Алексей Храмцов, окончив физико-математический факультет, уехал из города преподавать в деревенской школе алгебру, геометрию и физику. Это был спокойный, отличающийся деликатностью, миролюбивый человек, он никогда не повышал голоса на учеников, даже если они этого заслуживали. Сказать, что дети его любили, – будет неправдой, но уважение, которое советские школьники обязаны были проявлять к учителю, согласно моральному кодексу, те принудительно проявляли. Неверно предположение, что ребята были невоспитанными, просто у некоторых особо любознательных мальцов иногда возникали интригующие вопросы, а поиск ответов на них, как правило, производился опытным путем – путем шалостей. Среди распространенных загадок была и такая: «Ходят ли «вожди знаний» в туалет?». Предмет для обсуждения вполне резонный и возникал потому, что педагоги сие деликатное место посещали строго в то время, когда ученики находились на уроках, и, соответственно, те не могли получить наглядный ответ. Можно ли подобный «трюк» назвать истинной интеллигентностью или дискриминацией прав подростков в изучении анатомии – неизвестно. Исследований по этому вопросу не проводилось, так что неизведанная тема для диссертации готова. Однако один подлинный факт точно установлен: школьники своих учителей очень боялись. Кто-то – из-за невыученных уроков, кто-то испытывал страх перед физически более сильным преподавателем, другой опасался – вдруг последователь идей Макаренко пожалуется на его поведение родителям, и вместо обеда ребенок получит ремень несваренный или попросту станет зеброй с красными полосками, а, может, вдобавок еще и хук* справа в голову для закрепления «урока» заработает…
Храмцова это не касалось – его никто не страшился, знали, – он добрый и не накажет. Возможно, оттого, что у него собственных детей имелось шестеро: четыре сына и две дочери – поневоле сердце разрастется от необходимости столько любви дарить. Да еще, возможно, потому, что в то время десятиклассное образование считалось необходимым условием в борьбе с порочными необузданными инстинктами, это значило, что никого раньше времени из школы не выгонят. Физик постоянно был озадачен вопросом: как бы обеспечить нужды семьи, чтобы отпрыски достойно в обществе выглядели, посему часто во время уроков пересчитывал свои нескончаемые долги, а мальчишки в этот момент творили, что хотели. К тому же Храмцов был участником Великой Отечественной войны. Там он получил ранение в правую ногу, отчего его походка стала отличаться своеобразной хромотой. Для того чтобы сделать шаг, бывший фронтовик находил подходящую опору для левой стопы, далее частично переносил центр тяжести на трость, а в этот момент бедренная часть правой ноги быстро перемещалась и практически занимала перпендикулярное положение относительно левой. И только после этого непосредственно покалеченная область ноги, оснащенная протезом, совершала колебательные движения сначала назад, потом вперед, а затем учитель уже опирался «правой конечностью» на твердую землю или пол.
В этом году парни из девятого класса смотрелись все как на подбор, за лето их словно подменили: они вытянулись, окрепли, вместо неуклюжих подростков по школе ходили статные, симпатичные, рослые юноши. Произошли и значительные внутренние перемены: ребята превратились в весьма сообразительных, немногословных и хитрых «жуков», теперь не так-то просто было их напугать. Наглость некоторых переходила всякие границы, с мальчишеских языков слетали неслыханные дерзости, а дневники пестрели гневными, но, увы, бесполезными замечаниями. Бывало, притом довольно часто, между старшеклассниками вспыхивали ожесточенные бои: разгоряченные «дыханием» первых серьезных романтических увлечений, они дрались до ссадин на кулаках, а нередко и до крови, напоминая бойцовских петухов клюквенного цвета.
Всецело положительный отличник Слава ко всем своим достоинствам добавил еще и недюжинную наблюдательность. Заострив свое внимание на хромоте физика, проявив смекалку и хорошенько потренировавшись, мальчик тютелька в тютельку воспроизводил движения педагога в угоду друзьям, часто просившим его изобразить «ковылялку». Зрители хохотали как сумасшедшие. Но Славик делал это не ради популярности, хотя изображать взрослого каждому ребенку нравится. К «обезьянничеству» ученика подвигнул один занятный случай, произошедший летом…
Деревенский стадион находился на ровной площадке у берега реки: со стороны казалось, будто сушу ножом обрезали. Этот обрыв высотой около пяти метров примыкал к игровой площадке, на которой ребята в теплое время года гоняли мяч. Храмцову, как инвалиду войны, была выделена машина, и он почему-то любил ремонтировать ее именно в центральном круге футбольного поля. Подростки же не могли раскованно бегать с гиканьем и спортивным азартом мимо учителя. Его автомобиль и он сам просто-напросто «спортсменам» мешали: какой футбол без свободного пространства? Да и при преподавателе как-то не резон веселиться. Пару раз мальчишки специально делали так, чтобы мяч попадал в машину. Но нерадивый чудак, не обращая на это внимания и не проводя воспитательных бесед, лишь отъезжал в угол стадиона, граничащего с обрывом, отвесная стена которого уходила в бурно плещущиеся воды реки, и там продолжал свои дела, хорошо помня слова Ницше: «Даже у Бога есть свой ад – это любовь его к людям».
