Александр Балтин — член Союза писателей Москвы, автор 72 книг, — «Керосиновая лампа», «Рисунки углем и мелом», «Тропою волхвов», «Неопределённость», «Раковина», «Метафизика», «Кольца Сатурна», «Янтарь», «Ноябрь», «Лицо травы», «Лунный пряник», «Волшебный мой кинематограф», «Продавец воздушных шаров», «Малахитовый свет», «Ясли», «Космос», «Щит Персея», «Алхимия», «Валет на асфальте», «Профили на монетах», «Пригодится...», «Молчание камней», «Пёстрый песок», «Кроссинговер по-настоящему», «Великолепие снегов», «Ночной берег», «Стихи о Якутии», «Сумма сумм», «Нужен свет», «Калужская книжечка», «Зелёный свет светофора», «Итальянские блики», «Верхушка яйца», «Русское больное бытие», «Избранное», «Японский домик», «Тяжёлая атлетика», «Целлулоидные клоуны», «Цена идеала», «Бабочки моментов бытия», «Нумизматический цветник», «Психология ангелов», «Следы от шапки», «Надписи», «Вереск огней вечерних», Собрание сочинений в 5-ти томах, «Избранное», «Маленькие поэмы», «Осеннее кино», «Смешно или грустно?», «Учебник смысла», «Тени в облаках», Избранные сочинения в 2-х томах, «Пёстрый сборник», «Арфа у стены» «Дом Достоевского», «Протолингвистика», «Запасные пути», «Сага реальности», «Зеркало жизни», «Гроздья смысла», «Переводы», «Республика котов и кошек», «Избранное», «Краткостории», «Ёмкость послесловья», «Цветные лоскутки» — и более 2000 публикаций в более, чем 100 изданиях России, Украины, Беларуси, Башкортостана, Казахстана, Италии, Польши, Израиля, Молдовы, Словакии, Эстонии, Якутии, Канады, США (в том числе в журналах «Юность», «Вестник Европы», «Литературная учёба», «Литературное обозрение», «День и ночь», «Florida» (США), «Il Convivio» (Италия), «Время и место» (США), «Il Richiamo» (Италия), в «Литературной газете», «Труде», «Московском комсомольце», «Независимой газете», «Слове», в альманахах «День поэзии», «Предлог», «Истоки», «45-я параллель», «Литературный Иерусалим улыбается» (Израиль), «Год поэзии» (Израиль) в сборнике «Mroda» (Польша)). Переводы из Д. Максимович опубликованы в «Антологии сербской поэзии». Выступал как публикатор произведений поэтов И. Калугина, Л. Лавлинского, Т. Врубель. В различных — бумажных и электронных — периодических изданиях публиковались также стихотворения в прозе, очерки, эссе, рассказы, пьесы. Неоднократно выступал с чтением стихов на радио «Центр», в программе «Логос»; на радио «Говорит Москва» стихи А. Балтина читал Народный артист СССР Е. Я. Весник.
О стихах и книгах А. Балтина писали «Литературная газета», «Юность», «Труд», «Независимая газета», «Литературное обозрение», «Литературная учёба», «Истоки», «Литературные вести», «Новый мир», «Знамя» «День и ночь», «Дети Ра» и другие издания.
В 2013 году вышла книга «Вокруг Александра Балтина», посвящённая творчеству поэта.
А. Балтин — лауреат международных поэтических конкурсов, Государственный стипендиат Союза писателей Москвы. Стихи переведены на итальянский и польский языки.
Стихи
МАЛАХИТОВЫЙ СВЕТ
Прибоя малахитовые доски
Разбиты в пену – уж не обессудь:
Вода морская собирает войско,
Реальности насколь меняя суть?
Свет нежно-малахитовый прозрачный
Течёт, нам доказуя – чудо есть.
И даже если день был неудачный,
Цвета пространства – явленная весть.
О, все нюансы света кто же может
Собрать в своём сознанье, описать?
