КНИГИ – КАК ДЕТИ
ПОЯВЛЕНИЕ НА СВЕТ
Вы представляете что значит быть беременной? Носить, страдать, болеть, томиться в ожидании рождения человека. Так и автор, задумав книгу, вынашивает ее, облекая мысли в слова, фразы, абзацы, главы, формируя ее «скелет». Токсикоз, давление, одышка выражаются в смятой бумаге, перечеркнутых строках, головных болях и сомнениях, сомнениях, сомнениях, бесконечных сомнениях… Иногда плод может замереть на время или навсегда…, но нет ты чувствуешь, как он начал шевелиться, расправлять плечики и вытягиваясь в мозговой полости... Да, да, он опять ожил, он растет.
«Седьмой месяц», он сформировался и, в принципе, готов родиться. Но нет, рановато еще, потерпи, малыш: я тебя вычитаю, подправлю, доношу, одним словом. Да, надо определиться с роддомом, в «Платину» или «Офсет» не пойду – дорого. В том шарлатаны делают работу тяп – ляп, как будто перед ними полено, а не младенец. А в этом: «… с исполнением заказа тянут, который месяц», – предупредил меня по секрету переходивший срок автор. Кому довериться? Где ты, мой издатель? Найдись побыстрее, а то мне уже совсем тяжело… Никто не берется, говоря, что случай клинически запущен. Придется опять в «Амальгаму» проситься.
Николаич привет…, мне бы побыстрее, голубчик.... А можно в долг до следующего года? …у меня вот и рекомендации, вот и гранты, да и спонсоры, наверное, скоро отыщутся. Честно… честно… Ну чего ты, Николаич, снова веревки из меня вьешь, чего на околоплодные воды давишь, я же рожал у тебя в отделении в долг… Ладно, пятьдесят процентов оплаты сейчас, пятьдесят после выписки, только ты постарайся, мил человек. Ну, что я побежал в регистратуру к Алене оформляться? Спасибо, Николаич… да, да и тебе заказов побольше.
– Алена, привет, все: Олег Николаевич дал «добро». Оформи меня, вот деньги, ровно треть от половины как и договаривались с ним. Когда следующая треть от половины? Через две недели… следующего месяца… честно, честно… ой ты господи, ладно, даю свой зуб! Не надо? А слово мужика устроит? Ладно, даю слово благородного рыцаря. Так и занеси в свой журнал: «слово дал», что вторую треть от половины в середине следующего месяца. …Спасибо за кофе…, опять в Германии стажировалась, ну ты просто прелесть… Вот материал. Да, обязательно запиши вес, рост, размер шрифта. Ну что, я в родовую к Олесе-верстальщице ? Спасибо, голубушка, спасибо, и тебе жениха богатого.
– Олеся, привет, вот материальчик, ты уж там понежнее с ним , ты уж строчки на половине не обрезай, а до полей вытягивай. И что я тебя учу… постарайся, в общем, милая… Спасибо, спасибо и тебе счастья в жизни…
Ура!!! Свершилось, родилось! На пороге парадного стоят: Николаич – давно облысевший умудренный годами старец, сексапильная Алена и постоянно задумчивая с чуть вздернутым носиком Олеся. Святая троица в халатах, замаранных по локоть типографской краской, все улыбаются, устало затягиваясь «Беломором», – счастливы.
По-здра-вля-ем!
Не дышите табачищем на ребенка! Осторожно, тут ступеньки: не уроните сверток… Дайте, дайте мне подержать ее… маленькая, красочкой пахнет. Агу, агу, агушеньки… Как долго я ждал тебя, ты мне снилась, грезилась. Наконец-то. Поехали домой, я познакомлю с тобою этот мир… Николаич, с меня коньяк. Николаич– хирург человеческих душ, улыбается показывая безразмерную щербинку, и провожает нас взглядом, надеясь на новую встречу.