Как повелось исстари, в любой школе найдется пакостливый баламут, действующий наперекор школьным устоям. В этом образовательном учреждении подобный бунтарь тоже нашелся: а таких нельзя недооценивать, и в их обществе нужно вести себя осмотрительно. «Повстанец» длинной бельевой веревкой привязал задний бампер машины к стойке ворот, изготовленной из железной трубы и залитой бетоном. Видимо, какие-то таинственные процессы, происходящие иногда на солнце, ухудшают способность людей нормально мыслить и предвидеть последствия своих поступков. Храмцов хорошо знал физику, но в силу наивности и простодушия всё же попался на эту детскую шутку.
Машина в тот день стояла так, что передом смотрела на речку. Нетрудно догадаться, чего добивался шутник. Храмцов сел, завел автомобиль и, как положено, попытался тронуться с места, однако «Запорожец» недовольно зарычал и забуксовал. Педагог проверил ручной тормоз, еще что-то, но, не найдя причины задержки, пожал плечами и нажал на газ до отказа, а в это время хулиганистый парень обрезал ножом веревку. Свободные колебания вошли в резонанс, тачка пулей рванула вперед, и лишь чудо спасло участника войны от падения в речку: автомобиль, зацепившись за камни, остался висеть на краю обрыва. Ребята, бывшие неподалеку, бросились на помощь, ухватились покрепче за легковушку и подтянули ее назад. Пакостник же заранее ловко развязал оставшуюся веревку, уничтожив улики, – он был сильнее всех остальных, поэтому ему, даже если бы нашелся желающий, все равно не смогли бы помешать.
Все хорошо, что хорошо кончается. Заметив издалека катастрофическую ситуацию, подбежали взрослые, и общими усилиями им удалось поставить машину на четыре колеса. Отличник Слава тоже находился в тот день среди играющих в футбол и помогал спасать автомобиль. Когда Храмцов, взлохмаченный от стресса, вылетев из кабины, узнал, кто над ним так жестоко поиздевался, и пожелал наказать виновника, попытавшись бегом догнать дылду – наблюдать эту сцену было неловко, да и выглядела она довольно-таки нелепо. Утраченная техника движения вызывала только смех. Все-таки душевная доброта и гнев – вещи несовместимые. Со стороны картина походила на удовлетворение изощренных эстетических потребностей зрителей. Славик это запомнил. Хоть умысел хулигана и не удался, но тема «разыграть Храмцова» стала популярна. В общем-то, лиха беда начало, а у шкодливый детины, для того чтобы кинуться в воду вниз головой, времени еще вдоволь, тем более, бузотера не выгнали из школы…
И вот однажды отличник, как обычно, вышагивал по коридору, точь-в-точь копируя Алексея Храмцова. Трудно себе представить такое совпадение, но, тем не менее, буквально в трех шагах позади ученика шел сам учитель физики. Вот так они вдвоем в школьном коридоре и устроили театр пародий. Кто-то пытался показать парню: мол, обернись, посмотри назад, но тот настолько глубоко вошел в роль, что зрителей не замечал и реплик не слышал. Вошедшего в класс Славу ученики приветствовали дружным вставанием, которое мальчик, загордившись, принял вначале на счет удачного спектакля, но, обернувшись, увидел Храмцова и немедля, пристыженный, шмыгнул на свое место. Стало ясно, что хромой видел своего дублера. Педагог спокойно поздоровался, сел за стол, отметил в журнале присутствующих и вызвал «двойника» к доске отвечать домашнее задание. Слава, струхнув, неуверенно вышел и, сначала запинаясь, но далее прибавляя уверенности, рассказал-таки выученные законы классической механики. Получив от физика по теме задачу среднего уровня сложности, справился и с этим заданием, но все равно ждал от учителя возмездия или хотя бы гневных слов вроде: «Вон из класса!» или «Живо к директору, неудачник!». Он же не знал, как учитель квалифицировал его поступок…
– Тебе надо сначала пройти теоретический курс «Математические символы условных, подлинных и подвижных границ», – физик не стал интересоваться, понял его ученик или нет. – Садись, «пять», – все правильно, со своим «повтором» все нужно делить поровну.
