У памятника Салавату
Смешав и радости, и беды,
Течет Истории река…
А он, овеянный легендой,
пробился к нам через века.
Взлетев стремительно на камень,
коня он вздыбил на скаку,
как – будто снова над полками
вознес призывную строку…
Шумят над Бельской кручей грозы,
шумит река крутой волной, -
и слышу я, как кличет грозно
он соплеменников на бой.
Пред ним проходят строй за строем
башкирских конников лихих,
и славит он – поэт и воин –
стихами ратников своих…
… Играй, курай – победы вестник,
звени в ветрах родных степей,
да будет жить в легендах, песнях
могучий дух богатырей…
И вот, поднявшись вновь на камень,
он вновь на Родину глядит,
и так стоят ему веками,
одевшись в мрамор и гранит.
К нему, в грядущее шагая,
идет Республика моя,
и песни новые слагает
преображенная земля.
* * *
Полна сокрытых тайн вода,
легли на дно огни Затона,
лишь рыбы всплеск
да провода
гудят над нами монотонно.
Луна крадется в облаках,
Как кошка блудная к сметане –
У нас последнее свидание
И все уж ясно, как плакат.
В твоих глазах горит азарт,
Тебя немного лихорадит,
Стоишь, откинувшись назад,
И повторяешь:
Бога ради,
Не уходи,
Не уходи,
Ну, разве нам с тобою плохо?
ы задыхаешься от вздоха
И рвется стон твой из груди…
Я ухожу –
И словно волоком
Я продираюсь сквозь пески,
А в спину мне глядят двустволкой
Твои кричащие зрачки.
* * *
В ауле звонкий кавардак,
вся улица – как нотная страница:
сидят стрижи на проводах,
плетутся гуси вереницей.
Мычат коровы на задах,
из-под лабаза квохчут куры…
А дед, загадку мне задав,
мнет землю в пальцах, как окурок.
Мол, вот гляди, нечистый дух,
земля – она, как люди, дышит…
А солнце, словно наш петух,
вспорхнул воинственно на крышу.
Ну так и жарит, так и жжет,
что тут же снег вокруг синеет,
а на пруду метровый лед
грохочет выстрела сильнее…
Апрель!
Теплынь…
Капель и трель…
Грачи горланят над аулом…
На поле дряхлый «Катерпель»
Исходит рокотом и гулом…
Девчонка щурится:
-Весна! –
на подоконнике с цветами,
а маме стало не до сна –
сбегает дочка на свидание…
И пусть еще ночной мороз
на прошлогодних стынет копнах, -
выходит на поля колхоз,
как взвод в атаку из окопов.
* * *
Бегу,
лечу через ручьи –
вокруг весна грохочет…
Я предал детству мир мужчин
и не жалею очень.
Взрывает небо звонкий смех,
а в небе птицы кучатся…
Эй, солнце!
Слышишь?
Ты не смей
скрываться там – за тучами.
Я ворот настежь:
-Солнце, жарь!
со всей своей огромности…
В себя, от радости дрожа,
вбираю солнце полностью…
Бегу, блаженствуя,
крича,
средь мосек с визгом лающих,
пугаю топотом девчат,
с авоськами шагающих…
И вдруг цветы – подснежники,
они весною пахнут, -
Я их хватаю «нежненко»,
что тетка села, ахнув…
Я их дарю девчатам всем:
-Берите, лес их дарит!
И мне не горестно совсем,
что тетушка в ударе…
Зачем же счастьем торговать?
Зачем за счастье деньги брать?
Оно, как солнце, общее!..
А тетка – в рев, визжать, орать
и чуть меня не топчет.
А тетка требует на суд…
Я хохочу:
- Мадонна!
Хотите - солнце принесу,
как шарик,
на ладони?..
Утренние стихи
Опять мне ночь не принесла покоя,
а лишь добавила тревог, -
так возникает пред рекою
досель неведомый порог…
Судьбою я и бит , и мечен,
я не сдавался, не сдавал, -
но как я миг последний встречу,
коль вдруг ударит наповал?
О, нет, не страх, не себялюбье
мне душу гложет и казнит, -
иное:
что вернул я людям
за все, что дали мне они?
Мы все подвержены порокам,
все равнозначно велики,
но у последнего порога
ответ мы держим за грехи…
Временщики
Памяти редактора газеты «Советская Калмыкия»,
жертвы заказного убийства.
