Электричка. Выход на станции "Университет" – из последних четырёх вагонов. Потому что половину платформы разобрали и на её месте уже полгода симулируют ремонт-стройку. По той же причине, сходя с путей, вступаешь ботинком в песочно-глиняное месиво, превращающееся под регулярным дождём в жидкий стул старого паралитика. После табачного дыма в переходе между вагонами и тяжёлого выхлопного благовония питерских окраинных автострад, наконец, вдыхаешь лесной с лёгкой примесью морской свежести воздух. Это если стоять лицом к лесу, но нужно ещё ведь перейти через железнодорожные пути, чтобы попасть домой. Переходишь и вдыхаешь вонь мазута, без устали кем-то или чем-то поддерживаемую на рельсах. Нормально. Страшно другое. Проходишь с десяток метров и утопаешь в одурманивающе–аппетитном аромате ванильного печенья с непонятно откуда взявшейся (не было её тут целый месяц!) кондитерской фабрики. Горячая, слюноточивая газовая смесь, распространяемая выпечкой, доводит до сумасшествия. Потому что жрать ужасно хочется. Именно жрать, по-звериному, давясь непрожеванными кусками, хаотично и судорожно набивать рот и полость внутри своего тела. А сладких рассыпчатых печенюжек хочется больше всего. Это желание уже превратилось в зависимость. Нет сахара в крови – ломка, съел килограмм печенья или плитку шоколада – удовлетворение; но чем больше ешь, тем сильнее хочется.
Электричка. Железный грохот сливается с музыкой в наушниках. Однообразный сельско-пригородный пейзаж. И вот прямо посреди всей этой скуки в нос бьёт... ну как сказать?.. неожиданно так, резко материализуется прямо на рецепторах в носу пряный сильный аромат Её междуножья. Он оседает на пальцах после любовной игры, и я ещё долго ощущаю его на своих руках, сколько их не мой. Он похож на запах куриного мяса, замаринованного в лимоне и специях для жарки на костре. Сильный терпкий вкус восточных пряностей, острого красного перца, со слабой примесью солёной мочи и сырого мяса. Её аромат... стоит только подумать о нём, и он сию же секунду вонзается в ноздри, такой сладостный, такой манящий, столь волнующий и пленяющий.
И тут не можешь не вспомнить о запахе её кожи, её пота, а в особенности – подмышек. За день или за ночь на коже образуется кислая защитная липидная плёнка. Если облизать и понюхать не отдраенную минуту назад кожу, то чувствуешь эту лёгкую кислинку в то же время и сладкую. А подмышки? Нет, их нельзя замазывать вонючими синтетическими ароматизаторами и дезодораторами. Это преступление против обоняния! Ведь там так потрясающе пахнет, почти как между ножками: остро, ярко, животно. С маленькой оговоркой: больше двух дней (или одного, у всех по-разному) хранить этот аромат на себе нельзя, он прокисает, как кефир в тепле. Пот тоже должен быть свежим и горячим, только что приготовленным.
Если за мутным серым стеклом вагона – дождь и холод, то мечтается об одном – об обжигающей дымке над хорошим каппучино. Мой рецепт идеального напитка: бурлящий ещё кипяток, много кофе, много сахара, много холодных сливок. И вот в этой обрыдлой обстановке, среди жёстких деревянных скамеек, угрюмых, сонных, уставших лиц пассажиров, посреди этого ледяного болотного рая, ты едешь и мечтаешь о большой кружке согревающего каппучино. И представляешь себе желанный аромат, борясь с табачной вонью тамбура.
И точно знаешь, что по возвращении в свою комнату в общежитии, ты будешь встречен благоуханием грязных носок, может быть, даже твоих собственных, потому что ведь некогда закатить стирку, а в прачку нести – денег жалко, да и вообще сил никаких не осталось.
