«Налей в пустую фляжку
Воды из миража
И топай, шаг за шагом,
По скалам не спеша...»
И. Морозов.
Журналист свою профессию любил. Был предан ей беззаветно, и любовь эта, подкрепленная командировочным удостоверением престижного армейского издательства, носила его по всем уголкам бескрайнего Советского Союза. К делу своему относился он серьезно, искренне считал, что писать можно лишь о том, что испытал сам. Эта убежденность заставляла его то уходить в «автономку» с подводниками Севера, то отталкиваться от рампы самолета на учениях десантников в Белоруссии...
Предстоящую командировку в Афганистан, где, судя по газетам, ограниченный контингент второй год высаживал аллеи дружбы и лихо отплясывал на местных концертах, он принял с удовлетворением, желая, наконец, разобраться для себя, что же происходит в этой соседней стране. Трусом он себя не считал, да и, по сути, им не был, но что-то все же оборвалось у него в душе, когда Кабул встретил обстрелом аэродрома и круговертью «вертушек» над горами, сопровождаемую сухим треском пушек и разрывами «нурсов».
Через три месяца журналист уже решил, что напишет книгу, расскажет обо всем, что познал на этой непонятной войне. А видел он многое благодаря своей непоседливой натуре и природной любознательности. Первые впечатления обстрела превратились в детский лепет после того, как он прошел с солдатами из 66-й по трассе Кабул – Джелала-бад и один раз сходил на Панджшер с десантниками 345-го...
Впечатлений, потрясений и материалов хватило бы на десяток томов. Пора было ставить точку в затянувшейся командировке. И поставил он ее в Кандагаре, распивая с офицерами бригады последний спирт. Познакомился в тот вечер с капитаном-вертолетчиком, который пил мрачно, боевыми рассказами журналиста не потчевал, но, тем не менее, согласился взять его на свой «борт» рано утром. Борт уходил на Фарах – Шинданд и должен был забросить боезапас и воду на один из постов.
...Борт «57», которым вылетел журналист, в Фарах не прибыл и на базу не вернулся. Нашли его через пару суток на берегу горной речки сожженным до предела. Все, что удалось собрать от экипажа, уместилось в одном целлофановом пакете...
Жена журналиста, получив «цинк», долго билась в безмолвно-холодный металл с закрытым окошком, а трехлетний сын теребил бабушку за руку, без конца спрашивая, когда придет папа...
***
... – Вставай, я тебе сказал!.. – Властный голос сержанта прозвучал откуда-то издалека. – Идти надо...
– Отстань... – Пробормотал журналист, не в силах разлепить веки.
– Пять минут... Потом зубы выбью...
– Иди один... Не могу больше... – Журналист руками прикрыл лицо, стараясь отдохнуть от невыносимого света палящего солнца.
– И такой дурак книжки пишет... – Судя по звуку, сержант тоже прилег на камни. – В серии «Честь, Отвага. Мужество». А, майор?..
– Отстань, я сказал... – Журналист убрал руки и открыл глаза. – Человек ты или нет? „
– Собака я... – Вздохнул сержант. Подумал немного, отцепил от пояса фляжку и поболтал. Внутри тихо, заманчиво булькнуло. Сержант глянул на высокое солнце и, облизнув пересохшие губы, протянул журналисту: «Пей...» Тот живо сел и цепко схватил фляжку. С трудом оторвавшись от нее после двух
больших глотков, спросил хрипло: «А ты?»
– Что ваше благородие оставит... – Сержант забрал фляжку и в полглотка осушил. Вытряхнул в рот последние капли, неторопливо закрутил крышку:
– Ну, мысли какие, писатель?..
– Никаких... – Журналист вновь собрался было прилечь.
– Тогда я скажу... Пять минут прошло, идти надо. Подъем!.. – Сержант тяжело встал, повесил на шею АКСУ.
Сжав зубы, встал и журналист, внутренне взвыв от разрастающейся боли в ноющих ногах.
Сержант удовлетворенно хмыкнул и, повернувшись, устало побрел в очередную гору. Журналист, хромая, шел сзади, тупо глядя в спину сержанта, обтянутую потертой десантной курткой.
Сильна все же дураками земля русская! Первым представителем этой «славной когорты» надо признать его самого, идиота с майорскими погонами... Какого черта он так рвался на эту «вертушку»? Видел же, что капитана-вертолетчика что-то давит! Не обращал внимания... Мог дождаться простого транспортника или, на худой конец, попутную колонну. Нет, новых ощущений захотел, романтик хренов!.. Теперь понял, как это жутко, когда по тебе лупят «сварки», чьи слепящие трассы в полминуты изводят «вертушку» до решета! И лишь Аллаху ведомо, как он не расшибся насмерть, когда сержант пинком выбросил его из распахнутого люка. Хоть и было там высоты метра полтора, но скорость... Шарахнулись крепко, ребро если не сломано, то трещина точно есть... Жаль ребят с «вертушки». И командира – того самого капитана с глазами печальной собаки... Вертолет упал дальше, метрах в пятидесяти от них, и сразу вспух желто-красным пламенем рванувших баков. А потом взорвался боекомлект...
Журналист помотал головой, отгоняя навязчивое видение, и снова поглядел в широкую спину сержанта. Этого парня подсадили на посту, куда вертолетчики забрасывали боезапас. Сержант был «дембелем», и оформленные документы ждали его в Шинданде... С тех пор минуло трое суток, и за это время журналист четко осознал, что здоровый, крепкий мужик с погонами майора – младенец по сравнению с этим солдатом войны, сержантом– «дембелем». Именно сержант оказался с оружием: чьим-то АКСУ из экипажа и парой сцепленных изолентой магазинов. В его тертом вещмешке оказалось несколько банок сухпая, и из его фляжки они пили воду трое суток подряд. Это сержант заставил уходить от горящего вертолета. Журналист уходить оттуда не собирался, обосновывая свое решение твердой уверенностью, что их уже ищут и вот-вот прилетят! Сержант, ничем не мотивируя, просто въехал ему пару раз с правой. Врезал крепко, расквасив нос и подбив скулу, заставив чуть ли не под стволом автомата лезть в гору, уходя от места аварии...
Журналист кое-как ковылял и, задыхаясь от бега, грозил на ходу охреневшему сержанту всеми мыслимыми и немыслимыми карами, включая дисбат и трибунал. Сержант молчал, остервенело карабкаясь по склону, толкая журналиста вперед. Заговорил лишь после того, как они, поднявшись в гору, рухнули без сил на плоской каменистой площадке. Отдышавшись, он молча указал рукой вниз, на дно ущелья, где возле горевшей машины суетились десятка два фигур в разномастных халатах.
– Дошло, интеллигент хренов? – Сержант сплюнул тяжкой, вязкой слюной. – Хочешь, иди к ним в гости, о братской помощи потолкуй...
– Уходить надо... – Журналист завороженно смотрел на душманов, обступивших горящий вертолет.
– Теперь-то лежи, стайер... – Сержант перевернулся на спину и прикрыл лицо выгоревшей до белизны армейской панамой. – Отдыхай, пока душары там шастают... Если засекут – хана...
– А если сюда полезут? – Журналист с трудом отлепил взгляд от горящей машины, оглянулся на сержанта.
– Помирать будем... Смертью храбрых, – отозвался из-под панамы сержант. – Хватит трепаться, не на партсобрании...
Кто ночевал в горах суток трое, должен примерно догадываться, о чем мечтает человек, просыпаясь в очередной раз в насквозь промерзшей пещере. Сейчас бы сюда спальничек, и хотя бы не тот, легкий, немецкий, что взяли под Анавой в качестве трофея десантники из 1-го батальона 345-го, а наш, простой, стопудовый, армейский, какой-то там номерной фабрики. Или, на худой конец, фуфайку, старую, поношенную, типа той, какую выдал ему когда-то прапорщик Петряев из 66-й... И того бы спиртику с хорошей закусочкой...
Лязгая зубами от холода, от постоянной ноющей боли, которая, кажется, уже превратилась в незримый, но гигантский синяк, журналист выбрался из пещеры поближе к лучам утреннего солнца. Черт возьми, каждый раз такие мучения: днем – изматывающая жара за пятьдесят, ночью – собачий холод, от которого трясется каждая жилка!.. Надо слизать с камней ночную росу, пока солнце ее не высушило... Другой водички сегодня, вроде, не предвидится. А вот и сержант выспался...
– Давай... – Журналист приглашающе махнул головой. – Присоединяйся...
Шершавыми, больше похожими на доски, языками, распухшими губами они слизывали мельчайшие соленые капельки, пытаясь хоть немного подкрепить обезвоженные организмы.
– Без еды худо, – посетовал журналист, с тоской вспоминая последнюю банку сухпая, съеденную сутки назад. Покосившись на автомат, предположил: – Подстрелить бы чего-нибудь...
– Угу... – Сержант подвинул к нему короткоствольный АКСУ. – Валяйте, товарищ майор... Как подстрелите дичь – свистните...
Ах, ты издеваться?.. Морду бы этому сопляку начистить... Да какой там! Матюгнуться – и то сил нет... Журналист вздохнул и посмотрел на восток, где медленно, величаво и безжалостно поднимался из-за гор огненный шар...
...Они снова брели по горам, то поднимаясь, то опускаясь бесконечной чередой подъемов и спусков, и на одной из вершин сержант вдруг упал на щебнистую площадку и резко скомандовал: «Ложись!..»
Майор хлопнулся на камни с готовностью «салабона», получившего команду в «учебке», и лишь потом сообразил, что внизу показался кишлак. Он вырвался неожиданно, из-за среза скалы, раскинувшись в небольшой долине беспорядочной лепниной саманных домишек и дувалов... Кишлак жил мирной, размеренной жизнью – из-за дувалов тянулись дымки, крикливые стайки бачат шастали по кривым улочкам, несколько женщин неторопливо двигались с кувшинами за водой.
– Пришли?.. – Неуверенно – робко спросил журналист, буравя взглядом узкую ленту арыка.
– Ага, пришли... Вон до тех друзей только и дойдем... – Сержант указал куда-то вправо. Журналист перевел взгляд туда и в досаде треснул по камню кулаком.
– Головой лучше... – Сказал сержант, не отрывая взгляда от горной тропки метрах в трехстах от них, по которой спокойно спускались десятка полтора бородачей явно душарского облика.
Идут навьюченные и явно издалека. «Буры»... «Кадаши» китайские. ..А у этого что, «муха»? Точно, «муха»! Богато... Но откуда идут? С трассы? С базы какой-нибудь? Нет, скорее всего, с «бетонки», на промысел ходили, «бурбухайки» трясли. А может, колонну какую подловили... Но, если идут с «бетонки», то почему – оттуда? Неужели он ошибся и сбился? Надо топать на север, «бетонка» где-то там... А этот писака опять над ухом зудит...
– Чего тебе? – Сержант нервно оглянулся на журналиста.
– Я говорю, может это самооборона местная? – Журналист смотрел на сержанта с надеждой.
– Может... – Предположил сержант. -А может, у них спросишь? Давай! Я подожду... – И, подумав, сказал: – Надо уходить...