«Волхвы не боятся великих владык
и княжеский дар им не нужен».
А.С. Пушкин.
Кто правит нами и страной?
Дельцы с сомнительной пропиской,
но вот сказать о том без риска
для жизни – может не любой.
И я, признаться, говорю
об этом, внутренне робея, -
ведь все мы, в сущности, плебеи
для титулованных ворюг.
Они же, завладев Кремлем,
под стон людской и тихий ропот,
торгуют в розницу и оптом
всем тем,
что Родиной зовем.
В порту Находка
Вы знаете, что любят моряки?
О нет, совсем не дальние скитанья,
не океан с ленивцами – китами,
а песни,
что поют им земляки…
Вот вновь с улова возвратились сейнеры,
навстречу им с откоса взмах руки,
и царственно по трапу сходят семеро –
отпетые в порту холостяки.
Идут они походкою утиной,
так ходят по земле лишь моряки,
два плана дали парни за путину
мясистой и отборнейшей трески.
Об их успехе телеграф поведал,
на берегу готов веселый пир,
их поздравляют рыбаки с победой,
бочонок пива выкатив на пирс…
Но вот опять становится все тише,
зажглись огней квартирных маяки,
и под конвоем жен и ребятишек
уходят отсыпаться моряки.
Вразвалочку,
то весело, то грустно,
идут они вдоль берега гурьбой,
и кажется:
под каждый шаг их грузный
вращается под ними шар земной.
И слышит ночь,
как возбужденно споря,
на всю Находку рыбаки поют:
про Ермака,
про русские просторы
и про презревших грошовой уют.
Домашние гуси
В осенней мгле угас протяжный клик,
печальный клик,
прощальный,
журавлиный…
Взволнованно к окошку я приник,
но не нашел в свинцовом небе клина.
Лишь у реки,
где бородатый дед
рыбачит, сев на почерневший камень,
гогочут гуси журавлям вослед
и тщетно машут куцыми крылами.
В них отдаленных родичей инстинкт
зовет поныне властно на свободу,
они стремятся взмыть,
но через миг
отяжелело плюхаются в воду.
И, сгрудившись под берегом крутым,
гогочут,
к верху вытянувши шеи, -
не суждено подняться в небо им,
не суждено над миром гордо реять…
Смешав и радости, и беды,
Течет Истории река…
А он, овеянный легендой,
пробился к нам через века.
Взлетев стремительно на камень,
коня он вздыбил на скаку,
как – будто снова над полками
вознес призывную строку…
Шумят над Бельской кручей грозы,
шумит река крутой волной, -
и слышу я, как кличет грозно
он соплеменников на бой.
Пред ним проходят строй за строем
башкирских конников лихих,
и славит он – поэт и воин –
стихами ратников своих…
… Играй, курай – победы вестник,
звени в ветрах родных степей,
да будет жить в легендах, песнях
могучий дух богатырей…
И вот, поднявшись вновь на камень,
он вновь на Родину глядит,
и так стоят ему веками,
одевшись в мрамор и гранит.
К нему, в грядущее шагая,
идет Республика моя,
и песни новые слагает
преображенная земля.
* * *
Полна сокрытых тайн вода,
легли на дно огни Затона,
лишь рыбы всплеск
да провода
гудят над нами монотонно.
Луна крадется в облаках,
Как кошка блудная к сметане –
У нас последнее свидание
И все уж ясно, как плакат.
В твоих глазах горит азарт,
Тебя немного лихорадит,
Стоишь, откинувшись назад,
И повторяешь:
Бога ради,
Не уходи,
Не уходи,
Ну, разве нам с тобою плохо?
ы задыхаешься от вздоха
И рвется стон твой из груди…
Я ухожу –
И словно волоком
Я продираюсь сквозь пески,
А в спину мне глядят двустволкой
Твои кричащие зрачки.
* * *
В ауле звонкий кавардак,
вся улица – как нотная страница:
сидят стрижи на проводах,
плетутся гуси вереницей.
Мычат коровы на задах,
из-под лабаза квохчут куры…
А дед, загадку мне задав,
мнет землю в пальцах, как окурок.
Мол, вот гляди, нечистый дух,
земля – она, как люди, дышит…
А солнце, словно наш петух,
вспорхнул воинственно на крышу.
Ну так и жарит, так и жжет,
что тут же снег вокруг синеет,
а на пруду метровый лед
грохочет выстрела сильнее…
Апрель!
