1.
Друзья, а вы не думали,
Куда мы все стремились так
Сквозь эр тысячелетия,
Межзвездные поля,
Отринувши историю,
К какой-то цели сумрачной
На планетенку дальнюю
С названием «Земля»?
Куда мы все стремились так –
Без карты и без компаса,
Сквозь взрывы и безумие,
Невежество и месть?
Возможно, лишь для этого:
Прервать свое падение,
Вернуться в настоящее
И оказаться ЗДЕСЬ.
1.
Лия Ионовна не находила себе места. Опять Лиза, эта девчонка,
куда-то пропала.
Уже четыре часа, как должна она вернуться после школы, а ее
нет дома! Лия Ионовна кругами ходила по квартире, заставленной
старой советской мебелью середины 20 века, бормотала себе под нос
ругательства и в волнении била себя правой рукой по бедру.
С кухни начало попахивать жареным, и Лия Ионовна,
метнувшись к сковороде, на минуту забыла про горести. Но,
присев на облезшую табуретку около холодильника, снова вздохнула,
подперев рукой подбородок.
Лиза, ох эта Лиза... Что с ней делать?
Раздумья прервал дверной звонок, и Лия Ионовна, все еще
держа половник в руке, пошла открывать, недоумевая, кто это мог бы
быть. Это не Лиза — ведь у нее есть ключи.
Подойдя к обитой коричневым дермантином двери, она
опасливо глянула в глазок. И, вздрогнув, трясущимися руками начала
отпирать замок.
– Мама, это я, извини...
Стоящая за дверями Лиза виновато посмотрела на маму, но мать
в эту минуту всецело занимал жалкий вид дочери.
Лиза стояла вся взъерошенная. На правой щеке было пятно
сырой темно-коричневой земли, на светлом пальто отчетливо был
виден ржавый оттиск какого-то большого предмета. В общем же Лиза
выглядела так, словно она пробежала пару километров по
пересеченной местности — ноги ее были по щиколотку в той же грязи,
что и пальто.
Но взгляд не был сходен с жертвой автоаварии! На лице горел
лихорадочный румянец, глаза были большие и пылали каким-то
странным, сильным, но нездоровым огнем фанатика. Рот приоткрыт, а
красные губы словно налились кровью...
– Лиза, Лизонька, что случилось? – выдавила Лия Ионовна,
тяжело присев на пуфик у входа и не сводя глаз с дочери, – Что
случилось, что болит, кто это так?.. Сейчас, сейчас я вызову врача! -
вдруг засуетилась она.
– Мама, не надо! Все в порядке! Но со мною такое произошло! -
Лиза походила туда-сюда, сняла пальто, с сожалением взглянув на его
внешний вид. Потом отбросила его на пол.
– Представляешь... Иду я со школы, иду мимо бассейна.. Там
гора, на ней новый многоэтажный дом строится... Кран башенный
сверху стоит, он трубу наверх поднимал на стропах... А внизу, мама,
помнишь? Там автобусная остановка, улица Градова...
Лиза вдруг вздрогнула, и из ее глаза, проложив чистую дорожку
по щеке, протекла слезинка. Лиза всхлипнула и сбивчиво продолжила.
– Вот...Иду я к остановке, а на ней люди стоят, человек десять.
Женщина с коляской ребенка кормит... И вдруг, мама, эта труба
срывается, с грохотом падает, прыгает с жутким грохотом и начинает
катиться к остановке... – снова всхлип. – Она бы там всех передавила!
Это было так страшно!.. Секунду она катилась, сломала
строительный деревянный заборчик, словно он из спичек, и катится,
катится на меня и на остановку!!! И тут... – Лиза задышала сильней и
уперлась глазами в Лию Ионовну, что и без того была в
полуобморочном состоянии.
– Тут я не знаю, что случилось... Я вдруг, сама себя не помня,
встала на месте и протянула руки к этой трубе... Ты представляешь, я
не боялась в тот момент, я даже не знала, что делала, словно кто-то
другой руководил мной!
Я встала, труба влетела в меня... Я почувствовала, что она давит
на меня, но не очень сильно – я в тот момент вообще сама не своя
была, говорю же. И вдруг я понимаю, что стою, упираюсь в эту трубу, а
она лежит неподвижно рядом со склоном... метрах в четырех от
остановки. Я руки оторвала — смотри!
Лиза оторвала руки от коленей — они были без ссадин, но
складывалось ощущение, что в них долго и тщательно втирали
ржавчину. Ладони были буквально коричневого цвета. Лиза убрала
дрожащие руки обратно и сцепила их замком на коленях.
– Мама, ты не представляешь... Я посмотрела — там моими
ногами оставлены траншеи в несколько метров длиной... Я ногами в
землю упиралась, а ноги даже не согнулись. Я глазам не верила своим,
а люди на остановке – они вообще, наверное, не поняли, что
происходит! Кинулись от меня, как от чумной, клянусь! Если бы не я
— они бы уже... в лепешку. И женщина с коляской...
Лиза не выдержала и тихо заплакала, опустив голову.
Потом подняла голову и с неугасимой жаждой в глазах
спросила, нарушая все семейные законы приличий:
– Это Бог, мама?
– А ну давай перестань говорить глупости!!! – мать вдруг
закричала на нее, испугавшись. – Скажешь тоже! Книжек своих
начиталась новомодных! Какой тебе Бог, дуреха! Сучок там попался,
вот труба и остановилась! Сучок, понятно? Бог! И думать забудь про
это, слышишь! Нашлась пигалица! Начиталась своего барахла и бредит
наяву уже. Ты меня поняла?
– Мама, мама, хорошо! Наверное, действительно сучок. Но... я
же видела эти борозды от ног! И руки вот... смотри...
– Если я...Еще раз...Услышу от тебя этот бред, от молодой
девушки, которую я считала образованной, я ... – не в силах более
сидеть, Лия Ионовна выскочила из комнаты.
Бедная Лия Ионовна... Ее мир рушился на ее же глазах от факта,
который не согласовывался ни с чем, что ей приходилось видеть
раньше.
И Лия Ионовна предпочла не видеть.
Краткое введение в жизнь обычного спасителя Вселенной
2.
Лиза, белокурая, среднего роста девчонка с двумя веселыми
хвостиками на голове, приходила со школы около семи вечера. Обычно
сама садилась за уроки, а Лия Ионовна приносила ей ужин на тарелке -
обычную яичницу-глазунью с рисом или фаршированный перец.
Сядет Лия Ионовна с Лизочкой, приобнимет немного, чтоб не
мешать той писать, и смотрит с отрадой, как она сосредоточенно
читает учебник по истории или географии.
Лия Ионовна была учительницей руского языка в другой школе
– не той, где училась Лиза, и имела довольно четкие взгляды на
воспитание детей, их обучение и роль в жизни общества. А дочь,
словно угадывая пуританские мысли матери, с детства сама читала
взахлеб классиков и историю, фантастику и женские романы,
эрудированностью иногда поражая не только знакомых, а и готовую к
этому маму.
Это было то смутное время, когда в постсоветское общество
начали просачиваться другие, чуждые Лие Ионовне идеи, — другой
уклад семьи, иные ценности, идеи заработка денег, да и просто детские
приманки — жевательная резинка и игровые приставки, мультфильмы
про Дональда Дака, куклы Барби.
Дочку странным образом, как очень немногих детей, миновала
эта — вредная или здоровая — страсть к модным аксессуарам нового
времени, несмотря на то, что ребенком она была общительным и много
общалась с одноклассниками. Книги не стали занимать ее внимание
меньше, хотя пожевать цветной жвачки и она любила. Лия Ионовна
одобряла — ее это устраивало.
В будущем Лия Ионовна видела дочь учителем... Она не думала,
что дочь может отказаться, или о другом нарушении ее планов — к
этому не было никаких предпосылок.
И вот – чертова труба на остановке. Идиллия кончилась! Судьба
заявила на дочь свои неоспоримые и безусловные права, и апелляции
были неуместны.
Но и мир Лизы тоже вывернуло наизнанку! Одно дело читать в
научной фантастике Хайнлайна или Азимова о чудесах космической
техники и сверхспособностей, а другое дело – видеть эти чудеса у себя
под носом, в ее родном городе, произошедшие с помощью себя самой,
а не мужественных героев из фильмов про войну. Почва уходила из-под
ног.
Лиза приняла иное решение — не мучимая опытом жизни, не
задавленная классическим образованием, подстегиваемая юношеским
задором и природным любопытством, Лиза не стала соглашаться с
матерью или спорить с ней, а решила попытаться сама найти выход из
создавшейся ловушки для сознания.
Лиза чувствовала — это событие, его понимание и последствия
изменят всю ее жизнь.
3.
Весенний денек в городе был на редкость теплым. Лиза жила
рядом с оврагом, жилой массив как бы струился в обход него,
поднимался на горку, а овраг, образованный текущей в нем маленькой
речушкой в два метра шириной, заканчивался заливом.
Лиза любила спускаться из квартиры летом в зеленый овраг, в
котором серые камни во многих местах образовывали подобие стула и
стола и позволяли посидеть и послушать журчание ручейка.
Она пробежала по одной из многочисленных тропинок вниз к
своему излюбленному месту — камням, на которых кто-то нарисовал
краской значок пацифистов, что придавало этому месту, по мнению
Лизы, аромат умиротворенности и духовных свершений.
Лиза давно любила ходить в этот овражек, чуть ли не с детского
сада, когда она и ее подружки бегали играть сюда в дочки-матери,
используя камни как домики и устраивая игрушечные свадьбы. Всегда
пели птички, всегда журчала речка, и полуметровый водопадик около
одной из запруд радовал глаз и предрасполагал к играм.
Продолжала она ходить в овражек и после, почитать книги
вдали от духоты квартиры, дабы погрузиться в сказочный мир идей
автора и своих собственных мечтаний без соседства матери, которая со
всей любовью впихивала каждодневный быт и реальность жизни в
девичьи грезы.
Продолжала она, когда было тепло и не дождливо, ходить сюда
и после происшествия с трубой, но таскала с собой кроме книг на тему
сверхспособностей еще и толковые словари, поскольку, как она
поняла, довольно трудно понять смысл книги, если слова, которые в
ней пишутся, для тебя темный лес.
Сколько было переворошено литературы! К теме
сверхъестественного Лиза относила магию, христианство, книги типа
«Помоги себе сам», йогу, другие религии, и даже решила прочитать
однажды книгу, как бросить курить.
Перед Лизой открывался новый мир! Как бы не разнились
тексты, какими бы сумасбродными или разумными ни были идеи у
авторов изо всех мыслимых частей мира, одно она поняла точно — в
мире есть кое-что еще, чего она не знает и что еще нужно узнать.
Одно оставалось загадкой — тот самый случай. Это понятно,
что на тот момент в Лизе открылись тайные способности, вызванные
просто необходимостью защитить жизнь. Телесные ли, духовные ли -
неважно. Но что именно произошло? Как это повторить? Как это
оттренировать? И надо ли тренировать вообще, не ко злу ли это?
В этот добрый весенний денек Лиза сбегала вниз, зажав под
мышкой небольшую книжку под названием «Параллельные миры --
гипотезы или реальность». Она почти села уже на свой камешек, но
вдруг заметила, что вокруг что-то не так. Присела, огладелась вокруг, и
через несколько секунд поняла, чего не хватает.
Не хватало журчания того самого маленького водопадика.
Ругнувши про себя чертовых мальчишек, которые только и делают, по
словам матери, что ломают, что под руку попадет, она решила подойти
к запруде и восстановить ток воды, но... Заметила еще одно
разрушение. Хотя... Можно ли назвать это разрушением?
По прямой линии, по направлению от Лизы к водопадику,
зелень была срезана огромным, ровным и очень острым ножом. «Срез»
начинался с места примерно пятью метрами выше места, где стояла
Лиза – даже нежные листочки вершин березок здесь не избежали этой
участи, – и словно спускался метров десять, заканчиваясь в кустарнике,
обрамлявшем запруду.
Лиза подошла к кустарнику, и снова чувство сказочности мягко
охватило ее, тело на мгновение стало невесомым, а лесок вокруг -
нереальным, словно и не здесь он был. То, что она увидела, было
просто зарисовкой из той самой научной фантастики, которую она
когда-то таким запоем читала. ЭТО подходило под определение
«космический корабль», хотя могло быть, находясь в овраге лизиного
города, вообще чем угодно с такой же степенью вероятности.
Длиной метров пять и шириной где-то в три, на земле лежала
металлическая капля, отблескивая радужным сиянием там, где на нее
попадали косые солнечные лучи. Лиза подошла поближе и осторожно
обошла каплю с одной стороны, восхитившись ее неземными
плавностью и переливами и не заметив ни одного выступа на
металлической поверхности. Видимых повреждений не было.
Несколько срезанных веток небрежно лежало на поверхности капли, но
вот подул ветерок, и его порыв смел одну из веточек на землю. Капля
не отреагировала.
Вроде бы не опасна. Лиза посмотрела на ее низ (или ту часть,
которая была внизу, потому как предмет был строго симметричен и
действительно имел форму вытянутой капли), и на мгновение ее
сердце ушло в пятки, ноги подкосились, а внутри вдруг что-то
оборвалось от ужаса перед чем-то неземным. То, что капля лежала на
земле, было лишь первым впечателением — она висела! Между ней и
непримятыми травинками около водопадика был зазор сантиметров
двадцать.
Лиза справилась с замешательством и решила пока не убегать.
Нет никаких двигателей! Нет сопел и огненных струй, нет
выступающих орудий и надстроек. Что же это такое? В привычную
концепцию корабля из «Звездных войн» это не вписывалось. Это
вообще никуда не вписывалось.
Пройдя еще на пару метров дальше вокруг предмета, Лиза
обнаружила причину молчания водопадика — он падал теперь не на
землю, а на хвост капли, беззвучно. Вода обтекала острое окончание,
струилась по нему несколькими ручейками, словно по маслу, и
ручейками же в нескольких местах стекала на землю, в полуметре от
своего обычного русла.
Лиза стояла и думала, что же ей теперь делать? Ни в одной
книге не было написано, что делать, если вдруг встретишься внезапно
с космическим кораблем. Впрочем, Лиза отметила еще одно отличие --
в нижней части корабля, ближе к земле, угадывалась линия,
разделяющая текстуру материала. В одной части она была матовой, но
свет отражался от нее без особого труда. В другой же стороне
поверхность была более темной. И всё. В остальном предмет был
однороден.
Вдруг часть корабля, что была более темной, мерцнула,
маленькие звездочки пробежали по ее поверхности — лишь на
мгновение, – и исчезла! Перед не успевшей среагировать Лизой на
зеленую земную травку около Лизы вылезло, подгоняемое силой
тяжести, на вид человеческое существо, мотнуло головой и встало.
Лиза не нашла сил даже убежать.
Человек, молодой парнишка, был в обычной земной одежде.
Лиза уже подумала было, что сорванец из соседнего класса, проходя
мимо, залез посмотреть внутрь, что это такое, и нечаянно заснул.
Джинсы, свитер ручной вязки коричнево-зелеными полосами, немного
взъерошенные волосы, черно-белые кроссовки. Пришелец посмотрел с
сомнением на Лизу и на чисто русском языке, зевнув, сказал:
– Привет! Я Ролекс.
4.
Павла Скороходова в школе прозвали Ролексом — по
знаменитой марке швейцарских часов. Обычный подросток по своим
способностям и пристрастиям, он имел одну необычную черту — в
любой момент он мог без часов сказать, сколько сейчас времени, с
точностью до секунд. При этом много дней он мог даже не смотреть на
стрелки.
Мать и отец поначалу поражались этой способности Павла,
появившейся начиная с того момента, как он научился говорить и
узнал, как измеряется время. Но измучившись с тем, чтоб вытянуть из
ребенка еще какие-нибудь необычные способности, бросили это дело
и перестали считать сына вундеркиндом.
Сын же из-за этого не особо и пострадал. Доучившись до
восьмого класса, он строил какие-то планы в жизни, неизвестные его
родителям, а потом пропал. В прямом смысле этого слова.
Родители объявили розыск, но меры ни к чему ни привели.
Через пару лет дело закрыли, и родители, уже успокоившиеся к тому
времени, приняли версию следствия о том, что парень просто утонул в
одном из многочисленных водоемов, коих великое множество было в
окружающих город лесах. Теперь только краткая надпись на надгробии
гласила о том, что человек по имени Павел Скороходов вообще
существовал.
Но он не пропал.
Однажды Ролекс с друзьями играл в войнушку в одной
заброшенной школе. Двухэтажное здание было построено около
двадцати лет назад на краю одного из многочисленых обрывов городка,
где жил Ролекс, но при вводе в эксплуатацию оказалось, что осыпи
обрыва не дают уверенности, что однажды школа не обвалится туда
вместе со своими учениками и учителями.
Здание осталось, и так и стояло затем годы серым монолитом,
зияя пустыми окнами и привлекая детвору во всей округе своей
загадочностью, лабиринтом помещений, лестничными пролетами без
перил и особенно – пустыми стенами, на которых можно было
безнаказанно написать краской что угодно.
Спрятавшись в одном углу подвала во время «обстрела», Ролекс
сидел и ковырял пальцем одно странное углубление в грязной серой
стене, почти не видимое в темноте. Вдруг на Ролекса хлынул яркий
свет, и он свалился во внезапно и бесшумно открывшуюся нишу в
стене, сразу и захлопнувшуюся.
Запищав от страха, Ролекс увидел себя зажавшимся в угол
странного для заброшенной школы помещения размером с большой
лифт, с чистыми и гладкими металлическими стенами и без кнопок,
несущимся куда-то в пространстве. Как подсказал Ролексу
поднявшийся вдруг желудок — вниз.
Двадцать две секунды ужаса — и двери снова бесшумно
открылись, впустив влажный кондиционированный воздух с запахом
сирени. Ролекс ошалевшими глазами смотрел на четверых человек в
светло-зеленой армейской форме со странным оружием на бедрах,
стоявших по обе стороны от лифта и жевавших какие-то булочки.
Помещение не отличалось интерьером — в нем было две
безликих двери, белых на сером фоне стены, и опять же белый
письменный стол справа, на котором стоял телефон. Больше в комнате
ничего не было.Один из людей, молодой мужчина с только
пробившимися усами, уронил булочку, но тут же схватился за оружие.
Другие с сомнением посмотрели на странного человечка, который
полулежал в лифте. Старший подошел к столу и кратко что-то сказал в
телефон.
Так, по ошибке, Ролекс оказался у Скунсов. Нельзя сказать, что
Скунсы плохо с ним обращались, но работать заставляли по двенадцать
часов в день — переложили на него свои обязанности по уборке
помещений базы. Обедать Ролекса пускали в общую столовую под
присмотром дневального, который и должен был прибираться, а спать
отводили в кладовую, где воняло крысами и старой поношенной
одеждой. Эта кладовая и стала для Ролекса моментом прозрения.
Там были: детали скафандров, далеко не таких примитивных,
как на картинках с Гагариным и Титовым, старые, никому не нужные
отчеты о сообщениях с других звездных систем о поставках
продовольствия и споры с начальством о финансировании базы,
приказы, почему-то никуда не подшитые, о приеме в штат и снятии с
довольствия, акты имущественной проверки базы, где проскальзывали
такие пункты, как «аннигилирующий бластер», «транспортный корабль
класса планета-спутник», «аптечка с противоядием от мегатеронов со
спутников Антареса» и разные другие обычные или невероятные вещи.
Баллоны с какими-то газами, неивестными Ролексу, сломанные
переговорные устройства, несколько монет неземного происхождения,
найденные Ролексом на полу. Книги с пейзажами, где реки текли по
воздуху (воздуху ли?), а в небе висела двойная звезда.
Через некоторое время был еще один момент прозрения. Среди
справочников и старинных отчетов базы Ролекс нашел документ,
предназначенный строго для персонала лазарета, в котором
определялись нормы введения в пищу персонала депрессанта,
отключавшего разум каждого рядового сотрудника, коих были сотни.
Не настолько, чтоб они не могли работать, но настолько, чтоб они не
планировали ничего крамольного и не задумывались о целях базы.
Ролекс сидел тогда в углу на топчане, слушал разговоры
нескольких техников за стеной о девочках и автомобилях, и
чувствовал, что на лбу выступает пот. Он тоже любил покушать еду с
кухни, но, видимо, не отупел за месяц пребывания на базе настолько,
чтобы не понять, что он прочитал только что. Взяв смету,
напечатанную черной краской на пластиковой карточке, он быстренько
засунул ее в груду хлама подальше, чтобы никто на всякий случай не
заметил, что он ее читал. Эта научная фантастика, думал Ролекс, не
настолько великая часть моей жизни, чтоб умереть за нее. Лучше я
помру дома и от старости.
На земную армию и милицию в деле спасения Ролекс перестал
полагаться уже давно — они перед базой как кролики перед волками.
Но вот Лемминги... Эти американские зверушки, о которых Ролекс
лишь мельком слыхал на Земле, стали его надеждой. Но не прыгнет ли
тогда Ролекс из огня да в полымя?
До встречи с Лизой оставалось три года.
5.
Лиза смотрела на странного паренька и не знала что сказать. Он
же улыбнулся.
– Слушай, ты не могла бы сказать мне, где тут можно покушать,
я так давно не ел.
Лиза потрясённо покачала головой, что да, показала рукой в
сторону и сглотнула, – Да... Там это, столовая. А... что это всё? Я ничего
не понимаю.
Ролекс подумал и предложил:
– Слушай, у меня денег нет. Давай ты меня покормишь, ты же
недалеко живешь? А я тебе всё расскажу. Я у тебя ничего не украду, не
бойся. Идет?
– Да, – ответила Лиза, – только... Я домой не могу, там мама. А
давай, я принесу тебе сюда. Тут пять минут! У меня... у меня картошка
сваренная есть — будешь картошку?
– Да, давай так! На свежем воздухе картошка — это самое то.
Лиза кивнула и побежала до дому. Этот парень со странным
именем стоял перед ее глазами, но Лиза почему-то перестала бояться
его, что-то предрасполаающее в нем было. Но что за черт! Совершенно
русский парень, который знает, что такое картошка, вылезает из
космического корабля, созданного явно не на Земле.
Дома мамы, слава Богу, не было, и Лизе не пришлось объяснять,
зачем она забирает картошку, оставленную Лизе же на обед. Взяла и
выбежала вон, чтобы через три минуты стоять с кастрюлей перед
Ролексом, сгорая от стыда и кляня себя за то, что картошка несоленая, а
кастрюля – с черным неотмытым налетом гари. Надо же такую гостю
принести!
Ролекс поблагодарил Лизу, нежно пожал ей руку в
благодарность и только было сел на камень, предложенный ему Лизой,
как на небо набежала тучка, верхушки деревьев затрепал прохладный
ветерок, и совсем уж некстати на Лизу и Ролекса упали первые
капельки дождя.
Ролексу это, видимо, тоже не понравилось, он взглянул на Лизу,
подмигнул ей, и сказал: – Сейчас я все устрою.
В тот же момент огромная машина мгновенно прыгнула вбок и
вверх, словно резвый котенок, и перевернулась на сто восемьдесят
градусов. Бесшумно, блеснув боком как звездой.
– Заходи! – пригласил Ролекс, и Лиза увидела, что перед ней
кабина, как в автомобиле, только вот приборов в ней, как ни странно,
нет. Два обширных удобных кресла, обтянутых синей материей, прямо
приглашали сесть и отдохнуть. Перед креслами – журнальный столик,
чья металлическая ножка как бы вытекала из пола и изящно перетекала
в круглую, также металлическую, круглую столешницу сантиметров
шестидесяти в диаметре. И все.
Лиза осторожна занесла ногу за тонкй борт, села в левое кресло
и наконец задала тот вопрос, который не давал ей покоя: – А это что,
космический корабль?
Ролекс засмеялся: – Нет, нет. Это «Пассионария». – Он уже сидел
рядом с Лизой. Она вдруг заметила, что в какой-то неуловимый момент
над ними оказалось стекло, закрыв кабину сверху, и капельки дождя
плавно стекают по нему. Пахло как и в овраге — свежей травкой. Лиза
заметила вдруг, что до сих пор слышит голоса птичек, поющих
несмотря на дождь — кабина не отсекала звуков окружающего мира.
– Я сам ей название придумал, – похвалился Ролекс с гордым
видом, – это значит "пламенная", с французского. Красиво, да? Когда
мне ее дали, у нее был шестизначный номер, но мне это не
понравилось, и я переименовал сам для себя. Она очень хорошая.
Пассионария — не космический корабль, потому что она не летает. И
не в космосе.
Тем временем Ролекс руками уплетал картошку, поставив
кастрюлю на столик.
– Понимаешь?
Лиза не понимала.
– Фантастики начиталась? – ухмыльнулся Ролекс, – Там очень
ограниченный взгляд на вещи. Она не летает, потому что летание --
это просто один из способов перемещения. Вот если ты, например,
идешь, ты перемещаещься в пространстве с помощью ходьбы --
движений ног, отталкивая себя от земли в сторону. Полет — это
отталкивание в сторону от воздуха. Полет в космосе — отталкивание
от пространства. Но Пассионария не летает. Она перемещается.
Видя, что Лиза закрывает глаза и сейчас начнет сходить с ума,
он объянил.
– Смотри. Вот Пассионария сейчас здесь. В следующий момент
она, если я захочу, очутится в сантиметре выше, но она не
переместится через пространство. Она просто очутится в этом новом
для нее положении. Ей для этого не надо преодолевать расстояние. На
ней спейсер стоит – прибор такой, создающий телепортацию.
Теперь Лиза начинала понимать.
– То есть, если ты захочешь, она просто попадет в центр Земли.
Я поняла!
– Точно! – улыбнулся Ролекс и отдал Лизе пустую кастрюлю.
– Я с легкостью могу заставить Пассионарию двигаться как
обычный космический корабль, то есть внешнему человеку так
покажется, но тогда я просто попрошу ее очень быстро менять
местоположение в направлении одной точки. Миллиметр, еще через
миллиметр, еще, еще, еще... Создастся иллюзия движения.
– И когда такую изобретут? – спросила Лиза, и тут же осеклась,
поняв, что сказала глупость.
– Изобрели уже, – пошутил Ролекс, – а вот машину времени пока
нигде в известной вселенной не изобрели. Так что можешь считать
«Пассионарию» объективно существующей.
Лиза оглядела кабину.
– А тут совсем нет приборов. Или я их просто не вижу?
– Да, приборов нет. Машина управляется мыслью.
– Ты телепат? – Лиза немного со страхом взглянула на Ролекса,
но в глазах все же проскочила смешливая искорка.
– Нет пока. Хотя, вообще-то, на самом деле все люди – телепаты,
просто в маленькой степени. Конструктор, что придумал Пассионарию,
пошел другим путем. Вместо того, чтобы усиливать способности
человека, работающего с неподатливой материей, он просто научил
приборы улавливать обычный уровень колебаний человеческой мысли,
вот и всё. Это не что-то эзотерическое, просто дело техники.
Но тут Ролекс прервался, потому что Лиза хрюкнула в кулачок:
– Что-то вот этот предмет не подходит для высшего воплощения
человеческой мысли! Ха! – она дежала в руках распрыскиватель для
промывания окон — полулитровый баллончик с пульверизатором на
конце и рычажком для пуска струи.
– Ну... – Ролекс сконфуженно улыбнулся, – я ж землянин, страдаю
ностальгией, можно сказать. У меня еще... – он потянулся рукой назад,
за кресло, и порылся там в невесть откуда оказавшемся ящичке, – мяч
футбольный есть, вот...
Мяч Ролекс, впрочем, тут же запихнул обратно.
Тут Лиза заметила еще одну странность, о которой не
преминула сказать Ролексу:
– А как так получается, что звуки так легко проникают сквозь
кабину, ее словно и вовсе нет, а дождя не проникло и капли?
– Что-то много вопросов сразу! Ладно. Тут есть определенный
физический закон, и, по-моему, он известен даже физикам Земли — вся
материальная вселенная по сути волновое движение, просто частички
материи и энергии колеблются с разной скоростью, от есть частотой.
Идея в чем — может быть, знаешь, что фотопленку проявляют
при красном свете? Просто частота красного света не мешает процессу
проявления, а вот частоты других цветов – мешают. Или вот почему
весь мир видится зеленым, если смотришь через осколок зеленой
бутылки. То же самое — какие-то частоты, а значит и цвета, он
пропускает, этот осколок, а какие-то нет.
Так же и Пассионария — я настроил ее так, чтоб она не
пропускала материю с частотой воды, но в то же время она пропускает
материю с частотой звука. Могу настроить так, что листья с деревьев
будут пролетать и падать на тебя, пока мы здесь стоим, а звуки не будут
проходить. Ну и так далее — как воображение позволит.
Но тут Ролекс словно встрепенулся.
– Слушай, нам надо спешить. Нас засекут.
– Засекут? Кто?
– Кто? – Ролекс явно был огорошен ее вопросом и посмотрел на
Лизу, что-то в ней высматривая и не в силах выговорить ответ.
– Ну да, кто, откуда? Представь — ты встретил космический
корабль на пороге твоего дома — ты что-то о нем знаешь? И еще один
вопрос у меня к тебе есть — ты зачем сюда прилетел, то есть прибыл?
В кабине повисла тишина, и лишь через несколько секунд тихий
ангел отлетел. Ролекс серьезно посмотрел на Лизу и спокойно сказал:
– Зачем прилетел? Лиза, я прилетел сюда за тобой.
6.
Максим Караванов бежал по одной из тихих вечерних улочек
лизиного города, тяжело дыша. Надо успеть сообщить первым. Когда
он получил сигнал, Максим не мог поверить — сколько лет такого не
было!!!
С тех пор, как он подрядился работать внештатным
осведомителем Скунсов, лишь два раза звонил неприятный
дребезжащий звоночек в белой коробочке над дверью, который техник
прикрепил шесть лет назад. И оба раза премия уходила другому — в
последний раз какой-то умник, причем даже из соседней области,
умудрился опоредить Макса всего на четыре минуты.
Но теперь такое не пройдет! Максим надеялся с помощью
премии расквитаться с алиментами, бывшая жена совсем озверела и
грозилась забрать их по-плохому. А потому вперед!
Макс свернул с Набокова на Гурина, которая выходила в лес.
Похолодало, и через промокшие от пота брюки стало неприятно
сквозить — давно не приходилось бегать двадцать минут без
остановки. Да и печенка ни к черту. Все равно.
Вот она, заброшенная школа. Ворота с уже давно сбитым
подростками ржавым замком. Где там эта бумажка? Максим залез в
задний карман и чертыхнулся — тетрадный листок с рисунком
местонахождения тайной панели, открывающей лифт, оказался сырым
и порвался на три части в неуклюжих заскорузлых пальцах. Но текст
было еще видать.
Вот он подвал... Этот угол, углубление... Макса ослепил яркий
свет. Он забрался в лифт и прислонился к стене.
На входе стоял солдат, игравший в тетрис на детской
электронной игре, и Макс доложился: – Региональный осведомитель,
регион двадцать восемь. Важность — максимальная!
Солдат взглянул на Караванова и пробурчал, что он идет на
рекорд, и если он переоценил важность своего сообщения куратору, то
он ему этот тетрис известно куда засунет. Но Караванову было уже все
равно — деньги не должны были пропасть.
Он рявкнул солдату, чтобы тот занимался свои делом, за что
получил прикладом и был пропихнут в коридор, где и побежал, гулко
ступая, по известной ему траектории. Дверь куратора была из двух
створок красивого дерева, обитых желтым металлом по низу и не
закрывавшихся между собой.
Макс распахнул створки и тяжело ввалился в дверь. Куратор
сидел один и пил кофе из маленькой чашечки. Пахло сиренью,
негромко звучала какая-то медленная классическая музыка. На столе не
лежало ни одной бумаги. Лицо куратора скривилось в легкую гримасу.
– Что еще? Кто такой?
– Наблюдатель... уф... регион двадцать восемь... Сигнал.
Белая фарфоровая чашечка медленно, в такт тихому вальсу,
выпала из рук куратора с побелевшим мгновенно лицом и упала на
блюдечко, словно вещая судьбу.
– Господи... Там же... Ментор...Чертов Ментор! – куратор обмяк,
но тут же вскочил и тыкнул пальцем кнопку на правой стороне стола, -
Срочно, слышите, срочно!!! Здесь Лемминг! Вызовите весь
интернейшнл! Здесь этот проклятый Лемминг!
Куратор осел в кресло.
– Господи, хоть бы это не было связано с Ментором... Иначе
меня прибьют. Меня точно прибьют... – куратор сидел и бубнил под
нос, не видя ничего вокруг себя, в том числе съежившегося, стоявшего
у входа Караванова, не ожидавшего, что его новость произведёт такой
фурор. Наконец он решил напомнить о себе.
– Господин куратор! Ввиду полезной для Вас новости хочу
напомнить Вам, что осведомителю, который сообщил о важной
информации первым, полагается премия.
– Полезная информация... Полезная информация... – куратор
поднял недоуменные глаза на Максима, секунду-другую вспоминал,
кто это, глядя на Максима недоуменными глазами, полными тревоги.
Потом его лицо медленно исказилось гримасой ненависти, куратор
покраснел и проорал, привстав и наставив на Караванова трясущийся
палец: – Пошел ВОН!!!
Наблюдателя словно пинком вышвырнуло из кабинета. Как
побитый щенок, он поплелся по коридору обратно, забыв, зачем
пришел...
7.
Звезды – прекрасные создания!.. Сколь долго люди на Земле
лелеяли месты, что однажды человечество достигнет такого расцвета,
что выйдет в космос и полетит к ним. А там – дружественная
цивилизация, с распростертыми объятиями встретящая братьев по
разуму, что смогли выйти из своей колыбели.
Но звезды – и большие шутники! Они – далеко не всегда таковы,
какими кажутся наивному неискушенному наблюдателю.
Вот, например, созвездия. Кажется – что может быть проще -
группа звезд висит в свое удовольствие на небе и образуют фигурку -
стрельца там, или козерога. Но вот что бывает.
Ниже созвездия Кассиопеи можно увидеть небольшое туманное
пятнышко. Много лет думали, что это звезда, или скопление газа,
находящееся недалеко от нас. А оказалось, что туманность в созвездии
Андромеды – это другая галактика, соседняя с нашей и находящаяся во
много-много раз дальше всех остальных звезд созвездия. Она состоит
из миллиардов звезд, звездных скоплений, облаков газа и пыли,
потухших звезд, планет. Два миллиона триста тысяч лет солнечный
свет без устали будет стремиться к ней.
Неутомимое воображение сразу рисует нам прекрасных
андромедян, возможно даже зеленого цвета, но мудрых и добрых, до
которых вот только бы долететь!
Но есть фантастические сказки, на которых воспитывается
ребенок в колыбели, постигая основы мира, а есть реальность.
В настоящее время на звездах и планетах туманности
Андромеды живут Скунсы, и они совсем не зеленые. Они по виду как
обычные люди. Они, в общем-то, и есть обычные люди.
Скунсы вообще-то – это такие милые хорьки или куницы,
живущие в Северной Америке. Милые они до поры до времени – пока
не почувствуют опасность и не выпустят в сторону противника
вонючую струю. Но люди этого не боятся – берут и делают из зверьков
считающийся ценным мех.
Но кто первый назвал Скунсов Скунсами – уже никто не помнит.
Возможно, в других частях Вселенной они и называются по-другому.
Но мы, земляне, называем их так.
А есть на земле и другие милые зверьки – лемминги. Это такие
грызуны, тоже живущие в Америке, мышки с длинной пестрой
шерстью. Они любят собираться и бегать в стаях.
Но кто первый назвал Леммингов Леммингами – тоже никто не
помнит. Просто Лемминги.
И есть во Вселенной беда.
Испокон веков сложилось у землян неверное представление о
том, что происходит во Вселенной. Историки и фантасты творчески
изваяли гордую мысль, что человечество произошло от обезьян, и оно
все растет и развивается, и, наконец, уже близко то время, когда...
Считается, что и жизнь во Вселенной растет и развивается.
Галактики расширяются, жизнь учится и постигает все новые законы
энергии и материи, а там, гляди, и времени.
Только вот все это ерунда.
В течении миллионов и миллионов лет лет жизнь во Вселенной
идет под откос.
8.
– В смысле – за мной? Тебе, наверное, к президенту надо или к
ученым. Если ты на такой машине здесь находишься, ты представитель
внеземной цивилизации!
– Лиза. Я прилетел за тобой. – О, тон голоса Ролекса
переменился! Это был голос зрелого человека, ставящего ультиматум, -
Я не могу сейчас тебе сказать, что будет, но прошу сесть в
Пассионарию. Это безопасно.
– Я уже здесь сижу, не так ли?
– Ты всегда по первому требованию сможешь попасть обратно
домой. Если ты вдруг начала считать это домом, – Ролекс с какой-то
затаенной мыслью улыбнулся.
Лиза поерзала.
– Ну, если ты считаешь, что я должна с тобой куда-то полететь,
ну... Я согласна, но ненадолго, чтобы мама не волновалась. Я, правда,
сомневаюсь, что смогу чем-то помочь.
– Хорошо. Через секунду мы очутимся в здании Верховного
Командования.
Стекло машины внезапно потемнело на мгновение, и снова
посветлело. Но теперь перед машиной простирался не мирный овраг и
травка перед ручьем.
– Кажется, насчет безопасности я немного преувеличил, -
извиняющимся тоном тихо произнес Ролекс. Он несколько секунд
попытался справиться с машиной, но Пассионария словно умерла и не
отвечала, стояла на месте как вкопанная.
Это определенно была не база командования. В огромном
ангаре, размером с целый аэропорт, под блеклым освещением
нескольких прожекторов стояла кучка машин, похожих на настоящие
маленькие космолеты, с обилием сложных деталей, как и положено, и
отдаленно напоминающих современные самолеты Земли, которые Лиза
видела по телевизору.
На вышине около трех метров по всему периметру ангара
стояли люди с нацеленным на Пассионарию оружием – не менее
тысячи человек. Тишина и дула орудий со всех сторон. Лиза оторопела.
Рядом с Пассионарией стояла группа Скунсов с блестящими
трубками в руках, в серых костюмах, похожих на водолазные. Один из
них резким жестом трубки показал Ролексу и Лизе переместиться от
Пассионарии влево, к дверному проему. Несколько Скунсов из группы
стали крадучись немного обходить Пассионарию с обоих сторон.
Ролекс остался на месте, придержав двинувшуюся было Лизу.
В ту же секунду Лиза почувствовала, как в ее правый висок что-
то больно воткнулось, почувствовала, как чьи-то пальцы резко и
крепко, не щадя, ухватились вокруг ее шеи, и услышала от Ролекса
таким чуждым тоном сказанные слова, что ноги ее подкосились.
– Стой смирно, сука! К праотцам отправиться захотела?! Эй вы,
недоноски, мне нужен ваш начальник, и быстро, быстро!
В рядах Скунсов проявилось мгновенное движение – такого они
не ожидали. Двое, однако, из группы "водолазов" сорвались и исчезли в
проходе. Ролекс оттащил апатичную Лизу к машине и, заложив ногу на
ногу, прислонился к Пассионарии.
Скунс с трубкой двинулся было ближе, но Ролекс озарился такой
бесовской улыбкой, что того передернуло и он мгновенно отступил.
– Вояки... На свалке вам место, с крысами воевать, а не с
Ментором! – Ролекс в открытую издевался с усмешкой на лице, – От
одного парня штанишки обмочили! Чего смотришь, свинья? Начальник
когда будет?
Через две минуты в помещение четким шагом вошел человек в
черной с золотыми галунами форме, худой и с осунувшимся лицом.
Кажется, он только собрался сказать что-то и открыл рот, но Ролекс его
опередил.
– Говорить здесь буду я. У меня в руках сейчас, как вы знаете,
Ментор, и если вы не хотите через полвека превратиться в этих
чертовых пацифистов-Леммингов, я жду через пять минут сто
миллионов земных долларов на моем счету в банке Содружества.
Отпечаток пальца – вот!
Ролекс достал из кармана какой-то календарик и кинул его в
лицо чиновнику. Календарик летающей тарелкой врезался ему в лоб.
Чиновник суетливо несколько раз хватанул воздух, в котором только
что был календарик, игральной картой упавший на пол.
– Выполните – получите Ментора в теле, послушного и тупого.
Не выполните – я стреляю, и он преспокойно закончит начатое у
Леммингов. Все ясно? Ну же, ясно?
– Но... Вы же знаете, у меня начальство, и...
– Так беги скорее докладывать, идиот!!! Я долго ждать буду?!
Минута!
Трясущийся представитель буквально убежал, приказав
солдатам убрать пушки. Уложившись (!) в срок, он прибежал обратно,
остановился перед Ролексом и отдал расписку о переводе денег.
– Теперь прошу отдать нам Ментора.
– Пространственная защита снята?
– Защита?
– О боги! Как я попаду отсюда на Землю?! Да стой ты! Опять,
что ли, начальству побежишь докладывать? Скажи просто техникам,
чтоб отключили.
Золотопогонник повернул голову и что-то вполголоса сказал
"водолазам". Один из них, в свою очередь, по переговорному
устройству в запястье руки что сказал еще кому-то.
В кармане Ролекса что-то пискнуло. В ту же секунду он, резко
подхватив Лизу, нырнул в Пассионарию, и место где она стояла,
мгновенно стало пустым.
9.
Как часто в нашей жизни нам приходится полагаться на
физическую силу! Ирония судьбы или собственный выбор?
Выделившись из мира животных и став властелином живущих лишь
благодаря своему интеллектуальному уровню, человек не сохраняет
целостные позиции сохранения рода, а снова раскалывается на
сильных и слабых, процветающих и неимущих. Но смотрите – у
человека мало что изменилось!
В чем разница между политиком, создающим нужные ему
законы, и рядовым обывателем, о них и не ведающим, хулящим
правительство – оно, мол, тупое и злонамеренное? В чем разница
между мальчиком на детской площадке, что играет в песочнице в свое
удовольствие, и другим мальчиком, который мнется рядом, хочет
поиграть, но стесняется подойти?
Не в физической силе, не в особенностях строения тела, а в той
неуловимой тонкости, в тех маршрутах, по которым стремится мысль.
И что бы вы думали? Умный человек всегда будет властелином
физически сильного, так же как до этого он был царем зверей. Умный и
понимающий, общительный и образованный, человек для своих целей
может даже сделать себе сильное тело, но... Правители мира сего не
блестят на подиумах накачанными мускулами.
Ролекс снова чертыхнулся.
– Задело все-таки. Ну ничего, сейчас разберемся.
Он огляделся вокруг, и не увидев, естественно, ничего, взял
распылитель и брызнул водичкой на Лизу.
– Подумать только, какое многофункциональное устройство, -
ухмыльнулся он, вспомнив, как эта бутылочка оказалась кстати в
ангаре Скунсов. Ролекс даже подумал, не поместить ли сие «оружие»,
что было приставлено к голове Ментора, впоследствии в музей.
Тут Лиза приоткрыла глаза.
– Ролекс... Мы где?... – Она потерла голову и пошире открыла
глаза, – что это за...
Тут она вспомнила события трехминутной давности, и
мгновенно залепила Ролексу такую пощечину, что он даже откинулся к
другой стороне кабины и ойкнул.
– За что это? – возмущенно спросил он, испуганно взглянув на
Лизу, которая сжала руки в кулаки, подогнула ноги и отпрянула на
дальнюю часть большого кресла, сама испугавшись своего поступка.
– Ты еще спрашиваешь, сволочь!!! Ты втянул меня в свою
грязную... грязную махинацию! Да меня чуть не убили там! Миленько
поговорили с начальством, ничего не скажешь! Я-то думала, ты мой
ангел-хранитель, путеводная дорожка к новому миру, а ты... – Лиза
махнула рукой, и слезинка скатилась из ее глаза, – Ты снова обманул...
Лиза мгновенно оправилась от сожаления.
– А ну быстро выпусти меня отсюда!!! Выпусти меня, сказала! -
крикнула Лиза, стукнув несколько раз кулачком по стеклу, и только
потом посмотрела, что там, за ним. И отшатнулась.
За стеклом было Ничто. Лиза не смогла объяснить себе, как она
это опознала. Но Ничто не было даже пространством. Лиза попыталась
определить, какого оно цвета, но не смогла – Ничто не имело цвета.
Лизу начало немного подташнивать.
– Где это мы? – поутихшим голосом спросила она.
– Нигде, – пожал плечами Ролекс, – поверь мне, это очень точный
ответ – Нигде. Я постараюсь поскорее разобраться с этим и выйти в
пространство.
– Мы что, в параллельном мире каком-нибудь?
– Нет, что ты. Параллельный мир – это уже другой мир. А это -
просто отсутствие мира. Вот и все. Нет материи, пространства.
Времени даже нет.
Лиза посмотрела на Ролекса, но уже не знала, какое чувство ей
проявлять. Все причины для обычных чувств остались далеко. А может
и не далеко, подумала Лиза. Может, в недостижимом сантиметре до
родного мира, или в той бесконечной секунде, которую нельзя
прожить.
– Позволь, я тебе немного объясню. Помнишь, я немного
спешил, когда мы уходили с Земли? Есть некоторый промежуток
времени, за который мое пребывание там могли засечь Скунсы. Я
задержался, моя вина, и они перекрыли пространства, как бы выжав
меня в то, которое им было нужно. И мы выпали не там, куда я
направлялся, а у них в галактике где-то.
– Чего им от тебя было нужно? Они тебе враги?
– Потенциальные. Но они не знали, кто я. Однако они очень
хорошо знали, кто ты. Лиза, их самый главный враг – это ты. Потом,
позже узнаешь об этом. Так вот. Я сыграл им сценку и представился
перебежчиком Леммингов, который захотел подзаработать у Скунсов,
продав им самого главного их врага, которого они, поймав однажды,
упустили.
У них, Скунсов, такое мышление – они не воспринимают
идейные соображения или долг. Они работают за деньги, и от других
ожидают того же. Поэтому было относительно легко их обмануть их.
– Ты что же, предупредить меня не мог?
– Лиза, Скунсы хоть и продажная братия, но уровень развития
техники у них сильно превышает земной. Я-то тренирован, я
Пассионарией с помощью мысли управляю, а вот если бы я тебе сказал
обо всем, они бы твои мысли живо засекли и прочитали бы их лучше,
чем ты сама.
Лиза поняла. Но за стеклом кабины по-прежнему висело Ничто.
Лиза почувствовала себя спасшейся с корабля на маленьком плотике
посреди бесконечного океана. Посреди спокойствия настала пора
вопросов – больше делать было все равно нечего.
– Слушай, а как это – пространства нет? Где это во Вселенной
такое.
– Этого, Лизочка, нет во Вселенной, иначе пространство бы
было. Пространство и все что есть в мире – это среднее
арифметическое мыслей, идей, желаний и решений всех людей
Вселенной. Если представить себе невероятно далекую пору, когда
Вселенной еще не было, то ты бы увидела вокруг именно это Ничто.
Понимаешь, в этом ничто еще не строили Вселенную.
– И сколько таких мест в мире, где не строили Вселенную?
– Не могу сказать, Лиза. В прямом смысле не могу – таких слов
нет ни в одном языке мира. Ведь, если подумаешь, язык создавался,
когда люди наблюдали эту Вселенную и называли ее проявления
разными звуками или знаками. Поэтому нет слов, отражающих что-то,
что не принадлежит Вселенной.
Ну, можно сказать, что такое место одно, но с таким же успехом
можно сказать, что их ни одного либо бесконечное множество. Все
равно это будет не полная правда. Цифры принадлежат только
Вселенной, а не ее отсутствию.
Лиза попыталась это представить, но у нее не получилось,
только голова заболела.
– Потом до конца разберешься, – засмеялся Ролекс, – чтобы
разобраться в чем-то, надо данные иметь какие-то, а у тебя их нет.
Но Лиза не сдавалась.
– Не понимаю. Вот я родилась, только жить начала, я ничего не
создавала, а мир вокруг меня уже был.
– Да ты что! – деланно удивился Ролекс, – только жить начала. В
следующий раз, когда тебя спросят, сколько тебе лет, начинай считать
триллионы!
– А, – Лиза начинала понимать, – то есть ты хочешь сказать, что в
тех книжках, что я читала, была правда, и человек не первую жизнь
живет? Вот оно как... – она, направив взгляд в себя, посидела несколько
секунд, ничего не спрашивая. Вот тут, сказала она себе, начинается
главное приключение в моей жизни. Ни в тот момент, когда я увидела
Ролекса, ни в тот момент, когда мы попали к каким-то Скунсам... Даже
не в тот момент, когда я родилась. Значит, вот так...
– На самом деле, человек живет единственную жизнь, Лиза, -
тихо и задумчиво сказал Ролекс ей, – просто она бесконечна.
Они посидели в молчании.
– А как это – создавать? Я, наверное, забыла, как создавать.
– Если ты, Лиза, забыла, как создавать, тебе Нобелевскую
премию можно давать. Потому что каждый человек в этой Вселенной
только и делает, что создает – каждый день, каждую секунду. Это в его
природе.
Но кстати, – Ролекс оживился и с интересом поглядел на Лизу, -
ты в Ничто, а значит, имеешь уникальный шанс почувствовать все на
своем опыте. Сейчас сделай вот что – представь, что там, за окном есть
определенное пространство, или помещение, и в нем что-нибудь
находится.
– Что находится? – Лиза не могла никак понять смысл просьбы
Ролекса.
– Да неважно.
Лиза повернулась к стеклу и прижалась к нему носом, оставив
на практически невидимой поверхности кружочек тумана. За стеклом
было Ничто, и Лизу опять начало подташнивать. Она вспомнила, как
еще час назад за стеклом был овраг, где журчал водопадик.
Как ни странно, здесь мысли ее работали очень четко, и
картинка водопадика представилась перед лицом Лизы с
поразительной четкостью, Лиза, кажется, даже представила запах воды.
Вот травинка – согнулась к земле, а на ней, на остром копьевидном
ярко-зеленом конце висит капля воды, отражая в себе очищенное в ней
небо...
Лиза вдруг заметила, что в полуметре перед ней за стеклом
Пассионарии что-то есть! Сфокусировав взгляд, она подумала, что спит
и видит сон – в пространстве, пустом на миллиарды несуществующих
километров, пространстве, которого даже не было, висела травинка. Та
самая, Лиза могла поклясться!
Она перевела взгляд на молчащего ухмыляющегося Ролекса,
потом снова на травинку, потом снова на Ролекса, встревоженным
взглядом спрашивая как бы, не сошла ли она с ума и видит ли он то же
самое.
– Вижу, вижу. Молодец! Хоть немного и долго, но зато сама.
– А что сама? – Лиза не поняла, что произошло, – Я что, силой
мысли вытащила эту травинку из нашего мира?
– Да нет, глупая. Та травинка на месте. Ты создала совсем новую
травинку. Попробуй еще, только не напрягай так лоб – он к этому
никакого отношения не имеет.
– Я... я забыла, как я это сделала.
– Да просто реши, что это там есть, и все. Человек – полный
хозяин в любой вселенной, а уж в этой-то пустой и подавно.
Лиза снова повернулась к стеклу. Травинка с каплей висела по-
прежнему.
– А почему капля не падает?
– А ты что, создала притяжение? Помни – тут нет вообще ничего,
в частности законов физики.
Лиза представила маленький безликий желтый шарик и сказала
ему – будь там!
Шарик появился!!!
У Лизы перехватило дыхание от восторга. Она, глубоко дыша,
обернулась к Ролексу, схватила его за руку, потом, одумавшись,
отпустила, и посмотрела на него взглядом, полным огня и энтузиазма.
Ролекс ничего не сказал, только улыбнулся и сделал Лизе
пригласительный жест рукой в сторону окна – художник, пожалуйте к
холсту!
Лиза повернулась к своей части окна. Первым делом она убрала
травинку и шарик.
Ролекс наблюдал за Лизиным творчеством. Перед Пассионарией
раскинулось огромное поле травы, зеленой и местами почему-то
голубой. Потом на нем появились, словно Лиза стряхивала на поле
краску с рук, цветы. Сверху появилось небо – голубое, как на земле, на
нем – Солнце, светящее как в летний полдень. Ролекс почувствовал
даже тепло от него сквозь стекло Пассионарии, когда лучи обняли
кабину.
Лиза увлеклась. Она словно снова училась ходить.
Вот несколько деревьев, березок. Они стоят вон там, на холме.
Там же мы поместим несколько кустов, а вон там... Лиза подошла
поближе к деревьям, и устроила около корней одного водопадик,
причем даже без ручья. Он сначала был неподвижным, как стекло, и
Лиза собралась построить для него реку, вытекающую из далекого
моря, но вовремя поняла, что в этом мире может существовать все что
угодно, и сделала ручеек, текущий из ниоткуда. Водопадик ожил!
Оставались штрихи к месту отдыха. Лиза пустила вокруг запах
роз, и только собралась сделать несколько птичек, что будут радовать
своим пением, как нечаянно обернулась.
Вокруг не было кабины, а в сотне метров от нее, на границе
мира, стояло то, что Лиза в нем не создавала – Пассионария. Лиза
посмотрела на себя, и ужас переполнил ее – она попала в кошмар. Ее
самой не было – ног, рук, тела... Лиза смотрела из ниоткуда.
– Ролекс... – жалобно протянула Лиза. Мир вокруг отлетел вниз,
превратившись в точку, потом стал увеличиваться все быстрей и
быстрей, и ударил Лизу со всей скорости своею массой по голове.
Лиза потеряла сознание.
10.
Лиза снова проснулась от того, что Ролекс побрызгал ее
водичкой. Голова трещала, и Лиза, словно заспанная, еле открыла глаза
и приподнялась на кресле. Она, как и прежде, находилась в
Пассионарии. Ролекс сидел и жевал красивый оранжевый апельсин,
распространяя вокруг восхитительно-едкий цитрусовый запах.
– Ты откуда апельсин взял? – спросила Лиза первое, что пришло
в голову. Ее мучила жажда.
– Создал, разумеется. Тут же Ничто.
Он создал Лизе апельсин, который тут же материализовался в
сантиметре от ее ладошек и упал прямо в них. Лиза не удержала
апельсин, и он скатился на зеленый коврик под сиденьем.
Минута прошла в молчании – Лиза упивалась апельсином,
брызгая соком на Ролекса и сиденье и даже не беспокоясь, насколько
по-свински это все выглядит.
– Что я неправильно сделала? – наконец, покончив с апельсином,
прочавкала Лиза.
– Да нет, такое бывает. Ты всего двое суток провалялась без
сознания.
– Сколько?! – Лиза аж чуть не подавилась остатками апельсина
во рту, – И это ты называешь нормально? Я ж чуть не померла!
– Да нет, нормально все. Одного парня транспортировали, так он
четыре недели провалялся.
Нормально... – Пробурчала Лиза, устраиваясь поудобнее, – у тебя
тут кресла в кровать не раскладываются?
В это же мгновение лизино кресло разложилось в кровать, чем
изрядно Лизу напугало. Но теперь стало явно удобнее.
– Кстати – почему мы до сих пор в этом Ничто? Мы можем
выбраться?
– Вопрос времени, я перебираю варианты, и они довольно
ограничены. Главное – задать правильный вопрос. Но оставь это мне.
– А все-таки – что произошло? Я начала строить мир, и тут...
– ...Мир вдруг сначала отдалился, а потом ударил тебя со всей
мочи по голове, – закончил за нее Ролекс.
– Откуда ты знаешь? – Лиза не уставала удивляться предвидению
Ролекса. Еще немного такого знания – и я уже начну не удивляться, а
возмущаться, подумала она. Он же обычный парень, ровесник мне,
наверное, а учит меня, как младенца. Хотя, наверное, есть чему...
– Давай-ка попробуем строить твой мир снова, но теперь уже со
мной.
– Ну, как скажешь, только не убей меня.
Лизин мир, кстати, был за стеклом до сих пор без изменений.
Вон тот пригорок,где водопадик журчит, даже отсюда слышно...
Фунционирует исправно! Здесь я хотела сделать птичек, рассуждала
Лиза, снова приблизившись к пригорку, а вот здесь... А что, если я
сделаю олененка? Это можно? Или это только Бог может?
– Лиза, а теперь застынь! Сейчас же! Хорошо, а теперь не
перемещайся и слушай меня, – голос Ролекса раздавался внутри головы
Лизы, словно она слушала его по наушникам из маминой радиолы.
Лиза застыла в оцепенении.
– Теперь очень осторожно поверни голову налево и посмотри,
что ты видишь, только не пугайся.
Лиза повернулась и увидела маленькое серебристое облачко, что
висело в метре от ее головы. Оно забавно клубилось и было словно
живое, но опасным не казалось. Просто маленькое облачко.
– Что это, Ролекс?
– Это я.
Господи! Только тут до Лизы дошло, что она не в мыслях своих
вышла за пределы Пассионарии, чтобы осмотреть и приукрасить
владенья свои. Она и вправду вышла!!!
– Спокойно, Лиза, все в порядке!
– Ро-олекс... Я что, умерла?.. – пронеслась жалобная мысль в
голове Лизы.
– Нет, конечно. Посмотри на меня, это облачко. Это я, рядом с
тобой. Успокоилась?
– Ролекс, у меня ног нет... У меня вообще ничего нет...
– Сейчас во всем разберешься сама. Мир свой вокруг себя
видишь нормально?
– Да.
– Хорошо. Теперь медленно и ничего не пугаясь, повернись.
– Ой... А как без ног поворачиваться-то?
– Захоти повернуться.
– Что, вот так вот просто?
– Давай-давай, я с тобой.
Лиза повернулась и снова увидела это.
– Ролекс, я вижу пассионарию. Дежа вю! Она в двадцати метрах.
– Что еще? Подожди, я стекло подниму.
Стекло Пассионарии немедленно исчезло. И Лиза увидела ЭТО.
– Ролекс... Я ничего не понимаю... Я вижу там себя и тебя, мы
сидим спокойно. Но Ролекс, я же... Я же здесь? Или я там? И что
вообще происходит? Я раздвоилась?
Лиза почти плакала – такое переживание вызывали у нее эти
изменения, она что-то ужасно боялась потерять, до дрожи в руках, так
боялась, что с трудом сдерживала себя, чтоб не исчезнуть или ... или не
ринуться к Пассионарии. Она сама замечала это чувство. Что его
вызывает?
– Разве ты в своих книжках не читала про это? Ну же – душа?
Бессмертие? Вечный разум?
– А, там было что-то насчет того, что человек – это сгусток
энергии, и она улетает когда человек умирает. И где этот сгусток
энергии? Я же не сгусток энергии? Или сгусток?
– Точно не сгусток. А теперь подумай хорошенько и скажи – кто
ты? Ты та, что сидит в Пассионарии, или та, кто сейчас висит со мной?
Лиза замялась. И то и другое было для нее таким
ассоциировавшимся с самою собой! У нее было такое ощущение, что
скажи она что-то одно – другое будет обесценено и брошено, как
ребенок в приюте. А она должна, должна о нем заботиться!
– Наверное, все-таки, я – эта, которая сейчас здесь с тобой. Хотя
я не представляю, как это – я здесь, а тело там, но я все же определенно
здесь. А я выгляжу так же, как ты – облачком?
– Ты вообще никак не выглядишь. Но можешь выглядеть как
угодно. Вот, сейчас ты стала лицом твоего тела. Смешно! Лицо без
туловища смотрит на меня в растерянности, как Чеширский кот!
– Чего смеешься! Ты вот лучше скажи, как это ты там в кабине
губами не шевелишь. Я шевелю губами, а ты нет.
– Ну так не шевели! Если ты заметила, мы вообще не звуками
разговариваем.
– Ладно. Жутковато как-то. Мы можем... э... войти обратно в
тела?
– Конечно. Просто реши, что ты в теле. Вот и все.
Лиза и Ролекс "очнулись" в кабине. Нет, это слишком, подумала
Лиза. Для одного раза это слишком. Это вообще слишком много для
девочки ее возраста. Это много для любого человека.
– А если люди так умеют, Ролекс, почему не делают на Земле?
– На Земле... Здесь же пустое место, Лиза. Здесь тебе ничто не
мешает. Физическая вселенная, какой мы ее знаем, эта такая мешанина
мечтаний, мыслей и идей, а также решений, сомнений и переживаний,
что увидеть свою собственную мысль в ней – все равно что капнуть
одну каплю акварельной краски в раствор, где уже миллиарды таких
капель. Ты просто не заметишь изменения цвета.
Ролекс помолчал, глядя куда-то в себя.
– Мы, кстати, готовы к отбытию! Но вообще, Лиза, это очень
философские вопросы, которые ты задаешь. Они – это основа жизни, и
чем внимательней ты сама посмотришь вокруг, тем больше увидишь.
Сама. Это жизнь – ее нельзя не увидеть, если посмотреть. Нет в мире
ничего непознаваемого. Будешь еще апельсин? Там, куда мы
направляемся, возможно, не будет времени не торопясь поесть.
Лиза пожелала гуляш с картофельным пюре в тарелке, и
получила его – дымящийся и аппетитный. Потом создала ложку.
И пока она насладжалась едой, Ролекс досказал.
– Самое интересное в этом то, что люди на самом деле не
сражаются не с материей и энергией. Они полные ее господа – в любом
месте Вселенной и за ее пределами. Они ее создали, они ее разрушают
или изменяют – абсолютно как душа пожелает. Любой человек по
природе своей делает так.
Люди сражаются только друг с другом... И не видят того. Вот
создай здесь простенький шарик.
Лиза создала.
– Теперь ты продолжай желать, чтоб он остался, а я буду желать,
чтобы он пропал.
В эту секунду шарик стал мерцать, вибрировать, а потом
раздался скрежещущий звук. Шарик почернел и, продолжая висеть в
воздухе, стал похож на шарообразную горелую корочку черного хлеба.
От него даже запах соответствующий по кабине пошел. Лиза
поморщилась.
– Ну вот. Мы создали здесь маленький райский уголок нашей
родины – Земли. Потому что это происходило на ней всегда – даже в
самых дальних ее уголках, – и это происходит сейчас. И, к сожалению,
собирается происходить и дальше, пока мы с этим что-то не сделаем, -
Ролекс вздохнул.
– А теперь – в путь.
Вид за окном Пассионарии исчез.
11.
Ролекс и Лиза шли по широкому светлому коридору,
сопровождаемые четырьмя людьми в зеленой военной форме. Их
сопровождали улыбки техников, крутившихся около пультов с
мониторами, стоящими вдоль стен, и странный запах зеленых яблок -
откуда он взялся здесь?
Весь базовый комплекс уже, как светлый лучик, облетела
радостная весть о возвращении Ролекса и Ментора, и комсостав
специально выходил из глухих дверей кабинетов в коридор, чтобы
увидеть этого легендарного человека. Заходили обратно они опять же с
тихой улыбкой – Лиза и вправду разрушала миф о исполине
двухметрового роста в черном плаще, попирающего своими ногами
Вселенные и одним взглядом сжигающего врагов дотла.
В людей вернулась жизнь! Работа комплекса шла веселее, силы
брались из ниоткуда просто от осознания небезнадежности своего
положения и очевидности прогресса. "Ментор с нами!" – это звучало
как отпущение грехов.
Наконец, после блуждания по почти одинаковым белым
коридорам военные ввели Ролекса и Лизу в большой зал и удалились.
Зал был прекрасен! Его стены были такими же белыми, как и
коридоры, но со слегка заметным темным орнаментом поверху, а
сверху...
Сверху вместо потолка, радиусом около двадцати метров, парил
невесомо-прозрачный сферообразный купол, за которым царил космос
– яркие, как алмазы звезды в неизвестных Лизе созвездиях, и две
планеты – красноватая и зеленоватая, почти одинаковые по размерам.
Они так объемно вырисовывались, что Лизе показалось, что она стоит
вниз головой и вот-вот на них упадет.
В центре зала стояли пара диванов и огромный, пару метров
длиной, монитор.
И последнее, что заметила Лиза в этом смещении впечатлений, -
это были люди. Несколько. Один из них, немолодой, но бодрый
мужчина в полностью черном, похожем на спортивный костюме без
знаков отличия, с седыми волосами и баками, подошел к Лизе и
поздоровался, приложив руку к сердцу и слегка поклонившись. Лиза
тоже машинально слегка поклонилась – ее ум пока еще занимал купол.
– Меня зовут Амин, коммандер Амин. Я являюсь главой
Леммингов в этом секторе галактики. Это, – показал он на также
вставшего с дивана человека, – Макс Нильгано, мой заместитель и
командующий обороной.
Заметив, что Лиза как-то странно посмотрела на Макса, он
пояснил:
– Макс – не человек. Он из расы лексготтов, живущей на другом
конце твоей, и моей тоже, галактики.
Макс и правда был странный. Лиза даже сперва не совсем
определила, что не так. (У лексготтов тело несколько ниже и толще,
чем у землян, и рот более смещен вниз, из-за чего подбородок очень
маленький.) Тем не менее, она осторожно поклонилась и ему.
– Можно просто Макс! – улыбнулся своим лексготтовским ртом
Макс.
– Ну, с Павлом Скороходовым вы уже знакомы. А Ваше имя -
Лиза, я не ошибся?
– Лютикова Елизавета Петровна.
Коммандер предложил всем присесть, и Лиза обнаружила, что
диваны не такие уж и мягкие – скорее, они предназначены для работы.
В белые толстые подлокотники вмонтированы панели управления с
кнопками и красными и зелеными огоньками.
– Хорошо. Тебе нужны сон или еда? Что-то еще?
– Нет, мы поели с Ролексом, спасибо, – Лиза не знала, как себя
правильно вести, и робела, а потому решила просто вести себя очень
церемонно и не болтать попусту, – Но... почему на меня все так
смотрят, словно они со мной знакомы? Я вообще не понимаю
происходящего – почему сюда привезли именно меня, зачем? Я же
просто девочка.
Коммандер улыбнулся в усы.
– Знаешь, Лиза, ты вскоре сама все увидишь, как я надеюсь. А
если не увидишь, то... тогда дело плохо. Но я оптимистичен – слишком
много невозможного сделано, чтобы оставшееся не получилось, – он
снова улыбнулся.
– Только я еще не успела у Ролекса спросить – кто такие
Лемминги и Скунсы? Я уже поняла, что не зверюшки.
– Ну, две минуты у нас на это есть. Ты знаешь, что человек
является... э... существом, отдельным от тела?
– О, уже да... – Лиза энергично покачала головой и подергала
волосы. Это понимание переполняло ее доверху.
– Ну вот. У человека как такового есть какие-то умения,
довольно широкого... очень широкого охвата, в сравнении с которыми
способности его тела – это способности муравья в сравнении с... даже
не знаю с чем.
Видно было, что рассказ о таких простых вещах давался
коммандеру с трудом
– Человек потенциально может создавать и разрушать
вселенные. В отличие от развития технологий, способности существа
как такового... уменьшаются в течении миллиардов лет.
Коммандер внимательно посмотрел на Лизу, чтобы
удостовериться, что смысл его "миллиардов» доходит до нее.
– Лемминги – существа, в людских телах и не только, которые
стараются предотвратить падение всего сущего. Скунсы – существа,
которым по разным причинам все равно. Они не плохие, разве что
небольшая их часть. Просто уровень осознания причинно-
следственных связей между различными частями жизни не дает им
посмотреть на свою жизнь с точки зрения более продолжительных
отрезков времени. Под более продолжительными отрезками времени я
понимаю «больше, чем одна жизнь человеческого тела». Мы, – он
обвел рукой присутствующих, – Лемминги.
Лиза кивнула и, подумав, твердо сказала:
– Я – тоже Лемминг.
Коммандер Амин и Нильгано расхохотались, весело и громко,
коммандер даже похлопывал себя по бедрам ладонями. Отсмеявшись и
вытерев слезы, он объяснил:
– Тут уж никаких сомнений нет. Лемминг, да еще какой.
– Но... – Лиза немного потупилась, сложила лодочкой руки
между коленей и, словно совершила что-то ужасное, тихо попросила: -
А у вас тут... дамская комната есть? Мне причесаться нужно.
Тут уж не удержался и Ролекс.
Но Лиза никуда не ушла. Она мгновенно заснула на неудобном
диване, положив ладонь под щеку, и в эти двадцать часов беспамятства
ни один сон не смог пробиться в ее взбудораженный событиями ум.
12.
– Приступим к делу, – сказал коммандер, когда все формальности
были улажены и выспавшаяся на месяц вперед Лиза была готова, – У
нас есть прибор, который помогает человеку вспоминать, что было
раньше.
Он указал на прибор, похожий на игральный автомат "Морской
бой", в который Лиза с детства любила играть за пятнадцать копеек. В
нем была такая же черная резиновая маска, к которой нужно было
прикладывать свое лицо, но рукояток не было, а было удобное кресло с
подлокотниками, на которых блестели металлические пластинки.
– Это безопасно, – сказал коммандер, чем вызвал у Лизы смешок.
Она еще помнила про безопасность перелета на базу, которую ей
обещал Ролекс, и про то, что случилось потом.
Но в кресло все-таки села. Оно оказалось и правда удобным,
только пластинки немного холодили руки.
– Самое главное, Лиза, чтобы ты вспомнила. Для этого тебе надо
приложить руки к пластинкам и смотреть в раструб, а мне – включить
прибор. Ты готова?
– Ну, наверное. Только что вспоминать? – Лиза недоуменно
пожала плечами.
– Прошлое... – Многозначительно, но непонятно ответил
коммандер. Он с Нильгано и Ролексом присели за свой диван, и
Нильгано начал что-то настраивать на клавиатуре, – Кстати, в любой
момент ты можешь оторвать руки от пластин, и работа прибора
остановится.
– Ну... Наверное, готова.
Ролекс подошел, потрепал по плечу для уверенности,
подмигнул, а затем сдвинул маску, которая крепилась на каких-то
шарнирах, и прижал ее к Лизиному лицу. Затылок уперся в спинку
кресла. В маске была темнота.
– Ну что ж – включаю!!! – раздался голос Нильгано, и началось
что-то, что Лиза потом не забудет до конца своих дней.
В маске темнота как была, так и осталась. Лиза почувствовала
легкую вибрацию пластинок, и вибрация стала каким-то
необьяснимым образом поглощать ее миллиметр за миллиметром -
сначала кончики пальцев, потом все ладони, потом дошла до запястий
и направилась к локтям.
Тут в ладони вдруг начал проникать какой-то настойчивый
поток – словно веточки молодого побега стали вырастать из пластинок
и, растя и ветвясь, по венам проникали все дальше и дальше – к
Лизиной голове.
Ощущение не было неприятным, но Лиза немного испугалась и
убрала руки с пластинок. Ощущение мгновенно прекратилось. Лиза
подумала и поставила руки обратно. Ощущение почти сразу выросло
до прежнего уровня! Еще несколько секунд, росточки пробились к
Лизиным глазам, и...
Перед глазами Лизы появились картинки. Сначала смазанные,
потом все более и более четкие, они показывали Лизе сцены, которые
показались ей знакомыми – там были знакомые дома и лица, но что-то
странное было в их чередовании.
У себя в голове Лиза слышала сопутствующие им звуки и даже
чувствовала некоторые ощущения, например, когда промелькнула
собачка, которая у Лизы умерла два года назад, словно кто-то на
секунду впихнул в Лизу ощущение горя. Именно впихнул, так как Лиза
уже давно не ощущала ничего похожего в отношении ее смерти. Когда
картинка сменилась, ощущение горя мгновенно ушло, оставив после
себя слезинку на маске.
Через минуту Лиза поняла в чем дело – картинки чередовались в
строго обратном хронологическом порядке, даже движения людей (они
были очень быстрыми, но их можно было заметить в отдельных
случаях) были обратными. Машина словно тащила сознание Лизы
назад, все дальше и дальше. Лиза увлеклась – многие воспоминания
она считала безвозвратно утерянными!
– Лиза, скорей иди домой! Уже...
Картинки начальной школы, старые подружки, давно
переехавшие в другие районы города и в другие школы...
– Мама, опять мама... Улыбается... – Лиза невольно
проговаривала вслух то, что видела, – ой, папа! Это ж мне два года, не
больше!
Несколько глубоких вздохов, руки на пластинках сжались в
кулак, потом разжались.
– Снова мама, белый потолок... Эй, ты что делаешь?! Ну-ка, ну-
ка! (С возмущением.)
Лиза ощущала себя Ливингстоном, пробивающим себе путь к
Замбези, Колумбом, силой своей воли ведущим корабль памяти к
одному ему известной цели.
– Девочка! Держите, мамаша, – и собственный рев сладким
щебетом прозвенел в ее новой памяти. Потом шлепок по заду, резкая
боль в районе живота (Лиза даже немного ощущала ее сейчас), голоса
врачей, движение холодного воздуха... и огромное, огромное чувство
потери, Лиза даже прослезилась, сама не желая того... Тепло и тишина.
Ну вот, тут меня еще не было. И куда теперь машина меня... – не
успела додумать Лиза, как ее качнуло и буквально чуть не выбросило
из кресла. Вспышка сознания, и голоса... Откуда эти голоса? Почему
темно?
– Петь, давай не сегодня, а? У меня...
– Могла бы и подготовиться! Всегда так, я уже прихожу, а ты...
Стерва! (Удар! Лиза снова покачнулась от неожиданности).
– Петя, ты что делаешь, восьмой месяц же, как же так...
– Убью, сука!
Удар, удар, вой мамы, конечно мамы, папа... Папа, как же ты...
Эти воспоминания почему-то прокатывались перед Лизой не в
обратном направлении. Но – снова некогда думать, Лиза была
потрясена до глубины души происходящим.
Она почувствовала, что ее снова несет, постоянно несет, вглубь,
не останавливая ни на чем, кроме каких-то, видимо, особенных
моментов ее памяти. Да, ее собственной памяти! "Неужели родители не
знали, что я все чувствую... Я была тогда уже живая. Господи, неужели
они это не чувствуют?.."
Ее несло снова, немного толчками, будто машина пропихивала
ее сквозь не слишком широкую нору, в которой Лиза в некоторых
местах застревала. Жизнь до рождения! Так вот откуда начинается
жизнь! Я что, прямо до... этого дойду?
Лиза вспоминала около десяти минут. Здесь, в периоде перед
рождением, ей приходилось иногда яуть ли не выскакивать из кресла
от волнения. Еще бы! Половина родителей, если бы они узнали, что их
дети вспомнили то, что они говорили и делали во время беременности,
предпочли бы умереть на месте! Изредка на Лизином лице отражался
румянец смущения, быстро сменявшийся, однако, мертвенной
бледностью. То, что она слышала, – комментировать вслух не решалась.
Но кто решил, что от жизненных невзгод лучше б спрятаться в живот?
Лиза подумала, что это очень недалекая мысль.
И когда Лиза решила, в конце десятой минуты, что ее больше
никогда ничего не удивит, машина зачем-то повернула назад, и стала
как бы (это личные ощущения Лизы, будем считать их истинными)
подчищать, что ли, эту область до рождения. Лиза вспоминала все
новые и новые подробности, вспоминала отдельные голоса и звуки,
начинала вспоминать ощущения тела и отметила одну интересную
особенность: хотя она и была живая, но... Лиза не могла вспомнить ни
одной мысли или разумного желания того периода перед рождением.
Через две минуты память блестела, сверкала перед Лизой, как
свеженачищеный мастикой пол. Деятельность машины поутихла. "Да,
за такое некоторые отдали бы полжизни", – подумала Лиза и собралась
убрать руки с этих металлических зеркалец, пойти поблагодарить
коммандера, Ролекса и этого... Макса, как...
Лизу словно вжало в кресло снова.
Машина, разгоняясь и толкая Лизу, создавала чуть ли не
действительное ощущение инерции – настолько реальным стало для
Лизы движение по линии собственной памяти. За окном промелькнули
несколько деревьев у дороги, несколько воспоминаний за доли секунды
вспыхнули в уме, и машина пронесла Лизу от зачатия до рождения за
пару секунд, затем ударила по тормозам, оставив черный дымящийся
след на асфальте, и развернулась в обратную сторону, по инерции
залетев на месяц после рождения...
Лизу чуть не вырвало из кресла, а машина, направив свой капот
в сторону начала жизни, выровнялась и ударила теперь уже по газам.
Лизу снова вжало в кресло. Машина, разогнавшись до сотни за две
секунды, влетела в рождение, как в стену кирпичей, и... Лизу
выбросило в другое измерение.
Лиза выпала из кресла, упала на колени, и несколько секунд ее
тошнило на блистающие белизной матовые плитки.
13.
Нильгано не понимал, зачем они это делают. Хорошо, что
Ментор не замечает и восстанавливается.
Как только Лиза села за прибор и ушла в мир грез, вдруг
негромко взвыла сирена: боевая тревога! Нильгано с Коммандером
бросились в командный центр, приказав Ролексу оставаться с
Ментором.
В командном центре уже на местах были несколько десятков
техников, стучащих по клавиатурам в надежде добыть дополнительные
данные. Что было несомненно – так это то, что около двух сотен
Скунсовских кораблей решили вдруг в едином порыве наброситься на
базу. На поверхности базы слышались глухие разрывы ракет, иногда,
при особо удачном попадании, людей в центре встряхивало, что
впрочем, их особо не волновало.
Ролекс наблюдал за битвой через тот самый стеклянный купол,
напряженно сидя на кромке дивана. Видно, в бой пускалось любое
оружие – наряду с лазерными лучами белого цвета,
перекрещивающимися и изредка выбивающими из какого-нибудь
корабля искры, применялись самонаводящиеся ракеты, нацеленные на
какое-то конкретное помещение станции, но при приближении
безжалостно уничтожающиеся защитным полем. По куполу бликами
пробегали то быстрые, как молнии, отблески лазеров, то красное
зарево взрывов, отразившихся из-за горизонта.
Корабли Скунсов, невероятно похожие на корабли Черной
Звезды из "Звездных Войн", летали в основном группами по 5-10
единиц, и одиночные истребители Леммингов, которые легко можно
было отличить по тактике одиночного маневрирования, составляли
такие немыслимые узоры на звездном небе, что Ролексу надоело
смотреть на баталию. Он снова стал наблюдать, как бы чего не
случилось с Лизой, корчившейся на кресле, словно оно было
электрическим стулом, но рук не отпускавшей.
Но один вопрос преследовал Ролекса по той причине, что он
знал техническое устройство станции и Скунсовские корабли
(пребывание у Скунсов имело свои плоды). Они же прекрасно знают,
что не смогут пробить оборону станции. Зачем нападают, принося себе
столь ненужные потери?
Нильгано, носясь от одного техника к другому в командном
центре, задавал себе тот же вопрос. Бой был какой-то странный – он
собирался заканчиваться, еще толком не начавшись.
Две дивизии кораблей Леммингов атаковали в течение трех
минут Скунсовские бипланы. (Лемминги называли бипланами корабли
Скунсов, имеющие четыре плоскости, похожие на плоскости бипланов
начала 20-го века Земли, однако эти плоскости использовались не для
полета, а для отдаления орудийных установок от корпуса корабля.
Плоскости расходились друг от друга, не будучи параллельными, и на
законцовках имели разного рода оружие.) Бипланы же не атаковали, а
только изредка поражали станцию безрезультатным огнем и дразнили
Леммингов синими огоньками в соплах двигателей.
– Коммандер, послушайте, здесь что-то не так! Зачем они
нападают на нас? Им же прекрасно известно, что они не пробьют
оборону станции даже если мы вообще перестанем обороняться!
– Не торопись с выводами, Макс. Данные об оружии Скунсов у
нас трехлетней давности, и что если...
– Сэр! Они бы уже давно применили это оружие!
Коммандер посмотрел на него, обдумывая какую-то мысль, и
закончил:
– Если бы только это были пушки или лазеры. Они стараются
отвлечь нас от чего-то, Нильгано, ты это хочешь сказать.
– Это, сэр. И тем более это, так как у нас именно сейчас в
комнате с куполом сидит Ментор. Кстати, предположу, что операция с
Алигаме – с других баз без спейсера они не долетят, а возмущений от
спейсера зерегистрировано не было.
– Вот тут ты прав, Макс, – Коммандер откинулся в своем
командирском черном кресле и сразу же подозвал старшего по
внутренней безопасности, дежурившего в углу центра на небольшом
стульчике.
– Прочесать всю станцию в поисках... – Коммандер секунду
подумал, – Чего-то необычного. Странные отверстия, незнакомые люди
в незнакомой форме. Подозрительное поведение, не присущие
обстановке предметы. Доклады мне каждые десять минут.
Дежурный козырнул и выбежал, а коммандер посмотрел на
Нильгано.
– Макс, одному тебе могу доверить – возьми несколько
надежных людей, посторожи Ментора на всякий случай. Можешь?
– С удовольствием, коммандер, – откликнулся Макс, надевая
форменный пиджак, снятый и наброшенный на спинку крутящегося
кресла в суете, – Это моя прямая обязанность. И мое прямое желание.
После чего выбежал, по пути собрав пару человек,
устремившихся за ним.
Находка произошла удивительно скоро.
14.
Лиза с трудом, опираясь на руку, встала с пола со слегка
кружащейся головой. Вытерев рот, она пригладила рукой непослушные
волосы, словно никогда и не бывавшие в прическе.
– Лиза.
Лиза вздрогнула. Ролекс стоял около нее и подавал платок и
стакан воды. Лиза слабо кивнула в знак благодарности и осторожно
отпила, но волнение выдавало себя стуком зубов о стакан.
– Холодно, – Лиза и вправду ощущала какой-то сквозняк. Она
помотала головой, но мурашки и ощущение невыспанности не
пропадало.
– Лиза, послушай, сейчас не время отдыхать. Докуда довела тебя
машина?
Ролекс повел ее к креслу, но Лиза видеть больше не могла эту
черную кожу с искусственным запахом. Она нервно вырвала руку
Ролекса, подошла к дивану и плюхнулась с краю на подлокотник рядом
с панелью управления.
– Ролекс... Это было невероятно, неужели человек может
вспомнить, как мать качала его в двухлетнем возрасте? Когда мама
делала попытку... – Она не могла выговорить слово и немного
сморщилась, – Попытку... избавиться от меня в животе? Как это может
быть?.. Что там?
Последнее относилось к легким сотрясениям купола и
отблескам последних вспышек лазеров.
– Там бой, Лиза. Он почти закончился, но у нас все равно нет
времени. Нужно продолжить работу с машиной.
– Ролекс, господи, дай отдохнуть. Я же всегда помогала тебе,
теперь ты пойми – я еле на ногах стою. Там все равно нечего больше
вспоминать, – Она прилегла на краишек дивана и прикрыла глаза, но
почувствовала несильное, но требовательное прикосновение Ролекса.
– Вставай, Лиза.
В комнату вбежали солдаты во главе с Нильгано. Тот мгновенно
оглядел комнату, расставил солдат по углам, а сам подошел к Ролексу в
вопросом во взгляде.
– Все в порядке, сэр. Лиза пока еще... Лиза, а не Ментор. Она
устала.
И видя, что Макс ждет дополнительной информации, устало
махнул рукой.
– Пока до зачатия.
Тут и Макс повернулся к Лизе, и, несмотря на ее слабые
протесты, вместе с Ролексом довел ее до кресла. Лиза упала в кресло и
жалостливым взглядом посмотрела на Макса с Ролексом, но их взгляд,
ничего, кроме решимости, не выражал. Сочувствие, никакой угрозы, но
– жесткое намерение. Лиза вздохнула и положила руки на зеркальца.
Знакомое ощущение нежных ростков в венах вернулось мгновенно.
Муть. Какая-то муть перед глазами. Словно белое молоко
разлилось поверх глаз и мешает смотреть. Вместе с тем, однако же, -
легкость и невесомость членов тела. Лиза почувствовала себя как
воздушный шарик с гелием, болтающийся под потолком и
поворачивающийся под порывами сквозняка то одним, то другим
расписным боком к свету.
Однако же ясность зрения начинала приходить, а вместе с ней -
звуки. Лиза обнаружила себя стоящей на какой-то лесенке под
потолком палаты, очевидно, родильной. Внизу бродили какие-то люди
в белых халатах, очевидно врачи. Секунда потребовалась, чтобы узнать
в женщине, лежащей в родильном кресле, свою мать, помолодевшую
на пятнадцать лет, без седины еще в волосах. Мать была накрыта
простыней и, очевидно, рожала ребенка.
"Что за фантастика?" – подумала Лиза. "Я же единственный
ребенок в семье".
В следующую секунду Лиза поняла, что никакой лесенки под
ней нет, и она – она! – парит в воздухе. Лизу на этот раз не слишком это
удивило – ей вспомнилось ее летание в Ничто.
Но тут Лиза заметила, что она не одна. Несколько личностей,
пять или шесть, не слишком враждебных, но и не добрых, стояли под
потолком, невидимые обычным зрением, но Лиза хорошо понимала в
силу своего состояния – они ее сторожат. Странно – Лиза мыслила
словно человек, но не ощущала таких мыслей в стражах. В них
теплилась жизнь и твердое желание не упустить Лизу в сторону, но они
для Лизы были похожи скорей на собак или даже деревья – примерно
так по интеллектуальному уровню.
И, как толчок, пришла запоздалая мысль – это же меня рожают!
Но разве я не лежу у мамы в животе? Ведь я же чувствовала, думала,
когда машина водила меня через жизнь в утробе... Но тут же Лиза
отвлеклась – ей было не до того.
В палате врачи засуетились сильнее обычного, из-под простыни
на ногах мамы, куда головой залез один врач, раздались обычные
"Тужьтесь, мамочка, тужьтесь!", и сначала в тишине, а потом с
громогласным ревом в мир на руках врача выплыл ребенок, весь в
какой-то белой смазке и пятнах. Тошнотворный запах разлившейся
крови достиг даже Лизы.
Я родилась, подумала Лиза. Но какое-то нереальное это тело
младенца, словно чужое или взятое напрокат. Я что, украла его? Но нет,
видимо меня просто впихнули в него без воли, пришло вдруг
понимание.
Врач внизу взял ребенка за ноги ("Изверг!"), ощутимо стукнул
по попе незнамо зачем, а другой врач острым скальпелем перерезал
пуповину. Рождение свершилось.
Но Лиза снова почувствовала, что машина тянет ее вглубь.
Палата начала медленно удаляться, и Лиза почувствовала, что ее
втягивает по какой-то узкой трубе вверх, понимая при этом, что на
самом деле тогда ее по этой трубе спускали. Тошнота. На мгновение
мелькнул город, всасывание ускорилось, и следующей картинкой Лизы
была какое-то помещение, толком которое она не смогла разглядеть.
Ворох картинок памяти замелькал перед глазами, словно перед Лизой
пролистывали чужую жизнь, как тетрадь, очень быстро, одну страницу
за другой. Перед глазами разряды молний, вызывающие конвульсивные
дерганья ее несуществующего тела.
– Что со мной делают?.. – пришла мысль, – Я умираю...
Лиза чувствовала сильную тошноту, ее сознание почти угасло.
Боли не было, но чувствовалось сильное отупение мысли и эмоций.
Молнии проскальзывали сквозь Лизино сознание, нанося вред ее
памяти, которой она еще не помнила. Ощущение было отвратительное,
не сравнимое ни с чем на Земле, и при этом Лиза не могла убраться
оттуда.
В глубине сознания мелькнула мысль – убрать руки с зеркалец.
Но сразу же другая – нет... Это надо пройти до конца. И снова -
обработка в стиральной машине, тошнота, молнии, тупость,
головокружение, выжигание того, что Лиза с недавнего времени начала
считать собой.
И в один момент это прекратилось. Лизу выбросило из
круговорота картинок, она на мгновение увидела какую-то камеру с
молниями уже по краям, а потом – четкая картинка.
Лиза стояла в окружении шестерых людей, направивших на нее
странные орудия, похожие на детские пистолеты с раструбом в конце
дула. Из раструбов лились разноцветные молнии, а Лиза...
"Но я не Лиза." Четкая память возвращалась. "Господи, как я
мог так влипнуть, да еще в женское тело. Впрочем... Я сделал в нем не
так мало, будем уважать. Так это была ловушка!"
И в этот момент память, вся память веков свалилась на Ментора,
как тяжелый пятидесятикилограммовый мешок песка на голову. Это
было слишком, слишком много сразу. Он глубоко вздохнул, глаза его
закатились, руки упали с зеркалец, и правитель Леммингов, почти
бездыханный, взмахнув тонкими слабыми руками и гривой волос,
снова выпал из кресла на пол.
Ролекс и Нильгано, следившие с дивана за процессом, вскочили
и подбежали к Ментору. Они встали на колени около него, и Ролекс
плеснул Ментору на лицо из стакана водой.
Тот медленно очнулся. И мутный все еще взгляд, которым он
оглядел окружение, был уже не тот. В нем, даже в полуотключенном
состоянии, светился разум, понимание и мудрость. Взгляд старый, но...
молодой! Через пару секунд, кроме усталости и боли, в нем загорелся
огонек энтузиазма – вечного спутника Ментора.
– Лиза?.. – Осторожно спросил Ролекс, вглядываясь в глаза.
– Ментор?.. – с надеждой спросил Нильгано, глубоко дыша от
волнения.
Ментор с трудом, но самостоятельно встал и властным жестом
отстранил от себя Макса и Ролекса.
– Макс, коммандер на месте? Сюда его.
– Да, сэр! – Нильгано оторопел от такого тона разговора.
Слышать это от... Лизы было более чем странно. Но выполнил!
Коммандер пришел через полминуты, запыхавшсь от быстрой
ходьбы и радости. Он подошел к Лизе, и та обняла его.
– Ну что, старый ковбой, ты еще с нами? Сколько не виделись?
Семнадцать лет?
Седой крепкий старик и девочка в крепких мужских объятиях,
со слезами на глазах, стояли посреди зала, под куполом, и казалось, что
сила жизни била прямо вверх, на вселенную с ее миллиардами звезд. И
все вокруг знали, что все будет в порядке, пока жив союз отчаянных и
непреклонных сердец, железной воли и добрых намерений тех, кто
движет саму Жизнь вперед.
15.
Алигаме. Пятая планета звезды, она была некогда
туристической зоной – прекрасное зеленое небо и немного
отличающаяся по оттенку трава, деревья в аккуратных рощицах и
мягкий климат, позволяющий людской и лексготтовской расам
понежиться без забот в лучах старого доброго Магнезиса. Кстати,
именно ее виды наблюдал Ролекс в старом рекламном журнале, живя в
подсобке на земной базе Скунсов. Свежий морской воздух
зарубцовывал раны тела и успокаивал нервы, даря надежду на будущее
и внося уверенность в разгоряченные умы.
В последние шестьдесят лет, однако, воздух был уже не так чист
– желтая пыль полигонов висела на горизонте тяжелыми тучами,
напоминая о войне.
В один из таких дней, когда полковник Розенбеккер, полковник
скунсовской пехоты, проходил перед строем, солнце светило ярко и не
предрасполагало к работе, нагревая фуражку до температуры
плавления. Однако полковнику было не до того.
Он наполовину грозно, наполовину удовлетворенно
прохаживался перед строем уже в пятый раз. Его глаза бегали,
перебирая солдатские тела, как клавиши рояля, но взгляду не на чем
было остановиться – солдаты были одинаковыми, как две капли воды.
"Магистр это оценит..." – с чувством безопасности в душе
подумал Розенбеккер, заложив руки за спину, – "Такая честь... Такая
удача. Увидеть великого Магистра – это уже предел мечтаний солдата, а
если еще и поговорить с ним... Впрочем, о чем с ним говорить?"
Полковник посмотрел колючим взглядом куда-то в вышину, и
только на такой приятной ноте собрался приказать распустить строй в
казармы зубрить "Устав Магистрата", как в дальнем конца услышал еле
заметный чих. Соседи провинившегося солдата мгновенно вытолкали
его из строя, как и полагалось по Уставу, и он стоял, одинокий,
озираясь и дрожа, словно от холода.
Розенбеккер молнией навис над ним, став багровым, и рявкнул,
завершив фразу злым шипением, как его и обучали:
– Имя, звание, воинский номер.
– Р-рабиз. Эс-Эм, э-э... – Солдат не успел закончить, как
полковник залепил ему такой удар под дых, что бедняга чуть не упал.
– Молчать!!! В глаза смотреть, отребье!
Солдат побледнел, как смерть, преданно посмотрел полковнику
в глаза и честно попытался встать смирно, но после такого удара ему
это не особо удалось. Полковник рявкнул еще раз.
– Капитан!
Капитан браво и с энтузиазмом выскочил из начала строя и
оттарабанил:
– Капитан Сталевски Эр-Эс, пехота Великого Магистрата,
336557!
– Этого на Ваше усмотрение. Распустить строй.
– Есть!
Под вопли истязаемого солдата полковник удалился в свои
апартаменты, сел за стол, налил себе местного виски, и, не выпив,
уставился в одну точку. "Надо не провалить... Когда Магистр прибыл в
этот сектор Галактики, был Праздник его почитания, а сейчас – моя
планета... Это он тогда схватил Ментора и засунул его в тупое тело в
каком-то пыльном углу галактики... Это – сила! Только бы не
опростоволоситься! Всю жизнь себе не прощу."
Он залпом опрокинул в себя стакан и налил себе еще.
На следующий день войска были построены засветло. По всему
полигону (а надо сказать, полигон и планета были стратегически
важны для Магистрата в операциях атаки и захвата: ближе всего к
Листеру – звезде, где была главная база Леммингов в созвездии
Андромеды, был именно Магнезис) почти до горизонта стояли полки
пехоты такими ровными рядами, что казались нарисованными
гигантским карандашом по линейке серыми тенями. Сбоку стояли
сотни единиц бипланов и другой техники, как снабженной спейсерами,
так и простыми атомными двигателями для переброски пехоты на
соседние звезды.
Демонстрация была внушительной. В восемь утра была
объявлена боевая готовность – на девять намечалось прибытие
Магистра. Солнце освещало косым утранним светом прямоугольники
войск и немногочисленные точки пробегавших между ними
посыльных, более не находя на Алигаме никакого движения. Была
почти полная тишина.
Вместе с тем, по базе бегали плохие слухи о том, что Ментор
бежал и вернулся. И что предвещает визит Магистра – новую войну,
награждение или ссылку на каторжные работы – не знал никто.
Корабль Магистра появился внезапно, виртуозно выйдя из иного
пространства у самой поверхности в сотне метров от ворот базы,
располагавшейся на некотором возвышении над полигоном. Из него,
практически безо всякой охраны и в простом мундире полковника,
даже без регалий, в сопровождении двух человек в черном вышел тот,
кого боялись несколько галактик – и свои, и чужие. Человек постоял
несколько секунд, посмотрев на свои легионы, пошагал к штабу.
Его только заметили. Генералы различных частей, в сумятице
спотыкаясь и толкая друг друга, поспешили наперерез Магистру, чтобы
поблагодарить его за приезд и отметиться. Но не успели – Магистр
вошел в штаб, где сидели высшие чины планеты, а два человека в
черном молча встали у входа и так же молча подняли оружие на
приближающихся генералов. Разумеется, было понятно, что вход
закрыт.
Магистр вышел через двадцать минут. Ни говоря ни слова, он
прошел обратно к кораблю в сопровождении людей в черном, не
подпускавших никого в радиусе десяти метров и вошел в его внезапно
открывшийся люк. Люк закрылся и корабль стартовал, причинив ожоги
нескольким не успевшим отбежать от атомного пламени
желтопогонникам.
Так буднично и без помпы прошел визит Магистра. Генералы
еще целый час не могли поверить, что это всё. Казалось – сейчас он
вернется, прикажет организовать торжественный обед, к которому
повара базы готовились целый день, как был объявлен приезд
Главного. Пригласит к себе генералов и расспросит их о нелегкой, но
верной службе на благо Магистрата... Побродили, поворчали, и один за
одним стали распускать построения. Настроение было ни к черту.
Начали ползти слухи о разговоре Магистра с начальниками
секторов, но расшириться они не успели. Через два часа в кратчайшие
сроки была подготовлена секретная даже для самой планеты операция.
16.
На базе был собран большой сбор – для укрепления боевого
духа и последних новостей.
Зал, стилизованный под старину, с балконами и светильниками,
выполненными под люстры, вмещал в себя только две тысячи человек.
Судя по техникам, однако, чуть ли не висящим на этих самых люстрах,
все пять тысяч базы были здесь. Народ – кто в белых халатах
лаборантов, кто в серых комбинезонах техников, кто в офицерских
мундирах, – толпился и ожидал выхода Ментора.
Наконец сцена осветилась, и на сцену вышла Лиза. Шум
мгновенно прекратился, но оваций не произошло, только несколько
хлопков, в замешательстве утихших через несколько секунд.
Лиза предвидела это. Она подняла руку в приветствии.
– Дорогие товарищи по сопротивлению!
Она умолкла на секунду, а потом продолжила совсем другим
тоном.
– Напряжения, которое я чувствую в зале, запросто хватит для
защиты станции на год вперед. – Она улыбнулась и расслабилась, -
Ладно.
– Вы видите перед собой тело девочки, с несерьезными
веснушками, летним платьицем и всем остальным, к чему в нашем
обществе принято относиться как к легкомысленному или не
внушающему доверия.
Но моя память вернулась ко мне, я сам вернулся, и, чувствую,
мне придется доказывать вам, что перед вами человек, что когда-то вел
вас в бой.
Хочу сразу оговориться. Семнадцать лет я прожил на Земле,
этой ничего не значащей точке в просторах Вселенной. Но она стала
мне крышей над головой, ее воздух и города кормили мою плоть и
давали успокоение, люди помогали понять мир, а Солнце давало тепло
– она была моим домом. Дом, где родилось мое предыдущее тело,
которое вы все так хорошо знали, – тело рослого мужчины с черными
волосами, был неподалеку от Антареса, в той же галактике, что и
Земля. Но что мне считать домом? Что бы вы делали на моем месте?
В зале стояла гробовая тишина.
– И еще более интересный вопрос – что мне считать своим
телом? Я думал – или думала – над этим со вчерашнего дня. Того тела
больше нет, как нет и сотен предыдущих тел. И я решила довериться
моей интуиции, так как логика никакого выхода не подсказывала. И что
бы вы думали?
– Я заметила, что продолжаю говорить о себе в женском роде. Я
комфортно чувствую себя в этом теле. Мне кажется, что это я – та, что
вела сражение против Скунсов в течении пятидесяти лет. Мне хочется
уложить мои волосы в прическу. У меня есть чисто женские
потребности, которые кажутся мне нормальными! Понимаете?
Я женщина! Да, у меня остались те же цели, знания, те же силы
и намерения, что и в прошлом теле. И они крепнут! Но я женщина! И
поэтому...
Лиза сделала глубокий вздох и мысленно зажмурила глаза – что
последует за ее словами?
– Поэтому меня зовут не Ментор. Зовите меня Лиза. Елизавета
Петровна Лютикова. Мне было бы обидно, если бы... мой вклад в
общее дело приписали моему прежнему телу, а не мне.
Несколько мгновений зал молчал, а потом без слов встал и начал
аплодировать – сначала механически, а потом все с большим и
большим энтузиазмом – пока из неритмичного шума не стал
ритмичным и настолько интенсивным, что, потом рассказывали, на
одной из стен на штукатурке появилась трещина. Лиза смотрела
вперед, на соратников, и видела радость, согласие и понимание.
Несколько минут Лиза не могла усадить зал. Наконец, когда
люди были готовы продолжать, она продолжила:
– Но и просто Лизой я не осталась. Опыт веков и знания
придают личности очень многое. Друзья на Земле сказали бы мне, что
это не я. Я и не чувствую себя тем, кем я была – наивной школьницей,
чьи мысли о будущем ограничены страхами, найдет ли она себе работу
через пять лет. Я – тот Ментор, которого вы знали. И спасибо за то, что
вы меня дождались. Приключение – не хочу называть это работой -
продолжается!
Лиза сделала легкий поклон и отошла от трибуны, снова слыша
вслед апплодисменты, и пошла в командный центр, но заметила по
пути коммандера Амина и Нильгано, которые смотрели на нее немного
странными глазами.
– Господа хорошие! – Лиза улыбнулась им и театрально
помахала рукой перед их глазами, – Это я! Пошли со мной, мне надо
услышать основные новости за последние семнадцать лет, а потом
сделать хоро-ошую координацию. Не грустите!
"Я к этому привыкну. Я к этому привыкну", – твердили себе
Макс и коммандер, идя по коридору вслед за Лизой и наблюдая ее
грязные девчоночьи пятки в потертых красных сандалиях на босу ногу.
Но тут Лиза обернулась и посерьезнела.
– Да. Нам срочно нужно допросить того человека.
17.
Из командного центра попросили удалиться лишних людей,
остались Лиза с Максом и коммандером, а также пара человек личной
охраны коммандера. Солдаты ввели языка, маленького беспокойного
человечка в висящей на нем скунсовской форме не по размеру,
испуганного и озирающегося по сторонам. Нильгано рассказал, что тот
почти не пытался спрятаться, а крутился у взломанного инверсионного
дока номер четырнадцать как собака у миски. Видно, парня впустили и
забыли забрать.
Коммандер приказал поставить пленика перед ним.
– Перед Вами совет Леммингов и коммандер Амин. Вам нужно
ответить на несколько вопросов. Во-первых – кто Вы и что Вы здсь
делаете.
– Я не буду говорить, – Скунс придал себе важный вид, что
выглядело комично при данных обстоятельствах и его запуганном
виде, – я еше не потерял честь Скунса, самого великого и совершенного
существа на всех планетах мира! И я не потеряю ее, даже если вы
будете пытать меня каленым железом! Да здравствует великий
Магистр!
Нильгано улыбнулся.
– Нет, каленым железом мы тебя пытать не будем, шпион. Но у
нас есть хорошая машинка для превращения Скунсов в Леммингов.
Вот станешь Леммингом, – Нильгано уговаривал его как ребенка, – и
сам нам все по-доброму и расскажешь. А Лемминг – это навсегда. Если
же ты сейчас нам все расскажешь... Тогда, может быть...
– Что тогда? – вдруг живо заинтересовался Скунс.
– Ну, может быть, мы не станем говорить об этом Магистру?
Это было всё.
– Я все расскажу, но только потому, что вы меня заставили, – с
прежним честным видом провозгласил Скунс.
– А я уж думал, нет больше разумной жизни в этой Вселенной, -
вздохнул Макс, – Ну, говори. Сядь на кресло.
Шпион сел на предоставленное ему кресло и
разоткровенничался.
– Меня зовут Пипин, Эр Эс. Магистр отметил мою искреннюю
преданность Скунсам и высокую дисциплину и отправил меня сюда.
– И бросил тебя здесь, – не смог не ввернуть Нильгано, но Скунс
не отреагировал.
– Попал на базу под прикрытием атаки истребителей, и вы меня
не заметили. Внедрился через грузовой шлюз.
– Мне нужно было передать по секретной частоте программу с
одного прибора, странного такого, – он передал солдату рядом с ним
голографическую карточку с изображением меморизатора, которая
попала потом в руки к Нильгано.
– Я внедрил вирус в сеть базы, выяснил местонахождение
прибора, вошел в него, когда тот с кем-то работал, выполнил трансфер
программы и отправил ее вышестоящему начальству, чем моя миссия и
была завершена.
Нильгано взвился в воздух.
– Ты сделал это?!
– Да, разумеется, Магистр многократно отмечал мою
профессиональную пригодность, и...
Лиза, коммандер Амин и Нильгано переглянулись. Дело было
плохо.
18.
Кто первый назвал Экваторианцев Экваторианцами – уже никто
не помнит. Возможно, в других частях Вселенной они называются по-
другому. Но мы, Земляне, называем их так.
Когда посмотришь на захватывающее своей бархатной чернотой
и россыпями звезд небо с точки, близкой к земному экватору, то
посреди почти незнакомых европейцу созвездий можно увидеть два
небольших расплывчатых пятнышка. Это – Магеллановы облака.
Человек, исследовавший маленькую, но казавшуюся такой большой в
те смутные времена Землю, человек, сопровождавший великого
мореплавателя, увидел не Землю – он нашел Галактику.
Потерянная цивилизация... Она давно стала легендой для всех
рас обозримой Вселенной, потому что потонула в невероятной силы
смерче водородного взрыва, что пятьдесят миллионов лет назад смел
на своем пути десятки тысяч звездных систем левого Магелланова
облака.
Не оставив и следа. Не это ли напоминание о бренности всего в
нашем подлунном мире? Лишь легенды, ветвясь и передаваясь из уст в
уста, из темных суеверий переходя в электронные тома
приключенческих романов, пережили тех, кто в столь древнее время
правил Галактиками.
К легендам прислушивались. Они несли темную и неясную,
таившуюся между строк мысль – к этой вселенской катастрофе,
уничтожившей за несколько мгновений всю цивилизацию
Экваторианцев, сотни миллиардов живых и надеющихся на лучшее
существ, не была причастна взорвавшаяся невовремя шальная
сверхновая. Это было убийство. Это было оружие.
Оружие.
Это слово произносили тысячами лет миллионы существ. Одни
– со страхом и неприятием. Другие – с напускным безразличием,
граничащим с безрассудством. Третьи – с вожделением и узким
взглядом прищуренных глаз в будущее.
Оружие, способное на все. Способное бездумно и насмешливо
разрушить Галактику и покончить со всеми проблемами, таящимися в
ней. Оружие, одним нажатием на кнопку отнимающее жизнь
миллиардов. Оружие, способное под угрозой страшной смерти
подчинить себе все и вся, устранить соперника и сделать владельца
властелином Вселенной.
Это оружие было очень нужно тем, кого называли именем
маленького зверька, способного струей вонючего донельзя газа
испортить жизнь остальным. И только что они получили ключ.
Изобретателем меморизатора – прибора, позволяющего
вспомнить свое прошлое, был Ментор. Талантливый физик и
организатор, он был истинным Леммингом, но вместе с тем и одним из
последнего миллиона оставшихся в живых альгенов – старейшей
гуманоидной расы в данном секторе Вселенной.
Раса была известна тем, что ее представители без малейшей
печали покидали свои морщинистые, истощенные старостью тела и
брали себе новые и молодые. Не под влиянием матушки-природы, а по
собственному самоопределению, ибо хорошо знали – никто не умер.
Творец лишь выбросил стершееся от времени, с секущимися
волосками перо, не удостоив его и взгляда, потому как впереди его
ждала, трепеща от нетерпения, новая, полная приключений и
вдохновения повесть. Новое перо было лишь инструментом, от
которого требовались твердость и надежность.
Соответственно, и память о жизни в прошлом теле оставалась
всегда при них. Странная мутация постоянно сокращала число
альгенов, и те миллионы, которые еще жили на просторах галактик,
были живой памятью Вселенной.
Одним из первых Ментор, революционер до мозга костей,
увидел некоторые взаимосвязи в происходящем вокруг
пространственно-временном континууме, чему несказанно помогло,
что он, будучи альгеном, помнил не десятки, а тысячи лет. Он провел
параллели, экстраполировал происходящее на сотню лет вперед, и...
И увидел, что следующей тысячи лет, которая казалась такой
естественной для обывателей Вселенной, может и не быть. Количество
Леммингов, превращающихся в Скунсов, исчислялось в
геометрической прогрессии, и через сотню лет оно бы достигло точки
невозврата. Увидеть Вселенную в качестве одного большого зоопарка
Ментору не хотелось.
Исследования в то время сосредоточились на том, как развить
память человеческую. Ментор скитался по галактикам, приходилось
ему быть и дервишем пустынь, и управляющим далеких диких планет,
и мореходом на хлипких судах развивающихся рас... Кем только не
приходилось! Ментор работал с людьми, проводил опыты, и
лабораторией его была не башня слоновой кости, а весь окружающий,
падающий и взлетающий, радующийся и горюющий, любящий и
ненавидящий мир.
Основным положением его теории было то, что, если человек
будет помнить все, его деградация, длящаяся миллионы лет,
прекратится, и жизнь придет в нормальное русло. Для этой цели и был
изобретен меморизатор.
Но предпосылки оказались неверными. По прошествии
нескольких лет Ментор увидел, что вспоминание не делало человека
более способным и не останавливало его саморазрушение.
Меморизуемый человек мог желать убить человека, собрата своего,
чтобы завладеть его деньгами или женщинами, но после процедуры
меморизации его желание просто подкреплялось новыми способами
это сделать, взятыми им из позабытого прошлого.
Намерения оставались враждебными. Коэффициент интеллекта
не менялся.
Борьба должна была вестись совершенно не с тем, с чем
боролись до сих пор. Но с чем?
19.
База была поднята на ноги и на голову одновременно. Выходные
отменены. Сон – шесть часов. Потому что было лишь два дня.
Скунсы перехватили программу меморизатора. Что это значило
– было понятно даже младенцу. Это значило, что через пару дней, когда
они построят меморизатор, оружие Экваторианцев будет
воспроизведено в памяти, сооружено и применено. Вот и все, что это
значило. Это значило конец мира. Апокалипсис. Судный день.
Лиза, переодевшаяся к тому времени в серый непарадный
костюм офицера, шла в другую часть базы по тридцатиметровому
надземному стеклянному переходу к тому, кого ей охарактеризовали
как "забавного, немного сумасшедшего старика". На той стороне, в
нескольких метрах от стекла, едва видимо, как мыльный пузырь,
переливалось силовое поле, окружавшее станцию.
Поле защитит от осколков и ракет, подумала Лиза. Но защитит
ли оно от человека, собирающегося совершить зло против другого
живого существа? Нет... Поле не сможет. Есть в мире лишь одна
защита от враждебного намерения и безразличия – это другой человек,
человек с любовью в сердце и ясной логикой в уме.
На металлической, под старину двери профессора висела
табличка "Входите!". Лиза постучалась и тихонько приотворила дверь.
– Профессор? Это Лиза, которая... которая Ментор.
– А-а! Входите, барышня!
Барнс оказался и правда немолод. На его испещренной
старческими коричневыми пятнами голове совсем не было волос, но
улыбка вполлица снимала с него лет тридцать. Он встал из-за стола, на
котором сидел за небольшим мерцающим мониторчиком, и радушно
распахнул руки:
– Добро пожаловать в жилище старого отшельника, дорогая!
Лиза тоже улыбнулась и козырнула ему.
– Вы здесь не очень давно, сэр? При моем прежнем присутствии
на базе Вас еще не было на посту.
– Как Вы правы, как Вы правы, многоуважаемая Лиза! Восьмой
год я сменяю на посту социолога моего предшественника. А почему,
позвольте спросить? А потому что, многоуважаемая, не каждый в силах
помочь пяти тысячам персонала в одиночку. Но что это я? Садитесь,
дорогая.
Лиза присела на такой же старый, как и сам профессор, стул,
покрытый тряпочкой с неясным желто-зеленым узором. Она
чувствовала себя легко и по-домашнему в берлоге этого добродушного
неуклюжего медведя.
– Я насчет проведения тестов. Вы знаете, о каких тестах идет
речь, сэр?
– Как не знать, барышня! Сорок лет преподавания в Гарвардском
колледже рассказали мне все о тестах, многоуважаемая! Сорок лет
обучения у своих же учеников рассказали мне очень многое. Вы
представить себе не можете, дорогая, насколько многому наставнику
нужно научиться у своего ученика. Учителя приходят работать в
школы – хорошо ли они подготовлены для такого чарующего действа,
как отправление новой личности в мир, где каждый норовит урвать
кусок пожирнее? Вот такие дела, барышня. А как с этим у вас, в Союзе,
я имею в виду, в России?
Лиза вспомнила вечное ворчанье класса на любого
преподавателя любого предмета, и расхохоталась, забыв, зачем пришла.
Барнс, довольный, откинулся на спинку вертушки.
– Вот так-то, барышня! Где основы? Где основы, я вас
спрашиваю? Где? Нет никаких основ!
Возбудившись, он заходил по маленькой комнатке от двери к
платяному шкафу.
– Вот заканчивает студент колледж, и спросите его, что он
помнит из... истории, к примеру? Да, спросите! Он вам скажет – была
битва при Ватерлоо! О, это он знает – еще бы! Был такой вопрос в
билете – когда была битва при Ватерлоо! Он точно помнит, когда она
была – в... О боже! Забыл!
Профессор так живо играл речь свою и студента, что Лиза не
могла удержаться от улыбки.
– А теперь спросите – почему? Да, почему? Почему он забыл,
что это был 1815-й? Это же было в его билете! А я вам скажу,
барышня! Я вам скажу!
Профессор застыл на мгновение и вдруг резко поднял свой
корявый указательный палец перед носом.
– А зачем ему это знать? Да! Зачем? Понимаете, дорогая? Где
основы?
– Профессор, за Вами словно гонится тот самый студент,
который не знает про Ватерлоо! – Заливаясь, проговорила Лиза сквозь
смех.
– Да, действительно! Как вы правы, милая, как вы правы! Но к
чему я веду: кто сказал ему, зачем нужна история? Да, вопрос именно
такой – зачем? Зачем ему запоминать эти глупые даты и воевавшие
стороны, если студенту доподлинно известно – никогда в жизни более
ему не придется сдавать такой экзамен. Вот вы, дорогая, – вам кто-
нибудь говорил в школе, зачем нужна история?
Лиза покрутила в памяти школьные годы счастливые, и то, что
она нашла, это что "надо быть образованным", о чем и сказала Барнсу.
– Точно, милая! Так они и говорят! Знаете, кто так говорит? Те,
кто не знает, зачем нужна история! Именно так, родная! Вот если бы
вы спросили у человека, зачем ему еда, а он бы ответил, что для того,
чтобы положить ее в холодильник, вы бы что подумали? Вот так-то,
барышня! Все это большие оправдания, просто оправдания.
Барнс вдруг выпучил глаза и, воровато оглянувшись по
сторонам, сделал очень загадочное лицо.
– Барышня... – Он поманил ее пальцем, – Я хочу вам открыть
секрет, который тщательно скрывался серыми кардиналами этой
Вселенной... Это цель такого предмета, как история... Подойдите, я
скажу вам на ушко...
Лиза не смогла отказаться от такой игры и крадучись подошла.
– Милая, вы не представляете... – Барнс снизил голос до шепота.
– Цель существования Истории и смысл ее знания состоит в том,
чтобы знать, какие деяния были сделаны правильно, чтобы повторить
их, и какие ошибки были сделаны живыми существами, чтобы их не
повторять...
Барнс вдруг сделался серьезным.
– Барышня не думает, что старый маразматик сошел с ума? Я
говорю это, потому что в Вашей работе это знание ох как потребуется...
– Профессор, – в тон ему сказала Лиза, – то, что вы говорите, я
прошла на своей шкуре много раз. Повеселили вы меня, однако,
изрядно! Но теперь кое-что придется изучить и нам вместе. Нам нужны
четыре человека. Двое из них – это я и Макс Нильгано, его я
протестировала еще в бытие Ментором. Нужны еще двое. И времени
нет на поиски в других галактиках. Нужны двое с базы.
Профессор покачал головой.
– Мистер Нильгано? Но он же лексготт!
– А экваторианцы, профессор, это и не раса. Это бывшее место
жительства.
– Ну что ж. Надеюсь, твой тест верен, Лиза, – сказал Барнс,
садясь обратно за компьютер, – Ты хоть представляешь, сколько
времени потребует тестирование?
– Представляю. Но нам нужны еще двое – и эти двое должны
быть с этой базы. На базе пять тысяч человек. Значит, нужно сделать
пять тысяч тестов в течение суток.
Профессор секунду подумал.
– Кто будет делать?
Лиза улыбнулась в пространство.
– Есть тут один смышленый паренек.
20.
Смышленым пареньком, само собой, оказался Ролекс.
Тест был своеобразным – работать на меморизаторе мог любой
человек, но Лизе нужен был экваторианский период. Нужны были
люди, что помнили экваторианский период. Но чтобы помнить
экваторианский период, нужно было жить в Магеллановых Облаках в
экваторианский период. А учитывая то, как бесшабашно-веселые
существа в поисках развлечений любили носиться по галактикам этой
разнообразнейшей Вселенной, когда бремя деградации было еще не
так сильно... Вероятность того, что среди пяти тысяч человек отыщется
тот, кто был там около пятидесяти-шестидесяти миллионов лет назад,
была не слишком велика.
Лиза в спешке вызвала по рации Ролекса, без лишних слов
посадила его перед меморизатором и организовала дело так, чтобы к
прибору постояно стояла небольшая очередь освободившихся на пять
минут людей. Ролекс должен был посадить человека на меморизатор и
произвести несложную операцию с клавиатурой, после чего
меморизатор показывал, где был этот человек пятьдесят миллионов лет
назад. Человек вставал, садился новый человек, и все повторялось.
Оставив Ролекса, Лиза пошла в другой зал. Там, под
пристальным вниманием самого коммандера, с перепутанными
кабелями и под искрами электросварки стояли три короба строящихся
меморизаторов. Пошла проверка настроек, калибровка, доводка, и
Лиза, как создатель, залезла в самое чрево этой мешанины и,
добровольно нырнув в тихий омут микросхем, утонула в нудной работе
по выискиванию мелочей, которые могли помешать делу.
И наконец, в середине прошедших суток Леммингам
улыбнулась судьба – невозможное свершилось. Даже ранее
намеченного крайнего времени нашлись двое людей, которые
подходили по всем параметрам. И один из них – о радость для Лизы! -
был сам Ролекс, который, не будь дураком, первым протестировал
самого себя.
Вторым был механик поста энергоживучести базы Ник Сканки,
высокий детина, похожий на Маленького Джона. Он улыбался своей
белозубой улыбкой и выглядел очень добрым, но Лиза не хотела бы,
чтоб он своей лапищей похлопал ее по плечу!
Последняя половина вторых суток ушла на то, чтобы
потренироваться. В обширном светлом зале с четырьмя стоящими
недалеко друг от друга меморизаторами поставили еще одну
интересную штуковину.
Центральное место, перед пультом оператора, похожим на
клавишную установку рок-музыканта, занимал экран размером
примерно два на два метра, разделенный на четыре квадрата. Три
квадрата светились неярким светом, а на них мелькали картинки,
словно кто-то очень быстро переключал каналы телевизора. С частотой
от одной картинки в минуту до нескольких десятков мелькали какие-то
виды, темнота, снова какие-то планеты, солнца, иногда люди.
Оператор настраивал меморизаторы. Последний, левый нижний
квадрат, принадлежал Лизе. Он был пуст – Лиза бегала то к Ролексу, то
к Сканки, то к оператору, и, яростно и богато жестикулируя,
координировала действия. Наконец, Лиза была удовлетворена. Она
собрала последний брифинг для оператора, Макса, Ролекса и Ника в
своем любимом зале с орнаментом под прозрачным куполом .
– Перед тем, как мы начнем, мне нужно прояснить с вами
несколько моментов, связанных с меморизаторами, раз уж даже на
изучение самого основного времени нет, – Начала она, расслабленно
развалившись на диване, когда все трое расположились вокруг нее на
креслах.