– А вода? Арык?.. Давай до вечера!..
– Слушай, писатель! У тебя что, мозги отсохли? Арык здесь откуда? Вода с гор идет! Ручей, река, не знаю. Двинули давай, в обход... – И сержант начал отползать с площадки.
***
Это действительно был ручей. Они упали на прибрежные камни и, погрузившись чуть не наполовину в воду, пили, задыхаясь и захлебываясь, ледяную, ломящую зубы воду. Выдергивали из – воды головы и, судорожно отдышавшись, вновь погружались в манящий горный ручей. Потом долго лежали на камнях, отдыхая, подставив солнцу огрубевшие, заросшие лица...
Хрустнувший где-то рядом камешек заставил журналиста поднять голову, а сержанта – перекатиться и вскочить быстрой упругой кошкой.
У валуна, метрах в семи от них, стоял пацан лет одиннадцати и во все глаза пялился на неизвестных.
– Дуст... – Хрипло сказал сержант, осторожно шагнув к пацану и успокаивающе подняв пустые руки. – Дуст, бача, шурави дуст...
Пацан попятился и, развернувшись, побежал. Рванул за ним и сержант. Журналист тоже было вскочил, но охнул от полыхнувшей в ребре боли и, скрючившись, сел на камень. За валуном завозились с шумом, потом воздух вспорол визг и, словно обрубленный, смолк.
С трудом журналист встал и, толкаемый стоящим в ушах визгом подростка, взял автомат, брошенный сержантом. Негнущимися пальцами передернул затвор и, поставив на предохранитель, принялся ждать. Минуты через три появился сержант с небольшим узелком в руках. Увидев журналиста с АКСУ наперевес, присел и развязал узелок. Две лепешки и кусок сыра, оказавшиеся внутри, аккуратно порезал ножом, извлеченным из-за голенища. Взяв половину, кивнул на оставшееся журналисту: «Ешь...»
– Где пацан? – Тихо спросил тот.
– Хочешь – сходи... – Безразлично жуя, отозвался сержант.
– Ты что сделал, скотина? – Журналист щелчком сбросил предохранитель, навел ствол на сержанта. – Он ведь совсем мальчишка...
– Ну и что? Расстреляешь? – Напряженно – насмешливо сказал сержант. – Валяй, вояка!.. Пожрать только дай...
Журналист судорожно сглотнул и положил палец на спуск.
– Мы ради таких пацанов жизни здесь кладем...
– Да ну... Это кто же «мы»? – Сержант медленно встал, не обращая внимания на направленный в его сторону АКСУ. – Ты, что ли, бумагомарака? Приехал, статейку настрочил, свалил. Так вы жизни кладете?.. Как пацанва эта колодцы травит, ты видел? Как фрукты травленые нашим продают, знаешь?.. Взвод от этих фруктов загнулся, слышишь, взво-о-о-д! Из-под Гиришка живыми вышли, а здесь, на базаре!..
-Заткнись!..
– Телке своей рот закрывай, когда в кровати ее валяешь!.. – Сержант вдруг рванулся под ноги журналисту, ударом плеча свалил на землю. Тот ахнул от жестокого удара в пах и скрючился на земле, выпустив автомат.
– Вот так... – Процедил сержант. – Все понял, писатель?
– Гад... Какой ты гад... – Стонал журналист, пытаясь встать на колени.
– А ты дурак... – Неожиданно – грустно отозвался сержант. – Причем, с высшим образованием... Ничего-то ты так и не понял... Ладно, подъем!
-Иди отсюда...
– Ну-ну... – Сержант забросил автомат на плечо и поднял вещмешок. – Догоняй, Хэмингуэй московский!..
***
...Спуск-подъем, спуск-подъем... Когда они кончатся? Когда кончится эта чертова жара?.. Теперь собака лает... Во, уже глюки пошли. Откуда здесь, в горах, собака? Соба-ка... Чертова жара!.. Но собака лает... Точно лает!..
Журналист тряхнул головой, сбрасывая полудремотное оцепенение, и прислушался. Собачий лай повторился отчетливее, звучал где-то за горой. Журналист оглянулся на сержанта. Тот остановился и, положив руки на автомат, тоже вслушался. Сообразив что-то, махнул рукой журналисту, крикнул: «Бегом!» – и рванул в гору. Разумно рассудив, что собака в горах – животное не очень-то частое, и если она лает, то явно по чью-то бессмертную душу, журналист припустил следом. Но кросс в горах после четырех суток голодухи, на ногах, избитых о бесчисленные подъемы и спуски, – штука недолговечная... Оба «сдохли» минут через десять, едва-едва достигнув вершины, где и хлопнулись за валуном, тяжело дыша и вглядываясь в склон соседней горы, из-за которого заливалась лаем хорошая псина...
– Дождались... – Сержант вытер пыльное лицо, изборожденное полосками пота. – Пацана нашли, теперь на хвост сели...
– Сам виноват, не надо было трогать!..
– Задыхаясь, выдавил из себя журналист.
– Эт-точно... Надо было его отпустить, чтоб они тебе еще раньше яйца оторвали...
– Хватит... Что делать будем?..
– Вали отсюда... – Сержант отомкнул магазин передернул, проверяя затвор.
-И в темпе давай!..
– Как?.. – Журналист обомлел.
– Молча! Ногами! Слушай, писатель! Дуй прямо на север или северо-запад... Где-то там должна быть грунтовка, пойдешь по ней – выйдешь к бетонке!
-А ты?.. Ты как?..
– Хватит языком лязгать, не в газете! Времени в обрез... – Сержант чуть помедлил и неуверенно добавил: – Я тебя догоню...
-Нет!..
-Ну и х... с тобой!.. Вместе подохнем!.. – Сержант обратился взглядом к соседней горе, на вершине которой уже появился лохматый пес.
Только теперь, оценив настигающую опасность, журналист вдруг понял, как он хочет жить! Увидеть жену, сына, снова пройтись по знакомым московским улицам, опять очутиться в редакции и ругаться с Барсуковым, который имеет дурацкую привычку смолить «Астру» прямо в кабинете... Журналист вскочил и, пригибаясь, побежал, стараясь укрыться от чужих взоров с соседней горы...
* * *
Сержант на секунду оторвался от автомата и посмотрел назад. Журналист бежал тяжело, хромая и спотыкаясь...
Ничего, жить захочет – поднажмет! Хоть раскис, но держится. Неплохой, в общем-то, мужик, ему бы обтереться в этих горах с годок – авось, поумнел бы, карась-идеалист... Так... Что там с песиком? Хорошо бежит, зараза! Не волкодав, но ведет хорошо, хоть и брешет зря... Минуты через три здесь будет... А вот и охотнички... Раз... Два... Пять... Шестой... Все верно, на одного «шурави» шесть воинов ислама – самое то.. Автомат бы ему сейчас!.. Да не эту пукалку, сеялку – веялку братоубойную, а хороший «калаш» под 7,62, да с «подствольником»... Да два с половиной «бэка» в РД... Устроил бы им дембель-ские хлопоты!..
Сержант передернул затвор, досылая патрон, и перевел автомат на одиночные. Проверил прицельную планку, вжал приклад в плечо, ловя на мушку оскаленную собачью морду.
...Журналист споткнулся и упал, судорожно хватая ртом воздух, когда хлопнул первый выстрел. Потом второй, третий... Пес завизжал, пронзительно и недоуменно, и после шестого умолк.
Заполошенно протрещал очередью АКМ, несколько раз бахнули «буры»... Журналист с трудом поднялся и, в тысячный раз обозвав себя скотиной, снова побежал в противоположную от выстрелов сторону...
...«Дух» лежал, неудобно вывернув руку с «саксаулом» и уткнувшись лицом в камни. Вязаный колах слетел с его головы, обнажив темную шапку волос, набухающую алым пятном. Еще один уполз за скалу, пятная камни красной полосой... Остальная четверка плотно прилепилась к камням, изредка постреливая по вершине, где залег сержант. Позиция его была удобной, у них – нет, и они это, конечно, понимали. По крайней мере, подыматься в атаку и переть на горушку во имя зеленого знамени ислама явно не желали.
Но и сержанту лежать за валуном тоже больше не хотелось. Чтобы угробить ретивого барбоску, завалить одного, подранить второго и более-менее прижать к камням остальных, он истратил практически весь магазин, несмотря на то, что бил одиночными. Хорошо, если там остался хотя бы пяток патронов... К-куда, козлик?! Сержант быстро упер мушку в неосторожно приподнявшуюся из-за валуна фигуру в сером хадате, нажал спуск... Треснула нещедрая, в два-три патрона, очередь, но – «духу», похоже, хватило. Брызнул крошкой гранит, и сержант ткнулся головой в землю, уходя от очередей снизу. Нервы, нервы... Психуют «душары», оно и понятно – у них уже трое в минусе. Не ждал такого разгула от АКСУ калибра 5,45! Повезло, однако... Но везение везением, а ноги все же уносить надо. Ас журналистики уже, наверное, до Кабула допер...
Сержант отомкнул магазин, выщелкнув из него патрон. Ешкин свет, последний!.. Второй магазин тоже был пуст, как борщ в студенческой столовке, что была неподалеку от их спортфака...
Качнув на ладони теплый латунный . цилиндрик, сержант решительно загнал его в магазин. Щелкнул, вгоняя в автомат... Все... Отполз подальше от камня, чтобы его не заметили «духи», вскочил и, пригнувшись, рванул бегом в направлении, куда больше часа назад ушел журналист... Как там говаривал вечно недовольный старшина разведгруппы дальнего действия Мацук: «Дольше бежишь – дольше живешь». Мудрая десантная аксиома...
***
Журналист сидел на камне и безучастно смотрел на полосу грунтовки, тянувшуюся вдоль предгорья.
Вот и все... Теперь надо спуститься с горы и лишь дотопать. Километра два, не больше... Где-нибудь дорога обязательно вынырнет к бетонке. А там – посты, броня, колонны...Там – свои. Там жизнь, там будущее... А позади – горы. И четверо суток, вычеркнутые из жизни... Останется в прошлом сержант, которого он так и не смог понять, но успел возненавидеть, и которого «духи», наверное, уже разорвали на куски...
Журналист поднялся, постоял немного, еще раз оценивая грунтовку, и, развернувшись, двинулся к тропе, c которой сошел минут десять назад.
...За скалой зашуршала осыпь. Кто-то быстро спускался по склону! Журналист вжался в небольшую нишу, грея в руках острый тяжелый камень... Пройдут или заметят?.. Ладно, черт с ними! Кто первым его увидит – в райские кущи раньше попадет!..
Через минуту на тропу, сильно хромая, вылетел сержант. Камень, выпав из рук оцепеневшего журналиста, больно ударил его по ноге. Зашипев от боли, журналист взвыл громким шепотом: «Сержант, сержант! Давай сюда!»
Тот дернулся было в сторону, быстро огляделся и, нашарив взглядом нишу, откуда шепотом голосил журналист, неожиданно яростно сплюнул и быстро полез вверх.
