его пропавшим без вести, а затем и мертвым. И завладели его квартирой. Самого же Алексея больше никто не встречал.
А старый Дом все так же стоит на окраине, и время от времени мимо него проходят люди, желающие сократить путь. Некоторые из них добираются домой благополучно, другие…
…другие пропадают.
Бесследно.
Неплохо, подумал Степа, особенно для писателя-недоучки. Во всяком случае, несколько отличается от предыдущих шедевров. Совсем неплохо. И если за прежние рассказы кое-что заплатили, то за этот ужастик под названием «Дом на окраине» наверняка заплатят уже побольше, чем кое-что. А эпиграф можно будет взять из По. «Призрачный замок», например. Да, «Призрачный замок», последняя строфа – самое оно.
Степе было двадцать два года. Он был довольно симпатичным парнем – высоким, с длинными светлыми волосами, стянутыми в хвост на затылке, тонкими чертами лица. Внешне он был немного похож на молодого Бориса Гребенщикова. Лицо его было постоянно напряженным – возможно, из-за того, что со зрением у него было не все в порядке, а носить очки он отказывался из каких-то соображений, известных только ему одному.
Когда-то Степа пытался учиться в Московской Академии Печати на редакторском факультете, но из-за природной лени вылетел оттуда, проучившись всего лишь семестр с хвостиком. Первую же сессию он умудрился завалить почти полностью, не сдав целых три экзамена из четырех. И все каникулы пропьянствовал с несколькими приятелями вместо того, чтобы готовиться к переэкзаменовкам. А вернувшись после каникул в Москву – не ходил даже на лекции. И в один прекрасный день увидел на доске объявлений приказ, подписанный ректором. В приказе недвусмысленно говорилось о том, что «студент первого курса редакторского факультета группы Р-15 Марьяшин Степан Евгеньевич отчисляется за академическую неуспеваемость и систематические пропуски занятий».
Теперь Степа жил в родном Похмелецке в квартире родителей, писал страшные рассказы и повести, которые иногда удавалось опубликовать в журналах за небольшой гонорар, иногда подхалтуривал в рекламной фирме, сочиняя слоганы для мелких городских бизнесменов – но в основном сидел дома, ровным счетом ничего не делая.
– Степа! – позвала его из кухни мать. – Ты есть будешь?
– Иду. – Степа взял со стола резинку, стянул свои длинные волосы в хвост на затылке и вышел из комнаты.
Мать поставила перед ним тарелку жареной картошки. Степа взял кусок хлеба, вилку и принялся за дело.
– Степа, – спросила мать как бы между прочим, – когда все это кончится?
– Фто имнно? – отозвался он сквозь набитый рот.
– Ну, вот это все, твоя такая жизнь… Когда ж ты наконец повзрослеешь?
Степа проглотил картошку, поднял руку и с пафосом продекламировал:
– Когда одна палочка и девять дырочек победят целое войско, когда король обнажит голову, а мы с тобой останемся в шляпе, когда…
– Степа, прекрати дурачиться, я серьезно спрашиваю. Ты целыми днями дома сидишь, ничего не делаешь…
– Как это – ничего?! – возмутился Степа. – Я рассказы пишу, которые, между прочим, уже пять раз печатали: два раза – в «Терминаторе», два – в «Приключениях и фантастике» и один раз в «Калейдоскопе»! И бабки мне за это засылают! Так что тебе еще надо?
Мать вздохнула:
– Степа, в твоем возрасте все уже что-нибудь закончили, а ты…
Степа помрачнел и сказал:
– Слушай, мам, давай договоримся об этом раз и навсегда, о’кей? Я же у вас с папой денег не прошу – ни на курево, ни на бумагу, ни на тряпки, верно? Если мне бабки нужны – я их сам нахожу.
– Халтуришь?
– А хоть бы и халтурю! Сейчас время не советское, никто не запрещает! Да и рассказы мои… Пять штук уже напечатали – дальше лучше будет!
– Да я даже не об этом, – вздохнула мать. – Может, и лучше. Но почему ты даже девушками не интересуешься? Вроде бы самый возраст, чтоб за девушками бегать, а ты все за своей машинкой сидишь…
Степа еще больше потемнел лицом:
– Мама, а ты в курсе, как учил Гораций? «Где ты ни на что не способен, там ты ничего не должен хотеть».
– И в каком же таком смысле ты «ни на что не способен»? – поинтересовалась мать.
Услышав этот вопрос, Степа чуть не подавился. Кое-как отдышавшись, он ответил вопросом на вопрос:
– Я что, по-твоему, настолько бессовестный, чтобы с мамой такие вещи обсуждать?
Степа был из числа тех парней, которые после первой же неудачи в любви способны разочароваться и заключить, что этой самой любви вовсе не существует. Разумеется, Степа никогда не отказывался переспать с девушкой на какой-нибудь вечеринке. Там, по пьянке, абсолютно все равно, кто с тобой рядом. Как говорится, «темнота – друг молодежи, в темноте не видно рожи». Но заводить долгосрочный роман с цветами, походами в кафе и прочей романтической ерундой – это казалось ему невыносимым.
Одна из причин заключалась в том, что девушки не принимали его ухаживаний, смеялись над ним и издевались, как хотели. А если Степе и удавалось кого-нибудь склеить – девушка бросала его через день, максимум через два. Поэтому Степа сделал совершенно логичный вывод, основанный на совершенно нелогичной предпосылке: никакой любви на свете не существует, ее изобрели поэты исключительно для того, чтобы их книги активнее покупали. А потому – на фига тратить время и деньги на девушек, если можно купить хорошую книжку или написать новый рассказ…
– Так все-таки, на что ты «не способен»? – не отступала мать.
– Я ж тебе сказал – ни на что, – ответил Степа. – И давай сменим тему. Дай мне спокойно пожрать, в конце концов.
И, чтобы избежать продолжения этого разговора, он с преувеличенной силой налег на картошку.
За чаем он развернул еженедельную городскую газету. Без особого интереса он пробежал глазами городские новости-сплетни, криминальную хронику, телепрограмму и перешел к объявлениям, надеясь, что кто-нибудь продает пишущую машинку, желательно электрическую и желательно в хорошем состоянии. Степина «Москва» шестьдесят первого года выпуска уже никуда не годилась. Некоторые буквы не отпечатывались совсем или отпечатывались слабо, некоторые заедали. К тому же с ужасающей пунктуальностью, доводящей Степу до белого каления, каждые полгода лопалась пружинка в барабанчике, отвечающем за передвижение каретки. А электрическая машинка с неподвижной кареткой и печатающим колесом-«ромашкой» пришлась бы как нельзя более кстати.
К сожалению, таких машинок никто не продавал. И в ближайшем будущем, судя по всему, не собирался этого делать. А жаль, подумал Степа и хотел было отложить газету. Но вдруг…
Позже он будет думать, что случайно увидел это объявление, что оно могло вообще не попадаться ему, что он мог не раскрывать эту газету…
Но где-то в глубине души он будет убежден, что все было «с точностью до наоборот», как выражался иногда его отец.
Не он увидел объявление. Скорее наоборот – объявление увидело его.
На первый взгляд, в объявлении не было ничего необычного: «Продается мотоцикл «Ява», б/y, x/c. Недорого. Телефон…» – и дальше шли пять цифр.
Интересно, подумал Степа, сколько будет стоить этот бэушный агрегат? Да уж тысячи полторы, никак не меньше… Вот именно – никак не меньше. А для Степы даже такая сумма казалась астрономической. В конце концов, через две недели Новый год – это тоже неслабые расходы. А новых гонораров в ближайшие пару месяцев, кажется, не предвидится…
– Степа, – внезапно спросила мать. – Что тебе подарить на Новый год?
Степа хотел было ответить, что если нигде нет подержанных машинок, то он на днях видел в магазине новые, за две с половиной тысячи…
Он открыл рот, чтобы сказать, что хотел бы такую машинку… но вдруг, неожиданно для себя самого, ответил:
– Мотоцикл. Вот, тут объявление есть… – Он раскрыл газету и показал матери. – Я думаю, он тысячи полторы будет стоить. За подержаную «Яву» больше не возьмут.
Мать с удивлением взглянула на сына:
– Это что-то новенькое! Ты серьезно?
– Да куда уж серьезнее, – ответил он. – А что такого? Права еще в прошлом году получил. И потом, мне уже двадцать два – так в чем же дело?
– Да нет, ничего, – пожала плечами мать. – Просто как-то странно: ты – и вдруг мотоцикл! Не замечала я за тобой раньше такого… Ну, в принципе, у нас кошелек это выдержит.
Мать и сын посмотрели друг на друга и рассмеялись.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Николай Яров возвращался с работы. Настроение у него было отличным.
Во-первых, через неделю – Новый год. Во-вторых, за последнее время у Николая накопилось восемь отгулов, и он взял их все подряд. В-третьих, сегодня он получил и зарплату, и премию.
Николаю было тридцать лет. Он окончил Санкт-Петербургский университет по специальности «программирование», вернулся домой, женился… Он полагал, что добился в жизни всего или почти всего, чего хотел. У него прекрасная жена, двое детей, хорошо оплачиваемая работа… Единственное, чего ему не хватало – это нормальной квартиры. Но это, полагал Николай, всего лишь вопрос времени, разве не так?
Правда, в семейной жизни Николая не все было гладко. Позавчера, например, двухлетняя Катя взяла фломастеры и стала рисовать каракули на обоях – видимо, она считала, что занята серьезным делом. А семилетний Вовка в это время раскопал коллекцию эротических журналов и принялся сосредоточенно изучать их. Интересно, какого черта делала в это время Татьяна? Болтала с подружками по телефону? Смотрела по ящику дурацкие мыльные оперы? Пожирала сладости? Или вообще спала?..
Николай любил жену, хотя временами ее патологическая лень серьезно раздражала его. Господи, и всего-то у нее и дел – прибираться в доме да смотреть, чтоб дети не залезали куда не положено. Так нет же – она целыми днями пялится в телевизор, где герои буквально годами не могут разобраться, кто с кем должен спать и кто чей сын. А ее собственный сын в это время изучает фотографии девок в одних трусиках, а то и вовсе без них. А потом сама же будет за голову хвататься, когда пацан в двенадцать-тринадцать лет подружку обрюхатит. Или сядет на иглу. Или, что еще хуже – сделается «голубым». Каково это – проснуться в одно прекрасное утро и узнать, что твой сын – «голубой»?
И все-таки, несмотря на все эти завихрения, Николай был самым везучим из своей семьи. Остальных словно преследовал злой рок («Злой джаз, злой блюз», – как добавил бы друг Николая, Степа Марьяшин). Например, мать Николая, Валентина Фоминична, уже двадцать с лишним лет была прикована к инвалидной коляске. Врачи ставили ей самые разные диагнозы – от рассеянного склероза до болезни какого-то Паркинсона (кто он такой, кстати – тоже хороший вопрос!) – но все оказалось полной ерундой. Наконец нашелся один умный человек из этого сборища кретинов в белых халатах, так он прямо сказал матери: «Не вижу у вас никакой патологии. Если бы вам сразу поставили правильный диагноз, мы бы поставили вас на ноги за полгода».
Вот именно – если бы сразу… Если бы… Но, как говорится, если бы росли у бабки член да борода, это был бы уже дедка.
Человеческий мозг слишком легко поддается внушению. А уж тем более, если внушать это на протяжении двадцати лет. Скажи человеку тысячу раз, что он свинья – на тысячу первый раз он непременно хрюкнет. И будет хрюкать, наверное, до конца жизни.
Отец довольно скоро устал от такой «счастливой» жизни. Он завел себе любовницу – молодую, совершенно здоровую женщину. Валентина Фоминична узнала об этом и вежливо попросила отца вон. И осталась, больная, с двумя детьми на руках – Николаем и Ольгой. Николай не мог осуждать отца, но и особого уважения к нему не чувствовал.
У Ольги, младшей сестры Николая, тоже вся жизнь была наперекосяк. Семь лет назад она вышла замуж за какого-то байкера, молдаванина по фамилии Поган. Может, по-молдавски эта фамилия и означала что-то нормальное, но по-русски… Поган – он и в Африке Поган. Погань и есть. Этот ублюдок любил свой мотоцикл больше, чем жену. Оля надеялась, что с рождением ребенка все изменится в лучшую сторону – но ошиблась. Олег ни разу не навестил ее в роддоме и даже не пришел поинтересоваться, кто родился – сын или дочь. Он только злился на Ольгу за то, что она назвала сына идиотским, с его точки зрения, именем – Родион.
На сына Поган совершенно не обращал внимания. На жену – только для того, чтобы избить ее. А в довершении ко всему он оказался еще и наркоманом.
В конце концов у Оли достало ума развестись с этим козлом. И с тех пор она занималась только тем, что пыталась найти нового папу маленькому Роде. С этой целью она устроилась на совершенно дурацкую и низкооплачиваемую работу – записывать фонограммы в Городском Дворце Детского и Юношеского творчества, по старой привычке именовавшимся среди похмельчан «домом Пионеров». Там всегда толкались привлекательные молодые парни – в основном музыканты. Но и тут у Оли ничего не вышло. Никто из этих ребят не отказывался прислониться к бедной привлекательной разведенке – но без далеко идущих намерений. Кому, спрашивается, охота воспитывать чужого ребенка? Тем более, рожденного от наркомана?.. Нет уж, спасибо, дураков нет, как сказал Дмитрий Клещеев – музыкант, один из Олиных поклонников…
Плавное течение мыслей Николая было неожиданно прервано стуком в моторе.
Николаю очень не понравился этот стук. Он означал, что с машиной что-то не в порядке. «Вот хохма будет, если до дома не дотянет! – подумал Николай. – Не забыть бы Стиву позвонить…»
По мнению Николая, Степа Марьяшин зарывал свой талант в землю. Он самостоятельно научился ремонтировать машины, причем делал это настолько мастерски, что ему сам Бог велел открыть свой автосервис. А он вместо этого целыми днями стучит на машинке, сочиняя дерьмовые ужастики, или халтурит в рекламной фирме, сочиняя слоганы за копейки… Вся штука в том, что Степа был ленив от рождения. Ему было лень добывать предпринимательское свидетельство, возиться с арендой помещения и прочей дребеденью…
Слава Богу, старенькая «шестерка» дотянула до дома. Николай забрал с заднего сиденья плотный непрозрачный пакет и вышел.
В подъезде он чуть не споткнулся об огромную крысу. Крыса сверкнула глазами, что-то пропищала и исчезла. «Фу, мерзость, – подумал Николай с брезгливостью. – Нет, надо квартиру в нормальном доме покупать».
Едва он вошел в квартиру, как Вовка и Катя кинулись к нему. Вовка был одет в костюм чертенка: черные шортики с разноцветными заплатами, черные колготки и черная же водолазка. На голове – дужка от наушников с укрепленными на ней рогами.
В их школе готовили представление для новогоднего утренника, и Вовке досталось роль чертенка. От кого-то он услышал, что артисты должны вживаться в образ, и решил, что лучше всего он сможет это сделать, если влезет в костюм за неделю до спектакля.
– Папа, а что это такое? – спросил Вовка, пытаясь взять пакет из рук отца и заглянуть внутрь. Малыш был любопытен, как семьдесят семь кошек, вместе взятые. И если от него что-то было закрыто, заперто, убрано – он просто-напросто обязан был узнать, что это такое – или умереть. – Что это?
– Любопытной Варваре нос оторвали, – отшутился Николай, слегка дернув сына за нос. В пакете были новогодние подарки для жены, детей, сестры и племянника, и Николай считал, что вовсе ни к чему демонстрировать их раньше времени. – Ты бы без тапочек не ходил, холодно здесь.
Вовка убежал в комнату. Из кухни, улыбаясь, вышла Татьяна.
– Привет, – сказала она. – Отпахал?
– Отпахал, – улыбнулся Николай в ответ. – Теперь до следующего года свободен.
– Ну, переодевайся, да пошли ужинать, – сказала Татьяна, забирая у него пакет. Николай снял куртку и пошел в ванную.
Татьяна приготовила свое фирменное блюдо – свиные отбивные по-французски, с сыром и картошкой. Покончив с ними, Николай принялся обсуждать с женой приготовления к Новому году. Татьяна спросила:
– Ты подарки-то купил?
Николай не успел ответить. В кухню, как маленький смерч, ворвался Вовка и сообщил:
– Пап, там Катька на ковер насрала!
Татьяна слегка шлепнула сына и заявила:
– Во-первых, не Катька, а Катя, во-вторых, не «насрала», а покакала, сколько раз тебе говорить! Ты вообще, где таких словечек нахватался?
– А у нас все мальчики так говорят! – жизнерадостно сообщил Вовка.
– Что, именно так? – поинтересовался Николай.
– Ага, – сияя, ответил малыш. И выдал такую тираду трехэтажного мата, что у Николая с Татьяной глаза на лоб полезли.
– Ну, ты и молодец, Владимир Николаевич! – выдохнул Николай, и в его голосе прозвучало что-то похожее на восхищение.
Однако Татьяна не находила, что тут можно чем-то восхищаться.
– Никогда больше так не говори! – приказала она. – Иначе больше на улицу не выйдешь!
Но Вовка, прекрасно зная, что обещания подобного рода никогда не выполняются, рассмеялся, ехидно добавил, что «скоро Катька весь дом засрет», и убежал.
– Вот ведь поросенок, – усмехнулась Татьяна, покачав головой. – Знает же, что мы все равно его не накажем, вот и продолжает… – Она неожиданно рассмеялась и махнула рукой. – Ну ладно. Кого приглашать-то будем? – спросила она, внезапно посерьезнев.
– Олю, конечно, – ответил Николай. – Ну, и Степу, я думаю… – Он почесал затылок. – Да и вообще, надо бы завтра с утра Степану позвонить, пускай машину посмотрит.
Татьяна встревожилась:
– Что опять?
Николай пожал плечами:
– Да не знаю, я же не технарь. Может, и ничего. Просто сейчас какая-то ерунда опять стучала… Но проверить не мешает, как ты полагаешь?
Татьяна кивнула и встала. Николай залюбовался ее грациозностью.
– Ну, я пойду Катьку мыть, – сказала она. И вдруг оживилась: – А кстати… у меня кончилось.
– Чего?
– Сам знаешь, чего. Хочешь? Сегодня вечером?
– А то как же, – усмехнулся Николай. И подумал, вспоминая Гайдара: «А жизнь-то, товарищи, совсем хорошая!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Степа осматривал мотоцикл.
Похоже, его прежний владелец был довольно эксцентричным человеком – об этом говорило хотя бы то, что вместо фирменного знака «Явы» на бензобаке красовалась табличка с изображением собачьей головы и надписью «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА» готическими буквами.
В остальном же владелец неплохо потрудился. Из родного красного цвета он перекрасил «Яву» в черный и разрисовал золотыми звездами. И переделал ее чуть ли не в гоночный мотоцикл: ножной стартер заменил рычажком на руле – наверняка это был стартер от «Харлей-Дэвидсона». Поставил обтекатель от того же «харлея». Добавил хромированные накладки на руль и багажник. Сам руль изогнул почти до неузнаваемости. На торцы рукояток поставил блестящие никелированные медальончики с изображением черепа. Приподнял сиденье…
А по бокам бензобака было что-то приклеено – какие-то бархатные перепончатые штуковины. Степа смотрел на них добрых тридцать секунд, прежде чем до него дошло, что это крылья летучей мыши.
Так переделать обыкновенный мотоцикл мог только байкер-профессионал. Хотя мужчина, с которым договаривался Степа, совсем не походил на байкера – скорее уж на школьного учителя литературы. Худощавый низкорослый тип в очках, с бледным и одухотворенным лицом. Решительный подбородок и большой нос совершенно не вязались с его бледностью и телосложением. Степа совершенно не мог себе представить такого человека в седле мотоцикла. Такой тип наверняка из тех, которые по ночам пишут сопливо-возвышенные сонеты в духе Шекспира. Впрочем, подумал Степа, внешность иногда бывает обманчивой. Как говорится, не судите о книгах по обложкам.
– Сколько? – спросил Степа.
– Всего полторы тысячи, – ответил мужчина с одухотворенным лицом. – Деньги при вас, молодой человек?
Нет, этот тип, похожий на учителя, наверняка не был байкером. Уж слишком интеллигентно звучала его речь. Степа достал деньги и показал. По лицу мужчины разлилось заметное облегчение.
– Никогда мне эта «Зверюга» не нравилась, – вырвалось у него.
Степа удивленно поднял брови.
– Это мотоцикл моего брата, – сказал мужчина. – Я только один раз в жизни сел на это чудовище. С меня хватило.
– Вам не нравятся мотоциклы? – усмехнулся Степа.
– Нет, мне не нравится только этот, – ответил мужчина. В этот момент он сильнее всего походил не просто на учителя, а на перепуганного вусмерть практиканта, у которого ни с того ни с сего взбунтовался класс. И в его речи неожиданно зазвучал очень странный акцент, похожий одновременно на кавказский и на украинский. – Я однажды попросил Олега подвезти меня на работу. Сначала все было нормально, но потом Олег разогнался, и мотоцикл неожиданно занесло. Я упал. Сломал ногу в девяти или десяти местах. Позже Олег божился, что был ни при чем. И я ему поверил. Знаете, мне кажется… – Он оборвал себя. – Нет, не «кажется». Этот мотоцикл пытался меня убить.
Степа усмехнулся. Похоже, этот тип явно «с прибабахом». Да, шизоидов в мире хоть отбавляй.
Мужчина понял, что сболтнул лишнее, но его уже несло, и он сказал:
– Вообще-то я бы лучше отдал это чудовище в металлолом. Просто мне деньги нужны.
– А как же ваш брат? – спросил Степа, едва сдерживая смех.
– Пойдемте в квартиру, молодой человек, – сказал мужчина, игнорируя вопрос. – Я отдам вам документы…
Они вошли в квартиру. Степе сразу же бросилась в глаза фотография мужчины лет тридцати, широкоплечего, с длинными черными волосами и широким лицом. Огромный нос и крупный решительный подбородок были такими же, как у человека, продававшего мотоцикл. Степа понял, что это и есть тот самый брат, прежний владелец байка.
Фотография запечатлела на лице злобу и ненависть ко всему белому свету.
Лицо казалось Степе знакомым.
– Да, это мой брат, – подтвердил продавец, заметив Степин взгляд. – Он разбился месяц назад. Его хоронили в закрытом гробу… Ладно, – прервал он сам себя. – Давайте наконец разберемся и на этом кончим.
Степа не спросил, с чем это ему предлагают разобраться. Скорее всего, мужчина имел в виду продажу мотоцикла.
Мужчина протянул Степе техпаспорт и выжидающе посмотрел. Степа сказал:
– Может, я сначала проверю?
– Хорошо, – согласился продавец. – Можете сделать круг. Пойдемте во двор.
* * *
Во дворе он протянул Степе шлем и сказал:
– Это запасной шлем Олега. Не тот, который был на нем в день смерти. Тот шлем… В общем, он больше ни на что не годится.
Степа надел шлем, мимоходом подумав о том, как часто люди сообщают то, о чем можно было бы и промолчать. Он сел на «Быструю Зверюгу», включил стартер (удобная все-таки штучка, не надо напрягать ногу), выжал сцепление и дал газ. «Быстрая Зверюга» взревела, словно в самом деле была диким зверем, и выстрелила в морозный воздух синим выхлопом.
И в тот же миг в лицо Степе ударил сладковатый удушливый запах разложения. Кошмарный запах морга. Как будто вместо мотоцикла под ним оказался разлагающийся труп. Степа испугался, что сейчас его стошнит. Прямо в шлем.
Через секунду запах пропал, и Степа с облегчением понял, что это была просто галлюцинация. «На потолке открылся люк – ты не пугайся, это глюк». С каждым может случиться.
«Быстрая Зверюга» сделала попытку выпрыгнуть из-под Степы, словно обрела самостоятельную жизнь, и Степа, совершенно забыв обо всех галлюцинациях и прочих психоштучках, сосредоточил все внимание на управлении мотоциклом. Не хватало еще навернуться во время пробного прогона.
Он описал круг по двору, заглушил мотор и снял шлем.
– Надеюсь, вы не передумали его покупать? – с тревогой спросил продавец, и в его речи снова прозвучал тот же странный акцент.
– Нет, – ответил Степа и отсчитал деньги.
* * *
В этот вечер Степа не стал сидеть над своими ужастиками. Вместо этого он носился по городу на «Быстрой Зверюге» с такой скоростью, словно боялся опоздать на собственные похороны. Холодный декабрьский воздух растекался по стеклу шлема, норовил забраться под куртку; ощущение было приятным. В ушах стоял рев мотора, и это было не менее приятно. И неожиданно Степе захотелось услышать что-нибудь из репертуара «Роллинг Стоунз» – например, «Под моим ногтем»… или «Окрась все черным цветом»…
Что это со мной? – подумал парень удивленно. – Мне же никогда не нравились «Роллинги»… И тут же из глубин подсознания пришел ответ: Ну так и что? Люди часто меняются. Взять, например, Максима Сергеева из группы «Штиль»… Пару лет назад Сергеев удивил всех тем, что распустил группу, продал гитару, купил компьютер и стал писать фантастику – научную и не очень.
«Может, и я вот так же меняюсь, – подумал Степа. – Может быть, когда мне стукнет тридцать пять, я продам машинку, выкину все свои рассказы, наберу группу и буду вопить рок-н-роллы».
Мысль заставила его усмехнуться. Великий писатель Степан Марьяшин, дважды публиковавшийся в журнале «Приключения и фантастика», вопит со сцены рок-н-ролл… вот, черт возьми, будет номер! Интересно, будет ли рок-н-ролл к тем далеким временам хоть кому-нибудь нужен?..
Подумав так, Степа прибавил газу и помчался дальше по улице.
* * *
На перекрестке стоял гибэдэдэшник. Увидев Степу, он поднял свою полосатую палку, приказывая остановиться. «Здравствуй, жопа – Новый Год! – мелькнуло у Степы в голове. – Этого еще не хватало!»
Он ненавидел милиционеров. И не без причины. Несколько раз его задерживали за дела, о которых он понятия не имел. Разумеется, Степа понимал, что ментам надо хоть что-нибудь вписать в дело, что их гоняет начальство за плохое ведение бумажной работы, а потому ментам приходится дергать совершенно незнакомых с этими преступлениями людей… но при этом Степа не считал, что слова «понять» и «простить» являются синонимами. Конечно, милиционер не виноват в том, что он милиционер. Но Степе от этого было не легче.
Степа нажал на тормоз, и гибэдэдэшник, оказавшийся лейтенантом, подошел к нему.
– Лейтенант Кистенко, – представился он. – Ваши права, пожалуйста.
Степа достал карточку, запаянную в прозрачный пластик, и протянул ее гибэдэдэшнику.
– Шлем сними, – потребовал тот, внимательно изучая фотографию и все остальное. – Так, так… Марьяшин Степан Евгеньевич… год рождения… так… категория… А почему номеров нет? – ни с того ни с сего спросил он.
– А я его только сегодня купил, – неприязненно ответил Степа и подумал: «Нашел-таки, к чему привязаться, клоун чертов… Ну что ж, свинья грязь всегда найдет».
«Клоун», однако, не имел ни малейшего желания отступать.
– Где купил? У кого? С рук или в магазине?
– С рук, – ответил Степа. – У мужика одного. Как его звать – не знаю.
– А как на него вышел?
– По объявлению в газете.
– Ты не врешь? – лейтенант посмотрел на Степу в расчете на то, что тот отведет глаза с виноватым видом. Но со Степой этот номер не прошел. Он не привык опускать глаза перед кем бы то ни было.
– Верить или нет – ваше дело, товарищ лейтенант. Я его сегодня купил, завтра буду регистрировать.
– Совести у тебя ни хрена нет, вот что, – вздохнул гибэдэдэшник. – Ну ладно, мотай отсюда. Еще раз поймаю без номеров – оштрафую. Можешь ехать дальше. – И он самодовольно ухмыльнулся, как пьяный барсук.
Степа рванул с места в карьер, подумав при этом: «Чтоб тебя трактором переехало, ты, выблядок сраный!» И снова ему почудился сладковатый удушливый запах разложения. Словно его шлем когда-то был на голове трупа, и запах намертво въелся.
К счастью, это длилось не больше пары секунд. Как и чувство всепоглощающей ярости. И Степа был этому рад. Да, он ненавидел милиционеров, но ему было совершенно не свойственно желать смерти кому бы то ни было. Даже этим «клоунам в серо-голубой форме».
И еще кое-что его тревожило. Это экзотическое матерное словечко «выблядок». До сегодняшнего вечера он никого так не называл. Это было довольно-таки редкое ругательство. Ругань обычно вообще не входила в Степин лексикон, а этого слова Степа не только не употреблял, но и никогда в жизни не слышал – в этом он был уверен на сто процентов.
В конце концов Степа решил, что на сегодня приключений с него хватит, и поехал домой.
* * *
Он остановил «Быструю Зверюгу» у своего подъезда. Заглушил мотор. Убрал ключ в карман. Снять шлем Степа смог только со второй или третьей попытки – так сильно у него дрожали руки. Степе было страшно. Его не покидало ощущение, что в тот момент, когда его остановил гибэдэдэшник, он на несколько минут потерял себя.
Стал кем-то… ну, кем-то другим.
Причем не самым приятным человеком.
Войдя домой, Степа сел в кресло и включил телевизор Показывали старинную новогоднюю комедию с Александром Абдуловым и Семеном Фарадой.
– Ну, как? – спросила мать.
– Нормально, – ответил Степа и заставил себя смотреть на экран.
Семен Фарада бегал по совершенно пустым коридорам за Абдуловым и кричал: «Стой! Стой, товарищ человек! Помогите мене, товарищ человек!» А Абдулов, не отвечая, прошел сквозь стену.
Эта комедия всегда нравилась Степе. Но сейчас даже она не смогла отвлечь его от мрачных мыслей. Так страшно ему еще не было никогда в жизни. И хуже всего было то, что он никак не мог определить для себя причину этого страха.
Хотя бы приблизительно.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В квартире Марьяшиных зазвонил телефон. Степина мать взяла трубку.
– Алло?
– Добрый день, Анна Васильевна, это Николай, – раздался голос на другом конце провода. – Со Степаном можно поговорить?
– Его сейчас нет, – ответила Анна Васильевна. – Он номер получать поехал.
– Какой номер?
– На мотоцикл. Он вчера мотоцикл купил… А что ему передать?
– Мотоцикл, значит, – протянул Николай. – Ну, дает! Что-то не замечал я, чтобы у него тяга к таким вещам была… Ну ладно, Анна Васильевна, передайте, что я звонил. Пусть подъедет ко мне, как только сможет.
– Хорошо, я передам, – сказала Анна Васильевна.
– Спасибо большое, – ответил Николай, и в трубке раздались короткие гудки.
Едва Анна Васильевна повесила трубку, как щелкнул замок, и в квартиру ввалился Степа, распространяя вокруг себя волны холода.
– Фу! – выдохнул он. – Получил наконец!
– Ну и хорошо, – улыбнулась мать. – Да, тебе Коля только что звонил, Яров.
– И чего ему надо?
– Не знаю, он ничего не объяснил. Просил только, чтобы ты срочно подъехал.
– Ага… Ну ладно, сейчас перезвоню, – сказал Степа и взялся за телефон. – Алло? Колян, ты?.. Да ничего, жив пока. Ты как сам-то? А-а… А чего такая спешка?.. Ой, блин! Ты когда сам научишься ремонтировать? Я тебе чего, автосервис?.. В следующий раз платить будешь по полной программе! Привык, видишь ли, на халяву… Ладно, пока ограничусь пивом… Ну разумеется, «девяткой», каким же еще?.. Да, да. Я талант в землю зарываю. А у тебя руки из седалища растут… Ну ладно, короче, сейчас буду.
Степа повесил трубку и направился обратно к двери.
– Что там у Коли? – спросила мать.
– Да тачка у него опять накрылась, блин, – ответил Степа. – Сам ни черта в этом не рюхает, вот и звонит мне… Ну ладно, я поплыл.
– Во сколько будешь? – спросила мать уже вслед.
– Не знаю. К вечеру точно вернусь, – ответил Степа, закрывая за собой дверь.
Николай был на восемь лет старше Степы, но это не мешало им дружить. Лет семь назад Степа даже пытался ухлестывать за Ольгой, младшей сестрой Николая. И не без успеха. Ей тогда было восемнадцать, а ему – только пятнадцать, но им это не мешало. Правда, их роман продолжался всего три месяца, после чего Ольга, ничего не объясняя, послала Степу куда подальше. А потом до Степы дошел слух (в маленьких городках вроде Похмелецка слухи распространяются со скоростью если не света, то по крайней мере звука), что Ольга вышла замуж за байкера с какой-то нерусской фамилией.
Герои сопливых романчиков вроде гриновских часто попадают в такие ситуации. И у них всегда два варианта поведения: они либо хватаются за нож, либо начинают горько плакать и вздыхать: «Ну что ж, любимая, желаю тебе быть счастливой с другим».
Степа не собирался плакать. И этих дурацких фраз он не произносил. Точно так же он не собирался убивать Ольгу или ее мужа. Но все же, встречая ее на улицах – одну, или с мужем, или с сыном Родионом – Степа думал: «Она должна была быть моей».
И по отношению к Родиону он чувствовал то же самое. Конечно же, это было смешно и глупо – ревновать чужого сына, причем не к кому-нибудь, а к его отцу – но Степа ничего не мог с собой поделать. Глядя на этого веселого и очень подвижного малыша, Степа думал: «Он должен был быть моим сыном. Черт побери, почему он не мой сын?!»
От этих мыслей Степа так и не смог избавиться, несмотря на то, что прошло уже семь лет.
Он прекрасно знал и то, что Ольга всего через полтора года развелась со своим байкером. Наверное, было самое время возобновить прежние отношения, но Степа этого не сделал. Частично из гордости, желая, чтобы Ольга сделала первый шаг, частично из страха, что ничего не получится, а частично – по причинам, которых и сам не понимал.
И теперь, сталкиваясь с Ольгой на улицах – а в городке размером с Похмелецк было очень трудно с кем-либо не встретиться – Степа иногда начинал думать, что она, как и он, жалеет о том, что могло бы произойти между ними, но так и не произошло. И кто в этом виноват – ни он, ни она не знали…
Степа остановил «Зверюгу» у дома Николая, поднялся на четвертый этаж и позвонил в дверь.
– Кто там? – спросил детский голосок.
– Это дядя Степа, – ответил Степа. – Папа дома?
– Дома, дома, – раздался голос Николая, и дверь открылась. – Заходи, раздолбай.
– Знаешь, Колян, – сказал Степа, входя в квартиру, – твое лицо чем-то похоже на мою задницу.
– Ну, знаешь! Это ты не Америку открыл, – ответил Николай. – Я это давно заметил. Сходство, конечно, есть, но только все наоборот.
Со стороны это можно было принять за ссору, но на самом деле это был их обычный обмен любезностями.
– Ну, чего там у тебя стряслось? – спросил наконец Степа.
– Да хрен же его знает, – ответил Николай. – Стучит что-то…
– Ну, пойдем поглядим.
Старенькая «шестерка» Николая стояла во дворе. Николай со Степой сели в машину и сделали круг по двору. Степа внимательно прислушивался к шуму мотора. Действительно, к ровному тарахтению примешивался какой-то посторонний стук.
– Похоже, у тебя с карбюратором проблемы. Скорее всего, клапан отходит, – сказал Степа, когда Николай остановил «шестерку». – Это мы за полчаса… ах ты, мать твою! – хлопнул он себя по лбу.
– Ты чего? – удивился Николай.
– Чего, чего… Ничего! – Степа в раздражении ударил кулаком по колену. – Инструменты забыл!
– Ничего, – ответил Николай, – у меня есть. В багажнике лежат… Пошли.
Они вылезли из машины, и Николай открыл багажник. Достал оттуда небольшой деревянный ящичек. Когда он открыл его, Степа так и присвистнул от удивления и зависти. В ящичке, сверкая хромированной сталью, лежал новенький набор инструментов шведского производства: несколько видов пассатижей, гаечные ключи и отвертки самых разных размеров… Мечта любого мастера.
– Классная штуковина! – выдохнул Степа. – За сколько взял?
– Всего за две с половиной, – с гордостью ответил Николай.
– Ни хрена ж себе, – удивился Степа. – «Всего»!
– Так это еще дешево, – усмехнулся Николай. – По блату… Ну, как?
Степа не совсем понял, к чему относится последнее высказывание, а потому ответил так же неопределенно:
– Сейчас поглядим.
Он взял у Николая инструменты, обошел «шестерку» кругом и открыл капот.
– Ну точно! Я ж тебе говорил – клапан, – весело произнес он. – Ну что ж, будем химичить.
