Был август, дело шло к закату века.
Я гнил по службе в пасмурной Чите.
В Кремле как раз последнего Генсека
Пытался завалить ГэКаЧэПэ.
Бреду от скуки в бар, грызу баранки.
Навстречу краля царственной осанки.
К ней подхожу, шагов умерив прыть:
«Вы слышали, в Москву ворвались танки,
На баррикадах даже куртизанки…
А не слабо вам мужу изменить?»
Темнить и лить елей мне нет резона,
К чему намёков вздорных шелуха:
«Пойдём скорей со мной, моя Мадонна,
Кто в этом гнусном мире без греха?
Жизнь без измен – что пир в Хиве без плова,
В них естества целительная мазь;
Пусть я не Дон Жуан, не Казанова,
Но и кастратом не был отродясь.
А ваши обольстительные плечи
И мертвеца сразили б наповал…»
Мне удалась тирада. В красноречьи
Я с юных лет – бригадный генерал.
«Ты прав, дружок, – в приливе умиленья
Мне отвечала девица сия.
В чреде измен – фарватер обновленья
И, стало быть – величье бытия.
Дурная слава, к слову, тоже слава.
За блуд не упекут на Колыму.
И я грешна, чего лукавить, право
И не верна супругу своему.
Хоть Пенелопой быть давала слово
В присутствии свекрови и судьи…
Меня ты хочешь? – что ж, пойти готова,
Но только знай условия мои.
Экстравагантна я до одуренья,
Живёт во мне искра волшебных чар.
Не в радость мне ни сладость угощенья,
Ни даже баснословный гонорар.
Хотя в моём бюджете есть прорехи
И далеко до роскоши князей -
Хочу иной оплаты за утехи,
Что подарю взаимностью своей.
Вояж в Париж; круиз, путёвка в Татры
Мне безразличны, как кобылий чих.
Мечтаю я о славе Клеопатры,
Казнившей полюбовников своих.
Тройной экстаз, вершина ликованья –
Знать, пусть ты трижды проклята молвой,
Что кто-то лёг на лезвие закланья
Во имя обладания тобой.
Нет, я не беспредельщица-мегера,
Но ощущать желаю вновь и вновь,
Как остывает тело кавалера,
Всю ночь тебе дарившего любовь.
Вознаградить симфонией свирепства
За ласки и лобзания в ночи…
Не в этом ль квинтэссенция блаженства,
От рая нам дарящего ключи?
Ох, пресно жить по писаным законам.
Собрать бы все их вместе да в камин…
Вот дамский пистолет с одним патроном –
Оставшись завтра в комнате один,
Не порицая прихотей чудачки,
Не затевая нудные торги,
Своё прострелишь сердце без раскачки
Иль столь же споро вышибешь мозги.
Слабо тебе расплачиваться кровью?
Так будь скромней в своих запросах впредь».
«Ну, что ж, идём, я рад сему условью,
За красоту не грех и умереть!
А ты самой Монро милее вдвое.
Погибнуть за такую – высший шик».
Лукавил я конечно, но другое
Изречь – не повернулся мой язык.
Чем дуть палёный «шнапс» в похабном баре,
Уж лучше в бездну страсти с головой.
И мы пошли под стать влюблённой паре
В её квартал, вдоль пыльной мостовой.
Язвит сознанье смутная тревога,
Но как с царя Гороха повелось –
Решаю понадеяться на бога,
А в основном – на русское авось.
Вот дом-гигант, в нём бани, лавки, тиры,
Внутри швейцар – субтильный, как Кощей;
Лифт, коридор, открылась дверь квартиры…
Ну, с богом – в пекло гибельных страстей.
* * *
Была же ночка! Пассия шайтана
И та в постели держится скромней.
Я никогда не вкалывал так рьяно,
Палимый жаром взмокших простыней.
Забыл про всё, про сладостные грёзы,
Крадущейся беды акулью пасть.