– Ты почему здесь?! – Свирепо прошипел он, забравшись. – Ясно сказано было – на север, к дороге!..
– Живой!.. – Бормотал, не слушая, журналист, жадно цапая сержанта за рукава куртки. – Ты живой, чертяка!..
– Щас мертвыми будем... – Зловеще пообещал сержант, выдираясь из объятий журналиста и глядя на тропу. Быстро что-то оценил, прикинул, вытянул из-за голенища нож, сунул его журналисту: -Держи...
-Зачем? Ты что?..
– Слушай, майор, внимательно! Метрах в двадцати валун... Видишь? Дуй туда и жди!.. Сейчас сюда «духи» подбегут, трое... Жди выстрела, после выскакивай и попробуй хотя бы одного завалить... Понял?..
Журналист отрицательно покачал головой:
– Не получится... Не смогу я...
– Тогда они смогут!.. Ты не дергайся, все получится!.. Они на выстрел обернутся, сюда, к нише... На пару секунд отвлекутся... Одного ты оконтурить должен, понял? Сюда бей или сюда!.. – Сержант ткнул журналиста в солнечное сплетение и в бок. – В горло, в грудь не бей – рука с непривычки дрогнет, промахнешься... Да не трусь, писатель! Вперед!..
...Их действительно было трое. Выскочили из-за скалы на тропу, остановились, повинуясь знаку первого «духа». Тот некоторое время внимательно осматривал безлюдную тропу, потом махнул рукой – пошли.
Выстрел грянул, когда «духи» почти подошли к здоровенному валуну, за которым журналист тискал в потной ладони сержантский нож. Пуля вошла в спину замыкающего и, проделав предписанный ей смещенно – центровочный путь, рванула наружу с фонтаном крови в районе горла...
Журналист выскочил из-за камня и, преодолев дрожь в коленках, в два прыжка долетел до переднего «духа», который поднимал «калаш» и уже разворачивался в сторону ниши, откуда мчался сержант к отскочившему в сторону второму «духу»... Мгновение спустя «дух» нутряно всхлипнул, судорожно уцепившись за плечо журналиста, и до почти растерянного газетчика дошло, что нож по самую рукоятку загнан бородачу в бок. «Дух» выпустил автомат, грохнувшийся на камни, и, качнувшись, второй рукой схватился за шею журналиста. Вопя что-то невразумительное, тот рванул нож вверх, чувствуя вдруг, как легко пошло лезвие. Выдернул и, закричав от ярости, ударил «духа» в живот – раз, другой... Потом выронил нож, отступил на шаг, загипнотизированно глядя на бездыханное тело. Нагнулся за «духовским» автоматом и с трудом перевел взгляд туда, где, сцепившись, сержант с «духом» катались по земле. В три шага он подскочил к рычащему сцеплению и, размахнувшись, треснул прикладом по чалме неопределенного цвета...
...На тему, чем можно блевать, когда трое суток не жрешь, сержант размышлял вслух, неторопливо обшаривая «духовскую» амуницию, пока журналиста выворачивало за камнями.
Один из «духов» вдруг шевельнул головой, которая, казалось, была раскроена прикладом автомата. Сержант оглянулся на камни, откуда неслись немузыкальные звуки и, продолжая вслух размышлять, быстро оттянул «духа» за бороду. обнажил горло, коротко полоснул ножом. Окровавленную шею прикрыла концом размотавшейся чалмы...
Наконец, обессиленный журналист вышел, сел на камень, обхватил голову.
– Винтовку возьми... – Сержант подтянул к себе АКМ. – Патроны в подсумке..
– Я их убил... – Глухо сказал журналист. – Своими руками убил!..
Сержант покосился на набухающий край грязной чалмы и философски заметил:
– Не убил бы ты, убили б тебя... Как классик сказал: хороший «дух» – мертвый «дух». Это, писатель, диалектика борьбы... Вот доберешься до дому, статейку настрочишь, как бойцы царандоя давали отпор врагам Апрельской революции...
– Ты чего такой злой? – Журналист поднял голову на ухмыляющегося сержанта. – Честно скажи, с какого курса вышибли? Со второго?
– Ишь ты, психолог... С третьего...
– Гуманитарий?
– Не, мы попроще... Спортфак, кэмээс по плаванию...
– «Язык мой – враг мой»?
– Мимо... Помог двоим сволочам мордами ступеньки пересчитать, а они, как назло, комсоргом и куратором оказались...
– Оппозиционер, значит?
– Во-во! Это едва и не пришили... Спасибо армии родной – долг предложила отдать... Ну, вроде, все уже вернул, даже с процентами...
– Ты фрукт, однако... Радость для замполита..
– Он мне тоже это говорил... Ладно, хватит трепаться! Готов?..
Журналист подобрал «бур», лязгнул затвором, проверяя.
– Умеешь? Хвалю!.. Ну, тронулись?
– Сейчас... – Журналист прошел мимо убитых, поднялся к нише, подобрал брошенный сержантом АКСУ. В душе он был романтиком и свято верил в талисманы. АКСУ оказался тем талисманом, который за четверо суток принес им удачу в непокорных горах.
– Зачем? Патронов же к нему нет!.. – Сержант явно не понял и не одобрил романтический порыв журналиста.
– Ну и ладно... Тебе-то что!..
– Верно. Не мне же металлолом таскать... – И, бросив на плечо АКМ, неспешно двинулся вниз...
В тот день с гор они не спустились. Сержант, обосновывая это решение, пояснил, что жизнь дается человеку лишь раз и прожить ее надо так, чтобы на закате молодых лет не жалеть о дуроломных решениях, принятых старшими по чину. А посему безопаснее для здоровья будет еще ночку скоротать в очередной пещерке. Если же спуститься вниз, то на открытой равнине они будут как на ладони к вящей радости новых «следопытов», которые явно придут за пропавшими «охотниками»...
«Следопыты» и правда явились – часа через три после того, как сержант, с журналистом обосновались в небольшой пещерке метрах в пятидесяти от площадки. На этот раз «духов» было раза в три больше. Обнаружив убитых сородичей, они заметались, рыская по окрестностям, часть спустилась на равнину. Эта суета длилась часа два, после чего «духи», подобрав убитых, ушли. Тем не менее, поутру сержант долго и придирчиво присматривался к пейзажу, опасаясь ловушки. Но все было тихо, и когда солнце повыше поднялось над горами, они начали спуск.
...Грунтовая дорога петляла по безлюдной степи километров семь, после чего резко вывернула к шоссе, рванувшемуся долгой, бесконечной лентой с севера на юг.
– Дошли... – Журналист снял с плеча винтовку, тяжело опустился на придорожный камень.
Сержант сначала молчал, оглядывая бетонку, потом, разлепив ссохшиеся губы, пробурчал:
– Бога моли, чтобы до вечера колонна прошла... Не то вечером душары выползут...
Благое пожелание сержанта вскоре сбылось: с юга запылила, наматывая километры, военная техника.
– Наши... – Сержант сбил панаму на затылок, рукавом куртки вытер взмокшее лицо. – Слышь, писака! Наши идут! Теперь мы точно живем!..
Журналист глянул на сержанта и поразился перемене: перед ним сидел смертельно уставший человек, с которого подходящая колонна сдернула маску невозмутимого наплевизма. Сержант, который пять суток чуть ли не на пинках тащил его по горам, неожиданно оказался простым и усталым парнем, которому до чертиков надоело ждать и догонять. Он сидел на камне, уперев приклад трофейного АКМ в землю, и по-мальчишески радостно разглядывал наплывающие машины...
Они встали на обочине, терпеливо ожидая приближения двух десятков «Камазов», подняв руки в символическом жесте.
...Первый «Камаз» с ревом проскочил мимо, обдав их пылью и выхлопами. За ним – второй, третий...
– Э-э!.. Чего они, а?! – Оторопело заорал сержант, когда с ветерком пронеслась пятая машина.
– Сволочи... – Ошеломленно бормотал журналист.
– Падлы! – Беспомощно завопил сержант в пылящий зад восьмой машины и неожиданно метнулся наперерез очередному «Камазу», высоко задрав автомат.
«Сто-о-ой!!!»
Пронзительно завизжали шины. Машина застыла в полуметре от сержанта.
– ...Твою мать!!! Куда прешь, дерьмо?! – Из кабины высунулась мордастенько-усатая личность, увенчанная, несмотря на дикое пекло, наглухо застегнутой каской. – Свалил, живо!
– Друг... – Сержант на шаг отступил. – Свои мы, с «вертушки» сбитой... Подбрось до...
– Уйди с дороги!!! – Закричал мордастенький. – Живо!
– Ты че? Че ты?.. – Растерялся сержант, – Я же тебе русским языком говорю...
– Что-о-о??? – Личность выскочила из кабины и при ближайшем рассмотрении оказалась лейтенантиком с петлицами автобата, отягощенным, помимо каски, еще и «броником».
– Как стоишь, как с офицером разговариваешь?!
– Тон сбавь, офицер... – Подошел сзади журналист. – Полегче, лейтенант...
Лейтенант оглянулся на журналиста, смерил его взглядом, похоже, что-то сообразил.
– Документы есть? – Поинтересовался сурово.
– На «духов» похожи, да? – Скривился в усмешке сержант.
– Документы! – Снова рявкнул лейтенант.
– Ну-ка... – Журналист резко ввинтился между ними. – Лейтенант, подбросишь нас до поста, там разберемся...
Лейтенант подозрительно оглядел их:
-Взять не могу, груз стратегический... До поста пять километров, дойдете...
– Что? – Журналисту показалось, что он ослышался. – Ты чего плетешь, гнида!..
– Да пошел он!.. – Сержант легко двинулся к кузову. – Аида, писатель!..
– Назад! – Неожиданно басом заорал лейтенант и, цапнув кобуру, выдернул «Макаров»: – Назад, сказал! Пристрелю, шкуры дезертирские!..
Сержант застыл. Постояв несколько секунд, убрал руку с брезента, закрывавшего кузов, обернулся. Прислоняя АКМ к колесу и не глядя на лейтенанта, поинтересовался с непонятной интонацией:
– Это кто – «шкуры дезертирские»? Ты, летеха? – И, с прищуром оглядев подбегающую от машин шоферню, спокойно направился к лейтенанту. – Назад... – Угрожающе сказал лейтенант, отступив и передернув затвор «Макарова». – Назад, последний раз!..
Технику приема журналист понять не успел, но в конце концов важен результат. «Макаров» и лейтенант разлетелись в разные стороны. Последний еще пытался было вскочить, но тяжелый сержантский сапог, с хрустом вписавшийся куда-то в лейтенантские усики, пресек попытку на корню. :
Кто-то из подскочивших шоферов крепко двинул журналисту поддых, он врезался в борт «Камаза», и начал оседать, судорожно хватая воздух от внезапно полыхнувшей в ребрах боли. Кто-то рванул из его рук винтовку...
Навалились и на сержанта. Отлетел в сторону один, закрывая расквашенное локтем лицо, утробно екнув, перелетел через спину и хлопнулся в пыль второй... Но юркий паренек упал сержанту под ноги, подсек и...