Он закурил и углубился в дебри мотора. А Николай отошел в сторону и принялся рассматривать Степин мотоцикл.
Он внимательно осмотрел окраску, обтекатель, фару, бензобак…
На бензобаке вместо привычного знака – слова «Ява» латинскими буквами – было кое-что весьма странное.
Собачья голова и готическая надпись: «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА».
Этот мотоцикл был определенно знаком Николаю. Где-то он его уже видел. Явно видел. Вот только бы еще вспомнить, где.
– Стив! – окликнул он.
– Ну? – отозвался тот, не прерывая своего занятия.
– Ты где этот байк купил?
– Да с рук, у мужика одного, – ответил Степа, не отрываясь от мотора. – Так, так… сейчас… а вот теперь мы еще подкрутим, вот… Ну, вот и все! – Он выпрямился и захлопнул капот.
– Ну, спасибо, братан! – Николай хлопнул Степу по плечу. – А сейчас пошли ко мне, я выставляюсь.
* * *
Николай со Степой сидели на кухне и пили пиво «Балтика № 9» из банок.
– А чего это тебя мой байк заинтересовал? – спросил Степа.
– Да ничего, – пожал Николай плечами. – Просто я его уже где-то видал… А чо за мужик, у которого ты купил? Может, знаю я его?
– А, чухан! – засмеялся Степа. – Заморыш, выблядок в очках… Фуфел, в общем. Да еще и говорит с каким-то акцентом. Не то хачик, не то хохол – не разобрать.
– Байкер, что ли?
Степа захохотал еще громче:
– Да какой он, в жопу, байкер! Он на «Зверюгу» даже взглянуть боится, в штаны ссыт! Я тебе чисто между нами скажу… – Голос Степы понизился до шепота, каким сообщают что-то конфиденциальное. – Он, похоже, чокнутый.
– В каком смысле?
Степа задумался. Он помнил, что счел мужчину, продавшего ему мотоцикл, немного сумасшедшим, а может, даже сильно сумасшедшим – но не мог вспомнить, почему.
– Да хрен же его знает, – ответил он наконец. – Чокнутый, и все тут. Короче, это его брата байк был. Говорит, месяц назад братан кони двинул… – Перед глазами Степы встало лицо с фотографии. И ему пришло в голову, что этот человек ему знаком. Но откуда?.. Хотя, с другой стороны… ничего удивительного. Похмелецк – город маленький.
– Дай-ка еще баночку, – сказал Степа, решив не брать в голову.
– Стив, совесть-то у тебя есть? – поинтересовался Николай. – Тебе ж еще домой ехать!
– Ништяк! – улыбнулся Степа. – Я могу два километра пройти и не споткнуться! Ну, давай, давай!
Николай с удивлением поглядел на своего друга. Действительно, он не казался пьяным или хотя бы поддатым, несмотря на то, что допивал уже четвертую банку крепкого пива. Это было совершенно непохоже на Степу, обычно очень чувствительного к алкоголю. Но…
Но сегодня Степа был вообще непохож на себя, разве не так?
Да, Степа изменился. Николай не виделся с ним две недели, и за это время Степа сильно изменился – причем, похоже, не в самую лучшую сторону. В нем появился какой-то цинизм, совершенно ему не свойственный. То есть цинизм был в нем и раньше, но… как-то в меру, что ли. А теперь цинизма стало слишком много. Взять, например, эти выражения вроде «в штаны ссыт» или «двинул кони»… Или это довольно экзотическое матерное словечко «выблядок»…
Почему-то эти выражения казались Николаю знакомыми. Как и этот мотоцикл, «Быстрая Зверюга».
При чем тут «Зверюга»?
Ладно, в наше дурацкое и циничное время многие говорят «двинул кони» вместо «умер» и «в штаны ссыт» вместо «испугался». Но вот слово «выблядок» – нет, его знали далеко не все. А употребить в качестве ругательства – очень немногие.
Точно так же не у каждого хватило бы соображения
(или его отсутствия)
назвать мотоцикл «Быстрой Зверюгой».
Казалось, еще чуть-чуть – и Николай сможет ухватить то, что вертится у самой границы сознания с подсознанием. Но в этот самый момент Степа пощелкал пальцами перед его глазами и произнес:
– Эй, Колян, ты чо? Не спи – замерзнешь!
Он сказал это настолько по-своему, что у Николая отлегло от сердца, и он загнал свои подозрения подальше.
Во всяком случае, на какое-то время.
Ночью Николаю неожиданно приснился кошмар.
Во сне он оказался на кладбище, у чьей-то могилы. Надгробье тряслось, словно покойник, лежащий под ним, пытался выбраться наружу.
Николай хотел убежать, но ноги не слушались – как всегда бывает в кошмарах.
Памятник наклонился и упал.
Из-под земли показалась рука. Кожа и мышцы отваливались от нее кусками, обнажая почерневшую кость.
Рука зашевелилась, раскапывая, разбрасывая землю. Вскоре к ней присоединилась вторая. Через несколько минут покойник поднялся из могилы.
– Ты думаешь, я помер? – спросил покойник, и Николай понял, что перед ним Степа Марьяшин. – Думаешь, меня можно вот так взять и закопать?
Николай хотел ответить, но не смог издать ни звука.
Из разрытой могилы полезли крысы – огромные, величиной с хорошего щенка. Должно быть, они считали себя чуть ли не коккер-спаниелями. Одна из них забралась Степе на плечо и принялась с явным удовольствием пожирать его щеку. Вернее, то, что от нее осталось.
– Ты думаешь, я помер? – повторил Степа и шагнул к Николаю.
И в этот момент Николай увидел, что это вовсе не Степа. Но рассмотреть, кто именно, он не успел. Он хотел закричать… и проснулся.
* * *
Он сидел, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды, не в силах понять, на каком он свете.
Спустя пять минут он пришел в себя, поплелся в ванную и закурил.
Кошмар начал отступать, таять, как снег под мартовским солнцем. И только голос
(ты думаешь, я помер?)
все еще звучал у Николая
(ты думаешь, меня можно вот так закопать?)
в голове.
Страшнее всего было то, что Николай почти узнал этого покойника.
Почти узнал.
Прошло полтора часа, прежде чем Николай Яров снова смог уснуть.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
За кулисами концертного зала Дворца Детского и Юношеского Творчества кипела жизнь. Шел отчетный концерт детских коллективов – обычное предновогоднее мероприятие. Дети толпились, мешая друг другу, толкались, смеялись и валяли дурака всеми доступными способами. Со сцены доносился высокий мальчишеский голос, поющий «Санту Лючию» на чистейшем итальянском языке. Ведущая, высокая некрасивая женщина, толкалась тут же, среди детей, и кричала:
– Родя! Родя Поган! Ты где пропал?
Маленький мальчик в черных брюках и бархатном черном жилете бросился ведущей под ноги, заливаясь счастливым смехом.
– Вот ведь несносный ребенок! – нервозно проворчала она. – Ты где опять бегаешь, твой выход сейчас!
Дмитрий Клещеев, сидящий за пультом звукорежиссера, лениво зевнул, откинулся на спинку стула, взял список выступающих и лениво пробежал его глазами. Так, и кто это у нас сейчас выступает? Алеша Голубев, что ли?.. Да, Алеша Голубев, «Санта Лючия». После него этот Родя Поган… о Господи, ну и фамилия! Мамаша у него – просто отпад. После развода вернула себе девичью фамилию, а ребенку менять не стала…
Список выступающих был очень длинным. Слава Богу, после этого Погана остается всего четыре человека. Правда, потом придется выдержать еще и утомительное перетаскивание аппаратуры… «О Господи! – подумал Дмитрий. – Как же мне все это надоело!»
Слева и справа от пульта были разложены кассеты. Дмитрий выбрал из правой стопки кассету с наклейкой «Родя Поган. Минусовка».
На сцене Алеша Голубев наконец дотянул свою «Санту Лючию» до конца. Дмитрий выключил магнитофон, вытащил из него кассету, вставил фонограмму Роди. Затем протянул палец к кнопке «Плэй» и стал ждать.
Из-за кулис вышла ведущая.
– Вы знаете, – сказала она в микрофон, – Родя Поган еще даже в школу не ходит, а уже много раз выступал на нашей сцене. И сейчас он споет нам песенку о бутерброде с собакой. Поприветствуйте Родю!
Раздались аплодисменты: многие знали этого веселого, иногда не в меру подвижного малыша с его неплохим голосом и довольно интересной для его шести лет манерой пения. Родя вышел на сцену и профессионально помахал зрителям. Ведущая сунула ему в руки микрофон и ушла.
Дмитрий включил магнитофон, и зал наполнила джазовая мелодия, исполняемая на пианино. Интересно, подумал Дмитрий, почему все эти детские поэты – сплошные бездарности? Специально их таких набирают, что ли? Музыка в этих песенках вполне нормальная, а вот тексты…
Внезапно кто-то хлопнул Дмитрия по плечу.
Дмитрий от неожиданности подскочил. Обернувшись, он увидел Степу Марьяшина. В руках у него был букет цветов.
– Салют, Клещ, – сказал Степа.
– Ну, Стив, ты даешь, – рассмеялся Дмитрий вместо ответа. – Ты чего, от кого-то из этих зафанател?
– Ну, я бы так не сказал, но… что-то в этом роде, – улыбнулся Степа. – Скоро они эту тягомотину завяжут?
– Да еще пара номеров, и все, – сказал Дмитрий, взглянув на список. – А ты в натуре, на фига сюда с цветами приволокся?
И тут Степа единственный раз в жизни прикрылся своим сочинительством.
– Да я тут так. Над одной вещичкой сейчас работаю, понимаешь, – сказал он. – Действие как раз во Дворце происходит. Вот, я и решил изучить, как у вас и что. Заодно в образ героя вживаюсь… Мне бы за кулисы пройти, вот что.
В том, что сказал Степа, была доля правды. Он действительно работал над новым рассказом, действие которого проходило во Дворце. А во-вторых, ему действительно до зарезу нужно было попасть за кулисы. Но эти две вещи были никак не связаны между собой.
Просто сегодня утром Степе вдруг захотелось увидеть Ольгу.
– За кулисы, говоришь? – усмехнулся Дмитрий. До него мгновенно дошло, зачем Степе понадобилось за кулисы. – Значит, и тебя она заполучила в свою коллекцию?
– Ты это о чем?
– Да так – о своем, о мужском. Ну, иди, иди…
Степа вышел из зала. Вслед ему доносился голос Роди, жизнерадостно поющий что-то о двух пацанах, которые стали брать с собой бутерброды на каждую прогулку – на тот случай, если им попадется злая собака.
Ольга Ярова, невысокая стройная шатенка в очках, стояла, прислонившись к стене. Она ждала, когда допоет ее сын. Потом концерт закончится… потом Клещеев или кто-нибудь еще предложит проводить ее до дома… потом проводит до подъезда… а там и до квартиры… потом…
– Оля, – услышала она тихий голос за спиной.
Ольга обернулась и увидела Степу. Он смотрелся немного странно в кожаной мотоциклетной куртке и с букетом роз в руках.
– Степка? – удивилась она. – Вот уж никак не ожидала… Ты как здесь?
– Да я тут так, – улыбнулся Степа, – мимо проезжал. Дай, думаю, загляну… – Он протянул ей цветы. – Это тебе.
Ольга смущенно улыбнулась:
– Спасибо… А ничего у тебя прикид! – вдруг хихикнула она.
«Вот ведь балбес! – обругал себя Степа. – Это же я ей комплименты делать должен, а не наоборот!» И сказал:
– А ты так просто картинка! Чес слово!
В своем красном жакете и черной юбке Ольга действительно выглядела весьма привлекательно. В ответ на его комплимент она покраснела, и Степе на какую-то секунду показалось, что он видит перед собой ту восемнадцатилетнюю студентку музыкального училища, в которую он влюбился до потери памяти семь лет назад. Он смотрел на нее, на ее высокие скулы, полные губы, идеальный овал лица.
Губы имели яркий насыщенный цвет – Степа очень сомневался, что такими их сделала помада. Кожа была очень гладкой, чуть смугловатой – такой цвет обычно дает тональный крем. Но Степа почему-то не думал, что Ольга им пользуется.
Может, Ольга и не была идеальной женщиной. Может, в ее лице была масса недостатков. Но если они и были – за них с лихвой расплачивались глаза. Таких глаз Степа ни у кого не видел ни до встречи с Ольгой, ни после. Прозрачные, сероватые глаза. Не в первый раз Степе пришло в голову странное сравнение. Он подумал: «У нее глаза цвета облачного сентябрьского дня». На мгновение он прочитал в ее глазах ничем не прикрытое желание броситься ему на шею – как в те времена…
Впрочем, через мгновение Ольга овладела собой. Студентка исчезла, и перед Степой вновь возникла спокойная, уверенная в себе молодая женщина, знающая себе цену. Она вопросительно взглянула на него, явно собираясь спросить, за каким чертом он сюда вообще приволокся… Но прежде, чем она произнесла хоть слово, Степа ее опередил.
– Оль, тут же скоро кончится? – спросил он.
– Ну? – Ольга выжидающе посмотрела на него.
– Ну, я тут случайно на мотоцикле, так подумал, может, тебя подбросить?
– Куда?
– До дому, до хаты, разумеется.
– До дома – до подъезда – до квартиры – до койки?
Степа помрачнел:
– Не издевайся, Оля, ни к чему это… Так как, подкинуть тебя или как?
Ольга встряхнула головой – при этом красиво взметнулась волна каштановых волос – и ответила:
– Вообще-то я по магазинам собиралась пройтись… Ну ладно, сейчас Родька допоет, я его домой отправлю, а ты меня тогда до рынка довези и обратно, хорошо?
– Ладно, – улыбнулся Степа.
За кулисы вбежал Родя с сияющими глазами и спросил:
– Мам, ну как я спел?
– Хорошо, – ответила Ольга и строго добавила: – Родион, сейчас ты пойдешь домой, а меня дядя Степа на рынок отвезет. Иди прямо домой, нигде не задерживайся. Понял?
– Понял, – сказал Родя. – А можно я к Володе зайду?
– Сначала домой, – еще строже сказала Ольга. – Сиди, жди меня. Я приду, тогда и пойдешь… Да, кассету у дяди Димы забери, прямо сейчас.
Родя убежал, а Ольга со Степой вышли в коридор.
– Ты меня на улице подожди, – сказала Ольга. – Я сейчас, только пальто возьму.
Увидев мотоцикл, Ольга едва устояла на ногах. Это был тот самый мотоцикл, из-за которого, в конечном итоге, и не заладилась ее семейная жизнь.
Мотоцикл ее бывшего мужа.
«Быстрая Зверюга».
«Интересно, откуда он у Степы?» – подумала Ольга, но ту же отогнала эту мысль. Она знала, что Олег Поган погиб месяц назад. Разумеется, родственники Олега продали мотоцикл, и купить его мог кто угодно. В том числе и Степа Марьяшин.
Затем у Ольги мелькнула мысль: «А что, если мотоцикл мне поможет? Он мою семью разрушил – так может, благодаря ему у меня со Степой все будет нормально?..»
Но это была слишком уж несерьезная мысль. Глупо было обвинять неодушевленный металл, и не менее глупо было на него надеяться. Ольга даже улыбнулась – и что за чушь приходит ей в голову!..
Степа Марьяшин, симпатичный, немного застенчивый парень, не лишенный литературного дара, нравился ей – и как человек, и как мужчина. Когда-то она была буквально до потери пульса влюблена в него… до тех пор, пока не появился Олег.
Кстати, их роман с Олегом начался точно так же. Олег подъехал к училищу и предложил ее подвезти. Ольга согласилась не раздумывая. Байкер производил приятное впечатление. Он был совершенно непохож на маньяков вроде Чикатило или Муханкина, к тому же Ольга была более или менее знакома с ним.
Он тогда еще отпустил довольно остроумную шуточку насчет того, что их имена весьма подходят друг к другу.
Ольга и Олег…
Оказалось, что, кроме имен, у них не было ничего схожего. Ольга поняла это слишком поздно. Олег оправдал свою молдавскую фамилию полностью. На все сто. Уже через полгода Ольга решилась подавать на развод, но в самый последний момент поняла, что беременна.
Ей все-таки нужно было развестись, невзирая на беременность. Но, как спел много позже Юрий Лоза – «так устроено от Бога бабье существо: пусть жестокий, пусть убогий, пусть кретин, но – свой! Пусть подонок, пусть ублюдок, пусть свинья и дрянь – все равно прощают, любят, а зря…» Она-то, дура, еще на что-то надеялась, была способна верить, что с рождением ребенка у них с Олегом наконец-то будет нормальная семья, но…
Оказалось, что Олегу абсолютно наплевать на сына. Поган так и остался Поганом. Для него не существовало ничего, кроме мотоцикла.
Ничего, кроме «Быстрой Зверюги».
Год или больше после развода Ольга прожила, словно во сне. Все вокруг казалось каким-то однообразным, серым, нереальным и словно бы ее не касалось. Затем она как будто очнулась. И поняла, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Ольга оставалась весьма привлекательной женщиной. А вокруг было много привлекательных мужчин. Но, к сожалению, все слишком уж напоминало одну из песен Макаревича: «А мужиков вокруг – хоть пруд пруди, и все хотят одного…»
И тогда Ольге все чаще стал вспоминаться Степа Марьяшин. Если бы она подождала три года, пока ему не исполнилось восемнадцать, и вышла замуж за него – кто знает, как сложилась бы ее жизнь?..
(но, может быть, и сейчас еще не поздно?)
Встречая Степу на улицах, Ольга бросала на него красноречивые взгляды. Но он темнел лицом и отворачивался. Однако при этом, чтобы не обидеть ее, он делал вид, что раскуривает погасшую сигарету.
А сегодня он приехал и подарил ей цветы… Ольга здорово волновалась. Никто, кроме Степы, не дарил ей цветов. Даже Олег. Да и все остальные парни, с которыми она встречалась после развода… А Степа пришел с цветами – как тогда, семь с половиной лет назад.
Тогда он две недели подряд ходил за ней, как тень, оставаясь незамеченным. А потом неожиданно появился возле музыкального училища с букетом красных роз – высокий длинноволосый паренек с застенчивой улыбкой на тонко прорисованном лице, похожем на лицо молодого Бориса Гребенщикова…
– Оля! – раздался рядом с ней Степин голос. – Ты что, заснула?
Ольга вздрогнула, почти физически чувствуя, как ее выдергивают из воспоминаний, словно из болота.
– Нет, – сказала она. – Просто… просто задумалась. На байк твой посмотрела и вспомнила кое-что.
– И что, если не секрет?
Ольга чуть не брякнула: «Бывшего мужа». Но вовремя удержалась. Степа подарил ей цветы – а это обычно означает, что парень настроен серьезно. И в такой ситуации напоминать ему о сопернике – не самое умное дело.
– Так… всякое разное. Так мы поедем или нет?
– Разумеется, поедем, – улыбнулся Степа и протянул ей второй шлем.
Ольга рассмеялась:
– А признайся, ты ведь сразу был уверен, что я с тобой поеду! Все приготовил…
Степа ничего не ответил. Он сел на «Зверюгу» и убрал упор. Ольга села у него за спиной, и тогда он нажал на стартер. «Зверюга» завелась мгновенно, несмотря на двадцатиградусный мороз.
– Поехали! – прокричал Степа сквозь рев двигателя и дал газ.
Ветер немедленно ударил Ольге в лицо, забрался под пальто. Ольга поежилась и крепче прижалась к Степиной спине. Ощущение ей понравилось.
Между ног у нее ровно гудел двигатель «Зверюги», и дрожь от мотора передавалась Ольге. Нельзя сказать, что ощущение слишком возбуждало ее – но все же напоминало ей о том, что там находится и для чего оно предназначено. «О боже, и когда-то я ненавидела мотоциклы? – подумала она. – Надо же было быть такой дурой!»
Она не могла видеть лица Степы, но почему-то ей казалось, что он улыбается.
Два часа спустя Степа остановил «Зверюгу» у Ольгиного дома. Ольга сняла шлем, сказала:
– Спасибо, что подкинул.
– На здоровье, – ответил Степа. – Кушай, только смотри не обляпайся.
Ольга рассмеялась:
– Ну, блин, ты все тот же! Совсем не меняешься!.. А кстати, ты где Новый год встречать собираешься? – вдруг спросила она.
– У Коляна, братана твоего, – ответил Степа. – Он меня еще вчера пригласил… А что?
– Да так ничего, – ответила Ольга. – Я, кстати, тоже там буду. – И вдруг, повинуясь какому-то безотчетному порыву, она обняла его. – Эх ты, Степашка, – прошептала она. – Зайчик мой!
Она быстро поцеловала Степу в губы и скрылась в подъезде, оставив Степу в совершенной прострации.
Степа постоял минут пять с дебильно-счастливой улыбкой на лице, затем вздохнул, надел шлем и зашагал назад к «Зверюге».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ольга вошла в квартиру.
– Оля! – позвала ее из комнаты мать. – Ты на рынок ходила?
– Ага, – ответила Ольга. – Меня Степа на мотоцикле подкинул.
– Какой Степа?
– Ну, Марьяшин, не помнишь, что ли?
Валентина Фоминична задумалась.
– А-а, Степа Марьяшин… такой интеллигентный мальчик, – сказала она наконец. – А ведь говорила же я тебе тогда: подожди три года да выходи за него замуж…
– Уф, мама! – раздраженно воскликнула Ольга. – Моя жизнь, мое дело! Мы с тобой уже сколько раз про это говорили…
Если Ольга Ярова расходилась, остановить ее можно было разве что ядерным взрывом – и то никто не мог дать стопроцентной гарантии. Сейчас она набрала в грудь побольше воздуха и приготовилась произнести один из своих самых убедительных монологов на тему «Не лезьте в мою личную жизнь», но тут из кухни выбежал Родя и спросил:
– Мама, а это не тот дядя Степа, про которого ты мне читала?
– Нет! – резко ответила Ольга. – И не лезь, когда взрослые разговаривают, сколько раз тебе говорить!.. Кого там еще несет?
Последняя фраза относилась к звонку в дверь.
Оказалось, что пришел Николай. Обе женщины обрадовались: Валентина Фоминична – потому, что Николай был лучшим миротворцем в их семье, а Ольга – потому, что любила брата и каждый раз радовалась его приходу.
– Проходи, Коля! – сказала она. – Сейчас чай поставлю… Родя! Родион! Иди посмотри, кто пришел!
Родя выбежал из своей комнаты, словно маленький смерч, и они с Николаем начали отчаянно валять дурака.
Ольга ушла на кухню. Она налила в чайник воды, включила газ, поставила чайник на плиту и хотела уйти. Но тут ее взгляд упал на небольшую лакированную доску, которую она принесла с работы три недели назад. В центре этой доски была укреплена стрелочка, которая свободно вращалась. Слева от стрелки было написано слово «ДА», справа – «НЕТ». Сверху полукругом располагались цифры, от нуля до девяти. Снизу – таким же полукругом буквы, от «А» до «Я».
Дощечка для спиритических сеансов.
Недели три назад после работы они засели в студии звукозаписи Дома Пионеров, которая служила еще и репетиционным залом группы «Деффект», в которой Дмитрий Клещеев играл на бас-гитаре. Дмитрий ради смеха принес эту доску. Они тогда попытались – без успеха, разумеется – вызвать дух Клиффа Бартона, а потом Ольга взяла эту дощечку домой – естественно, на время.
Сейчас Ольге пришло в голову, что этот эксперимент можно бы и повторить. Тем более что атмосфера для этого была самая подходящая – шесть часов вечера, уже капитально стемнело, и сегодня, кстати, полнолуние… Ольга подумала, что неплохо было бы отослать куда-нибудь Родю, потом решила, что не стоит этого делать. Родя всегда понимал каким-то шестым чувством, когда его отсылают действительно по делу, а когда хотят избавиться от него, а потому он чувствовал себя прямо-таки обязанным узнать, что такое творится без его участия.
Ольга с доской в руках вошла в комнату.
– Ну, и что это такое? – спросил Николай. – В «Поле Чудес» играть будем?
– Ничего подобного, – возразила Ольга. – Займемся спиритизмом?
– А чо такое «спиритизм»? – встрял Родя.
– Вызывание духов, – ответил Николай, смеясь. – Ну ты, Оля, выдала хохмочку! Неужели ты действительно веришь в эту ерунду?
Однако Валентина Фоминична заинтересовалась:
– А это интересно! Как это делается?
Она очень интересовалась изотерикой, парапсихологией, оккультизмом и прочими потусторонними штучками.
Родя тоже проявил интерес:
– Мама, а что за духи? – спросил он, и глаза его загорелись. – Это как в том фильме, «Привидение»?
– Ну, почти такие же, – ответила Ольга, удивляясь, откуда ее сын знает об этом фильме. Она же не позволяла ему смотреть такие вещи. – Давай-ка тащи свечи – они на кухне, в шкафчике над столом.
Родя нетерпеливо махнул рукой:
– Да знаю я!.. Сколько тащить?
– Сколько найдешь.
Малыш убежал, а Ольга принялась объяснять:
– Надо представить себе какого-нибудь человека, естественно, покойника. Все равно, кого, только представлять надо во всех подробностях – может, кто-нибудь и появится…
– Если появится, – язвительно вставил Николай.
– Да подожди ты, – отмахнулась от него Ольга и продолжала: – Короче, вот эта стрелка будет крутиться, указывать буквы. Надо, чтоб ручка и бумага под рукой были, все это надо записать. Мам, у тебя есть?
– Есть, – ответила Валентина Фоминична, протягивая дочери блокнот и карандаш. – Годится?
– Вполне. Будешь записывать. Прямо сейчас и начнем… Родион, куда ты опять пропал?
В комнату вбежал Родя, держа в руках шесть больших стеариновых свечей – Яровы держали их дома на тот случай, если отключат электричество. Ольга придвинула журнальный столик, и все расположились вокруг него. Валентина Фоминична сидела на кровати, с которой вот уже больше двадцати лет пересаживалась разве что в инвалидную коляску. Остальные расселись на стульях. Родя сел на колени к Николаю.
Ольга установила четыре свечи по углам столика, но в этот момент Николай сказал:
– Извините, я пойду покурю. – И быстро вышел из комнаты.
Его можно было понять – воздух в комнате был тяжелым, как всегда бывает в комнатах лежачих или сидячих больных. К тому же застоявшийся запах лекарств трудно было переносить. Через десять-пятнадцать минут запах переставали замечать, но эти минуты тоже надо было как-то пережить. Николай в таких случаях подкреплял себя хорошей порцией никотина.
Через пять минут Николай вернулся, и по комнате разнесся аристократический аромат качественного табака.
– О-о, чисто мужской дух, – улыбнулась Валентина Фоминична.
Ольга улыбнулась в ответ:
– Сейчас тут будет еще один дух, я думаю.
С лица Николая не сходила скептическая улыбка, но глаза горели, и это не укрылось от внимания Ольги.
Валентина Фоминична положила на колени блокнот и открыла его на чистой странице. Родя снова устроился у дяди на коленях. Ольга поставила доску на столик, зажгла свечи и погасила свет.
В комнате воцарилось молчание. Всем было жутковато.
– Протяните руки, – приказала Ольга. – Соедините их над стрелкой.
Николай почувствовал это первым.
В тяжелом застоявшемся воздухе стало собираться что-то невидимое, но тяжкое и словно бы электризующее. Стрелка задрожала.
– Здесь есть кто-нибудь? – спросила Ольга.
Стрелка плавно повернулась и остановилась на слове «ДА».
– Гос-спо-ди, неужели я это вижу? – прошептал Николай.
Стрелка сделала полный оборот и застыла на том же месте.
– Кто ты? – спросил Николай.
Стрелка плавно качнулась из стороны в сторону и стала указывать буквы. Валентина Фоминична начала водить карандашом по бумаге. На чистом листе блокнота стали появляться буквы: «Б… О… Р… И… С…»
– Борис, – прочитала женщина.
Все вздрогнули. Среди их умерших знакомых не было ни одного человека по имени Борис. Ольге стало страшно. Она уже пожалела, что затеяла этот сеанс.
Остальные в какой-то мере чувствовали то же самое. Один только Родя отнесся к этому безучастно. Ему было всего шесть лет, и больше всего его интересовало, как это так получается, что стрелка движется сама по себе.
– А ты правда мертвый? – спросил он.
«ДА», – указала стрелка.
Николай хотел что-то спросить, но тут стрелка бешено завертелась, задерживаясь на каждой букве не больше двух секунд. Валентина Фоминична едва успевала записывать.
– «Оля, ты в опасности», – прочитала она через полминуты.
Ольга спросила:
– Кто мне угрожает?
«ОЛЕГ», – ответил дух.
Родя пожал плечами и вышел из комнаты. Ему все происходящее было глубоко до лампочки. Остальные удивленно переглянулись. Среди их знакомых был всего один Олег – Олег Поган, бывший Ольгин муж… но он никак не мог угрожать. Не только Ольге, но и вообще кому бы то ни было. Правда, начальника Николая тоже звали Олегом, но он даже не знал Ольгу.
– Какой Олег? – спросила Ольга.
«ОЛЕГ ПОГАН»,– ответил дух.
Валентина Фоминична произнесла:
– Но он же умер?
Теперь стрелка стала двигаться гораздо спокойнее. Буквы медленно складывались в слова: «СМЕРТИ НЕТ». И затем: «БЫСТ…»
Слово осталось неоконченным. На кухне что-то с грохотом упало, и от неожиданности все подскочили. Ольга встала:
– Пойду посмотрю.
Но на кухне все оказалось в порядке. Просто сиамская кошка по имени Принцесса опрокинула какую-то банку, но, к счастью, не разбила.
На кухне кошка уронила банку…
Ольга вернулась в комнату матери, снова села на стул. Все вновь вытянули руки над столиком, и Николай громко спросил:
– Борис, ты здесь?
Стрелка не шелохнулась. Да и ощущение чего-то тяжелого, электризующего ушло. Воздух снова стал просто воздухом – разве что чуть застоявшимся из-за того, что комнату проветривали раз в год по обещанию.
Валентина Фоминична пробежала глазами листок с ответами Бориса.
– Интересно, что он имел в виду? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. – «Быст…»… «Быстро беги отсюда»? Так, что ли?
Никто не ответил. А Николай вдруг подумал – словно кто-то подсказал ему на ухо: «»Быстрая Зверюга». Вот что он имел в виду».
Внезапно Николай вздрогнул.
«Что это взбрело мне в голову?»
Вопрос остался без ответа.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Новогодняя вечеринка началась неплохо. Николай с Татьяной еще накануне нарядили елку и все тридцать первое декабря провели за уборкой, в походах по магазинам и на кухне. Степа и Ольга были приглашены к одиннадцати.
Ровно в одиннадцать вечера под окнами раздался треск мотоцикла.
– Небось Степан приехал, – улыбнулась Татьяна.
– Точно, – ответил Николай, и они оба рассмеялись.
Степа Марьяшин, несмотря на свою прямо-таки патологическую лень, был на редкость пунктуальным человеком. Если он обещал прийти в одиннадцать часов вечера – он приходил ровно в одиннадцать вечера, ни минутой раньше или позже. «Это просто парадокс какой-то, – говорил про него Николай. – Ну как такой лентяй может быть настолько пунктуальным?»
Музыкальный звонок сыграл несколько тактов из «Хей, Джуд», и в квартиру ввалились Степа, Ольга и Родя.
– С наступающим! – крикнули они хором, и Степа достал из-под куртки бутылку дорогого греческого коньяка.
– Ну, ты даешь! – восхитился Николай, принимая у него бутылку и рассматривая красивую этикетку. – Ты, я смотрю, богатеешь прямо на глазах!
– А, фигня, – улыбнулся Степа. – Гонорар я вчера получил. Ты приколись: я, когда еще в Москве учился, передал повесть в какой-то там ихний журнал. Ну, эту, «Я – малолетний грабитель могил», помнишь?
– Ну?
– Ну и вот. Приколись, когда еще передал, а напечатали только неделю назад. Ладно хоть бабки вовремя прислали!
Все рассмеялись. Тем временем Ольга протянула Татьяне коробку дорогих конфет, а Родя преподнес Вовке искусно выполненную модель сотового телефона, которую сам же и сделал из картона и цветной бумаги.
Когда наконец отзвучали первые «с наступающим» и «и вас туда же», Николай изобразил широкую улыбку и сказал, как профессиональный тамада:
– Прошу к столу!
Вечеринка началась. Катю уложили спать. Родя и Вовка остались со взрослыми, поскольку находились в том возрасте, когда от них ничего уже не скрывают. За исключением, разумеется, папиных доходов и маминых расходов.
Когда выпили за проводы старого года, Николай принес гитару. Это был предмет его гордости, потому что он сделал ее сам. Он умудрился сделать полуакустическую гитару, не имея никаких специальных станков или инструментов. Степа тут же сказал:
– А дай-ка, Колян, я чего-нибудь залабаю!
До того, как всерьез взяться за писательское ремесло, Степа играл в группе с довольно странным названием «В глазах потемнело». Название было чем-то вроде пародии на «Ногу свело», хотя стиль отличался, как день от ночи.
Николай, усмехнувшись, протянул ему инструмент. Степа настроил его и запел: «К вертикали стрелки приближаются, как бы времени замедлив ход…»
Всем стало немного грустно. Когда Степа пропел последнюю строчку, Николай сказал:
– Конечно, хорошая песня, никто не спорит. Но ты это, давай лучше чо-нибудь такое, что мы все знаем. Такое, хоральное.
– Типа «Лет ит би»? – немедленно отреагировал Степа.
– Можно, – ответил Николай.
– Уф, не надо этой американщины! – воскликнула Ольга. – Лучше «Замыкая круг»! Помнишь?
– Ну еще бы, – улыбнулся Степа, но улыбка почему-то вышла немного грустной. – Помните, как мы ее на голоса разложили? Как Крис Кельми, в старые времена…
Все присутствующие помнили и разложение на голоса, и текст. Некоторое время они препирались по поводу тональности, потом Степа мастерски сыграл вступление и запел:
Вот одна из тех историй,
О которых будем спорить –
И не день, не два, а много лет…
Татьяна подхватила:
Началась она так просто:
Не с ответов, а с вопросов –
До сих пор на них ответа нет!
После чего она кивнула мужу, и тот продолжил:
Отчего стремятся к свету
Все растения на свете?
Отчего к морям спешит река?
Ольга, не дожидаясь, пока ей напомнят, допела куплет высоким чистым голосом:
Как мы в этот мир приходим?
В чем секрет простых мелодий?
Нам хотелось знать наверняка!
И припев они запели хором:
Замыкая круг,
Ты назад посмотришь вдруг --
Там увидишь в окнах свет,
Сияющий нам вслед!
Пусть идут дожди --
Прошлых бед от них не жди:
Камни пройденных дорог
Сумел пробить росток!
В черном лакированном корпусе инструмента отражался стол, сидящие за ним люди, елка, сверкающие огоньки гирлянды…
Напевая простые, но хватающие за душу слова старого рок-гимна, Ольга вдруг без всяких причин подумала об Олеге. На всех вечеринках он был душой компании. Прекрасно пел, прекрасно играл на гитаре… за исключением тех случаев, когда напивался или ширялся.
«Что за чушь лезет в голову? – одернула она себя. – Он в прошлом. К тому же погиб. А сейчас есть Степа… Интересно, захочет он после этого меня до квартиры проводить? Или пригласить его самой?.. Нет… не стоит, наверное. Опять скажет — издеваешься… Или не скажет?»
А Степа в это время пел:
Если солнце на ладони,
Если сердце в звуках тонет –
Ты потерян для обычных дней…
Ольга взглянула на Степу. И…
…и не увидела его. Вместо Степы за столом сидел Олег Поган.
Но… о Господи, в каком он был виде!
Его кожа посинела. Череп был расколот, и сквозь трещину виднелся мозг, уже превратившийся в гнилую кашу. Глаза провалились внутрь, и из них стекал по щекам желтый гной, похожий на сопли.
Когда Олег открывал рот, обнажались почерневшие зубы. Олег пошевелил один из них языком, и зуб выпал прямо в тарелку. За ним последовал язык. При этом он все еще шевелился в салате, словно некий омерзительный червяк.
За столом сидел и играл на гитаре разлагающийся труп.
Хуже всего было то, что ни Николай, ни Татьяна, ни мальчики этого не замечали.
Труп повернулся к Ольге и кивнул, показывая, что пришел ее черед петь. Ольга испугалась, что ее вывернет прямо в тарелку, как только она откроет рот, но каким-то чудом она сумела взять себя в руки и пропела чуть дрогнувшим голосом:
Для тебя сияет полночь
И звезда спешит на помощь,
Возвращая в дом к тебе друзей!