Какой азарт кипел, какие позы
Мы принимали, змеями сплетясь,
Блаженствуя и млея от истомы,
Презрев и осмотрительность, и страх,
Мы побыли, воздушно-невесомы
У ангелов и демонов в гостях.
Наведались в сады седьмого неба
Вслед душам чудотворцев и святых,
Испив нектар, амброзии отведав,
Из расписных сосудов золотых.
О, эйфории сладостное диво!
О, свежих чувств искрящийся полёт!..
Но вот уж солнце лаково-смазливо
Над городом трезвеющим встаёт.
И вовремя! Страстей излита лава.
Нет в чреслах сил, упадок там и сям.
Шальных услад окончена забава,
И мне пора платить по векселям.
Испив сакэ и хереса по чаре,
Простившись с той, что с ведьмами в родне,
Я остаюсь в просторном будуаре
С убийцей-«пищалём» наедине.
В мозгу туман, потеет череп лысый,
Я чую трупный запах праотцов.
Охота жить, при этом быть хоть крысой,
Хоть жабой, хоть козлом в конце-концов.
Топчусь на месте, скованы движенья.
Ах, кабы мне находчивость Камо1…
Взвожу курок, стреляю в отраженье
Своей фигуры в стареньком трюмо.
Гром, звон стекла и снова стало тихо.
Но как зловеща эта тишина!
Вот скрип полов, и вот – вошла Она -
Бледна, как Смерть, и словно Салтычиха,
Жестока и свинцово-холодна.
А ведь была мила и сексуальна,
Дарила мне своих объятий зной.
«Ты жив ещё? Весьма оригинально.
Ты смеешь потешаться надо мной?»
Даю ответ: «Свободою клянусь я,
Коль вру, пускай отсохнет мой язык,
Дрожали руки – вот и промахнулся,
Но мой энергетический двойник,
Что с ползунков и чепчиков, каналья,
Свирепой прозой жизненной гоним,
Как тать скрывался в недрах зазеркалья,
Был поражён оружием твоим.
Моё второе «я» - ничто иное
Есть сей двойник, нет это не враньё.
Он вдребезги разбит, и значит мною
Исполнено желание твоё».
Она глядит насмешливо-сердито,
Цедя с ухмылкой свой аперитив.
«Хитёр ты, но и я не лыком шита.
Сей выстрел – не зачтён тебе в актив.
Слова твои – сплошная паранойя.
Такое бог и психу не простит.
Ведь бой стекла немножечко иное,
Чем то, чему названье – суицид.
Ты шулер, но моя не бита карта
Игре твоей – цена один сантим.
Вот ятаган – подарок Бонапарта,
Что был в родстве с прадедушкой моим.
Он закалён в воде прохладной Сены.
Не одного прервал он сердца стук.
Сейчас ты им немедля вскроешь вены
Своих немытых, жульнических рук.
Почти за честь! Сей сталью дрался прадед!
Не смог расстаться с жизнью ты легко.
Так пусть она по капле вытекает,
Коль пулю ты отправил в “молоко”».
Беру клинок – изящна рукоятка!
Два яхонта с яйцо величиной
Вмурованы в неё. Зеваю сладко
Отворотясь, но чувствуя спиной
Надменный взгляд взбесившейся мадонны.
Пред Господом в душе склоняюсь ниц:
Перерубаю, сдерживая стоны
Синь вздутых вен натруженных десниц.
Кровь гейзером! Но вот слабей фонтаны.
Глядь, кровоток замялся и зачах.
Рубцуются в мгновенье ока раны,
И шрамы зарастают на глазах.
Она глядит поверх ножей и вилок
В прострации, бела как простыня.
Не знает, фря, свой замысел чиня,
Что я с рожденья антигемофилик ,
И кровь в момент густеет у меня.
Хоть взрежь аорту – проку будет мало
На зависть недоноскам-докторам…
Я вытираю лезвие кинжала
О скатерть, прикрывающую срам
Родных телес – набедренной повязкой
Её я обернул – чего робеть! –
Вкруг ног и ягодиц. Хозяйской лаской
Как ласкою охотника медведь
Сыт по уши, влив пива полбаллона
В утробу; словно вепрь подбитый злой,
Не мешкая, в костюм влезаю свой;
Спешу к двери, но дар Наполеона
Ей возвращаю влажною рукой.
