***
Руки мамы время гонит.
Ломтик хлеба на столе.
Мама кушать мне готовит,
став немного постарей.
За окном спокойно. Грохот -
привилегия детей,
в них играет взрослый город,
провокатор скоростей.
Мама блинчики готовит.
Ломтик хлеба, сирота,
засыхает в полуслове
от несбыточного рта.
Как всегда, на стол накроет
в непривычной тишине.
Хлеб надкушен, но не понят.
Только ветер беспокоит
занавески на окне.
Навострил тревожно ушки
Блинчик на сковороде...
Это плачет на подушке
Горный дядя в бороде.
***
Еще не скрыли лопухи
Припухших почек разговора,
Заполонившего, как стихи,
Пустые строчки коридора.
Ты говорила, но не мне,
И, как подснежник, утром ранним
Тянулась вся – весна – к весне.
А я стоял кустом багряным,
И голова, бумажник дней,
Огнем горела филигранным…
На Вольской
Ты просто шла в потоке прозы.
Все это было: смех и слезы,
Звонки, стоянки на морозе
И ноготок, чертивший грезы
Любительские на стекле.
Снежинки, резвые стрекозы,
Две-три растаявших слезы…
Теперь ты вытянута лентой,
Что взгляд назад была бантом.
***
Я таким же когда-то был,
Не курил и не жил назад.
Мальчик за руку выходил
С мамой, и приземленный взгляд
Не скользил, а скорей, на «вы»,
Тонкий ключ, подходил к словам.
…Так Кавказ от меня отвык,
Покидая в плену славян.
Сколько умерло нас самих,
Полетело голов к ногам.
Помню маму, что плачет, их
Помню: горы, Ленинакан.
Зазвучала потом «Кармен»,
Стало все кругом – попугай…
Нету силы писать… мигрень…
Все, до скорого, друг, давай.
Руки мамы время гонит.
Ломтик хлеба на столе.
Мама кушать мне готовит,
став немного постарей.
За окном спокойно. Грохот -
привилегия детей,
в них играет взрослый город,
провокатор скоростей.
Мама блинчики готовит.
Ломтик хлеба, сирота,
засыхает в полуслове
от несбыточного рта.
Как всегда, на стол накроет
в непривычной тишине.
Хлеб надкушен, но не понят.
Только ветер беспокоит
занавески на окне.
Навострил тревожно ушки
Блинчик на сковороде...
Это плачет на подушке
Горный дядя в бороде.
***
Еще не скрыли лопухи
Припухших почек разговора,
Заполонившего, как стихи,
Пустые строчки коридора.
Ты говорила, но не мне,
И, как подснежник, утром ранним
Тянулась вся – весна – к весне.
А я стоял кустом багряным,
И голова, бумажник дней,
Огнем горела филигранным…
На Вольской
Ты просто шла в потоке прозы.
Все это было: смех и слезы,
Звонки, стоянки на морозе
И ноготок, чертивший грезы
Любительские на стекле.
Снежинки, резвые стрекозы,
Две-три растаявших слезы…
Теперь ты вытянута лентой,
Что взгляд назад была бантом.
***
Я таким же когда-то был,
Не курил и не жил назад.
Мальчик за руку выходил
С мамой, и приземленный взгляд
Не скользил, а скорей, на «вы»,
Тонкий ключ, подходил к словам.
…Так Кавказ от меня отвык,
Покидая в плену славян.
Сколько умерло нас самих,
Полетело голов к ногам.
Помню маму, что плачет, их
Помню: горы, Ленинакан.
Зазвучала потом «Кармен»,
Стало все кругом – попугай…
Нету силы писать… мигрень…
Все, до скорого, друг, давай.