И больше ничего. Никаких свирепых нападок, язвительных реплик, криков, упреков, которыми обычно старики любят поносить молодежь. Молодец, Храмцов! Ведь кто-то же сказал: «Делайте хотя бы три искренних комплимента в день, таким образом вы признаетесь миру в любви, что непосредственно вернется к вам». И правильно сказал. А если не хватит любезности, тогда проявляйте значительный интерес к тому плохому, что в вас есть, к своим очевидным порокам – может, удастся хоть что-то исправить.
Но Слава, несмотря на то что избежал наказания, все равно мучился оставшуюся часть урока. Ощущая жгучий стыд, парень предпочел бы какое угодно возмездие, но только не безразличие. Мудро говорят: «Если хотите отомстить врагу, покарайте его своей добротой». Больше мальчишка ни разу не пытался демонстрировать свои способности пародиста: ни на людях, ни наедине, – и после этого случая занятия по физике исправившийся безобразник посещал как первые уроки по половому воспитанию…
Помимо материальных трудностей Храмцов был озабочен еще и поведением своей дочери. Будешь тут озабоченным, когда девятиклассница – дочь незамужняя, но уже с материнскими заботами. Сколько отец ни допытывался: «Кто этот желторотый подлец?», – она не признавалась, хотя сначала одолевавшие девочку сомнения почти привели ее к решению довериться папе, вдруг поймет, но… нет, лучше оставить тайну при себе. Без ума влюбленная в Славика девушка со своей просыпающейся природой поддалась чувствам: сначала валялась со своим возлюбленным на зеленой травке около речки, а потом уединилась с ним в заброшенном лодочном домике, где царила глубокая тишина, и, не колеблясь, отдалась ему. Хотя этот ученик и не являлся только тем, что составляет его тело, все-таки после «предварительного просмотра картины» у дочери Алексея Храмцова округлился живот – итоговая сумма неправильных рассуждений. Парень тоже заметил эти кардинальные изменения, но на ее просьбу о женитьбе ответил просто:
– Нельзя путать любовь с сексом, а секс – с любовью! Не хочу стать жертвой собственного человеколюбия, это бесчеловечно. К тому же, что за нужда надевать на шею хомут раньше времени?.. Тебе тоже этого не надо… Если бы я тебя любил, ни на секунду не задумался бы… Вряд ли из меня получится выгодный папа…
Он говорил тяжело и с паузами, парень не собирался жениться, но в то же время не хотел обижать девушку, тем не менее своими необдуманными словами воткнул в ее сердце кинжал. Нежная, добрая, душевная – попроси ее искупить тяжелую вину Славика, она за него в огонь вошла бы, но, увы, юноше и эти жертвы были не нужны, не то что она сама, да еще беременная.
– Погоди! Как это низко – пытаться испохабить прекрасное испорченным воображением, и не веди себя так, будто такому большому мальчику только что исполнилось пять лет... Не любит он меня! Тебе не понять волшебство любви… Я в отчаянии, папа меня убьет. Но я не боюсь, потому что я самая счастливая на свете… Мне так кажется…
Славик удивился:
– Почему?
– У меня осталась замечательная память о моей любви… Но ты об этом пожалеешь…
***
До наступления холодов отец Славика привез две машины бревен и поручил сыну, чтобы тот между делом наколол их да сложил штабелями. Пацан время от времени этим и занимался. И, надо сказать, превосходно справлялся с поставленной задачей, трудясь иногда даже с надрывом. В тот роковой день он вышел во двор после выполнения заданных на дом уроков и принялся за привычную работу. То, что произошло с ним потом, юноша помнит смутно. А случилось вот что: когда Славик собирался ударить топором по полену, железная часть инструмента оторвалась от рукоятки и острым краем вонзилась в колено. Парню показалось, будто весь ад под ним содрогнулся. От сильной боли он потерял сознание, но перед этим мальчик так дико заорал, что на крик прибежал испуганный отец. А юноше становилось все хуже и хуже. Кровь хлестала непрерывной струей: смотреть было страшно, не то что чувствовать это. Увидев сына неподвижно лежащим на земле, мужчина ринулся за помощью. По счастливой случайности мимо их дома проезжал Храмцов. Умудренный горьким опытом войны, бывший солдат быстро сообразил, что надо делать. После оказания немедленной первой помощи он вместе с отцом Славика – Климом Шаровым – положил раненого мальчишку в машину на заднее сиденье. Как бы ни было тяжело педагогу поднимать и нести парня, он не подал виду. Отец сел рядом с раненым, и они помчались в больницу. По дороге Шарову, который очень переживал и нервничал, показалось, что машина еле ползет:
– Слушай, учитель, ты не можешь эту допотопную технику гнать побыстрее?! – кусая губы от досады, спросил Клим, когда уже была пройдена половина расстояния: на лице мужика отразилась нестерпимая боль.