Она в ответ – раба своей гордыни –
Шипит гюрзой. Слова вгоняют в дрожь.
«Не знала я, что ты ловчей Гудини,
Но всё равно, отсюда не уйдёшь
Ты через дверь, замок её под кодом.
Ты не факир и не багдадский вор.
Сигай в окно, вон в то, что над комодом:
Хоть так, но выполняй наш уговор!
В твоём убогом скарбе нет оснастки
Чтоб от беды такой тебя спасла.
Подохнешь как Нушрок из детской сказки
Про битые кривые зеркала.
Хоть дом, где я живу, не Башня Смерти,
Но мой этаж – Тринадцатый Этаж.
Уже сегодня пакостники-черти
В аду с тобой сыграют в ералаш2.
Вотрут очки, зараз посадят в лужу,
И вмиг пропьют – Указ3 им – не указ
Твою эгоистическую Душу,
Иль что там остаётся после нас,
Когда мы отопьём коньяк и кофе,
Откурим и отнюхаем табак?
Я несильна по части философий.
Так прыгай же скорей, не будь дурак.
Открыт шлагбаум, хватит проволочек.
Смелее вниз; чего такой смурной?
Посадки тебе мягкой, голубочек,
И скорого свиданья с сатаной.
Чу! Слышишь - звонит муж, не отвертеться
Теперь тебе - что зверь он поутру».
Я выпрыгнул, куда тут было деться,
Но так загнуться мне не по нутру.
Хоть жизнь - подлянка, всё ж таки не дело
Спешить на плаху Рейгана вперёд;
Я ж не Гагарин, даже не Гастелло,
Мне не дадут медали за полёт
Хоть расшибись. Тогда какого шута
Канаю под Икара, старый шут?
Эх, не ношу с собой я парашюта:
Нужней презерватива парашют
В таком антре – пикантной клоунаде…
Ужель пора мне в герцогство теней,
Не отыскав своей Марины Влади,
Не написав «Утопии» своей?
Холера съешь срамную нашу сделку,
Не ровен час - пробью земную ось.
За телевизионную “тарелку”
Всё ж зацепиться чудом удалось,
Не долетев семи-восьми саженей
До тверди. Потрясающий финал!
Вишу как жертва классовых сражений,
Пою, кобель, «Интернационал»
Вполголоса (что ж , пой, пока поётся!
Ведь пел в когтях у кошки соловей).
Проходит четверть часа. Чую, гнётся
Конструкция под тяжестью моей.
К тому же пальцы одеревенели.
Сюда б Пегаса, вещего коня.
В ушах звенят заливистые трели –
То ангелы приветствуют меня.
Вот здорово! Они мне словно братья,
Их голоса спасают от хандры.
Трах-дибидох! Всё рухнуло! Проклятье!
Мешком дерьма лечу в тартарары,
Глаза зажмурив. Чешется сопатка
От трения о воздух. Раз-два-три!-
Касание с землёй. Но что-то мягко
Прошла посадка, чёрт её дери!
Неужто стог с жирафа вышиною
Кто наметал?
Шалишь – галиматья!
Иль наградили жизнью запасною
Те, в чьих руках все нити бытия?
Аль глюки то? Летающей арбою
Похищен, и на пытки обречён?
Нет, всё не то! Я чую под собою
Живую плоть, грудастую причём.
Она хрипит в агонии, чудачка.
Тут не помогут вата и бинты.
Я на неё спикировал удачно,
Смягчив паденье с адской высоты.
Жаль, не успел исполнить пируэта;
Но что-то мне знаком лица овал.
Не мудрено – ведь это та «Джульетта»,
С которой я всю ночь прогарцевал,
Прокувыркался в омуте постели…
Теперь ей любоваться не с руки! –
Копна кишок топорщится на теле
Ох, дюже мерзопакостны кишки!