МЛАДЕНЧЕСТВО, ЮНОСТЬ И ЗРЕЛОСТЬ
Книги – как дети, которые перед выходом в свет, еще какие-то время находятся в отчем доме. И ты ходишь, умиленно посматривая на перетянутые лентой свертки. А потом, плюнув на все, раскрываешь пакет и наскоро перечитываешь первый попавшийся абзац. Эх, здорово получилось… неужели я мог так написать… а это вообще в точку... а вот это для меня ново… Именно в этот момент, когда ты заметил в своей книжке то, чего раньше не видел или попросту забыл, она начинает жить своей жизнью, неся информацию не только всему миру, но и тебе самому. Чуть научившись передвигаться, книги расходятся... Куда ты уедешь, в какие руки попадешь, что натворишь, как изменишь реальность? Я могу только догадываться об этом. Как и любой здравомыслящий родитель понимаю, что лишь направляю в жизнь свое чадо, а не проживаю ее за него, мешая запоздалыми наставлениями и упреками. Началась юность книги и прослеживается она по отзывам : «… просто офигенно!!! Начала читать на остановке по дороге домой, зачиталась так, что доехала до конечной!! Настолько неординарно написано, что я в восторге!... теперь ваша поклонница…»; «… ваша книга вернула меня в январский Грозный 1995»; «…книга подружила меня с мамой»; «она снесла мне башню…»; «я ее купила у старухи на рынке за 10 рублей и рада…». Однако взрослея, сорванец начинает пакостить, и ты, как добросовестный родитель, выслушиваешь упреки и получаешь взбучки слева и справа: «… книга не стоит заплаченных денег»; «галиматья»; «…эту чушь можно прочитать в любом журнале»; «…вы не перестаете удивлять меня своей примитивностью»; «…жена, читая, весь вечер плевалась от обилия орфографических ошибок…»; «это мог написать только подлец!»; «за этот бред тебя с твоей книжонкой надо обоссать и расстрелять». На добрые слова отвечаешь благодарностью, испытывая в душе гордость. На хамство – хамишь: «…ты сам хоть строчку-то написал?»; «…ты на свои книги посмотри, они хороши только для разукрашивания»; «что ты в этой теме понимаешь, дура!». В общем все как в нормальной семье.
Вот так незаметно, понемногу ты чувствуешь, как твои книги мужая, приносят полновесные отзывы: «…благодаря вашей книге я, пусть еще несмело, но самостоятельно начала шагать по жизни»; «… поступила в ВУЗ благодаря…»; «… нашла свою любовь»; «свою статью написал благодаря…»; «защитил диплом, и в этом мне особенно помогла ваша…»; «…благодаря вам и этой суке я сел в тюрьму, выйду через тринадцать лет. Зарежу обоих».
СТАРОСТЬ И СМЕРТЬ
Время стремительно летит в неизвестность, и ничто не остановит это вселенское движение. Зайдя к одному человеку, я увидел на столе замятую, зашарканную, изрезанную морщинами старушку. Проклеенная скотчем корочка. Листы, не уложенные в косу, а грязные, с загнутыми концами, торчат в разные стороны. Поля испачканы какими-то пометками. Бог ты мой, так это же она! Моя самая первая, самая неказистая, а потому самая дорогая… Милая, а помнишь, как я нянчил тебя, собирая материал по библиотекам, как набирал украдкой, как прятал от злопыхателей. А потом, когда ты появилась, горько плакал над врожденным уродством – обилием ошибок. Обняв тебя, плакал навзрыд. Нет, не дома на диване, а на улице в кустах, чтобы ни один человек не увидел нашего горя. И ты целуешь свою брошюрку, целуешь и целуешь ее – выцветшую, незнакомо пахнущую… но стоит только открыть ее и начать читать, как она вновь становится молодой, красноречивой и точной в выражениях, как и в свой день рождения.
Как умирают книги? Да по-разному. Причем смерть в роли подтирки или затравки для костра – это не худший вариант. Потому что вбирая в себя человеческие нечистоты или отдавая свое тепло дровам, книга помогает нам жизни еще какое-то время. Использование книги в виде макулатуры – тоже неплохой вариант, о пользе которого вы прочитаете у любого пункта приема вторичного сырья. Плохо, когда весь костер состоит из книг. А хуже всего, когда книга сгнивает в луже или на помойке после того, как цвет ее корочки не подошел к цвету новых обоев… Книги, как и люди, умирают по-разному.
ИСТОРИЯ ОДНОЙ КНИГИ
– Шарфы, шали, платки, девочки не стесняемся, берем...