– Во-первых – картины, которые вы вспоминали – это не
воображение. Система памяти человеческой такова, что когда человек
видит происходящее вокруг, память автоматически создает точнейшую
копию этого. Не будем углубляться в то, в каком месте. Точнейшая
копия, грубо говоря, является маленькой вселенной того мига, в
который это было сохранено – причем, согласно каким-то механизмам,
которые мне пока неизвестны, сохраняется и большая часть окружения.
Это чудо, но это так. По моим последним исследованиям, память
человека хранит в себе точнейшую копию окружения как минимум на
растоянии нескольких тысяч километров во все стороны от существа.
Раскрытые рты ребят были точной копией раскрытого в
беспрецедентном изумлении рта Ментора, когда он узнал об этом.
Лиза, однако, продолжала.
– Поэтому, когда вы появитесь в своей памяти, вам будет видимо
обычное пространство, которое вы видите в общей для всех вселенной,
но осознавайте, что вокруг есть еще то, чего вы не видите – и куда вы
можете попасть.
Она сделала паузу.
– Во-вторых, оператор, которого я уже проинструктировала, -
Лиза показала рукой на Магараджу, имевшего такое необъяснимое
прозвище уже неизвестно откуда, – оператор может перенести сознание
одного человека в память другого человека, так как меморизаторы
объединены в сеть. Это создает эффект присутствия, поскольку
необходима скорость и слаженная работа всех четырех сразу.
Магараджа, сложив руки ладошка к ладошке, слегка поклонился
остальным. Наверное, из-за этого его прозвали Магараджей, подумал
Ролекс. Однажды он видел его сидящим в позе лотоса в стеклянном
переходе между частями базы, когда тот думал, что его никто не видит.
Магараджа неподвижно созерцал звезды и что-то шептал себе под нос.
– В-третьих, – вернула Лиза Ролекса к реальности, – меморизатор
имеет одну важную функцию. Он может уничтожить память. После
этого к ней нельзя будет вернуться, причем нельзя вернуться будет
никому вообще.
Эта функция всегда вызывала у меня устойчивое отвращение -
не в моих принципах забирать у человека то, благодаря чему он может
обрести знание и свободу. Память будет утеряна безвозвратно. И, хотя
в данный момент этим можно воспользоваться ради простого
выживания, я заранее прошу прощения за это действие. Я не знаю, как
работает этот механизм, но он есть.
Лиза вздохнула.
– И в-четвертых – Скунсы засекут нас рано или поздно. Их
меморизаторы настроятся на нашу волну, и они появятся в вашей
памяти словно наяву. Поэтому будьте готовы. А теперь – за дело.
Ребята вошли в зал с меморизаторами, и под взглядом техников,
полных надежды и доверия, сели за приборы. Магараджа, вздохнув,
махнул рукой, и, сказав "Поехали!" и зажмурив глаза, нажал на кнопку
старта. Приключение началось.
Приключение первое
21.
– Я где-то на планете... Здесь, кажется, только скалы, атмосферы,
судя по свечению звезд, нет. Не то.
Ролекс описывал оператору то, что Магараджа и так видел перед
собой на экране.
– Поехали дальше, еще десяток тысяч назад.
– ОК! – Магараджа занимался тем, что продвигал всех четырех
по десятку тысяч лет назад, ожидая, когда же появится цивилизация.
На экране Лизы уже два миллиона лет висел космос без каких-либо
признаков не то, чтобы цивилизации, а и планет поблизости.
– Стоп! – это Нильгано, – Я на планете. Он увидел вокруг себя
комнату с шестью стенами, без дверей и окон, похожую на мрачный
склеп. Призрачное неяркое освещение исходило от самих стен.
– Внимание, ставлю на нормальный ход.
Магараджа включил сканирование, и лицо Нильгано за
аппаратом перекосила гримаса боли – в его воспоминании прямо через
него, частотой один в несколько секунд, проходили разряды
электричества, похожие на молнии. Сканирование было мгновенно
выключено.
– Господи, – устало протер рукой лоб Нильгано.
– Не хотел бы я снова оказаться в этом прошлом... Поехали
дальше. Это – точно не библиотека. Вот разве что, – он цинично
усмехнулся, – цивилизация.
Магараджа снова поставил на сканирование по десяти тысячам.
Ребята сидели уже полчаса и искали малейшую зацепку – место, где,
предположительно, может быть место с имеющимися знаниями об
оружии. По их предположениям это могли быть арсенал, библиотека,
Ролекс предположил еще образовательные учреждения, но эту версию
отвергли все остальные. Если бы так, Экваторианцы убили бы себя
гораздо раньше.
Сканки тоже пока не отличился. Он в это время сидел на каком-
то черном угловатом метеорите, стремящемся сквозь пространство, в
течение трех сотен тысяч лет, и не мог внятно объяснить, что он там
делает, за исключением того, что "там для него святыня". Ролекс
предположил, что это "осколок взорвавшейся родной планеты", но
смысла в поиске причин не было, и тема затухла. Были гораздо более
важные дела.
– Есть! Есть! – Это Лиза.
И правда! Память Лизы отобразила теперь приятную планету с
футуристическим городом вдали. Очень интересно встретить в
миллионах лет назад что-то, что, как предполагалось фантастами, будет
построено в будущем. Вот уж точно – вся эволюция с ног на голову
встала.
Лиза вспомнила слова одного фантаста в предисловии к книге
другого фантаста, которую она читала в своем овраге пару лет назад.
Тот говорил, что многие заметили, как пророческие изобретения
деятелей пера прошлого уже нашли воплощение в нашей бытовой
жизни и технике. Одни из самых ярких примеров – подводная лодка
Марка Твена, геликоптеры Да Винчи, Правила робототехники
Хайнлайна, даже само понятие робота появилось в книге о новом
видении развития человечества.
Но, говорил фантаст, есть и другая сторона медали, которую
мало кто знает. Мы живем в англо-американском мире, где
протестантские и католическая религии говорят вводят в умы
человеческие идею о сотворении мира Богом, с нуля, и последующем
его развитии на Земле.
Биологи вносят свою лепту в это, говоря о теориях
происхождения человека из океана аммиака, где в результате
спонтанного самовозгорания возникла простейшая жизнь, неведомыми
путями дошедшая в своем героическом развитии до человеческого
существа.
На втором плане, почти позабытая, теплится искрой старая
истина о том, что человек живет не один раз, что он может подняться к
божественным высотам и выйти за пределы порочного круга рождения
и смерти.
А потому, говорил он далее, есть более логичное и естественное
объяснение гениального "предвидения" мастеров слова – то, что
выдается за то, что будет, давно уже произошло. То, что будет
изобретено по их романам, было изобретено и впоследствии кануло в
Лету уже давным-давно.
Те новые идеи, которые высказаны – это давно уже затертые до
дыр и затасканные по галактикам мысли далеких предков землян. А те
описания прелестей науки и техники, следующих за взлетом
человеческой мысли на рубеже 21-го века – всего лишь бледные,
безыскусные и смешные в своей наивности отголоски того, что было
на самом деле.
Город стоял среди пустыни, вокруг вихрями взвивались торнадо
коричневой пыли. При ближайшем рассмотрении, однако, оказалось,
что под ногами не песок, а монолит коричневой породы, из которой
время выщербило пылинки и отправило в скитание по мятущемуся
ветру.
Над головой висела одна огромная зеленая планета с
облачностью по экватору, такая, что занимала четверть неба.
– Оператор, предлагаю остановиться и просканировать здесь, где
будет поближе к городу. Если мы за полчаса нашли только одно
напоминание о жизни, то когда будет следующее – один Бог ведает.
– ОК! – Магараджа был краток.
Сканирование пошло со скоростью, раз в десять большей
обычного воспоминания. Внимание Лизы двигалось сначала к городу,
однако, не дойдя до него, поменяло направление на обратное, потом на
секунду наступила темнота, а потом Лиза снова оказалась в открытом
космосе над планетой, которая оказалась близнецом той, что висела
рядом с ней и наблюдалась в предыдущих кадрах на небе. Оператор
остановил сканирование.
– Думаю, вернемся к прежнему.
Перед Лизой снова очутился город, только несколько поближе.
Она рассмотрела его получше – оказалось, он состоял из очень высоких
и узких зданий серого цвета, явно искусственного происхождения.
Перед городом виднелся неширокий каньон.
– Давай, Магараджа. Сначала "выйду" я одна, а потом, если
условия окажутся подходящими, и ребята.
Картинка перед Лизой из картинки, подобной экрану в кинозале,
мгновенно обрела объем, воздух похолодел, и Лиза оказалась стоящей
на коричневом поле. Волосы ее мгновенно разметал ветер. Она
заметила, что стоит в собственном теле, и немного поежилась – было
холодновато.
Интересно, кем я была здесь? – подумала она. Или я просто
шлялась беспризорницей, не взяв себе тела?
Но, оглянувшись, улыбнулась. Наполовину вылезши из
трещины в камне, тараща на город два удивленных глаза, в полуметре
сзади сидела маленькая мышка, серая с черными пятнами, почти как
земная. Только ушки у нее были подлиннее.
– Ну что – давайте сюда. Веселее вместе.
Тут же по мановению волшебной палочки Магараджи перед
Лизой появились Сканки, Нильгано и Ролекс.
– Да тут прохладно! – воскликнул Ролекс, подпрыгнув на месте, -
Пробежимся? Кто первый до города?
И четверка, спасаясь от холода и скуки, побежала к городу.
22.
И в этот момент прогремел взрыв! Он ударной волной шибанул
по перепонкам, немного тряхнул казавшееся нерушимым каменное
поле и заставил тела ребят автоматически броситься на землю.
Через секунду стало понятно – взрыв прогремел в городе. Где-то
в его середине медленно и величаво в воздух поднималось облако
темной гари.
Опасности на первый взгляд не было, но в головах висел вопрос
– это Скунсы? А если это они – то почему так быстро? Ребята
осторожно поднялись, отряхнулись, и без лишних слов,
скучковавшись, осторожно пошли вперед, туда, где виднелся
небольшой домик.
Город оказался не городом, а базой, добывающей какой-то
серебристо-зеленый металл, что стало ясно, когда по пути была
найдена одна вагонетка с ним, затем еще и еще одна. Выглядело так,
словно они ждали разгрузки. Опознать металл так и не удалось никому
из присутствующих.
При входе в город, где вглубь построек вела широкая
металлическая дорога с проведенными вдоль нее металлическими
углублениями, ребята отшатнулись в сторону и прижались к
маленькому зданию без окон и дверей – за рядом желтых столбов
диаметром около полуметра, уходивших ввысь на почти
неопределимую высоту, Ролекс увидел очертания прятавшихся
человеческих тел.
Простояв, застывши в напряжении, около полуминуты, и не
заметив более никакого движения, Макс Нильгано осторожно
шевельнулся, смахнув каплю пота со лба, и выглянул из-за острого угла
здания.
Тела действительно были, но, отметил он тут же, прятавшимися
они не показались. Скорее мертвыми. Макс вышел и подошел к одному
из столбов, которые, как оказалось, огораживали весь комплекс, или,
как минимум, видимую часть окружности, наподобие частокола.
Лежащими, разбросанными по земле там и тут, оказалось
несколько человек, или, точнее, гуманоидов. Ролекс наклонился к
одному и проверил пульс, глаза, сердце.
– Глухо, – сказал он, – никаких следов жизни, нет разложения,
нет намеков на насильственную смерть.
– Ролекс, дорогой, – Лиза подошла сзади и положила руку ему на
плечо, – Не забывай, где мы – в моей памяти.
Разложения нет, потому что время пошло здесь десять минут
назад, это же одна из картинок. А насчет смерти – они не умерли,
точнее... Умерли уже миллионы лет назад в неизвестных нам
обстоятельствах. Это же – копии тел того времени. Они и не были
живыми. Мысль человеческая и ее производные – приборы и машины,
и человеческая память в том числе – могут легко сделать копию
материальной вещи. Но ни один волшебник в мире никогда не сможет
скопировать Жизнь, живое существо. Так вот какими они были,
экваторианцы!
Последняя сентенция относилась к шести телам, лежащим на
коричневой земле рядом с дорогой, по краям заметенной таким же
коричневым песком.
Тела экваторианцев только отдаленно имели отношение к
гуманоидным. Тело ростом метр тридцать – метр пятьдесят, тонкие и
хилые конечности – зеленоватого цвета, с узловатыми суставами, на
концах которых находились такие же длинные и худые пальцы. Как и у
человека, их было пять на одной руке.
Лиза поразилась – как они ходили на таких ногах, как брали
тяжести? Казалось, руки должны были переломиться как тростинки
под весом в десяток килограммов.
На лице, таком же зеленоватом, как и тело, совсем не было
волос, но очень выделялись глаза – они были очень большими,
миндалевидными, словно подернутыми какой-то тонкой пленкой. Лиза
сначала не могла разобрать, что в них такого нечеловеческого и
пугающего для нее, а потом поняла – в глазах не было зрачков, они
были темны и таинственны, как глубокий омут. Что в них таилось?
Человеку не разгадать.
Ресниц и другой растительности на голове, держащейся на
тоненькой детской шейке, не было.
Но пора было двигаться. Нильгано, по долгу службы
отвечавший за безопасность, догадался осмотреть тела, и в хламиде
зеленого же цвета было найдено оружие – небольшая, в пять
сантиметров длиной трубочка, вставлявшаяся в хрупкие пальцы с
помощью нескольких отверстий на ее держателе. Она оказалась
неплохим бластером, тут же опробованным на близлежайшем столбе.
Столб выдержал и не упал, но теперь сбоку в нем зияла дымящаяся
черная пропалина, из-за чего он стал напоминать подрубленное дерево.
Группа взяла сразу шесть бластеров и отправилась по дороге,
что нитью Ариадны вилась и уводила вдаль, в постройки.
Дома оказались не домами, а вышками, оплетенными
арматурной сетью. Материал, из которого они были сделаны, поразил
ребят – это была какого-то рода пластмасса, но когда Ролекс
попробовал пробить бластером вход вовнутрь, материал почернел и
чуть оплавился, но не сдался! А температура бластерного удара была,
по оценке Макса, не менее четырех тысяч градусов.
В поисках жилого или административного комплекса Ролекс,
Лиза, Макс и Ник побродили по базе полчаса. На их пути вставали все
новые желтого цвета колонны, увитые металлом, словно плющом.
Между ними проходили металлические улицы, на которых в
металлических углублениях стояли усовершенствованного вида
вагонетки с металлом.
Вагонетки были в метр высотой, причем состояли из одного
кузова, не имея ни панели управления, ни колес. Ролекс на минуту
остановился и внимательно посмотрел под низ кузова одной из них, а
потом вылез озадаченный.
– Скорее всего, они не ездили по этим колеям, а летали над
ними. Энергия, скорее всего, подавалась дистанционно. Господи, это
же революция в технике! Но, видимо, произошло отключение энергии,
и они просто осели там, где стояли. Не из-за того ли взрыва?
Подтверждение ждало их на следующей линии. Огромная
круглая постройка, метров тридцать-сорок в диаметре, была похожа на
только что извергнувшийся вулкан и одновременно на сгоревшую
почти дотла свечку, увеличенную в тысячу раз. Чудовишный взрыв
расплавил все, что было внутри и сверху сдания, и потоки красно-
черной обгорелой пластмассовой лавы, тошнотворно воняя, застывали,
еще подрагивая пузырьками, по всему пространству прибашенной
площади.
Большинство материала было расплескано силой взрыва по
ближайшим башням, и оглянувшись, можно было заметить тридцати-
сорокаметровые ошметки стен, прилепившиеся к ажурной сетке,
обвивающей башни, и гигантские полуметровые пластмассовые капли,
что недавно скатились и застыли на фасадах.
– Это не Скунсы, – заметил Ролекс, пытаясь носком сапога
перевернуть кусочек лавы, – когда мы вошли в воспоминание, что-то
произошло. И это что-то, что мы привнесли сюда.
Он выразительно посмотрел на Лизу.
– Это земное притяжение. Не думая об этом, мы просто
добавили своей мыслью притяжение и время. Просто по привычке.
– И что? – Лиза сперва не поняла Ролекса, а потом,
сморщившись, с выражением досады хлопнула ладонью по голове, -
Точно! Без обслуживающего персонала база осталась бесконтрольной,
и части оборудования просто продолжили работать после критической
точки сами по себе. Просто что-то соединилось невовремя. Ба-бах!!!
– Да. Кстати, те буранчики, которые мы видели вне базы, скорее
всего и были созданы теми перемещениями воздуха из-за внезапного
появления притяжения. А! Я знаю! Помните столбы, огораживающие
базу? Если бы не отключение электричества, мы бы просто не вошли -
это же ограждение. Электрическое ограждение! Ну, нам повезло.
Лиза с Ником с готовностью согласились, скривив рты в
ухмылке. Им действительно везло.
Ник Сканки поинтересовался – как можно не добавить
притяжение? Это же привычка? Но Лиза не смогла ответить на вопрос.
– Не знаю, Ник. Закончим с этим – постараюсь разобраться.
А Макс Нильгано тем временем не зевал. Он, осторожно пройдя
с фонариком по недавно обесточившимся коридорам близлежайшего
здания, нашел какое-то помещение с компьютерами, если это были
компьютеры. Судя по всему – действительно или командный центр, или
библиотеку.
23.
Когда группа во главе с Нильгано вошла в помещение, зажглось
аварийное освещение – плитки потолка засветились розовым. В
комнате стояло несколько бежевых кресел, словно для ребенка. Они
были как будто вылиты из одного куска пластмассы, без единого
острого угла.
Рядом с креслами стояли некие подобия подставок,
заканчившиеся сверху, однако, четырехугольным острием с каким-то
штырьком на нем. В остальном помещение, параллелепипед без
малейших выступов здесь или там, пустовало. В дальнем конце зала
был переход то ли в коридор, то ли в другую комнату.
Нильгано подошел к одному из кресел, которое внезапно
повернулось к нему передом.
– Реагируют на мысль, – сказал он, – сейчас еще кое-что
попробую.
И в этот момент Лиза не своим голосом крикнула:
– Ложись!!!
Ребята рефлекторно кинулись на пол, и малиновый луч лазера,
вспыхнув молнией над головой, раздробил дверной косяк в пяти
метрах от Лизы.
Еще удар, и еще! Ребята, распластавшись на ворсяном покрытии
пола, покрылись мелкими капельками горелой пластмассы. Опять
отвратительно запахло дымящейся пластмассой, словно горелой
резиной тормозного пути. Бластеры в руках нашей группы пока
бездействовали.
– Ч-черт! – прохрипел Нильгано рядом, – Они следили за нами,
что ли?.. Давай-ка выбираться отсюда.
Но это оказалось не таким простым делом. Скунсы, засевшие в
проходе, были профессиональными стрелками, и не давали даже
поднять головы. Ролекс несколько раз вслепую выстрелил в
направлении прохода, но только обнаружил себя. Ему повезло – от
прохода он был закрыт кресельной тумбочкой, чье основание было
достаточно жароустойчиво, чтоб принять на себя несколько
бластерных ударов.
Дым клоками гулял по залу.
– Отползаем!!! – донесся голос Нильгано среди шипения
бластеров и искр взявшейся откуда ни возьмись электропроводки. Две
из четырех стен уже лизал желто-зеленый огонь.
Осторожно прячась за тумбочки перед креслами, единственную
защиту, которая была в помещении, ребята начали отходить ко входу,
что вызвало злобный хохот спрятавшихся и новую порцию бластерных
лучей, превративших стены вокруг выхода в подобие пещерных -
неровных и крошащихся от перегара. Теперь не было сомнений – это
точно Скунсы.
Раздался крик боли – бластер ударил в подножие тумбочки
рядом с рукой Сканки, и Ник получил ожог плеча, руку из строя не
вывевший, но, очевидно, болезненный. Ник продолжал отступление.
До входа оставалось около четырех метров.
Макс с Ролексом были с другой стороны от входа, напротив
Лизы и Ника. Перекинувшись парой тихих слов в перерыве между
выстрелами Скунсов, они оба помахали Лизе рукой в сторону входа, а
сами на счет три начали палить в сторону Скунсов. Лиза с Ником
сквозь гарь метнулись в сторону выхода, видневшегося светлым
пятном, и выбежали на свежий воздух. После чего, тяжело дыша,
полусогнувшись, заняли оборонительную позицию у входа с
бластерами наизготовку.
Дым, едкий и удушливый, валил из двери. Вдруг внутри
послышался звук выстрелов, шипящей пластмассы, и из этого дыма
вывалились Ролекс с Максом, с черной одеждой и выпученными
глазами. Выскочили и повалились на траву, глотая ртом воздух, как
рыбки, выпрыгнувшие из аквариума.
Теперь дула трех трясущихся бластеров смотрели на выход.
Только Нильгано, бывалый вояка, был снова невозмутим. Внутри была
тишина.
Минута, потом еще одна прошли в молчании. Из помещения не
исходило ни звука, дым немного поутих, открыв часть помещения
взгляду. Стало окончательно ясно – Скунсы ушли.
Ребята посмотрели друг на друга. Осоловелые растерянные
взгляды, всклокоченные прически, черные подпаленные пятна на
мятой одежде, которая была исколота мелкими дырочками с черной
окантовкой – капли пластмассы прожигали насквозь непарадные серые
костюмы офицеров.
– Матерь Божья... – только и сказал Ролекс.
Лиза тряхнула головой.
– Нам надо обратно. Там что-то важное.
Осторожно посмотрев и войдя по стеночке внутрь, Лиза не
смогла сдержать стона – компьютеры, надежда и цель поисков
Леммингов, были раскурочены выстрелами, и если комната была
теперь похожа на пещеру, без освещения и со рваными черными
стенами, то кресла и тумбочки перед ними превратились в подобие
оплавленных сталагмитов.
Но Ролекс, добежавший до следующей комнаты, возродил жизнь
– следующая комната, из которой Скунсы стреляли по Леммингам,
была практически копией первой. Нильгано подбежал к первому
попавшемуся креслу и сел в него, дав мысленный приказ начать.
Стерженек на острие тумбочки засветился и на полметра вверх
выпустил широкий голубой луч, мгновенно трансформировавшийся в
трехмерную таблицу с непонятными символами наподобие китайских
иероглифов Земли.
Макса это не смутило.
"Местонахождение библиотеки".
Компьютер нарисовал какую-то карту, очевидно карту
комплекса, в центре которой сине-голубым кружком пульсировала
библиотека. Однако тут же выпустил новый луч, рядом с первым на
той же высоте, где чисто по-русски было высвечено "Переход на
данный язык выполнен". Нильгано обрадовался – если такая система
раскодирования языка, которая применяется на базе Леммингов, есть и
здесь, все значительно упрощается.
На базе действительно применялись подобные разработки, что
велись наряду с созданием ментального управления "Пассионарий".
Система улавливала произносимую речь и тут же передавала ее на
родном языке через встроенный во все костюмы передатчик. Иначе
общение было бы сильно затруднено – по подсчетам профессора
Барнса, пять тысяч человек на базе разговаривали на одной тысяче
четыреста сорока семи разных языках вселенной.
Сориентировавшись, ребята увидели, что им сильно повезло -
они находились как раз в одной из библиотечных комнат.
"Книги по оружию массового уничтожения".
Компьютер высветил список названий книг.
"Быстро пролистать, начиная с первой".
– Оператор, записывай! – проговорила Лиза.
Но тщетно.
"Содержание заблокировано Межгалактической Конвенцией Х-
234 для вывода".
Нильгано начал разговаривать голосом, чтобы его команды были
известны всем.
– Местоположение терминала с незаблокированым устройством
вывода.
"Информация заблокирована последним пользователем".
– Черт! – Нильгано чувствовал, что везти им перестало. За дело
взялась Лиза.
– Выдайте местонахождение незаблокированого терминала.
"Информация заблокирована последним пользователем".
– Выдайте местонахождение доступной информации.
"Информация заблокирована последним пользователем".
– Выдайте конечный пункт следования последнего пользователя.
"Информация заблокирована последним пользователем".
– Выдайте содержание Межгалактической Конвенции Х-234.
Луч послушно высветил несколько страниц текста,
переведенного на русский. Ролекс прочитал несколько мест из нее.
– Выдайте местонахождение административного терминала
Сканге на Альбионе, система Кларус, левый рукав Корнилия,
Галактика 48-К.
"Информация заблокирована последним пользователем".
24.
Лиза устало откинулась на своем детском креслице.
– Что будем делать? Скунсы везде поспели.
Группа и правда приуныла, Нильгано и тот сидел с согнутой
спиной в позе мыслителя.
Вдруг вскочил снова Ролекс. Его глаза горели идеей.
– Дайте-ка я! Компьютер, высвети снова карту планеты!
Компьютер послушно высветил.
– Сканируй все места с тысячекратным увеличением! Скорость
максимальная.
Перед ребятами в бешеной круговерти начали мелькать едва
различимые сине-зеленые картинки. Нильгано с удивлением посмотрел
на Ролекса, но тот быстро поднял палец и прервал вопрос Макса.
Вдруг компьютер прервал сканирование и высветил: "Квадрат Р-
49 – Н-319 запрещен к просмотру последним пользователем". Ролекс с
восторгом на лице хлопнул в ладоши:
– Высвети всю карту, которая не запрещена!
Над стерженьком снова висела карта, немного мерцая от
пылинок и остатков едкого дыма, проплывающего клочьями сквозь нее,
только теперь там, слева и близко к границе, виднелось маленькое
черное пятнышко.
Раздался вопль радости из всех четырех глоток!
Надежда, было угасшая, снова простерла над Леммингами свой
плащ удачи.
Но следовало поторапливаться – Скунсы опережали. Группа,
предводительствуюмая Лизой, выбежала снова в пространство. Погода
изменилась – свет, отраженный от зеленой планеты вверху, стал более
тусклым и расплывчатым, зато на горизонте, над небольшими
зубчиками черных еще вулканических скал, расцветала голубая,
необыкновенной красоты, с переливами заря.
Стало заметно теплее – градусов двадцать по Цельсию. Ветер
стал немного слабее. Молодая сильная звезда – подумалось Лизе, время
расцвета цивилизации. Хотя, наверное, это никак не связано.
Нильгано дал указание искать средства передвижения – пешком
было не дойти, по земным меркам расстояние было около семисот
километров. Ребята разбежались по сторонам, и через минуту Ролекс
нашел стоянку транспорта, где рядами стояли, а точнее лежали на боку
упавшие от отсутствия электричества зеленоватые болиды длиной
около двух метров, с сидением, отдаленно напоминавшим
мотоциклетное, и несколькими клавишами на месте руля.
Их было около сотни, но в сторонке, недалеко слева, где уже не
было металлического покрытия с линиями, дающими электросилу,
стояло два аппарата, предназначенных, видимо, для езды по
пересеченной местности. Видом они довольно-таки сильно походили
на мотоциклы, но вместо колес у них была одна тонкая гусеница. Одно
место пустовало, и свежие рубчатые следы на недавно побеспокоенном
коричневом песке говорили о многом.
Ролекс сел за руль, куда еле влез, так как размеры были
настроены, как всегда, под маленьких зеленых человечков, и нажал на
самое различимое, что было на опять же зеленой приборной панели -
единственную красную кнопку.
Раздалось тихое жужжание, и при нажатии на педаль газа внизу
машина с готовностью рванулась вперед, чуть не сбросив седока.
Ролекс вскрикнул от неожиданности. "На Земле что, все отсюда
скопировано?", ругнулся он про себя, сразу осознав, впрочем, что так
оно и есть, и не только на Земле.
Только он собирался позвать ребят и мчаться вперед, в погоню,
как послышался крик Лизы:
– Эй, скорее сюда, смотрите, что я нашла!
Ролекс, Макс и Ник забежали за соседнее прямоугольное здание
без окон, стоявшее рядом со стоянкой и увидели чудо. На небольшой
площадке стояла блестящая и переливающаяся в лучах звезды
металлическая муха. Шесть тонких ножек, сверкая двумя шарнирами,
впивавшимися в грунт, словно напряглись перед прыжком и излучали
мощь механических мускулов. На ножках покоилось обтекаемое,
округлое, но кажущееся совершенно невесомым и воздушным тело-
корпус, с двумя небольшими двигателями в задней части и округлой и
просторной, чуть выступающей за контуры корпуса, кабиной, что
придавало ей большое сходство с большими фасетчатыми глазами
мухи. Небольшие крылышки с большой стреловидностью ножами
разделяли воздух.
Ребята не в силах были отвести глаз – настолько уравновешенно,
эстетично и одновременно функционально было это летательное
устройство.
– Они ее просто не заметили! – улыбалась Лиза смущенно.
Команда втиснулась вчетвером в открытую без дверок кабину
летательного аппарата, которую еле видимо прикрывало спереди и
немного с боков кристально-чистое сферообразное стекло.
Как и в Пассионарии, там не было управления, только два
детских стульчика, вырастающих из пола, на которых уместились
силой намерения все четверо, и Ролекс было приказал кораблю
переместиться к месту, которое было нужно, но тот не откликнулся.
Либо спейсер был какой-то другой модели, нежели его аналоги
миллионами лет позже, либо спейсер на мухе не стоял вообще.
Зато ручное управление полетом работало отлично. Ролекс
рывком сорвал машину вперед, чуть не выкинув еле державшегося за
борт и будто стоящего на подножке трамвая Нильгано, и едва не
врезался в колонну впереди.
– Эй, не дрова везешь же! – недовольно откликнулись Макс и
Лиза, которую едва не стошнило от таких виражей, но Ролекс даже
ухом не повел. Он выровнял муху, заложил плавный вираж вверх и
влево и взял курс на восток.
Городок, как эскиз на столе инженера, серой картонной
карточкой мелькнул под кораблем, и понеслась пустыня, коричневая и
однотонная, насколько хватало взгляда. Пару раз внизу пролетели
тонкие ниточки железных покрытий, в некоторых местах заметенные
тем же коричневым песком, и рядом с одной из них, на третьей минуте
полета, ребята увидели едва различимую точечку транспортера,
направляемого Скунсами в том же направлении, в котором летела и
муха.
Ребята помахали Скунсам ручкой, представив, в какой
безнадежности те смотрят на сверкающую точку в небе, и продолжили
путь. По расчетам, до поселения оставалось еще десять минут полета и
около пятисот километров. Однако на высоте, куда поднялся Ролекс,
около десяти километров над уровнем моря, цель следования уже
миражом вырисовывалась на горизонте в туманной дымке.
Солнце светило уже нещадно, нагревало металл и воздух под
стеклом так, что только случайные порывы ветра из открытых дверок
позволяли как-то дышать. Вспотевший Ролекс судорожно расстегнул,
насколько это было возможно, ворот костюма.
Лиза поняла вдруг, что Солнце, или как оно здесь называется,
тоже попало в радиус воспоминания – ведь оно двигалось согласно
законам физической вселенной, а значит, существовало на
определенном расстоянии от планеты.
Тут уж впору было задуматься – а не бесконечно ли вообще это
пространство, умещающееся, как чертик в табакерке, в воспоминаниях
человека? Если так, то... слова, что человек – это отдельная Вселенная,
получали совсем другой, полностью буквальный смысл.
Мысли Лизы переключил на другую волну Ролекс – он стал
резко снижать корабль, из-за чего понятие воздушной ямы стало для
Лизы, не летавшей на самолетах Земли, невероятно глубоким и
отчетливым.
Город, почти двойник первого, только больше в несколько раз по
объему, висел под аппаратом, стремительно увеличиваясь в размерах.
Отличие было в том, что в центре города, куда радиально сходились
металлические дороги со всех сторон света, было пустое пространство,
металлически блестевшее, сверкающее и переливающееся солнечными
зайчиками.
Дальше все было делом техники. Корабль сел на металлическое
пространство, которое Макс Нильгано признал чем-то вроде
платформы для полезных ископаемых, свозимых со всей планеты в
этот пункт транспортировки. Ролекс сразу же на всякий случай
перегнал корабль с опасного места – нечаянно выпасть в какую-нибудь
яму или ангар в одностороннем порядке, без обратного билета, ему не
хотелось даже внутри своей головы.
Нильгано, памятуя о расположении библиотеки в предыдущем
городе, за пять минут нашел ее аналог здесь, и через десять минут все
четверо были заняты очень важным делом. Каждый на своем
компьютере листал перед собой с максимальной скоростью, около
десяти электронных листов в секунду, самые важные книги
Экваторианцев. Запоминания и понимания не требовалось – Магараджа
прилежно поставил видеоизображение на запись.
Это были "Оружие и оборона", так страстно нужная Скунсам,
"Бриллианты пятисот веков", сборник поэзии того времени,
экваторианская версия "Истории Мира", захватившая ступени
эволюции человека в диапазоне от пятидесяти до ста двадцати
миллионов лет назад. Страшно становилось – сколько же может быть
забыто, насколько же велика может быть беспомощность человека
перед великим Временем?
Так было пролистано сорок пять книг, прежде чем в библиотеку
ворвались Скунсы, увидевшие пустой зал.
В соседней комнате стояли наши герои.
– Прости... – тихо прошептала Лиза, и, помедлив секунду,
сказала оператору:
– Магараджа. Давай нас отсюда, и... стирай, что договорились.
– ОК! – сказал на том конце провода Магараджа.
По лицу Лизы прокатилась слезинка, но упасть на покрытие
пола не успела.
Призраки растворились, очутившись в собственных креслах, а
почти двадцать миллионов лет памяти, ставшей последним оплотом
существования могущественной когда-то Экваторианской
цивилизации, навечно и без надежды на восстановление рассыпались в
прах.
25.
На гористую сиреневую поверхность Карна, четвертой планеты
звезды Регулус, стоявшей в зените, наползала черная всепожирающая
тень. Она хищно кралась, облизывая и пожирая островерхие скалы, а
сверху, на высоте четырех километров от планеты, двойником тени
крался огромный межзвездный корабль.
Похожий на ската, с плавными обводами и острым желто-белым
плазменным хвостом, он проплыл несколько сотен километров над
поверхностью этой безжизненной планеты, спутницы Дегулы, и
наконец остановился.
С пуза ската каплей сорвался челнок, притормозил у
поверхности и завис в метре над безликим местом посреди пустыни,
центром кратера в обрамлении низких скал. Металлическая рука
вставила бур в трещину, и низ челнока окутался пылью – бур проник в
тело планеты на глубину метра.
Пыль улеглась быстро – Карн был большой планетой.
Металлическая рука достала, сверкая отраженным светом Регулуса,
большую металлическую пробирку длиной в полметра, и осторожно
вставила в скважину.
Работа была сделана.
Чтобы Лемминги с Дегулы, одной из цивилизованнейших
планет Вселенной, родины многих повстанцев, огни которой видны
были даже с Карна, не засекли корабль, скат еще двадцать часов
полулежал на планете. И только потом, когда Карн заслонил своим
мощным скалистым телом Дегулу, свою младшую сестру, корабль
приподнялся, резко сверкнул соплом и бесшумно стрелой умчался
вдаль.
Еще один скат, так же черен и осторожен, но размером
поменьше, юлил между давно покинутых построек Лимерийской Гати -
планеты, ранее славившейся на всю Лимерийскую систему из 99
планет своим флотом и высшим пилотажем среди астероидных поясов.
Война не пощадила Гать – удары сил Скунсов опрокинули
защиту цитадели, пробили экран, сбросили несколько сотен
водородных бомб на ее поверхность. Жизнь тысяч ушла мгновенно -
атмосферу сдуло, словно пламя свечи, и те, кто не погиб в урагане
ударной волны, задохнулись в агонии от отсутствия воздуха и в
леденящем холоде космоса.
Лимерийская Стига, соседка Гати, одна из главных баз
Леммингов, бдящая теперь за двоих, спряталась за горизонтом. Скат
остановился посреди выщербленных остатков фундаментов в метре
над землей, там, где раньше была городская площадь, пробурил
отверстие в космически-ледяном грунте, опустил туда металлическую
капсулу. Сделав легчайший выстрел, запорошивший отверстие песком,
скат встал на дыбы, его черная пятисотметровая туша подняла нос
вверх, и корабль ушел свечой вверх – туда, где его уже никто не найдет.
А на Земле... на Земле, на высоте девяносто две тысячи
километров, степенно двигаясь по эллипсоиду, продолжала свой путь
крылатая бочка с чуткими, как у летучей мыши антеннами, и с не
менее чуткими, любопытно распахнутыми крыльями солнечных
батарей.
Внутри на благо синоптиков трудились микросхемы,
рассчитывая движение воздушных потоков и циклонов,
многочисленные реле с отходящими от них кабелями, потикивая,
задавали ход времени.
А рядом затаившейся гадюкой лежало устройство,
металлический цилиндр безо всяких опознавательных знаков.
Смертоносный, созданный по воле судьбы не легендарным инженером
космических кораблей, летающих быстрее света, не первопроходцем
межгалактических трасс, и не главным злодеем галактики, похожим на
персонажа из голливудских фильмов своей злой ухмылкой и
развевающимся черным плащом. Устройство было разработано
простым гражданином Земли, Главным Конструктором СМЕРТИ.
ИСМЕРТ, Институт Социального Моделирования
Естественных Ресурсов и Технологий, находился в городе Москва.
Скунсы, шутя на свой манер, любили буквочку из начала аббревиатуры
поставить в ее конец, что более точно отражало суть занятий
института, сферу его деятельности и направление исследований.
Институт был детищем Иосифа Виссарионовича Сталина,
милого усатого старикана, ушедшего на повышение в 53-м. Мудро и
неторопливо покуривая свою трубку и дальновидно щуря глаза, Ося
понял однажды, с высоты государственного положения, что на
территории планеты Земля произошло за последние три-четыре века
слишком много изменений не в ту сторону. Чего стоили только отмена
крепостного права в России, Декларация Независимости в Америке...
Инквизиция – и та исчезла странным образом. Непорядок, товарищи.
Вождь Народов взял трубку своего красного телефона, и
Комиссия Магистрата не заставила себя ждать, появившись на Земле
через четыре дня.
Оказалось, что опасения Иосифа Виссарионовича были не
напрасны. Слои обработки электричеством вкупе с искаженной
информацией, которым подвергалось существо при помещении на
планету, оказались непрочны, и сходили со ссыльных Леммингов, как
кожура с луковицы. Нескольких десятков лет и пары повторных
рождений хватало, чтобы сонный, как медведь в берлоге, Лемминг
вдруг начинал смотреть на мир свежими глазами и задаваться глупыми
вопросами, что он здесь делает и как он здесь появился.
Комиссия приняла меры по срочнейшему улаживанию ситуации
– была организована Вторая Мировая война, призванная переключить
внимание человечества на банальное выживание и отвлечь от
философских вопросов интеллигенции. Завезенный с Туманности
Андромеды ЛСД, продвижение идеи "жизнь всего одна, проживи ее
для себя", холодная война и ряд других мероприятий продолжили дело.
Опасность побега и бунтов была предотвращена.
Одной из мер было также создание СМЕРТИ, призванного
найти более совершенные методы управления населением, создания
технологий, позволяющих укреплять обработку сознания и разума, а
также внедрение всего вышеупомянутого в бытовую и культурную
жизнь простого хомо сапиенс.
Главкон, маленький пухлый человечек в вечно нескладно одетом
костюме и спадающих с носа очках, работал над капсулой два
десятилетия, тестируя ее терпеливо и усидчиво и не позволяя себе
преждевременных восторгов.
Тесты, проведенные бессонными ночами со всей тщательностью
сначала над некоторыми пациентами психлечебниц, затем над сонмом
пожизненно заключенных, а в итоге и над хаотично выбранными за
стенами Института гражданами, устойчиво говорили – один час
облучения позволяет снизить ошибочную социальную направленность
человека в среднем на 0.64 пункта.
Магистрат, рассмотрев изобретение, остался доволен и, соблюдя
все правила поощрения собственных сотрудников, вверил Главкону
честь и далее оставаться достойным доверия и работать на благо
Магистрата, отметив в поздравительной грамоте, присланной из
Туманности, что материальное поощрение было бы недостойным столь
великого изобретения.
Изделие в глубочайшей секретности размножили, упаковали в
грубые деревянные коробки со стружкой внутри, и сотни любопытных
кораблей-разведчиков, под покровом ли ночи или в боевой схватке,
аккуратно посеяли семена смерти на звездных полях terra cognita.
26.
База жужжала слухами, как растревоженный улей. Окольными
путями, неизвестными даже вездесущей почтовой службе, в ряды
техников проникали сведения о книгах. Об Экваторианском корабле.
Но Лиза воли не давала – атмосфера секретности окутывала командный
центр, и стоящие у входа бесстрастные воины с бластерами у бедра
свято хранили молчание, скупо и нехотя впуская внешних только по
личному распоряжению Коммандера Амина.
– Что? – Нильгано, вспаренный как загнанная лошадь, бегал от
одного компьютера к другому, – Конечно, орбиты небесных тел
коэффициента семнадцать как минимум за восемнадцать световых лет
по перпендикуляру от траектории должны быть учтены!
– Полковник Нильгано, сэр!
Нильгано поспешил в дальний конец зала.
– Учитывать пространственно-временные искажения?
– А какова скорость корабля?
– Если верить книге, при дальности такого масштаба средняя
скорость не должна превышать 0.75 световой, но насчет отдельных
участков я не уверен.
– А какова будет погрешность?
– Погрешность? Дайте мне пятнадцать минут.
Полковник продолжил свой обход и консультации.
Лиза, для которой прямо сейчас работы не нашлось, отыскала
профессора Барнса и болтала с ним, развалившись на своей любимой
белой софе в зале под куполом. Профессор увлеченно рассказывал о
жизни, временами подскакивая и рубя рукой воздух.
– Ты вот, барышня моя, уже не застала, а ведь какой ерундой мы
считали эту теорию о возможности жизни на других планетах! Я когда
увидел в 77-м году эту посудину со спейсером, чуть рассудка не
лишился!
Лиза улыбнулась, глядя на старика.
– Профессор, не сокрушайтесь. Я бы тоже в обморок упала на
месте, но у меня была хорошая подготовка! – и она рассказала Барнсу о
книжках в овраге.
– Надо же! – прижав руки к сердцу, воскликнул профессор, – В
СССР такие книжки были?
– СССР уже не было, профессор, – подколола его Лиза, -
Историю надо знать!
– Ох, ох, барышня... – повздыхал тот, – Время летит, все
меняется, куда нам поспеть...
– Вот слушайте краткий экскурс в историю мира, профессор.
Знаете, почему тут сейчас такая головомойка на базе?
Профессор посерьезнел и подался вперед. У него была какая-то
странная и редкая способность – точно знать границу, где можно и
нужно шутить, а где уже не стоит.
– Слушаю тебя, дорогая.
Лиза ввела Барнса в курс дела. В книгах была масса
информации. Культура Экваторианцев поражала своей
неординарностью, и Ролексом было высказано мнение, что не скоро
еще она будет воспринята затуманенным взором человека
современного, запутавшегося в липких сетях проблем настоящего
времени.
Оружие – то, что так живо и трепетно интересовало Скунсов, -
обнаружило свой истинный потенциал разрушения, превзошедший
самые смелые ожидания, и именно поэтому было обойдено вниманием,
поскольку удел лишь сумасшедших – разрушать, если можно улучшить.
История Экваты была настолько велика, и так глубоко в
древность простирались события, что разум человеческий просто
отказывался понимать те количества лет назад и те метаморфозы и
приключения, что происходили с единственным общим, что было
известно и человеку тамошнему, и человеку нынешнему, – с живыми
человеческими существами.
Такие описания, как операции с семнадцатимерными
пространствами или вселенными, не состоящими из материи и
энергии, были полулегендами даже для Экваторианцев, и разум,
пытавшийся синтезировать эти данные с уже известными, начинал
пахнуть горелым маслом, подшипники его летели во мгновение ока, и
человек пасовал. Это нельзя было понять, и это нельзя было, с точки
зрения Лизы и руководства базы, использовать в борьбе против засилия
Скунсов.
И применимой мерой было уж точно не оружие. Это был бы
полный и мгновенный конец существующего мира, без последующего
Великого Потопа и Страшного Суда.
Но сколько в течении нескольких дней ни листали ридеры
пожелтевшие страницы чужой, но ведь и нашей тоже, истории, сколько
ни сидели они со слезящимися глазами, зевая и стараясь не впасть в
нервную истерику от материала, который читали – не могли они найти
ни одного упоминания о средстве, способном остановить деградацию.
Либо это было в других книгах, либо...
Либо этого средства не было вообще. И Лиза с Ролексом и
коммандером склонялись к последнему, иначе почему Экваты больше
нет? Самоубийство цивилизации – не признак просветления сознания
ее граждан.
– Но, профессор, – продолжала Лиза, – мы нашли упоминание об
одном инциденте, который представляет огромную важность для нас, и
тем более, – она показала кивком головы на себя и Барнса, – для нас.
Огромный корабль вылетел с Экваты непосредственно перед ее
уничтожением. Спейсером он по каким-то причинам снабжен не был, и
прокладывал свой путь через межзвездное пространство. Знаете, куда
он направлялся?
Профессор всплеснул руками.
– Господи, неужели... неужели на базу?
Лиза не успела ответить. В дверь ворвался Нильгано.
– Лиза, дорогая, ты вот здесь сидишь, а у нас расчеты показали
кое-что интересное! По расчетам... – он вдруг заметил Барнса.
– Рассказывай, все нормально, Макс, – успокоила его Лиза, рукой
подзывая присесть.
– По расчетам – четырнадцать тысяч лет назад.
– Вот это да. – только и сказала Лиза. Она опустила голову и
посидела немного, ни на кого не обращая внимания. Макс и Барнс тихо
ждали, не желая нарушать субординацию.
– Так вот, профессор, – вдруг очнулась Лиза, – это многое меняет.
В худшую сторону. Но объяснять не буду, авось пронесет.
– Но, Макс, – теперь Лиза смотрела уже на Нильгано, – наш план
остается в силе.
Нильгано кивнул и, извинившись, вышел из зала.
Лиза, словно постаревшая на десять лет, несколько секунд
молча смотрела на Барнса.
– Профессор, тот корабль... Он летел на Землю. И, судя по
сообщению полковника, он туда таки прилетел.
Приключение второе
27.
– Ролекс? – Это Магараджа говорит.
– Что-то вроде берега широкой реки, много деревьев, Солнце на
юге.
– Полковник?
– Сами видите. Я в космосе, без тела – определенно не Земля
четырнадцать тысяч лет назад.
– Ник? – Магараджа, видимо, хотел поговорить, иначе и правда -
зачем спрашивать о том, что и так видно на экране?
– Я почему-то тоже на берегу, собираю ракушки. Здесь очень
тепло и влажно, и знаете – Солнце прямо надо мной. Я думаю, это где-
то возле экватора, на Земле.
Лиза лишь формально сидела в кресле меморизатора – она точно
знала, где была четырнадцать тысяч лет назад.
Например, это был город кипренов, редких разумных существ
змееобразного вида, выстроенный на запрудах голубых речных долин
Кипры, планеты в том же рукаве Млечного Пути, что и Земля, только
более старой и близкой к центру галактики.
Того, кто стал впоследствии Ментором, тогда очень
интересовало, как прожить столько же, как кипрены, пока не он не
выяснил, что те жили долго за счет поедания своих сородичей еще
живыми, с бьющимися сердцами и напрягшимися мускулами.
Еще Лиза была на Севере Мира несколько сотен лет, где не
могла понять, где тут выход из этого искривленного пространства. Как
ориентироваться, если звезда с одной стороны и звезда с другой
стороны – это одна и та же звезда? Лиза блуждала без тела, тыкаясь
туда-сюда как слепой котенок, пока не уцепилась за случайно
встретившийся корабль Рогатых.
Потом несколько сотен лет, сменив два тела, жила у Рогатых,
обитавших так далеко от Магеллановых Облаков и Туманности
Андромеды, что даже самый быстрый беглец мира – свет – не успел еще
добежать оттуда до глаз любопытного жителя этих прекраснейших во
Вселенной галактик.
Потом несколько тысяч лет был снова Млечный путь, потом
Галатея... Но никак не Земля. Как один из альгенов, не забывающих
свое недавнее прошлое, Лиза хорошо это знала.
– Ну что? – голос Магараджи был полон энтузиазма и
страмления снова поиграть в солдатики нашей командой
путешественников в памяти, – кидаем всех к Сканки? Вилли, готов?
Ответом ему был могучий трубный рев в динамиках.
Вилли был еще одним загадочным и вместе с тем
интереснейшим явлением, которые скрашивали жизнь базы и давали
пищу для размышлений, разговоров и анекдотов. Он был китом.
Однажды один из Леммингов базы, Ситхан, выходец с одной
очень недалекой от Земли и очень похожей на нее по природным
условиям планеты, был в командировке для установления каналов
коммуникации с местными группами сопротивления.
Одним теплым вечером, когда работа была выполнена и
ностальгия о времени, когда межзвездные перелеты были еще сказкой
на ночь, змейкой вкралась в его душу, он надел ласты. Вышел на
темный берег моря, и, предвкушая удовольствие, нырнул с невысокого
утеса в немного фосфоресцирующую и отдающую рыбным запахом
воду.
Флора и фауна за эти несколько лет отсутствия на планете,
кажется, никак не изменились. Нырнув на несколько десятков метров и
расслабившись, ощущая ток теплого подводного течения по ногам
(мезенцы, жители Мезы, могли задерживать дыхание на десяток
минут), Ситхан наблюдал за мельтешащими желто-зелеными рыбками
размером с полпальца, единым телом стаи прыгающими с одной
стороны коралла на другую. Понаблюдал за пузырьками воздуха,
идущими откуда-то с дна, где темно-синей стеной стояли
крупнолистовые водоросли. И вдруг – увидел кита.
Ситхан никогда не видел китов, только на панорамах выставок,
но сразу догадался, что это он. Крупное веретенообразное тело, метров
двадцать длиной, серое с оливковыми переливами и едва различимыми
полосками вдоль корпуса, завершалось широким и мощным, метров
шесть в поперечнике, хвостом. Кит стоял около участка дна, не
прикрытого водорослями, и носом что-то копал в грунте.
Ситхан постарался подплыть поближе. Огибая грозовые облачка
взбаламученного ила, плывущие по морю, словно по небосводу, он
приблизился метров на тридцать, но кит его заметил.
Мощное тело мгновенно замерло, напряглось, туша легко, как
молодой головастик, перевернулась вокруг своей оси, взметнулась и
ушмыгнула со скоростью хорошей лани куда-то вверх и в сторону.
Ситхана, словно огромной мягкой рукой, сметающей со стола крошки
хлеба, на полсотни метров отнесло ударной волной.
Очнулся тот на поверхности теплого ночного моря.
Отдышавшись полминуты и посмотрев на звезды, Ситхан нырнул
снова. Разглядев, где то место, в котором барахтался кит, он направил
свой путь туда – и изумлению его не было предела!
На мягком зелено-голубом иле, в обрамлении редких
отросточков синих с толстыми листиками водорослей, можно было
легко различить отчетливо начерченные линии и бороздки,
складывающиеся во вполне определенную систему. Там был рисунок!
Нарисован был кит.
Ситхан чуть воды не глотнул. Разумный кит? Или для
творчества не нужна разумность? Что-то внутри подсказало Ситхану
следующий шаг.
Он подплыл к семиметровому рисунку, туда, где еще оставалось
место на илистом дне, свободное от липучих водорослей, и нарисовал,
как можно четче рукою выдавливая в липком иле линии,
схематическую фигурку человека.
Посмотрев секунду на получившееся и пообещав себе нырнуть
снова завтра же, Ситхан сделал движение ластами и стрелой полетел
туда, куда беспечно, танцуя в своем незатейливом хороводе, уплывали
веселые пузырьки. Его легкие уже жгло, и весь организм напоминал
Ситхану о ждущем его родном воздушном океане сверху.
Следуюшего дня Ситхан ждал с замиранием сердца – ворочался
целый час, представляя себе, что может случиться, какие варианты его
ждут. От самых простых – что кита больше он никогда не увидит, – до
самых фантастических, – что тот покажет Ситхану сказочную китовью
страну в гигантской пещере, где светящиеся кораллы охраняют вход, и
где добрые и гостеприимные киты и китята расскажут ему историю
своего народа, угощая сладким пуншем из водорослей... А он
расскажет им, внимающим упоенно, о межпланетных путешествиях и
высоких технологиях... На этой мысли он и уснул.
На рассвете Ситхан нырнул снова. Он осторожно подплыл, юля
почти по поверхности дна, усеянного мелкими черными камешками, и
огибая разноцветные острые колючки кораллов, к месту рисунка.
О радость! – кит был на месте. Но он ничего не рисовал. Ситхан
осторожно, сантиметр за сантиметром, показал свое тело, выплывая из-
за последнего коралла – почти квадратной скалы с сине-белыми
разводами из микроскопических морских звездочек. Кит дернулся, но
остался на месте.
Немного опасаясь, испытывая дрожь внутри живота, Ситхан
подплыл к морде кита. "А ведь может и убить..." – подумалось ему. Кит
чуть отпрянул назад, сфокусировав на Ситхане немигающий глаз на
белом лоснящемся пятне, а затем сделал медленное движение на пару
метров вверх, словно приглашая человека проследовать за ним.
С этого момента началась странная дружба существ, которым по
зову природы следовало бы едва ли знать о существовании друг друга.
Неделя, остававшаяся до ухода обратно на базу, прошла под водой и на
поверхности по счастливой случайности спокойного и теплого моря.
Через день после знакомства, когда кит и человек вдоволь
наплавались друг с другом и когда животному уже надоело давать
постояную фору, кит практически вышиб Ситхана из седла. В
постукивании бокового плавника кита по кораллу Ситхан уловил код
Беруса – аналог кода Морзе, который моряки Мезы использовали уже
сорок лет после изобретения радио. Видно, не зря жил Вилли, как
прозвал Ситхан кита, несколько лет в морских пучинах.
Ситхан сообщил о находке на базе, и коммандер Амин,
заинтересовавшись Вилли, снарядил целую экспедицию, которая не
забыла прихватить с собой и меморизатор. Выяснился интересный
факт – Вилли сделал все наперекор эволюции.
Обычным было, когда духовное существо, начиная свой
жизненный путь на планете, проходило через освоение тел по
старшинству. Сначала нынешний Джон или Иван летал по планете
комариком, учась сосать сок растений и избегая жадных клювиков
пташек. Затем сам, орлом паря на высоте полукилометра, бессовестно
высматривал и лишал жизни сусликов или полевок. И лишь спустя
многие эры, отрастив себе пять пальцев на руке и вымахав под два
метра ростом, стал царем природы.
Но обычное было не для Вилли. Как показала проверка на
меморизаторе, Вилли сначала, в течении многих жизней, был на Мезе
человеком. Что заставило его примерить обтекаемое тело и грудные
плавники, Вилли не знал. Или не говорил. Но интеллект, как мы
выяснили, он себе благоразумно оставил.
Теперь Вилли жил на базе, в огромном подземном бассейне,
выложенном плиткой и кораллами Мезы, срочно для него
выстроенном, изучая сначала с любезной помощью Ситхана буквы и
речь, потом основные данные о мире, в котором он жил, а потом и
просто то, что было интересно. Никто ему не препятствовал.
А теперь еще, отбросив страх за свою китовую тушу и решив,
как настоящий Лемминг, что спасет мир, пусть даже ценой потери
китового уса, принимал участие в рискованном эксперименте. Была бы
возможность – он бы еще этот самый китовый ус и подкрутил, как
бравый гусар.
Магараджа сказал:
– ОК!
И мир вокруг вдруг изменился.
28.
Лизу бросило в жар – настолько резкой была смена температур.
Под безжалостными лучами Солнца, стоящего не прямо сверху,
но остервенело изрыгающего потоки обжигающей плазмы, исчезали
последние молекулы воды из песка и черных полуразложенных
остатков деревьев под ногами. Образовывался удушливый туман,
нетерпимый для европейца, по ошибке попавшего в эти края.
Под ногами – желтый песок вперемешку с илом. Райский уголок,
если бы не климат.
Неподалеку от берега виднелась стена плотного леса,
состоящего, как показалось Лизе, из настолько разных деревьев, что
она не видела и двух одинаковых, стоящих рядом. Теперь она поняла,
почему слово джунгли произносилось в приключенческих книгах
непременно с эпитетом "непроходимые". Этот частокол толстых
коряжистых стволов, словно уток основу, сверху донизу опутывала
сеть лиан, вездесущих, гибких и уверенных в полном своем
превосходстве над порабощенными великанами.
Ник стоял в трех метрах позади Лизы, Ролекс и Макс появились
на секунду позже, а еще через несколько секунд, сотряся почву
громовым ударом, с высоты полуметра шмякнулся комком сырого
липкого теста материализовавшийся из воздуха Вилли.
– С прибытием! – Ник Сканки широко улыбнулся и показал на
труп туземца, коричневого и совершенно раздетого, за исключением
связки ракушек на правом запястье, – это был я!
Лиза села на песок.
– Ну что ж, если судить по растительности и положению
Солнца, мы действительно находимся в районе перешейка между
Южной и Северной Америками. Координаты помните, Нильгано?
– Конечно. Обижаете. Я в молодости плавал на судах, это мне
знакомо. Это было время, когда... – взор Нильгано помутнел, и он,
кажется, вновь решил удариться в воспоминания о своей бытности
мореплавателем на судах разной конструкции и разных планет. Эти
истории он уже пятьдесят раз озвучивал в большой кают-компании
базы сторонившимся его из-за этой особенности офицерам, знавшим
его историю жизни наизусть. Но Лиза его прервала.
– Сэр, нам пора.
Вилли уже дошлепал до воды и купался в прибрежном иле на
мелководье, словно собака.
– Видите, сколько ила? – показал Ролекс на прибрежную полосу,
простирающуюся до горизонта и утопающую в бело-голубой дымке
горячего тумана вдали, – Это еще один показатель, что мы на верном
пути. Падение корабля вызвало цунами, которое, вероятно,
взбаламутило всю Атлантику. Следующие наши шаги, Лиза?
– Следующие наши шаги, – Лиза рывком встала с рыхлого
горячего песка на ноги, – будут не шагами, а плаванием. Как и
договаривались. Вилли уже ждет.
Наша группа не заставила себя ждать, нервным рывком
сорвавшись к берегу, – прохладная бирюза воды манила, словно мираж
в пустыне манит умирающего от жажды путника.
– Небось, градусов тридцать температура... – мечтательно
прошептал Ролекс, входя по щиколотку, – Эх, если б не работа!..
Но работа в виде Вилли, стоящего на рейде, ждала голодным
волком. Ребята вскарабкались на услужливо подставленный хвост
Вилли, с него перешли, качаясь, на чуть подрагивающую главную
палубу, покатую и немного скользкую, и уселись, пытаясь прильнуть
руками к гладкой, немного маслянистой китовой шкуре.
– Можете не бояться – акул нет! – сказала Лиза, – Мы в
воспоминании. Разве что мертвую найдете, брюхом вверх плывущую!
Вилли дал гудок, по громкости давший бы фору паровозному, и
экпедиция плавно, а потом все быстрее, весело разбрызгивая теплую
прозрачную воду, вышла в открытое море – туда, где упал корабль.
Лиза посидела пять минут, бессмысленно смотря вдаль, где
неменяющийся горизонт все больше начинал охватывать узкую
полоску туманной земли, и вспомнила о корабле.
Судя по одной из книг, посвященных различным веяниям в
философии и науке Экваты, озаглавленной "Тупики и тропинки
эволюции", смутные времена наступили на Акапелле, планете-столице
цивилизации.
Это была не та смута, что кидала в порыве голода или унижения
крестьянские вилы на начищенные стволы винтовок, не та, что
заставляла угнетенные классы вынашивать в глубине души волчонка -
тихую бессильную злобу на власть, носить украдкой под полой рваного
тулупа грубые ножи, вырезанные из кос.
Эквата была слишком, слишком цивилизованна. Такого понятия
как класс, на ей не существовало уже многие миллионы лет...
Но существовала беда, которая была обнаружена, и это была та
же самая беда – что-то заставляло людей каждый следующий десяток
тысяч лет становиться несколько более безразличными и покорными,
со все меньшей способностью творить и любить жизнь и тех, кто
живет.
И тут, на Эквате, где государственная система и общественный
уклад были доведены до совершенства и не менялись многие столетия,
началось твориться такое...
Очень мирно и доходчиво, с человеколюбием и терпимостью,
различными государственными деятелями начали высказываться
различные мнения о том, что следует делать, чтобы остановить упадок
и вернуть потомкам Золотой Век Экваты.
А где мнения – там и несогласия. А где несогласия – там и
попытка установить свою правоту, так или иначе. А где правота и
неправота столкнутся в яростной схватке дебатов – там быть беде.
Один из политических деятелей Экваты, Экваторианец по имени
Ллевелин, как говорит книга, заявил, что нашел способ избежать
падения в темную пропасть небытия и развернуть нисходящую
спираль цивилизации вспять. Новость была воспринята в штыки, но
Ллевелин и верные ему люди продолжали работу.
Книга умолчала о том, что именно было сделано и с какими
результатами, но в качестве завершения работы упомянула запуск
корабля с философом и его сотоварищами в отдаленную точку
Вселенной, к небольшой затерянной в просторах Терра Когнита
звезде. Звезде ничем не примечательной и не имеющей никакого
стратегического значения. Звезде, которую через пятьдесят миллионов
лет назовут Солнце.
29.
Через восемь часов путники вконец обессилели под пыткой
Солнца, паяльной лампой истязавшего их на тефлоновой сковороде
спины Вилли. С высохшими телами и потухшими глазами, томимые
жаждой почти весь бесконечно длинный путь по волнам,
путешественники были спасены ласковым черным покрывалом южной
ночи.
Нильгано, не терявший, однако, самообладания и осознания
действительности, продолжал вести Вилли теперь уже по звездам,
похлопывая его самым разнообразным образом согласно мезенскому
коду Беруса, который оба знали в совершенстве. Наконец, спустя
девять часов, повинуясь уверенному удару руки Нильгано, Вилли
встал.
– Всем спать до утра... – хриплый голос Нильгано был еле
слышен, и его услышал только Ролекс. Лиза и Ник и так спали,
приоткрыв обметанные солью рты, уже несколько часов.
Утро не было добрым. Лишь ласковое Солнце, привстав над
горизонтом, окрасило бело-голубое небо розовыми тонами, Лиза
приоткрыла потрескавшиеся веки и застонала.
– Господи, идиоты... Почему мы не захватили воды?..
Но тут же встряхнулась и растолкала ребят, с трудом встав на
колени.
– Потом отдохнете! Что лежите? Пока не найдем корабль, воды
не будет!!! Мы посреди Атлантики, не видите?
– Предлагаю скользнуть вниз, в воду, – сказал Ролекс, оглядывая
море рядом с Вилли и пытаясь не упасть, – судя по всему, здесь
мелководье, я вижу на глубине метров двадцати какие-то большие
раковины, или кораллы, не знаю точно. Заодно и Вилли выкупается.
Вилли в знак восторженного согласия радостно задудел и чуть
не сбросил седоков вниз, подпрыгнув для разминки мускулов.
Ребята спустились в прохладную воду и первые несколько
минут наслаждались, спокойно валяясь в густой соленой воде и
напитывая тело прохладой.
Неподалеку разрывами бомб били хрустальные фонтаны брызг -
Вилли занимался водной акробатикой, выворачиваясь как уж и
прорезая толщу воды обтекаемым телом.
Вдруг Лизу осенило.
– Магараджа! – крикнула она, и услышала привычное "ОК!".
– Магараджа, дай нам попить, прямо нам, сидящим у
меморизаторов! Попроси принести попить.
Минута ожидания, и Лиза с ребятами почувствовали, как тела
начинают наполняться, словно надеждой, клеточка за клеточкой,
живительной влагой, словно ниоткуда берущейся в теле.
– Да, – протянул удовлетворенный Ролекс, лежа на спине в воде и
перебирая пальцами по волнам, – я должен был первый догадаться. Тут
так реалистично все, – он снова похлопал ладонью по воде и вдохнул
соленый морской воздух, – что я уже и забыл, что в кресле
меморизатора сижу.
– Магараджа, это ты должен был догадаться! – легко укорила
оператора забиравшаяся обратно на хвост порезвившегося пять минут
кита Лиза. Она очень старалась не подкользнуться.
– Ты посмотри на наши тела у меморизаторов – они, наверное,
уже сдулись там от голода и высохли, как изюм, от жажды.
– ОК! И правда. Сейчас покормлю вас всех осторожно.
Тем временем вся группа, реабилитировавшаяся после мучений
зноем, забралась по хвосту на Вилли, и Нильгано объяснил
дальнейшие действия.
– Сейчас начнем наматывать расширяющиеся круги вокруг этой
точки. Думаю, я ошибся не более чем на сотню километров. В
основном дно здесь неглубокое, до разломов плит далеко, десять-
двадцать метров глубины. Все смотрите вниз и замечайте что-то
необычное – изменение цвета, глубины. Может, неясный предмет или
кратер. Что ж, начнем!
Вилли тронулся, и вся группа, два человека с одной стороны и
два с другой, свесившись по максимуму, только чтобы не упасть,
начала пристально смотреть в прозрачную, искрящуюся бриллиантами
в бликах восходящего Солнца, зеленовато-голубую воду.
Море смотрелось немного странно – на дне, то уходившем вниз,
то снова поднимающемся, был местами пестрый разноцветный
песочек, местами зеленовато-синие нити водорослей опутывали сетью
весь обзор. Разноцветные раковины кораллов празднично зазывали
поплавать и запечатлеть красоту тропического моря на фото.
Чего не хватало, так это жизни – стаи рыбешек исчезли, не
показывали своих спин акулы и скаты, а однажды, после получаса
сканирования моря, ребята заметили огромную дохлую черепаху,
блестящую неровным, симметрично разрисованным природой под
коричнево-желтую шахматную доску, панцирем.
– Водоросли, небось, тоже дохлые... – протянул грустно Ролекс.
Два раза останавливался Вилли. Один раз Ролекс заметил
огромную дыру под водой, но это оказалась пещера, которая никак не
могла быть оставлена кораблем. Нырнуть в нее дальше никто не
решился, и было решено считать эту диковинку норой какого-нибудь
неизвестного животного.
Во второй раз тревогу поднял тоже Ролекс, он заметил на дне
небольшой черный предмет до странного правильной треугольной
геометрической формы, на поверку оказавшийся тенью от коралла.
А вот в третий раз, на четвертом часу барражирования, тревога
оказалась не ложной.
Нильгано заметил вдали странную полосу коричнево-желтого
цвета и попросил Вилли подплыть поближе. Полоса оказалась на
глубине около пятнадцати метров, это была даже и не полоса, а
огромное пространство смешанного с песком ила, простиравшееся
насколько мог охватить глаз. Нильгано нырнул, проплыл вниз метров
десять, сколько смог, и вынырнул, возбужденно отплевываясь.
– Это выбросы. При падении корабля почва подводного дна была
выброшена сильнейшим ударом. Надо теперь только найти эпицентр.
Лиза вспомнила рассуждения Нильгано насчет корабля.
Полковник говорил, что корабль, пролетевший без спейсера от одной
галактики до другой, просто должен быть огромен, ради собственного
выживания в космическом пространстве. Это кажется, что космос пуст.
Там столько осколков планет, пыли, комет, астероидов и прочих
объектов, дрейфующих во всех направлениях с непредсказуемыми
скоростями, что пролететь миллионы лет по этому пустому
пространству невредимым настолько же реально, насколько ластику
пару километров проехать по наждачке.
С другой стороны, корабль такого размера не может не убить
планету, приземлившись на нее или же встав, подобно спутнику, на ее
орбиту. Гравитационое возмущение было бы настолько велико, что
жизнь могла бы выжить только ценой величайших потерь и усилий, а
скорее всего корабль сорвал бы у Земли атмосферу и сдвинул бы ее с
орбиты, что повлекло бы необратимые последствия для человечества с
точки зрения температурного режима и гравитации. Но человечество
выжило, и Лиза с Ролексом и профессором Барнсом этому прямое
подтверждение.
А значит, скорее всего, произошло следующее. Корабль-матка,
огромный, возможно даже размером с Землю или даже Солнце,
подлетел на безопасное расстояние к Солнечной системе, остановился,
выпустил маленький корабль, который одновременно может и пройти
через завесу астероидов, и незначительно нарушить ход Земли по
орбите.
И вот этот-то маленький корабль, закончил Нильгано тогда, надо
искать. Кажется, он не ошибся.
Эпицентр нашелся после двадцати минут патрулирования в
беспорядочном направлении по пространству выброшенного ила. Это
был точно эпицентр – посредине, в неглубокой яме диаметром около
полукилометра, окруженной атоллом из черной подземной породы,
почти достававшим гребнями до поверхности воды, лежало огромное
черное шарообразное тело.
30.
В течении получаса ребята с помощью Вилли обследовали
таинственную черную полусферу. Ник и Нильгано, словно рыбки-
прилипалы, прицепились за боковые плавники кита, и Вилли, за пару
секунд опустив исследователей на пятнадцатиметровую глубину, дал
им понаблюдать за поверхностью артефакта.
Страдая от мгновенного изменения давления на уши и кислой
воды, так и пытающейся просочиться в рот, ребята осторожно
разгребли липкие разлагающиеся заросли мелкой зеленой паутинистой
водоросли, которая рваным тюлем вперемешку с налетами песка
укрыла корабль, хотя и оставила его в зоне видимости.
Поверхность была несколько шероховатой, матовой, словно
вылитой из грубого чугуна, одинакового на всем протяжении. Ничего
похожего на двери, щели или даже намека на вход не было. Ролекс
вдруг осознал важность момента – он первый, даже не среди землян, а
и среди всех других народов всей известной вселенной, соприкасается
с чем-то, что уцелело от Экваторианской цивилизации. Впервые за
миллионы утекших лет.
Вынырнув на поверхность без помощи кита, Макс с Ролексом
отдышались. Лиза, лежащая на воде неподалеку, вопросительно
посмотрела на напарников, но те покривили уголки рта.
– Входа не видели.
– Два варианта. Либо вход внизу, в породе, либо его тут вообще
нету.
– Нет, есть третий. Вход может выполняться не способом
открывания двери, а как-то еще.
Нильгано подумал о том, что сказал Ролекс.
– Да, есть и такой, правильно.
– Причем я склоняюсь к третьему, – подтвердила Лиза, – потому
что из галактики в галактику легче переправиться без дверей в корпусе,
по-моему так. Заберемся на Вилли?
Группа забралась на Вилли.
– Надо сплавать вниз еще, – предложил Сканки, – вдруг нам
откроют? Я имею в виду автоматику, конечно, не людей.
– А что, идея! – Ролекс вскочил, и собирался что-то проговорить
дальше, но подскользнулся, вскрикнул, ноги его взметнулись выше
головы, и через пару секунд всплеск снизу показал, что цели своей
Ролекс благополучно достиг.
Взрыв смеха сбросил напряжение вчистую. Но Лизе не
смеялось. Она знала проблему, как ее пока не знали ни Макс, ни
Ролекс, ни тем более Ник Сканки. Она знала, но муссировать ситуацию
ей не хотелось. Пусть надежда на будущее будет сверкать в гразах
ребят, пока не наступит время.
– Магараджа, – линия рта Лиза стала жестче, из-за сузившихся
глаз складка беспокойства пролегла на лбу, – найди поскорее в книгах
что-нибудь о кодовых языках Экваты.
Потом обратилась к ребятам, расслабившимся и легшим
беззаботно позагорать под лучами снова стоявщего почти в зените, но
уже не злого и иссушающего, а ласкового Солнца.
– Ник, Макс, и ты, Ролекс, – сплавайте до корабля еще,
посмотрите как там дела, у корабля. А я полежу на водичке, подумаю.
Магараджа тем временем ответ даст.
Второй просьбы не потребовалось – тон голоса говорил сам за
себя. Это был приказ Ментора.
Вилли ушел с ребятами на глубину, а Лиза успокоила нервы,
закрыв глаза и почувствовав спиной и лодыжками ласковый ритм волн.
Кстати, отметила она, и правда – морская вода лучше держит. Чертов
корабль.
Она еще раз прокрутила в голове ход своих рассуждений.
Значит, появились на Земле, быстро переместились к кораблю... Пусть
это пять минут. Вошли на Пассионарии. Что дальше? Неизвестно что.
А у Скунсов сейчас боевая готовность там, на планете, им теперь не
дня, а десяти минут хватит на перехват...
Может, еще не поздно сейчас собраться, отключиться от
меморизаторов, в Пассионарию и на Землю, к кораблю? Нет, нет!!! Так
рисковать нельзя, нельзя! Потеряем и корабль, и себя самих, и
Вселенную в придачу. Господи, пусть Скунсы окажутся идиотами!..
Лиза тяжело вздохнула, чуть не хлебнув воды. В глупость
Скунсов в деле поиска супероружия верилось слабо. Но и Леммингам
не искать корабля тоже было нельзя.
В этот момент заговорил Магараджа. Он нашел нечто
невероятное – условный код на Эквате был, и он практически совпадал
с кодом Беруса Мезы и кодом Морзе земли. Что это? Опять мы взяли
что-то какими-то странными и неисповедимыми путями с Экваты?
Но, в любом случае, это было на руку нашей группе. Ребята с
китом выныривали уже четыре раза, оглядывались в поисках Лизы,
находили ее лежащей на волнах и размышляющей, и принимали
решение нырнуть снова. На пятый раз они нашли Лизу улыбающейся и
плывущей по-собачьи к вынырнувшему и уже уставшему нырять
Вилли.
– Ребята, у меня просьба к вам! – Лиза запыхалась от плавания и
говорила с перерывами и кашлянием, но вполне довольным голосом, -
давайте отдохнем и полежим на Вилли. У нас выдался напряженный
денек, и мы, кажется, заслужили несколько минут отдыха. Айда?
– Вот это дельное предложение! Пятнадцать минут нам не
повредит! – Ролекс потер бы руки, если бы не держался ими за воду.
– Ролекс, полежишь со мной? – Лиза кивком головы показала
Ролексу, что нужно плыть следом, первая выбралась на склизский
хвост, залезла на голову Вилли, потянулась как котенок, зажмуривши
глаза, и похлопала ладошкой место рядом с собой и ноздрёй Вилли.
Ролекс пришлепал, обтекая водой, и лег рядом. Закрыл глаза и
начал с удовольствием впитывать тепло спины Вилли – не
обжигающее, а действительно комфортное и легкое.
Вдруг Ролекс вздрогнул – по ощущениям, Лиза нежно взяла его
за руку и начала гладить его руку своим большим пальцем. Сердце его
забилось, стало пропихивать кровь по сосудам с удвоенной скоростью -
к такому проявлению симпатии он был еще не готов, вопринимая его с
восторгом и страхом одновременно. Робея, Ролекс ждал, что будет
дальше, не в силах отвергнуть или поддержать ухаживание Лизы.
Разум, однако, отметил где-то на задворках сознания -
поглаживание имеет странный ритм. "Прислушавшись" к своим
осязательным ощущениям, Ролекс уловил морзянку, которой Лиза
выбивала ему сообщение "Ответь мне да, если понял". Ролекс
осторожно ответил ей морзянкой "да".
Лизино сообщение, длиною в три минуты, было следующего
содержания: "Скунсы следят за нами по своим меморизаторам. Они не
появляются, боясь конфликта. Они появятся, когда мы найдем секрет.
Когда мы войдем в корабль, я сделаю вид, что нашла что-то очень
важное, а ты и ребята очень внимательно следите. Они появятся в ту же
секунду. Оружия, как и у нас, не будет. Скрутите их. Они не ожидают
нападения от нас. Передай таким же способом Нику и Максу".
Ролекс просигналил "да". Выразительно посмотрев в глаза Лизе,
он подошел к ребятам и с радостным видом, как только что
приехавший на берег моря турист-дикарь, предложил вместе
поплавать. Работа была сделана за десять минут.
31.
Ролекс выглянул из воды и кивнул.
– Ну все, друзья! – уже вслух, разминая мышцы рук, сказала
Лиза с зевком, – пора нырять и искать вход! Попробуем код Беруса.
Вилли нырнул с Максом и Ролексом на боковых плавниках.
Приблизившись к боку корабля, Ролекс смахнул противную тину,
оголив в неровностях черный корпус, и, недолго думая, простучал на
Берусе "Впустите!"
Повторного запроса не потребовалось. Поверхность, там где
Ролекс постучал, прошла рябью, чуть посветлела, и словно из ниоткуда
выпустила лучик света, сиренево-синий, тонкий как лазер, но
имеющий конец.
Ролекс с Нильгано отправились наверх – отсутствие воздуха
начинало сказываться.
Лизе со спины Вилли лучик был виден не хуже, несмотря на то,
что кит своей тушей взбаламутил всю воду и блики искажали луч,
превращая его в подобие скакалки.
Из полуметровой длины лучик вырос за полминуты на
несколько метров, почти достигнув поверхности, потом вылез из воды,
совершенно не теряя своей силы, цвета и пульсации. Как видно, вреда
он не причинял никакого – вода вокруг совсем не менялась. Запахло
фиалками. Стало быть, лучик не электрический, а совершенно
неизвестной природы, подумала Лиза. Принесет ли он вред?
Ролекс с Ником и Максом смотрели на эти вариации луча с
другой стороны уже вынырнувшего Вилли – с некоторым страхом, но
не пытаясь спасаться бегством.
Волшебная палочка перестала расти и начала утолщаться на
конце, превращая его в полую, как показалось Лизе, сферу слабо-
сиреневого цвета. Получалась одуванчикоподобная фигура, сделавшая
светло-сиреневым легкое облачко на небе.
Края сферы, расширяясь, почти дошли до Лизы. Когда осталось
полметра, она зажмурила глаза, застыла, словно черепашка уйдя в себя
в минуту опасности, и проживала каждое мгновение в ожидании удара
или чего-то неведомого, но обязательно неприятного.
Ощущение воды, омывающей плавно еле колышущиеся ноги
Лизы, усилилось. Из-за напряженной концентрации внимания?
Несколько секунд, показавшихся Лизе минутой, прошло, но не
случилось ровным счетом ничего. Совсем.
Лиза приоткрыла глаза и увидела еле заметный периметр сферы
уже позади себя. Шар продолжал расширяться, и вот он, охватив
диаметр около тридцати или сорока метров, захватил в себя наученных
опытом Лизы и не испугавшихся, остальных членов группы. Вилли
тоже поместился в этом шаре, а для него – шарике, и проплыл круг по
периметру, решив, однако, за него не выплывать. Шар вдруг вспыхнул
призрачным синим цветом, сделав мир вокруг нереально-сказочным,
и...
Со скоростью около полуметра в секунду стал втягивать
спутников в корабль. Видно, он мгновенно перестал пропускать воду -
погрузившись ниже уровня мирового океана, уровень воды в нем
остался прежним. Тыкаться носом в почти не видимый барьер из
пульсирующего света Вилли не решился.
Лиза вдруг подплыла к Вилли и сказала что-то неслышно сама
себе – а на самом деле Магарадже. Похлопав Вилли по серому боку, она
посмотрела вверх, и Вилли... пропал. Ролекс и Нильгано вздрогнули и
вопросительно посмотрели на начальницу. Та жестом указала на
корабль, потом на место, где только что был кит, и потом развела
руками в сторону, показав что-то объемное перед собой. Комментариев
не потребовалось. Вилли свою функцию выполнил и далее стал бы
помехой.
Вот надвигается неотвратимо черный бок космического корабля,
шар на мгновение соприкасается с ним (ребята, до сих пор плавающие
по-собачьи в воде, сразу инстинктивно выставили руки вперед и
прикрыли глаза) и просто проникает внутрь, без звука, сопротивления
или малейшей сложности.
Шар пропал. Вода, заполнявшая его, мгновенно с тихим
плеском обрушилась водопадом на пол и расплылась по серому
помещению, где оказались четверо. Пока она убегала в неведомые
щели, оставляя пол сухим, ребята наблюдали за стенами, серыми,
неприметными, испускавшими такой же сероватый свет, которые
полукругом окружали обычный ровный пол, также стального
сероватого цвета. Присмотревшись, они заметили небольшую (именно
небольшую, размером сантиметров семьдесят на полтора метра)
дверцу, точнее дверной проем, за которым виднелось еще одно
помещение.
На первый взгляд, пока все было безопасно.
"Что-то типа шлюза", – подумалось Лизе.
Четверка, стараясь держаться вместе, но не болтая лишнего,
медленно прошла дальше, в помещение – такое же круглое, как и
первое, из которого лучами расходились шесть безликих, одинаково
низких и серых коридоров.
"У экваторианцев что, мебель не в чести?", подумала Лиза, идя
крадучись, оглядывая голые серые стены и вспоминая планету с
библиотекой, где кроме маленьких стульчиков ребята также не
встретили никаких предметов обихода. "Или это чисто земная
привычка?"
Ролекс поманил друзей в один из проходов, как ему показалось,
самый короткий, в конце которого маячило следующее помещение.
Пройдя по узкой кишке, прямой как стрела, ребята увидали
помещение, несколько отличающееся от тех, где они только что были.
Зал был круглым. Охватывающие его стены восходили высоко к
потолку, который был не куполообразный, как в шлюзе, а прямой,
служа верхним основанием цилиндра.
Посреди зала, внушая уважение и какое-то странное
благоговение, стоял цилиндр, невысокий, метр вышиной, но зато
широкий, с половину диаметра помещения. Он был бы похож на
гигантский обеденный стол, накрой его белой кружевной скатертью, но
его металлический, отличающийся от стен цвет, полностью скрадывал
это впечатление.
Вокруг стояли стульчики, подобные тем, что были в библиотеке
той планеты, штук двадцать, на одинаковом друг от друга расстоянии.
"А мы – рыцари круглого стола", подумала Лиза. Она оглянулась
– кроме коридора, откуда они только что вошли, прятаться было некуда.
Бежать – тоже некуда.
– Ребята.
Ролекс, Ник и Макс, стоящие рядом и озирающиеся вокруг,
взглянули на Лизу с вопросом в глазах. Лиза кивнула.
Все трое немного попятились назад, занимая удобные позиции.
Лиза изобразила на лице восторг.
– Боже, Макс, Ролекс!!! Ура!!! Мы нашли это оружие!!! – она
подбежала к первому попавшемуся стульчику и начала трогать его
литую, вытекающую из пола ножку.
– Мы наконец-то нашли это самое лучшее в мире оружие!!!
Смотри!
Ролекс подбежал к Лизе, внимательно кося по сторонам глазами.
– Боже мой! Это действительно оружие! Теперь у нас будет
много денег, власти и... – Ролекс чуть замешкался, – и... и женщин!!! -
нашелся он.
Ничего не произошло. Несколько секунд ожидания. Ничего.
– Будьте наготове, – уже безо всякой маскировки сказала Лиза.
Она села на пол возле ножки и принялась в ожидании гладить ее
приятный скользкий металл. Прошла минута, и только Лиза подумала,
что просчиталась, как...
В этот момент раздался пронзительный скрип ботинка по полу,
и мужской голос коротко и хрипло вскрикнул.
Ролекс метнулся куда-то назад.
Лиза краем глаза увидела три тени, появившиеся примерно в
одном месте. Не успела она сообразить толком, как еще один мужской
крик, теперь уже более пронзительно крикнул с ненавистью:
– С-собака!..
После чего прервался хрипом.
Короткий, но массивный топот, с усилием и потугами.
Три сильных удара по телу и два вскрика боли. Где-то фоном
этому был писк, выдающий последнюю степень страдания, словно
человеку заживо отрывали пальцы. Страшный писк, более чем
достаточно напоминавший о мучительной судорожной смерти.
Лиза наконец обернулась, и последнее, что успела увидеть, это
тело падающего на нее незнакомого мужика с гримасой боли на лице.
32.
Лиза очнулась от того, что Ролекс потрепал ее по волосам.
Ужасно болела спина.
Она приподнялась на руках и оглядела помещение, сразу
поискав взглядом товарищей.
Ник стоял с другого края "стола" с оголенным торсом и связывал
слабо барахтающегося и постанывающего человека в черной
спортивной форме остатком своего изорванного кителя.
– Долго я без сознания была?
– Да нет, минуту, – Ролекс все еще тяжело дышал, – меня тоже
саданули немного.
Он с улыбкой показал на рваный локоть форменки, под которым,
Лизу аж передернуло, зияла красная тертая рана.
– По полу проехался, – объяснил тот.
К парочке подошел Нильгано, живой, здоровый и ни капельки
не раненый. Глаза весело блестели, грудь вздымалась широко и
свободно.
– Да, вспомнил старое времечко! – с довольным видом
ухмыльнулся он, – Ребята крепкие попались! Если б мы не
подготовились – еще б неизвестно, кто кого. Только...
Нильгано опустил глаза долу, и было непонятно, то ли он
улыбается там, то ли винится.
– Убил я одного, кажется, а один убег-таки. Что теперь с
мертвяком будет?
Лиза устало махнула рукой.
– Ничего хорошего. Когда проводились испытания, подобное
случилось пару раз. Испытуемые без памяти откидывались на спинку
кресла меморизатора и долгое время, один около месяца, а другой
около полугода, оставались в коме. Да и после выхода из нее была
потеря памяти и координации движений. Восстановится, не умрет,
однако для нас с вами смерть внутри себя совсем не выход, как
понимаете. Вы мне нужны в здравом уме, да? – Лиза усмехнулась.
– Оба тела вон лежат, – Макс показал куда-то за "стол", сейчас
Ник туда и третьего положит. Но, наверное, надо искать четвертого!
Лиза прикинула. С одной стороны, четвертого искать надо, ради
безопасности, а с другой стороны – времени у них в обрез.
– Вы с Ником идите вместе, поищите его, а я с Ролексом
останусь здесь – мы допросим пленных.
Макс, погодя секунду, кивнул, и махнув рукой Нику, вышел с
ним из помещения.
Но допрос пленных ничего не дал. Один действительно был
мертвей некуда, Лизу прямо отталкивало от этого пустого тела
могильным холодом и... просто мертвой пустотой. Двое же других
были в настолько невменяемом состоянии, что походили на
сумасшедших – скалили зубы, как обезьяны, изо рта текла слюна, и,
помучавшись пять минут в попытках выжать из них разумное слово,
Лиза с Ролексом отступились.
– Их что там, наркотиками пичкают? – Лиза была в недоумении.
– Да нет. Я, когда был на базе Скунсов, видел. Им в кожу
вживляют капсулки с веществом и какой-то микросхемой. Когда Скунс
терпит неудачу, подобную этой, вещество выбрасывается в кровь и
делает вот это, – Ролекс кивнул головой в сторону лежащих тел, – Они
наверное, тоже умрут. Но уже не из-за нас. И уже не в памяти.
Капсулка-то там, снаружи нашей головы...
Лиза вздохнула и тяжело присела на стульчик.
– Интересно, почему их не забирают обратно? – подумала она
вслух.
В зал медленной тяжелой поступью вошли Макс и Ник.
Лиза сразу почувствовала, что они несут плохие новости, словно
вестник, которому нужно передать весть о поражении своему генералу.
– Что случилось, Макс? Вы нашли его? Что он наделал?
– Нет, Лиза, его мы не нашли. Придется быть поосторожнее и
смотреть постоянно по сторонам. Хотя, надеюсь, один он
поостережется.
– Ладно. Мы здесь, и нам нужно быстро действовать. Иначе
Скунсы нас просто опередят. Надо найти способ общения с кораблем и
информацию, которая поможет остановить падение. Никакую другую,
только эту, и быстро сматываем удочки и уничтожаем эту часть
времени в голове. Есть идеи?
И тут раздался голос, громкий, но не оглушающий, словно
идущий со всех сторон. Раздался так неожиданно, что у наших
путешественников дрогнули коленки и волна мурашек прошла от
головы до пят.
– Я полагаю, главные проблемы, что безопасность вашу
нарушали, разрешены. А, стало быть, могу я к гостям столь
долгожданным обратиться, что посетили звездный мой челнок.
33.
У Лизы в первую секунду ёкнуло сердце, она автоматически
приложила руку к груди. Взгляд ее отобразил замешательство и
беспорядочно пробежал по одноликим серым поверхностям.
– Имею честь представиться, о люди. Я – Ллевелин, я
экваторианец. Я – подлинный компьютерный прообраз философа
планеты Акапелла, скорей всего погибшей безвозвратно... Пускай я
мертв, пускай я лишь компьютер, я говорю с гостями дорогими, как
Ллевелин бы с ними говорил, поэтому меня вы так зовите, пусть тела с
этим именем уж нет – сгорело, не оставив даже пепла. И вот, теперь от
вас я жду ответа – кто есть вы, и с какою важной целью вы прибыли на
мой корабль межзвездный, да не в пространстве – в памяти своей?
Лиза уже отошла от потрясения.
– Я отвечу за всех. Меня зовут Елизавета, это Макс, это Ник, Это
Ролекс. Вы нас видите?
– Да, продолжайте. Умные приборы, стоящие в пространстве
корабельном, с заботою и чуткостью уловят любое излучение от вас.
– Мы получили данные, что корабль прибыл на Землю, но не
решились отправиться туда в пространстве, поскольку наши недруги
слишком стерегут планету в данный момент, и скорее всего, мы не
смогли бы спокойно говорить с вами в реальности.
"Как-то странно и чудно он говорит", – отметила Лиза про себя.
– Я полагаю, тот мужчина в черном, которого я запер в
акционной, и есть один из недругов твоих?
– Да. Он один из нападавших.
– Но только почему я должен сразу считать своим врагом не
здесь стоящих, а тех, что крепко связаны лежат?
Вопрос поставил Лизу в тупик. И в самом деле, почему?
– Это зависит, – проговорила Лиза, – что вы хотите и для чего
были созданы. Мы нашли данные о полете корабля на Землю в книгах
библиотеки одной из планет. Там были разные данные – от культуры до
оружия Экваты, но тех, что нам нужны – не было. Наша цель -
перевернуть нисходящую кривую падения вселенной вспять. Цель той
группы, которая напала на нас – получение оружия.
– Вам нужно доказать, что это знанье, о страшном
разрушительном оружьи, у вас и в самом деле есть вовне. Пускай же
контролер в реальном мире мне сведенья об этом зачитает, чтоб видел я
со всею остротою, что то оружье есть не ваша цель.
Лиза упрямо мотнула головой. Не зная, куда смотреть, она
разговаривала со стеной напротив нее.
– Он этого не сделает по двум причинам. Во-первых, мы не
знаем ваших целей, и не собираемся давать данные об оружии,
разрушившем цивилизацию. Во-вторых, наши недруги до сих пор
следят за нами и желают получить эти данные. Поэтому выберите
какой-либо другой способ.
– Ну что ж... – Было ощущение, что компьютер ворочает своими
шестеренками, – тогда теперь считать мы будем, намеренья свои вы
доказали. Моя же цель – найти людей толковых, что не поддались
бешенству в безумьи, что против разрушения подобных, и что порядок
в гаснущей Вселенной готовы беззаветно навести. Садитесь же, друзья
иного мира!
Как в Стране Чудес, из пола, вспучившегося вдруг в нескольких
местах, переливаясь металлическими отблесками, вылились стулья
подобные уже имеющимся, но подходящего для землян размера. Макс
Нильгано потрогал это чудо техники пальцем, но стул был обычным,
не горячим.
Ребята сели и стали оглядываться по сторонам.
Над металлически блестящим столом вдруг вспыхнуло
многоцветное трехмерное изображение размером три на три метра.
Лицо инопланетянина, подобного тем, кого наша группа видела на
планете в бездыханном состоянии, смотрело прямо в глаза каждому.
Широкие глаза с огромными зрачками, зеленоватая полупрозрачная
кожа с прожилками, маленький нос и рот, расположенные прямо на
конце маленького узкого подбородка.
– Друзья, добро пожаловать на борт! Вот образ мой, записанный
в компьютер, прошу поговорить со мной, который, пускай и неживой,
пускай бездушен, но долго одиночество терпел! – Ллевелин приотрыл
маленький ротик, что, скорее всего, соответствовало на Эквате улыбке.
На столе, как на скатерти-самобранке, из ниоткуда возникли
овощи, фрукты и мясо.
– На островах, что есть неподалеку, подобное едят живые люди.
Надеюсь, эти яства ненадолго ваш вкус собою удовлетворят. Но, к
сожаленью, огорчить вас должен. Ведь не было открыто на Эквате,
когда я был оправлен в путь далекий, спасительного средства никакого,
чтоб повернуть паденье наше вспять. Плохая новость, спору нет.
Неужто зазря ко мне проделали вы путь?
Лиза даже привстала и от волненья проговорила, машинально
переходя на язык Ллевелина:
– Как! Быть того не может! Но ведь в книгах так ясно было
сказано о том!
– Да, книги есть. Но многое, в итоге, лишь мнение других, лишь
миф, не факты. И правда, я как многие другие, исследованья вел, найти
пытался спасенье для моей родной планеты. Но не было успеха
начинаньям... Но говорю вам – если не найдете спасенья от напасти
неминучей – галактики, планеты и созвездья ждет гибель, неприметная,
но злая...
– Зачем же прилетели на Землю тогда?
– Есть две причины. Первая есть знанье цикличности развития
галактик. Последних дней Экваты знанье это, наследство, что осталось
для живущих. Никто не мог увидеть этих связей – ведь слишком мал и
короток отрезок шального бытия цивилизаций, для вечности он – миг
лишь искрометный. Тем паче – человеческая жизнь. Одна Эквата жизнь
растила долго. А знанье в том, что жизнь свою кончают и начинают
люди и планеты согласно одинаковым законам. Скажите, там, где
жизнь свою вели вы, – уже придумал разум неуемный устройства
электронные, что могут собою сам же разум заменить?
– Да, пожалуй, – откликнулась Лиза, продолжающая свою роль
предводителя, – давно уже. Иначе как бы мы здесь оказались?
– О, можно это делать, вы поверьте, совсем без механизмов и
приборов!.. Но если так – то не изобрели ли устройство, позволяющее
людям в иную точку попадать Вселенной, минуя даже самое
пространство?
– Спейсер называется. Но это относительно новое изобретение -
около сотни лет ему.
– Вот это плохо. Есть устройство ныне, что времени прикажет
вспять идти?
– Насколько я знаю, нет еще. Но разработки ведутся. А что,
будет изобретено?
– К несчастью, будет. И ознаменует собою гибель жизни на
планетах не менее, чем сектора Вселенной. Осталось миру вашему
немного – быть может, сотня лет иль пятьдесят... А потому, друзья,
поторопитесь, чтоб участь незавидная Экваты осталась на века
неразделенной.
Еда, распространявшая ароматы зелени и жареного мяса,
оставалась нетронутой. Было не до нее.
– Ллевелин, скажите... Сможете вы защитить информацию, если
на вас окажут давление с чисто материальной точки зрения? Я имею в
виду, если попытаются вскрыть вашу память и взять данные без вашего
на то согласия.
Лицо на голограмме в размышлении похлопало нижними
веками.
– О да. При том развитии науки, которая развита до предела,
который ей назначил цикл жизни, они возьмут со временем все знанья.
Но время им потребуется все же.
– А не будет ли более рационально... Извините, Ллевелин, если
я вас обижу, но... Не будет ли рационально уничтожить информацию?
Лиза с трудом произнесла последние слова и, не глядя на
голограмму, покрылась краской смущения. Она понимала, что она
предлагала компьютеру самоубийство.
Но лицо на голограмме несколько секунд отвратительно
похрюкало, что, как стало очевидно после следующих слов, явно
соответствовало на Эквате смеху.
– Я очень понимаю ваши чувства, хрю-хрю! Но нет, простите,
это не поможет, хрю-хрю! Компьютерная личность я, а знанья – они
лишь мой багаж, мое богатство. Ведь я лишь только пользуюсь
богатством, а не являюсь им, как не являлась одежда ваша вами
никогда. И, к сожаленью, ну а может, к счастью, я данные стереть не
компетентен. Могу стереть себя, но будет доступ к оружью
беспрепятственно открыт, хрю-хрю.
Еда на столе начала понемногу уменьшаться. Проблемы
проблемами, а аппетит после удачной схватки нещадно изводил
путешествеников во времени. Особенно налегал Ролекс. Лиза же пока
не притронулась к еде. Её голова была занята обдумыванием путей
выхода и грядущими перспективами Вселенной.
– Ллевелин. Вы сказали, что это первая плохая новость. Есть и
вторая?
– О, к сожаленью, да. Плохая новость – теперь уже про вас и
ваши жизни. Вам не удастся выйти с корабля.
34.
– Ну, это не проблема, – облегченно рассмеялась Лиза,
облокотясь на спинку стула, – оператор просто нажмет кнопочку, и мы
очутимся в своих креслах.
– Простите, к сожалению, проблема... Поскольку корабельное
пространство надежно защищает от контроля всего, что есть внутри, со
стороны. И если б вы хоть раз, да потрудились призвать себе на
помощь контролера, увидели бы – он вам не ответит, он потерял вас в
сумерках пространства, что памятью людской у вас зовется. Но, кстати,
ваши недруги ведь тоже следить за вами более не могут. Те четверо
спонтанно появились, боясь, что уплывет их цель стремлений, оружие,
совсем в иные руки.
Лиза встревожилась.
– Магараджа! Магараджа! Прием! – несколько нервно позвала
Лиза, но сколько она не бросала слова в пустоту, никакой связи с
Магараджей не было. Призрачная голова только авторитетно покачала
в подтверждение.
– Как видите, нет связи. Мне неловко, но есть еще одна для вас
проблема – я не смогу обратно вас доставить туда, где дно морское
прогибая, челнок лежит межзвездный, в океан. Конструкция, что
защищает корпус, не сможет вам позволить, луч бессилен перенести
материю вовне.
Внешняя бесстрастность Ллевелина была, однако, навеянной
цифровым усилителем голоса. Его лицо, даже несмотря на
экваторианский абрис, выражало обеспокоенность и сожаление.
– Но не хочу я быть лишь зла причиной! Могу я оказать вам и
услугу. Могу перенести четверку вашу туда, где корабля уже не будет,
но не в пространство, а в иное время. Обманем мы устройства для
защиты – и обретет свободу ваша мысль. Осознаете, речь о чем веду я?
Лиза подумала, но Нильгано опередил ее:
– Оседание почвы?
– Да, да, конечно! Оседание почвы, вулканов беспрерывная
работа. Подводные теченья здесь бессильны, хоть, говорят, вода и
камень точит. Но я еще гостям хотел бы сделать один простой, но
значимый подарок. Садитесь, расскажу – не захотите, надеюсь,
отказаться от такого.
Ребята сели. Лиза, наконец, заметила, что ананасы и кокосовое
молоко испускает просто невыразимо тянущий аромат, и бросилась на
еду, одним глазом следя за говорящей головой.
– Десятки миллиардов лет минуло, – начал Ллевелин голосом
доброго сказочника, – с того беспрецедентного момента, когда людьми,
или, сказать скорее, духовно развитыми существами, изваянными не из
плоти с кровью, а из самой восторженности жизни, совместно было
принято Решенье.
Когда-то, в незапамятные годы, томясь в себе от скуки и
безделья, имелась жизнь, и вот она решила, что будет мир, и будут в
мире боги, и будет в мире проходить Игра.
Вверху она поставила, над всеми, властителей Игры, богов-
титанов. Они, придумав правила и доску, слепили игроков и
подмастерьев из тех, кто поджидал Игры начало. Игра известна, судьи
наготове, и создана реальность игроками, и грянул выстрел… Старт! И
пала лента, что отмечала времени начало,когда, напрягши мускулы
едино, со старта игроки рванули вместе. Кто совершил ошибку, кто
споткнулся, и так бегут. А между ними – ветер…
И как в любой Игре, какие знаем, вдруг появились люди, что
желали обманом захватить в Игре победу, не смелостью, а лестью и
подлогом. И вот они, договорившись тайно (лишь небольшая доля
общей массы), решили обойти «глупцов несчастных, толкущихся на
поле без разбору». Но, впрочем, даже супротив друг друга мысль
злобную на время затаили…
И вот тогда-то, в этой суматохе, тогда был создан План и
Механизмы. Решили отщепенцы переделать Законы, что закреплены
согласьем всех игроков, принявших их. Законы, что созданы, чтоб цель
достигнуть верно, использовать – пусть правильно, но все же – лишь
для того, чтоб помешать другому.
И Механизм. Он роздан был всем людям, но обманулись те,
приняв на веру, что это панацея от ошибок, что это заменитель ясной
мысли, и вот – людьми он по сей день хранится, оберегаем, как зеница
ока. Впоследствии он все же будет найден и назван, но тогда он был в
новинку, и заменял собой обычный опыт. И человек, попав еще раз в
стычку, уже быстрее действовал, и дальше он избегал подобных
ситуаций.
Все было хорошо, пока в прекрасный быть может, день, а может
быть, и вечер, один игрок, разведав путь приятный, к другому
подбежал сказать об этом, и получил удар. Легко качнувшись и не
успев подумать, что случилось, он, безотчетно преклонив колени,
поднял с земли увесистый булыжник, и замахнулся… Он забыл,
бедняга, что битва далеко, и светит солнце.
Так появились битые фигуры…
Поверженный не умер. Это было в те времена, когда живые
люди причиной были над своей Вселенной, и не было еще того Закона
придумано, что люди умирают. Он встал, и понял вдруг, что был
ограблен. Сознание туманилось немного, и где же те приятные
моменты, что он копил, чтоб вспомнить на досуге? Их нет, а в голове
теснятся только усталость, гнев, и битвы, битвы, битвы…
На поле игровом скопились кучи – остатки тел и мыслей, вместе
с ними осколки интеллекта и желаний, оставшиеся от ночей
бессонных. Игра идет, но неужели та же? Она. Видны тела людей
бегущих, но почему-то в разных направленьях, а некоторые уж бредут
устало, а кто-то помогает пострадавшим, оглядываясь нервно
временами…
Игра идет, но цель уже забыта, оставлена… Примерно половина
забыли даже правила, которых придерживаться надо было строго. А
дальше будет вот что: эти люди забудут, что Игра вообще ведется, что
старт был дан когда-то, и когда-то давно все люди были игроками. А
дальше эти люди позабудут, что все вокруг – их собственное чадо, что
создано с большим воображеньем самими ими, и никем иначе. И
позабудут, КТО на самом деле есть люди, и что люди –
СУЩЕСТВУЮТ…
35.
Ллевелин замолчал и прикрыл глаза, словно вспоминая все то,
что только что поведал Лизе и компании. В помещении секунд десять
стояла гробовая тишина. Наконец, Лиза осторожно прервала молчание.
– Ллевелин, мы вам очень благодарны за столь захватывающий
рассказ... Но что нам сделать теперь, получив такой подарок?
– Это не подарок.
Лиза удивленно вскинула глаза на голову экваторианца, а
Ллевелин так по-земному взял и подмигнул ей. "И это у Экваторианцев
украли", – пронеслось в голове Лизы.
– Да, это не подарок. Как подарок я предложить хочу вам шанс
великий – возможность обессилить то решенье, которое вы сами и
создали, решение, что связывало крепко могущество живого существа.
Решенье отменив – Игру покиньте. Она теперь не будет интересна. Не
беспокойтесь – есть игра другая, Игра освобождения Вселенной от
перспективы мрачного упадка. Вы сможете творить со вдохновеньем
галактики и атомов крупинки – по вашему желанью, по веленью, что
ограничит только равный силой. Вы сможете творцами быть
Вселенной.
– О какой Игре ты говоришь, Ллевелин? – Лиза все никак не
могла взять в толк суть рассказа.
– О той, что испокон веков ведется. Законе сохранения энергий.
Самом существовании Вселенной. О жизни лишь в телах. О передрягах
и целях человеческих. О жизни обычного живого существа. Я говорю о
древнем том решеньи подрезать Силу всю под самый корень, чтоб
поиграть в кругу примерно равных в прекрасную игру с названьем
Жизнь... Игру, где проиграть уже возможно, а выиграв – добычу
получить. Теперь мои понятны объясненья?
– Но... Это слишком щедрый подарок! И как это отразится на
окружающих нас людях? – Лиза все никак не могла объять разумом
предложение, сделанное Ллевелином, и его последствия.
– Все отразится так, как захотите. Не сила все решает, а желанье.
Да, выпускать на свет оружье это – способности ведь сильное оружье! -
опасно, потому что так бывало, что по ошибке жизнь склонялась к
смерти. Но мы дошли до точки невозврата... Где действие по скрытию
оружья само теперь становится смертельным.
Ллевелин сделал очень торжественный тон, желая, видимо,
сделать акцент. Но наша четверка сидела приросши к стульям и
открывши рты, словно загипнотизированная. Сказки претворялись в
жизнь. Мифы восставали из пропахшего плесенью небытия. Это был
пик, точка, после которой пойдет в обратную сторону не их жизнь, а
история Вселенных... Ящик Пандоры открывался так неожиданно.
– Но помните мои слова – Эквата, злосчастная, погибла не от
взрыва. Стихия рьяно делящихся ядер была бесславным следствием
того лишь, что Силу неразумно мы познали, и не было ответственности
той, которая держала б Жизнь на гребне. Она погибла от бестактности
к собрату, тому, кто рядом жизнь свою проводит, и, может, и не знает о
тебе. И помните, что сможете вы сделать великой этой Силой что
угодно – сравнять гору с землей, иль сине море в секунду осушить
движеньем мысли. Да что моря – и звезды будут, словно слепые
неразумные котята, вам ластиться к рукам, просить защиты.
И лишь одно вам будет неподвластно (какую б Силу вы не
причинили) свершить лишь мановеньем легкой кисти художника на
полотне Вселенной.
Падение людское, что не видно в теченьи одного святого мига,
что жизнью человеческой зовется, не повернуть обратно лишь
решеньем того, кто будет властелином всей Вселенной. Ведь то не
властелином начиналось, и продолжалось с ясного решенья того, кто
ввержен в штопор безнадежный, а значит – с разрешенья всех
живущих, кто разумом хоть малым обладает.
Лиши их сил творить хоть зло, хоть ласку, хоть заключи в
колодки конституций – никто из них душевно здоровее не станет, к
сожаленью, ни на йоту.
Открой им путь к свободе, дай им волю – и разум человеческий,
что Силу и так таит в себе уже без меры, пробьется сквозь беду и
непогоду.
Теперь ответьте мне, куда, во-первых, отправить вас, чтоб
контролер недолго в просторах бесконечных ваших мыслей, сканируя
всю память, вас искал, а во-вторых – готовы ли к подарку?
36.
Лиза не могла принять решение в одиночку. Она вопросительно
посмотрела на сидящих слева и справа друзей, хотя во взгляде ее не
было замешательства.
– Давайте сначала по второму вопросу. Согласны попробовать?
Но ребята уже давно покрутили это в своих головах, и ответом
было негромкое дружное "да".
– К тому же, – разведя руками, заметил Сканки, – как сказал
Ллевелин, мы сможем отменить это, если захотим.
– Что ж! Пусть будет так. Теперь насчет времени.
– Может, просто за пару часов до сего момента? Магараджа
будет искать поближе, – предложил Макс, с жадностью вгрызаясь в
жареное мясо неизвестного животного.
– Нет уж, – улыбнулась Лиза, – так не пойдет. Мы же не в
пространстве переместимся. Просто очутимся в том же месте корабля,
только парой часов раньше.
– А, да, – сконфузился Нильгано.
Ролекс поднял палец.
– Причем, я так понял, что нам надо будет держаться на плаву
все то время, пока оператор нас не отыщет, правильно? А что если мы
махнем в то время, когда тут вообще океана не было?
Лиза подумала.
– Нет, лучше не надо. Нам в океане надо быть. Иначе рискуем
оказаться на огромной высоте либо заживо захороненными под землей.
И там и там радости мало.
И вдруг у Ролекса загорелись глаза:
– Я знаю! Нам это очень подходит!!! Ллевелин! Ты слышал всё?
– Конечно, друг мой, я прекрасно слышал. Какую дату ты в виду
имеешь?
– Эта дата – 14 сентября 1492 года!
Лиза посмотрела на Ролекса, как на спятившего, сверкнула
глазами.
– Это что такое еще?
– Историю знать надо, Лизочка. В 1492 году была открыта
Америка.
– Подождите, подождите, – вмешался Нильгано, – как бы там ни
было, проблема-то прежняя. Мы снова очутимся внутри корабля.
– А вот и нет. Так получилось, что на "Пассионарии" я был в
этих водах в наши дни. Тектонические плиты двигались, и дно в этих
местах опустилось километров на шесть. Помните? Там границы плит
располагаются.
Лиза с Нильгано и Ником, честно говоря, вообще про эти плиты
ничего не знали, а потому благоразумно промолчали, потупившись, но
еще храня в глазах следы возражений.
– Ладно. Допустим, мы доверимся твоей дате – что там нас
ожидает в отличие, скажем от даты годом позже?
– О, нас ожидает настоящий экскурс в историю – настоящие
каравеллы пятнадцатого века, с канатами, пахнущими пенькой, со
смолистыми боками и совсем не бутафорскими нарядами моряков.
Хотите ощутить соленый вкус брызг на мостике, держась рукой за
старинный действующий штурвал Санта-Марии? Добро пожаловать в
14 сентября 1492 года! И, кстати, так получилось, что корабли эти
совсем недалеко отсюда. Повезло, можно сказать.
– Ты на Колумба намекаешь? Тогда тебе лучше историю
подучить – он плыл совсем по другому маршруту – в Индию!
– В Индию? Ллевелин! Ты все слышал. Нам пора в путь. Прошу
– начинай, и надеюсь, тебя найдет еще не одна добрая душа!
Лиза секунду помедлила, но все равно махнула рукой, – Давай,
мол, начинай!
Голова над цилиндром кивнула и приоткрыла ротик.
– Удачи вам, друзья, в пути далеком! Надеюсь, вы спасете мир
прекрасный – все то, что я давно пытался сделать, но сделал только
лишь наполовину... Способности получите не сразу – лишь несколько
часов им надо будет, чтобы полностью в сознаньи проявиться. Но
помните – они в реальном мире, не в памяти иметь значенье будут.
Прощайте – ибо, как бы не хотелось, но не дано нам снова увидаться.
Помещение вокруг пошло рябью, легкая тошнота посетила
желудки всех четырех путешественников, и в минуту, когда мир иной
начал сливаться с явью, радужной пленкой отделяя нереальное уже
меркнущее серое помещение, Ролекс повернулся к Лизе.
– В Индию? – Ролекс покачал головой и откинулся на спинку
кресла, – нет, Лиза. Колумб искал не Индию. Он искал Атлантиду.
И добавил спокойно:
– Затаи дыхание. Будет мокро.
37.
Штормило уже два дня немилосердно. В затхлой, провонявшей
плесенью капитанской каюте "Санта-Марии" было грязно и тесно, но
по-своему уютно.
Капитан Колумб стоял перед задним окном, за которым
неистовствовала штормовая мгла, вглядывался в старое, запотевшее
зеркало, и пытался побриться. Время от времени ругаясь и сплевывая
на дощатый пол, он резал себе подбородок, ставший уже похожим на
поле битвы, своим цирюльничьим инструментом – лезвием с богато
украшенной резьбой деревянной ручкой, подарком королевы, но все же
упорно продолжал, словно возрождая в себе светского человека.
Два месяца такого похода кого угодно доведут до ручки! На
генуэзце было грязное до неузнаваемости белье, поверх которого был
накинут парадный офицерский китель, засаленный и потерявший свой
первоначальный цвет. Но цель – цель перекрывала многочисленные
подобные неудобства.
Каравеллу резко дернуло назад и сразу вперед, словно великан-
циклоп решил взять и поиграть лодочкой, покачав ее в ладони. Рука
Колумба сответственно дернулась, оставив за собой на щеке капитана
глубокий рубец. Кровь запузырилась, окрашивая серое мыло в грязно-
бордовый цвет.
Колумб вздрогнул, вскрикнул, и, с размаху бросив на палубу
зазвеневшую бритву, рыча затопал к переборке каюты и распахнул ее,
выкупавшись в изрядном количестве свежей соленой воды.
– Боцман, выродок ты такой! Где тебя черти носят? – заорал он
во всю мощь легких, подняв голову и не выходя из каюты на палубу.
Там, на метр выше, был мостик. Крик услышан, конечно, не был – по
палубе носились матросы, работая с такелажем, цепляясь за ванты и
пытаясь не вылететь за борт, как уже случалось. Буря – дело
нешуточное, смоленые фалы и шкоты не терпели разгильдяйства, и
выкрики капитана не встретили никакого внимания матросов и
боцмана на мостике, который показывал корявым пальцем, прыгая и
изрыгая проклятия, на один из реев.
Вылезши из своей норы и едва удержавшись на трапе, ведущем
на мостик, Колумб поднялся вверх.
-... Тали, ублюдки, тали, – кричал боцман уже другим бедолагам
в порванных матросских куртках, пытавшимся зарифить парус, -
закрепляй, дохлая рыба!
Колумб подошел, качаясь, к боцману и взял его за плечо. Боцман
зло оглянулся и огрызнулся, дернув плечом, чтобы смахнуть руку
капитана, как назойливую муху.
– Что не сидится в каюте, капитан? Рыб давно не кормили?
– Ты, боцман, сучий потрох, не дерзи! Будешь на рее вместо
паруса болтаться, чаек пугать! – обрывок дикой седой волны хлестнул
обоим по щекам, украв у капитана очередные ругательства, – Где мы
находимся?
– Где мы находимся, капитан, знают одни лишь Нептун с
Посейдоном на дне морском, по вашей милости! А человеки – ни один
не знает! Будь они прокляты, эти пряности, головы из-за них потеряем!
– Ты, боцман, ветер словами не корми, – процедил еле слышно
Колумб, – а дело свое знай!
Он резко повернулся, зацепился рукой за поручень трапа и
спустился в показавшуюся такой темной после дневного света каюту.
Присел, словно после тяжелой дороги, на низенькую табуретку,
намертво вбитую в палубу каюты.
– Да будь они прокляты, пряности эти, – повторил за боцманом
он сам для себя, вытирая мокрые волосы тряпкой в углу, бывшей когда-
то рубашкой, – Кому они нужны, эти пряности?..
Он присел перед рундуком, сырым и набухшим от терпкого
морского воздуха, и, зловеще и одновременно нежно улыбаясь,
приподнял скрипнувшую крышку. Отодвинул кучу тряпья, бывшего
когда-то одеждой, а теперь потерявшего и форму, и цвет, и достал
бережно тяжелую, переплетенную темной от старости кожей,
рукопись. Положил ее на стол.
В дверь ударился какой-то тупой предмет, и в следующую
секунду она распахнулась, пропустив громадного матроса-посыльного,
а с ним и добрую порцию очередной захлестнувшей "Санта-Марию"
волны.
– Мессир, боцман велел сказать, горизонт очищается, он...
– Прочь, болван!!! – заорал на него благим матом капитан,
бросив в дверь первый попавшийся под руку предмет, а именно свою
двухпинтовую оловянную кружку. Матрос удивительно быстро
ретировался, кружка ударилась о косяк двери, отлетела в сторону и
сшибла закрепленную на стене лампадку-непроливайку. Горящее масло
вылилось на пол, но гореть дальше отказалось из-за невероятной
сырости. Просмоленные стены каюты стали темнее и немного
загадочнее. Но капитану было все равно.
– Мерзавец, плебейское отродье! – с трудом успокаиваясь, ворчал
капитан, сжимая кулаки, но, наконец, вернулся к рукописи. На ней,
наполовину стертой старой позолотой, было крупно выведено от руки -
Платон.
– Учитель... – погладил он рукопись шершавой, задубевшей в
походе рукой, и в голосе его слышалось благоговенье, – ты знал...
– Колумб сидел и медленно, ласково перелистывал желтые
страницы.
Через два дня Колумб стоял у борта корабля. Море было
спокойно, свежий зюйд-вест наполнял паруса двухмачтового судна
живительной силой, так, что каравелла подобно игривому щенку
прыгала по волнам, забавляясь своими мореходными качествами.
Узлов двенадцать, не меньше.
Горизонт был чист. Облака на его почти не видимой линии
закатной розовой дымкой создавали ощущение, что корабль прибыл в
действительно неизведанные земли, более того – в моря Рая, где вечно
гулять крепкому ветру, где нет штиля и бурь, и где матрос может
насладиться, наконец, той красотой морской стихии, ради которой он и
ступил в детстве на качающийся и скрипящий борт корабля.
Но капитану было не до того. Он был на грани помешательства -
рушились его жизнь, мечты, его надежды и – вера. На месте Великого
Острова было море, море, ничем не отличающееся от того, по которому
он вел судно столько выматывающих душу и тело миль...
Сбит компас? У его оболочки было повреждение. Но тварь
боцман вечно не к месту хитрым елейным голоском припевал, что
привел корабль в это Богом забытое место вовсе не компас, а капитан,
и что именно ему не на небесах, а в аду кромешном надобно будет
держать ответ за погибшие безвременно чистые души моряков и
особенно его, боцманову.
Экипаж, науськанный боцманом, все больше и больше роптал,
верив в ту очевидную вещь, что капитан сошел с ума. Несколько
матросов, отдыхая у борта и развлекаясь с вантами, отпускали в
сторону капитана едкие шуточки, не очень, впрочем, громко.
Замеры глубины показали, что дно вне пределов досягаемости.
Было глубоко, глубоко, глубоко. Слишком глубоко для Острова.
– Слушайте меня! – надтреснутым голосом крикнул капитан,
оторвавшись от борта.
Взоры обратились на него.
Колумб хотел что-то сказать, но глотнул ртом воздух, всплеснул
руками, и, разбежавшись на глазах у изумленных матросов, прыгнул за
борт. Послышался всплеск и слабый крик.
На экипаж напал двухсекундный столбняк. Первым нашелся тот
матрос, в которого капитан недавно столь немилосердно бросил
кружку. Он прыгнул вслед за капитаном и вытащил его на поверхность,
уже изрядно хлебнувшего водицы.
Обоих достали через минуту. Капитан бессвязно что-то мычал и
вырывался, никого не узнавая и не слушая. Пара дюжих молодцов из
команды гребцов по знаку обеспокоенного и сбитого с толку боцмана
подошли, крякнули, закатав рукава, скрутили непомнящего себя
Колумба, и увели его в ставшую надежной темницей до конца
путешествия его собственную каюту.
– Вот и принял крещенье морское наш капитан... – сказал кто-то
из матросов, вздохнув, – Окрестил его царь морской по всем обычаям.
Да будет нам всем впредь урок, как на Господни тропы заповедные
вставать да конец света искать.
Боцман, бывший первым помощником капитана, принял
командование и приказал поворачивать обратно, что было встречено
экипажем с величайшей радостью. Остальные корабли не противились.
Боцман отправился с командой гребцов на "Пинту", и вскоре, по
тайному соглашению капитанов вахтенные журналы кораблей были
переписаны "во славу Ее Величества".