– Я – не могу, и машина подогнана для хромого. Успокойся, переживаниями ему не поможешь, – физик глянул в зеркало заднего вида: похоже мужчина, опасающийся за жизнь отпрыска, его даже не услышал, он трясущимися руками гладил голову непрерывно стонавшего сына, которому представился случай, смыть позорь кровью.
Санитары забрали паренька и помчались по коридору к операционному блоку, как «нормальные больничные сумасшедшие». Хирурги немедленно приступили к своей работе, а два мужика – учитель и отец – пошли во двор и сели на скамейку. Оба закурили, будто курение может заставить человека понять, что произошло. Первым гнетущее молчание нарушил Клим:
– Тепло. Слабый ветер клонит верхушки деревьев… В такую погоду только жить хочется… Лишь бы он инвалидом не остался, – но тут же, посмотрев в сторону участника войны, осекся. – Я прошу тебя, извини, пожалуйста. Наверное, мне надо сделать прививку от глупости.
– Хватит думать.
– Все равно мысли не дают покоя.
– Ты переутомился, – физик не обиделся, ему часто приходилось встречаться с людьми, признающими свое полное превосходство над ним: – Чего уж не бывает… – Храмцов был огорчен случившимся не меньше, чем Клим. – Ты правильно заметил: удар пришелся так, что раздробил коленную чашечку. Я надеюсь, что хирургам удастся ее восстановить. Если разобраться, люди, как и машины, состоят из деталей, а доктора, выходит, – автослесари. Они знают, когда и что надо заменить…
Вышедший на улицу врач перебил невеселый разговор между двумя мужчинами и сообщил Шарову, что операция прошла весьма удачно:
– Ваш сын теперь спит, мы вкололи ему обезболивающее, но придется понаблюдать за ним еще, чтобы не случилось заражения крови.
– Ну как, доктор, ногу сможете восстановить?
– Не знаю, дорогой, не знаю, – неуверенно ответил хирург. – Будем надеяться на лучшее: по его венам течет огонь, а не кровь. Терпение, друг мой, терпение…
Мужчинам разрешили ненадолго зайти в палату. Бледный Славик лежал без движения в глубоком сне, дыхание было ровным. Отец только сейчас успокоился, было видно, как он измучен переживаниями. Пришла строгая медсестра и попросила посетителей выйти. Пристроившись на стульчике в коридоре, Клим неожиданно уснул. Храмцов не стал его будить и, дождавшись, когда тот проснется, отвез домой, сам же снова быстро вернулся в больницу, словно машина хромого учителя имела реактивные двигатели…
Придя в себя, Славик открыл глаза. Очень долго возвращались к нему ощущения цвета и звука, но все же, наконец, рядом с собой он смог увидеть своего учителя:
– Вы… Вы…
– Ладно, успокойся. Что за дела? Спишь целыми днями, – ободряюще улыбнулся мальчику Алексей Храмцов, но по уставшим, покрасневшим от недосыпания глазам можно было догадаться, что он не уходил из больницы и все это время сидел рядом. – Нога, наверно, болит.
– А что, мне ее отрезали? – тоска пронзила грудь Славика, словно острый меч.
– Нет, нет, что ты! Откуда у тебя такие мысли? Пусть только твой враг будет безногим.
– Вы так говорите, чтобы сделать мне приятное? – смущенно спросил ученик.
– Перестань. Я уверен, все будет в порядке… – А сам подумал: «Твоя болезнь исцелима. А у нее будет ребенок». – Марина – моя дочь – сварила тебе кисель из клюквы и даже морс приготовила. На – попей…
Разве может человек освободиться от власти добрых слов? Крутящийся момент истории назойливо предупреждает: «Чего себе не желаешь, того и другим не твори». Славик закрыл глаза, ему стало нестерпимо стыдно. Он вспомнил, как, не любя, совратил дочь Храмцова, и свои мерзкие издевательства над самим учителем тоже вспомнил. Больной понял: чтобы найти выход из дурацкого положения, надо хотя бы извиниться перед бывшим фронтовиком.
– Меня наказал Бог…
Физик перебил его религиозное излияние:
– Абсолютно черное тело*. Придумай еще очередной бред, магнитная аномалия услужила. Не болтай ерунды. Такой большой, а веришь в сказки…
– Знаете, что я вам скажу? Я – подлец! Простите меня, пожалуйста. Хоть бейте меня! – пустился в рев ученик.