Подняв из пыли окровавленное лицо и узрев сержанта, ворочающегося под к грудой навалившихся на него своих, к лейтенант плачуще взвыл: «Убью!!!», и принялся на корточках искать пистолет. Пистолет как назло куда-то задевался и посему, сдернув и зажав в руке каску, лейтенант геройски бросился в свалку...
– СТОЯТЬ!!! – Этот крик повис над т, пыльной дорогой, перекрывая пыхтение, сопение и придушенный мат драки. Весомым подкреплением оказался холодный лязг металла. Звук этот магически подействовал на застывшего лейтенанта. Черный раструб АКСУ смотрел ему прямо в лоб...
Журналист сидел на земле и, опираясь спиной на колесо, держал наготове автомат.
– Стоять...– С трудом повторил он, превозмогая гудящую боль в ребрах. – Без резких движений... Не то дырок в башке понаделаю... Не очень аккуратных... Все понял?
Лейтенант, шваркнув красными соплями, судорожно кивнул.
– Фамилия, должность!..
Шумно сглотнув, лейтенант ответил: – Залатов... Замполит автороты...
– Вошь ты ползучая, гад, а не замполит... – Не убирая автомата, ответил журналист и приказал: – Сержанта отпустить. Считаю до двух, потом стреляю... Раз...
– Отпустить! – Фальцетом взвизгнул замполит и, икнув, неожиданно – шумно испортил воздух.
Кто-то из шоферни неуверенно хихикнул, но тут же смолк, наткнувшись на взгляд Залатова.
Сержанта отпустили, и он сел в пыли, мотая головой. Отхаркнув сукровицу, встал и, мазнув злым взглядом по расступившимся водилам, двинулся к своему оставленному у колеса автомату. Шофера во все глаза следили за ним, справедливо полагая, что этот псих – сержант может использовать автомат по прямому назначению. Но сержант лишь повесил его на плечо и, вытерев разбитую губу, сделал негромкий вывод:
– Козлы вы, ребята... Кто-то явно отчетливо перевел дух. Журналист бросил быстрый взгляд на сержанта, снова обратился к загипнотизированному стволом Залатову:
– Так, теперь слушай... Первое. Мы – советские люди. Нашу «вертушку» сбили в горах пять суток назад. Второе – ты отвезешь нас до вашей части... Третье – никаких больше фокусов ни на трассе, ни на постах... Четвертое – если кому-либо чего-нибудь насчет нас в уши надуешь, я тебе обещаю: ни погонов, ни партбилета ты больше не увидишь! Это – в лучшем случае. В худшем – я тебе глотку зубами лично рвать буду!.. Дошло до твоей требухи гнилой?
Лейтенант, не отводя взгляда от ствола АКСУ, поспешно кивнул.
Расталкивая шоферню, к ним протиснулся крепкоскулый мужик с погонами прапорщика. В свалке он не участвовал, очевидно, бежал от начала колонны, но обстановку усек сразу и, разведя руки, начал примирительно: — Ну ладно, братаны, пошумели и...
– Мое воинское звание – майор... – Резко оборвал его журналист. – Братанами мы с тобой, старшина, после войны будем... Может быть...
«Стратегическим грузом», о котором так заботился замполит Залатов, оказались десятка полтора бачей и ханумок, молчаливой кучей сбившиеся в кузове. Они сидели, обложившись горой мешков и узлов, по-восточному бесстрастно взирая на новых пассажиров. Те, впрочем, особого внимания на них не обращали, понемногу принимая «кишмишевку» и дымя «Охотничьими». Эти сокровища, подкрепленные сухарями, парой банок тушенки идвумя пластмассовыми стаканчиками с китайскими иероглифами, передал им какой-то солдат.
...Бачи солидно и неторопливо выгрузились перед постом, не доезжая около километра.
– Интересно, чем они с ишаком этим рассчитываются? «Афонями» или чарсом? – Осведомился сержант, аккуратно разливая самогонку по стаканам.
– Тебе не все равно, за что эта скотина под трибунал пойдет?
– Ответил журналист благодушно, снисходительно – «поддато».
-Такой большой, а в сказки веришь... – Сержант протянул журналисту стаканчик.
– Поглядим... – Настырно пообещал журналист, принимая свои граммы.
– Всех не посадишь... – Философски изрек сержант, и они, чокнувшись, выпили.
Морщась, заедали тушенкой, хрустели сухарями... Когда самогонки осталось на донышке, сержант неожиданно спросил, крутя в ладонях стакан:
– Слышь, писатель... Автомат-то пустой был... А если бы там патроны остались... Пальнул бы?..
Журналист долго молчал, пытаясь раскурить папиросу, потом пожал плечами:
– Черт его знает... Хоть сука он, но свой...
– Верно... – Легко согласился сержант. – Гнид надо только чужих давить, душарских. Своих мы домой прихватим...
– Ты все-таки злой мужик... – Уныло констатировал журналист, пытаясь удержать устойчивое положение.
– Не-а! – Убежденно отозвался сержант. -Я только справедливый...
Так, предаваясь беседам о жизни и судьбе, они тряслись в кузове «Камаза». На постах все проходило гладко, Залатов благоразумно не «светился». К рассказу журналиста относились по-разному – кто неопредленно хмыкал, кто шумно сочувствовал, но сухпаем снабжали исправно... За Фарахом повезло еще больше: полуседой майор, помимо сухпая, расщедрился на фляжку чистого медицинского. Так что шибко неудобным их путь до Шинданда назвать нельзя.
А расстались они неожиданно, по чистой случайности. В Шинданде журналист вдруг заметил своего знакомца по Кабулу – тот работал в одном из первых БАПО. Знакомец долго хлопал глазами, не узнавая в заросшем оборванце щеголеватого когда-то столичного журналиста, потом принялся обнимать и тискать того, вопя, что как же так, его останки в «цинке» уже три дня как отправлены в Союз... Потом, что-то прикинув, предложил махнуть на аэродром, уверяя, что все будет путем, что у него с летунами «все схвачено».
Журналист оглянулся, отыскивая сержанта. Тот стоял возле «Камаза», болтая о чем-то с шофером. Журналист подбежал к нему:
– Слышь, сержант, давай со мной до Кабула, а?
– Не, спасибо... – Сержант кивнул в сторону водителя. – Во, зему встретил... До штаба подбросит, мне там еще с документами разматываться...
– Кончай! – Журналист взял сержанта за плечо. – Аида со мной, в Кабуле все порешаем!..
– Вам-то решат, товарищ майор... – Сержант чуть усмехнулся. – Мне посложнее объяснилки строчить.... Журналист только головой покрутил. Как был парень ехидной язвой, так и остался.
– Ну... – Он протянул сержанту руку. – Тогда бывай...
– Всего доброго, товарищ майор... – Пожал руку сержант.
Журналист помедлил и рывком притянул его к себе, крепко обняв:
– Спасибо за все, сержант!.. Не поминай лихом...
– И ты извиняй, если что, майор... Вопил с брони бэтээра знакомец, выразительно стуча пальцем по часам; нетерпеливо гудел из кабины шофер. И они разошлись: журналист – к бэтээру, сержант – к «Камазу»...
Лишь на середине пути журналист звучно хлопнул себя по лбу и бегом рванул за уходящим «Камазом».
– Звать-то, звать тебя как, сержант?!
– Серега!.. -Донеслось из уносящейся
машины.
***
Две недели спустя журналист, прыгая через две ступеньки, бежал вверх по лестнице к своей квартире. Дверь распахнулась от коротко тренькнувшего звонка, и жена с плачем упала ему на грудь. А он, одной рукой обнимая жену, второй гладил по голове сына, намертво вцепившегося в него ручонками, и, глотая комок в горле, бормотал исступленно: «Все, все... Все, малыши... Теперь точно – все»...
Ночь, пролетевшая незаметно, показалась жене и мужу самой короткой в их жизни. Он любил ее жадно и ненасытно, как способны любить женщину лишь задержавшиеся командированные да вернувшиеся с того света мужья... Усталые и счастливые, они потихоньку шли на кухню, стараясь не разбудить сына, пили шампанское и тихо разговаривали. А потом он подхватывал ее на руки и снова нес в спальню. Тихо дожил на кровать и целовал, целовал в теплые, ждущие губы, зарываясь лицом в копну ее темно-каштановых волос...
Утром они втроем поехали на кладбище, долго стояли там напротив скромного обелиска с красной звездой. Журналист смотрел на собственную фотографию и читал надпись поверх свеженаложенной краски: «Погиб при исполнении служебных обязанностей». Жена ткнулась ему в плечо, сказала тихонько:
– «Погиб в Афганистане» приказали закрасить...
ОТ АВТОРА.
Ну вот, вроде бы, все. «Хэппи энд» налицо и пора ставить точку.
Журналист целых полгода пробыл примерным семьянином, а потом его снова закрутило по командировкам. Еще два раза забрасывало в Афганистан: в 85-ом и на вывод войск в 89-ом... Несколько раз печатали его репортажи из ДРА, в сборниках выходили его рассказы и повесть. Несколько раз пытался найти сержанта, но безрезультатно. Зато несколько раз умудрился он столкнуться с Залатовым. Первый раз – в Ашхабаде, на слете, который многие газеты почему-то скромно именовали «слетом воинов запаса», хотя «Голос Америки» вовсю трубил о «слете русских рейнджеров, воевавших в Афганистане».
«Рейнджер» Залатов раздобрел в морде, превратился в капитана с орденом Красной Звезды на груди. В полуподвальных застольях слета замполит непринужденно «вкручивал», как геройски сражался под Гератом, командуя танковым взводом, и душевно распевал под гитару горячие песни. Разумеется, собственного сочинения и, естественно, об Афгане...
Журналиста он либо не узнал, либо прикинулся, на что, вообще-то, журналисту было наплевать.
Второй раз он увидел бывшего замполита года четыре спустя, на фестивале афганской песни в Алма-Ате... Тот уже успел стать майором и выступал солистом в составе популярнейшей в то время «афганской» группы. Залатов стал еще шире, мундир офицера с петлицами автобата сменил на престижную «камуфлу» с закатанными по локоть рукавами и стал чрезвычайно похож на крутого «коммандос», прошедшего пламя афганского фронта...
Впрочем, восторженные слушатели именно так и воспринимают его до сих пор. Песни майор по-прежнему посвящает мужеству и патриотизму...
Журналист недавно написал большую, на четыреста с лишним страниц, книгу. Нет-нет, не об Афгане! Спросом тот нынче не пользуется... Большой приключенческий роман был лихо завернут на яхтах, море, знойной любви, погонях и драках... Бывший «афганец» волей автора мотался от Таджикистана до Боливии, успешно сражаясь с наркомафией и попутно натыкаясь на золото инков... Роман выпустило солидное издательство и, говорят, у читаталей он пользуется невероятным успехом. Сейчас журналист пишет продолжение. Вещь, наверное, будет классная...
Р. S. всем желающим и заинтересованным: всякое совпадение фамилии, звания и мест действия в данном рассказе прошу считать случайностью. Благодарю Сергея Л., очевидца и участника описываемых событий, за помощь в создании произведения.