Небо снова было застлано тяжелыми тучами, чуть не
достававшими до верхушек мачт, и капитанам двух кораблей, чьи
компаса были начисто выведены из строя штормом, пришлось
пользоваться компасом "Санта-Марии", насчет которого, как
впоследствии оказалось, Колумб не ошибался.
Дорогу прокладывали по еле видимому пятну солнца,
мутневшегося над тучами, и картам капитана Колумба, картам, которые
вели "в Индию", а теперь направляли корабли обратно от нее.
Так через четырнадцать дней и ночей была открыта Америка.
38.
Мгновенное изменение обстановки уже не захватило Лизу
врасплох. Вода, обступившая во мгновение ока показавшееся таким
эфемерным и ветхим тело, была холодной, плотной, едкой – настоящей
субстанцией подводного океанского простора. В голову ударило -
давление было нешуточным, и Лиза едва не глотнула воды, прежде чем
сжала губы.
Чувством, гнездящимся где-то в желудке, она чувствовала , что
тело тянуло наверх, или в ту сторону, где, как предполагалось, он был.
Лиза чуть приоткрыла глаза, чтоб давление на них было не слишком
большим. Где-то в стороне ее следования светлелось светло-зеленое на
темном – свет звезды, что люди называют Солнцем.
"Далековато же, – подумалось Лизе, – хватило бы воздуха".
Вдруг ей совершенно не к месту вспомнилось, что она так и
забыла спросить Ллевелина про вторую причину. Почему именно на
Землю был проложен маршрут межзвездного странника? Ведь Земля -
лишь пылинка в бескрайних просторах, что в ней Экваторианцам?
Какие интересы призывали их направить последнее свое послание
именно на эту небольшую планетку под заурядной звездой, каких
миллионы только в этой галактике? На эти вопросы не было ответа.
Когда легкие Лизы уже молили, изнывая, о воздухе, Лизу
вышвырнуло на поверхность океана. С открытым ртом, но с
закрытыми еще глазами, по которым струйками с волос текла вода,
Лиза жадно вдыхала свежую соль. Затем глаза открылись сами собой.
Погода была, к радости Лизы, хорошей. Стоял штиль. На сине-
белом утреннем небе, нежно обнятом лучами экваториального солнца,
было ни облачка, лишь легкая белая дымка высоко-высоко вверху. В
десятке метров из глянцевой воды торчали головы. Лиза машинально,
как курица-наседка, посчитала – три. Все. И, кажется, – она пощурила
глаза, – все трое Лемминги.
Ребята подплыли к Лизе.
– Все в порядке? – спросил Макс, оглядев остальных.
Остальные кивнули взъерошенными головами, насколько это
получилось сделать в воде, но это было и так очевидно.
– Ну что же, дорогой Ролекс, вот твой 1492 год. Что дальше? – с
ехидцей спросила Лиза.
– Ну, нам придется поразвить наши способности к плаванию!
Ибо вон там, – рука Ролекса поднялась из воды и указала вдаль, – белеет
парус одинокий с гордым названием... одним из трех. Думаю, легче
будет переночевать в каютах, нежели спать, как рыбы, в море и с
открытыми глазами.
Вдалеке, почти теряясь в расплавленном колеблющемся воздухе,
и правда виднелись две одинокие мачты. Но как же далеко-то! Не было
видно даже корпуса корабля.
Невероятно далекий Магараджа на базе, оставаясь в окружении
коматозных тел без признаков интеллекта, лежащих на искусственном
вскармливании в уютных сиденьях меморизаторов, уныло сканировал
бескрайнее море памяти, начиная с настоящего времени и вглубь веков.
Пустые экраны, неподвижные тела, никаких звуков в эфире...
Меморизаторы тикали, отсчитывая недели и года в поисках
потерянных мемонавтов, как обозвал их коммандер Амин, и не
находили пока ни осколков интеллекта, ни волнующих вибраций,
присущих только жизни. Пока ничего. Единственное, что известно -
ребята не погибли там, в прошлом, работа меморизаторов шла в
режиме возвращения. И это вселяло некоторую надежду.
А тем временем четыре человека, отдыхая через каждые десять
минут, плыли кто на спине, кто брассом, по сверкающей радостными
бликами Солнца глади Атлантического океана.
Корабль становились все ближе, все ощутимей, и наконец, часа
три спустя Ролекс, обессиленный вконец и два раза чуть не утонувший,
прикоснулся рукой к склизской живой истории – судну, на борту
которого полустертая надпись возвещала: "Санта-Мария".
Погасшим взором оценив обстановку, он подождал минуту, пока
дотащились остальные, и задыхаясь, попытался сказать, чтобы все
плыли к килю. Сказать не получилось, и он просто махнул рукой в
сторону кормы корабля, где широченной метровой доской высилась
плоскость руля, также склизская и облепленная в районе ватерлинии
какими-то мелкими беловатыми ракушками.
Ролекс с трудом уцепился за выступ на киле и подтянул тело,
ногами елозя по злощастным царапающимся ракушкам. Забравшись,
он схватил рукой попавшийся кстати шарнир, поставил ногу на
неширокий край доски с вырезанным барельефом, нащупал край
палубы с отверстием утки, пять секунд – и Ролекс уже лежит без сил на
просмоленной и пахнущей пенькой и морем палубе.
Но – отдыхать не время! Ролекс поднялся и взглядом окинул
борт. Ванты, ванты, потом такелажная бухта с намотанным фалом. Нет,
не то. А вот! Уложенный аккуратно в подобие деревянной коробочки с
откинутой крышкой, лежал в трех метрах от него сложенный трап -
тросы со ступеньками-перекладинами.
Через минуту трап уже касался своим концом лазурных морских
волн, и Лиза, которой помог Нильгано, сам Нильгано и Ник Сканки,
обессиленные не менее Ролекса, выползли на палубу, неспособные уже
ничему удивиться, и без движения легли мешками на просторную
палубу.
Ролекс, однако, и здесь не потерял своей театральности.
– Добро пожаловать, дорогие друзья, – прохрипел он белыми
губами, – на спектакль, посвященный открытию Нового Света
мессиром Колумбом сотоварищи... Занавес!
И сам, отползши в тень от открытого люка в трюм, свалился
отдыхать.
39.
От Канарского течения до Гольфстрима, от Северо-Пассатного
до Северо-Атлантического течения простирало свои границы
безмятежное Саргассово море... Лиза стояла у борта, облокотясь на
бизань-ванты, и смотрела на всплывший "труп" лилового дельфина.
Никакой романтики, ухмыльнулась она. Одни безжизненные
красоты лазурного теплого водного пространства, где ни парящая
чайка, ни юркая стайка рыбок, сверкающих неоновыми боками, не
потревожат ищущего взора. Холодная, безрадостная красота.
Никогда не поеду в отпуск в память, подумала Лиза. После того,
как ненавистная деградация будет остановлена, когда будет время и для
других игр, и для совсем другой жизни, надо будет разобраться с
использованием меморизаторов. Лиза хорошо представляла себе, что
может сделать неразумный, только недавно вылупившийся из
Скунсовского кокона человек, до каких "изысков" и "удовольствий" он
может дойти, не имея полных и точных данных о причинах и
следствиях, об эволюции, о структуре этого мира и самого духовного
существа, как бы ни смешно было говорить о структуре того, что
является нематериальным.
Меморизаторы – орудие для освобождения людей, они
предназначены для раскапывания существ из-под стотонных черных и
липких завалов лжи, из-под этой мистификации – их полностью
бесконтрольной, бесполезной памяти, хранящей важнейшие для жизни
данные, что беспечно позабыты.
Они не предназначены для ухода из реальной Вселенной, где
цели – снаружи. Они предназначены для выхода вовне! Выхода, и
борьбы с реальными препятствиями, и расширения своей реальной
сферы влияния! А не для бестолкового брожения по умственным
впечатлениям. Слишком часто Лиза видела – вместо того, чтобы пойти
и создать события, человек вспоминает с тягостными или же
удовлетворенными вздохами уже накопленный багаж опыта. Или
смотрит мелькающие телевизионные кадры, что тоже самое. Словно он
там. Но он не там – он здесь!
Господи! Они даже своей прошлой жизни не помнят! Даже
детства не помнят многие! Как можно докатиться до такого? Лиза,
кажется, позабыла уже, как она и сама была глупой безответственной
девчонкой на Земле, видящей не дальше собственного носа.
Нет, меморизатор может быть как орудием как освобождения,
так и порабощения, и моей ответственностью как изобретателя,
думала Лиза, будет этого не допустить.
А Ролекс тем временем снова вошел в свою роль и наслаждался
вниманием, упиваясь им, как иной актер упивается аплодисментами,
снова и снова кланяясь темному грохочущему залу.
Он, еще в свою бытность обычным мальчиком, немного
увлекался корабельным моделизмом в школьном кружке, и теперь
ходил и рассказывал Нильгано и Сканки, а затем и присоединившейся
Лизе, о корабле.
– Вот эта петля называется лик-тросом. Она просовывается, – он
неумело демонстрировал руками – ... нет, она опускается, пока до рея
не дойдет. Это бушприт... Это бизань-мачта...
Вскоре, когда познания Ролекса в рангоуте иссякли, ребята
решили, поскольку делать было совершенно нечего, порыться в
корабельных секретах, раз уж наверху все равно печет и ускорить
предполагаемый поиск они не могли никак.
Через пару минут Ролекс вдруг закричал, чтобы все шли сюда.
Ребята сбежались к корме корабля, и увидели в одной из кают, вместе с
Ролексом, какого-то мужика, в грязном, странного покроя кафтане.
Каюта была обставлена довольно по-спартански – узкий рундук с
грязным постельным бельем, еще один сундук рядом с кроватью,
крепко сбитый деревянный стол, а на нем – то, что никак не вязалось с
сыростью и темнотой каюты – рукопись в темном кожаном переплете.
– Будь я проклят, если это не Колумб! – кричал восторженно
Ролекс, дергая тело за одежду, – Правда, на гравюрах он выглядел
поцивилизованней, но это несомненно он. Но такие условия жизни
кого угодно до состояния обезьяны низведут, – тут же заступился он за
знаменитого мореплавателя.
Лиза тем временем обратила внимание на рукопись.
– Боже мой! – она очень осторожно, как к святыне, прикоснулась
к рукописи, а потом приподняла ее, – да это Платон!.. Переписанный от
руки! Какую работу приходилось делать тогда, чтобы создать такую
рукопись – Боже! Наверное, в наши дни не сохранилась уже таких.
– Платон? Ну да, – спокойно подтвердил Ролекс, -
неудивительно. Ведь это он самый известный античный философ,
который осуществил огромное количество переводов с более ранних
источников об Атлантиде на древнегреческий. Собственно, от него мы
впервые и узнали, что она была.
– Ролекс, откуда ты столько знаешь об Атлантиде? – спросил
Ник, крутя в руках бритвенный прибор с замысловатой костяной
ручкой. Очень уж он ему нравился.
– А в детстве в книге прочел, что есть легенда об Острове,
затонувшем в, якобы, Атлантическом Океане, и заинтересовался. А
потом, когда уже служил у Леммингов, воспользовался "Пассионарией"
во внеслужебных целях, и слетал на Землю, на дно Атлантики.
Там действительно есть остатки цивилизации! Целые городские
стены сохранились. Я и в грунте изрядно покопался, нашел кучу
диковинок. Потом как-нибудь расскажу. А насчет Колумба – буря 1492
года изрядно потрепала корабли и сорвала с компаса "Санта-Марии"
лимб, в чем...
Ролекс сделал паузу и поманил ребят за собой. Выйдя из
помещения, он легко взлетел по балясинам возвышаюшегося рядом
трапа на мостик и подождал, пока экскурсионная группа окажется
рядом с ним.
– В чем вы можете убедиться, посмотрев на него, – и он указал
рукой на толстую круглую тумбу перед штурвальным колесом, сверху
которой был прибор, который и оказался компасом.
Даже непосвященному было понятно с первого взгляда, что это
уже не компас. Непостижимым образом на нем оставалась стрелка,
хотя диска с указаниями сторон света, раскрашенного в синий и
красный, не было.
– А на лимбе было написано название корабля, вот и весь секрет.
Поэтому я так уверенно попросился сюда – знал, что здесь будет хотя
бы один из кораблей.
До заката оставалось еще много времени, и экскурс
продолжался. Ник с Ролексом развлекались с такелажем и рангоутом,
поднимая паруса (на закрепление которых, впрочем, у них не хватило
умения), залезая на самые верхушки мачт, в будку впередсмотрящего,
откуда Ролекс увидал "Пинту" и "Нинью".
Лизу же с Нильгано больше интересовали документы. Первым
делом они, уединившись, полистали Платона, потом судовой журнал,
насладившись духом старых романтических времен, скопившемся в
изящном почерке, искусной обработке дерева, запахе просмоленных
темных стен с забитыми пенькою щелями. Словно само время
приспустилось с небес на старый корабль, и принесло с собою запах
пятивековой давности, смешанный со смутными ощущениями и
надеждами средневековых замков, рыцарей и принцесс, пыток
испанским сапогом, Святой Инквизиции, Шекспира и Бетховена,
веселых и безжалостных пиратов, без капли страха идущих на
абордаж... Лиза вспомнила почему-то слово "континуум". "Санта-
Мария" была континуумом, отдельной вселенной, сохранившей
бережно на своем борту целую эпоху.
Но крик Ролекса откуда-то издалека снова привлек внимание
Лизы – она различила слово "обед".
Сориентировавшись по крику, они с Максом спустились в
маленькую, тесную и такую же темную и грязную, как каюты, кают-
компанию. Оказалось, Ник открыл залежи продовольствия, и
пригласил всех еще более поучаствовать в путешествии во время – в
его гастрономическом аспекте.
Но, увидев яства, Макс и Лиза немного поутратили свой пыл.
Еда состояла из огромных кусков мяса, приготовленных так, словно
повар по совместительству работал еще и в пыточной камере, беря
работу "на дом". Также на столе стояли две огромные темно-зеленые
бутылки.
– Ну же, – приглашал Ролекс за стол, явно издеваясь, – прошу
отведать буженинки, государыня! Чем богаты, тем и рады! Рому
налить?
– Шутник! – проворчала Лиза, разворачиваясь, но Ролекс вскочил
со скамьи и остановил ее.
– Да погоди ты! Я шучу. Мясо на самом деле вкусное и
незаразное, а в бочке есть нормальная пресная вода. Садись. Ведь
хочется же есть.
Лиза показала язык, и недовольно села за стол, отщипывая
пласты мяса трехзубой вилкой, найденной в каюте Колумба и начисто
вымытой, а Ролекс начал рассказывать про Атлантиду.
40.
– Вообще-то в сказаниях, заботливо и скрупулезно, как и
подобает великому мужу, переданных Платоном, мало правды. Скорее
всего, те полусумасшедшие странники, юродивые и звездочеты в
рваных одеждах, которые забродили на золотой Пелопоннес, сами не
отличали уже реальности от вымысла, и беспечно додумывали то, что
и так уже услышали в перековерканном виде.
Легенды множились, мифы варьировались, обрастали налетом
сказочности, а те, кто видел все воочию еще тогда, выдавали за истину
то, что казалось приемлемым для их политических и религиозных
пристрастий. Если те, кто видел все воочию, вообще были.
Единственное, что осталось правдой в этом безудержном
стремлении приукрасить или же скрыть истину, – это то, что Атлантида
вообще была.
И великую историю, Золотой Век великого народа, погибшего
ни за что, а по глупой прихоти рока, несчастливой случайности,
прекратил иноземец, имя которого мы узнали только сейчас -
Ллевелин.
Вокруг Великого Острова стояла Великая Стена. Серые кирпичи
неведомыми мастерами выложены так, что даже жесткий лист
папоротника не мог пролезть в щель и остаться застрявшим. Высотой
около 50-60 метров и шириной около двадцати, стена опоясывала весь
остров, выходя четырьмя величественными воротами на четыре
стороны света. По верху ее, плоскому, не связанному никакими
башнями или бойницами, проходила кольцевая дорога, игравшая роль
связующего звена различных частей острова.
Нигде, ни у ворот в форме остроконечного шлема, ни на
вымощенных кирпичом подходах к городу, не было видно и следа
оборонительных укреплений или охраняемых арсеналов, ибо стена
служила защитой не от армии недруга, пожелавшего вдруг занять
город, ограбить его богатые драгоценными изумрудами кладовые или
заставить прекрасных атланток смиренно склоняться у его постели.
Не было на Земле многие тысячелетия равного атлантам народа,
и не было армии, которая могла бы хотя бы подступить к порогу, а не
то чтобы завоевать остров.
То была защита от цунами. Огромные волны, порою в полсотни
метров в гребне, дочери тектонических сдвигов и гневных вулканов
подводного царства, не были редкими и нежданными гостьями детей
Атлантиды.
Стоя недалеко от тектонического разлома, пересекавшего, точно
рваный шрам, Атлантические воды напополам, от Арктики до
Антарктики, Атлантида была также и средоточием торговых путей
народов, давно канувших в лету и оставивших после себя не более чем
черепки глиняных кувшинов под десятиметровыми толщами все
прощающей матери-Земли.
То были пути воинственных скинхов, прародителей
скандинавов-суоми, чьи взгляды устремлялись на запад в поисках меди
для топоров. Пути черных великанов из африканского вельда к себе на
родину, великанов, что еще не позабыли своего священного, из
сладостных уст солнечного Инки, происхождения. Там же пролегали
пути мудрых агранха, что впоследствии дали жизнь Сидтхартхе
Гаутаме Будде, спешивших безопасной дорогой из Маганеша в
Кастилью...
Множество их было, народов и народишек, что шли через
страну Атлантов, славившуюся в веках миролюбием и силой. И никто
не смел поднимать руки на оазис спокойствия среди раздираемой
войнами Земли.
Люди нынешнего времени знают Атлантиду, не зная ее. Память
святого прошлого не смогла утаиться за черными глухими стенами
ментальных запретов, выразившись в произведениях писателей и
поэтов, превратившись в мечту о будущем, и современный человек
легко узнает в описаниях Атлантиды свои детские мечты, благодаря
которым он еще не потерял до конца веры в справедливость и добро...
В Атлантиде таилось одно из богатейших месторождений
изумрудов – играющих гранями на неистовом субтропическом солнце
зеленых камней. Они не служили средством обмена на эфемерную
материю. Ими, по велению правителей страны, были украшены здания
острова. Густо, рисунками вмурованные в городские замковые башни
неземной красоты, изумруды создавали сколь сказочно-эстетичное
ощущение волшебства, столь и нестерпимый блеск – такой, что
чужестранцам, прибывавшим в Атлантиду и решавшим посетить
города, предлагалось надеть зеленые очки, чтоб не ослепнуть от резкой
перемены яркости и игры светотеней...
Богине Атлантиды, богине Стены, поклонялись только Атланты,
считая ее покровительницей Острова, дарующей ему вящую славу и
вечную безопасность. Но столь велико было влияние острова, что
народы половины известного мира ставили ее идолы на своих
перекрестках, дабы она помогла мирным путникам беспрепятственно
проезжать через разбойничьи дороги, а народы второй половины – на
крепостные стены, чтобы оказался бессилен таран.
Имя ее, выродившееся в наши смутные тысячелетия,
произносилось в древнем Египте, как Осирис. Изначальное же было –
Оз.
Ролекс оглядел друзей, сидевших с открытыми ртами вокруг
стола. Вокруг них, в их распахнутых глазах, кружились, словно духи
прошлого, образы Атлантиды, старой незабвенной родины, так не
вовремя, в пору расцвета сил, ушедшей в мир иной, похороненной
разве что птицами, кружившими еще недолгое время над
успокаивавшимся морем.
– Скажите... Кто скажет мне первым – какого цвета кирпичом
были вымощены дороги Великого Острова?
– Желтым... – В глазах Лизы стояли слезы, чуть не
переливающиеся через край...
– Желтым... – повторил как эхо Ролекс, – И я видел их, кружащих
от одного города к другому, вырисовывавших узор по занесенному
илом дну. Их там не осталось уже... Я раскапывал.
Он помолчал. Руки его немного тряслись, выдавая горе и
безутешную ностальгию по умершей сказке.
– Стены в нескольких местах были разрушены, но не море
заставило рассыпаться это восьмое чудо света.
Гигантский шар, молнией врезавшийся в земную атмосферу,
пронзил иглою за считанные доли секунды атмосферу и ударил море,
наступив ему на самую больную мозоль – межматериковую трещину.
Процессы сдвига, не выдержав жаркого невероятного удара
молота, ускорились, дав начало подземному извержению вулканов на
всей протяженности Северной Атлантики... Духи Земли,
разгневавшись, выплюнули в знак протеста моря магмы, края плит
дрогнули, море зашипело и начало исходить паром, из-за которого
небеса застлало пеленой... Солнце пропало из виду, оставив на своем
месте лишь едва различимое светлое пятно. В подлунном мире
наступил новый век – век смут, тьмы и междоусобиц, равных которым
не было на памяти Земли... Наступил Великий Потоп.
Атлантида... стоявшая у края платформы, погрузилась в первые
дни на два десятка метров, и страну охватила сумятица. Вода кипела у
стен цитадели, стометровые фонтаны горячей воды вставали
брызжущими колоннами в сотне метров от испуганных лиц атлантов,
закрывающих собою неразумных детей.
Страну в те дни спасла Оз – стена не дрогнула, удерживая своею
мощью весь миллионотонный напор воды. Десятки тысяч людей
преклонили колени на алтарях Спасительницы, моля о помощи и
спасении детей Атлантиды, дабы род их мог продолжиться и песни
снова зазвучали на благодатных равнинах Изумрудной страны.
Но судьба ее была предрешена. Неимоверный взрыв, эхом
отразившийся даже на холмах страны, что позже назовут Британией,
властительницей морей, в течение минуты расколол Остров надвое,
словно надломив пирог с хрустящей корочкой.
Северная половина, обливаемая сверху огненным дождем, а с
обоих сторон – цунами, проносившимся со скоростью нескольких
сотен километров в час и разрушавшего все, даже вековые скалы на
пути, ушла под бушующую кипящую воду за несколько минут. И еще
долго вопящие от боли и страха души тысяч людей носились над
серым морем, не находя себе успокоенья... Черед Южной половины,
разделившей участь Северной, наступил через два часа.
Спасение морем было сумасшествием – люди на любом судне
были бы насмерть раздавлены стихией в первые секунды плавания, не
успев даже утонуть... Нашлись смельчаки, что взлетели с поверхности
на простых летательных аппаратах, что были призваны опылять
пшеничные и ржаные поля.
Аппараты были несовершенны и звались Икарами... Но
создатель их, Дедал... Да, Дедал, не конструировал их в расчете на
межконтинентальные полеты, и несколько сотен кораблей, на каждом
несколько человек, безжалостно были истреблены дождем лавы,
шедшим непрерывно в течении нескольких страшных дней. С
горящими крыльями и сломленной надеждой, падали Икары отвесно в
море и пропадали бесследно в бушующей стремнине.
И еще... Они не были большими ростом, как утверждал Платон.
Они были обычного, земного, человеческого роста! – выкрикнул вдруг
Ролекс, и быстро вышел, чтобы друзья не видели, что мужчины тоже
плачут.
Через пять часов ребят, поевших говядины пятнадцатого века (а
Нильгано – и попробовавшего старинного рома), успокоившихся и даже
немного поплававших снова, в толще вековых отложений памяти
нашел Магараджа.
Благословенное время каравелл и уже затонувшей Волшебной
Страны было оставлено в подарок потомкам, Скунсам там искать
нечего, но допотопный – до тектонических сдвигов – инопланетный
корабль с милым компьютерным стариканом на дне моря перестал
существовать.
Однако Лизу ждала новость, которую она ждала и которую так
пыталась предотвратить. Сжав руки в кулачки, она сидела с опущенной
головой на красном стальном кожухе какого-то прибора в коридоре
базы и пыталась осознать, что теперь будет.
– Черт... Они отрыли его... Проклятые Скунсы его отрыли!
41.
И да – проклятые Скунсы, распорядители СМЕРТИ, радовались.
Но повод был иным. Наступала Великая Эра, Эра
Огрызающегося Волка, как говорилось в коммюнике от самого
Магистра.
Холодная Луна восстанет над головой каждого живущего, даря
покой и освобождая каждое существо от мирских страстей, мятущихся
и неразумных чувств – гнева и страха, горя и ненависти, энтузиазма и
особенно любви. Любви – болезни Леммингов и глупцов, болезни, что
распространялась словно чума в людских сердцах.
На базе царило ликование. Во всех публичных местах – в
столовых персонала, у входов на спальные ярусы, в зале Ллевелина -
вывесили красные транспаранты с лозунгом "Да здравствует День
Включения!", и сердца Скунсов смягчались дуновением сладкой мечты
– мечты о мире без работы и терзаний, где каждый жаждущий получит
ключи от неиссякаемого винного погреба, а голодающий – кусок
дивного мяса в преданной руке раба.
День Включения был назначен на первый день июня – день,
когда Москва над СМЕРТИ изнывала от удушающего
тридцатиградусного марева над раскаленными площадями и
проспектами.
Деградаторы были установлены над Землей и в пятидесяти
самых важных стратегически важных точках Вселенных – планетах
Леммингов и Скунсов, что издавна были притчей во языцех. Планета
тысячи династий, Гамия, где поддерживались традиции честной
торговли чуть ли не со времен Великой Экваты, Лимерийская Стига,
где воспитывалось такое искусство ближнего боя, что не каждый
меткий стрелок из бластера осмелился бы выйти на одно поле брани со
стигийским воином. Особняком стояли планеты альгенов, ненавистных
Скунсам из-за способности помнить то, что помнить преступно.
Гранто, одну из планет правительства Скунсов, оборудовали аж
двумя приборами – правительство проделало большую работу и
заслужило большую долю признательности самому себе. Ту же
Алигаме оборудовали так же – там слишком много оружия, не
терпящего свободной мысли.
Голова волка, хищная и огрызающаяся, тайно проникала во все
поры подгнивающей вселенной. Это был символ Включения, символ
свободы, символ власти Скунсов. Человек человеку волк, и не будет
другой истины, когда воссияет Холодная Луна.
Подъем был назначен на час раньше. Невыспавшиеся, но
счастливые сотрудники московской базы Скунсов, протирая красные
глаза, выползали из жилых блоков в наспех и неряшливо одетой
парадной одежде. Ручейками, бурлящими на перекрестках,
направлялась к центру базы. За разговорами и сплетнями о
предстоящем моменте Включения сон проходил.
Ручейки сливались в реки, направляющиеся теснинами узких
коридоров к самому большому помещению комплекса – залу, где
высилась громада недавно установленного инопланетного корабля.
Море народу волновалось около накрытого красной материей
помоста, на котором, словно на средневековом эшафоте, стояла
сверкающая в лучах прожекторов гильотина – стальной пульт,
испещренный разного рода ползунками, мигающими лампочками и
тумблерами. Гильотина, на которой под овации рукоплескающей толпы
варваров будет обезглавлена сама любовь. В его центре важной дамой в
красном бальном платье находилась выпуклая полукруглая кнопка,
бывшая главной виновницей торжества.
Зазвучали фанфары, в зале стемнело, и на эшафот взошел
Главкон, колобок в костюме, сама невинность и услужливость, и
смущенно поклонился публике. Переждал овации, краснея и
размахивая руками, чтобы замолчали. Нерешительно постукал пухлым
пальцем по головке микрофона и кашлянул.
– Дорогие друзья! Сегодня мы собрались здесь, чтобы
торжественно и очень буднично для подобного случая открыть новую
эру жизни во Вселенной. Возможно, немногие из вас понимают во всей
полноте, что знаменует собою включение приборов-освободителей на
многих планетах Вселенной. Миллионами лет длился процесс
созревания рода человеческого для того, чтобы дойти до точки, где
завершающий рывок эволюции позволил бы ему подняться на
последнюю вершину в апофеозе счастья и развития. Я счастлив, что
именно мне предложена честь завершить расцвет жизни человечества и
довести его до логического конца.
И вот он, этот момент! Уже через несколько часов вы начнете
чувствовать ни с чем не сравнимое спокойствие и уверенность. И
давайте воздадим благодарность за это нашему покровителю,
повелителю галактик, попирающему своими ногами непокорные миры
и неустанно и героически ведущего нас к будущей светлой жизни.
Присутствующие подняли глаза наверх и бурно
заапплодировали.
Прозвучали фанфары, взгляды прожекторов устремились на
кнопку, над которой уже была занесена ладошка Главкона, и в лучах
ослепительного света электрические контакты были замкнуты. Резвые
электроны, не ведая, какую судьбу несут они своим создателям,
завибрировали в тесных вселенных кристаллических решеток
проводов. Радиоустановка завибрировала в такт, посылая безликие
радиоволны в пространство, и колесо истории закрутилось на своей
оси так, что спицы его слились в одну гуляющую молнию.
Вселенная одной ногой стояла на точке невозврата.
42.
Спустя несколько часов, когда усталые тела ребят, чуть не
належавших себе пролежней в креслах меморизаторов, теоретически
должны были уже прийти в норму, коммандер Амин отправился в
лазарет.
Как оказалось, места в кроватях, окруженных разного рода
техникой, пустовали. Дневальные секторов их не видели. Контролеры
шлюзов клялись, что наружу никто не выходил. Как можно потеряться
на базе? Не провалились же сквозь землю? Что это – диверсия
Скунсов? Коммандер подумал и объявил Чрезвычайное Положение.
Но ребята действительно провалились сквозь землю – в прямом
смысле этого слова.
В техническом отделении, на посту энергоживучести, там, где
тускло светит одинокая лампочка, есть маленькая шахта. Начинаясь
под стальными ребристыми пайолами, запачканными смазкой, она
имеет диаметр около метра и уходит вниз на сотню.
В первые годы существования базы шахта, сырая, без
подъемника, с единственной железной лестницей, уходящей рельсами
вглубь, использовалась для проб грунта под базой, для установки
датчиков сейсмоактивности, для контроля за деятельностью подземных
вод.
Когда же было установлено, что ни сейсмоактивности, ни
подземных вод в этой части планеты нет вовсе, шахта была заброшена,
и долгие годы спустя помнили о ней только инженеры по
коммуникациям, поскольку уж о ней нужно было отчитываться в
годовом отчете по безопасности базы.
Вот из этой-то шахты и поступил сигнал датчика видеокамеры
об изменении. Инженер восстановил данные камеры и увидел, как
наша четверка, предводительствуемая Ролексом, спокойно спустилась
вниз, и... не появилась обратно.
Коммандер нахмурился и приказав всем оставаться на своих
местах, самолично отправился в ПЭЖ. У него почему-то несколько
дней как начала болеть голова. Старость? Коммандер не хотел думать
об этом.
Он вспомнил, что Илистер, его адьютант, узнав, что у шефа
болит голова, покачал головой, принес какую-то белую таблетку, и
сказал, что на базе за последние несколько дней ухудшилось состояние
здоровья половины служащих. Коммандер хотел запить таблетку
принесенным кофе – а чашка трясется в руках, словно коммандер стоит
на верхушке проснувшегося вулкана. Что это – магнитные поля,
радиоизлучение? Нет. А что же?
"Значит, я теперь тоже в статистике?" – горько усмехнулся про
себя коммандер. Но это не имеет значения. Работа должна быть
сделана.
Вниз, вниз... И чем ниже, тем тусклее становился свет, тем уже
были технические коридоры, струившиеся вместе с кабелями,
закрепленными под потолком, в неведомые дали. Царство техников и
электриков, что как кроты редко появлялись на верхних уровнях базы,
удивляя прохожих грязными касками с фонарями.
Вот она, шахта. Коммандер осторожно и немного брезгливо
отодвинул ухоженными кончиками пальцев пайолину, заглянул
осторожно внутрь, и со вздохом опустил ногу на первую ступеньку.
Предосторожности вскоре были отброшены – после двухметрового
путешествия вниз коммандер понял, что костюм уже можно
выбрасывать – химчистка вряд ли поможет отстирать ржавые царапины
от арматуры, немилосердно торчавшей со всех сторон, и черную
смазку десятилетней давности.
Вокруг коммандера сгустилась темнота, что помогла ему
различить где-то далеко на дне шахты отблески призрачных огней.
Собрав всю силу духа, коммандер продолжал спускаться, крепко
цепляясь за скользкие влажные ступеньки.
Огни по мере спуска приближались. Еще пятьдесят метров вниз,
и воздух вокруг коммандера стал спертым, окружающее словно давило
на уши, предостерегая – там, внизу, неизвестное, страшное, злобное...
Но там были еще и Ментор с товарищами.
Наконец, огни стали ближе, и вдруг коммандер услышал звуки,
эхом долетающие до него, словно из-под воды. Внимательно
приглядевшись, коммандер увидел, что огни были просто отблесками
чего-то, что светило из бокового ответвления шахты. "У нее есть
коридоры внизу?" – удивился Амин, не помнивший таких фактов.
Наконец нога коммандера нащупала пол шахты, хлюпнувший
жидкой грязью. Он осторожно встал на ноги, пытаясь не
подскользнуться, и, нагнувшись, осторожно пролез в метрового
диаметра круглую дыру, сделанную каким-то крайне острым и нежным
инструментом, вырезавшим ее в крепчайшей горной породе так же
легко, как нож отделяет пласт мягкого масла.
Перед коммандером оказалась огромнейших, просто гигантских
размеров пещера, не менее чем нескольких километров в длину и
ширину, и километра в глубину. Пещера освещалась неизвестно откуда
поступающим светом – воздух вспыхивал, словно облака, освещаемые
солнцем, то там, то там, и казалось, что вспыхивают отраженным
светом не поверхности пещеры, а само пространство – незаполненное,
пустое.
Коммандер стоял на каменном выступе, держась за скалистый
край около дыры, а внизу необъятной, неподвластной взгляду
пропастью, зияла у самых ног пустота. Коммандер едва не потерял
сознание, под ложечкой засосало, и он слабеющими ногами отступил
на шаг назад.
Снизу мухой со скоростью реактивного самолета метнулась
тень, остановившись мгновенно перед глазами коммандера.
"Ролекс", – подумал коммандер, глядя на тело Ролекса, висящее в
пустоте, но разум его не мог полностью осознать это явление.
Слишком много фантастики за пятиминутный период, синтез
реальности и сумасшествия просто не вмещался в его голове, создавая
вокруг происходящего устойчивый туман бессознательности.
Ролекс улыбнулся.
– Сэр, Вы молодец, все-таки нашли нас! – он подхватил
обмякающее тело коммандера, и нырнул камнем вниз.
Когда сознание коммандера Амина начало включаться, он
увидел себя грязного, со всклокочеными волосами, сидящего на
удобном стуле посреди мощеного блестящим паркетом пола, а перед
ним, улыбаясь и переглядываясь, стояли в ряд Лиза, Нильгано, Сканки
и Ролекс. Потолка и стен не было видно, только уходящий в
бесконечность паркет с гравием, то тут то там кучками валявшимся без
видимого порядка.
"Рехнулся", – подумал коммандер вслух.
– Да нет, сэр! – Лиза сделала жест рукой, и сверху на коммандера
вылилось доброе ведро воды.
Тут коммандер полностью осознал реальность. Он вскочил со
стула, чуть не подскользнувшись на луже, быстро оглядел стреляющим
взглядом пустоту и вернулся взглядом на Лизу и Нильгано.
– Потрудитесь объяснить, по какой причине, – с плохо
скрываемым раздражением в голосе он начал отчитывать обоих сразу, -
вы, не поставив в известность командование, покинули обитаемые
уровни базы? Наверху объявлено чрезвычайное положение, вы знаете
об этом?
– Сэр, простите. Мы сочли возможным уйти не предупредив,
поскольку наши тела еще двое суток должны были оставаться под
контролем роботов-сиделок и восстанавливаться. Нашего отсутствия
никто не должен был заметить. Однако, как видите, с нашими телами
все в порядке.
– Объясните мне, что происходит, – командер был все еще зол, но
сел обратно на кресло, – еще и кресло сюда как-то притащили...
– Сэр, мы просто тренируемся, – Ролекс жестом руки показал на
пространство, – смотрите.
И в пространстве неподалеку из ниоткуда, просто из ничего,
материализовался в двух метрах над полом огромный шар, со
стальным отливом. Зависнув на мгновение в воздухе, он рванул вниз и
с коротким хрустом впечатался в начищенный паркетный пол, сразу
погрузившись в него на полметра.
До коммандера долетели несколько паркетин, неведомой
исполинской силой пережатые, переломленные пополам, и ударная
волна, дойдя ударом воздуха и конвульсией пола, пошевелила седые
волосы на его взлохмаченной еще голове.
– Ни черта себе... – только прошептал, схватившись за ручки
кресла и уставившись на шар, потрясенный до глубины души
коммандер Амин.
43.
Первой была материя. Всегда было так – видимое, осязаемое
руками или слухом, было более реальным, чем солнечные зайчики,
ускользающие из рук, как их ни схвати.
Первопроходцем был Ролекс. Усомнившись в том, что с самого
начала будет все идеально, он, знавший темные укромные уголки базы
еще со времен появления на ней, повел друзей вниз. Теперь их
связывало нечто гораздо большее, чем просто место жительства
скольких-то тысяч лет давности. Их связывало гнетущее, но вместе с
тем и освобождающее понимание полной, исключительной
ответственности за жизни несчислимого множества живых существ,
тихо загнивающих в оковах бессмысленности существования.
Спустившись на глубину пятидесяти метров, он решился.
"Неужели все так просто должно быть так же просто, как и в пустом
пространстве? Или Ллевелин пошутил над нами?" – пронеслась мысль.
Ролекс вспомнил, как это происходило в Ничто, и,
сконцентрировавшись, ясно пожелал, чтобы на противоположной
стенке шахты, очень неровной, поросшей сырым коричневатым мхом,
появилось углубление размером со спичечный коробок.
Углубление появилось!
Ролекс аж заорал от восторга, чуть не упав с лестницы. Это
была фантастика!!!
По коже побежали мурашки. Что эти ученые на Земле вообще
думали, когда формулировали закон сохранения энергии? Автора
фантастики тоже хороши! Зачем делать все таким сложным?! Никаких
бластерных лучей, заклинаний, никаких облаков мистического тумана,
никаких заоблачных замков. Простое, незатейливое, бытовое чудо.
Наверху в это время Макс нервно ходил в ожидании вокруг
люка и тщетно посматривал внутрь – чернота внутри была абсолютной,
не видно было ничего. Лиза сидела на трубах с теплой водой,
отгораживавших пайолы от скальной породы внизу, и покусывала губы
– было видно, что она очень волнуется, но пойти вниз за Ролексом не
решается, Ролекс запретил. Сканки был невозмутим.
Ролекс вылез наверх, весь в грязных мазках на новом костюме,
и, сияя и лучась успехом, вызвал улыбки и оживление своих
товарищей.
Нильгано похлопал его по плечу и начал расспрашивать
подробности, но Лиза... Лиза попросила его:
– Ролекс, можно тебя на минутку?
Лиза взлетела по вертикальному трапу, обвязанному
просмоленной веревкой, на следующий этаж – небольшое помещение,
где одиноко пошевеливали стрелками несколько вмонтированных в
стену приборов. Она подошла к стене. Ролекс, недоумевая, подошел
следом и улыбнулся ей.
– Ролекс, я хочу, чтобы ты знал...
Лиза нерешительно и кротко подошла к Ролексу на расстояние
двадцати сантиметров, подняла голову, чтобы взглянуть в его
спокойные глаза, и положила свою ладонь на его локоть.
– Ты для меня очень важен... Пожалуйста, будь рядом со мной. Я
очень тебя прошу.
Она помедлила секунду, потом поднялась на цыпочки и мягко
поцеловала Ролекса в губы.
Опустилась сама и опустила глаза, не зная, какова будет реакция
и что делать дальше. Она и так зашла уже слишком далеко, по ее
собственному мнению.
Ролекс облизнул губы – в его спокойных глазах на мгновение
отразилось смятение. Ладони вспотели, и казалось, сейчас капли пота
потекут ручейками по спине, рукам и дальше, на пол. Сердце забилось
так быстро и так мгновенно, что тело аж качнуло вперед от такого
изменения ритма. К горлу подступило удушье.
– Крупными купюрами платите, барышня, – произнес он
негромким, охрипшим от волнения голосом, – сдачу давать придется.
И он порывом взял Лизу за талию, придвинул ее к себе и
поцеловал страстно, нежно, искренне, так, что Лиза словно
растворилась в море светлого, пронизывающего, растворяющего в
небытии счастья... Стояли, а вокруг словно вращался калейдоскоп
ярких красок, посетивших вдруг, словно ангелы света, темную
неромантичную приборную где-то на дне базы.
Ослабевшие тела расстались, подарив любящим взглядам
долгожданную встречу. Рука в руке, взгляд во взгляде – и несколько
секунд растянулись на часы.
Но пора было действовать. Улыбнувшись Ролексу, Лиза сбежала
снова вниз.
– Пора! Все вниз! – задорно крикнула она, показывая пальцем на
люк.
Десять минут темноты – и вот нога Ролекса, спускавшегося
первым, чмокнула в жидкой грязи дна, погрузившись в нее по
щиколотку.
– Прибыли, – флегматично отозвался он.
Снова сконцентрировавшись, он пожелал комнату два на два
метра, вырубленную в породе.
Комната появилась.
Слдующим желанием Ролекса был зал размером сто на сто
метров.
Зал появился.
– Проходите, – голос Ролекса был будничен, однако внутри он
ликовал, чувствуя себя властелином вселенной, снова играя роль
скромного актера, призванного очаровывать и восхищать. Краем глаза
Ролекс наблюдал за реакцией, и в уголке рта дрогнула довольная
улыбка.
Мановением мысли, как бы походя, он пожелал горящие
факелы, что освещали бы в средневековом готическом стиле стены
мрачного подземелья.
Но в кромешной темноте вдруг раздался стук падающих камней,
эхом отразившийся по залу так, что ребятам пришлось зажать уши
руками и съежиться в ожидании катастрофы. Сцена в театре одного
актера была безнадежно провалена.
– Ролекс, черт бы тебя, – недовольно проворчал Нильгано,
разгибаясь, – бракодел ты такой! Чего сотворил?
– Не знаю, сэр, попробуйте сами.
В этот момент в пещере мягко и постепенно появился приятный
неяркий свет.
– Учитесь! – Все оглянулись на Макса, который довольно стоял
позади, довольно потирая руки, – Мое собственое изобретение,
называется Свет Ниоткуда.
Свет был и правда ниоткуда – пространство само содержало его,
не имея источников.
– А и правда удобно, – согласилась Лиза, подойдя к стене и
прикоснувшись к полированно-гладкому гранитному срезу с красивым
рисунком, – и тени, кстати не дает. Как это?
– Это потому что его излучает каждая точка пространства. Тени
просто неоткуда появиться, – сказал Нильгано, – кстати. Нам бы зал
побольше, чтобы каждый тренировался в своем углу. Смотрите -
можете так?
Тело Нильгано висело на высоте полуметра, похожее на куклу,
подвешенную за шиворот на прищепку – ноги болтались, словно
Нильгано висел на турнике.
Лиза и Ролекс тотчас поднялись в воздух, а вот у Ника возникла
заминка – когда его тело попыталось подняться, его перекувыркнуло,
словно невидимый гигантский ребенок неловко пытался поиграть
безвольной тряпичной куклой.
– Ник, послушай, – позвал Ролекс, – ты не то делаешь. Тебе
нужно решить, что тело поднимется и как оно поднимется. А ты
берешь энергетические лучи, которыми еще и пользоваться-то не
научился, и пытаешься поднять тело ими, словно китайскими
палочками. У меня так тоже бы не получилось, поверь.
Теперь тело Ника упало на пол и сидело, подогнув
неестественно ногу, как балерина сюрреалистического балета. Ник
выглядел измученным.
– А как это – решить? – он поднялся на ноги и отряхнулся, снова
передав управление телом мышцам и сухожилиям.
Ролекс опустился на пол.
– Ты усложняешь. Просто сосредоточься и пожелай этого. Силу
не надо использовать, она только помешает.
Ник зажмурился, его тело вдруг подпрыгнуло вверх, как
кузнечик, и больно ударилось головой о гранитный потолок, после
чего, упало вниз. Раздался короткий крик.
Лиза с руками, прижатыми к груди, подбежала к Нику.
– Ник, ты жив? – она перевернула тело Ника, лежащее вниз
лицом на отполированном красновато-коричневом камне.
Ник застонал и приоткрыл глаза, а затем вскрикнул и снова их
закрыл.
– Ай!.. – простонал он, – как больно... Я там шею себе не
сломал?..
Лиза акуратно посмотрела на шею, но все было в порядке.
– Вот в следующий раз сломаешь, если будешь тело кидать
вверх. Тебе сказали – подумай, пожелай. А ты опять энергию
используешь, а не мысль. У тебя большая шишка на голове, и кровь
немного течет, но это ерунда. Научишься.
– Вот человек, который никогда не учился водить корабли на
ментальном управлении, – подошел Ролекс.
Лиза посмотрела на ребят.
– Предлагаю сделать зал побольше, чтобы нам теперь
утвердиться в своих силах. Кто нибудь подержит Сканки?
Сканки вызвался подержать Ролекс. Он обхватил его руками за
торс, не будучи уверенным, что удержит его на расстоянии, Лиза
подала команду, и все повисли в воздухе, опять в полуметре над полом.
Решив, что увеличивать зал в сторону базы нельзя, она решила
углубить и расширить его. Одно решение, и мгновенный рывок воздуха
синхронно колыхнул висящие тела, как порыв ветра заставляет зеленые
травинки на поле единовременно склониться на секунду к земле.
Помещение возникло действительно гигантское, и ребята
оказались на такой высоте, что Ролекс едва не выпустил Сканки из
потеющих от напряжения рук.
– Макс?
В этот момент свет в том месте, где находилась сейчас парящая
в воздухе тройка, залил весь зал. Ребята, как стервятники на добычу,
рванули вниз.
Сканки положили тренироваться в угол, где он помаленьку
начал осваиваться со светящимися шариками и спичечными
коробками. Лиза, Ролекс и Сканки разошлись каждый по своим углам и
начали всяк по своему исследовать новообретенные способности.
Вот тут-то Ролекс случайно и заметил присутствие вверху
микроскопической фигурки по имени коммандер Амин.
44.
Потом, после материи, наступили опыты с энергией.
Невидимые частицы, кружась в пространстве, виртуозно
закручиваясь в немыслимые спирали, мгновенно нагреваясь и
бомбардируя неприступный гранит, делали это впервые за миллиарды
лет не по собственной инициативе. Их направляло неистовое,
освобожденное сознание живых существ, без тени сомнения и вины за
нарушение вековых традиций разбивавшее настолько устоявшиеся
каноны материального мира, что подумать об этом было не то, чтобы
страшно, а просто невозможно.
А потом частицы, уверенные в своей полной неуничтожимости,
привыкшие вечно жить в ином виде, в иной форме, насмехавшиеся над
самим временем, вдруг пропадали бесследно. На смену им появлялись
молодые и глупые, не знавшие бесмертия волны и вибрации,
проходили свой короткий путь по многоликой арене материальной
вселенной, исполняли свое несложное предназначение, и опять
уходили в небытие.
Лиза стояла в одном из углов зала вместе с Ролексом и
коммандером Амином и, уперев одну руку в бок, показывала Ролексу
на огромный камень о тридцати двух гранях, висевший в воздухе.
– Какова его масса? – Лиза искоса испытующе посмотрела на
Ролекса.
– Откуда я знаю? – ответил Ролекс, неотрывно удерживая
взглядом неповоротливую махину в воздухе.
– Ролекс, думай по-новому. И перестань его гипнотизировать -
ты же сказал ему висеть? Он и будет висеть, если не подумаешь, чтобы
он упал. Давай. Когда ты создавал камень, ты знал о нем все! Ты здесь
создал массу. Я не знаю ее, а ты знаешь.
– Не знаю.
– Смотри, – Лиза создала рядом с камнем Ролекса свой камень,
обычный, не граненый. Сразу же на нем невидимая гигантская
стамеска отрезала часть, сделав плоскую площадку. Она же, выбив
собою, словно искры огнивом, водопадики острых осколков, градом
застучавших по паркету, написала на камне число "164587,6".
– Что это? – удивился Ролекс, вызвав небольшое землетрясение
тем, что уронил-таки свой камень на пол.
– Масса камня.
– Откуда знаешь ее? – Ролекс и правда выглядел несколько
сбитым с толку, не говоря уж о коммандере Амине, вообще сидевшим
на полу молчком и не совавшимся, несмотря на высокий ранг, в
разговоры умных людей.
– Да не знаю я ее. Причину и следствие поменяй местами.
Начиная с сегодняшнего дня ты создаешь правила для вселенной,
помнишь? Сам по себе предмет ничего не весит, ты задаешь ему массу.
Подставь руку!
Ролекс, недоумевая, вытянул руку ладонью вверх. Через секунду
на ней образовалась буханка черного хлеба, земная, теплая, какой он ее
помнил. Поджаристая горбушка начала источать аппетитный ржаной
запах.
– Сколько весит?
Ролекс подкинул буханку, поймал, покачал ее две секунды в
руке.
– Ну, грамм восемьсот. А что?
– А теперь?
Вдруг буханка ожила и стала давить на ладонь Ролекса со
страшной силой. Ролекс схватил буханку двумя руками и прижал к
животу, чтоб удержать.
– Эй, ты зачем так давишь на буханку? – с одышкой просипел он
Лизе.
– А я не давлю. Просто увеличила ее массу до сорока
килограммов.
Ролекс только с озадаченным видом почесал макушку.
– А внешне она не изменилась... Да, видимо, учиться еще долго,
– и бросил неподьемный паралллепипед на пол.
Сканки неподалеку от них беспечно, с отвлеченным видом
крутил какие-то энергетические вихри, по ему одному известным
надобностям.
Небольшие, не больше Ролексовой буханки, торнадо зеленого,
красного, голубого цветов возникали как облачка тумана перед лицом
Ника, потом он заставлял их закручиваться, словно спиральную
галактику из скопления холодной межзвездной пыли, и веселые вихри
прыгали по воздуху, танцуя неизвестные бодрые танцы, смешиваясь и
разделяясь, меняя цвета и исходя радугой, сжимаясь и взрываясь
праздничным салютом.
Вскоре Нику это наскучило, он зевнул и создал, вполне
успешно, блюдо вкусно пахнущего плова в тарелке, и стал пытаться его
есть энергетическими палочками, что выглядело очень смешно,
поскольку получалось это как и у любого европейца, впервые взявшего
в руки реальные палочки.
От блюда отделялись маленькие крошашиеся кусочки риса,
начинали свой путь к ворочающей глазами голове Ника, пытающегося
успеть захватить губами хоть немного из оставшегося. В итоге рис
аппетитной дорожкой усеял расстояние между Ником и расписной
тарелкой. Ник не отчаивался – он нутром чувствовал, что прежде, чем
он научится хоть сколько-нибудь управлять мыслью, ему надо
научиться обращаться по-хорошему с энергией.
Он создал два более-менее сносных потока энергии, похожих на
палочки – для него мерцающие лазерами, что пробиваются через
облака пыли, а для всех снаружи, как он знал, невидимые совершенно.
Они тянулись, как ему поначалу казалось, от его головы и к блюду.
Ник заметил еще одну особенность, что появилась нежданной
гостьей в его арсенале после визита к Ллевелину. Это казалось
естественным, что самой близкой и родной частью материального мира
является для любого человека его собственное тело. Но не таким
очевидным для Ника! Ник обнаружил это только полчаса назад, когда
летя вниз и удерживаемый Ролексом, он случайно пожелал со страху
находиться где угодно, хоть на Эвересте, только не здесь. После чего
оказался на Эвересте.
Хорошо, что это не было для него новостью – что люди не
являются телами. Иначе сдвиг по фазе был бы обеспечен, Ник счел бы
свое перемещение галлюцинацией вследствие удара головой и
потребовал госпитализации.
После неудачи с поеданием риса Ник снова самовольно, без
малейших проблем вышел из головы, и обнаружил, что лучи идут не от
головы тела, а от того центра сознания, которым, как он полагал, он и
является. Ник снова взял две палочки-луча, глубоко вздохнул (причем
захотел вздохнуть сам Ник, а в реальности вздохнуло его тело, сидящее
на полу в трех метрах снизу) и снова принялся за поедание.
В другой же стороне зала, видимый Лизе и Ролексу только по
следствиям своих экспериментов, Нильгано в одиночку укрощал тело.
Поначалу он создал тело быстро, залихватски подумав мысль,
словно Робин Гуд, почти не глядя пославший стрелу точно в яблочко. В
первую неуловимую долю секунды близнец Макса, офицер Макс
Нильгано в парадной тужурке, появившись в трех метрах впереди от
настоящего Макса, стоял, а потом, смявшись, подогнул неестественно
ноги и мешком осел на пол. Теперь это было уже не тело.
Макс подошел, вздохнул и аккуратно разрезал мыслью тело,
ставшее плоским, на две части, прямо по торсу. Внутри была пустота,
ничего, кроме одежды и кожи на лице, валявшихся ошметками на полу.
"Крутой ковбой, аж мочи нет. Это даже не резиновая кукла", -
подумал он раздраженно, с неприязнью посмотрев на себя самого со
стороны, и, создав тросточку с золотым набалдашником, небрежно
перевернул тряпки, – "Это даже не форма". Задней части тужурки
вообще не было в природе. Он ее не придумал.
Макс постоял в раздумьях и решил произвести тело снова. Для
этого он создал деревянный охрового цвета стульчик, как раз под цвет
мощеного им же паркета, сел и начал ворочать мозгами.
Через две минуты тело начало повляться по частям, словно
рисовалось на экране монитора юркими электролучами. Сшиваясь
невидимыми нитками, появлялись печень, почки, они сразу же
закрылись пленками сухожилий и клочками кожи, по которой
ручейками начали течь тоненькие ручейки капилляров и полноводные
реки артерий. Сверху зелено-коричневой плесенью начала нарастать
одежда.
Через пять минут тело было готово. Оно недвижно лежало на
полу – руки по швам, ноги вместе, глаза мертво смотрят вверх.
Нильгано поморщился – слишком уж отдавало от него мертвечиной. Но
без жизни какая в нем жизнь? Макс вышел из своего природного тела и
осторожно попытался залезть в куклу.
Темнота внутри поначалу смутила Макса. Он поводил
вниманием по холодной, отдающей запахом тухлого мяса плоти и с
омерзением постарался отгородиться от гадливого ощущения. Что за
блажь – брать такие тела при рождении?
Но тренировка есть тренировка. Нильгано постарался нашупать
лучиком внимания сердце, тугой комок мышц в груди тела, нашупал
его и заставил сокращаться, представив, что внимание – это его ладонь,
сжимающая что-то вроде губки.
Сердце сделало под присмотром Нильгано несколько
судорожных движений, и сразу замерло, только он его отпустил.
Нильгано это надоело. Он вышел из тела двойника и увидел, что
кровь вытекла через какие-то дырочки в ногах.
– Вот это устройство! – чертыхнулся и одновременно восхитился
Нильгано, снова зайдя в обычное тело, – его создателю бы
Нобелевскую премию дать. Насколько точно и идеально подогнать все
части так, чтобы они работали слаженным механизмом десятки лет!
Само лечится! Само уравновешивается! Само выполняет мельчайшие
функции, не дожидаясь приказа!
И повторил мысль Ролекса, высказанную тем не так давно в
изумлении:
– Да, видимо, учиться еще долго...
45.
На тренировки было отпущено две недели. Меньше было нельзя
– слишком много новых навыков было недоступно, слишком много
старых механизмов было не сломано, чтобы пускаться в следующее
приключение.
После пятого дня Ролекс, Лиза, Макс и Ник уже осознали себя
хозяевами тех штучек, что создавали в большом пещерном зале. Ник
перестал таскать вещи китайскими палочками, и теперь свободно
парил в воздухе безо всяких усилий. Лиза с Нильгано освоили создание
человеческих тел – таких, что могли работать.
Ролекс же, напротив, ощутил для себя – человеческие тела
надоели ему надолго и бесповоротно. Он создал себе куклу.
Кукла была в человеческий рост. Крепкое металлическое
туловище, как у Железного Дровосека, но не полое, а литое. Руки и
ноги без пальцев, голова без лица, и все эти части, тяжеленные и
сверкающие неокисленными еще округлыми обводами, были
скреплены друг с другом простейшими шарнирами – неуклюжими, но
крепкими, выдерживающими прямое попадание бластера.
Впрочем, что телу был враждебный бластер, если Ролекс мог в
любой момент просто создать тело заново. Поэтому во Вселенной, с
этим изобретением Ролекса, был создан невиданный доселе артефакт -
предмет, который нельзя было уничтожить, потому что нельзя было
уничтожить его хозяина.
Ролекс шутил, что можно подавать заявку на изобретение -
"предмет, который нельзя разрушить", потому что он создается заново
в каждое новое мгновение времени. И правда. С Ролексом, подумав,
согласился даже Нильгано – такой предмет действительно уничтожить
нельзя. С оговоркой – пока владелец хочет его иметь.
Теперь счастливый изобретатель, научившись водить это
громоздкое тело и чуть ли не заставляя его танцевать балетные па, учил
его говорить. Лиза сначала посомневалась, можно ли научить говорить
куклу, у которой даже лица-то нет. Но Ролекс, театрально прикрыв
глаза и выставив вперед палец, предложил даме сердца подождать
денек-другой.
Наша четверка, трое людей с одним телом и один с двумя,
собственно говоря, уже выбралась из подземелья, и теперь пила чай в
большой кают-компании базы, там, где стояла ее уменьшенная модель
под стеклянным колпаком. По стенам были развешаны модели
космических кораблей – грузовых и истребителей, со спейсерами и без,
новых и тысячелетней давности, больших маток-звездолетов, носящих
в своем объемном пузе до нескольких тысяч кораблей-малюток, и
самих малюток, пятиметровой длины, топлива которых хватало на
полчаса полета.
На сей раз друзья сменили официальные костюмы на свободные
– Ник щеголял в гавайской рубашке навыпуск, Ролекс где-то достал, а
скорее всего просто создал, новые темно-синие джинсы, а Нильгано с
Лизой ограничились тем, что сняли галстуки и парадные кители,
оставшись в отглаженных брюках и белых блузах с расстегнутыми
верхними пуговичками.
Человек с двумя телами был, разумеется Ролекс, который не мог
позволить себе выбросить мясное тело по причине нежных отношений
с Лизой. Он, однако, нашел, что два тела ничуть не хуже одного, а даже
более удобно, о чем и рассказывал сейчас компании.
– Это пережиток прошлого, – разглагольствовал он живым телом,
посадив железное за стол вместе с друзьями на специальный железный
стул, – того прошлого, когда существа настолько деградировали, что не
могли проконтролировать даже и одно тело, не говоря уже о двух и
более.
А ведь как удобно! Это даже более естественно, чем
единственое тело. Странно ведь, если человек имеет всю жизнь одну
кофту. А тело чем хуже? Одно тело делает одну работу, другое -
другую, вот вам и увеличение производительности труда! Лично я
останусь с двумя, а потом, – замечтался, блаженно откинувшись на
спинку стула и прищурившись, Ролекс, – мы, может, и третьего
заведем...
– С железным телом ко мне не подходи, – вставила Лиза.
– Кстати! – Ролекс не отреагировал на ремарку, – Оно у меня
научилось говорить! Смотрите!
Железное тело встало, отодвинуло стульчик, грациозно
поклонилось, прижав руку к груди, и вежливо сказало приятным
грудным басом:
– Прошу прощения, что не представился вам раньше. Я Ролекс,
как вы понимаете. Не другой Ролекс, а тот же самый, прошу отметить.
Если кто-нибудь назовет меня ржавой жестянкой или грудой
металлолома, отвечать будет передо мной, в любом теле.
Ребята удивленно переводили глаза с мясного тела Ролекса на
железное, но так и не поняли, где Ролекс, поскольку полностью
осознающим было и старое тело, смотревшее с усмешкой на ребят, и
железное, прижавшее руку к несуществующему рту и немного
подрагивавшее.
– Вот еще один предрассудок, – продолжил железный Ролекс,
убрав официальный тон и непринужденно сев за свой железный стул, -
с чего вы взяли, что если я контролирую второе тело, то первое должно
"отключиться"? Я не в одном теле, я в двух сразу. Сразу возникает
вопрос – как я разговариваю вторым телом, если у него нет рта?
Железное тело снова прижало руку к месту, где должен быть
рот, и подергалось. Нильгано молча, стрельнув недовольно глазами,
отсел на десять сантиметров в сторону.
– Если вы подумаете, то вспомните, что разговаривают на самом
деле не тела, а сами существа, используя тела как устройства создания
звуковых волн. Ну а я могу себе позволить создавать звуковые волны
без тела и приборов. Это же просто колебания воздуха. Создаю их в
определенной точке пространства, в данном случае – у того места тела,
где должен быть рот. Вот и весь фокус. Пара пустяков.
Ребята за столом молча переглянулись.
Нильгано встал, опустил глаза и смущенно кашлянул.
– Ролекс, я думаю, не ошибусь, если скажу, что выражу общее
мнение. Мы очень высоко ценим твою работу и тренировку, но... нам
бы хотелось, как бы это сказать... По старинке. Я понимаю, что новые
времена, новые способности, но...
Он сел. За него закончила Лиза.
– Мы были бы тебе очень признательны, если бы ты
разговаривал с нами и находился рядом в виде старого тела, а не
железного. Ты как-то больше ассоциируешься с этим, – она
пододвинула по столу свою ладошку и нежно пожала руку Ролекса,
улыбнувшегося Лизе.
Ролекс в теле молодого человека тихо, почти что одними губами,
сказал ей "Спасибо", взял руку Лизы, поднес к губам и поцеловал
тонкие пальчики.
Железное тело не обиделось.
– Не проблема, друзья, – он аккуратно хлопнул по плечу
Нильгано, – это тело не для вас, а для работы, особенно в сложных
ситуациях. Я просто хотел вас с ним познакомить. А сейчас – о ревуар,
леди и джентельмены, до новых встреч!
И тело исчезло. Сканки закрутил головой в его поисках.
– Я его убрал из вселенной. В любой момент могу создать снова,
– пояснил Ролекс.
– Кстати, – в Лизе, опершейся о край стола и зажегшей в глазах
опасные огоньки, снова заговорил Ментор, – насчет работы. Сообщаю
вам новость – у нас есть проблема.
Ребята улыбнулись, на что Лиза и рассчитывала, поскольку
таких проблем, как у них, не было ни у кого в известном мире.
– Вспомните – Ллевелин спрашивал нас о том, была ли
изобретена машина времени. Я вдруг поняла вчера, что машина
времени была изобретена.
– Она что – у Скунсов? – не понял Нильгано, – у нас ее нет.
– Теперь она есть и у Скунсов, к сожалению. Машина времени -
это меморизатор.
Глаза Лизы затуманились. Она подложила руки под подбородок.
– И более того. Машина времени теперь – это каждый из нас.
Лиза обвела глазами непонимающую сути проблемы группу, в
чьих глазах засветились интерес и требование рассказать.
– Я проводила опыт вчера – я хотела подчинить себе время...
Сначала я думала, что у меня получается! Когда я захотела вернуться
во времена моего детства, того детства, которое прошло на Земле,
вокруг меня появилась кухня, знакомые запахи маминого супа, ножи,
висящие на магните... За окном шевелила листочками молодая листва.
Я вернулась в момент, когда закончила школу. Я могу управлять
временем!!!
Но тут же увидела, что что-то не так... За окном никого не
было... Я очень хорошо помнила тот момент, в который возвратила
меня моя новая способность, это было не так давно. Солнечный свет
отбрасывал тени от автомобилей на улице, в песочнице сидели
нарядные дети и играли... играли ли? Нет, они недвижно сидели, держа
в руках лопатки и формочки.
На улице лежали тела – тела людей, на чьих губах застыла
улыбка жизни, улыбка от того, что на улице наконец-то плюс двадцать
и завтра обещали плюс двадцать пять. Но у них не было завтра.
Начиная предчувствовать недоброе, я тихонько, чтоб не шуметь,
начала свой путь из кухни в комнату, чтоб взглянуть на маму – в
комнате работал телевизор, мама смотрела какой-то фильм про войну.
Мама... она сидела на диване, развалясь, в серой вязаной кофте.
В одной ее руке были два орешка, а в другой, опущенной под
действием силы тяжести, кружка с пролившимся на диван кофе... Мама
не была мертва. Она просто была не жива. Там не было мамы. Просто
тело, как тогда, в памяти.
И я все поняла. Приказала убрать декорации, что нагородила
вокруг, и снова очутилась в нашем пещерном зале, откуда и не
исчезала.
– Но что произошло? – спросил опечаленный и впечатленный
рассказом Нильгано.
– Что такое время? – ответила Лиза вопросом на вопрос, – многие
философы веками бились над этим вопросом. Но ответ получен только
сейчас. Прошлого нет, друзья... И будущего нет. Есть только одно время
– настоящее. Есть записи прошлого, которые содержатся в наших
разгоряченных головах. Но они содержатся там сейчас, всегда сейчас...
Время – лишь искусственное слово, искусственное, созданное
лишь в нашем воображении явление, призванное сказать – объекты
меняются! Объекты появляются, игрой ли природы или руками людей,
продолжают свое эфемерное существование, и исчезают, растворяясь в
новых формах и новых местах. Больше время не означает ничего.
Зачем люди, во все времена и в любых цивилизациях, хотели бы
перемещаться во времени? Откуда эта радужная мечта о свободе, не
имеющая границ во времени и пространстве?
Это мечта об обладании тем, чем человек не обладает сейчас.
Искатели приключений хотели бы переместиться во времена
динозавров или великого потопа, чтобы видеть, испытать на
собственной шкуре то, что не может дать им их собственное, бедное на
катаклизмы, время...
Какой-нибудь романтичный и избалованный молодой человек
хотел бы попасть во времена, где девушки бросались бы ему на шею и
дарили любовь! Зачем? Ответ прост – он не чувствует, что может иметь
девушек сейчас!
А сколько романов написано о тех рисковых парнях, что
загрывали с колесом Фортуны и пытались проникнуть в прошлое,
тайно или явно, и изменить ход нынешних событий на планете? Им
просто нужны были обстоятельства, энергии или предметы, которых
уже не было или же еще не было.
Время... Это просто большая мистификация и надежда для
людей, которые не могут создать или разрушить окружающее их
множество вещей или – кто знает – людей. Надежда, что вещи, их
опора, то, над чем трясутся руки и капает алчная слюна, появятся и,
кто знает, даже не исчезнут.
Вечность... Эта еще большая мистификация. Это просто
способность создать или разрушить презренные вещи, ставшие по воле
судьбы и некоторых личностей хозяевами тех, кто только и может
управлять ими, – хозяевами живых людей.
И смерть... Это просто неспособность создать тело. Господи,
какая мелочь!!!
Лиза немного не сдержала свой тон отчаяния, прорвавшийся
сквозь завесу деловитости и напускного спокойствия.
– А потому – машины времени созданы, и разобраться с
ситуацией надо немедленно.
Она встала, спокойная и властная, и сделала повелительный
жест рукой.
– Немедленно. Сейчас.
Приключение третье
46.
Может, звезды и сны правда владеют нашими судьбами? За день
до тренировок в подземной пещере Лизе, измученной длинной дорогой
в памяти, грезился в автоматическом лазарете кошмар.
Она стояла в огромном карьере недалеко от своего родного
города, где городские власти добывали песок для посыпки улиц, а
мальчишки любили испытать смелость, прыгая на дальность в его
крутые, но мягкие желтые склоны.
Вокруг стояла полная тишина, и Лиза оглянулась вокруг
посмотреть, где же мама, но мамы не было. Только песчаные обрывы,
несколько полумертвых чахлых деревьев внизу, да кучи строительного
мусора, дополняющие собою унылый и неживой пейзаж.
Без мамы Лизочке стало страшно – где она, что делать?
Лиза наклонилась, набрала в ладошки вязкой липкой земли из-
под ног и слепила комок. В поисках мишени походила по нижней части
карьера, но не найдя, куда бы его кинуть, присела, размахнулась, и
подкинула комок прямо в небо. Комок сразу распался на сотни
песчаных брызг, что при падении окатили Лизу дождем. Она весело и
задорно рассмеялась, но сразу спохватилась и боязливо оглянулась -
овраг дрогнул, небо над головой угрожающе потемнело.
"В этом овраге нельзя смеяться", – подумала почему-то она, и
только сделала первый шаг в сторону дома, как услышала откуда-то
издалека мерный низкий гул, наводивший доисторический, темный,
животный страх, такой, который отражался где-то в животе и не давал
покоя ни телу, ни душе.
Внезапно около нее и по всему дну котлована взмыли в небо на
несколько метров десятки фонтанов песка. Раздался взвук взрыва, и
сразу же от первого фонтана до другого поползли, как хищные змеи,
узкие трещины, которые стали всасывать песок в свои темные недра.
Лиза вскрикнула от испуга и, вовремя заметив узенькую
трещину, появившуюся под ногами, отпрыгнула с повторным визгом в
сторону.
Гул все нарастал. Лиза, дрожащая и мокрая от пота, огляделась
вокруг в поисках путей к отступлению, но вокруг все изменилось...
Вместо котлована, Лиза стояла теперь одна-одинешенька в середине
гигантского матово-черного желоба, с округлыми, постепенно
повышающимися краями, и больше в этом мире не было ничего -
только эбеновый желоб, бесконечный, постепенно повышающийся
впереди Лизы и уходящий в темноту внизу. Черное небо над головой и
гул.
Гул исходил с верхнего конца желоба, и злобу, которую он нес в
себе, нельзя было измерить никакими известными Лизе человеческими
мерками. Она попятилась, закричала и побежала вниз, прочь от
нарастающего звука.
Лишь однажды она оглянулась – с перекошенным лицом, с
напрягшимися жилами на лбу, с руками, добела сжатыми в кулаки, – и
увидела то, что было позади нее.
Огромный черный шар, неумолимый, как судьба, катился за ней
с устрашающей скоростью, чуть подпрыгивая, ускоряя свой бег, и
спрятаться от него не возникало даже и мысли. Это была смерть,
воплощенная смерть, черная, безжалостная смерть...
Воющий звук достиг своего предела – он стал настолько
мощным, что Лизе казалось, он сейчас разорвет ее голову изнутри на
тысячу клочков, он пронизал все ее тело, никакая мысль не могла
пробиться сквозь его изничтожающую пелену. И Лиза закричала,
закричала, как никогда еще не кричала – исступленно, страшно,
остатками сознания понимая, что этот крик – последний в ее жалкой
перед этим звуком жизни.
И шар, комок мрака, инородная субстанция, настиг ее
напряженное тщедушное тело...
Лиза проснулась и дернулась, чуть не упав с кровати, мгновенно
вырвав два катетера, сидевшие у нее в правой руке, столкнув с
тумбочки ожидавшую ее трапезу. Долго дышала, не в силах осознать,
что это сон...
Потом забылось. Тренировки, признание в любви, тревоги о
будущем мира – все это не давало свободной минутки.
Но сон вспомнился, когда "Пассионария", возникшая в районе
Лизиного дома, появилась из воздуха на старой доброй планете Земля.
На Земле все еще стояло лето! Море зелени укутало
"Пассионарию", которую Ролекс сделал невидимой и поставил посреди
глухого кустарника высотой в два метра. Впрочем, не пройдет и часа,
знал он, как Скунсам будет известно местонахождение корабля.
Лиза выскочила на мягкую травку, сняла туфли и расплылась в
довольной улыбке.
– Представляете?! – крикнула она осторожно покинувшим
"Пассионарию" ребятам, – а ведь здесь ничего не изменилось! Как
будто и не улетала! – и через несколько секунд добавила: – Всего месяц,
а такое ощущение, что долгие годы уже не на Земле живу, совсем
другая жизнь.
– Ага, – подтвердил подошедший и разлегшийся на зеленом
ковре Ролекс, – а с нашими путешествиями туда-сюда по памяти
понятие времени вообще начинает стираться.
– Лиза, – к ним подошел Ник Сканки, – ну и темнота же у тебя
здесь. Какая это параллель?
Лиза хотела было возмутиться, но в этот момент маленькая
птичка, собиравшаяся было сесть на землю, наткнулась на невидимую
"Пассионарию", отлетела по инерции в сторону и жалобно чирикнула.
– Надо было сделать ее проницаемой, – буркнула она никому, но
в ту же секунду вдруг до нее дошел смысл слов Ника. Со светом было
и правда что-то не так.
Она впервые за все время подняла голову вверх и жалобно
проговорила:
– Ребята-а... Я чего-то не понимаю. Что это?
На светло-сером небе зияла черная пропасть. Она была шириной
в треть неба и протягивалась полосой с запада на восток, как повязка
на глазу Черного Джека.
– Ролекс, Ролекс... Если это то, что я думаю... – Нильгано
взглянул на озадаченного Ролекса и по его глазам заметил, что он
думает то же самое.
– Быстро в кабину!
Есть на Земле люди, что не понимают творчества художников-
модернистов. Но терпят – пусть себе малюют, думают они, это их
личные проблемы, лишь бы другим жить не мешали. Однако сейчас
нашей четверке было не до терпимости.
Что за извращенный злобой ум, какой свихнувшийся
сюрреалист придумал то, что видели они сейчас, паря невидимые и
неосязаемые над земным шаром!
Ребята сидели у лобового стекла, и первые полминуты никто не
произнес и слова – это казалось невероятным кощунством.
– Они тренируются, сволочи... – процедил, наконец, с холодящей
ненавистью в голосе Ролекс, – для них это тренировка...
Земля, нежный шарик с бледно-голубой дымкой атмосферы,
беззащитный и ласковый, окружала клетка. Сферообразная,
повторяющая своими прутьями, каждый шириной в несколько сотен
километров, параллели и меридианы, она заключала в себе планету, и
на этой клетке не было дверцы.
В ней не было проку – между прутьями пролез бы целый
континент. В ней была тупая, язвительная насмешка Скунсов надо всем
разумным, добрым и человечным во вселенной, в ней была страсть к
порабощению и убийству собрата своего – человека разумного. В ней
был затаенный в глубине черной души страх перед способностями и
силой свободного человека.
– А взгляните-ка на пространство между Венерой и Меркурием!
– вскричал Нильгано, указывая пальцем в сторону.
Меркурий виднелся светлым пятнышком. Невидимая и
неслышимая "Пассионария" скользнула туда. Венера была свободна, но
вокруг Меркурия тоже была клетка, похожая на земную.
– Что теперь делать, – чуть не заплакала Лиза, – мы опоздали!
Но Ролекс был более оптимистичен и успокоил Лизу и ребят.
– Не успели, но и не опоздали. Эту заразу можно изничтожить на
корню – у них есть корабль Ллевелина, но мы лучше подготовлены, и...
а еще мы – Лемминги! – и он задорно улыбнулся, чтобы поддержать
ребят, на лицах которых тоже появилась слабая улыбка.
И, превратившись в блистающее в лучах гордого Солнца орудие
возмездия, "Пассионария" ринулась вниз, на планету.
47.
Связавшись с одним из соглядатаев базы Леммингов на Земле,
которого им указал коммандер, ребята узнали, где находится Ллевелин.
Крис Робертсон, один из дипломатов американского посольства,
уже давно состоял на службе у Леммингов, более двух десятков лет. С
виду это был очень респектабельный мужчина лет сорока пяти, с
седоватой шевелюрой, в отутюженном костюме с дорогим галстуком.
Шлейф дорогого, еле заметного парфюма и внимательный взгляд на
собеседника при разговоре предрасполагали к доверию, и Крис
уверенно прокладывал себе путь вверх по служебной лестнице, начав с
клерка и закончив на данный момент заместителем посла
Соединенных Штатов в России.
Но в дружеском кругу Крис преображался. Серьезность его
словно смывало потоком воды, как грим, и во все лицо расплывалась
широкая улыбка в тридцать два белых зуба.
Крису, как дипломату, были доступны многие тайные
информационные уголки государства, и он без устали и зазрения
пользовался своим служебным положением, чтобы полистать пыльные
секретные архивы или свежайшие телеграммы государственного
уровня.
Сейчас Крис, довольный и расслабленный, сидел в самой задней
части "Пассионарии", обняв Нильгано и Ника за плечи, тараторя без
умолку и указывая путь к местонахождению Ллевелина.
– Кстати – вы представляете? Мой-то – шпион Скунсов! Я захожу
к сэру послу в кабинет, а он испуганно глядит на меня и бумажку в
шреддерную машину бросает. Больше, Робертсон, говорит, без стука не
заходите, секретарь на то есть. А секретарь-то моя очень хорошая
подруга, ну, всякое такое, и ее-то я и просил не сообщать.
Я эту бумагу потом выследил, хорошо, что он не резал больше
ничего в тот день. Собрал полосочки – и на тебе! Скунсы сообщали
ему, что где-то в посольстве есть прихвостень Леммингов – то есть я!
Чтоб он, значит, осторожнее был.
– Смотри, Крис, – прервал его, обернувшись с водительского
кресла, Ролекс, – вот внизу Москва. Веди дальше.
– Так... Институт СМЕРТИ у нас вон в той излучине реки, давай
туда.
– Хорошо. А чего это такой город пустой – на улице никакого
движения? Теплоход и тот стоит уткнувшись носом в причал?
– Все нормально, – не моргнув глазом ответил Робертсон, – в
выходные тут всегда так.
– Так сегодня вроде не выходной... – пробурчал Ролекс под нос,
но доставать Криса вопросами перестал.
– Крис, – теперь любопытство замучило уже Нильгано, – а
почему корабль выловили в Атлантике, а привезли его в Москву?
Нелогично получается.
– Это тебе нелогично. Корабль первым нашло и смогло достать с
глубины семи тысяч метров научно-исследовательское судно "Иван
Павлов". Русские. У них там конкуренция – кто сделает что-то угодное
Магистрату, получает субсидии. Выловили, разумеется, не без помощи
оборудования Скунсов, сейчас на Земле с такой глубины вылавливать
не научились сами. Русские, соответственно, в свой Институт и
повезли, из Атлантики в Баренцево море, в Мурманск, а оттуда две
тысячи километров – и Москва. Как везли такую махину – та еще
история, потом расскажу.
А в наше посольство пришла записка, чтобы мы требовали
больше благ от русских властей, раз уж субсидии получили они, – так и
мне стало известно о корабле Ллевелина.
Москва расстилалась под "Пассионарией" огромной тарелкой со
вкусными и разнообразными блюдами, немного покрытой угарными
газами и испарениями асфальта.
– Нам в центр... Так, теперь сюда... Видишь двухэтажное
заброшенное здание? Нам туда, вниз.
– Это и есть знаменитый институт СМЕРТИ? – удивилась Лиза?
– Неплохая маскировка, да? – подтвердил Крис, – Это здание
старой заброшенной школы, которую упорно, согласно тайным
приказам московского отделения Магистрата, не хотят сровнять с
землей. Как вы собираетесь попасть внутрь? Там есть лифт, но он
очень тщательно охраняется.
– А, лифт... – махнул рукой Ролекс, – не наша проблема.
До земли оставалось около сотни метров, но "Пассионария"
скорости не снижала.
– Ролекс... – проговорил Крис, побледнел и закрыл лицо руками,
– что ты...
"Пассионария" упала на землю и продолжала падать дальше.
– Крис, Крис, – рассмеялся Ролекс, – открой глаза!
Крис осторожно убрал руки от лица.
Вокруг "Пассионарии" было темно, и свет, сочившийся из
пространства корабля, освещал комья коричневой земли, корневища
деревьев, переплетенные с жилами какой-то бесцветной породы,
полированные срезы камней, примыкающие к стеклу машины.
Улыбающиеся, глядя на него, лица ребят определенно говорили о том,
что все в порядке, катастрофы не произошло.
– Мы на глубине трех метров, Крис, жду дальнейших указаний, -
объяснил Ролекс, и видя по растерянному лицу Криса, что тот ничего
не понимает, коротко объяснил, – "Пассионария" настраивается на то,
чтобы пропускать любую длины волны, либо же препятствовать ее
пропусканию. Сейчас я настроил ее на то, чтобы она пропускала все
длины волн физической вселенной, кроме световых. Говоря иначе, мы
находимся в уникальном положении – мы видим все, что происходит
вокруг, но все остальное просто проходит сквозь нас. Поэтому мы
легко попадаем во все места, где нет никаких вещей, не состоящих из
материи и энергии. А для Земли это значит – в абсолютно любые места.
Понятно?
– Неа...
– Ну и ладно. Не время объяснять, Крис. Потом. Где Институт?
Крис немного очухался, протер лицо руками и начал
возвращаться в исходное, веселое и доброжелательное, состояние.
– Голова чего-то заболела, как у всех, – сказал он странную
фразу, – Институт метрами четырехстами ниже начинается. Он окружен
толстым слоем свинца – несколько метров свинца по всему периметру.
Думаю, если я правильно тебя понял, мы пройдем через слой свинца,
прежде чем попасть в помещения.
Ролекс двинул машину вниз со скоростью несколько метров в
секунду. За "окном" замелькали срезы больших, чем до этого, камней,
корни деревьев исчезли, на секунду мелькул водяной слой, и наконец,
"Пассионария" поплыла в слегка изменяющем цвет камне серовато-
красного цвета.
– Зачем им столько свинца? – задал Ролекс вопрос сам себе, -
Если от радиоволн или радиации, то столько метров земли защитят не
хуже.
Ему никто не ответил – взгляды остальной четверки
сканировали, ощупывали происходящее за окном на предмет
изменений.
Наконец, пелена цвета серой стали мгновенно сменила
прожилки камня, и Ролекс мгновенно среагировав, дал мысленную
команду остановиться. "Пассионария" замерла.
– Есть. Ну что, готовы? – Ролекс оглядел соратников,
почувствовал руку Лизы на своей руке, и во всем окружающем прочел
решимость.
"Пассионария" опустилась в длинный, тускло освещенный
редкими лампочками без плафонов коридор, уходивший вдаль. По его
стенам стояли заколоченные деревянные ящики, по стенам висела пыль
и паутина.
Первое знакомство с Институтом состоялось.
48.
"Пассионария" плыла по длинному узкому коридору, где на
стенах висели облезшие зеленые коробки с неизвестными ребятам
аббревиатурами, неопрятно написанными по трафарету ЛДФГ или
ОНД, а пол был покрыт тонким, наполовину изъеденным кислотой и
грязным красным линолеумом.
Ящики, приборы, еще куча ящиков, и, наконец, поворот в
другой коридор, столь же скудно освещенный и оснащенный.
– Видно, это какой-то технический ярус... – проговорил Ролекс, -
потом можно будет вернуться, чтобы посмотреть, что в коробках.
– Скорее всего, какие-нибудь комплектующие, – ответил
Нильгано, – вряд-ли что-то важное будут хранить на этом ярусе. Может,
спустимся на ярус ниже?
– Да, – коротко ответил Ролекс и отдал мысленный приказ.
"Пассионария" медленно упала на пол и просочилась сквозь
него, сквозь несколько перекрытий и линий труб между этажами, и
попала в коридор-близнец, так же заложенный ящиками.
– Большая эта база? – спросил Ролекс Криса, но тот покачал
головой.
– Не знаю. Информация секретная даже для меня.
– Ролекс, – сказала Лиза, все это время наблюдавшая за
коридорами, – Давай ниже. Думаю, база располагается
горизонтальными ярусами, а значит, то, что нам нужно, находится
ниже.
Ролекс кивнул.
Пол снова надвинулся на "Пассионарию", и она, не
останавливаясь, прошла еще через несколько ярусов. Следующие
четыре из них оказались техническо-складскими, там было пусто.
Затем было три яруса с потолками повыше – то были жилые
помещения, причем не для руководства: в комнатах стояли
двухъярусные койки, заправленные на армейский манер, рядом с ними
тумбочки с тремя ящиками, покрашенные унылой облупленной темно-
зеленой краской, рядом – пластмассовые ведра со свисающими с них
тряпками для пола, а в углу каждой комнаты, за узкой фанерной
дверью, размещался санузел.
Ролекс в течении минуты пролетел сквозь эти комнаты,
осматривая формальную спартанскую обстановку в стандартных, без
украшений и переставленной мебели, закутках. По общей оценке,
проживающих на базе было около двух тысяч теловек.
Ниже были несколько административных ярусов. Белые
офисные комнаты, безликие, разделенные белыми же перегородками на
блестящих стойках, автоматы для питьевой воды, сверкающие своими
плексигласовыми поверхностями, лампы холодного дневного света,
освещающие шахматную доску зала. Цивилизация хрома и
пластмассы.
И – Скунсы. Мужчины, женщины – они сидели на своих рабочих
местах, на вращающихся креслах за одинаковыми столами, и с
одинаковым трещащим звуком перебирали пальцами по клавиатурам
компьютеров. Музыки и украшений не было, и зачем? В широко
раскрытых, с широкими зрачками глазах служащих, что были похожи
на аккуратных пластмассовых магазинных кукол, отражались лишь
строчки бегущих по мониторам строк. Ролекс вспомнил, что на его базе
Скунсам давали транквилизаторы для "успокоения" творческих
порывов и возможных недовольств.
– Смотри, у них военная форма. Институт считается военной
организацией? – он внимательно осмотрел служащих, облетя их на
"Пассионарии".
– Полностью военная, – подтвердил Крис, – СМЕРТИ только по
названию исследовательский, в основном все давно уже исследовано, и
Институт проводит политику Магистрата в скрытой силовой форме.
Как-то мы в посольстве время от времени получали из штатовского
Института приказы о принятии того или иного решения, подписанные
тем или иным сенатором или конгрессменом, но, похоже, лет пять
назад Институт полностью вывели из-под контроля правительства
США и ЦРУ, учредив тайно даже от посольства отдельное ведомство,
подчиняющееся непосредственно Магистрату, тому, в туманности
Андромеды. С тех пор мы не получаем сведений и приказов. Думаю, в
России ситуация такая же.
Ролекс повел корабль ниже, "Пассионария" проскользнула
толстый слой кабелей и путепроводов, и опустилась в одну из сторон
огромного круглого зала, не менее полукилометра в диаметре, где... во
всей своей красе стоял корабль Ллевелина.
– Так вот он какой огромный! – Лиза прижала к груди руки,
одновременно думая, как можно было без скандала в прессе и
огромного количества очевидцев затащить четырехсотметровый шар на
глубину более полукилометра, не выкопав дыру в пол-Москвы. В ее
понимании, это было невозможно. Это было невероятнее, чем
строительство египетских пирамид.
Вокруг величественного черного шара с диаметром, сравнимым
с высотой десятка девятиэтажных панельных домов, поставленных
друг на друга, как плесень высились леса и блоки, лебедочные лифты и
краны. Но даже все они пока не дали Скунсам полностью обследовать
эту громадину. Интересно то, что Скунсов на этих лесах и в зале ребята
в разгар рабочего дня не увидели. Они все уже внутри?
Подлетев к идеально круглой сфере, Ребята увидели, что шар
окружает какое-то еле заметное молочно-белое поле неизвестной
разновидности. Его источник, по всей видимости, находился где-то
внутри громады шара.
Внизу шара, ближе к полу и огромнейшим блокам со стальными
канатами (шар не лежал на полу помещения – он, словно в гамаке,
покачивался на сотнях толстых металлических тросов, натянутых, как
струны фортепиано) зияла рваная дыра в несколько метров диаметром.
"Пассионария" снизилась на высоту трех метров.
– А вот как они вошли, – вздохнул Ролекс, указав Лизе на дыру, -
за ними?
Лиза кивнула. Но, только Ролекс собрался дать мысленный
приказ, произошло нечто странное.
Воздух слева от "Пассионарии", буквально в пяти метрах,
подернулся рябью, словно пространство искривилось, как гладь пруда,
и на месте искривления возникла другая "Пассионария". Она была
черная, блестящая, немного отличающаяся от нашей "Пассионарии"
несколько меньшими размерами и обводами стекла.
А из-за стекла на ребят, прямо на ребят, а не сквозь них,
смотрели две пары прищуренных, враждебно настроенных глаз.
– Это невозможно... – лишь успел прошептать Ролекс.
Как цунами, неожиданный удар оружия настиг корабль Ролекса,
за мгновение искорежив огненной пляской корпус, заставив его
разлететься с визгом и грохотом обломками горящего металла по
доброй половине помещения...
С высоты нескольких метров, оглушенные ударной волной, с
опаленными жаром волосами, ребята выпали из эпицентра взрыва и
упали кувырком на негостеприимный бетонный пол ангара.
49.
Бешено осмотревшись и не увидев никого, кто мог бы им
помешать, ребята вскочили на ноги и, словно сговорившись, несмотря
на ушибы, рванули бегом к стеклянной двери ангара, находившейся в
сотне метров от места катастрофы.
Вдруг за их спиной раздались крики, и Ролекс, оглянувшись на
бегу, мельком заметил нескольких рабочих, упавших на пол. Тот
черный корабль, медленно, словно скат над морским дном, плыл за
ними также в направлении дверей. Между кораблем и Леммингами
оставалось уже порядка пятидесяти метров.
– Почему они не стреляют?!.. – задыхаясь, на бегу крикнул
Нильгано, но никто ему не ответил, чтобы не терять дыхание.
Пятерка, а точнее уже четверка, потому что ребята потеряли
куда-то Криса, добежала до двери, но выпущенный для двери приказ
исчезнуть не сработал! Она и не думала исчезать! Стекло оставалось
на месте. Что такое?!
Ролекс и Лиза забарабанили в отчаянии кулаками по
двухсантиметровым стеклам двери. Тщетно. Лиза повернулась и
прижалась спиною и ладонями к прохладному стеклу, чувствуя, как
пульс выбивает барабанную дробь в ее голубых жилках на запястьях
рук. Макс скользнул взглядом по однотонным серым стенам вблизи, но
ничего похожего на выключатель там не было.
Положение спас молодчина-Ник. Он создал в руках
здоровенный тяжелый домкрат, видимо, первое, что ему пришло в
голову, и с криком "Поберегись!" разбежался и со всего размаха кинул
устройство в гладь стекла – ребята еле успели пригнуться.
Стекло просто вынесло из рамы ударом. Четверка стайкой
выскочила в дверной проем, и, подскальзываясь на кубических
стеклянных крошках, пробежала сквозь узкий и длинный зал,
образованный серыми металлическими дверями в рост человека,.
Впереди показалась вторая дверь, что исчезла по первому требованию
мысли.
Но Ролекс остался у разбитой двери и оглядел на всякий случай
зал – нет ли погони. Нет, все было в порядке, корабль так же в
одиночестве стоял на месте. Черная "Пассионария" исчезла. Правда,
куда делись рабочие?
Взгляд Ролекса задержался на рукотворной дыре в нижней части
корабля. Там, в черно-сером спортивном костюме, небрежно опершись
на выступающий острый кусок металла обшивки, один-одинешенек
стоял худощавый Скунс и смотрел прямо на Ролекса.
Скунс увидел, что Ролекс его заметил, но не удивился этому, а
удовлетворенно кивнул с улыбкой, выставил руку вперед и
указательным пальцем поманил Ролекса к себе.
Ролекс не стал долго думать, его мысли занимали скорее Лиза с
сотоварищами – он приказал Скунсу, точнее, тому месту, где стоял
Скунс, опустеть вместе со всем, что там находилось.
Скунс предугадал движение мысли Ролекса! Произошло
страшное событие – пространство между Ролексом и Скунсом
взорвалось светом, воздух стал густым, и его леденящие осколки
разлетелись во все стороны, испещряя все на своем пути морозными
следами. Через секунду во всем огромном зале стоял пар, а огромный
черный шар угрожающе покачнулся в своем металлическом гамаке.
Раздался сильнейший хлопок, чуть не выбивший Ролексу барабанные
перепонки, и место взорванного воздуха занял новый, вихрем
ворвавшийся в цилиндрическую гигантскую залу.
Вот такого – отражать нападение мысли другого человека -
ошарашенный Ролекс еще не умел.
А потом Скунс, стоящий в том же месте и ничуть не
напрягшийся, выставил руку вперед, вытянул указательный палец,
словно он играл с Ролексом в невзаправдашнюю войнушку, и сказал:
– Пуф!
И Ролекс погиб на месте, не успев почувствовать боли или
эмоций. Его тело разлетелось на сотни кусочков плоти и крови,
окрасив серую стену вблизи и пространство на десять метров вокруг в
красно-коричневый цвет.
Скунс подул на свой палец, словно сдувая пороховой дымок с
вороненого дула, повернулся и вошел внутрь корабля.
50.
Трое бежали по полукруглому коридору с металлическими
дверями, уже медленнее, запыхавшись, цепко осматривая взглядом
стены в поисках убежища, где можно было бы передохнуть и наметить
хоть какой-никакой план действий. Вокруг деловито сновали Скунсы -
кто в белой рубашке с галстуком и костюме, кто в хаки и с тяжелой
кожаной кобурой на ремне, кто в парадном мундире с галуном и тремя
шитыми золотыми нитками звездами на погонах. Они не видели
лазутчиков – ребята пожелали оставаться невидимыми.
Наконец, справа показалась пустая аудитория размером с
школьный класс и с такой же классной доской и затертыми партами
перед ней. Около доски, однако, висели не портреты Лермонтова или
Ома, а карты то ли звездных систем, то ли переходов внутри базы.
– Надо идти спасать Ролекса, – присев на краишек щербатой
зеленой парты и положив руки на колени, хрипло, с отдышкой,
произнес Нильгано, – он пропадет.
– Не надо, – внезапно и резво возразила Лиза, – я чувствую... Он
жив, и ему не до нас. Я чувствую. Но в свете сложившейся ситуации я
хотела бы еще раз прояснить наши цели и способы действия. Это
важно, – добавила она, – потому что нашу силу можно легко
использовать по глупости и совсем невовремя.
Ребята только тяжело дышали и слушали ее.
– Голова болит, – сам себе сказал Нильгано, и его никто не
услышал.
– Я уже заостряла внимание, но скажу еще раз. Самое первое и
простое, что приходит в голову – это взять и уничтожить с помощью
наших способностей то место, где находится база, и дело с концом.
Думали об этом?
– Я думал, что это можно было бы сделать с кораблем
Ллевелина. Почему нет?
– Вспомни, что мы хотим сделать стратегически. Мы хотим,
чтобы духовное падение существ во всех вселенных прекратилось,
правильно? Теперь думай. Духовное существо ты уничтожишь? Нет.
– Нет? – Ник, кажется, только сейчас подумал об этом.
– Нет, Ник... Никогда и ни при каких условиях ты не
уничтожишь Жизнь с большой буквы. Тела, да и любые творения
жизни – да. Живое существо – никогда. Теперь вопрос – что происходит
с человеком, если ты уничтожаешь его творения и причиняешь ему
душевную или физическую боль? Человек просто духовно нищает.
Уничтожив базу, мы не уничтожим Скунсов... Более того, мы ускорим
их ментальный штопор, сделаем их более тупыми, менее живыми,
менее наблюдательными, менее представляющими себе, что улучшение
вообще возможно. Более инертными. Ну ладно – убили мы их тела
сейчас. Что дальше? Они рождаются через минуту и вот – растет новое
поколение.
– Вообще-то, правильно говоришь, Лиза, – поддержал Нильгано,
– но что нам делать?
– Но они хотя бы сейчас нам мешать не будут! – вскочил Ник,
готовый к битве. Он уже представлял себя средневековым рыцарем в
латах, бьющимся за честь заточенной в высокой башне дамы, и не
хотел пропускать все удовольствие и решать вопросы мирным путем, -
они же будут дееспособны только через минимум лет пятнадцать!
– Во-первых, Ник, они не уйдут отсюда ни на секунду, отравляя
недоброй мыслью все окружающее даже лежа в розовых колыбельках.
А во-вторых...
Лиза на секунду ушла в себя, а потом уселась поудобнее на
парте.
– Я помню, в моем раннем детстве на Земле была одна
популярная песня, радио ее крутило. Она называлась "Битва с
дураками". Я не помню ее наизусть, но речь шла о том, что умные
задумали битву с дураками. Все умные взяли себе по ружью и пошли
на войну – драться с глупостью человеческой, чтобы на Земле
оставались только светлые головы. Война шла, умные побеждали, а
когда последний дурак был уничтожен...
Умные посмотрели вокруг и увидели лишь несколько человек,
стоящих одиноко посреди всего земного шара, пустого земного шара. А
вокруг лежали горы трупов тех, кого посчитали недостаточно
образованным или быстро соображающим, чтобы продолжать жить на
белом свете.
Я считаю, автор очень точно отразил суть проблемы.
Поэтому Ник, вот представь себе – мы собрались убить всех
Скунсов. А Скунсы – это кто? – спросила Лиза, в упор взглянув на
Сканки.
– Ну, это... злые люди, которые хотят уничтожить все на свете.
– Нет, Ник... Нет. Скунсы – не злые, по крайней мере,
большинство. Скунсы – они слишком уж обычные, завязшие в путах
окружающей их вселенной... Они не злые, они запутавшиеся
настолько, что не видят, какой может быть свобода и что ее вообще
можно достичь. Они даже не представляют себе, что навыки и
способности человека дают свободу, а не порабощение. Они не могут
принимать правильные решения, не потому что желают зла, опять же,
по крайней мере, большинство. Они просто думают, что убить нас – это
добро, понимаешь, Ник?
– Как это убить нас может быть добром? – Ник заходил по классу
взад-вперед, заложив руки за спину. Он начал раздражаться.
– Просто запомни... Скунсы – не те, кто бьется за свою цель,
жадно и самоотверженно, какая бы она ни была. Скунсы – это те, кто
уже ни за что не бьется, а это является самым неправильным
решением. Скунсы – это те, которые согласятся с любым мнением,
потому что у них нет данных, чтобы вынести свое.
Тут Ник, кажется, переборол свое желание оставаться правым и
с виноватым видом сидел, согнувшись, на парте.
– Я понял, понял. Скунсы – это действительно те, что согласятся
с любым мнением, потому что у них нет данных, чтобы вынести свое.
Но плохо то, как я понял, что они и не собираются уже получать
никаких знаний, потому что... потому что считают, что этих знаний нет.
– Точно. Или потому что им сказали, что эти знания или умения
плохие. Или потому что им запретили иметь знания и навыки, – сказала
Лиза и вдруг улыбнулась, – ты знаешь, я вдруг поймала мысль. Знаешь,
что было бы, если бы мы начали убивать всех дураков?
– Нет, нет, – рассмеялся теперь уже Нильгано, – дай я расскажу.
Сначала мы уничтожили бы все планеты Скунсов, потом бы мы
посмотрели на самих себя, Леммингов – кто принимает глупые
решения, которые затрудняют победы Леммингов? И тогда бы мы
уничтожили половину Леммингов, чтобы оставить только очень умных
Леммингов.
А потом, Ник, мы посмотрели бы на тебя, и сказали бы: он даже
не знает, против кого борется! И Ника бы не стало. А потом Лиза
подумала бы: хм... А ведь Нильгано даже не смог изобрести
меморизатор! И Макса Нильгано тоже бы не стало. И у нас бы осталась
бы во всей вселенной одна Лиза – самый умный человек! Ура! Мы
победили Скунсов.
Лиза сидела и тихо хихикала, зажав ладошками рот.
– Ладно, Ник, извини, что мы над тобой поиздевались, -
Нильгано встал и потянулся, – но вопрос все еще не решен. Что нам
следует сделать?
– Ситуация осложняется тем, что, как кажется, теперь на базе
есть несколько человек, которые имеют наши способности к контролю
вселенной, полученные от Ллевелина. Что делать с кораблем – это
понятно. Его можно уничтожить или же незаметно переместить в
безопасное место. Но что делать с ними?
Я думаю, мы можем пойти к кораблю, удалить всех из его
внутренностей и приказать очутиться на планете базы или...
– А еще лучше – том зале, что мы под базой сотворили.
– Совершенно верно, Макс, – подытожила Лиза, – идем, сделаем
это, а потом разберемся и с проблемой сверхспособных зомби.
Воодушевленные Лемминги вышли из класса и повернули
обратно по коридору, к кораблю. Навстречу им плыли два человека.
Эти два человека были в серых спортивных костюмах, с
короткими прическами-бобриками, и на их бедрах не было никакого
оружия. Серые взгляды Скунсов встретили недоуменные взгляды Ника,
Лизы и Макса. Скунсы не выразили замешательства. Они легонько
улыбнулись и, протянув руки по направлению к ребятам, легонько
поманили их указательными пальцами.
51.
У Лизы первой хватило ума не здороваться. Она мгновенно
выпустила заряд энергии в обоих Скунсов, огненный шар диаметром в
полметра, но на полпути шар взорвался, встретивши какую-то
невидимую преграду, и на несколько мгновений вокруг все было
ослепительно белым, словно внезапно новое Солнце воспылало в
коридоре базы.
Барабанные перепонки Лизы не успели лопнуть от взрыва,
пронесшегося по коридорам базы смертельной метелицей и несшего в
себе оторванные от стен приборы и куски обшивки стен, горящий
металл, капли истекающей арматуры.
Все тело Лизы сгорело в первое мгновение взрыва... Скелет,
тоненькие девичьи кости, держался секунду, но переломился и
рассылался искрами от первого же удара крышки транформатора.
"Только не умирай..." – успела прошептать Лиза, и сознание ее
померкло, словно новое Солнце было бессильно осветить мрак
небытия и бессознательности.
Сознание немного включилось через несколько минут.
Вокруг был лес... Словно заспанный, разум сквозь закопченное
стеклышко воспринимал, не очень отчетливо и трехмерно, темные
громады стволов деревьев, без оттенков цвета. Полосы черного и
серого, без резких границ. Запах... запах леса был до краев переполнен
опасностью. И сознанию, мутному, безличному, было неуютно в
пустоте неивестного пространства.
Защита, защита, спасение!..
Инстинкт самосохранения отметил на краю видимости теплое
пятно, пульсирующее, такое влекущее, теплое... Дом... Защита... Дайте
защиту...
Сознание, которое передвигалось, плыло по ветру в западном
направлении, изменило свой курс на несколько градусов влево. Пятно
приближалось, тянуло, внутрь, внутрь... Жажда иметь защиту подавило
в существе всякие другие чувства, и лишь звериное желание, царапаясь
несуществующими когтями, молило и угрожало – скорей... Скорей...
Защита!..
Кролик, серый с темными боками, опасливо поворачивая
пятнадцатисантиметровые уши вокруг, смотрел темными круглыми
глазами, пожирая в полной темноте мокрые зеленые стебли и листья
одуванчиков. Вдруг его усы дрогнули, уши резко повернулись, словно
локаторы, в одну сторону, мелькнула молния, и в следующую секунду
он взмыл ввысь, теряя последние капли жизни во впившихся в органы
цепких когтях ночной совы.
Отчаяние пронеслось в чреве существа. Защита пропала!.. Ужас
ледяной волной пробежал, завладел мыслями, но вот снова – теплое...
Горячее, прямо впереди... теплая кровь... Близко... Нету. Нету!!!
Слишком быстро...
Снова!.. Впереди защита... Хочу тепла, дом, защита... Сознание
навострило уши и с наслаждением вошло в теплый, плотный комок
плоти, на поверхности которого упавшими частоколами лежали
иголки. Черный носик зашевелился, ожил, и проснувшийся ежик, в
котором теперь гнездилось сознание, упоенное плотностью и
кажущейся реальностью собственного существования, обнюхал
ближайший гриб, отвернулся и побежал, быстро семеня лапками, по
своим делам.
Существо радостно и с полным согласием приняло смысл жизни
маленького создания. Оно вместе с ним забеспокоилось о ночной
птице, поймало такой реальный и острый запах кузнечика, которого
надлежало съесть, подумало краткую невнятную мысль о
местонахождении норки...
Странно, но существо ощущало, что оно не одно в этом теплом
теле. Где-то сбоку, около желудка, сидело еще одна, более слабая и
безвольная жизнь, что была здесь еще до того, как само существо
заняло, как будто по привычке, место в районе головы, рядом с
маленькими ушками.
Это не занимало, однако, мысли существа. "Хорошо..." – думало
оно, нежась в почти полном бездействии, в заботах ежика, в его
бесцельной жизни, в безопасности от всего окружающего мира, -
"Всегда..."
Так прошла одна минута по внутренним часам существа. Так
недолго! А в окружающем мире, мире вечно спешаших людей, прошел
день.
На восходе солнца существо и ежик, неподвижно лежащие в
темной норе, ощутили слабый запах опасности, но ничего не успели
сделать. Что-то еще более темное надвинулось на них и выкинуло
существо из тела, словно ненужную тряпку. Существо успело заметить,
что то, второе существо, тоже вылетело и зацепилось за травинку. Оно
совсем ничего не думало и не видело, но можно было ощутить
вибрацию единственной мысли – это было представление о маленьком,
с запятую, зародыше жизни в ежином теле.
Холод и страх снова поселились в тягучих, мутных мыслях
существа. Продолжая свое неконтролируемое движение, существо
проплыло еще несколько сотен метров и выплыло на берег озера.
Озеро было примечательное – круглое, затерянное где-то в середине
лесов, оно хранило вечно холодную чистую воду от плесени и ряски,
не позволяя личинкам микроорганизмов основывать свои колонии в
своем кристальном веществе.
Посреди озера был небольшой, порядка пятидесяти метров в
диаметре, остров, на котором рос в гордом одиночестве толстостволый
кряжистый дуб.
Дубу было четыреста лет, и он немало видел на своем веку бурь,
пытавшихся согнуть его ветви, но ни одна не сломила его. Множество
животных пытались подступиться и полакомиться корой или листьями,
но разочарование сменяло их воинственный пыл – дуб-исполин был
неприступен.
Вот на этот дуб, видневшийся для существа, обладавшего
мутным зрением, темной громадой на фоне светлого пятна озера, и
вынесло то, что ранее называло себя Лизой, Ментором и еще многими
именами, некоторые из которых не смог бы и выговорить человеческий
язык.
"Защита?.. – выдавило из себя мысль существо. "Защита,
защита", – начало оно повторять свою мысль, увидев в дубе слабую, но
жизнь, надежную, спокойную и уверенную.
Оно потянулось к стволу, ощутило прикосновение корявой
коричневой коры, и, словно в нирвану, влилось в темную древесину,
засыпая и сладостно растворяясь в безопасности...
52.
Нильгано давно про себя решил, как поступать, если
встретишься лицом к лицу с недругом. Он еще помнил битвы на
иссушающем Горасе, где он и еще четырнадцать легионеров Сто
Первой Планеты на поверхности, испещренной окопами двухметровой
ширины и глубины, стояли с одними бластерами против армии
малюток со спейсерами. Два дня и две ночи. Они не победили, но
более половины легионеров выжили, и это было чудом.
Завидя двух Скунсов, Макс автоматически, практически без
участия сознания, выбрал правого, и мгновенно переместился на сотню
метров назад, туда, где коридор заворачивал по окружности в какую-то
кают-компанию со столом посередине, которую некогда было даже
рассматривать. Взрыв, произошедший через мгновение, закидал его
форменку каплями воняющей горящей краски и опалил брови, но не
причинил более вреда.
Теперь резко обратно.
Поднырнув в стремительном полете под огромный горящий
кусок металлической двери, Нильгано, еще не успев повернуть,
земетил одного Скунса, как раз его Скунса, который совсем не ожидал
увидеть Нильгано снова.
Не дав ему опомниться, Нильгано обрушил на Скунса
мысленную команду испариться к чертовой матери. Скунс и не
подумал испаряться – на Нильгано повеяло смертельных холодом,
словно он вылетел за пределы атмосферы в легкой летней одежде, а
Скунс остался с перекошенным лицом в какой-то сфере, обтекающей
дымящимися каплями. Скунс защитился – но как? Нильгано снова
рванул на сотню метров назад.
А вот это уже плохая защита, подумал он.
Он защищается от мысли. Ставит себе какой-то экран. Значит,
мыслью нельзя. Надо огнем... или сталью. А если и сталь?
Но рассуждать было поздно – Скунс, уже не с милой улыбочкой,
а с обожженным, злым, наполовину багровым лицом, во мгновение ока
предстал в осыпающемся от жара нешироком проходе перед Нильгано.
В Скунса полетел со скоростью пятидесяти километров в час
кусок бетона, затем, через неуловимое мгновение, кусок
водопроводной трубы, потом тяжелые пятидесятикилограммовые
тиски, но безрезультатно – на половине пути предметы пушинками
отлетали в сторону, пробивали, словно папиросную бумагу, серую
металлическую стену помещения и грохотом отзывались откуда-то
извне.
В Нильгано полетели стальные шары, словно Скунс их не
кидал, а выстреливал из скорострельного пулемета. Нильгано не стал
аннигилировать их или отклоняться. Он просто создал и откинул от
себя множество грубых бетонных блоков, метр на полметра, и шары
просто стали не видны, они с грохотом отлетали от них обратно
Скунсу.
Хорошая идея! В этот момент Скунсу пришлось на полсекунды
отвлечься другой мыслью – место в кают-компании, где он висел, стало
забито этими большими бетонными громадами, и он быстро расширил
пространство, где шла битва.
Нильгано не зевал и быстро выкинул, отлетя на три метра в
сторону, огромную кучу бетонных глыб, что Скунс успел отразить
буквально возле собственного носа.
И в этот момент Скунс дрогнул! Ему в буквальном смысле не
хватало ума, чтобы одновременно создавать защиту и нападать на
Нильгано. Скунс отразил, скривя от напряжения обожженные холодом
губы, последние несколько бетонных глыб, и пустился наутек!
Большая ошибка! Теперь, кроме нападения и защиты, ему
приходилось думать о пути следования и дальнейших действиях, а это
сразу отразилось на битве – поток направляемых в Нильгано действий
сильно поиссяк.
Скунс летел, или плыл, словно рыбка, по коридорам и
помещениям базы со страшной скоростью, около сотни километров в
час, сшибая по пути людей, просто не успевавших шарахаться в
стороны. Нильгано настойчиво, зорким коршуном, следовал за ним.
Зеленые коридоры сменились серыми, стали уже, потом они
сместились на два уровня вниз – Скунс просто пробил дыру в полу и
нырнул туда. Нильгано кинул в него стальной двутавр, промахнулся,
балка стрелой уперлась в начавший дымить и искрить калорифер у
стены, однако руку Скунса задела.
Скунс вскрикнул, рука безвольно повисла плетью, но нырнул в
дыру. Нильгано за ним.
"Они не научились воссоздавать тела", – подумал Нильгано
короткую мысль, за что едва не поплатился, чуть не снеся себе голову
выступавшим из перекрытия куском арматуры.
Нижние уровни представляли собой обширные залы с тепловым
и другим энергетическим оборудованием. Скунс вилял между
толстыми трубами, залетал за бойлера и циркуляционые котлы, время
от времени кидал в Нильгано, оглядываясь, свои стальные шары, но
они были уже неопасны – он не метился. Скунс все мысленные
способности кинул на то, как бы смыться, и было видно, что он на
последнем издыхании – путь полета был угловат. Скунс словно метался
по разным углам в замешательстве, не в силах выбрать маршрут.
Однако предметы и мысли Нильгано все еще отражал.
"Господи, мы еще не всю базу облетели? Какая же она
большая!" – поразился Нильгано, пролетев со Скунсом очередной зал,
где высились мощные колонны с косой паутиной коммуникаций.
Скунс резко изменил поведение – он свечой ушел вверх,
пробивая себе уровень базы за уровнем. Нильгано – за ним. Они
прошли мельнувшие сбоку несколько коридорных палуб, вылетели в
помещение с Ллевелином (но Нильгано было сейчас не до него),
пролетели стрелой его за две секунды насквозь, за мгновение минули
остальные помещения и вошли в слой земли над базой.
"Решил уйти в внешний мир? Измотаю и уничтожу", -
промелькнула мысль у Нильгано.
Продолжать погоню за Скунсом стало сложнее – последний
решил сделать кротовую нору, изогнутую как серпантин. Теперь
Нильгано не видел Скунса, а старался вписаться в неожиданные
повороты осыпающегося гранитной породой туннеля, по которому
только что пролетел Скунс.
Последний поворот вверх – и в Макса железным молотом влетел
стремительный поток воды. Тут Нильгано аж опешил – он пробил
поток собственным телом, не отвлекая внимания на поиски Скунса,
чуть ли не получив сотрясение мозга. Скунс, как кажется, пробил дно
какого-то водоема.
Вверх!!! Нильгано помчался торпедой туда, откуда светил
призрачный далекий свет Солнца, и через долгую томительную
секунду пулей, лучезарно сверкающей брызгами вытесненной воды,
вылетел на поверхность.
И пораженные сторонние наблюдатели надолго запомнят эту
сюрреалистическую картину.
Москва-река, спокойная, голубая, отражающая безоблачное
летнее небо, стянутая неподалеку Багратионовским мостом,
вздыбилась двумя почти беззвучными взрывами, поднявшими
десятимеровые фонтаны воды, на короткую секунду заигравшие
солнечной радугой.
Водяная пыль медленно опала, и две человеческие фигуры,
висящие в воздухе метрах в двадцати одна от другой, застыли
напряженными каменными изваяниями.
Первая – с опущенной головой, неестественно выломанной
рукой, вся болезненно выгнутая назад, – со смятением исподлобья
глядела на противника.
Вторая – устремленная всеми фибрами души и тела к первой,
хищно склонивши корпус вперед, направляла на нее холодный,
расчетливый и спокойный взгляд охотника, загоняющего по маршруту
запланированную жертву. Правая ее рука, слегка отодвинутая от тела, с
раздвинутыми пальцами и полусжатой ладонью, была готова схватить с
пояса несуществующий револьвер.
53.
А на Москву, всеми доступными ей способами боровшуюся с
подступившей жарой, с выгоревших голубых небес опустилось новое
проклятие.
Когда раскаленные на прямом солнце автоматы с газированной
водой опустошили все запасы лимонной газировки, когда берега Яузы
и Москвы с надписями "Купаться запрещено!" уже не могли вместить
больше желающих искупаться и смыть с себя липкий пот перегрева.,
когда все дачники, имеющие дачи в подмосковье, укатили туда с
женами, детьми и всем скарбом – началась эпидемия.
Головная боль. Ощущение ноющей ноши где-то области
затылка, пульсирующей и заставляющей пригибать голову, сжимать
зубы и делать вид, что на самом деле у тебя все хорошо, просто вот
немного покалывает...
В неделю головной боли около пяти миллионов москвичей не
пришли, вопреки ожиданиям, на свои рабочие места. Напрасно
прорабы и научные рукодители ходили по цехам и лабораториям,
держась за голову, напрасно нагревали до красного каления трубки
телефонов, звоня своим подопечным с мольбами выйти и произвести
хотя бы небольшую толику продукции, угрожая штрафами и
увольнениями.
Головная боль властвовала над разумом, и никакие лекарства из
аптек, ставших местами паломничества большей части населения, не
помогали ее уничтожить, вызывая лишь отупение и неспособность
нервных каналов переносить эмоциональные импульсы. Первая неделя
Включения была неделей тупого взгляда зомби, сидевших дома в
компрессах из холодной сырой марли, стонов и негромких проклятий
всем известным богам.
Неведомыми тропами, известными лишь вездесущей людской
молве, презирающей стены и свинцовые стены сейфов, от дачников
дошла весть – в нескольких километрах от города боль чувствуется
меньше. Чем дальше от города – тем меньше.
И люди, сначала сотни, а потом и миллионы, начали печальный
Исход в природу. Слишком быстрый переход от одной жизни к
совершенно другой, предсказанной фильмами-катастрофами и
романами-утопиями, не смущал их. Людей ничто не смущало. У них
болела голова.
Спроси любого – не кажется ли вам невероятным то, что
происходит вселенская катастрофа? Не стоит ли переждать недельку-
две? Все как всегда уляжется, и жизнь вернется в свое спокойное
русло, потечет равнинной рекою. Человек посмотрит на тебя – и не
поймет вопроса. Головная боль.
Автомагистрали, лучами расходящиеся от Москвы во всех
направлениях, напоминали сверху муравьиные тропы. Безмолвно ехали
со скоростью пешехода автомобили, окруженные бредущей, опустив
головы, толпой обывателей. С полным осознанием того, что конец
мира близок, что было бесчисленно подтверждено услужливыми СМИ,
они нагрузились остатками еды, необходимой одеждой, со вздохом
закинули на спины рюкзаки – и пошли умирать.
Все ближайшее Подмосковье – его травянистые поля и долины -
покрылось белым налетом чего-то издали похожего на птичий помет, в
котором песчинками темнелись вкрапления черного-зеленого и других
цветов. Это были палаточные лагеря. Лишь немногие семьи имели
стандартные охотничьи или туристические палатки, доставшиеся в
наследство от старого, уже легендарного, мира.
Женщины московского племени – а теперь это было племя! -
сшили палатки из простыней и пододеяльников, штор, занавесок,
покрывал, – любого подходящего материала, сшили грубо – потому что
головная боль не давала сосредоточиться и колола иголкою пальцы.
Правительства более не существовало – оно было на далеких
теплых островах, подальше от цивилизации.
Первые два дня племя, расположившееся на территории
нескольких тысяч квадратных километров, доедало скудную пищу, что
принесло с собой. Следующие два дня мужчины, не сговариваясь,
ушли в леса. Головная боль и правда несколько спала, что дало
возможность посмотреть вокруг и заметить неосторожного зайца или
зеленую еще ягоду земляники или малины.
Зайцев и ягод хватило миллионному племени на половину дня.
Были засланы гонцы в обезлюдевший мегаполис, но они вернулись ни
с чем – магазины пустовали, еда была растаскана мародерами и теми,
кто уходил из города. Улицы, все еще залитые солнцем, были
непривычно пусты, лишь одинокие светофоры все еще показывали
зеленый и красный света пустой улице.
Посланцы в город вернулись не все – на их пути стало другое
племя. Оказалось, что есть еще одно место в городе, где нестерпимая
головная боль ощущается не так сильно – станции и переходы
метрополитена.
Из станций метро, где пытались спастись доведенные до
отчаяния, пытавшиеся уже залезть в любую щель люди, тянуло
паленым. Дым, черный и вонючий, пропитал собою все вестибюли,
покрывшиеся изнутри черной копотью. Вентиляция не работала.
Люди, кто поодиночке, а кто и семьями, спускались по
неработающим эскалаторам в глубокую черноту, словно в пещеру со
сталагмитами-фонарями, переставшими работать в первый же день -
электростанции, питающие город, не работали, а резервное питание
кончилось почти сразу.
Сначала шли наощупь, полузажав нос, чтобы не задохнуться,
шаря руками по резиновым поручням. Потом, когда слезящиеся от
боли глаза привыкали к полумраку, начинали становиться заметными
отблески костров. На станциях в качестве освещения чадили
локальные рукотворные пожары, что еще больше придавало станциям,
по рельефным стенам которых плясали неровные отблески пламени,
зловещий вид древних пещер, наводящих первобытный ужас.