И в ту же секунду кошмар отпустил ее. Степа снова стал самим собой – если, конечно, вообще становился кем-то другим. И никакого Олега.
Все запели припев, и Ольга с облегчением присоединилась к ним.
Когда наконец прозвучали завершающие аккорды, Ольга достала пачку «21 века», дрожащими руками вытащила сигарету и нервно закурила. Мужчины не остались в стороне и задымили «Честерфилдом», предложенным Степой. Татьяна поспешно принесла из кухни пепельницу.
– Ну что, ребята, – спросил Николай, разливая коньяк по рюмкам и оглядывая всех по очереди, – кто из нас скажет тост?
Взгляды присутствующих обратились на Степу.
Почему-то все считали, что писатель должен уметь говорить тосты лучше других.
– Ой, блин!.. – притворно вздохнул тот. – Всегда Степа, Степа, Степа… Ну слушайте. – Он встал, поднял рюмку, выдержал эффектную паузу. – В общем, так. Этот год хорошо кончается. Вот мы тут сидим, поем, нам всем хорошо. Нам всегда было хорошо вместе. – При этих словах он взглянул на Ольгу. – Итак, пусть и в Новом году нам будет так же хорошо, как и в последние часы старого – и даже еще лучше!
Он чокнулся со всеми и лихо опрокинул рюмку в рот.
Потом Николай отобрал у Степы гитару, и они прекрасно спели на два голоса «Разожги во мне огонь». Но не успели они закончить песню, как Татьяна взглянула на часы и воскликнула:
– Боже, уже без пяти! Коля, неси шампанское!
Николай поспешно принес из кухни запотевшую зеленую бутылку. Татьяна включила телевизор.
На экране возник седой красномордый мужик – президент. Было заметно, что он уже изрядно «поздравил» свой народ и держится только чудом. Из динамиков донесся его голос:
– Ну… Дорогие, понимаешь, россияне!..
Николай на правах хозяина пытался открыть шампанское с наименьшим ущербом. Наконец ему это удалось – и как раз вовремя. В тот момент, когда золотистый шипучий напиток полился в фужеры, пьяная физиономия президента пропала с экрана, а на ее месте возникли часы и начали отбивать время.
Полночь.
Степа сказал:
– Новый год только что наступил. Пусть нас сначала самый маленький поздравит.
– Ну, Катька уже спит, – ответила Татьяна, – так что пускай Родя…
Родя с Вовкой играли под столом.
– Эй, Родион! – позвал Николай. – Ты где?
Малыш поспешно вылез из-под стола и сказал:
– Спокойной ночи!
Похоже, он забыл, что сегодня праздник. А может, просто перепутал от волнения.
Николай засмеялся:
– Вот так новогодний тост!
Все засмеялись. Родя от обиды готов был заплакать, и Степа поспешил ему на помощь:
– Ну, ты чего, Колян! Парень пошутил, надо же понимать такие вещи!
– Ну конечно, пошутил, – поддержала Татьяна, бросив на мужа укоризненный взгляд: мол, вот, обидел племянника на праздник. – С Новым годом, Родя!
– С Новым годом, – ответил Родя и с облегчением засмеялся.
* * *
Полгода назад Николай подключился к кабельному телевидению. Обычно ему нравилось смотреть шестнадцать каналов, но сегодня все словно сговорились. По всем каналам передавали одно и то же – старые песни в новой аранжировке. Поэтому Николай выключил телевизор. Степа вновь завладел гитарой и предложил спеть Роде. Малыш спел «Бутерброд с собакой» и «Дело было в штате Оклахома», а потом удивил всех, исполнив хард-роковую «Деревянные церкви Руси», которую успел выучить неизвестно где и когда.
К двум часам ночи голоса охрипли от бесконечного пения и приличного количества выпивки, а пальцы у Степы и Николая распухли и болели от струн. Тогда Николай поставил инструмент в угол, и дальше пошли просто разговоры. Степа принялся травить байки из своей московской жизни.
Эти байки, совершенно неправдоподобные, Степа рассказывал настолько серьезно, что нельзя было не поверить. И слушатели на всякий случай верили. Все равно проверить их не представлялось возможным.
– Я там на Новый год, было дело, Дедом Морозом подхалтуривал, – рассказывал Степа. – В фирме мне выделили мешок, бороду и Снегурочку… ничего смешного, кстати. Смеяться потом будете.
Ну, так и вот. Идем как-то в адрес. Открывает чувак лет семи – приколись, в косухе и с гребнем на голове. Ни хрена ж себе, думаю, куда родители этого щенка смотрят? Не, ну такой сопляк – и уже панкует! А тут и родители выходят – оба в коже и с гребнями. У мамочки еще во-от такая крысятина на плече сидит, величиной с французского бульдога.
– О времена, о нравы, – заметил Николай.
– Но по мне, так лучше уж дети-панки, чем вундеркинды, – продолжал Степа. – Помню, поздравляли мы этакого заморыша лет шести, в очках и в строгом костюмчике. Ну, попросили мы его, как водится, стишок рассказать – ну, там, «здравствуй, гостья-зима», или еще что-нибудь. А он вдруг выдает:
Я женщину одну любил
Тому назад лет двадцать.
Но у нее был муж дебил,
И нам пришлось расстаться…
И так далее, всего минут на сорок. Представляете, да? Чего такому дарить – хрен же его знает. Ну, запускаю я руку в мешок, вытаскиваю первое, что попалось. Оказалось – букварь. Ну ничего, красивый букварь. Не то что те уроды, по которым мы учились…
Степа сделал паузу.
– Ну, а вундеркинд-то что? – нетерпеливо спросил Николай.
– А что вундеркинд? Смотрит на меня из-под очков и спрашивает: «Ну ты чего, дед – совсем? Я ж тебя просил китайско-русский словарь и полное собрание сочинений Шопенгауэра в оригинале, а ты чего принес? Эх, ты…»
Все расхохотались.
– Нет, это-то еще ничего, – сказал Степа, когда смех затих. – Там всякое бывало, конечно – всего не расскажешь. Особенно здесь.
– Почему? – удивилась Татьяна.
– Ну, здесь же дети.
– Ну, ты и сказанул! – усмехнулся Николай. – Дети сейчас в некоторых вопросах грамотнее нас.
– Вообще-то да, – согласился Степа. – Дети сейчас – ого! Взять хоть тех же панков или вундеркиндов. Киндер-сюрпризы, мать их так…
– Степа! Не выражайся, пожалуйста, здесь дети, – напомнила Татьяна.
– Ничего, ничего. Они сейчас грамотные… Так вот. Идешь по улице – в шубе и бороде, потому что переодеваться некогда – а тебе вслед кричат: здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты! Ты подарки нам принес… хм… сами понимаете. Ну, и шуточки у них соответственные. То водой из пистолета окатят – прямо на улице, когда мороз двадцать градусов, то еще что-нибудь… А то один раз в адресе. Девочка, этакий ангелочек – синие глазки, светлые кудряшки – говорит так – сладко, чуть дыша: «Дедушка Мороз, протяни вперед ручки и закрой глаза». Я, как дурак…
– Почему – как? Даже обидно, – вставил Николай.
– Я, как дурак, делаю все, как она говорит, – продолжал Степа, пропуская выпад Николая мимо ушей. – Ладно. Слышу – щелк! Открываю глаза – ни фига себе, у меня руки уже в браслетах! Ну, то есть, в наручниках. Девочка в осадок выпадает от смеха. Папаша ее тут же стоит, весь красный от смущения: «Вы уж извините, – говорит, – я в милиции работаю, каждый вечер на жене тренируюсь наручники надевать. Вот дочка и насмотрелась».
Николай, Ольга и Татьяна уже стонали от смеха. Ольга хохотала так, что ее очки упали в салат.
– Степка, хватит! – стонала она, вытирая слезы. – Перестань! Ты меня убьешь!
– Да это еще ерунда, – ответил Степа. – А однажды случай был… – И он перешел к следующей байке.
* * *
Наконец Николай сказал, что хватит ржать, иначе они все лопнут. Степа не возражал – его запас «случаев из жизни» уже подошел к концу. По крайней мере, на сегодня.
Все перекурили, чтобы немного успокоиться. Степа рассказал о своей новой повести, затем они с Николаем заспорили о том, что лучше – компьютер или пишущая машинка. Степа утверждал, что у машинки есть по крайней мере два неоценимых достоинства: во-первых, не зависишь от отключения электричества, а во-вторых, не так сильно устают глаза. Николай возражал, что на этом все ее достоинства начинаются и заканчиваются («уж ты мне поверь, как программисту!»). А потом, без всякого перехода, разговор переключился на то, что в последние несколько лет в Похмелецке стало происходить слишком много жутких и странных событий. Например, прошлой зимой – как раз под Новый год – на вокзале погибли двое мужчин.
Они погибли как-то странно. Одного в буквальном смысле разорвало пополам, а второго – опять же в буквальном смысле – размазало по стене, как какого-нибудь комара по бамперу автомобиля.
Эти двое были нездешними. В Похмелецке о них и об их смерти ходили разные сплетни – одна другой круче. Одни полагали, что эти люди были здесь просто проездом и их смерть была чистой случайностью, другие считали их некими сверхсекретными агентами, чуть ли не из ЦРУ, но подавляющее большинство сходилось на том, что это были террористы. Утверждали, что у них было взрывное устройство нового типа – очень маленькое, совершенно бесшумное и невероятно мощное. По каким-то причинам оно сработало раньше, чем его успели заложить. И взрыв разорвал пополам одного террориста, а взрывная волна размазала по стене второго.
А где-то года три назад в Похмелецке появился сексуальный маньяк, насилующий и убивающий трехлетних девочек. Все тогда подозревали молодого парня, работающего нянечкой в детском саду… но всеобщему удивлению не было предела, когда выяснилось, что убийца и насильник – работник местного гороно Моисей Соломонович Трахтенберг.
А сейчас у Николая ни с того ни с сего появилось ощущение, что надвигается нечто гораздо более страшное, чем террористы или сексуальный маньяк-педофил.
То, чему нельзя найти никакого разумного объяснения.
Откуда такое ощущение – Николай не знал. Да, честно говоря, и не хотел знать.
В половине четвертого Ольга сказала, что ей пора домой. Степа спросил:
– Тебя подвезти?
– А ты в состоянии ехать? – ответила Ольга вопросом на вопрос.
– Да я хоть в космос! – рассмеялся Степа. – Так ровно поеду – ни один выблядок не привяжется!
И опять на мгновение Ольге показалось, что Степа превратился в мертвого Олега. Но это длилось только секунду. «Наверное, я просто выпила лишнего, – подумала Ольга. – Это бывает».
– Родион! – крикнула она. – Одевайся, пойдем!
– Куда? – удивился Родя.
– Ну как это – «куда»? – усмехнулась Ольга. – Домой, куда же еще!
* * *
Степа остановил «Зверюгу» у Ольгиного дома. Родя спрыгнул с мотоцикла и сразу побежал в подъезд.
– Ну ладно, пока, – улыбнулся Степа из-под стекла шлема. – Еще раз с Новым годом…
– Может, ко мне зайдешь? – тихо спросила Ольга. – Посидим, кофе попьем, туда-сюда…
– Можно, – ответил Степа. – От таких предложений не отказываются.
Он снял шлем, убрал ключ от зажигания в карман и вошел вслед за Ольгой в подъезд. Дверь закрылась за ними, оставив темноту новогодней ночи снаружи.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В новогоднюю ночь на улицах курсировали усиленные милицейские патрули. В семь часов утра лейтенант Кистенко возвращался домой, слегка выпивший и в ужасном настроении. У всех нормальных людей праздник, а он вынужден был болтаться по улицам, как черт знает кто!
Когда закончилось дежурство, водитель поинтересовался:
– Тебя до дому подкинуть?
– Спасибо, – ответил Кистенко, – я пешком постою.
Экипаж рассмеялся. Кистенко вылез из патрульной машины, закурил и пошел.
На проспекте Ленина он увидел толпу молодых парней в одинаковых кожаных куртках. Из-под их шапок выбивались длинные волосы. Металлисты, неприязненно подумал лейтенант. Наслушаются музыки своей долбаной, этих своих воплей… а потом начинается мелкое хулиганство или еще какие-нибудь нарушение законов… а нам потом ловить этих придурков…
Металлисты были в стельку пьяны. Особенно выделялся один низкорослый парень, пытавшийся уцепиться то за одного своего приятеля, то за другого, и то и дело падавший. В конце концов он упал, треснувшись лицом об лед так, что его ноги подскочили чуть ли не на метр вверх.
– О, господи! И вполовину не могут сделать, как надо, – невразумительно проворчал парень. И разразился таким потоком виртуозной матерщины, что даже видавший виды Кистенко усмехнулся.
Парень поднялся, все еще матерясь и вытирая нос, из которого так и хлестала кровь. Кто-то дал ему сигарету, которую парень смог прикурить только с третьей или четвертой попытки – похоже, вместо одной сигареты он видел три, если не все пять. Металлисты постояли, покурили, затем завопили грубыми хриплыми голосами: «Там, где мы идем – взгляд палача» – и пошли дальше.
Кистенко подумал, не прицепиться ли к ним, и решил, что этого делать не стоит. Во-первых, сегодня – Новый год. Во-вторых, его смена уже закончилась. В-третьих – и это была самая веская причина – металлистов было слишком много, десять или двенадцать человек, а Кистенко был один. Без рации и «пушки». Рация осталась в машине, а табельный ствол он сдал перед уходом в оружейную. Он сплюнул и пошел дальше. Внезапно он чуть не споткнулся о неизвестно откуда взявшуюся черную беспородную кошку.
– Что за черт?
Кошка пронзительно мяукнула и стала тереться о ботинки Кистенко.
– Брысь, еб твою мать! – крикнул лейтенант и пнул ее. – Без тебя проблем хватает!
Кошка снова мяукнула, сверкнула зелеными глазами и растворилась в темноте. Кистенко стало неуютно. Мало того, что черная кошка перешла ему дорогу – она бросилась ему под ноги! Она терлась о его ботинки!
Но потом он выкинул это из головы. Просто устал, да еще выпил – вот и лезет в голову всякая чушь. Выспаться – вот и все, что ему нужно. Дойти домой и лечь спать…
Он услышал треск мотоцикла в тот момент, когда собирался переходить проспект. Тоже проблема, подумал лейтенант. Байкеры, шмайкеры… по сути, те же металлисты, только более быстрые, а потому в сто раз опаснее. Скоро начальство натравит на ихний байк-клуб ОМОН, и тогда дерьма в Похмелецке будет поменьше.
Среди милиционеров байк-клуб считался рассадником наркомании, СПИДа, проституции и всех видов преступлений.
Треск мотоцикла нарастал, превращаясь в рев. Лейтенант обернулся – и застыл, не веря своим глазам.
Мотоцикл ехал сам по себе.
– Говорили же мне, последняя всегда лишняя, – пробормотал Кистенко себе под нос и повернул обратно, чтобы переждать эту чертовщину на тротуаре. Конечно, это галлюцинация, не может быть ничем иным, кроме галлюцинации, но с другой стороны – черт его знает…
Мотоцикл ударил Кистенко в спину. Кистенко упал. Мотоцикл перелетел через него, и в неверном свете уличных фонарей лейтенант рассмотрел странный знак на бензобаке.
Собачья голова и надпись «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА».
Кистенко попытался встать –
(оооох мать твою как больно сильно он меня надеюсь что все в порядке что ничего не сломал)
но в этот момент «Быстрая Зверюга» развернулась и снова понеслась на него.
Нечеловеческим усилием Кистенко заставил свое тело передвинуться в сторону. Мотоцикл промахнулся.
А ведь где-то я уже его видел, подумал Кистенко. Этот цвет – звезды на темном фоне, этот знак…
Но думать уже не было времени. «Быстрая Зверюга» вновь развернулась и понеслась.
– Господи, помоги! – прошептал Кистенко. – Господи, я жить хочу! Я никогда больше не буду цепляться к водилам… и штрафовать тоже никогда не буду… никогда, Господи… ни…
Он не успел закончить молитву.
За его спиной «Быстрая Зверюга» встала на дыбы, подскочила, как на трамплине, хотя улица была абсолютно ровной, и наконец добралась до своей цели.
Удар был настолько сильным, что голова лейтенанта Кистенко отделилась от туловища, взлетела в воздух, словно сюрреалистический баскетбольный мяч, упала на заснеженную дорогу и откатилась в сторону.
Обезглавленное тело, из шеи которого били два фонтанчика крови, сделало само по себе еще несколько шагов, затем рухнуло на дорогу, немного подергалось и замерло. Кровь еще выплескивалась из шеи быстрыми сильными толчками, но эти толчки становились все слабее, все реже…
«Зверюга» остановилась. Мотор заглох. В наступившей тишине было слышно, как снег заскрипел под чьими-то тяжелыми ботинками, как кто-то напевает песенку из репертуара ранних «Роллинг Стоунз» – «Шестьдесят шестое шоссе»…
Неизвестный остановился над телом, несколько минут назад принадлежащим лейтенанту Кистенко, а теперь превратившимся в бесполезную кучу мяса и костей.
– Ну вот и все, – прошептал этот некто. – Спокойной ночи, выблядок!
Неизвестный, снова напевая, отошел в сторону. Через несколько секунд вновь раздался треск мотоцикла.
Только теперь он удалялся.
Оперуполномоченный уголовного розыска старший лейтенант Ильнур Фаттахов, татарин по происхождению, сидел у себя в кабинете, злой на весь белый свет. Ему было поручено раскрытие убийства Александра Кистенко.
«Черт бы побрал этих бандитов! – думал Ильнур. – Подкинули в самом начале года – «мокрый глухарь»… И ведь самое обидное, что отказать нельзя».
Да, отказать в возбуждении уголовного дела было и в самом деле нельзя. И дело было не в том, что это убийство на суицид не тянуло. Если бы этот Кистенко был не ментом, а обычным гражданином – Ильнур, как истинный опер, умудрился бы доказать, что он оторвал голову сам себе, или даже умер от естественных причин. Но он был лейтенантом милиции, вот это было обиднее всего. А если где-то гибнет мент – остальные должны сломя голову бросаться на поиски его убийцы. И рыть носом землю до тех пор, пока не найдут.
Но все это было не более чем традицией – то, что бандиты, которых ловил Ильнур, называли «понятиями». А Ильнур ценил эти традиции не слишком высоко. Ровно в половине седьмого вечера он запирал свой кабинет и уходил домой. Он играл в группе «Деффект» на соло-гитаре и считал музыку важнее работы. В милицию он пошел только потому, что после юридического колледжа податься было больше некуда. Ни на одну операцию он не выезжал, и к раскрытиям относился спустя рукава. Однако его имя регулярно появлялось в каждом приказе на поощрение.
Весь секрет был в том, что Ильнур Фаттахов хорошо умел писать справки. А как говорил Глеб Жеглов, «грамотная бумажка в нашем деле дорого стоит». Ильнур любил цитировать эту фразу при всяком удобном и неудобном случае.
Три года назад, когда Ильнур только пришел из юридического колледжа в милицию, на бумажную работу ему было абсолютно наплевать. Ему было лень сидеть и строчить. И однажды он умудрился раскрыть дело о сексуальном маньяке – им оказался Моисей Соломонович Трахтенберг, работник похмелецкого ГОРОНО.
К сожалению, раскрытие шло в ущерб бумажной работе. А с точки зрения высокого начальства преступление не считалось раскрытым, если в деле не было соответствующих справок. Поэтому начальник вызвал Ильнура к себе на ковер и долго сношал за разные крупные и мелкие провинности, при этом не забывая внушать, что бумажки всего важнее.
Совершено обалдевший Ильнур вернулся домой и всю ночь писал справки. Под утро дело достигло объема двух с половиной томов Большой Советской Энциклопедии, и молодой опер понес свой скорбный труд начальству.
По дороге он случайно проходил мимо того места, где шла перестрелка между операми и каким-то отморозком. Ильнур доблестно ринулся на помощь коллегам, забыв о том, что накануне сдал табельный ствол в оружейку. В качестве щита он держал перед собой дело – продукт бессонной ночи.
Отморозок выстрелил. Пуля прошила толстую папку почти насквозь и застряла где-то на последних страницах. Будь в папке парой справок поменьше, музыкант-опер Ильнур Фаттахов закончил бы свой творческий путь, так и не успев его толком начать.
После этого случая Ильнур внезапно во всей полноте уяснил себе всю пользу справок и справедливость высказывания капитана Жеглова. С тех пор он только и делал, что сидел в кабинете и писал бумажки вроде: «Связи потерпевшего отработаны, свидетели опрошены, подозреваемые доказали свое алиби – короче, все мероприятия проведены. Вот только преступник, зараза, почему-то не пойман. Даже не установлен».
Если же преступника каким-то чудом удавалось установить, оперуполномоченный Фаттахов спокойно ехал и задерживал его, после чего с чистой совестью писал очередную справку и отдавал дело следователю.
Звание старшего лейтенанта Ильнур получил именно за грамотное ведение бумажной работы. Но в последнее время он встал все чаще задумываться о том, что надо бы послать подальше милицейскую карьеру. Надоело. И так друзья уже косо смотрят…
Он оторвался от своих мыслей и взглянул на часы. Черт, еще только полпятого, до конца работы еще чертова уйма времени… Ладно, подумал Ильнур. Посмотрим пока, что новенького нам господин начальничек подкинул. Наверняка какое-нибудь говно – чего еще ждать после праздника?
Ильнур прочитал лежащую перед ним бумагу.
Так и есть. «В связи с обнаружением рядом с трупом следов мотоциклетных протекторов приказываю проверить всех владельцев мотоциклов на причастность к убийству».
В кабинет Ильнура заглянул коллега, капитан Александр Бояринцев.
– У тебя есть бумага? – спросил он. – Одного козла допрашивать надо, а листы чистые кончились.
Ильнур протянул ему несколько чистых листов.
– Спасибо… А ты с чем маешься?
– Да вот… – Ильнур помахал в воздухе предписанием высокого начальства. – Слыхал небось, мента переехали?
– Еще бы, – усмехнулся Бояринцев. – Всех на уши поставили с этим делом… А чего такое?
– Его же вроде как штук пять байков задавило, – сказал Ильнур. – Вот мне и написали: проверь, мол, всех владельцев мотоциклов. А их у нас в городе как собак нерезаных! А покажи эту бумажку кому постороннему – так потом сказки будут появляться: «Жили-были три брата. Двое умных, а третий – милиционер…»
Бояринцев опять усмехнулся:
– Ладно, не пыли, начальству виднее.
– Высокому начальству.
– Вот-вот. Оно на то и высокое – высоко сидит, далеко глядит…
Опера посмеялись.
– Ну ладно, пошел я этого гада колоть, – вздохнул Бояринцев.
– А чего он сделал-то? – поинтересовался Ильнур.
– Да женушку свою по пьянке бутылкой по башке приласкал, и черепушку проломил. А сам в отказ пошел.
– А как с доказухой?
– Да какая, в жопу, доказуха? Свидетелей-то нет.
Бояринцев стрельнул у Ильнура сигаретку и ушел. А Ильнур достал ручку и, положив перед собой лист бумаги, начал усердно писать.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Они кончили заниматься любовью и, совершенно вымотанные, оторвались друг от друга. Ольга, то ли смеясь, то ли плача, вздохнула:
– Примета такая есть – как Новый год встретишь, так его и проведешь… Что с нами дальше-то будет, а, Степашка?
– Не знаю, – ответил Степа. – Но что-нибудь будет, это уж точно… – Он встал.
– Ты куда? – встревожилась Ольга.
– Я сейчас, только сигареты возьму, – сказал он и вышел в прихожую. Взяв сигареты из кармана куртки, Степа вернулся, сел на край кровати и закурил.
Ольга поднялась и села рядом, обняв его за плечи.
– Слушай, Степа, – вдруг сказала она, – может, останешься у меня?
– Предлагаешь пожениться?
– Да нет. Просто поживем пока вместе. Если все будет хорошо – поженимся. А если нет – значит, не судьба… Ты как?
– Я-то всегда за, – ответил Степа и запустил пальцы в ее волосы. – Олюня! Я ж все эти семь лет знаешь как по тебе мучился! Думаешь, почему я именно в писатели подался?
– Почему?
– Потому что когда пишешь, можно ни о чем другом не думать. Вот я и старался писать без перерыва. А то, как закончишь повесть – так все снова в голову и лезет. Как ты меня отшила, ничего не объясняя, как потом за байкера своего замуж вышла… Кстати, где этот байкер сейчас?
– Погиб в середине ноября, – сказала Ольга с непонятной интонацией.
– А что такое смерть? Ты можешь это сказать? – неожиданно спросил Степа. – Нет. Ты не можешь, я не могу. И никто не может. Может быть, это просто переход в другое состояние? Скажем, гусеница превращается в куколку, потом – в бабочку… Так может, смерть – это такое же превращение? Как сказал Эдгар По: «Метаморфоза гусеницы известна нам, но не самой гусенице». Лично я думаю, что нет такого понятия, как «конец». Всякий конец обычно оказывается началом чего-то нового. И если ты сможешь принять это – значит, ты сможешь спокойно жить.
– Кстати, ты его мотоцикл купил.
– Ни фига ж себе! – удивился Степа. – Тесен мир, блин… Вот ведь как бывает… А кстати, что это за фамилия такая странная – Поган? Еврей, что ли?
– Молдаванин, – ответила Ольга.
Теперь Степе стало понятно, откуда у человека, продавшего ему «Зверюгу», такой странный акцент, похожий одновременно и на кавказский, и на украинский.
А еще он вспомнил фотографию прежнего владельца «Зверюги». Тогда лицо показалось ему знакомым, и теперь он вспомнил.
Когда Ольга отшила Степу семь лет назад, он решил поговорить с ее новым парнем. И поговорил. Их разговор, как это часто бывает в таких ситуациях, закончился дракой.
Просто удивительно, как человеческий мозг стремится избавиться от неприятных воспоминаний!
– Ну ладно, – сказал Степа, раздавив в пепельнице окурок. – Царствие ему, как говорится, небесное. А мы живем… – Он смачно зевнул.
– Ты еще хочешь меня? – спросила Ольга.
Степа снова зевнул:
– Извини, я спать хочу невыносимо! Помираю просто…
– Ну, давай спать. Только, это… ты все-таки у меня останешься? Или как?
– Или как, – ответил он и рассмеялся. – Конечно, останусь, что за вопрос! Только надо будет завтра домой съездить, машинку да рукописи забрать… – Он растянулся под одеялом. – Ну чо, мы спать будем? Или с кем?
Ольга улыбнулась, положила голову Степе на грудь, и вскоре они оба заснули.
Степе приснился кошмар.
То есть сначала ничего кошмарного в его сне не было. Ему снилось, что они с Ольгой летят на «Быстрой Зверюге» сквозь зимнюю ночь. Степа высадил Ольгу у Дворца Детского Творчества и поехал кататься по городу без всякой цели. Это было непередаваемое ощущение, близкое к наслаждению, получаемому от физической близости. Но в какой-то момент Степу остановил гибэдэдэшник, и сон стал неприятным.
Это был тот самый лейтенант, который прицепился к Степе неделю тому назад.
– Что у тебя за номер? – спросил он.
Степа открыл было рот, чтобы ответить, что с номером все в полном порядке, но тут, как часто случается во сне, он увидел себя стоящим позади «Зверюги».
Вместо номерного знака на ней красовалась табличка с английской надписью: «Fuck you».
– С тебя штраф за фальшивый номер, – сказал гибэдэдэшник. – Сто минимальных оплат.
И с этого момента Степин сон из просто неприятного превратился в по-настоящему кошмарный.
Гибэдэдэшник внезапно исчез, а Степа увидел, что на «Зверюге» сидит незнакомый байкер. Незнакомый? Ну, не совсем. Его лицо было скрыто в тени, но фигура кого-то напоминала Степе.
– Эй, ты чего?! – крикнул Степа. – Чего ты тут забыл?!
– А шо? – осклабился байкер. – Шо ты бушуешь?
– Это мой байк, – заявил Степа, но уверенности у него поубавилось.
– Ни хрена, браток. Это мой байк, – ответил байкер с жутким молдавским акцентом. В этот момент тень отступила с его лица, и Степа увидел, что в седле «Быстрой Зверюги» сидит разлагающийся труп.
Из-под куртки мертвого байкера доносилась возня и писк, и Степа понял, что вся грудная клетка мертвеца набита крысами. «Господи, они его едят! – подумал Степа. – Слава богу, что я этого не вижу».
Он не видел крыс, но легче от этого не стало. Степа понял, кто сидит на его мотоцикле.
Перед Степой был Олег Поган.
Его соперник и прежний владелец «Быстрой Зверюги».
– Хреново, шо этот выблядок тебя нагрел? – сочувственно спросил мертвец. – Ну, ничего. «Зверюга» знает, шо с этим нужно делать. Она обо всем позаботится.
– Ты это о чем? – спросил Степа. Но, похоже, он прекрасно понимал, о чем идет речь.
– Теперь ты наш, – сказал Поган с той же странной сочувствующей интонацией. – Добро пожаловать в клуб «Быстрой Зверюги». Вход бесплатный. Членский взнос – твоя душа.
Степа увидел, что их окружают люди… мертвецы. Разлагающиеся трупы. Несколько байкеров… маленькая девочка в почерневшем платьице, с совершенно сгнившим лицом… тот же самый гибэдэдэшник… теперь его голова была оторвана, и он держал ее в руках…
– У нас как в отеле «Калифорния», – добавил Поган. – Сюда можно поселиться, но отсюда еще никто не съезжал.
– Что за черт?! – выкрикнул Степа. – Что ты несешь?!
– Я тут ни при чем, – пожал плечами Поган. – Ты сам выбрал. Как говорят торгаши, ты платишь деньги и выбираешь то, что тебе по вкусу. Что ты покупаешь – тем и владеешь. Ты заплатил взнос, и ты принят.
Мертвецы жутко захохотали. От их смеха Степа напрягся, вздрогнул…
…и проснулся, едва сдерживая крик. Все его тело покрылось холодным потом, а сердце колотилось, как взбесившийся мотор. Часы на тумбочке у изголовья кровати показывали девять утра.
А рядом, безмятежно улыбаясь, спала Ольга.
Полежав некоторое время, Степа понял, что сегодня ему уже не заснуть. Он сел на край кровати. Пригладил волосы обоими руками. Закурил. И подумал о том, что греческий коньяк, смешанный с шампанским и портвейном – не такое уж хорошее дело. После такого «коктейля» начинают сниться кошмары с привидениями, зомби и прочим дерьмом.
Степа попытался вспомнить свой сон, но тот ускользал, как вода сквозь пальцы, смазанные жиром. Отчетливо вспоминался только мертвый гибэдэдэшник, держащий в руках собственную голову, словно конферансье из булгаковского «Мастера и Маргариты».
(…отдайте мою голову…)
– А, к черту! – прошептал Степа вслух. И встал. Поискав по комнате, он нашел фломастер, оторвал от пачки «Честерфилда» верх, написал на нем: «Сейчас вернусь. Я тебя люблю! Степашка» – и начал одеваться. Через пятнадцать минут он вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь, стараясь производить при этом как можно меньше шума.
На проспекте Ленина Степа неожиданно увидел толпу. Проезжую часть перекрыли машины «скорой помощи» и милиции.
Увидев Степу, один из милиционеров поднял руку – «остановись»!
Степа нажал на тормоз и прокричал, подняв стекло шлема:
– В чем дело?
– Ничего особенного, – ответил милиционер, стараясь перекричать рев «Зверюги». – Дорожно-транспортное происшествие, вам придется объехать.
Двое санитаров загружали носилки в «Рафик» с красной полосой на борту. То, что на них лежало, было полностью накрыто простыней.
Одного взгляда хватало, чтобы определить – на носилках лежит труп. Это зрелище еще можно было стерпеть. Но то, что Степа увидел после этого, потрясло его до глубины души. Он чуть не потерял сознание.
Милиционер поднял с земли человеческую голову и положил в микроавтобус рядом с телом.
Степа затравленно огляделся.
На этом месте неделю тому назад его остановил гибэдэдэшник – в тот вечер, когда он купил «Быструю Зверюгу».
На этом же месте он побывал во сне.
Внезапно где-то рядом ему послышался чей-то голос
(теперь ты наш)
с жутким
(ты заплатил и выбрал)
молдавским акцентом.
– Бред! – прошептал Степа. – Не верю я в эту хреновину, мать вашу!
Он прибавил газу и поехал прочь от этого проклятого места. Сначала он думал, что поедет прямо домой, но потом решил, что это не самая лучшая идея – в его-то состоянии…
Лучше просто проехаться по городу, благо машин в новогоднее утро немного.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Был миг, ты верил в знак удач –
Ведь ты был молод и горяч! –
Но твой двойник мчал навстречу тебе.
Он был свободен, как и ты…
Никто не крикнул: «Тормози!» –
Такой приказ неизвестен судьбе…
Группа «Ария»,
«Герой асфальта».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Степа забрал из своей квартиры пишущую машинку и все рукописи, упаковал все это добро в сумку и собрался уходить.
– Куда это ты собрался? – удивленно спросила мать.
Степа удивился не меньше:
– А разве я тебе не сказал? Мы с Олей решили жить вместе. Если все будет хорошо – наверное, поженимся.
– А кто такая эта Оля? – спросила Анна Васильевна.
Степа улыбнулся, глаза его потеплели.
– Это Коляна Ярова сестренка, – сказал он. – Моя первая любовь. Да ты ее помнишь, наверное?
Анна Васильевна задумалась.
– Это не та… ты за ней ухаживал, когда в школе учился, так?
Семь лет назад Степа был самым счастливым из всех живущих на земле парней – во всяком случае, так ему казалось. Каждый день в половине четвертого он уходил из дома в половине четвертого, чтобы успеть встретить Ольгу у музыкального училища. Это продолжалось чуть больше трех месяцев… до тех пор, пока Степа не попал в больницу.
В больнице он пролежал всего три недели, но даже этого небольшого срока оказалось достаточно, чтобы все переменилось к худшему. Выйдя из больницы, Степа сразу же побежал к Ольге домой. Вернулся он оттуда очень скоро, мрачный, как целый взвод милиционеров, ни на какие вопросы отвечать не желал. Закрылся в своей комнате и, как показалось Анне Васильевне, долго плакал там.
А ведь именно тогда он и изменился, вдруг подумала мать. Стал таким… таким… ну, в общем… таким, как сейчас.
Степа стал слишком циничным. Слишком грубым. О высоких чувствах с тех пор отзывался либо с ненавистью, либо пренебрежительно. Однажды Анна Васильевна случайно услышала, как ее сын говорит приятелю: Ты в курсе, что такое «любовь, которая сильнее смерти»? Это когда под окном несут покойника, а у него стоит выше подоконника!
Шутка покоробила Анну Васильевну, но она и виду не подала, что услышала это. Она решила, что все мальчики должны пройти через такой период. Степа, как ей казалось, не был исключением.
Но она ошиблась. За эти семь лет Степа ни разу не встречался ни с одной девушкой, никому из них не звонил. А если находилась такая девушка, которая сама звонила ему – Степа разговаривал с ней очень грубо, кричал на нее так, что даже Анне Васильевне становилось жутковато. А в конце таких разговоров он прямо-таки рычал: «Не смей мне больше звонить, тварь поганая! Не смей, сука! Нет у меня для тебя времени!»
И вот теперь он приходит домой и заявляет, что будет жить с Ольгой – с той самой Ольгой … «О боже! – подумала Анна Васильевна. – И это мой сын? Не верится даже… Мой сын… Неужели он все еще ее любит?»
Анна Васильевна внезапно обнаружила, что совершенно не узнает родного сына.
– Оля ведь замужем была? – спросила она.
– Да, – ответил Степа.
– И ребенок у нее есть?
– Да, – повторил Степа. И больше ничего не добавил.
Он хотел было объяснить матери, что это ему не мешает, что он готов принять Родю, как родного сына, но промолчал. Сдержался в последний момент. Пусть мать добирается до этого сама. Степа был очень молод, но в свои двадцать два года он уже прекрасно понимал, что некоторые вещи мужчины должны держать при себе.
– Ты прямо сейчас поедешь? – спросила мать.
Степа снова улыбнулся, но это была уже совсем другая улыбка – жесткая и очень неприятная:
– Ага. На «Зверюге» за десять минут доберусь!
Что-то изменилось. То ли солнце за окном закрыло облако, то ли еще что-то произошло – но что-то изменилось. Анна Васильевна не понимала, в чем дело, но чувствовала – изменился Степа. Ей показалось, что она говорит не со своим сыном, а с совершенно посторонним человеком.
Причем это был не тот человек, с которым приятно общаться.