Он так звучит! Вот Малер, это Моцарт.
Всё в целостности сложно воссоздать.
Прибой волной играл. Уже забыто,
Жизнь как забыть? Тепло и горечь в ней…
Мы бытия не видим в лапах быта,
Мол, нету этих лап скучней… нежней…
АКАКИЙ АКАКИЕВИЧ
1
Недостижимость цели цель
Вдвойне заманчивой представит.
Огонь окошек снег исправит
На радость. Сделана шинель.
Шинель готова – нет её,
И ждёт холодный департамент.
У жизни должен быть фундамент,
Но хочешь ли ты жить ещё?
Ещё, ещё… какая блажь!
Какая нервная горячка.
Мелькнула белая собачка,
Едва ли изменив пейзаж.
Какая грусть! Какая смерть!
И жизнь сама на смерть похожа.
Или они одно и тоже?
Свинцово нависает твердь.
2
Бумажки на башку крошили.
Зачем вы крошите, зачем?
Реакции его смешили
Коллег, бесчувственных совсем.
О боль щемящая такая
Кольцует сердце. Жаль его!
Боль стержневая, шаровая
Не объясняет ничего.
3
Его обидеть может всякий –
Так как его зовут Акакий
Акакиевич – обижать
Его – себя же унижать.
4
Если б смог
Я бы ему помог,
А что не ведаю как –
Пустяк.
5
Есть экзотические рыбы,
Леса тропические есть.
За жизнь я говорю спасибо
Тебе, евангельская весть.
А что чиновнику, который
Слепым сюжетом загнан в щель,
Сказать столам и коридорам?
Ужели он живёт, ужель?
(Стишок в мозгу моём сотрётся,
не доживёт он до утра –
коль стих займёт лучей у солнца,
светлее станут вечера.)
Мне жаль чиновника, который
Так получить мечтал шинель.
Столы, бумаги, коридоры.
Ужели я живу, ужель?
6
Отвратный запах кухни той – советской,
Столовской кухни вспоминаю смрад.
Акакию – чиновнику – сколь Невский,
Сияющий богато слишком – рад?
Мешаются в мозгу воспоминанья,
И размышленья наползут на них.
Сверчок-шесток.
Порою и молчанье
Способно прозвучать, как чудный стих.
7
Судьба… есть Бельмондо – сияет ажник,
Зажмуриться захочется тебе.
Есть волки. Есть и бабочки. Вот бражник.
Всего довольно – красок и т.п.
А есть судьба чиновника, который
Всё бродит – как устал уже! – меж нас.
И снежные вихрятся коридоры,
И снова настаёт недобрый час…
* * *
Одетый бедно, без гроша в кармане
Он проходил вдоль монастырских стен.
Хоть будущего неизвестны грани,
Вдруг понял – не страшны ни смерть, ни тлен.
Он ощущал сейчас в душе сиянье,
В лучах его вставал волшебный сад.
И внутреннее светлое молчанье
Представилось наградой из наград.
Был пруд, спустился к раковине пруда,
Воды зеленоватой зачерпнул.
И осознал – со мной случилось чудо,
И в тихом упоении вздохнул.
О Господи! Мне ничего не надо –
Лишь это состояние верни.
И – да не отберут такого клада
Идущие в неведомое дни.
ВТОРАЯ ДАЧА
Вторую дачу дедовскою звали,
Хоть дед скончался много лет назад.
И домик захламили, закидали
Всем, чем угодно. Старенький бильярд…
А шишечки кровати отблистали,
Теперь сереют, обижая взгляд.
Вот медогонка. Ульев больше нет.
Отходы жизни отбирают свет.
На полках книги старые, бутыли…
Соль в пачке стала камнем. Всюду пыль.
Часы когда-то весело ходили,
Наскучила им, верно, наша быль.
Зачем всё это люди сохранили?
Но жизнь вообще едва ль имеет стиль.
Велосипед, а где колёса? Где-то.
Июлем жарким золотится лето.