Утверждают, что человек научился плакать раньше, чем смеяться, но Храмцову это все равно не понравилось, он уже узнал подробности добрачного романа своего чада и успел рационально обработать экспериментальные данные капризов судьбы. Даже, когда жена Храмцова хотела наказать негодника и рассказать отцу Славика о похождениях сына, физик ее остановил: «Мы не будем вмешиваться в отношении молодых». Посему благородный человек теперь ничего не захотел слушать:
– Будет, будет. Выздоравливай, ни о чем не думай, все хорошо, – если у человека большая душа, он никогда не станет ненавидеть людей. – Я бы хотел каждый день посещать тебя, ты не возражаешь?
Как Слава мог возразить? Притихший мальчишка сквозь пелену слез слабо кивнул и дал себе слово: «Выздоровею, пойду просить руки его дочери»…
Храмцова это не касалось – его никто не страшился, знали, – он добрый и не накажет. Возможно, оттого, что у него собственных детей имелось шестеро: четыре сына и две дочери – поневоле сердце разрастется от необходимости столько любви дарить. Да еще, возможно, потому, что в то время десятиклассное образование считалось необходимым условием в борьбе с порочными необузданными инстинктами, это значило, что никого раньше времени из школы не выгонят. Физик постоянно был озадачен вопросом: как бы обеспечить нужды семьи, чтобы отпрыски достойно в обществе выглядели, посему часто во время уроков пересчитывал свои нескончаемые долги, а мальчишки в этот момент творили, что хотели. К тому же Храмцов был участником Великой Отечественной войны. Там он получил ранение в правую ногу, отчего его походка стала отличаться своеобразной хромотой. Для того чтобы сделать шаг, бывший фронтовик находил подходящую опору для левой стопы, далее частично переносил центр тяжести на трость, а в этот момент бедренная часть правой ноги быстро перемещалась и практически занимала перпендикулярное положение относительно левой. И только после этого непосредственно покалеченная область ноги, оснащенная протезом, совершала колебательные движения сначала назад, потом вперед, а затем учитель уже опирался «правой конечностью» на твердую землю или пол.
В этом году парни из девятого класса смотрелись все как на подбор, за лето их словно подменили: они вытянулись, окрепли, вместо неуклюжих подростков по школе ходили статные, симпатичные, рослые юноши. Произошли и значительные внутренние перемены: ребята превратились в весьма сообразительных, немногословных и хитрых «жуков», теперь не так-то просто было их напугать. Наглость некоторых переходила всякие границы, с мальчишеских языков слетали неслыханные дерзости, а дневники пестрели гневными, но, увы, бесполезными замечаниями. Бывало, притом довольно часто, между старшеклассниками вспыхивали ожесточенные бои: разгоряченные «дыханием» первых серьезных романтических увлечений, они дрались до ссадин на кулаках, а нередко и до крови, напоминая бойцовских петухов клюквенного цвета.
Всецело положительный отличник Слава ко всем своим достоинствам добавил еще и недюжинную наблюдательность. Заострив свое внимание на хромоте физика, проявив смекалку и хорошенько потренировавшись, мальчик тютелька в тютельку воспроизводил движения педагога в угоду друзьям, часто просившим его изобразить «ковылялку». Зрители хохотали как сумасшедшие. Но Славик делал это не ради популярности, хотя изображать взрослого каждому ребенку нравится. К «обезьянничеству» ученика подвигнул один занятный случай, произошедший летом…
Деревенский стадион находился на ровной площадке у берега реки: со стороны казалось, будто сушу ножом обрезали. Этот обрыв высотой около пяти метров примыкал к игровой площадке, на которой ребята в теплое время года гоняли мяч. Храмцову, как инвалиду войны, была выделена машина, и он почему-то любил ремонтировать ее именно в центральном круге футбольного поля. Подростки же не могли раскованно бегать с гиканьем и спортивным азартом мимо учителя. Его автомобиль и он сам просто-напросто «спортсменам» мешали: какой футбол без свободного пространства? Да и при преподавателе как-то не резон веселиться. Пару раз мальчишки специально делали так, чтобы мяч попадал в машину. Но нерадивый чудак, не обращая на это внимания и не проводя воспитательных бесед, лишь отъезжал в угол стадиона, граничащего с обрывом, отвесная стена которого уходила в бурно плещущиеся воды реки, и там продолжал свои дела, хорошо помня слова Ницше: «Даже у Бога есть свой ад – это любовь его к людям».