Ах, англичане! Ах, ваш юмор чёрный!
Сюда бы вас, и Хичкока сюда –
Я весь забрызган слизью тошнотворной
Пахучей, словно сперма верблюда.
В лохмотья превращён пиджак из твида;
Зато цел сам. Нестарая ж карга
Почти мертва – раздавлена, как гнида,
Ну, в общем, села чёрту на рога.
Вот то-то же, не рой другому яму.
Сама, свинья, в неё и попадёшь.
Финита ля комедия. На драму
Не тянет сей расклад, едрёна вошь!
Светило солнце, радуясь спасенью
Моей души. Исполнен новых сил
Я шёл домой в игривом настроеньи –
У трёх смертей я головы срубил.
Навстречу сплошь – сияющие лица.
До хрипоты судачили в толпе
О том, что в белокаменной столице
Повешены вожди ГэКаЧэПэ:
Кто за ребро, кто вовсе за мошонку.
И пусть то были россказни старух –
Ласкало слух – ведь плуту и подонку –
Награда – смерть, язви нечистый дух
Их телеса. Но по большому счёту
Я от большой политики далёк.
Иду себе и радуюсь полёту
Оживших грёз, сжимая кошелёк.
Глядь, у часовни, там, где нищих стая,
Стоит милашка – ей машу рукой…
Но это уж история иная
Как говорят, из оперы другой…
__________________________________________________________________________
Примечания:
1. Камо Симон Аршакович (настоящая фамилия Тер – Петросян) (1882-1922), деятель российского революционного движения, большевик. Отличался находчивостью. Ему посвящены кинофильмы, в частности «Последний подвиг Камо» и др.
2. Ералаш – старинная карточная игра; также часть современной карточной игры в «Кинга».
3. Имеется в виду антиалкогольный Указ, изданный 16.05.1985г. М. Горбачёвым, и действовавший в момент описываемых здесь событий (1991г).
Я гнил по службе в пасмурной Чите.
В Кремле как раз последнего Генсека
Пытался завалить ГэКаЧэПэ.
Бреду от скуки в бар, грызу баранки.
Навстречу краля царственной осанки.
К ней подхожу, шагов умерив прыть:
«Вы слышали, в Москву ворвались танки,
На баррикадах даже куртизанки…
А не слабо вам мужу изменить?»
Темнить и лить елей мне нет резона,
К чему намёков вздорных шелуха:
«Пойдём скорей со мной, моя Мадонна,
Кто в этом гнусном мире без греха?
Жизнь без измен – что пир в Хиве без плова,
В них естества целительная мазь;
Пусть я не Дон Жуан, не Казанова,
Но и кастратом не был отродясь.
А ваши обольстительные плечи
И мертвеца сразили б наповал…»
Мне удалась тирада. В красноречьи
Я с юных лет – бригадный генерал.
«Ты прав, дружок, – в приливе умиленья
Мне отвечала девица сия.
В чреде измен – фарватер обновленья
И, стало быть – величье бытия.
Дурная слава, к слову, тоже слава.
За блуд не упекут на Колыму.
И я грешна, чего лукавить, право
И не верна супругу своему.
Хоть Пенелопой быть давала слово
В присутствии свекрови и судьи…
Меня ты хочешь? – что ж, пойти готова,
Но только знай условия мои.
Экстравагантна я до одуренья,
Живёт во мне искра волшебных чар.
Не в радость мне ни сладость угощенья,
Ни даже баснословный гонорар.
Хотя в моём бюджете есть прорехи
И далеко до роскоши князей -
Хочу иной оплаты за утехи,
Что подарю взаимностью своей.
Вояж в Париж; круиз, путёвка в Татры
Мне безразличны, как кобылий чих.
Мечтаю я о славе Клеопатры,
Казнившей полюбовников своих.