Тут в комнате – прохлада, полумрак,
И… плесенью попахивает что ли?
Какие-то коробки. Я никак
Не разберу, что в них? Усилья моли
Пальто свели на нет. А тут коньяк?
Нет, масло. Не хватает силы воли
Всё разобрать и выбросить. На кой
Хранить? Однако, густ вот здесь покой.
Солдатиков находишь оловянных,
Перебираешь детские мечты,
Они из ряда чистых – окаянных
Сегодня за собой не помнишь ты.
От кубиков, конечно, деревянных
Лучатся токи детской чистоты.
И пыль покрыла руки, сочиняя
Действительность – и как тебе такая?
Иди на свет. Шесть соток, рядом шесть.
Две дачи, и у них один хозяин.
А с прошлого не состригают шерсть,
И прошлым каждый в сущности ужален.
Числа твоим воспоминаньям несть.
Жарою лета сам ты переварен.
Жасмин у дома. Зелень. Огород.
И твой сороковой тягучий год.
К 60-ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ
Зима и лето были не такими,
Весна и осень были не такими,
Когда земля плыла в тяжёлом дыме,
Цвела огнём, и смерти оптом шли.
Синело небо, голубело небо,
И вечно безответно было небо,
Его молитвы тронуть не смогли.
Чернели танки, и леса чернели,
Дотла деревни многие сгорели.
Клубилась партизанская война
Помимо основной, такой жестокой –
Как будто все былые в ней одной
Сошлись, гигантской и тысячеокой,
Расплавившей сейчас предел земной.
И подвиги без счёта совершались,
И в сторону отбрасывались жалость
И состраданье – впрочем, не всегда.
Был страшен крест военного труда!
Не города – а графика развалин.
Кружило вороньё. Твой мозг ужален
Былым, какого мощь себе с трудом
Представить можешь. Но победа силы
Вернёт народу. Жалко, что могилы
Она не может отменить притом.
ПРЕДЕЛЫ
За пределами квартиры
Мир враждебен и нелеп.
А какие перспективы,
Коли всё – борьба за хлеб?
В сердце копится молчанье,
Чтобы вылиться стихом.
Одиночества мерцанье
Нежно наполняет дом.
И поверхности предметов
Постепенно пыль чехлит.
Но знакомых силуэтов
Не изменит. Дышит быт.
Дышит быт весьма вольготно,
Ну а как там бытие?
Жить хотелось беззаботно,
Веря старой колее.
Я люблю свою квартиру,
Мир за ней вельми глазаст.
Что ему угодно, миру?
Кто ответ разумный даст?
Явь упорно изучает
Взглядом пристальным тебя.
Месяц-лодочку качает
Ночь, паркет мой серебря.
А в рассветных красках ярко
Розовеет всё вокруг.
И желанье жизни жарко
В сердце разгорится вдруг.
Двойственность. Амбивалентность!
(ну и слово!)… Всё же мир,
чья густая несомненность
льётся в очи каждый миг
потрясает, удивляет
хоть жасмином, хоть травой,
хоть зимой, что зачехляет
все пределы белизной.
Снег на землю вновь нисходит,
Всё окрестно изменив.
У судьбы полно угодий,
И довольно перспектив.
* * *
Мозаичные мастера
Работали в различных странах.
В чешуйках этих – отблески костра,
Молочный блеск, голубизна туманов,
Кармин закатов, и лазурь волны.
Знать, мастерам и Византии мало!
…катили войны чёрные валы,
и тишина в испуге отступала.
Молчальники иначе видят свет.
Огромные строения в Равенне
Реальность всё ж едва ль сведут на нет.
Бывает что-то смерти несомненней?
Смерть не страшна умелым мастерам.
В Болгарии ли, Киеве – но солнце
Сияет всюду дивно по утрам,
Земля сама ему в ответ смеётся.
О ЛЕСЕ
Злодей – он внешностью – отвратен.
Герой? Естественно, красив.