Автор.
Воды из миража
И топай, шаг за шагом,
По скалам не спеша...»
И. Морозов.
Журналист свою профессию любил. Был предан ей беззаветно, и любовь эта, подкрепленная командировочным удостоверением престижного армейского издательства, носила его по всем уголкам бескрайнего Советского Союза. К делу своему относился он серьезно, искренне считал, что писать можно лишь о том, что испытал сам. Эта убежденность заставляла его то уходить в «автономку» с подводниками Севера, то отталкиваться от рампы самолета на учениях десантников в Белоруссии...
Предстоящую командировку в Афганистан, где, судя по газетам, ограниченный контингент второй год высаживал аллеи дружбы и лихо отплясывал на местных концертах, он принял с удовлетворением, желая, наконец, разобраться для себя, что же происходит в этой соседней стране. Трусом он себя не считал, да и, по сути, им не был, но что-то все же оборвалось у него в душе, когда Кабул встретил обстрелом аэродрома и круговертью «вертушек» над горами, сопровождаемую сухим треском пушек и разрывами «нурсов».
Через три месяца журналист уже решил, что напишет книгу, расскажет обо всем, что познал на этой непонятной войне. А видел он многое благодаря своей непоседливой натуре и природной любознательности. Первые впечатления обстрела превратились в детский лепет после того, как он прошел с солдатами из 66-й по трассе Кабул – Джелала-бад и один раз сходил на Панджшер с десантниками 345-го...
Впечатлений, потрясений и материалов хватило бы на десяток томов. Пора было ставить точку в затянувшейся командировке. И поставил он ее в Кандагаре, распивая с офицерами бригады последний спирт. Познакомился в тот вечер с капитаном-вертолетчиком, который пил мрачно, боевыми рассказами журналиста не потчевал, но, тем не менее, согласился взять его на свой «борт» рано утром. Борт уходил на Фарах – Шинданд и должен был забросить боезапас и воду на один из постов.
...Борт «57», которым вылетел журналист, в Фарах не прибыл и на базу не вернулся. Нашли его через пару суток на берегу горной речки сожженным до предела. Все, что удалось собрать от экипажа, уместилось в одном целлофановом пакете...
Жена журналиста, получив «цинк», долго билась в безмолвно-холодный металл с закрытым окошком, а трехлетний сын теребил бабушку за руку, без конца спрашивая, когда придет папа...
***
... – Вставай, я тебе сказал!.. – Властный голос сержанта прозвучал откуда-то издалека. – Идти надо...
– Отстань... – Пробормотал журналист, не в силах разлепить веки.
– Пять минут... Потом зубы выбью...
– Иди один... Не могу больше... – Журналист руками прикрыл лицо, стараясь отдохнуть от невыносимого света палящего солнца.
– И такой дурак книжки пишет... – Судя по звуку, сержант тоже прилег на камни. – В серии «Честь, Отвага. Мужество». А, майор?..
– Отстань, я сказал... – Журналист убрал руки и открыл глаза. – Человек ты или нет? „
– Собака я... – Вздохнул сержант. Подумал немного, отцепил от пояса фляжку и поболтал. Внутри тихо, заманчиво булькнуло. Сержант глянул на высокое солнце и, облизнув пересохшие губы, протянул журналисту: «Пей...» Тот живо сел и цепко схватил фляжку. С трудом оторвавшись от нее после двух
больших глотков, спросил хрипло: «А ты?»
– Что ваше благородие оставит... – Сержант забрал фляжку и в полглотка осушил. Вытряхнул в рот последние капли, неторопливо закрутил крышку:
– Ну, мысли какие, писатель?..
– Никаких... – Журналист вновь собрался было прилечь.
– Тогда я скажу... Пять минут прошло, идти надо. Подъем!.. – Сержант тяжело встал, повесил на шею АКСУ.
Сжав зубы, встал и журналист, внутренне взвыв от разрастающейся боли в ноющих ногах.
Сержант удовлетворенно хмыкнул и, повернувшись, устало побрел в очередную гору. Журналист, хромая, шел сзади, тупо глядя в спину сержанта, обтянутую потертой десантной курткой.
Сильна все же дураками земля русская! Первым представителем этой «славной когорты» надо признать его самого, идиота с майорскими погонами... Какого черта он так рвался на эту «вертушку»? Видел же, что капитана-вертолетчика что-то давит! Не обращал внимания... Мог дождаться простого транспортника или, на худой конец, попутную колонну. Нет, новых ощущений захотел, романтик хренов!.. Теперь понял, как это жутко, когда по тебе лупят «сварки», чьи слепящие трассы в полминуты изводят «вертушку» до решета! И лишь Аллаху ведомо, как он не расшибся насмерть, когда сержант пинком выбросил его из распахнутого люка. Хоть и было там высоты метра полтора, но скорость... Шарахнулись крепко, ребро если не сломано, то трещина точно есть... Жаль ребят с «вертушки». И командира – того самого капитана с глазами печальной собаки... Вертолет упал дальше, метрах в пятидесяти от них, и сразу вспух желто-красным пламенем рванувших баков. А потом взорвался боекомлект...
Журналист помотал головой, отгоняя навязчивое видение, и снова поглядел в широкую спину сержанта. Этого парня подсадили на посту, куда вертолетчики забрасывали боезапас. Сержант был «дембелем», и оформленные документы ждали его в Шинданде... С тех пор минуло трое суток, и за это время журналист четко осознал, что здоровый, крепкий мужик с погонами майора – младенец по сравнению с этим солдатом войны, сержантом– «дембелем». Именно сержант оказался с оружием: чьим-то АКСУ из экипажа и парой сцепленных изолентой магазинов. В его тертом вещмешке оказалось несколько банок сухпая, и из его фляжки они пили воду трое суток подряд. Это сержант заставил уходить от горящего вертолета. Журналист уходить оттуда не собирался, обосновывая свое решение твердой уверенностью, что их уже ищут и вот-вот прилетят! Сержант, ничем не мотивируя, просто въехал ему пару раз с правой. Врезал крепко, расквасив нос и подбив скулу, заставив чуть ли не под стволом автомата лезть в гору, уходя от места аварии...
Журналист кое-как ковылял и, задыхаясь от бега, грозил на ходу охреневшему сержанту всеми мыслимыми и немыслимыми карами, включая дисбат и трибунал. Сержант молчал, остервенело карабкаясь по склону, толкая журналиста вперед. Заговорил лишь после того, как они, поднявшись в гору, рухнули без сил на плоской каменистой площадке. Отдышавшись, он молча указал рукой вниз, на дно ущелья, где возле горевшей машины суетились десятка два фигур в разномастных халатах.
– Дошло, интеллигент хренов? – Сержант сплюнул тяжкой, вязкой слюной. – Хочешь, иди к ним в гости, о братской помощи потолкуй...
– Уходить надо... – Журналист завороженно смотрел на душманов, обступивших горящий вертолет.
– Теперь-то лежи, стайер... – Сержант перевернулся на спину и прикрыл лицо выгоревшей до белизны армейской панамой. – Отдыхай, пока душары там шастают... Если засекут – хана...
– А если сюда полезут? – Журналист с трудом отлепил взгляд от горящей машины, оглянулся на сержанта.
– Помирать будем... Смертью храбрых, – отозвался из-под панамы сержант. – Хватит трепаться, не на партсобрании...
Кто ночевал в горах суток трое, должен примерно догадываться, о чем мечтает человек, просыпаясь в очередной раз в насквозь промерзшей пещере. Сейчас бы сюда спальничек, и хотя бы не тот, легкий, немецкий, что взяли под Анавой в качестве трофея десантники из 1-го батальона 345-го, а наш, простой, стопудовый, армейский, какой-то там номерной фабрики. Или, на худой конец, фуфайку, старую, поношенную, типа той, какую выдал ему когда-то прапорщик Петряев из 66-й... И того бы спиртику с хорошей закусочкой...
Лязгая зубами от холода, от постоянной ноющей боли, которая, кажется, уже превратилась в незримый, но гигантский синяк, журналист выбрался из пещеры поближе к лучам утреннего солнца. Черт возьми, каждый раз такие мучения: днем – изматывающая жара за пятьдесят, ночью – собачий холод, от которого трясется каждая жилка!.. Надо слизать с камней ночную росу, пока солнце ее не высушило... Другой водички сегодня, вроде, не предвидится. А вот и сержант выспался...
– Давай... – Журналист приглашающе махнул головой. – Присоединяйся...
Шершавыми, больше похожими на доски, языками, распухшими губами они слизывали мельчайшие соленые капельки, пытаясь хоть немного подкрепить обезвоженные организмы.
– Без еды худо, – посетовал журналист, с тоской вспоминая последнюю банку сухпая, съеденную сутки назад. Покосившись на автомат, предположил: – Подстрелить бы чего-нибудь...
– Угу... – Сержант подвинул к нему короткоствольный АКСУ. – Валяйте, товарищ майор... Как подстрелите дичь – свистните...
Ах, ты издеваться?.. Морду бы этому сопляку начистить... Да какой там! Матюгнуться – и то сил нет... Журналист вздохнул и посмотрел на восток, где медленно, величаво и безжалостно поднимался из-за гор огненный шар...
...Они снова брели по горам, то поднимаясь, то опускаясь бесконечной чередой подъемов и спусков, и на одной из вершин сержант вдруг упал на щебнистую площадку и резко скомандовал: «Ложись!..»
Майор хлопнулся на камни с готовностью «салабона», получившего команду в «учебке», и лишь потом сообразил, что внизу показался кишлак. Он вырвался неожиданно, из-за среза скалы, раскинувшись в небольшой долине беспорядочной лепниной саманных домишек и дувалов... Кишлак жил мирной, размеренной жизнью – из-за дувалов тянулись дымки, крикливые стайки бачат шастали по кривым улочкам, несколько женщин неторопливо двигались с кувшинами за водой.
– Пришли?.. – Неуверенно – робко спросил журналист, буравя взглядом узкую ленту арыка.
– Ага, пришли... Вон до тех друзей только и дойдем... – Сержант указал куда-то вправо. Журналист перевел взгляд туда и в досаде треснул по камню кулаком.
– Головой лучше... – Сказал сержант, не отрывая взгляда от горной тропки метрах в трехстах от них, по которой спокойно спускались десятка полтора бородачей явно душарского облика.
Идут навьюченные и явно издалека. «Буры»... «Кадаши» китайские. ..А у этого что, «муха»? Точно, «муха»! Богато... Но откуда идут? С трассы? С базы какой-нибудь? Нет, скорее всего, с «бетонки», на промысел ходили, «бурбухайки» трясли. А может, колонну какую подловили... Но, если идут с «бетонки», то почему – оттуда? Неужели он ошибся и сбился? Надо топать на север, «бетонка» где-то там... А этот писака опять над ухом зудит...
– Чего тебе? – Сержант нервно оглянулся на журналиста.
– Я говорю, может это самооборона местная? – Журналист смотрел на сержанта с надеждой.
– Может... – Предположил сержант. -А может, у них спросишь? Давай! Я подожду... – И, подумав, сказал: – Надо уходить...