Как повелось исстари, в любой школе найдется пакостливый баламут, действующий наперекор школьным устоям. В этом образовательном учреждении подобный бунтарь тоже нашелся: а таких нельзя недооценивать, и в их обществе нужно вести себя осмотрительно. «Повстанец» длинной бельевой веревкой привязал задний бампер машины к стойке ворот, изготовленной из железной трубы и залитой бетоном. Видимо, какие-то таинственные процессы, происходящие иногда на солнце, ухудшают способность людей нормально мыслить и предвидеть последствия своих поступков. Храмцов хорошо знал физику, но в силу наивности и простодушия всё же попался на эту детскую шутку.
Машина в тот день стояла так, что передом смотрела на речку. Нетрудно догадаться, чего добивался шутник. Храмцов сел, завел автомобиль и, как положено, попытался тронуться с места, однако «Запорожец» недовольно зарычал и забуксовал. Педагог проверил ручной тормоз, еще что-то, но, не найдя причины задержки, пожал плечами и нажал на газ до отказа, а в это время хулиганистый парень обрезал ножом веревку. Свободные колебания вошли в резонанс, тачка пулей рванула вперед, и лишь чудо спасло участника войны от падения в речку: автомобиль, зацепившись за камни, остался висеть на краю обрыва. Ребята, бывшие неподалеку, бросились на помощь, ухватились покрепче за легковушку и подтянули ее назад. Пакостник же заранее ловко развязал оставшуюся веревку, уничтожив улики, – он был сильнее всех остальных, поэтому ему, даже если бы нашелся желающий, все равно не смогли бы помешать.
Все хорошо, что хорошо кончается. Заметив издалека катастрофическую ситуацию, подбежали взрослые, и общими усилиями им удалось поставить машину на четыре колеса. Отличник Слава тоже находился в тот день среди играющих в футбол и помогал спасать автомобиль. Когда Храмцов, взлохмаченный от стресса, вылетев из кабины, узнал, кто над ним так жестоко поиздевался, и пожелал наказать виновника, попытавшись бегом догнать дылду – наблюдать эту сцену было неловко, да и выглядела она довольно-таки нелепо. Утраченная техника движения вызывала только смех. Все-таки душевная доброта и гнев – вещи несовместимые. Со стороны картина походила на удовлетворение изощренных эстетических потребностей зрителей. Славик это запомнил. Хоть умысел хулигана и не удался, но тема «разыграть Храмцова» стала популярна. В общем-то, лиха беда начало, а у шкодливый детины, для того чтобы кинуться в воду вниз головой, времени еще вдоволь, тем более, бузотера не выгнали из школы…
И вот однажды отличник, как обычно, вышагивал по коридору, точь-в-точь копируя Алексея Храмцова. Трудно себе представить такое совпадение, но, тем не менее, буквально в трех шагах позади ученика шел сам учитель физики. Вот так они вдвоем в школьном коридоре и устроили театр пародий. Кто-то пытался показать парню: мол, обернись, посмотри назад, но тот настолько глубоко вошел в роль, что зрителей не замечал и реплик не слышал. Вошедшего в класс Славу ученики приветствовали дружным вставанием, которое мальчик, загордившись, принял вначале на счет удачного спектакля, но, обернувшись, увидел Храмцова и немедля, пристыженный, шмыгнул на свое место. Стало ясно, что хромой видел своего дублера. Педагог спокойно поздоровался, сел за стол, отметил в журнале присутствующих и вызвал «двойника» к доске отвечать домашнее задание. Слава, струхнув, неуверенно вышел и, сначала запинаясь, но далее прибавляя уверенности, рассказал-таки выученные законы классической механики. Получив от физика по теме задачу среднего уровня сложности, справился и с этим заданием, но все равно ждал от учителя возмездия или хотя бы гневных слов вроде: «Вон из класса!» или «Живо к директору, неудачник!». Он же не знал, как учитель квалифицировал его поступок…
– Тебе надо сначала пройти теоретический курс «Математические символы условных, подлинных и подвижных границ», – физик не стал интересоваться, понял его ученик или нет. – Садись, «пять», – все правильно, со своим «повтором» все нужно делить поровну.
И больше ничего. Никаких свирепых нападок, язвительных реплик, криков, упреков, которыми обычно старики любят поносить молодежь. Молодец, Храмцов! Ведь кто-то же сказал: «Делайте хотя бы три искренних комплимента в день, таким образом вы признаетесь миру в любви, что непосредственно вернется к вам». И правильно сказал. А если не хватит любезности, тогда проявляйте значительный интерес к тому плохому, что в вас есть, к своим очевидным порокам – может, удастся хоть что-то исправить.