Людской лес часто неприятен,
Ты в нём не видишь перспектив.
Итак, естественностью леса –
Верхи упёрлись в небеса –
Сильней всех фокусов прогресса
Ты покорён. Мощь леса вся
Мудра, спокойна. Но овраги –
Чья глубина, извивы чьи
Страшат – потребуют отваги.
Сколь интересны их лучи?
Рука орешину согнула,
Орехи – прямо мне в ладонь.
(…сжимал кирпич в руке когда-то,
даруя чудо, Спиридон.)
Вот дебри! Дебрь – звучит сильнее.
Космат и бородат медведь.
Рысь жёлтыми глазами жертву
Высматривает – берегись.
Токуют глухари, шалея!
Милей мне музыка дубов.
О, лес реальность, а идея
Его вне наших косных слов.
У Бога Слово было! Наши
Не те, не те, и много их!
Лес наполняет счастья чаши,
И отшлифует жизни стих.
ПЕРВЫЙ НОСОРОГ В ЕВРОПЕ
В Лиссабон привезли носорога –
Представлялся чудовищем, но
Любопытству любая дорога
Интересна, хоть даже итога!
Любопытство сильней всё равно.
Зверь, однако, совсем не кидался
На глядевших с испугом людей.
Здесь художник один оказался,
Он за дело искусное взялся,
Отрешась от обычных страстей.
И остался рисунок надолго –
Толстый панцирь, сплошная броня.
Всё уходит. А много ли толка
В мире сём, неизвестном настолько,
Что и радует он, бременя?
ЭЗОП
В корзине финики с базара,
Тяжёлый сыр и круглый хлеб.
Владетель редкостного дара
Весьма уродлив и нелеп.
Спина бугриста… заживают
Рубцы, но сложно, тяжело.
И беломраморно блистают
Строенья, мудрости назло.
Чему научит мудрость? Надо
Для жизни так немного нам.
Но ради внутреннего сада
Кто обратится к небесам?
Известны боги. Иль Эзопу
Известно чётко – Бог один?
Иль он осознаёт эпоху,
А не ветвление годин?
Несёт в корзине – что хозяин
Велел купить, притом опять
Слагает басню, зная – я им
Жизнь не смогу растолковать…
* * *
Туманом белым паутина
Тебе ложится на очки.
Сквозят прозрачные лучи
Сквозь ельник – славная картина.
Провалится твоя нога
В настил еловый – мягкий, плотный.
Поганка зреет для врага,
Налита злобою животной.
Раскисший старый боровик,
И волчьей ягоды усмешка.
И древний дуб – как древний лик,
Сияющий тебе безгрешно.
* * *
В аквариуме воздуха скользит
Листва – вот это палтус или окунь.
И дом на осень щедрую глядит
Всей суммой тускловато-серых окон.
Отзолотился сумеречный час,
Насколько ночь сознанье испугает.
И город отбирается у нас,
Как то, что суетой переполняет…
* * *
За стадионом сумма зданий.
Сентябрьский вечер чёрно-жёлт.
Жизнь – изживание желаний,
К такому выводу пришёл.
И на одной из тех высоток
Вдруг видишь крест – из окон дан.
И он сияет – столь же чёток,
Как день, когда ушёл туман.
* * *
Месяц – дельфин золотистый –
Плещется в темени вод.
Облака ладный и быстрый
Древний кораблик плывёт.
И настоящее ночью
Станет банально вдвойне –
Если увижу воочью
Спину дельфинью в окне.
О стихах и книгах А. Балтина писали «Литературная газета», «Юность», «Труд», «Независимая газета», «Литературное обозрение», «Литературная учёба», «Истоки», «Литературные вести», «Новый мир», «Знамя» «День и ночь», «Дети Ра» и другие издания.
В 2013 году вышла книга «Вокруг Александра Балтина», посвящённая творчеству поэта.
А. Балтин — лауреат международных поэтических конкурсов, Государственный стипендиат Союза писателей Москвы. Стихи переведены на итальянский и польский языки.