Тройной экстаз, вершина ликованья –
Знать, пусть ты трижды проклята молвой,
Что кто-то лёг на лезвие закланья
Во имя обладания тобой.
Нет, я не беспредельщица-мегера,
Но ощущать желаю вновь и вновь,
Как остывает тело кавалера,
Всю ночь тебе дарившего любовь.
Вознаградить симфонией свирепства
За ласки и лобзания в ночи…
Не в этом ль квинтэссенция блаженства,
От рая нам дарящего ключи?
Ох, пресно жить по писаным законам.
Собрать бы все их вместе да в камин…
Вот дамский пистолет с одним патроном –
Оставшись завтра в комнате один,
Не порицая прихотей чудачки,
Не затевая нудные торги,
Своё прострелишь сердце без раскачки
Иль столь же споро вышибешь мозги.
Слабо тебе расплачиваться кровью?
Так будь скромней в своих запросах впредь».
«Ну, что ж, идём, я рад сему условью,
За красоту не грех и умереть!
А ты самой Монро милее вдвое.
Погибнуть за такую – высший шик».
Лукавил я конечно, но другое
Изречь – не повернулся мой язык.
Чем дуть палёный «шнапс» в похабном баре,
Уж лучше в бездну страсти с головой.
И мы пошли под стать влюблённой паре
В её квартал, вдоль пыльной мостовой.
Язвит сознанье смутная тревога,
Но как с царя Гороха повелось –
Решаю понадеяться на бога,
А в основном – на русское авось.
Вот дом-гигант, в нём бани, лавки, тиры,
Внутри швейцар – субтильный, как Кощей;
Лифт, коридор, открылась дверь квартиры…
Ну, с богом – в пекло гибельных страстей.
* * *
Была же ночка! Пассия шайтана
И та в постели держится скромней.
Я никогда не вкалывал так рьяно,
Палимый жаром взмокших простыней.
Забыл про всё, про сладостные грёзы,
Крадущейся беды акулью пасть.
Какой азарт кипел, какие позы
Мы принимали, змеями сплетясь,
Блаженствуя и млея от истомы,
Презрев и осмотрительность, и страх,
Мы побыли, воздушно-невесомы
У ангелов и демонов в гостях.
Наведались в сады седьмого неба
Вслед душам чудотворцев и святых,
Испив нектар, амброзии отведав,
Из расписных сосудов золотых.
О, эйфории сладостное диво!
О, свежих чувств искрящийся полёт!..
Но вот уж солнце лаково-смазливо
Над городом трезвеющим встаёт.
И вовремя! Страстей излита лава.
Нет в чреслах сил, упадок там и сям.
Шальных услад окончена забава,
И мне пора платить по векселям.
Испив сакэ и хереса по чаре,
Простившись с той, что с ведьмами в родне,
Я остаюсь в просторном будуаре
С убийцей-«пищалём» наедине.
В мозгу туман, потеет череп лысый,
Я чую трупный запах праотцов.
Охота жить, при этом быть хоть крысой,
Хоть жабой, хоть козлом в конце-концов.
Топчусь на месте, скованы движенья.
Ах, кабы мне находчивость Камо1…
Взвожу курок, стреляю в отраженье
Своей фигуры в стареньком трюмо.
Гром, звон стекла и снова стало тихо.
Но как зловеща эта тишина!
Вот скрип полов, и вот – вошла Она -
Бледна, как Смерть, и словно Салтычиха,
Жестока и свинцово-холодна.
А ведь была мила и сексуальна,
Дарила мне своих объятий зной.
«Ты жив ещё? Весьма оригинально.
Ты смеешь потешаться надо мной?»
Даю ответ: «Свободою клянусь я,
Коль вру, пускай отсохнет мой язык,
Дрожали руки – вот и промахнулся,
Но мой энергетический двойник,
Что с ползунков и чепчиков, каналья,
Свирепой прозой жизненной гоним,
Как тать скрывался в недрах зазеркалья,
Был поражён оружием твоим.
Моё второе «я» - ничто иное
Есть сей двойник, нет это не враньё.