– Орехи, орехи кедровые, на костре каленые. Десять рублей штучка, сто рублей кучка, а в кучке три штучки, берем…
– Свежая пресса, свежая пресса, скандал недели: «Надежда Бабкина родила себе мужа и беременна от него внуками-тройняшками», кто интересуется, берем…
– Новейшая история России не интересует? История кому-нибудь нужна? Россией не увлекаетесь? – ходил я по вагонам поезда «Москва – Владивосток» и приставал к пассажирам, подражая продавцам ходового в товара. Господа едущие дремали, пили чай, играли в карты. На мое предложение, в основном, отрицательно качали головой, не отрываясь от окон с родными просторами или газетенки с желтыми новостями.
– Иди отсюда куда подальше со своей Россией,– замахнулся на меня ядовитый дед. Но не все попутчики были такими: находились и те, которые интересовались.
– А про что книжка-то? – вопрошал какой-нибудь интеллигент.
– Чеченская война, ее причины и следствия, – отвечал я.
– А кто автор? – спрашивал очередной голос с соседней полки.
– Я, – звучало в ответ.
– А все войны одинаковы, – говорил, махая рукой, проходивший мимо мужик.
По большому счету обыватель думал, что я или обманываю его или пытаюсь сбагрить залежалый товар. Нет, деньги за книги мне, конечно, не помешали бы, но у себя дома я бы продал их несколько дороже. Я искал собеседника.
Вот группа подвыпивших десантников-контрактников. Разговорились, подписал и подарил всем по книге с уговором, что не больше одной в руки. Покушали в ресторане, выпили еще. Один парнишка, бурят, очень просил другу подписать, а после того как я это сделал, сказал:
– Вообще это плохо, что ты книги продаешь, лучше бы ты их дарил.
– Я же тебе и подарил.
– Да я про других людей говорю, – пояснял «голубой берет».
– Я бы так и делал, если бы мне в типографии их бесплатно печатали…Ты зарплату за службу получаешь? – спросил я.
– Ну конечно, – ответил нетрезвый солдат.
– Представь, если я тебе скажу: «не получай зарплату – ведь это нечестно, служить Родине и деньги получать за это», – попытался его вывести на чистую воду.
– Ну ты сравнил, а на что я жить буду…, нет, нехорошо ты поступаешь, продавая книги, – недоуменно бормотал он.
– Прощайте, братцы, – оставил я компанию, заплатил за выпивку и двинул дальше по вагонам.
– Новейшая история России не интересует? История кому-нибудь нужна? Россией не увлекаетесь? Подписать? Пожалуйста, с вас 100 рублей. Будьте счастливы и вам всего доброго… История России – кто интересуется?– с этими словами я зашел в головной вагон. Пройдя практически к купе проводницы, я заметил пару: огромный мужик лет тридцати и девушка.
– Дай посмотрю, че там у тебя, – он взял экземпляр и небрежно его пролистал, – слышь, подпиши моей бабе.
– Как имя вашей девушки, – спросил я.
– Лена, пиши, – сказал он с полуоткрытым ртом и не шевелящимися губами. Я начал подписывать.
– Слышь, а сколько я тебе должен?
– Сто рублей.
– Лена дай ему… хотя нет…, слышь ты, нам не нужна твоя макулатура.
– Вы знаете, книга уже подписана и если у вас нет ста рублей, то я вам ее подарю, не могу я ее забрать, поймите… – настаивал я.
– Слышь, ты че? Меня не понял? Мне не нужна твоя макулатура, – говорил он с тем же приоткрытым ртом. Я прошел три шага и, оставив книгу умирать на подоконнике возле кипятильника, развернулся и пошел в свой вагон. После я встретил этого мордоворота на перроне, он что то съедобное пихал в свой ротик. Хотел подойти к нему и спросить, откуда он. А потом понял, что местность не виновата в том, что этот ублюдок там живет. Да может он и не ублюдок, а просто у него день был тяжелый.
Прошли сутки пути. Старушки, которые ехали и вываливали информацию о своей жизни друг на друга, толком друг друга не слушая, мне надоели, и я опять вышел на «промысел».
– Продаю историю России, девочки, берем, не стесняемся, – кто-то покупал, кто-то отмахивался. Так неспешно я вновь зашел в головной вагон, в тамбуре меня остановила проводница.
– Здравствуйте, вы автор? Дима?– спросила она, смущенно глядя на стопочку книг в моих руках.
– Да, – растерялся я.
– Можно я вас к себе приглашу, – указала она на свое купе.
– Можно, вы, наверное, прочитали мою книгу, оставленную напротив вашей двери? – спросил я, идя за ней.