Стихи
МАЛАХИТОВЫЙ СВЕТ
Прибоя малахитовые доски
Разбиты в пену – уж не обессудь:
Вода морская собирает войско,
Реальности насколь меняя суть?
Свет нежно-малахитовый прозрачный
Течёт, нам доказуя – чудо есть.
И даже если день был неудачный,
Цвета пространства – явленная весть.
О, все нюансы света кто же может
Собрать в своём сознанье, описать?
Он так звучит! Вот Малер, это Моцарт.
Всё в целостности сложно воссоздать.
Прибой волной играл. Уже забыто,
Жизнь как забыть? Тепло и горечь в ней…
Мы бытия не видим в лапах быта,
Мол, нету этих лап скучней… нежней…
АКАКИЙ АКАКИЕВИЧ
1
Недостижимость цели цель
Вдвойне заманчивой представит.
Огонь окошек снег исправит
На радость. Сделана шинель.
Шинель готова – нет её,
И ждёт холодный департамент.
У жизни должен быть фундамент,
Но хочешь ли ты жить ещё?
Ещё, ещё… какая блажь!
Какая нервная горячка.
Мелькнула белая собачка,
Едва ли изменив пейзаж.
Какая грусть! Какая смерть!
И жизнь сама на смерть похожа.
Или они одно и тоже?
Свинцово нависает твердь.
2
Бумажки на башку крошили.
Зачем вы крошите, зачем?
Реакции его смешили
Коллег, бесчувственных совсем.
О боль щемящая такая
Кольцует сердце. Жаль его!
Боль стержневая, шаровая
Не объясняет ничего.
3
Его обидеть может всякий –
Так как его зовут Акакий
Акакиевич – обижать
Его – себя же унижать.
4
Если б смог
Я бы ему помог,
А что не ведаю как –
Пустяк.
5
Есть экзотические рыбы,
Леса тропические есть.
За жизнь я говорю спасибо
Тебе, евангельская весть.
А что чиновнику, который
Слепым сюжетом загнан в щель,
Сказать столам и коридорам?
Ужели он живёт, ужель?
(Стишок в мозгу моём сотрётся,
не доживёт он до утра –
коль стих займёт лучей у солнца,
светлее станут вечера.)
Мне жаль чиновника, который
Так получить мечтал шинель.
Столы, бумаги, коридоры.
Ужели я живу, ужель?
6
Отвратный запах кухни той – советской,
Столовской кухни вспоминаю смрад.
Акакию – чиновнику – сколь Невский,
Сияющий богато слишком – рад?
Мешаются в мозгу воспоминанья,
И размышленья наползут на них.
Сверчок-шесток.
Порою и молчанье
Способно прозвучать, как чудный стих.
7
Судьба… есть Бельмондо – сияет ажник,
Зажмуриться захочется тебе.
Есть волки. Есть и бабочки. Вот бражник.
Всего довольно – красок и т.п.
А есть судьба чиновника, который
Всё бродит – как устал уже! – меж нас.
И снежные вихрятся коридоры,
И снова настаёт недобрый час…
* * *
Одетый бедно, без гроша в кармане
Он проходил вдоль монастырских стен.
Хоть будущего неизвестны грани,
Вдруг понял – не страшны ни смерть, ни тлен.
Он ощущал сейчас в душе сиянье,
В лучах его вставал волшебный сад.
И внутреннее светлое молчанье
Представилось наградой из наград.
Был пруд, спустился к раковине пруда,
Воды зеленоватой зачерпнул.
И осознал – со мной случилось чудо,
И в тихом упоении вздохнул.
О Господи! Мне ничего не надо –
Лишь это состояние верни.
И – да не отберут такого клада
Идущие в неведомое дни.
ВТОРАЯ ДАЧА
Вторую дачу дедовскою звали,
Хоть дед скончался много лет назад.
И домик захламили, закидали
Всем, чем угодно. Старенький бильярд…
А шишечки кровати отблистали,
Теперь сереют, обижая взгляд.