– Слушай, Степа, – осторожно сказала она. – Может, не стоило тебе этот мотоцикл покупать?
– Это почему? – Лицо Степы внезапно стало неприязненным. – Что еще за навороты?
Анна Васильевна вздохнула.
– Ты стал каким-то другим, – сказала она. – Раньше ты таким не был. Таким… слишком грубым…
– Я просто повзрослел, – ответил Степа. – Сама этого хотела. И давай больше не будем это обсуждать… Ну, я поплыл, – сказал он после небольшой паузы. – Еще раз с Новым годом тебя, – добавил он как-то слишком поспешно, чтобы сгладить внезапно возникшую неловкость.
Анна Васильевна улыбнулась.
– Пока, Степа! Вы приходите с Олей как-нибудь!.. А, телефон ее на всякий случай оставь. А то мало ли что…
Степа продиктовал телефон квартиры Яровых, поцеловал мать и ушел, оставив ее в раздумье.
Оказывается, незаметно Степа стал совсем взрослым. Вот он уже живет с женщиной старше него на три года – и это несмотря на то, что у нее есть ребенок, причем не от кого-нибудь, а от его соперника…
С одной стороны, эти изменения нравились Анне Васильевне. А с другой – совершенно не нравились. Не нравилось это новое, злобное выражение в глазах сына. Не нравилось, с какой теплотой он говорил о своем мотоцикле. О «Быстрой Зверюге». Не нравилось, как потемнело его лицо в тот момент, когда она сказала, что не стоило покупать этот мотоцикл… Казалось, в этот момент он готов был взорваться, как водородная бомба.
Он сказал: «Я просто повзрослел. Ты сама этого хотела». И это была правда. Она ведь не раз спрашивала Степу: «Когда же ты повзрослеешь?» Ей всегда хотелось, чтобы ее сын стал наконец по-настоящему взрослым. Но она никогда не думала, что это будет выглядеть так.
Анна Васильевна впервые в жизни спросила себя: по душе ли ей то, что происходит со Степой?..
Степа вошел в подъезд, поднялся на второй этаж и остановился перед дверью Ольгиной квартиры. Прежде чем нажать на звонок, он посмотрел на табличку с номером и невольно улыбнулся. Под номером были выгравированы слова «Добро пожаловать!» Степа вспомнил старую шутку: «»У каждого свой способ веселиться», – сказал черт, влезая голой задницей в крапиву…»
Он выбросил окурок в пролет и нажал на звонок.
Из-за двери раздался быстрый топот, и голос Роди спросил:
– Кто там?
– Мама дома? – ответил Степа вопросом на вопрос.
– Дома, – ответил Родя и открыл дверь. – Она только что встала.
Сообщив это, малыш убежал.
Степа снял куртку, разулся и заглянул в комнату Валентины Фоминичны.
– Здравствуйте, – сказал он. – С наступившим вас!
– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо ответила женщина. – А я вас помню, молодой человек! Значит, поживете пока у нас?
– Получается, что так, – ответил Степа. – Пока поживем, а дальше видно будет.
Похоже, Ольга уже успела рассказать все своей матери… когда, интересно? Ведь Родя сообщил, что «мама только что встала»… Хотя для шестилетнего мальчишки «только что» и «час назад» особой разницы, наверное, не имеют…
Когда-то Степа довольно часто бывал в доме Яровых. Валентина Фоминична относилась к нему с явной симпатией, но за этим скрывалось что-то еще. Какая-то настороженность. Степа был уверен – все матери проявляют такую настороженность по отношению к молодым парням, интересующимся не столько ими самими, сколько их дочерьми. Мать девушки смотрит на такого парня с опаской, потому что у парня между ног болтается то, что однажды способно лишить девушку невинности. Рано или поздно возможное превращается в действительное… а можно ли подружиться с человеком, который ночь за ночью трахает твою дочь?
А отсюда и настороженность, и недоброжелательство, и даже открытая ненависть. Вот откуда столько анекдотов про бедного зятя и злую тещу. «Вопрос: Что делать, если на тещу напал тигр? Ответ: А ничего – сам напал, пусть сам и выкручивается, как может». Или: «Ваша теща упала в бассейн с крокодилами и пираньями! – Так какого же хрена вы там стоите, как пни?! Немедленно спасайте бедных животных!»
Как неплохой писатель, Степа разбирался в таких вещах.
Он прошел на кухню. Ольга как раз снимала с плиты чайник.
– Садись, – сказала она. – Чай будешь?
– Еще бы, – ответил Степа. – Мороз – охренеть! Я чуть не помер.
Ольга поставила на стол вторую чашку.
– Тебе с молоком? – спросила она.
– Нет, спасибо, – ответил он. – И сахара тоже не надо. Чай с добавками – это извращение. Неужели ты мои вкусы забыла?
Ольга рассмеялась:
– Ну так сколько лет-то прошло! Тут и голову можно забыть!
Они стали пить чай. Степа заговорил о своих литературных делах.
– Понимаешь, рассказы, повести – дело хорошее, но… слишком уж этого мало. Я собираюсь написать роман. Идея кое-какая недавно появилась. Представь: писатель-ужаст…
– Кто?
– Ужаст. Ну, человек, который фантастику пишет, как называется?
– Фантаст.
– Ну вот. А ужастики – получается, ужаст. Или кошмарист… ну, неважно. Так вот, этот кошмарист покупает заброшенный дом на окраине Шахтинска, это в Ростовской области. Там, где жил Чикатило. И эта хибара – та самая, где жил маньяк. Только ужаст про это не знает. И вот ужаст начинает видеть странные сны с участием какого-то типа в очках, похожего на учителя. Или на бухгалтера.
– Чикатило?
– Он самый. А наяву опять начинается серия убийств с изнасилованиями. Трупы уродуют. Я собираюсь описать одно из них во всех подробностях и дальше описывать в развитии.
– А кто убивает?
– А кошмарист и убивает. Точнее, Чикатило в теле кошмариста. Это примерно в конце первой части будет ясно.
Это, конечно, была еще не книга – так, легкий намек на нее. Но даже этот намек, как показалось Ольге, получился весьма неплохим, можно даже сказать, сильным. Ольга читала все Степины рассказы в журналах, и они ей нравились. А новая идея – Ольга это чувствовала – была намного лучше.
Когда-то Ольга прочитала книгу Алана Мэррита «Дьявольские куклы мадам Мэндиллип». После этого она долго не могла спать без света. И выбросила вон всех своих кукол.
Очень может быть, что и Степина книга получится ничуть не хуже. Черт побери, может быть, она превзойдет даже «Сияние» и «Кладбище домашних любимцев»!
Но была одна проблема.
– А материал где возьмешь? – спросила она.
– Какой материал? – не понял Степа.
– Ну, материал. Убийства, я имею в виду, где возьмешь? Из головы или из жизни?
– Убийство придумать – ерунда. Труднее придумать, как его раскрыть. Да в крайнем случае, в архивах покопаюсь. У нас же тут свой маньячок одно время водился, помнишь?
– Ну еще бы! Я же тогда Родьку даже в садик не водила – боялась… Ну короче, я тебе так скажу – иди прямо в архив, у меня там одноклассница работает.
В словах Ольги был смысл. Степа улыбнулся:
– Ну ладно, спасибо. Когда мне убийство понадобится, так и сделаю.
Ольга хотела еще что-то сказать, но тут в кухню ворвался Родя, которому нужно было во что бы то ни стало рассказать «дяде Степе» о своем игрушечном щенке, о новой подружке из детского сада и еще черт его знает о чем. Ольге с трудом удалось выпроводить его, и малыш убрался, во весь голос декламируя:
– Кто не знает дядю Степу? Дядя Степа всем знаком! Знают все, что дядя Степа! Был когда-то моряком!
Степа посмотрел ему вслед и сказал с улыбкой:
– Ну и сынок у тебя!
Ольга не осталась в долгу:
– Взял женщину с ребенком, теперь не жалуйся!.. Ты работать-то будешь?
– Надо бы, – ответил Степа. – Вот покурю сейчас, машинку распакую и начну. Роман о духе Чикатило… Кстати, где у тебя тут курить можно?
– Да где угодно, – сказала Ольга, – только не в маминой комнате… Да, пока не забыла – давай в воскресенье на концерт сходим?
– А кто играет?
– «Деффект». Сходим? А то не помню, когда в последний раз на концерт ходила.
– Нет проблем, – ответил Степа, допивая остатки чая из чашки. – Спасибо… Ну, пойду я разгружаться.
Он вышел из кухни. Вскоре Ольга услышала, как в гостиной затрещала Степина машинка.
Ольга улыбнулась.
Машинка работала, как пулемет: давала короткую очередь секунд на тридцать, затем на полминуты замолкала – это Степа обдумывал следующую фразу – и снова разражалась короткой очередью.
Судя по всему, Степе работалось хорошо.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Утром их разбудил телефонный звонок. Ольга встала, накинула халатик и подошла к телефону.
– Да, слушаю… Доброе утро, Анна Васильевна… Да, он у меня. Позвать?.. Степа! – крикнула она. – Тебя к телефону!
Степа взял трубку у Ольги и услышал голос матери:
– Доброе утро!
– Доброе утро,
– ответил он.
– Что случилось?
– Сейчас ты упадешь, – пообещала мать. – Только что звонили из области, из издательства, спрашивали тебя.
– И чего им надо?
– Сказали, чтобы ты срочно хватал все, что у тебя есть готового – рассказы, повести, или что там еще – и ехал к ним. Хотят предложить тебе контракт.
Сказать, что Степа был ошарашен – значило просто промолчать. Когда-то отец говорил про него: «Если наш Степа откроет рот, то уж никак его закрыть не может». Но в этот раз Степа просто потерял дар речи.
– Эй, Степа! – весело поинтересовалась мать. – Ты куда пропал?
Это была шутка – она знала, что никуда Степа не делся.
– Я здесь, – сказал он. – Ты серьезно?
– Кто же такими вещами шутит? – ответила мать. – У тебя тут ручка под рукой? Я тебе сейчас адрес продиктую.
Степа схватил ручку и какой-то обрывок бумаги:
– Давай.
– Пиши. Проспект Революции, четырнадцать. Записал?
– Четырнадцать… – пробормотал Степа, царапая ручкой по бумаге. – Записал.
– Дом Печати, – продолжала мать. – Издательство «Книга».
– Дом четырнадцатый, значит? – переспросил Степа. – Ну, это хорошо. Хороший знак.
Степа не верил ни в Бога, ни в черта – но верил во все приметы и счастливые числа. Если бы его спросили, почему он в них верит – он бы посмотрел на задавшего вопрос, как на полного чудика, и ответил: «Потому что они срабатывают».
– А больше они ничего не сказали? – спросил он.
– Нет, – ответила Анна Васильевна. – Сказали, остальное при встрече… Ну ладно, ты когда поедешь?
– А вот сегодня ночью и поеду. Ну, пока.
– Пока. Ни пуха.
– Ой, к черту, мам, к черту, – улыбнулся Степа и повесил трубку. Затем вернулся в спальню, взял сигареты и закурил.
Вошла Ольга.
– Ну, чего там? – спросила она.
Степа сделал торжественное лицо и сказал:
– Олюнь, падай в обморок. Мне предлагают контракт.
– Какой контракт? – не поняла Ольга.
– Контракт, – терпеливо объяснил Степа. – Из издательства позвонили мне домой, а мать уже перезвонила сюда. Они мне хотят предложить контракт на книгу.
С минуту Ольга переваривала услышанное, затем завизжала и бросилась ему на шею.
– Степка! – кричала она. – Отпад! Ты молодец!
– Да ладно, ладно, – отбивался Степа. – Чего я-то молодец? Еще неизвестно, что это за контракт, как все обернется… Вот съезжу – все расскажу. А пока не будем об этом.
– Что такое? – спросила из своей комнаты Валентина Фоминична. Ольга оторвалась от Степы и сообщила:
– Степа книгу выпускать собирается! Сегодня в издательство поедет контракт заключать.
Валентина Фоминична осталась совершенно равнодушной к этому известию – возможно, потому, что хотела скрыть свое разочарование. Если у Степы все получится – значит, дальше почти наверняка все будет хорошо. За первой книгой последует и вторая, а там и третья… Значит, у Степы будет много денег. Они с Ольгой будут снимать квартиру… или даже купят… но, как ни крути, итог один – они переедут. Валентина Фоминична внезапно почувствовала себя такой старой… и никому не нужной…
Между тем Ольга спрашивала у Степы:
– Ты когда едешь?
– Сегодня ночным, – ответил он. – Вот сейчас перекушу и на вокзал поеду, за билетом.
Он вернулся в квартиру Яровых только через три часа.
– Уф, блин, ну и народищу на вокзале, – сказал он. – Просто не верится, что в нашей заднице мира такое может быть!
– В самом деле так много народу? – удивилась Ольга.
– Больше, чем людей, – усмехнулся Степа. – Понимаешь, какой-то шибко грамотный человек распорядился, чтоб предварительную кассу соединили с обычной. Ну, и понятно, чем все кончилось. Одна тетка, допустим, сорок минут билет до Питера покупала, ты прикинь!
– Не может быть!
– Еще как может. Я по часам засекал. Но ничего, я тоже смог билет взять.
– И когда поезд?
– В три по Москве, то есть в пять по нашему. Ой, не плющит меня ночь не спать, блин… Ну ничего, как-нибудь перетопчусь.
– А вернешься-то когда?
– Скорее всего, следующей ночью. Постараюсь в один день управиться.
– А если не получится?
– На вокзале перекантуюсь как-нибудь. Ну, ничего, от этого еще никто не умирал… Ладно, времени почти ни хрена нет, а надо еще поспать перед поездом…
Степа пошел в комнату и начал укладывать рукописи в сумку.
– Возьми лучше дипломат, – сказала Ольга, входя вслед за ним.
– А у тебя есть?
– Есть… – Ольга открыла шифоньер и извлекла на свет божий древний черный дипломат, изрядно потертый и запылившийся. – Это отцовский, – объяснила она и грустно вздохнула. – Он тогда его так и забыл, а теперь вот…
Степа вдруг задумался. Да, он знал Александра Ярова, Ольгиного отца. В маленьких городках вроде Похмелецка просто невозможно кого-либо не знать. С одной стороны, он считал, что Яров поступил более чем подло. Но с другой стороны, жизнь с больной женой и двумя детьми – кто смог бы это выдержать? Он, Степа – смог бы?..
– Ты как думаешь, что бы мне одеть? – спросил он, чтобы отвлечь Ольгу от грустных мыслей. – Может, костюм с галстуком?
Ольга сразу оживилась:
– Нет, Степка! Только не галстук! Ты лучше одень чего попроще – брюки там, водолазка какая-нибудь… ну, и хватит, я думаю. Да, и косуху эту свою кошмарную не бери, одень чего-нибудь посолиднее.
– А чем тебя косуха не радует?
– Ну… как-то это не так. Помни, что ты – писатель, который едет на деловую встречу, а не какой-нибудь байкер с большой дороги.
– Хорошо, гражданин начальник, – кивнул Степа. – Постараюсь не забывать.
Он посмотрел на Ольгу. Она – на него. И оба расхохотались как сумасшедшие.
В четыре часа утра Степа вышел из дома с дипломатом в руках. Он с удовольствием доехал бы до областного центра на «Быстрой Зверюге», но это было, к сожалению, невозможно.
Во-первых, он совершенно не ориентировался на автодорогах. А во-вторых, бензин нынче стоил недешево, а лишних денег у него не было. И потом, как это выглядело бы – писатель, подъезжающий к издательству на байке? Как-то несолидно.
Степа посмотрел на свое отражение в витрине и подумал: «Ну и видок у меня, блин! Прямо не человек, а господин какой-то, мать твою за ногу!»
Видок у него и в самом деле был что надо. В темно-синей куртке, простых черных брюках и с дипломатом в руках Степа напоминал молодого, подающего надежды коммивояжера или рекламного агента.
Перед выходом Степа тщательно побрился – в последнее время щетина у него стала расти как-то уж слишком активно. Степа уже подумывал о том, что неплохо было бы отпустить усы и бороду – это больше соответствовало бы имиджу байкера. Борода вообще сделала бы его старше на вид. Мудрее. Привлекательнее.
«А еще неплохо было бы вступить в байк-клуб, – вдруг подумал он. – Да, совсем неплохо. Ведь там можно вот такую книгу отгрохать!..
Степа взглянул на часы и ускорил шаг. До поезда оставалось еще минут сорок – но в таких случаях всегда лучше прийти с запасом.
Днем Степе удалось поспать не больше трех часов. Потом вернулся Родя, и спать стало просто невозможно. Сколько Ольга ни убеждала сына «дать дяде Степе немного поспать, ему сегодня ехать» – малыш продолжал валять дурака, носиться, вопить и так далее. Но Степа рассчитывал наверстать упущенное в поезде – до областного центра было три с половиной часа езды.
Поезд прибыл почти без опоздания. Степа показал мрачному, явно поддатому проводнику билет и влез в вагон. Билет продавался без указания места, и приходилось занимать самому. Шансов у Степы было немного – вместе с ним в вагон садились человек двадцать, а свободных мест было всего три.
В конце концов Степе удалось занять верхнее боковое место – не самый лучший вариант, конечно, да еще рядом с туалетом – но все же это было лучше, чем ничего. Он отдал проводнику билет и растянулся на полке, всерьез настроившись поспать.
К сожалению, вагон оказался на девяносто процентов набит демобилизованными солдатами, которые, похоже, единогласно приняли твердое решение самим не спать и другим не давать. Они бегали туда-сюда, грохоча армейскими ботинками, пили водку, курили, не выходя в тамбур, ржали на весь поезд, как деревенские лошади… Один из них схватил гитару и завыл: «Покидают чужие края дембеля, дембеля, дембеля…» Дембель спьяну попадал пальцами не в те лады, о качестве пения можно было только промолчать, но зато звучало это безобразие очень громко – а этого, судя по всему, он и добивался.
Степа со всей очевидностью понял, что поспать ему в эту ночь не удастся. Из-за этого у него уже к полудню, а то и раньше, разболится голова… Оставалось только стиснуть зубы и надеяться, что дембеля рано или поздно свалятся от выпитого и заснут.
Через два часа дембеля действительно наконец-то угомонились. Но тут зашевелился Степин сосед снизу, который потерял часы. Степа не выдержал, шепотом выматерился и вышел в тамбур курить.
Так, в тамбуре, он и доехал до областного центра.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Денис Ерошенко был угонщиком, специализирующимся на мотоциклах.
Уведя очередной байк, он менял номера, профессионально перебивал заводской номер на двигателе, перекрашивал и продавал, зарабатывая на этом неплохие деньги.
Уже несколько дней подряд он следил за одним байкером, у которого была «Ява» с форсированным двигателем. Этот байк вообще был доведен, что называется, до ума. Единственный минус – фирменный знак был другой. Но у Дениса дома было множество разных фирменных знаков, в том числе и знак «Явы». Так что это была не проблема.
В ночь на четвертое января Денис решил – настал подходящий момент.
Через своего информатора он узнал, что нужный мотоцикл стоит во дворе одного из Г-образных домов по улице Чапаева, и что сам байкер уехал в областной центр. Когда он собирался вернуться – информатор не знал. Но Денис, как всегда в таких случаях, предпочел думать, что времени у него нет совсем.
Он явился во двор того самого дома, прекрасно зная, что в два часа ночи никто не будет его ждать.
Мотоцикл стоял на месте. Денис подошел к нему, внимательно осмотрел… Красивый цвет, однако – золотые звезды на черном фоне. Даже жаль, что придется его перекрашивать, честное слово. И этот знак – собачья голова и готическая надпись «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА»… Очень красивая вещица. Ну, ничего, решил Денис. Сохраню его в коллекцию.
Он собирал фирменные знаки мотоциклов с той же тщательностью, с какой филателист собирает редкие марки. У него уже собралась приличная коллекция, и в ней попадались весьма любопытные образцы. Как только байкеры не называли своих «железных коней», о Господи! «Азраил», «Черный Ангел», «Летающий в ночи»… А знак «Быстрой Зверюги» был самым экзотическим – хотя бы потому, что между словами было изображение собачьей головы с оскаленными зубами. Этот знак должен был стать жемчужиной коллекции.
Денис понимал, что когда-нибудь коллекция сослужит ему плохую службу, но ничего не мог с собой поделать. Фирменные знаки были его тайной слабостью – настолько тайной, что о ней ничего не знал даже его напарник.
Денис провел рукой в кожаной перчатке по бензобаку…
…и сейчас же отдернул руку. Ему показалось, что он прикоснулся не к металлу, а к шкуре спящего зверя, готового в любой момент проснуться и укусить. Может быть, даже откусить голову.
Зверь?
Ну хорошо, а какой зверь?
«Во, блин, докатился – нервы шалят! – усмехнулся Денис про себя. – Лечиться надо, вот что…» Потом он заставил себя не думать о постороннем. Сейчас посторонним считалось все, кроме предстоящего
(да нет, уже НАЧАТОГО)
дела.
Он достал из кармана универсальную отмычку специально для мотоциклетных зажиганий, переключил на нейтральную передачу и тихо вывел мотоцикл со двора. Сейчас он собирался перегнать его в условленное место, где его ждал напарник. А потом голова будет болеть у напарника. Напарник сделает все остальное – перегонит мотоцикл за город и спрячет в нужном гараже до лучших времен. А уж потом они вместе решат, что делать с байком– продать его целым (естественно, предварительно перекрасив и перебив номера) или разобрать на запчасти, которые, между прочим, тоже нужны всем.
Возле переднего колеса «Зверюги» сидела черная кошка. Она смотрела на Дениса сверкающими зелеными глазами и, судя по всему, уходить не собиралась.
– Брысь! – прошипел Денис и топнул ногой. Кошка вскочила, пронзила Дениса взглядом, зашипела и убежала.
Денис вставил отмычку в гнездо зажигания, повернул ее и нажал рычажок стартера… но мотор даже не чихнул.
– Что за черт?!
Оказавшись на улице, он замерил уровень бензина в баке – бак был полон. Значит, дело в аккумуляторе. Денис снова принялся толкать мотоцикл, и вскоре «Быстрая Зверюга» завелась – да и куда бы она делась? Денис представил себе, как будет материться байкер, вернувшись из областного центра и не обнаружив своего «железного коня», и усмехнулся: «В большой семье варежкой щелкать не принято, парень! Не мешало бы тебе это усвоить». Он вскочил на «Зверюгу» и поехал туда, где ждал напарник.
Внезапно руль дернулся в руках Дениса. Денис стиснул зубы, приказывая себе не раскисать, и прибавил газу. Он уже начал жалеть, что ввязался в эту историю.
Руль снова дернулся – на этот раз гораздо сильнее. Денис от неожиданности выпустил его. Мотоцикл вдруг встал на дыбы, как дикая лошадь, сбросив Дениса. Фара «Явы» начала зловеще мигать.
Денис тяжело поднялся, удивляясь, как это он мог допустить такую глупость – свалиться с байка. Если он помялся – это создаст лишние проблемы с ремонтом. В автосервис, где Денис официально работал, этот мотоцикл не потащишь, а ремонт в домашних условиях – сплошная головная боль.
Ну ладно, подумал Денис, черт с ним. Сейчас надо просто подойти к байку, сесть на него… и побыстрее покончить с этим делом.
«Быстрая Зверюга» проехала метров пять, затем развернулась, трижды мигнула фарой, одновременно просигналив, и совершенно самостоятельно понеслась на Дениса. Тот застыл на месте.
Всю жизнь Денис Ерошенко был твердолобым материалистом и доверял только тому, что можно увидеть, потрогать руками, попробовать на вкус и так далее. Все остальное для него просто не существовало.
Того, что происходило сейчас, просто не могло быть. Не мог никакой мотоцикл сбросить человека, самостоятельно ездить, да еще и мигать фарой. Ничего этого не могло быть, просто не должно было быть…
И, тем не менее, это было.
Собрав всю силу воли, Денис вскочил, повернулся и побежал. «Быстрая Зверюга» легко нагнала его, зашла слева и ударила бензобаком. При этом краска на бензобаке сильно оцарапалась об одну из многочисленных металлических «молний» на его куртке. Денис упал, однако удар получился не таким уж сильным, поэтому Денис снова вскочил и побежал – уже в другую сторону.
«Зверюга», дико взревев мотором, ударила его в спину. Денис снова упал, не делая новых попыток подняться. Хрен же его знает, что нужно этому адскому байку. Может, безопаснее будет перележать, переждать…
«Зверюга» остановилась.
– Слушай, ну чего тебе надо? – прошептал Денис. – Не плющит тебя, что я тебя угнал? Ну хорошо, хрен с тобой. Можешь ехать домой. А меня оставь. Ладно?
Он не успел заметить, как заднее колесо «Быстрой Зверюги» оказалось у него на голове. В следующее мгновение оно бешено завертелось, и из-под него полетел фейерверк кровавых брызг…
Александр Павлов, напарник Дениса, в очередной раз посмотрел на часы. Где, интересно, этот мудак? Неужели вляпался? Если так – надо по-тихому рвать когти, пока самого не замели… У Александра с Денисом был уговор: если кого-нибудь поймали – вступает в действие принцип «каждый сам за себя».
Пробегавшая мимо черная кошка неожиданно остановилась, посмотрела на него и ни с того ни с сего зашипела, как прохудившийся насос. «Вот паскудство-то какое, – подумал Александр. – Поганая примета. Черная кошка…»
Он уже повернулся, чтобы уйти, но тут тишину ночи разорвал треск мотоцикла. Александр с облегчением улыбнулся. Явился, не запылился, мать его! Александр уже успел изрядно промерзнуть – все-таки на дворе не май месяц. Интересно, почему Дэн так задержался? Прямо как в рекламе: «Ты где был? Пиво пил… А мужики-то не знают!»
Ничего. Сейчас Александр поговорит со своим напарником о том, как нехорошо опаздывать, заставляя коллегу трястись на морозе. Сейчас…
Однако в следующую минуту Александр прирос к земле, и челюсть у него отвисла чуть ли не до пупка. Он угонял мотоциклы уже пятнадцать лет, но такого зрелища никогда не видел.
Мотоцикл ехал без водителя.
Александр не сдвинулся с места даже тогда, когда мотоцикл понесся прямо на него.
Мотоцикл сильно ударил человека.
В голове Александра взорвался фейерверк боли. В глазах взметнулись разноцветные искры. Он успел лишь почувствовать боль в сломанной челюсти и шее – короткое мгновение боли… и после этого Александр Павлов не чувствовал уже ничего.
«Быстрая Зверюга» неслась сквозь зимнюю ночь. Стекло ее фары и обтекатель были покрыты густой паутиной трещин и забрызганы кровью. Поврежденный глушитель ревел, стрелял и портил воздух. На бензобаке выделялась безобразная царапина.
Внезапно звук изменился, стал тише, ровнее, прекратились выстрелы – глушитель был в порядке. Кровавые пятна исчезли, словно кто-то невидимый смахнул их невидимой тряпкой. Трещины на фаре и обтекателе стали затягиваться. Исчезла царапина на бензобаке. Поврежденная фара перестала мигать и засветилась ровно и ярко. «Быстрая Зверюга» снова была в полном порядке.
Через несколько минут мотор заглох, но «Зверюга» продолжала нестись, словно кто-то невидимый вел ее на нейтральной. Вскоре байк свернул во двор Г-образного дома – в тот самый двор, из которого его попытались угнать пару часов назад – и остановился. Как будто никуда и не уезжал.
Ничего не случилось.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Степа вышел из здания вокзала, отчаянно зевая. Ему совершенно не удалось поспать, и последние два часа пути он провел в тамбуре, куря одну сигарету за другой. Он выкурил почти целую пачку, и теперь у него во рту была сухость и горечь. И хотелось пить. Степа хотел было купить пива, но передумал. От одной бутылки пива его, конечно же, не развезло бы, но ему предстоял важный деловой разговор с издателем. И неизвестно, как бы издатель отнесся к писателю, от которого разит пивным перегаром на пять километров.
Но с сухостью в горле надо было что-то делать, иначе Степа просто не смог бы вести разговор. Подумав, он купил в ларьке полуторалитровую пластиковую бутылку минералки. Я человек, измученный нарзаном, подумал он мимоходом.
Рядом с ним стоял милиционер. Степа ненавидел обращаться к ним по любому поводу, но другого варианта у него не было. У вокзала толпилось множество людей, но кто даст гарантию, что все они местные? К тому же даже аборигены могли не знать, как проехать туда, куда нужно было Степе.
Областной центр был далеко не маленьким.
– Товарищ капитан, – обратился Степа к стоящему поблизости постовому, – можно вопрос?
Милиционер утвердительно кивнул, и Степа спросил:
– Будьте добры, к Дому Печати как проехать?
– Дом Печати? – переспросил милиционер. – А это можете на девятнадцатом трамвае, можете на сто первом автобусе – как угодно.
– А на чем быстрее?
– На автобусе, – уверенно ответил милиционер. – Трамвай еще через рынок идет, так что…
– Спасибо, – кивнул Степа и пошел на остановку.
Через полчаса он уже был у Дома Печати – нового двадцатиэтажного здания, состоящего, как показалось Степе, почти полностью из стекла. Степа пролистал свою записную книжку… Все верно – проспект Революции, дом четырнадцать, Дом Печати. Ему нужно было попасть в издательство «Книга».
В огромные раздвижные стеклянные двери входили и выходили хорошо одетые люди, которых можно было назвать только «дамами» и «господами».
– Извините, где тут издательство «Книга» находится? – спросил Степа у одного господина в длинном черном пальто и очках.
– На четырнадцатом этаже, – не оборачиваясь, ответил господин и пошел дальше.
Степа докурил сигарету, бросил окурок в сугроб, подошел к дверям. Двери автоматически раздвинулись перед ним. Степа вошел, и Дом Печати словно проглотил его.
Такие здания Степе приходилось видеть только в американских фильмах. Здание было очень светлым и казалось просторным, несмотря на то, что в нем было много народу. На фоне высоких потолков люди казались маленькими, как муравьи. С минуту Степа постоял, глазея по сторонам, затем вошел в лифт.
Паразиты падают комьями от этого мелкого средства...
Как убрать живот? С этим копеечным средством жир уходит вмиг...
Вы ахнете! Какая "уйма" глистов выйдет из вас комом, если растворить простую...
В лифте, тоже огромном, под стать зданию, столпились человек двадцать. Степа с легкой завистью прислушивался к их разговорам, в которых мелькали знакомые и полузнакомые слова: «набор», «печать», «офсет», «верстка», «гранки»… и так далее. Слыша эти слова, Степа внезапно ощутил себя совершенно лишним в этом огромном светлом здании, среди этих людей. Да кто он такой, в конце концов? Всего лишь автор ужастиков… причем наверняка не самых лучших. Все эти люди заняты одним общим делом… а он сейчас будет болтаться по кабинетам и коридорам, мешая им работать…
Но он тут же одернул себя. Его пригласили сюда, и пригласили как раз потому, что он – автор страшных рассказов. И если все пройдет как надо, то завтра эти люди будут обсуждать между собой, как делать его книгу.
Книгу Степана Марьяшина.
От этой мысли у Степы сразу же поднялось настроение. Он улыбнулся.
На четырнадцатый этаж ехал лишь он один, все остальные выходили раньше. На подъем в лифте ушло не меньше двадцати минут. Минеральную воду Степа выпил еще в автобусе – все полтора литра – и теперь со всей очевидностью понял, что нужного ему человека он будет искать не сразу. Сначала ему нужно будет зайти совсем в другое место.
Выйдя из туалета, он еще раз посмотрел в записную книжку. Ему нужна была Савич Тамара Николаевна.
Он спросил о ней у какого-то пожилого господина.
– Вон, видите, там ее приемная, – показал тот на одну из дверей. – Там и спросите.
Степа сунулся в указанную дверь.
За столом сидела миловидная секретарша, что-то печатая на компьютере. Приглядевшись, Степа увидел, что она не печатает, а играет во что-то со стрельбой.
– Добрый день, – сказал Степа. – Тамара Николаевна у себя?
Секретарша одарила его профессиональной улыбкой:
– У себя. Только она сейчас занята, вам придется немного подождать.
– Ну, значит, подождем, – вздохнул Степа и уселся на мягкий диван.
Секретарша вдруг стала очень активной. Она начала что-то искать по всей приемной, умудрившись при этом наклониться раз в пятьдесят больше, чем надо, так что Степа умудрился рассмотреть ее ножки и задницу под мини-юбкой во всех подробностях – впрочем, они того стоили. Однако через пару минут до Степы дошло, что активность девушки совершенно не относится к его мужскому обаянию. Это был старый, как мир, прием, с помощью которого, в сочетании с мягкой мебелью, с посетителя сбивался деловой настрой. Ну как, скажите, мужчина может думать о делах, если перед ним все время наклоняется очаровательная девушка и из-под мини-юбки все время выглядывает аппетитная задница, обтянутая полупрозрачными кружевными трусиками? Поэтому Степа закрыл глаза и заставил себя отвлечься.
Внезапно дверь кабинета хлопнула. Степа открыл глаза и увидел, как через приемную прошел лысый толстый мужчина в строгом костюме, очень похожий на Евгения Леонова. Секретарша сказала:
– Вот теперь она свободна. Как вас представить?
– Степан Марьяшин, – ответил Степа, – писатель.
– Вам назначено? – тон секретарши стал неприступным.
– Ну… В некотором роде.
– Вам назначено или нет? – Секретарша все еще улыбалась, но теперь это была не улыбка, а оскал цербера, знающего только одну задачу – никого не пропускать.
– Назначено. Она мне звонила.
Девушка с сомнением посмотрела на него, но все же нажала кнопку динамика внутренней связи и произнесла:
– Тамара Николаевна, тут какой-то Степан Маришин…
– Марьяшин, – поправил Степа.
– В смысле, Марьяшин, он утверждает, что вы ему звонили.
Динамик что-то неразборчиво пропищал в ответ. Улыбка секретарши вновь стала обаятельной:
– Можете войти.
Тамара Николаевна Савич оказалась женщиной средних лет, гренадерского роста и соответствующей комплекции, с типично еврейским лицом. Увидев Степу, она приветливо улыбнулась:
– Добрый день! Так это вы и есть тот самый Степан Марьяшин? Честно говоря, я представляла вас совсем другим. Проходите, садитесь.
– Благодарю, – ответил Степа и сел на один из ужасающе неудобных офисных стульев. Ему было страшновато – все-таки он впервые в жизни общался с настоящим, живым редактором один на один.
Тамара Николаевна улыбнулась опять:
– Кофе не желаете?
– Не откажусь, – улыбнулся Степа в ответ. Женщина наклонилась к динамику:
– Наташа, два кофе, пожалуйста.
Когда с кофе было покончено, Тамара Николаевна сказала уже без всяких улыбочек:
– Ну, теперь поговорим о деле. Я читала ваши рассказы в журналах. Честно скажу, они мне нравятся.
– А новую повесть вы читали? – спросил Степа. – В «Русском фантасте»?
– «Я – малолетний грабитель могил»? Да, читала. Совсем неплохо. Так вот, вы уже в курсе, мы хотим предложить вам контракт.
– Простите, а какой именно контракт?
– Контракт на сборник рассказов. Сначала попробуем пропустить всего одну книгу, посмотрим, как она пойдет. Если хорошо – а я думаю, так и будет – можно будет заключить уже долгосрочный контракт. Как вы на это смотрите?
– А гонорар? – немедленно отреагировал Степа.
Тамара Николаевна улыбнулась. Похоже, подобная прямолинейность была ей по душе.
– Ну, двадцать пять тысяч вас устроит? – ответила она в чисто еврейском стиле – вопросом на вопрос. – Плюс, разумеется, проценты от продажи.
Эти проценты очень интересовали Степу, но он решил выяснить все по порядку:
– Простите, я вас не очень-то понял. Двадцать пять тысяч – чего?
– Не «чего», а рублей, – строго сказала Тамара Николаевна. – Вот когда начнете издаваться в Москве, тогда и будет – чего.
Степа машинально вытащил одну из двух оставшихся в пачке сигарет, помял ее между пальцами и уже вставил в губы, но, опомнившись, заткнул ее за ухо.
– Да вы курите, курите, не стесняйтесь, – сказала Тамара Николаевна и сама закурила «Вирджиния-Слимз». Степа чиркнул зажигалкой, выпустил облако дыма и сказал:
– Ну хорошо, пускай рубли. Но тогда сколько процентов?
Тамара Николаевна пожала плечами:
– Ну… пока могу вам предложить не больше трех.