Он вдребезги разбит, и значит мною
Исполнено желание твоё».
Она глядит насмешливо-сердито,
Цедя с ухмылкой свой аперитив.
«Хитёр ты, но и я не лыком шита.
Сей выстрел – не зачтён тебе в актив.
Слова твои – сплошная паранойя.
Такое бог и психу не простит.
Ведь бой стекла немножечко иное,
Чем то, чему названье – суицид.
Ты шулер, но моя не бита карта
Игре твоей – цена один сантим.
Вот ятаган – подарок Бонапарта,
Что был в родстве с прадедушкой моим.
Он закалён в воде прохладной Сены.
Не одного прервал он сердца стук.
Сейчас ты им немедля вскроешь вены
Своих немытых, жульнических рук.
Почти за честь! Сей сталью дрался прадед!
Не смог расстаться с жизнью ты легко.
Так пусть она по капле вытекает,
Коль пулю ты отправил в “молоко”».
Беру клинок – изящна рукоятка!
Два яхонта с яйцо величиной
Вмурованы в неё. Зеваю сладко
Отворотясь, но чувствуя спиной
Надменный взгляд взбесившейся мадонны.
Пред Господом в душе склоняюсь ниц:
Перерубаю, сдерживая стоны
Синь вздутых вен натруженных десниц.
Кровь гейзером! Но вот слабей фонтаны.
Глядь, кровоток замялся и зачах.
Рубцуются в мгновенье ока раны,
И шрамы зарастают на глазах.
Она глядит поверх ножей и вилок
В прострации, бела как простыня.
Не знает, фря, свой замысел чиня,
Что я с рожденья антигемофилик ,
И кровь в момент густеет у меня.
Хоть взрежь аорту – проку будет мало
На зависть недоноскам-докторам…
Я вытираю лезвие кинжала
О скатерть, прикрывающую срам
Родных телес – набедренной повязкой
Её я обернул – чего робеть! –
Вкруг ног и ягодиц. Хозяйской лаской
Как ласкою охотника медведь
Сыт по уши, влив пива полбаллона
В утробу; словно вепрь подбитый злой,
Не мешкая, в костюм влезаю свой;
Спешу к двери, но дар Наполеона
Ей возвращаю влажною рукой.
Она в ответ – раба своей гордыни –
Шипит гюрзой. Слова вгоняют в дрожь.
«Не знала я, что ты ловчей Гудини,
Но всё равно, отсюда не уйдёшь
Ты через дверь, замок её под кодом.
Ты не факир и не багдадский вор.
Сигай в окно, вон в то, что над комодом:
Хоть так, но выполняй наш уговор!
В твоём убогом скарбе нет оснастки
Чтоб от беды такой тебя спасла.
Подохнешь как Нушрок из детской сказки
Про битые кривые зеркала.
Хоть дом, где я живу, не Башня Смерти,
Но мой этаж – Тринадцатый Этаж.
Уже сегодня пакостники-черти
В аду с тобой сыграют в ералаш2.
Вотрут очки, зараз посадят в лужу,
И вмиг пропьют – Указ3 им – не указ
Твою эгоистическую Душу,
Иль что там остаётся после нас,
Когда мы отопьём коньяк и кофе,
Откурим и отнюхаем табак?
Я несильна по части философий.
Так прыгай же скорей, не будь дурак.
Открыт шлагбаум, хватит проволочек.
Смелее вниз; чего такой смурной?
Посадки тебе мягкой, голубочек,
И скорого свиданья с сатаной.
Чу! Слышишь - звонит муж, не отвертеться
Теперь тебе - что зверь он поутру».
Я выпрыгнул, куда тут было деться,
Но так загнуться мне не по нутру.
Хоть жизнь - подлянка, всё ж таки не дело
Спешить на плаху Рейгана вперёд;
Я ж не Гагарин, даже не Гастелло,
Мне не дадут медали за полёт
Хоть расшибись. Тогда какого шута
Канаю под Икара, старый шут?