Теплынь…
Капель и трель…
Грачи горланят над аулом…
На поле дряхлый «Катерпель»
Исходит рокотом и гулом…
Девчонка щурится:
-Весна! –
на подоконнике с цветами,
а маме стало не до сна –
сбегает дочка на свидание…
И пусть еще ночной мороз
на прошлогодних стынет копнах, -
выходит на поля колхоз,
как взвод в атаку из окопов.
* * *
Бегу,
лечу через ручьи –
вокруг весна грохочет…
Я предал детству мир мужчин
и не жалею очень.
Взрывает небо звонкий смех,
а в небе птицы кучатся…
Эй, солнце!
Слышишь?
Ты не смей
скрываться там – за тучами.
Я ворот настежь:
-Солнце, жарь!
со всей своей огромности…
В себя, от радости дрожа,
вбираю солнце полностью…
Бегу, блаженствуя,
крича,
средь мосек с визгом лающих,
пугаю топотом девчат,
с авоськами шагающих…
И вдруг цветы – подснежники,
они весною пахнут, -
Я их хватаю «нежненко»,
что тетка села, ахнув…
Я их дарю девчатам всем:
-Берите, лес их дарит!
И мне не горестно совсем,
что тетушка в ударе…
Зачем же счастьем торговать?
Зачем за счастье деньги брать?
Оно, как солнце, общее!..
А тетка – в рев, визжать, орать
и чуть меня не топчет.
А тетка требует на суд…
Я хохочу:
- Мадонна!
Хотите - солнце принесу,
как шарик,
на ладони?..
Утренние стихи
Опять мне ночь не принесла покоя,
а лишь добавила тревог, -
так возникает пред рекою
досель неведомый порог…
Судьбою я и бит , и мечен,
я не сдавался, не сдавал, -
но как я миг последний встречу,
коль вдруг ударит наповал?
О, нет, не страх, не себялюбье
мне душу гложет и казнит, -
иное:
что вернул я людям
за все, что дали мне они?
Мы все подвержены порокам,
все равнозначно велики,
но у последнего порога
ответ мы держим за грехи…
Временщики
Памяти редактора газеты «Советская Калмыкия»,
жертвы заказного убийства.
«Волхвы не боятся великих владык
и княжеский дар им не нужен».
А.С. Пушкин.
Кто правит нами и страной?
Дельцы с сомнительной пропиской,
но вот сказать о том без риска
для жизни – может не любой.
И я, признаться, говорю
об этом, внутренне робея, -
ведь все мы, в сущности, плебеи
для титулованных ворюг.
Они же, завладев Кремлем,
под стон людской и тихий ропот,
торгуют в розницу и оптом
всем тем,
что Родиной зовем.
В порту Находка
Вы знаете, что любят моряки?
О нет, совсем не дальние скитанья,
не океан с ленивцами – китами,
а песни,
что поют им земляки…
Вот вновь с улова возвратились сейнеры,
навстречу им с откоса взмах руки,
и царственно по трапу сходят семеро –
отпетые в порту холостяки.
Идут они походкою утиной,
так ходят по земле лишь моряки,
два плана дали парни за путину
мясистой и отборнейшей трески.
Об их успехе телеграф поведал,
на берегу готов веселый пир,
их поздравляют рыбаки с победой,
бочонок пива выкатив на пирс…
Но вот опять становится все тише,
зажглись огней квартирных маяки,
и под конвоем жен и ребятишек
уходят отсыпаться моряки.
Вразвалочку,
то весело, то грустно,
идут они вдоль берега гурьбой,
и кажется:
под каждый шаг их грузный
вращается под ними шар земной.
И слышит ночь,
как возбужденно споря,
на всю Находку рыбаки поют:
про Ермака,
про русские просторы
и про презревших грошовой уют.
Домашние гуси
В осенней мгле угас протяжный клик,
печальный клик,
прощальный,
журавлиный…
Взволнованно к окошку я приник,
но не нашел в свинцовом небе клина.
Лишь у реки,
где бородатый дед
рыбачит, сев на почерневший камень,
гогочут гуси журавлям вослед
и тщетно машут куцыми крылами.
В них отдаленных родичей инстинкт
зовет поныне властно на свободу,
они стремятся взмыть,
но через миг
отяжелело плюхаются в воду.
И, сгрудившись под берегом крутым,
гогочут,
к верху вытянувши шеи, -
не суждено подняться в небо им,
не суждено над миром гордо реять…