– Тридцать, – быстро отреагировал Степа. Он прекрасно понимал, что эти проценты были не более чем «сохранением лица». Откровенно говоря, он не так уж и нуждался в этих процентах, поскольку и двадцать пять тысяч казались ему вполне достаточной суммой. Но ему было очень важно показать себя твердым человеком, а не рохлей, не умеющим получить свои деньги. С этой целью он хотел выторговать десять процентов. Тогда в следующий раз можно будет выбить из них пятнадцать или даже все двадцать. Как там сказано у Джона Макдональда? «Я хочу получить свои деньги, я хочу получить свои деньги, я хочу получить свои деньги».
Тамара Николаевна затушила окурок и сказала:
– Восемь.
Степа ответил, подражая Евгению Моргунову в фильме «Операция Ы»:
– Это несерьезно.
Женщина начала терять терпение:
– Ну хорошо, сколько вам нужно?
Последние остатки робости совершенно испарились. Он посмотрел ей в глаза и ответил – тихо, но твердо:
– Десять. На меньшее я не согласен.
Тамара Николаевна поняла, что парень, сидящий перед ее столом, относится к тому сорту людей, которые не отступают, пока не откусят свой кусок мяса – или пока им не вышибут зубы. Но для нее было не менее важно поторговаться, чем для Степы – получить эти проценты. Иначе этот Марьяшин вернется в свой гнилой городишко и будет рассказывать направо и налево о том, как он съездил в издательство, получил все, что хотел, и вернулся. Вроде как ходил снимать с книжки. А так – и овцы сыты, и волки целы.
– Ладно, – согласилась она, – пусть будет десять. Сейчас составим контракт… Наташа, – произнесла она, наклонившись к динамику. – Зайди, пожалуйста. И захвати бланк.
Вошла секретарша с какой-то важной на вид бумагой в руках. Протянув руку в сторону Степы, она произнесла с профессиональной улыбкой:
– Паспорт, будьте добры.
«Как в ментовке», – подумал Степа, отдавая ей паспорт. Секретарша раскрыла его и принялась переносить на бумагу Степины данные. Покончив с этим, она протянула бумагу ему и сказала:
– Прочтите и подпишите, пожалуйста.
Степа взял у нее ручку и углубился в чтение контракта. Так, так… Что там у них?.. Настоящий темный лес.
Мы, дирекция издательства «Книга», в лице заместителя главного редактора Савич Тамары Николаевны, именуемые в дальнейшем «Издатель», с одной стороны, и Марьяшин Степан Евгеньевич, именуемый в дальнейшем «Автор», с другой стороны, заключили настоящий Договор…
«Господи! – мелькнуло у Степы в голове. – Вот уж где настоящая бюрократия, мать-перемать!»
Бюрократические термины, похоже, тоже были предназначены для того, чтобы сбить человека с толку.
Если же отбросить все дебри бюрократического жаргона, суть контракта оказывалась простой до неприличия. По этому контракту Автор отдавал Издателю материал, который Издатель имел права сокращать и переводить, не искажая смысла. В свою очередь, Издатель был обязан выплачивать Автору вознаграждение.
– Вот, сюда название книги впишите, – сказала секретарша. Степа дернул плечом и продолжал читать.
Дальше было сказано, что книга будет представлять собой сборник рассказов под названием – в этом месте была пустая строчка, которую, очевидно, должен был запомнить сам Степа. Под этим шли шестнадцать пустых строк – для названий этих рассказов.
– Не забудьте вашу новую повесть вписать, – подала голос Тамара Николаевна. – В сборнике она неплохо будет смотреться.
– Хорошо, – ответил Степа. – Надеюсь, что сильно вы ее сокращать не будете.
Тамара Николаевна рассмеялась, а Степа стал заполнять прочерки. Он поставил заглавие своей первой книги – «Я – малолетний грабитель могил» – и названия рассказов. Затем сказал:
– А вот этот пункт я не совсем понял – «Автор несет полную ответственность за достоверность предоставляемого материала». У меня же не публицистика, а ужастики.
– Не обращайте внимания, – посоветовала Тамара Николаевна. – Просто бланки для всех общие.
Степа неопределенно пожал плечами и поставил в левом нижнем углу свою подпись. Тамара Николаевна тоже расписалась.
– А почему вы только ужасы пишете? – спросила она.
Степа посмотрел на нее и ответил:
– А почему вы считаете, что у меня есть выбор?
Секретарша взяла подписанный документ и собралась уходить.
– Минуточку, – остановил ее Степа. – А как насчет копии?
Девушка округлила глаза:
– Вы что же, не доверяете нам?
– Доверяю, – ответил он. – Но мне копия нужна, чтобы в рамочку ее вставить и над кроватью повесить.
Секретарша вопросительно взглянула на Тамару Николаевну. Та кивнула:
– Наташенька, сделай на ксероксе и отдай господину Марьяшину.
Услышав, как его назвали, Степа чуть не задохнулся. «Господин Марьяшин»! Всю жизнь он был просто Степой Марьяшиным, для друзей – Стивом, для Ольги – Степкой или Степашкой… И вдруг ни с того ни с сего он стал «господином Марьяшиным». Это уже само по себе кое-чего стоило.
Вернулась секретарша и протянула ему копию контракта.
– Ну вот! – весело сказал Степа. – Теперь можно и домой ехать! А то я прямо с поезда – сюда. Попал, что называется, с корабля на бал… Да, аванс будет?
– Примерно через две недели, – ответила Тамара Николаевна. – Остальное – по выходе книги из печати, то есть летом. Кстати, вместе с авансом получите гранки.
Степа, боясь показаться полным невеждой, не стал спрашивать, что это за странное животное – гранки, и с чем его едят. Он вспомнил золотое правило, которому его научил отец: промолчи – сойдешь за умного. Он убрал копию контракта в дипломат и достал из него рукописи – повесть «Я – малолетний грабитель могил» и пятнадцать рассказов, которые всегда мечтал издать отдельной книгой и которые вписал в контракт.
После этого он попрощался и вышел.
Чувствовал он себя так, как будто его раскатали катком, а потом пропустили через мясорубку. Тело покрылось потом, словно Степа не меньше двух часов просидел в сауне. И ему хотелось выпить.
Господи, ему безумно хотелось выпить.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Старший лейтенант милиции Ильнур Фаттахов и музыкант Дмитрий Клещеев пили водку. У них не было никакого повода – точнее, повод был у одного лишь Ильнура, а Дмитрий пил просто за компанию.
А повод у Ильнура был весьма серьезный. В Похмелецке завелся байкер-маньяк, убивший уже трех человек. И, что самое обидное – не было никаких зацепок. Во всех трех случаях…
Маньяк просто катался по ночам. А если видел прохожего – сбивал его без рассуждения. Сбивал, а потом переезжал несколько раз – очевидно, чтобы добить.
Капитан Бояринцев предложил Ильнуру версию о том, что у этих жертв был один общий враг, но это было несерьезно. Версия не выдерживала проверки жизнью. Первый погибший был гибэдэдэшником, второй – рабочим автосервиса, третий – безработным. Эти двое ходили в корешах, но не были связаны с лейтенантом Кистенко. Нет, их убил маньяк.
Результаты экспертизы до сих пор не пришли. На одежде жертв могли остаться следы краски, но это не имело значения. Потому что краска могла быть или красной, или черной, или синей… Выйди на улицу – и увидишь кучу мотоциклов таких цветов…
– Заебался я с этим маньяком, ебаный в рот, – пожаловался Ильнур в своей обычной манере. – Бля, еще один такой эпизод будет – все, на хрен, уволюсь к ебаной бабушке!
– А ты уверен, что это именно маньяк? – спросил Дмитрий, разливая остатки водки по рюмкам и отставляя бутылку. – Может, маньячка?
– Один хрен! – злобно сплюнул Ильнур. – И так и этак меня начальство вздрючит, мать его так! Не, ну ты приколись, чего подкинули: допросить всех владельцев мотоциклов! А как я их допрашивать буду?! В байк-клуб не сунешься – в лучшем случае просто на хрен пошлют, а то и башку снимут! А остальных допрашивать – блядство, я ж чокнусь!
Дмитрий помолчал и спросил:
– Ты Стива Марьяшина знаешь?
– Это Ольги вашей хахаль?
– Ага. Вот, он недавно байк заимел. С ним и побазарь, чтоб было чего в дело кинуть. Допроси, где в те ночи был, то да се – вот тебе и справочка!
– И что бы я без тебя делал, – усмехнулся Ильнур и взял рюмку.
Степа вышел из Дома Печати. Достал последнюю сигарету. Смял пачку и выкинул ее вон. Закурил.
То, что только что произошло с ним, казалось хорошим сном – из тех, которые мечтаешь увидеть еще хоть раз и после которых не хочешь просыпаться. Он с трудом подавил желание открыть дипломат, достать копию контракта и еще раз перечитать ее. Интересно, что будет, когда он покажет эту бумажку Ольге?.. И своей матери?.. И Валентине Фоминичне?.. И всем остальным?..
Но он заставил себя не думать об этом. Для этих мыслей еще найдется время. А сейчас надо делать что-то другое, поскольку до поезда еще черт знает сколько времени.
Но что именно делать?
Неожиданное бурчание в желудке подсказало ответ на этот вопрос. Точно, ему надо перекусить. Разумеется, Степа плотно поел перед выходом из дома, но это было примерно шесть часов назад, и с тех пор у него во рту не было ничего, кроме минералки.
Где-то поблизости была остановка девятнадцатого трамвая, который проходил через центральный рынок – Степа помнил это по нескольким поездкам в областной центр. И еще он помнил, что возле рынка расположена неплохая забегаловка, относительно недорогая, и готовили в ней неплохо.
– Извините, где тут трамвайная остановка? – спросил Степа у прохожего.
– Там, – неопределенно махнул тот рукой.
– Спасибо, – кивнул Степа и пошел в указанном направлении.
Спустя час он уже был на вокзале. Огромные электронные часы над входом показывали половину первого.
«Не слабо, однако! – подумал Степа с удивлением. – Надо же, как быстро управился! Теперь, если мне с такой же скоростью удастся достать билет – будет вообще полный кайф!»
Степа закончил свои дела раньше, чем рассчитывал, и теперь ему хотелось поскорее уехать. В больших городах он никогда не чувствовал себя уютно. Прошедший через целый год жизни в Москве, Степа безумно любил свое захолустье. Может быть, именно поэтому подсознательно он особо и не стремился сдать ту злополучную сессию хотя бы на тройки.
Вернувшись в родной Похмелецк, Степа обнаружил, что в нем абсолютно ничего не изменилось. Это было похоже на то, как если бы он снова начал смотреть какой-нибудь бесконечный сериал, вроде «Санта-Барбары», после долгого перерыва. Те же герои в тех же самых декорациях решали одни и те же бесконечные проблемы. Двенадцать месяцев для такого сонного городишки были слишком маленьким сроком.
В таких городках все знают все обо всех – или, по крайней мере, думают, что знают. Все помнят Алексея Иванова и Викторию Томилину. Их история сама по себе напоминала «мыльную оперу».
Алексей отслужил в Афгане. Вернувшись, он познакомился с Викторией. У них началась любовь, и все шло к тому, чтобы они поженились, но тут им неожиданно помешала мать Виктории. В девяносто втором Алексей уехал наемником в Югославию зарабатывать кучу денег, и не вернулся. Прошел слух, что он пропал без вести, и вскоре все решили, что он мертв.
Через полгода после его отъезда Виктория родила дочку Наташу, которая внезапно пропала. Как обычно, никто ничего толком не знал, но слухи ходили один страннее другого.
Когда через восемь лет Алексей неожиданно вернулся, удивлению похмельчан не было предела. Где он пропадал так долго, Алексей предпочитал не распространяться, и это тоже вызвало немало разговоров. Но еще удивительнее было то, что Алексей привез девочку лет семи, как две капли воды похожую на Викторию… и на него самого. Девочка могла быть только их пропавшей дочкой, Наташей.
Будь это не Алексей, а человек из какого-то другого места, хотя бы житель того же областного центра – его бы не приняли здесь. Любой маленький городок вроде Похмелецка похож на замкнутую самодостаточную экологическую систему, очень неохотно принимающую влияние извне. Как закрытый пруд, в котором водятся караси и улитки, но никогда не водилось раков. Если раки и попадают в такой пруд – они вскоре вымирают.
Точно так же дело обстояло и в Похмелецке. Любого чужака, человека со стороны стараются выжить всеми доступными способами. И успешно выживают. Но Алексея Иванова не трогали, потому что он был местным. Частью этой экосистемы.
Самым странным в этой истории было то, что Алексей с Викторией ни с того ни с сего решили уехать из города. Но дальше вокзала им уйти не удалось. На вокзале они внезапно умерли, и оба, как показало вскрытие, от инфаркта. А маленькая Наташа опять бесследно исчезла, и никто не сомневался, что она тоже умерла.
Да, в Похмелецке порой происходили довольно странные вещи. Но, несмотря на это, Степе здесь нравилось. Для писателя-«ужаста», как он выражался, Похмелецк был настоящей золотой жилой. Стивен Кинг, всеми признанный мастер страшного романа, сделал родной город Касл-Рок центром всех кошмаров, какие только можно вообразить. Так что же мешает ему, Степе, сделать то же самое? Правда, живет он не в Касл-Роке, а в Похмелецке, да и страна – далеко не Америка… но так ли это важно? Зато у них происходит такое, что мистеру Кингу и не снилось! Например, Моисей Соломонович Трахтенберг, работник гороно, который три года назад сошел с ума и начал насиловать и убивать трехлетних девочек… Именно эти убийства Степа решил взять за основу своего только что начатого романа.
Степины мысли сами собой перескочили на работу. Пока он расписывал кошмарные сны главного героя – писателя, поселившегося в хибаре на окраине города Шахтинска Ростовской области. Но скоро от этих кошмаров он перейдет к собственно истории – новой серии сексуальных убийств… Точно, надо будет в архив сходить. У них там наверняка сохранились подшивки газет, в которых остались материалы о Моисее Соломоновиче Трахтенберге. Да, еще нужно посмотреть все материалы о Чикатило, чтобы все выглядело достовернее…
Но впервые в жизни мысль о предстоящей работе не вызвала у Степы никакого душевного подъема. Сидеть за машинкой или копаться в запыленных газетах вдруг показалось ему невыносимо скучным делом. Гораздо лучше было бы сесть на «Быструю Зверюгу и рвануть на полной скорости в никуда. Как там сказано у Анатолия Крупнова?
Перед тобой лежит,
Перед тобой бежит
Дорога в никуда…
Но для того, чтобы добраться до этой «дороги в никуда», нужно было сначала купить билет до дома. Степа подошел к расписанию поездов, искренне жалея, что не поехал на «Зверюге».
Ближайший поезд отправлялся в полночь. Конечно, не здорово, подумал Степа, но по крайней мере лучше, чем ничего.
Народу у кассы было немного, и Степе удалось быстро купить билет. Затем он пошел на переговорный пункт, который был здесь же, в здании вокзала, и позвонил домой. Про себя он уже называл квартиру Яровых «домом».
– Але, это кто? – раздался в трубке звонкий голосок Роди. Малыш всегда разговаривал по телефону именно так.
– Родя, это дядя Степа, – ответил Степа. – Мама дома?
Что-то стукнуло – Родя положил трубку на стол, и Степа услышал отдаленный голос мальчика: «Мам, это тебя! Дядя Степа!» Потом в трубке раздался Ольгин голос:
– Да?
– Олюня, привет, – сказал Степа. – Все нормально, я дела закончил.
– Как все прошло?
– Приеду – все расскажу, сейчас времени нету. Короче, поезд в двенадцать, то есть часов в пять утра я уже буду дома. Ну все, пока, целую. Я тебя люблю.
– И я тебя, – ответила Ольга и повесила трубку.
Степа вздохнул. До поезда еще черт знает сколько времени. Почти вечность. А у него уже начинала болеть голова из-за того, что ночью не удалось поспать. Степа был уверен, что у него начинается та головная боль, которую он называл «фирменной». Сейчас боль терпимая, потом она станет ужасной, потом – невыносимой. А после «невыносимой», Степа знал, начнется самое страшное. Через час боль усилится настолько, что он будет желать смерти. А еще через полчаса станет бояться, что не умрет…
…если, конечно, ему не удастся поспать.
Слава Богу, на втором этаже, судя по указателю, были комнаты отдыха. И цена этих комнат оказалась весьма приемлемой – всего десять рублей в час.
– То, что доктор прописал, – пробормотал Степа себе под нос и направился к лестнице.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В Похмелецк поезд пришел в четыре часа утра.
Степа вышел на платформу, закурил и пошел по улице. Через пять минут он уже будет у Ольги, растянется рядом с ней под теплым одеялом… Впрочем, в Похмелецке везде оказываешься через пять минут, именно это Степе и нравилось.
«Быстрая Зверюга стояла во дворе, дожидаясь его. С ней абсолютно ничего не случилось. На обтекателе, сиденье, бензобаке не было ни снежинки. «Небось, Оленька постаралась, – с нежностью подумал Степа. – Молодец!»
Он подошел к «Зверюге» вплотную, положил ладонь на бензобак…
…и внезапно на него нахлынули те же ощущения, что и в тот день, когда он впервые сел на этот мотоцикл…
…сладковатый удушливый трупный запах ударил в лицо. Но сейчас этот запах был совсем не сильным и казался даже приятным…
…и словно чье-то постороннее сознание стало наполнять Степу – чья-то черная душа, наполненная одной лишь ненавистью. «Теперь ты наш, парень! – услышал Степа голос с жутким молдавским акцентом. – Приехали, теперь ты наш! Теперь ты – это я, ха-ха-ха!»
Голос раздавался на самом деле не в ушах у Степы, а в его голове. В сознании. То есть, он мог быть всего-навсего плодом воображения, и ничем больше. Осознав это, Степа сразу нашел в себе силы оторваться от мотоцикла…
…и в ту же секунду кошмар отпустил его. Дрожащими руками Степа достал сигареты и зажигалку. Закурил. При этом чуть не выронил сигарету в снег – так сильно дрожали руки. Хуже всего было то, что какой-то части его сознания нравилось это ощущение. Нравилось превращаться в
(Олега Погана)
кого-то другого, нравилось ненавидеть
(выблядков)
весь белый свет, нравилось быть
(живым мертвецом)
черным человеком.
Но оставалась и другая часть его сознания, которая всеми силами сопротивлялась этому. Сопротивлялась до последнего.
Интересно, спросил себя Степа, заметит ли Ольга, что я начинаю в кого-то превращаться?
«Не в «кого-то». В Олега Погана. В ее бывшего мужа».
Ну хорошо, пусть в Олега. Так заметит или нет?
Ответа не было… да Степа, если честно, и не стремился его получить.
– А, пошло оно все на хер, – выдохнул он, выбросил окурок и вошел в подъезд.
Ольга не спала. Она ждала его. И встретила на пороге горячим поцелуем.
– Привет! – сказала она. – Ну, как все прошло?
– Лучше, чем я ожидал, – ответил Степа. – Сейчас, дай только отдышаться, все расскажу… Да, кстати, вот тебе подарок! – Он вытащил из внутреннего кармана маленькую коробочку.
Ольга едва удержалась от крика.
– Духи! – выдохнула она. – «Аннабелль»… мои любимые! Спасибо! Степка, ты с ума сошел!
– Да ладно, фигня, – улыбнулся Степа и вытащил из-под куртки игрушечный пистолет, стреляющий пластмассовыми шариками – точную копию американского «Смит-энд-Уэссона». Духи он купил на центральном рынке, а пистолет – в ларьке на вокзале. – Это для Родьки… Ну ладно, ты пока иди в комнату, я сейчас приду.
– Чай будешь?
– Нет, спасибо, я спать хочу невыносимо.
Она игриво взглянула на него:
– Сначала ты мне все расскажешь! А потом мы, наверное, кое-чем займемся… а после этого – пожалуйста, спи сколько угодно.
– Если успею – и расскажу, и… все остальное, – проворчал он. – Если не засну в самый неподходящий момент. Мне же за эти чертовы сутки поспать почти ни хрена не удалось…
Ольга прижалась к нему грудью и прошептала:
– Успеешь, Степашка! Ты теперь все успеешь…
«Вот ведь кошка! – мелькнуло у Степы в голове. – Целых семь лет без меня как-то обходилась, а тут одну лишнюю ночь потерпеть не может, так у нее чешется!»
Он едва не произнес эти слова вслух, но вовремя удержался. Слишком уж хорошим был этот момент. Хорошо было вот так стоять в прихожей, обнимая Ольгу… и чувствовать, как под руками скользит по гладкой коже ночная рубашка… А если бы Степа озвучил мысль, ни с того ни с сего пришедшую ему в голову – это испортило бы все надолго… а может, и навсегда.
«Олег Поган, разумеется, не стал бы сдерживаться», – неожиданно сказал внутренний голос.
«На то он и Поган, – возразил Степа. – А я в какого-то Погана превращаться не собираюсь».
«Но ты уже превращаешься!»
«Ничего подобного!»
«А что там произошло во дворе, а?»
Но Степа приказал внутреннему голосу заткнуться. Не важно, что там произошло во дворе. Просто галлюцинации от усталости. Элементарно, Ватсон.
Он чуть отстранился от Ольги, провел ладонью по ее волосам и сказал:
– Извини, Олюня, я и в самом деле выдохся! Мне бы сейчас только до койки дотащиться и вырубиться. Башка раскалывается, как черт знает что…
Ольга внимательно посмотрела на Степу. Глаза у него были красными, как у пьяного кролика-альбиноса, да и вообще он выглядел усталым и помятым – словно побывал под колесами машины. Поэтому, не пытаясь больше настаивать, она сказала:
– Ну ладно, ты иди пока в душ.
Она поцеловала его и ушла в спальню.
После душа и пары таблеток цитрамона Степа почувствовал себя лучше – не настолько, чтобы отплясывать рок-н-ролл, но получше. Он прошел в Ольгину комнату, лег на кровать и растянулся рядом с ней под одеялом.
Ольга все еще не спала.
– И что это за странный тип приходит в постель к девушке среди ночи? – спросила она.
– А это граф Дракула, душегуб и кровопийца из Трансильвании! – ответил Степа страшным шепотом. – Но не бойся, девушка, я сейчас тебя не съем. Я крови по дороге напился.
Ольга рассмеялась, затем спросила:
– А все-таки, Степашка, расскажи, как там у тебя все прошло? Жутко интересно, я сейчас просто помру от любопытства.
Степа мысленно усмехнулся. У него все еще раскалывалась голова, и зверски хотелось спать – но, несмотря на это, он хотел рассказать о своей первой деловой поездке не меньше, чем Ольга хотела о ней услышать.
– Короче, вхожу это я туда, – начал он. – За столом дама сидит. Толстая, как хрен знает что. Как только под ней стул не ломается – я худею! И представляешь, прямо с порога мне контракт предлагает – бац! – как кирпич на голову, чес слово. Ну и вот… Короче, одноразовый контракт на сборник рассказов, с гонораром в двадцать пять штук, плюс десять процентов от тиражирования…
– А почему не двадцать? – перебила Ольга.
– Скажи спасибо, что еще эти дали, – ответил Степа, – я и десять-то с боем получил! Ну, ничего. Думаю, в следующий раз можно будет уже побольше срубить. – А он будет, этот следующий раз?
– Может быть, будет, может, нет… Во всяком случае, если это книга хорошо пойдет, мне предложат уже долгосрочный контракт – либо на год, либо на пять…
Ольга усмехнулась:
– Смотри не продешеви, как в том фильме про Каменскую!
– Надеюсь, ты меня убивать не собираешься, – ответил Степа, и они оба расхохотались, да так громко, что разбудили Родю в соседней комнате.
– Мама! – позвал мальчик. Ольга встала:
– Извини, я сейчас.
Когда она вернулась, Степа уже спал.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
На следующий день Степа проснулся в двенадцать часов. Головная боль прошла совершенно, и мозг был чистым, как только что вымытая машина. Степа встал, натянул джинсы и футболку и поплелся на кухню.
На кухне он застал Валентину Фоминичну в инвалидной коляске и Родю.
– Долго спите, однако, – улыбнулась Валентина Фоминична. – Доброе утро!
– Доброе утро, – ответил Степа. – Родион, а ты чего не в садике?
– А мама проспала сегодня! – жизнерадостно сообщил Родя. – В садик меня не повела, потому что времени не было, и все равно на работу опоздала!
Ольга опаздывала на работу довольно часто. Но начальство вынуждено было терпеть ее выходки, поскольку заменить концертмейстера – так неуклюже именовалась ее должность – было некем.
– Твоя мама, блин, когда-нибудь доопаздывается, – проворчал Степа. – Вот попрут ее с работы, чо тогда делать-то будете? На моих ужастиках далеко пока не уедешь…
С этими словами он подошел к плите и стал наливать себе чай.
– Степа, вы будете сегодня работать над книгой? – спросила Валентина Фоминична с вежливым интересом.
– Наверное, – ответил он. – Но сначала надо будет в «Обзор» съездить да отметиться – я же там вроде как числюсь.
– А чо такое «обзор»? – немедленно отреагировал Родя.
– Фирма такая, – ответил Степа, – рекламу делает. Ну, видел когда-нибудь щиты на дорогах? Такие большие, разноцветные?
– Видел, – кивнул Родя.
– Ну так вот, это мы делаем.
Степа наскоро выпил чаю с бутербродами и ушел.
Многие считают, что в маленьких провинциальных городках все на виду. Это не совсем верно. У города – именно у города, а не у горожан – есть свои большие и маленькие секреты, и город отлично умеет их хранить.
Например, все знают, что Виктория Томилина и Алексей Иванов умерли прошлой зимой на вокзале, и все знают, что тогда же там погибли двое приезжих, которых похмельчане считали террористами. Но никто из похмельчан и понятия не имеет, что это были не террористы, а агенты сверхсекретной спецслужбы, и что причиной их смерти стала маленькая девочка – дочка Алексея и Виктории, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор.
Похмельчане знают – или просто думают, что знают – что Моисей Соломонович Трахтенберг, работник гороно, однажды сошел с ума и стал насиловать и убивать трехлетних девочек – но им неизвестно, что это было не сумасшествие, а тонкий рассчет, что Трахтенберг пошел на этот шаг с вполне конкретной целью – выжить из города своего соперника.
Каждому известно – или каждый думает, что ему это известно – что прошлым летом тридцать человек погибли при очень странных обстоятельствах. Но никому и в голову не приходит, что это были не несчастные случаи, а хладнокровно и тщательно спланированные убийства, и что совершивший их парень, оставшись безнаказанным, недавно уехал учиться в Санкт-Петербург…
Точно так же каждому было известно, что в Похмелецке существует очень маленькая студия дизайна под названием «Обзор», неизвестно почему возомнившая себя рекламной фирмой. Фирма действительно делала рекламу мелким городским бизнесменам (впрочем, крупные бизнесмены в Похмелецке не водились), но дохода от их заказов не хватало даже на арендную плату за помещение, не говоря уж об оборудовании для создания рекламы.
И все же, несмотря ни на что, фирма «Обзор» процветала настолько, что летом позволила себе купить компьютер, лазерный принтер и сканер – все последнего поколения. На какие шиши это приобреталось – было неизвестно. Общее мнение сводилось к тому, что парни из «Обзора» либо продают свою продукцию в областной центр, либо занимаются контрабандой оружия и наркотиков.
На самом же деле все было совсем не так романтично. Фирма «Обзор» занимала три комнаты под трибунами городского стадиона: одну – под мастерскую, одну – под офис и одну – под склад готовой продукции. Посторонний, заглянувший на этот склад, не увидел бы там ничего, кроме вывесок, афиш и рекламных щитов (некоторые из них уже изрядно запылились). Однако ему было бы ни за что не догадаться, что этими щитами отгорожен основной источник дохода «Обзора» – музыкальный центр с Си-Ди-чейнджером аж на целых пять дисков и шесть хитроумно подсоединенных к нему магнитофонов.
Рекламная фирма занималась изготовлением пиратских аудиокассет.
Фирма была небольшая, и ее штат состоял всего из четырех человек. Глава фирмы, он же главный художник, бухгалтер и администратор Илья Богданович Сковородников обычно получал заказ на рекламу и делал эскиз на компьютере. Степа сочинял слоган, если в этом была нужда, а двое художников – Игорь по прозвищу Дартмур, сын Ильи Богдановича, и Илья Лейкин – делали собственно рекламный щит (или вывеску, или афишу, или еще что-нибудь).
Так их работа выглядела официально, с восьми утра до пяти вечера. А неофициально – «конфиденциально», как выражались сами работники «Обзора» – вся работа начиналась лишь по вечерам, когда все помещения под трибунами пустели. Тогда Илья Лейкин, не подозревавший о другой стороне дела, уходил домой, а Илья Богданович, Игорь и Степа принимались переписывать с компакт-дисков на кассеты. Сидеть за центром обычно доставалось Степе, как бывшему музыканту. И Степа выполнял свою работу настолько хорошо, что кассеты отличались от лицензионных только ценой.
Разумеется, готовую продукцию нужно было куда-то сбывать, иначе вся эта подпольная работа не имела смысла. Но Илья Богданович, в жилах которого, по его собственным словам, текла изрядная доля еврейской крови, договорился с владельцем киоска звукозаписи, располагавшегося на городском рынке.
С тех пор проблема сбыта решилась раз и навсегда. Владелец «Маши» – так назывался киоск – поставлял в «Обзор» один или несколько дисков, а «Обзор» за приемлемую для обоих сторон плату размножал их в виде кассет.
Сначала эту работу вели только по ночам, но потом решили, что это выглядит слишком уж подозрительно. Как сказал Илья Богданович, «самая лучшая конспирация заключается в ее полном отсутствии».
И пока в мастерской и офисе шла работа по изготовлению рекламы, на складе готовой продукции кипела совсем другая работа. Правда, первое время были проблемы с громкостью, но вскоре Степа достал отличные студийные наушники, решив таким образом убить сразу двух зайцев: во-первых, посторонние ничего не слышали, а во-вторых, в наушниках было гораздо легче регулировать звук – Степа отчетливо слышал звучание каждого инструмента.
Войдя в «офис» – маленькую тесную клетушку, основное место в которой занимала компьютерная аппаратура – Степа увидел Илью Богдановича, распечатывающего обложку какого-то очередного альбома.
– Здрассте, Илья Богданович, – сказал Степа.
Илья Богданович был крупным широкоплечим мужчиной с роскошной темно-каштановой шевелюрой и окладистой бородой на крупном вытянутом лице. Увидев Степу, он расплылся в улыбке:
– О-о, кого я вижу! Стиви! Наше вам всяческое… Ты где пропадал?
– Да так, – пожал плечами Степа. – Я теперь, как поручик Ржевский: членом туда, членом сюда… Заодно вот в байкеры подался…
– Заодно и домашний адрес, говорят, сменил, – поддел его Илья Богданович.
– Вот так фенечка! – с удивлением усмехнулся Степа. – Нет, ну ничего в этом городе скрыть нельзя: как на вокзале перднешь, так на стадионе скажут – будь здоров. Связь, блин, не хуже сотовой, только что бесплатная!
Они посмеялись.
– Ну ладно, Стив, – внезапно посерьезнел Илья Богданович. – Пока ты тут, так сказать… развлекался, появилось много вкусной работы. На днях новый альбом Чижа вышел, «Нечего терять» называется. И теперь надо, чтоб в «Маше» он появился раньше, чем на развалах.
– Сколько экземпляров? – спросил Степа.
– Пока тридцать, а дальше посмотрим. В общем, давай на склад, там уже все готово. Эл-Эй нынче, где-то как-то, отсутствует, так что все нормально.
Эл-Эй – так обзоровцы называли между собой Илью Лейкина, второго художника, потому что один Илья у них уже был. Откуда взялся этот странный псевдоним – никто не знал, но звучал он интересно. Тем более что Илья мечтал когда-нибудь убежать в Лос-Анджелес.
Илья Богданович протянул Степе диск и коробку чистых аудиокассет. На корпусе каждой из них было напечатано: «МУЗЫКАЛЬНАЯ КОЛЛЕКЦИЯ. Запись сделана в профессиональной студии. Все права защищены». Кассеты – уже с надписью на корпусе – обычно доставал Игорь. Но где он их добывал – это оставалось тайной даже для его коллег. Степа подозревал, что «Обзор» был всего лишь маленькой ячейкой в огромной сети аудиопиратства.
– Только вот что, Илья Богданович, – предупредил Степа, – мне в четыре нужно будет уйти. Ну, в крайнем случае, в полпятого.
– Ага, ага, – покивал головой Илья Богданович и усмехнулся. – Значит, членом туда, членом сюда? Ну ладно, ради бога. Как, управишься?
– Должен, по идее, – ответил Степа. – Да, заказ срочный?
Илья Богданович развел руками:
– Ну, как обычно – вчера должно быть сделано.
– А если серьезно?
– Серьезно? Ну, не так чтобы очень горит, но желательно бы к субботе его сделать, чтобы в воскресенье уже выставить. Понятно я выражовываюсь?
– Да куда уж понятнее, – усмехнулся Степа. – Аж словов не хватает. Ну, я пошел.
Он повернулся, чтобы уйти.
– Стив, – остановил его Илья Богданович. – Погоди-ка! Вот тебе немного подъемных, чтоб ты не скучал.
Он протянул Степе пачку «Честерфилда» и две банки пива «Красный восток». Степа поблагодарил, взял «подъемные» и пошел на склад.
Как сказал Илья Богданович, его ожидало «много вкусной работы».
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Последняя кассета кончилась.
Степа устало откинулся на спинку стула, снял с головы наушники и закурил.
– Все! – выдохнул он – и удивился, как странно прозвучал его голос после нескольких часов рок-н-ролла. – Слава тебе господи!
Он аккуратно сложил готовые кассеты обратно в коробку, выдернул провода музыкального центра и магнитофонов из розеток и вышел из склада. Голова слегка кружилась, как всегда после нескольких часов прослушивания одного и того же альбома, да еще на ускорении. Каким-то чудом Степе удалось записать за четыре часа все тридцать экземпляров – но больше он не выдержал бы чисто физически.
Степа хотел постучаться в офис, но, подняв руку, чуть не упал – так сильно кружилась голова. Ему пришлось схватиться за косяк.
Из офиса вышел рослый парень лет двадцати, в бейсболке и маленьких квадратных очках. Это был Игорь Сковородников, сын Ильи Богдановича.
– Ты чего, Стив? – спросил он.
– Да так, – ответил Степа. – Башка чего-то плывет…
Он протянул Игорю коробку.
– Чо, уже переписал? – удивился Игорь.
– Ага, – ответил Степа, – все тридцать штук. Держи, Дартмур. Обложки готовы?
– Готовы… Ну, ты даешь! Ты ж у нас гигант мысли, отец русской демократии! Тебя же надо национальным достоянием объявить!
– Когда-нибудь и объявят, – сказал Степа. – А сейчас мне уходить пора. Сам же понимаешь: без труда – не вытащишь!
Они немного посмеялись, пожали друг другу руки и разошлись. Игорь пошел в мастерскую порадовать отца успешным завершением работы, а Степа натянул куртку, закурил и вышел на улицу.
У него все еще кружилась голова и немного тошнило, но прикосновение к холодному бензобаку «Быстрой Зверюги» вернуло все на свои места. Степа вставил ключ в гнездо зажигания, зная, что мотоцикл заведется мгновенно, как всегда – словно и не простоял четыре часа на жутком морозе.
И внезапно Степе в голову пришла очень странная мысль.
Он купил «Быструю Зверюгу» две недели назад. И за эти четырнадцать дней он еще ни разу – ни разу!!! – не покупал для нее бензин. Не заправлял ее. Степа не очень-то хорошо помнил, сколько бензина в день съедает «Ява», но был уверен, что одного бака на четырнадцать дней маловато.
Стрелка показывала, что бак наполовину пуст. Но, отвинтив крышку, Степа не поверил своим глазам.
Бензин плескался у самого отверстия. Получалось нечто странное: стрелка всегда показывает полупустой бак… но, тем не менее, бак всегда полон.
Впервые за эти две недели Степе Марьяшину пришло в голову, что с «Быстрой Зверюгой» далеко не все чисто, что это не совсем мотоцикл – черт побери, может быть, это даже вообще не мотоцикл как таковой. Но, будучи от природы оптимистом, Степа решил, что в этом есть и свои плюсы.
Например, можно здорово сэкономить на бензине.
Степа повернул зажигание, нажал стартер, дал газ и поехал в сторону Дворца Детского Творчества.
* * *
Дмитрий Клещеев что-то наигрывал на бас-гитаре. Вдруг он понял голову и увидел Степу.
– Здорово, Стив, – сказал он. – Ты к Ольге?
– Ага, – ответил Степа. – Она не ушла еще?
– Она в библиотеке… Погоди, – крикнул Дмитрий, заметив, что Степа повернулся и направился к двери.
Степа обернулся.