– Да, проходите, я сейчас вам чаю заварю или кофе угостить? – засуетилась моя незнакомка. Она была выше среднего роста, лет тридцати, темно-русая женщина. Налив мне чаю, она села на корточки, прижавшись спиной к стенке купе, поправила юбку и обхватила колени руками… К сожалению, ни населенных пунктов, ни фамилий, ни званий упоминаемых в рассказе сестрички-проводнички я не запомнил.
– Это было в начале девяностых. Моя мама жила недалеко от Владивостока, я же училась во Владике после школы… мы познакомились с ним, когда он был курсантом… гуляли, мечтали, любили. Да, он был моей первой любовью… думали поженимся. Не заладилось… от обиды вышла замуж за другого, а он, получив офицерское звание, уехал в гарнизон. Родила, развелась, уехала к маме с дочей... в начале февраля 1995 услышала его фамилию по местному радио: «… погиб смертью храбрых в составе подразделения МП ТОФ в Грозном». Я тогда вот так же села к печке спиной и плакала… по нему, по себе , по дочке, которая могла быть его…. – Она замолчала, и смотря куда-то мимо меня, продолжила, чуть улыбнувшись:
– А вчера захожу к себе, вижу – книжка, я взяла и удивилась надписи: «Елене прекрасной, на добрую память о встрече где-то в центре России, от автора. 2006 год.» Всю ночь читала, а между строк видела его глаза, волосы, губы… А под утро нашла,– «…в ночь на 6 февраля подразделения воздушно-десантных войск и морской пехоты Тихоокеанского флота при поддержке мотострелков из Сибирской бригады форсировали реку Сунжу и к утру овладели комплексом высотных зданий в районе пересечения проспекта Ленина и улицы Суйтханова, блокировали площадь «Минутко» Октябрьского района Грозного. …», – возможно, моя судьба там и погибла...
Мы поговорили еще о чем – то. Я засобирался в родное купе и на прощание решил ей подписать новый экземпляр. Открыл обложку и поймал себя на мысли, что не помню как ее зовут.
– Не надо подписывать новую книжку, меня зовут Лена…
ВЕЧНОСТЬ
Но все же шанс есть! Это чудо могут сделать только дети и книги! Некоторые из них переживают своих авторов, продлевая жизнь, а иногда и даря отцу бессмертие. Донося потомкам его разговор, мысли, мимику, жесты, поступки. Наставляя новые и новые поколения… уча любить и ненавидеть, жить! Пронося дыхание автора сквозь тысячелетия…
ЭПИЛОГ
– Димыч, привет. Это Ударцев Олег Николаевич. Ну ты где потерялся – то, новую книгу выносил? Давай тащись к нам, а то руки скучают по печатному станку – засмеялась телефонная мембрана.
ПРИЗВАНИЕ
Учитель – что это? Профессия, склад мышления или образ жизни? Можно ли подобрать синоним или словосочетания, раскрывающие смысл этого понятия? Не искушенный обыватель без малейшего затруднения объяснит нам, что учитель – это посредник между взрослыми и детьми, вся задача которого заключается в передаче знания новым поколениям и помощь родителям в воспитании недорослей в их духе. Эта истина очевидна, но что скрывается за ее простотой?
– Меня кто-нибудь представит старшеклассникам? – чуть смущенно спросил я у директора школы.
Вера Владимировна, оторвав взгляд от какого-то школьного документа, посмотрела на меня поверх очков и, вернув взгляд обратно в текст, ответила: «Валерий Дмитриевич, у вас в дипломе написано, что вы учитель, вот идите и учите...».
В тот день на каждом из четырех уроков в волнении я по несколько раз мок и просыхал от пота. Бледнел и краснел, иногда по очереди, иногда одновременно, покрываясь то багровыми, то белыми пятнами. Нес детям не великое и вечное, а какую-то несуразицу и информационную околесицу. Старшеклассники, видя полного профана перед собой, отнеслись ко мне, как ни странно, с пониманием... ах, что это были за ученики! На выпускном вечере я назвал их своими учителями, потому как не я их, а они меня учили общению в классе в том замечательном году...
Те месяцы я жил от пятницы до пятницы, не замечая остальных дней недели. Школа настолько захватила меня, что военная служба, с которой я совмещал преподавание, стала неинтересна. Шесть дней в неделю я планировал, моделировал урок и собирал информацию для будущей встречи, старясь ответить на детские и недетские вопросы, заданные любопытными школьниками.