Вот медогонка. Ульев больше нет.
Отходы жизни отбирают свет.
На полках книги старые, бутыли…
Соль в пачке стала камнем. Всюду пыль.
Часы когда-то весело ходили,
Наскучила им, верно, наша быль.
Зачем всё это люди сохранили?
Но жизнь вообще едва ль имеет стиль.
Велосипед, а где колёса? Где-то.
Июлем жарким золотится лето.
Тут в комнате – прохлада, полумрак,
И… плесенью попахивает что ли?
Какие-то коробки. Я никак
Не разберу, что в них? Усилья моли
Пальто свели на нет. А тут коньяк?
Нет, масло. Не хватает силы воли
Всё разобрать и выбросить. На кой
Хранить? Однако, густ вот здесь покой.
Солдатиков находишь оловянных,
Перебираешь детские мечты,
Они из ряда чистых – окаянных
Сегодня за собой не помнишь ты.
От кубиков, конечно, деревянных
Лучатся токи детской чистоты.
И пыль покрыла руки, сочиняя
Действительность – и как тебе такая?
Иди на свет. Шесть соток, рядом шесть.
Две дачи, и у них один хозяин.
А с прошлого не состригают шерсть,
И прошлым каждый в сущности ужален.
Числа твоим воспоминаньям несть.
Жарою лета сам ты переварен.
Жасмин у дома. Зелень. Огород.
И твой сороковой тягучий год.
К 60-ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ
Зима и лето были не такими,
Весна и осень были не такими,
Когда земля плыла в тяжёлом дыме,
Цвела огнём, и смерти оптом шли.
Синело небо, голубело небо,
И вечно безответно было небо,
Его молитвы тронуть не смогли.
Чернели танки, и леса чернели,
Дотла деревни многие сгорели.
Клубилась партизанская война
Помимо основной, такой жестокой –
Как будто все былые в ней одной
Сошлись, гигантской и тысячеокой,
Расплавившей сейчас предел земной.
И подвиги без счёта совершались,
И в сторону отбрасывались жалость
И состраданье – впрочем, не всегда.
Был страшен крест военного труда!
Не города – а графика развалин.
Кружило вороньё. Твой мозг ужален
Былым, какого мощь себе с трудом
Представить можешь. Но победа силы
Вернёт народу. Жалко, что могилы
Она не может отменить притом.
ПРЕДЕЛЫ
За пределами квартиры
Мир враждебен и нелеп.
А какие перспективы,
Коли всё – борьба за хлеб?
В сердце копится молчанье,
Чтобы вылиться стихом.
Одиночества мерцанье
Нежно наполняет дом.
И поверхности предметов
Постепенно пыль чехлит.
Но знакомых силуэтов
Не изменит. Дышит быт.
Дышит быт весьма вольготно,
Ну а как там бытие?
Жить хотелось беззаботно,
Веря старой колее.
Я люблю свою квартиру,
Мир за ней вельми глазаст.
Что ему угодно, миру?
Кто ответ разумный даст?
Явь упорно изучает
Взглядом пристальным тебя.
Месяц-лодочку качает
Ночь, паркет мой серебря.
А в рассветных красках ярко
Розовеет всё вокруг.
И желанье жизни жарко
В сердце разгорится вдруг.
Двойственность. Амбивалентность!
(ну и слово!)… Всё же мир,
чья густая несомненность
льётся в очи каждый миг
потрясает, удивляет
хоть жасмином, хоть травой,
хоть зимой, что зачехляет
все пределы белизной.
Снег на землю вновь нисходит,
Всё окрестно изменив.
У судьбы полно угодий,
И довольно перспектив.
* * *
Мозаичные мастера
Работали в различных странах.
В чешуйках этих – отблески костра,
Молочный блеск, голубизна туманов,
Кармин закатов, и лазурь волны.
Знать, мастерам и Византии мало!