Привыкнувший глаз различал море людей, сидящих вплотную
друг к другу, опустив лица и ничего не говоря. Взрослые парни
кучковались, но игр не было – головная боль. Матери сидели, одетые
словно цыганки, и либо кормили грудных детей, либо находились
вместе с более взрослыми, притихшими или плачущими, детьми и
почти не делали попыток их успокоить.
Атмосфера апатии и покорности судьбе, где главным и
единственным фактором была вездесущая головная боль, не давала
времени и места более ни для чего. Не было ссор, не было игр, не было
дележа территории, криков, смеха, плача... Не было актов плотской
любви, отправления религиозных культов – не было ничего, только
сидящие неподвижно тела с остекленевшими, красными и вспухшими
от страдания глазами, смотрящими вниз, на исхоженные плиты пола.
Тяжелый запах экскрементов, пота, почти невыносимый голод
довершали картину разложения человеческого общества, умершего
всего за пару дней, несмотря ни на какой тысячелетиями наводившийся
философами и моралистами лоск. Эти философы сидели сейчас вместе
со всеми в метро или на полях Подмосковья, и в их планах на будущее
не было места для душеспасительных бесед. В планах на будущее
висели тяжелыми жерновами два философских понятия, что так
быстро и беспардонно вошли в их бытовую жизнь, – боль и смерть.
Политическая и экономическая жизнь городов умерли сразу же,
в первые два дня. Картины Страшного Суда или конца света, так
подробно живописуемые любителями попугать мирный люд, не
воплотились в реальность. Атомная война, погромы, божественная
кара – ничто из этого даже не напоминало то всепроникающее
безразличие. Безразличие, канвой, где густо, а где почти неощутимо,
наложенное в День Включения в городе Москва, планета Земля.
Неделю спустя три миллиона человек из десяти, населявших
Москву, были мертвы. Еще стольких же постигла крайне
противоречивая участь. Их головная боль прошла, вероломно забрав с
собой все человеческое, все те качества, которые и определяли отличие
человека разумного от человекоподобной обезьяны: достоинство,
желание помочь ближнему своему, целостность личности.
Благородство и честь. Вот цена, что была заплачена отчаявшимися
существами за то, чтобы исчез этот бич Божий, на границе времен
посланный в испытание каждому человеку на Земле — головная боль.
И то, что эту цену заплатили, сразу стало понятно тем, кто еще
держался на пределе духовных сил. Ибо мало в какие темные века
совершилось столько предательств, козней, наветов и
несправедливостей на Земле, как в эту вторую неделю Включения
.
А в это же время на Гранто, в Туманности Андромеды, умирал
один человек.
Опочивальня была огромной, размером с земную станцию
метро, такой же продолговатой формы, с молочно-белым полукруглым
сводом. В центре свода искусным резцом было вырезано изображение
круга, в котором оскаленная волчья голова с горящими глазами
пыталась укусить себя за вихрастый затылок.
Человек лежал, корчась, изгибаясь от боли, его руки,
напряженные, с белыми костяшками пальцев, судорожно стискивали и
разжимали снова складки черной шелковой простыни, оставляя на ней
зецепки от обкусанных в истерике ногтей.
Подушек и одеяла не было, комната по-спартански была
обставлена статуями гранитных и пластмассовых волков на
постаментах, размерами и со спичечный коробок, и в человеческий
рост. Внимательный глаз насчитал бы не менее сотни статуэток,
черных, с оскаленными мордами и выпущенными когтями.
Два часа назад он выгнал больную тем же недугом челядь,
запретив появляться в комнате, и теперь испытывал мучения в
одиночестве, выгибаясь в судорогах и сразу же наслаждаясь ими и
своими криками боли.
Внезапно облегчение сошло на него. Спазм отпустил тело, оно,
бледное и мокрое от ядовито пахнущего пота, бессильно
утихомирилось на истерзанной ткани.
– Близко, близко... – прохрипел человек не своим голосом, -
Великая вечная жизнь, вечная свобода... Волчица-смерть... Прими меня
в когтистые объятия твои!
Он вскрикнул, его снова выгнуло, чуть не сломав позвоночник,
и крик, вырвавшийся из горла, напомнил прислуге,
прислушивающейся у тяжелых, зеленого металла дверей, рык тяжело
раненого зверя.
Бедно одетый старик в зеленой ливрее, с компрессами на голове,
понял, что произошло.
Он с трудом отворил тяжелую дверь и жестом подозвал еще
несколько человек, серьезного и несчастного от боли вида. Они
подошли к постели Великого, того, кто руководил движеньем солнц и
попирал ногами галактики. Великого, а теперь просто мертвого
человека, чей оскаленный рот и после смерти напоминал пасть волка.
Магистр достиг своего идеала свободы. Сколько его мятежный
дух, немощный и неспособный, будет кружить над постельками
младенцев Гранто, Ливиала или самого Севера Мира, не в силах взять
себе тело, – не знает никто. Свобода и с другой стороны свобода тоже.
Свобода от ответственности, от любви и эмоций, свобода от помощи и
поддержки – тоже свобода. Кто выбирает какую? Да и выбирают ли ее?
Магистр уже не узнает. Свобода от знания – тоже свобода.
Эра Волка начиналась.
54.
Волна жгучей, невыносимой печали накатила на Ролекса. Мир
подернулся темной пленкой, и единственное желание, владевшее
сейчас полуобезумевшим от горя Ролексом, это плакать, рыдать
взахлеб, кинуться к кому-нибудь, уткнуться в колени и ныть о своей
потере, потере самого дорогого, что только может потерять
человеческое существо...
Но червячок аналитической мысли через минуту нашел себе
путь наружу из гнилой смердящей сердцевины яблока зла.
"Чего самого дорогого, Ролекс? Ты ли это? От тебя ли я слышу
эти недостойные речи?"
Ролекс охнул и сделал попытку схватиться рукой за грудь,
которой уже не было, за которой не билось уже измученное разлукой
сердце.
Он, усилием воли смахнув красную пелену с глаз, огляделся.
Его сознание висело на высоте около двух метров на том же самом
месте, где Ролекс принял смерть.
Ллевелин стоял на месте, уборщик в зеленой форме с какой-то
чудной квадратной машиной убирал с серого пола ошметки его,
Ролексовых, тканей и свернувшейся крови, а вокруг... вокруг царил
обычный рабочий день. Рабочие бегали по лесам Ллевелина, ворчали
лебедки, поднимая что-то на высоту нескольких сотен метров,
несколько очевидно высопоставленных лиц разорялись, бегая по полу в
своих черных с золотыми галунами костюмах, и били прорабов и
человечков со свернутыми листами ватмана под мышкой белыми
перчатками.
"Так вот что испытывает человек, теряя тело неожиданно, не по
своей воле..." – проскользнула мысль, волною всколыхнув боль.
Ролекс вдруг осознал, что он без оглядки, с немыслимой силой
хочет тело. Эта мысль жила в его сознании, владела вниманием
настолько, что другие мысли на ее фоне казались просто
издевательством перед человеком и отметались как враждебные и
несоответствующие окружающей реальности. Он лихорадочно начал
оглядываться по сторонам.
"Только не здесь!.." – прохрипел удушаемый, но все еще не
сдающийся червячок в голове.
И Ролекс сдержался. Для создания человеческого тела у него не
было ни желания, ни концентрации, и Ролекс сделал своим телом то,
что показалось бы человеку разумному бредом сумасшедшего.
Уборщик чертыхнулся. Его машина, красно-белая старушка
"Маджента", оставлявшая за собой такой чистый мокрый след, вдруг
заартачилась. Бригадир убьет. Но через секунду мысль о бригадире
канула в небытие, уступив место леденящему ужасу.
Машинка вдруг сорвалась с места, проехала сама три метра,
развернулась, как заправский гоночный багги на одном месте, и, в упор
посмотрев на уборщика, медленно, угрожающе жужжа, начала
наступление.
Ноги убощика подкосились, и он без чувств, словно кукла,
закатив глаза и упал на помытый, благоухающий васильковым
ароматизатором пол.
Зато Ролекс чувствовал себя гораздо лучше. Теперь, когда
тяжелые чувства поутихли, выветрились, словно вытянутые
живительным сквозняком через вентиляционые щели Мадженты,
Ролекса уже не удовлетворяло тело в виде громыхающего железного
гроба. Он выжил. И смог восстановиться, что сейчас было неизмеримо
важно – возможно, именно от него будет зависеть успех миссии.
Между тем рабочий день заканчивался, и Ролекс, стоя на месте,
дышал васильково-смазочным воздухом и наблюдал за повседневной
жизнью базы. Начальство ближе к шести вечера уже удалилось из зала
с Ллевелином, и обленившиеся рабочие в зеленой и желтой униформах
лениво слонялись по лесам. Внизу, словно лилипуты, копошились
люди в белых одеждах, колдовавшие над компьютерными стойками, но
и они уже подходили к мониторам время от времени, в основном сидя в
компании себе подобных и попивая напитки из пластиковых
стаканчиков.
На стоящую посреди зала машину никто не обращал внимания.
Очнувшийся час назад уборщик предпочел унести от нее ноги, как черт
от ладана.
Из прохода, пробитого в корабле неизвестным, но довольно
сильным и грубым инструментом, начали выходить люди – те же
компьютерщики с блестящими чемоданчиками в руках, пара человек в
галунах, а затем еще один человек.
Но этот человек интересовал Ролекса больше всего, ибо тот ни в
чем ни бывало летел в своем сером спортивном костюме, и не
испытывал никакого раскаяния за содеянное.
Однако Ролекс не стал следовать за удалявшейся процессией,
севшей на подъехавший ко входу в корабль белый электромобильчик.
Сейчас важнее всего было уничтожить корабль.
Наконец, последние рабочие на лебедках уныло спустились со
своих округлых высот. Человек в белом убедился, что в зале более
никого нет, и, подойдя к компьютеру, притушил во всем зале свет.
Наступил вечер, дальние углы зала стали неразличимы во мгле, и
только корабль Ллевелина призрачно засветился вдруг молочно-белым
светом.
Зал опустел, создавая впечатление огромного ночного вокзала,
где светящиеся мониторы, оставшиеся включенными, неустанно,
монотонно индицировали данные о ушедших в небытие поездах,
которые уже никто не читал.
Ролекс вышел из машины на высоту трех метров, огляделся в
поисках опасности, сконцентрировался, и создал свое тело, обычное
человеческое тело, рядом со входом в корабль.
По-прежнему тишина, сирены не воют, прожекторы не мечутся
по углам зала с бешеной скоростью – это значит, что все в порядке и его
не заметили.
Ролекс подошел к Ллевелину на расстояние десяти метров, так,
что тот навис над ним исполинским черным сводом, и вспомнил вдруг
Вилли, как тот крутился носом у его поверхности.
Вход в корабль был никак не защищен. Он был в трех метрах
над Ролексом, сходни убрали последние выходившие Скунсы, но для
Ролекса это ровным счетом ничего не значило.
Он было собрался взлететь в черный, без освещения, проход, но
заметил табличку, стоящую рядом, опертую на компьютерную стойку.
Простой деревянный щит, на котором через трафарет белой краской
была напылена надпись, предназначавшаяся явно для прочтения всяк
сюда входящим. Она гласила:
"Осторожно! Не входить! Антиментальное поле!"
Ролекс заметил, что и правда – весь корабль аккуратно, словно
скорлупа яйцо, огибало молочно-белое прозрачное поле, вблизи
практически незаметное, а при взгляде издали и придававшее кораблю
тот самый призрачный оттенок, который Ролекс с ребятами заметили
раньше.
– Что за ерунда? – пробурчал под нос Ролекс, который не любил,
когда его намерение прерывалось незначительными бестолковыми
обстоятельствами.
Он подошел к полю на двадцать сантиметров и внимательно
посмотрел на его легкое мерцание. "Странное поле. В первый раз
вижу".
Ролекс отошел на пару метров, создал в руке кусок арматуры
длиной двадцать сантиметров и опасливо кинул в корабль, сквозь поле.
Арматура спокойно пролетела сквозь поле, не вызвав ни в себе,
ни в поле никакого изменения, звякнула о борт корабля и упала
обратно, на пол.
Ролекс пожал плечами, рванул ко входу, но, пролетел лишь метр.
Его рвануло обратно, словно сил инерции не существовало в этом
мире, словно Ролекс был на невидимом поводке, удерживавшем его,
как собачку, увидевшую хозяина после долгой разлуки.
Этим поводком был сам Ролекс.
– Антиментальное! Анти-ментальное! Идиот!!! – не
сдержавшись, вскрикнул Ролекс, – Вот натворил бы сейчас дел!
Подарил бы себе вечную смерть!
Как он раньше не догадался? Ролекс еще раз чертыхнулся. Он
стоял и смотрел жаждущими блестящими глазами на корабль, как
обезьяна на банан – сколь близкий, столь и недостижимый.
55.
Существо расплылось по жилам исполинского дерева, его руки
и ноги почувствовали каждую клеточку, каждый отросток
напряженных могучих корней, что столетия назад вгрызлись в
неподатливую почву в поисках воды, стремясь удержать исполинское
тело.
Существо проскользнуло вниманием вверх – там, настолько же
нежные и ранимые, сколь кряжисты и узловаты были корни, единым
миллионом ладоней подавались по ветру зеленые, не покрытые пылью
и паутиной листья.
Существо ощутило себя огромным, просто огромным после
тесного и кровяного внутри ежика. Оно потянулось, затрепетало
листочками на мгновение и ощутило себя повелителем леса на сотни
километров вокруг. У него было странное ощущение пространства
вокруг, воспринимаемое всей бугорчатой рубчатой кожей-корой,
существо понимало где-то краишком сознания – вокруг много места. Я
большой. Я сильный. Я главный. И снова – я большой. Я сильный. Я
главный. Мысль была удовлетворенной и всеохватывающей, она
успокоила существо, которое падало в спокойный расслабляющий сон.
– Кто... ты... такой... – вдруг подумалась мысль.
Существо со слабым оттенком удивления посмотрело на эту
мысль, так нежданно проявившуюся в сознании, и собралось спать
снова.
– Кто... ты... такой... – мысль снова появилась на задворках
сознания, словно ребенок смущенно, но настырно теребил
материнский подол, пытаясь задать вопрос, – Что... ты... делаешь?..
Медленно, тягуче сформировывалась эта мысль в сознании
существа.
Вдруг, как проявляющаяся в растворе проявителя фотография,
белым пятном на фоне темноты начало возникать осознание.
Расширившись в поле зрения существа до обозримого размера, оно
сформулировалось как "Это не я..."
Это было общение! Кто-то живой посылал ей сигналы!
Существо невольно послало в ответ мысленный вопрос,
состоящий из эмоции слабого удивления.
Ответ, донесшийся ему, принес такое облегчение!
Проснувшееся существо быстро послало свой ответ.
– Кто-о-о...
– Ты здесь?..
– У-у-у...
– Что?..
– Хо-олодно...
– Ты кто?..
– Я-а-а...
– Я тебя... не понимаю...
– Не-ет...
– Где я?..
– Хо-оло-одно...
– Ты где? Где ты?..
– Я-а-а...
– Где?! Я не вижу... Я не вижу тебя!
От тупости и удовлетворенной сонливости не осталось и следа;
существо вдруг обнаружило себя в ярости. Его мысли мучительно, в
истерике метались в разуме как птица, ломающая крылья и
разбивающаяся в кровь о прутья ненавистной клетки.
Оно уже не слышало ответов Некто.
Красная пелена застлала ему глаза, и существо, вне себя от
безрассудного гнева, ядром вышвырнулось прочь из темноты. Если бы
оно могло, оно бы изничтожило сейчас весь мир. Общение сделало
свое дело. Существо становилось все более и более живым, готовым
действовать, и действовать означало – рвать и метать во все стороны,
чтобы изжить клокочущую ненависть и не дать ей убить сам рассудок.
Сейчас она висела в пятидесяти метрах над землей. Самые
высокие деревья казались наглыми выскочками, пытающимися достать
достать и задушить своими старушечьими волосатыми руками-ветвями
свободное существо.
Но самый главный враг – вон, стоит, ухмыляется, сволочь,
хохочет себе внутри, что победил и завлек меня внутрь!!! Гад! Подлец!
Ненавижу!!!
Весь мир, все самое отвратительное в известной вселенной
воплотилось, сконцентрировалось для висящего существа теперь в
одном-единственном дереве. Все его внимание, как у разъяренного и
разгоряченного пиками и собственной кровью быка с красными
глазами, было сосредоточено на цели, и цель эта была – дуб.
"Закричав" от ненависти, разрывающей его, существо, не помня
себя, ринулось в атаку.
Рассудок вернулся к Лизе полтора часа спустя. Она нашла себя в
крайне поганом состоянии на мутном илистом дне озера. Вылетев на
поверхность и пройдя через тонкую пленку зеленых еще листьев,
плававших почему-то на поверхности пруда, Лиза почувствовала
легкую дрожь – но не от холода, конечно, его она не чувствовала, а от
представшего перед нею зрелища.
Дуб, старый бедный дуб, был разворочен так, словно не один
десяток молний сошел на него с прогневавшихся небес. Его мощный
ствол, покрытый слизью озерного дна, был уродливо выкручен
несколько раз вокруг себя, и только несколько самых крепких корней,
наполовину торчащих среди песчаных ям, удерживали его в еще
стоящем состоянии.
На коре, толстой и грубой, не осталось живого места, а места
переломов были усеяны щепками, хищно торчащими веерами. Ветви
были разбросаны вокруг эпицентра, а озеро изрядно обмелело, и Лиза
увидела, почему, – деревья, стоявшие вокруг пруда, были мокрыми,
обтекающими грязной влагой, словно после проливного дождя с
грозой. Даже твердая почва острова у корней дуба была изрыта
сумасшедшим топором на полметра вглубь.
Дуб был мертв.
Лизе некогда было сожалеть об этом. Решив не создавать тело
прямо здесь, она стрелой помчалась к видневшемуся вдалеке серому
городу с венчающим его вершины клубящимся облаком смога.
Прошли сутки со времени ее убийства. Она вспомнила все – и
готова была ко всему.
56.
Ник Сканки успел избежать трагической гибели Лизы,
метнувшись волком под защиту обшарпанной металлической стены,
что вела к помещению, откуда они только что так невовремя вышли.
Угол, около которого он мгновение назад находился, словно тесаком,
был на уровне его головы срезан острой крышкой какого-то прибора,
со скоростью пули пролетевшей мимо.
Взрыв опалил Нику одежду, превратив ее в облачение нищего
прокаженного, и сразу же из-за поворота пахнуло крепким
арктическим морозом, что нарисовал за миг на углу стены затейливые
звездочки инея и превратил дыхание Ника в облачка тающего пара.
За углом мелькнул полковник, потом сразу пропал.
С момента взрыва в месте происшествия стоял такой
неимоверный грохот, словно рядом поставили огромные динамики, по
которым на полной мощности передавался рок-концерт. В нос
шибануло горелым деревом и плавящейся краской.
Ник отважно выглянул из-за угла и обнаружил среди коридора,
превратившегося теперь в большую пещеру, стены которой состояли из
черных ошметков оплавленного металла, висящего Скунса с несколько
перепуганным лицом.
Битва!!! – полыхнуло в голове Ника, давно ожидающего
возможности подраться.
Ник и забыл сгоряча, что у него есть новые способности, что в
один миг могут испепелить планету! Он разбежался, и со всей дури
вдарил Скунсу своим пудовым кулаком промеж глаз!
Бедный Скунс отлетел на два метра, вскрикнул, но рассудка не
потерял, а стал улепетывать! Но если бы только Ник был более
наблюдателен!
Если бы Ник был более наблюдателен, он заметил бы, что в
глазах Скунса, несмотря на боль и опасность, не таился страх. Его
зрачки не бегали в замешательстве, панически отыскивая малейшую
лазейку для спасения. Скунс целенаправленно вел Ника за собой, не
давая ему ударить себя, не давая отстать, аккуратно проходя повороты
к одному ему известной цели, и глаза его с широко раскрытыми
зрачками, следствие наркотического опьянения, отражали спокойствие
и пустоту.
Ник летел за Скунсом и начинал злиться – такая легкая глупая
мишень, не может даже убежать как следует, не то чтобы сражаться как
мужчина! Сканки даже презрительно сплюнул на лету. Но какой бы
Скунс не казался – Ник никак не мог поразить его окончательно, чтобы
поглумиться над телом врага и вырезать из его груди еще дымящееся,
истекающее черной кровью сердце. "Откуда у меня такие мысли?" -
удивленно подумал он на секунду.
Скунс не нападал, лишь умело, даже без спешки, оборонялся от
летевших в него копий и струй пламени Ника.
Погоня привела тандем в небольшой продолговатый зал, где
стояли несколько станков или предметов подобного рода. И тут Скунс
сделал потрясающую вещь – он исчез!
Сканки опешил. Как это так? Он быстро повернулся на все
четыре стороны – но Скунса не было.
И вдруг Сканки услышал чей-то слабый дрожащий зов из
темного угла помещения:
– Ник, Ник! Ник Сканки! Помоги мне!
Ник присмотрелся – Боже мой!!! Улыбка растянула его
опустившиеся от неудачи уголки губ. В темном углу помещения,
прикованный к стене старомодными стальными кандалами, сидел на
коленях еле живой, измученный Крис.
– Крис!.. Как ты здесь очутился? – радостно обратился к нему
Ник, подлетев и одновременно одним движением мысли
аннигилировав звенящие средневековые цепи.
Ник, тяжело дыша, с гримасой боли на лице потер
покрасневшие запястья и попытался приподняться.
– Они поймали меня, когда уничтожили "Пассионарию". Я сразу
не сориентировался и побежал в обратную от вас сторону. Там мне, -
он усмехнулся, – и приставили дуло к виску. Посадили сюда, и я сижу
здесь без пищи и воды уже долго.
Он натянуто улыбнулся и странно посмотрел на Ника.
Ты знаешь... я очень рад, что именно ты пришел ко мне. Так
нам будет проще выполнить обещанное.
Ник не совсем понял, о чем говорил Робертсон, но он
чувствовал в Крисе более знающего, чем он, человека.
– Что нам делать теперь?
– А теперь... Пошли со мной, – и он указал Нику на небольшую и
невысокую, около полуметра в высоту и двух-трех метров в диаметре,
металлическую площадку. Сверху, в пяти метрах, висел похожий на
гигантский водопроводный кран предмет, вдруг полейся из которого
струя – попала бы она в самый центр площадки.
– Вставай сюда, – показал Крис Нику на площадку. Ник встал.
На лице Робертсона было написано какое-то замешательство.
Обычно спокойные, теперь его скулы ходили ходуном, лоб покрывался
морщинами, и время от времени, словно совсем другой, чужой человек
прорывался на поверхность лица, там возникало выражение
растерянности, быстро сгонявшееся напускной уверенностью.
А еще – очень болела голова. Оставалось совсем немного
времени на задуманное.
– Теперь... Теперь слушай очень, очень внимательно, Ник, и...
авось пронесет.
Сканки удивленно стоял на площадке, не двигаясь, лищь
почесывая свою русую макушку с давно спутавшимися волосами,
стояшими колтуном. Он уже некоторое время чувствовал странное
покалывание в центре головы, но не обращал особого внимания -
поболит да пройдет.
Крис вытащил из правого кармана брюк черный прибор,
похожий на телевизионный пульт, направил его на водопроводный кран
и нажал на одну из нескольких кнопок на нем.
В ту же секунду из крана сверху медленно вылилось, словно в
замедленной съемке, белое покрывало силового поля. Оно не потекло
водою, оно аккуратно надувало свой края, пока не дошло своими
туманными обводами до площадки. В этот момент оно немного
посветлело и приобрело форму воздушного шара, надутого великаном
с очень сильными легкими через трубу сверху.
Сканки растерянно оглянулся.
– Ник, – выкрикнул Робертсон, импульсивно выставив руки
вперед, словно мог предотвратить движение, – стой на месте!
Послушай меня очень внимательно и не двигайся, хорошо?
Ник растерянно кивнул, не зная, куда деть руки, и в
замешательстве начал потирать их друг от друга. Происходящее было
выше его понимания.
– Вокуг тебя сейчас прозрачное поле. Оно назывется
антиментальное. Ник, если ты попытаешься пройти сквозь него, хоть с
телом, хоть без оного – ты погибнешь навсегда. Ты меня понял? Ни в
коем случае не пытайся пересечь границу этого поля, стой и жди, что
будет происходить дальше, – Крис очень внятно, медленно и
выразительно выговаривал Нику слова, словно ребенку.
– Ну так отключи его, – недоуменно сказал Ник, – что тут такого?
Или я его сам уничтожу.
– Ник, пойми, это антиментальное поле, оно не поддается
мысленному контролю. Через него не проходит мысль, мысль умирает
в нем, понимаешь? Это поле убивает мысль. А отключить я его... – Ник
снова продемонстрировал борьбу добра и зла на одном лице, – не могу.
Так надо. Поверь мне. Что бы не происходило – не пересекай границу
поля. Выйти можно будет только тогда, когда поле будет снято.
– Еще кое-что, – Крис вдруг вспомнил, что еще нужно сказать, -
если ребята придут за тобой, сразу скажи им, что это за поле, иначе они
могут погибнуть. Не забудешь?
– Тебя не забуду по голове стукнуть за твои фокусы, – пробурчал
Ник, – не забуду, не забуду сказать. А все-таки, зачем ты это сделал?
Но Крис, сжав зубы, уже молча выбежал из зала в неизвестном
направлении.
57.
Нильгано пару секунд смотрел на Скунса, словно ковбой на
пыльной улице городка на Диком Западе. С него стекала вода.
Скунс собрался с силами и полетел в город, туда, где ширился
проспект с растянутыми над ним сетями проводов.
Нильгано – за ним, продолжая метать молнии в Скунса, которые
тот, изредка оглядываясь, еле успевал отражать.
Проспект, как ни странно, был почти пуст. Автомобили стояли
прямо посреди него, неповрежденые, но оставленные хозяевами.
Нильгано успел увидеть на улицах несколько человек, воровато
пробегающих от одной тени до другой, прижимаясь боязливо к стенам
домов. Город был пуст.
Погоня стала слишком вялой. Скунс из последних сил
отбивался, все время хотел ушмыгнуть в узкую боковую улицу, каких
много пересекалось с проспектом, но Макс ему не давал, он просто
сдвигал целые дома один к другому, срезая их с фундаментов, корежа
асфальт, что рвался и шел волнами, как тонкая пленка.
Скунс налетел спиной на фонарный столб с краю дороги,
перевернулся в воздухе и упал навзничь на раскаленный от солнца
зеленый багажник четыреста двенадцатого Москвича, разбив головой
заднее стекло.
– Тебе, Атлантида... – прошептал Нильгано, приподнял
миловидное одноэтажное кафе с правой стороны дороги, и, словно
гробовую плиту, поставил его на Скунса на Москвиче.
Посмотрел несколько секунд на ноги в кроссовках,
высовывающиеся из-под красного кирпичного фасада и очень похожие
на ноги злой волшебницы, которую девочка Элли придавила своим
летающим домиком.
Огляделся.
"Что с городом? Что произошло?"
Нильгано ничего не мог понять, да еще эта голова, просто
раскалывается.
Он присел на скамейку в пустынном скверике, приятно
пахнущем зеленью, тенистом и чистом. По очереди вызвал ребят. Еще
там, в подземелье, они немного потренировались в телепатических
сообщениях.
Лиза не откликалась, словно ее не было в этой вселенной. Он не
чувствовал ее присутствия, ее личность.
Сканки – тоже. Было ощущение, что его просто нет.
А вот Ролекс откликнулся сразу.
– Здравствуйте, полковник, – отразились мысли в сознании
Нильгано, – я только что как раз хотел сказать Вам, что надо
встретиться. Через минуту нормально будет?
– Да, хорошо. Давай на верхних этажах, где ящики, помнишь?
Технические этажи.
– Есть, сэр. Через минуту.
Нильгано нехотя встал, выдохнул воздух, устало потер рукой
лоб и рванул стрелою к институту.
Ролекс ждал его, сидя на одном из деревянных ящиков,
заколоченных гвоздями. Увидя Нильгано, он встал и пожал ему руку.
– Ролекс, – с ходу спросил Макс, – где Лиза? Где Сканки? Я не
могу их найти.
Ролекс помрачнел.
– Сэр, насчет Лизы – я не знаю... Это понятно, что она не может
умереть, но есть вещи и похуже смерти. Поживем – увидим, сейчас же
беспокойства нам ни к чему. К тому же у меня есть и ложка меда среди
всего этого дегтя, поглядите!
Нильгано улыбнулся – к ним подходил Крис Робертсон и на ходу
протягивал им руку.
– Представляете, сэр, пролетаю я мимо одного из залов и сижу -
сидит бедный Крис в темном сыром углу, прикованный старинными
оковами за запястья, и так жалко выглядит! Я его освободил.
– А ты куда подевался-то, Крис? – удивился Нильгано.
– Как "Пассионарию" подбили, я случайно побежал совсем в
другую сторону, нежели вы все. Ну, а там мне и дуло к виску
приставили, – объяснил Крис произошедшее, сначала
продемонстрировав бег, а затем приставив палец к голове и широко
раскрыв глаза.
Пока Крис рассказывал Нильгано историю исчезновения, Ролекс
от скуки расковырял мыслью ящик, на котором сидел.
– Полковник... – он потрясенно показал Нильгано на предмет,
лежащий в куче деревянной стружки на дне ящика, закрепленный от
сотрясений поролоновыми подушками по бокам, – сэр, вы знаете, что
это такое?
Полковник схватился за сердце. Еще этого ему не хватало.
– Простите, – вмешался Робертсон, втиснувшись в щель между
наклонившимися над ящиком Ролексом и Максом и пытливо посмотрев
в лица обоих, – а что это? Я не знаю.
– Я не знал, что он есть на этой базе, – глухо, не обратив
внимания на вопрос Криса, сказал Нильгано, не отрывая глаз от
прибора.
Прибор напоминал ни много ни мало – детский пистолет. Весь
стальной, он состоял из ручки, самого корпуса пистолета,
крючковатого курка. На самом его конце был широкий раструб
наподобие гудка, который и придавал сходства с игрушкой.
Пару десятков лет назад в руки Леммингов попала новая
разработка Скунсов, захваченная на корабле, идущем с одной из
планет-тюрем, Агальды, на Правительственые планеты. Пять жизней
стоила Леммингам эта игрушка на том проклятом корабле. Ментор, к
которому она попала первая, разобрался в оружии.
Пистолет стрелял полями. Причем не обычными силовыми
полями, а так воздействующими на разум живого существа, что он
полностью отказывал, и человек, до того бывший обычным
представителем рода человеческого, начинал тыкаться слепым
котенком в стены. Разум не восстанавливался. Ментор затратил
несколько месяцев на то, чтоб излечить последствия облучения, но
безрезультатно.
Физических повреждений прибор не вызывал, и тело с убитым
человеком внутри следовало только естественным механизмам,
вложенным в него при рождении – оно ело всякую ерунду, спало,
опорожняло кишечник и мочевой пузырь, пыталось размножаться. И
все.
Отчаявшись, Ментор отложил прибор в дальние уголки базы,
где он и лежал до сих пор, поскольку никто никакой пользы в нем не
видел.
Как донесла разведка, Скунсы тоже отнеслись к разработке без
особого энтузиазма, и на вооружение принято оно не было. Убить
человека пулей было делом более надежным, а полностью безумные
homo sapiens Скунсам были тоже ни к чему. Что им было нужно, так
это рабы – глупые, но полезные. А деятельность инсектора тэта-
частиц, так назывался этот прибор, не приводила к созданию хорошего,
полезного и безопасного раба.
Только Скунсы, думал тогда Ментор, а сейчас и Ролекс с
Нильгано, могли придумать оружие, от которого нет защиты. Это не
просто глупость, это просто истерика глупости, это просто
самоубийство. Только сумасшедшие могли гордиться созданием
оружия, которое несло смерть даже не телесной оболочке, а самой
частице Жизни с большой буквы, бесшабашной, заводной и веселой.
Этот инсектор лежал сейчас в коробке.
Нильгано с Ролексом открыли еще несколько ящиков. В
половине из них были инсекторы, в двух были блестящие боксы -
блестящие стальные коробки с ланцетами, скальпелями и другим
неизвестного назначения медицинским инструментом, хрустально
позвякавшие, когда их взяли в руки. В одной коробке нашлось даже
колесо от легкового автомобиля, незнамо что делавшее на складе базы.
– Такое ощущение, что инсекторы здесь равны по значимости
воздушным шарикам. Видно, в то время их много куда завезли, -
предположил Нильгано.
Ролекс с серьезным кивнул.
А Робертсон сказал:
– Я вам обоим еще не успел сказать – я знаю, где находится ваш
третий друг – Ник Сканки.
Нильгано вместе с Ролексом так и подскочили на месте, хором
выкрикнув:
– Так что же ты сразу не сказал? Веди!
Робертсон обиделся, весь сгорбился и пробурчал под нос:
– Как объяснить что-нибудь, так Робертсону это не надо, а как
показать что-то надо, так Роберстсон, веди скорей!..
Но повел, и через пятнадцать минут плутания по узким
коридорам и лавирования между проходящими мимо Скунсами,
невидимая и неслышимая по приказу Ролекса троица дошла до
помещения.
Ролекс прямо от входа увидел Ника в молочно-белом пузыре и
обрадованно подлетел к нему.
– Ник, дружище, держись! Сейчас вытащим тебя!
Но Сканки не успел ответить.
В метре от затылка Ролекса раздался спокойный незнакомый
голос:
– Всем стоять спокойно. Иначе мы убьем вас.
58.
Ролекс медленно повернулся и увидел нескольких незнакомых
ему человек.
В центре группы стоял низенький пухленький человечек в еле
застегнувшемся на пузе сером деловом костюме. Справа и слева от
него стояли вооруженные теми самыми инсекторами охранники – в
серой обтягивающей форме, без погонов и регалий, с серьезными
лицами. Двое держали на мушке Нильгано, двое – Ролекса.
– И как это вы нас, интересно, убьете? – разведя руками, с
насмешкой произнес Ролекс толстому. На его переносицу скатилась не
замеченная никем капелька пота и запуталась в краишке брови, -
сейчас возьму и исчезну, что начальству докладывать будете?
Ролекс блефовал, причем довольно безнадежно, из одной
бравады. Он знал, как его можно убить, и толстый знал это не хуже.
– Меня зовут Главкон, – спокойно представился он, – Если не
успеют убить они, – кивнул он головой на окружавших его парней в
трико, – я убью его.
Он не торопясь расстегнул пуговицу пиджака, нахмурившись и
покопавшись там рукой, достал из внутреннего кармана небольшой
черный приборчик, похожий на телевизионный пульт, и направил его в
сторону, где в своей воздушной тюрьме сидел, согнувшись на полу,
Ник Сканки. Выразительно посмотрел на Ролекса и нажал кнопку.
Поле вокруг Сканки начало сокращаться, словно из прозрачно-
белого воздушного шарика выходил воздух.
– Стойте! – закричал Ролекс, рванувшись к Главкону.
Главкон убрал руку с кнопки. До головы Сканки оставалось два
сантиметра.
– Сомневаетесь во мне? Зря.
Ролекс с ненавистью сжимал кулаки. Он был побежден, и это
причиняло ему душевные мучения большие, чем сама смерть.
Нильгано же стоял поодаль, молчал и ждал к чему приведет игра
Ролекса игра на лезвии ножа. Он был готов прыгнуть, сжать руками
чье-нибудь хлипкое горло, или же наоборот – мило улыбнуться, но пока
было непонятно, что к какому результату приведет.
– Хотите убить меня? – удивленно и обрадованно улыбнулся
Главкон, всплеснув пухлыми ручками, – Молодцы, молодцы! Хаген,
покажи им, чтобы не возникало соблазна.
Ближайший к Главкону человек в трико молча вытащил из-за
пояса неизвестно каким образом хранившийся там тесак, и не метясь,
даже не взглянув на босса, кинул холодное оружие тому в голову. Тесак
пролетел назквозь и, звеня и вибрируя серой молнией, вонзился
острием в серую тонкой стали стену. Довольный представлением
Главкон расплылся в улыбке.
– Молодцы, молодцы! – сиял он, и над его головой чуть не
проступил лавровый венок, которым он себя торжественно в уме
наградил.
– Что вам от нас нужно? Почему мы до сих пор живы? – тихо
спросил Ролекс, склонив голову, чтобы никто не мог заметить, как он
до крови закусил губу.
– Вы меня мало интересуете, – бросил Главкон, – моя любимая,
просто-таки ненаглядная головная боль – это Ментор. Условие такое -
вы преподносите мне Ментора на блюдечке с голубой каемочкой... как
яблочко... – глаза толстого на мгновение посмотрели куда-то внутрь, но
вдруг блеснули, – а потом можете выметаться отсюда. Зайдите-ка вон
туда, – он махнул пультом в сторону подставки на полу, над которой
висел краник для антиментальной тюрьмы. Подставка была метрах в
четырех от подставки Сканки.
Ролекс и Сканки, пятясь, зашли на подиум. Главкон нажал
кнопку, и воздух вокруг ребят покрылся легким молочным налетом,
слегка осветляющим цвета окружающего и придающим ощущение
дневного уличного света.
Краем глаза Ролекс заметил, что Крис Робертсон не двинулся с
места, стоя вне поля зрения охранников, и молил бога, чтобы те его не
заметили. Они его забыли, глупые! Давай же, Крис, ползком, тишком -
отходи!
– Вот вам мое условие, – подытожил Главкон, консервативно
скрестив руки на груди, – Согласны?
– А... мы не знаем, где он, – честно признался Ролекс, пожав
плечами.
– Слушай, ты, недоумок, – Главкон вдруг сменил тон, теперь он
тихо, доходчиво и неприкрыто угрожал, его голос словно жалил
неприметною шипящею змеею, прокрадываясь в самые потаенные
уголки разума, – Я тебе не такую смерть устрою, как ты мнишь. Я тебя
на куски порежу перед вечной свободой, понял? Мне нужен Ментор, и
я его получу, вышибив из тебя мозги или нет, понял?
– Нет, это ты не понимаешь, толстый, – не смутился Ролекс,
присев на пол. Ноги его устали, голова уже давно кружилась, словно от
усталости, хотелось спать, – твои же прислужники испепелили его,
когда встретились нам в одном из коридоров. Так что ты, можно
сказать, цели своей достиг.
Главкон пару секунд подумал, обернулся назад и... подозвал
Криса, который стоял чуть поодаль. Тот подошел и сказал что-то на ухо
Главкону.
– Тварь... – тихо процедил сквозь зубы Ролекс, которому вдруг
стали ясны как день некоторые моменты. А он-то мучался, как Скунсы
смогли определить "Пассионарию", которую вычислить было
невозможно. Ребят просто грубо предали.
Робертсон тихо, сгорбившись и мигом потеряв весь свой
уверенный вид, удалился на свое место около двери, на миг подавленно
сверкнув глазами в сторону пузырей антименталок.
– Что ж, – сказал Главкон спокойно, – вы не солгали. Такое
происшествие действительно было, как сказал мне мой шпион, -
последние слова он выговорил с улыбкой, рястягивая их, словно хотел
продлить удовольствие.
К Главкону подошел один из охранников, что до этого держал на
мушке Нильгано, а теперь просто расслабленно стоял, облокотившись
на серый угол одного из выступов зала, и что-то сказал.
Главкон кивнул.
– И мой боец это подтверждает, – добавил Главкон, – он сам убил
девчонку.
Ролекс очень хорошо запомнил врага.
– Ну что ж, – снисходительно заметил Главкон, – раз вы мне
больше не нужны...
И он поднял пульт, собираясь нажать на кнопку.
– Главкон! – прервал его Ролекс, несколько собравшийся с
силами, – мы согласны. Дайте нам время... скажем, до утра, мы
подумаем и предоставим вам Ментора.
– Не пройдет. Я не выпущу вас из шара.
– Ну, не требуется. Подумать можно и внутри.
Главкон прищуренно, с сомнением поглядел на Ролекса.
– Ну... что ж. Ты сам сказал. Думай до утра. Охранять твой покой
останутся два солдата. А ваш дружок останется ночевать с вами.
Интересно, каково ему будет?
Главкон подал знак рукой, и один из парней в серой форме
пальцем поманил Робертсона в антименталку, что стояла рядом с
антименталкой Ролекса и Нильгано.
Робертсон упал на колени в ужасе.
– Величайший... Я верно служил тебе... Прошу...
Но добился лишь того, что раструб-дудочка инсектора не щадя
уперся в его голову, а носок черного ботинка невежливо пихнул его по
направлению к устройству.
Робертсон, как побитый пес, оглядываясь, просеменил, спеша,
на платформу, над которой сразу же засветился белый пузырь.
– Спасибо, сэр! – с издевкой произнес Ролекс, – век не забуду!
– До завтра! – попрощался Главкон, развернулся на каблуках, как
заправский военный, и вышел, а за ним – четверо охранников.
Двое остались, расположились по обе стороны у двери на
небольших приборах с красными крышками, что в некотором
количестве располагались как грибы по всему помещению.
– Ты с ума сошел?.. – потрясенный Нильгано посмотрел на
Ролекса широко распахнутыми глазами, – Что это значит?..
59.
Все взгляды были устремлены на Робертсона, который этого
момента не забудет во веки веков. Провалиться сквозь землю было
нельзя, и если бы не то, что замыслил этот коварный дипломат, он бы
просто бросился головой на стенку поля, что маячило в метре перед его
глазами, подарив себе вечное – вот уж действительно вечное – забытье.
Он с трудом поднял глаза. Губы были как чужие, сухие, язык
отказывался ворочаться во рту.
– Мне очень жаль... – единственное, что смог он сказать
полушепотом, и снова опустил голову.
Трое Леммингов, как по команде, поморщились.
– Послушай, что скажет Скунс, и сделай наоборот, – горько
пошутил Ролекс.
Все молчали, даже Сканки, который тоже все понял, несмотря
на свою врожденную непонятливость.
– Дорогие друзья, – поклонился Ролекс, сжимая зубы от головной
боли, ударившей в виски, словно молотом по наковальне, – хочу
сообщить вам прекрасную новость. Если мы...
Остальное он попытался передать телепатически.
"Если мы не найдем способа выбраться отсюда до завтрашнего
утра, мы умрем".
Но мысль не передалась, ее услышал только Нильгано,
сидевший рядом с Ролексом в одной "камере одиночного заключения".
– Ник, мы тут подумаем с Максом вместе, хорошо? Не хотел бы
я громко разговаривать, когда тут вокруг столько сильных смелых
мужчин, – и он кивнул головой на двоих физкультурников в трико, что
отдыхали в расслабленных позах в десяти метрах от антиментальных
темниц.
Сканки ухмыльнулся и кивком дал согласие.
"Хорошо. Несмотря на тошноту, постараемся сформулировать
проблему. Что же это за штуки у нас над головами?"
"Не вздумай совать туда голову", – предупредил на всяий случай
Ролекс Нильгано, – "Сейчас попробую провести некоторые
эксперименты".
Ролекс сосредоточился, абстрагируясь от гулявшей по голове
боли, попытался создать себе горячую чашку кофе, и чуть не обжегся
почти кипящим напитком, что плеснулся через края белой чашечки на
блюдце с золотой блестящей каемкой по краю.
– Есть!!! – прошептал он восхищенно.
Он отхлебнул кофе, поморщился – сахар забыл, – но все же
довольная физиономия красноречиво доказала – со способностями пока
все в порядке.
– Кофе, господа? – предложил Ролекс галантно Нильгано и
Сканки, и, не ожидая ответа, сделал мысленное усилие.
Кофе у Сканки не появилось.
– Что и требовалось доказать, – Ролекс кивнул друзьям и сел на
пол в позу лотоса, – мысль не может проникнуть за пределы
антименталок. А вот предметы...
Он выплеснул кофе на пол помещения, и бетон жадно впитал
остатки жидкости, расплескавшиеся по нему, оставив на шероховатой
поверхности лишь темные пятна.
– А вот предметы – запросто. Что мы имеем из этого?
Нильгано подумал, затем поднял взгляд и посмотрел на краник
антименталки повнимательней.
– Нет, – ответил он после некоторого наблюдения, – там нет
промежутка в поле. Мы в мыльном пузыре.
– И включается он, как я понял, не из этого помещения, -
добавил Ролекс, который устал сидеть в позе лотоса и теперь
прохаживался по небольшому пространству, ограниченному полем,
заложив руки за спину. Затем он остановился и попытался что-то
сказать, но его прервал крик Робертсона:
– Ты что, с ума сошел? Гибели нашей хочешь?
Он оглянулся и увидел, что Сканки, воспользовавшись тем, что
на него не смотрят, создал автомат Калашникова, поставил палец на
курок и уже собирается выстрелить очередь в свой антиментальный
краник.
– Стой, стой, Ник! Не вздумай! – Ролекс думал уже искорежить
свой источник поля, но решил оставить это на крайний случай, – А
вдруг ты просто сдвинешь поле, и оно пройдет своей кромкой через
тебя? А вдруг оно сожмется в точку? А вдруг пули, в конце концов,
просто отрикошетят от металла и дождем полетят в тебя самого и в
нас? Ты об этом подумал?
Сканки надулся, почернел, но автомат аннигилировал.
Ролекс задержал тяжелый взгляд на Робертсоне, но ничего не
сказал и вернулся к своим баранам.
"Значит, мыслью поле не уберешь, физическими методами
рискованно донельзя, да и вряд ли... Создать поле самим – если бы мы
знали, из чего оно... Господи, что за жизнь, нельзя ли как-нибудь
попроще?" – взмолился Ролекс в отчаянии.
Он чувствовал с недавних пор – что-то дьявольское, взывающее
к его самым разрушительным спрятанным сторонам, крутится внутри
разума, пускает корни, бунтует, заставляет быть неуравновешенным,
вспыльчивым. И правда – сохранять самообладание становилось все
сложнее. Что за болезнь такая? Ролекс чувствовал, что голова болит из-
за этого противоречия – словно идет борьба между силами света и все
крепчающими силами зла, и полем битвы стал его собственный разум,
изрытый воронками и окопами в ходе кровопролитной войны не на
жизнь, а на смерть.
Он сел на пол и обхватил голову руками. Думать не хотелось.
Нильгано тем временем осматривал окружение. Серые стены
помочь ничем не могли, платформы не двигались, охранники на входе
были вооружены какими-то автоматами английской модели, что-ли?
Оружие...
Нильгано подскочил.
– Ролекс! – крикнул он от возбуждения вслух, – Я придумал!
60.
– Эй, солдатик! – ласково позвал Ролекс одного из охранников,
поманив ладонью ближайшего парня в серой обтягивающей форме, что
дремал, свесив голову на плечо. Второй куда-то вышел, поэтому
выбора, кого звать, особенно не намечалось, – служивый, проснись!
Иди сюда!
Охранник проснулся, чуть не упав со своей импровизированной
тумбочки, и секунду не мог понять, что случилось. Поняв ситуацию, он
одарил Ролекса презрительным взглядом из-под приопущенных век,
надвинул на глаза серую же пилотку, и снова прислонился к стене.
– Солдатик, – не унывал Ролекс, – денег хочешь заработать?
Много, миллион рублей для начала. Начальство похвалит... – речь
лилась словно сладкий тягучий мед.
Слово "деньги" подействовало. Солдат медленно, всем видом
показывая, какая он важная птица, раз караулит таких важных
плеников, встал на ноги и вразвалочку, словно демобилизованный
моряк, двинулся к антименталке.
Подошел, медленно и с начальственным видом засунул большие
пальцы рук за пояс, выдвинув таз вперед, и спросил лениво:
– Чо?
Его вид настолько кричал своею напускной крутизной, что
дрожь в коленях была едва ли не видна физически. Парень отчаянно
боялся. У Ролекса даже пропало желание подтрунивать над беднягой.
Ролекс создал тут же миллион рублей в пухлой, перевязанной
резинкой пачке, слепленной из словно набранных из разных рук
зеленоватых бумажек, бросил ее на пол и пихнул ногой, так, чтобы та
отлетела через антиментальное поле к ногам парня.
Тот наклонился, поднял ее, проверил пару бумажек на просвет, и
удивленно улыбнулся. Ролекс ждал.
– Что нужно сделать?
Ролекс внутренне прокричал "Ура!".
– Значит, смотри. На одном из технических этажей, там где стоят
деревянные ящики, хранится оружие, с которым приходили некоторые
твои сотоварищи. Это стальной пистолет с широким раструбом на
конце, он называется инсектор.
– Он называется писпиделятор, – вставил парень, – Тот, который
стреляет освобождающими полями, да? Он называется писпиделятор.
Ролекс на секунду не понял, о каких освобождающих полях тот
ведет речь, а потом вспомнил отношение Скунсов к эволюции и
согласился.
– Да, да, освобождающими полями. Принеси его, и получишь
еще десять миллионов.
– Я принесу его вам, только потому, что знаю, что вы им не
воспользуетесь. Поле все равно не пропустит заряд. А если бы вы
хотели выйти на свободу, вы бы просто бросились в поле. Надо
подождать около часа. Хорошо?
– Хорошо, друг, мы ждем.
– А что, неплохой парень! – заметил Ролекс, когда охранник
убежал, но Нильгано только поморщился.
План Нильгано был прост.
Участвуя в боевых действиях против электропушек, что
накидывали на пехоту высоковольтные сети, превращая ее в горящее
углящееся мясо, он знал теорию совмещения полей из-за жизненной
необходимости, а не как теоретическую академическую дисциплину.
Поля, имеющие корпускулярно-волновую структуру, как и все
сущее в этой лучшей из вселенных, имели важное свойство, присущее
любому материальному объекту: два предмета не могли существовать в
одном и том же пространстве.
Следовательно, два поля, примерно одинаковых по силе
воздействия, волновым характеристикам и искривленности, совпав по
силовым линиям, теоретически должны были нейтрализовать друг
друга.
Теоретически. Потому что как поведет себя антиментальное
поле, Нильгано не догадывался, о чем рассказал Ролексу. Ролекс только
вспомнил Лизу – вот она знала бы... Эмоций радости или хотя бы
страха Нильгано от него не дождался, Ролекс сидел, словно
замороженный, с потухшим взглядом, держа потяжелевшую голову в
руках. Макс не стал его трогать.
Ролекс, однако, активизировался, когда Нильгано сказал ему про
инсектор.
– А что? Идея! – Ролекс вскочил, – по крайней мере, я не знаю
никакого другого источника антиментального поля, которое было бы
нам доступно!
Он договорился с Нильгано и Сканки, что делать, и дело, как
кажется, прошло просто идеально. Сейчас в помещение войдет
молодой Скунс в серой форме, принесет инсектор. Его придется убить,
к сожалению...
Но в помещение вошел Главкон с сопровождавшими его тремя
людьми в серой форме. Теперь на их поясах висели не только
инсекторы, а и странные на вид автоматы, если это были автоматы.
61.
Впереди они вели Скунса, получившего миллион задатка. Тот
выглядел довольно плохо: в его глазах и искривленном разрезе рта
метался панический страх, шел он спотыкаясь и временами осторожно
оглядываясь на его недавних друзей и соратников.
– А что, неплохая идея! Молодцы! – Главкон выглядел весело,
потирал руки и улыбался во весь рот, – я сам бы лучше не придумал.
Использовать писпиделятор, чтобы избежать освобождения! Мило! Но
вот молодой человек меня подвел!
Он кивнул на дискредитированного Скунса.
– Пожалуй... Он не заслужил вечной свободы. Расстрелять.
Приказ был выполнен немедленно – трое сняли с поясов
автоматы, бесстрастно нацелили их на виновного и начали поливать
его свинцовым дождем, превратив тело за две секунды в бесформеную
кровавую смесь ошметков серой ткани и темной плоти.
Ролекс с Нильгано отвернулись, не в силах смотреть на казнь,
Сканки стошнило прямо на антиментальное поле его тюрьмы,
Робертсон же изначально не смотрел, бессильно уткнувшись лицом
себе в грудь.
Солдаты закончили экзекуцию. Бесстрастные, словно зомби,
они посмотрели на Главкона, ожидая следующих приказов, даже не
потрудившись вытереть рукавами капельки черной крови на лицах.
Автоматы были повешены на пояс.
По помещению распространился тошнотворный запах
скотобойни.
Главкон посмотрел на бывшего соратника и удовлетворенно
кивнул головой.
– Ну что ж. Времени у вас до рассвета, – кинул он, не глядя,
нашей четверке. Ответом ему была тишина.
Ролекс, Нильгано, Сканки и Робертсон сидели раздавленные. Не
сама грядущая смерть, которую они пытались живописать себе в
богатом воображении, страшила их. Смерть "навсегда" никак не могла
представиться друзьям и ренегату. Одно дело – смерть в бою. Страх,
боль, страшные вопли раненых, взрезанных лазерным лучом или
обезображенных разрывом гранаты, силуэты малюток, заставляющих
бывалого пехотинца автоматически падать ничком на любую
имеющуюся поверхность.
Обычная смерть была старым знакомым, почти что другом – все
знали, сколько жизней за плечами и сколько впереди, и смерть была
просто явлением, сопровождающимся потерей тела, что холил и
ублажал с рождения. Немного боли. Иногда – много, но не долго.
Всю жизнь люди делают только те поступки и проступки, что
помогают выжить маленькому кусочку плоти, пронизанному
соединительными тканями и кровеносными сосудами, хлипкому,
слабому... Почти ничего для себя – все для тела, любимого, родного...
Потерять его – боль и горе. Но это привычные, реальные, жизненные
боль и горе.
А что такое – потерять жизнь вечную? Ни разу за свою
триллионолетнюю историю почти ни одно живое существо, живущее
ныне, не испытало этот запретный плод. Кроме тех, что подопытными
кроликами испытали на себе «вечную свободу» Скунсов.
Ролекс полулежал на площадке поля с разбитым сердцем и
пытался представить себе: вечная смерть. Вечная смерть. Смерть
навсегда. И не мог. В сознании возникала пустота, вбирающая в себя,
словно черная дыра, любую мысль или намерение. Может, это и есть
она, вечная смерть?
Голова уже не болела. Наступила какая-то инверсия – теперь
Ролекс ощущал пустоту, в которой не было боли, но в ней не было и
чего-то еще... Ролекс не мог понять, чего. Он утратил что-то, чем
дорожил, что положил аккуратно в дальние уголки памяти, чтобы
насладиться на досуге. Но сейчас было приятно просто сидеть в этой
пустоте и не чувствовать ноющей мечущейся боли в затылке. Ролекс не
хотел ничего менять.
Он вспомнил о Лизе. Дорогая, нежная Лиза... Почему он так о
ней думает? Не забывай, она твой начальник. Идиот, ты бы еще в
Нильгано влюбился. Как вообще можно дружить с начальством? Что за
дикая идея.
Вообще, что-то много пустых чувств он вложил в свою жизнь.
Наполнил ее бессвязными романтическими пушинками вместо
крепких, стальных стабильных основ выживания. Личного выживания,
конечно. Причем тут другие личности? Они бы и не захотели, чтобы ты
вмешивался в их личную жизнь.
Мы команда, пока у нас есть цель. После достижения ее – кто
мы? Совершенно разные люди, и не нужно строить пустых иллюзий по
поводу всемирного единства и братства. Люди – что волки: в стае, но
одинокие и всегда наготове. Правильные люди...
Ник Сканки вдруг странно захихикал. Ролекс поднял
блуждающий взгляд, все еще не освободившись полностью от
пролетавших обрывочными грозовыми тучами мыслей.
– Ник, ты с ума-то не сходи.
– Ролекс, слушай, а я нашел пресектор! – Сканки снова выпустил
глупый смешок.
– Пресектор?.. А, инсектор... Бедный Сканки, ты первый из нас
ушел в сказочную страну...
– Эй, Ролекс, Ролекс... У меня побаливает голова, но я не сошел с
ума! Посмотри сюда!
И взгляд Ролекса медленно, словно по ниточке, проследил за
тем, куда был направлен палец Ника.
62.
С кого начать пробовать, не было проблемой для Ролекса. Он
всегда не терпел предателей, еще с тех времен, когда играл с
ребятишками в войнушку. Предатели нещадно избивались,
забрасывались песком, а если шел дождь – еще и купались в грязной
мутной луже, и больше с ними никто не играл.
Так и сейчас – взгляд его остановился на господине Робертсоне.
– Крис, а Крис? – Ролекс позвал его, по-прежнему апатичного и
растерзанного презрением друзей, – Мы собираемся выбраться из этой
тюрьмы "неосвобожденными". Но, извини, мы начнем пробовать с
тебя. Получится – будешь реабилитирован, не получится – будешь
освобожден. Готов?
Робертсон приподнял голову и посмотрел на Ролекса мутными
красными глазами, но, кажется, не совсем понял смысл вопроса.
Нильгано посмотрел на Ролекса, помедлил секунду, выдержав
взгляд, и кивнул.
Первое, что Ролекс создал, сосредоточенно созерцая пол, – это
тяжелую свинцовую пластину в тонну весом, которая лежала на
площадке. Основание механизма.
Затем прикинул дальность кабинки от противоположной стены,
от краника антименталки Криса до места, где находился сам Ролекс, и
аккуратно, стараясь не задеть тело Нильгано, замыслил клешню.
Она соткалась словно из тумана – сначала акуратно появился
абрис, потом клешня наполнилась плотью, ощущаемой шестым
чувством тяжестью, и наконец, материализовалась полностью. Она
была похожа на метровой длины плоскогубцы, с зазубринками на
рабочих поверхностях, а там, где обычно начинаются ручки-рычаги,
была сконструирована телескопическая труба в сложенном виде.
Довольно сложный направляющий механизм, блестя шарнирами,
соединял их в одного мощного и устрашающего своим видом робота,
способного свернуть горы.
Клешня под цепким взглядом Ролекса несколько секунд парила
в воздухе, показывая зрителям свои литые никелированые бока, а затем
медленно и аккуратно вставилась трубой в закипевший при ее
прикосновении свинец подставки.
Свинец по приказу Ролекса через секунду покрылся инеем, и
установка была готова.
Ролекс осмотрел ее и довольно произнес:
– Ну что ж. Если нам не дано пока оперировать мыслью вне этих
белых пузырей, будем оперировать внутри, а остальное... – он
покровительственно похлопал рукой стального монстра, – а остальное
дело техники.
– Круто сделал! – восхитился молчавший до сих пор Сканки, -
надеюсь, поможет. Он был очень горд, что подсказал выход из
ситуации. Возможно, даже медаль за храбрость и находчивость по
возвращении дадут, мечталось ему.
Работа, кропотливая, буквально не на жизнь а на смерть,
началась.
Ролекс управлял механизмом мысленно.
Железная клешня медленно высунула свой тупой нос из пузыря
поля, застыла, и снова двинулась, чуть скорректировав маршрут, по
направлению к кранику антиментального поля Робертсона. Ни дать ни
взять – голова змеи, замыслившей недоброе. Еще немного – и
раздвоенный язычок мелькнет из-под сжатых зубцов клешни,
почудилось Нильгано.
Раздвигаясь на своей трубе, она за полминуты проделала
пятиметровый путь и приблизилась к цели странствования – тонкой,
диаметром около четырех-пяти сантиметров и длиною около трех
метров трубке, из которой, словно мыльный пузырь, выдувалась
прозрачно-белая субстанция.
Ролекс сузил глаза, вздохнул и продолжил.
Клешня раздвинула свои жвала, усеянные мелкими-мелкими,
чтобы жертва не могла соскользнуть, зубцами, и со скоростью
миллиметра в секунду приблизилась к состоящей из нескольких
коленец трубе около места, где вытекало поле.
Ролекс сдвинул ее на миллиметр вправо и продолжил захват.
Теперь трубка уже на десять сантиметров вошла в пространство между
губками.
По приказу Ролекса клешня начала медленно сжимать пасть,
пока труба, чуть шелохнувшись, не оказалась в захвате.
Ролекс, все это время следивший за работой в напряжении всех
мышц, пристально и с полуоткрытым ртом, наконец выдохнул воздух.
Настал момент истины. Ролекс смахнул со лба пот и немного, на
полградуса, сместил положение плоскогубцев. Поле дернулось, чуть
покачалось, словно действительно было мыльным пузырем, который,
надув, попытались стряхнуть с ободка, но в общем сдвинулось
сантиметра на три. Робертсон сидел при этом все так же, с опущенной
головой, и Ролексу с Нильгано просто захотелось дать пинка этому
столь апатичному в экстренной ситуации существу, дабы пробудить его
к жизни.
Вдруг Нильгано настороженно произнес:
– Ролекс!
Тот отликнулся одними губами, чтобы не пошевелить
конструкцию.
– Да?
– Ролекс, отпусти. Мы просчитались с Робертсоном. Он не умеет
летать.
Ролекс на мгновение застыл, медленно отпустил хватку клешни,
и только потом выругался и ударил себя кулаком по колену.
– Идиот! Это же так очевидно!
Он посмотрел на Нильгано, а тот, уже угадав движение его
мысли и без помощи телепатии, кивнул и показал на Сканки.
– Ник, ты еще не разучился летать, я надеюсь? – спросил Ролекс
у Ника, – придется белой мышкой в лабиринте побыть тебе.
Ник в ответ только повисел несколько секунд в десяти
сантиметрах над платформой.
И началась та же напряженная процедура. Когда пузырь Ника
сдвинулся, тот немного взлетел в воздух и с серьезным видом двигал
свое тело в соответствии с тем, куда направляла пузырь воля Ролекса.
Вот пройден метр, еще два, и наступил момент, когда два пузыря
должны были соприкоснуться своими стенками. Хорошо еще, подумал
Нильгано, что сам краник не ломается, выдерживает. Краник
действительно выглядел выломанным самым неестественным образом,
и Нильгано с Ролексом надеялись, что он либо сделан из гибкой стали
и выдержит до конца, либо сломается, не причинив никому вреда.
Последствия поломки были непредсказуемы, и Ролекс предпочитал
пока не рисковать.
Стенки соединились, пространство в этом месте на миг стало
более плотным, и поле пузыря Ника вошло в поле Ролекса. Ожидания
оправдались!!! Пузыри продолжали существовать, колыхаться на своих
трубках-стебельках, словно отцветшие белые головки одуванчиков, а
внутри пересечения не было уже ничего, кроме чистого воздуха.
Ограниченная местами соприкосновения, появилась дыра из одного
мира, мира Сканки, в другой мир, мир Ролекса и Нильгано, и в эту
дыру немедленно просунулась рука Сканки.
– Привет! – закричал он, чем вызвал улыбки сотоварищей.
– Привет и тебе, Ник! – сказал Ролекс, – Убери-ка теперь руку,
сейчас самое ответственное дело начнется.
Пузыри продолжили объединяться, превратившись в подобие
восьмерки, затем, сблизившись еще, стали похожи на скорлупу
арахиса, и наконец, практически сошлись в один пузырь.
Разница в положении была так мала, что пузыри казались одним
размытым нечетким пузырем, от которого рябило в глазах. Ролекс
висел и колдовал над машиной. Легкое касание, буквально дыхание,
долю миллиметра влево...
И когда Нильгано уже понял, что идея не удалась, что поля
вопреки предположениям не собираются взаимно исключаться, Ролекс
последний раз сдвинул что-то на незаметное человеческому глазу
расстояние, и мир вокруг вдруг потемнел и утратил прозрачно-белый
налет.
Пузыри исчезли!!!
– Вон отсюда! – пронеслась мысль Ролекса, который не посмел
сказать это вслух, боясь нарушить хрупкое, на острие ножа,
равновесие.
И трое пленников антиментального поля спрыгнули с
платформы быстро, словно горные лани, от волнения позабыв, что они
умеют летать.
63.
Команда огляделась. Вокруг была тишина и пустота, только
помигивали зеленые лампочки на грибообразных приборах, говоря что-
то понятное лишь искушенному в тайнах базы инженеру.
– Надо освободить Робертсона, он нам будет еще полезен, -
заметил Нильгано, оглядываясь, – сделаешь? А я кое-что попробую.
Нильгано отошел в сторонку, лег на пол, и вдруг рядом с его
телом возникла неуклюжая стальная фигура, пародия на эстетичную
говорящую фигуру, созданную недавно Ролексом. Ролекс рванулся
было ее уничтожить, но вовремя понял, что это сварганил наскоро сам
Нильгано.
Фигура, подергалась, прошла несколько шагов, грузно и гулко
ступая, громыхая суставами, и вдруг испарилась, словно ушла в ничто,
из которого и появилась.
Мясное тело Нильгано встало и поморщилось.
– Не получилось, к сожалению, – сказал он разочарованно, -
Хотел поменять тело, чтобы голова не болела, но она болит все равно.
Видно, голова болит не у тела, – он выразительно постучал пальцем по
голове, – а у меня самого. Я сам болю.
Он потер затылок, а Ролекс отвернулся и сказал словно бы сам
себе, вскользь:
– А у меня уже не болит.
Он, не мудрствуя лукаво, теперь уже безо всяких механических
присоблений взял антиментальный краник Сканки, и довольно быстро
сдвинул его в сторону антименталки Робертсона. Поля, уже не
уничтоженные друг другом взаимно, снова появились, и снова
пропали, когда совпавшие белые пузыри полей Робертсона и Сканки
наложились одно на другое.
Ролекс за шкирку вытащил Робертсона и положил его на
холодный бетонный пол, от чего тот сразу очухался, встал, отряхнул
свой костюм, но убегать не стал, а просто потупился.
– Ты, Крис, временно наш пленник, – сказал ему Нильгано, -
бежать не пытайся.
Но Робертсон и не пытался, стоял спокойно, однако вид у него
был неудовлетворенный. Он по-прежнему был не в себе.
Теперь уже на пару секунд пропал Ролекс. Когда он появился
снова, он держал в руках инсектор.
– Я на секундочку, на верхние этажи, – оправдался он, – инсектор
нам понадобится. Возможно, вы не знаете, но у него есть режим...
Ролекс внимательно, прищурясь, оглядел инсектор, – Если это,
конечно, та модель... – он поискал еще.
– А, нашел! – наконец сказал он, – та модель называлась "Волк-
33", а эта, судя по названию на ручке, "Волк-4". Но деталька на месте.
Отойдите-ка!
Ролекс что-то подрегулировал на панели управления Волком и
нажал на курок. Из инсектора не вылетело никакое поле, поле возникло
мгновенно, не вытекая из раструба как патока из бочонка в
антиментальной ловушке, а просто появляясь уже готовым.
– Вот, например, возьмем Робертсона.
Ролекс прицелился и выстрелил. Вокруг растерявшегося Криса
образовался пузырь диаметром метра в три, такой же беловатый и
призрачный, как и в ловушке.
– Вот, видите, – Ролекс показал Нильгано и Сканки результат,
словно они были на выставке достижений военной техники, а не на
вражеской базе, – следовательно, данный режим является просто
ловушкой, позволяющей поймать человека и не выпускать под страхом
смерти. А для нас это означает...
Ролекс прекратил жать на курок, и поле мгновенно пропало,
никак не повредив Робертсона.
– Это означает, что мы можем проходить с помощью инсектора
сквозь любое антиментальное поле. Вот и все дела. А сейчас нам надо
пройти через антиментальное поле корабля.
Спутники кивнули головами, сделались невидимыми, и пошли
торопливым шагом по пустым ночным коридорам, где тусклые
лампочки светили, вырывая немного места из всепоглощающей тьмы
подземелья, словно фонари в послезакатной, немного освободившейся
от дневного смога Москве.
Десять минут ходьбы – и вот он, гигатский зал с Ллевелином,
снова ночной, снова в нем нет ни души. Черной громадой высится
огромный шар, вокруг которого зачем-то все еще стоят леса.
Четверка подошла ко все еще мерцающему вокруг сферы полю,
теперь черная тень нависала над головами малышей-людишек,
осмелившихся войти в пещеру великана. Еще более черной темнотой
над их головами зияла рваная дыра, служившая входом. Она была не
освещена изнутри.
Инициативу взял в руки Ролекс.
– Становитесь группой, – сказал он и отошел на расстояние
около пяти метров, – сейчас я включу инсектор и буду медленно вести
его сквозь поле по направлению к дыре, а вы, Макс и Ник, подхватите
Криса под мышки и несите, пока на корабль не попадете. Хорошо?
Нильгано, Сканки и Робертсон встали вместе, Ник и Макс по
краям, а Робертсон посрединке. Ролекс нажал на курок инсектора,
окутав их белым облаком.
Нильгано и Сканки приготовились взлетать, подхватили
попутчика под руки и смотрели теперь на Ролекса ожидающими
глазами, а Ролекс... Ролекс улыбнулся и сказал:
– Ну что ж...
И, не выключая инсектора, махнул им, как иной лихой янычар
махнул бы острой как лезвие шашкой, – сплеча и яростно.
Три бездыханных тела со стуком упали на землю.
64.
Огромное облегчение прохладной морской волной накатило на
Ролекса. Он устало присел, создав себе за мгновение до этого уютное
домашнее кресло, несколько странным образом выглядевшее посреди
огромного пустого зала. Вытянул ноги.
"Все... Теперь они мне не страшны. Господи, как хорошо, какая
свобода! Но это только половина победы. На корабле будет вторая
половина.
Царь мира... Я ведь теперь царь мира. Никто во вселенной более
не в силах быть настолько же бессмертным, настолько же могучим и
умным, как я. Этих сосунков в спортивных костюмах – я их передушу
на этой базе за день как котят... Есть еще, правда, Лиза... Но где она?
Нет и нет, и надеюсь, что навсегда.
Но – не время рассуждать. Дело должно быть завершено".
Ролекс рывком встал из кресла. Взял лежащий рядом инсектор,
подбросил его в руке, словно примеряя, и быстро пошел к кораблю.
Подошел к лежащим телам, которые проявляли признаки жизни
– ворочались, громко сопели, – но уже не были людьми, сознание не
проступало на беспокойных лицах. Легонько пнул в бок Нильгано и
усмехнулся, когда увидел, что стоит на пальцах тихо корчащегося
Сканки.
Ролекс взял инсектор, поправил настройку на рукоятке,
направил его на себя и нажал курок. Рука неприятно онемела – Ролекс
оказался внутри пузыря, но она была перерезана белой дымкой и более
не была наделена жизнью.
Ролекс сжал губы, быстро оторвался от пола и стрелой влетел в
темный проход. Не приземляясь, отбросив инсектор в сторону, сказал
мысленно:
"Свет, видимый только мне".
Сознание Ролекса немного поугасло. Хотя он по-прежнему
владел своими мыслями и телом, а так же желаниями и помыслами,
приходилось прилагать почти что физическое усилие, чтобы
помыслить движение.
Ролекс проплыл по нескольким коридорам, словно по
затонувшему судну. Палубы, переборки между помещениями,
освещенные немного фосфоресцирующим голубоватым освещением,
были наклонены – шар Ллевелина стоял неровно – и придавали еще
большее сходство с путешествием аквалангиста по затонувшему
"Титанику".
Пройдя через четыре-пять помещений, Ролекс заметил одно их
центральных помещений, округлое, куда выходили несколько
коридоров, подобных тому, куда прибыл Ролекс. Здесь стояла стойка с
оборудованием, несколько компьютеров, подсоединеных кабелями к
сложному набору микросхем на платах, не защищенных никакими
кожухами.
Рядом стояли четыре раскладушки, на которых спали
спокойным сладким сном четыре человека. Впрочем, спокойным их
сон вряд ли можно было назвать – люди ворочались, кончики их
пальцев нервно вздрагивали, дыхание время от времени становилось
прерывистым, словно они куда-то долго и мучительно бежали и никак
не могли убежать.
Двое из них были в серой тренировочной форме, которую они
не сняли даже перед сном, и Ролекс освободил их прямо во сне. Двумя
соперниками меньше, удовлетверенно подумал он, а затем волевым
решением удалил их тела из физической вселенной вместе с
раскладушками.
Оставшиеся двое были канцелярскими крысами. Эти были в
черных костюмах, белых рубашках и галстуках, и отличались от
предыдущих тем, что перед сном повесили на спинки стульев хотя бы
пиджаки.
"Программисты, что ли?" – подумал Ролекс, и бесцеремонно
растолкал обоих, после чего перевернул раскладушки. Бедняги
спросонья не смогли понять что случилось, тем более что действовал
Ролекс в полной тишине и темноте. Они забарахтались, мыча и
пытаясь встать, а один раздавил ладонью свои собственные очки,
осколки которых с еле слышимым звоном разлетелись по всему полу.
"Всем видимый свет!"
Двое прищурились, пытаясь сориентироваться, но Ролекс это
сделал, просто подняв обоих за шкирки и бросив в другую сторону
комнаты. Теперь они понимали, кто здесь хозяин.
– Какую функцию вы здесь выполняете? – командный голос
Ролекса заставлял отвечать.
– Мы, это, программисты.
– Ну и что вы здесь делаете?
– Мы, это, – один из тщедушных человечков посмотрел
растерянно на товарища и неуверенно ответил: – Программируем.
Ураган швырнул двоих товарищей по полу, добавив каждому по
кровоподтеку на голове, что ясно показало, что ответ в корне неверен.
Ролекс висел на прежнем месте со сложенными на груди руками.
– Отвечайте на вопросы. Был ли осуществлен доступ персонала
к базе данных компьютера корабля?
Ролекс и так знал ответ, но его интересовали нюансы.
– Э, да, конечно. Но не совсем как бы удачно... Первые десять
человек смогли получить некие сверхспособности, вот как у... как у
Вас. Но по странной причине компьютер был странным образом
поврежден и менее производителен. Одному только человеку в день
смог он передавать эти новые способности. Так и сейчас. Говорили... -
Скунс понизил голос, – что это диверсия. Но я Вам скажу – он был
просто перепрограмирован, как я думаю.
"Хитрюга Ллевелин!» – подумал Ролекс, – «Ага,
перепрограммировали его, как же».
Вдруг Ролекса качнуло в сторону, сознание на пару секунд
затуманилось, тело стало ватным.
"Свобода близко, Ролекс... Не опоздай!" – пролетела в углу
головы мысль.
– Второй вопрос. Где пульт управления базой? Меня интересует,
как здесь открыть кингстоны.
– Простите, сэр? Кингстоны?
– Где кнопка ликвидации базы? Я хочу разделаться с этим
поскорее.
– В Центре Управления.
– А где отключается поле корабля?
– Там же, уважаемый.
Ролекс подумал. Что легче? Можно прямо отсюда
аннигилировать базу. Незачем разбрасывать железяки по сторонам. Но,
с другой стороны, зачем делать половину работы? Те самые ребята в
сером трико, места, скрытые антиментальными полями – все они
скорее всего останутся в неприкосновенности. Нужно именно взорвать
все к чертовой матери, чтобы эти антиментальные поля надежно
накрыло миллионами тонн стали, бетона и матери-земли. Контрольный
выстрел.
Ролекс усмехнулся.
– Так, ты, – показал он на правого человека, у которого
изначально не было очков, – я тебя хватаю и несу, а ты мне
показываешь дорогу в Центр Управления. Все понял?
– Э, по... – не успел договорить Скунс, захлебнувшись воздухом.
Помещения корабля сорвались и слились в серое пятно. Ролекс
двинулся в путь.
65.
Как Ролекс и предполагал, стеклянные двери Центра
Управления, находившегося на смежном ярусе, как раз под залом
Ллевелина, были зашторены антиментальным полем.
Ролекс кинул бедного программиста, которого только сейчас
стошнило на кафельный пол. Ха, антиментальное поле. Он уже не был
простачком, впервые увидевшим такую диковинку.
Недолго думая, уже не беспокоясь о безопасности, он пробил
трехметровую дыру в серой однотонной стене рядом с дверьми и
сделал программисту приглашающий жест войти. Теперь о
безопасности пусть беспокоятся другие.
Парень, дрожа всем существом, провел Ролекса в закуток налево
от входа, где показал на внушительную стальную дверь без замочной
скважины с красной мигающей лампочкой в верхнем левом углу.
– У меня нет доступа, правда, поверьте, – программисту явно не
хотелось быть еще раз размазанным по стенке, – но я расскажу все! Это
помещение, как и некоторые другие помещения стратегической
важности, на сигнализации. При открывании она срабатывает и
разносит в пух и прах как взломщика, так и сам прибор запуска
реакции.
Сама дверь открывается пультом, что Главкон и некоторые
другие люди носят с собой. Он подходит к двери, открывает ее, и она
остается открытой только три минуты. Если за три минуты ее не
закроют – последует взрыв, как я описал.
И еще – кнопка на этом приборе, что находится под стеклянным
колпачком, не единственная. Здесь, в Центре Управления, есть еще два
подобных помещения, и в каждом своя кнопка. Чтобы уничтожить базу,
нужно три высокопоставленных доверенных лица – кнопки должны
быть нажаты одновременно. Иначе... последует взрыв.
Вот так, извините... – пробормотал программист, присел от
слабости и страха на пол спиной к стене, памятуя, как правители
поступают с теми, кто принес плохие вести Их Величеству.
Но Ролекс не смутился.
– Показывай, где остальные помещения.
– А вот же они, – показал пальцем программист за угол, где,
действительно, находились две отливающие серым металлом двери.
– Сиди здесь, пока не позову. А ну, трое из ларца, одинаковы с
лица!
Перед Ролексом как по волшебству возникли две фигуры.
Стальные тела в темноте поблескивали обтекаемыми шарнирами.
Фигуры были полным подобием той, с которой Ролекс развлекался за
чашечкой кофе. Было это буквально вчера, а словно сто лет прошло...
– Ролекс второй, познакомься, это Ролекс первый, – поиграл
Ролекс и вошел в управление всеми тремя телами – плотским и двумя
железными.
С остальным тоже проблемы не возникло – в трех стальных
дверях серединка, замерцав, пропала, оставив нерушимо стоящие
ободки двери плотно прижатыми к косякам. Красная лампочка даже не
мигнула.
Три тела вошли единым движением в три двери. Ролекс смотрел
на три красных кнопки без подписей и думал, как же зыбок, но
незатейлив этот путь в вечность...
Вдруг Ролекса еще раз покачнуло, волна тошноты прошла
откуда-то от желудка, дошла до головы и на мгновение отключила
сознание. Две железные фигуры почти успели упасть на пол, но Ролекс
успел их подхватить. Однако реальность начала расплываться – Ролекс
чувствовал ледяное, тошнотворное дыхание свободы, старухи с косой,
маячившей уже в метре позади него.
– Надо закончить то, что осталось... – прошептали три тела сразу.
– Жалкие людишки! Человечество!.. Вы узнаете, что есть
истинная сила... И вы, вы все воздвигнете мне памятник...
Ноги Ролекса дрожали. Взади нарастал топот проснувшихся
Скунсов, спешаших во всеоружии к их разрушенному святилищу -
Центру Управления. Но они уже не успеют.
– Назовете моим именем новую звезду... Мое имя, имя спасителя
Вселенной... будет написано на первых страницах священных книг...
Что же, что же, вперед к полной свободе и... вечной жизни!!!
И с последним всхлипом, за секунду до полной потери
сознания, поднятые дрожащие руки трех тел одновременно ударили по
пророчащим судьбу кнопкам.
66.
А два дня назад, в своей маленькой, полутемной комнатке, где
раритетные земные кресла и комод придавали атмосфере привкус
горькой полыни и ощущение цветущего сада за ставнями, профессор
Барнс, нацепив свое пенсне, ходил из угла у угол. Время от времени он
бросал взгляд на стол, словно спрашивая себя, точно ли не может быть
ошибки? Но ошибки не было.
Наконец он решился. Достал из шкапа считавшийся приличным
костюм, что был в ходу в 80-х годах 20 века, пахнувший порошком от
моли и еще чем-то совершенно не космическим, надел его второпях,
засунул в пластмассовую папку несколько листов с графиками со стола,
и вышел, хлопнув дверью.
В приемной Коммандера было пусто. Секретарша оглядела
Барнса оценивающим взглядом, подумала и сказала
незаинтересованным тоном:
– Коммандер Амин не принимает.
Профессор секунду помялся, выпростал руку в папкой чуть ли
не секретарше в лицо и срывающимся голосом, в котором
чувствовались и гнев и страх одновременно, прокричал:
– Сударыня, я не позволю... Я вынужден Вас просить изволить
испросить приема у господина Коммандера! Я... Здесь! Здесь сведения
обще! – он поднял указательный палец второй руки, а затем поправил
пенсне, почти свалившееся с трясущегося в благородной ярости носа, -
Общевселенской важности! Извольте доложить!
Секретарша брезгливо посмотрела на палец профессора, и
только собралась нехотя уступить его напору, как интерком на столе
запищал.
– Впусти профессора, Аристида, – произнес тихий голос
коммандера Амина, – а то он мне здесь все разнесет.
Аристида ткнула пальцем в дверь.
Коммандер сидел за письменным столом и ничего не делал.
– Профессор, скажите мне, что тут происходит? Что за
эпидемия?
Профессор уставился на него.
– Мой голубчик, на базу лишь вчера пришло сообщение с Земли.
Местное сопротивление обнаружило, что некие приборы включились и
способствуют отуплению в большинстве мест обитаемой Вселенной.
Оно разве минуло вас?
– Это? – Коммандер удивился, – нет, не минуло, но при чем тут
это? У меня голова болит, тошнота какая-то, координация движений
нарушена. И не только у меня, между прочим.
– Голубчик, знаю, все знаю, – профессор без приглашения сел в
кресло посетителя, но Коммандер даже не обратил на это внимания, -
но поймите и вы. Это – первая стадия. Вам известны исследования
Шлегхорна?
Коммандер покачал головой и уронил ее на письменный стол.
Ему сейчас было не до исследований.
– Шлегхорн, из рода Ментора между прочим, установил, что
деградация протекает инверсионными рывками. Масштабные
диапазоны цикличности включают в себя менее масштабные, но
протекающие по тем же шаблонам.
Коммандер тупо, пытаясь выказать на лице хоть каплю
понимания, вперил взгляд в профессора. Профессор понял --
Коммандер не силен в в высшей математике, особенно когда хочет
спать.
– Голубчик мой, это как если бы в радуге, в коей семь цветов,
каждый цвет тоже состоял бы из семи цветов, ну? Вот красный цвет,
первый, это свобода, а фиолетовый это боль. Если пройдешь пешочком
по ней от красного к фиолетовому — голова заболит. А если пройдешь
дальше?
На то, что дальше снова будет, у Коммандера еще интеллекта
хватало.
– Снова очутишься на красном.
– Именно, именно, дорогой мой! – профессор погрозил ему
пальцем, – но только уже на более низком уровне! На уровне не
красного, а уже оранжевого цвета.
Коммандер понял.
– И что нам с этим делать, профессор? Как этот дражайший
Шлегхорн сказал идти пешочком по радуге в обратном направлении,
так сказать?
– Об этом, – профессор пожал плечами, – история и Шлегхорн
умалчивают. Но исследования — да, велись.
– А... – махнул рукой коммандер и снова уронил голову на стол, -
что мне до них, раз без толку все...
– Как скажете, голубчик! Но у меня к вам одно важное дело.
Скажите, попало ли сообшение о деградирующих приборах к нашей
достославной команде – Лизе сотоварищи?
– Нет еще, они в лазарете после плавания по южным морям, -
усмехнулся Амин, – но я им скажу, конечно.
– Нет, нет и еще раз нет! – профессор замахал руками и вскочил,
не вздумайте, голубчик! Это очень и очень хорошо, что они не знают!
Сейчас я объясню, все объясню. Посмотрите вот сюда.
И профессор выложил перед Коммандером на столе
напечатанные на принтере графики.
– Это – графики личностных качеств персонала, обычные
графики, что делаются стандартно по надобности. Конкретно – это
графики Лизы, Ролекса, Ника Сканки и сэра Макса. Давайте
посмотрим на график Нильгано, – профессор водил пальцем по
листочку.
– Вот эта точка показывает настойчивость человека, у мистера
Макса она высоко, но не на максимуме. Зато вот эта почти сверху, она
показывает соотношение лет и опыта. А вот эта точка, мое
изобретение, показывает состояние человека, относящееся к его
вектору социальности. То есть пока она выше нуля – человек готов,
кроме как себе, принести пользу и людям вокруг него, а ниже...
Барнс внимательно посмотрел на Коммандера.
– Этот показатель прямо пропорционален деградации человека.
У Нильгано эта точка на плюс четыре, что дало бы ему лет двадцать
общственной пригодности точно. Сейчас же, с началом работы
деградаторов, я бы дал пару лет.
Коммандер Амин смотрел на Барнса и не понимал, что же от
него ускользнуло.
– И какой мне надо сделать вывод, профессор? – тупо спросил
он, вызезши из стола и проковыляв к бару налить себе воды.
– Еще пока никакого. Я просто ознакомил Вас, родной мой, с
состоянием дел. Но речь будет идти о другом графике – графике
Ролекса.
– А что – неплохой парень вроде.
– Что вы, голубчик, просто отличный! Но... посмотрите на его
точку социальности.
Точка, жирно отмеченная Барнсом на графике Ролекса, стояла
посреди не менее жирной демаркационной линии между серым фоном
снизу и белым сверху. Рядом с точкой стояла подчеркнутая цифра 0.
– На самом деле, я точно вычислил точку, прежде чем идти к
вам. Она равна ноль целых ноль сорок две десятитысячных. Знаете, что
это значит?
И коммандер понял, зачем к нему пришел этот эксцентричный
старичок, понял ясно, как никогда, несмотря на головную боль и
гнетущие предчувствия. И не ответил, ибо вопрос ответа не требовал.
Ответил за него сам профессор.
– Это значит, что под воздействием излучения деградаторов
Ролекс дня через два-три станет Скунсом.
67.
Через четыре часа, побывав в подземном спортзале, что
устроили Лиза и товарищи, испытав на себе часть силы, которой
обладала его "небесная гвардия", и запив шок глотком крепкого бренди,
коммандер тайно от нашей четверки созвал двух своих ближайших
помощников, исключая Нильгано.
У коммандера больше не было сомнения – то, что сейчас
произойдет, будет просто катастрофой. Катастрофой вселенского
масштаба.
Барнс также присутствовал на совете.
– Позвольте сначала сказать вкратце мне, – сказал Коммандер
Амин, – Будучи в воспоминаниях, наши четверо мемонавтов получили
неописуемой силы и охвата способности. Они создают материальные
вещи, уничтожают их, управляют энергиями и делают такие
немыслимые для сознания вещи, что только диву даешься, что может
быть в потенциале доступно не деградировавшему человеческому
существу. Только силища этих четырех могла бы освободить галактики.
Но у нас беда. Ролекс, Павел Скороходов, член этой группы,
слишком близко приблизился, по расчетам профессора Барнса, к
критической точке, когда Лемминг превращается в Скунса. Как
остановить это – мы не знаем. Но быть беде – он может уничтожить
планеты, лишить жизни тысячи младенцев просто ради забавы...
Извините. Не мастер речи говорить. На этой горькой ноте я
хотел бы передать слово профессору Барнсу.
Барнс, сидевший за большим круглым столом вместе со всеми
остальными, неуклюже встал и поклонился, но Коммандер жестом
ладони посадил его обратно.
– Садитесь, здесь не место и не время для церемоний. Нам
нужно сохранять силы.
– Дорогие друзья! Наш дорогой коммандер Амин, безусловно,
прав. Однако я предпочитаю смотреть на ситуацию с несколько иной
точки зрения, чем наш славный предводитель.
Видимо, Барнс волновался. Он, жадно двигая кадыком, осушил
стакан воды, стоявший на столе, и продолжил.
– Как вы знаете, к нам недавно пришло известие с Земли... – он
замолчал и посмотрел красноречиво на Коммандера – знают ли?
Тот кивнул – продолжай.
– Сопротивление установило, что адские приборы, новейшее
изобретение Скунсов, причем земное, что характерно, было включено
и успешно работает уже неделю. Именно оно представляет собою
наибольшую опасность, а не разрушение планет. Уже сейчас половина
населения Земли, рассеянная теперь по лесистым местностям и
болотам, выведена из строя и практически неработоспособна. То же в
других частях Вселенной, где установлены и работают приборы.
Нам нужно сейчас воспользоваться этим знанием. Поэтому,
пожалуйста, слушайте меня очень внимательно. Я знаю, что у вас
болит голова, но впереди – вопрос жизни и смерти. Это именно та точка
невозврата, где решается судьба Вселенной – жить или кануть в Лету.
Слушатели закивали. Профессор вышел-таки из-за стола и
подошел к небольшой зеленой доске с мелками на подставке,
оставшейся на базе с бог знает каких времен – сейчас уже несколько
десятилетий использовалась электроника.
– Смотрите внимательно, – предупредил он и начал
немилосердно корябать доску мелком с уже истекшим сроком
годности.
"1. Нашей главной целью становится выключение или
уничтожение деградаторов". Иначе, – он развел руками, – месяца через
три не останется ни одного Лемминга. А через несколько лет – вообще
никого.
"2. Деградаторы Скунсы по своей воле не выключат до смерти".
Понятно, почему? Их цель – утонуть в блаженной нирване
бессознательности, причем не дав выжить и другим. Хочу напомнить,
что такие же намерения приобретет и тот, кто станет Скунсом в
процессе обработки деградатором.
"3. Мы не можем выключить деградаторы без участия Скунсов".
Объясню. Несколько дней с помощью новейшего оборудования
техники нашего сопротивления на Земле и других планетах пытались
вычислить точку излучения. Это у них не вышло. То ли это совсем
иное излучение, принципиально отличающееся от известных нам, то
ли это вообще не излучение... Не знаю, и времени узнавать нет. А это
значит – придется засылать разведчика.
"3а. Мы не можем выключить деградаторы, просто взорвав базу,
убив начальника и т.п.". Это чтобы у вас не возникло бессмысленного
желания организовать космическую атаку. Приборы автономны. Другое
дело, что мы, может быть, можем отключить их с базы. Это вариант.
"4." – начал писать Барнс, но доска предательски закончилась.
Он оглянулся в поисках тряпки, не нашел ее, и просто стер надписи
рукавом пиджака.
"4. Никто из четверки получивших способности не должен
узнать о деградаторах". И это – очень и очень важно! Понятно, почему,
джентельмены? Потому что конкретно Ролекс не должен знать о
деградаторах, иначе он всею своей силой, став Скунсом, не даст
выключить приборы, понятно? А другие не удержат свои мысли в
голове – у них телепатия между теми, кто наделен способностями
такого рода. А потому – полное молчание, голубчики!
Вот основные тезисы. Есть идеи?
В зале воцарилась тишина. Наконец голос подал Максим
Штейнберг, пирянин с земным именем, бывший в отсутствие Нильгано
ответственным за безопасность.
– Как я понимаю, нам нужно сделать так, чтобы деградаторы, а
не что-то другое, были выключены или взорваны, правильно? И
сделать это надо с базы. Ну тогда... – он неуверенно оглядел
окружающих, – это превращается в разведывательную операцию и
диверсию.
– И вы абсолютно правы, голубчик! – Барнс поклонился ему.
Тут вмешался Гоа Риддер Сан, лексготт, ответственный по
линии документации и учета базы, который никогда особо роли в делах
военных не играл и на совете до сих пор просто внимательно слушал.
Однако он считался одним из пятерых непосредственных подчиненных
коммандера.
– Простите, но правильно ли я понял? Получается, что раз
деградаторы не уничтожат Скунсы, и при этом наша четверка тоже
знать о них не будет, кто же тогда выключит их или уничтожит?
– А вот тут, голубчики, мы подходим к сути дела! – профессор
улыбнулся и поднял вверх палец. Коммандер вдруг подумал, что он
очень уж похож на Энштейна. Только язык не высунул, но с Барнса
станется, оно еще и не такое способен.
– Я думал над этим, и понял, что во всем мире есть только один
человек, который может это сделать. Это, как ни странно, и есть
Ролекс! Почему, молодые люди? Потому что у него достаточно силы
сделать это! И возможно, здесь его состояние — близость к
критической точке — может сыграть важную роль. Но как сделать,
чтобы он это сделал – вот задача для достойнейшего! Вот задача для
достойнейшего...
И Барнс сел, кивнув головой. Но тут внес предложение
Штейнберг.
– А вы знаете, у меня есть хороший человечек на примете. Мы с
ним вместе кадетские курсы проходили в Москве. В прошлом он
программист, а сейчас еще и великолепный адвокат. Хитрый, как змея,
но Лемминг до мозга костей! Сколько мы с ним еще тогда учудили,
пока меня на родину не отправили... – Максим улыбнулся, на
мгновение вспомнив юношеские проказы.
– Надо с ним связаться и объяснить ситуацию, а потом
предложить его в помощь нашим ребятам. А дальше... Будем надеяться
на его компетентность, выдержку и на колесо Фортуны. А кстати -
почему бы одного его не послать, раз такое дело?
– Так эта четверка – она же все равно туда попрется. Ты
думаешь, я им теперь начальник? – усмехнулся коммандер, вспомнил
недавние подземные полеты в руках Ролекса, – Пусть уж лучше
скоординированы будут, чтобы бед не натворить.
А Штейнберг вдруг вспомнил, что не сказал самого главного.
– Его зовут Крис. Крис Робертсон.
68.
Взрыв не застал Криса врасплох. Ему показалось даже, что один
из Скунсов, что сидел в этой черной машине напротив, подмигнул ему,
но... нет, конечно же нет, они же не знакомы.
За секунду до того, что, как он знал, должно было случиться,
Крис зажал уши и глаза руками. Полыхнуло жаром, и тело Криса
почувствовало огонь на кончиках волос и бровях, и сразу же -
ощущение свободного падения.
Крис открыл глаза и еле успел сгруппироваться перед
столкновением с полом ангара. Два метра – с такой высоты при
падении можно и голову сломать, не то что руки или ноги. Скунсы все
сделали правильно... Робертсон чуть не подумал "Молодцы", но
сдержался.
Приземление болью отдалось в правой ноге, но Крис не обратил
на это внимания. Он краем глаза посмотрел, куда рванули друзья, и
отметил для себя темный уголок в другой стороне. Добежал туда. Это
оказались пыльные задние стенки огромных шкафов-трансформаторов,
стоявших прямо посреди зала.
Крис осторожно выглянул в сторону, куда убежали ребята.
Молодцы, давайте, не сдавайтесь! Вот Ник кинул какую-то штуковину
в защищенную дверь, она разлетелась вместе с антиментальным
устройством, и четверка ушмыгнула в коридор.
Фу! Пронесло. Крис закрыл глаза и, не обращая внимания на
грязь, присел на корточки и откинулся спиной на прибор. Хорошо.
Первая часть плана прошла хорошо.
И тут голос недалеко от него произнес:
– Руки вверх! Ты кто?
Начиналась часть два.
Крис открыл глаза. Перед ним стоял скунс в военной форме, с
одной лычкой на погоне и с Калашниковым наперевес (надо же, какое
распространенное оружие, подумал Крис). Он с испуганным видом
тыкал дулом автомата в сторону Криса, словно это был штык-нож или,
того хуже, лопата.
– Убери автомат, идиот, – устало произнес Крис и не спеша
встал, – нечего в меня оружием тыкать. Я на базу Леммингов доставил.
Проводи меня к Главкону.
Дорога к Главкону заняла десять минут. Проходя за солдатом по
коридорам, сначала грязноватым техническим, потом, после взлета на
фешенебельном лифте, ухоженным офицерским, Крис смотрел по
сторонам и удивлялся контрастам базы, на которой был в первый раз.
Мягкие, не пропускающие звука ковры, отделанные дорогим
деревом стены, хрустальные люстры – все это никак не шло в
сравнение с темными пустыми каморками для рядового персонала. На
базе Леммингов, где Крис однажды бывал, было различие между
офицерской кают-кампанией и помещением для рядового состава, но
там не веяло таким холеным презрением и брезгливостью к
нижестоящим собратьям.
Вошли в уставленную согласно эпохе Возрождения приемную -
купол, украшенный стилизацией под фреску, белоснежная колоннада
вместо стен.
– Сэр, прошу Вас подождать здесь, – обратился к нему
уважительно солдат и начал говорить с секретаршей, что была занята
игрой в тетрис на мониторе. Секретарша что-то спросила в интерком, и
сразу попросила только присевшего Криса встать и пройти в
приоткрывшуюся тяжелую дверь.
Главкон сидел за письменным столом. Увидев гостя, он
привстал.
– Добро пожаловать на базу, посланник. Вас, кажется, зовут
Габроне?
– Харбоне. Это моя фамилия. Вы довольны подарком моим и
Всемогущего?
Главкон среагировал на святое имя и почтительно склонил
голову.
– Да продлятся годы Повелителя галактик. Могу я посмотреть
Ваш мандат, прежде чем мы начнем работу?
– Мандат Вы мой посмотреть не можете. В целях безопасности и
в предотвращение захвата мандата Леммингами, с коими я имел
несчастье долгое время общаться, он у меня отсутствует.
– Логично... – Главкон задумался, – Милейший, я не могу Вас
допустить к работе в Центре Управления. А вдруг Вы вражеский
лазутчик?
Робертсон раздраженно сел в кресло.
– Главкон, а Вам не кажется, что допуская подобные
оскорбления в адрес Всемогущего, ВЫ стоите на чрезвычайно зыбкой
почве, и даже ваш арест не будет достаточно сильным наказанием за
препятствование плавного перехода всей цивилизации Скунсов в
манящие руки Свободы?
Но Главкон был не так прост.
– Харбоне, в моей голове и мысли не было о богохульстве,
поверьте. Но Всемогущий на моем месте поступил бы так же. К тому
же никакого подарка не было.
– Это что еще значит?! – Робертсон медленно, в ярости, встал.
Это что же – бунт на корабле? На самых верхах?!
Главкон был, однако, спокоен.
– Сэр. Мы сделаем вот что, чтобы никто из нас не пострадал и
приказ Всемогущего был бы выполнен. Подарка нет не потому, что его
не подарили и не потому, что он не ценен. Лемминги сбежали. Мандата
нет. У меня есть предложение. Я хочу, чтобы Вы доказали свою
лояльность Всемогущему.
– И что Вы хотите? – с издевкой, руки в боки, осведомился
Робертсон, – Чтобы я притащил сюда Всемогущего собственной
персоной?
Главкон снова почтительно склонил голову.
– Я хочу, чтобы Вы помогли нам поймать Лемминга, хотя бы
одного. Лемминги своих не выдадут. Это будет достаточной гарантией
Вашей лояльности Магистрату. После этого я проявлю свою
лояльность – любое Ваше требование относительно требуемой работы
будет выполнено. Кстати – что требуется сделать?
– Ладно. Ваша взяла – у меня с Леммингами отношения
хорошие. А работа – просто настройка реле управления излучением
деградаторов. Голова побаливает?
Главкон вздохнул и кивнул.
– Вот и Всемогущего тоже. А рабы превращаются в
неработоспособную слизь. Теперь насчет Вашего дурацкого
доказательства...
Он секунду посмотрел куда-то в себя, выбирая варианты.
– Посадите меня где-нибудь в хорошо просматриваемом зале и
закуйте в кандалы.
69.
Через полтора часа Робертсона привели в Центр Управления.
Главкон семенил рядом с ним, извинялся, выражал искреннюю и
беззаветную любовь и преданность Магистрату и самому
Всемогущему, спрашивал каждую минуту, чем он может помочь.
Робертсон шел и не отвечал. "Подлец!.. С три короба наговорил
своих преданностей, а сам, небось, спит и видит себя на месте
Великого Магистра".
Он, Крис, и так уже многим пожертвовал ради общей цели. Еще
такие жертвы, – собственная целостность, обман своих друзей, – и он
просто откажется от работы. Обрекать друга на возможную вечную
смерть – это бьет прямо в сердце, заставляет дышать тяжело и неровно,
застилает голову свинцовым туманом вины. Но спокойно. Как бы то ни
было – сейчас нужно завершить свою миссию.
Наконец, они были на месте.
– Вам потребуются помощники? Инструменты для работы?
Легкая закуска?
"Кофе в постель", – раздраженно подумал Робертсон, но вслух
сказал:
– Ничего, спасибо. Где находится реле прибора?
– Вот, пожалуйста, – Главкон пошел в направлении одной из
железных дверей, что выглядела так, словно закрывала не тонкую
кремниевую плату, а по меньшей мере промышленный трансформатор,
– Конечно, как создатель прибора, я мог бы с легкостью настроить его
сам, и... возможно, что моя помощь будет не лишней?
– Возможно, Главкон. Однако прислан на эту работу был я.
Понимаете?
– Понимаю... И, с Вашего позволения, удалюсь.
Административные обязанности, – пожал плечами Главкон, – любые
вопросы можете обращать к любому технику в зале, – они в курсе
Вашего задания.
Робертсон кивнул, отвернулся обратно к двери и открыл ящик.
Все было так, как он и предполагал. Жалко, подумал он, что
разрушение этого прибора ничего не даст. А все могло бы быть так
просто...
Он набрал на маленьком компьютере, что ютился рядом с
небольшой платой, несколько черно-белых фраз, посмотрел на плату,
высунул несколько штекеров, снова набрал что-то на клавиатуре,
вставил штекеры, высунул другие...
Сжал губы. На языке Робертсона это означало, что он чего-то не
понимает.
Работал Крис не с реле. Выйдя в техническую сеть базы, он
попытался разобраться с механизмами уничтожения базы, но
маленькие хитрые символы на экране выдавали зависимости, которые
не указывали однозначного местоположения и говорили несуразицу.
Наконец, через пять минут запросов, Крис понемногу начал
разбираться. Зависимости были тройственны, из-за чего алгоритм
казался не линейным, а закрученным словно лента Мебиуса. Но он
должен быть обычным, линейным!
Про уничтожение деградаторов спрашивать нельзя. Робертсон
жестом позвал техника и потребовал кофе, а затем – показать
физическое место, где находится кнопка уничтожения базы. Кофе в
пластмассовом стаканчике был подан мгновенно, а вот вопрос техника
поставил Криса в тупик.
– А какое из мест?
– В смысле, что значит, какое? Место, где находится кнопка
ликвидации базы.
– Так я и говорю – какое место? Кнопки-то три, и двери три.
У Криса все мгновенно встало на свои места. Так вот в чем
дело!!! Кнопки три, и нажиматься они должны одновременно!
– Да-да, покажи мне все три кнопки.
– Ну, вот первая дверь, – показал техник на серую
металлическую дверь в трех шагах справа, – а вот там, за поворотом,
еще две.
– Открой.
У техника мгновенно поменялось выражение лица – оно
превратилось в затравленную маску человека, ожидающего пули или
отрого лезвия из-за каждого угла.
– Вы что... Я не могу... Да за это смертной казни мало. Они на
сигнализации, защищены как сейфы, к ним не существует ключей.
Двери открываются с пульта Главкона и трех других
высокопоставленных лиц.
– Так... – задумался Робертсон, отослав техника. План по
отключению деградаторов срывался – тройной комплексный код,
завязанный на Главконе, ему не одолеть. Даже за год. Схема
показывала, что к ее созданию был приложен тонкий и опытный ум
незаурядного программиста, и Крис только пожалел, что программист
был не на их стороне.
Крис еще раз открыл дверцу и в упор посмотрел на
внутренности шкафа. Здесь можно что-то сделать, подумал он. Должно
быть что-то, ради чего он прилетел сюда, вошел в доверие к Скунсам и
предал Сканки. Должно быть что-то. Потому что двери он не откроет.
А в это время один молодой человек, подающий надежды, неглупый и
отважный, станет Скунсом – и мир прекратит свое существование.
Впрочем, Ролекс лишь ускорит его падение.
Вот этот Ролекс, кстати, вполне мог бы зайти в эти двери и – кто
знает – даже как-то нажать эти злосчастные кнопки. Единственное,
усмехнулся сам себе Крис, зачем ему это делать.
И вдруг озарение сверкнуло в его голове, так, что комната стала
казаться светлее и отключилось это ноющее чувство в голове. Зачем
ему это делать? Он не то, чтобы может эти двери открыть. Он должен
сделать это!!! Более того, он обязательно сделает это! Это логика
Скунсов, которым он станет!
Робертсон снова рывком повернулся к открытой дверце и,
вызвав несколькими нажатиями клавиш функциональную схему ЦУ,
сделал замену функций тумблеров. Картинки мелькали на мониторчике
так быстро, что глаз едва успевал различить, что за схемы и линии там
изображены и что они отражают. Почему раньше нельзя было
додуматься до такого простого хода?
Вот... Теперь кнопкой взрыва базы будет нажатие кнопки ввода
вот на этом маленькой милой клавиавтуре, а вот кнопка взрыва базы...
Кпопки взрыва базы, нажатые одновременно, не завязанные на кодах,
будут кнопкой уничтожения деградаторов.
Это все, что Крис мог сделать.
По сути, Крис теперь мог одним нажатием кнопки взорвать к
чертовой матери и Главкона, и его приспешников, и... себя, и две
тысячи Скунсов, которым до изменения вектора социальности в
другую сторону один шаг.
Нет. Это не выход. Деградаторы останутся работать и будут
потеряны навсегда. Нет, только не это, Крис Робертсон не полный
тупица.
Значит, дело за Ролексом. Пусть убирает конкурентов. Хоть
единожды страсть к разрушению позволить жизни воспрять.
Дело было сделано. Крис устало опустился на стульчик,
попросил одного техника кофе с бутербродом, а другого, того, что
показывал ему двери, – позвать Главкона.
Главкон пришел через пять минут.
– Мистер Харбоне, как Ваши дела? Как продвигается работа?
Крис потянулся.
– Работа сделана, Главкон! Эффект ощутите через день-два.
Голова болеть перестанет, а служащие базы с удовольствием
послушают то, что вы им объясните.
И тут Крис понял, что работа еще не закончена – Сканки остался
в тюрьме. Не выпустить его – что может произойти? Он не может даже
просигнализировать своим из-за антиментального поля – мысль не
пройдет. Главкон его, разумеется, не освободит. Значит, наша троица?
– Я хотел бы теперь, когда все готово, вернуть Вам весь подарок
сполна, – улыбнулся Робертсон Главкону. – Хотите?
– Сэр, Вы очень добры к Вашему нижайшему слуге.
– Тогда сделаем наш фокус для легковерных Леммингов еще раз.
Еще раз закуйте меня в кандалы. Кандалы и звенящие цепи. Кресты у
дорог и упивающиеся пахучей кровью гладиаторы на арене. Эпоха
рабства так романтична...
70.
"Глупец!.. Идиот!!! Сволочь, ты все испортил, ты все испортил,
ты предал всех, ты убийца, похлеще чем этот Главкон!.. Это ты, ты во
всем виноват! Ты ничто, ты ничто, ты никому не нужен, ты презренная
скользкая тварь, загубившая последнюю надежду человечества!"
Раздавленный, с низложенной и поруганной честью, без сил и
желаний, Робертсон сидел, истекая последней жизненной силой, на
круглой платформе антиметального поля и проклинал себя. Поднять
взгляд и взглянуть на друзей... Впрочем, каких друзей, он теперь
предатель, он жидкая куча навоза, даже хуже. Какое он имеет право на
взгляд тех, кого обрек на смерть своей непроходимой глупостью?
А может?.. Может, рассказать им, как все дело было? Что он не
предатель, а просто неудачник, глупый неудачник, и тогда они его
простят и...
Нет. Нет. Если я расскажу то, что произошло на самом деле -
Ролекс все узнает. Мир окажется за гранью катастрофы... А так... А
вдруг они что-то придумают? Они же не такие глупцы?
Но надежда не вызвала в Крисе желание жить, он просто
продолжал сидеть неуправляемым вялым телом, словно мешок с
песком, не выдавая ни на йоту той былой жизнерадостности и
оптимистичности, что была в нем столь недавно.
Только Крис привел ребят на место, где сидел Сканки, взади
выступили Скунсы. Он, как зеленый юнец, притащил за собой хвост! И
это он – разведчик и адвокат, хитрая бестия!
Ах, вот что! – Крис, радуясь, что его не тронули, но невольно
дрожа всем телом, увидел выглядывающего из-за стены техника,
которого он спрашивал о дверях. Глупец, разве можно было так
опростоволоситься? Словно юнец, право слово. Значит, это он доложил
Главкону о странных вопросах пришельца.
Крис, чья выдержка, кажется, совсем изменила ему, подошел к
Главкону и представил подарок. Но был, очевидно, неубедителен -
Главкон увидел перед собой зеленое лицо, трясущиеся руки и
бегающие глаза.
А потом сделал то, что и надо бы по справедливости – посадил
его напротив тех, чьи взгляды, безразличные, обходящие предателя
стороной, были хуже, чем расстрел перед строем.
Словно в тумане он осознавал, что что-то происходит, но смысл
не проникал в усталое от жизни, подавленное сознание. Махинации,
происходившие над его головой, не были реальными и относящимися к
этому трясущемуся комку плоти.
Робертсона подняли и куда-то повели. Голоса ребят, словно
горное эхо, нечетко вибрировали, повышаясь и понижаясь в тонах, но
что они говорят, он разобрать уже не мог.
Наступило мгновение беспамятства, и вдруг – включился свет!
Мысли в одно мгновение заработали четко, скудный цветами серый
мир ангара с кораблем Ллевелина справа показался яркой площадкой
развлечений по сравнению с той реальностью, где только что
находился Крис.
Крис увидел вокруг себя озирающихся в непонимании Сканки и
Нильгано, а перед ними...
Перед ними, с растрепанной челкой, грязными щеками, но зато
веселая, задорная и уверенно стоящая на ногах, стояла Лиза. Лиза!
И в руках она держала направленный прямо на ребят инсектор.
– Милая вещица, но не без хитростей! – вместо приветствия
сказала она, опустила оружие, подбежала к ребятам и обняла их, еще
не полностью осознавших произошедшее, крепко-крепко.
– Вы здесь!.. Вы снова со мной!..
Счастливая Лиза чуть не приплясывала вокруг живых и
здоровых друзей.
Сканки, улыбающийся во все свои тридцать два зуба,
почесывал, однако, макушку и опасливо смотрел по сторонам.
– И чего это нас так отрубило-то?
Он был столь сбит с толку, что Лиза еле сдержала смешок. Но
сдержала — не хотела оскорбить Криса и Макса. Она-то понимала, что
у Нильгано шараки за ролики заезжают ничуть не меньше, только вел
он себя не столь же непосредственно, как Ник. Статус обязывал
выглядеть «крепким молчаливым мужчиной».
– Волк четвертый может избавить от несправедливого
освобождения, принесенного им же. Небольшое движение вот этого
неприметного рычажка – и он поднимает только что облученного им
человека на прежнее состояние – то, в котором он находился до
выстрела. А Ролекс – он знаком был только с двадцатыми моделями,
где функция была отменена как вызывающая сочувствие, что для
Скунса бесчестию подобно. Ролекс — он не знал!..
Нильгано понимающе покивал.
– Мы снова вместе! Живы и здоровы! Но... одного человека
среди нас нет.
– Я знаю, где Ролекс, – улыбнулся Крис, – пойдем. Он не менее
всех нас заслужил этого последнего выстрела наоборот.
71.
Четверка – нет, уже пятерка невидимых по воле своей
победителей, порхала над Землей. Над нею все еще висели прутья
исполинской клетки, затенявшие собою сияющее светило, но клетка
была уже не заперта. Она была уже не темницей и символом
порабощения, а покинутой жестяной игрушкой, которую можно было
попинать и бросить, не обращая более внимания на ее существование.
Ради того, чтобы не таскать вместе с собою Криса, уже
реабилитированного базой Сопротивления, восстановившего свой
статус верного и истинного друга и Лемминга, Ролекс, чья романтичная
актерская душа жаждала представления, создал высоко в небе серп
желтого месяца, висевший в пространстве ни на чем, и посадил Криса
на его просторный краишек.
– Вот сиди здесь и лови человеков, аки рыбу, – с улыбкой
пошутил Ролекс и уселся рядом с ним. Лиза с Ником и Максом сели
рядом и приготовили отличный стол, фактически скатерть-самобранку,
так как по-человечески пир готовить никто не умел, включая Лизу.
Уходить с высоты на Землю не хотелось никому. Земля порядком
подшутила над каждым, заставляя вспоминать боль и предательство,
потери и безразличие, а сейчас для этого было не время.
– Что теперь? – поедая кусок окорока, спросил Нильгано у Лизы,
разлегшейся рядом с Ролексом и потягивающейся, словно кошка.
– Теперь? Ну что ж, эту битву мы выиграли. Выиграли на время
– нисходящая спираль во Вселенной порождалась отнюдь не этими
приборами, исчадиями СМЕРТИ, которые были уничтожены. Она
продолжается. Однако жизнь на Земле все же с трудом, но
восстановится в более-менее прежних рамках.
Все, как по команде, посмотрели вниз.
В тот момент, когда рука Ролекса замкнула контакты реле
уничтожения деградаторов, словно пелена упала с глаз не только
землян, но и жителей многих других обитателей terra cognita, которые,
как ни странно, также были подключены к пульту СМЕРТИ.
Если брать в пример тех, кто копошился сейчас внизу – в первые
мгновения началась паника.
Работа приборов довела жителей Москвы до такого состояния,
что те, кто был еще жив, а не мотался зомбиобразно по планете, не в
силах взять хотя бы плохонькое тело, вдруг увидели себя в каком-то
странном новом месте.
Они, только что, по их мнению, занимавшиеся своими личными
или рабочими делами в уютных квартирах многоэтажек или же на
утопающих в зелени дачах, вдруг очутились на холодном, мокром
подмосковном поле, дрожа в ознобе и умирая от голода и жажды. Кто-
то проснулся, жадно обгрызая с дерева кору, кто-то – в процессе
последнего исступленного совокупления с таким же несчастным и
лишенным разума человеком.
Когда первые минуты прошли, память понемногу начала
возвращаться в светлеющие головы обывателей, сгладила шок
перемены, подтолкнула в направлении города, к наезженной колее
бытовой жизни, и теперь громадная жирная тысяченожка плыла по
шоссе в обратном направлении – к разрушенному мародерами и
отсутствием производства городу.
Жизнь начала восстанавливаться, а первыми восстановились
СМИ, которые нашли себе новую благодатнейшую тему для сплетен на
ближайшие месяцы – газеты начали выходить и распространяться уже
через день после возвращения. Быстрее, чем хлебокомбинаты.
Какие только причины катастрофы не придумывались и
доказывались журналистами, учеными и усатыми мужиками в
курилках, самоопределявшихся с помощью знания "тайных вещей"!
То это была тектоническая деятельность Земли, то
гипнотический сеанс известного целителя, то нашествие на Землю
инопланетян, то внеочередной сход с орбиты Нептуна. В этой суматохе
взрыв и падение в Тихий океан маленького метеорологического
спутника не попал даже на последние страницы газет. И пусть. Не
будет толку, даже если вся истина о произошедших событиях будет
изливаться по всем средствам вещания. Что с ней сделают? Создадут
новый деградатор?
Интересные явления будут происходить после восстановления
человечества в течении полугода. Небывалыми темпами
произошедшие события исказятся, станут передаваться в виде
дворовых легенд и анекдотов, а после о них позабудут и газеты. Что-то
странное вызвала в головах людей работа деградатора. Через несколько
лет, если бы вы спросили человека – что вы делали тогда, во время тех
событий, он бы ответил:
– Тех событий... каких, несколько лет назад? Я тогда работал, а
потом... Вроде отпуск у меня был, или... ну, не помню. Что вы ко мне
привязались?
Катаклизм вытеснялся из разума, словно память человеческая
была слишком слаба, чтобы вынести столько сумасшествия и
замешательства, сколько выпало на долю несчастного человечества в те
жестокие дни. Она выпихивала последние крохи воспоминаний в
надежде спасти хотя бы то, что было в более спокойные времена.
Тут Сканки поднял еще один интересный вопрос.
– А что с теми Скунсами, что уже получили способности к
созданию миров от Ллевелина? Они могут быть опасны.
– Вряд ли, – сказали Ролекс и Лиза чуть ли не хором, и
засмеялись, – вряд ли. Они обладают силой, но теперь они боятся.
Теперь, когда мы аннигилировали корабль Ллевелина, прежде чем уйти
с базы, новых способностей ни они, ни кто другой не получат. Но они
теперь в одиночестве... Пусть только попробуют что-то сделать -
Сопротивление сообщит нам. Правда, Крис?
Крис с улыбкой приложил руку к сердцу и поклонился.
– Эта жизнь, – в раздумьи проговорила Лиза, сев и выпив стакан
холодного оранжевого сока, – не более чем шахматы.
Есть две стороны доски – на одной стороне ты и твои друзья. А
на другой кто – враги? Нет, на другой тот, кто не дает тебе уснуть
сладким сном. Тот, ради кого ты и пришел в этот мир.
Опустившись на шахматную доску, так легко забыть, что твои
противники – одно целое с тобою. Но друзья они в совершенно иной
ипостаси – их нельзя узнать. Иначе как тогда двигать шахматные
фигуры, зная, что проиграть не удастся?
Разреши мы себе быть обманутыми мыслью, что Скунсы – наши
враги, какой конец мы уготовили бы себе? Пустое, безрадостное,
унылое проклятие, вечное будущее, в котором нет ничего, ради чего
стоило бы жить...
Нет, Скунсы – это бывшие и будущие Лемминги. Я верю, я знаю
– это та точка зрения, тот свежий взгляд, который поможет погрязшей в
грязи суеверий и глупости Вселенной выбраться из трясины и жить в
новом Золотом Веке, таком золотом, каких еще не бывало в истории
мира.
Я помню одно вещее стихотворение:
Игра и Жизнь – как близнецы.
У них единые отцы,
Одни начала и концы,
Свободы и пороги.
Небесных рек бежит вода
Из ниоткуда в никуда,
И жизнь с игрою – как слюда,
Невидимы в потоке.
Тверды пороги, и бурлит
Вода у неприступных плит,
В ущельях пенный вал шипит,
Взрываясь ежечасно...
Отсюда цель – едва видна.
Корежат тело камни дна,
Неважно – пусть борьба трудна.
Игра – она прекрасна!..
– Ну что же – значит, не будем печалиться! – воскликнул Ролекс и
вскочил, – на шахматной доске еще есть фигуры! По обе ее стороны
склонились в творческих размышлениях титаны мысли, что готовы
ходить. И правильно сказал Ллевелин — Игра идет. Игра не
прекращалась!
Небо вокруг вдруг зарябило, стало менее проницаемо, словно
цветная метель замела все разноцветным снегом. Порыв ветра кинул
пригоршню веселого снега прямо в лицо Нильгано. Тот отер его
вспотевшей рукой, и увидел несколько маленьких цветных кружочков,
прилипших к ладони.
– Конфетти? – Нильгано удивленно осмотрел ребят, но те были
удивлены порхающими блестками не меньше.
И только Ролекс улыбнулся виновато-озорной улыбкой и пожал
плечами:
– Праздник!
И взял руку Лизы в свою.