– Чего?
– Погоди, Стив, – повторил Дмитрий, откладывая гитару. – Разговор есть.
Он был здорово пьян. Степа заметил это только сейчас. Судя по запаху, Дмитрий влил в себя не меньше трех литров крепкого пива – однако на ногах он держался довольно твердо.
– Ну чо, как тебе Ольга? – издевательски спросил он, явно напрашиваясь на скандал.
– В каком смысле? – Степе вовсе не хотелось ссориться. Клещеев, однако, не имел ни малейшего желания отступать. Если он хотел затеять с кем-нибудь драку – он добивался своего любой ценой. И не отступал, пока не вышибал из кого-нибудь дерьмо – или пока из него не вышибали.
– Она же с нами со всеми перееблась, – продолжал он. – Она и со мной была, и с Ильнуром, и со всеми остальными… Она и через жопу нам давала – это-то она особенно любит! А как она в рот…
Степа вскипел:
– Заткнись!
Дмитрий издевательски расхохотался.
– «Заткнись», – передразнил он. – А сам-то ты не хочешь заткнуться? И послушать, что тебе говорят?.. Долбоеб ты, Стив! Полный мудак! Ну ты с кем живешь, подумай! Она же блядь, я тебе говорю…
– Заткнись, ты, мандавошка, – крикнул Степа, сдерживаясь из последних сил.
– Кстати, о мандавошках, – Дмитрий, казалось, не заметил, как его назвали. – Я же их как-то раз подхватил от твоей любимой Оленьки. Ты как, еще не…
Он не успел договорить. Степа набросился на Дмитрия, как Ленин на буржуазию.
Они были почти одного роста, но Дмитрий был на пару сантиметров выше и по меньшей мере килограммов на пять тяжелее Степы. При таких неравных условиях схватка должна была закончиться явно не в пользу писателя.
Так и произошло. Очень скоро Степа оказался на полу с расквашенным носом, распухшей губой и огромным фонарем под глазом.
Дмитрий, выпустив пар, с удовлетворенным видом опять взял бас-гитару, прибавил громкость и стал наигрывать какую-то трэш-металлическую тему. Степа тяжело поднялся с пола и сказал:
– Я тебе это припомню, Клещ гребаный. Ты долго не протянешь.
– Да иди ты на хер, – отозвался Клещеев.
Степа выплюнул отколовшийся кусок зуба и вышел вон.
– Боже мой, – ахнула Ольга, увидев Степины «украшения». – Кто это тебя так?
– Да херня, – улыбнулся Степа разбитыми губами. – «Споткнулся – упал, очнулся – гипс…» Ну так чо, мы домой поедем?
– Конечно, поедем, – ответила Ольга и кивнула библиотекарше: – Пока!
– Пока, – ответила библиотекарша, и они вышли на улицу.
– Слушай, Степашка, – вдруг сказала Ольга. – Сегодня Ильнур приходил, тобой интересовался…
– Это какой Ильнур? – спросил Степа. – Фаттахов, что ли?
– Да, он самый. Пришел к нам и давай про тебя расспрашивать – где ты на Новый год был и позавчера ночью. Я рассказала про контракт и про остальное, он вроде как не поверил…
Для Степы это было новостью.
– И какого хрена этот выблядок ментовский ко мне привязался? – грубо спросил он.
«Говорит, как Олег», – подумала Ольга. Но тут же чуть не рассмеялась – настолько абсурдной была мысль. При чем тут Олег? Ментов любят далеко не все – и уж тем более байкеры. Так что совсем не обязательно, что Степа говорит, как ее бывший муж.
Скорее, он говорит, как байкер.
– Ну, ты же слышал, у нас тут маньяк объявился, – ответила она. – Байкер-убийца. Ну вот, так что теперь всех байкеров допрашивают…
Степа хотел сказать: «Ну и хрен с ним, пускай приходит и допрашивает», – но вдруг подумал о своем кошмарном сне, который приснился ему в новогоднюю ночь. О гибэдэдэшнике, которому оторвало голову…
…а позже, возвращаясь от Ольги за рукописями, он узнал, что то же самое произошло и в реальной жизни…
…а теперь выясняется, что есть и другие убитые.
«Но я же их в глаза никогда не видел! – с ужасом подумал Степа. – Да, тот ментяра меня тормознул. Но остальных двоих я даже близко не знал!»
Об убийстве рабочего из автосервиса и какого-то безработного сегодня рассказал ему Игорь – в тот момент, когда Степа, замотавшись, вышел покурить со склада в коридор. Игорь рассказал, что эти двое – Денис Ерошенко и Александр Павлов – были угонщиками мотоциклов. Но Степа был твердо уверен, что он лично ко всем этим убийствам никакого отношения не имеет.
«А что, если их убила «Быстрая Зверюга»? – спросил внутренний голос. – Может, она ездит по городу, когда ты спишь… или в отъезде?»
Абсурд! Бред сивой кобылы! Не может никакой байк ездить сам по себе и давить не понравившихся ему людей! Это реальная жизнь, черт бы ее побрал, а не один из Степиных рассказов!..
Но ведь «Зверюга» – это не совсем обычный мотоцикл. Можно даже сказать, это не совсем мотоцикл. Стоит вспомнить, например, всегда полный бензобак… или то, что «Зверюга» всегда легко заводится, каким бы сильным не был мороз…
– Эй, Степашка! – позвала его Ольга. – Заснул?
Степа вздрогнул.
– А?.. Нет, задумался просто. Пойдем.
Мысли о том, что «Быстрая Зверюга» вовсе не то, чем кажется, он решил загнать подальше. Если у него еще появится желание поразмышлять на эту тему – он подумает… но не сейчас.
Была полночь. «Быстрая Зверюга» стояла во дворе, словно чего-то ожидая.
Внезапно ее руль повернулся вправо. Послышался короткий стук – сам собой поднялся упор. Трижды мигнула фара. «Быстрая Зверюга» бесшумно покатилась со двора…
Дмитрий Клещеев вышел из здания Дворца Детского Творчества, сильно качаясь. Зря он так напился, да еще в полном одиночестве. Мелькнула мысль вернуться и переночевать в своей каморке. Дмитрий подумал… и отказался от этой идеи.
Под ноги ему бросилась черная кошка.
– Кис-кис, – произнес Дмитрий, с трудом выговаривая слова. – Откуда ты взялась?
Кошка коротко прошипела, сверкнула глазами и бросилась в темноту. Интересно, подумал Дмитрий, чем я ей не угодил?
Внезапно фара мотоцикла облила его ярким светом. Ослепленный, Дмитрий не разобрал, кто сидит в седле мотоцикла. Он знал только одно: лучше пока убраться подальше. Потому что черт его знает – может, это и есть тот самый байкер-маньяк… или маньячка…
Мотоцикл разогнался и ударил Дмитрия фарой в промежность. Гениталии сразу же отозвались сильной болью – глубокой, спазматической болью, знакомой только мужчинам.
– Ооооууу!!! – взвыл Дмитрий и упал на утоптанный снег, покрывающий автостоянку перед Дворцом. Боль была такой сильной, что ему казалось – сейчас его вытошнит, или он наложит в штаны, или умрет… возможно, с ним случится и то, и другое, и третье.
Боль дала еще один странный эффект. Дмитрию показалось, что мотоциклом никто не управляет.
«Быстрая Зверюга» откатилась назад и снова понеслась на лежащего Дмитрия. Тот поднял руки, как бы желая защититься. При этом он едва ли осознавал, что по щекам потекли слезы.
– Не надо, – прошептал он. – Пожалуйста, не на…
«Зверюга» на полной скорости наехала задним колесом на промежность Дмитрия – так быстро, что он не успел защититься.
Да и мог ли он?..
Дмитрий только успел понять, что его первое впечатление оказалось правильным – мотоциклом никто не управлял.
А потом все мысли заслонила новая боль – огромная, пурпурно-зеленая, заполнившая собой всю Вселенную…
…а после нее пришла тьма.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
В три часа ночи Ольга встала и со слипающимися глазами пошла в туалет. Зажмурившись от света лампочки, показавшегося спросонья невероятно ярким и резким, она задрала ночную рубашку, стянула трусики и села на унитаз, мимоходом успев подумать о том, что давно пора купить нормальное сиденье. Через минуту она обнаружила, что сон прошел.
Ольга встала, натянула трусики, спустила воду и вернулась в свою комнату. Подошла к окну…
…и подумала, что видит сон. Совершенно бредовый сон.
Она увидела, как «Быстрая Зверюга» сама по себе въехала во двор и остановилась на том самом месте, где ее оставил Степа.
«Я вижу сон, – мелькнуло у Ольги в голове. – Мне снится, что я проснулась и теперь стою у окна. «Сновидение в сновидении», как у Эдгара По…»
Она отвернулась и посмотрела на спящего Степу.
В неверном свете уличных фонарей, пробивавшемся сквозь шторы, Степа казался совершенно непохожим на себя. Казалось, он стал выше ростом. Шире в плечах. Толще. Волосы казались угольно-черными, черты лица – намного крупнее. Особенно выделялись нос и подбородок.
А еще на его лице была написана ненависть. Ненависть ко всему белому свету. Желание убивать всех и каждого, кто попадется ему на пути.
На Ольгиной кровати лежал Олег Поган.
Ее бывший муж.
Степа Марьяшин каким-то образом превратился в Олега Погана.
(и это не сон)
Ольга отдернула штору. Свет упал на лицо лежащего на кровати, и Ольга увидела, что это по-прежнему Степа – а кто же это еще мог быть? Просто свет и тень исказили черты его лица, а ее воображение довершило остальное, вызвав в памяти лицо Олега.
(а как насчет выражения его лица, а, подружка? Насчет этой ненависти – даже когда он спит?)
Ольга встряхнула головой, прогоняя мысль, как какой-нибудь банкир отгоняет не слишком денежного, но не в меру назойливого клиента. Это та же самая игра света и тени. К тому же это просто сон, не так ли? А в снах, особенно в кошмарах, вечно случается что-нибудь не то. Поэтому Ольга спокойно легла рядом со Степой
(Олегом)
и вскоре заснула. На этот раз без сновидений.
Утром, придя на работу, Ольга увидела толпу на стоянке возле Дворца. Лица людей выражали смешанное чувство удивления, страха, любопытства, недоверия… Ольга прислушалась к обрывкам разговоров.
– …какой ужас…
– …нет, ты в курсе, чего он с его яйцами сделал…
– …да что у нас, город маньяков, что ли…
– …а я бы все вообще мотоциклы запретила! Мой Сережка тоже гоняет целыми днями…
– …ну ясно, любой подохнет, если у него в штанах омлет сделают…
– …и куда только милиция смотрит…
– …а вы знаете…
– …нет, я по полтиннику брал. Там, на рынке…
– …если этого типа поймают, должны мочить при задержании…
– …а я тебя тоже люблю…
«Ну и винегрет, – подумала Ольга. – Что опять не слава богу?»
– Слышь, Ник, что тут произошло? – обратилась она к Никите Терехину, барабанщику «Деффекта», стоящему тут же, в толпе.
– Да Клеща нашего убили! – не оборачиваясь, злобно процедил Никита. – Опять этот байкер, мать его… Сука! Ладно бы он только ментов давил – так нет, теперь и на нормальных людей переключился! – И он разразился потоком непристойно-виртуозной брани, среди которого «блядь» выглядела словом из салона Анны Павловны Шерер.
– А как его убили-то? – спросила Ольга. – Шею сломали, или…
Никита обернулся к ней.
– Этот козел ему на яйца заднее колесо поставил! – с ненавистью, как будто Ольга была в чем-то виновата, бросил он. – Поставил – и давай вертеть! Поняла?
В этот миг толпа внезапно расступилась, и Ольгиному взору открылись кровавые пятна на утоптанном снегу. Ольга посмотрела на них и почувствовала, что ее завтрак отчаянно пытается вылезти наружу, словно его тоже заинтересовало, что там такое происходит.
– Боже мой!.. – прошептала Ольга, поспешно отворачиваясь. – Боже!
Дмитрий Клещеев стал четвертой жертвой байкера-маньяка.
И внезапно Ольга вспомнила
(«Быстрая Зверюга» о боже «Быстрая Зверюга» о боже она это сделала она ездит сама по себе)
свой кошмар, в котором она видела, как Степин мотоцикл ездил
(сам по себе)
без водителя, а сам Степа внезапно
(превратился в Олега Погана)
изменился…
Ольга решила, не откладывая в долгий ящик, поговорить со Степой.
Выйдя из дома, Степа увидел, что какой-то невысокий парень внимательно рассматривает «Быструю Зверюгу».
– Эй, ты! – грубо крикнул он. – Ты чего здесь потерял?
Парень поднял голову, и Степа узнал Ильнура Фаттахова.
– Здорово, Стив, – сказал Ильнур. – Разговор к тебе имеется.
Степа помрачнел. Он отлично понимал, что это за разговор. Судя по всему, он теперь подозреваемый, а все разговоры мента с подозреваемым обычно кончаются камерой.
Ну уж нет. В камеру Степа идти не собирался. Да и вообще, что есть на него у этого выблядка в штатском? Одни только догадки, которые к делу не пришьешь. А как насчет чего-то конкретного? Как насчет доказательств, а, господа присяжные заседатели?
В любом случае Степа не собирался доказывать этому легавому, что он не верблюд. Если менту это нужно – пусть доказывает сам.
Если сможет.
– Чо за проблема? – спросил Степа.
– Ты где Новый год справлял? – ответил Ильнур вопросом на вопрос.
Степа помрачнел еще больше:
– Ты что, меня допрашиваешь?
– Да. Допрашиваю.
– А на каком основании, позвольте узнать, гражданин начальник?
Восточные глаза Ильнура, и без того достаточно узкие, теперь превратились в прорези для монет.
– Не твое дело, – сказал он. – Отвечай мне – или поговорим в другом месте.
Степа, в общем-то, никогда особенно не уважал Ильнура Фаттахова – даже как человека. А когда тот пошел работать в милицию – Степино уважение к нему переместилось через нулевую отметку и резко пошло в сторону минуса. Степа в последнее время вообще мечтал набить морду этому парню, который предал рок. Однако сейчас Ильнур был именно представителем закона (или того, что осталось от закона в этой стране), а не человеком, которого можно запросто послать на три всем известные буквы. Степа был явно не на высоте.
– Я у Коляна Ярова был, – сказал он.
– Это что за Яров?
– Программист. Ольгин братан.
– Ольги из Дворца, что ли? – уточнил Ильнур. – Подруги твоей?
– Ага. Сидели у него где-то часов до четырех, потом…
– Погоди. Кто там еще был?
– Ну, Таня, жена Коляна, естественно. И Ольга. И еще дети.
– Детей к делу не пришьешь. Что после четырех было?
– Я Ольгу подвез домой, да так у нее и остался.
– Теперь, значит, с ней живешь?
– Да.
– Расписаться не думаете?
– Это к делу не относится.
– Ладно. А позавчера ночью ты где был? Говорят, уезжал куда-то?
– Да.
– Куда?
– В область. В издательство, контракт заключать на книгу.
– Ах, ну да, ты же у нас писатель. И как?
– Все нормально. Кстати, копия контракта у меня есть, могу показать.
Ильнур махнул рукой:
– Да нет, на хрен… Ну, а вчера ты где был?
– Днем – в «Обзор» ездил, к Сковородникову. А ночью здесь был, у Ольги. Всю ночь никуда не выходил. Ну ладно, еще есть вопросы?
– Только один. В байк-клубе не состоишь?
– Еще нет.
– А почему?
– А это уже другой вопрос.
– Ну ладно, бывай. – Ильнур протянул руку.
Степа, не замечая протянутой руки мента, сухо кивнул и пошел прочь. Ильнур немного постоял, размышляя, и направился следом за ним.
Степа чувствовал себя как человек из старого анекдота, который нашел на дороге собачье дерьмо, поднял, попробовал его на вкус и сказал: «Черт побери! Говно! Ладно хоть не вляпался!»
Смех смехом – а по всем признакам выходило, что Степа и оказался тем самым парнем из анекдота. Только ему было еще хуже. Он не только попробовал дерьмо на вкус. И не просто вляпался – нет, он буквально искупался в нем. Может, мать была права, и не стоило ему покупать этот гребаный мотоцикл?.. Может, стоит его продать?
Или следовало поступить с ним еще лучше – пустить его на металлолом?..
Но Степино подсознание – а возможно, и сознание – отлично знало, что никогда ничего подобного он не сделает. И дело здесь было не в том, что Степе было жаль потраченных денег (хотя и в этом тоже). Дело было – хотя Степа пока еще не решался признаться в этом даже самому себе – главным образом в том, что Степе подсказывало шестое чувство: «Быструю Зверюгу» уничтожить нельзя. Тот, кто попытается это сделать, погибнет сам. А Степа хотел жить…
…и быть с «Быстрой Зверюгой».
Конечно, с тех пор, как он купил этот байк, его не отпускали кошмары – причем не только во сне, но и наяву. Но с другой стороны, что плохого в том, что со Степиными врагами происходят несчастья?
(умирают ты хочешь сказать они умирают)
«Ну, хорошо, – ехидно согласился внутренний голос. – Допустим, того мента за дело прихлопнули. А те двое, которых убили позавчера? А сегодня ночью еще кого-то убили. Что ты на это скажешь?»
А что, если эти двое пытались угнать «Зверюгу»? Тогда все правильно. «Зверюга» желала быть только с одним человеком. С Олегом Поганом. А когда его не стало, этим человеком стал Степа Марьяшин.
И она убивала всех, кто мешал ей или ему.
А сегодня ночью… Степа был на сто процентов уверен, что нынешней ночью «Зверюга» поработала с Клещеевым.
Так что все нормально. Если «Зверюга» иногда действует сама по себе и убивает, то у самого Степы железное алиби на все четыре убийства. Ни ему, ни «Зверюге» ничего не грозит. У него алиби стопроцентное, а что касается байка… ну кто, кто поверит, что байк может ездить без байкера?! Да если этот выблядок Ильнур попытается продвинуть следствие в этом направлении – где он окажется? Правильно. У тех докторов, которые показывают абстрактные картинки и спрашивают тебя, в каком возрасте ты перестал мочиться в штаны. Потому что все судьи в мире – твердоголовые материалисты, верящие лишь в то, что познается с помощью пяти чувств. Судья и должен быть материалистом, иначе это не судья, а черт знает что. Шаман, который бьет в бубен и трясет яйцами.
В голове у Степы раздался голос Олега, который он слышал все чаще, теперь не только ночью, но и днем: «Не волнуйся, братан! Мы с тобой еще вздрючим этих выблядков!»
– Да, – прошептал Степа вслух. – Вздрючим! Вздрючим по полной программе!
Все становилось на свои места. Степа превращался в Олега – а может быть, Олег превращался в Степу. Но это было не суть важно. Главное, что они были вместе. Если жизнь – это война, то в этой войне против мира, населенного выблядками и принадлежащего выблядкам, они были вместе.
Занятый этими мыслями, Степа не сразу сообразил, что оказался перед кинотеатром «Спутник». В последнее время в «Спутнике» не устраивали ничего, кроме распродаж зимней одежды, но сегодня афиша возвещала о замечательном российском триллере, который назывался «Поклонник» – с Сергеем Гармашом и Еленой Сафоновой. Степа много слышал об этом фильме, но посмотреть ни разу не смог. Когда его показывали по ОРТ, то вечно оказывалось, что по НТВ идут «Улицы разбитых фонарей», которые смотрит отец, или на РТР крутят «Остановку по требованию», без которой мать жить не может.
Степа немного постоял, изучая афишу, выкурил сигарету и вошел внутрь. Ближайший сеанс начинался через пятнадцать минут.
Старший лейтенант Ильнур Фаттахов шел следом за Степой, размышляя о его показаниях и о показаниях свидетелей. Точнее, одного свидетеля – ночного сторожа Дворца Детского Творчества. Этот медленно, но верно спивающийся пенсионер рассказал кое-что действительно интересное.
Накануне вечером Дмитрий (обычно Ильнур называл жертв «потерпевшими», но Дмитрия, своего друга, он не мог назвать этим словом) сидел в студии, напиваясь, а попутно записывая свой сольный альбом. У него это получалось неплохо, потому что он владел несколькими инструментами.
Часов в пять в студию вошел парень, по описанию очень похожий на Степу. Судя по всему, это и был Степа, поскольку, выйдя из студии, он поднялся на второй этаж и вернулся оттуда с Ольгой. В этом не было бы ничего необычного, если бы…
…если бы не то обстоятельство, что некоторое время из студии раздавались крики, отчаянная ругань и шум драки, а потом Степа вышел оттуда с совершенно разбитым лицом. Это, кстати, заметил и Ильнур. Такие синяки долго не проходят.
И было еще кое-что. Где-то в половине второго сторож видел, как мотоцикл отъезжает от трупа Клещеева, яйца которого уже превратились в омлет. Сторож, по его словам, не разобрал, кто сидел на мотоцикле, зато рассмотрел сам мотоцикл.
Темно-синий или черный с золотыми звездами.
Тот самый, на котором приехал Степа.
Сторож смог рассмотреть мотоцикл, потому что фонари перед входом во Дворец в эту ночь работали на удивление хорошо.
Сегодня одежду Клещеева отдали на экспертизу. И сегодня же пришли результаты исследования одежды остальных жертв. Прочитав заключение экспертов, Ильнур не очень-то удивился.
На одежде жертв были обнаружены микрочастицы черной и золотой краски. Почему-то Ильнуру казалось, что то же самое обнаружится и на одежде Дмитрия.
«Быстрая Зверюга». Все, кажется, замыкалось на ней… вернее, почти все.
Кроме двух моментов.
Первое: в Похмелецке был байк-клуб, и в этом клубе у каждого третьего был байк именно такой расцветки. Второе: Ильнур очень внимательно осмотрел «Зверюгу» и не увидел ни малейших следов повреждений. А ведь совершить наезд на человека… это вам не презерватив проколоть. В этом случае либо Степа невиновен, либо он мастер по части заметания следов.
Можно было бы выстроить прекрасную версию… которую первый же адвокат, даже сопливый выпускник колледжа, раздолбал бы в пух и прах.
У Степы было железное алиби. В новогоднюю ночь он сидел у Николая Ярова, потом спал с его сестренкой; в позапрошлую ночь он возвращался из областного центра… а вчера он опять был у Ольги.
Конечно, Ольга может сказать что угодно, лишь бы выгородить своего любимого. И Николай – они со Степой старые кореша… Но против поездки в область не попрешь…
Ильнур буквально слышал, как его версия трещит по швам. Но вдруг он подумал: а что, если у этого парня был сообщник?
В конце концов, он получил недвусмысленное указание от начальства: проверить тех, у кого мотоциклы окрашены в черное с золотыми звездами. Это было не так уж трудно сделать – байков такой расцветки немного. И начать лучше всего со Степы.
Ильнур еще раз прокрутил в голове допрос, и ему стало ясно – Степа врет или, по крайней мере, что-то недоговаривает. А потому Ильнур почувствовал, что ему будет ужасно интересно поговорить со Степой Марьяшиным еще раз. И не на улице, а в уютном теплом кабинете.
Разговор обещал быть долгим и обстоятельным.
Степа сидел в душной темноте кинотеатра.
Фильм действительно был замечательным. Речь шла о тринадцатилетней девочке, у которой неожиданно появился таинственный поклонник. Сам он все время оставался в тени, но исполнял любое желание девочки. Но одно желание он выполнить не смог, и девочка в ответ на его очередной звонок заявила, что знать его не желает.
Степа напряженно смотрел на экран, где поклонник, оказавшийся маньяком, заманил девочку в подъезд. И напугал так, что она разучилась говорить.
Внезапно шестое чувство заставило Степу обернуться.
Справа от него сидел Ильнур Фаттахов. Он делал вид, что тоже поглощен фильмом… но на самом деле зорко следил за Степой.
«Пиздец! Ты в мышеловке, парень! – услышал Степа голос Олега. – Этот выблядок сраный сейчас тебя заберет!»
«Сам знаю, – мысленно огрызнулся Степа. – Я его убью».
Медленно и осторожно, стараясь не делать лишних движений, он сунул руку в карман и вытащил швейцарский армейский нож, который купил два дня назад в областном центре. Так же осторожно достал его. Открыл большое лезвие.
«Степа, опомнись! – завопила та часть его сознания, которая не желала подчиняться Олегу. – Что ты делаешь?!!»
Но в этот момент Степина рука, совершенно независимо от воли хозяина, сделала быстрый выпад.
И еще один.
И еще…
Ильнур наверняка даже не успел понять, что произошло.
«Я убил человека, – подумал Степа. – «Умышленное убийство представителя власти». Кажется, так это называется?»
И тут же пришла другая мысль: «Ну и хрен с ним. Это вообще не я сделал. Кто-то… кто-то другой».
Мысль о том, что он внезапно превратился в убийцу, не вызвала у Степы ни малейших угрызений совести. Она даже не удивляла. Этот человек собирался помешать ему. Собирался арестовать за преступления, в которых он был не виновен. Так что стыдиться ему было нечего. Тем более что сейчас возникла другая проблема.
Надо было решать, что делать дальше.
Уходить прямо сейчас было никак нельзя. Сидеть рядом с трупом до конца фильма у Степы тоже не было никакого желания. Но никакого другого выхода Степа не видел.
И тут голос Олега, все чаще раздававшийся в голове у Степы, произнес всего одно слово: «Пожар».
Секунду или две Степа соображал, что это может означать, затем кивнул в пустоту. И улыбнулся с благодарностью.
Тем же самым ножом он вспорол обивку ближайшего сиденья – по счастью, оказавшегося пустым – вытащил из него как можно больше ваты и поджег.
Старая, спрессованная многими поколениями человеческих задниц вата долго не желала загораться. Но в конце концов по залу медленно начали расползаться клубы удушливого дыма. Вата горела плохо, зато создавала отличную дымовую завесу.
Кое-кто из сидящих впереди начал оборачиваться и подозрительно втягивать носом воздух. Степа понял, что настал тот самый момент.
– Пожар! – закричал он. – ПОЖАР!!!
Слово произвело эффект разорвавшейся бомбы. Началась паника. Люди, позабыв о фильме, завопили и кинулись к выходу. Секунду спустя Степа бросился за ними.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Ольга хотела поговорить со Степой. Но что она могла ему сказать? «Слушай, Степашка, мне тут приснился кошмар, что твой байк ездит сам по себе, а ты вроде как превратился в Олега…» Степа просто-напросто рассмеется ей в лицо – и будет совершенно прав! Такое могло произойти в каком-нибудь романе Уильяма Денброу, вроде «Пришествия Потусторонних» или «Темного наследства». В крайнем случае, в одном из Степиных рассказов. Но никак не в реальной жизни.
Люди с детства приучены к мысли, что такого не бывает, что события в духе «Дракулы» Стокера или злых сказок Стивена Кинга – не более чем извращения больной фантазии.
О да, разумеется, чудовища существуют. Это генералы, чей палец лежит на красной кнопке. Это маньяки, насилующие детей. Это наркоманы, ради дозы перерезающие горло родной матери… и так далее.
Но такое… ну нет, такого просто не может быть. Это невозможно. Мы – люди, живущие на рубеже третьего тысячелетия, мы – люди образованные, и нам лучше знать. «Метка дьявола» на груди девушки – не более чем родимое пятно. Мертвец, стоящий под окном жены в костюме, в котором его похоронили, просто страдал летаргией и был похоронен по недоразумению. А «страшилище» под кроватью ребенка оказывается всего лишь запыленным плюшевым мишкой.
Вот так-то. С привидениями в наше время расправляются не крестом или осиновым колом, а электрическим светом. Этот свет убивает тени в нашем сознании куда успешнее, чем какая-нибудь молитва. Мы живем в век торжества науки. В век телевидения, электронных часов, космических полетов и компьютеров. А если кто-то и верит в такую чушь, как призраки или вурдалаки – это просто больной человек, друзья и соседи! Он болен, и притом тяжело – но на эти случаи у нас есть психиатрия. Мы можем излечить душу… хотя и не верим в ее существование, ха-ха!
Разумеется, то, что Ольга увидела ночью в окно, было сном. Просто не могло быть ничем иным, кроме сна. Но было кое-что странное, что не давало ей покоя. Как, скажите на милость, можно увидеть во сне, что ты проснулся?
Ольга отлично помнила, что сначала ей снилось, как они со Степой едут на «Быстрой Зверюге». Потом она увидела, что впереди на дороге стоит Дмитрий Клещеев, и сказала: «Осторожно, Степа, не сбей его». Но Степа полуобернулся и ответил: «Извини, Олюня, «Зверюга» требует крови. Она работает на крови, я тебе не говорил? И я не могу ее остановить».
Он попытался повернуть, это было заметно – но не смог. Руль дернулся, вырываясь из его рук, и «Зверюга» понеслась на Дмитрия. Ольга зажмурилась, не желая на это смотреть… а когда она наконец решилась открыть глаза, все уже было кончено. Дмитрий лежал на спине, глядя в небо открытыми остекленевшими глазами, на его лице застыло выражение ужаса, а передняя часть его джинсов представляла собой омерзительное кровавое месиво. И на его груди сидела черная кошка и шипела в небо. Нет… шипела на Ольгу.
А после этого Ольге приснилось, как она проснулась с бешено колотящимся сердцем и отправилась в туалет, и при этом она ясно ощущала кожей холодное сиденье унитаза… просто отпад, до чего реалистичными иногда бывают сны!
А потом она увидела в окне «Зверюгу», совершенно самостоятельно въехавшую во двор остановившуюся…
А может быть, это был не сон? Может быть, она действительно видела Степин мотоцикл, разъезжающий самостоятельно?..
Но тогда каким образом Степа превратился в Олега?
Эти мысли одолевали Ольгу, пока она шла домой. Она подумала, что сон выглядел таким реалистичным, потому что большая его часть и была реальной. Она действительно вставала, действительно ходила в туалет… но при этом ее сознание раздвоилось. Одна часть полностью осознавала происходящее, вторая видела сон…
…в котором самым неприятным было превращение Степы в Олега.
(???а разве не то же самое происходит наяву???)
Мысль пришла из ниоткуда, упала, как кирпич на голову. Ольга остановилась, словно перед ней внезапно загорелся красный сигнал светофора. Черт побери, а ведь это правда! Он действительно с каждым днем становится все больше похожим на Олега!
Степа изменялся.
Во-первых, изменились его манеры. Взять хотя бы это довольно-таки экзотическое матерное словечко «выблядок». Олег употреблял его по меньшей мере десять тысяч раз в сутки. Для него весь мир был одним огромным сборищем выблядков. Для него и его приятелей из байк-клуба, которые часто бывали в доме Погана. Мир делился на них… и выблядков.
Господи, даже родного сына Олег называл этим словом! «Ну ты, шлюха подзаборная! – кричал он. – Заткни пасть своему выблядку!»
В такие моменты Ольге всегда хотелось закричать: «Это же твой сын!!! Как ты можешь?!» Эти слова почти срывались с ее языка… но в последний момент она всегда их удерживала. В доме Олега Погана не стоило выражать несогласие – если, конечно, вы хотели сохранить голову на плечах.
Это же слово употреблял и Степа. Употреблял с каждым днем все чаще. Ментов он называл «выблядками в погонах», редакторов – «выблядками кабинетными» и так далее.
А еще… а еще он начал слушать «Роллинг Стоунз»… хотя семь лет назад терпеть их не мог – отчасти потому, что их любил Олег, Степин соперник.
Но это было еще не все.
Степа действительно изменялся чисто физически. Во-первых, у него стали очень активно расти усы и борода. Теперь ему приходилось бриться дважды в день – утром и вечером.
Во-вторых, с каждым днем он становился выше ростом. Шире в плечах. Толще.
И черты его лица менялись. Если раньше лицо Степы, похожее на лицо молодого Бориса Гребенщикова, казалось тонко прорисованным и напряженным, то теперь его черты огрубели, словно его вытесали топором. Нос удлинился. Подбородок, ставший квадратным, теперь выдавался вперед. Глаза… глаза из светло-зеленых превратились в черные. Теперь нельзя было различить, где радужка, где зрачок.
Каких только аргументов не приводила себе Ольга, лишь бы отказаться от этой бредовой идеи!
«Ничего удивительного! С возрастом человек меняется. Говорят, организм растет лет до двадцати пяти…»
«До двадцати семи, – возражал внутренний голос. – Все правильно… но слушай, не такими же темпами! Ну, сантиметр, ну, два в год. В крайнем случае, пять. Но ведь в год! Не в день!»
«А глаза? Говорят, с возрастом глаза меняют цвет. А я не обращала на его глаза внимания, потому что видела их по памяти…»
«Глаза могут поменять только оттенок. И то они светлеют, а не темнеют! Это уже не Степа, неужели ты еще не поняла? Это Олег!!!»
Но этого не могло быть. В голове у Ольги, как заезженная пластинка, повторялась одна и та же фраза: Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Этого не…
Сравнить бы их, подумала Ольга. Поставить обоих перед собой – Степу и Олега – и сравнить, насколько они похожи… Но это было совершенно невозможно. По той простой причине, что Олег вот уже больше месяца гнил в могиле. Остались только фотографии…
…ФОТОГРАФИИ…
Черт!
И как она раньше не додумалась, дура набитая?
Ольга достала из сумочки сигареты и закурила. Она не обращала внимания на то, что мерзнут ноги, на то, что прохожие задевают ее пакетами… Она стояла посреди улицы, курила и примеряла внезапно осенившую ее идею и так, и этак. И чем дальше, тем больше эта идея ей нравилась.
Ольга бросила наполовину выкуренную сигарету под ноги, затоптала ее и пошла домой, молясь про себя, чтобы Степы там не оказалось.
Степы не было – как объяснила Валентина Фоминична, он уехал кататься. Ольгу это устраивало. А еще больше ее устраивало то, что сегодня она опять проспала и у нее снова не было времени вести Родю в садик. Потому что свою догадку она могла проверить только с помощью сына.
Она достала из ящика стола альбом с фотографиями, который не трогала уже больше пяти лет – со дня развода. Альбом, в котором среди прочих были и фотографии Олега.
Этих фотографий Ольга никогда не показывала сыну. Ей хотелось, чтобы малыш не знал, как выглядит его непутевый папаша. Ольга все время собиралась выкинуть этот альбом к чертовой матери, но до сих пор у нее руки до этого не дошли. И сегодня она обрадовалась этому.
Родя сидел в гостиной и смотрел телевизор.
– Родион! – позвала его Ольга. – Иди сюда!
– Ну, чо! – воскликнул Родя, недовольный тем, что его оторвали от интересного фильма. Но все-таки подошел.
– Смотри. – Ольга показала мальчику фотографию Олега, сделанную за полгода до свадьбы. На ней Поган был еще без усов и бороды. – Кто это?
Родя пожал плечами:
– Не знаю… А это кто?
Но Ольга не имела ни малейшего желания объяснять сыну, кто это такой.
– Ну сам подумай, – несколько резко сказала она. – На кого этот дядя похож?
– На дядю Степу, – уверенно ответил Родя. – А это он, да?
– Нет, – сказала Ольга. – Это совсем другой. Чужой дяденька… Ну, иди, смотри телик.
Родя ушел, бросив на мать озадаченный взгляд через плечо. А Ольга села на кровать, обхватив колени руками, и глубоко задумалась.
Значит, все оказалось правдой. Олег действительно вселился в Степу. Мертвый или нет, Олег вселился в него.
И Олег постепенно вытеснял Степу. Уже почти – а может, и полностью – вытеснил. Страшная сказка превратилась в жуткую, сводящую с ума реальность.
Но почему? За что, Господи?
Дело было не только в Олеге, который умер, но не пожелал этого признать. Дело было – Ольга это чувствовала – главным образом в том, что с самим мотоциклом далеко не все в порядке. Каким-то образом Олегу удалось сделать мотоцикл пристанищем некоего демона. Этаким адским домом на колесах, куда после смерти вселилась его черная, одержимая ненавистью душа.
«Быстрая Зверюга» еще при жизни Олега люто ненавидела Ольгу. Не однажды Ольге казалось, что мотоцикл пытается ее сбросить. В такие моменты она сильнее обхватывала Олега за талию и крепче прижималась к нему. Но однажды «Зверюге» удалось добиться своего. Ольга, к счастью, не пострадала, отделавшись легкими ушибами – но с тех пор она и близко не подходила к «Зверюге».
Со временем Ольга убедила себя, что мотоцикл тут ни при чем, что Олег просто хотел из каких-то своих соображений убить ее, обставив все под несчастный случай. Поэтому, когда Степа впервые предложил ее подвезти на той же самой «Зверюге», Ольга села на нее без колебания. И некоторое время все было действительно нормально. Но вчера, когда Степа вез ее домой, Ольга внезапно почувствовала, что «Зверюга» дернулась под ней. Словно дикий мустанг.