– А вода? Арык?.. Давай до вечера!..
– Слушай, писатель! У тебя что, мозги отсохли? Арык здесь откуда? Вода с гор идет! Ручей, река, не знаю. Двинули давай, в обход... – И сержант начал отползать с площадки.
***
Это действительно был ручей. Они упали на прибрежные камни и, погрузившись чуть не наполовину в воду, пили, задыхаясь и захлебываясь, ледяную, ломящую зубы воду. Выдергивали из – воды головы и, судорожно отдышавшись, вновь погружались в манящий горный ручей. Потом долго лежали на камнях, отдыхая, подставив солнцу огрубевшие, заросшие лица...
Хрустнувший где-то рядом камешек заставил журналиста поднять голову, а сержанта – перекатиться и вскочить быстрой упругой кошкой.
У валуна, метрах в семи от них, стоял пацан лет одиннадцати и во все глаза пялился на неизвестных.
– Дуст... – Хрипло сказал сержант, осторожно шагнув к пацану и успокаивающе подняв пустые руки. – Дуст, бача, шурави дуст...
Пацан попятился и, развернувшись, побежал. Рванул за ним и сержант. Журналист тоже было вскочил, но охнул от полыхнувшей в ребре боли и, скрючившись, сел на камень. За валуном завозились с шумом, потом воздух вспорол визг и, словно обрубленный, смолк.
С трудом журналист встал и, толкаемый стоящим в ушах визгом подростка, взял автомат, брошенный сержантом. Негнущимися пальцами передернул затвор и, поставив на предохранитель, принялся ждать. Минуты через три появился сержант с небольшим узелком в руках. Увидев журналиста с АКСУ наперевес, присел и развязал узелок. Две лепешки и кусок сыра, оказавшиеся внутри, аккуратно порезал ножом, извлеченным из-за голенища. Взяв половину, кивнул на оставшееся журналисту: «Ешь...»
– Где пацан? – Тихо спросил тот.
– Хочешь – сходи... – Безразлично жуя, отозвался сержант.
– Ты что сделал, скотина? – Журналист щелчком сбросил предохранитель, навел ствол на сержанта. – Он ведь совсем мальчишка...
– Ну и что? Расстреляешь? – Напряженно – насмешливо сказал сержант. – Валяй, вояка!.. Пожрать только дай...
Журналист судорожно сглотнул и положил палец на спуск.
– Мы ради таких пацанов жизни здесь кладем...
– Да ну... Это кто же «мы»? – Сержант медленно встал, не обращая внимания на направленный в его сторону АКСУ. – Ты, что ли, бумагомарака? Приехал, статейку настрочил, свалил. Так вы жизни кладете?.. Как пацанва эта колодцы травит, ты видел? Как фрукты травленые нашим продают, знаешь?.. Взвод от этих фруктов загнулся, слышишь, взво-о-о-д! Из-под Гиришка живыми вышли, а здесь, на базаре!..
-Заткнись!..
– Телке своей рот закрывай, когда в кровати ее валяешь!.. – Сержант вдруг рванулся под ноги журналисту, ударом плеча свалил на землю. Тот ахнул от жестокого удара в пах и скрючился на земле, выпустив автомат.
– Вот так... – Процедил сержант. – Все понял, писатель?
– Гад... Какой ты гад... – Стонал журналист, пытаясь встать на колени.
– А ты дурак... – Неожиданно – грустно отозвался сержант. – Причем, с высшим образованием... Ничего-то ты так и не понял... Ладно, подъем!
-Иди отсюда...
– Ну-ну... – Сержант забросил автомат на плечо и поднял вещмешок. – Догоняй, Хэмингуэй московский!..
***
...Спуск-подъем, спуск-подъем... Когда они кончатся? Когда кончится эта чертова жара?.. Теперь собака лает... Во, уже глюки пошли. Откуда здесь, в горах, собака? Соба-ка... Чертова жара!.. Но собака лает... Точно лает!..
Журналист тряхнул головой, сбрасывая полудремотное оцепенение, и прислушался. Собачий лай повторился отчетливее, звучал где-то за горой. Журналист оглянулся на сержанта. Тот остановился и, положив руки на автомат, тоже вслушался. Сообразив что-то, махнул рукой журналисту, крикнул: «Бегом!» – и рванул в гору. Разумно рассудив, что собака в горах – животное не очень-то частое, и если она лает, то явно по чью-то бессмертную душу, журналист припустил следом. Но кросс в горах после четырех суток голодухи, на ногах, избитых о бесчисленные подъемы и спуски, – штука недолговечная... Оба «сдохли» минут через десять, едва-едва достигнув вершины, где и хлопнулись за валуном, тяжело дыша и вглядываясь в склон соседней горы, из-за которого заливалась лаем хорошая псина...
– Дождались... – Сержант вытер пыльное лицо, изборожденное полосками пота. – Пацана нашли, теперь на хвост сели...
– Сам виноват, не надо было трогать!..
– Задыхаясь, выдавил из себя журналист.
– Эт-точно... Надо было его отпустить, чтоб они тебе еще раньше яйца оторвали...
– Хватит... Что делать будем?..
– Вали отсюда... – Сержант отомкнул магазин передернул, проверяя затвор.
-И в темпе давай!..
– Как?.. – Журналист обомлел.
– Молча! Ногами! Слушай, писатель! Дуй прямо на север или северо-запад... Где-то там должна быть грунтовка, пойдешь по ней – выйдешь к бетонке!
-А ты?.. Ты как?..
– Хватит языком лязгать, не в газете! Времени в обрез... – Сержант чуть помедлил и неуверенно добавил: – Я тебя догоню...
-Нет!..
-Ну и х... с тобой!.. Вместе подохнем!.. – Сержант обратился взглядом к соседней горе, на вершине которой уже появился лохматый пес.
Только теперь, оценив настигающую опасность, журналист вдруг понял, как он хочет жить! Увидеть жену, сына, снова пройтись по знакомым московским улицам, опять очутиться в редакции и ругаться с Барсуковым, который имеет дурацкую привычку смолить «Астру» прямо в кабинете... Журналист вскочил и, пригибаясь, побежал, стараясь укрыться от чужих взоров с соседней горы...
* * *
Сержант на секунду оторвался от автомата и посмотрел назад. Журналист бежал тяжело, хромая и спотыкаясь...
Ничего, жить захочет – поднажмет! Хоть раскис, но держится. Неплохой, в общем-то, мужик, ему бы обтереться в этих горах с годок – авось, поумнел бы, карась-идеалист... Так... Что там с песиком? Хорошо бежит, зараза! Не волкодав, но ведет хорошо, хоть и брешет зря... Минуты через три здесь будет... А вот и охотнички... Раз... Два... Пять... Шестой... Все верно, на одного «шурави» шесть воинов ислама – самое то.. Автомат бы ему сейчас!.. Да не эту пукалку, сеялку – веялку братоубойную, а хороший «калаш» под 7,62, да с «подствольником»... Да два с половиной «бэка» в РД... Устроил бы им дембель-ские хлопоты!..
Сержант передернул затвор, досылая патрон, и перевел автомат на одиночные. Проверил прицельную планку, вжал приклад в плечо, ловя на мушку оскаленную собачью морду.
...Журналист споткнулся и упал, судорожно хватая ртом воздух, когда хлопнул первый выстрел. Потом второй, третий... Пес завизжал, пронзительно и недоуменно, и после шестого умолк.
Заполошенно протрещал очередью АКМ, несколько раз бахнули «буры»... Журналист с трудом поднялся и, в тысячный раз обозвав себя скотиной, снова побежал в противоположную от выстрелов сторону...
...«Дух» лежал, неудобно вывернув руку с «саксаулом» и уткнувшись лицом в камни. Вязаный колах слетел с его головы, обнажив темную шапку волос, набухающую алым пятном. Еще один уполз за скалу, пятная камни красной полосой... Остальная четверка плотно прилепилась к камням, изредка постреливая по вершине, где залег сержант. Позиция его была удобной, у них – нет, и они это, конечно, понимали. По крайней мере, подыматься в атаку и переть на горушку во имя зеленого знамени ислама явно не желали.
Но и сержанту лежать за валуном тоже больше не хотелось. Чтобы угробить ретивого барбоску, завалить одного, подранить второго и более-менее прижать к камням остальных, он истратил практически весь магазин, несмотря на то, что бил одиночными. Хорошо, если там остался хотя бы пяток патронов... К-куда, козлик?! Сержант быстро упер мушку в неосторожно приподнявшуюся из-за валуна фигуру в сером хадате, нажал спуск... Треснула нещедрая, в два-три патрона, очередь, но – «духу», похоже, хватило. Брызнул крошкой гранит, и сержант ткнулся головой в землю, уходя от очередей снизу. Нервы, нервы... Психуют «душары», оно и понятно – у них уже трое в минусе. Не ждал такого разгула от АКСУ калибра 5,45! Повезло, однако... Но везение везением, а ноги все же уносить надо. Ас журналистики уже, наверное, до Кабула допер...
Сержант отомкнул магазин, выщелкнув из него патрон. Ешкин свет, последний!.. Второй магазин тоже был пуст, как борщ в студенческой столовке, что была неподалеку от их спортфака...
Качнув на ладони теплый латунный . цилиндрик, сержант решительно загнал его в магазин. Щелкнул, вгоняя в автомат... Все... Отполз подальше от камня, чтобы его не заметили «духи», вскочил и, пригнувшись, рванул бегом в направлении, куда больше часа назад ушел журналист... Как там говаривал вечно недовольный старшина разведгруппы дальнего действия Мацук: «Дольше бежишь – дольше живешь». Мудрая десантная аксиома...
***
Журналист сидел на камне и безучастно смотрел на полосу грунтовки, тянувшуюся вдоль предгорья.
Вот и все... Теперь надо спуститься с горы и лишь дотопать. Километра два, не больше... Где-нибудь дорога обязательно вынырнет к бетонке. А там – посты, броня, колонны...Там – свои. Там жизнь, там будущее... А позади – горы. И четверо суток, вычеркнутые из жизни... Останется в прошлом сержант, которого он так и не смог понять, но успел возненавидеть, и которого «духи», наверное, уже разорвали на куски...
Журналист поднялся, постоял немного, еще раз оценивая грунтовку, и, развернувшись, двинулся к тропе, c которой сошел минут десять назад.
...За скалой зашуршала осыпь. Кто-то быстро спускался по склону! Журналист вжался в небольшую нишу, грея в руках острый тяжелый камень... Пройдут или заметят?.. Ладно, черт с ними! Кто первым его увидит – в райские кущи раньше попадет!..
Через минуту на тропу, сильно хромая, вылетел сержант. Камень, выпав из рук оцепеневшего журналиста, больно ударил его по ноге. Зашипев от боли, журналист взвыл громким шепотом: «Сержант, сержант! Давай сюда!»
Тот дернулся было в сторону, быстро огляделся и, нашарив взглядом нишу, откуда шепотом голосил журналист, неожиданно яростно сплюнул и быстро полез вверх.
– Ты почему здесь?! – Свирепо прошипел он, забравшись. – Ясно сказано было – на север, к дороге!..