Друзья, а вы не думали,
Куда мы все стремились так
Сквозь эр тысячелетия,
Межзвездные поля,
Отринувши историю,
К какой-то цели сумрачной
На планетенку дальнюю
С названием «Земля»?
Куда мы все стремились так –
Без карты и без компаса,
Сквозь взрывы и безумие,
Невежество и месть?
Возможно, лишь для этого:
Прервать свое падение,
Вернуться в настоящее
И оказаться ЗДЕСЬ.
1.
Лия Ионовна не находила себе места. Опять Лиза, эта девчонка,
куда-то пропала.
Уже четыре часа, как должна она вернуться после школы, а ее
нет дома! Лия Ионовна кругами ходила по квартире, заставленной
старой советской мебелью середины 20 века, бормотала себе под нос
ругательства и в волнении била себя правой рукой по бедру.
С кухни начало попахивать жареным, и Лия Ионовна,
метнувшись к сковороде, на минуту забыла про горести. Но,
присев на облезшую табуретку около холодильника, снова вздохнула,
подперев рукой подбородок.
Лиза, ох эта Лиза... Что с ней делать?
Раздумья прервал дверной звонок, и Лия Ионовна, все еще
держа половник в руке, пошла открывать, недоумевая, кто это мог бы
быть. Это не Лиза — ведь у нее есть ключи.
Подойдя к обитой коричневым дермантином двери, она
опасливо глянула в глазок. И, вздрогнув, трясущимися руками начала
отпирать замок.
– Мама, это я, извини...
Стоящая за дверями Лиза виновато посмотрела на маму, но мать
в эту минуту всецело занимал жалкий вид дочери.
Лиза стояла вся взъерошенная. На правой щеке было пятно
сырой темно-коричневой земли, на светлом пальто отчетливо был
виден ржавый оттиск какого-то большого предмета. В общем же Лиза
выглядела так, словно она пробежала пару километров по
пересеченной местности — ноги ее были по щиколотку в той же грязи,
что и пальто.
Но взгляд не был сходен с жертвой автоаварии! На лице горел
лихорадочный румянец, глаза были большие и пылали каким-то
странным, сильным, но нездоровым огнем фанатика. Рот приоткрыт, а
красные губы словно налились кровью...
– Лиза, Лизонька, что случилось? – выдавила Лия Ионовна,
тяжело присев на пуфик у входа и не сводя глаз с дочери, – Что
случилось, что болит, кто это так?.. Сейчас, сейчас я вызову врача! -
вдруг засуетилась она.
– Мама, не надо! Все в порядке! Но со мною такое произошло! -
Лиза походила туда-сюда, сняла пальто, с сожалением взглянув на его
внешний вид. Потом отбросила его на пол.
– Представляешь... Иду я со школы, иду мимо бассейна.. Там
гора, на ней новый многоэтажный дом строится... Кран башенный
сверху стоит, он трубу наверх поднимал на стропах... А внизу, мама,
помнишь? Там автобусная остановка, улица Градова...
Лиза вдруг вздрогнула, и из ее глаза, проложив чистую дорожку
по щеке, протекла слезинка. Лиза всхлипнула и сбивчиво продолжила.
– Вот...Иду я к остановке, а на ней люди стоят, человек десять.
Женщина с коляской ребенка кормит... И вдруг, мама, эта труба
срывается, с грохотом падает, прыгает с жутким грохотом и начинает
катиться к остановке... – снова всхлип. – Она бы там всех передавила!
Это было так страшно!.. Секунду она катилась, сломала
строительный деревянный заборчик, словно он из спичек, и катится,
катится на меня и на остановку!!! И тут... – Лиза задышала сильней и
уперлась глазами в Лию Ионовну, что и без того была в
полуобморочном состоянии.
– Тут я не знаю, что случилось... Я вдруг, сама себя не помня,
встала на месте и протянула руки к этой трубе... Ты представляешь, я
не боялась в тот момент, я даже не знала, что делала, словно кто-то
другой руководил мной!
Я встала, труба влетела в меня... Я почувствовала, что она давит
на меня, но не очень сильно – я в тот момент вообще сама не своя
была, говорю же. И вдруг я понимаю, что стою, упираюсь в эту трубу, а
она лежит неподвижно рядом со склоном... метрах в четырех от
остановки. Я руки оторвала — смотри!
Лиза оторвала руки от коленей — они были без ссадин, но
складывалось ощущение, что в них долго и тщательно втирали
ржавчину. Ладони были буквально коричневого цвета. Лиза убрала
дрожащие руки обратно и сцепила их замком на коленях.
– Мама, ты не представляешь... Я посмотрела — там моими
ногами оставлены траншеи в несколько метров длиной... Я ногами в
землю упиралась, а ноги даже не согнулись. Я глазам не верила своим,
а люди на остановке – они вообще, наверное, не поняли, что
происходит! Кинулись от меня, как от чумной, клянусь! Если бы не я
— они бы уже... в лепешку. И женщина с коляской...
Лиза не выдержала и тихо заплакала, опустив голову.
Потом подняла голову и с неугасимой жаждой в глазах
спросила, нарушая все семейные законы приличий:
– Это Бог, мама?
– А ну давай перестань говорить глупости!!! – мать вдруг
закричала на нее, испугавшись. – Скажешь тоже! Книжек своих
начиталась новомодных! Какой тебе Бог, дуреха! Сучок там попался,
вот труба и остановилась! Сучок, понятно? Бог! И думать забудь про
это, слышишь! Нашлась пигалица! Начиталась своего барахла и бредит
наяву уже. Ты меня поняла?
– Мама, мама, хорошо! Наверное, действительно сучок. Но... я
же видела эти борозды от ног! И руки вот... смотри...
– Если я...Еще раз...Услышу от тебя этот бред, от молодой
девушки, которую я считала образованной, я ... – не в силах более
сидеть, Лия Ионовна выскочила из комнаты.
Бедная Лия Ионовна... Ее мир рушился на ее же глазах от факта,
который не согласовывался ни с чем, что ей приходилось видеть
раньше.
И Лия Ионовна предпочла не видеть.
Краткое введение в жизнь обычного спасителя Вселенной
2.
Лиза, белокурая, среднего роста девчонка с двумя веселыми
хвостиками на голове, приходила со школы около семи вечера. Обычно
сама садилась за уроки, а Лия Ионовна приносила ей ужин на тарелке -
обычную яичницу-глазунью с рисом или фаршированный перец.
Сядет Лия Ионовна с Лизочкой, приобнимет немного, чтоб не
мешать той писать, и смотрит с отрадой, как она сосредоточенно
читает учебник по истории или географии.
Лия Ионовна была учительницей руского языка в другой школе
– не той, где училась Лиза, и имела довольно четкие взгляды на
воспитание детей, их обучение и роль в жизни общества. А дочь,
словно угадывая пуританские мысли матери, с детства сама читала
взахлеб классиков и историю, фантастику и женские романы,
эрудированностью иногда поражая не только знакомых, а и готовую к
этому маму.
Это было то смутное время, когда в постсоветское общество
начали просачиваться другие, чуждые Лие Ионовне идеи, — другой
уклад семьи, иные ценности, идеи заработка денег, да и просто детские
приманки — жевательная резинка и игровые приставки, мультфильмы
про Дональда Дака, куклы Барби.
Дочку странным образом, как очень немногих детей, миновала
эта — вредная или здоровая — страсть к модным аксессуарам нового
времени, несмотря на то, что ребенком она была общительным и много
общалась с одноклассниками. Книги не стали занимать ее внимание
меньше, хотя пожевать цветной жвачки и она любила. Лия Ионовна
одобряла — ее это устраивало.
В будущем Лия Ионовна видела дочь учителем... Она не думала,
что дочь может отказаться, или о другом нарушении ее планов — к
этому не было никаких предпосылок.
И вот – чертова труба на остановке. Идиллия кончилась! Судьба
заявила на дочь свои неоспоримые и безусловные права, и апелляции
были неуместны.
Но и мир Лизы тоже вывернуло наизнанку! Одно дело читать в
научной фантастике Хайнлайна или Азимова о чудесах космической
техники и сверхспособностей, а другое дело – видеть эти чудеса у себя
под носом, в ее родном городе, произошедшие с помощью себя самой,
а не мужественных героев из фильмов про войну. Почва уходила из-под
ног.
Лиза приняла иное решение — не мучимая опытом жизни, не
задавленная классическим образованием, подстегиваемая юношеским
задором и природным любопытством, Лиза не стала соглашаться с
матерью или спорить с ней, а решила попытаться сама найти выход из
создавшейся ловушки для сознания.
Лиза чувствовала — это событие, его понимание и последствия
изменят всю ее жизнь.
3.
Весенний денек в городе был на редкость теплым. Лиза жила
рядом с оврагом, жилой массив как бы струился в обход него,
поднимался на горку, а овраг, образованный текущей в нем маленькой
речушкой в два метра шириной, заканчивался заливом.
Лиза любила спускаться из квартиры летом в зеленый овраг, в
котором серые камни во многих местах образовывали подобие стула и
стола и позволяли посидеть и послушать журчание ручейка.
Она пробежала по одной из многочисленных тропинок вниз к
своему излюбленному месту — камням, на которых кто-то нарисовал
краской значок пацифистов, что придавало этому месту, по мнению
Лизы, аромат умиротворенности и духовных свершений.
Лиза давно любила ходить в этот овражек, чуть ли не с детского
сада, когда она и ее подружки бегали играть сюда в дочки-матери,
используя камни как домики и устраивая игрушечные свадьбы. Всегда
пели птички, всегда журчала речка, и полуметровый водопадик около
одной из запруд радовал глаз и предрасполагал к играм.
Продолжала она ходить в овражек и после, почитать книги
вдали от духоты квартиры, дабы погрузиться в сказочный мир идей
автора и своих собственных мечтаний без соседства матери, которая со
всей любовью впихивала каждодневный быт и реальность жизни в
девичьи грезы.
Продолжала она, когда было тепло и не дождливо, ходить сюда
и после происшествия с трубой, но таскала с собой кроме книг на тему
сверхспособностей еще и толковые словари, поскольку, как она
поняла, довольно трудно понять смысл книги, если слова, которые в
ней пишутся, для тебя темный лес.
Сколько было переворошено литературы! К теме
сверхъестественного Лиза относила магию, христианство, книги типа
«Помоги себе сам», йогу, другие религии, и даже решила прочитать
однажды книгу, как бросить курить.
Перед Лизой открывался новый мир! Как бы не разнились
тексты, какими бы сумасбродными или разумными ни были идеи у
авторов изо всех мыслимых частей мира, одно она поняла точно — в
мире есть кое-что еще, чего она не знает и что еще нужно узнать.
Одно оставалось загадкой — тот самый случай. Это понятно,
что на тот момент в Лизе открылись тайные способности, вызванные
просто необходимостью защитить жизнь. Телесные ли, духовные ли -
неважно. Но что именно произошло? Как это повторить? Как это
оттренировать? И надо ли тренировать вообще, не ко злу ли это?
В этот добрый весенний денек Лиза сбегала вниз, зажав под
мышкой небольшую книжку под названием «Параллельные миры --
гипотезы или реальность». Она почти села уже на свой камешек, но
вдруг заметила, что вокруг что-то не так. Присела, огладелась вокруг, и
через несколько секунд поняла, чего не хватает.
Не хватало журчания того самого маленького водопадика.
Ругнувши про себя чертовых мальчишек, которые только и делают, по
словам матери, что ломают, что под руку попадет, она решила подойти
к запруде и восстановить ток воды, но... Заметила еще одно
разрушение. Хотя... Можно ли назвать это разрушением?
По прямой линии, по направлению от Лизы к водопадику,
зелень была срезана огромным, ровным и очень острым ножом. «Срез»
начинался с места примерно пятью метрами выше места, где стояла
Лиза – даже нежные листочки вершин березок здесь не избежали этой
участи, – и словно спускался метров десять, заканчиваясь в кустарнике,
обрамлявшем запруду.
Лиза подошла к кустарнику, и снова чувство сказочности мягко
охватило ее, тело на мгновение стало невесомым, а лесок вокруг -
нереальным, словно и не здесь он был. То, что она увидела, было
просто зарисовкой из той самой научной фантастики, которую она
когда-то таким запоем читала. ЭТО подходило под определение
«космический корабль», хотя могло быть, находясь в овраге лизиного
города, вообще чем угодно с такой же степенью вероятности.
Длиной метров пять и шириной где-то в три, на земле лежала
металлическая капля, отблескивая радужным сиянием там, где на нее
попадали косые солнечные лучи. Лиза подошла поближе и осторожно
обошла каплю с одной стороны, восхитившись ее неземными
плавностью и переливами и не заметив ни одного выступа на
металлической поверхности. Видимых повреждений не было.
Несколько срезанных веток небрежно лежало на поверхности капли, но
вот подул ветерок, и его порыв смел одну из веточек на землю. Капля
не отреагировала.
Вроде бы не опасна. Лиза посмотрела на ее низ (или ту часть,
которая была внизу, потому как предмет был строго симметричен и
действительно имел форму вытянутой капли), и на мгновение ее
сердце ушло в пятки, ноги подкосились, а внутри вдруг что-то
оборвалось от ужаса перед чем-то неземным. То, что капля лежала на
земле, было лишь первым впечателением — она висела! Между ней и
непримятыми травинками около водопадика был зазор сантиметров
двадцать.
Лиза справилась с замешательством и решила пока не убегать.
Нет никаких двигателей! Нет сопел и огненных струй, нет
выступающих орудий и надстроек. Что же это такое? В привычную
концепцию корабля из «Звездных войн» это не вписывалось. Это
вообще никуда не вписывалось.
Пройдя еще на пару метров дальше вокруг предмета, Лиза
обнаружила причину молчания водопадика — он падал теперь не на
землю, а на хвост капли, беззвучно. Вода обтекала острое окончание,
струилась по нему несколькими ручейками, словно по маслу, и
ручейками же в нескольких местах стекала на землю, в полуметре от
своего обычного русла.
Лиза стояла и думала, что же ей теперь делать? Ни в одной
книге не было написано, что делать, если вдруг встретишься внезапно
с космическим кораблем. Впрочем, Лиза отметила еще одно отличие --
в нижней части корабля, ближе к земле, угадывалась линия,
разделяющая текстуру материала. В одной части она была матовой, но
свет отражался от нее без особого труда. В другой же стороне
поверхность была более темной. И всё. В остальном предмет был
однороден.
Вдруг часть корабля, что была более темной, мерцнула,
маленькие звездочки пробежали по ее поверхности — лишь на
мгновение, – и исчезла! Перед не успевшей среагировать Лизой на
зеленую земную травку около Лизы вылезло, подгоняемое силой
тяжести, на вид человеческое существо, мотнуло головой и встало.
Лиза не нашла сил даже убежать.
Человек, молодой парнишка, был в обычной земной одежде.
Лиза уже подумала было, что сорванец из соседнего класса, проходя
мимо, залез посмотреть внутрь, что это такое, и нечаянно заснул.
Джинсы, свитер ручной вязки коричнево-зелеными полосами, немного
взъерошенные волосы, черно-белые кроссовки. Пришелец посмотрел с
сомнением на Лизу и на чисто русском языке, зевнув, сказал:
– Привет! Я Ролекс.
4.
Павла Скороходова в школе прозвали Ролексом — по
знаменитой марке швейцарских часов. Обычный подросток по своим
способностям и пристрастиям, он имел одну необычную черту — в
любой момент он мог без часов сказать, сколько сейчас времени, с
точностью до секунд. При этом много дней он мог даже не смотреть на
стрелки.
Мать и отец поначалу поражались этой способности Павла,
появившейся начиная с того момента, как он научился говорить и
узнал, как измеряется время. Но измучившись с тем, чтоб вытянуть из
ребенка еще какие-нибудь необычные способности, бросили это дело
и перестали считать сына вундеркиндом.
Сын же из-за этого не особо и пострадал. Доучившись до
восьмого класса, он строил какие-то планы в жизни, неизвестные его
родителям, а потом пропал. В прямом смысле этого слова.
Родители объявили розыск, но меры ни к чему ни привели.
Через пару лет дело закрыли, и родители, уже успокоившиеся к тому
времени, приняли версию следствия о том, что парень просто утонул в
одном из многочисленных водоемов, коих великое множество было в
окружающих город лесах. Теперь только краткая надпись на надгробии
гласила о том, что человек по имени Павел Скороходов вообще
существовал.
Но он не пропал.
Однажды Ролекс с друзьями играл в войнушку в одной
заброшенной школе. Двухэтажное здание было построено около
двадцати лет назад на краю одного из многочисленых обрывов городка,
где жил Ролекс, но при вводе в эксплуатацию оказалось, что осыпи
обрыва не дают уверенности, что однажды школа не обвалится туда
вместе со своими учениками и учителями.
Здание осталось, и так и стояло затем годы серым монолитом,
зияя пустыми окнами и привлекая детвору во всей округе своей
загадочностью, лабиринтом помещений, лестничными пролетами без
перил и особенно – пустыми стенами, на которых можно было
безнаказанно написать краской что угодно.
Спрятавшись в одном углу подвала во время «обстрела», Ролекс
сидел и ковырял пальцем одно странное углубление в грязной серой
стене, почти не видимое в темноте. Вдруг на Ролекса хлынул яркий
свет, и он свалился во внезапно и бесшумно открывшуюся нишу в
стене, сразу и захлопнувшуюся.
Запищав от страха, Ролекс увидел себя зажавшимся в угол
странного для заброшенной школы помещения размером с большой
лифт, с чистыми и гладкими металлическими стенами и без кнопок,
несущимся куда-то в пространстве. Как подсказал Ролексу
поднявшийся вдруг желудок — вниз.
Двадцать две секунды ужаса — и двери снова бесшумно
открылись, впустив влажный кондиционированный воздух с запахом
сирени. Ролекс ошалевшими глазами смотрел на четверых человек в
светло-зеленой армейской форме со странным оружием на бедрах,
стоявших по обе стороны от лифта и жевавших какие-то булочки.
Помещение не отличалось интерьером — в нем было две
безликих двери, белых на сером фоне стены, и опять же белый
письменный стол справа, на котором стоял телефон. Больше в комнате
ничего не было.Один из людей, молодой мужчина с только
пробившимися усами, уронил булочку, но тут же схватился за оружие.
Другие с сомнением посмотрели на странного человечка, который
полулежал в лифте. Старший подошел к столу и кратко что-то сказал в
телефон.
Так, по ошибке, Ролекс оказался у Скунсов. Нельзя сказать, что
Скунсы плохо с ним обращались, но работать заставляли по двенадцать
часов в день — переложили на него свои обязанности по уборке
помещений базы. Обедать Ролекса пускали в общую столовую под
присмотром дневального, который и должен был прибираться, а спать
отводили в кладовую, где воняло крысами и старой поношенной
одеждой. Эта кладовая и стала для Ролекса моментом прозрения.
Там были: детали скафандров, далеко не таких примитивных,
как на картинках с Гагариным и Титовым, старые, никому не нужные
отчеты о сообщениях с других звездных систем о поставках
продовольствия и споры с начальством о финансировании базы,
приказы, почему-то никуда не подшитые, о приеме в штат и снятии с
довольствия, акты имущественной проверки базы, где проскальзывали
такие пункты, как «аннигилирующий бластер», «транспортный корабль
класса планета-спутник», «аптечка с противоядием от мегатеронов со
спутников Антареса» и разные другие обычные или невероятные вещи.
Баллоны с какими-то газами, неивестными Ролексу, сломанные
переговорные устройства, несколько монет неземного происхождения,
найденные Ролексом на полу. Книги с пейзажами, где реки текли по
воздуху (воздуху ли?), а в небе висела двойная звезда.
Через некоторое время был еще один момент прозрения. Среди
справочников и старинных отчетов базы Ролекс нашел документ,
предназначенный строго для персонала лазарета, в котором
определялись нормы введения в пищу персонала депрессанта,
отключавшего разум каждого рядового сотрудника, коих были сотни.
Не настолько, чтоб они не могли работать, но настолько, чтоб они не
планировали ничего крамольного и не задумывались о целях базы.
Ролекс сидел тогда в углу на топчане, слушал разговоры
нескольких техников за стеной о девочках и автомобилях, и
чувствовал, что на лбу выступает пот. Он тоже любил покушать еду с
кухни, но, видимо, не отупел за месяц пребывания на базе настолько,
чтобы не понять, что он прочитал только что. Взяв смету,
напечатанную черной краской на пластиковой карточке, он быстренько
засунул ее в груду хлама подальше, чтобы никто на всякий случай не
заметил, что он ее читал. Эта научная фантастика, думал Ролекс, не
настолько великая часть моей жизни, чтоб умереть за нее. Лучше я
помру дома и от старости.
На земную армию и милицию в деле спасения Ролекс перестал
полагаться уже давно — они перед базой как кролики перед волками.
Но вот Лемминги... Эти американские зверушки, о которых Ролекс
лишь мельком слыхал на Земле, стали его надеждой. Но не прыгнет ли
тогда Ролекс из огня да в полымя?
До встречи с Лизой оставалось три года.
5.
Лиза смотрела на странного паренька и не знала что сказать. Он
же улыбнулся.
– Слушай, ты не могла бы сказать мне, где тут можно покушать,
я так давно не ел.
Лиза потрясённо покачала головой, что да, показала рукой в
сторону и сглотнула, – Да... Там это, столовая. А... что это всё? Я ничего
не понимаю.
Ролекс подумал и предложил:
– Слушай, у меня денег нет. Давай ты меня покормишь, ты же
недалеко живешь? А я тебе всё расскажу. Я у тебя ничего не украду, не
бойся. Идет?
– Да, – ответила Лиза, – только... Я домой не могу, там мама. А
давай, я принесу тебе сюда. Тут пять минут! У меня... у меня картошка
сваренная есть — будешь картошку?
– Да, давай так! На свежем воздухе картошка — это самое то.
Лиза кивнула и побежала до дому. Этот парень со странным
именем стоял перед ее глазами, но Лиза почему-то перестала бояться
его, что-то предрасполаающее в нем было. Но что за черт! Совершенно
русский парень, который знает, что такое картошка, вылезает из
космического корабля, созданного явно не на Земле.
Дома мамы, слава Богу, не было, и Лизе не пришлось объяснять,
зачем она забирает картошку, оставленную Лизе же на обед. Взяла и
выбежала вон, чтобы через три минуты стоять с кастрюлей перед
Ролексом, сгорая от стыда и кляня себя за то, что картошка несоленая, а
кастрюля – с черным неотмытым налетом гари. Надо же такую гостю
принести!
Ролекс поблагодарил Лизу, нежно пожал ей руку в
благодарность и только было сел на камень, предложенный ему Лизой,
как на небо набежала тучка, верхушки деревьев затрепал прохладный
ветерок, и совсем уж некстати на Лизу и Ролекса упали первые
капельки дождя.
Ролексу это, видимо, тоже не понравилось, он взглянул на Лизу,
подмигнул ей, и сказал: – Сейчас я все устрою.
В тот же момент огромная машина мгновенно прыгнула вбок и
вверх, словно резвый котенок, и перевернулась на сто восемьдесят
градусов. Бесшумно, блеснув боком как звездой.
– Заходи! – пригласил Ролекс, и Лиза увидела, что перед ней
кабина, как в автомобиле, только вот приборов в ней, как ни странно,
нет. Два обширных удобных кресла, обтянутых синей материей, прямо
приглашали сесть и отдохнуть. Перед креслами – журнальный столик,
чья металлическая ножка как бы вытекала из пола и изящно перетекала
в круглую, также металлическую, круглую столешницу сантиметров
шестидесяти в диаметре. И все.
Лиза осторожна занесла ногу за тонкй борт, села в левое кресло
и наконец задала тот вопрос, который не давал ей покоя: – А это что,
космический корабль?
Ролекс засмеялся: – Нет, нет. Это «Пассионария». – Он уже сидел
рядом с Лизой. Она вдруг заметила, что в какой-то неуловимый момент
над ними оказалось стекло, закрыв кабину сверху, и капельки дождя
плавно стекают по нему. Пахло как и в овраге — свежей травкой. Лиза
заметила вдруг, что до сих пор слышит голоса птичек, поющих
несмотря на дождь — кабина не отсекала звуков окружающего мира.
– Я сам ей название придумал, – похвалился Ролекс с гордым
видом, – это значит "пламенная", с французского. Красиво, да? Когда
мне ее дали, у нее был шестизначный номер, но мне это не
понравилось, и я переименовал сам для себя. Она очень хорошая.
Пассионария — не космический корабль, потому что она не летает. И
не в космосе.
Тем временем Ролекс руками уплетал картошку, поставив
кастрюлю на столик.
– Понимаешь?
Лиза не понимала.
– Фантастики начиталась? – ухмыльнулся Ролекс, – Там очень
ограниченный взгляд на вещи. Она не летает, потому что летание --
это просто один из способов перемещения. Вот если ты, например,
идешь, ты перемещаещься в пространстве с помощью ходьбы --
движений ног, отталкивая себя от земли в сторону. Полет — это
отталкивание в сторону от воздуха. Полет в космосе — отталкивание
от пространства. Но Пассионария не летает. Она перемещается.
Видя, что Лиза закрывает глаза и сейчас начнет сходить с ума,
он объянил.
– Смотри. Вот Пассионария сейчас здесь. В следующий момент
она, если я захочу, очутится в сантиметре выше, но она не
переместится через пространство. Она просто очутится в этом новом
для нее положении. Ей для этого не надо преодолевать расстояние. На
ней спейсер стоит – прибор такой, создающий телепортацию.
Теперь Лиза начинала понимать.
– То есть, если ты захочешь, она просто попадет в центр Земли.
Я поняла!
– Точно! – улыбнулся Ролекс и отдал Лизе пустую кастрюлю.
– Я с легкостью могу заставить Пассионарию двигаться как
обычный космический корабль, то есть внешнему человеку так
покажется, но тогда я просто попрошу ее очень быстро менять
местоположение в направлении одной точки. Миллиметр, еще через
миллиметр, еще, еще, еще... Создастся иллюзия движения.
– И когда такую изобретут? – спросила Лиза, и тут же осеклась,
поняв, что сказала глупость.
– Изобрели уже, – пошутил Ролекс, – а вот машину времени пока
нигде в известной вселенной не изобрели. Так что можешь считать
«Пассионарию» объективно существующей.
Лиза оглядела кабину.
– А тут совсем нет приборов. Или я их просто не вижу?
– Да, приборов нет. Машина управляется мыслью.
– Ты телепат? – Лиза немного со страхом взглянула на Ролекса,
но в глазах все же проскочила смешливая искорка.
– Нет пока. Хотя, вообще-то, на самом деле все люди – телепаты,
просто в маленькой степени. Конструктор, что придумал Пассионарию,
пошел другим путем. Вместо того, чтобы усиливать способности
человека, работающего с неподатливой материей, он просто научил
приборы улавливать обычный уровень колебаний человеческой мысли,
вот и всё. Это не что-то эзотерическое, просто дело техники.
Но тут Ролекс прервался, потому что Лиза хрюкнула в кулачок:
– Что-то вот этот предмет не подходит для высшего воплощения
человеческой мысли! Ха! – она дежала в руках распрыскиватель для
промывания окон — полулитровый баллончик с пульверизатором на
конце и рычажком для пуска струи.
– Ну... – Ролекс сконфуженно улыбнулся, – я ж землянин, страдаю
ностальгией, можно сказать. У меня еще... – он потянулся рукой назад,
за кресло, и порылся там в невесть откуда оказавшемся ящичке, – мяч
футбольный есть, вот...
Мяч Ролекс, впрочем, тут же запихнул обратно.
Тут Лиза заметила еще одну странность, о которой не
преминула сказать Ролексу:
– А как так получается, что звуки так легко проникают сквозь
кабину, ее словно и вовсе нет, а дождя не проникло и капли?
– Что-то много вопросов сразу! Ладно. Тут есть определенный
физический закон, и, по-моему, он известен даже физикам Земли — вся
материальная вселенная по сути волновое движение, просто частички
материи и энергии колеблются с разной скоростью, от есть частотой.
Идея в чем — может быть, знаешь, что фотопленку проявляют
при красном свете? Просто частота красного света не мешает процессу
проявления, а вот частоты других цветов – мешают. Или вот почему
весь мир видится зеленым, если смотришь через осколок зеленой
бутылки. То же самое — какие-то частоты, а значит и цвета, он
пропускает, этот осколок, а какие-то нет.
Так же и Пассионария — я настроил ее так, чтоб она не
пропускала материю с частотой воды, но в то же время она пропускает
материю с частотой звука. Могу настроить так, что листья с деревьев
будут пролетать и падать на тебя, пока мы здесь стоим, а звуки не будут
проходить. Ну и так далее — как воображение позволит.
Но тут Ролекс словно встрепенулся.
– Слушай, нам надо спешить. Нас засекут.
– Засекут? Кто?
– Кто? – Ролекс явно был огорошен ее вопросом и посмотрел на
Лизу, что-то в ней высматривая и не в силах выговорить ответ.
– Ну да, кто, откуда? Представь — ты встретил космический
корабль на пороге твоего дома — ты что-то о нем знаешь? И еще один
вопрос у меня к тебе есть — ты зачем сюда прилетел, то есть прибыл?
В кабине повисла тишина, и лишь через несколько секунд тихий
ангел отлетел. Ролекс серьезно посмотрел на Лизу и спокойно сказал:
– Зачем прилетел? Лиза, я прилетел сюда за тобой.
6.
Максим Караванов бежал по одной из тихих вечерних улочек
лизиного города, тяжело дыша. Надо успеть сообщить первым. Когда
он получил сигнал, Максим не мог поверить — сколько лет такого не
было!!!
С тех пор, как он подрядился работать внештатным
осведомителем Скунсов, лишь два раза звонил неприятный
дребезжащий звоночек в белой коробочке над дверью, который техник
прикрепил шесть лет назад. И оба раза премия уходила другому — в
последний раз какой-то умник, причем даже из соседней области,
умудрился опоредить Макса всего на четыре минуты.
Но теперь такое не пройдет! Максим надеялся с помощью
премии расквитаться с алиментами, бывшая жена совсем озверела и
грозилась забрать их по-плохому. А потому вперед!
Макс свернул с Набокова на Гурина, которая выходила в лес.
Похолодало, и через промокшие от пота брюки стало неприятно
сквозить — давно не приходилось бегать двадцать минут без
остановки. Да и печенка ни к черту. Все равно.
Вот она, заброшенная школа. Ворота с уже давно сбитым
подростками ржавым замком. Где там эта бумажка? Максим залез в
задний карман и чертыхнулся — тетрадный листок с рисунком
местонахождения тайной панели, открывающей лифт, оказался сырым
и порвался на три части в неуклюжих заскорузлых пальцах. Но текст
было еще видать.
Вот он подвал... Этот угол, углубление... Макса ослепил яркий
свет. Он забрался в лифт и прислонился к стене.
На входе стоял солдат, игравший в тетрис на детской
электронной игре, и Макс доложился: – Региональный осведомитель,
регион двадцать восемь. Важность — максимальная!
Солдат взглянул на Караванова и пробурчал, что он идет на
рекорд, и если он переоценил важность своего сообщения куратору, то
он ему этот тетрис известно куда засунет. Но Караванову было уже все
равно — деньги не должны были пропасть.
Он рявкнул солдату, чтобы тот занимался свои делом, за что
получил прикладом и был пропихнут в коридор, где и побежал, гулко
ступая, по известной ему траектории. Дверь куратора была из двух
створок красивого дерева, обитых желтым металлом по низу и не
закрывавшихся между собой.
Макс распахнул створки и тяжело ввалился в дверь. Куратор
сидел один и пил кофе из маленькой чашечки. Пахло сиренью,
негромко звучала какая-то медленная классическая музыка. На столе не
лежало ни одной бумаги. Лицо куратора скривилось в легкую гримасу.
– Что еще? Кто такой?
– Наблюдатель... уф... регион двадцать восемь... Сигнал.
Белая фарфоровая чашечка медленно, в такт тихому вальсу,
выпала из рук куратора с побелевшим мгновенно лицом и упала на
блюдечко, словно вещая судьбу.
– Господи... Там же... Ментор...Чертов Ментор! – куратор обмяк,
но тут же вскочил и тыкнул пальцем кнопку на правой стороне стола, -
Срочно, слышите, срочно!!! Здесь Лемминг! Вызовите весь
интернейшнл! Здесь этот проклятый Лемминг!
Куратор осел в кресло.
– Господи, хоть бы это не было связано с Ментором... Иначе
меня прибьют. Меня точно прибьют... – куратор сидел и бубнил под
нос, не видя ничего вокруг себя, в том числе съежившегося, стоявшего
у входа Караванова, не ожидавшего, что его новость произведёт такой
фурор. Наконец он решил напомнить о себе.
– Господин куратор! Ввиду полезной для Вас новости хочу
напомнить Вам, что осведомителю, который сообщил о важной
информации первым, полагается премия.
– Полезная информация... Полезная информация... – куратор
поднял недоуменные глаза на Максима, секунду-другую вспоминал,
кто это, глядя на Максима недоуменными глазами, полными тревоги.
Потом его лицо медленно исказилось гримасой ненависти, куратор
покраснел и проорал, привстав и наставив на Караванова трясущийся
палец: – Пошел ВОН!!!
Наблюдателя словно пинком вышвырнуло из кабинета. Как
побитый щенок, он поплелся по коридору обратно, забыв, зачем
пришел...
7.
Звезды – прекрасные создания!.. Сколь долго люди на Земле
лелеяли месты, что однажды человечество достигнет такого расцвета,
что выйдет в космос и полетит к ним. А там – дружественная
цивилизация, с распростертыми объятиями встретящая братьев по
разуму, что смогли выйти из своей колыбели.
Но звезды – и большие шутники! Они – далеко не всегда таковы,
какими кажутся наивному неискушенному наблюдателю.
Вот, например, созвездия. Кажется – что может быть проще -
группа звезд висит в свое удовольствие на небе и образуют фигурку -
стрельца там, или козерога. Но вот что бывает.
Ниже созвездия Кассиопеи можно увидеть небольшое туманное
пятнышко. Много лет думали, что это звезда, или скопление газа,
находящееся недалеко от нас. А оказалось, что туманность в созвездии
Андромеды – это другая галактика, соседняя с нашей и находящаяся во
много-много раз дальше всех остальных звезд созвездия. Она состоит
из миллиардов звезд, звездных скоплений, облаков газа и пыли,
потухших звезд, планет. Два миллиона триста тысяч лет солнечный
свет без устали будет стремиться к ней.
Неутомимое воображение сразу рисует нам прекрасных
андромедян, возможно даже зеленого цвета, но мудрых и добрых, до
которых вот только бы долететь!
Но есть фантастические сказки, на которых воспитывается
ребенок в колыбели, постигая основы мира, а есть реальность.
В настоящее время на звездах и планетах туманности
Андромеды живут Скунсы, и они совсем не зеленые. Они по виду как
обычные люди. Они, в общем-то, и есть обычные люди.
Скунсы вообще-то – это такие милые хорьки или куницы,
живущие в Северной Америке. Милые они до поры до времени – пока
не почувствуют опасность и не выпустят в сторону противника
вонючую струю. Но люди этого не боятся – берут и делают из зверьков
считающийся ценным мех.
Но кто первый назвал Скунсов Скунсами – уже никто не помнит.
Возможно, в других частях Вселенной они и называются по-другому.
Но мы, земляне, называем их так.
А есть на земле и другие милые зверьки – лемминги. Это такие
грызуны, тоже живущие в Америке, мышки с длинной пестрой
шерстью. Они любят собираться и бегать в стаях.
Но кто первый назвал Леммингов Леммингами – тоже никто не
помнит. Просто Лемминги.
И есть во Вселенной беда.
Испокон веков сложилось у землян неверное представление о
том, что происходит во Вселенной. Историки и фантасты творчески
изваяли гордую мысль, что человечество произошло от обезьян, и оно
все растет и развивается, и, наконец, уже близко то время, когда...
Считается, что и жизнь во Вселенной растет и развивается.
Галактики расширяются, жизнь учится и постигает все новые законы
энергии и материи, а там, гляди, и времени.
Только вот все это ерунда.
В течении миллионов и миллионов лет лет жизнь во Вселенной
идет под откос.
8.
– В смысле – за мной? Тебе, наверное, к президенту надо или к
ученым. Если ты на такой машине здесь находишься, ты представитель
внеземной цивилизации!
– Лиза. Я прилетел за тобой. – О, тон голоса Ролекса
переменился! Это был голос зрелого человека, ставящего ультиматум, -
Я не могу сейчас тебе сказать, что будет, но прошу сесть в
Пассионарию. Это безопасно.
– Я уже здесь сижу, не так ли?
– Ты всегда по первому требованию сможешь попасть обратно
домой. Если ты вдруг начала считать это домом, – Ролекс с какой-то
затаенной мыслью улыбнулся.
Лиза поерзала.
– Ну, если ты считаешь, что я должна с тобой куда-то полететь,
ну... Я согласна, но ненадолго, чтобы мама не волновалась. Я, правда,
сомневаюсь, что смогу чем-то помочь.
– Хорошо. Через секунду мы очутимся в здании Верховного
Командования.
Стекло машины внезапно потемнело на мгновение, и снова
посветлело. Но теперь перед машиной простирался не мирный овраг и
травка перед ручьем.
– Кажется, насчет безопасности я немного преувеличил, -
извиняющимся тоном тихо произнес Ролекс. Он несколько секунд
попытался справиться с машиной, но Пассионария словно умерла и не
отвечала, стояла на месте как вкопанная.
Это определенно была не база командования. В огромном
ангаре, размером с целый аэропорт, под блеклым освещением
нескольких прожекторов стояла кучка машин, похожих на настоящие
маленькие космолеты, с обилием сложных деталей, как и положено, и
отдаленно напоминающих современные самолеты Земли, которые Лиза
видела по телевизору.
На вышине около трех метров по всему периметру ангара
стояли люди с нацеленным на Пассионарию оружием – не менее
тысячи человек. Тишина и дула орудий со всех сторон. Лиза оторопела.
Рядом с Пассионарией стояла группа Скунсов с блестящими
трубками в руках, в серых костюмах, похожих на водолазные. Один из
них резким жестом трубки показал Ролексу и Лизе переместиться от
Пассионарии влево, к дверному проему. Несколько Скунсов из группы
стали крадучись немного обходить Пассионарию с обоих сторон.
Ролекс остался на месте, придержав двинувшуюся было Лизу.
В ту же секунду Лиза почувствовала, как в ее правый висок что-
то больно воткнулось, почувствовала, как чьи-то пальцы резко и
крепко, не щадя, ухватились вокруг ее шеи, и услышала от Ролекса
таким чуждым тоном сказанные слова, что ноги ее подкосились.
– Стой смирно, сука! К праотцам отправиться захотела?! Эй вы,
недоноски, мне нужен ваш начальник, и быстро, быстро!
В рядах Скунсов проявилось мгновенное движение – такого они
не ожидали. Двое, однако, из группы "водолазов" сорвались и исчезли в
проходе. Ролекс оттащил апатичную Лизу к машине и, заложив ногу на
ногу, прислонился к Пассионарии.
Скунс с трубкой двинулся было ближе, но Ролекс озарился такой
бесовской улыбкой, что того передернуло и он мгновенно отступил.
– Вояки... На свалке вам место, с крысами воевать, а не с
Ментором! – Ролекс в открытую издевался с усмешкой на лице, – От
одного парня штанишки обмочили! Чего смотришь, свинья? Начальник
когда будет?
Через две минуты в помещение четким шагом вошел человек в
черной с золотыми галунами форме, худой и с осунувшимся лицом.
Кажется, он только собрался сказать что-то и открыл рот, но Ролекс его
опередил.
– Говорить здесь буду я. У меня в руках сейчас, как вы знаете,
Ментор, и если вы не хотите через полвека превратиться в этих
чертовых пацифистов-Леммингов, я жду через пять минут сто
миллионов земных долларов на моем счету в банке Содружества.
Отпечаток пальца – вот!
Ролекс достал из кармана какой-то календарик и кинул его в
лицо чиновнику. Календарик летающей тарелкой врезался ему в лоб.
Чиновник суетливо несколько раз хватанул воздух, в котором только
что был календарик, игральной картой упавший на пол.
– Выполните – получите Ментора в теле, послушного и тупого.
Не выполните – я стреляю, и он преспокойно закончит начатое у
Леммингов. Все ясно? Ну же, ясно?
– Но... Вы же знаете, у меня начальство, и...
– Так беги скорее докладывать, идиот!!! Я долго ждать буду?!
Минута!
Трясущийся представитель буквально убежал, приказав
солдатам убрать пушки. Уложившись (!) в срок, он прибежал обратно,
остановился перед Ролексом и отдал расписку о переводе денег.
– Теперь прошу отдать нам Ментора.
– Пространственная защита снята?
– Защита?
– О боги! Как я попаду отсюда на Землю?! Да стой ты! Опять,
что ли, начальству побежишь докладывать? Скажи просто техникам,
чтоб отключили.
Золотопогонник повернул голову и что-то вполголоса сказал
"водолазам". Один из них, в свою очередь, по переговорному
устройству в запястье руки что сказал еще кому-то.
В кармане Ролекса что-то пискнуло. В ту же секунду он, резко
подхватив Лизу, нырнул в Пассионарию, и место где она стояла,
мгновенно стало пустым.
9.
Как часто в нашей жизни нам приходится полагаться на
физическую силу! Ирония судьбы или собственный выбор?
Выделившись из мира животных и став властелином живущих лишь
благодаря своему интеллектуальному уровню, человек не сохраняет
целостные позиции сохранения рода, а снова раскалывается на
сильных и слабых, процветающих и неимущих. Но смотрите – у
человека мало что изменилось!
В чем разница между политиком, создающим нужные ему
законы, и рядовым обывателем, о них и не ведающим, хулящим
правительство – оно, мол, тупое и злонамеренное? В чем разница
между мальчиком на детской площадке, что играет в песочнице в свое
удовольствие, и другим мальчиком, который мнется рядом, хочет
поиграть, но стесняется подойти?
Не в физической силе, не в особенностях строения тела, а в той
неуловимой тонкости, в тех маршрутах, по которым стремится мысль.
И что бы вы думали? Умный человек всегда будет властелином
физически сильного, так же как до этого он был царем зверей. Умный и
понимающий, общительный и образованный, человек для своих целей
может даже сделать себе сильное тело, но... Правители мира сего не
блестят на подиумах накачанными мускулами.
Ролекс снова чертыхнулся.
– Задело все-таки. Ну ничего, сейчас разберемся.
Он огляделся вокруг, и не увидев, естественно, ничего, взял
распылитель и брызнул водичкой на Лизу.
– Подумать только, какое многофункциональное устройство, -
ухмыльнулся он, вспомнив, как эта бутылочка оказалась кстати в
ангаре Скунсов. Ролекс даже подумал, не поместить ли сие «оружие»,
что было приставлено к голове Ментора, впоследствии в музей.
Тут Лиза приоткрыла глаза.
– Ролекс... Мы где?... – Она потерла голову и пошире открыла
глаза, – что это за...
Тут она вспомнила события трехминутной давности, и
мгновенно залепила Ролексу такую пощечину, что он даже откинулся к
другой стороне кабины и ойкнул.
– За что это? – возмущенно спросил он, испуганно взглянув на
Лизу, которая сжала руки в кулаки, подогнула ноги и отпрянула на
дальнюю часть большого кресла, сама испугавшись своего поступка.
– Ты еще спрашиваешь, сволочь!!! Ты втянул меня в свою
грязную... грязную махинацию! Да меня чуть не убили там! Миленько
поговорили с начальством, ничего не скажешь! Я-то думала, ты мой
ангел-хранитель, путеводная дорожка к новому миру, а ты... – Лиза
махнула рукой, и слезинка скатилась из ее глаза, – Ты снова обманул...
Лиза мгновенно оправилась от сожаления.
– А ну быстро выпусти меня отсюда!!! Выпусти меня, сказала! -
крикнула Лиза, стукнув несколько раз кулачком по стеклу, и только
потом посмотрела, что там, за ним. И отшатнулась.
За стеклом было Ничто. Лиза не смогла объяснить себе, как она
это опознала. Но Ничто не было даже пространством. Лиза попыталась
определить, какого оно цвета, но не смогла – Ничто не имело цвета.
Лизу начало немного подташнивать.
– Где это мы? – поутихшим голосом спросила она.
– Нигде, – пожал плечами Ролекс, – поверь мне, это очень точный
ответ – Нигде. Я постараюсь поскорее разобраться с этим и выйти в
пространство.
– Мы что, в параллельном мире каком-нибудь?
– Нет, что ты. Параллельный мир – это уже другой мир. А это -
просто отсутствие мира. Вот и все. Нет материи, пространства.
Времени даже нет.
Лиза посмотрела на Ролекса, но уже не знала, какое чувство ей
проявлять. Все причины для обычных чувств остались далеко. А может
и не далеко, подумала Лиза. Может, в недостижимом сантиметре до
родного мира, или в той бесконечной секунде, которую нельзя
прожить.
– Позволь, я тебе немного объясню. Помнишь, я немного
спешил, когда мы уходили с Земли? Есть некоторый промежуток
времени, за который мое пребывание там могли засечь Скунсы. Я
задержался, моя вина, и они перекрыли пространства, как бы выжав
меня в то, которое им было нужно. И мы выпали не там, куда я
направлялся, а у них в галактике где-то.
– Чего им от тебя было нужно? Они тебе враги?
– Потенциальные. Но они не знали, кто я. Однако они очень
хорошо знали, кто ты. Лиза, их самый главный враг – это ты. Потом,
позже узнаешь об этом. Так вот. Я сыграл им сценку и представился
перебежчиком Леммингов, который захотел подзаработать у Скунсов,
продав им самого главного их врага, которого они, поймав однажды,
упустили.
У них, Скунсов, такое мышление – они не воспринимают
идейные соображения или долг. Они работают за деньги, и от других
ожидают того же. Поэтому было относительно легко их обмануть их.
– Ты что же, предупредить меня не мог?
– Лиза, Скунсы хоть и продажная братия, но уровень развития
техники у них сильно превышает земной. Я-то тренирован, я
Пассионарией с помощью мысли управляю, а вот если бы я тебе сказал
обо всем, они бы твои мысли живо засекли и прочитали бы их лучше,
чем ты сама.
Лиза поняла. Но за стеклом кабины по-прежнему висело Ничто.
Лиза почувствовала себя спасшейся с корабля на маленьком плотике
посреди бесконечного океана. Посреди спокойствия настала пора
вопросов – больше делать было все равно нечего.
– Слушай, а как это – пространства нет? Где это во Вселенной
такое.
– Этого, Лизочка, нет во Вселенной, иначе пространство бы
было. Пространство и все что есть в мире – это среднее
арифметическое мыслей, идей, желаний и решений всех людей
Вселенной. Если представить себе невероятно далекую пору, когда
Вселенной еще не было, то ты бы увидела вокруг именно это Ничто.
Понимаешь, в этом ничто еще не строили Вселенную.
– И сколько таких мест в мире, где не строили Вселенную?
– Не могу сказать, Лиза. В прямом смысле не могу – таких слов
нет ни в одном языке мира. Ведь, если подумаешь, язык создавался,
когда люди наблюдали эту Вселенную и называли ее проявления
разными звуками или знаками. Поэтому нет слов, отражающих что-то,
что не принадлежит Вселенной.
Ну, можно сказать, что такое место одно, но с таким же успехом
можно сказать, что их ни одного либо бесконечное множество. Все
равно это будет не полная правда. Цифры принадлежат только
Вселенной, а не ее отсутствию.
Лиза попыталась это представить, но у нее не получилось,
только голова заболела.
– Потом до конца разберешься, – засмеялся Ролекс, – чтобы
разобраться в чем-то, надо данные иметь какие-то, а у тебя их нет.
Но Лиза не сдавалась.
– Не понимаю. Вот я родилась, только жить начала, я ничего не
создавала, а мир вокруг меня уже был.
– Да ты что! – деланно удивился Ролекс, – только жить начала. В
следующий раз, когда тебя спросят, сколько тебе лет, начинай считать
триллионы!
– А, – Лиза начинала понимать, – то есть ты хочешь сказать, что в
тех книжках, что я читала, была правда, и человек не первую жизнь
живет? Вот оно как... – она, направив взгляд в себя, посидела несколько
секунд, ничего не спрашивая. Вот тут, сказала она себе, начинается
главное приключение в моей жизни. Ни в тот момент, когда я увидела
Ролекса, ни в тот момент, когда мы попали к каким-то Скунсам... Даже
не в тот момент, когда я родилась. Значит, вот так...
– На самом деле, человек живет единственную жизнь, Лиза, -
тихо и задумчиво сказал Ролекс ей, – просто она бесконечна.
Они посидели в молчании.
– А как это – создавать? Я, наверное, забыла, как создавать.
– Если ты, Лиза, забыла, как создавать, тебе Нобелевскую
премию можно давать. Потому что каждый человек в этой Вселенной
только и делает, что создает – каждый день, каждую секунду. Это в его
природе.
Но кстати, – Ролекс оживился и с интересом поглядел на Лизу, -
ты в Ничто, а значит, имеешь уникальный шанс почувствовать все на
своем опыте. Сейчас сделай вот что – представь, что там, за окном есть
определенное пространство, или помещение, и в нем что-нибудь
находится.
– Что находится? – Лиза не могла никак понять смысл просьбы
Ролекса.
– Да неважно.
Лиза повернулась к стеклу и прижалась к нему носом, оставив
на практически невидимой поверхности кружочек тумана. За стеклом
было Ничто, и Лизу опять начало подташнивать. Она вспомнила, как
еще час назад за стеклом был овраг, где журчал водопадик.
Как ни странно, здесь мысли ее работали очень четко, и
картинка водопадика представилась перед лицом Лизы с
поразительной четкостью, Лиза, кажется, даже представила запах воды.
Вот травинка – согнулась к земле, а на ней, на остром копьевидном
ярко-зеленом конце висит капля воды, отражая в себе очищенное в ней
небо...
Лиза вдруг заметила, что в полуметре перед ней за стеклом
Пассионарии что-то есть! Сфокусировав взгляд, она подумала, что спит
и видит сон – в пространстве, пустом на миллиарды несуществующих
километров, пространстве, которого даже не было, висела травинка. Та
самая, Лиза могла поклясться!
Она перевела взгляд на молчащего ухмыляющегося Ролекса,
потом снова на травинку, потом снова на Ролекса, встревоженным
взглядом спрашивая как бы, не сошла ли она с ума и видит ли он то же
самое.
– Вижу, вижу. Молодец! Хоть немного и долго, но зато сама.
– А что сама? – Лиза не поняла, что произошло, – Я что, силой
мысли вытащила эту травинку из нашего мира?
– Да нет, глупая. Та травинка на месте. Ты создала совсем новую
травинку. Попробуй еще, только не напрягай так лоб – он к этому
никакого отношения не имеет.
– Я... я забыла, как я это сделала.
– Да просто реши, что это там есть, и все. Человек – полный
хозяин в любой вселенной, а уж в этой-то пустой и подавно.
Лиза снова повернулась к стеклу. Травинка с каплей висела по-
прежнему.
– А почему капля не падает?
– А ты что, создала притяжение? Помни – тут нет вообще ничего,
в частности законов физики.
Лиза представила маленький безликий желтый шарик и сказала
ему – будь там!
Шарик появился!!!
У Лизы перехватило дыхание от восторга. Она, глубоко дыша,
обернулась к Ролексу, схватила его за руку, потом, одумавшись,
отпустила, и посмотрела на него взглядом, полным огня и энтузиазма.
Ролекс ничего не сказал, только улыбнулся и сделал Лизе
пригласительный жест рукой в сторону окна – художник, пожалуйте к
холсту!
Лиза повернулась к своей части окна. Первым делом она убрала
травинку и шарик.
Ролекс наблюдал за Лизиным творчеством. Перед Пассионарией
раскинулось огромное поле травы, зеленой и местами почему-то
голубой. Потом на нем появились, словно Лиза стряхивала на поле
краску с рук, цветы. Сверху появилось небо – голубое, как на земле, на
нем – Солнце, светящее как в летний полдень. Ролекс почувствовал
даже тепло от него сквозь стекло Пассионарии, когда лучи обняли
кабину.
Лиза увлеклась. Она словно снова училась ходить.
Вот несколько деревьев, березок. Они стоят вон там, на холме.
Там же мы поместим несколько кустов, а вон там... Лиза подошла
поближе к деревьям, и устроила около корней одного водопадик,
причем даже без ручья. Он сначала был неподвижным, как стекло, и
Лиза собралась построить для него реку, вытекающую из далекого
моря, но вовремя поняла, что в этом мире может существовать все что
угодно, и сделала ручеек, текущий из ниоткуда. Водопадик ожил!
Оставались штрихи к месту отдыха. Лиза пустила вокруг запах
роз, и только собралась сделать несколько птичек, что будут радовать
своим пением, как нечаянно обернулась.
Вокруг не было кабины, а в сотне метров от нее, на границе
мира, стояло то, что Лиза в нем не создавала – Пассионария. Лиза
посмотрела на себя, и ужас переполнил ее – она попала в кошмар. Ее
самой не было – ног, рук, тела... Лиза смотрела из ниоткуда.
– Ролекс... – жалобно протянула Лиза. Мир вокруг отлетел вниз,
превратившись в точку, потом стал увеличиваться все быстрей и
быстрей, и ударил Лизу со всей скорости своею массой по голове.
Лиза потеряла сознание.
10.
Лиза снова проснулась от того, что Ролекс побрызгал ее
водичкой. Голова трещала, и Лиза, словно заспанная, еле открыла глаза
и приподнялась на кресле. Она, как и прежде, находилась в
Пассионарии. Ролекс сидел и жевал красивый оранжевый апельсин,
распространяя вокруг восхитительно-едкий цитрусовый запах.
– Ты откуда апельсин взял? – спросила Лиза первое, что пришло
в голову. Ее мучила жажда.
– Создал, разумеется. Тут же Ничто.
Он создал Лизе апельсин, который тут же материализовался в
сантиметре от ее ладошек и упал прямо в них. Лиза не удержала
апельсин, и он скатился на зеленый коврик под сиденьем.
Минута прошла в молчании – Лиза упивалась апельсином,
брызгая соком на Ролекса и сиденье и даже не беспокоясь, насколько
по-свински это все выглядит.
– Что я неправильно сделала? – наконец, покончив с апельсином,
прочавкала Лиза.
– Да нет, такое бывает. Ты всего двое суток провалялась без
сознания.
– Сколько?! – Лиза аж чуть не подавилась остатками апельсина
во рту, – И это ты называешь нормально? Я ж чуть не померла!
– Да нет, нормально все. Одного парня транспортировали, так он
четыре недели провалялся.
Нормально... – Пробурчала Лиза, устраиваясь поудобнее, – у тебя
тут кресла в кровать не раскладываются?
В это же мгновение лизино кресло разложилось в кровать, чем
изрядно Лизу напугало. Но теперь стало явно удобнее.
– Кстати – почему мы до сих пор в этом Ничто? Мы можем
выбраться?
– Вопрос времени, я перебираю варианты, и они довольно
ограничены. Главное – задать правильный вопрос. Но оставь это мне.
– А все-таки – что произошло? Я начала строить мир, и тут...
– ...Мир вдруг сначала отдалился, а потом ударил тебя со всей
мочи по голове, – закончил за нее Ролекс.
– Откуда ты знаешь? – Лиза не уставала удивляться предвидению
Ролекса. Еще немного такого знания – и я уже начну не удивляться, а
возмущаться, подумала она. Он же обычный парень, ровесник мне,
наверное, а учит меня, как младенца. Хотя, наверное, есть чему...
– Давай-ка попробуем строить твой мир снова, но теперь уже со
мной.
– Ну, как скажешь, только не убей меня.
Лизин мир, кстати, был за стеклом до сих пор без изменений.
Вон тот пригорок,где водопадик журчит, даже отсюда слышно...
Фунционирует исправно! Здесь я хотела сделать птичек, рассуждала
Лиза, снова приблизившись к пригорку, а вот здесь... А что, если я
сделаю олененка? Это можно? Или это только Бог может?
– Лиза, а теперь застынь! Сейчас же! Хорошо, а теперь не
перемещайся и слушай меня, – голос Ролекса раздавался внутри головы
Лизы, словно она слушала его по наушникам из маминой радиолы.
Лиза застыла в оцепенении.
– Теперь очень осторожно поверни голову налево и посмотри,
что ты видишь, только не пугайся.
Лиза повернулась и увидела маленькое серебристое облачко, что
висело в метре от ее головы. Оно забавно клубилось и было словно
живое, но опасным не казалось. Просто маленькое облачко.
– Что это, Ролекс?
– Это я.
Господи! Только тут до Лизы дошло, что она не в мыслях своих
вышла за пределы Пассионарии, чтобы осмотреть и приукрасить
владенья свои. Она и вправду вышла!!!
– Спокойно, Лиза, все в порядке!
– Ро-олекс... Я что, умерла?.. – пронеслась жалобная мысль в
голове Лизы.
– Нет, конечно. Посмотри на меня, это облачко. Это я, рядом с
тобой. Успокоилась?
– Ролекс, у меня ног нет... У меня вообще ничего нет...
– Сейчас во всем разберешься сама. Мир свой вокруг себя
видишь нормально?
– Да.
– Хорошо. Теперь медленно и ничего не пугаясь, повернись.
– Ой... А как без ног поворачиваться-то?
– Захоти повернуться.
– Что, вот так вот просто?
– Давай-давай, я с тобой.
Лиза повернулась и снова увидела это.
– Ролекс, я вижу пассионарию. Дежа вю! Она в двадцати метрах.
– Что еще? Подожди, я стекло подниму.
Стекло Пассионарии немедленно исчезло. И Лиза увидела ЭТО.
– Ролекс... Я ничего не понимаю... Я вижу там себя и тебя, мы
сидим спокойно. Но Ролекс, я же... Я же здесь? Или я там? И что
вообще происходит? Я раздвоилась?
Лиза почти плакала – такое переживание вызывали у нее эти
изменения, она что-то ужасно боялась потерять, до дрожи в руках, так
боялась, что с трудом сдерживала себя, чтоб не исчезнуть или ... или не
ринуться к Пассионарии. Она сама замечала это чувство. Что его
вызывает?
– Разве ты в своих книжках не читала про это? Ну же – душа?
Бессмертие? Вечный разум?
– А, там было что-то насчет того, что человек – это сгусток
энергии, и она улетает когда человек умирает. И где этот сгусток
энергии? Я же не сгусток энергии? Или сгусток?
– Точно не сгусток. А теперь подумай хорошенько и скажи – кто
ты? Ты та, что сидит в Пассионарии, или та, кто сейчас висит со мной?
Лиза замялась. И то и другое было для нее таким
ассоциировавшимся с самою собой! У нее было такое ощущение, что
скажи она что-то одно – другое будет обесценено и брошено, как
ребенок в приюте. А она должна, должна о нем заботиться!
– Наверное, все-таки, я – эта, которая сейчас здесь с тобой. Хотя
я не представляю, как это – я здесь, а тело там, но я все же определенно
здесь. А я выгляжу так же, как ты – облачком?
– Ты вообще никак не выглядишь. Но можешь выглядеть как
угодно. Вот, сейчас ты стала лицом твоего тела. Смешно! Лицо без
туловища смотрит на меня в растерянности, как Чеширский кот!
– Чего смеешься! Ты вот лучше скажи, как это ты там в кабине
губами не шевелишь. Я шевелю губами, а ты нет.
– Ну так не шевели! Если ты заметила, мы вообще не звуками
разговариваем.
– Ладно. Жутковато как-то. Мы можем... э... войти обратно в
тела?
– Конечно. Просто реши, что ты в теле. Вот и все.
Лиза и Ролекс "очнулись" в кабине. Нет, это слишком, подумала
Лиза. Для одного раза это слишком. Это вообще слишком много для
девочки ее возраста. Это много для любого человека.
– А если люди так умеют, Ролекс, почему не делают на Земле?
– На Земле... Здесь же пустое место, Лиза. Здесь тебе ничто не
мешает. Физическая вселенная, какой мы ее знаем, эта такая мешанина
мечтаний, мыслей и идей, а также решений, сомнений и переживаний,
что увидеть свою собственную мысль в ней – все равно что капнуть
одну каплю акварельной краски в раствор, где уже миллиарды таких
капель. Ты просто не заметишь изменения цвета.
Ролекс помолчал, глядя куда-то в себя.
– Мы, кстати, готовы к отбытию! Но вообще, Лиза, это очень
философские вопросы, которые ты задаешь. Они – это основа жизни, и
чем внимательней ты сама посмотришь вокруг, тем больше увидишь.
Сама. Это жизнь – ее нельзя не увидеть, если посмотреть. Нет в мире
ничего непознаваемого. Будешь еще апельсин? Там, куда мы
направляемся, возможно, не будет времени не торопясь поесть.
Лиза пожелала гуляш с картофельным пюре в тарелке, и
получила его – дымящийся и аппетитный. Потом создала ложку.
И пока она насладжалась едой, Ролекс досказал.
– Самое интересное в этом то, что люди на самом деле не
сражаются не с материей и энергией. Они полные ее господа – в любом
месте Вселенной и за ее пределами. Они ее создали, они ее разрушают
или изменяют – абсолютно как душа пожелает. Любой человек по
природе своей делает так.
Люди сражаются только друг с другом... И не видят того. Вот
создай здесь простенький шарик.
Лиза создала.
– Теперь ты продолжай желать, чтоб он остался, а я буду желать,
чтобы он пропал.
В эту секунду шарик стал мерцать, вибрировать, а потом
раздался скрежещущий звук. Шарик почернел и, продолжая висеть в
воздухе, стал похож на шарообразную горелую корочку черного хлеба.
От него даже запах соответствующий по кабине пошел. Лиза
поморщилась.
– Ну вот. Мы создали здесь маленький райский уголок нашей
родины – Земли. Потому что это происходило на ней всегда – даже в
самых дальних ее уголках, – и это происходит сейчас. И, к сожалению,
собирается происходить и дальше, пока мы с этим что-то не сделаем, -
Ролекс вздохнул.
– А теперь – в путь.
Вид за окном Пассионарии исчез.
11.
Ролекс и Лиза шли по широкому светлому коридору,
сопровождаемые четырьмя людьми в зеленой военной форме. Их
сопровождали улыбки техников, крутившихся около пультов с
мониторами, стоящими вдоль стен, и странный запах зеленых яблок -
откуда он взялся здесь?
Весь базовый комплекс уже, как светлый лучик, облетела
радостная весть о возвращении Ролекса и Ментора, и комсостав
специально выходил из глухих дверей кабинетов в коридор, чтобы
увидеть этого легендарного человека. Заходили обратно они опять же с
тихой улыбкой – Лиза и вправду разрушала миф о исполине
двухметрового роста в черном плаще, попирающего своими ногами
Вселенные и одним взглядом сжигающего врагов дотла.
В людей вернулась жизнь! Работа комплекса шла веселее, силы
брались из ниоткуда просто от осознания небезнадежности своего
положения и очевидности прогресса. "Ментор с нами!" – это звучало
как отпущение грехов.
Наконец, после блуждания по почти одинаковым белым
коридорам военные ввели Ролекса и Лизу в большой зал и удалились.
Зал был прекрасен! Его стены были такими же белыми, как и
коридоры, но со слегка заметным темным орнаментом поверху, а
сверху...
Сверху вместо потолка, радиусом около двадцати метров, парил
невесомо-прозрачный сферообразный купол, за которым царил космос
– яркие, как алмазы звезды в неизвестных Лизе созвездиях, и две
планеты – красноватая и зеленоватая, почти одинаковые по размерам.
Они так объемно вырисовывались, что Лизе показалось, что она стоит
вниз головой и вот-вот на них упадет.
В центре зала стояли пара диванов и огромный, пару метров
длиной, монитор.
И последнее, что заметила Лиза в этом смещении впечатлений, -
это были люди. Несколько. Один из них, немолодой, но бодрый
мужчина в полностью черном, похожем на спортивный костюме без
знаков отличия, с седыми волосами и баками, подошел к Лизе и
поздоровался, приложив руку к сердцу и слегка поклонившись. Лиза
тоже машинально слегка поклонилась – ее ум пока еще занимал купол.
– Меня зовут Амин, коммандер Амин. Я являюсь главой
Леммингов в этом секторе галактики. Это, – показал он на также
вставшего с дивана человека, – Макс Нильгано, мой заместитель и
командующий обороной.
Заметив, что Лиза как-то странно посмотрела на Макса, он
пояснил:
– Макс – не человек. Он из расы лексготтов, живущей на другом
конце твоей, и моей тоже, галактики.
Макс и правда был странный. Лиза даже сперва не совсем
определила, что не так. (У лексготтов тело несколько ниже и толще,
чем у землян, и рот более смещен вниз, из-за чего подбородок очень
маленький.) Тем не менее, она осторожно поклонилась и ему.
– Можно просто Макс! – улыбнулся своим лексготтовским ртом
Макс.
– Ну, с Павлом Скороходовым вы уже знакомы. А Ваше имя -
Лиза, я не ошибся?
– Лютикова Елизавета Петровна.
Коммандер предложил всем присесть, и Лиза обнаружила, что
диваны не такие уж и мягкие – скорее, они предназначены для работы.
В белые толстые подлокотники вмонтированы панели управления с
кнопками и красными и зелеными огоньками.
– Хорошо. Тебе нужны сон или еда? Что-то еще?
– Нет, мы поели с Ролексом, спасибо, – Лиза не знала, как себя
правильно вести, и робела, а потому решила просто вести себя очень
церемонно и не болтать попусту, – Но... почему на меня все так
смотрят, словно они со мной знакомы? Я вообще не понимаю
происходящего – почему сюда привезли именно меня, зачем? Я же
просто девочка.
Коммандер улыбнулся в усы.
– Знаешь, Лиза, ты вскоре сама все увидишь, как я надеюсь. А
если не увидишь, то... тогда дело плохо. Но я оптимистичен – слишком
много невозможного сделано, чтобы оставшееся не получилось, – он
снова улыбнулся.
– Только я еще не успела у Ролекса спросить – кто такие
Лемминги и Скунсы? Я уже поняла, что не зверюшки.
– Ну, две минуты у нас на это есть. Ты знаешь, что человек
является... э... существом, отдельным от тела?
– О, уже да... – Лиза энергично покачала головой и подергала
волосы. Это понимание переполняло ее доверху.
– Ну вот. У человека как такового есть какие-то умения,
довольно широкого... очень широкого охвата, в сравнении с которыми
способности его тела – это способности муравья в сравнении с... даже
не знаю с чем.
Видно было, что рассказ о таких простых вещах давался
коммандеру с трудом
– Человек потенциально может создавать и разрушать
вселенные. В отличие от развития технологий, способности существа
как такового... уменьшаются в течении миллиардов лет.
Коммандер внимательно посмотрел на Лизу, чтобы
удостовериться, что смысл его "миллиардов» доходит до нее.
– Лемминги – существа, в людских телах и не только, которые
стараются предотвратить падение всего сущего. Скунсы – существа,
которым по разным причинам все равно. Они не плохие, разве что
небольшая их часть. Просто уровень осознания причинно-
следственных связей между различными частями жизни не дает им
посмотреть на свою жизнь с точки зрения более продолжительных
отрезков времени. Под более продолжительными отрезками времени я
понимаю «больше, чем одна жизнь человеческого тела». Мы, – он
обвел рукой присутствующих, – Лемминги.
Лиза кивнула и, подумав, твердо сказала:
– Я – тоже Лемминг.
Коммандер Амин и Нильгано расхохотались, весело и громко,
коммандер даже похлопывал себя по бедрам ладонями. Отсмеявшись и
вытерев слезы, он объяснил:
– Тут уж никаких сомнений нет. Лемминг, да еще какой.
– Но... – Лиза немного потупилась, сложила лодочкой руки
между коленей и, словно совершила что-то ужасное, тихо попросила: -
А у вас тут... дамская комната есть? Мне причесаться нужно.
Тут уж не удержался и Ролекс.
Но Лиза никуда не ушла. Она мгновенно заснула на неудобном
диване, положив ладонь под щеку, и в эти двадцать часов беспамятства
ни один сон не смог пробиться в ее взбудораженный событиями ум.
12.
– Приступим к делу, – сказал коммандер, когда все формальности
были улажены и выспавшаяся на месяц вперед Лиза была готова, – У
нас есть прибор, который помогает человеку вспоминать, что было
раньше.
Он указал на прибор, похожий на игральный автомат "Морской
бой", в который Лиза с детства любила играть за пятнадцать копеек. В
нем была такая же черная резиновая маска, к которой нужно было
прикладывать свое лицо, но рукояток не было, а было удобное кресло с
подлокотниками, на которых блестели металлические пластинки.
– Это безопасно, – сказал коммандер, чем вызвал у Лизы смешок.
Она еще помнила про безопасность перелета на базу, которую ей
обещал Ролекс, и про то, что случилось потом.
Но в кресло все-таки села. Оно оказалось и правда удобным,
только пластинки немного холодили руки.
– Самое главное, Лиза, чтобы ты вспомнила. Для этого тебе надо
приложить руки к пластинкам и смотреть в раструб, а мне – включить
прибор. Ты готова?
– Ну, наверное. Только что вспоминать? – Лиза недоуменно
пожала плечами.
– Прошлое... – Многозначительно, но непонятно ответил
коммандер. Он с Нильгано и Ролексом присели за свой диван, и
Нильгано начал что-то настраивать на клавиатуре, – Кстати, в любой
момент ты можешь оторвать руки от пластин, и работа прибора
остановится.
– Ну... Наверное, готова.
Ролекс подошел, потрепал по плечу для уверенности,
подмигнул, а затем сдвинул маску, которая крепилась на каких-то
шарнирах, и прижал ее к Лизиному лицу. Затылок уперся в спинку
кресла. В маске была темнота.
– Ну что ж – включаю!!! – раздался голос Нильгано, и началось
что-то, что Лиза потом не забудет до конца своих дней.
В маске темнота как была, так и осталась. Лиза почувствовала
легкую вибрацию пластинок, и вибрация стала каким-то
необьяснимым образом поглощать ее миллиметр за миллиметром -
сначала кончики пальцев, потом все ладони, потом дошла до запястий
и направилась к локтям.
Тут в ладони вдруг начал проникать какой-то настойчивый
поток – словно веточки молодого побега стали вырастать из пластинок
и, растя и ветвясь, по венам проникали все дальше и дальше – к
Лизиной голове.
Ощущение не было неприятным, но Лиза немного испугалась и
убрала руки с пластинок. Ощущение мгновенно прекратилось. Лиза
подумала и поставила руки обратно. Ощущение почти сразу выросло
до прежнего уровня! Еще несколько секунд, росточки пробились к
Лизиным глазам, и...
Перед глазами Лизы появились картинки. Сначала смазанные,
потом все более и более четкие, они показывали Лизе сцены, которые
показались ей знакомыми – там были знакомые дома и лица, но что-то
странное было в их чередовании.
У себя в голове Лиза слышала сопутствующие им звуки и даже
чувствовала некоторые ощущения, например, когда промелькнула
собачка, которая у Лизы умерла два года назад, словно кто-то на
секунду впихнул в Лизу ощущение горя. Именно впихнул, так как Лиза
уже давно не ощущала ничего похожего в отношении ее смерти. Когда
картинка сменилась, ощущение горя мгновенно ушло, оставив после
себя слезинку на маске.
Через минуту Лиза поняла в чем дело – картинки чередовались в
строго обратном хронологическом порядке, даже движения людей (они
были очень быстрыми, но их можно было заметить в отдельных
случаях) были обратными. Машина словно тащила сознание Лизы
назад, все дальше и дальше. Лиза увлеклась – многие воспоминания
она считала безвозвратно утерянными!
– Лиза, скорей иди домой! Уже...
Картинки начальной школы, старые подружки, давно
переехавшие в другие районы города и в другие школы...
– Мама, опять мама... Улыбается... – Лиза невольно
проговаривала вслух то, что видела, – ой, папа! Это ж мне два года, не
больше!
Несколько глубоких вздохов, руки на пластинках сжались в
кулак, потом разжались.
– Снова мама, белый потолок... Эй, ты что делаешь?! Ну-ка, ну-
ка! (С возмущением.)
Лиза ощущала себя Ливингстоном, пробивающим себе путь к
Замбези, Колумбом, силой своей воли ведущим корабль памяти к
одному ему известной цели.
– Девочка! Держите, мамаша, – и собственный рев сладким
щебетом прозвенел в ее новой памяти. Потом шлепок по заду, резкая
боль в районе живота (Лиза даже немного ощущала ее сейчас), голоса
врачей, движение холодного воздуха... и огромное, огромное чувство
потери, Лиза даже прослезилась, сама не желая того... Тепло и тишина.
Ну вот, тут меня еще не было. И куда теперь машина меня... – не
успела додумать Лиза, как ее качнуло и буквально чуть не выбросило
из кресла. Вспышка сознания, и голоса... Откуда эти голоса? Почему
темно?
– Петь, давай не сегодня, а? У меня...
– Могла бы и подготовиться! Всегда так, я уже прихожу, а ты...
Стерва! (Удар! Лиза снова покачнулась от неожиданности).
– Петя, ты что делаешь, восьмой месяц же, как же так...
– Убью, сука!
Удар, удар, вой мамы, конечно мамы, папа... Папа, как же ты...
Эти воспоминания почему-то прокатывались перед Лизой не в
обратном направлении. Но – снова некогда думать, Лиза была
потрясена до глубины души происходящим.
Она почувствовала, что ее снова несет, постоянно несет, вглубь,
не останавливая ни на чем, кроме каких-то, видимо, особенных
моментов ее памяти. Да, ее собственной памяти! "Неужели родители не
знали, что я все чувствую... Я была тогда уже живая. Господи, неужели
они это не чувствуют?.."
Ее несло снова, немного толчками, будто машина пропихивала
ее сквозь не слишком широкую нору, в которой Лиза в некоторых
местах застревала. Жизнь до рождения! Так вот откуда начинается
жизнь! Я что, прямо до... этого дойду?
Лиза вспоминала около десяти минут. Здесь, в периоде перед
рождением, ей приходилось иногда яуть ли не выскакивать из кресла
от волнения. Еще бы! Половина родителей, если бы они узнали, что их
дети вспомнили то, что они говорили и делали во время беременности,
предпочли бы умереть на месте! Изредка на Лизином лице отражался
румянец смущения, быстро сменявшийся, однако, мертвенной
бледностью. То, что она слышала, – комментировать вслух не решалась.
Но кто решил, что от жизненных невзгод лучше б спрятаться в живот?
Лиза подумала, что это очень недалекая мысль.
И когда Лиза решила, в конце десятой минуты, что ее больше
никогда ничего не удивит, машина зачем-то повернула назад, и стала
как бы (это личные ощущения Лизы, будем считать их истинными)
подчищать, что ли, эту область до рождения. Лиза вспоминала все
новые и новые подробности, вспоминала отдельные голоса и звуки,
начинала вспоминать ощущения тела и отметила одну интересную
особенность: хотя она и была живая, но... Лиза не могла вспомнить ни
одной мысли или разумного желания того периода перед рождением.
Через две минуты память блестела, сверкала перед Лизой, как
свеженачищеный мастикой пол. Деятельность машины поутихла. "Да,
за такое некоторые отдали бы полжизни", – подумала Лиза и собралась
убрать руки с этих металлических зеркалец, пойти поблагодарить
коммандера, Ролекса и этого... Макса, как...
Лизу словно вжало в кресло снова.
Машина, разгоняясь и толкая Лизу, создавала чуть ли не
действительное ощущение инерции – настолько реальным стало для
Лизы движение по линии собственной памяти. За окном промелькнули
несколько деревьев у дороги, несколько воспоминаний за доли секунды
вспыхнули в уме, и машина пронесла Лизу от зачатия до рождения за
пару секунд, затем ударила по тормозам, оставив черный дымящийся
след на асфальте, и развернулась в обратную сторону, по инерции
залетев на месяц после рождения...
Лизу чуть не вырвало из кресла, а машина, направив свой капот
в сторону начала жизни, выровнялась и ударила теперь уже по газам.
Лизу снова вжало в кресло. Машина, разогнавшись до сотни за две
секунды, влетела в рождение, как в стену кирпичей, и... Лизу
выбросило в другое измерение.
Лиза выпала из кресла, упала на колени, и несколько секунд ее
тошнило на блистающие белизной матовые плитки.
13.
Нильгано не понимал, зачем они это делают. Хорошо, что
Ментор не замечает и восстанавливается.
Как только Лиза села за прибор и ушла в мир грез, вдруг
негромко взвыла сирена: боевая тревога! Нильгано с Коммандером
бросились в командный центр, приказав Ролексу оставаться с
Ментором.
В командном центре уже на местах были несколько десятков
техников, стучащих по клавиатурам в надежде добыть дополнительные
данные. Что было несомненно – так это то, что около двух сотен
Скунсовских кораблей решили вдруг в едином порыве наброситься на
базу. На поверхности базы слышались глухие разрывы ракет, иногда,
при особо удачном попадании, людей в центре встряхивало, что
впрочем, их особо не волновало.
Ролекс наблюдал за битвой через тот самый стеклянный купол,
напряженно сидя на кромке дивана. Видно, в бой пускалось любое
оружие – наряду с лазерными лучами белого цвета,
перекрещивающимися и изредка выбивающими из какого-нибудь
корабля искры, применялись самонаводящиеся ракеты, нацеленные на
какое-то конкретное помещение станции, но при приближении
безжалостно уничтожающиеся защитным полем. По куполу бликами
пробегали то быстрые, как молнии, отблески лазеров, то красное
зарево взрывов, отразившихся из-за горизонта.
Корабли Скунсов, невероятно похожие на корабли Черной
Звезды из "Звездных Войн", летали в основном группами по 5-10
единиц, и одиночные истребители Леммингов, которые легко можно
было отличить по тактике одиночного маневрирования, составляли
такие немыслимые узоры на звездном небе, что Ролексу надоело
смотреть на баталию. Он снова стал наблюдать, как бы чего не
случилось с Лизой, корчившейся на кресле, словно оно было
электрическим стулом, но рук не отпускавшей.
Но один вопрос преследовал Ролекса по той причине, что он
знал техническое устройство станции и Скунсовские корабли
(пребывание у Скунсов имело свои плоды). Они же прекрасно знают,
что не смогут пробить оборону станции. Зачем нападают, принося себе
столь ненужные потери?
Нильгано, носясь от одного техника к другому в командном
центре, задавал себе тот же вопрос. Бой был какой-то странный – он
собирался заканчиваться, еще толком не начавшись.
Две дивизии кораблей Леммингов атаковали в течение трех
минут Скунсовские бипланы. (Лемминги называли бипланами корабли
Скунсов, имеющие четыре плоскости, похожие на плоскости бипланов
начала 20-го века Земли, однако эти плоскости использовались не для
полета, а для отдаления орудийных установок от корпуса корабля.
Плоскости расходились друг от друга, не будучи параллельными, и на
законцовках имели разного рода оружие.) Бипланы же не атаковали, а
только изредка поражали станцию безрезультатным огнем и дразнили
Леммингов синими огоньками в соплах двигателей.
– Коммандер, послушайте, здесь что-то не так! Зачем они
нападают на нас? Им же прекрасно известно, что они не пробьют
оборону станции даже если мы вообще перестанем обороняться!
– Не торопись с выводами, Макс. Данные об оружии Скунсов у
нас трехлетней давности, и что если...
– Сэр! Они бы уже давно применили это оружие!
Коммандер посмотрел на него, обдумывая какую-то мысль, и
закончил:
– Если бы только это были пушки или лазеры. Они стараются
отвлечь нас от чего-то, Нильгано, ты это хочешь сказать.
– Это, сэр. И тем более это, так как у нас именно сейчас в
комнате с куполом сидит Ментор. Кстати, предположу, что операция с
Алигаме – с других баз без спейсера они не долетят, а возмущений от
спейсера зерегистрировано не было.
– Вот тут ты прав, Макс, – Коммандер откинулся в своем
командирском черном кресле и сразу же подозвал старшего по
внутренней безопасности, дежурившего в углу центра на небольшом
стульчике.
– Прочесать всю станцию в поисках... – Коммандер секунду
подумал, – Чего-то необычного. Странные отверстия, незнакомые люди
в незнакомой форме. Подозрительное поведение, не присущие
обстановке предметы. Доклады мне каждые десять минут.
Дежурный козырнул и выбежал, а коммандер посмотрел на
Нильгано.
– Макс, одному тебе могу доверить – возьми несколько
надежных людей, посторожи Ментора на всякий случай. Можешь?
– С удовольствием, коммандер, – откликнулся Макс, надевая
форменный пиджак, снятый и наброшенный на спинку крутящегося
кресла в суете, – Это моя прямая обязанность. И мое прямое желание.
После чего выбежал, по пути собрав пару человек,
устремившихся за ним.
Находка произошла удивительно скоро.
14.
Лиза с трудом, опираясь на руку, встала с пола со слегка
кружащейся головой. Вытерев рот, она пригладила рукой непослушные
волосы, словно никогда и не бывавшие в прическе.
– Лиза.
Лиза вздрогнула. Ролекс стоял около нее и подавал платок и
стакан воды. Лиза слабо кивнула в знак благодарности и осторожно
отпила, но волнение выдавало себя стуком зубов о стакан.
– Холодно, – Лиза и вправду ощущала какой-то сквозняк. Она
помотала головой, но мурашки и ощущение невыспанности не
пропадало.
– Лиза, послушай, сейчас не время отдыхать. Докуда довела тебя
машина?
Ролекс повел ее к креслу, но Лиза видеть больше не могла эту
черную кожу с искусственным запахом. Она нервно вырвала руку
Ролекса, подошла к дивану и плюхнулась с краю на подлокотник рядом
с панелью управления.
– Ролекс... Это было невероятно, неужели человек может
вспомнить, как мать качала его в двухлетнем возрасте? Когда мама
делала попытку... – Она не могла выговорить слово и немного
сморщилась, – Попытку... избавиться от меня в животе? Как это может
быть?.. Что там?
Последнее относилось к легким сотрясениям купола и
отблескам последних вспышек лазеров.
– Там бой, Лиза. Он почти закончился, но у нас все равно нет
времени. Нужно продолжить работу с машиной.
– Ролекс, господи, дай отдохнуть. Я же всегда помогала тебе,
теперь ты пойми – я еле на ногах стою. Там все равно нечего больше
вспоминать, – Она прилегла на краишек дивана и прикрыла глаза, но
почувствовала несильное, но требовательное прикосновение Ролекса.
– Вставай, Лиза.
В комнату вбежали солдаты во главе с Нильгано. Тот мгновенно
оглядел комнату, расставил солдат по углам, а сам подошел к Ролексу в
вопросом во взгляде.
– Все в порядке, сэр. Лиза пока еще... Лиза, а не Ментор. Она
устала.
И видя, что Макс ждет дополнительной информации, устало
махнул рукой.
– Пока до зачатия.
Тут и Макс повернулся к Лизе, и, несмотря на ее слабые
протесты, вместе с Ролексом довел ее до кресла. Лиза упала в кресло и
жалостливым взглядом посмотрела на Макса с Ролексом, но их взгляд,
ничего, кроме решимости, не выражал. Сочувствие, никакой угрозы, но
– жесткое намерение. Лиза вздохнула и положила руки на зеркальца.
Знакомое ощущение нежных ростков в венах вернулось мгновенно.
Муть. Какая-то муть перед глазами. Словно белое молоко
разлилось поверх глаз и мешает смотреть. Вместе с тем, однако же, -
легкость и невесомость членов тела. Лиза почувствовала себя как
воздушный шарик с гелием, болтающийся под потолком и
поворачивающийся под порывами сквозняка то одним, то другим
расписным боком к свету.
Однако же ясность зрения начинала приходить, а вместе с ней -
звуки. Лиза обнаружила себя стоящей на какой-то лесенке под
потолком палаты, очевидно, родильной. Внизу бродили какие-то люди
в белых халатах, очевидно врачи. Секунда потребовалась, чтобы узнать
в женщине, лежащей в родильном кресле, свою мать, помолодевшую
на пятнадцать лет, без седины еще в волосах. Мать была накрыта
простыней и, очевидно, рожала ребенка.
"Что за фантастика?" – подумала Лиза. "Я же единственный
ребенок в семье".
В следующую секунду Лиза поняла, что никакой лесенки под
ней нет, и она – она! – парит в воздухе. Лизу на этот раз не слишком это
удивило – ей вспомнилось ее летание в Ничто.
Но тут Лиза заметила, что она не одна. Несколько личностей,
пять или шесть, не слишком враждебных, но и не добрых, стояли под
потолком, невидимые обычным зрением, но Лиза хорошо понимала в
силу своего состояния – они ее сторожат. Странно – Лиза мыслила
словно человек, но не ощущала таких мыслей в стражах. В них
теплилась жизнь и твердое желание не упустить Лизу в сторону, но они
для Лизы были похожи скорей на собак или даже деревья – примерно
так по интеллектуальному уровню.
И, как толчок, пришла запоздалая мысль – это же меня рожают!
Но разве я не лежу у мамы в животе? Ведь я же чувствовала, думала,
когда машина водила меня через жизнь в утробе... Но тут же Лиза
отвлеклась – ей было не до того.
В палате врачи засуетились сильнее обычного, из-под простыни
на ногах мамы, куда головой залез один врач, раздались обычные
"Тужьтесь, мамочка, тужьтесь!", и сначала в тишине, а потом с
громогласным ревом в мир на руках врача выплыл ребенок, весь в
какой-то белой смазке и пятнах. Тошнотворный запах разлившейся
крови достиг даже Лизы.
Я родилась, подумала Лиза. Но какое-то нереальное это тело
младенца, словно чужое или взятое напрокат. Я что, украла его? Но нет,
видимо меня просто впихнули в него без воли, пришло вдруг
понимание.
Врач внизу взял ребенка за ноги ("Изверг!"), ощутимо стукнул
по попе незнамо зачем, а другой врач острым скальпелем перерезал
пуповину. Рождение свершилось.
Но Лиза снова почувствовала, что машина тянет ее вглубь.
Палата начала медленно удаляться, и Лиза почувствовала, что ее
втягивает по какой-то узкой трубе вверх, понимая при этом, что на
самом деле тогда ее по этой трубе спускали. Тошнота. На мгновение
мелькнул город, всасывание ускорилось, и следующей картинкой Лизы
была какое-то помещение, толком которое она не смогла разглядеть.
Ворох картинок памяти замелькал перед глазами, словно перед Лизой
пролистывали чужую жизнь, как тетрадь, очень быстро, одну страницу
за другой. Перед глазами разряды молний, вызывающие конвульсивные
дерганья ее несуществующего тела.
– Что со мной делают?.. – пришла мысль, – Я умираю...
Лиза чувствовала сильную тошноту, ее сознание почти угасло.
Боли не было, но чувствовалось сильное отупение мысли и эмоций.
Молнии проскальзывали сквозь Лизино сознание, нанося вред ее
памяти, которой она еще не помнила. Ощущение было отвратительное,
не сравнимое ни с чем на Земле, и при этом Лиза не могла убраться
оттуда.
В глубине сознания мелькнула мысль – убрать руки с зеркалец.
Но сразу же другая – нет... Это надо пройти до конца. И снова -
обработка в стиральной машине, тошнота, молнии, тупость,
головокружение, выжигание того, что Лиза с недавнего времени начала
считать собой.
И в один момент это прекратилось. Лизу выбросило из
круговорота картинок, она на мгновение увидела какую-то камеру с
молниями уже по краям, а потом – четкая картинка.
Лиза стояла в окружении шестерых людей, направивших на нее
странные орудия, похожие на детские пистолеты с раструбом в конце
дула. Из раструбов лились разноцветные молнии, а Лиза...
"Но я не Лиза." Четкая память возвращалась. "Господи, как я
мог так влипнуть, да еще в женское тело. Впрочем... Я сделал в нем не
так мало, будем уважать. Так это была ловушка!"
И в этот момент память, вся память веков свалилась на Ментора,
как тяжелый пятидесятикилограммовый мешок песка на голову. Это
было слишком, слишком много сразу. Он глубоко вздохнул, глаза его
закатились, руки упали с зеркалец, и правитель Леммингов, почти
бездыханный, взмахнув тонкими слабыми руками и гривой волос,
снова выпал из кресла на пол.
Ролекс и Нильгано, следившие с дивана за процессом, вскочили
и подбежали к Ментору. Они встали на колени около него, и Ролекс
плеснул Ментору на лицо из стакана водой.
Тот медленно очнулся. И мутный все еще взгляд, которым он
оглядел окружение, был уже не тот. В нем, даже в полуотключенном
состоянии, светился разум, понимание и мудрость. Взгляд старый, но...
молодой! Через пару секунд, кроме усталости и боли, в нем загорелся
огонек энтузиазма – вечного спутника Ментора.
– Лиза?.. – Осторожно спросил Ролекс, вглядываясь в глаза.
– Ментор?.. – с надеждой спросил Нильгано, глубоко дыша от
волнения.
Ментор с трудом, но самостоятельно встал и властным жестом
отстранил от себя Макса и Ролекса.
– Макс, коммандер на месте? Сюда его.
– Да, сэр! – Нильгано оторопел от такого тона разговора.
Слышать это от... Лизы было более чем странно. Но выполнил!
Коммандер пришел через полминуты, запыхавшсь от быстрой
ходьбы и радости. Он подошел к Лизе, и та обняла его.
– Ну что, старый ковбой, ты еще с нами? Сколько не виделись?
Семнадцать лет?
Седой крепкий старик и девочка в крепких мужских объятиях,
со слезами на глазах, стояли посреди зала, под куполом, и казалось, что
сила жизни била прямо вверх, на вселенную с ее миллиардами звезд. И
все вокруг знали, что все будет в порядке, пока жив союз отчаянных и
непреклонных сердец, железной воли и добрых намерений тех, кто
движет саму Жизнь вперед.
15.
Алигаме. Пятая планета звезды, она была некогда
туристической зоной – прекрасное зеленое небо и немного
отличающаяся по оттенку трава, деревья в аккуратных рощицах и
мягкий климат, позволяющий людской и лексготтовской расам
понежиться без забот в лучах старого доброго Магнезиса. Кстати,
именно ее виды наблюдал Ролекс в старом рекламном журнале, живя в
подсобке на земной базе Скунсов. Свежий морской воздух
зарубцовывал раны тела и успокаивал нервы, даря надежду на будущее
и внося уверенность в разгоряченные умы.
В последние шестьдесят лет, однако, воздух был уже не так чист
– желтая пыль полигонов висела на горизонте тяжелыми тучами,
напоминая о войне.
В один из таких дней, когда полковник Розенбеккер, полковник
скунсовской пехоты, проходил перед строем, солнце светило ярко и не
предрасполагало к работе, нагревая фуражку до температуры
плавления. Однако полковнику было не до того.
Он наполовину грозно, наполовину удовлетворенно
прохаживался перед строем уже в пятый раз. Его глаза бегали,
перебирая солдатские тела, как клавиши рояля, но взгляду не на чем
было остановиться – солдаты были одинаковыми, как две капли воды.
"Магистр это оценит..." – с чувством безопасности в душе
подумал Розенбеккер, заложив руки за спину, – "Такая честь... Такая
удача. Увидеть великого Магистра – это уже предел мечтаний солдата, а
если еще и поговорить с ним... Впрочем, о чем с ним говорить?"
Полковник посмотрел колючим взглядом куда-то в вышину, и
только на такой приятной ноте собрался приказать распустить строй в
казармы зубрить "Устав Магистрата", как в дальнем конца услышал еле
заметный чих. Соседи провинившегося солдата мгновенно вытолкали
его из строя, как и полагалось по Уставу, и он стоял, одинокий,
озираясь и дрожа, словно от холода.
Розенбеккер молнией навис над ним, став багровым, и рявкнул,
завершив фразу злым шипением, как его и обучали:
– Имя, звание, воинский номер.
– Р-рабиз. Эс-Эм, э-э... – Солдат не успел закончить, как
полковник залепил ему такой удар под дых, что бедняга чуть не упал.
– Молчать!!! В глаза смотреть, отребье!
Солдат побледнел, как смерть, преданно посмотрел полковнику
в глаза и честно попытался встать смирно, но после такого удара ему
это не особо удалось. Полковник рявкнул еще раз.
– Капитан!
Капитан браво и с энтузиазмом выскочил из начала строя и
оттарабанил:
– Капитан Сталевски Эр-Эс, пехота Великого Магистрата,
336557!
– Этого на Ваше усмотрение. Распустить строй.
– Есть!
Под вопли истязаемого солдата полковник удалился в свои
апартаменты, сел за стол, налил себе местного виски, и, не выпив,
уставился в одну точку. "Надо не провалить... Когда Магистр прибыл в
этот сектор Галактики, был Праздник его почитания, а сейчас – моя
планета... Это он тогда схватил Ментора и засунул его в тупое тело в
каком-то пыльном углу галактики... Это – сила! Только бы не
опростоволоситься! Всю жизнь себе не прощу."
Он залпом опрокинул в себя стакан и налил себе еще.
На следующий день войска были построены засветло. По всему
полигону (а надо сказать, полигон и планета были стратегически
важны для Магистрата в операциях атаки и захвата: ближе всего к
Листеру – звезде, где была главная база Леммингов в созвездии
Андромеды, был именно Магнезис) почти до горизонта стояли полки
пехоты такими ровными рядами, что казались нарисованными
гигантским карандашом по линейке серыми тенями. Сбоку стояли
сотни единиц бипланов и другой техники, как снабженной спейсерами,
так и простыми атомными двигателями для переброски пехоты на
соседние звезды.
Демонстрация была внушительной. В восемь утра была
объявлена боевая готовность – на девять намечалось прибытие
Магистра. Солнце освещало косым утранним светом прямоугольники
войск и немногочисленные точки пробегавших между ними
посыльных, более не находя на Алигаме никакого движения. Была
почти полная тишина.
Вместе с тем, по базе бегали плохие слухи о том, что Ментор
бежал и вернулся. И что предвещает визит Магистра – новую войну,
награждение или ссылку на каторжные работы – не знал никто.
Корабль Магистра появился внезапно, виртуозно выйдя из иного
пространства у самой поверхности в сотне метров от ворот базы,
располагавшейся на некотором возвышении над полигоном. Из него,
практически безо всякой охраны и в простом мундире полковника,
даже без регалий, в сопровождении двух человек в черном вышел тот,
кого боялись несколько галактик – и свои, и чужие. Человек постоял
несколько секунд, посмотрев на свои легионы, пошагал к штабу.
Его только заметили. Генералы различных частей, в сумятице
спотыкаясь и толкая друг друга, поспешили наперерез Магистру, чтобы
поблагодарить его за приезд и отметиться. Но не успели – Магистр
вошел в штаб, где сидели высшие чины планеты, а два человека в
черном молча встали у входа и так же молча подняли оружие на
приближающихся генералов. Разумеется, было понятно, что вход
закрыт.
Магистр вышел через двадцать минут. Ни говоря ни слова, он
прошел обратно к кораблю в сопровождении людей в черном, не
подпускавших никого в радиусе десяти метров и вошел в его внезапно
открывшийся люк. Люк закрылся и корабль стартовал, причинив ожоги
нескольким не успевшим отбежать от атомного пламени
желтопогонникам.
Так буднично и без помпы прошел визит Магистра. Генералы
еще целый час не могли поверить, что это всё. Казалось – сейчас он
вернется, прикажет организовать торжественный обед, к которому
повара базы готовились целый день, как был объявлен приезд
Главного. Пригласит к себе генералов и расспросит их о нелегкой, но
верной службе на благо Магистрата... Побродили, поворчали, и один за
одним стали распускать построения. Настроение было ни к черту.
Начали ползти слухи о разговоре Магистра с начальниками
секторов, но расшириться они не успели. Через два часа в кратчайшие
сроки была подготовлена секретная даже для самой планеты операция.
16.
На базе был собран большой сбор – для укрепления боевого
духа и последних новостей.
Зал, стилизованный под старину, с балконами и светильниками,
выполненными под люстры, вмещал в себя только две тысячи человек.
Судя по техникам, однако, чуть ли не висящим на этих самых люстрах,
все пять тысяч базы были здесь. Народ – кто в белых халатах
лаборантов, кто в серых комбинезонах техников, кто в офицерских
мундирах, – толпился и ожидал выхода Ментора.
Наконец сцена осветилась, и на сцену вышла Лиза. Шум
мгновенно прекратился, но оваций не произошло, только несколько
хлопков, в замешательстве утихших через несколько секунд.
Лиза предвидела это. Она подняла руку в приветствии.
– Дорогие товарищи по сопротивлению!
Она умолкла на секунду, а потом продолжила совсем другим
тоном.
– Напряжения, которое я чувствую в зале, запросто хватит для
защиты станции на год вперед. – Она улыбнулась и расслабилась, -
Ладно.
– Вы видите перед собой тело девочки, с несерьезными
веснушками, летним платьицем и всем остальным, к чему в нашем
обществе принято относиться как к легкомысленному или не
внушающему доверия.
Но моя память вернулась ко мне, я сам вернулся, и, чувствую,
мне придется доказывать вам, что перед вами человек, что когда-то вел
вас в бой.
Хочу сразу оговориться. Семнадцать лет я прожил на Земле,
этой ничего не значащей точке в просторах Вселенной. Но она стала
мне крышей над головой, ее воздух и города кормили мою плоть и
давали успокоение, люди помогали понять мир, а Солнце давало тепло
– она была моим домом. Дом, где родилось мое предыдущее тело,
которое вы все так хорошо знали, – тело рослого мужчины с черными
волосами, был неподалеку от Антареса, в той же галактике, что и
Земля. Но что мне считать домом? Что бы вы делали на моем месте?
В зале стояла гробовая тишина.
– И еще более интересный вопрос – что мне считать своим
телом? Я думал – или думала – над этим со вчерашнего дня. Того тела
больше нет, как нет и сотен предыдущих тел. И я решила довериться
моей интуиции, так как логика никакого выхода не подсказывала. И что
бы вы думали?
– Я заметила, что продолжаю говорить о себе в женском роде. Я
комфортно чувствую себя в этом теле. Мне кажется, что это я – та, что
вела сражение против Скунсов в течении пятидесяти лет. Мне хочется
уложить мои волосы в прическу. У меня есть чисто женские
потребности, которые кажутся мне нормальными! Понимаете?
Я женщина! Да, у меня остались те же цели, знания, те же силы
и намерения, что и в прошлом теле. И они крепнут! Но я женщина! И
поэтому...
Лиза сделала глубокий вздох и мысленно зажмурила глаза – что
последует за ее словами?
– Поэтому меня зовут не Ментор. Зовите меня Лиза. Елизавета
Петровна Лютикова. Мне было бы обидно, если бы... мой вклад в
общее дело приписали моему прежнему телу, а не мне.
Несколько мгновений зал молчал, а потом без слов встал и начал
аплодировать – сначала механически, а потом все с большим и
большим энтузиазмом – пока из неритмичного шума не стал
ритмичным и настолько интенсивным, что, потом рассказывали, на
одной из стен на штукатурке появилась трещина. Лиза смотрела
вперед, на соратников, и видела радость, согласие и понимание.
Несколько минут Лиза не могла усадить зал. Наконец, когда
люди были готовы продолжать, она продолжила:
– Но и просто Лизой я не осталась. Опыт веков и знания
придают личности очень многое. Друзья на Земле сказали бы мне, что
это не я. Я и не чувствую себя тем, кем я была – наивной школьницей,
чьи мысли о будущем ограничены страхами, найдет ли она себе работу
через пять лет. Я – тот Ментор, которого вы знали. И спасибо за то, что
вы меня дождались. Приключение – не хочу называть это работой -
продолжается!
Лиза сделала легкий поклон и отошла от трибуны, снова слыша
вслед апплодисменты, и пошла в командный центр, но заметила по
пути коммандера Амина и Нильгано, которые смотрели на нее немного
странными глазами.
– Господа хорошие! – Лиза улыбнулась им и театрально
помахала рукой перед их глазами, – Это я! Пошли со мной, мне надо
услышать основные новости за последние семнадцать лет, а потом
сделать хоро-ошую координацию. Не грустите!
"Я к этому привыкну. Я к этому привыкну", – твердили себе
Макс и коммандер, идя по коридору вслед за Лизой и наблюдая ее
грязные девчоночьи пятки в потертых красных сандалиях на босу ногу.
Но тут Лиза обернулась и посерьезнела.
– Да. Нам срочно нужно допросить того человека.
17.
Из командного центра попросили удалиться лишних людей,
остались Лиза с Максом и коммандером, а также пара человек личной
охраны коммандера. Солдаты ввели языка, маленького беспокойного
человечка в висящей на нем скунсовской форме не по размеру,
испуганного и озирающегося по сторонам. Нильгано рассказал, что тот
почти не пытался спрятаться, а крутился у взломанного инверсионного
дока номер четырнадцать как собака у миски. Видно, парня впустили и
забыли забрать.
Коммандер приказал поставить пленика перед ним.
– Перед Вами совет Леммингов и коммандер Амин. Вам нужно
ответить на несколько вопросов. Во-первых – кто Вы и что Вы здсь
делаете.
– Я не буду говорить, – Скунс придал себе важный вид, что
выглядело комично при данных обстоятельствах и его запуганном
виде, – я еше не потерял честь Скунса, самого великого и совершенного
существа на всех планетах мира! И я не потеряю ее, даже если вы
будете пытать меня каленым железом! Да здравствует великий
Магистр!
Нильгано улыбнулся.
– Нет, каленым железом мы тебя пытать не будем, шпион. Но у
нас есть хорошая машинка для превращения Скунсов в Леммингов.
Вот станешь Леммингом, – Нильгано уговаривал его как ребенка, – и
сам нам все по-доброму и расскажешь. А Лемминг – это навсегда. Если
же ты сейчас нам все расскажешь... Тогда, может быть...
– Что тогда? – вдруг живо заинтересовался Скунс.
– Ну, может быть, мы не станем говорить об этом Магистру?
Это было всё.
– Я все расскажу, но только потому, что вы меня заставили, – с
прежним честным видом провозгласил Скунс.
– А я уж думал, нет больше разумной жизни в этой Вселенной, -
вздохнул Макс, – Ну, говори. Сядь на кресло.
Шпион сел на предоставленное ему кресло и
разоткровенничался.
– Меня зовут Пипин, Эр Эс. Магистр отметил мою искреннюю
преданность Скунсам и высокую дисциплину и отправил меня сюда.
– И бросил тебя здесь, – не смог не ввернуть Нильгано, но Скунс
не отреагировал.
– Попал на базу под прикрытием атаки истребителей, и вы меня
не заметили. Внедрился через грузовой шлюз.
– Мне нужно было передать по секретной частоте программу с
одного прибора, странного такого, – он передал солдату рядом с ним
голографическую карточку с изображением меморизатора, которая
попала потом в руки к Нильгано.
– Я внедрил вирус в сеть базы, выяснил местонахождение
прибора, вошел в него, когда тот с кем-то работал, выполнил трансфер
программы и отправил ее вышестоящему начальству, чем моя миссия и
была завершена.
Нильгано взвился в воздух.
– Ты сделал это?!
– Да, разумеется, Магистр многократно отмечал мою
профессиональную пригодность, и...
Лиза, коммандер Амин и Нильгано переглянулись. Дело было
плохо.
18.
Кто первый назвал Экваторианцев Экваторианцами – уже никто
не помнит. Возможно, в других частях Вселенной они называются по-
другому. Но мы, Земляне, называем их так.
Когда посмотришь на захватывающее своей бархатной чернотой
и россыпями звезд небо с точки, близкой к земному экватору, то
посреди почти незнакомых европейцу созвездий можно увидеть два
небольших расплывчатых пятнышка. Это – Магеллановы облака.
Человек, исследовавший маленькую, но казавшуюся такой большой в
те смутные времена Землю, человек, сопровождавший великого
мореплавателя, увидел не Землю – он нашел Галактику.
Потерянная цивилизация... Она давно стала легендой для всех
рас обозримой Вселенной, потому что потонула в невероятной силы
смерче водородного взрыва, что пятьдесят миллионов лет назад смел
на своем пути десятки тысяч звездных систем левого Магелланова
облака.
Не оставив и следа. Не это ли напоминание о бренности всего в
нашем подлунном мире? Лишь легенды, ветвясь и передаваясь из уст в
уста, из темных суеверий переходя в электронные тома
приключенческих романов, пережили тех, кто в столь древнее время
правил Галактиками.
К легендам прислушивались. Они несли темную и неясную,
таившуюся между строк мысль – к этой вселенской катастрофе,
уничтожившей за несколько мгновений всю цивилизацию
Экваторианцев, сотни миллиардов живых и надеющихся на лучшее
существ, не была причастна взорвавшаяся невовремя шальная
сверхновая. Это было убийство. Это было оружие.
Оружие.
Это слово произносили тысячами лет миллионы существ. Одни
– со страхом и неприятием. Другие – с напускным безразличием,
граничащим с безрассудством. Третьи – с вожделением и узким
взглядом прищуренных глаз в будущее.
Оружие, способное на все. Способное бездумно и насмешливо
разрушить Галактику и покончить со всеми проблемами, таящимися в
ней. Оружие, одним нажатием на кнопку отнимающее жизнь
миллиардов. Оружие, способное под угрозой страшной смерти
подчинить себе все и вся, устранить соперника и сделать владельца
властелином Вселенной.
Это оружие было очень нужно тем, кого называли именем
маленького зверька, способного струей вонючего донельзя газа
испортить жизнь остальным. И только что они получили ключ.
Изобретателем меморизатора – прибора, позволяющего
вспомнить свое прошлое, был Ментор. Талантливый физик и
организатор, он был истинным Леммингом, но вместе с тем и одним из
последнего миллиона оставшихся в живых альгенов – старейшей
гуманоидной расы в данном секторе Вселенной.
Раса была известна тем, что ее представители без малейшей
печали покидали свои морщинистые, истощенные старостью тела и
брали себе новые и молодые. Не под влиянием матушки-природы, а по
собственному самоопределению, ибо хорошо знали – никто не умер.
Творец лишь выбросил стершееся от времени, с секущимися
волосками перо, не удостоив его и взгляда, потому как впереди его
ждала, трепеща от нетерпения, новая, полная приключений и
вдохновения повесть. Новое перо было лишь инструментом, от
которого требовались твердость и надежность.
Соответственно, и память о жизни в прошлом теле оставалась
всегда при них. Странная мутация постоянно сокращала число
альгенов, и те миллионы, которые еще жили на просторах галактик,
были живой памятью Вселенной.
Одним из первых Ментор, революционер до мозга костей,
увидел некоторые взаимосвязи в происходящем вокруг
пространственно-временном континууме, чему несказанно помогло,
что он, будучи альгеном, помнил не десятки, а тысячи лет. Он провел
параллели, экстраполировал происходящее на сотню лет вперед, и...
И увидел, что следующей тысячи лет, которая казалась такой
естественной для обывателей Вселенной, может и не быть. Количество
Леммингов, превращающихся в Скунсов, исчислялось в
геометрической прогрессии, и через сотню лет оно бы достигло точки
невозврата. Увидеть Вселенную в качестве одного большого зоопарка
Ментору не хотелось.
Исследования в то время сосредоточились на том, как развить
память человеческую. Ментор скитался по галактикам, приходилось
ему быть и дервишем пустынь, и управляющим далеких диких планет,
и мореходом на хлипких судах развивающихся рас... Кем только не
приходилось! Ментор работал с людьми, проводил опыты, и
лабораторией его была не башня слоновой кости, а весь окружающий,
падающий и взлетающий, радующийся и горюющий, любящий и
ненавидящий мир.
Основным положением его теории было то, что, если человек
будет помнить все, его деградация, длящаяся миллионы лет,
прекратится, и жизнь придет в нормальное русло. Для этой цели и был
изобретен меморизатор.
Но предпосылки оказались неверными. По прошествии
нескольких лет Ментор увидел, что вспоминание не делало человека
более способным и не останавливало его саморазрушение.
Меморизуемый человек мог желать убить человека, собрата своего,
чтобы завладеть его деньгами или женщинами, но после процедуры
меморизации его желание просто подкреплялось новыми способами
это сделать, взятыми им из позабытого прошлого.
Намерения оставались враждебными. Коэффициент интеллекта
не менялся.
Борьба должна была вестись совершенно не с тем, с чем
боролись до сих пор. Но с чем?
19.
База была поднята на ноги и на голову одновременно. Выходные
отменены. Сон – шесть часов. Потому что было лишь два дня.
Скунсы перехватили программу меморизатора. Что это значило
– было понятно даже младенцу. Это значило, что через пару дней, когда
они построят меморизатор, оружие Экваторианцев будет
воспроизведено в памяти, сооружено и применено. Вот и все, что это
значило. Это значило конец мира. Апокалипсис. Судный день.
Лиза, переодевшаяся к тому времени в серый непарадный
костюм офицера, шла в другую часть базы по тридцатиметровому
надземному стеклянному переходу к тому, кого ей охарактеризовали
как "забавного, немного сумасшедшего старика". На той стороне, в
нескольких метрах от стекла, едва видимо, как мыльный пузырь,
переливалось силовое поле, окружавшее станцию.
Поле защитит от осколков и ракет, подумала Лиза. Но защитит
ли оно от человека, собирающегося совершить зло против другого
живого существа? Нет... Поле не сможет. Есть в мире лишь одна
защита от враждебного намерения и безразличия – это другой человек,
человек с любовью в сердце и ясной логикой в уме.
На металлической, под старину двери профессора висела
табличка "Входите!". Лиза постучалась и тихонько приотворила дверь.
– Профессор? Это Лиза, которая... которая Ментор.
– А-а! Входите, барышня!
Барнс оказался и правда немолод. На его испещренной
старческими коричневыми пятнами голове совсем не было волос, но
улыбка вполлица снимала с него лет тридцать. Он встал из-за стола, на
котором сидел за небольшим мерцающим мониторчиком, и радушно
распахнул руки:
– Добро пожаловать в жилище старого отшельника, дорогая!
Лиза тоже улыбнулась и козырнула ему.
– Вы здесь не очень давно, сэр? При моем прежнем присутствии
на базе Вас еще не было на посту.
– Как Вы правы, как Вы правы, многоуважаемая Лиза! Восьмой
год я сменяю на посту социолога моего предшественника. А почему,
позвольте спросить? А потому что, многоуважаемая, не каждый в силах
помочь пяти тысячам персонала в одиночку. Но что это я? Садитесь,
дорогая.
Лиза присела на такой же старый, как и сам профессор, стул,
покрытый тряпочкой с неясным желто-зеленым узором. Она
чувствовала себя легко и по-домашнему в берлоге этого добродушного
неуклюжего медведя.
– Я насчет проведения тестов. Вы знаете, о каких тестах идет
речь, сэр?
– Как не знать, барышня! Сорок лет преподавания в Гарвардском
колледже рассказали мне все о тестах, многоуважаемая! Сорок лет
обучения у своих же учеников рассказали мне очень многое. Вы
представить себе не можете, дорогая, насколько многому наставнику
нужно научиться у своего ученика. Учителя приходят работать в
школы – хорошо ли они подготовлены для такого чарующего действа,
как отправление новой личности в мир, где каждый норовит урвать
кусок пожирнее? Вот такие дела, барышня. А как с этим у вас, в Союзе,
я имею в виду, в России?
Лиза вспомнила вечное ворчанье класса на любого
преподавателя любого предмета, и расхохоталась, забыв, зачем пришла.
Барнс, довольный, откинулся на спинку вертушки.
– Вот так-то, барышня! Где основы? Где основы, я вас
спрашиваю? Где? Нет никаких основ!
Возбудившись, он заходил по маленькой комнатке от двери к
платяному шкафу.
– Вот заканчивает студент колледж, и спросите его, что он
помнит из... истории, к примеру? Да, спросите! Он вам скажет – была
битва при Ватерлоо! О, это он знает – еще бы! Был такой вопрос в
билете – когда была битва при Ватерлоо! Он точно помнит, когда она
была – в... О боже! Забыл!
Профессор так живо играл речь свою и студента, что Лиза не
могла удержаться от улыбки.
– А теперь спросите – почему? Да, почему? Почему он забыл,
что это был 1815-й? Это же было в его билете! А я вам скажу,
барышня! Я вам скажу!
Профессор застыл на мгновение и вдруг резко поднял свой
корявый указательный палец перед носом.
– А зачем ему это знать? Да! Зачем? Понимаете, дорогая? Где
основы?
– Профессор, за Вами словно гонится тот самый студент,
который не знает про Ватерлоо! – Заливаясь, проговорила Лиза сквозь
смех.
– Да, действительно! Как вы правы, милая, как вы правы! Но к
чему я веду: кто сказал ему, зачем нужна история? Да, вопрос именно
такой – зачем? Зачем ему запоминать эти глупые даты и воевавшие
стороны, если студенту доподлинно известно – никогда в жизни более
ему не придется сдавать такой экзамен. Вот вы, дорогая, – вам кто-
нибудь говорил в школе, зачем нужна история?
Лиза покрутила в памяти школьные годы счастливые, и то, что
она нашла, это что "надо быть образованным", о чем и сказала Барнсу.
– Точно, милая! Так они и говорят! Знаете, кто так говорит? Те,
кто не знает, зачем нужна история! Именно так, родная! Вот если бы
вы спросили у человека, зачем ему еда, а он бы ответил, что для того,
чтобы положить ее в холодильник, вы бы что подумали? Вот так-то,
барышня! Все это большие оправдания, просто оправдания.
Барнс вдруг выпучил глаза и, воровато оглянувшись по
сторонам, сделал очень загадочное лицо.
– Барышня... – Он поманил ее пальцем, – Я хочу вам открыть
секрет, который тщательно скрывался серыми кардиналами этой
Вселенной... Это цель такого предмета, как история... Подойдите, я
скажу вам на ушко...
Лиза не смогла отказаться от такой игры и крадучись подошла.
– Милая, вы не представляете... – Барнс снизил голос до шепота.
– Цель существования Истории и смысл ее знания состоит в том,
чтобы знать, какие деяния были сделаны правильно, чтобы повторить
их, и какие ошибки были сделаны живыми существами, чтобы их не
повторять...
Барнс вдруг сделался серьезным.
– Барышня не думает, что старый маразматик сошел с ума? Я
говорю это, потому что в Вашей работе это знание ох как потребуется...
– Профессор, – в тон ему сказала Лиза, – то, что вы говорите, я
прошла на своей шкуре много раз. Повеселили вы меня, однако,
изрядно! Но теперь кое-что придется изучить и нам вместе. Нам нужны
четыре человека. Двое из них – это я и Макс Нильгано, его я
протестировала еще в бытие Ментором. Нужны еще двое. И времени
нет на поиски в других галактиках. Нужны двое с базы.
Профессор покачал головой.
– Мистер Нильгано? Но он же лексготт!
– А экваторианцы, профессор, это и не раса. Это бывшее место
жительства.
– Ну что ж. Надеюсь, твой тест верен, Лиза, – сказал Барнс,
садясь обратно за компьютер, – Ты хоть представляешь, сколько
времени потребует тестирование?
– Представляю. Но нам нужны еще двое – и эти двое должны
быть с этой базы. На базе пять тысяч человек. Значит, нужно сделать
пять тысяч тестов в течение суток.
Профессор секунду подумал.
– Кто будет делать?
Лиза улыбнулась в пространство.
– Есть тут один смышленый паренек.
20.
Смышленым пареньком, само собой, оказался Ролекс.
Тест был своеобразным – работать на меморизаторе мог любой
человек, но Лизе нужен был экваторианский период. Нужны были
люди, что помнили экваторианский период. Но чтобы помнить
экваторианский период, нужно было жить в Магеллановых Облаках в
экваторианский период. А учитывая то, как бесшабашно-веселые
существа в поисках развлечений любили носиться по галактикам этой
разнообразнейшей Вселенной, когда бремя деградации было еще не
так сильно... Вероятность того, что среди пяти тысяч человек отыщется
тот, кто был там около пятидесяти-шестидесяти миллионов лет назад,
была не слишком велика.
Лиза в спешке вызвала по рации Ролекса, без лишних слов
посадила его перед меморизатором и организовала дело так, чтобы к
прибору постояно стояла небольшая очередь освободившихся на пять
минут людей. Ролекс должен был посадить человека на меморизатор и
произвести несложную операцию с клавиатурой, после чего
меморизатор показывал, где был этот человек пятьдесят миллионов лет
назад. Человек вставал, садился новый человек, и все повторялось.
Оставив Ролекса, Лиза пошла в другой зал. Там, под
пристальным вниманием самого коммандера, с перепутанными
кабелями и под искрами электросварки стояли три короба строящихся
меморизаторов. Пошла проверка настроек, калибровка, доводка, и
Лиза, как создатель, залезла в самое чрево этой мешанины и,
добровольно нырнув в тихий омут микросхем, утонула в нудной работе
по выискиванию мелочей, которые могли помешать делу.
И наконец, в середине прошедших суток Леммингам
улыбнулась судьба – невозможное свершилось. Даже ранее
намеченного крайнего времени нашлись двое людей, которые
подходили по всем параметрам. И один из них – о радость для Лизы! -
был сам Ролекс, который, не будь дураком, первым протестировал
самого себя.
Вторым был механик поста энергоживучести базы Ник Сканки,
высокий детина, похожий на Маленького Джона. Он улыбался своей
белозубой улыбкой и выглядел очень добрым, но Лиза не хотела бы,
чтоб он своей лапищей похлопал ее по плечу!
Последняя половина вторых суток ушла на то, чтобы
потренироваться. В обширном светлом зале с четырьмя стоящими
недалеко друг от друга меморизаторами поставили еще одну
интересную штуковину.
Центральное место, перед пультом оператора, похожим на
клавишную установку рок-музыканта, занимал экран размером
примерно два на два метра, разделенный на четыре квадрата. Три
квадрата светились неярким светом, а на них мелькали картинки,
словно кто-то очень быстро переключал каналы телевизора. С частотой
от одной картинки в минуту до нескольких десятков мелькали какие-то
виды, темнота, снова какие-то планеты, солнца, иногда люди.
Оператор настраивал меморизаторы. Последний, левый нижний
квадрат, принадлежал Лизе. Он был пуст – Лиза бегала то к Ролексу, то
к Сканки, то к оператору, и, яростно и богато жестикулируя,
координировала действия. Наконец, Лиза была удовлетворена. Она
собрала последний брифинг для оператора, Макса, Ролекса и Ника в
своем любимом зале с орнаментом под прозрачным куполом .
– Перед тем, как мы начнем, мне нужно прояснить с вами
несколько моментов, связанных с меморизаторами, раз уж даже на
изучение самого основного времени нет, – Начала она, расслабленно
развалившись на диване, когда все трое расположились вокруг нее на
креслах.