Но Слава, несмотря на то что избежал наказания, все равно мучился оставшуюся часть урока. Ощущая жгучий стыд, парень предпочел бы какое угодно возмездие, но только не безразличие. Мудро говорят: «Если хотите отомстить врагу, покарайте его своей добротой». Больше мальчишка ни разу не пытался демонстрировать свои способности пародиста: ни на людях, ни наедине, – и после этого случая занятия по физике исправившийся безобразник посещал как первые уроки по половому воспитанию…
Помимо материальных трудностей Храмцов был озабочен еще и поведением своей дочери. Будешь тут озабоченным, когда девятиклассница – дочь незамужняя, но уже с материнскими заботами. Сколько отец ни допытывался: «Кто этот желторотый подлец?», – она не признавалась, хотя сначала одолевавшие девочку сомнения почти привели ее к решению довериться папе, вдруг поймет, но… нет, лучше оставить тайну при себе. Без ума влюбленная в Славика девушка со своей просыпающейся природой поддалась чувствам: сначала валялась со своим возлюбленным на зеленой травке около речки, а потом уединилась с ним в заброшенном лодочном домике, где царила глубокая тишина, и, не колеблясь, отдалась ему. Хотя этот ученик и не являлся только тем, что составляет его тело, все-таки после «предварительного просмотра картины» у дочери Алексея Храмцова округлился живот – итоговая сумма неправильных рассуждений. Парень тоже заметил эти кардинальные изменения, но на ее просьбу о женитьбе ответил просто:
– Нельзя путать любовь с сексом, а секс – с любовью! Не хочу стать жертвой собственного человеколюбия, это бесчеловечно. К тому же, что за нужда надевать на шею хомут раньше времени?.. Тебе тоже этого не надо… Если бы я тебя любил, ни на секунду не задумался бы… Вряд ли из меня получится выгодный папа…
Он говорил тяжело и с паузами, парень не собирался жениться, но в то же время не хотел обижать девушку, тем не менее своими необдуманными словами воткнул в ее сердце кинжал. Нежная, добрая, душевная – попроси ее искупить тяжелую вину Славика, она за него в огонь вошла бы, но, увы, юноше и эти жертвы были не нужны, не то что она сама, да еще беременная.
– Погоди! Как это низко – пытаться испохабить прекрасное испорченным воображением, и не веди себя так, будто такому большому мальчику только что исполнилось пять лет... Не любит он меня! Тебе не понять волшебство любви… Я в отчаянии, папа меня убьет. Но я не боюсь, потому что я самая счастливая на свете… Мне так кажется…
Славик удивился:
– Почему?
– У меня осталась замечательная память о моей любви… Но ты об этом пожалеешь…
***
До наступления холодов отец Славика привез две машины бревен и поручил сыну, чтобы тот между делом наколол их да сложил штабелями. Пацан время от времени этим и занимался. И, надо сказать, превосходно справлялся с поставленной задачей, трудясь иногда даже с надрывом. В тот роковой день он вышел во двор после выполнения заданных на дом уроков и принялся за привычную работу. То, что произошло с ним потом, юноша помнит смутно. А случилось вот что: когда Славик собирался ударить топором по полену, железная часть инструмента оторвалась от рукоятки и острым краем вонзилась в колено. Парню показалось, будто весь ад под ним содрогнулся. От сильной боли он потерял сознание, но перед этим мальчик так дико заорал, что на крик прибежал испуганный отец. А юноше становилось все хуже и хуже. Кровь хлестала непрерывной струей: смотреть было страшно, не то что чувствовать это. Увидев сына неподвижно лежащим на земле, мужчина ринулся за помощью. По счастливой случайности мимо их дома проезжал Храмцов. Умудренный горьким опытом войны, бывший солдат быстро сообразил, что надо делать. После оказания немедленной первой помощи он вместе с отцом Славика – Климом Шаровым – положил раненого мальчишку в машину на заднее сиденье. Как бы ни было тяжело педагогу поднимать и нести парня, он не подал виду. Отец сел рядом с раненым, и они помчались в больницу. По дороге Шарову, который очень переживал и нервничал, показалось, что машина еле ползет:
– Слушай, учитель, ты не можешь эту допотопную технику гнать побыстрее?! – кусая губы от досады, спросил Клим, когда уже была пройдена половина расстояния: на лице мужика отразилась нестерпимая боль.
– Я – не могу, и машина подогнана для хромого. Успокойся, переживаниями ему не поможешь, – физик глянул в зеркало заднего вида: похоже мужчина, опасающийся за жизнь отпрыска, его даже не услышал, он трясущимися руками гладил голову непрерывно стонавшего сына, которому представился случай, смыть позорь кровью.