Ольга хотела уже сказать Степе, что совсем ни к чему им ездить вместе так часто – или хотя бы не стоит так часто подвозить ее… но она не могла придумать, как бы выразить эту мысль поделикатнее. А тем временем события стали развиваться слишком быстро.
Настолько быстро, что это приводило в ужас.
С этим надо было что-то делать, и немедленно. Но что?
В музыкальном училище Ольга прослушала курс педагогики и психологии. Этот курс ей так и не пригодился, и теперь она не помнила почти ничего, кроме фразы: «Если вы что-то узнали – живите с этим знанием».
(«Но что мне с этим знанием делать, учитель? Складывать его? Вычитать? А может, умножать?»)
(«Знанием следует делиться. Раздели его»)
Но с кем она могла бы поделиться этим гнусным знанием? Кто мог хотя бы выслушать ее, не говоря уж о том, чтобы поверить?
Ответ пришел сам собой. Ее брат, Николай, вот кто. Николай очень увлекался оккультизмом, демонологией, черной магией и прочими эксцентричными вещами. Только он по какой-то причине стеснялся этого увлечения и прикидывался скептиком.
Но Ольгу это не обманывало. Она помнила, как загорелись его глаза в тот вечер, когда она предложила устроить спиритический сеанс.
Николай мог бы не просто выслушать ее, но и помочь – причем наверняка не только советом.
Ольга встала с кровати и пошла в комнату Валентины Фоминичны.
– Мам, я к Коле схожу, – сказала она. – Если Степа вернется – не говори ему, куда я пошла.
– Господи! – удивилась Валентина Фоминична. – Что это за секреты у вас?
– Не секреты, – ответила Ольга. – Просто кое-какой разговор… чисто между нами.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В этот день Николай решил не выходить на работу, сказавшись больным. Он сидел дома за компьютером, путешествуя по «Интернету». Рассеянно просматривая на каком-то сайте роман Владислава Крапивина «Остров капитана Гея» (когда нечего читать, сойдет даже такое дерьмо, как Крапивин), он почему-то думал о Степе.
Несколько дней назад он случайно столкнулся со Степой на улице, поскольку просто невозможно разминуться в таком болоте, как Похмелецк… но вот что странно – он с трудом узнал своего друга. На секунду или две Николаю показалось, что перед ним не Степа Марьяшин, а Олег Поган.
Его бывший зять.
К тому же еще и покойный.
Николаю казалось, что половина лица Степы
(Олега)
совершенно исчезла. Вместо нее был голый, почти почерневший череп. Да и другая половина выглядела ничуть не лучше. В глаз набилась могильная земля. На щеке открылись отвратительного вида язвы, из которых выползали мерзкие белые черви.
Это длилось совсем недолго, потом все вернулось на свои места. Николай поздоровался со Степой – именно со Степой, а не с Олегом – но в его душе так и осталась уверенность, что он только что видел разлагающийся труп Олега.
Труп, у которого почему-то не хватало ума лечь в могилу.
Нет. Это невозможно.
Но шаг за шагом Николая теснили назад, заставляли поверить. Ему вспоминались все Степины слова, манеры, жесты… с того дня, как у него появился этот чертов мотоцикл.
(«Быстрая Зверюга»)
Да, «Быстрая Зверюга».
Теперь Николай все вспомнил. Не зря же у него было ощущение, что этот мотоцикл ему знаком. Это был мотоцикл…
Его мысли прервал звонок в дверь. Николай мысленно чертыхнулся, встал и пошел открывать.
– Привет, – сказала сестра.
– Ты уверена? – спросил он уже в третий раз.
Ольга нетерпеливо встряхнула головой. Красиво взметнулась волна каштановых волос.
– Я же тебе говорю! – воскликнула она. – Я… Я и так и этак вертела в голове эту историю, и ничего другого не выходит. Я и сама толком не знаю, что видела. Но ведь видела же!
Николай молчал. Ольга после паузы добавила:
– Я и не ожидала, что ты поверишь.
Николай и сам этого не ожидал. Но, как ни странно, верил.
– Давай-ка сейчас не будем играть в «веришь – не веришь», – сказал он. – Нет времени. Надо решать, что с этим делать.
Ольга посмотрела на брата с удивлением… и надеждой.
– Я думаю, это не сразу началось, не просто так, – продолжал он, казалось, не замечая взгляда сестры. – Расскажи-ка мне все по порядку, с того момента, как ты впервые увидела эту «Зверюгу».
– У Степы или у Олега?
– У Олега.
Ольга угостилась сигаретой из пачки Николая, закурила и начала рассказывать. При этом она поглядывала на керамическую пепельницу, сделанную в виде обнаженной девушки, лежащей на спине с раздвинутыми ногами. Пепел следовало стряхивать в известное отверстие. Эту пепельницу Степа когда-то подарил на день рождения Николаю. Подарил в незапамятные времена, когда в их жизни не было ни Олега Погана, ни «Быстрой Зверюги».
– Я так и предполагал, – кивнул Николай, когда Ольга закончила рассказ. – Теперь не мешай мне где-то с полчасика.
Она взглянула на него с нарастающей тревогой:
– Коля… что…
Он остановил ее вопрос движением руки:
– Потом, сестренка. Все вопросы – потом.
Он повернулся к экрану монитора, начисто забыв, что не один в комнате.
Ольга встала и подошла к стеллажам. Подборка книг ясно говорила о том, чем ее братец интересуется в последнее время. «Демон-разрушитель», «Изгоняющий демонов», «Как вызвать злых духов», «Некрономикон», «Золотая ветвь», «Магия друидов», «Древние ритуалы и современная мистика», «Гаитянские Вуду»…
Ольга вздрогнула. Она знала – во всяком случае, догадывалась, что Николай увлекается этим – но даже отдаленно не могла себе представить, насколько серьезно его увлечение.
Ну что ж, подумала она. Может, это и к лучшему.
Минут через сорок зажужжал принтер.
– Готово, – объявил Николай.
Ольга подошла к нему.
– Ну? Что там?
Николай вытащил из принтера лист бумаги.
– Вот, – сказал он и с неподдельной нежностью провел ладонью по корпусу процессора. – Умнейшая штуковина, что ни говори!.. Ну ладно. Я тут слегка покопался в сайте «www.demon.ru», и кое-что нашел. Короче, существует примерно тридцать тысяч рецептов для вызывания демонов. Я приказал выбрать только те компоненты, которые повторяются практически чаще всего. И вот что получилось.
Он протянул Ольге бумагу.
Ольга пробежала ее глазами.
– Ну и чертовщина! – вырвалось у нее.
Это был список компонентов, необходимых для вызова демона: «ночной мох», жабий глаз, «десница божья», крысиный хвост, земля с кладбища, крыло летучей мыши, кровь девственницы…
– При чем тут вся эта дрянь? – спросила Ольга, с отвращением откладывая список в сторону и закуривая новую сигарету. – Мы с тобой, кажется, про Олега говорили?
– Без демонов тут тоже не обошлось, – возразил Николай. Он выудил из пластмассового стаканчика на столе красный карандаш и рассеянно стал им поигрывать. – Наверняка этот демон прибрал Олега к рукам… или что там у него… а теперь и Степу нашего туда же тянет… Короче, это не так важно. Сейчас главное – понять, что это за демон. И кое-что мне здесь очень не нравится.
Ольга кивнула:
– Мне тоже не все понятно. Вот это, например, что такое? – Она ткнула пальцем в строчку «ночной мох».
Николай нетерпеливо отмахнулся:
– Это-то как раз ерунда, ничего особенного. Так называли какой-то лишайник, а иногда – обычный мох, только собранный ночью.
Несмотря на всю напряженность ситуации, Ольга не удержалась, хихикнула.
– Да, – кивнул Николай, – места для творчества много. В черной магии это не редкость… Ладно, черт с ним. Гораздо интереснее, вот это что такое? – Он обвел жирной красной чертой слова «десница божья». – Вот это что такое? Я об этом кое-что слышал. И это может оказаться полным говном.
Ольга слегка поморщилась. Обычно она не любила, когда при ней употребляли такие слова, как «срать», «говно» и тому подобное. Но сейчас было не до того, чтобы следить за чистотой речи.
– Что именно? – спросила она.
Николай действительно знал кое-что об этой «деснице», но понятия не имел, как выложить это Ольге. Он видел, что она и без того была достаточно напугана. И поэтому Николай прогнал нерешенную задачу: сначала разберемся со всем остальным, а дальше будет видно.
– Об этом позже, – сказал он. – Сейчас разберемся с остальной дрянью. Кровь девственницы… Вспомни-ка, что-нибудь такое было?
– За месяц до свадьбы, – помедлив, ответила Ольга. Мы с Олегом возвращались из области… на концерт ездили. И Олег… сбил маленькую девочку. Ты про это не знаешь, тебя тогда в городе не было. В общем, Олег ее сбил… насмерть. Потом выяснили – перелом основания черепа. Крови было, конечно… Суд был, разумеется, но Олега оправдали. Он… просто затормозить не успел – она слишком быстро выскочила…
Николай понял, что Ольга вот-вот заплачет, и поспешно перешел к другим компонентам:
– Ладно, с этим все ясно. А как насчет кладбищенской земли?
– Ну, это-то ерунда. – Ольга постепенно успокаивалась. – Он работал смотрителем кладбища.
– И на работу ездил на «Зверюге»?
– Да. Так что осенью, когда грязь, земля вполне могла попасть…
– Ясно. Ну, а вот это… жаба, летучая мышь, крыса?
– Тоже понятно. На кладбище этого добра хватает, мог и задавить случайно. К тому же он одно время приклеил к бензобаку крылья летучей мыши.
– Понятно…
– Ты мне лучше объясни насчет этой «десницы божьей».
Николай задумался. Он отлично видел, что Ольгино спокойствие было обманчивым, на самом же деле она уже практически на грани истерики… но он всю жизнь считал, что лучше всего говорить человеку всю правду, какой бы омерзительной она не выглядела. Это было намного лучше, чем изворачиваться и не договаривать.
Тем более в такой ситуации, когда любое умолчание может обернуться таким кошмаром, что…
Но Николаю даже думать об этом не хотелось.
– Пойдем-ка, чайку попьем для начала, – предложил он.
– А где твои? – спросила Ольга.
– Вовка в школе, Катя в яслях, – ответил Николай. – А Танька небось по магазинам шастает… Еще чай будешь?
– Спасибо, я уже по самые уши налилась, – сказала Ольга, отодвигая пустую чашку. – Ну что, ты, кажется, собирался мне рассказать?
Николай быстро взглянул на сестру и решил, что она уже готова все выслушать.
– Держи, – сказал он, доставая две сигареты и протягивая одну ей. Потом стал рассеянно шарить по карманам. – Так, куда я зажигалку дел?.. Ага, вот…
Он поставил на стол пепельницу, дал прикурить Ольге и закурил сам. По комнате разнесся аромат «Честерфильда». Николай курил, глядя в потолок. При этом он рассеянно снимал и снова надевал очки. Казалось, он напрочь забыл и о сестре, и о том, ради чего она сюда пришла.
– Ну, давай, Коля, не томи! – не выдержала Ольга. – Что там за дрянь?!
– В общем, Оленька, тут на редкость хреновая картинка выплывает, – сказал Николай. – «Десница божья», она же «суровая рука» – такими выражениями пользовались служители культа Ниарлатхотепа – одного из черных культов, распространенных в Африке и на востоке Индии. Иногда это означало белладонну или производные псиллобицина, иногда – просто руку мертвеца. В любом случае мы с тобой можем оказаться в глубокой жопе. Я имею в виду, что «десница божья» – это не шутки. Это по-настоящему хреново.
– То есть?
– Культ Ниарлатхотепа существовал за несколько тысяч лет до появления христианства. С помощью этой «десницы», что бы это не означало, обычно вызывали демона-разрушителя – в книгах он упоминается под именем Саддат, то есть «Тот-Кого-Нельзя-Назвать-По-Имени». Самое говенное – это то, что христианская магия против него практически бессильна.
– В каком смысле?
– В прямом. Этот демон, Саддат, может сожрать на обед пятнадцать-двадцать Библий, запить святой водой, а потом попросить добавки. Так что, Олюня, это все слишком серьезно. Вспомни, Олега никогда не забирали за осквернение могил или вандализм? Не прикалывали его такие вещи?
Ольга, после чашки крепкого чая с мелиссой полностью пришедшая в норму, покачала головой:
– Нет. До такой степени он не был сумасшедшим. Всякое бывало, конечно, но такое… нет, никогда.
Это не слишком-то успокоило Николая.
– Допустим… А с химией? «Колеса» он жрал какие-нибудь?
Ольга нахмурилась. Помолчала. Потом ответила:
– Не помню… Вроде бы нет, он только ширялся. И то не капитально сидел, иногда по месяцу, по полгода держался.
Олег действительно мог держаться без наркотиков довольно долго. На некоторое время он срывался, но потом снова завязывал. Потому что у байкеров наркомания была не в почете. Он мог под настроение курнуть и поехать носиться по ночному городу… но ни разу не было случая, чтобы он сел в седло «Зверюги», ширнувшись. А во время срывов он убирал мотоцикл в гараж и не прикасался к нему – до тех пор, пока срыв не кончался.
И Ольга повторила уже более уверенно:
– Нет, никаких «колес».
– Ну, хорошо… – Николай полез за новой сигаретой, забыв, что у него во рту уже дымится одна. – А какие-нибудь таблетки он принимал?
– Ну… нет… кажется. Не помню.
Николай взял ее руки в свои, посмотрел в глаза:
– Вспомни, Оленька! Вспомни! Это очень важно! Не мог же он быть абсолютно здоровым! Ну, хоть что-нибудь у него болело – желудок там, или голова, или еще что-нибудь? Ну?
У Ольги внезапно расширились глаза.
– Что? – вскинулся Николай, сильнее сжимая ее руку. – О чем ты подумала?!
– Изжога, – прошептала она. – Он принимал таблетки от изжоги. Как-то раз он бензобак промывал, и тут у него началось. А эти таблетки запивать не надо, они на языке растворяются. Так вот, он одну таблетку в бензобак и уронил.
Лицо Николая стало совсем напряженным. Казалось, под кожей проступил проволочный каркас.
– Что за таблетки?
– Я их тоже принимаю. – Ольга достала из сумочки упаковку таблеток «Гастрил». – Вот…
Николай взял у нее коробочку, поднес к глазам…
…и оцепенел. Сразу же бросилось в глаза грозное предупреждение о том, что пациентам, страдающим глаукомой, принимать лекарство не рекомендуется, так как активные ингредиенты могут усугубить болезнь.
А в списке ингредиентов на первом месте значилось слово, которое давало ключ ко всей этой истории.
БЕЛЛАДОННА.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Степа сидел на кухне, распространяя вокруг себя кошмарную смешанную вонь водочного перегара и дешевого табака. Он выпил уже слишком много – но, тем не менее, по его глазам Ольга видела, что он еще отлично соображает.
– Степан! – позвала она.
Степа вздрогнул. Еще никогда она не называла его полным именем. В обычных обстоятельствах она называла его Степой, в минуты восторга – Степкой, а если хотела приласкаться, то он становился для нее Степашкой… кем угодно, но только не Степаном.
– Ну, чего?
– Степан, можно с тобой поговорить?
– Чо, так срочно? – Он обернулся, и Ольга увидела, что это не Степа. Перед ней сидел человек, в котором от Степы остались только светлые волосы. Во всем же остальном это был Олег. – Ну ладно, давай поговорим – и в койку…
Он попытался схватить ее за грудь. Ольга отшатнулась. И поняла, что начать лучше сразу же. Прямо сейчас. Иначе она никогда больше не решится на это… и кто знает, к чему это может привести?
– Мне твой байк не нравится, – сказала она. – Я его ненавижу.
У Степы (конечно, это был уже не Степа, но Ольга все еще не могла заставить себя называть сидящего перед ней человека по-другому) глаза на лоб полезли.
– Кого-о? «Зверюгу»?
– Да. Я знаю, она меня тоже ненавидит…
Степа-Олег расхохотался, забыв о том, что уже два часа ночи и все уже спят:
– Ну, ты ляпнешь, как в лужу перднешь! «Зверюга» тебя ненавидит – ой, ха-ха-ха!.. Олюня, это же байк, он не может любить или ненавидеть!.. Ха-ха-ха!..
Ольга толкнула его в плечо:
– Прекрати! Я серьезно!
Степа-Олег по инерции хохотнул еще пару раз, затем помолчал, откашлялся и насмешливо посмотрел на нее.
– Ну, допустим, – сказал он. – В штаны спустим… А если она и вправду живая – что мне делать? «Милая моя «Зверюшенька», перестань, пожалуйста, ненавидеть мою любимую Оленьку…» – издевательски протянул он и посмотрел на Ольгу тяжелым взглядом. – Ты это предлагаешь, да? Или еще чего? Ну что я делать-то должен?
– Избавиться от нее, вот что. – Ольга, казалось, не замечала Степиного тона. – Облей ее бензином. Подожги. На свалку выкини. Сдай в металлолом. Делай, что хочешь, но только чтоб ее больше не было, иначе…
– Иначе – что? – Он в упор посмотрел на нее.
Собрав все силы, чтобы не отвести взгляда и стараясь не замечать откровенной издевки, она заставила себя выговорить как можно тверже:
– Иначе между нами все кончено.
Степа-Олег вскочил. Ольга поняла – ей пришел конец, сейчас
(сейчас он вышибет мне мозги размажет меня по стенке задушит зарежет казнит кишки выпустит)
он убьет ее…
Но он даже не прикоснулся к ней. Выглядел он так, словно сам крепко получил по мозгам. И в тот же миг грубые черты лица начали сглаживаться, оплавляться, терять очертания… Степа снова стал немного похож на себя – словно маска Олега, которую надели на его лицо, вдруг начала давать трещины, осыпаться, а из-под нее стало проглядывать его настоящее лицо, похожее на лицо молодого Бориса Гребенщикова.
Настоящий Степа Марьяшин.
– Олюнь, это ж бред, – испуганно пробормотал он.
– Это не бред, – упрямо повторила Ольга. – Избавься от нее, и у нас все опять будет нормально… И кстати, с кем я сейчас разговариваю? Ты кто? Степа или Олег?
Вопрос был совершенно лишним. Лицо Степы, которое начало было проявляться, вновь пропало. Перед Ольгой снова стоял Олег.
– А какая хрен разница? – спросил он.
– Ты умер, – сказала Ольга. – Ты подох два месяца назад, и ты мне не нужен. Где Степа?
– Пиздец твоему Степе, – ответил Олег. – Я его уничтожил, ебаря твоего тропического.
Семь лет назад, когда Ольга увлеклась Олегом, Степа об этом узнал и пришел разбираться. Разговор Степы с Олегом закончился, как и следовало ожидать, дракой. Олег избил его, сказав напоследок: «Вали отсюда, ебарь тропический!»
Неожиданно Ольга подумала, что все повторяется. Раньше их было только двое – Степа и она. Олег появился позже, одним махом разрушив их отношения. С тех пор прошло уже семь с половиной лет. Ольга успела развестись, а Олег погиб… но все повторилось. Олег снова пытается сделать то же самое – разлучить их со Степой… несмотря на то, что погиб…
А потом Ольга вспомнила, что сказал ей Степа после драки с Олегом, перед тем, как уйти.
Оля, вспомни «Замыкая Круг»!
Это была их любимая песня. Гимн их любви.
Ольга решила во что бы то ни стало достучаться до Степы – хоть на несколько минут. Поговорить с ним в последний раз.
– «Замыкая Круг»! – крикнула она. – Помнишь «Замыкая круг», Степашка? Олег эту песню ненавидел! Степа, ты хочешь, чтобы он опять нас разлучил? Избавься от «Зверюги»! Борись с ним!..
Ольга ненавидела такие фразы, звучащие, как клише из дешевой мелодрамы. Но эти клише, несомненно, произвели эффект.
Мужское лицо перед ее глазами теперь напоминало кипящий воск, и это было страшнее всех оживших черепов, вампиров и оборотней, которыми наполнены все эти фильмы ужасов, теперь кажущиеся совершенно нестрашными и глупыми. Человек, стоящий перед ней, превращался то в Степу Марьяшина, то в Олега Погана…
А в какой-то момент Ольга поняла, что Олег полностью исчез, и она видит перед собой именно Степу – того Степу, который когда-то пришел с цветами к дверям музыкального училища. Степу, похожего на молодого Бориса Гребенщикова. Его лицо казалось еще боле напряженным, чем обычно, и на нем смешивались боль, страдание, страх… и любовь.
– Оленька, прости, я не могу, – сказал он. – Все уже зашло слишком далеко. Олег мной управляет… и этот, который в «Зверюге»… держись от меня подальше, Оля…
Затем он снова превратился в Олега.
– Поздно, – сказал он хриплым прокуренным голосом Олега. – Послушайся своего ебаря, сучка, стой подальше. Дай нам свалить… Но я тебя убью, вот что, – заявил Олег, внезапно оживившись. – Ты меня тогда бросила – когда мне хреново было… Жена, ебаный в рот… Я тебя убью и заберу сына, а то вырастет такой же слюнтяй, как твой Степа…
Вот тут Олег допустил ошибку. Ольга мгновенно превратилась в тигрицу, готовую защищать своего детеныша до последнего – даже ценой собственной жизни.
Она отступила в дверной проем, чтобы быстро подскочить к телефону.
– Ментов я вызвать успею, – ледяным голосом сказала она. – Вали отсюда!
Олег наклонился к ней, выдохнув ей в лицо целое облако перегара. Сейчас он проиграл… и сам понимал это. Но уйти просто так он считал позором.
– Чтоб ты сдохла, блядь, – процедил он, толкнул ее и вышел. Через несколько минут хлопнула входная дверь.
Ольге показалось, что ее ноги стали мягкими, как вареные спагетти. Она рухнула на табуретку, дрожащими руками вскрыла пачку «Двадцать первого века» и закурила. Докурив сигарету до половины, она внезапно приняла решение. Может быть, не самое лучшее – но в тот момент оно показалось ей единственно верным.
Она резко ткнула окурок в пепельницу, отчего посыпались искры, встала и пошла к телефону.
Человек вышел на улицу. Странные сдвоенные мысли бродили в его голове. Та его часть, которая была Олегом Поганом, размышляла о том, что тело интеллигентного выблядка оказалось не самым подходящим. Во-первых, у этого выблядка есть совесть, и он способен чувствовать любовь – чувства, которые Олег всю жизнь считал недостойными настоящего мужчины. А во-вторых, само тело оказалось не слишком крепким. Степе было невдомек, что его тело медленно, но неуклонно разрушалось. Старая болезнь. Она началась с легкой простуды, которая потом переросла в довольно странное заболевание горла. Степе тогда пришлось лечь в больницу
(именно тогда Олег и познакомился с Ольгой)
на три недели.
Он вышел оттуда совершенно здоровым – во всяком случае, так ему казалось. И вот уже семь с половиной лет он чувствовал себя совершенно здоровым… но та болезнь, которая уложила его в больницу и о которой он почти забыл, медленно и верно превращалась в экзотический рак горла. В самом скором времени он должен был проявиться и доконать беднягу Степу меньше, чем за четыре месяца.
Олег не испытывал жалости к этому ни на что не годному парню. Он был вообще не способен испытывать жалость к кому бы то ни было – чувство для слабонервных, говорил он. Он вряд ли даже сознавал, что без его вторжения в это тело Степа мог бы спокойно прожить еще лет тридцать или сорок без всякого рака
(рифмуется со словами «смак», «дурак» и «поза раком»)
и быть счастливым…
Но, разумеется, все это не имело для Олега Погана большого значения. Его волновало только то, как бы продержаться в теле этого выблядка еще немного – до тех пор, пока он и Тот, который сидит в «Быстрой Зверюге», не станут единым целым… а когда это произойдет, Олегу уже никогда не придется беспокоиться о такой ерунда, как новое тело. Потому что Тот – а вместе с ним, естественно, и Олег Поган – начнут править миром.
Олег не собирался вызывать Того – по крайней мере, сознательно, все это было чистой случайностью – но наверное, не зря эта старая крыса, его бывшая теща, совершенно чокнувшаяся на всякой мистике, утверждала, что случайностей не бывает. Ну что же, старая блядь на этот раз оказалась права.
Случайность или нет – но все компоненты совпали, при этом расположившись в нужной последовательности. И тогда явился Он. Он хотел вырваться из мотоцикла, который оказался для него слишком тесным, и переселиться во что-нибудь более существенное, дающее больше возможностей править миром – например, в «Интернет». Но для этого, по Его планам, Олег должен был погибнуть, потом переселиться в другое – все равно, в чье – тело, и лишь после этого соединиться с Ним. И тогда весь этот блядский мир покатится прямехонько в жопу, что Олега вполне устраивало.
Но оставалась еще и другая часть человека, которая все еще была Степой Марьяшиным. И эта часть, услышав последние мысли Олега, внезапно взбунтовалась. Степе было глубоко насрать на весь мир, гори он синим огнем – его волновало только то, что случится с его родителями, Ольгой, Родей и Валентиной Фоминичной – с людьми, которых он любил.
«Да чтоб они все сдохли, на хрен!» – отозвался в его голове Олег.
Но Степу такой вариант никак не устраивал.
«Да кто тебя вообще спрашивает! – расхохотался Поган в его мозгу. – Да кто ты ваще такой? Говно на палочке, которое всякую херню пишет, и больше ни хера!»
Руки Степы непроизвольно потянулись к карману джинсов. Он включил в памяти старый рок-н-ролл, чтобы не думать о том, что делает – иначе
(иначе все испортишь)
Поган не позволил бы ему сделать это.
– Эй, парень, ты шо такое задумал?! – встревожился Олег, и Степа с ужасом понял, что голос на этот раз рождается не в голове, а в его собственной глотке. Это означало, что превращение уже почти завершилось, и он вот-вот утратит контроль над своим телом.
Он быстро достал из кармана швейцарский армейский нож, которым только сегодня
(миллионы лет назад)
он
(Олег)
убил Ильнура Фаттахова.
Степа открыл большое лезвие и поднял руку, подумав при этом: «О Господи, как же я ненавижу гребаных критиков!»
И одним движением перерезал себе горло от уха до уха.
Он успел почувствовать боль, успел увидеть, как хлынула красная кровь… а в следующий момент ему показалось, что он взлетает и видит сверху «Быструю Зверюгу», свое тело… видит рядом с собой Олега Погана… слышит его крик:
– Ах ты, сучий выблядок!
«Сам ты выблядок», – успел подумать Степа. Он хотел сказать это вслух, но не смог – голоса уже не было.
А через мгновение его поглотила мягкая милосердная тьма.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
– Зря ты это, сестренка, – сказал Николай. Он называл Ольгу «сестренкой» только тогда, когда мыслями был где-то далеко. – Я надеялся, что время еще есть… Ну да ладно, может, оно и к лучшему. Я тут кое-что нашел против этого… этой твари. Думал, есть еще время, хотел завтра тебе позвонить, а… А, черт с ним. Все к лучшему.
– Но что делать-то? – с волнением спросила Ольга.
– Сейчас я к тебе подъеду. Жди меня, из дома никуда не выходи. Я приеду, потом все расскажу.
– Что ты…
Но Николай перебил ее:
– Все потом, Оля, жди меня. – И повесил трубку.
– Ну, давай рассказывай, – потребовала Ольга.
Они сидели в «шестерке» Николая. По радио, настроенному на станцию «Ностальджи», передавали старые хард-роковые хиты. Сейчас «Дип Перпл», которых Степа иногда называл «Дик Перднул», вдохновенно распевали о ребенке во времени, и голос Яна Гиллана взлетал в заоблачную высь. В салоне было тепло. Уютно светились циферблаты. Если бы не повод, по которому Ольга с Николаем находились здесь – было бы совсем хорошо.
– В общем, так, – начал Николай. – Честно сказать, не хотел я сегодня начинать, но… Короче, есть два средства изгнать этого демона. Мы используем оба.
– Что за средства?
– Первое – огонь.
Ольга втянула носом воздух и обернулась. На заднем сиденье лежал садовый опрыскиватель – большой баллон с длинным шлангом. Только сейчас этот баллон был наполнен не ядохимикатами, а, судя по запаху, чистейшим керосином.
Ольга узнала этот агрегат. В Похмелецке почти у всех жителей были свои огороды, служившие дополнительным источником питания. И семья Яровых не была исключением.
– А второе средство? – спросила Ольга.
Николай улыбнулся:
– Ты обхохочешься. Обыкновенная сушеная полынь.
Ольга не засмеялась.
Машина просто стояла во дворе. Ольга и Николай, словно уговорившись, хотели оттянуть страшный момент начала, насколько это возможно. Оба внезапно осознали, что это не игра, что сегодняшнее «веселое приключение» может закончиться смертью для кого-то из них. Или даже для них обоих.
Внезапно Ольга дернула брата за рукав и сказала:
– Посмотри, что это?
Николай проследил, куда она показывала рукой. В первую секунду ему показалось, что на снегу, рядом с мотоциклом, лежит мешок с тряпьем. Но потом до него дошло, что это не мешок. На снегу лежал…
– СТЕПАШКА!!! – пронзительно вскрикнула Ольга и выскочила из машины. Николай бросился за ней.
Да, это был Степа.
Похоже, он покончил жизнь самоубийством, причем выбрал для этого не самый красивый способ. («А есть ли они, красивые способы?» – с горечью подумал Николай). Горло Степы было перерезано от уха до уха, и разрез походил на чудовищную клоунскую улыбку. Снег вокруг был забрызган кровью.
А правая рука лежащего на снегу все еще некрепко сжимала нож.
Ольга начала плакать.
– Пожалуй, для него это лучший выход, – пробормотал Николай.
– Что?! – удивилась Ольга.
– Да так, ничего. – Николай положил ей руку на плечо и мягко потянул за собой. – Пошли в машину.
– Короче, так – сказал Николай, когда Ольга немного успокоилась и снова была в состоянии нормально воспринимать окружающее. – Сначала надо рассыпать вокруг этого байка полынь. Держи. – Он достал из бардачка полиэтиленовый пакетик и открыл его. В салоне сразу же запахло полынью.
«Запах лета», – мимоходом подумала Ольга.
– Второе, – продолжал Николай. – Надо облить байк керосином и поджечь. Пока горит, будем громко читать молитву. Знаешь наизусть что-нибудь?
– Ну, «Отче Наш»…
– Отлично, это я тоже знаю. Будем хором читать – и два, и три раза подряд – до тех пор, пока эта «Зверюга» не догорит.
– Подожди, подожди! Ты же говорил…
– Что против Саддата христианская магия бессильна?
– Да.
– Но мы же будем не только молиться. «Отче Наш» тут, как… ну, как довесок. Вместе с остальными средствами это, по идее, должно сработать.
– А если не сработает?
– Лучше об этом не думать, – мрачно покачал головой Николай. – Потому что если не сработает, нам с тобой – хана. Этой твари дай только волю… Помни, больше всего ей нравится убивать.
* * *
– Ну, как?
Ольга закончила рассыпать полынь вокруг «Быстрой Зверюги».
– Нормально, – ответил Николай, возясь с опрыскивателем.
– В общем, когда я брошу спичку, быстро отходим, и – в машину. Будем читать молитву оттуда.
– А как мы узнаем, что сработало?
– Увидим. Демона можно увидеть в огне.
Уже можно было начинать. Но они не торопились. Оба почувствовали внезапный порыв бросить это дело – и пусть все идет своим ходом.
Но оба понимали, что бросать нельзя.
– А где ты полынь-то достал? – спросила Ольга в последней жалкой попытке потянуть время.
– А-а, Танька еще летом набрала, – ответил Николай. – Услышала где-то, что полынь – хорошее средство от моли… Ну ладно, понеслась.
Он включил опрыскиватель.
Как только первые капли керосина коснулись холодного корпуса «Быстрой Зверюги», ее мотор громко взревел.
– Что, падла?! Не нравится?! – злорадно крикнул Николай, усиливая струю.
Свет фары мотоцикла внезапно из белого сменился красным, превратившись в глаз дьявола. Мотор ревел. «Зверюга» стала менять форму. Теперь это был не мотоцикл – что-то, отдаленно напоминающее его по виду. И в то же время это было что-то другое.
«Зверюга» хотела броситься на людей – но ей мешала полынь. Круг, который она не могла пробить.
А потом она начала вертеться на месте, как волк, находящийся в последней стадии бешенства, пытающийся вцепиться зубами в свой собственный хвост. Николай прирос к земле, думая, что вряд ли он еще когда-нибудь увидит такое зрелище. И вряд ли когда сможет забыть. Даже если проживет до ста лет. Он стоял, забыв о спичках в руке.
Ольга выхватила у него коробок и чиркнула спичкой.
По закону подлости спичка не пожелала загореться. Ее головка зашипела, выпустив вверх щупальца белого дыма… и все.
«Как в том фильме, черт бы его побрал», – подумала Ольга и чиркнула второй спичкой.
Но и с этой спичкой произошла та же история.
– Быстрее, Оля! – крикнул Николай. До него внезапно дошло, зачем «Зверюга» вертится на месте. «Зверюга» хотела забросать снегом, летящим из-под ее колес, круг ненавистной полыни. Еще чуть-чуть – и ей бы это удалось. Еще чуть-чуть – и…
И тут какие-то далекие боги, возможно, заметили, какую удачу люди принесли себе сами. И сделали свой скромный благотворительный взнос.
Третья спичка зажглась без всяких проблем. Ольга постояла секунду, давая ей возможность разгореться сильнее, и бросила. Николай испугался, что спичка погаснет на лету, но тут «Зверюга» превратилась в огромный
(живой)
огненный шар.
Ольга посмотрела на Николая. Николай – на нее. Они взялись за руки. И внезапно поняли, что им не нужно садиться в машину.
– Отче наш, иже еси на небесах… – начал Николай.
– Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, – подхватила Ольга. И как только она начала читать молитву, пришло понимание: она напрасно волновалась. Все получается в лучшем виде.
– И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим…
Раздался грохот – это взорвался бензобак «Быстрой Зверюги». Ольге вдруг показалось, что на мгновение огонь принял странную форму, отдаленно напоминающую злобную маску шамана, только намного страшнее…
…потом ей привиделось в огне лицо Олега, искаженное еще большей ненавистью, чем обычно…
…потом в языках пламени проступило лицо Степы, на котором ясно читалось безмерное облегчение…
– …Ибо царствие Твое есть и сила, и слава. Аминь!
Едва произнеся последнее слово, Ольга поняла, насколько благоразумно они поступили, решив не садиться в машину.
Что-то вылетело из огня и со страшной скоростью врезалось в лобовое стекло «шестерки». Только через пару часов Ольга и Николай выяснили, что это был знак, который поставил Олег.
Изображение собачьей головы.
Готическая надпись: «БЫСТРАЯ ЗВЕРЮГА».
Прощальный привет от Олега Погана – именно от него, поскольку демон-разрушитель считал слишком мелким для себя делом разрушение машины. Он хотел или разрушить весь мир, или – не разрушать ничего.
Но в тот момент Николай, похоже, даже не обратил внимания на то, что его машина повреждена. Он положил руку Ольге на плечо и ни к селу ни к городу произнес:
– О Господи, как же меня перхоть замучила…
И тут же мимо его сознания, как чье-то зловонное дыхание, пронесся крик:
– Ты, выблядок!!! Еще ничего не кончилось!!!
Николай оглянулся на Ольгу. Однако она, как завороженная, смотрела на догорающие останки «Быстрой Зверюги», и не шевелилась. Николай так и не понял, слышала она что-нибудь или нет.
А Ольга вспоминала новогоднюю ночь, которую они со Степой завершили в ее кровати. Они тогда заговорили об Олеге, и Степа принялся философствовать.
Степины слова звучали у нее в голове четко и ясно, будто он стоял рядом:
– А что такое смерть? Ты можешь это сказать? Нет. Ты не можешь, я не могу. Может быть, это просто переход в другое состояние? Скажем, гусеница превращается в куколку, потом – в бабочку… Так может, смерть – это такое же превращение? Как сказал Эдгар По: «Метаморфоза гусеницы известна нам, но не самой гусенице». Лично я думаю, что нет такого понятия, как «конец». Всякий конец обычно оказывается началом чего-то нового. И если ты сможешь принять это – значит, ты сможешь спокойно жить.
– Да, ты был прав, – прошептала Ольга. – С этим я смогу жить.
Николай не спросил, что она имеет в виду. Он закурил и взял сестру за руку.
– Пойдем, – сказал он.
Ольга кивнула, и они вошли в подъезд.
* * *
Николай вошел первым. Возможно, это и спасло жизнь его сестре.