Много о чем можно рассказать из того времени, но речь в этом повествовании пойдет лишь о двух майских уроках.
На предпоследней встрече с выпускниками разговор зашел о планах на будущее. Кто-то молчал, храня свою сокровенную тайну, кто вообще в мыслях уже загорал на песчаном пляже Енисея, но некоторые, не стесняясь, вводили одноклассников и меня в свои воздушные замки:
– Я мечтаю о том, чтобы у меня был сотовый телефон, – говорил с горящими глазами Саша, – свой телефон в кармане,– это круто, это успех, уважение…
– Вот когда в моем бумажнике будет 200 $, – предвкушал Артем, – тогда все девочки в городе мои, вот это успех…
– Да все это ерунда – баксы, телефоны, вот Жигули «шестерка» – вещь! – восклицал Рома.
– Да нет, господа, не о том вы мечтаете, – ставил на путь истинный я своих подопечных, – вот увидите, сотовые через лет пять будут носить даже первоклашки, баксы иметь будет не престижно, а «Жигули» шестой модели просто вымрут, как динозавры. Ребята, а разве о чем-то великом вам не мечтается? Я вот в ваше время грезил построить всемирное счастье или в космос слетать, тайком проникнув на ракету, – убеждал я с сарказмом размечтавшихся юнцов.
– Да ну, какой космос! – не верили мои школяры,– завираетесь вы, Дмитрий Валерьевич.
– Да прекратите вы… смотреть тошно… – вернул нас Иван своей репликой из будущего и прошлого в настоящее.
– Ваня, что тебя так возмутило? – посмотрел я в его сторону.
– Вы, все учителя, меня просто бесите, строите из себя сердобольных, всезнающих праведников, а на самом деле вам все равно, какими мы будем, о чем мечтаем, где будем учиться... – звонок с урока прервал рыжеволосого философа. Ученики встали и, прощаясь, выходили из кабинета, я же в растерянности кивал им в ответ.
А ведь он прав, и самое веское подтверждение его словам я слышу в дежурных репликах учителей: «Такого отвратительного выпуска я никогда не видела...» или «Скорее бы на каникулы...» или «А я всегда хожу на какие-нибудь курсы, лишь бы от учеников подальше быть...» или «Что бы я ни делала, на уроке все равно не слушают...», «А они спросили: «Что вам подарить?». А я сказала: «После того, как вы проспали на моих уроках год, мне от вас ничего не надо, и пусть подавятся своими подарками…» – этот набор фраз удручал. Но ведь если с ними согласиться, тогда выходит, что моя работа в школе – это игра актера, изображающего то любовь, то гнев, то заинтересованность, а на деле все то же безразличие. Значит, все, чем я жил весь год, все это – уловка, на которую я пошел ради обмана... Эти мысли перетекали некоторое время из одного моего полушария в другое и совершенно лишили меня сна. Ощущая свою правоту интуитивно, я никак не мог придать ей форму законченной мысли и действия, понятного, а главное, поясняющего роль учителя и степень его заинтересованности в успешности ученика.
Оставшиеся три дня до нашей последней встречи я провел на пике нервного возбуждения, выверяя ситуацию, диалоги, интонацию и жесты.
Проведя урок в обычном лекционно-диалоговом режиме, я рассчитал и оставил десять минут урока до звонка...
– Господа, на прошлом уроке Иван Викторович бросил мне вызов, обвинив меня и всех учителей в безразличии к вашей судьбе, – обратился я к классу. Большинство ребят не помнили, о чем идет речь, да и сам Иван не сразу въехал в смысл моей фразы и, выдержав паузу, отреагировал: «А вы можете мне что-то возразить»?
– Да, и чтобы вам лучше понять меня, я предлагаю в небольшой сценке сыграть тебе роль самого себя, только старше на пять лет.
–Запросто, Дмитрий Валерьевич. А какие слова? – включился Ваня в игру и вышел к доске.
– Слова простые: «Здравствуйте, Дмитрий Валерьевич!»
Я подошел к Олесе Васильевне, стильной девочке, головы на две выше меня ростом, и предложил нам подыграть.
– А какова роль и слова? – улыбнулась она.
Роль моей жены, а слова самые простые: «С кем ты сегодня поздоровался на улице»?
– Без проблем, – согласилась девочка.
Олеся взяла меня под руку, и мы счастливой супружеской парой пошли по «бульвару», от учительского стола до входной двери. На одном из «перекрестков», как раз возле доски, мы и повстречали нашего Ивана.