Эх, не ношу с собой я парашюта:
Нужней презерватива парашют
В таком антре – пикантной клоунаде…
Ужель пора мне в герцогство теней,
Не отыскав своей Марины Влади,
Не написав «Утопии» своей?
Холера съешь срамную нашу сделку,
Не ровен час - пробью земную ось.
За телевизионную “тарелку”
Всё ж зацепиться чудом удалось,
Не долетев семи-восьми саженей
До тверди. Потрясающий финал!
Вишу как жертва классовых сражений,
Пою, кобель, «Интернационал»
Вполголоса (что ж , пой, пока поётся!
Ведь пел в когтях у кошки соловей).
Проходит четверть часа. Чую, гнётся
Конструкция под тяжестью моей.
К тому же пальцы одеревенели.
Сюда б Пегаса, вещего коня.
В ушах звенят заливистые трели –
То ангелы приветствуют меня.
Вот здорово! Они мне словно братья,
Их голоса спасают от хандры.
Трах-дибидох! Всё рухнуло! Проклятье!
Мешком дерьма лечу в тартарары,
Глаза зажмурив. Чешется сопатка
От трения о воздух. Раз-два-три!-
Касание с землёй. Но что-то мягко
Прошла посадка, чёрт её дери!
Неужто стог с жирафа вышиною
Кто наметал?
Шалишь – галиматья!
Иль наградили жизнью запасною
Те, в чьих руках все нити бытия?
Аль глюки то? Летающей арбою
Похищен, и на пытки обречён?
Нет, всё не то! Я чую под собою
Живую плоть, грудастую причём.
Она хрипит в агонии, чудачка.
Тут не помогут вата и бинты.
Я на неё спикировал удачно,
Смягчив паденье с адской высоты.
Жаль, не успел исполнить пируэта;
Но что-то мне знаком лица овал.
Не мудрено – ведь это та «Джульетта»,
С которой я всю ночь прогарцевал,
Прокувыркался в омуте постели…
Теперь ей любоваться не с руки! –
Копна кишок топорщится на теле
Ох, дюже мерзопакостны кишки!
Ах, англичане! Ах, ваш юмор чёрный!
Сюда бы вас, и Хичкока сюда –
Я весь забрызган слизью тошнотворной
Пахучей, словно сперма верблюда.
В лохмотья превращён пиджак из твида;
Зато цел сам. Нестарая ж карга
Почти мертва – раздавлена, как гнида,
Ну, в общем, села чёрту на рога.
Вот то-то же, не рой другому яму.
Сама, свинья, в неё и попадёшь.
Финита ля комедия. На драму
Не тянет сей расклад, едрёна вошь!
Светило солнце, радуясь спасенью
Моей души. Исполнен новых сил
Я шёл домой в игривом настроеньи –
У трёх смертей я головы срубил.
Навстречу сплошь – сияющие лица.
До хрипоты судачили в толпе
О том, что в белокаменной столице
Повешены вожди ГэКаЧэПэ:
Кто за ребро, кто вовсе за мошонку.
И пусть то были россказни старух –
Ласкало слух – ведь плуту и подонку –
Награда – смерть, язви нечистый дух
Их телеса. Но по большому счёту
Я от большой политики далёк.
Иду себе и радуюсь полёту
Оживших грёз, сжимая кошелёк.
Глядь, у часовни, там, где нищих стая,
Стоит милашка – ей машу рукой…
Но это уж история иная
Как говорят, из оперы другой…
__________________________________________________________________________
Примечания:
1. Камо Симон Аршакович (настоящая фамилия Тер – Петросян) (1882-1922), деятель российского революционного движения, большевик. Отличался находчивостью. Ему посвящены кинофильмы, в частности «Последний подвиг Камо» и др.
2. Ералаш – старинная карточная игра; также часть современной карточной игры в «Кинга».
3. Имеется в виду антиалкогольный Указ, изданный 16.05.1985г. М. Горбачёвым, и действовавший в момент описываемых здесь событий (1991г).