– Во-первых – картины, которые вы вспоминали – это не
воображение. Система памяти человеческой такова, что когда человек
видит происходящее вокруг, память автоматически создает точнейшую
копию этого. Не будем углубляться в то, в каком месте. Точнейшая
копия, грубо говоря, является маленькой вселенной того мига, в
который это было сохранено – причем, согласно каким-то механизмам,
которые мне пока неизвестны, сохраняется и большая часть окружения.
Это чудо, но это так. По моим последним исследованиям, память
человека хранит в себе точнейшую копию окружения как минимум на
растоянии нескольких тысяч километров во все стороны от существа.
Раскрытые рты ребят были точной копией раскрытого в
беспрецедентном изумлении рта Ментора, когда он узнал об этом.
Лиза, однако, продолжала.
– Поэтому, когда вы появитесь в своей памяти, вам будет видимо
обычное пространство, которое вы видите в общей для всех вселенной,
но осознавайте, что вокруг есть еще то, чего вы не видите – и куда вы
можете попасть.
Она сделала паузу.
– Во-вторых, оператор, которого я уже проинструктировала, -
Лиза показала рукой на Магараджу, имевшего такое необъяснимое
прозвище уже неизвестно откуда, – оператор может перенести сознание
одного человека в память другого человека, так как меморизаторы
объединены в сеть. Это создает эффект присутствия, поскольку
необходима скорость и слаженная работа всех четырех сразу.
Магараджа, сложив руки ладошка к ладошке, слегка поклонился
остальным. Наверное, из-за этого его прозвали Магараджей, подумал
Ролекс. Однажды он видел его сидящим в позе лотоса в стеклянном
переходе между частями базы, когда тот думал, что его никто не видит.
Магараджа неподвижно созерцал звезды и что-то шептал себе под нос.
– В-третьих, – вернула Лиза Ролекса к реальности, – меморизатор
имеет одну важную функцию. Он может уничтожить память. После
этого к ней нельзя будет вернуться, причем нельзя вернуться будет
никому вообще.
Эта функция всегда вызывала у меня устойчивое отвращение -
не в моих принципах забирать у человека то, благодаря чему он может
обрести знание и свободу. Память будет утеряна безвозвратно. И, хотя
в данный момент этим можно воспользоваться ради простого
выживания, я заранее прошу прощения за это действие. Я не знаю, как
работает этот механизм, но он есть.
Лиза вздохнула.
– И в-четвертых – Скунсы засекут нас рано или поздно. Их
меморизаторы настроятся на нашу волну, и они появятся в вашей
памяти словно наяву. Поэтому будьте готовы. А теперь – за дело.
Ребята вошли в зал с меморизаторами, и под взглядом техников,
полных надежды и доверия, сели за приборы. Магараджа, вздохнув,
махнул рукой, и, сказав "Поехали!" и зажмурив глаза, нажал на кнопку
старта. Приключение началось.
Приключение первое
21.
– Я где-то на планете... Здесь, кажется, только скалы, атмосферы,
судя по свечению звезд, нет. Не то.
Ролекс описывал оператору то, что Магараджа и так видел перед
собой на экране.
– Поехали дальше, еще десяток тысяч назад.
– ОК! – Магараджа занимался тем, что продвигал всех четырех
по десятку тысяч лет назад, ожидая, когда же появится цивилизация.
На экране Лизы уже два миллиона лет висел космос без каких-либо
признаков не то, чтобы цивилизации, а и планет поблизости.
– Стоп! – это Нильгано, – Я на планете. Он увидел вокруг себя
комнату с шестью стенами, без дверей и окон, похожую на мрачный
склеп. Призрачное неяркое освещение исходило от самих стен.
– Внимание, ставлю на нормальный ход.
Магараджа включил сканирование, и лицо Нильгано за
аппаратом перекосила гримаса боли – в его воспоминании прямо через
него, частотой один в несколько секунд, проходили разряды
электричества, похожие на молнии. Сканирование было мгновенно
выключено.
– Господи, – устало протер рукой лоб Нильгано.
– Не хотел бы я снова оказаться в этом прошлом... Поехали
дальше. Это – точно не библиотека. Вот разве что, – он цинично
усмехнулся, – цивилизация.
Магараджа снова поставил на сканирование по десяти тысячам.
Ребята сидели уже полчаса и искали малейшую зацепку – место, где,
предположительно, может быть место с имеющимися знаниями об
оружии. По их предположениям это могли быть арсенал, библиотека,
Ролекс предположил еще образовательные учреждения, но эту версию
отвергли все остальные. Если бы так, Экваторианцы убили бы себя
гораздо раньше.
Сканки тоже пока не отличился. Он в это время сидел на каком-
то черном угловатом метеорите, стремящемся сквозь пространство, в
течение трех сотен тысяч лет, и не мог внятно объяснить, что он там
делает, за исключением того, что "там для него святыня". Ролекс
предположил, что это "осколок взорвавшейся родной планеты", но
смысла в поиске причин не было, и тема затухла. Были гораздо более
важные дела.
– Есть! Есть! – Это Лиза.
И правда! Память Лизы отобразила теперь приятную планету с
футуристическим городом вдали. Очень интересно встретить в
миллионах лет назад что-то, что, как предполагалось фантастами, будет
построено в будущем. Вот уж точно – вся эволюция с ног на голову
встала.
Лиза вспомнила слова одного фантаста в предисловии к книге
другого фантаста, которую она читала в своем овраге пару лет назад.
Тот говорил, что многие заметили, как пророческие изобретения
деятелей пера прошлого уже нашли воплощение в нашей бытовой
жизни и технике. Одни из самых ярких примеров – подводная лодка
Марка Твена, геликоптеры Да Винчи, Правила робототехники
Хайнлайна, даже само понятие робота появилось в книге о новом
видении развития человечества.
Но, говорил фантаст, есть и другая сторона медали, которую
мало кто знает. Мы живем в англо-американском мире, где
протестантские и католическая религии говорят вводят в умы
человеческие идею о сотворении мира Богом, с нуля, и последующем
его развитии на Земле.
Биологи вносят свою лепту в это, говоря о теориях
происхождения человека из океана аммиака, где в результате
спонтанного самовозгорания возникла простейшая жизнь, неведомыми
путями дошедшая в своем героическом развитии до человеческого
существа.
На втором плане, почти позабытая, теплится искрой старая
истина о том, что человек живет не один раз, что он может подняться к
божественным высотам и выйти за пределы порочного круга рождения
и смерти.
А потому, говорил он далее, есть более логичное и естественное
объяснение гениального "предвидения" мастеров слова – то, что
выдается за то, что будет, давно уже произошло. То, что будет
изобретено по их романам, было изобретено и впоследствии кануло в
Лету уже давным-давно.
Те новые идеи, которые высказаны – это давно уже затертые до
дыр и затасканные по галактикам мысли далеких предков землян. А те
описания прелестей науки и техники, следующих за взлетом
человеческой мысли на рубеже 21-го века – всего лишь бледные,
безыскусные и смешные в своей наивности отголоски того, что было
на самом деле.
Город стоял среди пустыни, вокруг вихрями взвивались торнадо
коричневой пыли. При ближайшем рассмотрении, однако, оказалось,
что под ногами не песок, а монолит коричневой породы, из которой
время выщербило пылинки и отправило в скитание по мятущемуся
ветру.
Над головой висела одна огромная зеленая планета с
облачностью по экватору, такая, что занимала четверть неба.
– Оператор, предлагаю остановиться и просканировать здесь, где
будет поближе к городу. Если мы за полчаса нашли только одно
напоминание о жизни, то когда будет следующее – один Бог ведает.
– ОК! – Магараджа был краток.
Сканирование пошло со скоростью, раз в десять большей
обычного воспоминания. Внимание Лизы двигалось сначала к городу,
однако, не дойдя до него, поменяло направление на обратное, потом на
секунду наступила темнота, а потом Лиза снова оказалась в открытом
космосе над планетой, которая оказалась близнецом той, что висела
рядом с ней и наблюдалась в предыдущих кадрах на небе. Оператор
остановил сканирование.
– Думаю, вернемся к прежнему.
Перед Лизой снова очутился город, только несколько поближе.
Она рассмотрела его получше – оказалось, он состоял из очень высоких
и узких зданий серого цвета, явно искусственного происхождения.
Перед городом виднелся неширокий каньон.
– Давай, Магараджа. Сначала "выйду" я одна, а потом, если
условия окажутся подходящими, и ребята.
Картинка перед Лизой из картинки, подобной экрану в кинозале,
мгновенно обрела объем, воздух похолодел, и Лиза оказалась стоящей
на коричневом поле. Волосы ее мгновенно разметал ветер. Она
заметила, что стоит в собственном теле, и немного поежилась – было
холодновато.
Интересно, кем я была здесь? – подумала она. Или я просто
шлялась беспризорницей, не взяв себе тела?
Но, оглянувшись, улыбнулась. Наполовину вылезши из
трещины в камне, тараща на город два удивленных глаза, в полуметре
сзади сидела маленькая мышка, серая с черными пятнами, почти как
земная. Только ушки у нее были подлиннее.
– Ну что – давайте сюда. Веселее вместе.
Тут же по мановению волшебной палочки Магараджи перед
Лизой появились Сканки, Нильгано и Ролекс.
– Да тут прохладно! – воскликнул Ролекс, подпрыгнув на месте, -
Пробежимся? Кто первый до города?
И четверка, спасаясь от холода и скуки, побежала к городу.
22.
И в этот момент прогремел взрыв! Он ударной волной шибанул
по перепонкам, немного тряхнул казавшееся нерушимым каменное
поле и заставил тела ребят автоматически броситься на землю.
Через секунду стало понятно – взрыв прогремел в городе. Где-то
в его середине медленно и величаво в воздух поднималось облако
темной гари.
Опасности на первый взгляд не было, но в головах висел вопрос
– это Скунсы? А если это они – то почему так быстро? Ребята
осторожно поднялись, отряхнулись, и без лишних слов,
скучковавшись, осторожно пошли вперед, туда, где виднелся
небольшой домик.
Город оказался не городом, а базой, добывающей какой-то
серебристо-зеленый металл, что стало ясно, когда по пути была
найдена одна вагонетка с ним, затем еще и еще одна. Выглядело так,
словно они ждали разгрузки. Опознать металл так и не удалось никому
из присутствующих.
При входе в город, где вглубь построек вела широкая
металлическая дорога с проведенными вдоль нее металлическими
углублениями, ребята отшатнулись в сторону и прижались к
маленькому зданию без окон и дверей – за рядом желтых столбов
диаметром около полуметра, уходивших ввысь на почти
неопределимую высоту, Ролекс увидел очертания прятавшихся
человеческих тел.
Простояв, застывши в напряжении, около полуминуты, и не
заметив более никакого движения, Макс Нильгано осторожно
шевельнулся, смахнув каплю пота со лба, и выглянул из-за острого угла
здания.
Тела действительно были, но, отметил он тут же, прятавшимися
они не показались. Скорее мертвыми. Макс вышел и подошел к одному
из столбов, которые, как оказалось, огораживали весь комплекс, или,
как минимум, видимую часть окружности, наподобие частокола.
Лежащими, разбросанными по земле там и тут, оказалось
несколько человек, или, точнее, гуманоидов. Ролекс наклонился к
одному и проверил пульс, глаза, сердце.
– Глухо, – сказал он, – никаких следов жизни, нет разложения,
нет намеков на насильственную смерть.
– Ролекс, дорогой, – Лиза подошла сзади и положила руку ему на
плечо, – Не забывай, где мы – в моей памяти.
Разложения нет, потому что время пошло здесь десять минут
назад, это же одна из картинок. А насчет смерти – они не умерли,
точнее... Умерли уже миллионы лет назад в неизвестных нам
обстоятельствах. Это же – копии тел того времени. Они и не были
живыми. Мысль человеческая и ее производные – приборы и машины,
и человеческая память в том числе – могут легко сделать копию
материальной вещи. Но ни один волшебник в мире никогда не сможет
скопировать Жизнь, живое существо. Так вот какими они были,
экваторианцы!
Последняя сентенция относилась к шести телам, лежащим на
коричневой земле рядом с дорогой, по краям заметенной таким же
коричневым песком.
Тела экваторианцев только отдаленно имели отношение к
гуманоидным. Тело ростом метр тридцать – метр пятьдесят, тонкие и
хилые конечности – зеленоватого цвета, с узловатыми суставами, на
концах которых находились такие же длинные и худые пальцы. Как и у
человека, их было пять на одной руке.
Лиза поразилась – как они ходили на таких ногах, как брали
тяжести? Казалось, руки должны были переломиться как тростинки
под весом в десяток килограммов.
На лице, таком же зеленоватом, как и тело, совсем не было
волос, но очень выделялись глаза – они были очень большими,
миндалевидными, словно подернутыми какой-то тонкой пленкой. Лиза
сначала не могла разобрать, что в них такого нечеловеческого и
пугающего для нее, а потом поняла – в глазах не было зрачков, они
были темны и таинственны, как глубокий омут. Что в них таилось?
Человеку не разгадать.
Ресниц и другой растительности на голове, держащейся на
тоненькой детской шейке, не было.
Но пора было двигаться. Нильгано, по долгу службы
отвечавший за безопасность, догадался осмотреть тела, и в хламиде
зеленого же цвета было найдено оружие – небольшая, в пять
сантиметров длиной трубочка, вставлявшаяся в хрупкие пальцы с
помощью нескольких отверстий на ее держателе. Она оказалась
неплохим бластером, тут же опробованным на близлежайшем столбе.
Столб выдержал и не упал, но теперь сбоку в нем зияла дымящаяся
черная пропалина, из-за чего он стал напоминать подрубленное дерево.
Группа взяла сразу шесть бластеров и отправилась по дороге,
что нитью Ариадны вилась и уводила вдаль, в постройки.
Дома оказались не домами, а вышками, оплетенными
арматурной сетью. Материал, из которого они были сделаны, поразил
ребят – это была какого-то рода пластмасса, но когда Ролекс
попробовал пробить бластером вход вовнутрь, материал почернел и
чуть оплавился, но не сдался! А температура бластерного удара была,
по оценке Макса, не менее четырех тысяч градусов.
В поисках жилого или административного комплекса Ролекс,
Лиза, Макс и Ник побродили по базе полчаса. На их пути вставали все
новые желтого цвета колонны, увитые металлом, словно плющом.
Между ними проходили металлические улицы, на которых в
металлических углублениях стояли усовершенствованного вида
вагонетки с металлом.
Вагонетки были в метр высотой, причем состояли из одного
кузова, не имея ни панели управления, ни колес. Ролекс на минуту
остановился и внимательно посмотрел под низ кузова одной из них, а
потом вылез озадаченный.
– Скорее всего, они не ездили по этим колеям, а летали над
ними. Энергия, скорее всего, подавалась дистанционно. Господи, это
же революция в технике! Но, видимо, произошло отключение энергии,
и они просто осели там, где стояли. Не из-за того ли взрыва?
Подтверждение ждало их на следующей линии. Огромная
круглая постройка, метров тридцать-сорок в диаметре, была похожа на
только что извергнувшийся вулкан и одновременно на сгоревшую
почти дотла свечку, увеличенную в тысячу раз. Чудовишный взрыв
расплавил все, что было внутри и сверху сдания, и потоки красно-
черной обгорелой пластмассовой лавы, тошнотворно воняя, застывали,
еще подрагивая пузырьками, по всему пространству прибашенной
площади.
Большинство материала было расплескано силой взрыва по
ближайшим башням, и оглянувшись, можно было заметить тридцати-
сорокаметровые ошметки стен, прилепившиеся к ажурной сетке,
обвивающей башни, и гигантские полуметровые пластмассовые капли,
что недавно скатились и застыли на фасадах.
– Это не Скунсы, – заметил Ролекс, пытаясь носком сапога
перевернуть кусочек лавы, – когда мы вошли в воспоминание, что-то
произошло. И это что-то, что мы привнесли сюда.
Он выразительно посмотрел на Лизу.
– Это земное притяжение. Не думая об этом, мы просто
добавили своей мыслью притяжение и время. Просто по привычке.
– И что? – Лиза сперва не поняла Ролекса, а потом,
сморщившись, с выражением досады хлопнула ладонью по голове, -
Точно! Без обслуживающего персонала база осталась бесконтрольной,
и части оборудования просто продолжили работать после критической
точки сами по себе. Просто что-то соединилось невовремя. Ба-бах!!!
– Да. Кстати, те буранчики, которые мы видели вне базы, скорее
всего и были созданы теми перемещениями воздуха из-за внезапного
появления притяжения. А! Я знаю! Помните столбы, огораживающие
базу? Если бы не отключение электричества, мы бы просто не вошли -
это же ограждение. Электрическое ограждение! Ну, нам повезло.
Лиза с Ником с готовностью согласились, скривив рты в
ухмылке. Им действительно везло.
Ник Сканки поинтересовался – как можно не добавить
притяжение? Это же привычка? Но Лиза не смогла ответить на вопрос.
– Не знаю, Ник. Закончим с этим – постараюсь разобраться.
А Макс Нильгано тем временем не зевал. Он, осторожно пройдя
с фонариком по недавно обесточившимся коридорам близлежайшего
здания, нашел какое-то помещение с компьютерами, если это были
компьютеры. Судя по всему – действительно или командный центр, или
библиотеку.
23.
Когда группа во главе с Нильгано вошла в помещение, зажглось
аварийное освещение – плитки потолка засветились розовым. В
комнате стояло несколько бежевых кресел, словно для ребенка. Они
были как будто вылиты из одного куска пластмассы, без единого
острого угла.
Рядом с креслами стояли некие подобия подставок,
заканчившиеся сверху, однако, четырехугольным острием с каким-то
штырьком на нем. В остальном помещение, параллелепипед без
малейших выступов здесь или там, пустовало. В дальнем конце зала
был переход то ли в коридор, то ли в другую комнату.
Нильгано подошел к одному из кресел, которое внезапно
повернулось к нему передом.
– Реагируют на мысль, – сказал он, – сейчас еще кое-что
попробую.
И в этот момент Лиза не своим голосом крикнула:
– Ложись!!!
Ребята рефлекторно кинулись на пол, и малиновый луч лазера,
вспыхнув молнией над головой, раздробил дверной косяк в пяти
метрах от Лизы.
Еще удар, и еще! Ребята, распластавшись на ворсяном покрытии
пола, покрылись мелкими капельками горелой пластмассы. Опять
отвратительно запахло дымящейся пластмассой, словно горелой
резиной тормозного пути. Бластеры в руках нашей группы пока
бездействовали.
– Ч-черт! – прохрипел Нильгано рядом, – Они следили за нами,
что ли?.. Давай-ка выбираться отсюда.
Но это оказалось не таким простым делом. Скунсы, засевшие в
проходе, были профессиональными стрелками, и не давали даже
поднять головы. Ролекс несколько раз вслепую выстрелил в
направлении прохода, но только обнаружил себя. Ему повезло – от
прохода он был закрыт кресельной тумбочкой, чье основание было
достаточно жароустойчиво, чтоб принять на себя несколько
бластерных ударов.
Дым клоками гулял по залу.
– Отползаем!!! – донесся голос Нильгано среди шипения
бластеров и искр взявшейся откуда ни возьмись электропроводки. Две
из четырех стен уже лизал желто-зеленый огонь.
Осторожно прячась за тумбочки перед креслами, единственную
защиту, которая была в помещении, ребята начали отходить ко входу,
что вызвало злобный хохот спрятавшихся и новую порцию бластерных
лучей, превративших стены вокруг выхода в подобие пещерных -
неровных и крошащихся от перегара. Теперь не было сомнений – это
точно Скунсы.
Раздался крик боли – бластер ударил в подножие тумбочки
рядом с рукой Сканки, и Ник получил ожог плеча, руку из строя не
вывевший, но, очевидно, болезненный. Ник продолжал отступление.
До входа оставалось около четырех метров.
Макс с Ролексом были с другой стороны от входа, напротив
Лизы и Ника. Перекинувшись парой тихих слов в перерыве между
выстрелами Скунсов, они оба помахали Лизе рукой в сторону входа, а
сами на счет три начали палить в сторону Скунсов. Лиза с Ником
сквозь гарь метнулись в сторону выхода, видневшегося светлым
пятном, и выбежали на свежий воздух. После чего, тяжело дыша,
полусогнувшись, заняли оборонительную позицию у входа с
бластерами наизготовку.
Дым, едкий и удушливый, валил из двери. Вдруг внутри
послышался звук выстрелов, шипящей пластмассы, и из этого дыма
вывалились Ролекс с Максом, с черной одеждой и выпученными
глазами. Выскочили и повалились на траву, глотая ртом воздух, как
рыбки, выпрыгнувшие из аквариума.
Теперь дула трех трясущихся бластеров смотрели на выход.
Только Нильгано, бывалый вояка, был снова невозмутим. Внутри была
тишина.
Минута, потом еще одна прошли в молчании. Из помещения не
исходило ни звука, дым немного поутих, открыв часть помещения
взгляду. Стало окончательно ясно – Скунсы ушли.
Ребята посмотрели друг на друга. Осоловелые растерянные
взгляды, всклокоченные прически, черные подпаленные пятна на
мятой одежде, которая была исколота мелкими дырочками с черной
окантовкой – капли пластмассы прожигали насквозь непарадные серые
костюмы офицеров.
– Матерь Божья... – только и сказал Ролекс.
Лиза тряхнула головой.
– Нам надо обратно. Там что-то важное.
Осторожно посмотрев и войдя по стеночке внутрь, Лиза не
смогла сдержать стона – компьютеры, надежда и цель поисков
Леммингов, были раскурочены выстрелами, и если комната была
теперь похожа на пещеру, без освещения и со рваными черными
стенами, то кресла и тумбочки перед ними превратились в подобие
оплавленных сталагмитов.
Но Ролекс, добежавший до следующей комнаты, возродил жизнь
– следующая комната, из которой Скунсы стреляли по Леммингам,
была практически копией первой. Нильгано подбежал к первому
попавшемуся креслу и сел в него, дав мысленный приказ начать.
Стерженек на острие тумбочки засветился и на полметра вверх
выпустил широкий голубой луч, мгновенно трансформировавшийся в
трехмерную таблицу с непонятными символами наподобие китайских
иероглифов Земли.
Макса это не смутило.
"Местонахождение библиотеки".
Компьютер нарисовал какую-то карту, очевидно карту
комплекса, в центре которой сине-голубым кружком пульсировала
библиотека. Однако тут же выпустил новый луч, рядом с первым на
той же высоте, где чисто по-русски было высвечено "Переход на
данный язык выполнен". Нильгано обрадовался – если такая система
раскодирования языка, которая применяется на базе Леммингов, есть и
здесь, все значительно упрощается.
На базе действительно применялись подобные разработки, что
велись наряду с созданием ментального управления "Пассионарий".
Система улавливала произносимую речь и тут же передавала ее на
родном языке через встроенный во все костюмы передатчик. Иначе
общение было бы сильно затруднено – по подсчетам профессора
Барнса, пять тысяч человек на базе разговаривали на одной тысяче
четыреста сорока семи разных языках вселенной.
Сориентировавшись, ребята увидели, что им сильно повезло -
они находились как раз в одной из библиотечных комнат.
"Книги по оружию массового уничтожения".
Компьютер высветил список названий книг.
"Быстро пролистать, начиная с первой".
– Оператор, записывай! – проговорила Лиза.
Но тщетно.
"Содержание заблокировано Межгалактической Конвенцией Х-
234 для вывода".
Нильгано начал разговаривать голосом, чтобы его команды были
известны всем.
– Местоположение терминала с незаблокированым устройством
вывода.
"Информация заблокирована последним пользователем".
– Черт! – Нильгано чувствовал, что везти им перестало. За дело
взялась Лиза.
– Выдайте местонахождение незаблокированого терминала.
"Информация заблокирована последним пользователем".
– Выдайте местонахождение доступной информации.
"Информация заблокирована последним пользователем".
– Выдайте конечный пункт следования последнего пользователя.
"Информация заблокирована последним пользователем".
– Выдайте содержание Межгалактической Конвенции Х-234.
Луч послушно высветил несколько страниц текста,
переведенного на русский. Ролекс прочитал несколько мест из нее.
– Выдайте местонахождение административного терминала
Сканге на Альбионе, система Кларус, левый рукав Корнилия,
Галактика 48-К.
"Информация заблокирована последним пользователем".
24.
Лиза устало откинулась на своем детском креслице.
– Что будем делать? Скунсы везде поспели.
Группа и правда приуныла, Нильгано и тот сидел с согнутой
спиной в позе мыслителя.
Вдруг вскочил снова Ролекс. Его глаза горели идеей.
– Дайте-ка я! Компьютер, высвети снова карту планеты!
Компьютер послушно высветил.
– Сканируй все места с тысячекратным увеличением! Скорость
максимальная.
Перед ребятами в бешеной круговерти начали мелькать едва
различимые сине-зеленые картинки. Нильгано с удивлением посмотрел
на Ролекса, но тот быстро поднял палец и прервал вопрос Макса.
Вдруг компьютер прервал сканирование и высветил: "Квадрат Р-
49 – Н-319 запрещен к просмотру последним пользователем". Ролекс с
восторгом на лице хлопнул в ладоши:
– Высвети всю карту, которая не запрещена!
Над стерженьком снова висела карта, немного мерцая от
пылинок и остатков едкого дыма, проплывающего клочьями сквозь нее,
только теперь там, слева и близко к границе, виднелось маленькое
черное пятнышко.
Раздался вопль радости из всех четырех глоток!
Надежда, было угасшая, снова простерла над Леммингами свой
плащ удачи.
Но следовало поторапливаться – Скунсы опережали. Группа,
предводительствуюмая Лизой, выбежала снова в пространство. Погода
изменилась – свет, отраженный от зеленой планеты вверху, стал более
тусклым и расплывчатым, зато на горизонте, над небольшими
зубчиками черных еще вулканических скал, расцветала голубая,
необыкновенной красоты, с переливами заря.
Стало заметно теплее – градусов двадцать по Цельсию. Ветер
стал немного слабее. Молодая сильная звезда – подумалось Лизе, время
расцвета цивилизации. Хотя, наверное, это никак не связано.
Нильгано дал указание искать средства передвижения – пешком
было не дойти, по земным меркам расстояние было около семисот
километров. Ребята разбежались по сторонам, и через минуту Ролекс
нашел стоянку транспорта, где рядами стояли, а точнее лежали на боку
упавшие от отсутствия электричества зеленоватые болиды длиной
около двух метров, с сидением, отдаленно напоминавшим
мотоциклетное, и несколькими клавишами на месте руля.
Их было около сотни, но в сторонке, недалеко слева, где уже не
было металлического покрытия с линиями, дающими электросилу,
стояло два аппарата, предназначенных, видимо, для езды по
пересеченной местности. Видом они довольно-таки сильно походили
на мотоциклы, но вместо колес у них была одна тонкая гусеница. Одно
место пустовало, и свежие рубчатые следы на недавно побеспокоенном
коричневом песке говорили о многом.
Ролекс сел за руль, куда еле влез, так как размеры были
настроены, как всегда, под маленьких зеленых человечков, и нажал на
самое различимое, что было на опять же зеленой приборной панели -
единственную красную кнопку.
Раздалось тихое жужжание, и при нажатии на педаль газа внизу
машина с готовностью рванулась вперед, чуть не сбросив седока.
Ролекс вскрикнул от неожиданности. "На Земле что, все отсюда
скопировано?", ругнулся он про себя, сразу осознав, впрочем, что так
оно и есть, и не только на Земле.
Только он собирался позвать ребят и мчаться вперед, в погоню,
как послышался крик Лизы:
– Эй, скорее сюда, смотрите, что я нашла!
Ролекс, Макс и Ник забежали за соседнее прямоугольное здание
без окон, стоявшее рядом со стоянкой и увидели чудо. На небольшой
площадке стояла блестящая и переливающаяся в лучах звезды
металлическая муха. Шесть тонких ножек, сверкая двумя шарнирами,
впивавшимися в грунт, словно напряглись перед прыжком и излучали
мощь механических мускулов. На ножках покоилось обтекаемое,
округлое, но кажущееся совершенно невесомым и воздушным тело-
корпус, с двумя небольшими двигателями в задней части и округлой и
просторной, чуть выступающей за контуры корпуса, кабиной, что
придавало ей большое сходство с большими фасетчатыми глазами
мухи. Небольшие крылышки с большой стреловидностью ножами
разделяли воздух.
Ребята не в силах были отвести глаз – настолько уравновешенно,
эстетично и одновременно функционально было это летательное
устройство.
– Они ее просто не заметили! – улыбалась Лиза смущенно.
Команда втиснулась вчетвером в открытую без дверок кабину
летательного аппарата, которую еле видимо прикрывало спереди и
немного с боков кристально-чистое сферообразное стекло.
Как и в Пассионарии, там не было управления, только два
детских стульчика, вырастающих из пола, на которых уместились
силой намерения все четверо, и Ролекс было приказал кораблю
переместиться к месту, которое было нужно, но тот не откликнулся.
Либо спейсер был какой-то другой модели, нежели его аналоги
миллионами лет позже, либо спейсер на мухе не стоял вообще.
Зато ручное управление полетом работало отлично. Ролекс
рывком сорвал машину вперед, чуть не выкинув еле державшегося за
борт и будто стоящего на подножке трамвая Нильгано, и едва не
врезался в колонну впереди.
– Эй, не дрова везешь же! – недовольно откликнулись Макс и
Лиза, которую едва не стошнило от таких виражей, но Ролекс даже
ухом не повел. Он выровнял муху, заложил плавный вираж вверх и
влево и взял курс на восток.
Городок, как эскиз на столе инженера, серой картонной
карточкой мелькнул под кораблем, и понеслась пустыня, коричневая и
однотонная, насколько хватало взгляда. Пару раз внизу пролетели
тонкие ниточки железных покрытий, в некоторых местах заметенные
тем же коричневым песком, и рядом с одной из них, на третьей минуте
полета, ребята увидели едва различимую точечку транспортера,
направляемого Скунсами в том же направлении, в котором летела и
муха.
Ребята помахали Скунсам ручкой, представив, в какой
безнадежности те смотрят на сверкающую точку в небе, и продолжили
путь. По расчетам, до поселения оставалось еще десять минут полета и
около пятисот километров. Однако на высоте, куда поднялся Ролекс,
около десяти километров над уровнем моря, цель следования уже
миражом вырисовывалась на горизонте в туманной дымке.
Солнце светило уже нещадно, нагревало металл и воздух под
стеклом так, что только случайные порывы ветра из открытых дверок
позволяли как-то дышать. Вспотевший Ролекс судорожно расстегнул,
насколько это было возможно, ворот костюма.
Лиза поняла вдруг, что Солнце, или как оно здесь называется,
тоже попало в радиус воспоминания – ведь оно двигалось согласно
законам физической вселенной, а значит, существовало на
определенном расстоянии от планеты.
Тут уж впору было задуматься – а не бесконечно ли вообще это
пространство, умещающееся, как чертик в табакерке, в воспоминаниях
человека? Если так, то... слова, что человек – это отдельная Вселенная,
получали совсем другой, полностью буквальный смысл.
Мысли Лизы переключил на другую волну Ролекс – он стал
резко снижать корабль, из-за чего понятие воздушной ямы стало для
Лизы, не летавшей на самолетах Земли, невероятно глубоким и
отчетливым.
Город, почти двойник первого, только больше в несколько раз по
объему, висел под аппаратом, стремительно увеличиваясь в размерах.
Отличие было в том, что в центре города, куда радиально сходились
металлические дороги со всех сторон света, было пустое пространство,
металлически блестевшее, сверкающее и переливающееся солнечными
зайчиками.
Дальше все было делом техники. Корабль сел на металлическое
пространство, которое Макс Нильгано признал чем-то вроде
платформы для полезных ископаемых, свозимых со всей планеты в
этот пункт транспортировки. Ролекс сразу же на всякий случай
перегнал корабль с опасного места – нечаянно выпасть в какую-нибудь
яму или ангар в одностороннем порядке, без обратного билета, ему не
хотелось даже внутри своей головы.
Нильгано, памятуя о расположении библиотеки в предыдущем
городе, за пять минут нашел ее аналог здесь, и через десять минут все
четверо были заняты очень важным делом. Каждый на своем
компьютере листал перед собой с максимальной скоростью, около
десяти электронных листов в секунду, самые важные книги
Экваторианцев. Запоминания и понимания не требовалось – Магараджа
прилежно поставил видеоизображение на запись.
Это были "Оружие и оборона", так страстно нужная Скунсам,
"Бриллианты пятисот веков", сборник поэзии того времени,
экваторианская версия "Истории Мира", захватившая ступени
эволюции человека в диапазоне от пятидесяти до ста двадцати
миллионов лет назад. Страшно становилось – сколько же может быть
забыто, насколько же велика может быть беспомощность человека
перед великим Временем?
Так было пролистано сорок пять книг, прежде чем в библиотеку
ворвались Скунсы, увидевшие пустой зал.
В соседней комнате стояли наши герои.
– Прости... – тихо прошептала Лиза, и, помедлив секунду,
сказала оператору:
– Магараджа. Давай нас отсюда, и... стирай, что договорились.
– ОК! – сказал на том конце провода Магараджа.
По лицу Лизы прокатилась слезинка, но упасть на покрытие
пола не успела.
Призраки растворились, очутившись в собственных креслах, а
почти двадцать миллионов лет памяти, ставшей последним оплотом
существования могущественной когда-то Экваторианской
цивилизации, навечно и без надежды на восстановление рассыпались в
прах.
25.
На гористую сиреневую поверхность Карна, четвертой планеты
звезды Регулус, стоявшей в зените, наползала черная всепожирающая
тень. Она хищно кралась, облизывая и пожирая островерхие скалы, а
сверху, на высоте четырех километров от планеты, двойником тени
крался огромный межзвездный корабль.
Похожий на ската, с плавными обводами и острым желто-белым
плазменным хвостом, он проплыл несколько сотен километров над
поверхностью этой безжизненной планеты, спутницы Дегулы, и
наконец остановился.
С пуза ската каплей сорвался челнок, притормозил у
поверхности и завис в метре над безликим местом посреди пустыни,
центром кратера в обрамлении низких скал. Металлическая рука
вставила бур в трещину, и низ челнока окутался пылью – бур проник в
тело планеты на глубину метра.
Пыль улеглась быстро – Карн был большой планетой.
Металлическая рука достала, сверкая отраженным светом Регулуса,
большую металлическую пробирку длиной в полметра, и осторожно
вставила в скважину.
Работа была сделана.
Чтобы Лемминги с Дегулы, одной из цивилизованнейших
планет Вселенной, родины многих повстанцев, огни которой видны
были даже с Карна, не засекли корабль, скат еще двадцать часов
полулежал на планете. И только потом, когда Карн заслонил своим
мощным скалистым телом Дегулу, свою младшую сестру, корабль
приподнялся, резко сверкнул соплом и бесшумно стрелой умчался
вдаль.
Еще один скат, так же черен и осторожен, но размером
поменьше, юлил между давно покинутых построек Лимерийской Гати -
планеты, ранее славившейся на всю Лимерийскую систему из 99
планет своим флотом и высшим пилотажем среди астероидных поясов.
Война не пощадила Гать – удары сил Скунсов опрокинули
защиту цитадели, пробили экран, сбросили несколько сотен
водородных бомб на ее поверхность. Жизнь тысяч ушла мгновенно -
атмосферу сдуло, словно пламя свечи, и те, кто не погиб в урагане
ударной волны, задохнулись в агонии от отсутствия воздуха и в
леденящем холоде космоса.
Лимерийская Стига, соседка Гати, одна из главных баз
Леммингов, бдящая теперь за двоих, спряталась за горизонтом. Скат
остановился посреди выщербленных остатков фундаментов в метре
над землей, там, где раньше была городская площадь, пробурил
отверстие в космически-ледяном грунте, опустил туда металлическую
капсулу. Сделав легчайший выстрел, запорошивший отверстие песком,
скат встал на дыбы, его черная пятисотметровая туша подняла нос
вверх, и корабль ушел свечой вверх – туда, где его уже никто не найдет.
А на Земле... на Земле, на высоте девяносто две тысячи
километров, степенно двигаясь по эллипсоиду, продолжала свой путь
крылатая бочка с чуткими, как у летучей мыши антеннами, и с не
менее чуткими, любопытно распахнутыми крыльями солнечных
батарей.
Внутри на благо синоптиков трудились микросхемы,
рассчитывая движение воздушных потоков и циклонов,
многочисленные реле с отходящими от них кабелями, потикивая,
задавали ход времени.
А рядом затаившейся гадюкой лежало устройство,
металлический цилиндр безо всяких опознавательных знаков.
Смертоносный, созданный по воле судьбы не легендарным инженером
космических кораблей, летающих быстрее света, не первопроходцем
межгалактических трасс, и не главным злодеем галактики, похожим на
персонажа из голливудских фильмов своей злой ухмылкой и
развевающимся черным плащом. Устройство было разработано
простым гражданином Земли, Главным Конструктором СМЕРТИ.
ИСМЕРТ, Институт Социального Моделирования
Естественных Ресурсов и Технологий, находился в городе Москва.
Скунсы, шутя на свой манер, любили буквочку из начала аббревиатуры
поставить в ее конец, что более точно отражало суть занятий
института, сферу его деятельности и направление исследований.
Институт был детищем Иосифа Виссарионовича Сталина,
милого усатого старикана, ушедшего на повышение в 53-м. Мудро и
неторопливо покуривая свою трубку и дальновидно щуря глаза, Ося
понял однажды, с высоты государственного положения, что на
территории планеты Земля произошло за последние три-четыре века
слишком много изменений не в ту сторону. Чего стоили только отмена
крепостного права в России, Декларация Независимости в Америке...
Инквизиция – и та исчезла странным образом. Непорядок, товарищи.
Вождь Народов взял трубку своего красного телефона, и
Комиссия Магистрата не заставила себя ждать, появившись на Земле
через четыре дня.
Оказалось, что опасения Иосифа Виссарионовича были не
напрасны. Слои обработки электричеством вкупе с искаженной
информацией, которым подвергалось существо при помещении на
планету, оказались непрочны, и сходили со ссыльных Леммингов, как
кожура с луковицы. Нескольких десятков лет и пары повторных
рождений хватало, чтобы сонный, как медведь в берлоге, Лемминг
вдруг начинал смотреть на мир свежими глазами и задаваться глупыми
вопросами, что он здесь делает и как он здесь появился.
Комиссия приняла меры по срочнейшему улаживанию ситуации
– была организована Вторая Мировая война, призванная переключить
внимание человечества на банальное выживание и отвлечь от
философских вопросов интеллигенции. Завезенный с Туманности
Андромеды ЛСД, продвижение идеи "жизнь всего одна, проживи ее
для себя", холодная война и ряд других мероприятий продолжили дело.
Опасность побега и бунтов была предотвращена.
Одной из мер было также создание СМЕРТИ, призванного
найти более совершенные методы управления населением, создания
технологий, позволяющих укреплять обработку сознания и разума, а
также внедрение всего вышеупомянутого в бытовую и культурную
жизнь простого хомо сапиенс.
Главкон, маленький пухлый человечек в вечно нескладно одетом
костюме и спадающих с носа очках, работал над капсулой два
десятилетия, тестируя ее терпеливо и усидчиво и не позволяя себе
преждевременных восторгов.
Тесты, проведенные бессонными ночами со всей тщательностью
сначала над некоторыми пациентами психлечебниц, затем над сонмом
пожизненно заключенных, а в итоге и над хаотично выбранными за
стенами Института гражданами, устойчиво говорили – один час
облучения позволяет снизить ошибочную социальную направленность
человека в среднем на 0.64 пункта.
Магистрат, рассмотрев изобретение, остался доволен и, соблюдя
все правила поощрения собственных сотрудников, вверил Главкону
честь и далее оставаться достойным доверия и работать на благо
Магистрата, отметив в поздравительной грамоте, присланной из
Туманности, что материальное поощрение было бы недостойным столь
великого изобретения.
Изделие в глубочайшей секретности размножили, упаковали в
грубые деревянные коробки со стружкой внутри, и сотни любопытных
кораблей-разведчиков, под покровом ли ночи или в боевой схватке,
аккуратно посеяли семена смерти на звездных полях terra cognita.
26.
База жужжала слухами, как растревоженный улей. Окольными
путями, неизвестными даже вездесущей почтовой службе, в ряды
техников проникали сведения о книгах. Об Экваторианском корабле.
Но Лиза воли не давала – атмосфера секретности окутывала командный
центр, и стоящие у входа бесстрастные воины с бластерами у бедра
свято хранили молчание, скупо и нехотя впуская внешних только по
личному распоряжению Коммандера Амина.
– Что? – Нильгано, вспаренный как загнанная лошадь, бегал от
одного компьютера к другому, – Конечно, орбиты небесных тел
коэффициента семнадцать как минимум за восемнадцать световых лет
по перпендикуляру от траектории должны быть учтены!
– Полковник Нильгано, сэр!
Нильгано поспешил в дальний конец зала.
– Учитывать пространственно-временные искажения?
– А какова скорость корабля?
– Если верить книге, при дальности такого масштаба средняя
скорость не должна превышать 0.75 световой, но насчет отдельных
участков я не уверен.
– А какова будет погрешность?
– Погрешность? Дайте мне пятнадцать минут.
Полковник продолжил свой обход и консультации.
Лиза, для которой прямо сейчас работы не нашлось, отыскала
профессора Барнса и болтала с ним, развалившись на своей любимой
белой софе в зале под куполом. Профессор увлеченно рассказывал о
жизни, временами подскакивая и рубя рукой воздух.
– Ты вот, барышня моя, уже не застала, а ведь какой ерундой мы
считали эту теорию о возможности жизни на других планетах! Я когда
увидел в 77-м году эту посудину со спейсером, чуть рассудка не
лишился!
Лиза улыбнулась, глядя на старика.
– Профессор, не сокрушайтесь. Я бы тоже в обморок упала на
месте, но у меня была хорошая подготовка! – и она рассказала Барнсу о
книжках в овраге.
– Надо же! – прижав руки к сердцу, воскликнул профессор, – В
СССР такие книжки были?
– СССР уже не было, профессор, – подколола его Лиза, -
Историю надо знать!
– Ох, ох, барышня... – повздыхал тот, – Время летит, все
меняется, куда нам поспеть...
– Вот слушайте краткий экскурс в историю мира, профессор.
Знаете, почему тут сейчас такая головомойка на базе?
Профессор посерьезнел и подался вперед. У него была какая-то
странная и редкая способность – точно знать границу, где можно и
нужно шутить, а где уже не стоит.
– Слушаю тебя, дорогая.
Лиза ввела Барнса в курс дела. В книгах была масса
информации. Культура Экваторианцев поражала своей
неординарностью, и Ролексом было высказано мнение, что не скоро
еще она будет воспринята затуманенным взором человека
современного, запутавшегося в липких сетях проблем настоящего
времени.
Оружие – то, что так живо и трепетно интересовало Скунсов, -
обнаружило свой истинный потенциал разрушения, превзошедший
самые смелые ожидания, и именно поэтому было обойдено вниманием,
поскольку удел лишь сумасшедших – разрушать, если можно улучшить.
История Экваты была настолько велика, и так глубоко в
древность простирались события, что разум человеческий просто
отказывался понимать те количества лет назад и те метаморфозы и
приключения, что происходили с единственным общим, что было
известно и человеку тамошнему, и человеку нынешнему, – с живыми
человеческими существами.
Такие описания, как операции с семнадцатимерными
пространствами или вселенными, не состоящими из материи и
энергии, были полулегендами даже для Экваторианцев, и разум,
пытавшийся синтезировать эти данные с уже известными, начинал
пахнуть горелым маслом, подшипники его летели во мгновение ока, и
человек пасовал. Это нельзя было понять, и это нельзя было, с точки
зрения Лизы и руководства базы, использовать в борьбе против засилия
Скунсов.
И применимой мерой было уж точно не оружие. Это был бы
полный и мгновенный конец существующего мира, без последующего
Великого Потопа и Страшного Суда.
Но сколько в течении нескольких дней ни листали ридеры
пожелтевшие страницы чужой, но ведь и нашей тоже, истории, сколько
ни сидели они со слезящимися глазами, зевая и стараясь не впасть в
нервную истерику от материала, который читали – не могли они найти
ни одного упоминания о средстве, способном остановить деградацию.
Либо это было в других книгах, либо...
Либо этого средства не было вообще. И Лиза с Ролексом и
коммандером склонялись к последнему, иначе почему Экваты больше
нет? Самоубийство цивилизации – не признак просветления сознания
ее граждан.
– Но, профессор, – продолжала Лиза, – мы нашли упоминание об
одном инциденте, который представляет огромную важность для нас, и
тем более, – она показала кивком головы на себя и Барнса, – для нас.
Огромный корабль вылетел с Экваты непосредственно перед ее
уничтожением. Спейсером он по каким-то причинам снабжен не был, и
прокладывал свой путь через межзвездное пространство. Знаете, куда
он направлялся?
Профессор всплеснул руками.
– Господи, неужели... неужели на базу?
Лиза не успела ответить. В дверь ворвался Нильгано.
– Лиза, дорогая, ты вот здесь сидишь, а у нас расчеты показали
кое-что интересное! По расчетам... – он вдруг заметил Барнса.
– Рассказывай, все нормально, Макс, – успокоила его Лиза, рукой
подзывая присесть.
– По расчетам – четырнадцать тысяч лет назад.
– Вот это да. – только и сказала Лиза. Она опустила голову и
посидела немного, ни на кого не обращая внимания. Макс и Барнс тихо
ждали, не желая нарушать субординацию.
– Так вот, профессор, – вдруг очнулась Лиза, – это многое меняет.
В худшую сторону. Но объяснять не буду, авось пронесет.
– Но, Макс, – теперь Лиза смотрела уже на Нильгано, – наш план
остается в силе.
Нильгано кивнул и, извинившись, вышел из зала.
Лиза, словно постаревшая на десять лет, несколько секунд
молча смотрела на Барнса.
– Профессор, тот корабль... Он летел на Землю. И, судя по
сообщению полковника, он туда таки прилетел.
Приключение второе
27.
– Ролекс? – Это Магараджа говорит.
– Что-то вроде берега широкой реки, много деревьев, Солнце на
юге.
– Полковник?
– Сами видите. Я в космосе, без тела – определенно не Земля
четырнадцать тысяч лет назад.
– Ник? – Магараджа, видимо, хотел поговорить, иначе и правда -
зачем спрашивать о том, что и так видно на экране?
– Я почему-то тоже на берегу, собираю ракушки. Здесь очень
тепло и влажно, и знаете – Солнце прямо надо мной. Я думаю, это где-
то возле экватора, на Земле.
Лиза лишь формально сидела в кресле меморизатора – она точно
знала, где была четырнадцать тысяч лет назад.
Например, это был город кипренов, редких разумных существ
змееобразного вида, выстроенный на запрудах голубых речных долин
Кипры, планеты в том же рукаве Млечного Пути, что и Земля, только
более старой и близкой к центру галактики.
Того, кто стал впоследствии Ментором, тогда очень
интересовало, как прожить столько же, как кипрены, пока не он не
выяснил, что те жили долго за счет поедания своих сородичей еще
живыми, с бьющимися сердцами и напрягшимися мускулами.
Еще Лиза была на Севере Мира несколько сотен лет, где не
могла понять, где тут выход из этого искривленного пространства. Как
ориентироваться, если звезда с одной стороны и звезда с другой
стороны – это одна и та же звезда? Лиза блуждала без тела, тыкаясь
туда-сюда как слепой котенок, пока не уцепилась за случайно
встретившийся корабль Рогатых.
Потом несколько сотен лет, сменив два тела, жила у Рогатых,
обитавших так далеко от Магеллановых Облаков и Туманности
Андромеды, что даже самый быстрый беглец мира – свет – не успел еще
добежать оттуда до глаз любопытного жителя этих прекраснейших во
Вселенной галактик.
Потом несколько тысяч лет был снова Млечный путь, потом
Галатея... Но никак не Земля. Как один из альгенов, не забывающих
свое недавнее прошлое, Лиза хорошо это знала.
– Ну что? – голос Магараджи был полон энтузиазма и
страмления снова поиграть в солдатики нашей командой
путешественников в памяти, – кидаем всех к Сканки? Вилли, готов?
Ответом ему был могучий трубный рев в динамиках.
Вилли был еще одним загадочным и вместе с тем
интереснейшим явлением, которые скрашивали жизнь базы и давали
пищу для размышлений, разговоров и анекдотов. Он был китом.
Однажды один из Леммингов базы, Ситхан, выходец с одной
очень недалекой от Земли и очень похожей на нее по природным
условиям планеты, был в командировке для установления каналов
коммуникации с местными группами сопротивления.
Одним теплым вечером, когда работа была выполнена и
ностальгия о времени, когда межзвездные перелеты были еще сказкой
на ночь, змейкой вкралась в его душу, он надел ласты. Вышел на
темный берег моря, и, предвкушая удовольствие, нырнул с невысокого
утеса в немного фосфоресцирующую и отдающую рыбным запахом
воду.
Флора и фауна за эти несколько лет отсутствия на планете,
кажется, никак не изменились. Нырнув на несколько десятков метров и
расслабившись, ощущая ток теплого подводного течения по ногам
(мезенцы, жители Мезы, могли задерживать дыхание на десяток
минут), Ситхан наблюдал за мельтешащими желто-зелеными рыбками
размером с полпальца, единым телом стаи прыгающими с одной
стороны коралла на другую. Понаблюдал за пузырьками воздуха,
идущими откуда-то с дна, где темно-синей стеной стояли
крупнолистовые водоросли. И вдруг – увидел кита.
Ситхан никогда не видел китов, только на панорамах выставок,
но сразу догадался, что это он. Крупное веретенообразное тело, метров
двадцать длиной, серое с оливковыми переливами и едва различимыми
полосками вдоль корпуса, завершалось широким и мощным, метров
шесть в поперечнике, хвостом. Кит стоял около участка дна, не
прикрытого водорослями, и носом что-то копал в грунте.
Ситхан постарался подплыть поближе. Огибая грозовые облачка
взбаламученного ила, плывущие по морю, словно по небосводу, он
приблизился метров на тридцать, но кит его заметил.
Мощное тело мгновенно замерло, напряглось, туша легко, как
молодой головастик, перевернулась вокруг своей оси, взметнулась и
ушмыгнула со скоростью хорошей лани куда-то вверх и в сторону.
Ситхана, словно огромной мягкой рукой, сметающей со стола крошки
хлеба, на полсотни метров отнесло ударной волной.
Очнулся тот на поверхности теплого ночного моря.
Отдышавшись полминуты и посмотрев на звезды, Ситхан нырнул
снова. Разглядев, где то место, в котором барахтался кит, он направил
свой путь туда – и изумлению его не было предела!
На мягком зелено-голубом иле, в обрамлении редких
отросточков синих с толстыми листиками водорослей, можно было
легко различить отчетливо начерченные линии и бороздки,
складывающиеся во вполне определенную систему. Там был рисунок!
Нарисован был кит.
Ситхан чуть воды не глотнул. Разумный кит? Или для
творчества не нужна разумность? Что-то внутри подсказало Ситхану
следующий шаг.
Он подплыл к семиметровому рисунку, туда, где еще оставалось
место на илистом дне, свободное от липучих водорослей, и нарисовал,
как можно четче рукою выдавливая в липком иле линии,
схематическую фигурку человека.
Посмотрев секунду на получившееся и пообещав себе нырнуть
снова завтра же, Ситхан сделал движение ластами и стрелой полетел
туда, куда беспечно, танцуя в своем незатейливом хороводе, уплывали
веселые пузырьки. Его легкие уже жгло, и весь организм напоминал
Ситхану о ждущем его родном воздушном океане сверху.
Следуюшего дня Ситхан ждал с замиранием сердца – ворочался
целый час, представляя себе, что может случиться, какие варианты его
ждут. От самых простых – что кита больше он никогда не увидит, – до
самых фантастических, – что тот покажет Ситхану сказочную китовью
страну в гигантской пещере, где светящиеся кораллы охраняют вход, и
где добрые и гостеприимные киты и китята расскажут ему историю
своего народа, угощая сладким пуншем из водорослей... А он
расскажет им, внимающим упоенно, о межпланетных путешествиях и
высоких технологиях... На этой мысли он и уснул.
На рассвете Ситхан нырнул снова. Он осторожно подплыл, юля
почти по поверхности дна, усеянного мелкими черными камешками, и
огибая разноцветные острые колючки кораллов, к месту рисунка.
О радость! – кит был на месте. Но он ничего не рисовал. Ситхан
осторожно, сантиметр за сантиметром, показал свое тело, выплывая из-
за последнего коралла – почти квадратной скалы с сине-белыми
разводами из микроскопических морских звездочек. Кит дернулся, но
остался на месте.
Немного опасаясь, испытывая дрожь внутри живота, Ситхан
подплыл к морде кита. "А ведь может и убить..." – подумалось ему. Кит
чуть отпрянул назад, сфокусировав на Ситхане немигающий глаз на
белом лоснящемся пятне, а затем сделал медленное движение на пару
метров вверх, словно приглашая человека проследовать за ним.
С этого момента началась странная дружба существ, которым по
зову природы следовало бы едва ли знать о существовании друг друга.
Неделя, остававшаяся до ухода обратно на базу, прошла под водой и на
поверхности по счастливой случайности спокойного и теплого моря.
Через день после знакомства, когда кит и человек вдоволь
наплавались друг с другом и когда животному уже надоело давать
постояную фору, кит практически вышиб Ситхана из седла. В
постукивании бокового плавника кита по кораллу Ситхан уловил код
Беруса – аналог кода Морзе, который моряки Мезы использовали уже
сорок лет после изобретения радио. Видно, не зря жил Вилли, как
прозвал Ситхан кита, несколько лет в морских пучинах.
Ситхан сообщил о находке на базе, и коммандер Амин,
заинтересовавшись Вилли, снарядил целую экспедицию, которая не
забыла прихватить с собой и меморизатор. Выяснился интересный
факт – Вилли сделал все наперекор эволюции.
Обычным было, когда духовное существо, начиная свой
жизненный путь на планете, проходило через освоение тел по
старшинству. Сначала нынешний Джон или Иван летал по планете
комариком, учась сосать сок растений и избегая жадных клювиков
пташек. Затем сам, орлом паря на высоте полукилометра, бессовестно
высматривал и лишал жизни сусликов или полевок. И лишь спустя
многие эры, отрастив себе пять пальцев на руке и вымахав под два
метра ростом, стал царем природы.
Но обычное было не для Вилли. Как показала проверка на
меморизаторе, Вилли сначала, в течении многих жизней, был на Мезе
человеком. Что заставило его примерить обтекаемое тело и грудные
плавники, Вилли не знал. Или не говорил. Но интеллект, как мы
выяснили, он себе благоразумно оставил.
Теперь Вилли жил на базе, в огромном подземном бассейне,
выложенном плиткой и кораллами Мезы, срочно для него
выстроенном, изучая сначала с любезной помощью Ситхана буквы и
речь, потом основные данные о мире, в котором он жил, а потом и
просто то, что было интересно. Никто ему не препятствовал.
А теперь еще, отбросив страх за свою китовую тушу и решив,
как настоящий Лемминг, что спасет мир, пусть даже ценой потери
китового уса, принимал участие в рискованном эксперименте. Была бы
возможность – он бы еще этот самый китовый ус и подкрутил, как
бравый гусар.
Магараджа сказал:
– ОК!
И мир вокруг вдруг изменился.
28.
Лизу бросило в жар – настолько резкой была смена температур.
Под безжалостными лучами Солнца, стоящего не прямо сверху,
но остервенело изрыгающего потоки обжигающей плазмы, исчезали
последние молекулы воды из песка и черных полуразложенных
остатков деревьев под ногами. Образовывался удушливый туман,
нетерпимый для европейца, по ошибке попавшего в эти края.
Под ногами – желтый песок вперемешку с илом. Райский уголок,
если бы не климат.
Неподалеку от берега виднелась стена плотного леса,
состоящего, как показалось Лизе, из настолько разных деревьев, что
она не видела и двух одинаковых, стоящих рядом. Теперь она поняла,
почему слово джунгли произносилось в приключенческих книгах
непременно с эпитетом "непроходимые". Этот частокол толстых
коряжистых стволов, словно уток основу, сверху донизу опутывала
сеть лиан, вездесущих, гибких и уверенных в полном своем
превосходстве над порабощенными великанами.
Ник стоял в трех метрах позади Лизы, Ролекс и Макс появились
на секунду позже, а еще через несколько секунд, сотряся почву
громовым ударом, с высоты полуметра шмякнулся комком сырого
липкого теста материализовавшийся из воздуха Вилли.
– С прибытием! – Ник Сканки широко улыбнулся и показал на
труп туземца, коричневого и совершенно раздетого, за исключением
связки ракушек на правом запястье, – это был я!
Лиза села на песок.
– Ну что ж, если судить по растительности и положению
Солнца, мы действительно находимся в районе перешейка между
Южной и Северной Америками. Координаты помните, Нильгано?
– Конечно. Обижаете. Я в молодости плавал на судах, это мне
знакомо. Это было время, когда... – взор Нильгано помутнел, и он,
кажется, вновь решил удариться в воспоминания о своей бытности
мореплавателем на судах разной конструкции и разных планет. Эти
истории он уже пятьдесят раз озвучивал в большой кают-компании
базы сторонившимся его из-за этой особенности офицерам, знавшим
его историю жизни наизусть. Но Лиза его прервала.
– Сэр, нам пора.
Вилли уже дошлепал до воды и купался в прибрежном иле на
мелководье, словно собака.
– Видите, сколько ила? – показал Ролекс на прибрежную полосу,
простирающуюся до горизонта и утопающую в бело-голубой дымке
горячего тумана вдали, – Это еще один показатель, что мы на верном
пути. Падение корабля вызвало цунами, которое, вероятно,
взбаламутило всю Атлантику. Следующие наши шаги, Лиза?
– Следующие наши шаги, – Лиза рывком встала с рыхлого
горячего песка на ноги, – будут не шагами, а плаванием. Как и
договаривались. Вилли уже ждет.
Наша группа не заставила себя ждать, нервным рывком
сорвавшись к берегу, – прохладная бирюза воды манила, словно мираж
в пустыне манит умирающего от жажды путника.
– Небось, градусов тридцать температура... – мечтательно
прошептал Ролекс, входя по щиколотку, – Эх, если б не работа!..
Но работа в виде Вилли, стоящего на рейде, ждала голодным
волком. Ребята вскарабкались на услужливо подставленный хвост
Вилли, с него перешли, качаясь, на чуть подрагивающую главную
палубу, покатую и немного скользкую, и уселись, пытаясь прильнуть
руками к гладкой, немного маслянистой китовой шкуре.
– Можете не бояться – акул нет! – сказала Лиза, – Мы в
воспоминании. Разве что мертвую найдете, брюхом вверх плывущую!
Вилли дал гудок, по громкости давший бы фору паровозному, и
экпедиция плавно, а потом все быстрее, весело разбрызгивая теплую
прозрачную воду, вышла в открытое море – туда, где упал корабль.
Лиза посидела пять минут, бессмысленно смотря вдаль, где
неменяющийся горизонт все больше начинал охватывать узкую
полоску туманной земли, и вспомнила о корабле.
Судя по одной из книг, посвященных различным веяниям в
философии и науке Экваты, озаглавленной "Тупики и тропинки
эволюции", смутные времена наступили на Акапелле, планете-столице
цивилизации.
Это была не та смута, что кидала в порыве голода или унижения
крестьянские вилы на начищенные стволы винтовок, не та, что
заставляла угнетенные классы вынашивать в глубине души волчонка -
тихую бессильную злобу на власть, носить украдкой под полой рваного
тулупа грубые ножи, вырезанные из кос.
Эквата была слишком, слишком цивилизованна. Такого понятия
как класс, на ей не существовало уже многие миллионы лет...
Но существовала беда, которая была обнаружена, и это была та
же самая беда – что-то заставляло людей каждый следующий десяток
тысяч лет становиться несколько более безразличными и покорными,
со все меньшей способностью творить и любить жизнь и тех, кто
живет.
И тут, на Эквате, где государственная система и общественный
уклад были доведены до совершенства и не менялись многие столетия,
началось твориться такое...
Очень мирно и доходчиво, с человеколюбием и терпимостью,
различными государственными деятелями начали высказываться
различные мнения о том, что следует делать, чтобы остановить упадок
и вернуть потомкам Золотой Век Экваты.
А где мнения – там и несогласия. А где несогласия – там и
попытка установить свою правоту, так или иначе. А где правота и
неправота столкнутся в яростной схватке дебатов – там быть беде.
Один из политических деятелей Экваты, Экваторианец по имени
Ллевелин, как говорит книга, заявил, что нашел способ избежать
падения в темную пропасть небытия и развернуть нисходящую
спираль цивилизации вспять. Новость была воспринята в штыки, но
Ллевелин и верные ему люди продолжали работу.
Книга умолчала о том, что именно было сделано и с какими
результатами, но в качестве завершения работы упомянула запуск
корабля с философом и его сотоварищами в отдаленную точку
Вселенной, к небольшой затерянной в просторах Терра Когнита
звезде. Звезде ничем не примечательной и не имеющей никакого
стратегического значения. Звезде, которую через пятьдесят миллионов
лет назовут Солнце.
29.
Через восемь часов путники вконец обессилели под пыткой
Солнца, паяльной лампой истязавшего их на тефлоновой сковороде
спины Вилли. С высохшими телами и потухшими глазами, томимые
жаждой почти весь бесконечно длинный путь по волнам,
путешественники были спасены ласковым черным покрывалом южной
ночи.
Нильгано, не терявший, однако, самообладания и осознания
действительности, продолжал вести Вилли теперь уже по звездам,
похлопывая его самым разнообразным образом согласно мезенскому
коду Беруса, который оба знали в совершенстве. Наконец, спустя
девять часов, повинуясь уверенному удару руки Нильгано, Вилли
встал.
– Всем спать до утра... – хриплый голос Нильгано был еле
слышен, и его услышал только Ролекс. Лиза и Ник и так спали,
приоткрыв обметанные солью рты, уже несколько часов.
Утро не было добрым. Лишь ласковое Солнце, привстав над
горизонтом, окрасило бело-голубое небо розовыми тонами, Лиза
приоткрыла потрескавшиеся веки и застонала.
– Господи, идиоты... Почему мы не захватили воды?..
Но тут же встряхнулась и растолкала ребят, с трудом встав на
колени.
– Потом отдохнете! Что лежите? Пока не найдем корабль, воды
не будет!!! Мы посреди Атлантики, не видите?
– Предлагаю скользнуть вниз, в воду, – сказал Ролекс, оглядывая
море рядом с Вилли и пытаясь не упасть, – судя по всему, здесь
мелководье, я вижу на глубине метров двадцати какие-то большие
раковины, или кораллы, не знаю точно. Заодно и Вилли выкупается.
Вилли в знак восторженного согласия радостно задудел и чуть
не сбросил седоков вниз, подпрыгнув для разминки мускулов.
Ребята спустились в прохладную воду и первые несколько
минут наслаждались, спокойно валяясь в густой соленой воде и
напитывая тело прохладой.
Неподалеку разрывами бомб били хрустальные фонтаны брызг -
Вилли занимался водной акробатикой, выворачиваясь как уж и
прорезая толщу воды обтекаемым телом.
Вдруг Лизу осенило.
– Магараджа! – крикнула она, и услышала привычное "ОК!".
– Магараджа, дай нам попить, прямо нам, сидящим у
меморизаторов! Попроси принести попить.
Минута ожидания, и Лиза с ребятами почувствовали, как тела
начинают наполняться, словно надеждой, клеточка за клеточкой,
живительной влагой, словно ниоткуда берущейся в теле.
– Да, – протянул удовлетворенный Ролекс, лежа на спине в воде и
перебирая пальцами по волнам, – я должен был первый догадаться. Тут
так реалистично все, – он снова похлопал ладонью по воде и вдохнул
соленый морской воздух, – что я уже и забыл, что в кресле
меморизатора сижу.
– Магараджа, это ты должен был догадаться! – легко укорила
оператора забиравшаяся обратно на хвост порезвившегося пять минут
кита Лиза. Она очень старалась не подкользнуться.
– Ты посмотри на наши тела у меморизаторов – они, наверное,
уже сдулись там от голода и высохли, как изюм, от жажды.
– ОК! И правда. Сейчас покормлю вас всех осторожно.
Тем временем вся группа, реабилитировавшаяся после мучений
зноем, забралась по хвосту на Вилли, и Нильгано объяснил
дальнейшие действия.
– Сейчас начнем наматывать расширяющиеся круги вокруг этой
точки. Думаю, я ошибся не более чем на сотню километров. В
основном дно здесь неглубокое, до разломов плит далеко, десять-
двадцать метров глубины. Все смотрите вниз и замечайте что-то
необычное – изменение цвета, глубины. Может, неясный предмет или
кратер. Что ж, начнем!
Вилли тронулся, и вся группа, два человека с одной стороны и
два с другой, свесившись по максимуму, только чтобы не упасть,
начала пристально смотреть в прозрачную, искрящуюся бриллиантами
в бликах восходящего Солнца, зеленовато-голубую воду.
Море смотрелось немного странно – на дне, то уходившем вниз,
то снова поднимающемся, был местами пестрый разноцветный
песочек, местами зеленовато-синие нити водорослей опутывали сетью
весь обзор. Разноцветные раковины кораллов празднично зазывали
поплавать и запечатлеть красоту тропического моря на фото.
Чего не хватало, так это жизни – стаи рыбешек исчезли, не
показывали своих спин акулы и скаты, а однажды, после получаса
сканирования моря, ребята заметили огромную дохлую черепаху,
блестящую неровным, симметрично разрисованным природой под
коричнево-желтую шахматную доску, панцирем.
– Водоросли, небось, тоже дохлые... – протянул грустно Ролекс.
Два раза останавливался Вилли. Один раз Ролекс заметил
огромную дыру под водой, но это оказалась пещера, которая никак не
могла быть оставлена кораблем. Нырнуть в нее дальше никто не
решился, и было решено считать эту диковинку норой какого-нибудь
неизвестного животного.
Во второй раз тревогу поднял тоже Ролекс, он заметил на дне
небольшой черный предмет до странного правильной треугольной
геометрической формы, на поверку оказавшийся тенью от коралла.
А вот в третий раз, на четвертом часу барражирования, тревога
оказалась не ложной.
Нильгано заметил вдали странную полосу коричнево-желтого
цвета и попросил Вилли подплыть поближе. Полоса оказалась на
глубине около пятнадцати метров, это была даже и не полоса, а
огромное пространство смешанного с песком ила, простиравшееся
насколько мог охватить глаз. Нильгано нырнул, проплыл вниз метров
десять, сколько смог, и вынырнул, возбужденно отплевываясь.
– Это выбросы. При падении корабля почва подводного дна была
выброшена сильнейшим ударом. Надо теперь только найти эпицентр.
Лиза вспомнила рассуждения Нильгано насчет корабля.
Полковник говорил, что корабль, пролетевший без спейсера от одной
галактики до другой, просто должен быть огромен, ради собственного
выживания в космическом пространстве. Это кажется, что космос пуст.
Там столько осколков планет, пыли, комет, астероидов и прочих
объектов, дрейфующих во всех направлениях с непредсказуемыми
скоростями, что пролететь миллионы лет по этому пустому
пространству невредимым настолько же реально, насколько ластику
пару километров проехать по наждачке.
С другой стороны, корабль такого размера не может не убить
планету, приземлившись на нее или же встав, подобно спутнику, на ее
орбиту. Гравитационое возмущение было бы настолько велико, что
жизнь могла бы выжить только ценой величайших потерь и усилий, а
скорее всего корабль сорвал бы у Земли атмосферу и сдвинул бы ее с
орбиты, что повлекло бы необратимые последствия для человечества с
точки зрения температурного режима и гравитации. Но человечество
выжило, и Лиза с Ролексом и профессором Барнсом этому прямое
подтверждение.
А значит, скорее всего, произошло следующее. Корабль-матка,
огромный, возможно даже размером с Землю или даже Солнце,
подлетел на безопасное расстояние к Солнечной системе, остановился,
выпустил маленький корабль, который одновременно может и пройти
через завесу астероидов, и незначительно нарушить ход Земли по
орбите.
И вот этот-то маленький корабль, закончил Нильгано тогда, надо
искать. Кажется, он не ошибся.
Эпицентр нашелся после двадцати минут патрулирования в
беспорядочном направлении по пространству выброшенного ила. Это
был точно эпицентр – посредине, в неглубокой яме диаметром около
полукилометра, окруженной атоллом из черной подземной породы,
почти достававшим гребнями до поверхности воды, лежало огромное
черное шарообразное тело.
30.
В течении получаса ребята с помощью Вилли обследовали
таинственную черную полусферу. Ник и Нильгано, словно рыбки-
прилипалы, прицепились за боковые плавники кита, и Вилли, за пару
секунд опустив исследователей на пятнадцатиметровую глубину, дал
им понаблюдать за поверхностью артефакта.
Страдая от мгновенного изменения давления на уши и кислой
воды, так и пытающейся просочиться в рот, ребята осторожно
разгребли липкие разлагающиеся заросли мелкой зеленой паутинистой
водоросли, которая рваным тюлем вперемешку с налетами песка
укрыла корабль, хотя и оставила его в зоне видимости.
Поверхность была несколько шероховатой, матовой, словно
вылитой из грубого чугуна, одинакового на всем протяжении. Ничего
похожего на двери, щели или даже намека на вход не было. Ролекс
вдруг осознал важность момента – он первый, даже не среди землян, а
и среди всех других народов всей известной вселенной, соприкасается
с чем-то, что уцелело от Экваторианской цивилизации. Впервые за
миллионы утекших лет.
Вынырнув на поверхность без помощи кита, Макс с Ролексом
отдышались. Лиза, лежащая на воде неподалеку, вопросительно
посмотрела на напарников, но те покривили уголки рта.
– Входа не видели.
– Два варианта. Либо вход внизу, в породе, либо его тут вообще
нету.
– Нет, есть третий. Вход может выполняться не способом
открывания двери, а как-то еще.
Нильгано подумал о том, что сказал Ролекс.
– Да, есть и такой, правильно.
– Причем я склоняюсь к третьему, – подтвердила Лиза, – потому
что из галактики в галактику легче переправиться без дверей в корпусе,
по-моему так. Заберемся на Вилли?
Группа забралась на Вилли.
– Надо сплавать вниз еще, – предложил Сканки, – вдруг нам
откроют? Я имею в виду автоматику, конечно, не людей.
– А что, идея! – Ролекс вскочил, и собирался что-то проговорить
дальше, но подскользнулся, вскрикнул, ноги его взметнулись выше
головы, и через пару секунд всплеск снизу показал, что цели своей
Ролекс благополучно достиг.
Взрыв смеха сбросил напряжение вчистую. Но Лизе не
смеялось. Она знала проблему, как ее пока не знали ни Макс, ни
Ролекс, ни тем более Ник Сканки. Она знала, но муссировать ситуацию
ей не хотелось. Пусть надежда на будущее будет сверкать в гразах
ребят, пока не наступит время.
– Магараджа, – линия рта Лиза стала жестче, из-за сузившихся
глаз складка беспокойства пролегла на лбу, – найди поскорее в книгах
что-нибудь о кодовых языках Экваты.
Потом обратилась к ребятам, расслабившимся и легшим
беззаботно позагорать под лучами снова стоявщего почти в зените, но
уже не злого и иссушающего, а ласкового Солнца.
– Ник, Макс, и ты, Ролекс, – сплавайте до корабля еще,
посмотрите как там дела, у корабля. А я полежу на водичке, подумаю.
Магараджа тем временем ответ даст.
Второй просьбы не потребовалось – тон голоса говорил сам за
себя. Это был приказ Ментора.
Вилли ушел с ребятами на глубину, а Лиза успокоила нервы,
закрыв глаза и почувствовав спиной и лодыжками ласковый ритм волн.
Кстати, отметила она, и правда – морская вода лучше держит. Чертов
корабль.
Она еще раз прокрутила в голове ход своих рассуждений.
Значит, появились на Земле, быстро переместились к кораблю... Пусть
это пять минут. Вошли на Пассионарии. Что дальше? Неизвестно что.
А у Скунсов сейчас боевая готовность там, на планете, им теперь не
дня, а десяти минут хватит на перехват...
Может, еще не поздно сейчас собраться, отключиться от
меморизаторов, в Пассионарию и на Землю, к кораблю? Нет, нет!!! Так
рисковать нельзя, нельзя! Потеряем и корабль, и себя самих, и
Вселенную в придачу. Господи, пусть Скунсы окажутся идиотами!..
Лиза тяжело вздохнула, чуть не хлебнув воды. В глупость
Скунсов в деле поиска супероружия верилось слабо. Но и Леммингам
не искать корабля тоже было нельзя.
В этот момент заговорил Магараджа. Он нашел нечто
невероятное – условный код на Эквате был, и он практически совпадал
с кодом Беруса Мезы и кодом Морзе земли. Что это? Опять мы взяли
что-то какими-то странными и неисповедимыми путями с Экваты?
Но, в любом случае, это было на руку нашей группе. Ребята с
китом выныривали уже четыре раза, оглядывались в поисках Лизы,
находили ее лежащей на волнах и размышляющей, и принимали
решение нырнуть снова. На пятый раз они нашли Лизу улыбающейся и
плывущей по-собачьи к вынырнувшему и уже уставшему нырять
Вилли.
– Ребята, у меня просьба к вам! – Лиза запыхалась от плавания и
говорила с перерывами и кашлянием, но вполне довольным голосом, -
давайте отдохнем и полежим на Вилли. У нас выдался напряженный
денек, и мы, кажется, заслужили несколько минут отдыха. Айда?
– Вот это дельное предложение! Пятнадцать минут нам не
повредит! – Ролекс потер бы руки, если бы не держался ими за воду.
– Ролекс, полежишь со мной? – Лиза кивком головы показала
Ролексу, что нужно плыть следом, первая выбралась на склизский
хвост, залезла на голову Вилли, потянулась как котенок, зажмуривши
глаза, и похлопала ладошкой место рядом с собой и ноздрёй Вилли.
Ролекс пришлепал, обтекая водой, и лег рядом. Закрыл глаза и
начал с удовольствием впитывать тепло спины Вилли – не
обжигающее, а действительно комфортное и легкое.
Вдруг Ролекс вздрогнул – по ощущениям, Лиза нежно взяла его
за руку и начала гладить его руку своим большим пальцем. Сердце его
забилось, стало пропихивать кровь по сосудам с удвоенной скоростью -
к такому проявлению симпатии он был еще не готов, вопринимая его с
восторгом и страхом одновременно. Робея, Ролекс ждал, что будет
дальше, не в силах отвергнуть или поддержать ухаживание Лизы.
Разум, однако, отметил где-то на задворках сознания -
поглаживание имеет странный ритм. "Прислушавшись" к своим
осязательным ощущениям, Ролекс уловил морзянку, которой Лиза
выбивала ему сообщение "Ответь мне да, если понял". Ролекс
осторожно ответил ей морзянкой "да".
Лизино сообщение, длиною в три минуты, было следующего
содержания: "Скунсы следят за нами по своим меморизаторам. Они не
появляются, боясь конфликта. Они появятся, когда мы найдем секрет.
Когда мы войдем в корабль, я сделаю вид, что нашла что-то очень
важное, а ты и ребята очень внимательно следите. Они появятся в ту же
секунду. Оружия, как и у нас, не будет. Скрутите их. Они не ожидают
нападения от нас. Передай таким же способом Нику и Максу".
Ролекс просигналил "да". Выразительно посмотрев в глаза Лизе,
он подошел к ребятам и с радостным видом, как только что
приехавший на берег моря турист-дикарь, предложил вместе
поплавать. Работа была сделана за десять минут.
31.
Ролекс выглянул из воды и кивнул.
– Ну все, друзья! – уже вслух, разминая мышцы рук, сказала
Лиза с зевком, – пора нырять и искать вход! Попробуем код Беруса.
Вилли нырнул с Максом и Ролексом на боковых плавниках.
Приблизившись к боку корабля, Ролекс смахнул противную тину,
оголив в неровностях черный корпус, и, недолго думая, простучал на
Берусе "Впустите!"
Повторного запроса не потребовалось. Поверхность, там где
Ролекс постучал, прошла рябью, чуть посветлела, и словно из ниоткуда
выпустила лучик света, сиренево-синий, тонкий как лазер, но
имеющий конец.
Ролекс с Нильгано отправились наверх – отсутствие воздуха
начинало сказываться.
Лизе со спины Вилли лучик был виден не хуже, несмотря на то,
что кит своей тушей взбаламутил всю воду и блики искажали луч,
превращая его в подобие скакалки.
Из полуметровой длины лучик вырос за полминуты на
несколько метров, почти достигнув поверхности, потом вылез из воды,
совершенно не теряя своей силы, цвета и пульсации. Как видно, вреда
он не причинял никакого – вода вокруг совсем не менялась. Запахло
фиалками. Стало быть, лучик не электрический, а совершенно
неизвестной природы, подумала Лиза. Принесет ли он вред?
Ролекс с Ником и Максом смотрели на эти вариации луча с
другой стороны уже вынырнувшего Вилли – с некоторым страхом, но
не пытаясь спасаться бегством.
Волшебная палочка перестала расти и начала утолщаться на
конце, превращая его в полую, как показалось Лизе, сферу слабо-
сиреневого цвета. Получалась одуванчикоподобная фигура, сделавшая
светло-сиреневым легкое облачко на небе.
Края сферы, расширяясь, почти дошли до Лизы. Когда осталось
полметра, она зажмурила глаза, застыла, словно черепашка уйдя в себя
в минуту опасности, и проживала каждое мгновение в ожидании удара
или чего-то неведомого, но обязательно неприятного.
Ощущение воды, омывающей плавно еле колышущиеся ноги
Лизы, усилилось. Из-за напряженной концентрации внимания?
Несколько секунд, показавшихся Лизе минутой, прошло, но не
случилось ровным счетом ничего. Совсем.
Лиза приоткрыла глаза и увидела еле заметный периметр сферы
уже позади себя. Шар продолжал расширяться, и вот он, охватив
диаметр около тридцати или сорока метров, захватил в себя наученных
опытом Лизы и не испугавшихся, остальных членов группы. Вилли
тоже поместился в этом шаре, а для него – шарике, и проплыл круг по
периметру, решив, однако, за него не выплывать. Шар вдруг вспыхнул
призрачным синим цветом, сделав мир вокруг нереально-сказочным,
и...
Со скоростью около полуметра в секунду стал втягивать
спутников в корабль. Видно, он мгновенно перестал пропускать воду -
погрузившись ниже уровня мирового океана, уровень воды в нем
остался прежним. Тыкаться носом в почти не видимый барьер из
пульсирующего света Вилли не решился.
Лиза вдруг подплыла к Вилли и сказала что-то неслышно сама
себе – а на самом деле Магарадже. Похлопав Вилли по серому боку, она
посмотрела вверх, и Вилли... пропал. Ролекс и Нильгано вздрогнули и
вопросительно посмотрели на начальницу. Та жестом указала на
корабль, потом на место, где только что был кит, и потом развела
руками в сторону, показав что-то объемное перед собой. Комментариев
не потребовалось. Вилли свою функцию выполнил и далее стал бы
помехой.
Вот надвигается неотвратимо черный бок космического корабля,
шар на мгновение соприкасается с ним (ребята, до сих пор плавающие
по-собачьи в воде, сразу инстинктивно выставили руки вперед и
прикрыли глаза) и просто проникает внутрь, без звука, сопротивления
или малейшей сложности.
Шар пропал. Вода, заполнявшая его, мгновенно с тихим
плеском обрушилась водопадом на пол и расплылась по серому
помещению, где оказались четверо. Пока она убегала в неведомые
щели, оставляя пол сухим, ребята наблюдали за стенами, серыми,
неприметными, испускавшими такой же сероватый свет, которые
полукругом окружали обычный ровный пол, также стального
сероватого цвета. Присмотревшись, они заметили небольшую (именно
небольшую, размером сантиметров семьдесят на полтора метра)
дверцу, точнее дверной проем, за которым виднелось еще одно
помещение.
На первый взгляд, пока все было безопасно.
"Что-то типа шлюза", – подумалось Лизе.
Четверка, стараясь держаться вместе, но не болтая лишнего,
медленно прошла дальше, в помещение – такое же круглое, как и
первое, из которого лучами расходились шесть безликих, одинаково
низких и серых коридоров.
"У экваторианцев что, мебель не в чести?", подумала Лиза, идя
крадучись, оглядывая голые серые стены и вспоминая планету с
библиотекой, где кроме маленьких стульчиков ребята также не
встретили никаких предметов обихода. "Или это чисто земная
привычка?"
Ролекс поманил друзей в один из проходов, как ему показалось,
самый короткий, в конце которого маячило следующее помещение.
Пройдя по узкой кишке, прямой как стрела, ребята увидали
помещение, несколько отличающееся от тех, где они только что были.
Зал был круглым. Охватывающие его стены восходили высоко к
потолку, который был не куполообразный, как в шлюзе, а прямой,
служа верхним основанием цилиндра.
Посреди зала, внушая уважение и какое-то странное
благоговение, стоял цилиндр, невысокий, метр вышиной, но зато
широкий, с половину диаметра помещения. Он был бы похож на
гигантский обеденный стол, накрой его белой кружевной скатертью, но
его металлический, отличающийся от стен цвет, полностью скрадывал
это впечатление.
Вокруг стояли стульчики, подобные тем, что были в библиотеке
той планеты, штук двадцать, на одинаковом друг от друга расстоянии.
"А мы – рыцари круглого стола", подумала Лиза. Она оглянулась
– кроме коридора, откуда они только что вошли, прятаться было некуда.
Бежать – тоже некуда.
– Ребята.
Ролекс, Ник и Макс, стоящие рядом и озирающиеся вокруг,
взглянули на Лизу с вопросом в глазах. Лиза кивнула.
Все трое немного попятились назад, занимая удобные позиции.
Лиза изобразила на лице восторг.
– Боже, Макс, Ролекс!!! Ура!!! Мы нашли это оружие!!! – она
подбежала к первому попавшемуся стульчику и начала трогать его
литую, вытекающую из пола ножку.
– Мы наконец-то нашли это самое лучшее в мире оружие!!!
Смотри!
Ролекс подбежал к Лизе, внимательно кося по сторонам глазами.
– Боже мой! Это действительно оружие! Теперь у нас будет
много денег, власти и... – Ролекс чуть замешкался, – и... и женщин!!! -
нашелся он.
Ничего не произошло. Несколько секунд ожидания. Ничего.
– Будьте наготове, – уже безо всякой маскировки сказала Лиза.
Она села на пол возле ножки и принялась в ожидании гладить ее
приятный скользкий металл. Прошла минута, и только Лиза подумала,
что просчиталась, как...
В этот момент раздался пронзительный скрип ботинка по полу,
и мужской голос коротко и хрипло вскрикнул.
Ролекс метнулся куда-то назад.
Лиза краем глаза увидела три тени, появившиеся примерно в
одном месте. Не успела она сообразить толком, как еще один мужской
крик, теперь уже более пронзительно крикнул с ненавистью:
– С-собака!..
После чего прервался хрипом.
Короткий, но массивный топот, с усилием и потугами.
Три сильных удара по телу и два вскрика боли. Где-то фоном
этому был писк, выдающий последнюю степень страдания, словно
человеку заживо отрывали пальцы. Страшный писк, более чем
достаточно напоминавший о мучительной судорожной смерти.
Лиза наконец обернулась, и последнее, что успела увидеть, это
тело падающего на нее незнакомого мужика с гримасой боли на лице.
32.
Лиза очнулась от того, что Ролекс потрепал ее по волосам.
Ужасно болела спина.
Она приподнялась на руках и оглядела помещение, сразу
поискав взглядом товарищей.
Ник стоял с другого края "стола" с оголенным торсом и связывал
слабо барахтающегося и постанывающего человека в черной
спортивной форме остатком своего изорванного кителя.
– Долго я без сознания была?
– Да нет, минуту, – Ролекс все еще тяжело дышал, – меня тоже
саданули немного.
Он с улыбкой показал на рваный локоть форменки, под которым,
Лизу аж передернуло, зияла красная тертая рана.
– По полу проехался, – объяснил тот.
К парочке подошел Нильгано, живой, здоровый и ни капельки
не раненый. Глаза весело блестели, грудь вздымалась широко и
свободно.
– Да, вспомнил старое времечко! – с довольным видом
ухмыльнулся он, – Ребята крепкие попались! Если б мы не
подготовились – еще б неизвестно, кто кого. Только...
Нильгано опустил глаза долу, и было непонятно, то ли он
улыбается там, то ли винится.
– Убил я одного, кажется, а один убег-таки. Что теперь с
мертвяком будет?
Лиза устало махнула рукой.
– Ничего хорошего. Когда проводились испытания, подобное
случилось пару раз. Испытуемые без памяти откидывались на спинку
кресла меморизатора и долгое время, один около месяца, а другой
около полугода, оставались в коме. Да и после выхода из нее была
потеря памяти и координации движений. Восстановится, не умрет,
однако для нас с вами смерть внутри себя совсем не выход, как
понимаете. Вы мне нужны в здравом уме, да? – Лиза усмехнулась.
– Оба тела вон лежат, – Макс показал куда-то за "стол", сейчас
Ник туда и третьего положит. Но, наверное, надо искать четвертого!
Лиза прикинула. С одной стороны, четвертого искать надо, ради
безопасности, а с другой стороны – времени у них в обрез.
– Вы с Ником идите вместе, поищите его, а я с Ролексом
останусь здесь – мы допросим пленных.
Макс, погодя секунду, кивнул, и махнув рукой Нику, вышел с
ним из помещения.
Но допрос пленных ничего не дал. Один действительно был
мертвей некуда, Лизу прямо отталкивало от этого пустого тела
могильным холодом и... просто мертвой пустотой. Двое же других
были в настолько невменяемом состоянии, что походили на
сумасшедших – скалили зубы, как обезьяны, изо рта текла слюна, и,
помучавшись пять минут в попытках выжать из них разумное слово,
Лиза с Ролексом отступились.
– Их что там, наркотиками пичкают? – Лиза была в недоумении.
– Да нет. Я, когда был на базе Скунсов, видел. Им в кожу
вживляют капсулки с веществом и какой-то микросхемой. Когда Скунс
терпит неудачу, подобную этой, вещество выбрасывается в кровь и
делает вот это, – Ролекс кивнул головой в сторону лежащих тел, – Они
наверное, тоже умрут. Но уже не из-за нас. И уже не в памяти.
Капсулка-то там, снаружи нашей головы...
Лиза вздохнула и тяжело присела на стульчик.
– Интересно, почему их не забирают обратно? – подумала она
вслух.
В зал медленной тяжелой поступью вошли Макс и Ник.
Лиза сразу почувствовала, что они несут плохие новости, словно
вестник, которому нужно передать весть о поражении своему генералу.
– Что случилось, Макс? Вы нашли его? Что он наделал?
– Нет, Лиза, его мы не нашли. Придется быть поосторожнее и
смотреть постоянно по сторонам. Хотя, надеюсь, один он
поостережется.
– Ладно. Мы здесь, и нам нужно быстро действовать. Иначе
Скунсы нас просто опередят. Надо найти способ общения с кораблем и
информацию, которая поможет остановить падение. Никакую другую,
только эту, и быстро сматываем удочки и уничтожаем эту часть
времени в голове. Есть идеи?
И тут раздался голос, громкий, но не оглушающий, словно
идущий со всех сторон. Раздался так неожиданно, что у наших
путешественников дрогнули коленки и волна мурашек прошла от
головы до пят.
– Я полагаю, главные проблемы, что безопасность вашу
нарушали, разрешены. А, стало быть, могу я к гостям столь
долгожданным обратиться, что посетили звездный мой челнок.
33.
У Лизы в первую секунду ёкнуло сердце, она автоматически
приложила руку к груди. Взгляд ее отобразил замешательство и
беспорядочно пробежал по одноликим серым поверхностям.
– Имею честь представиться, о люди. Я – Ллевелин, я
экваторианец. Я – подлинный компьютерный прообраз философа
планеты Акапелла, скорей всего погибшей безвозвратно... Пускай я
мертв, пускай я лишь компьютер, я говорю с гостями дорогими, как
Ллевелин бы с ними говорил, поэтому меня вы так зовите, пусть тела с
этим именем уж нет – сгорело, не оставив даже пепла. И вот, теперь от
вас я жду ответа – кто есть вы, и с какою важной целью вы прибыли на
мой корабль межзвездный, да не в пространстве – в памяти своей?
Лиза уже отошла от потрясения.
– Я отвечу за всех. Меня зовут Елизавета, это Макс, это Ник, Это
Ролекс. Вы нас видите?
– Да, продолжайте. Умные приборы, стоящие в пространстве
корабельном, с заботою и чуткостью уловят любое излучение от вас.
– Мы получили данные, что корабль прибыл на Землю, но не
решились отправиться туда в пространстве, поскольку наши недруги
слишком стерегут планету в данный момент, и скорее всего, мы не
смогли бы спокойно говорить с вами в реальности.
"Как-то странно и чудно он говорит", – отметила Лиза про себя.
– Я полагаю, тот мужчина в черном, которого я запер в
акционной, и есть один из недругов твоих?
– Да. Он один из нападавших.
– Но только почему я должен сразу считать своим врагом не
здесь стоящих, а тех, что крепко связаны лежат?
Вопрос поставил Лизу в тупик. И в самом деле, почему?
– Это зависит, – проговорила Лиза, – что вы хотите и для чего
были созданы. Мы нашли данные о полете корабля на Землю в книгах
библиотеки одной из планет. Там были разные данные – от культуры до
оружия Экваты, но тех, что нам нужны – не было. Наша цель -
перевернуть нисходящую кривую падения вселенной вспять. Цель той
группы, которая напала на нас – получение оружия.
– Вам нужно доказать, что это знанье, о страшном
разрушительном оружьи, у вас и в самом деле есть вовне. Пускай же
контролер в реальном мире мне сведенья об этом зачитает, чтоб видел я
со всею остротою, что то оружье есть не ваша цель.
Лиза упрямо мотнула головой. Не зная, куда смотреть, она
разговаривала со стеной напротив нее.
– Он этого не сделает по двум причинам. Во-первых, мы не
знаем ваших целей, и не собираемся давать данные об оружии,
разрушившем цивилизацию. Во-вторых, наши недруги до сих пор
следят за нами и желают получить эти данные. Поэтому выберите
какой-либо другой способ.
– Ну что ж... – Было ощущение, что компьютер ворочает своими
шестеренками, – тогда теперь считать мы будем, намеренья свои вы
доказали. Моя же цель – найти людей толковых, что не поддались
бешенству в безумьи, что против разрушения подобных, и что порядок
в гаснущей Вселенной готовы беззаветно навести. Садитесь же, друзья
иного мира!
Как в Стране Чудес, из пола, вспучившегося вдруг в нескольких
местах, переливаясь металлическими отблесками, вылились стулья
подобные уже имеющимся, но подходящего для землян размера. Макс
Нильгано потрогал это чудо техники пальцем, но стул был обычным,
не горячим.
Ребята сели и стали оглядываться по сторонам.
Над металлически блестящим столом вдруг вспыхнуло
многоцветное трехмерное изображение размером три на три метра.
Лицо инопланетянина, подобного тем, кого наша группа видела на
планете в бездыханном состоянии, смотрело прямо в глаза каждому.
Широкие глаза с огромными зрачками, зеленоватая полупрозрачная
кожа с прожилками, маленький нос и рот, расположенные прямо на
конце маленького узкого подбородка.
– Друзья, добро пожаловать на борт! Вот образ мой, записанный
в компьютер, прошу поговорить со мной, который, пускай и неживой,
пускай бездушен, но долго одиночество терпел! – Ллевелин приотрыл
маленький ротик, что, скорее всего, соответствовало на Эквате улыбке.
На столе, как на скатерти-самобранке, из ниоткуда возникли
овощи, фрукты и мясо.
– На островах, что есть неподалеку, подобное едят живые люди.
Надеюсь, эти яства ненадолго ваш вкус собою удовлетворят. Но, к
сожаленью, огорчить вас должен. Ведь не было открыто на Эквате,
когда я был оправлен в путь далекий, спасительного средства никакого,
чтоб повернуть паденье наше вспять. Плохая новость, спору нет.
Неужто зазря ко мне проделали вы путь?
Лиза даже привстала и от волненья проговорила, машинально
переходя на язык Ллевелина:
– Как! Быть того не может! Но ведь в книгах так ясно было
сказано о том!
– Да, книги есть. Но многое, в итоге, лишь мнение других, лишь
миф, не факты. И правда, я как многие другие, исследованья вел, найти
пытался спасенье для моей родной планеты. Но не было успеха
начинаньям... Но говорю вам – если не найдете спасенья от напасти
неминучей – галактики, планеты и созвездья ждет гибель, неприметная,
но злая...
– Зачем же прилетели на Землю тогда?
– Есть две причины. Первая есть знанье цикличности развития
галактик. Последних дней Экваты знанье это, наследство, что осталось
для живущих. Никто не мог увидеть этих связей – ведь слишком мал и
короток отрезок шального бытия цивилизаций, для вечности он – миг
лишь искрометный. Тем паче – человеческая жизнь. Одна Эквата жизнь
растила долго. А знанье в том, что жизнь свою кончают и начинают
люди и планеты согласно одинаковым законам. Скажите, там, где
жизнь свою вели вы, – уже придумал разум неуемный устройства
электронные, что могут собою сам же разум заменить?
– Да, пожалуй, – откликнулась Лиза, продолжающая свою роль
предводителя, – давно уже. Иначе как бы мы здесь оказались?
– О, можно это делать, вы поверьте, совсем без механизмов и
приборов!.. Но если так – то не изобрели ли устройство, позволяющее
людям в иную точку попадать Вселенной, минуя даже самое
пространство?
– Спейсер называется. Но это относительно новое изобретение -
около сотни лет ему.
– Вот это плохо. Есть устройство ныне, что времени прикажет
вспять идти?
– Насколько я знаю, нет еще. Но разработки ведутся. А что,
будет изобретено?
– К несчастью, будет. И ознаменует собою гибель жизни на
планетах не менее, чем сектора Вселенной. Осталось миру вашему
немного – быть может, сотня лет иль пятьдесят... А потому, друзья,
поторопитесь, чтоб участь незавидная Экваты осталась на века
неразделенной.
Еда, распространявшая ароматы зелени и жареного мяса,
оставалась нетронутой. Было не до нее.
– Ллевелин, скажите... Сможете вы защитить информацию, если
на вас окажут давление с чисто материальной точки зрения? Я имею в
виду, если попытаются вскрыть вашу память и взять данные без вашего
на то согласия.
Лицо на голограмме в размышлении похлопало нижними
веками.
– О да. При том развитии науки, которая развита до предела,
который ей назначил цикл жизни, они возьмут со временем все знанья.
Но время им потребуется все же.
– А не будет ли более рационально... Извините, Ллевелин, если
я вас обижу, но... Не будет ли рационально уничтожить информацию?
Лиза с трудом произнесла последние слова и, не глядя на
голограмму, покрылась краской смущения. Она понимала, что она
предлагала компьютеру самоубийство.
Но лицо на голограмме несколько секунд отвратительно
похрюкало, что, как стало очевидно после следующих слов, явно
соответствовало на Эквате смеху.
– Я очень понимаю ваши чувства, хрю-хрю! Но нет, простите,
это не поможет, хрю-хрю! Компьютерная личность я, а знанья – они
лишь мой багаж, мое богатство. Ведь я лишь только пользуюсь
богатством, а не являюсь им, как не являлась одежда ваша вами
никогда. И, к сожаленью, ну а может, к счастью, я данные стереть не
компетентен. Могу стереть себя, но будет доступ к оружью
беспрепятственно открыт, хрю-хрю.
Еда на столе начала понемногу уменьшаться. Проблемы
проблемами, а аппетит после удачной схватки нещадно изводил
путешествеников во времени. Особенно налегал Ролекс. Лиза же пока
не притронулась к еде. Её голова была занята обдумыванием путей
выхода и грядущими перспективами Вселенной.
– Ллевелин. Вы сказали, что это первая плохая новость. Есть и
вторая?
– О, к сожаленью, да. Плохая новость – теперь уже про вас и
ваши жизни. Вам не удастся выйти с корабля.
34.
– Ну, это не проблема, – облегченно рассмеялась Лиза,
облокотясь на спинку стула, – оператор просто нажмет кнопочку, и мы
очутимся в своих креслах.
– Простите, к сожалению, проблема... Поскольку корабельное
пространство надежно защищает от контроля всего, что есть внутри, со
стороны. И если б вы хоть раз, да потрудились призвать себе на
помощь контролера, увидели бы – он вам не ответит, он потерял вас в
сумерках пространства, что памятью людской у вас зовется. Но, кстати,
ваши недруги ведь тоже следить за вами более не могут. Те четверо
спонтанно появились, боясь, что уплывет их цель стремлений, оружие,
совсем в иные руки.
Лиза встревожилась.
– Магараджа! Магараджа! Прием! – несколько нервно позвала
Лиза, но сколько она не бросала слова в пустоту, никакой связи с
Магараджей не было. Призрачная голова только авторитетно покачала
в подтверждение.
– Как видите, нет связи. Мне неловко, но есть еще одна для вас
проблема – я не смогу обратно вас доставить туда, где дно морское
прогибая, челнок лежит межзвездный, в океан. Конструкция, что
защищает корпус, не сможет вам позволить, луч бессилен перенести
материю вовне.
Внешняя бесстрастность Ллевелина была, однако, навеянной
цифровым усилителем голоса. Его лицо, даже несмотря на
экваторианский абрис, выражало обеспокоенность и сожаление.
– Но не хочу я быть лишь зла причиной! Могу я оказать вам и
услугу. Могу перенести четверку вашу туда, где корабля уже не будет,
но не в пространство, а в иное время. Обманем мы устройства для
защиты – и обретет свободу ваша мысль. Осознаете, речь о чем веду я?
Лиза подумала, но Нильгано опередил ее:
– Оседание почвы?
– Да, да, конечно! Оседание почвы, вулканов беспрерывная
работа. Подводные теченья здесь бессильны, хоть, говорят, вода и
камень точит. Но я еще гостям хотел бы сделать один простой, но
значимый подарок. Садитесь, расскажу – не захотите, надеюсь,
отказаться от такого.
Ребята сели. Лиза, наконец, заметила, что ананасы и кокосовое
молоко испускает просто невыразимо тянущий аромат, и бросилась на
еду, одним глазом следя за говорящей головой.
– Десятки миллиардов лет минуло, – начал Ллевелин голосом
доброго сказочника, – с того беспрецедентного момента, когда людьми,
или, сказать скорее, духовно развитыми существами, изваянными не из
плоти с кровью, а из самой восторженности жизни, совместно было
принято Решенье.
Когда-то, в незапамятные годы, томясь в себе от скуки и
безделья, имелась жизнь, и вот она решила, что будет мир, и будут в
мире боги, и будет в мире проходить Игра.
Вверху она поставила, над всеми, властителей Игры, богов-
титанов. Они, придумав правила и доску, слепили игроков и
подмастерьев из тех, кто поджидал Игры начало. Игра известна, судьи
наготове, и создана реальность игроками, и грянул выстрел… Старт! И
пала лента, что отмечала времени начало,когда, напрягши мускулы
едино, со старта игроки рванули вместе. Кто совершил ошибку, кто
споткнулся, и так бегут. А между ними – ветер…
И как в любой Игре, какие знаем, вдруг появились люди, что
желали обманом захватить в Игре победу, не смелостью, а лестью и
подлогом. И вот они, договорившись тайно (лишь небольшая доля
общей массы), решили обойти «глупцов несчастных, толкущихся на
поле без разбору». Но, впрочем, даже супротив друг друга мысль
злобную на время затаили…
И вот тогда-то, в этой суматохе, тогда был создан План и
Механизмы. Решили отщепенцы переделать Законы, что закреплены
согласьем всех игроков, принявших их. Законы, что созданы, чтоб цель
достигнуть верно, использовать – пусть правильно, но все же – лишь
для того, чтоб помешать другому.
И Механизм. Он роздан был всем людям, но обманулись те,
приняв на веру, что это панацея от ошибок, что это заменитель ясной
мысли, и вот – людьми он по сей день хранится, оберегаем, как зеница
ока. Впоследствии он все же будет найден и назван, но тогда он был в
новинку, и заменял собой обычный опыт. И человек, попав еще раз в
стычку, уже быстрее действовал, и дальше он избегал подобных
ситуаций.
Все было хорошо, пока в прекрасный быть может, день, а может
быть, и вечер, один игрок, разведав путь приятный, к другому
подбежал сказать об этом, и получил удар. Легко качнувшись и не
успев подумать, что случилось, он, безотчетно преклонив колени,
поднял с земли увесистый булыжник, и замахнулся… Он забыл,
бедняга, что битва далеко, и светит солнце.
Так появились битые фигуры…
Поверженный не умер. Это было в те времена, когда живые
люди причиной были над своей Вселенной, и не было еще того Закона
придумано, что люди умирают. Он встал, и понял вдруг, что был
ограблен. Сознание туманилось немного, и где же те приятные
моменты, что он копил, чтоб вспомнить на досуге? Их нет, а в голове
теснятся только усталость, гнев, и битвы, битвы, битвы…
На поле игровом скопились кучи – остатки тел и мыслей, вместе
с ними осколки интеллекта и желаний, оставшиеся от ночей
бессонных. Игра идет, но неужели та же? Она. Видны тела людей
бегущих, но почему-то в разных направленьях, а некоторые уж бредут
устало, а кто-то помогает пострадавшим, оглядываясь нервно
временами…
Игра идет, но цель уже забыта, оставлена… Примерно половина
забыли даже правила, которых придерживаться надо было строго. А
дальше будет вот что: эти люди забудут, что Игра вообще ведется, что
старт был дан когда-то, и когда-то давно все люди были игроками. А
дальше эти люди позабудут, что все вокруг – их собственное чадо, что
создано с большим воображеньем самими ими, и никем иначе. И
позабудут, КТО на самом деле есть люди, и что люди –
СУЩЕСТВУЮТ…
35.
Ллевелин замолчал и прикрыл глаза, словно вспоминая все то,
что только что поведал Лизе и компании. В помещении секунд десять
стояла гробовая тишина. Наконец, Лиза осторожно прервала молчание.
– Ллевелин, мы вам очень благодарны за столь захватывающий
рассказ... Но что нам сделать теперь, получив такой подарок?
– Это не подарок.
Лиза удивленно вскинула глаза на голову экваторианца, а
Ллевелин так по-земному взял и подмигнул ей. "И это у Экваторианцев
украли", – пронеслось в голове Лизы.
– Да, это не подарок. Как подарок я предложить хочу вам шанс
великий – возможность обессилить то решенье, которое вы сами и
создали, решение, что связывало крепко могущество живого существа.
Решенье отменив – Игру покиньте. Она теперь не будет интересна. Не
беспокойтесь – есть игра другая, Игра освобождения Вселенной от
перспективы мрачного упадка. Вы сможете творить со вдохновеньем
галактики и атомов крупинки – по вашему желанью, по веленью, что
ограничит только равный силой. Вы сможете творцами быть
Вселенной.
– О какой Игре ты говоришь, Ллевелин? – Лиза все никак не
могла взять в толк суть рассказа.
– О той, что испокон веков ведется. Законе сохранения энергий.
Самом существовании Вселенной. О жизни лишь в телах. О передрягах
и целях человеческих. О жизни обычного живого существа. Я говорю о
древнем том решеньи подрезать Силу всю под самый корень, чтоб
поиграть в кругу примерно равных в прекрасную игру с названьем
Жизнь... Игру, где проиграть уже возможно, а выиграв – добычу
получить. Теперь мои понятны объясненья?
– Но... Это слишком щедрый подарок! И как это отразится на
окружающих нас людях? – Лиза все никак не могла объять разумом
предложение, сделанное Ллевелином, и его последствия.
– Все отразится так, как захотите. Не сила все решает, а желанье.
Да, выпускать на свет оружье это – способности ведь сильное оружье! -
опасно, потому что так бывало, что по ошибке жизнь склонялась к
смерти. Но мы дошли до точки невозврата... Где действие по скрытию
оружья само теперь становится смертельным.
Ллевелин сделал очень торжественный тон, желая, видимо,
сделать акцент. Но наша четверка сидела приросши к стульям и
открывши рты, словно загипнотизированная. Сказки претворялись в
жизнь. Мифы восставали из пропахшего плесенью небытия. Это был
пик, точка, после которой пойдет в обратную сторону не их жизнь, а
история Вселенных... Ящик Пандоры открывался так неожиданно.
– Но помните мои слова – Эквата, злосчастная, погибла не от
взрыва. Стихия рьяно делящихся ядер была бесславным следствием
того лишь, что Силу неразумно мы познали, и не было ответственности
той, которая держала б Жизнь на гребне. Она погибла от бестактности
к собрату, тому, кто рядом жизнь свою проводит, и, может, и не знает о
тебе. И помните, что сможете вы сделать великой этой Силой что
угодно – сравнять гору с землей, иль сине море в секунду осушить
движеньем мысли. Да что моря – и звезды будут, словно слепые
неразумные котята, вам ластиться к рукам, просить защиты.
И лишь одно вам будет неподвластно (какую б Силу вы не
причинили) свершить лишь мановеньем легкой кисти художника на
полотне Вселенной.
Падение людское, что не видно в теченьи одного святого мига,
что жизнью человеческой зовется, не повернуть обратно лишь
решеньем того, кто будет властелином всей Вселенной. Ведь то не
властелином начиналось, и продолжалось с ясного решенья того, кто
ввержен в штопор безнадежный, а значит – с разрешенья всех
живущих, кто разумом хоть малым обладает.
Лиши их сил творить хоть зло, хоть ласку, хоть заключи в
колодки конституций – никто из них душевно здоровее не станет, к
сожаленью, ни на йоту.
Открой им путь к свободе, дай им волю – и разум человеческий,
что Силу и так таит в себе уже без меры, пробьется сквозь беду и
непогоду.
Теперь ответьте мне, куда, во-первых, отправить вас, чтоб
контролер недолго в просторах бесконечных ваших мыслей, сканируя
всю память, вас искал, а во-вторых – готовы ли к подарку?
36.
Лиза не могла принять решение в одиночку. Она вопросительно
посмотрела на сидящих слева и справа друзей, хотя во взгляде ее не
было замешательства.
– Давайте сначала по второму вопросу. Согласны попробовать?
Но ребята уже давно покрутили это в своих головах, и ответом
было негромкое дружное "да".
– К тому же, – разведя руками, заметил Сканки, – как сказал
Ллевелин, мы сможем отменить это, если захотим.
– Что ж! Пусть будет так. Теперь насчет времени.
– Может, просто за пару часов до сего момента? Магараджа
будет искать поближе, – предложил Макс, с жадностью вгрызаясь в
жареное мясо неизвестного животного.
– Нет уж, – улыбнулась Лиза, – так не пойдет. Мы же не в
пространстве переместимся. Просто очутимся в том же месте корабля,
только парой часов раньше.
– А, да, – сконфузился Нильгано.
Ролекс поднял палец.
– Причем, я так понял, что нам надо будет держаться на плаву
все то время, пока оператор нас не отыщет, правильно? А что если мы
махнем в то время, когда тут вообще океана не было?
Лиза подумала.
– Нет, лучше не надо. Нам в океане надо быть. Иначе рискуем
оказаться на огромной высоте либо заживо захороненными под землей.
И там и там радости мало.
И вдруг у Ролекса загорелись глаза:
– Я знаю! Нам это очень подходит!!! Ллевелин! Ты слышал всё?
– Конечно, друг мой, я прекрасно слышал. Какую дату ты в виду
имеешь?
– Эта дата – 14 сентября 1492 года!
Лиза посмотрела на Ролекса, как на спятившего, сверкнула
глазами.
– Это что такое еще?
– Историю знать надо, Лизочка. В 1492 году была открыта
Америка.
– Подождите, подождите, – вмешался Нильгано, – как бы там ни
было, проблема-то прежняя. Мы снова очутимся внутри корабля.
– А вот и нет. Так получилось, что на "Пассионарии" я был в
этих водах в наши дни. Тектонические плиты двигались, и дно в этих
местах опустилось километров на шесть. Помните? Там границы плит
располагаются.
Лиза с Нильгано и Ником, честно говоря, вообще про эти плиты
ничего не знали, а потому благоразумно промолчали, потупившись, но
еще храня в глазах следы возражений.
– Ладно. Допустим, мы доверимся твоей дате – что там нас
ожидает в отличие, скажем от даты годом позже?
– О, нас ожидает настоящий экскурс в историю – настоящие
каравеллы пятнадцатого века, с канатами, пахнущими пенькой, со
смолистыми боками и совсем не бутафорскими нарядами моряков.
Хотите ощутить соленый вкус брызг на мостике, держась рукой за
старинный действующий штурвал Санта-Марии? Добро пожаловать в
14 сентября 1492 года! И, кстати, так получилось, что корабли эти
совсем недалеко отсюда. Повезло, можно сказать.
– Ты на Колумба намекаешь? Тогда тебе лучше историю
подучить – он плыл совсем по другому маршруту – в Индию!
– В Индию? Ллевелин! Ты все слышал. Нам пора в путь. Прошу
– начинай, и надеюсь, тебя найдет еще не одна добрая душа!
Лиза секунду помедлила, но все равно махнула рукой, – Давай,
мол, начинай!
Голова над цилиндром кивнула и приоткрыла ротик.
– Удачи вам, друзья, в пути далеком! Надеюсь, вы спасете мир
прекрасный – все то, что я давно пытался сделать, но сделал только
лишь наполовину... Способности получите не сразу – лишь несколько
часов им надо будет, чтобы полностью в сознаньи проявиться. Но
помните – они в реальном мире, не в памяти иметь значенье будут.
Прощайте – ибо, как бы не хотелось, но не дано нам снова увидаться.
Помещение вокруг пошло рябью, легкая тошнота посетила
желудки всех четырех путешественников, и в минуту, когда мир иной
начал сливаться с явью, радужной пленкой отделяя нереальное уже
меркнущее серое помещение, Ролекс повернулся к Лизе.
– В Индию? – Ролекс покачал головой и откинулся на спинку
кресла, – нет, Лиза. Колумб искал не Индию. Он искал Атлантиду.
И добавил спокойно:
– Затаи дыхание. Будет мокро.
37.
Штормило уже два дня немилосердно. В затхлой, провонявшей
плесенью капитанской каюте "Санта-Марии" было грязно и тесно, но
по-своему уютно.
Капитан Колумб стоял перед задним окном, за которым
неистовствовала штормовая мгла, вглядывался в старое, запотевшее
зеркало, и пытался побриться. Время от времени ругаясь и сплевывая
на дощатый пол, он резал себе подбородок, ставший уже похожим на
поле битвы, своим цирюльничьим инструментом – лезвием с богато
украшенной резьбой деревянной ручкой, подарком королевы, но все же
упорно продолжал, словно возрождая в себе светского человека.
Два месяца такого похода кого угодно доведут до ручки! На
генуэзце было грязное до неузнаваемости белье, поверх которого был
накинут парадный офицерский китель, засаленный и потерявший свой
первоначальный цвет. Но цель – цель перекрывала многочисленные
подобные неудобства.
Каравеллу резко дернуло назад и сразу вперед, словно великан-
циклоп решил взять и поиграть лодочкой, покачав ее в ладони. Рука
Колумба сответственно дернулась, оставив за собой на щеке капитана
глубокий рубец. Кровь запузырилась, окрашивая серое мыло в грязно-
бордовый цвет.
Колумб вздрогнул, вскрикнул, и, с размаху бросив на палубу
зазвеневшую бритву, рыча затопал к переборке каюты и распахнул ее,
выкупавшись в изрядном количестве свежей соленой воды.
– Боцман, выродок ты такой! Где тебя черти носят? – заорал он
во всю мощь легких, подняв голову и не выходя из каюты на палубу.
Там, на метр выше, был мостик. Крик услышан, конечно, не был – по
палубе носились матросы, работая с такелажем, цепляясь за ванты и
пытаясь не вылететь за борт, как уже случалось. Буря – дело
нешуточное, смоленые фалы и шкоты не терпели разгильдяйства, и
выкрики капитана не встретили никакого внимания матросов и
боцмана на мостике, который показывал корявым пальцем, прыгая и
изрыгая проклятия, на один из реев.
Вылезши из своей норы и едва удержавшись на трапе, ведущем
на мостик, Колумб поднялся вверх.
-... Тали, ублюдки, тали, – кричал боцман уже другим бедолагам
в порванных матросских куртках, пытавшимся зарифить парус, -
закрепляй, дохлая рыба!
Колумб подошел, качаясь, к боцману и взял его за плечо. Боцман
зло оглянулся и огрызнулся, дернув плечом, чтобы смахнуть руку
капитана, как назойливую муху.
– Что не сидится в каюте, капитан? Рыб давно не кормили?
– Ты, боцман, сучий потрох, не дерзи! Будешь на рее вместо
паруса болтаться, чаек пугать! – обрывок дикой седой волны хлестнул
обоим по щекам, украв у капитана очередные ругательства, – Где мы
находимся?
– Где мы находимся, капитан, знают одни лишь Нептун с
Посейдоном на дне морском, по вашей милости! А человеки – ни один
не знает! Будь они прокляты, эти пряности, головы из-за них потеряем!
– Ты, боцман, ветер словами не корми, – процедил еле слышно
Колумб, – а дело свое знай!
Он резко повернулся, зацепился рукой за поручень трапа и
спустился в показавшуюся такой темной после дневного света каюту.
Присел, словно после тяжелой дороги, на низенькую табуретку,
намертво вбитую в палубу каюты.
– Да будь они прокляты, пряности эти, – повторил за боцманом
он сам для себя, вытирая мокрые волосы тряпкой в углу, бывшей когда-
то рубашкой, – Кому они нужны, эти пряности?..
Он присел перед рундуком, сырым и набухшим от терпкого
морского воздуха, и, зловеще и одновременно нежно улыбаясь,
приподнял скрипнувшую крышку. Отодвинул кучу тряпья, бывшего
когда-то одеждой, а теперь потерявшего и форму, и цвет, и достал
бережно тяжелую, переплетенную темной от старости кожей,
рукопись. Положил ее на стол.
В дверь ударился какой-то тупой предмет, и в следующую
секунду она распахнулась, пропустив громадного матроса-посыльного,
а с ним и добрую порцию очередной захлестнувшей "Санта-Марию"
волны.
– Мессир, боцман велел сказать, горизонт очищается, он...
– Прочь, болван!!! – заорал на него благим матом капитан,
бросив в дверь первый попавшийся под руку предмет, а именно свою
двухпинтовую оловянную кружку. Матрос удивительно быстро
ретировался, кружка ударилась о косяк двери, отлетела в сторону и
сшибла закрепленную на стене лампадку-непроливайку. Горящее масло
вылилось на пол, но гореть дальше отказалось из-за невероятной
сырости. Просмоленные стены каюты стали темнее и немного
загадочнее. Но капитану было все равно.
– Мерзавец, плебейское отродье! – с трудом успокаиваясь, ворчал
капитан, сжимая кулаки, но, наконец, вернулся к рукописи. На ней,
наполовину стертой старой позолотой, было крупно выведено от руки -
Платон.
– Учитель... – погладил он рукопись шершавой, задубевшей в
походе рукой, и в голосе его слышалось благоговенье, – ты знал...
– Колумб сидел и медленно, ласково перелистывал желтые
страницы.
Через два дня Колумб стоял у борта корабля. Море было
спокойно, свежий зюйд-вест наполнял паруса двухмачтового судна
живительной силой, так, что каравелла подобно игривому щенку
прыгала по волнам, забавляясь своими мореходными качествами.
Узлов двенадцать, не меньше.
Горизонт был чист. Облака на его почти не видимой линии
закатной розовой дымкой создавали ощущение, что корабль прибыл в
действительно неизведанные земли, более того – в моря Рая, где вечно
гулять крепкому ветру, где нет штиля и бурь, и где матрос может
насладиться, наконец, той красотой морской стихии, ради которой он и
ступил в детстве на качающийся и скрипящий борт корабля.
Но капитану было не до того. Он был на грани помешательства -
рушились его жизнь, мечты, его надежды и – вера. На месте Великого
Острова было море, море, ничем не отличающееся от того, по которому
он вел судно столько выматывающих душу и тело миль...
Сбит компас? У его оболочки было повреждение. Но тварь
боцман вечно не к месту хитрым елейным голоском припевал, что
привел корабль в это Богом забытое место вовсе не компас, а капитан,
и что именно ему не на небесах, а в аду кромешном надобно будет
держать ответ за погибшие безвременно чистые души моряков и
особенно его, боцманову.
Экипаж, науськанный боцманом, все больше и больше роптал,
верив в ту очевидную вещь, что капитан сошел с ума. Несколько
матросов, отдыхая у борта и развлекаясь с вантами, отпускали в
сторону капитана едкие шуточки, не очень, впрочем, громко.
Замеры глубины показали, что дно вне пределов досягаемости.
Было глубоко, глубоко, глубоко. Слишком глубоко для Острова.
– Слушайте меня! – надтреснутым голосом крикнул капитан,
оторвавшись от борта.
Взоры обратились на него.
Колумб хотел что-то сказать, но глотнул ртом воздух, всплеснул
руками, и, разбежавшись на глазах у изумленных матросов, прыгнул за
борт. Послышался всплеск и слабый крик.
На экипаж напал двухсекундный столбняк. Первым нашелся тот
матрос, в которого капитан недавно столь немилосердно бросил
кружку. Он прыгнул вслед за капитаном и вытащил его на поверхность,
уже изрядно хлебнувшего водицы.
Обоих достали через минуту. Капитан бессвязно что-то мычал и
вырывался, никого не узнавая и не слушая. Пара дюжих молодцов из
команды гребцов по знаку обеспокоенного и сбитого с толку боцмана
подошли, крякнули, закатав рукава, скрутили непомнящего себя
Колумба, и увели его в ставшую надежной темницей до конца
путешествия его собственную каюту.
– Вот и принял крещенье морское наш капитан... – сказал кто-то
из матросов, вздохнув, – Окрестил его царь морской по всем обычаям.
Да будет нам всем впредь урок, как на Господни тропы заповедные
вставать да конец света искать.
Боцман, бывший первым помощником капитана, принял
командование и приказал поворачивать обратно, что было встречено
экипажем с величайшей радостью. Остальные корабли не противились.
Боцман отправился с командой гребцов на "Пинту", и вскоре, по
тайному соглашению капитанов вахтенные журналы кораблей были
переписаны "во славу Ее Величества".