– Живой!.. – Бормотал, не слушая, журналист, жадно цапая сержанта за рукава куртки. – Ты живой, чертяка!..
– Щас мертвыми будем... – Зловеще пообещал сержант, выдираясь из объятий журналиста и глядя на тропу. Быстро что-то оценил, прикинул, вытянул из-за голенища нож, сунул его журналисту: -Держи...
-Зачем? Ты что?..
– Слушай, майор, внимательно! Метрах в двадцати валун... Видишь? Дуй туда и жди!.. Сейчас сюда «духи» подбегут, трое... Жди выстрела, после выскакивай и попробуй хотя бы одного завалить... Понял?..
Журналист отрицательно покачал головой:
– Не получится... Не смогу я...
– Тогда они смогут!.. Ты не дергайся, все получится!.. Они на выстрел обернутся, сюда, к нише... На пару секунд отвлекутся... Одного ты оконтурить должен, понял? Сюда бей или сюда!.. – Сержант ткнул журналиста в солнечное сплетение и в бок. – В горло, в грудь не бей – рука с непривычки дрогнет, промахнешься... Да не трусь, писатель! Вперед!..
...Их действительно было трое. Выскочили из-за скалы на тропу, остановились, повинуясь знаку первого «духа». Тот некоторое время внимательно осматривал безлюдную тропу, потом махнул рукой – пошли.
Выстрел грянул, когда «духи» почти подошли к здоровенному валуну, за которым журналист тискал в потной ладони сержантский нож. Пуля вошла в спину замыкающего и, проделав предписанный ей смещенно – центровочный путь, рванула наружу с фонтаном крови в районе горла...
Журналист выскочил из-за камня и, преодолев дрожь в коленках, в два прыжка долетел до переднего «духа», который поднимал «калаш» и уже разворачивался в сторону ниши, откуда мчался сержант к отскочившему в сторону второму «духу»... Мгновение спустя «дух» нутряно всхлипнул, судорожно уцепившись за плечо журналиста, и до почти растерянного газетчика дошло, что нож по самую рукоятку загнан бородачу в бок. «Дух» выпустил автомат, грохнувшийся на камни, и, качнувшись, второй рукой схватился за шею журналиста. Вопя что-то невразумительное, тот рванул нож вверх, чувствуя вдруг, как легко пошло лезвие. Выдернул и, закричав от ярости, ударил «духа» в живот – раз, другой... Потом выронил нож, отступил на шаг, загипнотизированно глядя на бездыханное тело. Нагнулся за «духовским» автоматом и с трудом перевел взгляд туда, где, сцепившись, сержант с «духом» катались по земле. В три шага он подскочил к рычащему сцеплению и, размахнувшись, треснул прикладом по чалме неопределенного цвета...
...На тему, чем можно блевать, когда трое суток не жрешь, сержант размышлял вслух, неторопливо обшаривая «духовскую» амуницию, пока журналиста выворачивало за камнями.
Один из «духов» вдруг шевельнул головой, которая, казалось, была раскроена прикладом автомата. Сержант оглянулся на камни, откуда неслись немузыкальные звуки и, продолжая вслух размышлять, быстро оттянул «духа» за бороду. обнажил горло, коротко полоснул ножом. Окровавленную шею прикрыла концом размотавшейся чалмы...
Наконец, обессиленный журналист вышел, сел на камень, обхватил голову.
– Винтовку возьми... – Сержант подтянул к себе АКМ. – Патроны в подсумке..
– Я их убил... – Глухо сказал журналист. – Своими руками убил!..
Сержант покосился на набухающий край грязной чалмы и философски заметил:
– Не убил бы ты, убили б тебя... Как классик сказал: хороший «дух» – мертвый «дух». Это, писатель, диалектика борьбы... Вот доберешься до дому, статейку настрочишь, как бойцы царандоя давали отпор врагам Апрельской революции...
– Ты чего такой злой? – Журналист поднял голову на ухмыляющегося сержанта. – Честно скажи, с какого курса вышибли? Со второго?
– Ишь ты, психолог... С третьего...
– Гуманитарий?
– Не, мы попроще... Спортфак, кэмээс по плаванию...
– «Язык мой – враг мой»?
– Мимо... Помог двоим сволочам мордами ступеньки пересчитать, а они, как назло, комсоргом и куратором оказались...
– Оппозиционер, значит?
– Во-во! Это едва и не пришили... Спасибо армии родной – долг предложила отдать... Ну, вроде, все уже вернул, даже с процентами...
– Ты фрукт, однако... Радость для замполита..
– Он мне тоже это говорил... Ладно, хватит трепаться! Готов?..
Журналист подобрал «бур», лязгнул затвором, проверяя.
– Умеешь? Хвалю!.. Ну, тронулись?
– Сейчас... – Журналист прошел мимо убитых, поднялся к нише, подобрал брошенный сержантом АКСУ. В душе он был романтиком и свято верил в талисманы. АКСУ оказался тем талисманом, который за четверо суток принес им удачу в непокорных горах.
– Зачем? Патронов же к нему нет!.. – Сержант явно не понял и не одобрил романтический порыв журналиста.
– Ну и ладно... Тебе-то что!..
– Верно. Не мне же металлолом таскать... – И, бросив на плечо АКМ, неспешно двинулся вниз...
В тот день с гор они не спустились. Сержант, обосновывая это решение, пояснил, что жизнь дается человеку лишь раз и прожить ее надо так, чтобы на закате молодых лет не жалеть о дуроломных решениях, принятых старшими по чину. А посему безопаснее для здоровья будет еще ночку скоротать в очередной пещерке. Если же спуститься вниз, то на открытой равнине они будут как на ладони к вящей радости новых «следопытов», которые явно придут за пропавшими «охотниками»...
«Следопыты» и правда явились – часа через три после того, как сержант, с журналистом обосновались в небольшой пещерке метрах в пятидесяти от площадки. На этот раз «духов» было раза в три больше. Обнаружив убитых сородичей, они заметались, рыская по окрестностям, часть спустилась на равнину. Эта суета длилась часа два, после чего «духи», подобрав убитых, ушли. Тем не менее, поутру сержант долго и придирчиво присматривался к пейзажу, опасаясь ловушки. Но все было тихо, и когда солнце повыше поднялось над горами, они начали спуск.
...Грунтовая дорога петляла по безлюдной степи километров семь, после чего резко вывернула к шоссе, рванувшемуся долгой, бесконечной лентой с севера на юг.
– Дошли... – Журналист снял с плеча винтовку, тяжело опустился на придорожный камень.
Сержант сначала молчал, оглядывая бетонку, потом, разлепив ссохшиеся губы, пробурчал:
– Бога моли, чтобы до вечера колонна прошла... Не то вечером душары выползут...
Благое пожелание сержанта вскоре сбылось: с юга запылила, наматывая километры, военная техника.
– Наши... – Сержант сбил панаму на затылок, рукавом куртки вытер взмокшее лицо. – Слышь, писака! Наши идут! Теперь мы точно живем!..
Журналист глянул на сержанта и поразился перемене: перед ним сидел смертельно уставший человек, с которого подходящая колонна сдернула маску невозмутимого наплевизма. Сержант, который пять суток чуть ли не на пинках тащил его по горам, неожиданно оказался простым и усталым парнем, которому до чертиков надоело ждать и догонять. Он сидел на камне, уперев приклад трофейного АКМ в землю, и по-мальчишески радостно разглядывал наплывающие машины...
Они встали на обочине, терпеливо ожидая приближения двух десятков «Камазов», подняв руки в символическом жесте.
...Первый «Камаз» с ревом проскочил мимо, обдав их пылью и выхлопами. За ним – второй, третий...
– Э-э!.. Чего они, а?! – Оторопело заорал сержант, когда с ветерком пронеслась пятая машина.
– Сволочи... – Ошеломленно бормотал журналист.
– Падлы! – Беспомощно завопил сержант в пылящий зад восьмой машины и неожиданно метнулся наперерез очередному «Камазу», высоко задрав автомат.
«Сто-о-ой!!!»
Пронзительно завизжали шины. Машина застыла в полуметре от сержанта.
– ...Твою мать!!! Куда прешь, дерьмо?! – Из кабины высунулась мордастенько-усатая личность, увенчанная, несмотря на дикое пекло, наглухо застегнутой каской. – Свалил, живо!
– Друг... – Сержант на шаг отступил. – Свои мы, с «вертушки» сбитой... Подбрось до...
– Уйди с дороги!!! – Закричал мордастенький. – Живо!
– Ты че? Че ты?.. – Растерялся сержант, – Я же тебе русским языком говорю...
– Что-о-о??? – Личность выскочила из кабины и при ближайшем рассмотрении оказалась лейтенантиком с петлицами автобата, отягощенным, помимо каски, еще и «броником».
– Как стоишь, как с офицером разговариваешь?!
– Тон сбавь, офицер... – Подошел сзади журналист. – Полегче, лейтенант...
Лейтенант оглянулся на журналиста, смерил его взглядом, похоже, что-то сообразил.
– Документы есть? – Поинтересовался сурово.
– На «духов» похожи, да? – Скривился в усмешке сержант.
– Документы! – Снова рявкнул лейтенант.
– Ну-ка... – Журналист резко ввинтился между ними. – Лейтенант, подбросишь нас до поста, там разберемся...
Лейтенант подозрительно оглядел их:
-Взять не могу, груз стратегический... До поста пять километров, дойдете...
– Что? – Журналисту показалось, что он ослышался. – Ты чего плетешь, гнида!..
– Да пошел он!.. – Сержант легко двинулся к кузову. – Аида, писатель!..
– Назад! – Неожиданно басом заорал лейтенант и, цапнув кобуру, выдернул «Макаров»: – Назад, сказал! Пристрелю, шкуры дезертирские!..
Сержант застыл. Постояв несколько секунд, убрал руку с брезента, закрывавшего кузов, обернулся. Прислоняя АКМ к колесу и не глядя на лейтенанта, поинтересовался с непонятной интонацией:
– Это кто – «шкуры дезертирские»? Ты, летеха? – И, с прищуром оглядев подбегающую от машин шоферню, спокойно направился к лейтенанту. – Назад... – Угрожающе сказал лейтенант, отступив и передернув затвор «Макарова». – Назад, последний раз!..
Технику приема журналист понять не успел, но в конце концов важен результат. «Макаров» и лейтенант разлетелись в разные стороны. Последний еще пытался было вскочить, но тяжелый сержантский сапог, с хрустом вписавшийся куда-то в лейтенантские усики, пресек попытку на корню. :
Кто-то из подскочивших шоферов крепко двинул журналисту поддых, он врезался в борт «Камаза», и начал оседать, судорожно хватая воздух от внезапно полыхнувшей в ребрах боли. Кто-то рванул из его рук винтовку...
Навалились и на сержанта. Отлетел в сторону один, закрывая расквашенное локтем лицо, утробно екнув, перелетел через спину и хлопнулся в пыль второй... Но юркий паренек упал сержанту под ноги, подсек и...