…катили войны чёрные валы,
и тишина в испуге отступала.
Молчальники иначе видят свет.
Огромные строения в Равенне
Реальность всё ж едва ль сведут на нет.
Бывает что-то смерти несомненней?
Смерть не страшна умелым мастерам.
В Болгарии ли, Киеве – но солнце
Сияет всюду дивно по утрам,
Земля сама ему в ответ смеётся.
О ЛЕСЕ
Злодей – он внешностью – отвратен.
Герой? Естественно, красив.
Людской лес часто неприятен,
Ты в нём не видишь перспектив.
Итак, естественностью леса –
Верхи упёрлись в небеса –
Сильней всех фокусов прогресса
Ты покорён. Мощь леса вся
Мудра, спокойна. Но овраги –
Чья глубина, извивы чьи
Страшат – потребуют отваги.
Сколь интересны их лучи?
Рука орешину согнула,
Орехи – прямо мне в ладонь.
(…сжимал кирпич в руке когда-то,
даруя чудо, Спиридон.)
Вот дебри! Дебрь – звучит сильнее.
Космат и бородат медведь.
Рысь жёлтыми глазами жертву
Высматривает – берегись.
Токуют глухари, шалея!
Милей мне музыка дубов.
О, лес реальность, а идея
Его вне наших косных слов.
У Бога Слово было! Наши
Не те, не те, и много их!
Лес наполняет счастья чаши,
И отшлифует жизни стих.
ПЕРВЫЙ НОСОРОГ В ЕВРОПЕ
В Лиссабон привезли носорога –
Представлялся чудовищем, но
Любопытству любая дорога
Интересна, хоть даже итога!
Любопытство сильней всё равно.
Зверь, однако, совсем не кидался
На глядевших с испугом людей.
Здесь художник один оказался,
Он за дело искусное взялся,
Отрешась от обычных страстей.
И остался рисунок надолго –
Толстый панцирь, сплошная броня.
Всё уходит. А много ли толка
В мире сём, неизвестном настолько,
Что и радует он, бременя?
ЭЗОП
В корзине финики с базара,
Тяжёлый сыр и круглый хлеб.
Владетель редкостного дара
Весьма уродлив и нелеп.
Спина бугриста… заживают
Рубцы, но сложно, тяжело.
И беломраморно блистают
Строенья, мудрости назло.
Чему научит мудрость? Надо
Для жизни так немного нам.
Но ради внутреннего сада
Кто обратится к небесам?
Известны боги. Иль Эзопу
Известно чётко – Бог один?
Иль он осознаёт эпоху,
А не ветвление годин?
Несёт в корзине – что хозяин
Велел купить, притом опять
Слагает басню, зная – я им
Жизнь не смогу растолковать…
* * *
Туманом белым паутина
Тебе ложится на очки.
Сквозят прозрачные лучи
Сквозь ельник – славная картина.
Провалится твоя нога
В настил еловый – мягкий, плотный.
Поганка зреет для врага,
Налита злобою животной.
Раскисший старый боровик,
И волчьей ягоды усмешка.
И древний дуб – как древний лик,
Сияющий тебе безгрешно.
* * *
В аквариуме воздуха скользит
Листва – вот это палтус или окунь.
И дом на осень щедрую глядит
Всей суммой тускловато-серых окон.
Отзолотился сумеречный час,
Насколько ночь сознанье испугает.
И город отбирается у нас,
Как то, что суетой переполняет…
* * *
За стадионом сумма зданий.
Сентябрьский вечер чёрно-жёлт.
Жизнь – изживание желаний,
К такому выводу пришёл.
И на одной из тех высоток
Вдруг видишь крест – из окон дан.
И он сияет – столь же чёток,
Как день, когда ушёл туман.
* * *
Месяц – дельфин золотистый –
Плещется в темени вод.
Облака ладный и быстрый
Древний кораблик плывёт.
И настоящее ночью
Станет банально вдвойне –
Если увижу воочью
Спину дельфинью в окне.