Санитары забрали паренька и помчались по коридору к операционному блоку, как «нормальные больничные сумасшедшие». Хирурги немедленно приступили к своей работе, а два мужика – учитель и отец – пошли во двор и сели на скамейку. Оба закурили, будто курение может заставить человека понять, что произошло. Первым гнетущее молчание нарушил Клим:
– Тепло. Слабый ветер клонит верхушки деревьев… В такую погоду только жить хочется… Лишь бы он инвалидом не остался, – но тут же, посмотрев в сторону участника войны, осекся. – Я прошу тебя, извини, пожалуйста. Наверное, мне надо сделать прививку от глупости.
– Хватит думать.
– Все равно мысли не дают покоя.
– Ты переутомился, – физик не обиделся, ему часто приходилось встречаться с людьми, признающими свое полное превосходство над ним: – Чего уж не бывает… – Храмцов был огорчен случившимся не меньше, чем Клим. – Ты правильно заметил: удар пришелся так, что раздробил коленную чашечку. Я надеюсь, что хирургам удастся ее восстановить. Если разобраться, люди, как и машины, состоят из деталей, а доктора, выходит, – автослесари. Они знают, когда и что надо заменить…
Вышедший на улицу врач перебил невеселый разговор между двумя мужчинами и сообщил Шарову, что операция прошла весьма удачно:
– Ваш сын теперь спит, мы вкололи ему обезболивающее, но придется понаблюдать за ним еще, чтобы не случилось заражения крови.
– Ну как, доктор, ногу сможете восстановить?
– Не знаю, дорогой, не знаю, – неуверенно ответил хирург. – Будем надеяться на лучшее: по его венам течет огонь, а не кровь. Терпение, друг мой, терпение…
Мужчинам разрешили ненадолго зайти в палату. Бледный Славик лежал без движения в глубоком сне, дыхание было ровным. Отец только сейчас успокоился, было видно, как он измучен переживаниями. Пришла строгая медсестра и попросила посетителей выйти. Пристроившись на стульчике в коридоре, Клим неожиданно уснул. Храмцов не стал его будить и, дождавшись, когда тот проснется, отвез домой, сам же снова быстро вернулся в больницу, словно машина хромого учителя имела реактивные двигатели…
Придя в себя, Славик открыл глаза. Очень долго возвращались к нему ощущения цвета и звука, но все же, наконец, рядом с собой он смог увидеть своего учителя:
– Вы… Вы…
– Ладно, успокойся. Что за дела? Спишь целыми днями, – ободряюще улыбнулся мальчику Алексей Храмцов, но по уставшим, покрасневшим от недосыпания глазам можно было догадаться, что он не уходил из больницы и все это время сидел рядом. – Нога, наверно, болит.
– А что, мне ее отрезали? – тоска пронзила грудь Славика, словно острый меч.
– Нет, нет, что ты! Откуда у тебя такие мысли? Пусть только твой враг будет безногим.
– Вы так говорите, чтобы сделать мне приятное? – смущенно спросил ученик.
– Перестань. Я уверен, все будет в порядке… – А сам подумал: «Твоя болезнь исцелима. А у нее будет ребенок». – Марина – моя дочь – сварила тебе кисель из клюквы и даже морс приготовила. На – попей…
Разве может человек освободиться от власти добрых слов? Крутящийся момент истории назойливо предупреждает: «Чего себе не желаешь, того и другим не твори». Славик закрыл глаза, ему стало нестерпимо стыдно. Он вспомнил, как, не любя, совратил дочь Храмцова, и свои мерзкие издевательства над самим учителем тоже вспомнил. Больной понял: чтобы найти выход из дурацкого положения, надо хотя бы извиниться перед бывшим фронтовиком.
– Меня наказал Бог…
Физик перебил его религиозное излияние:
– Абсолютно черное тело*. Придумай еще очередной бред, магнитная аномалия услужила. Не болтай ерунды. Такой большой, а веришь в сказки…
– Знаете, что я вам скажу? Я – подлец! Простите меня, пожалуйста. Хоть бейте меня! – пустился в рев ученик.
Утверждают, что человек научился плакать раньше, чем смеяться, но Храмцову это все равно не понравилось, он уже узнал подробности добрачного романа своего чада и успел рационально обработать экспериментальные данные капризов судьбы. Даже, когда жена Храмцова хотела наказать негодника и рассказать отцу Славика о похождениях сына, физик ее остановил: «Мы не будем вмешиваться в отношении молодых». Посему благородный человек теперь ничего не захотел слушать:
– Будет, будет. Выздоравливай, ни о чем не думай, все хорошо, – если у человека большая душа, он никогда не станет ненавидеть людей. – Я бы хотел каждый день посещать тебя, ты не возражаешь?
Как Слава мог возразить? Притихший мальчишка сквозь пелену слез слабо кивнул и дал себе слово: «Выздоровею, пойду просить руки его дочери»…