Отстаньте от меня! Вы мне всего лишь снитесь. Никто бы никогда
не заставил меня сесть к вам в машину. Я слишком пьяна, чтобы до-
думаться до этого.
Ночные прогулки довели меня до изжоги, до снов с зелёным фона-
риком. Хоть не красным. Рука ещё помнит и мою собственную влагу,
и упругость резинки на поясе, и холод дверной ручки в этом чёртовом
такси. Мои купюры! Теперь их может вытащить любой. Засунуть не-
куда: всё болит и не на шутку растёрто. Долой туфли! Что же вчера
снилось такое? Еле проснулась.
Вспомню – не вспомню... Гадать нечего. Ещё с полуночи – стук за
стеной, кусок обоев бабочкой порхал на стене... Окуклился? Вдруг
там уже целый рулон? Или с бабочками как-то по-другому? Стук стих
и посыпалось: дырявые колготки, пропахшие рыбой ржавые ножи,
кольца на них, то ли от гардин, то ли обручальные. С кем бы обру-
читься? Обруч... Бочка без обруча. Это уже потом. Бочка, в ней чёр-
ный кот, с похотливыми зелёными глазами. Нет, один зелёный, дру-
гой – рыжий какой-то, с золотым блеском. Опять золото. Золотко ты
мое... Кто это так называл меня?
Мужик, не гони, подушка съезжает. Будешь в нашем районе, гнида,
припомню все – и счётчик твой поганый, и как лапать лез, и фуражку
твою с козырьком треснутым. Чтоб тебе самому треснуть. Покрышки
эти лысые тоже снились, запах горелым, бестолковая толкучка на сто-
янке, скрип тормозов, оранжевые жилеты, мягкий асфальт. И здесь
объезд... Под знак нельзя.
Тут захотелось пить. Я встала, а он под окном сигналит и глаз свой
зелёный уже погасил. Будь что будет – туфли под мышку, сумка, пла-
тье на голое тело... им это нравится. Свинство, разумеется. Лифт умер,
могильный холод кругом, и зачем шифр не с той стороны? Нужно из-
нутри, чтобы выйти – помучься сначала, подумай – кто ждёт тебя сна-
ружи? Меня вот ждали, а я не торопилась, жалела, что знаю шифр. Хо-
лодно между ног. Прислонилась к стене и снова, будто снится – дети,
остриженные, как мячики, клумбы, полные дымящихся пионов. Даже
чёрные. Дым, поднимаясь к верхушкам сосен, скапливается в облако.
Дождь, град? У телефонной будки никого – вижу сквозь стекло двери.
Трубка вопросительным знаком стережёт чьи-то всхлипы, просьбы
и обещания. Дураки. Нельзя верить трубке. Она всегда лжёт. В ней
столько лжи, что хватит свести с ума льва, убить засухой те самые
клумбы, отравить стакан апельсинового сока в его руке, выстрелить в
него самого, проследить за роковым рикошетом и, если повезёт, под-
ставиться под последний «прыг-скок». Совсем не больно, это тебе не
ложь.
Вот и открыла глаза, а снится – кто-то бежит навстречу, размахи-
вая молотком. Рукоятка покрашена в милицейский жезл. Лай собак.
От фонарика почти не спрячешься. Нужно быть готовой: полезут под
юбку. Останавливают только для этого. Потом решётка, звёзды всё
ярче, запах апельсинами... сломался ноготь. Пересчитать мелочь...
Всё на свете – мелочь, мелкотня, мелководье, мелколесье... мел... коле-
сить... лес... село... нужно встряхнуться. Всё равно ехать.
Пусть земля круглая. Несмотря на это, край света всё равно есть.
Он там, где стрелка спидометра, упираясь в ограничитель, показы-
вает в бездну. Прямо по ней –- край света. Самый последний край.
Резкий обрыв. Долгий полёт.
Хорошо, если так. Почти счастье. Но здесь даже спидометр не ра-
ботает. Стрелка на нуле. Важен лишь общий пробег. Ползёшь ты, ле-
тишь, бежишь, для любого случая – общий пробег. Как общий привет.
То есть никому. Край света там, где рука, лежащая на твоей коленке,
исчезает и ты увидела татуировку на своей коже. Что она значит? Что
под кожей ещё теплится жизнь, что зелёный фонарик, как пропуск в
утро, ещё горит за соседним перекрестком.
Край света всегда почувствуешь по счётчику. За каждым щелчком
ожидаешь взрыва, а в зеркальных немых витринах – твои глаза – кос-
метическая причуда.
Фиолетовый цвет всегда к лицу, когда едешь в такси, когда грудь
ещё молода, губы влажны и мягки, а край света запрятан в обшив-
ку сиденья. Там, среди пружин, он изредка гудит и ворочается, но ты
придавила его задом. Колготки дорогие и ты боишься порвать их о
край. О край света. Вдруг высунется? Но всё хорошо. И ещё некото-
рое время будет хорошо, пока не приснится холод между ног, мёртвый
лифт, дым от пионов...
Отстаньте от меня! Вы мне всего лишь снитесь. Я надеюсь на это.