Первое, что увидел Николай – пол и лестница почему-то стали темно-серыми и… казалось, что кто-то усыпал весь подъезд булыжником. Только булыжники почему-то шевелились, менялись местами…
Николай смотрел на это добрых тридцать секунд, прежде чем до него дошло, что пол подъезда покрыт не булыжниками, а крысами.
Тысячи крыс.
«Откуда их столько? – удивился Николай. – Блин, как со всего города собрались»…
И в этот момент крысы набросились на него.
Николай закричал от омерзения и принялся пинками отбрасывать мерзких тварей в стороны. Но их было слишком много. На смену отброшенным тут же появлялись другие. Одна из крыс подпрыгнула
(я не знал, что они умеют прыгать)
и впилась зубами в пах Николая.
Николай снова вскрикнул – на этот раз от боли – и оторвал крысу от своих брюк. Но несколько тварей вцепились в его руки. Николай повернулся, хотел выбежать из подъезда, но упал.
Крысы с торжествующим визгом набросились на него. Забрались под куртку, под брюки. Их острые зубы впивались в тело тут и там. Послышался странный звук – словно где-то поблизости рвали толстую пачку бумаги, промокшей насквозь. Звук был тихим, очень тихим… но Николай его отлично услышал.
«О, боже! Они меня пожирают, – мелькнуло у него в голове. – Господи! Пожирают живьем».
От этой мысли Николая чуть не стошнило. Но, к счастью (или к сожалению), его желудок был уже пуст.
– Осторожнее, Оля! – крикнул Николай. Это были его последние слова. Едва он открыл рот, самая наглая крыса забралась туда и принялась поедать его язык.
Откуда-то послышался женский крик. Это Ольга? Или Татьяна? А может, Валентина Фоминична? Толком и не разберешь…
Последним ощущением Николая Ярова на этой грешной земле стала боль. Он почувствовал, как несколько крыс
(сотни? тысячи? миллионы?)
вгрызаются в его череп. Боль была адская. А звук, с которым зубы крошили кость, был еще хуже. Николай слышал его еще секунду или две, затем отключился.
В какой-то момент ему показалось, что над ним стоит Степа Марьяшин. Степа улыбался и что-то говорил, но Николай не разобрал ни слова.
Потеря сознания стала последним благом для Николая. Он умер, так и не успев почувствовать, что крысы пожирают его мозг. Впрочем, он вряд ли почувствовал бы что-либо, даже если бы находился в сознании. Ученые ведь утверждают, что никаких болевых рецепторов в мозгу нет…
Услышав крик брата, Ольга вбежала в подъезд. И увидела, что подъезд стал для крыс рестораном, а Николай – фирменным блюдом. Ольга вскрикнула и упала в обморок – прямо в отвратительную, шевелящуюся, пищащую массу крыс…
Когда она очнулась, крыс уже не было. Они сделали свое дело и ушли, почему-то не тронув Ольгу. Возможно, они просто насытились.
Ольга встала и осмотрелась.
В их подъезде кто-то с завидным упорством выкручивал лампочки. Но сегодня лампочка была на месте. И впервые в жизни Ольга пожалела об этом.
Электрический свет безжалостно освещал пятна крови, обглоданный скелет и несколько окровавленных клочков одежды – все, что осталось от Николая.
Ольга провела ладонью по лицу, надеясь, что это сон или бред. В крайнем случае – что скелет принадлежит другому человеку. А сам Николай сейчас войдет в подъезд и спросит, что случилось…
– Коля… – прошептала она. – Коля…
Ничего не изменилось. Скелет никуда не исчез.
Окровавленный череп со следами крысиных зубов ухмылялся Ольге, словно говоря: «Ничего страшного, сестренка. Это даже неплохо, когда тебя пожирают крысы – такие милые серые зверушки. По крайней мере, они действуют быстро…»
Ольга привалилась к стене и закричала.
ЭПИЛОГ
Горел асфальт
От сбитых с неба звезд!
Горел асфальт
Под шум колес!
Кричал асфальт –
Ты был его герой!
Кричал асфальт,
Кричала боль!
Группа «Ария»,
«Герой Асфальта».
1
«ДОМ НА ОКРАИНЕ»
Рассказ Степана Марьяшина
из сборника
«Я – малолетний грабитель могил»
(при жизни автора не публиковался)
Бывает, странник зрит воочью,
Как зажигается багрянец
В окне – и кто-то пляшет ночью
Чуждый музыке дикий танец.
И рой теней, глумливый рой
Из тусклой двери рвется – зыбкой,
Призрачной рекой,
И слышен смех – смех без улыбки.
Эдгар Алан По,
«Призрачный замок».
1
— Да фуфло это все! – убежденно заявил Алексей. – Я мимо того дома с тыщу раз проходил – и днем, и ночью. И ни хрена там не слышал.
— А вспомни, что с тем щенком случилось, – возразил Иван. – Я помню, как его в психушку увезли. Прямо на моих глазах это было.
Двое парней и девушка сидели на скамейке и пили пиво. Была самая прекрасная часть июльского вечера, когда дневная жара начала спадать, шумные дети уже разбежались по домам, а алкаши еще не появились, поскольку до закрытия бара оставалось не меньше двух часов. Такие вечера возможны только в маленьких провинциальных городках, которые обычно именуются «медвежьими уголками».
Разговор, сначала такой легкий и приятный – о том, кто, где, когда, кого и сколько раз – незаметно переключился на всякие ужасы. Ну и, конечно, не смогли обойти в разговоре старый дом на окраине городка.
В этом доме никто не жил уже лет пятьдесят. И в городке ходили слухи…
…что с этим старым рассыпающимся домом… ну, скажем так, не все чисто.
Дом год от года все сильнее разрушался, но почему-то ни у кого не хватало ума снести его к чертовой прабабушке. А еще в городке время от времени пропадали люди. Когда начинали их искать – обязательно выяснялось, что в последний раз их видели недалеко от Дома На Окраине.
Были и другие случаи. Однажды пятилетний Владик Крапивин вошел в Дом «на слабо». Неизвестно, что он там увидел, но через пять минут малыш вылетел оттуда с таким видом, словно за ним гонится сам Фредди Крюгер. Он ни на какие вопросы не отвечал, только плакал. Вскоре пришлось увезти его в детскую психушку. Оттуда Владик вернулся через полгода – бледный, как стена. Он больше не плакал, но на вопросы отвечать он по-прежнему не желал. Через два месяца он умер, так и не рассказав о том, что видел в старом доме.
Вот об этом-то и говорил Иван.
— Ну так и что с того? – возразил Алексей. – Ты же в курсе, в пять лет у детей воображение черт знает какое, так что… Ну, увидел он там тряпки рваные на полу, или еще чего, вот и принял их в темноте за чудовище какое-нибудь…
К разговору подключилась Наташа.
— А помнишь, что с Борькой Королевым случилось? – спросила она.
Алексей был в городе человеком относительно новым – переехал сюда пятнадцать лет назад вместе с родителями. Однако он не сомневался, что его будут считать «новым» еще как минимум пятнадцать лет, если не все двадцать.
Но история с Борисом Королевым произошла только в прошлом году, так что Алексей знал, о чем идет речь.
В прошлом году, всего через месяц после смерти маленького Владика Крапивина, на одной из вечеринок зашел разговор о Доме На Окраине. И Борис, несколько выпив, заявил, что на спор проведет ночь в Доме. «За три бутылки коньяка я туда пойду! – кричал он. – И вернусь живым-здоровым!»
Нашелся идиот, согласившийся поспорить с ним. Борис взял непочатую бутылку водки и две пачки сигарет. И ушел.
Когда наутро он вернулся, его с трудом узнали. Уходил молодой черноволосый красавец, донжуан, гроза девушек… А вернулся седой трясущийся старик со сморщенным и почерневшим, как печеная луковица, лицом. Он никого не узнавал; заикался, бормотал нечто нечленораздельное, и редко когда вовремя успевал в сортир. Через две недели он умер.
После этого никто не желал приближаться к Дому меньше, чем на километр.
Но Алексей сдаваться не собирался.
— Пить надо меньше, – прокомментировал он случившееся с Борисом. – Он же целый флакон выжрал, вот и привиделось ему по пьянке черт знает чего. Так вот, я непьющий, сами знаете…
— И что? – насторожился Иван.
— А то, что я там сам ночь проведу, ясно? Спорим на ящик пива?
И он протянул руку. Однако Иван не спешил принимать спор.
— А если ты подохнешь? – спросил он. – С кого мне тогда пиво получить?
Иван и сам не знал, как эти слова сорвались с его языка. Он немедленно пожалел о них, но слово – не воробей.
— С этого бы и начал – огрызнулся Алексей. – Ну так чо, мы спорить-то будем или как? Или ты зассал?
— Чего?! – У Ивана отвисла челюсть.
— Да ты уже в штаны наложил под завязку, дышать нечем! – напирал Алексей. – Если ты засранцем заделался, так и скажи! – И он снова протянул раскрытую ладонь.
Этого Иван стерпеть уже не мог.
— Ладно, – сказал он, побледнев, и стиснул ладонь Алексея изо всех сил. – Наташка, разбивай!
— Ребята, да вы что – совсем?! – крикнула Наташа. – Вспомните, что с Борькой было!
— Меня еще никто засранцем не называл, – ответил Иван. – Если этому придурку сдохнуть охота – хрен с ним.
Наташа поняла, что спорить с двумя упертыми парнями – все равно что пытаться разжать зубы бульдогу, который серьезно вцепился в чью-то задницу.
— Блин, как дети, ей-богу, – вздохнула она и легонько стукнула ребром ладони по сцепленным рукам парней. Парни разжали руки. Алексей взял у Ивана пачку сигарет, улыбнулся и сказал:
— Ну, пока! Завтра вернусь – расскажу, как там – было что, не было что…
— Только сначала я тебе морду набью, – пообещал Иван. – За «засранца».
Алексей рассмеялся и пошел прочь. Его смех еще долго разносился в теплом вечернем воздухе, красным от заходящего солнца.
Наконец смех затих. Иван с Наташей переглянулись.
— М-да…последний раз мы с тобой Леху видели, – вздохнула Наташа.
В ее словах Ивану послышался плохо скрытый упрек.
— Ничего, – ответил он. – Может, он и прав: у Владика воображение разыгралось, а Борька до белой горячки допился…
Они молчали. Во всяком случае, впереди была целая ночь, которая все решит в ту или иную сторону. И еще оставалась надежда (правда, не слишком-то сильная), что Алексей вернется через час и обратит все в шутку.
2
Как у всякого порядочного дома с привидениями, у Дома На Окраине была своя кровавая история.
Лет пятьдесят назад живший в нем мужчина неожиданно сошел с ума и начал убивать. Он задушил свою жену собственными штанами, раскроил дочке череп топором, после чего взял свою тульскую двустволку, вставил стволы себе в рот и большим пальцем босой ноги нажал на оба курка.
В Доме произошло двойное убийство и самоубийство, что означало – Дом стоит на оскверненной земле. Одного этого за глаза хватило, чтобы поползли слухи. И они, естественно, поползли. И не стихали вот уже полвека.
Сейчас Алексей шел, чтобы наконец разобраться. Опровергнуть эти идиотские разговоры. Или, в крайнем случае, подтвердить. Сам-то он ни на грош во все это не верил. Он часто ходил мимо этого дома – и днем, и ночью – но ничего такого не замечал. Ну, дом. Ну, старый. На слом его пора. Снести его к такой-то матери и построить на этом месте что-нибудь более приличное…
Хотя временами Алексею казалось, особенно по вечерам, когда он возвращался с работы, что Дом как-то… изменяется, что ли. Это изменение длилось обычно какую-то долю секунды – достаточно долго, чтобы его заметить, но слишком мало, чтобы глаз воспринял его и передал мозгу.
Алексея также не очень-то волновало, останется он после этой экспедиции жив или подохнет. После того, как год назад в жуткой автокатастрофе погибли его родители и невеста, ему уже было нечего терять.
Снова перед его глазами встал образ Кати, какой он видел ее в последний раз, за каких-то пару часов до того случая…
Алексей одернул себя, отгоняя воспоминания. Не стоило думать об этом. Иначе можно додуматься черт знает до чего.
3
Внезапно он увидел, что из переулка выходит похоронная процессия с венками и всем прочим. Алексей удивился: покойников в городке носили совсем другой дорогой, к тому же дело было к полуночи – немного поздновато для похорон, не так ли?
И было еще кое-что интересное. Люди, идущие за гробом, казалось Алексею смутно знакомыми. Но он не придал этому никакого значения. В этом городке все знали друг друга если не по именам, то хотя бы в лицо. Нанимаешься ты, к примеру, сделать ремонт для одинокой женщины с парализованными ногами, так она тебе за труды нальет, как говорится, «рюмку чаю», и пообщается, потому что – что ей еще остается, кроме общения? А в процессе выясняется, что она когда-то работала с твоим покойным дядькой…
— Слышь, парень, кого хоронят? – спросил Алексей у какого-то длинноволосого парня. Но тот и ухом не повел.
— Браток, я тебя спрашиваю, кого хоронят? – повторил Алексей чуть громче. Но парень словно не слышал.
— Да ты что, глухой, мать твою так?! – Алексей попробовал схватить парня за плечо, но рука прошла сквозь него, словно сквозь воздух.
Несколько минут Алексей стоял, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная из воды… а странная процессия между тем удалялась прочь. Сворачивала за угол.
Алексей вдруг понял, что ему совершенно наплевать на Дом, на странные слухи, на страшные легенды… вообще на все. Даже мысли о Кате сами собой отодвинулись на задний план – впервые за целый год. Алексею было гораздо интереснее узнать, что это за похороны. И вообще, кто сказал, что он обязательно войти в Дом? Можно ведь проболтаться где-нибудь всю ночь, а утром прийти откуда-нибудь с той стороны. Ни один человек в этом гнилом болоте не будет проверять…
Нельзя сказать, что убежденность Алексея пошатнулась, и уж тем более что он испугался. Нет, ему просто не хотелось всю ночь напролет слушать мышиную возню вместе с тараканьими бегами, и нюхать крысиное дерьмо. Знал бы он заранее, что решит пойти туда на спор – взял бы с собой фонарик и какую-нибудь хорошую книгу. Еще год назад он работал сторожем, и уж ему-то было отлично известно, как долго тянется время, если при тебе нет хорошей книги…
Оставив все сомнения, Алексей догнал процессию и пристроился в середине.
Люди,
(а ты уверен, что это люди?)
провожающие кого-то
(кого?)
в последний путь, шли рядом с Алексеем, иногда проходили сквозь него. В такие моменты он на секунду-другую погружался в мягкое прохладное ничто. Внезапно Алексею пришло в голову,
(призраки это призраки я иду в толпе призраков единственный живой человек среди призраков)
что эти странные, нелепые похороны появились у него на пути вовсе не случайно, что…
Додумать мысль до конца Алексей не успел. Похоронная процессия внезапно исчезла вместе с венками, гробом и покойником – если, конечно, покойник вообще был. А Алексей увидел прямо перед собой Дом На Окраине.
Старую развалюху.
Только сейчас он почему-то не был старой развалюхой. Стены весело сверкали свежей масляной краской. Во всех окнах на обоих этажах горел свет. А еще – Алексей готов был поклясться в этом памятью родителей – из дома звучала музыка.
Странная смесь кантри и рок-н-ролла.
Алексей узнал этот вид. Ведь каждый раз ему казалось, что Дом изменяется именно таким образом. Только изменение обычно бывало слишком коротким, и он не мог ничего запомнить. Но теперь он узнал.
Я ВИЖУ ДОМ СКВОЗЬ ВРЕМЯ, – понял Алексей. Интересно, что он увидит внутри? Гниль? Крысиные гнезда? Плесень? Танцующих скелетов? Или
(людей которым хорошо в жизни и на все наплевать)
что-нибудь другое?
Алексей сделал шаг к подъездной дорожке.
(может, кому-то деньги некуда девать и он тратит их, пугая людей)
Еще шаг.
(может быть это Дом затягивает меня как муху но надо разобраться)
Еще шаг.
Парень, последний шанс, – предупредил его внутренний голос. – Пока ты еще можешь свалить. Но если ты наступишь на дорожку, у тебя уже не будет выбора! Тебе останется только войти туда…
Алексей остановился и закурил, делая глубокие затяжки. Сигаретный дым обжигал губы, горло, легкие… Еще не поздно уйти, шептал внутренний голос. Отступи, пока еще можешь…
Но вот может ли он?
Алексей вдруг поймал себя на том, что серьезно обдумывает эту идею. Но потом представил, как Иван на следующий день насмешливо спросит: «Так кто же тут засранец?»
Мысль сделала свое дело. Алексей отбросил окурок и вошел в Дом.
4
Он никогда не бывал в домах с привидениями, но почему-то думал, что обстановка там должна быть совсем не такая. Ему представлялись темные коридоры, по которым бродили полупрозрачные фигуры или скелеты, обвешанные цепями.
А вместо этого он увидел маленькое кафе в стиле Америки конца шестидесятых годов. На невысокой сцене четверо парней играли рок-н-ролл. Один из них, высокий, в темных очках, выводил соло на банджо, высунув от усердия язык. Увидев Алексея, он на секунду прервал игру и махнул рукой.
— Здорово, Леха! – услышал Алексей. Обернувшись, он увидел Бориса Королева. Он был в точности таким же, как в тот вечер, когда уходил. Высокий, молодой, черноволосый, ни единой морщинки на лице…
— Здорово, Боб, – машинально отозвался Алексей. И в этот момент воспоминание пронзило его, как электрический разряд. – Но ты… ты же помер!
— Кто тебе сказал?!
Удивление Бориса было настолько искренним, что Алексей поверил ему. И внезапно понял, что уже не хочет возвращаться домой. Ну что его там ожидало? Только пустота, которую не в силах были разогнать ни телевизор, ни радио, ни магнитофон…
«Пустота — она и есть пустота». Была когда-то такая песня. Правда, Алексей не помнил, кто ее написал.
— Пошли, Леха, – потянул его за собой Борис. – Давай-ка по пивку для начала.
Алексей пошел за ним. Проходя мимо сцены, он поднял глаза – и узнал парня, играющего на банджо. Это был Дмитрий Харитонов, музыкант из кабака «Пьяный Карась». Три года назад он по пьянке угодил под колеса машины.
А потом Алексей стал узнавать и других людей, находящихся в этом зале. Некоторых он не знал или узнавал очень смутно – но немало было и его знакомых, умерших или пропавших…
«Катенька, – вдруг подумал Алексей, и застарелая боль всколыхнулась в нем с новой силой. – О Господи, неужели она тоже здесь?»
5
…В тот день родители Алексея собрались на рынок в соседний городок. А Катя позвонила и спросила, не могут ли они взять и ее. Она уже стала практически членом семьи, поэтому отец согласился.
Эта поездка оказалась для них роковой. На мосту отец не справился с управлением, и машина, пробив заграждение, рухнула в воду…
6
Музыка смолкла.
— Леша, – раздался за спиной Алексея приятный женский голос. Алексей обернулся…
«Катенька!» – хотел крикнуть он, но крик застрял в горле. Чувствуя, что по щекам текут слезы, он медленно пошел к ней навстречу…
И вдруг…
…все начало изменяться.
Яркий свет стал тусклым, ядовито-зеленым.
Лица людей стали превращаться в гнусные пародии на себя, потом – в плохо сделанные маски, потом…
Последнее, что Алексей увидел перед собой, была пасть с острыми сверкающими клыками. Из пасти несло неописуемой вонью — вонью выгребной ямы, простоявшей неделю под жарким солнцем…
Он успел закричать только один раз.
7
Он не вернулся на следующий день. Не вернулся даже для того, чтобы получить свой ящик пива. У Алексея нашлись какие-то дальние родственники, которые объявили его пропавшим без вести, а затем и мертвым. И завладели его квартирой. Алексея больше никто не встречал.
А старый Дом все так же стоит на окраине, и время от времени мимо него проходят люди, желающие сократить путь. Некоторые из них добираются домой благополучно, другие…
…другие пропадают.
Бесследно.
2
ИЗ ДНЕВНИКА ОЛЬГИ ЯРОВОЙ
20 июля.
Сегодня позвонила Анна Васильевна. Попросила меня приехать к ней. Я сначала долго не могла сообразить, кто она такая, потом до меня дошло, что это Степина мама.
Оказалось – наконец-то вышла Степина книга, и Анне Васильевне прислали шесть экземпляров, поскольку авторское право от Степы перешло к ней. Лично мне видится в этом какая-то насмешка судьбы: всю жизнь Степа мечтал выпустить свою книгу, но она вышла только через полгода после его смерти…
Стала читать рассказы… и не удержалась, заплакала. Воспоминания могут накинуться в самый неподходящий момент.
Как, например, они накинулись на меня.
Раньше воспоминания накидывались чуть ли не каждый день, где надо и где не надо. И вот теперь… Я думала, что уже успокоилась, но Степина книга показала, что я ошибаюсь.
После смерти Степы, как водится, пошли разговоры. Все сошлись на том, что Степа и был тем самым маньяком. Утверждали, что именно он задавил всех этих людей, зарезал Ильнура Фаттахова, а потом в порыве раскаяния сжег байк и покончил с собой.
Ну что ж… Это почти правильно. С точки зрения закона виноват действительно Степа. Но есть одно «но»: на самом деле он не совершал ни одного преступления. Если он и виноват, то только в том, что купил этот чертов байк. Но он не знал, и не мог знать, что у «Быстрой Зверюги» УЖЕ был хозяин. Олег Поган.
Олег и совершил все эти убийства. Олег, а не Степа. Даже после смерти Олег сохранил свою ненависть к «выблядкам», которых, как он сам говорил, «давить надо».
Ну что ж… он и давил. С успехом.
Однако я не рассказала об этом никому. Потому что кому я могу довериться? Разве что Коле… но он погиб. А больше рассказывать некому. Не маме же! Мама, конечно, поверит, но у нее слабое сердце. Когда на следующий день после того, как мы сожгли «Зверюгу», к нам явилась милиция, у мамы начался сердечный приступ. Неизвестно, что подействовало сильнее – известие о Коле или о Степе. Я же знаю, что мама любила его не меньше, чем нас с Колей…
Оказывается, Ильнур успел рассказать о своих подозрениях кому-то из коллег – кажется, Бояринцеву. И Бояринцев, узнав о смерти Ильнура, сразу же пошел к прокурору и выписал у него санкцию на арест Степы. Но – увы, опоздал.
На допросе я держалась нормально. Правда, пришлось изобразить, что я не знаю о Колиной смерти. Когда Бояринцев сказал мне об этом, я не сдержалась и заплакала – но этот мент ничего такого не подумал. Ну скажите, кто может остаться спокойным, узнав о смерти брата? Мужчины – и те не всегда выдерживают…
А в остальном я держалась нормально. Даже умудрилась разыграть удивление, когда «узнала», что Степа покончил с собой. «Нет, что вы! Не может быть! Да, он был байкером. Да, вчера весь день где-то пропадал. Вернулся поздно. Мы с ним поругались, и он ушел… Нет, не помню, чтобы по ночам он выходил. Но несколько раз не являлся ночевать – я думала, он катается или ночует у себя… в смысле, у своих родителей… Да, выпивал, было дело. Вчера, например, был пьяный, мы из-за этого и поругались. Наркотики? Ну… не помню. Честное слово, не помню…» И все в таком духе.
Между прочим, мне пришлось переехать в соседний городок, Ноябрьск. Потому что я беременна. Уже на шестом месяце.
Беременна я, естественно, от Степы. Подруги уже советовали мне сделать аборт. «Ольга, ты что! Он же маньяк! Сумасшедший! Бедная, и ты еще рожать от него собираешься… А если ребенок такой же будет?» И так далее.
Но переехала я не из-за этих дурацких советов. Если уж МНЕ проходу не дают, то какая жизнь будет у ребенка из-за того, что его отца считают маньяком?! Могу себе представить…
До сих пор не могу это забыть. Наверное, никогда не забуду. Между прочим, мне кажется, что Степа не забыл меня и после смерти. Каждый вечер, ложась спать, я чувствую запах Степиных сигарет. Или слышу очень приглушенный стук пишущей машинки. А сегодня по телику показывали какую-то группу. Четверых парней, один из которых – негр. Они пели «Замыкая круг». Все бы ничего, но когда дошло до слов «Пусть стирает время лица – нас простая мысль утешит: мы услышать музыку смогли!», негр повернулся прямо в камеру… и я увидела на его лице глаза Степы.
И услышала его голос. Степы, а не негра.
Словно Степа через телевизор передал мне привет из не такого уж далекого прошлого.
Больше не могу писать – плачу…
(в тот же вечер, позже)
Только что прочитала рассказ о доме, который на самом деле оказался неким выходом в загробный мир. Решила, что снова начну плакать, но слезы кончились – по крайней мере, на сегодня.
Я сначала задумалась… а потом разозлилась.
Где-то я читала, что злость на покойника – обязательный атрибут переживания горя, один из обязательных шагов на пути к освобождению от прошлого и от воспоминаний, что злость ОБЯЗАТЕЛЬНО должна появиться, будет даже странно, если она не появится – но я в первый раз разозлилась на Степу.
Ведь Степа мог бы жить! Глупый сукин сын! Мудак хренов! Почему, ну ПОЧЕМУ он купил этот чертов мотоцикл?!
Думаю, самым правильным ответом будет: ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО.
Конечно, будь я писательницей и произойди эта история в одной из моих книг – я бы написала, что Степа таким образом получил наказание свыше – за то, что полез туда, куда не просили. Все писатели – особенно «ужасты», как выражался Степа – так или иначе суются куда не просят. Заглядывают за ту грань, где человеку нет места.
По крайней мере, живому человеку.
Вот чем мне нравится литература: в книгах всегда есть объяснение АБСОЛЮТНО ВСЕМУ. Любое событие не должно оставаться без объяснений.
Но это не литература. Не роман ужасов. Это – реальность. Наша гребаная жизнь. А в жизни люди часто совершают поступки без особых причин – другими словами, ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО.
«Мама, почему я должен спать? Ведь еще не темно!»
Просто потому что.
«Мама, почему бабушка болеет?»
Просто потому что.
«Мама, почему дядя Степа умер?»
Просто потому что…
И так далее.
Степа купил мотоцикл, принадлежащий Олегу, ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО.
Если бы Степа был жив и если бы все это произошло с кем-то другим – он бы и сам состряпал из этого отличный ужастик…
Но жизнь не признает условно-сослагательного наклонения. Вместо всяких «если бы» и «должно было быть» в жизни правят «есть» и «было». Кошмар «Быстрой Зверюги» – это БЫЛО.
Это БЫЛО.
А что же тогда ЕСТЬ? Что у меня осталось?
Остались кошмарные сны. До сих пор просыпаюсь, едва сдерживая крик. Вижу во сне ту ночь, когда мы с Колей сожгли эту проклятую «Зверюгу»… да только во сне все поворачивается совсем не так. Во сне я снова и снова вижу, как из огня проступает лицо Олега, и он вылезает из огня. А вслед за ним появляется НЕЧТО, нечто такое, чего не смог бы описать даже Степа – настолько оно страшное. Слава Богу, я не успеваю это рассмотреть, просыпаюсь…
В других снах я вижу, как Колю заживо пожирают крысы – снова и снова. После таких снов я просыпаюсь от собственного крика.
Остался страх. Я теперь не могу видеть мотоциклы. Ни видеть, ни слышать. От одного звука у меня начинает сильнее биться сердце, руки и ноги холодеют, я вся покрываюсь испариной… Где-то я прочитала, что это классическая картина нервного срыва.
Может, срыв, а может, и нет. Я знаю только одно – Родион никогда не сядет даже на велосипед. Ни Родя, ни моя дочка. Вчера была на УЗИ, мне сказали – будет девочка. Я назову ее Наташей. И решила, что всем назло дам ей Степину фамилию. Потому что во-первых, у меня останется память о человеке, которого я по-настоящему любила, а во-вторых, Марьяшина Наталья Степановна – звучит красиво.
Да, я по-настоящему любила Степу. Я скрывала это от себя довольно долго – но я любила его. Даже когда связалась с Олегом. Я не признавалась в этом даже самой себе, но любила Степу Марьяшина. Только Степу. Только его одного.
А почему, кстати, я связалась с Олегом? Захотелось романтики байкерской жизни?
Нет. Скорее всего, я связалась с Олегом Поганом по той же причине, по которой Степа купил мотоцикл – без всяких особых причин.
Другими словами – ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО.
Итак, скоро у меня будет двое детей. И оба – от байкеров. И я не позволю никому из них сесть даже на велосипед. Сначала – велик, потом – мопед, а потом что? Снова то же самое? Какая-нибудь «Быстрая Зверюга»? Нет! Я не хочу, чтобы этот кошмар повторился!
Умом я понимаю – это маловероятно. Но это знает только мой РАЗУМ, а сердце возражает: А ВДРУГ?..
Все Степины вещи я отдала Анне Васильевне после похорон. И теперь от Степы у меня только и осталось, что эта книга. А рассказы в ней, между прочим, просто отличные. Многие из них я никогда еще не читала…
21 июля.
Черт побери! Жизнь иногда преподносит не самые приятные сюрпризы.
Сегодня увидела, что Родька гоняет по двору на велосипеде. Оказалось, что кто-то из приятелей научил его еще с полгода назад.
Я думала, у меня будет инфаркт. Особенно когда Родя заявил: «Мама, я хочу быть байкером, как дядя Степа!»
Я не знала, что делать. Мне захотелось схватить сына за плечи и как следует встряхнуть, чтобы он выкинул это из головы. Но я этого не сделала. Потому что это самое последнее дело – бить ребенка. Ведь всегда остается надежда, что с возрастом это пройдет.
Однако я услышала – то ли в голове, то ли в реальности – голос Олега: «Еще ничего не кончилось!»
Этого-то я и боюсь.
22 июля.
Похоже, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ничего не кончилось.
Сегодня стала читать газету, и мне бросился в глаза огромный заголовок: «СМЕРТЬ МИЛИЦИОНЕРА НА ЗАДАНИИ. НЕУЖЕЛИ СНОВА МАНЬЯК?!!».
Речь шла о капитане Бояринцеве, коллеге покойного Ильнура. Он расследовал какое-то дело, связанное с байк-клубом – кажется, убийство кого-то из байкеров. Этого байкера зарезали. А через день убили и самого Бояринцева. Его переехали мотоциклом. Несколько раз.
Кое-что сразу удивило и насторожило меня. Накануне убийства Бояринцева шел дождь, земля стала мягкой, поэтому следы убийцы должны были хорошо отпечататься на ней. Но их-то как раз и не было. На грязи отпечатались только следы убитого.
Журналист, написавший статью, особо напирает на следы, оставшиеся на одежде Бояринцева.
Частицы черной и золотистой краски.
Между прочим, журналист тоже не дурак. Он тоже вспомнил Степу. В конце статьи он рассуждает: «Нельзя не вспомнить Степана Марьяшина – маньяка, орудовавшего в Похмелецке полгода назад. Все нити тогда вели к нему и его мотоциклу. Но сейчас возникает вопрос: а того ли человека тогда подозревали? Может, Марьяшин совершил самоубийства не в порыве раскаяния, а от безнадежности? От невозможности доказать свою невиновность? Из-за того, что наши правоохранительные органы, похоже, забыли о презумпции невиновности?»
И так далее.
Журналист, конечно, не дурак. Но он абсолютно не представляет, КАК все обстояло на самом деле. Все было НЕ ТАК плохо – все было ГОРАЗДО ХУЖЕ.
И я задаю себе вопрос: что же мы сделали не так? В чем ошиблись? Неужели Коля погиб напрасно?
Или от нас тогда не зависело ничего? Господи, неужели «Зверюга» бессмертна?
Но я понимаю – дело совсем не в «Зверюге». Дело в демоне, который в нее вселился.
Саддат. «Тот-Кого-Нельзя-Назвать-По-Имени».
А ведь мне кажется, что крысы, убившие Колю, появились далеко не случайно. Скорее всего, их призвал Саддат. И огонь не смог разрушить его магию. Если бы чары разрушились – крысы бы ушли из подъезда, и Коля был бы жив.
Уже час ночи, а я сижу на кухне, пишу все это и думаю.
Я думаю о маме, оставшейся в Похмелецке.
Я думаю о Колиной семье.
Я думаю о Степиной маме.
Но в первую очередь я думаю о своих детях. О Родионе… и о Наташе, которой еще только суждено родиться.
Господи, сделай так, чтобы это оказалось обычной газетной «уткой». Я не хочу, чтобы со мной или моими близкими что-то случилось! Я не хочу, чтобы все началось снова! Не хочу!
Сейчас ночь. Я понимаю, что должна идти спать, что завтра мне на работу – но не могу себя заставить. Я боюсь. Боюсь, что сейчас под окном раздастся рев мотоцикла… а потом на пороге окажется Олег… мертвый, но с той же ненавистью к «выблядкам». С ненавистью, способной одолеть саму смерть.
Я боюсь.
КОНЕЦ
Строго говоря, все, что я написал или когда-либо напишу, формулируется у меня в голове в виде вопроса или вопросов. Вопросы эти всегда разные, но все они начинаются с одних и тех же слов: «А что, если?..» И я уверен, что я не один такой. Но это так, к слову.
Мик Джеггер – вокалист рок-группы «Роллинг Стоунз».
Песня группы «Роллинг Стоунз» – «Get Out Of My Cloud».
Борис Гребенщиков – певец, поэт и композитор. Руководитель группы «Аквариум». Его музыка оказала влияние на всю российскую массовую культуру.
Цитата из рассказа А. П. Гайдара «Голубая чашка». Правда, Николай вспоминает не совсем верно, в оригинале эта фраза читается так: «А жизнь, товарищи… была совсем хорошая!»
Песни группы «Роллинг Стоунз» – «Under My Thumb» и «Paint It Black».
Минусовка – на жаргоне музыкантов: фонограмма оркестра без голоса. В шоу-бизнесе применяется реже, чем плюсовка – фонограмма оркестра вместе с голосом.
Клифф Бартон – бас-гитарист группы «Металлика», погибший в 1983 году.
«Привидение» – мистический триллер с Патриком Суэйзи, Вупи Голдберг и Деми Мур в главных ролях.
Перефразированная цитата из песни Сергея Чигракова: «На кухне мышка уронила банку» («Колыбельная хиппи», песня из альбома 1993 года).
«Хей, Джуд» («Hey, Jude») – песня из репертуара группы «Битлз». Пол Маккартни посвятил ее сыну Джона Леннона, Джулиану (уменьшительные имена – Джул или Джуд).
Электрогитара с полым корпусом. На ней можно играть, не включая в усилитель. Такими гитарами пользовались «Битлз», «Роллинг Стоунз» и другие группы шестидесятых-семидесятых годов.
«Старый год» – песня из репертуара Валерия Меладзе.
Ольга что-то путает. «Лет Ит Би» («Let It Be»)– песня не американская, а английская, из репертуара группы «Битлз», одноименная с их последним альбомом (1970 год).
Здесь и далее в этой главе цитируются стихи Маргариты Пушкиной, песня «Замыкая Круг».
«Разожги во мне огонь» (Light My Fire) – песня группы «Дорз».
«Деревянные церкви Руси» («Владимирская Русь») – песня из репертуара группы «Черный Кофе».
Стихи Игоря Иртеньева.
Английское название песни – «Route Sixty Six».
Глухарь – на милицейском жаргоне: явно нераскрываемое, глухое преступление. «Мокрый глухарь» – явно нераскрываемое убийство.
Эдгар Алан По, рассказ «Месмерическое откровение».
Поган намекает на песню группы «Иглз» – «The Hotel California».
«Сияние» и «Кладбище домашних любимцев» общепризнанно считаются самыми страшными романами Стивена Кинга.
Азраил – в мусульманской мифологии: ангел смерти.
Джон Макдональд – современный американский писатель, работающий в жанре так называемого «крутого детектива».
Касл-Рок – родной город Стивена Кинга на западе штата Мэйн, США. Часто становится центром действия его книг или просто упоминается в них (романы «Куджо», «Необходимые вещи», «Мертвая зона» и т. д.
Анатолий Крупнов – бас-гитарист и вокалист группы «Черный Обелиск», трагически погибший в 1996 году.
«Дорога в никуда» – одна из последних песен Анатолия Крупнова.
Ольга имеет в виду фильм «Чужая маска» из телесериала «Каменская».
Ян Гиллан – вокалист рок-группы «Дип Перпл» (Deep Purple).
Ольга имеет в виду фильм «Затерянные во времени» по повести Стивена Кинга «Лангольеры» (из сборника «Четыре часа после полуночи»).
Фредди Крюгер – главный герой сериала «Кошмар на улице Вязов», призрак маньяка-убийцы.