Подняв из пыли окровавленное лицо и узрев сержанта, ворочающегося под к грудой навалившихся на него своих, к лейтенант плачуще взвыл: «Убью!!!», и принялся на корточках искать пистолет. Пистолет как назло куда-то задевался и посему, сдернув и зажав в руке каску, лейтенант геройски бросился в свалку...
– СТОЯТЬ!!! – Этот крик повис над т, пыльной дорогой, перекрывая пыхтение, сопение и придушенный мат драки. Весомым подкреплением оказался холодный лязг металла. Звук этот магически подействовал на застывшего лейтенанта. Черный раструб АКСУ смотрел ему прямо в лоб...
Журналист сидел на земле и, опираясь спиной на колесо, держал наготове автомат.
– Стоять...– С трудом повторил он, превозмогая гудящую боль в ребрах. – Без резких движений... Не то дырок в башке понаделаю... Не очень аккуратных... Все понял?
Лейтенант, шваркнув красными соплями, судорожно кивнул.
– Фамилия, должность!..
Шумно сглотнув, лейтенант ответил: – Залатов... Замполит автороты...
– Вошь ты ползучая, гад, а не замполит... – Не убирая автомата, ответил журналист и приказал: – Сержанта отпустить. Считаю до двух, потом стреляю... Раз...
– Отпустить! – Фальцетом взвизгнул замполит и, икнув, неожиданно – шумно испортил воздух.
Кто-то из шоферни неуверенно хихикнул, но тут же смолк, наткнувшись на взгляд Залатова.
Сержанта отпустили, и он сел в пыли, мотая головой. Отхаркнув сукровицу, встал и, мазнув злым взглядом по расступившимся водилам, двинулся к своему оставленному у колеса автомату. Шофера во все глаза следили за ним, справедливо полагая, что этот псих – сержант может использовать автомат по прямому назначению. Но сержант лишь повесил его на плечо и, вытерев разбитую губу, сделал негромкий вывод:
– Козлы вы, ребята... Кто-то явно отчетливо перевел дух. Журналист бросил быстрый взгляд на сержанта, снова обратился к загипнотизированному стволом Залатову:
– Так, теперь слушай... Первое. Мы – советские люди. Нашу «вертушку» сбили в горах пять суток назад. Второе – ты отвезешь нас до вашей части... Третье – никаких больше фокусов ни на трассе, ни на постах... Четвертое – если кому-либо чего-нибудь насчет нас в уши надуешь, я тебе обещаю: ни погонов, ни партбилета ты больше не увидишь! Это – в лучшем случае. В худшем – я тебе глотку зубами лично рвать буду!.. Дошло до твоей требухи гнилой?
Лейтенант, не отводя взгляда от ствола АКСУ, поспешно кивнул.
Расталкивая шоферню, к ним протиснулся крепкоскулый мужик с погонами прапорщика. В свалке он не участвовал, очевидно, бежал от начала колонны, но обстановку усек сразу и, разведя руки, начал примирительно: — Ну ладно, братаны, пошумели и...
– Мое воинское звание – майор... – Резко оборвал его журналист. – Братанами мы с тобой, старшина, после войны будем... Может быть...
«Стратегическим грузом», о котором так заботился замполит Залатов, оказались десятка полтора бачей и ханумок, молчаливой кучей сбившиеся в кузове. Они сидели, обложившись горой мешков и узлов, по-восточному бесстрастно взирая на новых пассажиров. Те, впрочем, особого внимания на них не обращали, понемногу принимая «кишмишевку» и дымя «Охотничьими». Эти сокровища, подкрепленные сухарями, парой банок тушенки идвумя пластмассовыми стаканчиками с китайскими иероглифами, передал им какой-то солдат.
...Бачи солидно и неторопливо выгрузились перед постом, не доезжая около километра.
– Интересно, чем они с ишаком этим рассчитываются? «Афонями» или чарсом? – Осведомился сержант, аккуратно разливая самогонку по стаканам.
– Тебе не все равно, за что эта скотина под трибунал пойдет?
– Ответил журналист благодушно, снисходительно – «поддато».
-Такой большой, а в сказки веришь... – Сержант протянул журналисту стаканчик.
– Поглядим... – Настырно пообещал журналист, принимая свои граммы.
– Всех не посадишь... – Философски изрек сержант, и они, чокнувшись, выпили.
Морщась, заедали тушенкой, хрустели сухарями... Когда самогонки осталось на донышке, сержант неожиданно спросил, крутя в ладонях стакан:
– Слышь, писатель... Автомат-то пустой был... А если бы там патроны остались... Пальнул бы?..
Журналист долго молчал, пытаясь раскурить папиросу, потом пожал плечами:
– Черт его знает... Хоть сука он, но свой...
– Верно... – Легко согласился сержант. – Гнид надо только чужих давить, душарских. Своих мы домой прихватим...
– Ты все-таки злой мужик... – Уныло констатировал журналист, пытаясь удержать устойчивое положение.
– Не-а! – Убежденно отозвался сержант. -Я только справедливый...
Так, предаваясь беседам о жизни и судьбе, они тряслись в кузове «Камаза». На постах все проходило гладко, Залатов благоразумно не «светился». К рассказу журналиста относились по-разному – кто неопредленно хмыкал, кто шумно сочувствовал, но сухпаем снабжали исправно... За Фарахом повезло еще больше: полуседой майор, помимо сухпая, расщедрился на фляжку чистого медицинского. Так что шибко неудобным их путь до Шинданда назвать нельзя.
А расстались они неожиданно, по чистой случайности. В Шинданде журналист вдруг заметил своего знакомца по Кабулу – тот работал в одном из первых БАПО. Знакомец долго хлопал глазами, не узнавая в заросшем оборванце щеголеватого когда-то столичного журналиста, потом принялся обнимать и тискать того, вопя, что как же так, его останки в «цинке» уже три дня как отправлены в Союз... Потом, что-то прикинув, предложил махнуть на аэродром, уверяя, что все будет путем, что у него с летунами «все схвачено».
Журналист оглянулся, отыскивая сержанта. Тот стоял возле «Камаза», болтая о чем-то с шофером. Журналист подбежал к нему:
– Слышь, сержант, давай со мной до Кабула, а?
– Не, спасибо... – Сержант кивнул в сторону водителя. – Во, зему встретил... До штаба подбросит, мне там еще с документами разматываться...
– Кончай! – Журналист взял сержанта за плечо. – Аида со мной, в Кабуле все порешаем!..
– Вам-то решат, товарищ майор... – Сержант чуть усмехнулся. – Мне посложнее объяснилки строчить.... Журналист только головой покрутил. Как был парень ехидной язвой, так и остался.
– Ну... – Он протянул сержанту руку. – Тогда бывай...
– Всего доброго, товарищ майор... – Пожал руку сержант.
Журналист помедлил и рывком притянул его к себе, крепко обняв:
– Спасибо за все, сержант!.. Не поминай лихом...
– И ты извиняй, если что, майор... Вопил с брони бэтээра знакомец, выразительно стуча пальцем по часам; нетерпеливо гудел из кабины шофер. И они разошлись: журналист – к бэтээру, сержант – к «Камазу»...
Лишь на середине пути журналист звучно хлопнул себя по лбу и бегом рванул за уходящим «Камазом».
– Звать-то, звать тебя как, сержант?!
– Серега!.. -Донеслось из уносящейся
машины.
***
Две недели спустя журналист, прыгая через две ступеньки, бежал вверх по лестнице к своей квартире. Дверь распахнулась от коротко тренькнувшего звонка, и жена с плачем упала ему на грудь. А он, одной рукой обнимая жену, второй гладил по голове сына, намертво вцепившегося в него ручонками, и, глотая комок в горле, бормотал исступленно: «Все, все... Все, малыши... Теперь точно – все»...
Ночь, пролетевшая незаметно, показалась жене и мужу самой короткой в их жизни. Он любил ее жадно и ненасытно, как способны любить женщину лишь задержавшиеся командированные да вернувшиеся с того света мужья... Усталые и счастливые, они потихоньку шли на кухню, стараясь не разбудить сына, пили шампанское и тихо разговаривали. А потом он подхватывал ее на руки и снова нес в спальню. Тихо дожил на кровать и целовал, целовал в теплые, ждущие губы, зарываясь лицом в копну ее темно-каштановых волос...
Утром они втроем поехали на кладбище, долго стояли там напротив скромного обелиска с красной звездой. Журналист смотрел на собственную фотографию и читал надпись поверх свеженаложенной краски: «Погиб при исполнении служебных обязанностей». Жена ткнулась ему в плечо, сказала тихонько:
– «Погиб в Афганистане» приказали закрасить...
ОТ АВТОРА.
Ну вот, вроде бы, все. «Хэппи энд» налицо и пора ставить точку.
Журналист целых полгода пробыл примерным семьянином, а потом его снова закрутило по командировкам. Еще два раза забрасывало в Афганистан: в 85-ом и на вывод войск в 89-ом... Несколько раз печатали его репортажи из ДРА, в сборниках выходили его рассказы и повесть. Несколько раз пытался найти сержанта, но безрезультатно. Зато несколько раз умудрился он столкнуться с Залатовым. Первый раз – в Ашхабаде, на слете, который многие газеты почему-то скромно именовали «слетом воинов запаса», хотя «Голос Америки» вовсю трубил о «слете русских рейнджеров, воевавших в Афганистане».
«Рейнджер» Залатов раздобрел в морде, превратился в капитана с орденом Красной Звезды на груди. В полуподвальных застольях слета замполит непринужденно «вкручивал», как геройски сражался под Гератом, командуя танковым взводом, и душевно распевал под гитару горячие песни. Разумеется, собственного сочинения и, естественно, об Афгане...
Журналиста он либо не узнал, либо прикинулся, на что, вообще-то, журналисту было наплевать.
Второй раз он увидел бывшего замполита года четыре спустя, на фестивале афганской песни в Алма-Ате... Тот уже успел стать майором и выступал солистом в составе популярнейшей в то время «афганской» группы. Залатов стал еще шире, мундир офицера с петлицами автобата сменил на престижную «камуфлу» с закатанными по локоть рукавами и стал чрезвычайно похож на крутого «коммандос», прошедшего пламя афганского фронта...
Впрочем, восторженные слушатели именно так и воспринимают его до сих пор. Песни майор по-прежнему посвящает мужеству и патриотизму...
Журналист недавно написал большую, на четыреста с лишним страниц, книгу. Нет-нет, не об Афгане! Спросом тот нынче не пользуется... Большой приключенческий роман был лихо завернут на яхтах, море, знойной любви, погонях и драках... Бывший «афганец» волей автора мотался от Таджикистана до Боливии, успешно сражаясь с наркомафией и попутно натыкаясь на золото инков... Роман выпустило солидное издательство и, говорят, у читаталей он пользуется невероятным успехом. Сейчас журналист пишет продолжение. Вещь, наверное, будет классная...
Р. S. всем желающим и заинтересованным: всякое совпадение фамилии, звания и мест действия в данном рассказе прошу считать случайностью. Благодарю Сергея Л., очевидца и участника описываемых событий, за помощь в создании произведения.
Автор.