не заставил меня сесть к вам в машину. Я слишком пьяна, чтобы до-
думаться до этого.
Ночные прогулки довели меня до изжоги, до снов с зелёным фона-
риком. Хоть не красным. Рука ещё помнит и мою собственную влагу,
и упругость резинки на поясе, и холод дверной ручки в этом чёртовом
такси. Мои купюры! Теперь их может вытащить любой. Засунуть не-
куда: всё болит и не на шутку растёрто. Долой туфли! Что же вчера
снилось такое? Еле проснулась.
Вспомню – не вспомню... Гадать нечего. Ещё с полуночи – стук за
стеной, кусок обоев бабочкой порхал на стене... Окуклился? Вдруг
там уже целый рулон? Или с бабочками как-то по-другому? Стук стих
и посыпалось: дырявые колготки, пропахшие рыбой ржавые ножи,
кольца на них, то ли от гардин, то ли обручальные. С кем бы обру-
читься? Обруч... Бочка без обруча. Это уже потом. Бочка, в ней чёр-
ный кот, с похотливыми зелёными глазами. Нет, один зелёный, дру-
гой – рыжий какой-то, с золотым блеском. Опять золото. Золотко ты
мое... Кто это так называл меня?
Мужик, не гони, подушка съезжает. Будешь в нашем районе, гнида,
припомню все – и счётчик твой поганый, и как лапать лез, и фуражку
твою с козырьком треснутым. Чтоб тебе самому треснуть. Покрышки
эти лысые тоже снились, запах горелым, бестолковая толкучка на сто-
янке, скрип тормозов, оранжевые жилеты, мягкий асфальт. И здесь
объезд... Под знак нельзя.
Тут захотелось пить. Я встала, а он под окном сигналит и глаз свой
зелёный уже погасил. Будь что будет – туфли под мышку, сумка, пла-
тье на голое тело... им это нравится. Свинство, разумеется. Лифт умер,
могильный холод кругом, и зачем шифр не с той стороны? Нужно из-
нутри, чтобы выйти – помучься сначала, подумай – кто ждёт тебя сна-
ружи? Меня вот ждали, а я не торопилась, жалела, что знаю шифр. Хо-
лодно между ног. Прислонилась к стене и снова, будто снится – дети,
остриженные, как мячики, клумбы, полные дымящихся пионов. Даже
чёрные. Дым, поднимаясь к верхушкам сосен, скапливается в облако.
Дождь, град? У телефонной будки никого – вижу сквозь стекло двери.
Трубка вопросительным знаком стережёт чьи-то всхлипы, просьбы
и обещания. Дураки. Нельзя верить трубке. Она всегда лжёт. В ней
столько лжи, что хватит свести с ума льва, убить засухой те самые
клумбы, отравить стакан апельсинового сока в его руке, выстрелить в
него самого, проследить за роковым рикошетом и, если повезёт, под-
ставиться под последний «прыг-скок». Совсем не больно, это тебе не
ложь.
Вот и открыла глаза, а снится – кто-то бежит навстречу, размахи-
вая молотком. Рукоятка покрашена в милицейский жезл. Лай собак.
От фонарика почти не спрячешься. Нужно быть готовой: полезут под
юбку. Останавливают только для этого. Потом решётка, звёзды всё
ярче, запах апельсинами... сломался ноготь. Пересчитать мелочь...
Всё на свете – мелочь, мелкотня, мелководье, мелколесье... мел... коле-
сить... лес... село... нужно встряхнуться. Всё равно ехать.
Пусть земля круглая. Несмотря на это, край света всё равно есть.
Он там, где стрелка спидометра, упираясь в ограничитель, показы-
вает в бездну. Прямо по ней –- край света. Самый последний край.
Резкий обрыв. Долгий полёт.
Хорошо, если так. Почти счастье. Но здесь даже спидометр не ра-
ботает. Стрелка на нуле. Важен лишь общий пробег. Ползёшь ты, ле-
тишь, бежишь, для любого случая – общий пробег. Как общий привет.
То есть никому. Край света там, где рука, лежащая на твоей коленке,
исчезает и ты увидела татуировку на своей коже. Что она значит? Что
под кожей ещё теплится жизнь, что зелёный фонарик, как пропуск в
утро, ещё горит за соседним перекрестком.
Край света всегда почувствуешь по счётчику. За каждым щелчком
ожидаешь взрыва, а в зеркальных немых витринах – твои глаза – кос-
метическая причуда.
Фиолетовый цвет всегда к лицу, когда едешь в такси, когда грудь
ещё молода, губы влажны и мягки, а край света запрятан в обшив-
ку сиденья. Там, среди пружин, он изредка гудит и ворочается, но ты
придавила его задом. Колготки дорогие и ты боишься порвать их о
край. О край света. Вдруг высунется? Но всё хорошо. И ещё некото-
рое время будет хорошо, пока не приснится холод между ног, мёртвый
лифт, дым от пионов...
Отстаньте от меня! Вы мне всего лишь снитесь. Я надеюсь на это.