– Здравствуйте, Дмитрий Валерьевич, – откланялся Ваня.
– Здравствуйте, Иван Викторович, – пожал я ему руку.
А вечером (через пару секунд), моя «лучшая половина» спросила: «Дима, ты сегодня на улице поздоровался с молодым человеком. Кто он?» И тут я вытащил на публику свой подарочек, который собирал несколько дней.
– Олеся, это мой ученик, Иван Викторович Кузьмин, известный человек, он с первого моего выпуска. Что-то такое в нем было еще тогда в одиннадцатом классе, какое-то особенное знание жизни, рассудительность и серьезность, не по возрасту. Одноклассники уважительно называли его «Кузьма». Да и я один раз не удержался, и так же панибратски обратился к нему, на что он очень тактично заметил, что, мол, это прозвище не для моего обращения. А потом он закончил школу, в ВУЗ не пошел, а решил жизнь посмотреть и призвался служить в армию. Службу проходил на границе в Таджикистане. Во время выполнения одного задания спас товарищей, погасил пламя в горящем танке и выполнил боевую задачу, уничтожив отряд боевиков-наркоманов. Представляешь, за этот подвиг он получил звание «Герой России». Ты знаешь, когда встречаешь таких учеников, то чувствуешь, что не зря прожил жизнь, что выбрал самую замечательную профессию, что когда-то где-то именно ты вложил крупицу своего труда в этого человека, в его будущее...
Прослушав первую часть спектакля, Иван, широко улыбаясь, откланялся под аплодисменты одноклассников.
– А теперь вторая часть действия. Представь, Ваня, что за пять лет после школы ты спился, скололся, и я встретил тебя обкуренного, сидящего на бордюре. Слова те же...
Иван, принимая условия, и, видимо, имея опыт общения с оговоренной публикой, расстегнул ворот у рубахи, ослабил галстук, опустил веки и вытащил язык.
– Здравствуйте, Дмитрий Валерьевич, – процедил он нешевелящимися губами. На что я, проходя с Олесей рядом, выдал ему в лицо: «Извините, я вас не знаю...».
Явно не ожидая такого поворота, Иван принял трезвый вид, а мы с Олесей продефилировали мимо.
– С тобою поздоровался сегодня какой-то молодой человек, ты действительно его не знаешь? – вопрошала она, продолжая спектакль.
– Да знаю…, – ухмыльнулся я, обыгрывая домашнюю заготовку, – но лучше бы и не знал. Он учился в первом моем выпуске. Чем и отличался от своих сверстников, так это завышенным самомнением. Все знает, кроме предмета, все пробовал, везде был. Компания у него уже тогда была наркоманская. Одноклассники дали ему полушутливое прозвище «Кузьма», и я, зная это, как-то тоже его окликнул так. Видела бы ты то высокомерие, с которым он поставил меня на место, говоря, что это прозвище только для близких друзей... После школы ему родители купили место в ВУЗе. В армию он не пошел, да и толком не учился. Когда последнее вытащил из дома, дружки наркоманы его оставили, теперь вот ошивается по дворам, мелочь сшибает... Ты знаешь, когда я его встречаю, то чувствую себя потерянным и опустошенным. Задаю себе вопросы: а мог ли я повлиять на него, что-то изменить в его жизни? А если нет? Зачем я вообще выбрал эту профессию учителя? Поскольку она не приносит ничего хорошего в жизни. Задаю и не могу ответить... Давай лучше переменим тему, воспоминания об этом ученике мне не очень приятны...
Хотелось бы сказать, что после этих слов класс разразился аплодисментами, но я этого не помню. Прозвенел звонок, и я, поблагодарив своих семнадцатилетних учителей, пожелал им доброго пути в жизни. Они выходили, смеясь, споря, говоря о чем-то своем, что совсем не касалось ни ОБЖ, ни увиденного спектакля. Из общей массы выделялся лишь Иван, он вышел последним, не попрощавшись, опустив взгляд в пол.
Я встретил его лет через шесть, на улице Красноярска, он приветствовал меня фразой, которой со мной не здоровался ни один из учеников, – «Кого я вижу, здравствуйте…!» К тому времени он учился на втором курсе какого-то ВУЗа. Что изменилось в нем? Не знаю, встреча была мимолетной. По слухам, он действительно проходил службу в одной из горячих точек России.