А чего бы хотелось ощутить, входя к себе домой, в твой новый дом на несколько лет – в общагу? Ну, например, запах жареного лука, который разносился с маминой кухни, или кофе в турке, который иногда готовил папка и который вечно у него выкипал и засыхал некрасивой коричневой коркой на только что отмытой матерью плите. Или дурман каких-нибудь овощных зажарок или «ленивых» голубцов, покупаемых в супермаркете, но очень вкусно приготовляемых по всем правилам: с морковкой, со всеми приправами, в большом толстостенном
Петергоф-Петербург
"Если твоё сердце тащит тебя за собой далеко..."
А если твой желудок тащит тебя за собой?
Если ты сидишь в последнем вагоне пригородной электрички и тебе плевать на то, что творится вокруг, потому что внутри тебя творится голод?
Если ты становишься беспринципной скотиной при мысли, что неделю или две тебе придётся питаться одной лишь манной кашей на воде без соли и сахара, если ты срочно чего-нибудь не придумаешь?
Если твои ступни съёживаются и синеют от холода и воды в твоих дырявых летних ботинках, когда целыми днями идёт дождь, а ночью лужи покрываются ледяной корочкой?
Если каждый раз, когда сука-кондуктор читает с довольной ухмылкой тебе лекцию о вреде безбилетного проезда, когда пидор-кондуктор выгоняет тебя из электрички, предлагая пройти по шпалам несколько километров в полной темноте пасмурной ночи, когда эта сволочь-кондуктор с четырьмя жирными ментами за спиной издевается над тобой, если ты не покупаешь билет в надежде сэкономить сраные двенадцать рублей на покупку дешёвого кефира и чувствуешь себя слабым ничтожеством, неспособным заплатить или разбить морду этим уродам, считающим себя силой и властью?
Если каждый вахтёр, контролёр, охранник, милиционер может шугнуть тебя и чем-нибудь пригрозить, а ты не в состоянии им что-либо ответить, если ты не можешь даже плюнуть им в лицо и уйти?
Если ты проклинаешь себя за то, что вынуждаешь свою мамку работать на двух работах, и за то, что просишь её поскорее прислать денег, вместо того чтобы самому подарить ей, наконец, тёплую шубу, как мечталось в детстве?
Если ты чувствуешь себя бесполезным и никчёмным, будучи не в силах обуть и одеть своего продрогшего до последней жилки любимого человечка?
Если ты спишь по четыре часа в сутки, пытаясь выдавить хоть каплю тепла и счастья из окружившего тебя со всех сторон мира, и у тебя ничегошеньки не получается?
Если ты просыпаешься утром от холода, просыпаешься, а тебе уже страшно, ты боишься нового дня, новых часов отчаяния, голода, холода и бесперспективности?
Если ты понимаешь: то, к чему ты стремился много лет, оказалось совсем иным, не нужным, не желанным тобой, а взамен – ничего?
Если ты больше не видишь своего места в мире людей и не понимаешь, как дальше жить?
Если то, что ты привык называть "Я" сжимается внутри тебя до младенческих размеров и просится обратно в тепло маминых рук?
Если каждая твоя клеточка воет: "Мама!"
Если слёз из маленьких отверстий в твоих веках течёт столько, что ими можно было бы вымыть всю грязную посуду в твоей раковине, скопившуюся там за три дня?
Если вот это всё разом оказывается в твоей голове, и каждый невысказанный вопрос разбухает там в мозгу от постоянного обдумывания, как лапша быстрого приготовления в твоей железной миске от кипятка?
...то, что?
Что дальше-то? А где оно – это "дальше"? А как это – "дальше"?
А ты не знаешь.
Может, ну его, разбежаться и спрыгнуть с ближайшей крыши? И всё. И тебя нет больше. И нет тебя меньше. А что значит, тебя нет?
Ну, вот был ты, и вдруг нету... Что-нибудь изменилось?
Нет, но обидно, почему тебя нет, а они все, ну они – те, кто не ты, они есть.
Не честно!
А что остаётся?
Втянуть сопли поглубже, вытереть кулаком мокрые глаза, сжать зубы и пообещать самому себе быть сильным. Пообещать, что либо всё будет по-моему, либо вообще никак. И последнее тебя совсем не устраивает.
А по-другому уже невозможно. Либо так, либо – с крыши об асфальт. Иначе дальше жить уже не получится. Иначе – никак.