Небо снова было застлано тяжелыми тучами, чуть не
достававшими до верхушек мачт, и капитанам двух кораблей, чьи
компаса были начисто выведены из строя штормом, пришлось
пользоваться компасом "Санта-Марии", насчет которого, как
впоследствии оказалось, Колумб не ошибался.
Дорогу прокладывали по еле видимому пятну солнца,
мутневшегося над тучами, и картам капитана Колумба, картам, которые
вели "в Индию", а теперь направляли корабли обратно от нее.
Так через четырнадцать дней и ночей была открыта Америка.
38.
Мгновенное изменение обстановки уже не захватило Лизу
врасплох. Вода, обступившая во мгновение ока показавшееся таким
эфемерным и ветхим тело, была холодной, плотной, едкой – настоящей
субстанцией подводного океанского простора. В голову ударило -
давление было нешуточным, и Лиза едва не глотнула воды, прежде чем
сжала губы.
Чувством, гнездящимся где-то в желудке, она чувствовала , что
тело тянуло наверх, или в ту сторону, где, как предполагалось, он был.
Лиза чуть приоткрыла глаза, чтоб давление на них было не слишком
большим. Где-то в стороне ее следования светлелось светло-зеленое на
темном – свет звезды, что люди называют Солнцем.
"Далековато же, – подумалось Лизе, – хватило бы воздуха".
Вдруг ей совершенно не к месту вспомнилось, что она так и
забыла спросить Ллевелина про вторую причину. Почему именно на
Землю был проложен маршрут межзвездного странника? Ведь Земля -
лишь пылинка в бескрайних просторах, что в ней Экваторианцам?
Какие интересы призывали их направить последнее свое послание
именно на эту небольшую планетку под заурядной звездой, каких
миллионы только в этой галактике? На эти вопросы не было ответа.
Когда легкие Лизы уже молили, изнывая, о воздухе, Лизу
вышвырнуло на поверхность океана. С открытым ртом, но с
закрытыми еще глазами, по которым струйками с волос текла вода,
Лиза жадно вдыхала свежую соль. Затем глаза открылись сами собой.
Погода была, к радости Лизы, хорошей. Стоял штиль. На сине-
белом утреннем небе, нежно обнятом лучами экваториального солнца,
было ни облачка, лишь легкая белая дымка высоко-высоко вверху. В
десятке метров из глянцевой воды торчали головы. Лиза машинально,
как курица-наседка, посчитала – три. Все. И, кажется, – она пощурила
глаза, – все трое Лемминги.
Ребята подплыли к Лизе.
– Все в порядке? – спросил Макс, оглядев остальных.
Остальные кивнули взъерошенными головами, насколько это
получилось сделать в воде, но это было и так очевидно.
– Ну что же, дорогой Ролекс, вот твой 1492 год. Что дальше? – с
ехидцей спросила Лиза.
– Ну, нам придется поразвить наши способности к плаванию!
Ибо вон там, – рука Ролекса поднялась из воды и указала вдаль, – белеет
парус одинокий с гордым названием... одним из трех. Думаю, легче
будет переночевать в каютах, нежели спать, как рыбы, в море и с
открытыми глазами.
Вдалеке, почти теряясь в расплавленном колеблющемся воздухе,
и правда виднелись две одинокие мачты. Но как же далеко-то! Не было
видно даже корпуса корабля.
Невероятно далекий Магараджа на базе, оставаясь в окружении
коматозных тел без признаков интеллекта, лежащих на искусственном
вскармливании в уютных сиденьях меморизаторов, уныло сканировал
бескрайнее море памяти, начиная с настоящего времени и вглубь веков.
Пустые экраны, неподвижные тела, никаких звуков в эфире...
Меморизаторы тикали, отсчитывая недели и года в поисках
потерянных мемонавтов, как обозвал их коммандер Амин, и не
находили пока ни осколков интеллекта, ни волнующих вибраций,
присущих только жизни. Пока ничего. Единственное, что известно -
ребята не погибли там, в прошлом, работа меморизаторов шла в
режиме возвращения. И это вселяло некоторую надежду.
А тем временем четыре человека, отдыхая через каждые десять
минут, плыли кто на спине, кто брассом, по сверкающей радостными
бликами Солнца глади Атлантического океана.
Корабль становились все ближе, все ощутимей, и наконец, часа
три спустя Ролекс, обессиленный вконец и два раза чуть не утонувший,
прикоснулся рукой к склизской живой истории – судну, на борту
которого полустертая надпись возвещала: "Санта-Мария".
Погасшим взором оценив обстановку, он подождал минуту, пока
дотащились остальные, и задыхаясь, попытался сказать, чтобы все
плыли к килю. Сказать не получилось, и он просто махнул рукой в
сторону кормы корабля, где широченной метровой доской высилась
плоскость руля, также склизская и облепленная в районе ватерлинии
какими-то мелкими беловатыми ракушками.
Ролекс с трудом уцепился за выступ на киле и подтянул тело,
ногами елозя по злощастным царапающимся ракушкам. Забравшись,
он схватил рукой попавшийся кстати шарнир, поставил ногу на
неширокий край доски с вырезанным барельефом, нащупал край
палубы с отверстием утки, пять секунд – и Ролекс уже лежит без сил на
просмоленной и пахнущей пенькой и морем палубе.
Но – отдыхать не время! Ролекс поднялся и взглядом окинул
борт. Ванты, ванты, потом такелажная бухта с намотанным фалом. Нет,
не то. А вот! Уложенный аккуратно в подобие деревянной коробочки с
откинутой крышкой, лежал в трех метрах от него сложенный трап -
тросы со ступеньками-перекладинами.
Через минуту трап уже касался своим концом лазурных морских
волн, и Лиза, которой помог Нильгано, сам Нильгано и Ник Сканки,
обессиленные не менее Ролекса, выползли на палубу, неспособные уже
ничему удивиться, и без движения легли мешками на просторную
палубу.
Ролекс, однако, и здесь не потерял своей театральности.
– Добро пожаловать, дорогие друзья, – прохрипел он белыми
губами, – на спектакль, посвященный открытию Нового Света
мессиром Колумбом сотоварищи... Занавес!
И сам, отползши в тень от открытого люка в трюм, свалился
отдыхать.
39.
От Канарского течения до Гольфстрима, от Северо-Пассатного
до Северо-Атлантического течения простирало свои границы
безмятежное Саргассово море... Лиза стояла у борта, облокотясь на
бизань-ванты, и смотрела на всплывший "труп" лилового дельфина.
Никакой романтики, ухмыльнулась она. Одни безжизненные
красоты лазурного теплого водного пространства, где ни парящая
чайка, ни юркая стайка рыбок, сверкающих неоновыми боками, не
потревожат ищущего взора. Холодная, безрадостная красота.
Никогда не поеду в отпуск в память, подумала Лиза. После того,
как ненавистная деградация будет остановлена, когда будет время и для
других игр, и для совсем другой жизни, надо будет разобраться с
использованием меморизаторов. Лиза хорошо представляла себе, что
может сделать неразумный, только недавно вылупившийся из
Скунсовского кокона человек, до каких "изысков" и "удовольствий" он
может дойти, не имея полных и точных данных о причинах и
следствиях, об эволюции, о структуре этого мира и самого духовного
существа, как бы ни смешно было говорить о структуре того, что
является нематериальным.
Меморизаторы – орудие для освобождения людей, они
предназначены для раскапывания существ из-под стотонных черных и
липких завалов лжи, из-под этой мистификации – их полностью
бесконтрольной, бесполезной памяти, хранящей важнейшие для жизни
данные, что беспечно позабыты.
Они не предназначены для ухода из реальной Вселенной, где
цели – снаружи. Они предназначены для выхода вовне! Выхода, и
борьбы с реальными препятствиями, и расширения своей реальной
сферы влияния! А не для бестолкового брожения по умственным
впечатлениям. Слишком часто Лиза видела – вместо того, чтобы пойти
и создать события, человек вспоминает с тягостными или же
удовлетворенными вздохами уже накопленный багаж опыта. Или
смотрит мелькающие телевизионные кадры, что тоже самое. Словно он
там. Но он не там – он здесь!
Господи! Они даже своей прошлой жизни не помнят! Даже
детства не помнят многие! Как можно докатиться до такого? Лиза,
кажется, позабыла уже, как она и сама была глупой безответственной
девчонкой на Земле, видящей не дальше собственного носа.
Нет, меморизатор может быть как орудием как освобождения,
так и порабощения, и моей ответственностью как изобретателя,
думала Лиза, будет этого не допустить.
А Ролекс тем временем снова вошел в свою роль и наслаждался
вниманием, упиваясь им, как иной актер упивается аплодисментами,
снова и снова кланяясь темному грохочущему залу.
Он, еще в свою бытность обычным мальчиком, немного
увлекался корабельным моделизмом в школьном кружке, и теперь
ходил и рассказывал Нильгано и Сканки, а затем и присоединившейся
Лизе, о корабле.
– Вот эта петля называется лик-тросом. Она просовывается, – он
неумело демонстрировал руками – ... нет, она опускается, пока до рея
не дойдет. Это бушприт... Это бизань-мачта...
Вскоре, когда познания Ролекса в рангоуте иссякли, ребята
решили, поскольку делать было совершенно нечего, порыться в
корабельных секретах, раз уж наверху все равно печет и ускорить
предполагаемый поиск они не могли никак.
Через пару минут Ролекс вдруг закричал, чтобы все шли сюда.
Ребята сбежались к корме корабля, и увидели в одной из кают, вместе с
Ролексом, какого-то мужика, в грязном, странного покроя кафтане.
Каюта была обставлена довольно по-спартански – узкий рундук с
грязным постельным бельем, еще один сундук рядом с кроватью,
крепко сбитый деревянный стол, а на нем – то, что никак не вязалось с
сыростью и темнотой каюты – рукопись в темном кожаном переплете.
– Будь я проклят, если это не Колумб! – кричал восторженно
Ролекс, дергая тело за одежду, – Правда, на гравюрах он выглядел
поцивилизованней, но это несомненно он. Но такие условия жизни
кого угодно до состояния обезьяны низведут, – тут же заступился он за
знаменитого мореплавателя.
Лиза тем временем обратила внимание на рукопись.
– Боже мой! – она очень осторожно, как к святыне, прикоснулась
к рукописи, а потом приподняла ее, – да это Платон!.. Переписанный от
руки! Какую работу приходилось делать тогда, чтобы создать такую
рукопись – Боже! Наверное, в наши дни не сохранилась уже таких.
– Платон? Ну да, – спокойно подтвердил Ролекс, -
неудивительно. Ведь это он самый известный античный философ,
который осуществил огромное количество переводов с более ранних
источников об Атлантиде на древнегреческий. Собственно, от него мы
впервые и узнали, что она была.
– Ролекс, откуда ты столько знаешь об Атлантиде? – спросил
Ник, крутя в руках бритвенный прибор с замысловатой костяной
ручкой. Очень уж он ему нравился.
– А в детстве в книге прочел, что есть легенда об Острове,
затонувшем в, якобы, Атлантическом Океане, и заинтересовался. А
потом, когда уже служил у Леммингов, воспользовался "Пассионарией"
во внеслужебных целях, и слетал на Землю, на дно Атлантики.
Там действительно есть остатки цивилизации! Целые городские
стены сохранились. Я и в грунте изрядно покопался, нашел кучу
диковинок. Потом как-нибудь расскажу. А насчет Колумба – буря 1492
года изрядно потрепала корабли и сорвала с компаса "Санта-Марии"
лимб, в чем...
Ролекс сделал паузу и поманил ребят за собой. Выйдя из
помещения, он легко взлетел по балясинам возвышаюшегося рядом
трапа на мостик и подождал, пока экскурсионная группа окажется
рядом с ним.
– В чем вы можете убедиться, посмотрев на него, – и он указал
рукой на толстую круглую тумбу перед штурвальным колесом, сверху
которой был прибор, который и оказался компасом.
Даже непосвященному было понятно с первого взгляда, что это
уже не компас. Непостижимым образом на нем оставалась стрелка,
хотя диска с указаниями сторон света, раскрашенного в синий и
красный, не было.
– А на лимбе было написано название корабля, вот и весь секрет.
Поэтому я так уверенно попросился сюда – знал, что здесь будет хотя
бы один из кораблей.
До заката оставалось еще много времени, и экскурс
продолжался. Ник с Ролексом развлекались с такелажем и рангоутом,
поднимая паруса (на закрепление которых, впрочем, у них не хватило
умения), залезая на самые верхушки мачт, в будку впередсмотрящего,
откуда Ролекс увидал "Пинту" и "Нинью".
Лизу же с Нильгано больше интересовали документы. Первым
делом они, уединившись, полистали Платона, потом судовой журнал,
насладившись духом старых романтических времен, скопившемся в
изящном почерке, искусной обработке дерева, запахе просмоленных
темных стен с забитыми пенькою щелями. Словно само время
приспустилось с небес на старый корабль, и принесло с собою запах
пятивековой давности, смешанный со смутными ощущениями и
надеждами средневековых замков, рыцарей и принцесс, пыток
испанским сапогом, Святой Инквизиции, Шекспира и Бетховена,
веселых и безжалостных пиратов, без капли страха идущих на
абордаж... Лиза вспомнила почему-то слово "континуум". "Санта-
Мария" была континуумом, отдельной вселенной, сохранившей
бережно на своем борту целую эпоху.
Но крик Ролекса откуда-то издалека снова привлек внимание
Лизы – она различила слово "обед".
Сориентировавшись по крику, они с Максом спустились в
маленькую, тесную и такую же темную и грязную, как каюты, кают-
компанию. Оказалось, Ник открыл залежи продовольствия, и
пригласил всех еще более поучаствовать в путешествии во время – в
его гастрономическом аспекте.
Но, увидев яства, Макс и Лиза немного поутратили свой пыл.
Еда состояла из огромных кусков мяса, приготовленных так, словно
повар по совместительству работал еще и в пыточной камере, беря
работу "на дом". Также на столе стояли две огромные темно-зеленые
бутылки.
– Ну же, – приглашал Ролекс за стол, явно издеваясь, – прошу
отведать буженинки, государыня! Чем богаты, тем и рады! Рому
налить?
– Шутник! – проворчала Лиза, разворачиваясь, но Ролекс вскочил
со скамьи и остановил ее.
– Да погоди ты! Я шучу. Мясо на самом деле вкусное и
незаразное, а в бочке есть нормальная пресная вода. Садись. Ведь
хочется же есть.
Лиза показала язык, и недовольно села за стол, отщипывая
пласты мяса трехзубой вилкой, найденной в каюте Колумба и начисто
вымытой, а Ролекс начал рассказывать про Атлантиду.
40.
– Вообще-то в сказаниях, заботливо и скрупулезно, как и
подобает великому мужу, переданных Платоном, мало правды. Скорее
всего, те полусумасшедшие странники, юродивые и звездочеты в
рваных одеждах, которые забродили на золотой Пелопоннес, сами не
отличали уже реальности от вымысла, и беспечно додумывали то, что
и так уже услышали в перековерканном виде.
Легенды множились, мифы варьировались, обрастали налетом
сказочности, а те, кто видел все воочию еще тогда, выдавали за истину
то, что казалось приемлемым для их политических и религиозных
пристрастий. Если те, кто видел все воочию, вообще были.
Единственное, что осталось правдой в этом безудержном
стремлении приукрасить или же скрыть истину, – это то, что Атлантида
вообще была.
И великую историю, Золотой Век великого народа, погибшего
ни за что, а по глупой прихоти рока, несчастливой случайности,
прекратил иноземец, имя которого мы узнали только сейчас -
Ллевелин.
Вокруг Великого Острова стояла Великая Стена. Серые кирпичи
неведомыми мастерами выложены так, что даже жесткий лист
папоротника не мог пролезть в щель и остаться застрявшим. Высотой
около 50-60 метров и шириной около двадцати, стена опоясывала весь
остров, выходя четырьмя величественными воротами на четыре
стороны света. По верху ее, плоскому, не связанному никакими
башнями или бойницами, проходила кольцевая дорога, игравшая роль
связующего звена различных частей острова.
Нигде, ни у ворот в форме остроконечного шлема, ни на
вымощенных кирпичом подходах к городу, не было видно и следа
оборонительных укреплений или охраняемых арсеналов, ибо стена
служила защитой не от армии недруга, пожелавшего вдруг занять
город, ограбить его богатые драгоценными изумрудами кладовые или
заставить прекрасных атланток смиренно склоняться у его постели.
Не было на Земле многие тысячелетия равного атлантам народа,
и не было армии, которая могла бы хотя бы подступить к порогу, а не
то чтобы завоевать остров.
То была защита от цунами. Огромные волны, порою в полсотни
метров в гребне, дочери тектонических сдвигов и гневных вулканов
подводного царства, не были редкими и нежданными гостьями детей
Атлантиды.
Стоя недалеко от тектонического разлома, пересекавшего, точно
рваный шрам, Атлантические воды напополам, от Арктики до
Антарктики, Атлантида была также и средоточием торговых путей
народов, давно канувших в лету и оставивших после себя не более чем
черепки глиняных кувшинов под десятиметровыми толщами все
прощающей матери-Земли.
То были пути воинственных скинхов, прародителей
скандинавов-суоми, чьи взгляды устремлялись на запад в поисках меди
для топоров. Пути черных великанов из африканского вельда к себе на
родину, великанов, что еще не позабыли своего священного, из
сладостных уст солнечного Инки, происхождения. Там же пролегали
пути мудрых агранха, что впоследствии дали жизнь Сидтхартхе
Гаутаме Будде, спешивших безопасной дорогой из Маганеша в
Кастилью...
Множество их было, народов и народишек, что шли через
страну Атлантов, славившуюся в веках миролюбием и силой. И никто
не смел поднимать руки на оазис спокойствия среди раздираемой
войнами Земли.
Люди нынешнего времени знают Атлантиду, не зная ее. Память
святого прошлого не смогла утаиться за черными глухими стенами
ментальных запретов, выразившись в произведениях писателей и
поэтов, превратившись в мечту о будущем, и современный человек
легко узнает в описаниях Атлантиды свои детские мечты, благодаря
которым он еще не потерял до конца веры в справедливость и добро...
В Атлантиде таилось одно из богатейших месторождений
изумрудов – играющих гранями на неистовом субтропическом солнце
зеленых камней. Они не служили средством обмена на эфемерную
материю. Ими, по велению правителей страны, были украшены здания
острова. Густо, рисунками вмурованные в городские замковые башни
неземной красоты, изумруды создавали сколь сказочно-эстетичное
ощущение волшебства, столь и нестерпимый блеск – такой, что
чужестранцам, прибывавшим в Атлантиду и решавшим посетить
города, предлагалось надеть зеленые очки, чтоб не ослепнуть от резкой
перемены яркости и игры светотеней...
Богине Атлантиды, богине Стены, поклонялись только Атланты,
считая ее покровительницей Острова, дарующей ему вящую славу и
вечную безопасность. Но столь велико было влияние острова, что
народы половины известного мира ставили ее идолы на своих
перекрестках, дабы она помогла мирным путникам беспрепятственно
проезжать через разбойничьи дороги, а народы второй половины – на
крепостные стены, чтобы оказался бессилен таран.
Имя ее, выродившееся в наши смутные тысячелетия,
произносилось в древнем Египте, как Осирис. Изначальное же было –
Оз.
Ролекс оглядел друзей, сидевших с открытыми ртами вокруг
стола. Вокруг них, в их распахнутых глазах, кружились, словно духи
прошлого, образы Атлантиды, старой незабвенной родины, так не
вовремя, в пору расцвета сил, ушедшей в мир иной, похороненной
разве что птицами, кружившими еще недолгое время над
успокаивавшимся морем.
– Скажите... Кто скажет мне первым – какого цвета кирпичом
были вымощены дороги Великого Острова?
– Желтым... – В глазах Лизы стояли слезы, чуть не
переливающиеся через край...
– Желтым... – повторил как эхо Ролекс, – И я видел их, кружащих
от одного города к другому, вырисовывавших узор по занесенному
илом дну. Их там не осталось уже... Я раскапывал.
Он помолчал. Руки его немного тряслись, выдавая горе и
безутешную ностальгию по умершей сказке.
– Стены в нескольких местах были разрушены, но не море
заставило рассыпаться это восьмое чудо света.
Гигантский шар, молнией врезавшийся в земную атмосферу,
пронзил иглою за считанные доли секунды атмосферу и ударил море,
наступив ему на самую больную мозоль – межматериковую трещину.
Процессы сдвига, не выдержав жаркого невероятного удара
молота, ускорились, дав начало подземному извержению вулканов на
всей протяженности Северной Атлантики... Духи Земли,
разгневавшись, выплюнули в знак протеста моря магмы, края плит
дрогнули, море зашипело и начало исходить паром, из-за которого
небеса застлало пеленой... Солнце пропало из виду, оставив на своем
месте лишь едва различимое светлое пятно. В подлунном мире
наступил новый век – век смут, тьмы и междоусобиц, равных которым
не было на памяти Земли... Наступил Великий Потоп.
Атлантида... стоявшая у края платформы, погрузилась в первые
дни на два десятка метров, и страну охватила сумятица. Вода кипела у
стен цитадели, стометровые фонтаны горячей воды вставали
брызжущими колоннами в сотне метров от испуганных лиц атлантов,
закрывающих собою неразумных детей.
Страну в те дни спасла Оз – стена не дрогнула, удерживая своею
мощью весь миллионотонный напор воды. Десятки тысяч людей
преклонили колени на алтарях Спасительницы, моля о помощи и
спасении детей Атлантиды, дабы род их мог продолжиться и песни
снова зазвучали на благодатных равнинах Изумрудной страны.
Но судьба ее была предрешена. Неимоверный взрыв, эхом
отразившийся даже на холмах страны, что позже назовут Британией,
властительницей морей, в течение минуты расколол Остров надвое,
словно надломив пирог с хрустящей корочкой.
Северная половина, обливаемая сверху огненным дождем, а с
обоих сторон – цунами, проносившимся со скоростью нескольких
сотен километров в час и разрушавшего все, даже вековые скалы на
пути, ушла под бушующую кипящую воду за несколько минут. И еще
долго вопящие от боли и страха души тысяч людей носились над
серым морем, не находя себе успокоенья... Черед Южной половины,
разделившей участь Северной, наступил через два часа.
Спасение морем было сумасшествием – люди на любом судне
были бы насмерть раздавлены стихией в первые секунды плавания, не
успев даже утонуть... Нашлись смельчаки, что взлетели с поверхности
на простых летательных аппаратах, что были призваны опылять
пшеничные и ржаные поля.
Аппараты были несовершенны и звались Икарами... Но
создатель их, Дедал... Да, Дедал, не конструировал их в расчете на
межконтинентальные полеты, и несколько сотен кораблей, на каждом
несколько человек, безжалостно были истреблены дождем лавы,
шедшим непрерывно в течении нескольких страшных дней. С
горящими крыльями и сломленной надеждой, падали Икары отвесно в
море и пропадали бесследно в бушующей стремнине.
И еще... Они не были большими ростом, как утверждал Платон.
Они были обычного, земного, человеческого роста! – выкрикнул вдруг
Ролекс, и быстро вышел, чтобы друзья не видели, что мужчины тоже
плачут.
Через пять часов ребят, поевших говядины пятнадцатого века (а
Нильгано – и попробовавшего старинного рома), успокоившихся и даже
немного поплававших снова, в толще вековых отложений памяти
нашел Магараджа.
Благословенное время каравелл и уже затонувшей Волшебной
Страны было оставлено в подарок потомкам, Скунсам там искать
нечего, но допотопный – до тектонических сдвигов – инопланетный
корабль с милым компьютерным стариканом на дне моря перестал
существовать.
Однако Лизу ждала новость, которую она ждала и которую так
пыталась предотвратить. Сжав руки в кулачки, она сидела с опущенной
головой на красном стальном кожухе какого-то прибора в коридоре
базы и пыталась осознать, что теперь будет.
– Черт... Они отрыли его... Проклятые Скунсы его отрыли!
41.
И да – проклятые Скунсы, распорядители СМЕРТИ, радовались.
Но повод был иным. Наступала Великая Эра, Эра
Огрызающегося Волка, как говорилось в коммюнике от самого
Магистра.
Холодная Луна восстанет над головой каждого живущего, даря
покой и освобождая каждое существо от мирских страстей, мятущихся
и неразумных чувств – гнева и страха, горя и ненависти, энтузиазма и
особенно любви. Любви – болезни Леммингов и глупцов, болезни, что
распространялась словно чума в людских сердцах.
На базе царило ликование. Во всех публичных местах – в
столовых персонала, у входов на спальные ярусы, в зале Ллевелина -
вывесили красные транспаранты с лозунгом "Да здравствует День
Включения!", и сердца Скунсов смягчались дуновением сладкой мечты
– мечты о мире без работы и терзаний, где каждый жаждущий получит
ключи от неиссякаемого винного погреба, а голодающий – кусок
дивного мяса в преданной руке раба.
День Включения был назначен на первый день июня – день,
когда Москва над СМЕРТИ изнывала от удушающего
тридцатиградусного марева над раскаленными площадями и
проспектами.
Деградаторы были установлены над Землей и в пятидесяти
самых важных стратегически важных точках Вселенных – планетах
Леммингов и Скунсов, что издавна были притчей во языцех. Планета
тысячи династий, Гамия, где поддерживались традиции честной
торговли чуть ли не со времен Великой Экваты, Лимерийская Стига,
где воспитывалось такое искусство ближнего боя, что не каждый
меткий стрелок из бластера осмелился бы выйти на одно поле брани со
стигийским воином. Особняком стояли планеты альгенов, ненавистных
Скунсам из-за способности помнить то, что помнить преступно.
Гранто, одну из планет правительства Скунсов, оборудовали аж
двумя приборами – правительство проделало большую работу и
заслужило большую долю признательности самому себе. Ту же
Алигаме оборудовали так же – там слишком много оружия, не
терпящего свободной мысли.
Голова волка, хищная и огрызающаяся, тайно проникала во все
поры подгнивающей вселенной. Это был символ Включения, символ
свободы, символ власти Скунсов. Человек человеку волк, и не будет
другой истины, когда воссияет Холодная Луна.
Подъем был назначен на час раньше. Невыспавшиеся, но
счастливые сотрудники московской базы Скунсов, протирая красные
глаза, выползали из жилых блоков в наспех и неряшливо одетой
парадной одежде. Ручейками, бурлящими на перекрестках,
направлялась к центру базы. За разговорами и сплетнями о
предстоящем моменте Включения сон проходил.
Ручейки сливались в реки, направляющиеся теснинами узких
коридоров к самому большому помещению комплекса – залу, где
высилась громада недавно установленного инопланетного корабля.
Море народу волновалось около накрытого красной материей
помоста, на котором, словно на средневековом эшафоте, стояла
сверкающая в лучах прожекторов гильотина – стальной пульт,
испещренный разного рода ползунками, мигающими лампочками и
тумблерами. Гильотина, на которой под овации рукоплескающей толпы
варваров будет обезглавлена сама любовь. В его центре важной дамой в
красном бальном платье находилась выпуклая полукруглая кнопка,
бывшая главной виновницей торжества.
Зазвучали фанфары, в зале стемнело, и на эшафот взошел
Главкон, колобок в костюме, сама невинность и услужливость, и
смущенно поклонился публике. Переждал овации, краснея и
размахивая руками, чтобы замолчали. Нерешительно постукал пухлым
пальцем по головке микрофона и кашлянул.
– Дорогие друзья! Сегодня мы собрались здесь, чтобы
торжественно и очень буднично для подобного случая открыть новую
эру жизни во Вселенной. Возможно, немногие из вас понимают во всей
полноте, что знаменует собою включение приборов-освободителей на
многих планетах Вселенной. Миллионами лет длился процесс
созревания рода человеческого для того, чтобы дойти до точки, где
завершающий рывок эволюции позволил бы ему подняться на
последнюю вершину в апофеозе счастья и развития. Я счастлив, что
именно мне предложена честь завершить расцвет жизни человечества и
довести его до логического конца.
И вот он, этот момент! Уже через несколько часов вы начнете
чувствовать ни с чем не сравнимое спокойствие и уверенность. И
давайте воздадим благодарность за это нашему покровителю,
повелителю галактик, попирающему своими ногами непокорные миры
и неустанно и героически ведущего нас к будущей светлой жизни.
Присутствующие подняли глаза наверх и бурно
заапплодировали.
Прозвучали фанфары, взгляды прожекторов устремились на
кнопку, над которой уже была занесена ладошка Главкона, и в лучах
ослепительного света электрические контакты были замкнуты. Резвые
электроны, не ведая, какую судьбу несут они своим создателям,
завибрировали в тесных вселенных кристаллических решеток
проводов. Радиоустановка завибрировала в такт, посылая безликие
радиоволны в пространство, и колесо истории закрутилось на своей
оси так, что спицы его слились в одну гуляющую молнию.
Вселенная одной ногой стояла на точке невозврата.
42.
Спустя несколько часов, когда усталые тела ребят, чуть не
належавших себе пролежней в креслах меморизаторов, теоретически
должны были уже прийти в норму, коммандер Амин отправился в
лазарет.
Как оказалось, места в кроватях, окруженных разного рода
техникой, пустовали. Дневальные секторов их не видели. Контролеры
шлюзов клялись, что наружу никто не выходил. Как можно потеряться
на базе? Не провалились же сквозь землю? Что это – диверсия
Скунсов? Коммандер подумал и объявил Чрезвычайное Положение.
Но ребята действительно провалились сквозь землю – в прямом
смысле этого слова.
В техническом отделении, на посту энергоживучести, там, где
тускло светит одинокая лампочка, есть маленькая шахта. Начинаясь
под стальными ребристыми пайолами, запачканными смазкой, она
имеет диаметр около метра и уходит вниз на сотню.
В первые годы существования базы шахта, сырая, без
подъемника, с единственной железной лестницей, уходящей рельсами
вглубь, использовалась для проб грунта под базой, для установки
датчиков сейсмоактивности, для контроля за деятельностью подземных
вод.
Когда же было установлено, что ни сейсмоактивности, ни
подземных вод в этой части планеты нет вовсе, шахта была заброшена,
и долгие годы спустя помнили о ней только инженеры по
коммуникациям, поскольку уж о ней нужно было отчитываться в
годовом отчете по безопасности базы.
Вот из этой-то шахты и поступил сигнал датчика видеокамеры
об изменении. Инженер восстановил данные камеры и увидел, как
наша четверка, предводительствуемая Ролексом, спокойно спустилась
вниз, и... не появилась обратно.
Коммандер нахмурился и приказав всем оставаться на своих
местах, самолично отправился в ПЭЖ. У него почему-то несколько
дней как начала болеть голова. Старость? Коммандер не хотел думать
об этом.
Он вспомнил, что Илистер, его адьютант, узнав, что у шефа
болит голова, покачал головой, принес какую-то белую таблетку, и
сказал, что на базе за последние несколько дней ухудшилось состояние
здоровья половины служащих. Коммандер хотел запить таблетку
принесенным кофе – а чашка трясется в руках, словно коммандер стоит
на верхушке проснувшегося вулкана. Что это – магнитные поля,
радиоизлучение? Нет. А что же?
"Значит, я теперь тоже в статистике?" – горько усмехнулся про
себя коммандер. Но это не имеет значения. Работа должна быть
сделана.
Вниз, вниз... И чем ниже, тем тусклее становился свет, тем уже
были технические коридоры, струившиеся вместе с кабелями,
закрепленными под потолком, в неведомые дали. Царство техников и
электриков, что как кроты редко появлялись на верхних уровнях базы,
удивляя прохожих грязными касками с фонарями.
Вот она, шахта. Коммандер осторожно и немного брезгливо
отодвинул ухоженными кончиками пальцев пайолину, заглянул
осторожно внутрь, и со вздохом опустил ногу на первую ступеньку.
Предосторожности вскоре были отброшены – после двухметрового
путешествия вниз коммандер понял, что костюм уже можно
выбрасывать – химчистка вряд ли поможет отстирать ржавые царапины
от арматуры, немилосердно торчавшей со всех сторон, и черную
смазку десятилетней давности.
Вокруг коммандера сгустилась темнота, что помогла ему
различить где-то далеко на дне шахты отблески призрачных огней.
Собрав всю силу духа, коммандер продолжал спускаться, крепко
цепляясь за скользкие влажные ступеньки.
Огни по мере спуска приближались. Еще пятьдесят метров вниз,
и воздух вокруг коммандера стал спертым, окружающее словно давило
на уши, предостерегая – там, внизу, неизвестное, страшное, злобное...
Но там были еще и Ментор с товарищами.
Наконец, огни стали ближе, и вдруг коммандер услышал звуки,
эхом долетающие до него, словно из-под воды. Внимательно
приглядевшись, коммандер увидел, что огни были просто отблесками
чего-то, что светило из бокового ответвления шахты. "У нее есть
коридоры внизу?" – удивился Амин, не помнивший таких фактов.
Наконец нога коммандера нащупала пол шахты, хлюпнувший
жидкой грязью. Он осторожно встал на ноги, пытаясь не
подскользнуться, и, нагнувшись, осторожно пролез в метрового
диаметра круглую дыру, сделанную каким-то крайне острым и нежным
инструментом, вырезавшим ее в крепчайшей горной породе так же
легко, как нож отделяет пласт мягкого масла.
Перед коммандером оказалась огромнейших, просто гигантских
размеров пещера, не менее чем нескольких километров в длину и
ширину, и километра в глубину. Пещера освещалась неизвестно откуда
поступающим светом – воздух вспыхивал, словно облака, освещаемые
солнцем, то там, то там, и казалось, что вспыхивают отраженным
светом не поверхности пещеры, а само пространство – незаполненное,
пустое.
Коммандер стоял на каменном выступе, держась за скалистый
край около дыры, а внизу необъятной, неподвластной взгляду
пропастью, зияла у самых ног пустота. Коммандер едва не потерял
сознание, под ложечкой засосало, и он слабеющими ногами отступил
на шаг назад.
Снизу мухой со скоростью реактивного самолета метнулась
тень, остановившись мгновенно перед глазами коммандера.
"Ролекс", – подумал коммандер, глядя на тело Ролекса, висящее в
пустоте, но разум его не мог полностью осознать это явление.
Слишком много фантастики за пятиминутный период, синтез
реальности и сумасшествия просто не вмещался в его голове, создавая
вокруг происходящего устойчивый туман бессознательности.
Ролекс улыбнулся.
– Сэр, Вы молодец, все-таки нашли нас! – он подхватил
обмякающее тело коммандера, и нырнул камнем вниз.
Когда сознание коммандера Амина начало включаться, он
увидел себя грязного, со всклокочеными волосами, сидящего на
удобном стуле посреди мощеного блестящим паркетом пола, а перед
ним, улыбаясь и переглядываясь, стояли в ряд Лиза, Нильгано, Сканки
и Ролекс. Потолка и стен не было видно, только уходящий в
бесконечность паркет с гравием, то тут то там кучками валявшимся без
видимого порядка.
"Рехнулся", – подумал коммандер вслух.
– Да нет, сэр! – Лиза сделала жест рукой, и сверху на коммандера
вылилось доброе ведро воды.
Тут коммандер полностью осознал реальность. Он вскочил со
стула, чуть не подскользнувшись на луже, быстро оглядел стреляющим
взглядом пустоту и вернулся взглядом на Лизу и Нильгано.
– Потрудитесь объяснить, по какой причине, – с плохо
скрываемым раздражением в голосе он начал отчитывать обоих сразу, -
вы, не поставив в известность командование, покинули обитаемые
уровни базы? Наверху объявлено чрезвычайное положение, вы знаете
об этом?
– Сэр, простите. Мы сочли возможным уйти не предупредив,
поскольку наши тела еще двое суток должны были оставаться под
контролем роботов-сиделок и восстанавливаться. Нашего отсутствия
никто не должен был заметить. Однако, как видите, с нашими телами
все в порядке.
– Объясните мне, что происходит, – командер был все еще зол, но
сел обратно на кресло, – еще и кресло сюда как-то притащили...
– Сэр, мы просто тренируемся, – Ролекс жестом руки показал на
пространство, – смотрите.
И в пространстве неподалеку из ниоткуда, просто из ничего,
материализовался в двух метрах над полом огромный шар, со
стальным отливом. Зависнув на мгновение в воздухе, он рванул вниз и
с коротким хрустом впечатался в начищенный паркетный пол, сразу
погрузившись в него на полметра.
До коммандера долетели несколько паркетин, неведомой
исполинской силой пережатые, переломленные пополам, и ударная
волна, дойдя ударом воздуха и конвульсией пола, пошевелила седые
волосы на его взлохмаченной еще голове.
– Ни черта себе... – только прошептал, схватившись за ручки
кресла и уставившись на шар, потрясенный до глубины души
коммандер Амин.
43.
Первой была материя. Всегда было так – видимое, осязаемое
руками или слухом, было более реальным, чем солнечные зайчики,
ускользающие из рук, как их ни схвати.
Первопроходцем был Ролекс. Усомнившись в том, что с самого
начала будет все идеально, он, знавший темные укромные уголки базы
еще со времен появления на ней, повел друзей вниз. Теперь их
связывало нечто гораздо большее, чем просто место жительства
скольких-то тысяч лет давности. Их связывало гнетущее, но вместе с
тем и освобождающее понимание полной, исключительной
ответственности за жизни несчислимого множества живых существ,
тихо загнивающих в оковах бессмысленности существования.
Спустившись на глубину пятидесяти метров, он решился.
"Неужели все так просто должно быть так же просто, как и в пустом
пространстве? Или Ллевелин пошутил над нами?" – пронеслась мысль.
Ролекс вспомнил, как это происходило в Ничто, и,
сконцентрировавшись, ясно пожелал, чтобы на противоположной
стенке шахты, очень неровной, поросшей сырым коричневатым мхом,
появилось углубление размером со спичечный коробок.
Углубление появилось!
Ролекс аж заорал от восторга, чуть не упав с лестницы. Это
была фантастика!!!
По коже побежали мурашки. Что эти ученые на Земле вообще
думали, когда формулировали закон сохранения энергии? Автора
фантастики тоже хороши! Зачем делать все таким сложным?! Никаких
бластерных лучей, заклинаний, никаких облаков мистического тумана,
никаких заоблачных замков. Простое, незатейливое, бытовое чудо.
Наверху в это время Макс нервно ходил в ожидании вокруг
люка и тщетно посматривал внутрь – чернота внутри была абсолютной,
не видно было ничего. Лиза сидела на трубах с теплой водой,
отгораживавших пайолы от скальной породы внизу, и покусывала губы
– было видно, что она очень волнуется, но пойти вниз за Ролексом не
решается, Ролекс запретил. Сканки был невозмутим.
Ролекс вылез наверх, весь в грязных мазках на новом костюме,
и, сияя и лучась успехом, вызвал улыбки и оживление своих
товарищей.
Нильгано похлопал его по плечу и начал расспрашивать
подробности, но Лиза... Лиза попросила его:
– Ролекс, можно тебя на минутку?
Лиза взлетела по вертикальному трапу, обвязанному
просмоленной веревкой, на следующий этаж – небольшое помещение,
где одиноко пошевеливали стрелками несколько вмонтированных в
стену приборов. Она подошла к стене. Ролекс, недоумевая, подошел
следом и улыбнулся ей.
– Ролекс, я хочу, чтобы ты знал...
Лиза нерешительно и кротко подошла к Ролексу на расстояние
двадцати сантиметров, подняла голову, чтобы взглянуть в его
спокойные глаза, и положила свою ладонь на его локоть.
– Ты для меня очень важен... Пожалуйста, будь рядом со мной. Я
очень тебя прошу.
Она помедлила секунду, потом поднялась на цыпочки и мягко
поцеловала Ролекса в губы.
Опустилась сама и опустила глаза, не зная, какова будет реакция
и что делать дальше. Она и так зашла уже слишком далеко, по ее
собственному мнению.
Ролекс облизнул губы – в его спокойных глазах на мгновение
отразилось смятение. Ладони вспотели, и казалось, сейчас капли пота
потекут ручейками по спине, рукам и дальше, на пол. Сердце забилось
так быстро и так мгновенно, что тело аж качнуло вперед от такого
изменения ритма. К горлу подступило удушье.
– Крупными купюрами платите, барышня, – произнес он
негромким, охрипшим от волнения голосом, – сдачу давать придется.
И он порывом взял Лизу за талию, придвинул ее к себе и
поцеловал страстно, нежно, искренне, так, что Лиза словно
растворилась в море светлого, пронизывающего, растворяющего в
небытии счастья... Стояли, а вокруг словно вращался калейдоскоп
ярких красок, посетивших вдруг, словно ангелы света, темную
неромантичную приборную где-то на дне базы.
Ослабевшие тела расстались, подарив любящим взглядам
долгожданную встречу. Рука в руке, взгляд во взгляде – и несколько
секунд растянулись на часы.
Но пора было действовать. Улыбнувшись Ролексу, Лиза сбежала
снова вниз.
– Пора! Все вниз! – задорно крикнула она, показывая пальцем на
люк.
Десять минут темноты – и вот нога Ролекса, спускавшегося
первым, чмокнула в жидкой грязи дна, погрузившись в нее по
щиколотку.
– Прибыли, – флегматично отозвался он.
Снова сконцентрировавшись, он пожелал комнату два на два
метра, вырубленную в породе.
Комната появилась.
Слдующим желанием Ролекса был зал размером сто на сто
метров.
Зал появился.
– Проходите, – голос Ролекса был будничен, однако внутри он
ликовал, чувствуя себя властелином вселенной, снова играя роль
скромного актера, призванного очаровывать и восхищать. Краем глаза
Ролекс наблюдал за реакцией, и в уголке рта дрогнула довольная
улыбка.
Мановением мысли, как бы походя, он пожелал горящие
факелы, что освещали бы в средневековом готическом стиле стены
мрачного подземелья.
Но в кромешной темноте вдруг раздался стук падающих камней,
эхом отразившийся по залу так, что ребятам пришлось зажать уши
руками и съежиться в ожидании катастрофы. Сцена в театре одного
актера была безнадежно провалена.
– Ролекс, черт бы тебя, – недовольно проворчал Нильгано,
разгибаясь, – бракодел ты такой! Чего сотворил?
– Не знаю, сэр, попробуйте сами.
В этот момент в пещере мягко и постепенно появился приятный
неяркий свет.
– Учитесь! – Все оглянулись на Макса, который довольно стоял
позади, довольно потирая руки, – Мое собственое изобретение,
называется Свет Ниоткуда.
Свет был и правда ниоткуда – пространство само содержало его,
не имея источников.
– А и правда удобно, – согласилась Лиза, подойдя к стене и
прикоснувшись к полированно-гладкому гранитному срезу с красивым
рисунком, – и тени, кстати не дает. Как это?
– Это потому что его излучает каждая точка пространства. Тени
просто неоткуда появиться, – сказал Нильгано, – кстати. Нам бы зал
побольше, чтобы каждый тренировался в своем углу. Смотрите -
можете так?
Тело Нильгано висело на высоте полуметра, похожее на куклу,
подвешенную за шиворот на прищепку – ноги болтались, словно
Нильгано висел на турнике.
Лиза и Ролекс тотчас поднялись в воздух, а вот у Ника возникла
заминка – когда его тело попыталось подняться, его перекувыркнуло,
словно невидимый гигантский ребенок неловко пытался поиграть
безвольной тряпичной куклой.
– Ник, послушай, – позвал Ролекс, – ты не то делаешь. Тебе
нужно решить, что тело поднимется и как оно поднимется. А ты
берешь энергетические лучи, которыми еще и пользоваться-то не
научился, и пытаешься поднять тело ими, словно китайскими
палочками. У меня так тоже бы не получилось, поверь.
Теперь тело Ника упало на пол и сидело, подогнув
неестественно ногу, как балерина сюрреалистического балета. Ник
выглядел измученным.
– А как это – решить? – он поднялся на ноги и отряхнулся, снова
передав управление телом мышцам и сухожилиям.
Ролекс опустился на пол.
– Ты усложняешь. Просто сосредоточься и пожелай этого. Силу
не надо использовать, она только помешает.
Ник зажмурился, его тело вдруг подпрыгнуло вверх, как
кузнечик, и больно ударилось головой о гранитный потолок, после
чего, упало вниз. Раздался короткий крик.
Лиза с руками, прижатыми к груди, подбежала к Нику.
– Ник, ты жив? – она перевернула тело Ника, лежащее вниз
лицом на отполированном красновато-коричневом камне.
Ник застонал и приоткрыл глаза, а затем вскрикнул и снова их
закрыл.
– Ай!.. – простонал он, – как больно... Я там шею себе не
сломал?..
Лиза акуратно посмотрела на шею, но все было в порядке.
– Вот в следующий раз сломаешь, если будешь тело кидать
вверх. Тебе сказали – подумай, пожелай. А ты опять энергию
используешь, а не мысль. У тебя большая шишка на голове, и кровь
немного течет, но это ерунда. Научишься.
– Вот человек, который никогда не учился водить корабли на
ментальном управлении, – подошел Ролекс.
Лиза посмотрела на ребят.
– Предлагаю сделать зал побольше, чтобы нам теперь
утвердиться в своих силах. Кто нибудь подержит Сканки?
Сканки вызвался подержать Ролекс. Он обхватил его руками за
торс, не будучи уверенным, что удержит его на расстоянии, Лиза
подала команду, и все повисли в воздухе, опять в полуметре над полом.
Решив, что увеличивать зал в сторону базы нельзя, она решила
углубить и расширить его. Одно решение, и мгновенный рывок воздуха
синхронно колыхнул висящие тела, как порыв ветра заставляет зеленые
травинки на поле единовременно склониться на секунду к земле.
Помещение возникло действительно гигантское, и ребята
оказались на такой высоте, что Ролекс едва не выпустил Сканки из
потеющих от напряжения рук.
– Макс?
В этот момент свет в том месте, где находилась сейчас парящая
в воздухе тройка, залил весь зал. Ребята, как стервятники на добычу,
рванули вниз.
Сканки положили тренироваться в угол, где он помаленьку
начал осваиваться со светящимися шариками и спичечными
коробками. Лиза, Ролекс и Сканки разошлись каждый по своим углам и
начали всяк по своему исследовать новообретенные способности.
Вот тут-то Ролекс случайно и заметил присутствие вверху
микроскопической фигурки по имени коммандер Амин.
44.
Потом, после материи, наступили опыты с энергией.
Невидимые частицы, кружась в пространстве, виртуозно
закручиваясь в немыслимые спирали, мгновенно нагреваясь и
бомбардируя неприступный гранит, делали это впервые за миллиарды
лет не по собственной инициативе. Их направляло неистовое,
освобожденное сознание живых существ, без тени сомнения и вины за
нарушение вековых традиций разбивавшее настолько устоявшиеся
каноны материального мира, что подумать об этом было не то, чтобы
страшно, а просто невозможно.
А потом частицы, уверенные в своей полной неуничтожимости,
привыкшие вечно жить в ином виде, в иной форме, насмехавшиеся над
самим временем, вдруг пропадали бесследно. На смену им появлялись
молодые и глупые, не знавшие бесмертия волны и вибрации,
проходили свой короткий путь по многоликой арене материальной
вселенной, исполняли свое несложное предназначение, и опять
уходили в небытие.
Лиза стояла в одном из углов зала вместе с Ролексом и
коммандером Амином и, уперев одну руку в бок, показывала Ролексу
на огромный камень о тридцати двух гранях, висевший в воздухе.
– Какова его масса? – Лиза искоса испытующе посмотрела на
Ролекса.
– Откуда я знаю? – ответил Ролекс, неотрывно удерживая
взглядом неповоротливую махину в воздухе.
– Ролекс, думай по-новому. И перестань его гипнотизировать -
ты же сказал ему висеть? Он и будет висеть, если не подумаешь, чтобы
он упал. Давай. Когда ты создавал камень, ты знал о нем все! Ты здесь
создал массу. Я не знаю ее, а ты знаешь.
– Не знаю.
– Смотри, – Лиза создала рядом с камнем Ролекса свой камень,
обычный, не граненый. Сразу же на нем невидимая гигантская
стамеска отрезала часть, сделав плоскую площадку. Она же, выбив
собою, словно искры огнивом, водопадики острых осколков, градом
застучавших по паркету, написала на камне число "164587,6".
– Что это? – удивился Ролекс, вызвав небольшое землетрясение
тем, что уронил-таки свой камень на пол.
– Масса камня.
– Откуда знаешь ее? – Ролекс и правда выглядел несколько
сбитым с толку, не говоря уж о коммандере Амине, вообще сидевшим
на полу молчком и не совавшимся, несмотря на высокий ранг, в
разговоры умных людей.
– Да не знаю я ее. Причину и следствие поменяй местами.
Начиная с сегодняшнего дня ты создаешь правила для вселенной,
помнишь? Сам по себе предмет ничего не весит, ты задаешь ему массу.
Подставь руку!
Ролекс, недоумевая, вытянул руку ладонью вверх. Через секунду
на ней образовалась буханка черного хлеба, земная, теплая, какой он ее
помнил. Поджаристая горбушка начала источать аппетитный ржаной
запах.
– Сколько весит?
Ролекс подкинул буханку, поймал, покачал ее две секунды в
руке.
– Ну, грамм восемьсот. А что?
– А теперь?
Вдруг буханка ожила и стала давить на ладонь Ролекса со
страшной силой. Ролекс схватил буханку двумя руками и прижал к
животу, чтоб удержать.
– Эй, ты зачем так давишь на буханку? – с одышкой просипел он
Лизе.
– А я не давлю. Просто увеличила ее массу до сорока
килограммов.
Ролекс только с озадаченным видом почесал макушку.
– А внешне она не изменилась... Да, видимо, учиться еще долго,
– и бросил неподьемный паралллепипед на пол.
Сканки неподалеку от них беспечно, с отвлеченным видом
крутил какие-то энергетические вихри, по ему одному известным
надобностям.
Небольшие, не больше Ролексовой буханки, торнадо зеленого,
красного, голубого цветов возникали как облачка тумана перед лицом
Ника, потом он заставлял их закручиваться, словно спиральную
галактику из скопления холодной межзвездной пыли, и веселые вихри
прыгали по воздуху, танцуя неизвестные бодрые танцы, смешиваясь и
разделяясь, меняя цвета и исходя радугой, сжимаясь и взрываясь
праздничным салютом.
Вскоре Нику это наскучило, он зевнул и создал, вполне
успешно, блюдо вкусно пахнущего плова в тарелке, и стал пытаться его
есть энергетическими палочками, что выглядело очень смешно,
поскольку получалось это как и у любого европейца, впервые взявшего
в руки реальные палочки.
От блюда отделялись маленькие крошашиеся кусочки риса,
начинали свой путь к ворочающей глазами голове Ника, пытающегося
успеть захватить губами хоть немного из оставшегося. В итоге рис
аппетитной дорожкой усеял расстояние между Ником и расписной
тарелкой. Ник не отчаивался – он нутром чувствовал, что прежде, чем
он научится хоть сколько-нибудь управлять мыслью, ему надо
научиться обращаться по-хорошему с энергией.
Он создал два более-менее сносных потока энергии, похожих на
палочки – для него мерцающие лазерами, что пробиваются через
облака пыли, а для всех снаружи, как он знал, невидимые совершенно.
Они тянулись, как ему поначалу казалось, от его головы и к блюду.
Ник заметил еще одну особенность, что появилась нежданной
гостьей в его арсенале после визита к Ллевелину. Это казалось
естественным, что самой близкой и родной частью материального мира
является для любого человека его собственное тело. Но не таким
очевидным для Ника! Ник обнаружил это только полчаса назад, когда
летя вниз и удерживаемый Ролексом, он случайно пожелал со страху
находиться где угодно, хоть на Эвересте, только не здесь. После чего
оказался на Эвересте.
Хорошо, что это не было для него новостью – что люди не
являются телами. Иначе сдвиг по фазе был бы обеспечен, Ник счел бы
свое перемещение галлюцинацией вследствие удара головой и
потребовал госпитализации.
После неудачи с поеданием риса Ник снова самовольно, без
малейших проблем вышел из головы, и обнаружил, что лучи идут не от
головы тела, а от того центра сознания, которым, как он полагал, он и
является. Ник снова взял две палочки-луча, глубоко вздохнул (причем
захотел вздохнуть сам Ник, а в реальности вздохнуло его тело, сидящее
на полу в трех метрах снизу) и снова принялся за поедание.
В другой же стороне зала, видимый Лизе и Ролексу только по
следствиям своих экспериментов, Нильгано в одиночку укрощал тело.
Поначалу он создал тело быстро, залихватски подумав мысль,
словно Робин Гуд, почти не глядя пославший стрелу точно в яблочко. В
первую неуловимую долю секунды близнец Макса, офицер Макс
Нильгано в парадной тужурке, появившись в трех метрах впереди от
настоящего Макса, стоял, а потом, смявшись, подогнул неестественно
ноги и мешком осел на пол. Теперь это было уже не тело.
Макс подошел, вздохнул и аккуратно разрезал мыслью тело,
ставшее плоским, на две части, прямо по торсу. Внутри была пустота,
ничего, кроме одежды и кожи на лице, валявшихся ошметками на полу.
"Крутой ковбой, аж мочи нет. Это даже не резиновая кукла", -
подумал он раздраженно, с неприязнью посмотрев на себя самого со
стороны, и, создав тросточку с золотым набалдашником, небрежно
перевернул тряпки, – "Это даже не форма". Задней части тужурки
вообще не было в природе. Он ее не придумал.
Макс постоял в раздумьях и решил произвести тело снова. Для
этого он создал деревянный охрового цвета стульчик, как раз под цвет
мощеного им же паркета, сел и начал ворочать мозгами.
Через две минуты тело начало повляться по частям, словно
рисовалось на экране монитора юркими электролучами. Сшиваясь
невидимыми нитками, появлялись печень, почки, они сразу же
закрылись пленками сухожилий и клочками кожи, по которой
ручейками начали течь тоненькие ручейки капилляров и полноводные
реки артерий. Сверху зелено-коричневой плесенью начала нарастать
одежда.
Через пять минут тело было готово. Оно недвижно лежало на
полу – руки по швам, ноги вместе, глаза мертво смотрят вверх.
Нильгано поморщился – слишком уж отдавало от него мертвечиной. Но
без жизни какая в нем жизнь? Макс вышел из своего природного тела и
осторожно попытался залезть в куклу.
Темнота внутри поначалу смутила Макса. Он поводил
вниманием по холодной, отдающей запахом тухлого мяса плоти и с
омерзением постарался отгородиться от гадливого ощущения. Что за
блажь – брать такие тела при рождении?
Но тренировка есть тренировка. Нильгано постарался нашупать
лучиком внимания сердце, тугой комок мышц в груди тела, нашупал
его и заставил сокращаться, представив, что внимание – это его ладонь,
сжимающая что-то вроде губки.
Сердце сделало под присмотром Нильгано несколько
судорожных движений, и сразу замерло, только он его отпустил.
Нильгано это надоело. Он вышел из тела двойника и увидел, что
кровь вытекла через какие-то дырочки в ногах.
– Вот это устройство! – чертыхнулся и одновременно восхитился
Нильгано, снова зайдя в обычное тело, – его создателю бы
Нобелевскую премию дать. Насколько точно и идеально подогнать все
части так, чтобы они работали слаженным механизмом десятки лет!
Само лечится! Само уравновешивается! Само выполняет мельчайшие
функции, не дожидаясь приказа!
И повторил мысль Ролекса, высказанную тем не так давно в
изумлении:
– Да, видимо, учиться еще долго...
45.
На тренировки было отпущено две недели. Меньше было нельзя
– слишком много новых навыков было недоступно, слишком много
старых механизмов было не сломано, чтобы пускаться в следующее
приключение.
После пятого дня Ролекс, Лиза, Макс и Ник уже осознали себя
хозяевами тех штучек, что создавали в большом пещерном зале. Ник
перестал таскать вещи китайскими палочками, и теперь свободно
парил в воздухе безо всяких усилий. Лиза с Нильгано освоили создание
человеческих тел – таких, что могли работать.
Ролекс же, напротив, ощутил для себя – человеческие тела
надоели ему надолго и бесповоротно. Он создал себе куклу.
Кукла была в человеческий рост. Крепкое металлическое
туловище, как у Железного Дровосека, но не полое, а литое. Руки и
ноги без пальцев, голова без лица, и все эти части, тяжеленные и
сверкающие неокисленными еще округлыми обводами, были
скреплены друг с другом простейшими шарнирами – неуклюжими, но
крепкими, выдерживающими прямое попадание бластера.
Впрочем, что телу был враждебный бластер, если Ролекс мог в
любой момент просто создать тело заново. Поэтому во Вселенной, с
этим изобретением Ролекса, был создан невиданный доселе артефакт -
предмет, который нельзя было уничтожить, потому что нельзя было
уничтожить его хозяина.
Ролекс шутил, что можно подавать заявку на изобретение -
"предмет, который нельзя разрушить", потому что он создается заново
в каждое новое мгновение времени. И правда. С Ролексом, подумав,
согласился даже Нильгано – такой предмет действительно уничтожить
нельзя. С оговоркой – пока владелец хочет его иметь.
Теперь счастливый изобретатель, научившись водить это
громоздкое тело и чуть ли не заставляя его танцевать балетные па, учил
его говорить. Лиза сначала посомневалась, можно ли научить говорить
куклу, у которой даже лица-то нет. Но Ролекс, театрально прикрыв
глаза и выставив вперед палец, предложил даме сердца подождать
денек-другой.
Наша четверка, трое людей с одним телом и один с двумя,
собственно говоря, уже выбралась из подземелья, и теперь пила чай в
большой кают-компании базы, там, где стояла ее уменьшенная модель
под стеклянным колпаком. По стенам были развешаны модели
космических кораблей – грузовых и истребителей, со спейсерами и без,
новых и тысячелетней давности, больших маток-звездолетов, носящих
в своем объемном пузе до нескольких тысяч кораблей-малюток, и
самих малюток, пятиметровой длины, топлива которых хватало на
полчаса полета.
На сей раз друзья сменили официальные костюмы на свободные
– Ник щеголял в гавайской рубашке навыпуск, Ролекс где-то достал, а
скорее всего просто создал, новые темно-синие джинсы, а Нильгано с
Лизой ограничились тем, что сняли галстуки и парадные кители,
оставшись в отглаженных брюках и белых блузах с расстегнутыми
верхними пуговичками.
Человек с двумя телами был, разумеется Ролекс, который не мог
позволить себе выбросить мясное тело по причине нежных отношений
с Лизой. Он, однако, нашел, что два тела ничуть не хуже одного, а даже
более удобно, о чем и рассказывал сейчас компании.
– Это пережиток прошлого, – разглагольствовал он живым телом,
посадив железное за стол вместе с друзьями на специальный железный
стул, – того прошлого, когда существа настолько деградировали, что не
могли проконтролировать даже и одно тело, не говоря уже о двух и
более.
А ведь как удобно! Это даже более естественно, чем
единственое тело. Странно ведь, если человек имеет всю жизнь одну
кофту. А тело чем хуже? Одно тело делает одну работу, другое -
другую, вот вам и увеличение производительности труда! Лично я
останусь с двумя, а потом, – замечтался, блаженно откинувшись на
спинку стула и прищурившись, Ролекс, – мы, может, и третьего
заведем...
– С железным телом ко мне не подходи, – вставила Лиза.
– Кстати! – Ролекс не отреагировал на ремарку, – Оно у меня
научилось говорить! Смотрите!
Железное тело встало, отодвинуло стульчик, грациозно
поклонилось, прижав руку к груди, и вежливо сказало приятным
грудным басом:
– Прошу прощения, что не представился вам раньше. Я Ролекс,
как вы понимаете. Не другой Ролекс, а тот же самый, прошу отметить.
Если кто-нибудь назовет меня ржавой жестянкой или грудой
металлолома, отвечать будет передо мной, в любом теле.
Ребята удивленно переводили глаза с мясного тела Ролекса на
железное, но так и не поняли, где Ролекс, поскольку полностью
осознающим было и старое тело, смотревшее с усмешкой на ребят, и
железное, прижавшее руку к несуществующему рту и немного
подрагивавшее.
– Вот еще один предрассудок, – продолжил железный Ролекс,
убрав официальный тон и непринужденно сев за свой железный стул, -
с чего вы взяли, что если я контролирую второе тело, то первое должно
"отключиться"? Я не в одном теле, я в двух сразу. Сразу возникает
вопрос – как я разговариваю вторым телом, если у него нет рта?
Железное тело снова прижало руку к месту, где должен быть
рот, и подергалось. Нильгано молча, стрельнув недовольно глазами,
отсел на десять сантиметров в сторону.
– Если вы подумаете, то вспомните, что разговаривают на самом
деле не тела, а сами существа, используя тела как устройства создания
звуковых волн. Ну а я могу себе позволить создавать звуковые волны
без тела и приборов. Это же просто колебания воздуха. Создаю их в
определенной точке пространства, в данном случае – у того места тела,
где должен быть рот. Вот и весь фокус. Пара пустяков.
Ребята за столом молча переглянулись.
Нильгано встал, опустил глаза и смущенно кашлянул.
– Ролекс, я думаю, не ошибусь, если скажу, что выражу общее
мнение. Мы очень высоко ценим твою работу и тренировку, но... нам
бы хотелось, как бы это сказать... По старинке. Я понимаю, что новые
времена, новые способности, но...
Он сел. За него закончила Лиза.
– Мы были бы тебе очень признательны, если бы ты
разговаривал с нами и находился рядом в виде старого тела, а не
железного. Ты как-то больше ассоциируешься с этим, – она
пододвинула по столу свою ладошку и нежно пожала руку Ролекса,
улыбнувшегося Лизе.
Ролекс в теле молодого человека тихо, почти что одними губами,
сказал ей "Спасибо", взял руку Лизы, поднес к губам и поцеловал
тонкие пальчики.
Железное тело не обиделось.
– Не проблема, друзья, – он аккуратно хлопнул по плечу
Нильгано, – это тело не для вас, а для работы, особенно в сложных
ситуациях. Я просто хотел вас с ним познакомить. А сейчас – о ревуар,
леди и джентельмены, до новых встреч!
И тело исчезло. Сканки закрутил головой в его поисках.
– Я его убрал из вселенной. В любой момент могу создать снова,
– пояснил Ролекс.
– Кстати, – в Лизе, опершейся о край стола и зажегшей в глазах
опасные огоньки, снова заговорил Ментор, – насчет работы. Сообщаю
вам новость – у нас есть проблема.
Ребята улыбнулись, на что Лиза и рассчитывала, поскольку
таких проблем, как у них, не было ни у кого в известном мире.
– Вспомните – Ллевелин спрашивал нас о том, была ли
изобретена машина времени. Я вдруг поняла вчера, что машина
времени была изобретена.
– Она что – у Скунсов? – не понял Нильгано, – у нас ее нет.
– Теперь она есть и у Скунсов, к сожалению. Машина времени -
это меморизатор.
Глаза Лизы затуманились. Она подложила руки под подбородок.
– И более того. Машина времени теперь – это каждый из нас.
Лиза обвела глазами непонимающую сути проблемы группу, в
чьих глазах засветились интерес и требование рассказать.
– Я проводила опыт вчера – я хотела подчинить себе время...
Сначала я думала, что у меня получается! Когда я захотела вернуться
во времена моего детства, того детства, которое прошло на Земле,
вокруг меня появилась кухня, знакомые запахи маминого супа, ножи,
висящие на магните... За окном шевелила листочками молодая листва.
Я вернулась в момент, когда закончила школу. Я могу управлять
временем!!!
Но тут же увидела, что что-то не так... За окном никого не
было... Я очень хорошо помнила тот момент, в который возвратила
меня моя новая способность, это было не так давно. Солнечный свет
отбрасывал тени от автомобилей на улице, в песочнице сидели
нарядные дети и играли... играли ли? Нет, они недвижно сидели, держа
в руках лопатки и формочки.
На улице лежали тела – тела людей, на чьих губах застыла
улыбка жизни, улыбка от того, что на улице наконец-то плюс двадцать
и завтра обещали плюс двадцать пять. Но у них не было завтра.
Начиная предчувствовать недоброе, я тихонько, чтоб не шуметь,
начала свой путь из кухни в комнату, чтоб взглянуть на маму – в
комнате работал телевизор, мама смотрела какой-то фильм про войну.
Мама... она сидела на диване, развалясь, в серой вязаной кофте.
В одной ее руке были два орешка, а в другой, опущенной под
действием силы тяжести, кружка с пролившимся на диван кофе... Мама
не была мертва. Она просто была не жива. Там не было мамы. Просто
тело, как тогда, в памяти.
И я все поняла. Приказала убрать декорации, что нагородила
вокруг, и снова очутилась в нашем пещерном зале, откуда и не
исчезала.
– Но что произошло? – спросил опечаленный и впечатленный
рассказом Нильгано.
– Что такое время? – ответила Лиза вопросом на вопрос, – многие
философы веками бились над этим вопросом. Но ответ получен только
сейчас. Прошлого нет, друзья... И будущего нет. Есть только одно время
– настоящее. Есть записи прошлого, которые содержатся в наших
разгоряченных головах. Но они содержатся там сейчас, всегда сейчас...
Время – лишь искусственное слово, искусственное, созданное
лишь в нашем воображении явление, призванное сказать – объекты
меняются! Объекты появляются, игрой ли природы или руками людей,
продолжают свое эфемерное существование, и исчезают, растворяясь в
новых формах и новых местах. Больше время не означает ничего.
Зачем люди, во все времена и в любых цивилизациях, хотели бы
перемещаться во времени? Откуда эта радужная мечта о свободе, не
имеющая границ во времени и пространстве?
Это мечта об обладании тем, чем человек не обладает сейчас.
Искатели приключений хотели бы переместиться во времена
динозавров или великого потопа, чтобы видеть, испытать на
собственной шкуре то, что не может дать им их собственное, бедное на
катаклизмы, время...
Какой-нибудь романтичный и избалованный молодой человек
хотел бы попасть во времена, где девушки бросались бы ему на шею и
дарили любовь! Зачем? Ответ прост – он не чувствует, что может иметь
девушек сейчас!
А сколько романов написано о тех рисковых парнях, что
загрывали с колесом Фортуны и пытались проникнуть в прошлое,
тайно или явно, и изменить ход нынешних событий на планете? Им
просто нужны были обстоятельства, энергии или предметы, которых
уже не было или же еще не было.
Время... Это просто большая мистификация и надежда для
людей, которые не могут создать или разрушить окружающее их
множество вещей или – кто знает – людей. Надежда, что вещи, их
опора, то, над чем трясутся руки и капает алчная слюна, появятся и,
кто знает, даже не исчезнут.
Вечность... Эта еще большая мистификация. Это просто
способность создать или разрушить презренные вещи, ставшие по воле
судьбы и некоторых личностей хозяевами тех, кто только и может
управлять ими, – хозяевами живых людей.
И смерть... Это просто неспособность создать тело. Господи,
какая мелочь!!!
Лиза немного не сдержала свой тон отчаяния, прорвавшийся
сквозь завесу деловитости и напускного спокойствия.
– А потому – машины времени созданы, и разобраться с
ситуацией надо немедленно.
Она встала, спокойная и властная, и сделала повелительный
жест рукой.
– Немедленно. Сейчас.
Приключение третье
46.
Может, звезды и сны правда владеют нашими судьбами? За день
до тренировок в подземной пещере Лизе, измученной длинной дорогой
в памяти, грезился в автоматическом лазарете кошмар.
Она стояла в огромном карьере недалеко от своего родного
города, где городские власти добывали песок для посыпки улиц, а
мальчишки любили испытать смелость, прыгая на дальность в его
крутые, но мягкие желтые склоны.
Вокруг стояла полная тишина, и Лиза оглянулась вокруг
посмотреть, где же мама, но мамы не было. Только песчаные обрывы,
несколько полумертвых чахлых деревьев внизу, да кучи строительного
мусора, дополняющие собою унылый и неживой пейзаж.
Без мамы Лизочке стало страшно – где она, что делать?
Лиза наклонилась, набрала в ладошки вязкой липкой земли из-
под ног и слепила комок. В поисках мишени походила по нижней части
карьера, но не найдя, куда бы его кинуть, присела, размахнулась, и
подкинула комок прямо в небо. Комок сразу распался на сотни
песчаных брызг, что при падении окатили Лизу дождем. Она весело и
задорно рассмеялась, но сразу спохватилась и боязливо оглянулась -
овраг дрогнул, небо над головой угрожающе потемнело.
"В этом овраге нельзя смеяться", – подумала почему-то она, и
только сделала первый шаг в сторону дома, как услышала откуда-то
издалека мерный низкий гул, наводивший доисторический, темный,
животный страх, такой, который отражался где-то в животе и не давал
покоя ни телу, ни душе.
Внезапно около нее и по всему дну котлована взмыли в небо на
несколько метров десятки фонтанов песка. Раздался взвук взрыва, и
сразу же от первого фонтана до другого поползли, как хищные змеи,
узкие трещины, которые стали всасывать песок в свои темные недра.
Лиза вскрикнула от испуга и, вовремя заметив узенькую
трещину, появившуюся под ногами, отпрыгнула с повторным визгом в
сторону.
Гул все нарастал. Лиза, дрожащая и мокрая от пота, огляделась
вокруг в поисках путей к отступлению, но вокруг все изменилось...
Вместо котлована, Лиза стояла теперь одна-одинешенька в середине
гигантского матово-черного желоба, с округлыми, постепенно
повышающимися краями, и больше в этом мире не было ничего -
только эбеновый желоб, бесконечный, постепенно повышающийся
впереди Лизы и уходящий в темноту внизу. Черное небо над головой и
гул.
Гул исходил с верхнего конца желоба, и злобу, которую он нес в
себе, нельзя было измерить никакими известными Лизе человеческими
мерками. Она попятилась, закричала и побежала вниз, прочь от
нарастающего звука.
Лишь однажды она оглянулась – с перекошенным лицом, с
напрягшимися жилами на лбу, с руками, добела сжатыми в кулаки, – и
увидела то, что было позади нее.
Огромный черный шар, неумолимый, как судьба, катился за ней
с устрашающей скоростью, чуть подпрыгивая, ускоряя свой бег, и
спрятаться от него не возникало даже и мысли. Это была смерть,
воплощенная смерть, черная, безжалостная смерть...
Воющий звук достиг своего предела – он стал настолько
мощным, что Лизе казалось, он сейчас разорвет ее голову изнутри на
тысячу клочков, он пронизал все ее тело, никакая мысль не могла
пробиться сквозь его изничтожающую пелену. И Лиза закричала,
закричала, как никогда еще не кричала – исступленно, страшно,
остатками сознания понимая, что этот крик – последний в ее жалкой
перед этим звуком жизни.
И шар, комок мрака, инородная субстанция, настиг ее
напряженное тщедушное тело...
Лиза проснулась и дернулась, чуть не упав с кровати, мгновенно
вырвав два катетера, сидевшие у нее в правой руке, столкнув с
тумбочки ожидавшую ее трапезу. Долго дышала, не в силах осознать,
что это сон...
Потом забылось. Тренировки, признание в любви, тревоги о
будущем мира – все это не давало свободной минутки.
Но сон вспомнился, когда "Пассионария", возникшая в районе
Лизиного дома, появилась из воздуха на старой доброй планете Земля.
На Земле все еще стояло лето! Море зелени укутало
"Пассионарию", которую Ролекс сделал невидимой и поставил посреди
глухого кустарника высотой в два метра. Впрочем, не пройдет и часа,
знал он, как Скунсам будет известно местонахождение корабля.
Лиза выскочила на мягкую травку, сняла туфли и расплылась в
довольной улыбке.
– Представляете?! – крикнула она осторожно покинувшим
"Пассионарию" ребятам, – а ведь здесь ничего не изменилось! Как
будто и не улетала! – и через несколько секунд добавила: – Всего месяц,
а такое ощущение, что долгие годы уже не на Земле живу, совсем
другая жизнь.
– Ага, – подтвердил подошедший и разлегшийся на зеленом
ковре Ролекс, – а с нашими путешествиями туда-сюда по памяти
понятие времени вообще начинает стираться.
– Лиза, – к ним подошел Ник Сканки, – ну и темнота же у тебя
здесь. Какая это параллель?
Лиза хотела было возмутиться, но в этот момент маленькая
птичка, собиравшаяся было сесть на землю, наткнулась на невидимую
"Пассионарию", отлетела по инерции в сторону и жалобно чирикнула.
– Надо было сделать ее проницаемой, – буркнула она никому, но
в ту же секунду вдруг до нее дошел смысл слов Ника. Со светом было
и правда что-то не так.
Она впервые за все время подняла голову вверх и жалобно
проговорила:
– Ребята-а... Я чего-то не понимаю. Что это?
На светло-сером небе зияла черная пропасть. Она была шириной
в треть неба и протягивалась полосой с запада на восток, как повязка
на глазу Черного Джека.
– Ролекс, Ролекс... Если это то, что я думаю... – Нильгано
взглянул на озадаченного Ролекса и по его глазам заметил, что он
думает то же самое.
– Быстро в кабину!
Есть на Земле люди, что не понимают творчества художников-
модернистов. Но терпят – пусть себе малюют, думают они, это их
личные проблемы, лишь бы другим жить не мешали. Однако сейчас
нашей четверке было не до терпимости.
Что за извращенный злобой ум, какой свихнувшийся
сюрреалист придумал то, что видели они сейчас, паря невидимые и
неосязаемые над земным шаром!
Ребята сидели у лобового стекла, и первые полминуты никто не
произнес и слова – это казалось невероятным кощунством.
– Они тренируются, сволочи... – процедил, наконец, с холодящей
ненавистью в голосе Ролекс, – для них это тренировка...
Земля, нежный шарик с бледно-голубой дымкой атмосферы,
беззащитный и ласковый, окружала клетка. Сферообразная,
повторяющая своими прутьями, каждый шириной в несколько сотен
километров, параллели и меридианы, она заключала в себе планету, и
на этой клетке не было дверцы.
В ней не было проку – между прутьями пролез бы целый
континент. В ней была тупая, язвительная насмешка Скунсов надо всем
разумным, добрым и человечным во вселенной, в ней была страсть к
порабощению и убийству собрата своего – человека разумного. В ней
был затаенный в глубине черной души страх перед способностями и
силой свободного человека.
– А взгляните-ка на пространство между Венерой и Меркурием!
– вскричал Нильгано, указывая пальцем в сторону.
Меркурий виднелся светлым пятнышком. Невидимая и
неслышимая "Пассионария" скользнула туда. Венера была свободна, но
вокруг Меркурия тоже была клетка, похожая на земную.
– Что теперь делать, – чуть не заплакала Лиза, – мы опоздали!
Но Ролекс был более оптимистичен и успокоил Лизу и ребят.
– Не успели, но и не опоздали. Эту заразу можно изничтожить на
корню – у них есть корабль Ллевелина, но мы лучше подготовлены, и...
а еще мы – Лемминги! – и он задорно улыбнулся, чтобы поддержать
ребят, на лицах которых тоже появилась слабая улыбка.
И, превратившись в блистающее в лучах гордого Солнца орудие
возмездия, "Пассионария" ринулась вниз, на планету.
47.
Связавшись с одним из соглядатаев базы Леммингов на Земле,
которого им указал коммандер, ребята узнали, где находится Ллевелин.
Крис Робертсон, один из дипломатов американского посольства,
уже давно состоял на службе у Леммингов, более двух десятков лет. С
виду это был очень респектабельный мужчина лет сорока пяти, с
седоватой шевелюрой, в отутюженном костюме с дорогим галстуком.
Шлейф дорогого, еле заметного парфюма и внимательный взгляд на
собеседника при разговоре предрасполагали к доверию, и Крис
уверенно прокладывал себе путь вверх по служебной лестнице, начав с
клерка и закончив на данный момент заместителем посла
Соединенных Штатов в России.
Но в дружеском кругу Крис преображался. Серьезность его
словно смывало потоком воды, как грим, и во все лицо расплывалась
широкая улыбка в тридцать два белых зуба.
Крису, как дипломату, были доступны многие тайные
информационные уголки государства, и он без устали и зазрения
пользовался своим служебным положением, чтобы полистать пыльные
секретные архивы или свежайшие телеграммы государственного
уровня.
Сейчас Крис, довольный и расслабленный, сидел в самой задней
части "Пассионарии", обняв Нильгано и Ника за плечи, тараторя без
умолку и указывая путь к местонахождению Ллевелина.
– Кстати – вы представляете? Мой-то – шпион Скунсов! Я захожу
к сэру послу в кабинет, а он испуганно глядит на меня и бумажку в
шреддерную машину бросает. Больше, Робертсон, говорит, без стука не
заходите, секретарь на то есть. А секретарь-то моя очень хорошая
подруга, ну, всякое такое, и ее-то я и просил не сообщать.
Я эту бумагу потом выследил, хорошо, что он не резал больше
ничего в тот день. Собрал полосочки – и на тебе! Скунсы сообщали
ему, что где-то в посольстве есть прихвостень Леммингов – то есть я!
Чтоб он, значит, осторожнее был.
– Смотри, Крис, – прервал его, обернувшись с водительского
кресла, Ролекс, – вот внизу Москва. Веди дальше.
– Так... Институт СМЕРТИ у нас вон в той излучине реки, давай
туда.
– Хорошо. А чего это такой город пустой – на улице никакого
движения? Теплоход и тот стоит уткнувшись носом в причал?
– Все нормально, – не моргнув глазом ответил Робертсон, – в
выходные тут всегда так.
– Так сегодня вроде не выходной... – пробурчал Ролекс под нос,
но доставать Криса вопросами перестал.
– Крис, – теперь любопытство замучило уже Нильгано, – а
почему корабль выловили в Атлантике, а привезли его в Москву?
Нелогично получается.
– Это тебе нелогично. Корабль первым нашло и смогло достать с
глубины семи тысяч метров научно-исследовательское судно "Иван
Павлов". Русские. У них там конкуренция – кто сделает что-то угодное
Магистрату, получает субсидии. Выловили, разумеется, не без помощи
оборудования Скунсов, сейчас на Земле с такой глубины вылавливать
не научились сами. Русские, соответственно, в свой Институт и
повезли, из Атлантики в Баренцево море, в Мурманск, а оттуда две
тысячи километров – и Москва. Как везли такую махину – та еще
история, потом расскажу.
А в наше посольство пришла записка, чтобы мы требовали
больше благ от русских властей, раз уж субсидии получили они, – так и
мне стало известно о корабле Ллевелина.
Москва расстилалась под "Пассионарией" огромной тарелкой со
вкусными и разнообразными блюдами, немного покрытой угарными
газами и испарениями асфальта.
– Нам в центр... Так, теперь сюда... Видишь двухэтажное
заброшенное здание? Нам туда, вниз.
– Это и есть знаменитый институт СМЕРТИ? – удивилась Лиза?
– Неплохая маскировка, да? – подтвердил Крис, – Это здание
старой заброшенной школы, которую упорно, согласно тайным
приказам московского отделения Магистрата, не хотят сровнять с
землей. Как вы собираетесь попасть внутрь? Там есть лифт, но он
очень тщательно охраняется.
– А, лифт... – махнул рукой Ролекс, – не наша проблема.
До земли оставалось около сотни метров, но "Пассионария"
скорости не снижала.
– Ролекс... – проговорил Крис, побледнел и закрыл лицо руками,
– что ты...
"Пассионария" упала на землю и продолжала падать дальше.
– Крис, Крис, – рассмеялся Ролекс, – открой глаза!
Крис осторожно убрал руки от лица.
Вокруг "Пассионарии" было темно, и свет, сочившийся из
пространства корабля, освещал комья коричневой земли, корневища
деревьев, переплетенные с жилами какой-то бесцветной породы,
полированные срезы камней, примыкающие к стеклу машины.
Улыбающиеся, глядя на него, лица ребят определенно говорили о том,
что все в порядке, катастрофы не произошло.
– Мы на глубине трех метров, Крис, жду дальнейших указаний, -
объяснил Ролекс, и видя по растерянному лицу Криса, что тот ничего
не понимает, коротко объяснил, – "Пассионария" настраивается на то,
чтобы пропускать любую длины волны, либо же препятствовать ее
пропусканию. Сейчас я настроил ее на то, чтобы она пропускала все
длины волн физической вселенной, кроме световых. Говоря иначе, мы
находимся в уникальном положении – мы видим все, что происходит
вокруг, но все остальное просто проходит сквозь нас. Поэтому мы
легко попадаем во все места, где нет никаких вещей, не состоящих из
материи и энергии. А для Земли это значит – в абсолютно любые места.
Понятно?
– Неа...
– Ну и ладно. Не время объяснять, Крис. Потом. Где Институт?
Крис немного очухался, протер лицо руками и начал
возвращаться в исходное, веселое и доброжелательное, состояние.
– Голова чего-то заболела, как у всех, – сказал он странную
фразу, – Институт метрами четырехстами ниже начинается. Он окружен
толстым слоем свинца – несколько метров свинца по всему периметру.
Думаю, если я правильно тебя понял, мы пройдем через слой свинца,
прежде чем попасть в помещения.
Ролекс двинул машину вниз со скоростью несколько метров в
секунду. За "окном" замелькали срезы больших, чем до этого, камней,
корни деревьев исчезли, на секунду мелькул водяной слой, и наконец,
"Пассионария" поплыла в слегка изменяющем цвет камне серовато-
красного цвета.
– Зачем им столько свинца? – задал Ролекс вопрос сам себе, -
Если от радиоволн или радиации, то столько метров земли защитят не
хуже.
Ему никто не ответил – взгляды остальной четверки
сканировали, ощупывали происходящее за окном на предмет
изменений.
Наконец, пелена цвета серой стали мгновенно сменила
прожилки камня, и Ролекс мгновенно среагировав, дал мысленную
команду остановиться. "Пассионария" замерла.
– Есть. Ну что, готовы? – Ролекс оглядел соратников,
почувствовал руку Лизы на своей руке, и во всем окружающем прочел
решимость.
"Пассионария" опустилась в длинный, тускло освещенный
редкими лампочками без плафонов коридор, уходивший вдаль. По его
стенам стояли заколоченные деревянные ящики, по стенам висела пыль
и паутина.
Первое знакомство с Институтом состоялось.
48.
"Пассионария" плыла по длинному узкому коридору, где на
стенах висели облезшие зеленые коробки с неизвестными ребятам
аббревиатурами, неопрятно написанными по трафарету ЛДФГ или
ОНД, а пол был покрыт тонким, наполовину изъеденным кислотой и
грязным красным линолеумом.
Ящики, приборы, еще куча ящиков, и, наконец, поворот в
другой коридор, столь же скудно освещенный и оснащенный.
– Видно, это какой-то технический ярус... – проговорил Ролекс, -
потом можно будет вернуться, чтобы посмотреть, что в коробках.
– Скорее всего, какие-нибудь комплектующие, – ответил
Нильгано, – вряд-ли что-то важное будут хранить на этом ярусе. Может,
спустимся на ярус ниже?
– Да, – коротко ответил Ролекс и отдал мысленный приказ.
"Пассионария" медленно упала на пол и просочилась сквозь
него, сквозь несколько перекрытий и линий труб между этажами, и
попала в коридор-близнец, так же заложенный ящиками.
– Большая эта база? – спросил Ролекс Криса, но тот покачал
головой.
– Не знаю. Информация секретная даже для меня.
– Ролекс, – сказала Лиза, все это время наблюдавшая за
коридорами, – Давай ниже. Думаю, база располагается
горизонтальными ярусами, а значит, то, что нам нужно, находится
ниже.
Ролекс кивнул.
Пол снова надвинулся на "Пассионарию", и она, не
останавливаясь, прошла еще через несколько ярусов. Следующие
четыре из них оказались техническо-складскими, там было пусто.
Затем было три яруса с потолками повыше – то были жилые
помещения, причем не для руководства: в комнатах стояли
двухъярусные койки, заправленные на армейский манер, рядом с ними
тумбочки с тремя ящиками, покрашенные унылой облупленной темно-
зеленой краской, рядом – пластмассовые ведра со свисающими с них
тряпками для пола, а в углу каждой комнаты, за узкой фанерной
дверью, размещался санузел.
Ролекс в течении минуты пролетел сквозь эти комнаты,
осматривая формальную спартанскую обстановку в стандартных, без
украшений и переставленной мебели, закутках. По общей оценке,
проживающих на базе было около двух тысяч теловек.
Ниже были несколько административных ярусов. Белые
офисные комнаты, безликие, разделенные белыми же перегородками на
блестящих стойках, автоматы для питьевой воды, сверкающие своими
плексигласовыми поверхностями, лампы холодного дневного света,
освещающие шахматную доску зала. Цивилизация хрома и
пластмассы.
И – Скунсы. Мужчины, женщины – они сидели на своих рабочих
местах, на вращающихся креслах за одинаковыми столами, и с
одинаковым трещащим звуком перебирали пальцами по клавиатурам
компьютеров. Музыки и украшений не было, и зачем? В широко
раскрытых, с широкими зрачками глазах служащих, что были похожи
на аккуратных пластмассовых магазинных кукол, отражались лишь
строчки бегущих по мониторам строк. Ролекс вспомнил, что на его базе
Скунсам давали транквилизаторы для "успокоения" творческих
порывов и возможных недовольств.
– Смотри, у них военная форма. Институт считается военной
организацией? – он внимательно осмотрел служащих, облетя их на
"Пассионарии".
– Полностью военная, – подтвердил Крис, – СМЕРТИ только по
названию исследовательский, в основном все давно уже исследовано, и
Институт проводит политику Магистрата в скрытой силовой форме.
Как-то мы в посольстве время от времени получали из штатовского
Института приказы о принятии того или иного решения, подписанные
тем или иным сенатором или конгрессменом, но, похоже, лет пять
назад Институт полностью вывели из-под контроля правительства
США и ЦРУ, учредив тайно даже от посольства отдельное ведомство,
подчиняющееся непосредственно Магистрату, тому, в туманности
Андромеды. С тех пор мы не получаем сведений и приказов. Думаю, в
России ситуация такая же.
Ролекс повел корабль ниже, "Пассионария" проскользнула
толстый слой кабелей и путепроводов, и опустилась в одну из сторон
огромного круглого зала, не менее полукилометра в диаметре, где... во
всей своей красе стоял корабль Ллевелина.
– Так вот он какой огромный! – Лиза прижала к груди руки,
одновременно думая, как можно было без скандала в прессе и
огромного количества очевидцев затащить четырехсотметровый шар на
глубину более полукилометра, не выкопав дыру в пол-Москвы. В ее
понимании, это было невозможно. Это было невероятнее, чем
строительство египетских пирамид.
Вокруг величественного черного шара с диаметром, сравнимым
с высотой десятка девятиэтажных панельных домов, поставленных
друг на друга, как плесень высились леса и блоки, лебедочные лифты и
краны. Но даже все они пока не дали Скунсам полностью обследовать
эту громадину. Интересно то, что Скунсов на этих лесах и в зале ребята
в разгар рабочего дня не увидели. Они все уже внутри?
Подлетев к идеально круглой сфере, Ребята увидели, что шар
окружает какое-то еле заметное молочно-белое поле неизвестной
разновидности. Его источник, по всей видимости, находился где-то
внутри громады шара.
Внизу шара, ближе к полу и огромнейшим блокам со стальными
канатами (шар не лежал на полу помещения – он, словно в гамаке,
покачивался на сотнях толстых металлических тросов, натянутых, как
струны фортепиано) зияла рваная дыра в несколько метров диаметром.
"Пассионария" снизилась на высоту трех метров.
– А вот как они вошли, – вздохнул Ролекс, указав Лизе на дыру, -
за ними?
Лиза кивнула. Но, только Ролекс собрался дать мысленный
приказ, произошло нечто странное.
Воздух слева от "Пассионарии", буквально в пяти метрах,
подернулся рябью, словно пространство искривилось, как гладь пруда,
и на месте искривления возникла другая "Пассионария". Она была
черная, блестящая, немного отличающаяся от нашей "Пассионарии"
несколько меньшими размерами и обводами стекла.
А из-за стекла на ребят, прямо на ребят, а не сквозь них,
смотрели две пары прищуренных, враждебно настроенных глаз.
– Это невозможно... – лишь успел прошептать Ролекс.
Как цунами, неожиданный удар оружия настиг корабль Ролекса,
за мгновение искорежив огненной пляской корпус, заставив его
разлететься с визгом и грохотом обломками горящего металла по
доброй половине помещения...
С высоты нескольких метров, оглушенные ударной волной, с
опаленными жаром волосами, ребята выпали из эпицентра взрыва и
упали кувырком на негостеприимный бетонный пол ангара.
49.
Бешено осмотревшись и не увидев никого, кто мог бы им
помешать, ребята вскочили на ноги и, словно сговорившись, несмотря
на ушибы, рванули бегом к стеклянной двери ангара, находившейся в
сотне метров от места катастрофы.
Вдруг за их спиной раздались крики, и Ролекс, оглянувшись на
бегу, мельком заметил нескольких рабочих, упавших на пол. Тот
черный корабль, медленно, словно скат над морским дном, плыл за
ними также в направлении дверей. Между кораблем и Леммингами
оставалось уже порядка пятидесяти метров.
– Почему они не стреляют?!.. – задыхаясь, на бегу крикнул
Нильгано, но никто ему не ответил, чтобы не терять дыхание.
Пятерка, а точнее уже четверка, потому что ребята потеряли
куда-то Криса, добежала до двери, но выпущенный для двери приказ
исчезнуть не сработал! Она и не думала исчезать! Стекло оставалось
на месте. Что такое?!
Ролекс и Лиза забарабанили в отчаянии кулаками по
двухсантиметровым стеклам двери. Тщетно. Лиза повернулась и
прижалась спиною и ладонями к прохладному стеклу, чувствуя, как
пульс выбивает барабанную дробь в ее голубых жилках на запястьях
рук. Макс скользнул взглядом по однотонным серым стенам вблизи, но
ничего похожего на выключатель там не было.
Положение спас молодчина-Ник. Он создал в руках
здоровенный тяжелый домкрат, видимо, первое, что ему пришло в
голову, и с криком "Поберегись!" разбежался и со всего размаха кинул
устройство в гладь стекла – ребята еле успели пригнуться.
Стекло просто вынесло из рамы ударом. Четверка стайкой
выскочила в дверной проем, и, подскальзываясь на кубических
стеклянных крошках, пробежала сквозь узкий и длинный зал,
образованный серыми металлическими дверями в рост человека,.
Впереди показалась вторая дверь, что исчезла по первому требованию
мысли.
Но Ролекс остался у разбитой двери и оглядел на всякий случай
зал – нет ли погони. Нет, все было в порядке, корабль так же в
одиночестве стоял на месте. Черная "Пассионария" исчезла. Правда,
куда делись рабочие?
Взгляд Ролекса задержался на рукотворной дыре в нижней части
корабля. Там, в черно-сером спортивном костюме, небрежно опершись
на выступающий острый кусок металла обшивки, один-одинешенек
стоял худощавый Скунс и смотрел прямо на Ролекса.
Скунс увидел, что Ролекс его заметил, но не удивился этому, а
удовлетворенно кивнул с улыбкой, выставил руку вперед и
указательным пальцем поманил Ролекса к себе.
Ролекс не стал долго думать, его мысли занимали скорее Лиза с
сотоварищами – он приказал Скунсу, точнее, тому месту, где стоял
Скунс, опустеть вместе со всем, что там находилось.
Скунс предугадал движение мысли Ролекса! Произошло
страшное событие – пространство между Ролексом и Скунсом
взорвалось светом, воздух стал густым, и его леденящие осколки
разлетелись во все стороны, испещряя все на своем пути морозными
следами. Через секунду во всем огромном зале стоял пар, а огромный
черный шар угрожающе покачнулся в своем металлическом гамаке.
Раздался сильнейший хлопок, чуть не выбивший Ролексу барабанные
перепонки, и место взорванного воздуха занял новый, вихрем
ворвавшийся в цилиндрическую гигантскую залу.
Вот такого – отражать нападение мысли другого человека -
ошарашенный Ролекс еще не умел.
А потом Скунс, стоящий в том же месте и ничуть не
напрягшийся, выставил руку вперед, вытянул указательный палец,
словно он играл с Ролексом в невзаправдашнюю войнушку, и сказал:
– Пуф!
И Ролекс погиб на месте, не успев почувствовать боли или
эмоций. Его тело разлетелось на сотни кусочков плоти и крови,
окрасив серую стену вблизи и пространство на десять метров вокруг в
красно-коричневый цвет.
Скунс подул на свой палец, словно сдувая пороховой дымок с
вороненого дула, повернулся и вошел внутрь корабля.
50.
Трое бежали по полукруглому коридору с металлическими
дверями, уже медленнее, запыхавшись, цепко осматривая взглядом
стены в поисках убежища, где можно было бы передохнуть и наметить
хоть какой-никакой план действий. Вокруг деловито сновали Скунсы -
кто в белой рубашке с галстуком и костюме, кто в хаки и с тяжелой
кожаной кобурой на ремне, кто в парадном мундире с галуном и тремя
шитыми золотыми нитками звездами на погонах. Они не видели
лазутчиков – ребята пожелали оставаться невидимыми.
Наконец, справа показалась пустая аудитория размером с
школьный класс и с такой же классной доской и затертыми партами
перед ней. Около доски, однако, висели не портреты Лермонтова или
Ома, а карты то ли звездных систем, то ли переходов внутри базы.
– Надо идти спасать Ролекса, – присев на краишек щербатой
зеленой парты и положив руки на колени, хрипло, с отдышкой,
произнес Нильгано, – он пропадет.
– Не надо, – внезапно и резво возразила Лиза, – я чувствую... Он
жив, и ему не до нас. Я чувствую. Но в свете сложившейся ситуации я
хотела бы еще раз прояснить наши цели и способы действия. Это
важно, – добавила она, – потому что нашу силу можно легко
использовать по глупости и совсем невовремя.
Ребята только тяжело дышали и слушали ее.
– Голова болит, – сам себе сказал Нильгано, и его никто не
услышал.
– Я уже заостряла внимание, но скажу еще раз. Самое первое и
простое, что приходит в голову – это взять и уничтожить с помощью
наших способностей то место, где находится база, и дело с концом.
Думали об этом?
– Я думал, что это можно было бы сделать с кораблем
Ллевелина. Почему нет?
– Вспомни, что мы хотим сделать стратегически. Мы хотим,
чтобы духовное падение существ во всех вселенных прекратилось,
правильно? Теперь думай. Духовное существо ты уничтожишь? Нет.
– Нет? – Ник, кажется, только сейчас подумал об этом.
– Нет, Ник... Никогда и ни при каких условиях ты не
уничтожишь Жизнь с большой буквы. Тела, да и любые творения
жизни – да. Живое существо – никогда. Теперь вопрос – что происходит
с человеком, если ты уничтожаешь его творения и причиняешь ему
душевную или физическую боль? Человек просто духовно нищает.
Уничтожив базу, мы не уничтожим Скунсов... Более того, мы ускорим
их ментальный штопор, сделаем их более тупыми, менее живыми,
менее наблюдательными, менее представляющими себе, что улучшение
вообще возможно. Более инертными. Ну ладно – убили мы их тела
сейчас. Что дальше? Они рождаются через минуту и вот – растет новое
поколение.
– Вообще-то, правильно говоришь, Лиза, – поддержал Нильгано,
– но что нам делать?
– Но они хотя бы сейчас нам мешать не будут! – вскочил Ник,
готовый к битве. Он уже представлял себя средневековым рыцарем в
латах, бьющимся за честь заточенной в высокой башне дамы, и не
хотел пропускать все удовольствие и решать вопросы мирным путем, -
они же будут дееспособны только через минимум лет пятнадцать!
– Во-первых, Ник, они не уйдут отсюда ни на секунду, отравляя
недоброй мыслью все окружающее даже лежа в розовых колыбельках.
А во-вторых...
Лиза на секунду ушла в себя, а потом уселась поудобнее на
парте.
– Я помню, в моем раннем детстве на Земле была одна
популярная песня, радио ее крутило. Она называлась "Битва с
дураками". Я не помню ее наизусть, но речь шла о том, что умные
задумали битву с дураками. Все умные взяли себе по ружью и пошли
на войну – драться с глупостью человеческой, чтобы на Земле
оставались только светлые головы. Война шла, умные побеждали, а
когда последний дурак был уничтожен...
Умные посмотрели вокруг и увидели лишь несколько человек,
стоящих одиноко посреди всего земного шара, пустого земного шара. А
вокруг лежали горы трупов тех, кого посчитали недостаточно
образованным или быстро соображающим, чтобы продолжать жить на
белом свете.
Я считаю, автор очень точно отразил суть проблемы.
Поэтому Ник, вот представь себе – мы собрались убить всех
Скунсов. А Скунсы – это кто? – спросила Лиза, в упор взглянув на
Сканки.
– Ну, это... злые люди, которые хотят уничтожить все на свете.
– Нет, Ник... Нет. Скунсы – не злые, по крайней мере,
большинство. Скунсы – они слишком уж обычные, завязшие в путах
окружающей их вселенной... Они не злые, они запутавшиеся
настолько, что не видят, какой может быть свобода и что ее вообще
можно достичь. Они даже не представляют себе, что навыки и
способности человека дают свободу, а не порабощение. Они не могут
принимать правильные решения, не потому что желают зла, опять же,
по крайней мере, большинство. Они просто думают, что убить нас – это
добро, понимаешь, Ник?
– Как это убить нас может быть добром? – Ник заходил по классу
взад-вперед, заложив руки за спину. Он начал раздражаться.
– Просто запомни... Скунсы – не те, кто бьется за свою цель,
жадно и самоотверженно, какая бы она ни была. Скунсы – это те, кто
уже ни за что не бьется, а это является самым неправильным
решением. Скунсы – это те, которые согласятся с любым мнением,
потому что у них нет данных, чтобы вынести свое.
Тут Ник, кажется, переборол свое желание оставаться правым и
с виноватым видом сидел, согнувшись, на парте.
– Я понял, понял. Скунсы – это действительно те, что согласятся
с любым мнением, потому что у них нет данных, чтобы вынести свое.
Но плохо то, как я понял, что они и не собираются уже получать
никаких знаний, потому что... потому что считают, что этих знаний нет.
– Точно. Или потому что им сказали, что эти знания или умения
плохие. Или потому что им запретили иметь знания и навыки, – сказала
Лиза и вдруг улыбнулась, – ты знаешь, я вдруг поймала мысль. Знаешь,
что было бы, если бы мы начали убивать всех дураков?
– Нет, нет, – рассмеялся теперь уже Нильгано, – дай я расскажу.
Сначала мы уничтожили бы все планеты Скунсов, потом бы мы
посмотрели на самих себя, Леммингов – кто принимает глупые
решения, которые затрудняют победы Леммингов? И тогда бы мы
уничтожили половину Леммингов, чтобы оставить только очень умных
Леммингов.
А потом, Ник, мы посмотрели бы на тебя, и сказали бы: он даже
не знает, против кого борется! И Ника бы не стало. А потом Лиза
подумала бы: хм... А ведь Нильгано даже не смог изобрести
меморизатор! И Макса Нильгано тоже бы не стало. И у нас бы осталась
бы во всей вселенной одна Лиза – самый умный человек! Ура! Мы
победили Скунсов.
Лиза сидела и тихо хихикала, зажав ладошками рот.
– Ладно, Ник, извини, что мы над тобой поиздевались, -
Нильгано встал и потянулся, – но вопрос все еще не решен. Что нам
следует сделать?
– Ситуация осложняется тем, что, как кажется, теперь на базе
есть несколько человек, которые имеют наши способности к контролю
вселенной, полученные от Ллевелина. Что делать с кораблем – это
понятно. Его можно уничтожить или же незаметно переместить в
безопасное место. Но что делать с ними?
Я думаю, мы можем пойти к кораблю, удалить всех из его
внутренностей и приказать очутиться на планете базы или...
– А еще лучше – том зале, что мы под базой сотворили.
– Совершенно верно, Макс, – подытожила Лиза, – идем, сделаем
это, а потом разберемся и с проблемой сверхспособных зомби.
Воодушевленные Лемминги вышли из класса и повернули
обратно по коридору, к кораблю. Навстречу им плыли два человека.
Эти два человека были в серых спортивных костюмах, с
короткими прическами-бобриками, и на их бедрах не было никакого
оружия. Серые взгляды Скунсов встретили недоуменные взгляды Ника,
Лизы и Макса. Скунсы не выразили замешательства. Они легонько
улыбнулись и, протянув руки по направлению к ребятам, легонько
поманили их указательными пальцами.
51.
У Лизы первой хватило ума не здороваться. Она мгновенно
выпустила заряд энергии в обоих Скунсов, огненный шар диаметром в
полметра, но на полпути шар взорвался, встретивши какую-то
невидимую преграду, и на несколько мгновений вокруг все было
ослепительно белым, словно внезапно новое Солнце воспылало в
коридоре базы.
Барабанные перепонки Лизы не успели лопнуть от взрыва,
пронесшегося по коридорам базы смертельной метелицей и несшего в
себе оторванные от стен приборы и куски обшивки стен, горящий
металл, капли истекающей арматуры.
Все тело Лизы сгорело в первое мгновение взрыва... Скелет,
тоненькие девичьи кости, держался секунду, но переломился и
рассылался искрами от первого же удара крышки транформатора.
"Только не умирай..." – успела прошептать Лиза, и сознание ее
померкло, словно новое Солнце было бессильно осветить мрак
небытия и бессознательности.
Сознание немного включилось через несколько минут.
Вокруг был лес... Словно заспанный, разум сквозь закопченное
стеклышко воспринимал, не очень отчетливо и трехмерно, темные
громады стволов деревьев, без оттенков цвета. Полосы черного и
серого, без резких границ. Запах... запах леса был до краев переполнен
опасностью. И сознанию, мутному, безличному, было неуютно в
пустоте неивестного пространства.
Защита, защита, спасение!..
Инстинкт самосохранения отметил на краю видимости теплое
пятно, пульсирующее, такое влекущее, теплое... Дом... Защита... Дайте
защиту...
Сознание, которое передвигалось, плыло по ветру в западном
направлении, изменило свой курс на несколько градусов влево. Пятно
приближалось, тянуло, внутрь, внутрь... Жажда иметь защиту подавило
в существе всякие другие чувства, и лишь звериное желание, царапаясь
несуществующими когтями, молило и угрожало – скорей... Скорей...
Защита!..
Кролик, серый с темными боками, опасливо поворачивая
пятнадцатисантиметровые уши вокруг, смотрел темными круглыми
глазами, пожирая в полной темноте мокрые зеленые стебли и листья
одуванчиков. Вдруг его усы дрогнули, уши резко повернулись, словно
локаторы, в одну сторону, мелькнула молния, и в следующую секунду
он взмыл ввысь, теряя последние капли жизни во впившихся в органы
цепких когтях ночной совы.
Отчаяние пронеслось в чреве существа. Защита пропала!.. Ужас
ледяной волной пробежал, завладел мыслями, но вот снова – теплое...
Горячее, прямо впереди... теплая кровь... Близко... Нету. Нету!!!
Слишком быстро...
Снова!.. Впереди защита... Хочу тепла, дом, защита... Сознание
навострило уши и с наслаждением вошло в теплый, плотный комок
плоти, на поверхности которого упавшими частоколами лежали
иголки. Черный носик зашевелился, ожил, и проснувшийся ежик, в
котором теперь гнездилось сознание, упоенное плотностью и
кажущейся реальностью собственного существования, обнюхал
ближайший гриб, отвернулся и побежал, быстро семеня лапками, по
своим делам.
Существо радостно и с полным согласием приняло смысл жизни
маленького создания. Оно вместе с ним забеспокоилось о ночной
птице, поймало такой реальный и острый запах кузнечика, которого
надлежало съесть, подумало краткую невнятную мысль о
местонахождении норки...
Странно, но существо ощущало, что оно не одно в этом теплом
теле. Где-то сбоку, около желудка, сидело еще одна, более слабая и
безвольная жизнь, что была здесь еще до того, как само существо
заняло, как будто по привычке, место в районе головы, рядом с
маленькими ушками.
Это не занимало, однако, мысли существа. "Хорошо..." – думало
оно, нежась в почти полном бездействии, в заботах ежика, в его
бесцельной жизни, в безопасности от всего окружающего мира, -
"Всегда..."
Так прошла одна минута по внутренним часам существа. Так
недолго! А в окружающем мире, мире вечно спешаших людей, прошел
день.
На восходе солнца существо и ежик, неподвижно лежащие в
темной норе, ощутили слабый запах опасности, но ничего не успели
сделать. Что-то еще более темное надвинулось на них и выкинуло
существо из тела, словно ненужную тряпку. Существо успело заметить,
что то, второе существо, тоже вылетело и зацепилось за травинку. Оно
совсем ничего не думало и не видело, но можно было ощутить
вибрацию единственной мысли – это было представление о маленьком,
с запятую, зародыше жизни в ежином теле.
Холод и страх снова поселились в тягучих, мутных мыслях
существа. Продолжая свое неконтролируемое движение, существо
проплыло еще несколько сотен метров и выплыло на берег озера.
Озеро было примечательное – круглое, затерянное где-то в середине
лесов, оно хранило вечно холодную чистую воду от плесени и ряски,
не позволяя личинкам микроорганизмов основывать свои колонии в
своем кристальном веществе.
Посреди озера был небольшой, порядка пятидесяти метров в
диаметре, остров, на котором рос в гордом одиночестве толстостволый
кряжистый дуб.
Дубу было четыреста лет, и он немало видел на своем веку бурь,
пытавшихся согнуть его ветви, но ни одна не сломила его. Множество
животных пытались подступиться и полакомиться корой или листьями,
но разочарование сменяло их воинственный пыл – дуб-исполин был
неприступен.
Вот на этот дуб, видневшийся для существа, обладавшего
мутным зрением, темной громадой на фоне светлого пятна озера, и
вынесло то, что ранее называло себя Лизой, Ментором и еще многими
именами, некоторые из которых не смог бы и выговорить человеческий
язык.
"Защита?.. – выдавило из себя мысль существо. "Защита,
защита", – начало оно повторять свою мысль, увидев в дубе слабую, но
жизнь, надежную, спокойную и уверенную.
Оно потянулось к стволу, ощутило прикосновение корявой
коричневой коры, и, словно в нирвану, влилось в темную древесину,
засыпая и сладостно растворяясь в безопасности...
52.
Нильгано давно про себя решил, как поступать, если
встретишься лицом к лицу с недругом. Он еще помнил битвы на
иссушающем Горасе, где он и еще четырнадцать легионеров Сто
Первой Планеты на поверхности, испещренной окопами двухметровой
ширины и глубины, стояли с одними бластерами против армии
малюток со спейсерами. Два дня и две ночи. Они не победили, но
более половины легионеров выжили, и это было чудом.
Завидя двух Скунсов, Макс автоматически, практически без
участия сознания, выбрал правого, и мгновенно переместился на сотню
метров назад, туда, где коридор заворачивал по окружности в какую-то
кают-компанию со столом посередине, которую некогда было даже
рассматривать. Взрыв, произошедший через мгновение, закидал его
форменку каплями воняющей горящей краски и опалил брови, но не
причинил более вреда.
Теперь резко обратно.
Поднырнув в стремительном полете под огромный горящий
кусок металлической двери, Нильгано, еще не успев повернуть,
земетил одного Скунса, как раз его Скунса, который совсем не ожидал
увидеть Нильгано снова.
Не дав ему опомниться, Нильгано обрушил на Скунса
мысленную команду испариться к чертовой матери. Скунс и не
подумал испаряться – на Нильгано повеяло смертельных холодом,
словно он вылетел за пределы атмосферы в легкой летней одежде, а
Скунс остался с перекошенным лицом в какой-то сфере, обтекающей
дымящимися каплями. Скунс защитился – но как? Нильгано снова
рванул на сотню метров назад.
А вот это уже плохая защита, подумал он.
Он защищается от мысли. Ставит себе какой-то экран. Значит,
мыслью нельзя. Надо огнем... или сталью. А если и сталь?
Но рассуждать было поздно – Скунс, уже не с милой улыбочкой,
а с обожженным, злым, наполовину багровым лицом, во мгновение ока
предстал в осыпающемся от жара нешироком проходе перед Нильгано.
В Скунса полетел со скоростью пятидесяти километров в час
кусок бетона, затем, через неуловимое мгновение, кусок
водопроводной трубы, потом тяжелые пятидесятикилограммовые
тиски, но безрезультатно – на половине пути предметы пушинками
отлетали в сторону, пробивали, словно папиросную бумагу, серую
металлическую стену помещения и грохотом отзывались откуда-то
извне.
В Нильгано полетели стальные шары, словно Скунс их не
кидал, а выстреливал из скорострельного пулемета. Нильгано не стал
аннигилировать их или отклоняться. Он просто создал и откинул от
себя множество грубых бетонных блоков, метр на полметра, и шары
просто стали не видны, они с грохотом отлетали от них обратно
Скунсу.
Хорошая идея! В этот момент Скунсу пришлось на полсекунды
отвлечься другой мыслью – место в кают-компании, где он висел, стало
забито этими большими бетонными громадами, и он быстро расширил
пространство, где шла битва.
Нильгано не зевал и быстро выкинул, отлетя на три метра в
сторону, огромную кучу бетонных глыб, что Скунс успел отразить
буквально возле собственного носа.
И в этот момент Скунс дрогнул! Ему в буквальном смысле не
хватало ума, чтобы одновременно создавать защиту и нападать на
Нильгано. Скунс отразил, скривя от напряжения обожженные холодом
губы, последние несколько бетонных глыб, и пустился наутек!
Большая ошибка! Теперь, кроме нападения и защиты, ему
приходилось думать о пути следования и дальнейших действиях, а это
сразу отразилось на битве – поток направляемых в Нильгано действий
сильно поиссяк.
Скунс летел, или плыл, словно рыбка, по коридорам и
помещениям базы со страшной скоростью, около сотни километров в
час, сшибая по пути людей, просто не успевавших шарахаться в
стороны. Нильгано настойчиво, зорким коршуном, следовал за ним.
Зеленые коридоры сменились серыми, стали уже, потом они
сместились на два уровня вниз – Скунс просто пробил дыру в полу и
нырнул туда. Нильгано кинул в него стальной двутавр, промахнулся,
балка стрелой уперлась в начавший дымить и искрить калорифер у
стены, однако руку Скунса задела.
Скунс вскрикнул, рука безвольно повисла плетью, но нырнул в
дыру. Нильгано за ним.
"Они не научились воссоздавать тела", – подумал Нильгано
короткую мысль, за что едва не поплатился, чуть не снеся себе голову
выступавшим из перекрытия куском арматуры.
Нижние уровни представляли собой обширные залы с тепловым
и другим энергетическим оборудованием. Скунс вилял между
толстыми трубами, залетал за бойлера и циркуляционые котлы, время
от времени кидал в Нильгано, оглядываясь, свои стальные шары, но
они были уже неопасны – он не метился. Скунс все мысленные
способности кинул на то, как бы смыться, и было видно, что он на
последнем издыхании – путь полета был угловат. Скунс словно метался
по разным углам в замешательстве, не в силах выбрать маршрут.
Однако предметы и мысли Нильгано все еще отражал.
"Господи, мы еще не всю базу облетели? Какая же она
большая!" – поразился Нильгано, пролетев со Скунсом очередной зал,
где высились мощные колонны с косой паутиной коммуникаций.
Скунс резко изменил поведение – он свечой ушел вверх,
пробивая себе уровень базы за уровнем. Нильгано – за ним. Они
прошли мельнувшие сбоку несколько коридорных палуб, вылетели в
помещение с Ллевелином (но Нильгано было сейчас не до него),
пролетели стрелой его за две секунды насквозь, за мгновение минули
остальные помещения и вошли в слой земли над базой.
"Решил уйти в внешний мир? Измотаю и уничтожу", -
промелькнула мысль у Нильгано.
Продолжать погоню за Скунсом стало сложнее – последний
решил сделать кротовую нору, изогнутую как серпантин. Теперь
Нильгано не видел Скунса, а старался вписаться в неожиданные
повороты осыпающегося гранитной породой туннеля, по которому
только что пролетел Скунс.
Последний поворот вверх – и в Макса железным молотом влетел
стремительный поток воды. Тут Нильгано аж опешил – он пробил
поток собственным телом, не отвлекая внимания на поиски Скунса,
чуть ли не получив сотрясение мозга. Скунс, как кажется, пробил дно
какого-то водоема.
Вверх!!! Нильгано помчался торпедой туда, откуда светил
призрачный далекий свет Солнца, и через долгую томительную
секунду пулей, лучезарно сверкающей брызгами вытесненной воды,
вылетел на поверхность.
И пораженные сторонние наблюдатели надолго запомнят эту
сюрреалистическую картину.
Москва-река, спокойная, голубая, отражающая безоблачное
летнее небо, стянутая неподалеку Багратионовским мостом,
вздыбилась двумя почти беззвучными взрывами, поднявшими
десятимеровые фонтаны воды, на короткую секунду заигравшие
солнечной радугой.
Водяная пыль медленно опала, и две человеческие фигуры,
висящие в воздухе метрах в двадцати одна от другой, застыли
напряженными каменными изваяниями.
Первая – с опущенной головой, неестественно выломанной
рукой, вся болезненно выгнутая назад, – со смятением исподлобья
глядела на противника.
Вторая – устремленная всеми фибрами души и тела к первой,
хищно склонивши корпус вперед, направляла на нее холодный,
расчетливый и спокойный взгляд охотника, загоняющего по маршруту
запланированную жертву. Правая ее рука, слегка отодвинутая от тела, с
раздвинутыми пальцами и полусжатой ладонью, была готова схватить с
пояса несуществующий револьвер.
53.
А на Москву, всеми доступными ей способами боровшуюся с
подступившей жарой, с выгоревших голубых небес опустилось новое
проклятие.
Когда раскаленные на прямом солнце автоматы с газированной
водой опустошили все запасы лимонной газировки, когда берега Яузы
и Москвы с надписями "Купаться запрещено!" уже не могли вместить
больше желающих искупаться и смыть с себя липкий пот перегрева.,
когда все дачники, имеющие дачи в подмосковье, укатили туда с
женами, детьми и всем скарбом – началась эпидемия.
Головная боль. Ощущение ноющей ноши где-то области
затылка, пульсирующей и заставляющей пригибать голову, сжимать
зубы и делать вид, что на самом деле у тебя все хорошо, просто вот
немного покалывает...
В неделю головной боли около пяти миллионов москвичей не
пришли, вопреки ожиданиям, на свои рабочие места. Напрасно
прорабы и научные рукодители ходили по цехам и лабораториям,
держась за голову, напрасно нагревали до красного каления трубки
телефонов, звоня своим подопечным с мольбами выйти и произвести
хотя бы небольшую толику продукции, угрожая штрафами и
увольнениями.
Головная боль властвовала над разумом, и никакие лекарства из
аптек, ставших местами паломничества большей части населения, не
помогали ее уничтожить, вызывая лишь отупение и неспособность
нервных каналов переносить эмоциональные импульсы. Первая неделя
Включения была неделей тупого взгляда зомби, сидевших дома в
компрессах из холодной сырой марли, стонов и негромких проклятий
всем известным богам.
Неведомыми тропами, известными лишь вездесущей людской
молве, презирающей стены и свинцовые стены сейфов, от дачников
дошла весть – в нескольких километрах от города боль чувствуется
меньше. Чем дальше от города – тем меньше.
И люди, сначала сотни, а потом и миллионы, начали печальный
Исход в природу. Слишком быстрый переход от одной жизни к
совершенно другой, предсказанной фильмами-катастрофами и
романами-утопиями, не смущал их. Людей ничто не смущало. У них
болела голова.
Спроси любого – не кажется ли вам невероятным то, что
происходит вселенская катастрофа? Не стоит ли переждать недельку-
две? Все как всегда уляжется, и жизнь вернется в свое спокойное
русло, потечет равнинной рекою. Человек посмотрит на тебя – и не
поймет вопроса. Головная боль.
Автомагистрали, лучами расходящиеся от Москвы во всех
направлениях, напоминали сверху муравьиные тропы. Безмолвно ехали
со скоростью пешехода автомобили, окруженные бредущей, опустив
головы, толпой обывателей. С полным осознанием того, что конец
мира близок, что было бесчисленно подтверждено услужливыми СМИ,
они нагрузились остатками еды, необходимой одеждой, со вздохом
закинули на спины рюкзаки – и пошли умирать.
Все ближайшее Подмосковье – его травянистые поля и долины -
покрылось белым налетом чего-то издали похожего на птичий помет, в
котором песчинками темнелись вкрапления черного-зеленого и других
цветов. Это были палаточные лагеря. Лишь немногие семьи имели
стандартные охотничьи или туристические палатки, доставшиеся в
наследство от старого, уже легендарного, мира.
Женщины московского племени – а теперь это было племя! -
сшили палатки из простыней и пододеяльников, штор, занавесок,
покрывал, – любого подходящего материала, сшили грубо – потому что
головная боль не давала сосредоточиться и колола иголкою пальцы.
Правительства более не существовало – оно было на далеких
теплых островах, подальше от цивилизации.
Первые два дня племя, расположившееся на территории
нескольких тысяч квадратных километров, доедало скудную пищу, что
принесло с собой. Следующие два дня мужчины, не сговариваясь,
ушли в леса. Головная боль и правда несколько спала, что дало
возможность посмотреть вокруг и заметить неосторожного зайца или
зеленую еще ягоду земляники или малины.
Зайцев и ягод хватило миллионному племени на половину дня.
Были засланы гонцы в обезлюдевший мегаполис, но они вернулись ни
с чем – магазины пустовали, еда была растаскана мародерами и теми,
кто уходил из города. Улицы, все еще залитые солнцем, были
непривычно пусты, лишь одинокие светофоры все еще показывали
зеленый и красный света пустой улице.
Посланцы в город вернулись не все – на их пути стало другое
племя. Оказалось, что есть еще одно место в городе, где нестерпимая
головная боль ощущается не так сильно – станции и переходы
метрополитена.
Из станций метро, где пытались спастись доведенные до
отчаяния, пытавшиеся уже залезть в любую щель люди, тянуло
паленым. Дым, черный и вонючий, пропитал собою все вестибюли,
покрывшиеся изнутри черной копотью. Вентиляция не работала.
Люди, кто поодиночке, а кто и семьями, спускались по
неработающим эскалаторам в глубокую черноту, словно в пещеру со
сталагмитами-фонарями, переставшими работать в первый же день -
электростанции, питающие город, не работали, а резервное питание
кончилось почти сразу.
Сначала шли наощупь, полузажав нос, чтобы не задохнуться,
шаря руками по резиновым поручням. Потом, когда слезящиеся от
боли глаза привыкали к полумраку, начинали становиться заметными
отблески костров. На станциях в качестве освещения чадили
локальные рукотворные пожары, что еще больше придавало станциям,
по рельефным стенам которых плясали неровные отблески пламени,
зловещий вид древних пещер, наводящих первобытный ужас.
Привыкнувший глаз различал море людей, сидящих вплотную
друг к другу, опустив лица и ничего не говоря. Взрослые парни
кучковались, но игр не было – головная боль. Матери сидели, одетые
словно цыганки, и либо кормили грудных детей, либо находились
вместе с более взрослыми, притихшими или плачущими, детьми и
почти не делали попыток их успокоить.
Атмосфера апатии и покорности судьбе, где главным и
единственным фактором была вездесущая головная боль, не давала
времени и места более ни для чего. Не было ссор, не было игр, не было
дележа территории, криков, смеха, плача... Не было актов плотской
любви, отправления религиозных культов – не было ничего, только
сидящие неподвижно тела с остекленевшими, красными и вспухшими
от страдания глазами, смотрящими вниз, на исхоженные плиты пола.
Тяжелый запах экскрементов, пота, почти невыносимый голод
довершали картину разложения человеческого общества, умершего
всего за пару дней, несмотря ни на какой тысячелетиями наводившийся
философами и моралистами лоск. Эти философы сидели сейчас вместе
со всеми в метро или на полях Подмосковья, и в их планах на будущее
не было места для душеспасительных бесед. В планах на будущее
висели тяжелыми жерновами два философских понятия, что так
быстро и беспардонно вошли в их бытовую жизнь, – боль и смерть.
Политическая и экономическая жизнь городов умерли сразу же,
в первые два дня. Картины Страшного Суда или конца света, так
подробно живописуемые любителями попугать мирный люд, не
воплотились в реальность. Атомная война, погромы, божественная
кара – ничто из этого даже не напоминало то всепроникающее
безразличие. Безразличие, канвой, где густо, а где почти неощутимо,
наложенное в День Включения в городе Москва, планета Земля.
Неделю спустя три миллиона человек из десяти, населявших
Москву, были мертвы. Еще стольких же постигла крайне
противоречивая участь. Их головная боль прошла, вероломно забрав с
собой все человеческое, все те качества, которые и определяли отличие
человека разумного от человекоподобной обезьяны: достоинство,
желание помочь ближнему своему, целостность личности.
Благородство и честь. Вот цена, что была заплачена отчаявшимися
существами за то, чтобы исчез этот бич Божий, на границе времен
посланный в испытание каждому человеку на Земле — головная боль.
И то, что эту цену заплатили, сразу стало понятно тем, кто еще
держался на пределе духовных сил. Ибо мало в какие темные века
совершилось столько предательств, козней, наветов и
несправедливостей на Земле, как в эту вторую неделю Включения
.
А в это же время на Гранто, в Туманности Андромеды, умирал
один человек.
Опочивальня была огромной, размером с земную станцию
метро, такой же продолговатой формы, с молочно-белым полукруглым
сводом. В центре свода искусным резцом было вырезано изображение
круга, в котором оскаленная волчья голова с горящими глазами
пыталась укусить себя за вихрастый затылок.
Человек лежал, корчась, изгибаясь от боли, его руки,
напряженные, с белыми костяшками пальцев, судорожно стискивали и
разжимали снова складки черной шелковой простыни, оставляя на ней
зецепки от обкусанных в истерике ногтей.
Подушек и одеяла не было, комната по-спартански была
обставлена статуями гранитных и пластмассовых волков на
постаментах, размерами и со спичечный коробок, и в человеческий
рост. Внимательный глаз насчитал бы не менее сотни статуэток,
черных, с оскаленными мордами и выпущенными когтями.
Два часа назад он выгнал больную тем же недугом челядь,
запретив появляться в комнате, и теперь испытывал мучения в
одиночестве, выгибаясь в судорогах и сразу же наслаждаясь ими и
своими криками боли.
Внезапно облегчение сошло на него. Спазм отпустил тело, оно,
бледное и мокрое от ядовито пахнущего пота, бессильно
утихомирилось на истерзанной ткани.
– Близко, близко... – прохрипел человек не своим голосом, -
Великая вечная жизнь, вечная свобода... Волчица-смерть... Прими меня
в когтистые объятия твои!
Он вскрикнул, его снова выгнуло, чуть не сломав позвоночник,
и крик, вырвавшийся из горла, напомнил прислуге,
прислушивающейся у тяжелых, зеленого металла дверей, рык тяжело
раненого зверя.
Бедно одетый старик в зеленой ливрее, с компрессами на голове,
понял, что произошло.
Он с трудом отворил тяжелую дверь и жестом подозвал еще
несколько человек, серьезного и несчастного от боли вида. Они
подошли к постели Великого, того, кто руководил движеньем солнц и
попирал ногами галактики. Великого, а теперь просто мертвого
человека, чей оскаленный рот и после смерти напоминал пасть волка.
Магистр достиг своего идеала свободы. Сколько его мятежный
дух, немощный и неспособный, будет кружить над постельками
младенцев Гранто, Ливиала или самого Севера Мира, не в силах взять
себе тело, – не знает никто. Свобода и с другой стороны свобода тоже.
Свобода от ответственности, от любви и эмоций, свобода от помощи и
поддержки – тоже свобода. Кто выбирает какую? Да и выбирают ли ее?
Магистр уже не узнает. Свобода от знания – тоже свобода.
Эра Волка начиналась.
54.
Волна жгучей, невыносимой печали накатила на Ролекса. Мир
подернулся темной пленкой, и единственное желание, владевшее
сейчас полуобезумевшим от горя Ролексом, это плакать, рыдать
взахлеб, кинуться к кому-нибудь, уткнуться в колени и ныть о своей
потере, потере самого дорогого, что только может потерять
человеческое существо...
Но червячок аналитической мысли через минуту нашел себе
путь наружу из гнилой смердящей сердцевины яблока зла.
"Чего самого дорогого, Ролекс? Ты ли это? От тебя ли я слышу
эти недостойные речи?"
Ролекс охнул и сделал попытку схватиться рукой за грудь,
которой уже не было, за которой не билось уже измученное разлукой
сердце.
Он, усилием воли смахнув красную пелену с глаз, огляделся.
Его сознание висело на высоте около двух метров на том же самом
месте, где Ролекс принял смерть.
Ллевелин стоял на месте, уборщик в зеленой форме с какой-то
чудной квадратной машиной убирал с серого пола ошметки его,
Ролексовых, тканей и свернувшейся крови, а вокруг... вокруг царил
обычный рабочий день. Рабочие бегали по лесам Ллевелина, ворчали
лебедки, поднимая что-то на высоту нескольких сотен метров,
несколько очевидно высопоставленных лиц разорялись, бегая по полу в
своих черных с золотыми галунами костюмах, и били прорабов и
человечков со свернутыми листами ватмана под мышкой белыми
перчатками.
"Так вот что испытывает человек, теряя тело неожиданно, не по
своей воле..." – проскользнула мысль, волною всколыхнув боль.
Ролекс вдруг осознал, что он без оглядки, с немыслимой силой
хочет тело. Эта мысль жила в его сознании, владела вниманием
настолько, что другие мысли на ее фоне казались просто
издевательством перед человеком и отметались как враждебные и
несоответствующие окружающей реальности. Он лихорадочно начал
оглядываться по сторонам.
"Только не здесь!.." – прохрипел удушаемый, но все еще не
сдающийся червячок в голове.
И Ролекс сдержался. Для создания человеческого тела у него не
было ни желания, ни концентрации, и Ролекс сделал своим телом то,
что показалось бы человеку разумному бредом сумасшедшего.
Уборщик чертыхнулся. Его машина, красно-белая старушка
"Маджента", оставлявшая за собой такой чистый мокрый след, вдруг
заартачилась. Бригадир убьет. Но через секунду мысль о бригадире
канула в небытие, уступив место леденящему ужасу.
Машинка вдруг сорвалась с места, проехала сама три метра,
развернулась, как заправский гоночный багги на одном месте, и, в упор
посмотрев на уборщика, медленно, угрожающе жужжа, начала
наступление.
Ноги убощика подкосились, и он без чувств, словно кукла,
закатив глаза и упал на помытый, благоухающий васильковым
ароматизатором пол.
Зато Ролекс чувствовал себя гораздо лучше. Теперь, когда
тяжелые чувства поутихли, выветрились, словно вытянутые
живительным сквозняком через вентиляционые щели Мадженты,
Ролекса уже не удовлетворяло тело в виде громыхающего железного
гроба. Он выжил. И смог восстановиться, что сейчас было неизмеримо
важно – возможно, именно от него будет зависеть успех миссии.
Между тем рабочий день заканчивался, и Ролекс, стоя на месте,
дышал васильково-смазочным воздухом и наблюдал за повседневной
жизнью базы. Начальство ближе к шести вечера уже удалилось из зала
с Ллевелином, и обленившиеся рабочие в зеленой и желтой униформах
лениво слонялись по лесам. Внизу, словно лилипуты, копошились
люди в белых одеждах, колдовавшие над компьютерными стойками, но
и они уже подходили к мониторам время от времени, в основном сидя в
компании себе подобных и попивая напитки из пластиковых
стаканчиков.
На стоящую посреди зала машину никто не обращал внимания.
Очнувшийся час назад уборщик предпочел унести от нее ноги, как черт
от ладана.
Из прохода, пробитого в корабле неизвестным, но довольно
сильным и грубым инструментом, начали выходить люди – те же
компьютерщики с блестящими чемоданчиками в руках, пара человек в
галунах, а затем еще один человек.
Но этот человек интересовал Ролекса больше всего, ибо тот ни в
чем ни бывало летел в своем сером спортивном костюме, и не
испытывал никакого раскаяния за содеянное.
Однако Ролекс не стал следовать за удалявшейся процессией,
севшей на подъехавший ко входу в корабль белый электромобильчик.
Сейчас важнее всего было уничтожить корабль.
Наконец, последние рабочие на лебедках уныло спустились со
своих округлых высот. Человек в белом убедился, что в зале более
никого нет, и, подойдя к компьютеру, притушил во всем зале свет.
Наступил вечер, дальние углы зала стали неразличимы во мгле, и
только корабль Ллевелина призрачно засветился вдруг молочно-белым
светом.
Зал опустел, создавая впечатление огромного ночного вокзала,
где светящиеся мониторы, оставшиеся включенными, неустанно,
монотонно индицировали данные о ушедших в небытие поездах,
которые уже никто не читал.
Ролекс вышел из машины на высоту трех метров, огляделся в
поисках опасности, сконцентрировался, и создал свое тело, обычное
человеческое тело, рядом со входом в корабль.
По-прежнему тишина, сирены не воют, прожекторы не мечутся
по углам зала с бешеной скоростью – это значит, что все в порядке и его
не заметили.
Ролекс подошел к Ллевелину на расстояние десяти метров, так,
что тот навис над ним исполинским черным сводом, и вспомнил вдруг
Вилли, как тот крутился носом у его поверхности.
Вход в корабль был никак не защищен. Он был в трех метрах
над Ролексом, сходни убрали последние выходившие Скунсы, но для
Ролекса это ровным счетом ничего не значило.
Он было собрался взлететь в черный, без освещения, проход, но
заметил табличку, стоящую рядом, опертую на компьютерную стойку.
Простой деревянный щит, на котором через трафарет белой краской
была напылена надпись, предназначавшаяся явно для прочтения всяк
сюда входящим. Она гласила:
"Осторожно! Не входить! Антиментальное поле!"
Ролекс заметил, что и правда – весь корабль аккуратно, словно
скорлупа яйцо, огибало молочно-белое прозрачное поле, вблизи
практически незаметное, а при взгляде издали и придававшее кораблю
тот самый призрачный оттенок, который Ролекс с ребятами заметили
раньше.
– Что за ерунда? – пробурчал под нос Ролекс, который не любил,
когда его намерение прерывалось незначительными бестолковыми
обстоятельствами.
Он подошел к полю на двадцать сантиметров и внимательно
посмотрел на его легкое мерцание. "Странное поле. В первый раз
вижу".
Ролекс отошел на пару метров, создал в руке кусок арматуры
длиной двадцать сантиметров и опасливо кинул в корабль, сквозь поле.
Арматура спокойно пролетела сквозь поле, не вызвав ни в себе,
ни в поле никакого изменения, звякнула о борт корабля и упала
обратно, на пол.
Ролекс пожал плечами, рванул ко входу, но, пролетел лишь метр.
Его рвануло обратно, словно сил инерции не существовало в этом
мире, словно Ролекс был на невидимом поводке, удерживавшем его,
как собачку, увидевшую хозяина после долгой разлуки.
Этим поводком был сам Ролекс.
– Антиментальное! Анти-ментальное! Идиот!!! – не
сдержавшись, вскрикнул Ролекс, – Вот натворил бы сейчас дел!
Подарил бы себе вечную смерть!
Как он раньше не догадался? Ролекс еще раз чертыхнулся. Он
стоял и смотрел жаждущими блестящими глазами на корабль, как
обезьяна на банан – сколь близкий, столь и недостижимый.
55.
Существо расплылось по жилам исполинского дерева, его руки
и ноги почувствовали каждую клеточку, каждый отросток
напряженных могучих корней, что столетия назад вгрызлись в
неподатливую почву в поисках воды, стремясь удержать исполинское
тело.
Существо проскользнуло вниманием вверх – там, настолько же
нежные и ранимые, сколь кряжисты и узловаты были корни, единым
миллионом ладоней подавались по ветру зеленые, не покрытые пылью
и паутиной листья.
Существо ощутило себя огромным, просто огромным после
тесного и кровяного внутри ежика. Оно потянулось, затрепетало
листочками на мгновение и ощутило себя повелителем леса на сотни
километров вокруг. У него было странное ощущение пространства
вокруг, воспринимаемое всей бугорчатой рубчатой кожей-корой,
существо понимало где-то краишком сознания – вокруг много места. Я
большой. Я сильный. Я главный. И снова – я большой. Я сильный. Я
главный. Мысль была удовлетворенной и всеохватывающей, она
успокоила существо, которое падало в спокойный расслабляющий сон.
– Кто... ты... такой... – вдруг подумалась мысль.
Существо со слабым оттенком удивления посмотрело на эту
мысль, так нежданно проявившуюся в сознании, и собралось спать
снова.
– Кто... ты... такой... – мысль снова появилась на задворках
сознания, словно ребенок смущенно, но настырно теребил
материнский подол, пытаясь задать вопрос, – Что... ты... делаешь?..
Медленно, тягуче сформировывалась эта мысль в сознании
существа.
Вдруг, как проявляющаяся в растворе проявителя фотография,
белым пятном на фоне темноты начало возникать осознание.
Расширившись в поле зрения существа до обозримого размера, оно
сформулировалось как "Это не я..."
Это было общение! Кто-то живой посылал ей сигналы!
Существо невольно послало в ответ мысленный вопрос,
состоящий из эмоции слабого удивления.
Ответ, донесшийся ему, принес такое облегчение!
Проснувшееся существо быстро послало свой ответ.
– Кто-о-о...
– Ты здесь?..
– У-у-у...
– Что?..
– Хо-олодно...
– Ты кто?..
– Я-а-а...
– Я тебя... не понимаю...
– Не-ет...
– Где я?..
– Хо-оло-одно...
– Ты где? Где ты?..
– Я-а-а...
– Где?! Я не вижу... Я не вижу тебя!
От тупости и удовлетворенной сонливости не осталось и следа;
существо вдруг обнаружило себя в ярости. Его мысли мучительно, в
истерике метались в разуме как птица, ломающая крылья и
разбивающаяся в кровь о прутья ненавистной клетки.
Оно уже не слышало ответов Некто.
Красная пелена застлала ему глаза, и существо, вне себя от
безрассудного гнева, ядром вышвырнулось прочь из темноты. Если бы
оно могло, оно бы изничтожило сейчас весь мир. Общение сделало
свое дело. Существо становилось все более и более живым, готовым
действовать, и действовать означало – рвать и метать во все стороны,
чтобы изжить клокочущую ненависть и не дать ей убить сам рассудок.
Сейчас она висела в пятидесяти метрах над землей. Самые
высокие деревья казались наглыми выскочками, пытающимися достать
достать и задушить своими старушечьими волосатыми руками-ветвями
свободное существо.
Но самый главный враг – вон, стоит, ухмыляется, сволочь,
хохочет себе внутри, что победил и завлек меня внутрь!!! Гад! Подлец!
Ненавижу!!!
Весь мир, все самое отвратительное в известной вселенной
воплотилось, сконцентрировалось для висящего существа теперь в
одном-единственном дереве. Все его внимание, как у разъяренного и
разгоряченного пиками и собственной кровью быка с красными
глазами, было сосредоточено на цели, и цель эта была – дуб.
"Закричав" от ненависти, разрывающей его, существо, не помня
себя, ринулось в атаку.
Рассудок вернулся к Лизе полтора часа спустя. Она нашла себя в
крайне поганом состоянии на мутном илистом дне озера. Вылетев на
поверхность и пройдя через тонкую пленку зеленых еще листьев,
плававших почему-то на поверхности пруда, Лиза почувствовала
легкую дрожь – но не от холода, конечно, его она не чувствовала, а от
представшего перед нею зрелища.
Дуб, старый бедный дуб, был разворочен так, словно не один
десяток молний сошел на него с прогневавшихся небес. Его мощный
ствол, покрытый слизью озерного дна, был уродливо выкручен
несколько раз вокруг себя, и только несколько самых крепких корней,
наполовину торчащих среди песчаных ям, удерживали его в еще
стоящем состоянии.
На коре, толстой и грубой, не осталось живого места, а места
переломов были усеяны щепками, хищно торчащими веерами. Ветви
были разбросаны вокруг эпицентра, а озеро изрядно обмелело, и Лиза
увидела, почему, – деревья, стоявшие вокруг пруда, были мокрыми,
обтекающими грязной влагой, словно после проливного дождя с
грозой. Даже твердая почва острова у корней дуба была изрыта
сумасшедшим топором на полметра вглубь.
Дуб был мертв.
Лизе некогда было сожалеть об этом. Решив не создавать тело
прямо здесь, она стрелой помчалась к видневшемуся вдалеке серому
городу с венчающим его вершины клубящимся облаком смога.
Прошли сутки со времени ее убийства. Она вспомнила все – и
готова была ко всему.
56.
Ник Сканки успел избежать трагической гибели Лизы,
метнувшись волком под защиту обшарпанной металлической стены,
что вела к помещению, откуда они только что так невовремя вышли.
Угол, около которого он мгновение назад находился, словно тесаком,
был на уровне его головы срезан острой крышкой какого-то прибора,
со скоростью пули пролетевшей мимо.
Взрыв опалил Нику одежду, превратив ее в облачение нищего
прокаженного, и сразу же из-за поворота пахнуло крепким
арктическим морозом, что нарисовал за миг на углу стены затейливые
звездочки инея и превратил дыхание Ника в облачка тающего пара.
За углом мелькнул полковник, потом сразу пропал.
С момента взрыва в месте происшествия стоял такой
неимоверный грохот, словно рядом поставили огромные динамики, по
которым на полной мощности передавался рок-концерт. В нос
шибануло горелым деревом и плавящейся краской.
Ник отважно выглянул из-за угла и обнаружил среди коридора,
превратившегося теперь в большую пещеру, стены которой состояли из
черных ошметков оплавленного металла, висящего Скунса с несколько
перепуганным лицом.
Битва!!! – полыхнуло в голове Ника, давно ожидающего
возможности подраться.
Ник и забыл сгоряча, что у него есть новые способности, что в
один миг могут испепелить планету! Он разбежался, и со всей дури
вдарил Скунсу своим пудовым кулаком промеж глаз!
Бедный Скунс отлетел на два метра, вскрикнул, но рассудка не
потерял, а стал улепетывать! Но если бы только Ник был более
наблюдателен!
Если бы Ник был более наблюдателен, он заметил бы, что в
глазах Скунса, несмотря на боль и опасность, не таился страх. Его
зрачки не бегали в замешательстве, панически отыскивая малейшую
лазейку для спасения. Скунс целенаправленно вел Ника за собой, не
давая ему ударить себя, не давая отстать, аккуратно проходя повороты
к одному ему известной цели, и глаза его с широко раскрытыми
зрачками, следствие наркотического опьянения, отражали спокойствие
и пустоту.
Ник летел за Скунсом и начинал злиться – такая легкая глупая
мишень, не может даже убежать как следует, не то чтобы сражаться как
мужчина! Сканки даже презрительно сплюнул на лету. Но какой бы
Скунс не казался – Ник никак не мог поразить его окончательно, чтобы
поглумиться над телом врага и вырезать из его груди еще дымящееся,
истекающее черной кровью сердце. "Откуда у меня такие мысли?" -
удивленно подумал он на секунду.
Скунс не нападал, лишь умело, даже без спешки, оборонялся от
летевших в него копий и струй пламени Ника.
Погоня привела тандем в небольшой продолговатый зал, где
стояли несколько станков или предметов подобного рода. И тут Скунс
сделал потрясающую вещь – он исчез!
Сканки опешил. Как это так? Он быстро повернулся на все
четыре стороны – но Скунса не было.
И вдруг Сканки услышал чей-то слабый дрожащий зов из
темного угла помещения:
– Ник, Ник! Ник Сканки! Помоги мне!
Ник присмотрелся – Боже мой!!! Улыбка растянула его
опустившиеся от неудачи уголки губ. В темном углу помещения,
прикованный к стене старомодными стальными кандалами, сидел на
коленях еле живой, измученный Крис.
– Крис!.. Как ты здесь очутился? – радостно обратился к нему
Ник, подлетев и одновременно одним движением мысли
аннигилировав звенящие средневековые цепи.
Ник, тяжело дыша, с гримасой боли на лице потер
покрасневшие запястья и попытался приподняться.
– Они поймали меня, когда уничтожили "Пассионарию". Я сразу
не сориентировался и побежал в обратную от вас сторону. Там мне, -
он усмехнулся, – и приставили дуло к виску. Посадили сюда, и я сижу
здесь без пищи и воды уже долго.
Он натянуто улыбнулся и странно посмотрел на Ника.
Ты знаешь... я очень рад, что именно ты пришел ко мне. Так
нам будет проще выполнить обещанное.
Ник не совсем понял, о чем говорил Робертсон, но он
чувствовал в Крисе более знающего, чем он, человека.
– Что нам делать теперь?
– А теперь... Пошли со мной, – и он указал Нику на небольшую и
невысокую, около полуметра в высоту и двух-трех метров в диаметре,
металлическую площадку. Сверху, в пяти метрах, висел похожий на
гигантский водопроводный кран предмет, вдруг полейся из которого
струя – попала бы она в самый центр площадки.
– Вставай сюда, – показал Крис Нику на площадку. Ник встал.
На лице Робертсона было написано какое-то замешательство.
Обычно спокойные, теперь его скулы ходили ходуном, лоб покрывался
морщинами, и время от времени, словно совсем другой, чужой человек
прорывался на поверхность лица, там возникало выражение
растерянности, быстро сгонявшееся напускной уверенностью.
А еще – очень болела голова. Оставалось совсем немного
времени на задуманное.
– Теперь... Теперь слушай очень, очень внимательно, Ник, и...
авось пронесет.
Сканки удивленно стоял на площадке, не двигаясь, лищь
почесывая свою русую макушку с давно спутавшимися волосами,
стояшими колтуном. Он уже некоторое время чувствовал странное
покалывание в центре головы, но не обращал особого внимания -
поболит да пройдет.
Крис вытащил из правого кармана брюк черный прибор,
похожий на телевизионный пульт, направил его на водопроводный кран
и нажал на одну из нескольких кнопок на нем.
В ту же секунду из крана сверху медленно вылилось, словно в
замедленной съемке, белое покрывало силового поля. Оно не потекло
водою, оно аккуратно надувало свой края, пока не дошло своими
туманными обводами до площадки. В этот момент оно немного
посветлело и приобрело форму воздушного шара, надутого великаном
с очень сильными легкими через трубу сверху.
Сканки растерянно оглянулся.
– Ник, – выкрикнул Робертсон, импульсивно выставив руки
вперед, словно мог предотвратить движение, – стой на месте!
Послушай меня очень внимательно и не двигайся, хорошо?
Ник растерянно кивнул, не зная, куда деть руки, и в
замешательстве начал потирать их друг от друга. Происходящее было
выше его понимания.
– Вокуг тебя сейчас прозрачное поле. Оно назывется
антиментальное. Ник, если ты попытаешься пройти сквозь него, хоть с
телом, хоть без оного – ты погибнешь навсегда. Ты меня понял? Ни в
коем случае не пытайся пересечь границу этого поля, стой и жди, что
будет происходить дальше, – Крис очень внятно, медленно и
выразительно выговаривал Нику слова, словно ребенку.
– Ну так отключи его, – недоуменно сказал Ник, – что тут такого?
Или я его сам уничтожу.
– Ник, пойми, это антиментальное поле, оно не поддается
мысленному контролю. Через него не проходит мысль, мысль умирает
в нем, понимаешь? Это поле убивает мысль. А отключить я его... – Ник
снова продемонстрировал борьбу добра и зла на одном лице, – не могу.
Так надо. Поверь мне. Что бы не происходило – не пересекай границу
поля. Выйти можно будет только тогда, когда поле будет снято.
– Еще кое-что, – Крис вдруг вспомнил, что еще нужно сказать, -
если ребята придут за тобой, сразу скажи им, что это за поле, иначе они
могут погибнуть. Не забудешь?
– Тебя не забуду по голове стукнуть за твои фокусы, – пробурчал
Ник, – не забуду, не забуду сказать. А все-таки, зачем ты это сделал?
Но Крис, сжав зубы, уже молча выбежал из зала в неизвестном
направлении.
57.
Нильгано пару секунд смотрел на Скунса, словно ковбой на
пыльной улице городка на Диком Западе. С него стекала вода.
Скунс собрался с силами и полетел в город, туда, где ширился
проспект с растянутыми над ним сетями проводов.
Нильгано – за ним, продолжая метать молнии в Скунса, которые
тот, изредка оглядываясь, еле успевал отражать.
Проспект, как ни странно, был почти пуст. Автомобили стояли
прямо посреди него, неповрежденые, но оставленные хозяевами.
Нильгано успел увидеть на улицах несколько человек, воровато
пробегающих от одной тени до другой, прижимаясь боязливо к стенам
домов. Город был пуст.
Погоня стала слишком вялой. Скунс из последних сил
отбивался, все время хотел ушмыгнуть в узкую боковую улицу, каких
много пересекалось с проспектом, но Макс ему не давал, он просто
сдвигал целые дома один к другому, срезая их с фундаментов, корежа
асфальт, что рвался и шел волнами, как тонкая пленка.
Скунс налетел спиной на фонарный столб с краю дороги,
перевернулся в воздухе и упал навзничь на раскаленный от солнца
зеленый багажник четыреста двенадцатого Москвича, разбив головой
заднее стекло.
– Тебе, Атлантида... – прошептал Нильгано, приподнял
миловидное одноэтажное кафе с правой стороны дороги, и, словно
гробовую плиту, поставил его на Скунса на Москвиче.
Посмотрел несколько секунд на ноги в кроссовках,
высовывающиеся из-под красного кирпичного фасада и очень похожие
на ноги злой волшебницы, которую девочка Элли придавила своим
летающим домиком.
Огляделся.
"Что с городом? Что произошло?"
Нильгано ничего не мог понять, да еще эта голова, просто
раскалывается.
Он присел на скамейку в пустынном скверике, приятно
пахнущем зеленью, тенистом и чистом. По очереди вызвал ребят. Еще
там, в подземелье, они немного потренировались в телепатических
сообщениях.
Лиза не откликалась, словно ее не было в этой вселенной. Он не
чувствовал ее присутствия, ее личность.
Сканки – тоже. Было ощущение, что его просто нет.
А вот Ролекс откликнулся сразу.
– Здравствуйте, полковник, – отразились мысли в сознании
Нильгано, – я только что как раз хотел сказать Вам, что надо
встретиться. Через минуту нормально будет?
– Да, хорошо. Давай на верхних этажах, где ящики, помнишь?
Технические этажи.
– Есть, сэр. Через минуту.
Нильгано нехотя встал, выдохнул воздух, устало потер рукой
лоб и рванул стрелою к институту.
Ролекс ждал его, сидя на одном из деревянных ящиков,
заколоченных гвоздями. Увидя Нильгано, он встал и пожал ему руку.
– Ролекс, – с ходу спросил Макс, – где Лиза? Где Сканки? Я не
могу их найти.
Ролекс помрачнел.
– Сэр, насчет Лизы – я не знаю... Это понятно, что она не может
умереть, но есть вещи и похуже смерти. Поживем – увидим, сейчас же
беспокойства нам ни к чему. К тому же у меня есть и ложка меда среди
всего этого дегтя, поглядите!
Нильгано улыбнулся – к ним подходил Крис Робертсон и на ходу
протягивал им руку.
– Представляете, сэр, пролетаю я мимо одного из залов и сижу -
сидит бедный Крис в темном сыром углу, прикованный старинными
оковами за запястья, и так жалко выглядит! Я его освободил.
– А ты куда подевался-то, Крис? – удивился Нильгано.
– Как "Пассионарию" подбили, я случайно побежал совсем в
другую сторону, нежели вы все. Ну, а там мне и дуло к виску
приставили, – объяснил Крис произошедшее, сначала
продемонстрировав бег, а затем приставив палец к голове и широко
раскрыв глаза.
Пока Крис рассказывал Нильгано историю исчезновения, Ролекс
от скуки расковырял мыслью ящик, на котором сидел.
– Полковник... – он потрясенно показал Нильгано на предмет,
лежащий в куче деревянной стружки на дне ящика, закрепленный от
сотрясений поролоновыми подушками по бокам, – сэр, вы знаете, что
это такое?
Полковник схватился за сердце. Еще этого ему не хватало.
– Простите, – вмешался Робертсон, втиснувшись в щель между
наклонившимися над ящиком Ролексом и Максом и пытливо посмотрев
в лица обоих, – а что это? Я не знаю.
– Я не знал, что он есть на этой базе, – глухо, не обратив
внимания на вопрос Криса, сказал Нильгано, не отрывая глаз от
прибора.
Прибор напоминал ни много ни мало – детский пистолет. Весь
стальной, он состоял из ручки, самого корпуса пистолета,
крючковатого курка. На самом его конце был широкий раструб
наподобие гудка, который и придавал сходства с игрушкой.
Пару десятков лет назад в руки Леммингов попала новая
разработка Скунсов, захваченная на корабле, идущем с одной из
планет-тюрем, Агальды, на Правительственые планеты. Пять жизней
стоила Леммингам эта игрушка на том проклятом корабле. Ментор, к
которому она попала первая, разобрался в оружии.
Пистолет стрелял полями. Причем не обычными силовыми
полями, а так воздействующими на разум живого существа, что он
полностью отказывал, и человек, до того бывший обычным
представителем рода человеческого, начинал тыкаться слепым
котенком в стены. Разум не восстанавливался. Ментор затратил
несколько месяцев на то, чтоб излечить последствия облучения, но
безрезультатно.
Физических повреждений прибор не вызывал, и тело с убитым
человеком внутри следовало только естественным механизмам,
вложенным в него при рождении – оно ело всякую ерунду, спало,
опорожняло кишечник и мочевой пузырь, пыталось размножаться. И
все.
Отчаявшись, Ментор отложил прибор в дальние уголки базы,
где он и лежал до сих пор, поскольку никто никакой пользы в нем не
видел.
Как донесла разведка, Скунсы тоже отнеслись к разработке без
особого энтузиазма, и на вооружение принято оно не было. Убить
человека пулей было делом более надежным, а полностью безумные
homo sapiens Скунсам были тоже ни к чему. Что им было нужно, так
это рабы – глупые, но полезные. А деятельность инсектора тэта-
частиц, так назывался этот прибор, не приводила к созданию хорошего,
полезного и безопасного раба.
Только Скунсы, думал тогда Ментор, а сейчас и Ролекс с
Нильгано, могли придумать оружие, от которого нет защиты. Это не
просто глупость, это просто истерика глупости, это просто
самоубийство. Только сумасшедшие могли гордиться созданием
оружия, которое несло смерть даже не телесной оболочке, а самой
частице Жизни с большой буквы, бесшабашной, заводной и веселой.
Этот инсектор лежал сейчас в коробке.
Нильгано с Ролексом открыли еще несколько ящиков. В
половине из них были инсекторы, в двух были блестящие боксы -
блестящие стальные коробки с ланцетами, скальпелями и другим
неизвестного назначения медицинским инструментом, хрустально
позвякавшие, когда их взяли в руки. В одной коробке нашлось даже
колесо от легкового автомобиля, незнамо что делавшее на складе базы.
– Такое ощущение, что инсекторы здесь равны по значимости
воздушным шарикам. Видно, в то время их много куда завезли, -
предположил Нильгано.
Ролекс с серьезным кивнул.
А Робертсон сказал:
– Я вам обоим еще не успел сказать – я знаю, где находится ваш
третий друг – Ник Сканки.
Нильгано вместе с Ролексом так и подскочили на месте, хором
выкрикнув:
– Так что же ты сразу не сказал? Веди!
Робертсон обиделся, весь сгорбился и пробурчал под нос:
– Как объяснить что-нибудь, так Робертсону это не надо, а как
показать что-то надо, так Роберстсон, веди скорей!..
Но повел, и через пятнадцать минут плутания по узким
коридорам и лавирования между проходящими мимо Скунсами,
невидимая и неслышимая по приказу Ролекса троица дошла до
помещения.
Ролекс прямо от входа увидел Ника в молочно-белом пузыре и
обрадованно подлетел к нему.
– Ник, дружище, держись! Сейчас вытащим тебя!
Но Сканки не успел ответить.
В метре от затылка Ролекса раздался спокойный незнакомый
голос:
– Всем стоять спокойно. Иначе мы убьем вас.
58.
Ролекс медленно повернулся и увидел нескольких незнакомых
ему человек.
В центре группы стоял низенький пухленький человечек в еле
застегнувшемся на пузе сером деловом костюме. Справа и слева от
него стояли вооруженные теми самыми инсекторами охранники – в
серой обтягивающей форме, без погонов и регалий, с серьезными
лицами. Двое держали на мушке Нильгано, двое – Ролекса.
– И как это вы нас, интересно, убьете? – разведя руками, с
насмешкой произнес Ролекс толстому. На его переносицу скатилась не
замеченная никем капелька пота и запуталась в краишке брови, -
сейчас возьму и исчезну, что начальству докладывать будете?
Ролекс блефовал, причем довольно безнадежно, из одной
бравады. Он знал, как его можно убить, и толстый знал это не хуже.
– Меня зовут Главкон, – спокойно представился он, – Если не
успеют убить они, – кивнул он головой на окружавших его парней в
трико, – я убью его.
Он не торопясь расстегнул пуговицу пиджака, нахмурившись и
покопавшись там рукой, достал из внутреннего кармана небольшой
черный приборчик, похожий на телевизионный пульт, и направил его в
сторону, где в своей воздушной тюрьме сидел, согнувшись на полу,
Ник Сканки. Выразительно посмотрел на Ролекса и нажал кнопку.
Поле вокруг Сканки начало сокращаться, словно из прозрачно-
белого воздушного шарика выходил воздух.
– Стойте! – закричал Ролекс, рванувшись к Главкону.
Главкон убрал руку с кнопки. До головы Сканки оставалось два
сантиметра.
– Сомневаетесь во мне? Зря.
Ролекс с ненавистью сжимал кулаки. Он был побежден, и это
причиняло ему душевные мучения большие, чем сама смерть.
Нильгано же стоял поодаль, молчал и ждал к чему приведет игра
Ролекса игра на лезвии ножа. Он был готов прыгнуть, сжать руками
чье-нибудь хлипкое горло, или же наоборот – мило улыбнуться, но пока
было непонятно, что к какому результату приведет.
– Хотите убить меня? – удивленно и обрадованно улыбнулся
Главкон, всплеснув пухлыми ручками, – Молодцы, молодцы! Хаген,
покажи им, чтобы не возникало соблазна.
Ближайший к Главкону человек в трико молча вытащил из-за
пояса неизвестно каким образом хранившийся там тесак, и не метясь,
даже не взглянув на босса, кинул холодное оружие тому в голову. Тесак
пролетел назквозь и, звеня и вибрируя серой молнией, вонзился
острием в серую тонкой стали стену. Довольный представлением
Главкон расплылся в улыбке.
– Молодцы, молодцы! – сиял он, и над его головой чуть не
проступил лавровый венок, которым он себя торжественно в уме
наградил.
– Что вам от нас нужно? Почему мы до сих пор живы? – тихо
спросил Ролекс, склонив голову, чтобы никто не мог заметить, как он
до крови закусил губу.
– Вы меня мало интересуете, – бросил Главкон, – моя любимая,
просто-таки ненаглядная головная боль – это Ментор. Условие такое -
вы преподносите мне Ментора на блюдечке с голубой каемочкой... как
яблочко... – глаза толстого на мгновение посмотрели куда-то внутрь, но
вдруг блеснули, – а потом можете выметаться отсюда. Зайдите-ка вон
туда, – он махнул пультом в сторону подставки на полу, над которой
висел краник для антиментальной тюрьмы. Подставка была метрах в
четырех от подставки Сканки.
Ролекс и Сканки, пятясь, зашли на подиум. Главкон нажал
кнопку, и воздух вокруг ребят покрылся легким молочным налетом,
слегка осветляющим цвета окружающего и придающим ощущение
дневного уличного света.
Краем глаза Ролекс заметил, что Крис Робертсон не двинулся с
места, стоя вне поля зрения охранников, и молил бога, чтобы те его не
заметили. Они его забыли, глупые! Давай же, Крис, ползком, тишком -
отходи!
– Вот вам мое условие, – подытожил Главкон, консервативно
скрестив руки на груди, – Согласны?
– А... мы не знаем, где он, – честно признался Ролекс, пожав
плечами.
– Слушай, ты, недоумок, – Главкон вдруг сменил тон, теперь он
тихо, доходчиво и неприкрыто угрожал, его голос словно жалил
неприметною шипящею змеею, прокрадываясь в самые потаенные
уголки разума, – Я тебе не такую смерть устрою, как ты мнишь. Я тебя
на куски порежу перед вечной свободой, понял? Мне нужен Ментор, и
я его получу, вышибив из тебя мозги или нет, понял?
– Нет, это ты не понимаешь, толстый, – не смутился Ролекс,
присев на пол. Ноги его устали, голова уже давно кружилась, словно от
усталости, хотелось спать, – твои же прислужники испепелили его,
когда встретились нам в одном из коридоров. Так что ты, можно
сказать, цели своей достиг.
Главкон пару секунд подумал, обернулся назад и... подозвал
Криса, который стоял чуть поодаль. Тот подошел и сказал что-то на ухо
Главкону.
– Тварь... – тихо процедил сквозь зубы Ролекс, которому вдруг
стали ясны как день некоторые моменты. А он-то мучался, как Скунсы
смогли определить "Пассионарию", которую вычислить было
невозможно. Ребят просто грубо предали.
Робертсон тихо, сгорбившись и мигом потеряв весь свой
уверенный вид, удалился на свое место около двери, на миг подавленно
сверкнув глазами в сторону пузырей антименталок.
– Что ж, – сказал Главкон спокойно, – вы не солгали. Такое
происшествие действительно было, как сказал мне мой шпион, -
последние слова он выговорил с улыбкой, рястягивая их, словно хотел
продлить удовольствие.
К Главкону подошел один из охранников, что до этого держал на
мушке Нильгано, а теперь просто расслабленно стоял, облокотившись
на серый угол одного из выступов зала, и что-то сказал.
Главкон кивнул.
– И мой боец это подтверждает, – добавил Главкон, – он сам убил
девчонку.
Ролекс очень хорошо запомнил врага.
– Ну что ж, – снисходительно заметил Главкон, – раз вы мне
больше не нужны...
И он поднял пульт, собираясь нажать на кнопку.
– Главкон! – прервал его Ролекс, несколько собравшийся с
силами, – мы согласны. Дайте нам время... скажем, до утра, мы
подумаем и предоставим вам Ментора.
– Не пройдет. Я не выпущу вас из шара.
– Ну, не требуется. Подумать можно и внутри.
Главкон прищуренно, с сомнением поглядел на Ролекса.
– Ну... что ж. Ты сам сказал. Думай до утра. Охранять твой покой
останутся два солдата. А ваш дружок останется ночевать с вами.
Интересно, каково ему будет?
Главкон подал знак рукой, и один из парней в серой форме
пальцем поманил Робертсона в антименталку, что стояла рядом с
антименталкой Ролекса и Нильгано.
Робертсон упал на колени в ужасе.
– Величайший... Я верно служил тебе... Прошу...
Но добился лишь того, что раструб-дудочка инсектора не щадя
уперся в его голову, а носок черного ботинка невежливо пихнул его по
направлению к устройству.
Робертсон, как побитый пес, оглядываясь, просеменил, спеша,
на платформу, над которой сразу же засветился белый пузырь.
– Спасибо, сэр! – с издевкой произнес Ролекс, – век не забуду!
– До завтра! – попрощался Главкон, развернулся на каблуках, как
заправский военный, и вышел, а за ним – четверо охранников.
Двое остались, расположились по обе стороны у двери на
небольших приборах с красными крышками, что в некотором
количестве располагались как грибы по всему помещению.
– Ты с ума сошел?.. – потрясенный Нильгано посмотрел на
Ролекса широко распахнутыми глазами, – Что это значит?..
59.
Все взгляды были устремлены на Робертсона, который этого
момента не забудет во веки веков. Провалиться сквозь землю было
нельзя, и если бы не то, что замыслил этот коварный дипломат, он бы
просто бросился головой на стенку поля, что маячило в метре перед его
глазами, подарив себе вечное – вот уж действительно вечное – забытье.
Он с трудом поднял глаза. Губы были как чужие, сухие, язык
отказывался ворочаться во рту.
– Мне очень жаль... – единственное, что смог он сказать
полушепотом, и снова опустил голову.
Трое Леммингов, как по команде, поморщились.
– Послушай, что скажет Скунс, и сделай наоборот, – горько
пошутил Ролекс.
Все молчали, даже Сканки, который тоже все понял, несмотря
на свою врожденную непонятливость.
– Дорогие друзья, – поклонился Ролекс, сжимая зубы от головной
боли, ударившей в виски, словно молотом по наковальне, – хочу
сообщить вам прекрасную новость. Если мы...
Остальное он попытался передать телепатически.
"Если мы не найдем способа выбраться отсюда до завтрашнего
утра, мы умрем".
Но мысль не передалась, ее услышал только Нильгано,
сидевший рядом с Ролексом в одной "камере одиночного заключения".
– Ник, мы тут подумаем с Максом вместе, хорошо? Не хотел бы
я громко разговаривать, когда тут вокруг столько сильных смелых
мужчин, – и он кивнул головой на двоих физкультурников в трико, что
отдыхали в расслабленных позах в десяти метрах от антиментальных
темниц.
Сканки ухмыльнулся и кивком дал согласие.
"Хорошо. Несмотря на тошноту, постараемся сформулировать
проблему. Что же это за штуки у нас над головами?"
"Не вздумай совать туда голову", – предупредил на всяий случай
Ролекс Нильгано, – "Сейчас попробую провести некоторые
эксперименты".
Ролекс сосредоточился, абстрагируясь от гулявшей по голове
боли, попытался создать себе горячую чашку кофе, и чуть не обжегся
почти кипящим напитком, что плеснулся через края белой чашечки на
блюдце с золотой блестящей каемкой по краю.
– Есть!!! – прошептал он восхищенно.
Он отхлебнул кофе, поморщился – сахар забыл, – но все же
довольная физиономия красноречиво доказала – со способностями пока
все в порядке.
– Кофе, господа? – предложил Ролекс галантно Нильгано и
Сканки, и, не ожидая ответа, сделал мысленное усилие.
Кофе у Сканки не появилось.
– Что и требовалось доказать, – Ролекс кивнул друзьям и сел на
пол в позу лотоса, – мысль не может проникнуть за пределы
антименталок. А вот предметы...
Он выплеснул кофе на пол помещения, и бетон жадно впитал
остатки жидкости, расплескавшиеся по нему, оставив на шероховатой
поверхности лишь темные пятна.
– А вот предметы – запросто. Что мы имеем из этого?
Нильгано подумал, затем поднял взгляд и посмотрел на краник
антименталки повнимательней.
– Нет, – ответил он после некоторого наблюдения, – там нет
промежутка в поле. Мы в мыльном пузыре.
– И включается он, как я понял, не из этого помещения, -
добавил Ролекс, который устал сидеть в позе лотоса и теперь
прохаживался по небольшому пространству, ограниченному полем,
заложив руки за спину. Затем он остановился и попытался что-то
сказать, но его прервал крик Робертсона:
– Ты что, с ума сошел? Гибели нашей хочешь?
Он оглянулся и увидел, что Сканки, воспользовавшись тем, что
на него не смотрят, создал автомат Калашникова, поставил палец на
курок и уже собирается выстрелить очередь в свой антиментальный
краник.
– Стой, стой, Ник! Не вздумай! – Ролекс думал уже искорежить
свой источник поля, но решил оставить это на крайний случай, – А
вдруг ты просто сдвинешь поле, и оно пройдет своей кромкой через
тебя? А вдруг оно сожмется в точку? А вдруг пули, в конце концов,
просто отрикошетят от металла и дождем полетят в тебя самого и в
нас? Ты об этом подумал?
Сканки надулся, почернел, но автомат аннигилировал.
Ролекс задержал тяжелый взгляд на Робертсоне, но ничего не
сказал и вернулся к своим баранам.
"Значит, мыслью поле не уберешь, физическими методами
рискованно донельзя, да и вряд ли... Создать поле самим – если бы мы
знали, из чего оно... Господи, что за жизнь, нельзя ли как-нибудь
попроще?" – взмолился Ролекс в отчаянии.
Он чувствовал с недавних пор – что-то дьявольское, взывающее
к его самым разрушительным спрятанным сторонам, крутится внутри
разума, пускает корни, бунтует, заставляет быть неуравновешенным,
вспыльчивым. И правда – сохранять самообладание становилось все
сложнее. Что за болезнь такая? Ролекс чувствовал, что голова болит из-
за этого противоречия – словно идет борьба между силами света и все
крепчающими силами зла, и полем битвы стал его собственный разум,
изрытый воронками и окопами в ходе кровопролитной войны не на
жизнь, а на смерть.
Он сел на пол и обхватил голову руками. Думать не хотелось.
Нильгано тем временем осматривал окружение. Серые стены
помочь ничем не могли, платформы не двигались, охранники на входе
были вооружены какими-то автоматами английской модели, что-ли?
Оружие...
Нильгано подскочил.
– Ролекс! – крикнул он от возбуждения вслух, – Я придумал!
60.
– Эй, солдатик! – ласково позвал Ролекс одного из охранников,
поманив ладонью ближайшего парня в серой обтягивающей форме, что
дремал, свесив голову на плечо. Второй куда-то вышел, поэтому
выбора, кого звать, особенно не намечалось, – служивый, проснись!
Иди сюда!
Охранник проснулся, чуть не упав со своей импровизированной
тумбочки, и секунду не мог понять, что случилось. Поняв ситуацию, он
одарил Ролекса презрительным взглядом из-под приопущенных век,
надвинул на глаза серую же пилотку, и снова прислонился к стене.
– Солдатик, – не унывал Ролекс, – денег хочешь заработать?
Много, миллион рублей для начала. Начальство похвалит... – речь
лилась словно сладкий тягучий мед.
Слово "деньги" подействовало. Солдат медленно, всем видом
показывая, какая он важная птица, раз караулит таких важных
плеников, встал на ноги и вразвалочку, словно демобилизованный
моряк, двинулся к антименталке.
Подошел, медленно и с начальственным видом засунул большие
пальцы рук за пояс, выдвинув таз вперед, и спросил лениво:
– Чо?
Его вид настолько кричал своею напускной крутизной, что
дрожь в коленях была едва ли не видна физически. Парень отчаянно
боялся. У Ролекса даже пропало желание подтрунивать над беднягой.
Ролекс создал тут же миллион рублей в пухлой, перевязанной
резинкой пачке, слепленной из словно набранных из разных рук
зеленоватых бумажек, бросил ее на пол и пихнул ногой, так, чтобы та
отлетела через антиментальное поле к ногам парня.
Тот наклонился, поднял ее, проверил пару бумажек на просвет, и
удивленно улыбнулся. Ролекс ждал.
– Что нужно сделать?
Ролекс внутренне прокричал "Ура!".
– Значит, смотри. На одном из технических этажей, там где стоят
деревянные ящики, хранится оружие, с которым приходили некоторые
твои сотоварищи. Это стальной пистолет с широким раструбом на
конце, он называется инсектор.
– Он называется писпиделятор, – вставил парень, – Тот, который
стреляет освобождающими полями, да? Он называется писпиделятор.
Ролекс на секунду не понял, о каких освобождающих полях тот
ведет речь, а потом вспомнил отношение Скунсов к эволюции и
согласился.
– Да, да, освобождающими полями. Принеси его, и получишь
еще десять миллионов.
– Я принесу его вам, только потому, что знаю, что вы им не
воспользуетесь. Поле все равно не пропустит заряд. А если бы вы
хотели выйти на свободу, вы бы просто бросились в поле. Надо
подождать около часа. Хорошо?
– Хорошо, друг, мы ждем.
– А что, неплохой парень! – заметил Ролекс, когда охранник
убежал, но Нильгано только поморщился.
План Нильгано был прост.
Участвуя в боевых действиях против электропушек, что
накидывали на пехоту высоковольтные сети, превращая ее в горящее
углящееся мясо, он знал теорию совмещения полей из-за жизненной
необходимости, а не как теоретическую академическую дисциплину.
Поля, имеющие корпускулярно-волновую структуру, как и все
сущее в этой лучшей из вселенных, имели важное свойство, присущее
любому материальному объекту: два предмета не могли существовать в
одном и том же пространстве.
Следовательно, два поля, примерно одинаковых по силе
воздействия, волновым характеристикам и искривленности, совпав по
силовым линиям, теоретически должны были нейтрализовать друг
друга.
Теоретически. Потому что как поведет себя антиментальное
поле, Нильгано не догадывался, о чем рассказал Ролексу. Ролекс только
вспомнил Лизу – вот она знала бы... Эмоций радости или хотя бы
страха Нильгано от него не дождался, Ролекс сидел, словно
замороженный, с потухшим взглядом, держа потяжелевшую голову в
руках. Макс не стал его трогать.
Ролекс, однако, активизировался, когда Нильгано сказал ему про
инсектор.
– А что? Идея! – Ролекс вскочил, – по крайней мере, я не знаю
никакого другого источника антиментального поля, которое было бы
нам доступно!
Он договорился с Нильгано и Сканки, что делать, и дело, как
кажется, прошло просто идеально. Сейчас в помещение войдет
молодой Скунс в серой форме, принесет инсектор. Его придется убить,
к сожалению...
Но в помещение вошел Главкон с сопровождавшими его тремя
людьми в серой форме. Теперь на их поясах висели не только
инсекторы, а и странные на вид автоматы, если это были автоматы.
61.
Впереди они вели Скунса, получившего миллион задатка. Тот
выглядел довольно плохо: в его глазах и искривленном разрезе рта
метался панический страх, шел он спотыкаясь и временами осторожно
оглядываясь на его недавних друзей и соратников.
– А что, неплохая идея! Молодцы! – Главкон выглядел весело,
потирал руки и улыбался во весь рот, – я сам бы лучше не придумал.
Использовать писпиделятор, чтобы избежать освобождения! Мило! Но
вот молодой человек меня подвел!
Он кивнул на дискредитированного Скунса.
– Пожалуй... Он не заслужил вечной свободы. Расстрелять.
Приказ был выполнен немедленно – трое сняли с поясов
автоматы, бесстрастно нацелили их на виновного и начали поливать
его свинцовым дождем, превратив тело за две секунды в бесформеную
кровавую смесь ошметков серой ткани и темной плоти.
Ролекс с Нильгано отвернулись, не в силах смотреть на казнь,
Сканки стошнило прямо на антиментальное поле его тюрьмы,
Робертсон же изначально не смотрел, бессильно уткнувшись лицом
себе в грудь.
Солдаты закончили экзекуцию. Бесстрастные, словно зомби,
они посмотрели на Главкона, ожидая следующих приказов, даже не
потрудившись вытереть рукавами капельки черной крови на лицах.
Автоматы были повешены на пояс.
По помещению распространился тошнотворный запах
скотобойни.
Главкон посмотрел на бывшего соратника и удовлетворенно
кивнул головой.
– Ну что ж. Времени у вас до рассвета, – кинул он, не глядя,
нашей четверке. Ответом ему была тишина.
Ролекс, Нильгано, Сканки и Робертсон сидели раздавленные. Не
сама грядущая смерть, которую они пытались живописать себе в
богатом воображении, страшила их. Смерть "навсегда" никак не могла
представиться друзьям и ренегату. Одно дело – смерть в бою. Страх,
боль, страшные вопли раненых, взрезанных лазерным лучом или
обезображенных разрывом гранаты, силуэты малюток, заставляющих
бывалого пехотинца автоматически падать ничком на любую
имеющуюся поверхность.
Обычная смерть была старым знакомым, почти что другом – все
знали, сколько жизней за плечами и сколько впереди, и смерть была
просто явлением, сопровождающимся потерей тела, что холил и
ублажал с рождения. Немного боли. Иногда – много, но не долго.
Всю жизнь люди делают только те поступки и проступки, что
помогают выжить маленькому кусочку плоти, пронизанному
соединительными тканями и кровеносными сосудами, хлипкому,
слабому... Почти ничего для себя – все для тела, любимого, родного...
Потерять его – боль и горе. Но это привычные, реальные, жизненные
боль и горе.
А что такое – потерять жизнь вечную? Ни разу за свою
триллионолетнюю историю почти ни одно живое существо, живущее
ныне, не испытало этот запретный плод. Кроме тех, что подопытными
кроликами испытали на себе «вечную свободу» Скунсов.
Ролекс полулежал на площадке поля с разбитым сердцем и
пытался представить себе: вечная смерть. Вечная смерть. Смерть
навсегда. И не мог. В сознании возникала пустота, вбирающая в себя,
словно черная дыра, любую мысль или намерение. Может, это и есть
она, вечная смерть?
Голова уже не болела. Наступила какая-то инверсия – теперь
Ролекс ощущал пустоту, в которой не было боли, но в ней не было и
чего-то еще... Ролекс не мог понять, чего. Он утратил что-то, чем
дорожил, что положил аккуратно в дальние уголки памяти, чтобы
насладиться на досуге. Но сейчас было приятно просто сидеть в этой
пустоте и не чувствовать ноющей мечущейся боли в затылке. Ролекс не
хотел ничего менять.
Он вспомнил о Лизе. Дорогая, нежная Лиза... Почему он так о
ней думает? Не забывай, она твой начальник. Идиот, ты бы еще в
Нильгано влюбился. Как вообще можно дружить с начальством? Что за
дикая идея.
Вообще, что-то много пустых чувств он вложил в свою жизнь.
Наполнил ее бессвязными романтическими пушинками вместо
крепких, стальных стабильных основ выживания. Личного выживания,
конечно. Причем тут другие личности? Они бы и не захотели, чтобы ты
вмешивался в их личную жизнь.
Мы команда, пока у нас есть цель. После достижения ее – кто
мы? Совершенно разные люди, и не нужно строить пустых иллюзий по
поводу всемирного единства и братства. Люди – что волки: в стае, но
одинокие и всегда наготове. Правильные люди...
Ник Сканки вдруг странно захихикал. Ролекс поднял
блуждающий взгляд, все еще не освободившись полностью от
пролетавших обрывочными грозовыми тучами мыслей.
– Ник, ты с ума-то не сходи.
– Ролекс, слушай, а я нашел пресектор! – Сканки снова выпустил
глупый смешок.
– Пресектор?.. А, инсектор... Бедный Сканки, ты первый из нас
ушел в сказочную страну...
– Эй, Ролекс, Ролекс... У меня побаливает голова, но я не сошел с
ума! Посмотри сюда!
И взгляд Ролекса медленно, словно по ниточке, проследил за
тем, куда был направлен палец Ника.
62.
С кого начать пробовать, не было проблемой для Ролекса. Он
всегда не терпел предателей, еще с тех времен, когда играл с
ребятишками в войнушку. Предатели нещадно избивались,
забрасывались песком, а если шел дождь – еще и купались в грязной
мутной луже, и больше с ними никто не играл.
Так и сейчас – взгляд его остановился на господине Робертсоне.
– Крис, а Крис? – Ролекс позвал его, по-прежнему апатичного и
растерзанного презрением друзей, – Мы собираемся выбраться из этой
тюрьмы "неосвобожденными". Но, извини, мы начнем пробовать с
тебя. Получится – будешь реабилитирован, не получится – будешь
освобожден. Готов?
Робертсон приподнял голову и посмотрел на Ролекса мутными
красными глазами, но, кажется, не совсем понял смысл вопроса.
Нильгано посмотрел на Ролекса, помедлил секунду, выдержав
взгляд, и кивнул.
Первое, что Ролекс создал, сосредоточенно созерцая пол, – это
тяжелую свинцовую пластину в тонну весом, которая лежала на
площадке. Основание механизма.
Затем прикинул дальность кабинки от противоположной стены,
от краника антименталки Криса до места, где находился сам Ролекс, и
аккуратно, стараясь не задеть тело Нильгано, замыслил клешню.
Она соткалась словно из тумана – сначала акуратно появился
абрис, потом клешня наполнилась плотью, ощущаемой шестым
чувством тяжестью, и наконец, материализовалась полностью. Она
была похожа на метровой длины плоскогубцы, с зазубринками на
рабочих поверхностях, а там, где обычно начинаются ручки-рычаги,
была сконструирована телескопическая труба в сложенном виде.
Довольно сложный направляющий механизм, блестя шарнирами,
соединял их в одного мощного и устрашающего своим видом робота,
способного свернуть горы.
Клешня под цепким взглядом Ролекса несколько секунд парила
в воздухе, показывая зрителям свои литые никелированые бока, а затем
медленно и аккуратно вставилась трубой в закипевший при ее
прикосновении свинец подставки.
Свинец по приказу Ролекса через секунду покрылся инеем, и
установка была готова.
Ролекс осмотрел ее и довольно произнес:
– Ну что ж. Если нам не дано пока оперировать мыслью вне этих
белых пузырей, будем оперировать внутри, а остальное... – он
покровительственно похлопал рукой стального монстра, – а остальное
дело техники.
– Круто сделал! – восхитился молчавший до сих пор Сканки, -
надеюсь, поможет. Он был очень горд, что подсказал выход из
ситуации. Возможно, даже медаль за храбрость и находчивость по
возвращении дадут, мечталось ему.
Работа, кропотливая, буквально не на жизнь а на смерть,
началась.
Ролекс управлял механизмом мысленно.
Железная клешня медленно высунула свой тупой нос из пузыря
поля, застыла, и снова двинулась, чуть скорректировав маршрут, по
направлению к кранику антиментального поля Робертсона. Ни дать ни
взять – голова змеи, замыслившей недоброе. Еще немного – и
раздвоенный язычок мелькнет из-под сжатых зубцов клешни,
почудилось Нильгано.
Раздвигаясь на своей трубе, она за полминуты проделала
пятиметровый путь и приблизилась к цели странствования – тонкой,
диаметром около четырех-пяти сантиметров и длиною около трех
метров трубке, из которой, словно мыльный пузырь, выдувалась
прозрачно-белая субстанция.
Ролекс сузил глаза, вздохнул и продолжил.
Клешня раздвинула свои жвала, усеянные мелкими-мелкими,
чтобы жертва не могла соскользнуть, зубцами, и со скоростью
миллиметра в секунду приблизилась к состоящей из нескольких
коленец трубе около места, где вытекало поле.
Ролекс сдвинул ее на миллиметр вправо и продолжил захват.
Теперь трубка уже на десять сантиметров вошла в пространство между
губками.
По приказу Ролекса клешня начала медленно сжимать пасть,
пока труба, чуть шелохнувшись, не оказалась в захвате.
Ролекс, все это время следивший за работой в напряжении всех
мышц, пристально и с полуоткрытым ртом, наконец выдохнул воздух.
Настал момент истины. Ролекс смахнул со лба пот и немного, на
полградуса, сместил положение плоскогубцев. Поле дернулось, чуть
покачалось, словно действительно было мыльным пузырем, который,
надув, попытались стряхнуть с ободка, но в общем сдвинулось
сантиметра на три. Робертсон сидел при этом все так же, с опущенной
головой, и Ролексу с Нильгано просто захотелось дать пинка этому
столь апатичному в экстренной ситуации существу, дабы пробудить его
к жизни.
Вдруг Нильгано настороженно произнес:
– Ролекс!
Тот отликнулся одними губами, чтобы не пошевелить
конструкцию.
– Да?
– Ролекс, отпусти. Мы просчитались с Робертсоном. Он не умеет
летать.
Ролекс на мгновение застыл, медленно отпустил хватку клешни,
и только потом выругался и ударил себя кулаком по колену.
– Идиот! Это же так очевидно!
Он посмотрел на Нильгано, а тот, уже угадав движение его
мысли и без помощи телепатии, кивнул и показал на Сканки.
– Ник, ты еще не разучился летать, я надеюсь? – спросил Ролекс
у Ника, – придется белой мышкой в лабиринте побыть тебе.
Ник в ответ только повисел несколько секунд в десяти
сантиметрах над платформой.
И началась та же напряженная процедура. Когда пузырь Ника
сдвинулся, тот немного взлетел в воздух и с серьезным видом двигал
свое тело в соответствии с тем, куда направляла пузырь воля Ролекса.
Вот пройден метр, еще два, и наступил момент, когда два пузыря
должны были соприкоснуться своими стенками. Хорошо еще, подумал
Нильгано, что сам краник не ломается, выдерживает. Краник
действительно выглядел выломанным самым неестественным образом,
и Нильгано с Ролексом надеялись, что он либо сделан из гибкой стали
и выдержит до конца, либо сломается, не причинив никому вреда.
Последствия поломки были непредсказуемы, и Ролекс предпочитал
пока не рисковать.
Стенки соединились, пространство в этом месте на миг стало
более плотным, и поле пузыря Ника вошло в поле Ролекса. Ожидания
оправдались!!! Пузыри продолжали существовать, колыхаться на своих
трубках-стебельках, словно отцветшие белые головки одуванчиков, а
внутри пересечения не было уже ничего, кроме чистого воздуха.
Ограниченная местами соприкосновения, появилась дыра из одного
мира, мира Сканки, в другой мир, мир Ролекса и Нильгано, и в эту
дыру немедленно просунулась рука Сканки.
– Привет! – закричал он, чем вызвал улыбки сотоварищей.
– Привет и тебе, Ник! – сказал Ролекс, – Убери-ка теперь руку,
сейчас самое ответственное дело начнется.
Пузыри продолжили объединяться, превратившись в подобие
восьмерки, затем, сблизившись еще, стали похожи на скорлупу
арахиса, и наконец, практически сошлись в один пузырь.
Разница в положении была так мала, что пузыри казались одним
размытым нечетким пузырем, от которого рябило в глазах. Ролекс
висел и колдовал над машиной. Легкое касание, буквально дыхание,
долю миллиметра влево...
И когда Нильгано уже понял, что идея не удалась, что поля
вопреки предположениям не собираются взаимно исключаться, Ролекс
последний раз сдвинул что-то на незаметное человеческому глазу
расстояние, и мир вокруг вдруг потемнел и утратил прозрачно-белый
налет.
Пузыри исчезли!!!
– Вон отсюда! – пронеслась мысль Ролекса, который не посмел
сказать это вслух, боясь нарушить хрупкое, на острие ножа,
равновесие.
И трое пленников антиментального поля спрыгнули с
платформы быстро, словно горные лани, от волнения позабыв, что они
умеют летать.
63.
Команда огляделась. Вокруг была тишина и пустота, только
помигивали зеленые лампочки на грибообразных приборах, говоря что-
то понятное лишь искушенному в тайнах базы инженеру.
– Надо освободить Робертсона, он нам будет еще полезен, -
заметил Нильгано, оглядываясь, – сделаешь? А я кое-что попробую.
Нильгано отошел в сторонку, лег на пол, и вдруг рядом с его
телом возникла неуклюжая стальная фигура, пародия на эстетичную
говорящую фигуру, созданную недавно Ролексом. Ролекс рванулся
было ее уничтожить, но вовремя понял, что это сварганил наскоро сам
Нильгано.
Фигура, подергалась, прошла несколько шагов, грузно и гулко
ступая, громыхая суставами, и вдруг испарилась, словно ушла в ничто,
из которого и появилась.
Мясное тело Нильгано встало и поморщилось.
– Не получилось, к сожалению, – сказал он разочарованно, -
Хотел поменять тело, чтобы голова не болела, но она болит все равно.
Видно, голова болит не у тела, – он выразительно постучал пальцем по
голове, – а у меня самого. Я сам болю.
Он потер затылок, а Ролекс отвернулся и сказал словно бы сам
себе, вскользь:
– А у меня уже не болит.
Он, не мудрствуя лукаво, теперь уже безо всяких механических
присоблений взял антиментальный краник Сканки, и довольно быстро
сдвинул его в сторону антименталки Робертсона. Поля, уже не
уничтоженные друг другом взаимно, снова появились, и снова
пропали, когда совпавшие белые пузыри полей Робертсона и Сканки
наложились одно на другое.
Ролекс за шкирку вытащил Робертсона и положил его на
холодный бетонный пол, от чего тот сразу очухался, встал, отряхнул
свой костюм, но убегать не стал, а просто потупился.
– Ты, Крис, временно наш пленник, – сказал ему Нильгано, -
бежать не пытайся.
Но Робертсон и не пытался, стоял спокойно, однако вид у него
был неудовлетворенный. Он по-прежнему был не в себе.
Теперь уже на пару секунд пропал Ролекс. Когда он появился
снова, он держал в руках инсектор.
– Я на секундочку, на верхние этажи, – оправдался он, – инсектор
нам понадобится. Возможно, вы не знаете, но у него есть режим...
Ролекс внимательно, прищурясь, оглядел инсектор, – Если это,
конечно, та модель... – он поискал еще.
– А, нашел! – наконец сказал он, – та модель называлась "Волк-
33", а эта, судя по названию на ручке, "Волк-4". Но деталька на месте.
Отойдите-ка!
Ролекс что-то подрегулировал на панели управления Волком и
нажал на курок. Из инсектора не вылетело никакое поле, поле возникло
мгновенно, не вытекая из раструба как патока из бочонка в
антиментальной ловушке, а просто появляясь уже готовым.
– Вот, например, возьмем Робертсона.
Ролекс прицелился и выстрелил. Вокруг растерявшегося Криса
образовался пузырь диаметром метра в три, такой же беловатый и
призрачный, как и в ловушке.
– Вот, видите, – Ролекс показал Нильгано и Сканки результат,
словно они были на выставке достижений военной техники, а не на
вражеской базе, – следовательно, данный режим является просто
ловушкой, позволяющей поймать человека и не выпускать под страхом
смерти. А для нас это означает...
Ролекс прекратил жать на курок, и поле мгновенно пропало,
никак не повредив Робертсона.
– Это означает, что мы можем проходить с помощью инсектора
сквозь любое антиментальное поле. Вот и все дела. А сейчас нам надо
пройти через антиментальное поле корабля.
Спутники кивнули головами, сделались невидимыми, и пошли
торопливым шагом по пустым ночным коридорам, где тусклые
лампочки светили, вырывая немного места из всепоглощающей тьмы
подземелья, словно фонари в послезакатной, немного освободившейся
от дневного смога Москве.
Десять минут ходьбы – и вот он, гигатский зал с Ллевелином,
снова ночной, снова в нем нет ни души. Черной громадой высится
огромный шар, вокруг которого зачем-то все еще стоят леса.
Четверка подошла ко все еще мерцающему вокруг сферы полю,
теперь черная тень нависала над головами малышей-людишек,
осмелившихся войти в пещеру великана. Еще более черной темнотой
над их головами зияла рваная дыра, служившая входом. Она была не
освещена изнутри.
Инициативу взял в руки Ролекс.
– Становитесь группой, – сказал он и отошел на расстояние
около пяти метров, – сейчас я включу инсектор и буду медленно вести
его сквозь поле по направлению к дыре, а вы, Макс и Ник, подхватите
Криса под мышки и несите, пока на корабль не попадете. Хорошо?
Нильгано, Сканки и Робертсон встали вместе, Ник и Макс по
краям, а Робертсон посрединке. Ролекс нажал на курок инсектора,
окутав их белым облаком.
Нильгано и Сканки приготовились взлетать, подхватили
попутчика под руки и смотрели теперь на Ролекса ожидающими
глазами, а Ролекс... Ролекс улыбнулся и сказал:
– Ну что ж...
И, не выключая инсектора, махнул им, как иной лихой янычар
махнул бы острой как лезвие шашкой, – сплеча и яростно.
Три бездыханных тела со стуком упали на землю.
64.
Огромное облегчение прохладной морской волной накатило на
Ролекса. Он устало присел, создав себе за мгновение до этого уютное
домашнее кресло, несколько странным образом выглядевшее посреди
огромного пустого зала. Вытянул ноги.
"Все... Теперь они мне не страшны. Господи, как хорошо, какая
свобода! Но это только половина победы. На корабле будет вторая
половина.
Царь мира... Я ведь теперь царь мира. Никто во вселенной более
не в силах быть настолько же бессмертным, настолько же могучим и
умным, как я. Этих сосунков в спортивных костюмах – я их передушу
на этой базе за день как котят... Есть еще, правда, Лиза... Но где она?
Нет и нет, и надеюсь, что навсегда.
Но – не время рассуждать. Дело должно быть завершено".
Ролекс рывком встал из кресла. Взял лежащий рядом инсектор,
подбросил его в руке, словно примеряя, и быстро пошел к кораблю.
Подошел к лежащим телам, которые проявляли признаки жизни
– ворочались, громко сопели, – но уже не были людьми, сознание не
проступало на беспокойных лицах. Легонько пнул в бок Нильгано и
усмехнулся, когда увидел, что стоит на пальцах тихо корчащегося
Сканки.
Ролекс взял инсектор, поправил настройку на рукоятке,
направил его на себя и нажал курок. Рука неприятно онемела – Ролекс
оказался внутри пузыря, но она была перерезана белой дымкой и более
не была наделена жизнью.
Ролекс сжал губы, быстро оторвался от пола и стрелой влетел в
темный проход. Не приземляясь, отбросив инсектор в сторону, сказал
мысленно:
"Свет, видимый только мне".
Сознание Ролекса немного поугасло. Хотя он по-прежнему
владел своими мыслями и телом, а так же желаниями и помыслами,
приходилось прилагать почти что физическое усилие, чтобы
помыслить движение.
Ролекс проплыл по нескольким коридорам, словно по
затонувшему судну. Палубы, переборки между помещениями,
освещенные немного фосфоресцирующим голубоватым освещением,
были наклонены – шар Ллевелина стоял неровно – и придавали еще
большее сходство с путешествием аквалангиста по затонувшему
"Титанику".
Пройдя через четыре-пять помещений, Ролекс заметил одно их
центральных помещений, округлое, куда выходили несколько
коридоров, подобных тому, куда прибыл Ролекс. Здесь стояла стойка с
оборудованием, несколько компьютеров, подсоединеных кабелями к
сложному набору микросхем на платах, не защищенных никакими
кожухами.
Рядом стояли четыре раскладушки, на которых спали
спокойным сладким сном четыре человека. Впрочем, спокойным их
сон вряд ли можно было назвать – люди ворочались, кончики их
пальцев нервно вздрагивали, дыхание время от времени становилось
прерывистым, словно они куда-то долго и мучительно бежали и никак
не могли убежать.
Двое из них были в серой тренировочной форме, которую они
не сняли даже перед сном, и Ролекс освободил их прямо во сне. Двумя
соперниками меньше, удовлетверенно подумал он, а затем волевым
решением удалил их тела из физической вселенной вместе с
раскладушками.
Оставшиеся двое были канцелярскими крысами. Эти были в
черных костюмах, белых рубашках и галстуках, и отличались от
предыдущих тем, что перед сном повесили на спинки стульев хотя бы
пиджаки.
"Программисты, что ли?" – подумал Ролекс, и бесцеремонно
растолкал обоих, после чего перевернул раскладушки. Бедняги
спросонья не смогли понять что случилось, тем более что действовал
Ролекс в полной тишине и темноте. Они забарахтались, мыча и
пытаясь встать, а один раздавил ладонью свои собственные очки,
осколки которых с еле слышимым звоном разлетелись по всему полу.
"Всем видимый свет!"
Двое прищурились, пытаясь сориентироваться, но Ролекс это
сделал, просто подняв обоих за шкирки и бросив в другую сторону
комнаты. Теперь они понимали, кто здесь хозяин.
– Какую функцию вы здесь выполняете? – командный голос
Ролекса заставлял отвечать.
– Мы, это, программисты.
– Ну и что вы здесь делаете?
– Мы, это, – один из тщедушных человечков посмотрел
растерянно на товарища и неуверенно ответил: – Программируем.
Ураган швырнул двоих товарищей по полу, добавив каждому по
кровоподтеку на голове, что ясно показало, что ответ в корне неверен.
Ролекс висел на прежнем месте со сложенными на груди руками.
– Отвечайте на вопросы. Был ли осуществлен доступ персонала
к базе данных компьютера корабля?
Ролекс и так знал ответ, но его интересовали нюансы.
– Э, да, конечно. Но не совсем как бы удачно... Первые десять
человек смогли получить некие сверхспособности, вот как у... как у
Вас. Но по странной причине компьютер был странным образом
поврежден и менее производителен. Одному только человеку в день
смог он передавать эти новые способности. Так и сейчас. Говорили... -
Скунс понизил голос, – что это диверсия. Но я Вам скажу – он был
просто перепрограмирован, как я думаю.
"Хитрюга Ллевелин!» – подумал Ролекс, – «Ага,
перепрограммировали его, как же».
Вдруг Ролекса качнуло в сторону, сознание на пару секунд
затуманилось, тело стало ватным.
"Свобода близко, Ролекс... Не опоздай!" – пролетела в углу
головы мысль.
– Второй вопрос. Где пульт управления базой? Меня интересует,
как здесь открыть кингстоны.
– Простите, сэр? Кингстоны?
– Где кнопка ликвидации базы? Я хочу разделаться с этим
поскорее.
– В Центре Управления.
– А где отключается поле корабля?
– Там же, уважаемый.
Ролекс подумал. Что легче? Можно прямо отсюда
аннигилировать базу. Незачем разбрасывать железяки по сторонам. Но,
с другой стороны, зачем делать половину работы? Те самые ребята в
сером трико, места, скрытые антиментальными полями – все они
скорее всего останутся в неприкосновенности. Нужно именно взорвать
все к чертовой матери, чтобы эти антиментальные поля надежно
накрыло миллионами тонн стали, бетона и матери-земли. Контрольный
выстрел.
Ролекс усмехнулся.
– Так, ты, – показал он на правого человека, у которого
изначально не было очков, – я тебя хватаю и несу, а ты мне
показываешь дорогу в Центр Управления. Все понял?
– Э, по... – не успел договорить Скунс, захлебнувшись воздухом.
Помещения корабля сорвались и слились в серое пятно. Ролекс
двинулся в путь.
65.
Как Ролекс и предполагал, стеклянные двери Центра
Управления, находившегося на смежном ярусе, как раз под залом
Ллевелина, были зашторены антиментальным полем.
Ролекс кинул бедного программиста, которого только сейчас
стошнило на кафельный пол. Ха, антиментальное поле. Он уже не был
простачком, впервые увидевшим такую диковинку.
Недолго думая, уже не беспокоясь о безопасности, он пробил
трехметровую дыру в серой однотонной стене рядом с дверьми и
сделал программисту приглашающий жест войти. Теперь о
безопасности пусть беспокоятся другие.
Парень, дрожа всем существом, провел Ролекса в закуток налево
от входа, где показал на внушительную стальную дверь без замочной
скважины с красной мигающей лампочкой в верхнем левом углу.
– У меня нет доступа, правда, поверьте, – программисту явно не
хотелось быть еще раз размазанным по стенке, – но я расскажу все! Это
помещение, как и некоторые другие помещения стратегической
важности, на сигнализации. При открывании она срабатывает и
разносит в пух и прах как взломщика, так и сам прибор запуска
реакции.
Сама дверь открывается пультом, что Главкон и некоторые
другие люди носят с собой. Он подходит к двери, открывает ее, и она
остается открытой только три минуты. Если за три минуты ее не
закроют – последует взрыв, как я описал.
И еще – кнопка на этом приборе, что находится под стеклянным
колпачком, не единственная. Здесь, в Центре Управления, есть еще два
подобных помещения, и в каждом своя кнопка. Чтобы уничтожить базу,
нужно три высокопоставленных доверенных лица – кнопки должны
быть нажаты одновременно. Иначе... последует взрыв.
Вот так, извините... – пробормотал программист, присел от
слабости и страха на пол спиной к стене, памятуя, как правители
поступают с теми, кто принес плохие вести Их Величеству.
Но Ролекс не смутился.
– Показывай, где остальные помещения.
– А вот же они, – показал пальцем программист за угол, где,
действительно, находились две отливающие серым металлом двери.
– Сиди здесь, пока не позову. А ну, трое из ларца, одинаковы с
лица!
Перед Ролексом как по волшебству возникли две фигуры.
Стальные тела в темноте поблескивали обтекаемыми шарнирами.
Фигуры были полным подобием той, с которой Ролекс развлекался за
чашечкой кофе. Было это буквально вчера, а словно сто лет прошло...
– Ролекс второй, познакомься, это Ролекс первый, – поиграл
Ролекс и вошел в управление всеми тремя телами – плотским и двумя
железными.
С остальным тоже проблемы не возникло – в трех стальных
дверях серединка, замерцав, пропала, оставив нерушимо стоящие
ободки двери плотно прижатыми к косякам. Красная лампочка даже не
мигнула.
Три тела вошли единым движением в три двери. Ролекс смотрел
на три красных кнопки без подписей и думал, как же зыбок, но
незатейлив этот путь в вечность...
Вдруг Ролекса еще раз покачнуло, волна тошноты прошла
откуда-то от желудка, дошла до головы и на мгновение отключила
сознание. Две железные фигуры почти успели упасть на пол, но Ролекс
успел их подхватить. Однако реальность начала расплываться – Ролекс
чувствовал ледяное, тошнотворное дыхание свободы, старухи с косой,
маячившей уже в метре позади него.
– Надо закончить то, что осталось... – прошептали три тела сразу.
– Жалкие людишки! Человечество!.. Вы узнаете, что есть
истинная сила... И вы, вы все воздвигнете мне памятник...
Ноги Ролекса дрожали. Взади нарастал топот проснувшихся
Скунсов, спешаших во всеоружии к их разрушенному святилищу -
Центру Управления. Но они уже не успеют.
– Назовете моим именем новую звезду... Мое имя, имя спасителя
Вселенной... будет написано на первых страницах священных книг...
Что же, что же, вперед к полной свободе и... вечной жизни!!!
И с последним всхлипом, за секунду до полной потери
сознания, поднятые дрожащие руки трех тел одновременно ударили по
пророчащим судьбу кнопкам.
66.
А два дня назад, в своей маленькой, полутемной комнатке, где
раритетные земные кресла и комод придавали атмосфере привкус
горькой полыни и ощущение цветущего сада за ставнями, профессор
Барнс, нацепив свое пенсне, ходил из угла у угол. Время от времени он
бросал взгляд на стол, словно спрашивая себя, точно ли не может быть
ошибки? Но ошибки не было.
Наконец он решился. Достал из шкапа считавшийся приличным
костюм, что был в ходу в 80-х годах 20 века, пахнувший порошком от
моли и еще чем-то совершенно не космическим, надел его второпях,
засунул в пластмассовую папку несколько листов с графиками со стола,
и вышел, хлопнув дверью.
В приемной Коммандера было пусто. Секретарша оглядела
Барнса оценивающим взглядом, подумала и сказала
незаинтересованным тоном:
– Коммандер Амин не принимает.
Профессор секунду помялся, выпростал руку в папкой чуть ли
не секретарше в лицо и срывающимся голосом, в котором
чувствовались и гнев и страх одновременно, прокричал:
– Сударыня, я не позволю... Я вынужден Вас просить изволить
испросить приема у господина Коммандера! Я... Здесь! Здесь сведения
обще! – он поднял указательный палец второй руки, а затем поправил
пенсне, почти свалившееся с трясущегося в благородной ярости носа, -
Общевселенской важности! Извольте доложить!
Секретарша брезгливо посмотрела на палец профессора, и
только собралась нехотя уступить его напору, как интерком на столе
запищал.
– Впусти профессора, Аристида, – произнес тихий голос
коммандера Амина, – а то он мне здесь все разнесет.
Аристида ткнула пальцем в дверь.
Коммандер сидел за письменным столом и ничего не делал.
– Профессор, скажите мне, что тут происходит? Что за
эпидемия?
Профессор уставился на него.
– Мой голубчик, на базу лишь вчера пришло сообщение с Земли.
Местное сопротивление обнаружило, что некие приборы включились и
способствуют отуплению в большинстве мест обитаемой Вселенной.
Оно разве минуло вас?
– Это? – Коммандер удивился, – нет, не минуло, но при чем тут
это? У меня голова болит, тошнота какая-то, координация движений
нарушена. И не только у меня, между прочим.
– Голубчик, знаю, все знаю, – профессор без приглашения сел в
кресло посетителя, но Коммандер даже не обратил на это внимания, -
но поймите и вы. Это – первая стадия. Вам известны исследования
Шлегхорна?
Коммандер покачал головой и уронил ее на письменный стол.
Ему сейчас было не до исследований.
– Шлегхорн, из рода Ментора между прочим, установил, что
деградация протекает инверсионными рывками. Масштабные
диапазоны цикличности включают в себя менее масштабные, но
протекающие по тем же шаблонам.
Коммандер тупо, пытаясь выказать на лице хоть каплю
понимания, вперил взгляд в профессора. Профессор понял --
Коммандер не силен в в высшей математике, особенно когда хочет
спать.
– Голубчик мой, это как если бы в радуге, в коей семь цветов,
каждый цвет тоже состоял бы из семи цветов, ну? Вот красный цвет,
первый, это свобода, а фиолетовый это боль. Если пройдешь пешочком
по ней от красного к фиолетовому — голова заболит. А если пройдешь
дальше?
На то, что дальше снова будет, у Коммандера еще интеллекта
хватало.
– Снова очутишься на красном.
– Именно, именно, дорогой мой! – профессор погрозил ему
пальцем, – но только уже на более низком уровне! На уровне не
красного, а уже оранжевого цвета.
Коммандер понял.
– И что нам с этим делать, профессор? Как этот дражайший
Шлегхорн сказал идти пешочком по радуге в обратном направлении,
так сказать?
– Об этом, – профессор пожал плечами, – история и Шлегхорн
умалчивают. Но исследования — да, велись.
– А... – махнул рукой коммандер и снова уронил голову на стол, -
что мне до них, раз без толку все...
– Как скажете, голубчик! Но у меня к вам одно важное дело.
Скажите, попало ли сообшение о деградирующих приборах к нашей
достославной команде – Лизе сотоварищи?
– Нет еще, они в лазарете после плавания по южным морям, -
усмехнулся Амин, – но я им скажу, конечно.
– Нет, нет и еще раз нет! – профессор замахал руками и вскочил,
не вздумайте, голубчик! Это очень и очень хорошо, что они не знают!
Сейчас я объясню, все объясню. Посмотрите вот сюда.
И профессор выложил перед Коммандером на столе
напечатанные на принтере графики.
– Это – графики личностных качеств персонала, обычные
графики, что делаются стандартно по надобности. Конкретно – это
графики Лизы, Ролекса, Ника Сканки и сэра Макса. Давайте
посмотрим на график Нильгано, – профессор водил пальцем по
листочку.
– Вот эта точка показывает настойчивость человека, у мистера
Макса она высоко, но не на максимуме. Зато вот эта почти сверху, она
показывает соотношение лет и опыта. А вот эта точка, мое
изобретение, показывает состояние человека, относящееся к его
вектору социальности. То есть пока она выше нуля – человек готов,
кроме как себе, принести пользу и людям вокруг него, а ниже...
Барнс внимательно посмотрел на Коммандера.
– Этот показатель прямо пропорционален деградации человека.
У Нильгано эта точка на плюс четыре, что дало бы ему лет двадцать
общственной пригодности точно. Сейчас же, с началом работы
деградаторов, я бы дал пару лет.
Коммандер Амин смотрел на Барнса и не понимал, что же от
него ускользнуло.
– И какой мне надо сделать вывод, профессор? – тупо спросил
он, вызезши из стола и проковыляв к бару налить себе воды.
– Еще пока никакого. Я просто ознакомил Вас, родной мой, с
состоянием дел. Но речь будет идти о другом графике – графике
Ролекса.
– А что – неплохой парень вроде.
– Что вы, голубчик, просто отличный! Но... посмотрите на его
точку социальности.
Точка, жирно отмеченная Барнсом на графике Ролекса, стояла
посреди не менее жирной демаркационной линии между серым фоном
снизу и белым сверху. Рядом с точкой стояла подчеркнутая цифра 0.
– На самом деле, я точно вычислил точку, прежде чем идти к
вам. Она равна ноль целых ноль сорок две десятитысячных. Знаете, что
это значит?
И коммандер понял, зачем к нему пришел этот эксцентричный
старичок, понял ясно, как никогда, несмотря на головную боль и
гнетущие предчувствия. И не ответил, ибо вопрос ответа не требовал.
Ответил за него сам профессор.
– Это значит, что под воздействием излучения деградаторов
Ролекс дня через два-три станет Скунсом.
67.
Через четыре часа, побывав в подземном спортзале, что
устроили Лиза и товарищи, испытав на себе часть силы, которой
обладала его "небесная гвардия", и запив шок глотком крепкого бренди,
коммандер тайно от нашей четверки созвал двух своих ближайших
помощников, исключая Нильгано.
У коммандера больше не было сомнения – то, что сейчас
произойдет, будет просто катастрофой. Катастрофой вселенского
масштаба.
Барнс также присутствовал на совете.
– Позвольте сначала сказать вкратце мне, – сказал Коммандер
Амин, – Будучи в воспоминаниях, наши четверо мемонавтов получили
неописуемой силы и охвата способности. Они создают материальные
вещи, уничтожают их, управляют энергиями и делают такие
немыслимые для сознания вещи, что только диву даешься, что может
быть в потенциале доступно не деградировавшему человеческому
существу. Только силища этих четырех могла бы освободить галактики.
Но у нас беда. Ролекс, Павел Скороходов, член этой группы,
слишком близко приблизился, по расчетам профессора Барнса, к
критической точке, когда Лемминг превращается в Скунса. Как
остановить это – мы не знаем. Но быть беде – он может уничтожить
планеты, лишить жизни тысячи младенцев просто ради забавы...
Извините. Не мастер речи говорить. На этой горькой ноте я
хотел бы передать слово профессору Барнсу.
Барнс, сидевший за большим круглым столом вместе со всеми
остальными, неуклюже встал и поклонился, но Коммандер жестом
ладони посадил его обратно.
– Садитесь, здесь не место и не время для церемоний. Нам
нужно сохранять силы.
– Дорогие друзья! Наш дорогой коммандер Амин, безусловно,
прав. Однако я предпочитаю смотреть на ситуацию с несколько иной
точки зрения, чем наш славный предводитель.
Видимо, Барнс волновался. Он, жадно двигая кадыком, осушил
стакан воды, стоявший на столе, и продолжил.
– Как вы знаете, к нам недавно пришло известие с Земли... – он
замолчал и посмотрел красноречиво на Коммандера – знают ли?
Тот кивнул – продолжай.
– Сопротивление установило, что адские приборы, новейшее
изобретение Скунсов, причем земное, что характерно, было включено
и успешно работает уже неделю. Именно оно представляет собою
наибольшую опасность, а не разрушение планет. Уже сейчас половина
населения Земли, рассеянная теперь по лесистым местностям и
болотам, выведена из строя и практически неработоспособна. То же в
других частях Вселенной, где установлены и работают приборы.
Нам нужно сейчас воспользоваться этим знанием. Поэтому,
пожалуйста, слушайте меня очень внимательно. Я знаю, что у вас
болит голова, но впереди – вопрос жизни и смерти. Это именно та точка
невозврата, где решается судьба Вселенной – жить или кануть в Лету.
Слушатели закивали. Профессор вышел-таки из-за стола и
подошел к небольшой зеленой доске с мелками на подставке,
оставшейся на базе с бог знает каких времен – сейчас уже несколько
десятилетий использовалась электроника.
– Смотрите внимательно, – предупредил он и начал
немилосердно корябать доску мелком с уже истекшим сроком
годности.
"1. Нашей главной целью становится выключение или
уничтожение деградаторов". Иначе, – он развел руками, – месяца через
три не останется ни одного Лемминга. А через несколько лет – вообще
никого.
"2. Деградаторы Скунсы по своей воле не выключат до смерти".
Понятно, почему? Их цель – утонуть в блаженной нирване
бессознательности, причем не дав выжить и другим. Хочу напомнить,
что такие же намерения приобретет и тот, кто станет Скунсом в
процессе обработки деградатором.
"3. Мы не можем выключить деградаторы без участия Скунсов".
Объясню. Несколько дней с помощью новейшего оборудования
техники нашего сопротивления на Земле и других планетах пытались
вычислить точку излучения. Это у них не вышло. То ли это совсем
иное излучение, принципиально отличающееся от известных нам, то
ли это вообще не излучение... Не знаю, и времени узнавать нет. А это
значит – придется засылать разведчика.
"3а. Мы не можем выключить деградаторы, просто взорвав базу,
убив начальника и т.п.". Это чтобы у вас не возникло бессмысленного
желания организовать космическую атаку. Приборы автономны. Другое
дело, что мы, может быть, можем отключить их с базы. Это вариант.
"4." – начал писать Барнс, но доска предательски закончилась.
Он оглянулся в поисках тряпки, не нашел ее, и просто стер надписи
рукавом пиджака.
"4. Никто из четверки получивших способности не должен
узнать о деградаторах". И это – очень и очень важно! Понятно, почему,
джентельмены? Потому что конкретно Ролекс не должен знать о
деградаторах, иначе он всею своей силой, став Скунсом, не даст
выключить приборы, понятно? А другие не удержат свои мысли в
голове – у них телепатия между теми, кто наделен способностями
такого рода. А потому – полное молчание, голубчики!
Вот основные тезисы. Есть идеи?
В зале воцарилась тишина. Наконец голос подал Максим
Штейнберг, пирянин с земным именем, бывший в отсутствие Нильгано
ответственным за безопасность.
– Как я понимаю, нам нужно сделать так, чтобы деградаторы, а
не что-то другое, были выключены или взорваны, правильно? И
сделать это надо с базы. Ну тогда... – он неуверенно оглядел
окружающих, – это превращается в разведывательную операцию и
диверсию.
– И вы абсолютно правы, голубчик! – Барнс поклонился ему.
Тут вмешался Гоа Риддер Сан, лексготт, ответственный по
линии документации и учета базы, который никогда особо роли в делах
военных не играл и на совете до сих пор просто внимательно слушал.
Однако он считался одним из пятерых непосредственных подчиненных
коммандера.
– Простите, но правильно ли я понял? Получается, что раз
деградаторы не уничтожат Скунсы, и при этом наша четверка тоже
знать о них не будет, кто же тогда выключит их или уничтожит?
– А вот тут, голубчики, мы подходим к сути дела! – профессор
улыбнулся и поднял вверх палец. Коммандер вдруг подумал, что он
очень уж похож на Энштейна. Только язык не высунул, но с Барнса
станется, оно еще и не такое способен.
– Я думал над этим, и понял, что во всем мире есть только один
человек, который может это сделать. Это, как ни странно, и есть
Ролекс! Почему, молодые люди? Потому что у него достаточно силы
сделать это! И возможно, здесь его состояние — близость к
критической точке — может сыграть важную роль. Но как сделать,
чтобы он это сделал – вот задача для достойнейшего! Вот задача для
достойнейшего...
И Барнс сел, кивнув головой. Но тут внес предложение
Штейнберг.
– А вы знаете, у меня есть хороший человечек на примете. Мы с
ним вместе кадетские курсы проходили в Москве. В прошлом он
программист, а сейчас еще и великолепный адвокат. Хитрый, как змея,
но Лемминг до мозга костей! Сколько мы с ним еще тогда учудили,
пока меня на родину не отправили... – Максим улыбнулся, на
мгновение вспомнив юношеские проказы.
– Надо с ним связаться и объяснить ситуацию, а потом
предложить его в помощь нашим ребятам. А дальше... Будем надеяться
на его компетентность, выдержку и на колесо Фортуны. А кстати -
почему бы одного его не послать, раз такое дело?
– Так эта четверка – она же все равно туда попрется. Ты
думаешь, я им теперь начальник? – усмехнулся коммандер, вспомнил
недавние подземные полеты в руках Ролекса, – Пусть уж лучше
скоординированы будут, чтобы бед не натворить.
А Штейнберг вдруг вспомнил, что не сказал самого главного.
– Его зовут Крис. Крис Робертсон.
68.
Взрыв не застал Криса врасплох. Ему показалось даже, что один
из Скунсов, что сидел в этой черной машине напротив, подмигнул ему,
но... нет, конечно же нет, они же не знакомы.
За секунду до того, что, как он знал, должно было случиться,
Крис зажал уши и глаза руками. Полыхнуло жаром, и тело Криса
почувствовало огонь на кончиках волос и бровях, и сразу же -
ощущение свободного падения.
Крис открыл глаза и еле успел сгруппироваться перед
столкновением с полом ангара. Два метра – с такой высоты при
падении можно и голову сломать, не то что руки или ноги. Скунсы все
сделали правильно... Робертсон чуть не подумал "Молодцы", но
сдержался.
Приземление болью отдалось в правой ноге, но Крис не обратил
на это внимания. Он краем глаза посмотрел, куда рванули друзья, и
отметил для себя темный уголок в другой стороне. Добежал туда. Это
оказались пыльные задние стенки огромных шкафов-трансформаторов,
стоявших прямо посреди зала.
Крис осторожно выглянул в сторону, куда убежали ребята.
Молодцы, давайте, не сдавайтесь! Вот Ник кинул какую-то штуковину
в защищенную дверь, она разлетелась вместе с антиментальным
устройством, и четверка ушмыгнула в коридор.
Фу! Пронесло. Крис закрыл глаза и, не обращая внимания на
грязь, присел на корточки и откинулся спиной на прибор. Хорошо.
Первая часть плана прошла хорошо.
И тут голос недалеко от него произнес:
– Руки вверх! Ты кто?
Начиналась часть два.
Крис открыл глаза. Перед ним стоял скунс в военной форме, с
одной лычкой на погоне и с Калашниковым наперевес (надо же, какое
распространенное оружие, подумал Крис). Он с испуганным видом
тыкал дулом автомата в сторону Криса, словно это был штык-нож или,
того хуже, лопата.
– Убери автомат, идиот, – устало произнес Крис и не спеша
встал, – нечего в меня оружием тыкать. Я на базу Леммингов доставил.
Проводи меня к Главкону.
Дорога к Главкону заняла десять минут. Проходя за солдатом по
коридорам, сначала грязноватым техническим, потом, после взлета на
фешенебельном лифте, ухоженным офицерским, Крис смотрел по
сторонам и удивлялся контрастам базы, на которой был в первый раз.
Мягкие, не пропускающие звука ковры, отделанные дорогим
деревом стены, хрустальные люстры – все это никак не шло в
сравнение с темными пустыми каморками для рядового персонала. На
базе Леммингов, где Крис однажды бывал, было различие между
офицерской кают-кампанией и помещением для рядового состава, но
там не веяло таким холеным презрением и брезгливостью к
нижестоящим собратьям.
Вошли в уставленную согласно эпохе Возрождения приемную -
купол, украшенный стилизацией под фреску, белоснежная колоннада
вместо стен.
– Сэр, прошу Вас подождать здесь, – обратился к нему
уважительно солдат и начал говорить с секретаршей, что была занята
игрой в тетрис на мониторе. Секретарша что-то спросила в интерком, и
сразу попросила только присевшего Криса встать и пройти в
приоткрывшуюся тяжелую дверь.
Главкон сидел за письменным столом. Увидев гостя, он
привстал.
– Добро пожаловать на базу, посланник. Вас, кажется, зовут
Габроне?
– Харбоне. Это моя фамилия. Вы довольны подарком моим и
Всемогущего?
Главкон среагировал на святое имя и почтительно склонил
голову.
– Да продлятся годы Повелителя галактик. Могу я посмотреть
Ваш мандат, прежде чем мы начнем работу?
– Мандат Вы мой посмотреть не можете. В целях безопасности и
в предотвращение захвата мандата Леммингами, с коими я имел
несчастье долгое время общаться, он у меня отсутствует.
– Логично... – Главкон задумался, – Милейший, я не могу Вас
допустить к работе в Центре Управления. А вдруг Вы вражеский
лазутчик?
Робертсон раздраженно сел в кресло.
– Главкон, а Вам не кажется, что допуская подобные
оскорбления в адрес Всемогущего, ВЫ стоите на чрезвычайно зыбкой
почве, и даже ваш арест не будет достаточно сильным наказанием за
препятствование плавного перехода всей цивилизации Скунсов в
манящие руки Свободы?
Но Главкон был не так прост.
– Харбоне, в моей голове и мысли не было о богохульстве,
поверьте. Но Всемогущий на моем месте поступил бы так же. К тому
же никакого подарка не было.
– Это что еще значит?! – Робертсон медленно, в ярости, встал.
Это что же – бунт на корабле? На самых верхах?!
Главкон был, однако, спокоен.
– Сэр. Мы сделаем вот что, чтобы никто из нас не пострадал и
приказ Всемогущего был бы выполнен. Подарка нет не потому, что его
не подарили и не потому, что он не ценен. Лемминги сбежали. Мандата
нет. У меня есть предложение. Я хочу, чтобы Вы доказали свою
лояльность Всемогущему.
– И что Вы хотите? – с издевкой, руки в боки, осведомился
Робертсон, – Чтобы я притащил сюда Всемогущего собственной
персоной?
Главкон снова почтительно склонил голову.
– Я хочу, чтобы Вы помогли нам поймать Лемминга, хотя бы
одного. Лемминги своих не выдадут. Это будет достаточной гарантией
Вашей лояльности Магистрату. После этого я проявлю свою
лояльность – любое Ваше требование относительно требуемой работы
будет выполнено. Кстати – что требуется сделать?
– Ладно. Ваша взяла – у меня с Леммингами отношения
хорошие. А работа – просто настройка реле управления излучением
деградаторов. Голова побаливает?
Главкон вздохнул и кивнул.
– Вот и Всемогущего тоже. А рабы превращаются в
неработоспособную слизь. Теперь насчет Вашего дурацкого
доказательства...
Он секунду посмотрел куда-то в себя, выбирая варианты.
– Посадите меня где-нибудь в хорошо просматриваемом зале и
закуйте в кандалы.
69.
Через полтора часа Робертсона привели в Центр Управления.
Главкон семенил рядом с ним, извинялся, выражал искреннюю и
беззаветную любовь и преданность Магистрату и самому
Всемогущему, спрашивал каждую минуту, чем он может помочь.
Робертсон шел и не отвечал. "Подлец!.. С три короба наговорил
своих преданностей, а сам, небось, спит и видит себя на месте
Великого Магистра".
Он, Крис, и так уже многим пожертвовал ради общей цели. Еще
такие жертвы, – собственная целостность, обман своих друзей, – и он
просто откажется от работы. Обрекать друга на возможную вечную
смерть – это бьет прямо в сердце, заставляет дышать тяжело и неровно,
застилает голову свинцовым туманом вины. Но спокойно. Как бы то ни
было – сейчас нужно завершить свою миссию.
Наконец, они были на месте.
– Вам потребуются помощники? Инструменты для работы?
Легкая закуска?
"Кофе в постель", – раздраженно подумал Робертсон, но вслух
сказал:
– Ничего, спасибо. Где находится реле прибора?
– Вот, пожалуйста, – Главкон пошел в направлении одной из
железных дверей, что выглядела так, словно закрывала не тонкую
кремниевую плату, а по меньшей мере промышленный трансформатор,
– Конечно, как создатель прибора, я мог бы с легкостью настроить его
сам, и... возможно, что моя помощь будет не лишней?
– Возможно, Главкон. Однако прислан на эту работу был я.
Понимаете?
– Понимаю... И, с Вашего позволения, удалюсь.
Административные обязанности, – пожал плечами Главкон, – любые
вопросы можете обращать к любому технику в зале, – они в курсе
Вашего задания.
Робертсон кивнул, отвернулся обратно к двери и открыл ящик.
Все было так, как он и предполагал. Жалко, подумал он, что
разрушение этого прибора ничего не даст. А все могло бы быть так
просто...
Он набрал на маленьком компьютере, что ютился рядом с
небольшой платой, несколько черно-белых фраз, посмотрел на плату,
высунул несколько штекеров, снова набрал что-то на клавиатуре,
вставил штекеры, высунул другие...
Сжал губы. На языке Робертсона это означало, что он чего-то не
понимает.
Работал Крис не с реле. Выйдя в техническую сеть базы, он
попытался разобраться с механизмами уничтожения базы, но
маленькие хитрые символы на экране выдавали зависимости, которые
не указывали однозначного местоположения и говорили несуразицу.
Наконец, через пять минут запросов, Крис понемногу начал
разбираться. Зависимости были тройственны, из-за чего алгоритм
казался не линейным, а закрученным словно лента Мебиуса. Но он
должен быть обычным, линейным!
Про уничтожение деградаторов спрашивать нельзя. Робертсон
жестом позвал техника и потребовал кофе, а затем – показать
физическое место, где находится кнопка уничтожения базы. Кофе в
пластмассовом стаканчике был подан мгновенно, а вот вопрос техника
поставил Криса в тупик.
– А какое из мест?
– В смысле, что значит, какое? Место, где находится кнопка
ликвидации базы.
– Так я и говорю – какое место? Кнопки-то три, и двери три.
У Криса все мгновенно встало на свои места. Так вот в чем
дело!!! Кнопки три, и нажиматься они должны одновременно!
– Да-да, покажи мне все три кнопки.
– Ну, вот первая дверь, – показал техник на серую
металлическую дверь в трех шагах справа, – а вот там, за поворотом,
еще две.
– Открой.
У техника мгновенно поменялось выражение лица – оно
превратилось в затравленную маску человека, ожидающего пули или
отрого лезвия из-за каждого угла.
– Вы что... Я не могу... Да за это смертной казни мало. Они на
сигнализации, защищены как сейфы, к ним не существует ключей.
Двери открываются с пульта Главкона и трех других
высокопоставленных лиц.
– Так... – задумался Робертсон, отослав техника. План по
отключению деградаторов срывался – тройной комплексный код,
завязанный на Главконе, ему не одолеть. Даже за год. Схема
показывала, что к ее созданию был приложен тонкий и опытный ум
незаурядного программиста, и Крис только пожалел, что программист
был не на их стороне.
Крис еще раз открыл дверцу и в упор посмотрел на
внутренности шкафа. Здесь можно что-то сделать, подумал он. Должно
быть что-то, ради чего он прилетел сюда, вошел в доверие к Скунсам и
предал Сканки. Должно быть что-то. Потому что двери он не откроет.
А в это время один молодой человек, подающий надежды, неглупый и
отважный, станет Скунсом – и мир прекратит свое существование.
Впрочем, Ролекс лишь ускорит его падение.
Вот этот Ролекс, кстати, вполне мог бы зайти в эти двери и – кто
знает – даже как-то нажать эти злосчастные кнопки. Единственное,
усмехнулся сам себе Крис, зачем ему это делать.
И вдруг озарение сверкнуло в его голове, так, что комната стала
казаться светлее и отключилось это ноющее чувство в голове. Зачем
ему это делать? Он не то, чтобы может эти двери открыть. Он должен
сделать это!!! Более того, он обязательно сделает это! Это логика
Скунсов, которым он станет!
Робертсон снова рывком повернулся к открытой дверце и,
вызвав несколькими нажатиями клавиш функциональную схему ЦУ,
сделал замену функций тумблеров. Картинки мелькали на мониторчике
так быстро, что глаз едва успевал различить, что за схемы и линии там
изображены и что они отражают. Почему раньше нельзя было
додуматься до такого простого хода?
Вот... Теперь кнопкой взрыва базы будет нажатие кнопки ввода
вот на этом маленькой милой клавиавтуре, а вот кнопка взрыва базы...
Кпопки взрыва базы, нажатые одновременно, не завязанные на кодах,
будут кнопкой уничтожения деградаторов.
Это все, что Крис мог сделать.
По сути, Крис теперь мог одним нажатием кнопки взорвать к
чертовой матери и Главкона, и его приспешников, и... себя, и две
тысячи Скунсов, которым до изменения вектора социальности в
другую сторону один шаг.
Нет. Это не выход. Деградаторы останутся работать и будут
потеряны навсегда. Нет, только не это, Крис Робертсон не полный
тупица.
Значит, дело за Ролексом. Пусть убирает конкурентов. Хоть
единожды страсть к разрушению позволить жизни воспрять.
Дело было сделано. Крис устало опустился на стульчик,
попросил одного техника кофе с бутербродом, а другого, того, что
показывал ему двери, – позвать Главкона.
Главкон пришел через пять минут.
– Мистер Харбоне, как Ваши дела? Как продвигается работа?
Крис потянулся.
– Работа сделана, Главкон! Эффект ощутите через день-два.
Голова болеть перестанет, а служащие базы с удовольствием
послушают то, что вы им объясните.
И тут Крис понял, что работа еще не закончена – Сканки остался
в тюрьме. Не выпустить его – что может произойти? Он не может даже
просигнализировать своим из-за антиментального поля – мысль не
пройдет. Главкон его, разумеется, не освободит. Значит, наша троица?
– Я хотел бы теперь, когда все готово, вернуть Вам весь подарок
сполна, – улыбнулся Робертсон Главкону. – Хотите?
– Сэр, Вы очень добры к Вашему нижайшему слуге.
– Тогда сделаем наш фокус для легковерных Леммингов еще раз.
Еще раз закуйте меня в кандалы. Кандалы и звенящие цепи. Кресты у
дорог и упивающиеся пахучей кровью гладиаторы на арене. Эпоха
рабства так романтична...
70.
"Глупец!.. Идиот!!! Сволочь, ты все испортил, ты все испортил,
ты предал всех, ты убийца, похлеще чем этот Главкон!.. Это ты, ты во
всем виноват! Ты ничто, ты ничто, ты никому не нужен, ты презренная
скользкая тварь, загубившая последнюю надежду человечества!"
Раздавленный, с низложенной и поруганной честью, без сил и
желаний, Робертсон сидел, истекая последней жизненной силой, на
круглой платформе антиметального поля и проклинал себя. Поднять
взгляд и взглянуть на друзей... Впрочем, каких друзей, он теперь
предатель, он жидкая куча навоза, даже хуже. Какое он имеет право на
взгляд тех, кого обрек на смерть своей непроходимой глупостью?
А может?.. Может, рассказать им, как все дело было? Что он не
предатель, а просто неудачник, глупый неудачник, и тогда они его
простят и...
Нет. Нет. Если я расскажу то, что произошло на самом деле -
Ролекс все узнает. Мир окажется за гранью катастрофы... А так... А
вдруг они что-то придумают? Они же не такие глупцы?
Но надежда не вызвала в Крисе желание жить, он просто
продолжал сидеть неуправляемым вялым телом, словно мешок с
песком, не выдавая ни на йоту той былой жизнерадостности и
оптимистичности, что была в нем столь недавно.
Только Крис привел ребят на место, где сидел Сканки, взади
выступили Скунсы. Он, как зеленый юнец, притащил за собой хвост! И
это он – разведчик и адвокат, хитрая бестия!
Ах, вот что! – Крис, радуясь, что его не тронули, но невольно
дрожа всем телом, увидел выглядывающего из-за стены техника,
которого он спрашивал о дверях. Глупец, разве можно было так
опростоволоситься? Словно юнец, право слово. Значит, это он доложил
Главкону о странных вопросах пришельца.
Крис, чья выдержка, кажется, совсем изменила ему, подошел к
Главкону и представил подарок. Но был, очевидно, неубедителен -
Главкон увидел перед собой зеленое лицо, трясущиеся руки и
бегающие глаза.
А потом сделал то, что и надо бы по справедливости – посадил
его напротив тех, чьи взгляды, безразличные, обходящие предателя
стороной, были хуже, чем расстрел перед строем.
Словно в тумане он осознавал, что что-то происходит, но смысл
не проникал в усталое от жизни, подавленное сознание. Махинации,
происходившие над его головой, не были реальными и относящимися к
этому трясущемуся комку плоти.
Робертсона подняли и куда-то повели. Голоса ребят, словно
горное эхо, нечетко вибрировали, повышаясь и понижаясь в тонах, но
что они говорят, он разобрать уже не мог.
Наступило мгновение беспамятства, и вдруг – включился свет!
Мысли в одно мгновение заработали четко, скудный цветами серый
мир ангара с кораблем Ллевелина справа показался яркой площадкой
развлечений по сравнению с той реальностью, где только что
находился Крис.
Крис увидел вокруг себя озирающихся в непонимании Сканки и
Нильгано, а перед ними...
Перед ними, с растрепанной челкой, грязными щеками, но зато
веселая, задорная и уверенно стоящая на ногах, стояла Лиза. Лиза!
И в руках она держала направленный прямо на ребят инсектор.
– Милая вещица, но не без хитростей! – вместо приветствия
сказала она, опустила оружие, подбежала к ребятам и обняла их, еще
не полностью осознавших произошедшее, крепко-крепко.
– Вы здесь!.. Вы снова со мной!..
Счастливая Лиза чуть не приплясывала вокруг живых и
здоровых друзей.
Сканки, улыбающийся во все свои тридцать два зуба,
почесывал, однако, макушку и опасливо смотрел по сторонам.
– И чего это нас так отрубило-то?
Он был столь сбит с толку, что Лиза еле сдержала смешок. Но
сдержала — не хотела оскорбить Криса и Макса. Она-то понимала, что
у Нильгано шараки за ролики заезжают ничуть не меньше, только вел
он себя не столь же непосредственно, как Ник. Статус обязывал
выглядеть «крепким молчаливым мужчиной».
– Волк четвертый может избавить от несправедливого
освобождения, принесенного им же. Небольшое движение вот этого
неприметного рычажка – и он поднимает только что облученного им
человека на прежнее состояние – то, в котором он находился до
выстрела. А Ролекс – он знаком был только с двадцатыми моделями,
где функция была отменена как вызывающая сочувствие, что для
Скунса бесчестию подобно. Ролекс — он не знал!..
Нильгано понимающе покивал.
– Мы снова вместе! Живы и здоровы! Но... одного человека
среди нас нет.
– Я знаю, где Ролекс, – улыбнулся Крис, – пойдем. Он не менее
всех нас заслужил этого последнего выстрела наоборот.
71.
Четверка – нет, уже пятерка невидимых по воле своей
победителей, порхала над Землей. Над нею все еще висели прутья
исполинской клетки, затенявшие собою сияющее светило, но клетка
была уже не заперта. Она была уже не темницей и символом
порабощения, а покинутой жестяной игрушкой, которую можно было
попинать и бросить, не обращая более внимания на ее существование.
Ради того, чтобы не таскать вместе с собою Криса, уже
реабилитированного базой Сопротивления, восстановившего свой
статус верного и истинного друга и Лемминга, Ролекс, чья романтичная
актерская душа жаждала представления, создал высоко в небе серп
желтого месяца, висевший в пространстве ни на чем, и посадил Криса
на его просторный краишек.
– Вот сиди здесь и лови человеков, аки рыбу, – с улыбкой
пошутил Ролекс и уселся рядом с ним. Лиза с Ником и Максом сели
рядом и приготовили отличный стол, фактически скатерть-самобранку,
так как по-человечески пир готовить никто не умел, включая Лизу.
Уходить с высоты на Землю не хотелось никому. Земля порядком
подшутила над каждым, заставляя вспоминать боль и предательство,
потери и безразличие, а сейчас для этого было не время.
– Что теперь? – поедая кусок окорока, спросил Нильгано у Лизы,
разлегшейся рядом с Ролексом и потягивающейся, словно кошка.
– Теперь? Ну что ж, эту битву мы выиграли. Выиграли на время
– нисходящая спираль во Вселенной порождалась отнюдь не этими
приборами, исчадиями СМЕРТИ, которые были уничтожены. Она
продолжается. Однако жизнь на Земле все же с трудом, но
восстановится в более-менее прежних рамках.
Все, как по команде, посмотрели вниз.
В тот момент, когда рука Ролекса замкнула контакты реле
уничтожения деградаторов, словно пелена упала с глаз не только
землян, но и жителей многих других обитателей terra cognita, которые,
как ни странно, также были подключены к пульту СМЕРТИ.
Если брать в пример тех, кто копошился сейчас внизу – в первые
мгновения началась паника.
Работа приборов довела жителей Москвы до такого состояния,
что те, кто был еще жив, а не мотался зомбиобразно по планете, не в
силах взять хотя бы плохонькое тело, вдруг увидели себя в каком-то
странном новом месте.
Они, только что, по их мнению, занимавшиеся своими личными
или рабочими делами в уютных квартирах многоэтажек или же на
утопающих в зелени дачах, вдруг очутились на холодном, мокром
подмосковном поле, дрожа в ознобе и умирая от голода и жажды. Кто-
то проснулся, жадно обгрызая с дерева кору, кто-то – в процессе
последнего исступленного совокупления с таким же несчастным и
лишенным разума человеком.
Когда первые минуты прошли, память понемногу начала
возвращаться в светлеющие головы обывателей, сгладила шок
перемены, подтолкнула в направлении города, к наезженной колее
бытовой жизни, и теперь громадная жирная тысяченожка плыла по
шоссе в обратном направлении – к разрушенному мародерами и
отсутствием производства городу.
Жизнь начала восстанавливаться, а первыми восстановились
СМИ, которые нашли себе новую благодатнейшую тему для сплетен на
ближайшие месяцы – газеты начали выходить и распространяться уже
через день после возвращения. Быстрее, чем хлебокомбинаты.
Какие только причины катастрофы не придумывались и
доказывались журналистами, учеными и усатыми мужиками в
курилках, самоопределявшихся с помощью знания "тайных вещей"!
То это была тектоническая деятельность Земли, то
гипнотический сеанс известного целителя, то нашествие на Землю
инопланетян, то внеочередной сход с орбиты Нептуна. В этой суматохе
взрыв и падение в Тихий океан маленького метеорологического
спутника не попал даже на последние страницы газет. И пусть. Не
будет толку, даже если вся истина о произошедших событиях будет
изливаться по всем средствам вещания. Что с ней сделают? Создадут
новый деградатор?
Интересные явления будут происходить после восстановления
человечества в течении полугода. Небывалыми темпами
произошедшие события исказятся, станут передаваться в виде
дворовых легенд и анекдотов, а после о них позабудут и газеты. Что-то
странное вызвала в головах людей работа деградатора. Через несколько
лет, если бы вы спросили человека – что вы делали тогда, во время тех
событий, он бы ответил:
– Тех событий... каких, несколько лет назад? Я тогда работал, а
потом... Вроде отпуск у меня был, или... ну, не помню. Что вы ко мне
привязались?
Катаклизм вытеснялся из разума, словно память человеческая
была слишком слаба, чтобы вынести столько сумасшествия и
замешательства, сколько выпало на долю несчастного человечества в те
жестокие дни. Она выпихивала последние крохи воспоминаний в
надежде спасти хотя бы то, что было в более спокойные времена.
Тут Сканки поднял еще один интересный вопрос.
– А что с теми Скунсами, что уже получили способности к
созданию миров от Ллевелина? Они могут быть опасны.
– Вряд ли, – сказали Ролекс и Лиза чуть ли не хором, и
засмеялись, – вряд ли. Они обладают силой, но теперь они боятся.
Теперь, когда мы аннигилировали корабль Ллевелина, прежде чем уйти
с базы, новых способностей ни они, ни кто другой не получат. Но они
теперь в одиночестве... Пусть только попробуют что-то сделать -
Сопротивление сообщит нам. Правда, Крис?
Крис с улыбкой приложил руку к сердцу и поклонился.
– Эта жизнь, – в раздумьи проговорила Лиза, сев и выпив стакан
холодного оранжевого сока, – не более чем шахматы.
Есть две стороны доски – на одной стороне ты и твои друзья. А
на другой кто – враги? Нет, на другой тот, кто не дает тебе уснуть
сладким сном. Тот, ради кого ты и пришел в этот мир.
Опустившись на шахматную доску, так легко забыть, что твои
противники – одно целое с тобою. Но друзья они в совершенно иной
ипостаси – их нельзя узнать. Иначе как тогда двигать шахматные
фигуры, зная, что проиграть не удастся?
Разреши мы себе быть обманутыми мыслью, что Скунсы – наши
враги, какой конец мы уготовили бы себе? Пустое, безрадостное,
унылое проклятие, вечное будущее, в котором нет ничего, ради чего
стоило бы жить...
Нет, Скунсы – это бывшие и будущие Лемминги. Я верю, я знаю
– это та точка зрения, тот свежий взгляд, который поможет погрязшей в
грязи суеверий и глупости Вселенной выбраться из трясины и жить в
новом Золотом Веке, таком золотом, каких еще не бывало в истории
мира.
Я помню одно вещее стихотворение:
Игра и Жизнь – как близнецы.
У них единые отцы,
Одни начала и концы,
Свободы и пороги.
Небесных рек бежит вода
Из ниоткуда в никуда,
И жизнь с игрою – как слюда,
Невидимы в потоке.
Тверды пороги, и бурлит
Вода у неприступных плит,
В ущельях пенный вал шипит,
Взрываясь ежечасно...
Отсюда цель – едва видна.
Корежат тело камни дна,
Неважно – пусть борьба трудна.
Игра – она прекрасна!..
– Ну что же – значит, не будем печалиться! – воскликнул Ролекс и
вскочил, – на шахматной доске еще есть фигуры! По обе ее стороны
склонились в творческих размышлениях титаны мысли, что готовы
ходить. И правильно сказал Ллевелин — Игра идет. Игра не
прекращалась!
Небо вокруг вдруг зарябило, стало менее проницаемо, словно
цветная метель замела все разноцветным снегом. Порыв ветра кинул
пригоршню веселого снега прямо в лицо Нильгано. Тот отер его
вспотевшей рукой, и увидел несколько маленьких цветных кружочков,
прилипших к ладони.
– Конфетти? – Нильгано удивленно осмотрел ребят, но те были
удивлены порхающими блестками не меньше.
И только Ролекс улыбнулся виновато-озорной улыбкой и пожал
плечами:
– Праздник!
И взял руку Лизы в свою.